КАКИЕ ОНИ КУЛАКИ?^¹

В этом рассказе речь пойдет о судьбе уроженца села Давыдово Касимовского района Рязанской области Алексея Ивановича Яшина. Его отец Иван Петрович вернулся с империалистической войны в 1918 году. Семья из 29 человек ютилась под родительским кровом. Что и говорить — тесновато... Вот и отделился Иван, построил себе домик девять на шесть аршин, трудом заработал денег на лошадь, корову, домашнюю утварь.

В 1930 году в Давыдово прибыл уполномоченный и объявил о новой политике:

Вступайте в колхоз!

— Но вы же ничего не объяснили,— опешил изумленный Иван Петрович.— Надо это дело обмозговать!

— Вы что, против? — недобро усмехнулся в усы уполномоченный.

— Нет, не против, но хотел бы знать, какие будут в этом колхозе порядки?

— Не хотите? Будем раскулачивать!

И вот повели со двора Яшиных корову, лошадь, за недоимки был продан дом и остальное имущество. Куда идти? Пустили добрые, люди, которые никогда не переводились на Руси. А в 1931 году снова пришли двое

в гражданской одежде и, приставив наган к виску семнадцатилетнего Алексея, потребовали:

— Собирайся!

— Хорошо, что не убили по дороге, — вспоминает 79-летний Алексей Иванович.— Это было так просто. Еще в 1922 или 1923 году из деревни отправили две группы крестьян. Одна группа касимовцев была расстреляна на окских заливных лугах, а второй повезло — судебный исполнитель разминулся с ними по дороге и они дошли до тюрьмы.

На этот раз 30 касимовцев от 16 до 21 года под усиленным пешим и конным конвоем (с пистолетами и шашками наголо) проследовали к пристани и после небольшого путешествия на барже оказались на железнодорожной станции. Двери вагонов захлопнулись, едва Алешка успел прочитать название станции — Шилове. И не пришлось ему больше жить на привольных окских берегах, ибо эшелон следовал в Тагил, по прибытии в который всех разместили в тесовых складах ВЖР. Затем, помыв в общей бане сгоравших от стыда женщин, мужчин и детей, стража отправила их по баракам, где ранее находились заключенные, а теперь создавался спецпоселок.

Холодало. Наступил сентябрь, и даже три печки в бараке не помогали. А позже, к радости Алексея, привезли семью Яшиных— восемь человек были в сборе. На работе заняты были буквально все, рабочий день продолжался 16 часов, трудились и вечером, и по выходным - корчевали пни, копали целину, строили овощехранилище

— Ну какие это кулаки? — сказал однажды Сергей Кладыков — первый комендант спецпоселка. Его арестовали. Другие коменданты — Китаев и Стаканчиков — говорили по-другому:

— Не выйдете на работу — сошлем на север, в Вишеру.

Построили бараки. Разделив их на 23 комнатки и впихнув в каждую по две семьи, коменданты с чувством выполненного долга начали искать новые сферы применения своей «пролетарской энергии». Бани не было. В город не отпускали, за ослушание — штрафная бригада коксохимстроя или север, но люди все равно выходили за пределы спецпоселка.

Смерть косила всех, особенно детей. Свирепствовали брюшной тиф, дизентерия, холера. В 1931 году умер трехлетний брат Николай, а в 1932 — годовалая Юля. Больницы не было. Построили и отапливали ее сами:

запряжется группа рабочих по восемь-десять человек в сани вместо лошади и едет по дрова. Зато коменданты ездили верхом на лошади. Кладыков, Зудов, Соколов и послевоенный Гаев. А всего в структуре администрации спецпоселка было четыре коменданта: один из ГПУ — НКВД — МГБ и трое производственных.

В 1937 году комендант Зудов, задумчиво выслушав во время собрания спецпереселенца Богданова, на его вопрос: «Товарищ комендант, мы лишены права голоса, за что же наказание отбываем?» — ничего не ответил. Но уже через несколько часов последовали аресты Богданова, Пищулина", Гордеева, всего шесть-восемь человек. Никто из них не вернулся в семью. Среди погибших Алексей Иванович назвал своего дядю Михаила Есина, арестованного по ст. 58 и отправленного в Дальлаг.

