Яблоков Евгений Иванович

На островах ГУЛАГа (Письма Яблокова Е. И.)

Яблоков Ю. Е. На островах ГУЛАГа (Письма Яблокова Е. И.). – Б. м. и б. и. – 2021. – 576 с. : портр., ил.

В этой книге собраны письма Яблокова Е.И. жене, детям и другим
родственникам из мест заключения в лагерях ГУЛАГа, сохраненные
его женой Киркинской Ниной Ивановной.
Яблоков Евгений Иванович был по ложному доносу незаконно
арестован 10 января 1938 г., заочно осужден ОСО по ст.58 п.10, 11
(участие в контрреволющионной деятельности) к 8 годам пребыва-
ния в ИТЛ и этапирован в лагеря Архангельской области.
Евгений Иванович скончался 14 марта 1944 г., будучи актирован-
ным как инвалид, не дождавшись пересылки на поселение.
Письма собраны по IV этапам пребывания Евгения Ивановича в
разных лагерях Архангельской области. Он жил мыслями о доме, о
семье и родных, приходящими письмами, надеждой на возвращение.
Эти письма дают некоторое представление о жизни в период пребы-
вания в лагерях, о его мыслях и чувствах.
Расшифровкой писем в 2004 году занялся Яблоков Юрий Евге-
ньевич (1926–2016), сын Евгения Ивановича. Большую помощь в
расшифровке оказало общество «Мемориал».

Предисловие

"Мой отец не был расстрелян,

его убили голодом, болезнями,

изоляцией от семьи в лагерях ГУЛАГа".

Яблоков Юрий Евгеньевич

Мой отец Яблоков Евгений Иванович был арестован в Рязани в ночь на 10 января 1938 г. В справке Рязанской областной прокуратуры указана дата ареста 19 декабря 1937 г. Из уголовного дела, с которым я ознакомился в 2000 г. (дело № 5885), следует, что постановление об аресте датировано 9 декабря, ордер на арест – 19 декабря 1937 г., подпись отца на ордере – 26 января 1938 г. Из писем отца выяснилось, что начало срока отбытия наказания исчислялось с 19 декабря 1937 г. Таким образом отец, будучи на свободе, как бы авансом, уже отбыл часть срока будущего наказания…

Такой беспорядок в записях – результат непрофессионализма малограмотных людей и спешки при массовых арестах в 1937–1938 гг. Когда брат моей матери, Киркинский Алексей Пав-лович, в 1956 г. безуспешно пытался разыскать свои вещи (в том числе свой врачебный диплом), конфискованные при аресте его брата Киркинского Михаила в Барнауле в 1938 г., ему сказали: «…что вы, какие описи вещей, ведь за ночь арестовывали до тысячи человек!». Кстати, сестру братьев Киркинских, Ма-рию Павловну, проживавшую в том же доме, тоже должны были забрать, но она спросила: «А как же корова?» Конвоиры были, видимо, из крестьян и понимали, что корову надо кормить и доить, поэтому сказали: «Ну ладно, оставайтесь пока». Мария Павловна так и не была арестована.

В Рязани следствие по делу контрреволюционной эссеро-меньшевистской организации, руководимой Московским

Бюро ПСР, вел помощник оперуполномоченного по фамилии Стойко с 10 января по 10 апреля 1938 г. В процессе следствия дело на 20 человек (№5885) было выделено в отдельное, по-видимому, из более обширного (№4057). Из обвинительного заключения следует, что отец якобы был участником контрреволюционной организации (ст.58 п.10, 11), в чем уличен показаниями других обвиняемых и студента Рябоконя, виновным себя не признал. Осужден (заочно) ОСО (особое совещание) при НКВД СССР (протокол от 23 апреля 1938 г., п.236, дело 4057) к пребыванию в ИТЛ (исправительно-трудовые лагеря) сроком на 8 лет.

По утверждению моей сестры Ирины, после свидания с отцом мама передала слова отца, что свидетелем на следствии был ассистент кафедры ботаники Маслов Н.Е.

Из жалоб в прокуратуру и рассказов отца при свидании с мамой 26-28 июля 1939 г. следует, что отец так и не понял, в принадлежности к какой организации его обвинили, а из протоколов допросов следует, что он только опровергал неверно процитированные его слова из лекций по вопросам наследственных признаков растений. Физические методы воздействия к отцу не применяли, если не считать отказов в выводе в туалет (что в общем-то являлось одним из видов пыток для людей такого склада как отец). Следователь скорее использовал тактику «доверительных отношений» и уговорил отца подписывать чистые листы бумаги, якобы для ускорения времени допроса, обещая написать «всё, как говорили». Из просмотра разрешенных для ознакомления материалов дела однозначно можно сказать, что отец не оговаривал ни себя, ни других. В числе знакомых, с кем он общался, перечислил только сослуживцев по педагогическому институту, с которыми неизбежно должен был общаться, не упомянув ни родственников, ни друзей (например, Кораблева, Куриленко И.И., Мансурова А. и других). В прочитанных мной протоколах я не нашел обоснования для обвинения, но мне показали не все тома дела, ссылаясь на то, что оно «групповое». Из шести, написанных не рукой отца, протоколов безоговорочно подлинная подпись отца только одна.

Следует отметить, что аресту отца предшествовал конфликт с Арбатским, директором Рязанского педагогического института, где отец работал с 10 января 1931 г. преподавателем (доцент) ботаники, а в последние годы исполнял обязанности зав. кафедрой ботаники. Одновременно он участвовал в научной работе по проблеме «Продвижение посевов риса на север» и

готовился в 1938 г. защищать кандидатскую диссертацию. Конфликт был вызван резко отрицательным отношением к отцу профессора Вершинского, приглашенного в институт лично директором Арбатским в сентябре 1937 г., явно «расчищавшего» себе дорогу к преподаванию в институте (на двух преподавателей рабочих часов бы не хватило). Это привело к конфликту с директором, который в конце ноября 1937 г. издал приказ об увольнении отца.

Решением Управления высшей школы Наркомпроса №315 от 27 декабря 1937 г. отец был восстановлен на работе. В одном из протоколов допросов отец писал: «О руководстве проф. Вершинского сказать нечего – он при мне, до моего увольнения, работал только месяц; с самого начала, через пять дней после своего приезда, повел против меня странную и не понятую мной кампанию, рассчитывая меня сильно скомпрометировать как работника, а м[ожет] б[ыть] и более – уволить». Далее: «События последних двух месяцев в Пединституте рассматриваю как несправедливую травлю, а арест, как прямые последствия этих событий» (с. 286, 20 января 1938 г.). Еще в ноябре друзья отца советовали ему немедленно уезжать из Рязани. Отец, судя по пришедшим после ареста приглашениям на работу (в частности, в Московский Ботанический сад), рассматривал такую возможность, но не ранее, чем его восстановят на работе после несправедливого увольнения. Спас ли бы отъезд отца от ареста, трудно сказать. Однако, упомянутый ранее Киркинский А.П., один из пяти, проживающих в то время в Барнауле, братьев, уехав в Вологду, так и не был арестован, остальные четверо расстреляны в 1938 г.

Уголовное дело, в котором фигурировал отец, было пересмотрено в порядке прокурорского надзора (задолго до выступления Хрущева), и приговор был отменен для 14 человек «из-за отсутствия доказательств и отсутствия состава преступления». В отношении отца Постановлением Президиума Рязанского Областного суда от 30 сентября 1955 г. дело прекращено «за недоказанностью состава преступления».

13 мая 1938 г. из Рязанской тюрьмы отца по железной дороге увезли через Москву в Котлас на этапно-пересыльный пункт Усть-Печерских лагерей в Архангельской области. Началась жизнь в лагерях, которую можно подразделить на несколько этапов.

I Этап. Временный лагерь («командировка») на лесо-сплавном участке п. Усть-Пинега, на правом берегу Северной Двины у устья р. Пинега, с 15 мая (включая пребывание на пересылках) по 12 ноября 1938 г. Тяжелая физическая работа на лесосплаве. Здесь отец получил травматический плеврит.

II Этап. Участки Каргопольлага (станция Плесецкая, Бурачиха) с 12 ноября1938 г. (включая переезд через Архангельск до ст. Плисецкая) по 28 февраля 1939 г. Тяжелые физические работы на лесоповале и по обработке древесины. Желудочное заболевание, плеврит. Последняя неделя февраля – в больнице.

III Этап. Каргопольлаг, 6-й участок, Липово (от Няндомы 30 км, от д. Липово – 6 км) с 1 марта 1939 г. по 25 июня 1943 г.

Работа на лесоповале, по обработке древесины. Летом 1939 г.разведка ягодников. С середины ноября 1939 г. работа статистом в части снабжения (в феврале 1940 г. – переход в технический барак). С 13 января 1941 г. – лаборант в санчасти. Ухудшение условий жизни в период войны. В 1943 г. «актирован» как инвалид для отправки из лагеря на поселение. 20 апреля 1943 г. включен в первоочередной список на отправку, но так и не успел уехать из-за задержек пересоставления списков, возможно и как работник, нужный лагерю.

IV Этап. Участок Пукса-Озеро. С 26 июня 1943 г. по 14 марта 1944 г. Ожидание переезда лаборатории, в августе работа статистиком в санчасти. Голод! Полная нетрудоспособность. Смерть от недоедания и болезней.

Отец жил мыслями о доме, о семье и родных, жил приходящими письмами, надеждой на возвращение. При первой возможности сам писал письма. Ниже приводятся сохранившиеся письма, в основном жене и детям. Эти письма дают некоторое представление о жизни отца в период пребывания в лагерях, о его мыслях и чувствах. но естественно, в условиях цензуры он не мог писать правду о всей тяжести жизни в лагерях, в бараках вместе с уголовниками, о голоде, кроме того, он щадил чувства семьи и не акцентировал внимание на тяготах жизни. Потрясает то, что отец и в лагерях пытался продолжать научную работу, в частности занимался исследованием темы о связи мозговой и мышечной деятельности; выращивал на окне метелки риса (исследование возможности выращивания риса в Нечерноземье было темой его диссертации).

