РЕАБИЛИТИРОВАН ПОСМЕРТНО

Инна Трошина

В папке, что лежит сейчас на моем столе, - записи рассказа Нияза Азизовича Ялымова и документы семейного архива Ялымовых. Мне предстоит собраться с духом и осмыслить трагическую судьбу Замечательных людей, а вместе с их судьбой судьбу моей родины. Ошеломленная рассказом о событиях прошлого, уходящих в 1937 год, об арестах и расстрелах невинных людей, я попытаюсь понять, почему так произошло и что нужно сделать, чтоб такое никогда не повторилось.

Говорят, что революции задумывают романтики, осуществляют герои, а плодами их пользуются проходимцы. Азиз Гиреевич Ялымов был романтиком и героем. Он родился в 1885 году в г. Петропавловске в Казахстане. В двадцать лет он - студент Петербургского технологического института.

В 1905 году начались революционные волнения, и за участие в них он был выслан из Петербурга. Дело о его высылке позже было найдено в архивах жандармского отделения г. Петропавловска. В анкете, заполненной позже, при аресте 21 августа 1937 года, есть запись: «Член коммунистической партии с 1905 по 1922г…. Служил в Красной Гвардии в 1918 году».

Жена Азиза Гиреевича Зара Саитовна рассказывала сыновьям, что ее муж был членом Бакинской коммуны, после ее разгрома только счастливая случайность спасла его от расстрела: Азизу Гиреевичу и Анастасу Микояну удалось переправиться на лодке через Каспийское море в Красноводск и спастись. Этот эпизод вспоминает в своих мемуарах и Микоян, но он не называет ни имени, ни фамилии человека, с которым тогда избежал смерти. Вряд ли правдива ссылка на плохую память, ведь он получил of Ялымовых письмо, в котором описан этот эпизод. Значит, не захотел Микоян, принимавший участие в репрессиях, вспоминать своего друга, расстрелянного в тридцать седьмом.

В семейном архиве Ялымовых хранятся удостоверения и исторической значимости фотография тех лет. Оба удосто-

верения датированы 1919 годом. Согласно одному,«Центральный комитет РКБ командирует тов. Ялымова в распоряжение Туркестанского Краевого Мусульманского Бюро РКБ». Подписано Еленой Стасовой. Второе удостоверение «...дано Газизу Ялымову в том, что он состоит товарищем (заместителем - И. Т.) Председателя Центрального Бюро Коммунистических Организаций Народов Востока при ЦК партии». Председателем этого бюро был не кто иной, как И.В. Сталин. Так что и со Сталиным А.Г. Ялымов был знаком. На фотографии, которую Зара Саитовна случайно увидела в музее Фрунзе в городе Бишкеке, когда гостила у старшего сына, Азиз Гиреевич (второй слева) стоит рядом с М.В. Фрунзе. Из справки партийного архива института истории партии при ЦК КП Азербайджана следует, что Г. Ялымов (по некоторым документам он проходит как Газиз) был делегатом 8-го съезда РКБ(б), состоявшегося в марте 1919 года, делегатом I съезда Коммунистического Интернационала, выступал там с докладом от имени Центрального Бюро мусульманских коммунистических организаций. Из копии доклада можно судить о том, что выступает убежденный большевик, активный пропагандист идей партии среди мусульманских народов.

Есть и еще одна выдержка из архивной справки Института истории партии при ЦК Азербайджана: «Собрание членов Астраханской организации коммунистов-мусульман 24 ноября 1,918 года... постановило: «Одобрить и поблагодарить наших делегатов товарищей Бунйат-заде, Сардарова и Ялымова за их успешные действия на съезде и вообще за осуществление поручений нашей организации». Все изученные документы свидетельствуют о том, что в годы революции и гражданской войны Азиз Ялымов был отнюдь не рядовой фигурой среди борцов за коммунистические идеалы, он был близко знаком с вождями партией, вел большую пропагандистскую и агитационную работу, всегда был в гуще событий; его благодарили за его деятельность, ему доверяли. Он мог занять высокие посты в партии и государстве, но не занял. В его судьбе в начале 20-х произошел резкий поворот. Он по-

кинул Москву, порвал с партией (в анкете арестованного есть запись: беспартийный), полностью отошел от политической деятельности и переехал в г. Алма-Ату. Документов, которые бы точно указывали на причины разрыва Азиза Гиреевича с партией и правящей элитой, нет. Но, по-видимому, он разочаровался в целях и способах борьбы. Со слов Зары Саитовны известно, что муж говорил ей: «Мне с этой бандой не по пути». С 1923 года он почти не выезжает из Алма-Аты. Бывший пламенный борец теперь просто инспектор-методист Наркомзема Казахской ССР.

Так он жил и работал до 1937 года. А в 1937-м тысячи «черных воронов» стали увозить людей в небытие. Это был Большой террор, внутренняя политика, проводимая высокими партийными инстанциями, то есть Сталиным, который имел неограниченную полноту власти над своими коллегами. Большой террор преследовал две цели: первая заключалась в том, чтобы подчинить себе гражданскую и военную бюрократию, состоящую из молодых, воспитанных в сталинском духе кадров. Как сказал Каганович на XVIII съезде партии: «...этим молодым кадрам по плечу будет любая задача, которую даст товарищ Сталин». До этого момента группы руководящих кадров, воспитанные в духе коллективизма времен гражданской войны, пытались защитить свой профессионализм, свою административную логику, свою автономию, чтобы не подчиняться слепо идеологическому волюнтаризму и приказам из центра.

Второй целью Большого террора стало окончательное устранение всех социально опасных элементов. Социально опасной считалась вся группа «бывших», которые были уничтожены сталинским террором в соответствии со сталинской идеей, прозвучавшей на Пленуме Центрального Комитета в феврале-марте 1937 года: «... с приближением социализма нарастает классовая борьба»...^¹

Азиз Ялымов был выходцем из старых кадров. С револю-

цией он был знаком не по «Краткому курсу истории ВКП(б)», где все победы приписывались Сталину. Кто такой Сталин, он знал хорошо, а стало быть, исчезнуть должен был в первую очередь. Как тут не вспомнить А.Т. Твардовского:

И те, что рядом шли вначале, Подполье знали и тюрьму, И брали власть, и воевали, Сходили в тень по одному.

21 августа 1937 года Азиз Гиреевич был арестован. Арестовали его по доносу секретного сотрудника, некоего Шакерзянова (Об этом стало известно Ниязу Азизовичу, сыну Азиза Гиреевича, много лет спустя, когда он читал дело отца).

Шакерзянов работал учителем. В семье Ялымовых он никогда не был, никто его не знал. Это был оговор, по которому, тем не менее, был вынесен приговор.

Передо мной копия из выписки протокола заседания «тройки» УНКВД Алма-Атинской области. Она свидетельствует, что Ялымов Азиз Гиреевич обвиняется в том, что с 1918 года по день ареста состоял членом Татарской националистической организации, ставившей своей задачей свержение советской власти и создание татарского буржуазно-националистического государства под протекторатом Японии, был связан со своим тестем миллионером Муратовым из националистической организации «Шанхай»... Систематически проводил контрреволюционную агитацию, направленную против советской власти и ВКП (б).