Сначала Алексей стал железнодорожным рабочим, а затем ему вновь повезло: правдами и неправдами закончив курсы горных мастеров, он стал бригадиром строительства дамбы, что в поселке Нижняя Черемшанка. Там заключенные под его руководством строили второе шламохранилище.

Семьи спецпереселенцев между тем постепенно обустраивались, обживались. Уцелевшие дети учились в школе, становились студентами, учителями, медсестрами. Заслуженный юрист Петриков — один из них.

Но началась война. Алексей Иванович в это время был руководителем бригады сначала в ОКСе, затем на строительстве подъездных железнодорожных путей в шахтах. Он обучал машинистов подъемных лебедок, экскаваторщиков первых грунтоуборочных машин. В 1942 году поднимал свалившийся с путей локомотив под руководством зам. наркома горнорудной промышленности Мелешкина, который не чурался возможности надеть рабочие рукавицы.

Всю войну Яшин проработал в производственном круглосуточном режиме, ночевать домой приходил лишь несколько раз в месяц. Делал он это тайком, улучив момент для встречи с родными. Спеша вернуться в барак, около часа ночи непременно встречал две-три повозки с трупами. Их возили в Тонские отвалы из лагеря поселка Нижняя Черемшанка через территорию промывочной фабрики в объезд верхнего поселка. В основном это были русские, заключенные из Средней Азии, а затем, по мере прибытия военнопленных немцев, венгров и румын, стали хоронить и их. Правда, отдельно и ближе

к отвалам. Саваном им была богатая железом порода, скрывавшая следы последнего братского пристанища.

В 1943 году, возвращаясь с товарищами с работы и идя в пургу по железнодорожным путям, погиб отец Алексея — Иван Петрович. Они не услышали шума приближающегося паровоза... В том же году на Полтавщине погиб 19-летний брат Сергей.

И вновь строительство, теперь уже второй очереди дамбы. Под руководством Яшина трудятся 60—70 человек. «В войну из Ленинграда прибыло много новых кадров — заключенных, в прошлом инженеров, техников, ветеринарных врачей, которых заставляли выполнять тяжелую работу,— вспоминает Яшин.— Поэтому среди них была высокая смертность. Заключенные должны были являться на работу после 10-часового перерыва. Кормили подозрительной соленой рыбой, что часто приводило к желудочно-кишечным расстройствам и даже смерти. Тот, кто не мог работать, не имел права оставаться в тепляках, так как больных в зоне не держали. Их под руки вели на работу товарищи, устраивая у костров прямо на снегу. Положение вольнонаемных и заключенных мало чем отличалось. Часто и те, и другие трудились в лютый мороз в одних рубахах».

В 1943 году Алексей Иванович был назначен начальником производственного участка открытых горных работ объединенного рудника. Евстюнихи, ВЖР и Каменской (ст. Колун). Вавилонским столпотворением выглядело строительство второй очереди дамбы, где были немцы, венгры, румыны, заключенные и вольнонаемные. Бригады — по 150—160 человек. Земляные работы выполняли в основном вручную.

Отчетливо помнит Алексей ИвайЬвич аглофабрику в военное время, вплотную приблизившуюся к баракам спецпереселенцев. Ее со всех сторон одел колючей проволокой Тагилстрой. Сняли ее, когда война закончилась, но спецпереселенцы из поселка Нижняя Черемшанка по-прежнему были крепостными. Лишь в 1947 году Яшин получил свой первый паспорт, а в 1948 женился (до этого не был женат, так как жить было негде).

До 1978 года Алексей Иванович работал, ныне он пенсионер. Прожил жизнь не напрасно: построил дом, вырастал сына и посадил дерево. И не одно, а целый яблоневый сад на пяти сотках. Но политые крестьянским потом, хорошо удобренные яблоньки дают урожай, как на десяти. Круг замкнулся, и Яшин вернулся к земле. Выращивает на Среднем Урале мичуринские и другие редкие сорта плодовых деревьев, разводит саженцы и распространяет их среди земляков, за что и отмечен городскими властями почетными грамотами.