Сохранившиеся (за 1938–1944 гг.) письма и открытки пронумерованы едиными порядковыми номерами в хронологической последовательности. Критериями письма приняты наличие адресата, отдельная дата (или несколько дат совместно) на письме. К отдельным письмам (с присвоением номера) безусловно отнесены открытки и письма-конверты в виде сложенного и склеенного листа бумаги или листа, сложенного треугольником, и условно – письма с наличием адресата, но присланные в одном конверте нескольким адресатам. Это увеличивает количество писем сравнительно с числом писем, дошедших в одном конверте, и может создать иллюзию о неограниченных возможностях переписки. В действительности такие ограничения были, иногода разрешалось всего одно письмом в месяц, а в 1943 г. – даже в три месяца... В то же время часть писем, например, открыток (1938-1939 гг.), передавались в почтовые отделения вольнонаемными работниками и не попадали в число учитываемого разрешенного количества. В письме 1943 г. есть фраза: «Опять ограничены письма одним в месяц, но и у нас есть добрые люди, даже очень хорошие…». Часть писем, отправленных из лагерей, не была доставлена.

Заслуга, что письма отца сохранились, в основном принадлежит моей маме Яблоковой Нине Ивановне (1894–1984 гг.), жене и верной подруге отца. После переезда матери из Рязани в Москву (в середине 60-х годов) письма собирал и сохранял я. В 2004–2009 гг. с некоторыми перерывами я расшифровывал и перепечатывал письма. Мелкий почерк, местами выцветшие чернила, осыпавшийся графит карандашного текста, плохо сохраняющаяся бумага на сгибах, требовали работы с лупой, увеличения части текста сканированием, с воспроизведением на компьютере различными способами. Значительную помощь в работе оказал Московский «Мемориал», принявший на себя расшифровку около 80 писем и открыток за 1938 г. (Островская Ирина Степановна). Помогала мне в перепечатке и верстке жена Тамара Николаевна Носова.

Предварительная сортировка в 2004 г., без расшифровки текста, не позволила установить точно хронологическую последовательность писем и установить, к какому письму относятся отдельные листы без дат. Поэтому для писем, выявленных позже, к номерам добавлялась буква «А», а некоторые номера пришлось исключить, чтобы не менять нумерацию писем, уже переданных в архив «Мемориала». Номер последнего письма 290, но всего сохранилось 294 письма (включая открытки).

Этих писем достаточно, чтобы представить себе жизненную трагедию, которую пережил так незаслуженно мой отец, ставший жертвой жестоких, небывалых до этого в Истории репрессий власти против собственного народа при его безмолвном содействии, за что никто так и не понес заслуженного возмездия.

Сохранить эти письма для потомков, хотя бы для своей семьи я посчитал своим долгом перед отцом и рад, что успел это сделать.

Март 2009 г.

PS. Грамматическая основа и пунктуация при расшифровке и редактировании писем, в основном, оставлена без изменений. В квадратных скобках – дописано составителем, текст курсивом в круглых скобках – комментарий.

* * *

(Текст на обложке о детях Е. И. Яблокова – Ирине и Юрии)

Ирина родилась 5 марта 1923 г. Закончила школу в 1941 г. Во время войны работала лаборанткой при кафедре химии и биологии колхозного техникума в пос. Варские под Рязанью. В 1943 г поступила в МГУ на химфак. После защиты диплома на кафедре электрохимии ей была предложена аспирантура. В 1951 г. защитила диссертацию под руководством мужа Багоцкого Владимира Сергеевича. С 1951 г. работала в НИИТе. Ирина и Владимир участвовали в работах по освоению космоса, внесли весомый вклад в науку электрохимию и в ее практическое применение. В 1999 г. переехали к дочери о США. Жизненный путь Ирина закончила в г. Боулдер, штат Колорадо, 24.02.2014 г.

Юрий родился 7 октября 1926 г. После окончания 7-го класса 22 июня 1941 г. поехал в Ленинград к родственникам. Провел в блокаде 6 месяцев. Через Ладожское озеро был вывезен из блокадного Ленинграда в марте 1942 г. В 1943 . заканчивал 8-й класс, работал трактористом. В ноябре 1943 т. призван в Армию. В мае 1944 г. закончил школу младших командиров и был назначен командиром пулеметного отделения 417-й Сивашской стрелковой дивизии 51-й Армии. Был дважды ранен, День победы встретил в Прибалтике. Закончил 9-й–10-й классы при Лигницком Доме офицеров (Польша). Демобилизовался 19 августа 1950 г. В 1950-1955 гг. учился на географическом факультете МГУ. Работал начальником гидрологического отряда в ГИПРОЗОЛОТО (1955-1958), начальником отдела в ЦГМО. В 1974 г. защитил кандидатскую диссертацию. С 1975 по 1977 год работал в МЭНИЛ, с 1978 по 1997 год работал над крупными проектами в области мелиорации. Скончался 9 апреля 2016 г. в подмосковном городе Ивантеевка.

* * *

Этап I

От ареста до пребывания на разных участках Каргопольлага, Усть-Пинега

(с 15 мая по 12 ноября 1938 г.)

1938 год

№ П-1*

Жене

17.V.1938 г.

Нина, родная жена, друг, спасибо тебе за все прошлое, поклонись от меня маме моей и своей и всем родным – а детей моих обними; но не плачь, я все перенесу и увижусь с Вами. Я уверен в досрочном освобождении, в своем здоровье. Напишу по прибытии в лагерь, а пока нахожусь в Котласе и сегодня или завтра поедем по реке. Сюда доехали быстро – 13го из Москвы, 15го здесь. Не беспокойся. Много хочется сказать о детях, но потом. Благодарю за проводы.

Евгений.

№ П-2

Жене и всем родным

20.V.1938 г.

Родная Нина, жена моя милая, милые Ируся и Юра, родная мама, бабушка Саша и все родные Мы здесь на пересыльном пункте с 15-го, по жел[езной] дор[оге] доехали быстро, теперь поедем на барже в направлении к Чибаю, но где остановимся не знаем. Ждем отправки со дня на день. Писать можно по адресу на письме, письмо перешлют и деньги. Много говорим о будущих условиях нашей жизни в лагере, но все это слухи недостоверные. Я здоров, не беспокойтесь обо мне. Живите сами лучше, берегите себя и поменьше заботьтесь обо мне. Я написал письмо 17-го, думаю, не дойдет – плоха бумага. Спасибо за проводы, я их не хотел, но потом почувствовал, что они врезались на весь остаток жизни и были нужны. Спасибо за все труды и хождение к тюрьме, особенно тебя Нина.

Муж, сын, отец – ваш Евгений.

№ П-3

Жене

7.VI.1938 г.

Адрес для ответа: Архангельская обл. Холмогорский р.

Почт[овое] отд[еление] при дер[евне] Усть-Пинега поселок Печки – Е.И. Яблокову.

Родная, милая жена моя Нина, пишу тебе первое письмо по необходимости короткое, т. к. мало бумаги и нет денег. Как видишь из адреса, поселился в колонии Архангельской тюрьмы при поселке Печки, на лесосплавном пункте. Приехал

сюда 3.VI, прождав в ожидании отправки в Котласе с 15-го V – 15 дней, оттуда пытался писать три раза (17, 19, 23. V.) – но бумаги и конвертов не имел, по этому думается письма не дошли. ¹

1 Все письма были получены.

От тебя ничего не получил, ехали быстро – от Москвы с 13-15 Котлаского пересыльного пункта, с 1-3 на пароходе до Усть-Пиниги по Северной Двине. Говорят, что пробудем 1.5-2 месяца и оставаясь в распоряжении Архангельской тюрьмы (а не Ухтопечерских лагерей, которые нас передали вместо Чибию Архангельскому), что лучше. Как живу здесь? Во-первых имею соседа рязанца Шмелева Григория Александровича (б[ывшего]) механика Ряз[анского] затона (водн. Транспорта). Нужно тебе сходить к его жене Татьяне Михайловне, по адресу: ул. 1 Мая, 2-й Школьный пер., д.8. Мы условились использовать письма друг друга, чтобы извещать семьи, так делайте и вы, он здоров, нуждается больше всего в очках. Место пребывания мало устроенное т.к. является временным, понемногу устраивается быт и как будет, увидим, вероятно лучше, пока холодно в барже, постелей нет (нары), живем как на пересыльном пункте. Весна холодная, растительность хорошая, сел.хоз. то же, бани не было с 15 мая. Вещи довез, но сберегать их трудно, очень развито воровство и камеры хранения пока нет. Обещали запросить деньги из Ряз[анской] тюрьмы... Ты не посылай денег мне (или не более 20 р.), а проверь в Ряз. тюрьме выслали ли их (150 р.). Если будешь посылать посылку, то пошли вещей, нужны только бумага, конверты, карандаши (химич[еские]), из продуктов (сахар, сухари на 1р. 90 коп., бел. хлеб (сушеная булка), немного маргарину, или масла. Не посылай лишнего (еды достаточно почти и трудно уберечь. Труд здесь в общем не тяжел, но по медосмотру мне дана 3-я категория – 50% физической трудоспособности, пока с этим не считаются здесь, и я на общих работах в бригаде не соответствующей моим силам, навыкам и здоровью. Не болею, правда кашель и флюс был. Протез сломался (крючок), ем без него. Медпомощи нет – будет какая-то, буду надеяться на Архангельск.

8.VI.38 г.

Первые три месяцы считаются испытательными, свидания не разрешаются. Приехать тебе с Юрой нельзя, а путь такой –отсюда пароходом 95 км до Архангельска (6 час. езды). Эти 3 месяца зачитываются только день за день. Хочется написать

про нашу колонию, про работу и жизнь, но сообщу, что понемногу жизнь налаживается, администрация кажется хорошая, и строгие правила видимо справ[едливые] и улучш[ены].

Ты понимаешь, как много хочется написать тебе, детям, маме, бабушке, Лиде, всем вам; но пока пишу только поклон за недостатком места. Я не хотел проводов, но как я вспоминал их и как в каждой встречной группе девочек и мальчиков видных из вагона, мне мерещились Юра и Ирина. И по деловым вопросам всего не напишешь. Получила ли ты все по доверенности? Напиши родная. Твой муж Евгений.

№ О-4

Юре

22.VI.1938 г

Мой милый,

Знаю, что ты гостил у тети Лиды.

Как хотелось бы послушать твой рассказ! о том, что ты там делал и о Лидочке…

Спасибо за успехи, за Похв[вальный] лист и «Чапаева»!

Если побываешь летом в Давыдовке, вспомни меня.

Когда я мечтал, что меня выпустят, я представлял, как мы будем с тобой ловить рыбу; я узнал там из рассказов новые для меня способы ловли.