Все ранее рассмотренные документы говорят о том, что А. Ялымов проводил революционную агитацию за советскую власть и партию, а обвинен в контрреволюционной деятельности против партии. Азиз Гиреевич (как следует из протокола допроса) все обвинения отрицал, виноватым себя не признал. Не было участия в контрреволюционной организации. Сайд Муратов, о котором упоминается в справке, по воспоминаниям родственников, был коммерсантом, эмигрировавшим в Китай, и как каждый купец и дворянин получил

ярлык «контра». Муратовы ничего в эмиграцию не взяли, там страшно нуждались. Сайд Муратов - старый, больной человек, очень тосковал по родине и умер в Китае. Ялымов Азиз действительно однажды с ним встречался, когда выезжал в командировку в Китай (было бы странно, если б он не захотел, будучи в Китае, увидеть тестя и его семью).

В 1954 году, как только была открыта граница СССР с Китаем, жена Сайда Муратова Хадича и все близкие, кто жил с ней в Китае, вернулись на родину, в Ташкент.

Объяснениям Азиза Гиреевича на допросах не поверили. Адвоката у него не было, обвинителя тоже. Не было и суда, даже скорого и неправого. Не было права на помилование. Дело Ялымовых слушала «тройка» УНКВД Алма-Атинской области 25 ноября 1937 года. В тот же день она вынесла постановление о расстреле, а 27 ноября приговор приведен в исполнение. Об этом тоже есть документ - выписка из акта. Под постановлением «тройки» подпись секретаря, под выпиской из акта - начальника следственной тюрьмы. Фамилии членов «тройки» не указаны. Ведали, что творили. Скрывали себя, боялись возмездия. Поневоле задумаешься, сколько людей было вовлечено в страшное дело палачества.

Семья Ялымовых, потеряв кормильца, осталась без средств к существованию. Нелегко было переносить и моральный гнет. Сыновьям Азиза Гиреевича - двенадцатилетнему Назыму и десятилетнему Ниязу - не раз приходилось за спиной слышать обидное слово «гаденыш». Из благоустроенной квартиры их переселили в барак с протекающей крышей, на окраину города. Известий о родном человеке семья не получала. Наконец, во время одного визита в НКВД, Зара Саитовна узнала, что ее муж осужден на 10 лет без права переписки. Газета «Казахстанская правда» опубликовала фамилию Ялымова в перечне «врагов народа». Зара Саитовна поняла, что высылка неизбежна, что она и ее дети разделят судьбу так называемых чесеиров (членов семьи репрессированного).

О чесеирах сейчас издано немало литературы. Эти ни в чем не повинные люди, чаще всего дети, делили участь осуж-

денных взрослых и погибали на этапах, в пересыльных тюрьмах, в лагерях для политзаключенных, гибли от голода, холода, непосильных условий жизни и труда. И хотя Сталину приписывают фразу «сын за отца не отвечает», они ответили в полной мере и пополнили зловещий счет, который шел на миллионы.

Судьба Ялымовых сложилась несколько нетипично. Зара Саитовна, опасаясь за Назыма и Нияза, бросила квартиру и уехала в Ташкент к сестре. Это стало спасением для нее и ее детей. В Ташкенте их не искали. Почему - они не могли объяснить. Здесь они встретили простых и добрых людей, которые помогли выжить. Есть там исторически сложившиеся на бытовом уровне объединения людей. Они называются махалля.

Зара Саитовна была медицинской сестрой. Она помогала людям, лечила их, Нияз Азизович вспоминает, что его маму все уважали, считали ее святой, так как она много пережила. Умерла она в 96 лет. Ее хоронила вся махалля. Останавливался транспорт. Ее на руках несли до кладбища.

Братья Ялымовы вырастали людьми, достойными своих родителей. Они не верили в виновность отца. Не отреклись от него, не сменили фамилию. А ведь в истории немало примеров, когда из чувства страха и самосохранения не только отрекались от своих близких, но публично клеймили их позором. Ялымовы оказались людьми с прочным внутренним стержнем.

Назым в 1943 году был призван в армию и направлен в артиллерийское училище в г. Иркутске. Там он получил звание лейтенанта и был отправлен на фронт. После войны закончил Среднеазиатский университет, стал журналистом. Несколько лет работал в «Учительской газете», потом уехал на Сахалин, трудился в газете «Советский Сахалин». Сейчас он пенсионер, живет в г. Алматы.

Нияз начал трудовую деятельность в 14 лет. Когда исполнилось 17 (в 1944 году), его призвали в армию. Служил в пограничных войсках в Таджикистане на афганской границе. Перед призывом в армию в очередной раз пришлось вспом-

нить, что он - сын «врага народа». Допризывники были на сборах. Все сдружились. У всех было желание пойти в пограничники. Капитан погранвойск, который вел отбор, подробно обо всем расспрашивал Нияза, и тот рассказал ему правду о своей семье, об отце. Капитан ничего не сказал, но когда вывесили списки отобранных в эти элитные войска, его фамилии в списках не было. Нияз горько плакал от обиды, мама его успокаивала. На следующий день он пошел к работнику военкомата, фронтовику. Тот тоже его успокаивал. Неизвестно, что он предпринял, но призывника Ялымова отправили именно в эти войска, к его товарищам. О своей биографии он не распространялся, а НКВД его больше не проверяло. Нияз Азизович считает, что они его просто «прохлопали». Он закончил полковую школу, вместе с тремя слушателями из 800 человек получил звание сержанта и 10 дней отпуска; другие получили звание младшего сержанта. Потом было 8,5 лет службы: 6 лет срочной и 2,5 года сверхсрочной. В последний год службы в Душанбе„в управлении погранвойск Нияз поступил на вечернее отделение в пединститут по специальности «история». Стал членом КПСС. Специализировался на профессиональном обучении рабочих. В Тольятти приехал в 1967 году, 23 года работал директором учебного центра Куйбышевгидростроя. Имеет около 10-ти медалей - боевых и участника труда в народном хозяйстве, среди них - медали «За трудовую доблесть», «За победу над Германией», орден «Знак почета» и др.

С 1997 года Нияз Азизович возглавляет Тольяттинскую городскую общественную организацию «Жертвы политических репрессий». Репрессированных только в Тольятти 1838 человек, в Самарской области - 50 тысяч.

В личной беседе Нияз Азизович сказал, что у него нет обиды на Родину, не было обиды и на КПСС. Обида только на партийную элиту и на Сталина, который творил чудовищный произвол.

Нияз Азизович считал для себя делом чести восстановить доброе имя невинно убиенного отца. Еще в 1956 году Ялымо-

вы начали восстанавливать биографию Азиза Гиреевича. Тогда из отдела загса г. Алма-Аты им сообщили, что отец умер 17 апреля 1940 года от язвы желудка (в семейном архиве имеется справка). В сентябре 1958 года Ялымовы получили еще одну справку, в которой сообщалось, что Ялымов Газиз (Азиз) Гиреевич арестован органами НКВД Казахской СССР 21 августа 1937 года, а затем осужден; отбывая наказание, умер в местах заключения. Подпись начальника отдела КГБ.

В 1988 году был направлен запрос в генеральную прокуратуру СССР. Оттуда пришел ответ: «25 ноября 1937 года постановлением тройки НКВД Азиз Ялымов был необоснованно привлечен к уголовной ответственности за участие в контрреволюционной террористической организации и антисоветскую агитацию и пропаганду. Отбывая наказание, ваш отец скончался, о чем было объявлено его жене 27 июля 1956 года. 20 мая 1988 года по протесту прокурора республики уголовное дело Ялымова было прекращено за отсутствием события преступления. Ялымов А.Г. реабилитирован». Ответ подписан председателем суда Казахской ССР.

В семейном архиве хранится свидетельство о смерти Азиза Гиреевича Ялымова, выданное 22 июня 1989 года, где черным по белому написано: «Умер 27 ноября 1937 года. Причина смерти - расстрел».

