Автобиографическое повествование

Мне присудили 10 лет лагерей и 5 лет лишения прав по статьям 58-10 и 58-11. Далее - пересылка с несметным количеством клопов, затем посадка в товарные вагоны с нарами и выгрузка в Котласе...

В Котласе погрузили всех заключенных на три баржи и по реке Вычегде и далее по разлившейся реке Выми доставили в поселок Княж-Погост. Выгрузили и разместили в бараках, охраняемых усиленной охраной. Здесь помещалось управление строительством железной дороги от Котласа до Воркуты¹. Все прибывшие в Княж-Погост имели сроки заключения от 5 до 20 лет.

Я вспомнил, еще во время следствия мне пришло в голову одно изобретение, относящееся к моей специальности, но оно было секретное. Я обратился к следователю, потом к начальнику пересыльной тюрьмы с просьбой о помощи в оформлении этого изобретения. Но мне отвечали: потом, потом. Начальник лагпункта, узнав о секретности моего изобретения, замахал руками: «Что вы, нас на пушечный выстрел не подпускают к секретным вопросам». Однако тут же сообщил в 3-й отдел управления строительством². На следующий день меня вызвали в Княж-Погост, поместили в бараке, где жили специалисты, работавшие в управленческом аппарате, и вызвали в 3-й

отдел. Выделили мне комнату, снабдили всем необходимым, и я начал оформлять свое изобретение... В бараке я познакомился с инженерами. Один из них стал меня спрашивать, какая у меня специальность, где я работал. А потом сказал, что у них в производственном отделе нужны специалисты-электрики, не буду ли я возражать, если он доложит начальнику этого отдела обо мне. Этот заключенный выполнял обязанности секретаря начальника производственного отдела. Я не возражал. Закончил оформление изобретения. Наутро - опять на подсыпку конусов. Но через час работы меня сняли с тачки и объявили, что направляют в Княж-Погост для работы в производственном отделе.

Наутро я с колонной отправился в производственный отдел, где должен был выполнять обязанности главного энергетика строительства.

В конце января 1940 года из Москвы было получено распоряжение о моем переводе в особое техническое бюро при Наркомате Внутренних дел. Меня вызвал главный инженер и показал приказ, заявив при этом, что если я откажусь от этого перевода, то он примет меры, чтобы меня оставили при строительстве. Я подумал и решил, что мне терять нечего, в новых местах, может быть, будут новые возможности проявить себя как коммуниста в полную силу. И дал согласие на перевод в особое техническое бюро. В феврале был организован этап...

В Котласе меня присоединили к группе заключенных, едущих в Москву, и этапом через все пересылки я добрался до Москвы, где меня разместили в Бутырской тюрьме. Через пару дней я предстал пред очи генерала Кравченко, ему подчинялись все Особые технические бюро¹. После знакомства Кравченко направил меня в группу артиллеристов, которые работали в одном из бюро. Я не артиллерист, а электромеханик, но в крупных артустановках имеются электрические приводы.

С этого момента я изменил свою военную специальность, и через день после разговора с Кравченко был доставлен в Болшево, в своеобразный лагпункт - Особое техническое бюро. Это была закрытая тюрьма без права переписки с семьей. Разрешалось лишь два свидания в год с женой в Бутырской тюрьме, куда нас и привозили из Болшева. В лесу, внутри ограды, охраняемой с четырех вышек, расположенных по углам, находилось два барачных здания. К одной из стен ограды примыкала столовая.

Никаких излишеств. Но в одном из бараков мягкие кровати с постельным бельем, часто сменяемым, в другом - чертежные столы с чертежными приборами «Кульман». Каждая из специальных групп работала над какой-нибудь оборонной системой, заказанной представителями армии или флота. По мере готовности проекта в стадии эскизно-технического проектирования шло согласование с заказчиком. После приемки проекта эта группа направлялась на завод, где их система должна была изготавливаться. К моему приезду в Болшево Туполев и его группа, в которую входил и бывший начальник Военной электротехнической академии К.Е. Полищук, выехала на авиационный завод.