Еще я мечтал о том, что ты и я будем дежурить, по очереди с мамой и Ирусей, – будем хотя бы два раза в шестидневку готовить вместо мамы обед – ходить за покупками для него, вводить усовершенствования и упрощения. Я придумал их несколько и ждал, как будет нам с тобой весело…

Ну, подождем; обнимаю тебя, милый.

№ О-5

Ирине

22.VI.1938 г.

Моя радость, моя дочка, спасибо за старанье в ученьи школьном и в музыке – сидя там, еще в Рязани, я мечтал, что буду прочитывать все, что ты учишь по «естеству» и географии; и буду разговаривать с тобой о том, что знаю и тем помогать тебе; хотя ты и не нуждаешься в помощи…

Спасибо тебе, милая, за милое письмо! Я получил посылку – 20го; письмо 21го1 ; спасибо вам родные мои; но скажи

1 Это – первое полученное письмо.

маме, что вы напрасно так балуете меня; ну, я сам ей напишу, что не нужно делать таких дорогих подарков.

Сейчас 11(?) ч. ночи; но в лампах мы не нуждаемся; пишу без нее и так в любое время суток… небо красное, красное; не только на западе, но и над головой; вот здесь странная какая география, тайга. Поклон мой передай – ты знаешь кому.

№ П-6

Жене

28.VI.1938 г.

Милая, родная моя жена, Нинушка.

Чувства и мысли в большом числе просятся в первые строчки; не находят очереди и мешают писать…

А накопилось их много. Больше полгода мы с тобой не имеем возможности поговорить полно. Набралось их много еще в НКВД и тюрьме, накопляются и теперь; от одного твоего письма возникает их так много, что не знаешь с чего начать. Есть и просто деловые мысли и рассказы, но отводить им первое место – не по достоинству, хотя, может быть, сперва придется уделить им много места, п[отому] ч[то] всего в одно письмо не вложишь, особенно, из пережитого и передуманного.

Еще в период следствия я понял, что такое свобода и цену относительной свободе; цену такой простой вещи, как черный хлеб и скромная еда; понял, что такое необходимость; оценил семью и понял, как я был виноват, что мало бывал дома, виноват перед вами, перед тобой, детьми и мамой, перед собой и жизнью; вспоминал твои слова об этом; понял, что упустил жизнь; но надеялся использовать вернее ее остаток. Я и сейчас надеюсь; но так далеко я от вас и на какой срок – неизвестно. Я буду еще писать об этом п[отому] ч[то] буду жить этим; буду ждать.

О, многому бы мне хотелось научить детей; помочь им понять во время; их возраст таков, что я больше всего им годился бы теперь; а они остались на одну тебя; милая моя, как хочется разделить с тобой всякую твою работу, которую я так уважаю; как я хочу тебе сил для нее и верю в тебя…

Верю я и в наших детей; Ируся – милая хорошая девочка, с прекрасным характером, с трудоспособностью и способностями; Юрик – я верю в его способности и победу в нем его хороших сторон. Я буду им писать и буду надеяться на общение с

ними, на свою помощь им; они должны придти во время, пока я не совсем состарился.

Благодарю тебя, родная, за маму. Мама пишет мне слова благодарности за твое отношение к ней. Если бы ты знала как мне это дорого, ты напрягла бы свои силы, свои хорошие чувства в нужных случаях и дала бы мне благоговеть перед тобой за это, за лучшее из человеческих отношений, за родственные чувства и поступки, за прощение недостатков, как прощала ты и мне их.

29.VI.38 г.

Милая Ниночка, продолжаю сегодня; получается все так, что пишешь письмо ночью, когда все легли спать; этому способствует и то, что после захода Солнца (с 10 ч[асов] в[ечера]) до восхода светло как днем; объясняется это кроме того тем, что придя с работы, обедаешь и неминуемо засыпаешь от усталости после 10 часового рабочего дня; теперь он у нас короче, чем сначала, на два часа.

Ты видишь, адрес чуть-чуть изменился; это объясняется тем, что нашу бригаду перевели на другое место, всего за два километра; тогда мы жили в «Печках» – на Пинеге, а теперь на берегу самой Двины, при устье р. Пинеги; все что может найти на карте Ируся; и мне так хотелось бы посмотреть карту; но нет не только ее, но ни одной книги; почти не бывает газет; изредка попадает, раз в три-четыре дня, «Сев. Правда» –Архангельской области; это потому, что наш пункт не старый благоустроенный лагерь, а временная «командировка» – колония, возникшая только этим летом; эта новизна и сказывается на всем нашем быте, как на бивуаке. Плохо было бы, если бы мы застряли здесь и на зиму; но видимо этого не может быть; наоборот, все слухи или раз’яснения, идущие от начальства, говорят про то, что мы с окончанием сезона сплава будем переведены в лагерь под самым Архангельском.

Теперь – о твоих письмах и прочем; видишь – мое письмо отсюда (от 9. VI) дошли до тебя хорошо – на пятый день; от тебя – также (получил 21го); посылка твоя еще лучше – на 4й (20го); и это правило, что посылки приходят лучше всего; многие даже предпочитают пересылать в них и деньги и письма; хотя это, конечно, не разрешается почтой.

Телеграммы твоей от 15го я так и не получил; узнал о ней из твоего письма; деньги “по телеграфу” получил только сегодня;

они были видимо все время на руках у сменяющегося теперь начальника участка (нашей колонии); он их задержал видимо и не у одного меня; так что, то что я получил их сегодня – принято мной уже как неожиданность. Ни письма, ни перевода посланных тобой на Котлас не получил; не получили их и другие в аналогичных случаях 1

1 Примем меры к получению – Е.И.

По кр[айней] мере; Шмелев (Григорий Алексеевич, так я буду его и называть тебе) получил одно письмо в посылке, другое почтой; больше ничего. Количество посылок и писем, кажется, неограниченно; “кажется” потому, что не у кого узнать, что можно, чего нельзя…

Но, давай сговоримся не посылать ни лишних посылок, ни тем более лишнего в посылках, т.е. дорогого, лакомого и т.д.

Как благодарить тебя за посылку? Когда и она и письмо вызывают столько чувств и мыслей, что они мешают друг другу высказываться. Я бы описал каждую вещь вложенную в посылку, но подойду “по деловому” и скажу, что нужно, и что не нужно посылать:

1. Бумаги и открыток довольно, но присылку конвертов стоит повторить; часть раздал; здесь не продавались.

2. Сахар и мучное здесь можно купить, если есть деньги; но присылать сахар, и только пиленый (п[отому] ч[то] нет щипцов), стоит; а из мучного – простые белые сухари и не более одного кгр.; п[отому] ч[то] хлеба получаю 1 кгр (наша бригада последнее время, уже несколько дней, на “стахановском” пайке); вообще я сыт; (протез сломан; починить негде; мед помощь – фельдшер; но кушанье не требует зубов – густой (до густоты каши) суп; и каша, иногда макароны, кисель).

3. Масло посылать не нужно; сала мне хватит надолго; сыр – лучше бы плавленый, он помягче; но мало нужен.

4. Прекрасная вещь суш[еный] лук; но потом зимой он м.б. будет нужнее; при случае осенью пришли свежего (пока его много у Грг[ория]. Алекс[ееви]ча); мы делимся всем. Чеснока –можно класть в посылку головок 5-6, и его хватит надолго (почти на месяц).

Хороши присланные апельсинные корочки – как витаминное и растительное питание – но я не успевал их есть и отношу к лишней роскоши (довольно и чесноку для целей здоровья); за лимоны спасибо, я раньше их не ценил; ты не знаешь, что я совершенно привык пить чистый кипяток, без всякой заварки;

“малиновый” чай был уже усовершенствованием, или кофе “ячменное”, – береги деньги на детей и себя и не посылай настоящего чая, я легко обойдусь, т.к. умственным трудом не занимаюсь.

5. Иголку мне подарил Гр. Ал-ч; а ниток пришли при случае.

6. Прошу, не посылай лакомого – печенья, дорогих конфет и т[ому] под[обное]; в вещах не нуждаюсь; я сыт, кроме того теперь имею деньги; вероятно дня через три получу какую то зарплату; м.б. пришлют деньги из тюрьмы и Котласа.

Не торопись с посылкой; думаю пришлешь к 18му VII – но не делай ее праздничной – лишнее; как вы сами живете? на какие средства?

Ради вас прочел об опере в Рязани статью столь украшенную “цветами красноречия” в присланной тобой в посылке газете; – сыграл ли ваш жилец-скрипач, что нибудь дома и при Юре? и как подействовал? Как же идет вопрос о переводе во 2-ю школу? И кто к тебе относится нехорошо?

Несколько слов о работе нашей бригады; мы строим дом – общежитие для рабочих; вернее собираем перевезенный; размер 40х6 метр.; большинство бригад работает на сплаве; их работа физически легче; но наша выгодней и только одна наша бригада – “стахановская”, но внимания больше всего – сплаву леса; мы пробудем на сборке дома еще дней 5; что будем делать потом, не знаем; но вероятно останемся “строителями”; интересно то, что с. Усть-Пинеги прирастет не один дов[ольно] большой дом при нашем участии; постепенно случилось так, что я стал помогать десятнику в разборке материала по разметкам на нем и так[им] обр[азом], с меня спала физически тяжелая часть работы. Многое хотелось бы написать про состав бригады, но просто нет места; в ней половина молодежи; всего в ней 22 чел.; из них 9 чел. по 58 ст., остальные – “бытовики” преим[щественно] по 35 ст.; но первое тяжелое впечатление, что живешь среди уголовников-воров и т.п., да еще при их “господстве” в быту барака, стало сменяться на другое; чем больше с ними знакомишься с ними индивидуально, тем больше видишь в каждом человека; отношение лично ко мне дов[ольно]. хорошее.

Зовут меня “пахан” или “паханок”; что на блатном языке значит “отец”; часто, просто – “старик”; помоложе начинают называть “дядя Яблоков”.

30. VI. 38 28-е и 29-е VI.

Родная, получил сегодня твою открытку от 22.VI (штемпель Рязани; шт-ль У. Пинеги – 26. VI); приход ее на 4й день; и 4 дня здесь потому, что попала сперва в Печки (2 дня – 2 дня). Постараюсь закончить свое письмо, чтобы послать; я знаю вы беспокоитесь, но надеюсь, что И[рина] и Ю[ра] получили открытки.

Итак, еще раз и многократно спасибо за посылку, за все, что в ней было и есть у меня. Еще раз просьба не присылать лишнего – видимо достаточно присылать раз в месяц и немного, о чем я написал уже (сахар, жир, лук, сухарь, конверты); конечно хороши всякие “кисели, бульоны” и т.п. но в них нет необходимости. Денег пока не посылай совсем, должен же я получить их из тюрьмы и Котласа; да еще посмотрим, какой будет заработок.