Понадобились годы упорной переписки, чтобы добиться истины. Пришлось преодолевать боль и горечь от постоянной лжи чиновников.

А.Г. Ялымов был уничтожен через три месяца после ареста, уничтожен будучи ни в чем не виноватым. Отдаю должное мужеству этого человека, никого не оболгавшего, не потянувшего за собой других, а ведь в то время под пытками и страхом смерти многие бойцы «ленинской гвардии» признавали себя виновными, объявляли «врагами народа» себя, близких, знакомых, друзей. Реабилитация восстановила доброе имя достойного гражданина России. К сожалению, посмертно.

Ну а как же члены семьи репрессированного? Кто же они - пострадавшие или тоже репрессированные? Сначала их при-

знали только пострадавшими. И за потерю кормильца, за слезы, обиды, горечь утраты выплатили компенсацию в размере четырехсот рублей (на эти деньги Зара Саитовна купила детям книжный шкаф, сказала, что это будет память об отце). В 1991 году вышел закон о реабилитации, в 1995 году детей репрессированных, оставшихся без попечения хотя бы одного родителя, Конституционный суд РФ признал подвергшимися политическим репрессиям. Однако и после этого Н.А. Ялымову пришлось обращаться в районный суд с иском против Генеральной прокуратуры. Только после решения суда была выдана справка о том, что Нияз Азизович реабилитирован.

Теперь, когда справедливость восторжествовала, казалось бы, можно поставить точку. Но остался главный вопрос: как такое могло случиться? Почему погибли миллионы ни в чем не повинных людей, почему пострадали их семьи? В разной литературе, в беседах с людьми, которых коснулись репрессии, я встречала разные цифры: 20 млн., 60 млн., 95 млн. Если даже имеет место преувеличение, то все равно счет идет на миллионы.

Почему так долго действовал гигантский механизм уничтожения людей? Чем это объяснить? В исторической литературе я встречала разные объяснения. Зарубежные авторы «Черной книги коммунизма», ссылаясь на Элен Каррер д'Анкос, пишут: «Беспримерное несчастье этой страны кажется загадкой всем, кто изучает ее судьбу. Пытаясь разобраться в глубинных причинах этих вековых бед, мы выявили роковое звено: злосчастную связь между завоеванием или удержанием власти и политическим убийством - индивидуальным или массовым, реальным или символическим. Эта давняя традиция сформировала коллективное сознание, в котором нет места мирному политическому сосуществованию»^¹. Там же есть ссылка на высказывание М. Горького: «Жестокость - вот что всю жизнь меня поражало и преследовало. В чем заключаются, где лежат корни человеческой жестокости? Я мно-

го думал об этом, но так ничего и не понял и не понимаю. По-моему, моему народу свойственны в той же степени, в которой англичанам чувство юмора, - особая хладнокровная жестокость, какое-то стремление испытать пределы человеческого терпения к страданиям, испробовать живучесть ближнего. В русской жестокости есть какая-то изощренность: в ней есть тонкость, изысканность. Если бы эта жестокость была всего лишь проявлением извращенной психологии отдельных людей, о ней не стоило бы говорить: это относилось бы к области психиатрии, а не морали. Но я говорю о коллективном наслаждении страданием... Кто более жесток, красные или белые? Они одинаково жестоки, ибо и те и другие - русские»^¹.

С утверждением, что все объясняется жестокостью как национальной чертой русских, я согласиться не могу. Англичане при всем их юморе действовали порой куда более изощренней русских (например, в Индии). Среди правящей элиты в нашей стране были евреи, поляки, прибалтийцы, а на вершине пирамиды - грузины. Дело не в национальности. Дело в тех исторических условиях, которые сложились в нашей стране. Причины следует разграничить на объективные и субъективные. Познакомившись с самыми разными точками зрения, отраженными в исторической литературе, я более всего согласна с той, которую имеют члены редакционного совета «Белой книги» (Самара, начало издания многотомника - 1997 г.):

- Начало массовому террору было положено еще в 20-е годы. Первые лагеря для политзаключенных и первые жертвы появились не при Сталине, а еще при Ленине. В этой книге приводится немало примеров секретных документов, да тируемых 1918 - 1920 гг., суть которых - уничтожить, отобрать, расстрелять, повесить.

- Авторы утверждают, что на практике воплотилась идея насилия и диктатуры, которая у большевиков идет от марксистского учения. Репрессиям подвергались все, кто не разделял этого учения.

- Сказался классовый подход ко всему, что происходит в жизни. Ведь борьба классов считалась движущей силой истории, движущей силой развития общества. Этим всегда можно оправдать жестокость, насилие, нетерпимость. Согласие, сотрудничество стали второстепенными. Отсюда насилие и террор в практике нации.

- И у Ленина, и у его последователей мы можем найти мысли о том, что во имя счастья грядущих поколений допустимо и морально все: революции, гражданские войны, социальные эксперименты над миллионами людей. В стране была создана огромная система надзора, и не только простой, рядовой человек, но и те, кто создавал эту систему, оказались беззащитными перед ней. Классовых врагов искали там, где их не было, и находили.

- Из субъективных причин можно назвать единственную: все партийные вожди любили и до сих пор любят одно - личную власть. Чем больше, тем лучше. Абсолютная власть всегда развращает. Даже хороший человек на вершине власти может стать плохим. Сталин же был человеком аморальным, он стал не просто очень плохим, он стал преступником. Его подручные были не лучше.

Последствия правления преступников таковы:

- Народ отстранен от власти, от государственного управления.

- Страна превращена в казарму, где мысли, дела, тела граждан, их жизнь, их будущее - все подчинялось страшной машине, машине уничтожения. Народ считался болтиком, вин тиком в этой машине.

- Имел место геноцид собственного народа. Все списывалось на объективные законы классовой борьбы. Классовая борьба пропагандировалась как путь к счастью.

- Был изменен генофонд народа, трансформировалось его сознание. Террор стал восприниматься большинством как норма, процветали ложь и доносительство. Это была нравственная катастрофа. Способствовала ей и историческая почва - наш народ не имел опыта жизни в условиях демократии, он

жил только в условиях подчинения: князья, цари, чиновники. Сложилось преклонение перед власть предержащими. И потому большевистская идеология вождизма расцвела пышным цветом в 20 - 30-е годы.

- Тридцатые годы вышли из двадцатых, в 30-е - фигура на вершине пирамиды была более зловещей, и для строек коммунизма при «форсированных» темпах требовалось много рабочей силы. Обеспечить эту рабочую силу стало возможно через лагеря.

- В стране сложился тоталитарный тип личности с его наркотической привычкой к указаниям «сверху», отказом от анализа действий как «верхов», так и своих собственных. Большая часть общества молчала не только потому, что его сковал страх, но и потому, что была привычка подчиняться власти.

Виктор Перельман в предисловии к книге Александра Орлова «Тайная история сталинских репрессий (М., 1991) пишет: «Пусть Сталин был дьяволом во плоти, но сколь жалки и ничтожны те, кто оказался под сапогом тирана, каким поразительно равнодушным выглядит окружающий мир, да и вообще задаюсь вопросом: много ли стоят ценности нашей цивилизации, если в ее рамках были возможны Сталин и сталинизм?»

