МОЯ СУДЬБА

Алексей Фирчунович Ким

А.Ф.Ким, с 1925 года рождения, пенсионер, проживающий в г. Кустанае, вспоминает:

1937 год - год насильственных массовых переселений многих народов в Союзе. Мы, корейцы, оказались первыми мучениками и страдальцами. Мне теперь 72 года, но в памяти остался как вчера тот 1937 год. Я сейчас получаю газету "Коре Ильбо", читаю воспоминания многих моих соотечественников, какие муки и страдания они перенесли. Я расскажу о своих впечатлениях и о своем взгляде на 1937 год. Наша семья проживала в деревне Наумовка Хабаровского края. Жила семья хорошо. Лето 1937 года я провел в пионерском лагере в Новокуровке (районный центр). До райцентра доби

рались пешком на лошадях 2 дня, хотя расстояние было всего 100 км.

После лагеря я должен был ехать в Хабаровск, а от Хабаровска в мою родную деревню Самали, так называли корейцы свою деревню Благословенное, а от туда с бабушкой в Наумовку. Из Новокуровки в Хабаровск я приплыл на колхозном катере. Вернулся домой к началу учебного года. В наш дом вселили нового учителя литературы Ли Дык Чуна. От него много интересного я узнал о русской советской литературе. Первое воскресенье октября 1937 года погода стояла отличная. Я с такими же мальчишками, как и сам, пошел в тайгу за грецкими орехами. В ту осень был большой урожай на них. Вернулся домой, а дома переполох. Все были взбудоражены.

Оказывается, было сообщено о всеобщем переселении корейцев с Дальнего Востока в Казахстан. На следующий день состоялась собрание: дали три дня на сборы. Сказали, кто желает вернуться в Корею, можно вернуться, но желающих не было. Наши родители в Корее жили очень бедно, а здесь на Дальнем Востоке уже обжились и думали, что в Казахстане будет также. Потом очень боялись японского ига.

Отец Ким Фир Чун был председателем колхоза. Колхоз сдал весь крупный рогатый скот, и урожай зерновых на корню тоже сдал. А что вырастили колхозники в личном хозяйстве, тоже все принимали. А мне пацану 12 лет очень жаль было оставлять свою собаку, т.к. она была моим богатством, самым дорогим, что я тогда оставлял. Все оставили, т.к. нам определили, сколько и что можно с собой брать.

Через три Дня на подводах семьями и небольшими пожитками мы ехали очень долго по грязным, ухабистым дорогам, туда, где ждали нас баржи. Дальше мы плыли по реке. Два притока Амура текли недалеко друг от друга, а где они сходились, был водоворот, в диаметре около двух километров. Назывался водоворот "черной мельницей": кто пытался переплыть его, терял последние силы, погибал. Это место запомнилось мне очень хорошо. Так, на второй или третий день наша баржа приплыла к Хабаровску. Выгрузили нас на левом берегу Амура, в город нас не пустили, да и некогда было. К вечеру нас погрузили в эшелон и в неимоверной тесноте поехали дальше. Это путешествие длилось 17 дней. Меня тогда, 12 летнего мальчика, очень интересовал путь следования нашего эшелона, постоянно бегал за отцом. Он был председателем колхоза "Самир" и помогал организаторам переселения. Они сказали, что

нас везут в Ташкент, поэтому мы продали и променяли на продукты питания все теплые вещи.

А час через несколько дней нас привезли в Северный Казахстан, точнее, Кустанайскую область!

Вагон, где ехала моя семья, был чистым, разделен был на две половины. В центре прохода стояла "буржуйка". Топлива было достаточно, поэтому было тепло, а как в других вагонах было, не знаю. С продуктами было сложнее, у кого были большие запасы, те ехали спокойно, а у кого были маленькие - ехали впроголодь.

Нас по приезде расселили по всей области. Местные жители встретили нас хорошо, с сочувствием. Дома, куда нас вселили, были разные, в основном бараки, топливо было заготовлено, правда, в основном солома, но ее было много.

В Кустанай приехали 17 октября. С наступлением зимы в колхозе не было работы. Не могли найти работу и в поселке и в городе. Главной причиной было незнание русского языка. Отец мой, Ким Фир Чун, с разрешения обкома партии объединил два хозяйства и организовал колхоз. Назвал колхоз "Самир", как на Дальнем Востоке, и стал его председателем. Проработал два года, разъяснялся с местными властями через переводчика. Это очень угнетало его. В начале 40 года он стал зам. председателя по животноводству и был избран секретарем парторганизации колхоза "Самир", где проработал до ухода на пенсию.

В колхозе была строительная бригада, которая сама делала саманы, кирпичи такие, строила дома. Дома были непрочные, стены промокали насквозь и промерзали, а некоторые просто рушились. И таких домов не хватало, многие жили в невыносимых условиях. А после голодных 39 и 40 годов, унесших немало человеческих жизней, с колхозов люди стали уходить и искать работу в городе.

В 1939 году построили среднюю школу. Обучение шло на русском языке, но дети имели возможность учить и корейский язык.

Вначале по приезде, т.е. в том же 1937 году обучали детей только на корейском, но это обучение было инициативой учителей из числа депортированных корейцев. Но школу я закончил на русском языке. Хотел учиться дальше, стать инженером, но не удалось осуществить свою мечту. Были на то причины, но многое не от меня зависело... Какая учеба, когда надо было думать о хлебе насущном.

В войну корейцы не призывались за редким исключением в действующую армию, но работали, как говорят, не щадя живота своего.

Женщины днем работали в колхозе, а ночью шили белье, шинели для армии.

Только после 50-годов стали жить лучше. Ведь пришлось все начинать с нуля!

Я пошел на работу в 1945 году в Кустанайский радиоузел электромонтером, где проработал 41 год и в 1986 ушел на пенсию.

В настоящее время у меня две дочери, два сына и два внука. Старший сын Вячеслав после службы в рядах Армии продолжил мое дело в том же Кустанайском радиоузле.

Свидетельствуют документы

КУСТАНАЙ: ХОЛОДНАЯ ОСЕНЬ, 1937...

Осенью - зимой 1937-1938 годов население Кустанайской области пополнилось приблизительно на 5.5 тыс. человек. Сюда мигрировали 982 хозяйства корейцев-переселенцев, насильственно выселенных с Дальнего Востока. В основном это были крестьяне, но и рабочих и служащих было немало - 400 семей. Рабочим было предложено трудиться на Джетыгаринском руднике, служащим и представителям сферы бытового обслуживания - на предприятиях города Кустаная и Джетыгары.

У себя на родине корейцы имели неплохой по тем временам материальный достаток, а также довольно высокий уровень грамотности и квалификации, который мог бы быть и выше, если бы к тому времени не было репрессировано уже более 2500 корейцев, большей частью работников партийных и советских органов, представителей интеллигенции, служащих Красной Армии - словом, весь цвет корейской нации. Далее, в развитие сталинской национальной политики, следовало очистить от корейцев передовой дальневосточный плацдарм необъятной Родины.

...Переселение было длительным и болезненным. О предстоящей депортации стало известно лишь в конце августа - начале сентября 1937 года. А это, как известно, самый разгар уборки урожая. Корейцам спешно выдавались обменные квитанции. По ним правительство обещало возместить по госцене или натурплатой стоимость неубранных посевов. Наличными же деньгами компенсация производилась лишь частично, да и то не везде, и отнюдь не соответствовала потребностям переселенцев.