Я вижу мне не удалось описать своей жизни и работы. Прибавлю пока коротко, что беспокоиться не нужно – я сыт, одет (пока во все свое); неладно организован сон – никогда не раздеваемся; слабо с умыванием – живем в 20 шагах от реки; – но умываемся чаще горячей водой; в выходной день постирали белье; это сделал за себя и за меня Григ. Ал-ч; он, вообще мой опекун, хотя только на год старше меня, без него я чувствовал бы себя гораздо более одиноким человеком; ты, Ниночка, сходи к Татьяне Мих[айлов]не и скажи, что Григ. Ал-ч и я всегда вместе, что он здоров, страшно рад, что получил от нее очки, что он очень рьяно работает, больше всех у нас в бригаде.

Я надеюсь написать на днях Маме – П.П., м.б. ребятам своим и бабушке; последним открыточки.

Надеюсь узнавать от тебя обо всех близких и только благополучное, конечно, без скрывания правды.

Я много раз читал ваше (пока единственное) письмо – твое, мамы, Ируси. Прочел и сейчас, и оно вызывает своими отдельными фразами много желаний – желание продолжить разговор о сообщенных вами подробностях вашей жизни. Но я и так боюсь, что длиннота моего письма помешает его скорой пересылке к вам – надеюсь, что на первый раз здешнее начальство простит мне его длинноту.

Читаю ваше письмо, пишу свое и представляю себе вас – тебя, маму, Ирусю, Юрика, Юрика Пахомова, Лиду. Как вы провожали меня – много вспоминаю.

Твой муж Евгений

№ О-8

Ирине

5.VII.38 г., вечером.

Моя милая дочка, прекрасная моя девочка.

Спасибо тебе и маме за посылку и несколько спасибо за письмо. За посылку одно спасибо и несколько упреков, что посылаете лишнее, больше так не делайте. Получил все это сегодня, хотя о приходе письма знал еще вчера.

Поздравляю тебя с окончанием семилетки, да еще таким хорошим, поздравляю с книгой Щедрина, хотя его читать и трудновато, но прочти, я бы с тобой прочел вместе...

Удивительно, что я вспоминаю тебя только тогда, когда вижу что-нибудь хорошее или красивое – часто что просится зарисовать – особенную здесь окраску облаков, серебряные полосы воды на реке и т.п., и сейчас же вспоминаешься ты...

Это хорошо, а еще лучше будет, когда я увижу тебя, мою милую дочку.

Твой папа.

№ П-9

Ирине

12.VII.1938.

Милая дочка, Ируся, любимица моя,

Я догадываюсь, что мне “завидуешь”; тому, что я вижу новые места, “тайгу”. Я готов подкрепить твое настроение и описать, что видел, где живу… Так далеко на Севере я никогда не был. Про Север ты прочтешь в геогр[фической] хрестоматии; у меня в библиотеке есть такая “Крубера и др.” – толстая книга; в ней отдельные статьи, небольшие. Я скажу про то, что сам заметил; во-первых, особенные окраски неба, облаков, более яркие, чем у нас; я писал тебе про красные облака; недавно видел синие, фиолетовые и удивительные тона синего и голубого неба; чаще всего это бывает светлой, как день, ночью. Берега Сев. Двины у Усть-Пинеги и вдали крутые, метров 10 высотой, известняковые, отвесные, конечно и с осыпями лежащего сверху песку; покрыты лесом, “тайгой”, кое где голы, кое где с лужайками и дов[ольно] живописны. С. Двина раза в два здесь шире Оки; полноводна и каждый день мы видим большие пассажирские пароходы, на которых хочется уехать. Сюда мы ехали на “Н.В. Гоголе», есть “Некрасов”, видимо все литературные названия.

Я особенно доволен местечком на берегу р. Пинеги, где мы

работали сегодня, готовили еловые колья – ручки для багров; здесь мы были не раз; здесь и электростанция – для которой мы строили сарай – два дня.

Берег – плоты, лодки, на которых мы переезжаем Пинегу, лесок, лужок, стройка; все это живописно и там на работе под конвоем одного стрелка мы не так чувствуем себя заключенными…

Тайга. В настоящем смысле это “зона – полоса хвойных лесов”; да, здесь таежная зона; преобладает ель, много лиственницы и пихты. Кедра нет; сосна не таежная порода, не признак тайги; ее здесь тоже много. Но у реки лес молодой, сводившийся в первую очередь. Так сказать “ненастоящая тайга”. На земле и на деревьях много лишаев; они сильнее развиты и я один – бородач – вкладываю.1

1 Не положил тебе в письмо – не влез – Е.И.

Меня удивило, что много растений, напоминающих Алтай; много смородины в лесу; но это не удивительно – северная и горная флора похожи как похожи суровые климатические их условия. Характерно для тех и других мест, что животные, напр. насекомые – бабочки, жуки имеют черную окраску; понятно, она “теплее”, т.е. больше поглощает тепловых и световых лучей. На бревнах много ящериц. Стоят теплые дни; они начались с июля; хотя уже сменялись холодами, такими что в моем пальто с меховым воротником – самый раз тепло. Ящерицы и повылезли погреться. Каждый день вижу уток; иногда гусей; ежедневно и ежечасно белых больших чаек. Все коровы, а их много одной масти – черные с белым, т.е. похожи на холмогорок. Видишь, даже у домашнего животного как бы “приспособительная” окраска.2

2 Местные жители говорят «нараспев», очень приятно и оч. одинако-во –Е.И..

Конечно, когда нибудь я желал бы тебе проехать на пароходе по Сев. Двине; но не теперь…

Моя милая, дочка, спасибо за посылку, спасибо за сообщенное мамой твое желание подаренные тебе после экзаменов деньги истратить на меня. Я послал сегодня маме Нине письмо (доплаты). Я благодарил и ее и тебя за присланное. Я все получил в целости; масло растопилось, но не пролилось, а макароны с ним так вкусны, напоминают блины на масленицу; дают макароны только в “стахановском обеде”, а наша бригада почти все время получает такой; сегодня только пять

человек из нашей бригады (из 22) получили его; в том числе и я; видишь, я стараюсь работать. Это единственное, первое и главное условие улучшенного положения заключенного – работа. Варенье – еще не попробовал, конфеты тоже; довольно сахара и апельсиновых корочек. Я подозреваю то, что не ты ли сама их готовила? Они мне очень нравятся и думаю полезны. Не использовал еще и кисель из первой посылки. Спасибо за конверты; послал маме вчера письмо без марки, п[отому] ч[то] почти все конверты вышли; пришлось поделиться с другими, это самая дефицитная вещь у нас.

Я просил маму-Нину; прошу и тебя не присылать пока ничего; у меня все есть, а чего нет я сейчас напишу:

1 – ниток (черн. и бел.); пару иголок; одну потолще

2 – перо (для письма), или ручку с пером (дешевую)

3 – кристаллического йода (если достанете) немного, с пузыречком (притерт. пробка)

4 – мундштучек (не дороже рубля) и мою трубку (в столе)

5 – табаку легкого (дешевого – коп[еек] по 65 пачка)

6 – конфет “Пектораль” от кашля коробочку (в аптеке)

7 – чайную алюминиевую ложечку (спасибо за чай, ложечка для заварки – у меня)

8 – пожалуй, чернильницу непроливалку, самую дешевую.

9 Сухарей простых (немного.)

Вообще, съестного посылать и не нужно бы, если бы переслали деньги из Ряз. тюрьмы или Котласа. У меня цел еще суш. лук; компот; дов[ольно] сахара; видишь, как много вы всего наприсылали… Не следует посылать и потому, что возможен в любое время перевод нас в другое место; посылка будет лежать; а лишние вещи в пути – огромная обуза. Я очень доволен присылкой корзиночки с замочком.

Ну, милая девочка, до свидания. Писал бы и еще, да не хватает времени и хочу вложить в твое письмо записочки Юре и бабушке – Яблоковой. Кланяйся от меня Мусе и Ляле; и Елиз. Сергеевне; и бабушке Саше и Лидочке.

Еще раз поздравляю с успехами в школе, Вспоминая меня, когда гуляешь с Пингом(?), Баксом. А, Бэки – где? Твой папа.

№ П-10

Жене

11.VII.1938 г.

Милая Нинушка, жена моя родная,

Я не поблагодарил еще тебя за посылку; я очень тронут твоей и дочки заботой; тем, что вы расходуете необходимые для вас деньги, но и за это же недоволен вами; я прошу не посылать мне больше ничего, кроме того, что я сам попрошу. Чтобы доказать вам, что я сыт вполне одной той едой, какую нам выдают здесь, я мог бы описать ее и м.б. сделаю это; если же добавить к этому то, что ты прислала, то можно растолстеть, что я уже и начал делать; если бы не пребывание целые дни на воздухе и десятичасовой рабочий день, за который все таки здорово устаешь, то я располнел бы еще больше. Ты, вероятно, удивишься, как можно поправляться, полнеть, будучи так тяжело наказанным, лишенным свободы и общения с вами; но, очевидно, я способен на самосохранение и помогает недостаток времени – некогда думать, писать…

Я хотел написать тебе раньше, чтобы предупредить высылку посылки ко дню моего рождения; я буду рад, если ее не будет; п[отому] ч[то] того что ты прислала хватит до 18-го и далее, если не украдут. Борьба с воровством ведется, имеет действие, но до конца не искоренить его.

Пострадал и я… кое что украли и у меня.

Теперь о нашей работе: дом достроили; дня два работали на постройке электростанции – вернее сарая вокруг двигателя; это тоже хорошая работа – местечко живописное; переезд на лодке через Пинегу (близко – пол клм.); дов[ольно] дружная маленькая бригада… С сегодняшнего дня началась новая работа – главная для нашей колонии – сплав, “сплотка”, т.е. вязка плотов из бревен механическим станком; наша бригада “Песковацкого” (по фамилии бригадира) – на хорошем счету, т.к. дов[ольно] хорошо работает. Говорят опять, что сплав закончится к 25.VIII и мы будем отправлены в Архангельск; пока мы были “строителями” у меня была надежда, что могут отправить и раньше и дать работу по специальности, – теперь перевели на работу общую с другими бригадирами, но надежда на отправку в Арх[ангель]ск не отпала…

О местах где живем и погоде напишу дочке Ирусе. О механическом станке – Юрику – сыну моему.