Современное общество, безусловно, изменилось, но можно ли сказать, что угроза диктатуры, насилия, репрессий ушла в прошлое? Думаю, нет. Появляются новые вожди, и призывы обелить наши страшные страницы истории, и портреты Сталина мы еще видим на демонстрациях в руках представителей старшего поколения. Л. А. Гордон и Э. В. Клоков в книге «Что это было?» (М., 1989) пишут: «В современном обществе есть объективные предпосылки, позволяющие преодолевать и преодолеть все, что еще осталось от сталинизма. К несчастью, в нашем обществе есть и условия, открывающие возможность сохранения сталинских и неосталинистских иллюзий. От каждого из нас, от наших усилий, настойчивости, самоотверженности зависит, удастся ли нам избавиться - и в обществе, и в нас самих - от проклятого сталинского наследия»...

«Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой» - так писал когда-то великий Гёте.

В бой идут неравнодушные, и нам предстоит ими стать. Нам предстоит жить не по лжи и бороться с ложью. Мы должны уметь думать и анализировать жизнь каждый день, каждый час. И мы не имеем права забывать о тех, кто пал жертвой лжи и жестокости. «Вечность не может существовать иначе, чем в памяти. С помощью памяти мы можем пройти очищение через покаяние. Только память может воздать должное миллионам мучеников жертв Сталина и сталинизма»^¹.

Для меня было очень важно познакомиться с историей семьи Ялымовых, с Ниязом Азизовичем. Он стал для меня примером мужества, любви к Родине, на которую не обиделся, за которую воевал; примером сыновней верности, долга и ответственности, активной гражданской позиции.

В Центральном районе г. Тольятти будет воздвигнут памятник жертвам репрессий. Я приду к нему и положу цветы.

История продолжается. И пусть в ней всегда добро торжествует над злом.

Примечание

Исследовательская работа Инны Трошиной, ученицы 8 класса средней школы № 63 г. Тольятти, проведена в рамках Всероссийского конкурса старшеклассников «Человек в истории. Россия - XX век». В 2002 году вошла в число лучших 140-ка работ по РФ, удостоенных грамотами.

Научный руководитель - учитель истории школы № 63 Валентина Петровна Архипова.

ИЗ ПЛЕЯДЫ БОРЦОВ

К. Мурзанов

Время не только высветило колоритность фигур тех или иных политических деятелей, но и позволило уяснить их граж-

данские позиции, устремления в борьбе за счастье собственного народа.

К числу таких деятелей, чья жизнь оборвалась в трагические тридцатые годы, с полным правом можно отнести Газиза Абдулгиреевича Ялымова. Он был из плеяды борцов, выросших и возмужавших в начале XX века под влиянием национально-освободительного и демократического движения на окраинах России.

Вот что говорят документы. На I Всероссийском съезде коммунистов-мусульман в 1918 году в Москве было создано Центральное Бюро мусульманских организаций РКП (б) для координации работы мусульманских секций и бюро при местных комитетах РКП (б). Бюро работало на правах отдела ЦК РКП (б). В его состав входили: председатель И.В. Сталин, заместители Б. Сардаров, Г. Ялымов, члены - М.Х. Султангалиев, Х.М. Юмагулов, К.Л. Якубов, кандидаты в члены - Д.Х. Буниат-заде, М. Дулат-Алиев, М. Конов, Р. Рахматуллян, Н.Я. Ярулин (на II съезде, в ноябре 1919г. был избран новый состав).

Одним из основных направлений работы ЦБ была широкая пропаганда идей социализма на восточных языках: татарском, турецком, киргизском, арабском, персидском, азербайджанском, таджикском, узбекском и калмыцком. Многие издания миллионными тиражами выходили в Москве. Об этом говорил Газиз Ялымов, выступая с докладом на I съезде Коммунистического Интернационала.

В выступлении Ялымова звучали слова, полные надежды и веры в светлое будущее:

«...Я не буду доказывать вам великое значение пробуждения Востока для разрастающейся рабочей революции на Западе... Центральное Бюро ставит своей основной задачей пробуждение народов Востока. Именно поэтому я восклицаю: да здравствует революционный союз угнетенных народов Востока с социалистическими рабочими России и Европы!»

Активная и самоотверженная деятельность Г. Ялымова в ЦБ не остается без внимания. В сентябре 1919 года он уже

«…состоит товарищем Председателя Центрального Бюро коммунистических организаций народов Востока». Согласно воспоминаниям З.С. Ялымовой, в силу несогласия с политикой и деятельностью Сталина Газиз вынужден был покинуть Москву. В дальнейшем, как уже отмечалось, он не принимает активного участия в политической жизни и порывает с партией, в которой состоял более 10-ти лет.

Каковы же истинные мотивы столь крутого поворота в судьбе человека, чья биография тесно переплеталась с революционными событиями той поры? Ясно одно: это был шаг, на который можно было решиться отнюдь не по прихоти или амбициозным соображениям, а исключительно в силу принципиальных идейных расхождений либо глубокого разочарования в целях и способах борьбы, что представляется более правдоподобным…

Как известно, И.В. Сталин, возглавляя Центральное Бюро коммунистических организаций народов Востока, проявлял определенное недоверие и подозрительность к местным организациям коммунистов, усматривая в их деятельности склонность к проявлениям национализма, что было несомненным отражением взглядов тогдашнего руководства партии. В силу этого он противился попыткам воссоздания самостоятельных, образований коммунистов национальных окраин и в конечном итоге добился устранения руководящего ядра коммунистических организаций народов Востока, каким являлось Центральное Бюро.

Работа в области кооперации после ухода с арены политической жизни, судя по документам, стала основным занятием Газиза Ялымова до конца его жизни. С июля 1923 года он уже практически не выезжает из Алма-Аты вплоть до ареста. Последнее место работы - Народный комиссариат земледелия. 21 августа 1937 года его арестовывают на основании ордера НКВД КазССР от 20 августа. При аресте произведен обыск и реквизированы: паспорт, паспортная книжка (старая), записная книжка, открытка, автобиография, личное дело с документами, десять фотоснимков, а также патрон к браунингу.

В описи конфискованного вызывает некоторое сомнение последняя строка о патроне к браунингу. В отличие от предыдущей записи она неразборчива, едва различима. Создается впечатление, что это было дописано, скорее всего, с целью обвинить в принадлежности к какой-либо антисоветской организации. Ведь подобные методы применялись в те годы сплошь и рядом. Коль имеется патрон к браунингу, значит, должен быть и браунинг. Если оружие спрятано, следовательно, хранится для осуществления контрреволюционных вылазок. Логика рассуждений следственных органов не допускала и мысли о невиновности арестованного. Что патрон к браунингу, когда неосторожно оброненное суждение в отношении внутренней и внешней политики партии или Советского правительства способно было причислить человека к разряду КР (контрреволюционер) или ВСН (враг советского народа)!

Таким образом, Цатрон мог усугубить «вину» Газиза Ялымова, более рельефно обозначить его «участие в контрреволюционно-националистической организации и антисоветской пропаганде». Такова была формулировка обвинения, когда 25 ноября 1937 года после трех месяцев ареста постановлением «тройки» УНКВД Алма-Атинской области Г. Ялымов был привлечен к уголовной ответственности и понес наказание. Какое? Об этом до самого последнего времени не знали ни жена, ни его дети.

Через 30 лет после ареста отца сын Газиза Ялымова Нияз посылает запрос в Прокуратуру Союза ССР, надеясь узнать, как умер отец и где он захоронен. Из ответа прокуратуры следует: «Место его захоронения, к сожалению, установить не представляется возможным... согласно действующим инструкциям, справки врачей о причинах и времени смерти граждан в период отбытия ими наказания на руки родственникам не выдаются». Истина наконец приоткрылась в официальном уведомлении КГБ Казахской ССР, где сказано: «...расстрелян 27.11.1937 года». А Зара Саитовна Ялымова и ее сыновья 20 лет ждали вестей о муже и отце, затем еще 30 лет-полной реабилитации.