Я попал в артиллерийскую группу, которой руководил молодой артиллерист М. Бирульников¹. Группа разрабатывала проект береговой артиллерийской установки, где был электрический привод. И я включился в разработку электрической части этой установки.

В этой спецтюрьме кормили лучше, чем в санатории, не давали только птичьего молока. А я приехал с севера, где питались по-лагерному. Посему я был очень худой. Здесь начал быстро поправляться. Изредка встречался с женой на свиданиях, но в присутствии охраны.

К осени проект был закончен, утвержден моряками, и всю группу перебросили в Ленинград на Кировский завод, чтобы эту систему изготовить. На территории завода один из домиков был превращен в тюрьму, но замаскированную. Одели всех нас в обычную гражданскую одежду, для улицы - бушлат. Охрана была одета так же. В цеха шли два одинаково одетых человека, отличавшихся, как правило, только возрастом. Для разработки рабочих чертежей нам дали группу девушек-чертежниц, копировщиц. После копировки синьки поступали в цеха изготовления деталей. Для контроля за изготовлением деталей заключенные-инженеры ходили в цеха в сопровождении охраны. В апреле 1941 года приступили к сборке, а к июню началась сборка системы и... тут фашисты напали на Советский Союз, появилась угроза окружения Ленинграда. Сборка пушки была приостановлена, нас и другие отделения Особого технического бюро погрузили в теплушки и через Москву отправили в тыл.

Мы оказались в Перми, где расположен старинный артиллерийский завод Мотовилиха. Часть заключенных разместили на окраине Перми, в пересылочной тюрьме, а нас - в небольшом доме на территории завода в тюрьме, как на Кировском заводе, но меньшей. Там заключенные только жили и питались.

Тюрьма здесь была организована для разработки и запуска в производство новой противотанковой пушки. После начала войны выяснилось, что бывшая на вооружении пехотная противотанковая пушка калибра 45 мм не пробивает броню немецких танков. Необходимо было срочно запустить в производство новую пушку с большей мощностью выстрела, которая могла бы обеспечить защиту пехоты от танков. Танковая броня была непробиваема для этих маленьких пушек, обычными снарядами можно было лишь перебить гусеницы, чтобы остановить танк, но под калиберными снарядами можно было пробить броню значительной толщины. Пушки устанавливались на позиции солдатами, не требуя конной тяги. Они были относительно дешевы, и пехотные части снабжались ими в большом количестве. Солдаты называли их «Аннушка».

Для разработки нового варианта этой пушки был объявлен закрытый конкурс с привлечением Грабинского конструкторского бюро¹, Свердловского артиллерийского конструкторского бюро, Конструкторского бюро Мотовилихи и нашего, руководимого М.Ю. Цирульниковым.

Разработка проекта пушки началась быстрыми темпами. Я хоть и не был артиллеристом, но попал в эту группу. Мне поручили сборку полуавтоматики, рассчитывать и проектировать которую никто из артиллеристов не умел и не брался. Эта система (затвор и полуавтоматика) обеспечивала бесперебойную работу артиллериста: после выстрела при откате ствола полуавтоматика открывает затвор и выбрасывает гильзу, а после досыла заряжающим патрона с гильзой и снарядом затвор должен сам закрыться и, если цель на мушке, система готова производить новый выстрел. Такой полуавтоматикой была оснащена старая пушка. Так как баллистика изменилась, то и полуавтоматику необходимо было заменить. Как ее пересчитывать для новых условий, никто из артиллеристов не знал, они полуавтоматику не рассчитывали, пособий таких не было, и в курсах артиллерии эта тема не изучалась. Я тоже пытался отказываться, поскольку был электромехаником, но пришлось этим заниматься. К счастью, я изучал численные методы расчета сложных нелинейных систем. Этот метод и помог мне в работе. Сначала я пересчитал старую полуавтоматику на новую баллистику, выпустил рабочие чертежи и спроектировал новую, более простую, но значительно более надежную полуавтоматику, и выпустил для нее рабочие чертежи. Полуавтоматика «аннушки» (первого образца) время от времени

отказывала при испытании и требовала дополнительной наладки. Я пошел по пути упрощения, и если старая полуавтоматика имела около 35 деталей, то моя - всего 12.