О бытовых условиях можно бы написать много, но не хочется. Из них самое тяжелое окружающая преступная среда; много воров; много ругани, безцеремонности, нечистоплотности физической и моральной…

Это самое тяжелое в нашем наказании; не труд; не условия материальные, а это. В нашей палатке (а их три) помещается человек полтораста (в каждой). На нарах начиная от входа расположились: Григ. Ал-ч, я, один преподаватель (Бельцов Г.М.), колхозник из Украины и т.д.; мы не только спим рядом, но и едим и работаем; относимся друг к другу внимательно; трудятся они оч. хорошо; возраст от 41-52 лет.

Я вполне одобряю твой выбор школы “Новостройка” для Ируси; ничего что Юрик остался в 9й школе; приятно, что Кл. Мих. относится хорошо к нему и к тебе; как Лев Вас-ч? Меня много пытались о нем расспрашивать и я понял, что он едва ли останется директором… Газеты “Сталинское Знамя”, которые были в посылке, я прочел вплоть до об’явлений и в частности из об’явления узнал, как выростает институт (4 факультета).

Я думал, что Лена будет жить в Давыдово и ребятам нашим удастся побывать там; но видимо у Раи был другой расчет; м.б. и верный; хочется знать про Колю; увидишься ли ты с ним летом; где Верушка; как-то мимо дома, который мы строили, прошла экскурсия студентов-геологов; вспоминалась Верушка… Я все таки надеюсь, что мы с ней выпьем когда нибудь, какого нибудь ликера…

Недавно к одному из преподавателей, заключенному в нашей колонии приезжала жена, правда, не издалека; получил свидание на один час; по моему этого делать не стоит; больше огорчения, чем радости; был случай раньше когда не допускали сына (малыша) к отцу… таковы, видимо, правила для первых трех месяцев лагеря. Я думаю, мы увидимся несколько позднее; здесь много говорят между собой о всякого рода заявлениях: о пересмотре дела, о помиловании и т[ому] под.; я думаю, что время для заявления настанет позднее, так, в октябре-ноябре… не раньше.

Спасибо тебе за маму, П.П.; спасибо за детей; вообще, так много спасибо, что трудно написать.

Спасибо Зине за подарок; некоторые вещи ношу или на себе или с собой в сумке; они очень годились; ношу то, что нужно для сохранения здоровья; в жаркие дни бывает сл[ишком] тепло, т.к. вещи зимние…

Ну, до свидания, родная; обними меня – поцелуй дочку, поклонись всем, твой муж – Евг.

№ О-11

Ирине, Юре и всем

18.VII.38 г.

Вам мои милые, дочка и сынок, и через вас маме, бабушке П.П. И бабушке Саше и всем кто есть (неразборчиво, далее нрзб) родных. Пишу сегодня в день своего рождения – сейчас утро – 6 ч[асов] – скоро идти на работу.

Спасибо за все полученное в посылке вчера вечером.

Ваш папа.

№ П-12

Юре

18.VII.1938 г.

Мой милый сын – Юра.

Сегодня мне исполнилось 51 год. Твой возраст – 11 лет; ты – младший в нашей семье; и ты, может быть, не замечаешь, что мы с мамой часто относимся к тебе, как к взрослому; а я, как – к товарищу. Вот, поэтому всему, сегодня я решил написать, именно, тебе; и через тебя поцеловать и обнять моих милых: дочку Ирусю, маму-Нину, бабушку П.П. и баб[ушку] Сашу, тетю Лиду… Ты это сделаешь хорошо, я знаю; и будешь об них заботиться в дальнейшем. Ты это уже умеешь делать.

Еще утром сегодня 18-го, едучи на лодке на работу, “на сплав”, я думал об тебе и задумал написать тебе – о том, как интересно работать на сплаве…

Я встал в 5 ч. утра; на час раньше, чем будят. Солнышко взошло; хотя ночи все равно не было; всю ночь было светло. Я больше всего люблю утро; оно видать чем раньше, тем лучше… Я встаю раньше, чтобы не торопиться; а то у нас все здесь делается поспешно; чтобы не только позавтракать, но и напиться чаю, которого мне присылает мама столько, что я пью его каждый день три раза; встаю раньше, чтобы перечесть ваши старые или свежие письма; прочтешь и так хочется написать вам; но времени уже не хватает; изредка успеваю написать открытку: их я пишу всегда по утрам; а письма вечером-ночью…

19.VII. Милый, так и не смог дописать письмо к тебе. Зато, успел получить ваши письма: две твоих открытки зараз (от 13-го и от 15.VII), твое письмо (в одном конверте с Ирусиным и Нининым); они пришли во время 18-го, но передают их нам на день позже – после проверки; дали сразу три.

Я получил замечательную карточку – моих Юры и Ируси;

вы похожи; и хороши для меня, как лучшая надежда. Я заприметил у тебя на рубашке какой-то значек и догадываюсь из твоего письма, что это за “ПВХО” – тогда поздравляю…

Спасибо тебе за письма и за самого себя, – за все хорошее, что есть в них и в тебе самом.

Мне понравился и почерк, каким написаны адреса на открытке; (а твой испортился); понравился потому, что по почерку я узнал дядю Колю и тетю Лиду.

Замечательно же то, что ты подписался на открытке “твой сын Юра”, т.е. как раз так, как я обращаюсь к тебе в этом письме не получив еще открыток. Кроме того ты кончаешь письмо просьбой написать “о своей работе” – а я уже начал это – вот какие совпадения; значит, мы думаем одинаково… на таком расстоянии.

Смотрю я на вашу карточку и вспоминаю, как видел вас в последний раз; на платформе… и раньше, как вы шли: все оборачивались и улыбались… На карточке вы оба серьезные; а, по письмам, Ируся мне опять представляется улыбающейся; ты – очень оживленным…

Все, что ты написал в письме и открытках, очень интересно; особенно, я рад, что ты занимаешься ботаникой (если с охотой); спасибо тете Лиде; скажи за это и за поклон, и за адрес; особенно, интересно мне знать все про грача и галок – откуда взялись и как себя вели. Интересно, что написал про розу и поливку футбольной площадки, п[отому] ч[то] я сразу увидал палисадник и двор…

Вот видишь, я взялся описывать свою работу и жизнь, а не могу отказаться от желания поговорить о вас, по твоим письмам… Ну, сейчас буду про работу. Так вот, в 7 час утра мы выходим “на развод” – т.е. каждая бригада идет по назначению на работу. Мы, наша бригада (я попал в новую “Воронина”) идет на сплав, на станок что стоит в устье Пинеги. Наш лагерный пункт на самом берегу Сев. Двины; идем с баграми по берегу ее, около [половина] килом., подходим к устью Пинеги; предстоит переправа на другой берег, на баркасе; но теперь Пинега, ее правая сторона, обмелела и справа приходится идти вброд, мельче чем по колено; затем “по бону”; “боном” называется плавучая панель из трех связанных друг с другом бревен; тянется он здесь метров на 100 поперек реки, затем вдоль на сотни метров образуя целую систему, так сказать протоков – каналов и “кошелей” в общем ведущих, сходящихся к станку, который и связывает плоты. Чтобы было это понятней – я нарисую:

Об’яснение рис:

1) Справа “механич. станок” – т.е. механизм, работающий на электро-энергии, сжимающий подплывшие бревна “в пучок” и связывающий их проволокой в плотик (бревен 150-400 в зависимости от размера).

2) Весь рисунок, все линии – на поверхности текущей воды реки; один станок на Пинеге, и два на Сев. Двине, таких же.

Люди не нарисованы но они – везде;

а) на станке – в будке, на платформе, на

б) всех мостиках, на воротах – обязательно мостики входят по бокам.

Все – с баграми.

3) Вода течет, плывут бревна, сперва в безпорядке; чем ближе к станку, тем правильнее они становятся “поперек каналов и идут пачками, бок о бок;

4) В кошелях разные сорта древесины (по породам, толщине, назначению)

5) Люди из сплошной массы бревен, производя “разлом”, т.е. заставляя их сдвинуться, направляют их в сортировку, т.е. по каналам, и в кошели; наконец – в станок.

Я нарисовал очень сокращенно расположение сортировки; на самом деле в ней больше кошелей – до 13ти, соответственно числу сортов лесного материала; кроме того нужно представить себе, что перед сортировочной системой скопляется много леса в безпорядке; так сказать “общий кошель”; все это называется “запань”; когда лес скопляется, спущенный с какой либо реки-притока, то бревна задерживаются также бонами; часть нагораживается одно на другое, не могут сдвинуться с места; этот затор, называется “залом”; и нужно первое: – произвести “разлом”, т.е. сдвинуть часть бревен, тогда другие поползут сами – и, направляемые в “главные ворота”, – идут дальше по сортировке; люди их расправляют и направляют.

Вот, я и работаю “на разломе и пропуске”, у самых главных ворот.

Так и в то утро, которое я начал описывать, мы отправились на работу; дошли до Пинеги; на берегу стояли 2 лодки; в одной сидели рыбаки и я увидел впервые семгу – пойманную ими –итак см. 70-80 длиной, серебристую с пятнышками; чтобы пройти по бонам, нужно разуться; мама накануне, так удачно, прислала мне трусики (черные) и я раздевшись до них, в одной рубашке и трусиках пошел в лодку; дело в том, что до этого дня я ходил в двух брюках теплых; спал в них; работал. Так нужно было для их сохранности; теперь стало лучше, вещи почти перестали пропадать.

А у нас стоит такая же жара, как и у вас. Ты и Ирусенька меня спрашивали “Совпадает ли у вас и у нас погода?”; да, по моему. Судя по письмам и газетам – совпадает; мы так привыкли к изменчивой погоде в июне; к холодам; что жара в июле показалась совершенно невероятной, несвойственной краю; но говорят местные люди, что июль и август здесь хорошие летние месяцы. Посмотрим, как будет дальше с погодой. Вчера пошел дождь; промокли на работе сразу, т.к. укрыться негде; но скоро высохли, т.к. я работаю в утреннюю смену т.е. на солнце, а смен всего три – с 12 ночи до 8; с 8-4х; с 4х дня до 12 ночи; Работают три группы посменно круглые сутки; придется работать и мне в другие смены; через 10 дней они чередуются; ночью ведь светло как днем.