Людей с подобной биографией немало. Многие из них боролись за идеи социализма со времен первой русской революции 1905 года и встретили февраль 1917-го как избавление от невыносимого социального и национального гнета, но в вихре политических бурь 20-х годов отошли от активной политической деятельности. Почему? Конкретно ответить на этот вопрос сейчас мы не можем, так как отсутствуют необходимые документальные данные. Точно так же, как и в случае с Газизом Ялымовым. Центральный партийный архив Института политики и теории социализма не смог определенно ответить на наши запросы в силу того, что мы не знаем номера его партбилета.

Судьба Газиза Абдулгиреевича Ялымова и привела его на скамью подсудимых в 1937 году, в самый разгар массовых репрессий.

«Казахская правда»,

16.01.1992 г.

ДАЛЕКОЕ - БЛИЗКОЕ

Йазым Ялымов

Долгое время я не знал об отце ровно ничего, в памяти сохранились лишь отдельные эпизоды совместной жизни, из которых складывался расплывчатый образ человека неопределенного возраста и характера. Был он, как мне казалось, несколько суровым, не очень-то ласковым, но заботливым семьянином, вечно куда-то исчезавшим и внезапно появляющимся с диковинными дарами. Как я узнал много позже, это было связано с командировками в Синьцзян - Уйгурский район Китая. Однажды на джайляу (празднике) он возил нас верхом на лошади и давал подержать повод, что означало, видимо, особое расположение духа. В другой раз, помнится, мы были на каких-то празднествах и слушали состязания акынов.

Много лет спустя, повзрослев, я ощутил потребность узнать об отце всю правду. К счастью, после ареста и обыска матери удалось сохранить кое-какие документы о его деятель-

ности в прошлом. Из них, а также со слов матери и некоторых архивных данных приоткрылся облик человека, совершенно мне неведомого.

Отец моего отца не смог дать сыну должного образования и отправил в с. Троицкое (в Оренбуржье) в услужение к состоятельному купцу, дальнему родственнику по материнской линии. Будучи мальчиком (было такое сословное звание), отец совмещал работу с учебой в гимназии. В те времена в с. Троицком витал дух просветительства и свободомыслия. Судьба свела отца с именитой семьей Куликов, выходцы из которой стали впоследствии довольно известными людьми. Один из сыновей пошел по военной линии и дослужился до звания маршала, но в годы войны попал в опалу и был разжалован. Другой стал крупным ученым-астрономом и одним из первых принимал участие в исследовании Тунгусского метеорита. А с третьим, своим ровесником, отец встретился в Санкт-Петербургском технологическом институте, откуда вскоре был исключен за участие в студенческих волнениях, сослан в г. Баку, где поступил на службу в компанию Нобиле. Много лет спустя с младшим из Куликов, к тому времени солидным инженером-путейцем, отец повстречался в Алма-Ате, куда тот приезжал по делам строительства Турксиба.

Как явствует из документов, отец довольно рано приобщился к политической деятельности. В г. Петропавловске он посещал подпольный кружок, который вел В. Куйбышев. Принимал активное участие в Бакинской коммуне, а после ее падения бежал вместе с А. Микояном в г. Астрахань. Здесь его избрали в Бюро мусульманских коммунистических организаций и делегировали на первый конгресс Коминтерна (март 1919 г.), где он выступил с докладом; Некоторое время он работал в Москве, являясь товарищем председателя Центрального Бюро мусульманских организаций РКП(б), которым руководил И.В. Сталин.

На этом политическая карьера отца заканчивается. По невыясненным до конца обстоятельствам он порывает со Сталиным и с мандатом за подписью секретаря ЦК РКЩб) отправ-

ляется в г. Ташкент, где приступает к работе в секретариате Туркреспублики. Но и здесь долго не задерживается. В 1923 году он приезжает в Алма-Ату и поступает на службу сначала в потребсоюз, а затем в Наркомат земледелия, где трудится до августа 1937 года, то есть вплоть до ареста. Правда, сохранилась еще фотография, помеченная 1919 годом, на которой отец запечатлен с группой военных вместе с М.В. Фрунзе. Оригинал фотографии хранится в музее М,В. Фрунзе в г. Бишкеке, но выяснить ее происхождение мне не удалось.

Что побудило отца покинуть высокий пост зам. председателя Бюро, которое существовало на правах отдела ЦК РКП(б), а затем порвать и с членством в партии? Как я уже заметил, исчерпывающего ответа на этот вопрос нет. Есть только пояснения моей матери, которая, по-видимому, со слов отца передала суть вопроса. Отец не разделял взглядов Сталина по национальным и некоторым другим вопросам, и на этой почве у них возникли принципиальные разногласия, которые привели к разрыву и выходу .отца из партии в 1923 году. Возможно, это не так. Но если допустить версию, изложенную моей матерью, то интерес вызывает другое: в чем же суть разногласий? Этого, к сожалению, теперь не узнать.

Среди событии детства, которые порой всплывают в памяти, особое место занимают те, что связаны с семьей Джандосовых. Осмысливая истоки взаимосвязей моих родителей с Джандосовыми, я отчетливо вижу главную составляющую этих связей - родственные отношения с Фатимой Аскаровной. Ее имя, как и имя бабушки Рабигл-татей, звучало в нашем доме столь часто, что запало в сознание с самого раннего детства. Фатима Аскаровна приходилась двоюродной сестрой моей матери и поддерживала с нею доверительные отношения вплоть до трагических событий 1937 года. Возобновились они спустя много лет. Соединив свою жизнь с Уразом Джандосовым, она ввела в круг его знакомств моего отца, который к тому времени отошел от политической деятельности, оставив ряды партии. По-видимому, их сближали не только родственнее отношения. Судить об этом с полной до-

стоверностью не могу, основываясь лишь на повествовании моей матери, которая свидетельствовала о довольно частых встречах, в основном, у нас в доме.

Пожалуй, первое и наиболее яркое воспоминание детских лет связано, как я думаю, с рождением Санджара. Косвенное тому подтверждение я нахожу в рассказе моей матери о тех днях, когда наша семья жила в доме на месте бывшего здания Госплана (угол ул. Желтоксан и Богенбай-батыра). Я хорошо помню большой по тогдашним понятиям дом, обширный сад с густыми зарослями малины в его дальнем углу; и таинственный, завораживающий наше детское воображение сарай с огромным сеновалом, где обитали полчища летучих мышей.

В один из морозных дней необычнее оживление в доме пробудило детское любопытство, и мы прильнули, по обыкновению, к окнам, наблюдая за происходящим во дворе. А там свершалось нечто загадочное. Какие-то люди водружали возле развесистой яблони огромный казан, рубили и складывали дрова, затем они уходили, а вместо них появлялись другие, и так длилось до наступления темноты. В доме зажглись огни, нас увели в столовую и после ужина отправили спать. Но спать не хотелось. Ожидание чего-то неясного, тревожного тянуло к окнам, к тому, что происходило во дворе.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, которое прояснит дальнейшее. Дело в том, что с некоторых пор (а к описываемой поре мне исполнилось, по-видимому, лет пять) было заведено дарить нам с братишкой по разномастному жеребенку или, как говорят казахи, таю. Обычно это случалось ранней весной, а с наступлением летних выпасов подросших жеребят отправляли на пастбище, и о дальнейшей их судьбе нам ничего не было известно. Известно мне лишь с определенной долей достоверности одно: все наше относительное благополучие, включая упомянутые подношения, в немалой степени зиждилось на поддержке состоятельных компаньонов и друзей моего деда со стороны матери, Сайда Муратова, которые к тому времени все еще сохраня-

ли свое влияние и свои капиталы. Сам же дед в 1920 году был вынужден эмигрировать, в Китай.