На испытания все же пушка пошла с первоначально рассчитанной автоматикой, она показала хорошие результаты. А при конкурсных испытаниях на полигоне наша пушка оказалась лучшей и была принята на вооружение Советской Армии. За эту пушку группа проектировщиков, включая и меня, как это выяснилось позднее, при реабилитации, была представлена к досрочному освобождению. Однако на моей судьбе это не сказалось, досрочно был освобожден только Цирульников.

В этот период мне было разрешено свидание с женой, которая тогда жила и работала в Костроме. Из Костромы до Перми во время войны добраться было крайне тяжело, но она все же решила приехать. Начальник тюрьмы устроил ее жить у своей секретарши, и там в течение нескольких дней мы могли встречаться. При отъезде навалили ей гору продуктов, которых у них в Костроме не было. Во время войны паек заключенного Особого технического бюро соответствовал пайку выздоравливающего красноармейца. Даже начальник тюрьмы уговаривал ее взять продукты.

История с моей упрощенной полуавтоматикой на этом не кончилась. Рабочие чертежи были переданы в заводское конструкторское бюро. Там заказали наш ствол с простой полуавтоматикой. Пушка сразу, даже без отладки автора, прекрасно работала. Я в это время был уже на Боткинском артиллерийском заводе, где вместе с другими артиллеристами помогал организации производства нашей пушки М-42 (новой «аннушки»).

Директор Мотовилихинского завода Гуренко потребовал официально утвердить пушку М-42 с упрощенной полуавтоматикой для массового производства на Мотовилихе. Перед полигонными испытаниями меня вызвали в Пермь. Пушка выдержала испытания, и сразу же Мотовилиха начала массовое производство этих пушек с моей полуавтоматикой. До конца Великой Отечественной войны пушка воевала без конструктивных изменений.

Я продолжал работать то в Воткинске на артиллерийском заводе, то в Перми на Мотовилихе по организации производства.

Переезд в Ленинград был совершен в конце зимы, после прорыва блокады. Разместили нас в «Крестах» в дополнительном корпусе, примыкавшем к ул. Комсомола.

Нашему ОКБ была поручена разработка новой корабельной артиллерии со следящим приводом. С АНИОЛМИ¹

была согласована система, но в бюро не было ни одного специалиста по следящим приводам. Тогда в Советском Союзе была единственная лаборатория во Всесоюзном электротехническом институте, занимавшаяся разработкой следящих приводов. Ее возглавлял инженер Осмер. Осмер отказался принять наш заказ: у него было очень много заказов, с которыми он не успевал справляться.

Встала неразрешимая проблема: если не будет проекта следящего привода для заказанной артиллерийской системы, то заказчик не подпишет договор, а это значит, что Особое техническое бюро по артиллерии следует ликвидировать, то есть всех специалистов разослать по лагерям. Чтобы этого не случилось, нужно организовать проектирование следящих приводов, и мне предложили взять на себя руководство. Кроме меня никто в бюро не мог взяться за эту работу. На карту была поставлена судьба всех заключенных специалистов, договорились, что руководство бюро обеспечивает мою группу лабораторией, усилит ее опытными электриками, и я согласился на руководство разработкой следящих приводов для систем, которые будет разрабатывать бюро. До этого я следил за развитием этой техники, но как дилетант.

И я начал работать над теорией следящего привода с гидрорегулятором скорости. Выбрал схему такого привода, но отличающуюся от осмеровской, использующей гидроусилитель . Вместо него я использовал электромашинный усилитель, уже освоенный нашей промышленностью. Составил дифференциальное уравнение своего следящего привода и показал его математику профессору Бурсиану, работавшему в нашем бюро. Он проверил мои выводы, внес небольшие изменения.