Лодка под’езжает к бону сортировки; все 40 человек сидящих в карбасе выходят и расходятся по этим плавучим панелям и мосткам на свои места; проходит смена бригад; можно покурить; потом начинается работа и непрерывно 8 часов те

чет река, плывут бревна, люди с баграми все время втыкают их концом или крючком, когда как нужно, и покурить некогда; перерыва не полагается; бывает иногда, что лес перестает плыть; часть людей идет “на разлом” и тогда случайно другие могут отдохнуть. Жарит солнце, купаться на работе запрещено; но нет-нет, кто нибудь оступится, свалится в воду и довольный ванной вылезет; солнце жгет до ожогов; кто неосторожно, работает совсем раздевшись, приобретает ожог; некоторые имеют пузыри, точно их ошпарили кипятком, я остерегся; работал в одном белье; босиком но в носках.

18.VII.

Берега Пинеги в устье, где стоит станок и находится запань, пологие, мягкие, покрытые кустарником лиственных пород; а из-за них, на самом верху берега, торчат острые верхушки елей. Дальше, т.е. выше, у Пинеги крутые, скалистые, известняковые берега; мы ходили как то за 6 клм на работу по починке дороги – я видел эти красивые берега Пинеги; как и берега Пинега глубока; говорят, до 15 метров глубиной; мелко только в устье, с одного краю.

Иногда, редко, не каждый день, пролетит аэроплан. Каждый день плывут по Двине белые, красивые, пассажирские пароходы. Ох, уж эти пароходы; как хочется на них ездить… плывут и маленькие буксирчики и тянут, не по своему росту, длиннющие плоты.

На берегу, в зелени, не видно, но слышно, как несколько часов лает собака “лайка”, на белку; говорят будет лаять до ночи, пока не уведут; помнишь, наша Бэки тоже лаяла в Давыдовке на дерево; должно быть, и у ней – способность к охоте на белок?

Простояв восемь часов на водном конвейере, устаешь – распухают руки от держания багра и трудно их сжать в кулак, схватить багор; в теле много суставов, и каждый сустав, когда ему приходится двигаться, например, когда после работы лезешь на нары, побаливает…

Но мы с этим не считаемся.

Сплав признан правительством ударной работой, такой же важности для Архангельского края и страны, как Беломорканал или канал Москва-Волга. Если лагерь наш перевыполнит нормы работы, закончит сплав к 25.VIII по заданию правительства, многим заключенным дадут льготы.

24.VII. утром.

Вчера получил открыточку от мамы (штампы – 17.VII – Рязань; 22.VII – Усть-Пинега). Она как раз описала ваш огородик – и я опять знаю, что у вас растет. Скажи ей, что я все получил в посылке; кроме хим. карандаша – его не выдали; что я очень благодарю ее; благодарю и тебя за обещание прислать то, что я попрошу; я опустил 19го три открытки – маме, бабушке Яблоковой и вам – Ирусе и тебе – общую.

Вчера было общее собрание заключенных по поводу стахановского месячника по сплаву, начавшегося 15.VII; первую же пятидневку работа улучшилась; вчера приняли обязательство ускорить сплав и закончить уже не к 25му, а к 15.VIII. Люди работают хорошо, обещают еще лучше; хорошо было бы если бы удалось выполнить все к сроку; многие получили бы обещанное сокращение срока заключения и другие льготы. Жаль, что у меня сил меньше, чем у молодых и я никак не могу с ними сравняться.

Работа сама по себе не требует большой силы, сильных движений; нужно ловко багром поворачивать, подтягивать бревна, чтобы они не задерживались, плыли, становились поперек каналов-рукавов.

В хорошую погоду, на жаре, над водой имея возможность окунуть ногу, плеснуть водой на голову, хорошо стоять и работать; только очень много внимания нужно, ловкости и работа без перерыва – все устают очень. Зато – цель очень большая, работа ударная и награда обещана очень значительная, по кр[айней] мере для многих, лучших, сильных работников.

Ну, милый, кончаю письмо. Неловко, что оно такое длинное; его трудно проверять…

Открыточки пошлю позже.

Исполни и ты свое обещание писать регулярно – через неделю и большое, через месяц.

Поцелуй сестру Ирусю, какая она стала (нрзб) мама. Скажи ей от меня спасибо. Я у ней в долгу письмом.

Поклонись и поцелуй наших бабушек, обними тетю Лиду и еще раз поблагодари за заботу об тебе от меня.

Когда обнимаешь маму Нину, делай это и от меня.

Твой “Пип” – только стал старый.

№ О-13

Жене

25.VII.1938 г.

Милая жена,

Я уже сообщил вам о получении посылки 18.VII и писем 19.VII с фотокарточкой. Как благодарить тебя, я не знаю; прежде всего за детей – за дочку вырастающую в хорошую девушку, за сынка – мальчика хорошего, за их портрет, такой хороший и похожий, за присланные в посылке вещи, которые не перечислишь, а хотелось бы поблагодарить за каждую. Письмо Юре, и длинное, с описанием работы, в которой я участвую – сплава – я послал вчера; вернее передал на проверку…

Кое что из написанного в письме к Юре я повторю тебе.

Напишу через три-четыре дня.

Приласкай всех милых мне и близких – твой Евгений

Возможно, что сплав окончится 15.VIII; так, не посылай мне посылок.

№ П-14

Ирине

27.VII.1938 г.

Милая моя дочка, Ирусенька, как я соскучился, что давно не писал тебе… Пишет тебе твой папа, “дядя Яблоков”, и вспоминает тебя, и твою новую карточку, и твои фразы из писем, (“ну, ничего, папуля, подожди, все поправится”, “как я люблю получать твои открытки, когда бываю дома одна”; “мы с Наташей сушим траву для щенят”…) и фразы мамы: (“Ируся – со мной”, “глазки дочки сияют, когда она получает твои открытки”) и проч.

Вчера, во время работы, проходя “по бону” 1

1 Что такое “бон” должно быть тебе известно из моего письма к Юрику; читала ты его? Обр. внимание на перемену моего адреса! –Е.И.взад и вперед, я заметил между бревен пузырчатку и сразу вспомнил тебя… Ты знаешь это “насекомоядное” растение? Потом, я, проходя не один раз за 8 часов, ждал этого места с пузырчаткой, зная что каждый раз буду вспоминать тебя…

У нас не бывает выходных дней; а сегодня целый день (дневные часы) свободен, т.к. происходит “пересмена”; т.е. наша бригада будет теперь работать не с 8 у[тра] до 4х дня, а с 12ч. ночи до 8ч.у[тра]; сегодня пойдем в ночь первый раз; а Григ. Ал-ч.Шмелев работает в ночную смену уже давно (10 дней); он, ведь, теперь в иной, чем я, бригаде; у него тоже пересмена, – только завтра; он здоров; посылку получил, но редко получает письма.

Напиши мне, где (на Хлебной) строится ваша новая будущая школа; много ли выстроили, какая она будет по размерам и т.п. Известно ли, кто будет в ней директором и кто преподавать?..

Напиши свои планы и желания насчет музыкального образования.., вероятно, еще ничто не выяснилось относительно будущего года в муз. школе?

Напиши и про щенят, и про котят, и про Бэки. Я знаю, ты теперь “и маленькая” “и большая”; так и должно быть; не стесняйся этого. “Маленькая” – и играешь с Наташей и зверьками, “большая” – уже товарищ маме… Все это хорошо…

Я не буду сейчас больше писать, п[отому] ч[то] недавно послал длинное письмо Юре, и ты его читала; и напишу маме, а вместе и тебе его; ведь вы уже – товарищи. Твой Пип, моя родная девочка.

28.VII.

Вышло, моя Ирусенька, не так, как думал – вчера хотел написать и маме, но вечером была приемка лаг-пункта новым начальником и долгая перекличка; времени и не осталось…

В 11ч.веч. пошли на работу; в 12 часов заняли свои места; теперь не так светло, сумеречно; и различать в это время сорта плывущего леса не просто; но через час светлеет и наконец между 3 и 4 выплывает дневное светило; Я люблю восход солнца…

Мама помнит, как мы с ней слушали “Дубровского”, а потом, на балконе у бабушки Саши, встречали восход солнца; она мне напомнила об этом в своем письме.

Опять я проходил мимо пузырчатки и вспомнил тебя. Ночью работать не так трудно, как в дневную жару. Связали 61 пучек (т.е. плот); это главное, чем интересуется бригада; чем больше пучков тем лучше; цель – 90 пучков за смену; потому что в этом выполнение “стахановского плана”; от этого зависит выдача хлеба и обеда; хуже или лучше он будет; от этого в конечном счете зависит окончание сплава, и те льготы, которые получат заключенные, прежде всего в отношении сроков.

Вчера я получил перевод; (нрзб), от мамы (талон не получил); из суммы в 50 р. – мне выдали на руки 30 р; остальное пока на хранении у Начальника.

Спасибо мамочке за деньги; они кстати. Я все таки напишу маме в течение двух след[ующих] дней и о посылке; о том, что стоит или не стоит ее посылать, и что именно в ней; а до того,

пожалуйста, не посылайте ничего. Не вздумайте посылать фруктов; они не необходимы; кроме того, все равно, большую часть пришлось бы раздать. Извини дочка, что пишу такие мало интересные рассуждения о посылке – хотя, пожалуй, и наоборот, я помню слова мамы из письма: “с какой любовью мы собирали тебе посылку” и т.д. Вот поэтому нет ни одной вещи в посылке, которая не имела высшей цены – любви моих родных – жены, детей. Целую мою милую дочку. Папа.

№ О-15

Жене

29.VII.1938 г.

Нинушка, Милая,

Вчера я отправил письмо закр[ытое] дочке. Послав, получил от вас – открытку от Юры (даты: Ряз-23/VII; У/Пин (нрзб); от тебя и Ируси – закрытое (даты: Ряз 21/VII, – У/Пин – 27/VII – на руки 28/VII всего)

Сегодня мне сказали (другие заключ[енные]), что есть посылка мне – как видишь пишете и шлете мне посылки вы очень аккуратно, и они хорошо, без задержки доходят и передаются. Спасибо вам несказанное. Я обещал написать тебе подробное письмо – и все не соберусь, времени не видно, гл[авным] обр[азом] от усталости. Поэтому пишу хотя бы эту открытку, чтобы ты знала, что я здоров и письма получаю.

Перевод тоже получил – (50 р) сообщил об этом в Ирусином письме.

№ О-16

Киркинской А.И (тёще)

3.VIII.1938 г.

Милая бабушка Саша,

Спасибо за открыточку, за память и ваше ко мне расположение и отношение.