За давностью лет многое стерлось, поблекло, но в памяти на удивление ярко сохранилась картина, которая открылась моим глазам, когда я, томимый любопытством, выскользнул из постели и, прошмыгнув в темноте к окну, прильнул к стеклу. То, что я увидел в пламени костра и свете фонарей, поразило своей неправдоподобностью. Я увидел своего жеребенка. Он был рыжей масти и казался огненным в отблесках пламени, как и лица окружавших его людей, которые почему-то старались повалить его на землю. Наконец это им удалось, и жеребенок, потеряв равновесие, рухнул на бок.

Итак, то памятное событие было связано с семейными торжествами по случаю рождения сына Ураза Джандосова -Санджара. В день его рождения моя мать по просьбе Фатимы Аскаровны была в их доме, присутствовала при родах и затем помогала по хозяйству. Ураз Джандосов был в отъезде.

Другое событие, о котором я хочу поведать, связано с одним из посещений семьей Джандосова нашего дома по случаю какого-то праздника. Случилось это спустя несколько лет после описанного выше события, после возвращения нашей семьи из длительной поездки на юг республики. Отец, работавший в то время в системе Наркомзема, был послан с заданием организовать совхоз «Капланбек», что в Чимкентской области. Было это в 1932 году или в 1933-м. В те времена основным средством передвижения была лошадь. Добравшись до г. Чимкента (скорее всего, железнодорожным транспортом), мы отправились к месту назначения в обычной повозке, запряженной парой гнедых. В памяти не сохранились все перипетии этой поездки, остались лишь скорбные знаки той поры - трупы умерших от голода людей. Они встречались на всем протяжении пути поодиночке и группами. В моем детском сознании такое зрелище не укладывалось, и потому, наверное, мне запомнилась необычайно колоритная фигура старика-казаха, застывшая у обочины дороги с камчой в руке.

Но вернусь к тому праздничному дню, о котором упомя-

нул выше. Тот день остался в памяти неспроста, ибо подобные сборища, по словам моей матери, не были редкостью в те годы. Как она рассказывала, Ураз Джандосов был человеком очень общительным, любил застолья и участвовал в них в обществе приятелей, которые сопровождали его повсюду. Будучи по натуре лидером, он неизменно верховодил в компаниях, забавляя собравшихся шутками и анекдотами.

Запомнился мне этот день тем происшествием, которое случилось после ухода гостей. Когда нас уложили в постель, у меня и братишки начались страшные колики и рвота, что изрядно переполошило домочадцев. Были приняты какие-то меры, в конце концов все утряслось, а назавтра стало известно, что такая же история приключилась с детьми Джандрсовых и других гостей. Вскоре все выяснилось. Оказалось, что Эдге, старший брат Санджара (он был самым старшим в нашей детской компании), раздобыл огромный кусок торта с праздничного стола и, собрав детвору в ванной комнате, принялся всех угощать. Поскольку происходили это втайне от взрослых и в темноте, куски торта перемешались с мылом. По-видимому, либо раздел происходил с помощью мыльницы, либо сам торт угодил в мыльную пену, но так или иначе результат оказался налицо. Это, пожалуй, одно из последних воспоминаний той поры безоблачного детства.

Моя мама многое прояснила в биографии отца, благодаря ей я смог восполнить недостающие черточки к его портрету, чтобы сохранить в своем сердце и в памяти живой образ человека, который ушел из жизни не по своей воле.

Мне было о 12 лет, когда душной августовской ночью увезли отца, и с той поры я его больше не видел.

Я, конечно, не допускаю мысли о мести или о чем-либо подобном, но... Во всяком случае, в деле, которое хранится в архивах КНБ, я обнаружил лишь донос некоего учителя Шакирзянова, который сообщал о якобы нелестных отзывах моего отца о советской власти. Вероятно, этого показалось недостаточно для вынесения приговора о расстреле, поэтому в протоколе обыска рукой следователя или какого-то другого лица

сделана явная приписка о патроне к браунингу. Раз есть патрон, то должен быть и браунинг, ну, а если имелся браунинг, то тут, как говорится, прямое доказательство злодейского умысла. Иначе чем объяснить наличие в обвинительном заключении по делу пункта зловещей 58-й статьи УК РСФСР, уличающей отца в шпионской Деятельности, участии в контрреволюционной националистической организации и т. д. и т. п.

Август 1937 года стал тем рубежом, за которым началась новая, во многом непонятная для меня жизнь. Исчезновение отца (в момент его ареста" Мы с братишкой гостили у бабушки), последовавшее вскоре выселение из дома и водворение в однокомнатною квартиру на краю города, а затем в другую, еще более отдаленную дт центра, - все это происходило словно не наяву и было совершенно необъяснимо. Необъяснимы были слезы матери и ее ночные рыдания, настороженные взгляды новых соседей и хмурые лица школьных учителей, странные разговоры о каких-то немыслимых заговорах и брошенная кем-то за спиной реплика: «Сын врага народа».

Сын врага народа. Тогда это словосочетание попросту не воспринималось детским сознанием, как не воспринимались всерьез тщетные попытки отыскать зловредные изображения на обложках ученических тетрадей. Да и сам истинный смысл беспощадной борьбы с притаившимися где-то классовыми врагами ускользал, был недоступен пониманию мальчишек и девчонок той поры, продолжавших жить, равно как любить и ненавидеть по законам своего возраста, а не согласно установкам дяденек из таинственных учреждений, именуемых ГПУ и НКВД. К тому же их, этих дяденек, нельзя было лицезреть воочию, ибо они предпочитали творить свое черное дело под покровом темноты. При свете же дня все выглядело вполне благополучно: работали магазины, шумел базар, вечерами в парке играл духовой оркестр, люди ходили в кино и театры. Страданий были лишь уделом тех, кого касалась карающая рука так называемых «троек». Гонениям подверглись и члены их семей, остававшиеся на свободе. Мою мать с двумя малолетними детьми на руках не принимали на рабо-

ту, под всякими благовидными предлогами возвращали документы. Нашелся лишь старый приятель отца, директор противочумной станции, согласившийся под чужой фамилией зачислить ее на работу в качестве санитарки. И каждое лето до глубокой осени мама уезжала с экспедицией в горы, оставляя нас с братишкой на попечение соседки-цыганки -прачки тети Стеши. Благо, находились люди, не видевшие в таких, как мы, законченных злодеев.

В те смутные годы, вплоть до начала войны, оставалась одна тоненькая ниточка, связывающая наши осиротевшие семьи. Это был Эдге. Как уж так вышло, не знаю, но он после ареста отца и высылки Фатимы Аскаровны с малолетними детьми какое-то время оставался в Алма-Ате. Насколько мне помнится, его исключили из медицинского института, куда он поступил незадолго до случившегося, но в ссылку не отправили. Одно время он обитал у нас, когда мы нашли пристанище в доме барачного типа неподалеку от владений совхоза «Горный гигант».