А тем временем руководство нашего бюро договорилось об использовании нами лаборатории Ленинградского НИИэлектроприбора. В нашу группу добавили двух профессоров, Токова¹ и Сапожникова², работников Ленинградского электротехнического института им. В.И. Ульянова (Ленина), арестованных после освобождения Ленинграда от блокады. Токов был специалист по электрическим машинам, он изучил мой вариант проекта и все одобрил. Вместе с ним мы закончили технический проект и поставили его на обсуждение всего бюро. Началась реализация опытного образца нашего следящего привода в арендованной лаборатории. Каждый день туда ездили: я, Токов и техник, конечно, с охраной.

Началась усиленная экспериментальная работа над следящим приводом, а в сентябре 1947 года кончался срок моего заключения. Я не имел права прописаться в Ленинграде, но руководство бюро обеспечило прописку и зачисление меня на должность руководителя группы. В общем, следящий привод успешно прошел полигонные испытания и показал более высокие точности слежения, чем вариант Осмера.

Между тем руководство бюро и генерал Кравченко решили избавиться от меня в благодарность за то, что я помог спасти бюро от ликвидации и, конечно, за артиллерийскую систему М-42 (новую «аннушку»).

Новый приказ о дальнейшей судьбе оставшихся в живых людей, ранее репрессированных, был издан еще до моего освобождения¹, но обстоятельства заставили Кравченко и Иванова получить для меня прописку в Ленинграде. Остальных политических заключенных из бюро снимали с работы, снова начинали следствие, их вина заключалась в том, что они были репрессированы.

Когда Иванов и Кравченко убедились, что без меня следящий привод могут обеспечивать работавшие со мной заключенные, меня снова арестовали и в «Крестах» поместили в камеру для подследственных. Следствие протекало быстро, и меня направили в Красноярский край... Нас выгрузили в райцентре в Иркутской области, а затем около 50 км мы шли пешком до поселка на реке Бирюсе. Затем пешком еще около 20 км в сосновую тайгу на сбор сосновой живицы, из которой потом добывают канифоль и скипидар.

Я пробыл там до весны. Сразу же начал писать заявления в Енисейстрой и другие организации с предложением своих услуг... Поступил на работу в проектную контору Норильского Горно-металлургического комбината в группу электрооборудования промышленных предприятий. Здесь я выполнил проекты электрооборудования двух секций Большой обогатительной фабрики. Выполнил еще проект электрооборудования подъемного скипа (для подъема по наклонной шахте грунта на поверхность), а также электрооборудования завода алюминиевого порошка и ряда других предприятий. Одновременно я был привлечен к чтению лекций в отделении Заочного политехнического института .

В 1954 году меня вызвали в особый отдел, показали письмо командующего Военно-морским флотом СССР

с предложением выдать авторское свидетельство на следящий привод, который я разрабатывал вместе с профессором Токовым.

Уже после моего отъезда из бюро в «Крестах» наш следящий привод был использован на перевооружении всех эсминцев проекта 30-Б. За это всем разработчикам были выданы авторские свидетельства и возбуждено ходатайство о досрочном освобождении всех участников создания следящего привода. Мой срок заключения уже кончился, и меня могли освободить из ссылки. Но даже этого не произошло.

Освобожден я был по реабилитации в 1955 году, был восстановлен в воинском звании инженера-полковника, а также в партии с непрерывным партийным стажем с 1919 года.

Будучи еще в Норильске, я получил письмо от профессора Токова с извещением, что он реабилитирован и с работавшими вместе с ним сотрудниками, также реабилитированными, переведен в Особое конструкторское бюро № 43. В этом бюро был создан отдел, занимающийся следящими приводами. Токов был назначен главным инженером этого отдела, а начальником предполагали назначить меня. В процессе оформления документов я ездил в Ленинград, виделся с Токовым и был принят на работу в ОКБ-4 3. Но профессор Токов умер от инфаркта, и вся надежда коллектива КБ, занимающегося следящими приводами, была связана со мной. Я с семьей вернулся в Ленинград и приступил к разработке следящих приводов новых артиллерийских установок.