Надеюсь, эта открыточка застанет Марусю и она сама прочтет в ней мой привет и сочувствие. Милых, прекрасных – Людочку, Сережу, Леву прошу передать с Юрой и Ирусей и другим Юрой; в их дружбе не сомневаюсь, но советую поменьше “задираться” в спорах друг с другом – не быть так рано “горячим” народом. Пишу в той обстановке работы, которую описал Юре. (нрзб) почему адресах (нрзб) написан вам всегда иначе?

Привет мой вам. Евген.

№ О-17

Ирине

4.VIII.1938 г.

Хорошая моя, дочка,

Думаю, что ты в связи с приездом Людочки, не успела еще съездить в Москву и мое письмо в конце июля застало тебя. Жду на него ответа, описания: или того, как вы провели время с Марусиными ребятами, или, как ты съездила в Москву.

Одновременно с этой открыткой опускаю такую же бабушке – Яблоковой; а вчера послал длинное письмо маме.

Скажи Юре Я., что мы работаем ночью с Эл[ектрическим] освещением, т.к. ночи стали темнее и на “Запань” провели освещение, яркое, свое – с маленькой электростанции – обслуживающей только станок.

Твой Пип

№О-18

Ирине

6.VIII.1938 г.

Ирусенька, милая, хорошая моя. Спасибо за сегодняшнюю открыточку, за пожелание окончить сплав вовремя. Получила ли ты мое письмо, написанное в конце июля? Сегодня и получил и отвечаю и тебе и Юре – по открытке. Первый раз пишу чернилами и ручкой из присланной вами чернильницы... приятно.

Ты читаешь такие книги, которые можно читать по несколько раз. Это книги (нрзб) взрослых. Я боюсь, что с тобой будет то же, что со мной; я читал их давно, иногда по одному разу, в твоем возрасте; и у меня мало осталось от такого раннего и беглого чтения на всю жизнь. Один раз читать мало, и читать нужно так, чтобы больше оставалось, не торопясь, перечитывая, а м.б. и записывая кое-что. В школе учат как читать, когда заставляют писать сочинения о прочитанном; кроме того при сочинениях приходится пользоваться критической литературой (или по (нрзб) литературы); хорошо начать читать и Писарева и Добролюбова, написанное ими про Пушкина, Гоголя, Гончарова, Островского и др[угих] авторов. Писарев писал легко и читать его очень интересно; критические статьи вообще очень интересное и хорошее дополнение для полного понимания литературных произведений. Попробуй. Твой папа.

№ О-19

Юре

6.VIII.38 г.

Милый, милый Юрий, в 1 час ночи вчера (сегодня) мне подали открыточки, твою и Ирины. Я прочел их при свете огня из кипятильника куба. Я только что вернулся тогда с работы, со сплава. В этот день мы работали две смены – 16 часов, с перерывом только на 8 часов, потому что так было нужно, кстати произошла “пересмена” и мы будем работать следующие 10 дней не с 12 ч[асов] ночи, а с 4-х час[ов] дня до 12 ч[асов] ночи. Выходить в 3 ч[аса], возвращаться в 1 ч[ас] ночи. Идти недалеко, но пока соберемся (50 ч[еловек]), конвой проверит, сочтет, пройдем по берегу, пройдем по бонам (гуськом, через 4 метра один от другого), перейдем в лодки и приезжаем за полчаса, (нрзб) 15 мин[ут]. Вчера лил дождь, все промокли, кто насквозь; я меньше, ходил в теплом пальто и плаще брезентовом. У нас настал со 2-го осенний тип погоды.

Я удивился твоему почерку, он очень хорош и похож на Иринин. Кроме того ты один в письмах ставишь в уголку дату –это правильно.

Спасибо за новости. Представил себе, как хорошо было тебе идти утром с [Лидой] и с рыбкой (нрзб) и еще лучше, придя застать гостей – Сережу, Леву, Люду.

И я крепко, крепко обнимаю тебя. Твой отец.

№ О-20

Жене

8.VIII.1938 г.

Родная моя,

Послал тебе 3.VIII закр[ытое] письмо – остановился в нем на одном вопросе – об обжаловании – другим делам места досталось мало. Жду ответа на него, числу к 15–18му.

Сегодня, и на этот раз удивительно поздно, получил от тебя открытку от 22.VII: (штамп У-Пинеги – 27.VIII). Я получил от тебя протез нижней челюсти; он мне не нужен пока, т.к. верхний разломался на три части, а главное сломался крючок; я все время обхожусь без него; здесь чинить негде; нужно посылать в Архангельск – против чего есть ряд соображений, решил ждать; тем более, что обходиться пока удается, пища мягкая. Из последней посылки мне не выдали только йод; да и то,

чуть-чуть было не выдали – доктор не знал, кому. Продолжу на др[угой] открытке

Трусики – целы – обе пары.

№ О-21

Жене

8.VIII.1938 г.

Продолжение – 8.VIII-38.

Вероятно, ты не удержишься и пошлешь мне очередную посылку – тогда пришли вот что: 1) из вещей:

1. Подтяжки, самые дешевые (2р), не из материальных только соображений, а вообще по стилю нашей жизни.

2. – резинки для носков.

3. – Рукавицы кожаные; не подновляя их; т.к. рукавицы (зимн) у меня есть; а старые будут годны для работы.

4. Коротенькие шерстяные носочки; снизу подшей (и с пятки) прочный грубый материал.

2) из продуктов:

5 – мучное, одного сорта – лучше сухари, 2р. кило.

Родная моя, сейчас получил твое письмо от 2.VIII – прекрасное – прекрасна карточка детей – глядят в глаза прекрасными глазами. И содержание письма такое интересное, а частью отрадное – о здоровом, о спанье на воздухе, о подготовке к нов[ому] уч[ебному] году – есть, конечно, в письме этом есть и невеселое. Если бы нам вновь видеться, говорить и жить вместе… письмо содержательное…

Пойми, что мне не нужно сладостей, хороших сухарей, я умею теперь есть каши, очень люблю их. Ни сахару, ни конфет не нужно – но “пит[ательную] смесь” пришли. Масла и сала не надо; в кр[айнем] случае – копчен. грудинка и очень немного, чаю –1/8, табаку – 2/8 по 64 к. (бумаги папир[осной] не надо). Папирос – 1 пачку, не более. Консервов, варенья – не надо.

Обними всех милых. Евг.

№ О-22

Жене

9.VIII.1938 г.

Нина, моя родная,

хотя вчера я послал тебе две открыточки – одна продолже

ние другой, все же на них много не напишешь. Я хочу добавить, что с обжалованием приговора я все же торопиться не буду т.к. помню и твое и свое мнение.

О преимуществах моего более раннего и отдельного прохождения дела; кроме того существует мнение, что лучше даже ходатайствовать с места жительства – родным; и тем более, что там тебе лучше судить о своевременности или несвоевременности; наконец можно получить юридич. консультацию; в конце-концов почти все зависит от местного НКВД – и тебе стоит знать фамилию нач. отделения (Багно), у которого было мое дело (IV отдел, Iй отдел; он мог уже смениться); его мнение было бы важно знать; м.б. это сумел бы сделать чл. колл. защитников. Слух о возможности нашего от’езда в Арх[ангельс]к с 15–20.VIII повторился; но все может быть и иначе, не в этот срок и даже м.б. в обратном направлении. От’езд отсюда желателен гораздо больше в первом направлении, чем в обратном.

Ты пишешь, что Маруся приехала “в отпуск”; значит, она вернется на прежнее место? Я приветствовал ее в письме к бабушке Саше. Мне радостно было читать в твоем письме об относительной полноте детской жизни в связи с приездом их. Представляю тебя в бесконечных хлопотах, понимаю, что ты часть ночи проведешь “на воздухе” – т.е. тебе не хватает часов дня. Как ты будешь служить, не знаю.

Твой муж; глубоко тебя ценящий Евгений

№ О-23

Жене

13.VIII.1938 г.

Милая моя Нина.

Уже пять дней, шестой, как я не получаю от вас вестей. Не писал и сам 3-4 дня; я так привык радоваться почти каждый день : то письму, то открыточке от вас, что теперь очень (нрзб) быть без них. В чем дело? Писали ли вы? И от мамы – П.П. – я так и не получил письма... Вообще, настроение у меня ухудшилось, непосильна для меня эта работа, болят пальцы в суставах, на одном возник нарыв; освобождение от работ даётся в крайних случаях; нарыв у меня проходит. Захолодало. Сегодня день вполне осеннего характера (по t). Здесь только что убрали хлеб (овес и ячмень).

Сплав, его окончание (для всей реки, всего бассейна Двины) назначено к 25.IX; будет ли отправка отсюда в лагерь в

более ранний срок – сказать трудно: прежние предположения высказывались вновь. (VIII, а не IX).

Газеты, местные, имеем возможность [читать] почти каждый день, вчера читали за 9.VIII, выписывают.

Ну, буду ждать письма, буду надеяться, что причины нет плохой для перерыва в письмах. Твой муж Евгений.

№ О-24

Жене

15.VIII.1938 г.

Родная моя, жена Нина;

Еще двое суток и ни одной открыточки… Что произошло?..

Я тоже, ожидая от вас, стал писать реже; (писал – 13го, 9го –открытки), мне казалось, что два письма задержались на несколько дней на проверке, но говорят – нет; одно из них я думал от мамы; т.к. за все время получил от нее одно письмо и одну открытку (с опл[атой] отв[ета]).

У нас еще стоит лето, но уже по ночам холодно; в тепл[ом] пальто с поднятым воротником самый раз; перепадают чаще дожди; по счастью, еще ни разу не промокли к ночи. Работа – та же. Когда окончится сплав – здесь, сказать трудно; гадаем. Есть постановление Арх. обкома – кончить не позднее 25.IX; но есть надежда, что У[сть]-Пинежская Запань закончит раньше, м.б. на много; тогда всех направят в Арх. лагерь; по кр. мере так говорят заключенные. Наша бригада давно уже не из первых, а из последних; она была первой на других работах, а не на сплаве. Поэтому питание значительно хуже, чем раньше; но жить можно; у меня есть кое что из твоих присылок и деньги – не все; питаюсь хорошо; обойдусь и без посылок.

Ты не заботься очень! Думаю обо всех вас. Но что делать, когда нет писем? Твой муж Евгений.

№ О-25

Жене

18.VIII.1938 г.