Из той поры остались в памяти довольно частые стычки между враждующими группировками или шайками, которые заканчивались весьма драматично. Эдге в этих стычках не участвовал, но зато полученные под его руководством навыки боксирования не раз помогали мне выходить из трудных положений. Принадлежавшие ему боксерские перчатки долгое время украшали стену в нашей тесной квартире, напоминая о совместном житье-бытье.

С Эдге мы повстречались уже после войны, не то в 1947, не то в 1948 году. Он разыскал нас в Ташкенте, куда я вернулся после демобилизации из армии и где жила моя мама. Она перебралась сюда с помощью своей сестры, которая приютила нашу семью в те трудные годы.

Места погребения своего отца я не знаю, как не знают этого сотни и тысячи матерей, жен и детей убиенных. Поэтому я выбил имя отца на надгробной плите на могиле матери, похороненной в Ташкенте. Говорят, исламской традицией разрешается это делать в тех случаях, когда путник (а чаще всего

паломник в святые места) пропадал без вести, затерявшись в аравийских песках.

В 1990-е годы в один из вечеров у меня дома раздался телефонный звонок и приглушенный женский голос попросил о встрече. Попытки выяснить личность звонившей, а также цель встречи натолкнулись на вежливое, но твердое: «Узнаете при встрече». Назавтра в назначенный час она не пришла, и я стал подумывать о том, не розыгрыш ли это. Но вот в конце аллеи появилась фигура женщины, интуиция подсказала, что это моя анонимная незнакомка... Неспешно и как бы с опаской приблизилась ко мне. Выглядела она лет на 60, а то и больше, запавшие серые глаза смотрели выжидающе и настороженно.

- Здравствуйте! - произнес я, вставая.

- Здравствуйте!

Оглядевшись по сторонам, она присела на краешек скамейки. Только теперь я обратил внимание на авоську с увесистым, обернутым в газетный лист свертком, который она достала из авоськи и положила рядом с собой.

Завязался разговор. Женщина сообщила, что, прежде чем звонить, навела обо мне справки через знакомых, которые были осведомлены о моей работе над книгой. Из ее рассказа я узнал, что ее отец, в прошлом работник прокуратуры, был репрессирован в 1938 году, но перед арестом каким-то образом сумел заполучить и припрятать в потайном месте переплетенный том с протоколами обвинительных заключений на ряд лиц, приговоренных к смерти. Вот этот том и лежал сейчас на скамейке в газетной обертке.

- Я долго думала, что мне с этим делать, а потом прочитала в газете о «Книге скорби» и решила передать вам, может, пригодится.

- Почему же вы не передали это, куда следует, например, в КНБ или прокуратуру? - поинтересовался я.

- Боялась.

Она и теперь боялась. Это было видно по манере держаться и нежеланию назвать свою фамилию или имя. Так мы и

расстались - в полном неведении с моей стороны о виновнице столь странного свидания.

Этот эпизод наглядно свидетельствует о сталинских временах. Человек в полном смысле слова становился рабом обстоятельств, даже не помышляя о том, чтобы хоть как-то воздействовать на ход событий, не говоря уже о попытках протеста, то есть превращался в один из тех самых пресловутых винтиков (по выражению «великого кормчего»), из которых состоял огромный механизм тоталитарного режима.

Из кн: Страницы трагических судеб. - Алматы, 2002.

ВСПОМИНАЯ ОТЦА...

Нияз Ялымов

На меня часто накатывают светлые и трагические воспоминания об отце. Видимо, прав был поэт, сказав, что «большое видится на расстоянии...»

В 1937 году мне было всего десять лет, поэтому запомнились далеко не все эпизоды такого короткого и безоблачно счастливого до этой поры детства. Короткого потому, что потом последовала многолетняя черная полоса, когда вся моя семья испытывала морально-психологическое давление, материальные лишения и бытовое неблагополучие. К тому же воспитанием детей, меня и брата, который был двумя годами старше, занималась в основном мама. По той простой причине, что отец, работавший в ту пору в Наркомате земледелия Казахстана, часто уезжал в длительные командировки.

Все, что связано с отцом, запечатлелось в моей памяти благодаря ярким детским эмоциям. Так на всю жизнь запомнились походы, которые отец организовывал в редкие, свободные от командировок выходные дни. Именно он открыл для нас великолепную окружающую город Алма-Ата природу Заилийского Алатау. Вместе с ним мы посещали драмтеатр, где я впервые увидел поразивший меня спектакль по комедии Грибоедова «Горе от ума»; благодаря отцу, мы, дети, побывали на цирковых представлениях. С пяти лет отец обу-

чил меня и брата игре в шахматы, он купил нам коньки-снегурки и лыжи. Он находил время посещать школу, где мы учились, интересовался нашими успехами. Он успел много нам дать, но я в ту пору воспринимал это как само собой разумеющееся. Врезалось в память и то уважение, с которым относились к отцу соседи по дому. Именно к нему прибегали соседки в поисках защиты от собственных мужей, которые после очередных возлияний нередко распускали руки и устраивали скандалы. Разбушевавшийся глава семейства, которого, казалось, ничто не могло укротить, успокаивался под воздействием спокойного, внушительного тона отца, что меня в ту пору очень удивляло.

Наша семья была благополучной во всех отношениях. Ни я, ни мой брат не могли припомнить ни одного не то что скандала, но даже, размолвки между родителями или повышенного тона. В семье царила атмосфера демократичности, взаимного уважения, любви и доброжелательности. При жизни отца всегда отмечались дни рождения: мои и брата, устраивались праздничные обеды, дарились подарки. Тон этому задавала мама, но при самом живом участии и поддержке отца.

Все эти нормальные житейские отношения длились до той поры, пока вездесущие, трудившиеся без устали и без выходных агенты НКВД не увезли моего отца в небытие на «черном вороне». Это случилось в воскресенье 21 августа 1937 года. Отец стал очередной невинной жертвой тех, кто выполнял сталинские директивы по борьбе с мнимыми «врагами народа».

Ё тот злополучный день мы с братом гостили у бабушки, а вернувшись домой, застали лишь заплаканную маму, отца уже не было. В тот день я так и не осознал постигшей семью трагедии. Однако ощущение чего-то ужасного, опасного, надвигавшегося на нас задолго до этого воскресного дня, запомнилось на всю жизнь. Оно возникало от постоянно поступавших сообщений об арестах органами НКВД деятелей союзного и республиканского масштаба. В газетах, по радио разду-

вался ажиотаж борьбы с так называемыми «врагами народа». Помню, как нас, учеников 3-го класса 10-й школы, где я учился, взбудоражило и пбтрясло известие об аресте родителей одного нашего одноклассника, работавших геологами. Потом этого мальчика вместе с сестренкой отправили в детский дом.

Сообщение об аресте отца потрясло меня, и я заплакал. Только мой брат сдержался и стал успокаивать нас с мамой. Он напомнил нам сказанные маме отцом при расставании слова о том, что он ни в чем не виноват, что после того, как органы разберутся, он вернется домой.

О том, как «органы разобрались», мне стало известно лишь много лет спустя, когда "я, будучи в г. Ал маты в 200Ггоду, ознакомился с архивным делом отца за № 03776 в КНБ (Комитете национальной безопасности) по Алма-Атинской области. В обвинительном заключении от25.11.37 г. значилось: «Допрошенный по настоящему делу Ялымов виновным себя в участии в контрреволюционной националистической организации не признал. Полагал бы следственное дело № 0191 по обвинению Ялымова А. Г. препроводить на тройку при Алма-Атинском облуправлении НКВД». Внизу стоят подписи: лейтенант Товстик. Согласен - Яковлев и дата: 25.11.37 г. В этот же день «тройка» в составе начальника областного управления НКВД, секретаря обкома ВКП(б) и областного прокурора (фамилии не указаны) приговорили отца к высшей мере наказания, а через три дня, 27 ноября 1937 года, его расстреляли.

Это был самый жестокий удел, которому по воле партии и правительства нашей страны подверглись в страшном 37-м, так же, как и в предыдущие и последующие годы, сотни тысяч потенциальных оппонентов режиму. И таких невинных жертв системы ГУЛАГа, а также тех, кого сослали, обрекая на муки и лишения, на поселения в отдаленные регионы страны, лишь по приблизительным подсчётам - 20 миллионов. Среди них - представители всех слоев населения.

Между тем мне, и не только мне одному, не дает покоя одно «темное пятно» в биографии моего отца. Свет на него не пролил даже пристрастный следователь НКВД, которо-

му, впрочем, в сумятице смертоносного репрессивного конвейера, скорее всего, было не до этого. Я имею в виду невыясненную до сих пор причину, побудившую отца, прошедшего путь профессионального революционера, активного участника Октябрьской революции и гражданской войны, совершить неординарный, быть может, редчайший для деятелей такого ранга поступок - покинуть в 1922 году ряды партии, прекратить всякую политическую деятельность и стать рядовым служащим. И это несмотря на то, что многие факты из биографии отца, по природе человека глубоко порядочного, честного и демократичного, открывали ему, казалось бы, путь для успешной служебной карьеры, в том числе в Москве. Приведу лишь главные из его жизненных вех. Приобщившись в юные годы к марксизму в родном своем городе Петропавловске, где пропагандистом был крупный в будущем политический и государственный деятель Валериан Куйбышев, отец в 1905 году вступил в ряды ВКП(б). В 1918 он принял участие в знаменитой Бакинской коммуне, потом выступал с докладом на I конгрессе Коминтерна, был делегатам VIII съезда РКП(б) в 1919 году, работал со Сталиным в Средазбюро, с командующим Восточным фронтом Михаилом Фрунзе. Тем не менее, порвав отношения с партией в 1922 году, он уехал в Алма-Ату. Годом позже женился.

Много размышляя на эту тему, анализируя и сопоставляя факты политической истории большевизма с характером отца и отдельными высказываниями мамы, уже когда его не стало, я пришел к убеждению, что выход отца из партии и прекращение всякой политической деятельности были закономерными и логичными. Не в характере отца были лицемерие и ханжество, двойная мораль и демагогия. Он не мог вынести насаждения в партии нетерпимости к иному, чем у вождей, мнению. Отец не желал участвовать в построении тоталитарного государства, основанного на насилии и подавлении личности. Поэтому и выбрал путь, который не представлял, по существу, никакой угрозы для складывающегося государственного строя.

Отец, как и многие из «старых кадров», не мог предвидеть, к каким последствиям могут привести черты характера Сталина, ставшего в 1922 году Генеральным секретарем ЦК ВКП(б): его нетерпимость и грубость, которые в итоге привели к трагическим для всего народа результатам.

И лишь через много лет А.Н. Яковлев в своей работе «Большевизм - социальная болезнь XX века» напишет: «Среди большевиков Сталин был хитрее всех, рассчитывал свои действия на годы вперед, знал тюремную и ссыльную жизнь, обладал невероятной, фантастической памятью, натренировался фотографически читать тексты, терпеть не мог ни оппонентов, ни конкурентов, в чем схож с Лениным, виртуозно матерился. В быту был скромен, осмотрителен, патологически ненавидел революционеров всех мастей, в том числе и своего учителя Ленина, особенно его жену Н.К. Крупскую. Но, как законченный циник и прагматик, лучше других понимал, что в единоличные вожди можно въехать только на спине Ленина, поэтому объявил себя его лучшим учеником, продолжателем дела, вбил в мозги партийцев, что «Сталин - это Ленин сегодня». Поэтому, полагаю, отец вышел из партии в год назначения Сталина генсеком.

О пещерной жестокости созданного Лениным и Сталиным советского государства по отношению к миллионам не соответствующих их идеологии людей написано много. Я же хочу выделить следующее.

В любом мало-мальски цивилизованном государстве власти не преследуют людей, прекративших свою политическую деятельность, тем более, членов их семей, родных и близких. А если приговор приведен в исполнение и человек казнен, его тело отдают для захоронения родным. В любом, но только не в советском. Сфабриковав лживые дела и облыжные обвинения в несуществующих преступлениях, физически уничтожив невинных граждан, служители адской машины не возвращали останки казненных их родственникам. Тела несчастных закапывали в неведомых ямах, а затем обрушивали репрессии на их детей, жен, родных и близких.

Даже в царской России, которую большевистская пропаганда заклеймила как самую жестокую в мире, не трогали родных и близких революционеров, а лидерам большевиков, находящимся в тюрьмах и ссылках, создавали гуманные условия. Теперь, когда тайное стало явным, поиском массовых захоронений невинно убиенных большевистским режимом людей и увековечением их памяти занимаются, порой безуспешно, общественные объединения и организации. В то же время память организаторов массовых репрессий против своего народа, лидеров тоталитарного режима, до сих пор увековечена в названиях городов, улиц, площадей, целых регионов, закреплена в монументальных скульптурах. Такая жестокость и массовые репрессии не могли остаться без последствий. В итоге в 90-х годах минувшего века все это вместе взятое привело к закономерному краху, буквально в одночасье, советской власти и монополии породившей ее коммунистической партии. Но при этом большевизм все еще сохранял свои позиции в сознании и делах некоторой части общества, что не может не представлять угрозу возврата к прошлому. В идеале это должно быть предотвращено, как это сделано на Западе в отношении фашизма.

После ареста отца на хрупкие плечи моей мамы, как жены «врага народа», легла тяжкая ноша материальных проблем и морально-психологических испытаний. Через некоторое время семью выселили из относительно благоустроенной однокомнатной квартиры на Мельничной улице (дом № 75) на окраину города в барак с протекающей крышей, расположенный на улице Яблочной (дом № 18). Продержавшись некоторое время за счет распродажи домашних вещей, мама с помощью знакомых устроилась на работу в противочумную экспедицию, затем - в детскую поликлинику с двенадцатичасовым рабочим днем. Еще через некоторое время «органы» принялись отправлять семьи репрессированных в ссылки, и мама, не дожидаясь своей очереди, бросила квартиру, и захватив остатки домашней утвари, вместе с нами уехала к своей сестре в Ташкент.

Теперь, глядя на прошлое с высоты своих лет и знаний, я горжусь своей мамой. Потому что она не сломалась в те трагические годы, выдержала все испытания и спасла своих детей, смогла дать им достойное образование. В ней прекрасно сочетались замечательные качества - мужество и ум, красота и мудрость. Ее очень уважали и часто обращались к ней за советом даже незнакомые люди.

Через двадцать с лишним лет после свадьбы, в 1944 году, оставшись одна после проводов сыновей в армию, мама сочинила и записала на обороте своей свадебной фотографии следующее четверостишие на арабском языке.

В переложении на кириллицу, в вольном изложении на татарском оно звучит так:

Кара чачлар тузып китте,

Матур кинлар утып битте,

Матур кинлар, тамли сузлар,

Еракка ям сызып китте.

А это вольный перевод на русский язык:

Черные волосы годы истрепали,

Нет уж дней красивых - навсегда пропали...

Дней красивых, сладких слов больше не вернуть,

В сердце чудный след от них -

Его не зачеркнуть.