Родная, жена моя, Нина

Как важно было получить вчера после десятидневного отсутствия от вас какой-либо корреспонденции, письмо детей (от 12-13го) и открытку эту от тебя (от 14.VIII).

У меня возникло естественное беспокойство, когда не было писем дней 5 и наростало день ото дня. Я рад, что у вас не слу-

чилось ничего плохого и не это было причиной отсутствия писем. Теперь я знаю, как вы живете – жили…

Отвечаю на этой открытке; с тем, чтобы немедленно написать и большое письмо тебе и что нибудь ребятам…

Я здоров; палец залечивается; болит тело и особенно руки, но это от работы и с отдыхом пройдет.

Нового у нас ничего нет; кроме того, что произошла “пересмена” работы, т.е. мы работаем теперь с 12ч. ночи, до 12 дня; да на ходьбу уходит по 1 часу; всего 14 часов; и на сон, и на остальную жизнь остается мало.

Ожидание переезда отсюда в архангельские лагеря возрасло до последней степени – но определенного ничего нет; об этой возможности и предполагаемых сроках я тебе писал.

До свидания, милая. Твой Евг.

№ П-27

Ирине

22. VIII. 1938 г.

Моя милая дочка, Ируся,

Читал не раз твое письмо (от 12. VIII), и каждый раз было так интересно, и хотелось обо всем порасспросить тебя и поговорить еще. Давай. А ты еще побывала в Москве, да неделю целую; ты не упишешь всего; пиши скорей; а то наступят дни занятий, и тебе, пожалуй, станет не до меня? В новой школе и впечатлений и дел будет больше…

Пиши мне, милая дочка. Это все что у меня осталось; что поддерживает меня…

Я ведь не знаю, куда уехала Людочка. Мне особенно понравилось, что вам “было не скучно делать все: мыть посуду…” и т.д.; что вы читали вместе, или одно и то же; и такие интересные вещи, как “Три мушкетера”, “Обрыв”.

Поклонись и ты от меня Наташе К. и Лизе, и Ляле; а Юра пусть передаст мой привет Вовочке и Игорю.

Где Хлебная улица я представляю; мне хочется знать, где на ней стоит ваша новая школа (на правой стороне? Не доходя до улицы (нрзб). Красивая ли она снаружи? Хорош ли вышел дом – общежитие Пед. ин-та на улице Полонского? Напиши кстати и об нем.

Долго ли будут жить у вас “Топ” и “Бушуй”; вероятно, уже перешли к новым хозяевам? А то вы так разведете целую “псарню”; они выросли и нужно помириться с тем, что им пора “работать».

Мне хочется поскорее уехать с Пинеги. Сегодня говорили, что вся наша работа закончится к 1 сентября; верно ли это? Никто из нас не знает; мы, вообще, очень мало знаем о своей судьбе; такой порядок принят в местах Заключения.

На наше счастье, погода стоит хорошая; дождей почти нет; дни вполне теплые; ночи бывают всякие, но последние были теплые. (Вчера я – (зачеркнуто)) 20-го я послал маме открытку, писал о распорядке нашего дня; произошли перемены и с сегодняшнего дня мы будем работать по 12 часов, но уже с 12 ч. дня до 12 ч. ночи, а не наоборот; и первую ночь сегодня провели в палатке – выспались…

Чтобы ты могла несколько более представить, где мы и как живем, я напишу сейчас, кто здесь живет.

Заключенных здесь 500 человек; живем в трех больших палатках; в последней есть – посередине столы – вдоль б[ольшой]палатки и скамьи; по бокам нары, в два этажа; я сплю в нижнем; соседи у меня хорошие, с одной стороны Шмелев, с другой (теперь) Алексеев, молодой человек очень хорошего, ясного ума и веселого нрава; кстати, с последним я и работаю рядом –на “Сортировке” леса; Шмелев – в другой бригаде. У меня собралась “обстановка” – очень важно, что мне была прислана корзина, с замком; в ней несколько жестянок от посылок, годятся для масла или маргарина; есть ложка, кружка (осталась одна; другую дал Шмелеву, а у него недавно ее украли), ящик от посылок – служит “буфетом” и “письменным” столом на нарах; есть чернильница и ручка с пером (б.г. перьев не посылай отобрали, т.к. дескать “ими можно делать уколы” – для татуировки, которая здесь действительно распространена; но у воровской публики, а не у политических).

В составе заключенных (здесь пишут и говорят кратко, з./к.) помимо большей части русских, украинцев, есть и “казаки”, татары, осетины, китайцы… Есть люди возраста моего, немного старше (а в Котласе [половина] были по 96, 103, 106 и 110 лет –кавказцы), есть и совсем молодые ребята – лет 19-20…

Здесь поют песни; одну из них, очень распространенную, тюремную песенку, видимо, по стилю, творчество з/к для тебя, но в строку, а не стихами, а ты перепиши как следует; вот она “Далеко из колымского края, шлю тебе дорогая привет. Как живешь ты моя дорогая напиши поскорее ответ. Я живу близ Охотского моря, где кончается дальний восток, я живу без

нужды и без горя, строю новый стране городок. Душа в душу с тобою мы жили, по аллеям гуляли вдвоем, и про жизнь мы с тобой говорили; Что случилось с тобой и со мной? Вот разделаюсь я с приговором, и с горами, с тайгой распрощусь, и на поезде в легком вагоне, я к тебе дорогая вернусь. Прекращу воровать я на время, чтобы годик спокойно прожить, любоваться твоей красотою и колымское горе забыть”. Есть еще куплеты и варианты; автор или вернее авторы, неизвестные видимо не очень литературны, но слова и напев очень трогают.

Кажется можно купить эту песенку в издании народных песен, на листовочке; ты поищи в нотном магазине…

Как и ты, кончаю “за недостатком места”.

Обнимаю тебя, милую дочку. Прошу поцеловать бабушку ПП. и бабушку Сашу и поблагодарить от меня тетю Лиду за поездку с тобой.

Твой папа Яблоков.

Сейчас получил твою открытку (а третьего дня письмо от мамы; одновременно отвечаю и ей, а Юрику остаюсь в долгу).

№ О-28

Юре

24.VIII. 1938 г.

24.VIII.38 утро.

Мой милый,

Вчера вечером я получил от тебя посылку, твою открыточку и был очень рад ей. Все что в ней было я получил: сухари; питательную смесь (такую вкусную); чай (а здесь я не мог достать его, когда он у меня вышел); табак и папиросы (с каждой папиросой вспоминаю вас); газеты старые (годятся и для чтения); карандаши, конверты с марками и открытки (а они у меня почти все уже вышли); носки (спасибо маме-Нине, как много ей пришлось штопать; когда она успевает?) шерстяные носки, наколенники (зачем двое? у меня ведь есть третьи); рукавицы (я знаю, они нужны и тебе, но ты ведь не пожалел их для меня?); спасибо за все; спасибо…

Эта моя открыточка тебе – не в счет; за мной долг (закрытое письмо) остается…

Обними за меня мамочку, Ирусю, бабушек обеих; тетю Лидочку, Юру, дядю Леню – как и я обнимаю тебя

Твой папа – Е. И. Я.

№ О-29

Жене

27.VIII.1938 г.

Нинушка, милая моя.

Ясно, что письмо от 3.VIII с вопросами к обжалованию ты уже не получишь и попытку возобновить его я уже не буду повторять, хотя ничего особенного я в нем не писал – я сообщил там точную формулировку приговора, спрашивал твоего совета –когда обжаловать и совета юридич[еского] защитника и т.д. Я был убежден, что дело будет пересмотрено и без обжалования; кроме того откладываю этот вопрос до переезда на более постоянное место пребывания... Видимо, так и сделаю.

Спасибо за посылку. Другой не посылай, а письма пиши – они будут доставлены, если даже мы и скоро переедем. О работе я хочу написать [сыну], о видах на переезд писал в открытках и напишу еще маме.

Не заботься о материальной стороне моей жизни, если даже месяц я не получу от тебя ничего – проживу, все, что нужно, у меня есть, а вещей слишком много. Меня беспокоит твое материальное положение, оно должно все ухудшаться.

Обнимаю тебя мысленно. Твой муж

№ П-30

Юре

29.VIII.1938 г.

Юрочка милый. Мой хороший сынок, сейчас получил открытку от бабушки П. от 24.VIII.Сегодня я имею возможность начать письмо тебе; не знаю удастся ли сегодня же и кончить его. Мы по-прежнему работаем на механической Сплотке, (вымарка) в день; а на самом деле и больше, т.к. часто задерживаемся на [половину]–1 час, пока не придет запоздавшая смена. Не знаю, дал ли я тебе полное представление о нашей работе в том письме; сейчас поэтому постараюсь дополнить:

Река Пинега – приток Северной Двины с восточной стороны; ее берега, как и других притоков С.Двины, и вся местность покрыта лесом; лес спиливают, обделывают и сбрасывают в реку, в данном случае, в Пинегу и он подплывает по ней к устью, к впадению в С.Двину; и так лесом оказываются покрыты десятки километров пути по длине реки Пинеги.

В устье Пинеги, у противоположного от нашего лаг-пункта берега (южного), установили описанный уже мною тебе станок. Когда мы стоим на работе, очередная порция (3000 кб.м) такого плывущего леса подводится к “станку”; вернее к целой, описанной мной, сооруженной плавучей системе коридоров, ведущих к самому станку – к Запани (?). Лес часто не плывет, а стоит, образуя “залом”, т.е. затор с нагромождением бревен в 2-3 и более слоев; тогда его “разламывает” и подгоняет буксирный пароход (у нас “Ижорец” или “Бурлак»).

Кроме того лес часто не подходит к самым “воротам” и вот тут члены нашей бригады, так наз[ываемые] “заломщики” подталкивают его баграми к главным воротам; их человек 6-8; иногда мобилизируются с других мест станка – другие; на главных воротах – 6 человек; за главными воротами идет “главный коридор” открывающийся вбок еще пятью “воротами”; ворота – это мостик висящий над водой; а под мостиком могут проплыть бревна, если их подтолкнуть багром; это и есть “Сортировка”; так как стоящие на этих боковых воротах люди, по 1-2 человека, выбирают каждый свой сорт леса, и выдергивая его – (зачеркнуто) бревно из “щети” (из щетки бревен плывущих одно возле другого), направляют его вбок, в свой “кошель” или “двор”; все дворы сходятся к механическому станку.

Я стою один на мостике, в конце главного коридора – равняю щеть, т.е. с мостика концом багра направляю плывущие бревна так, что бы они плыли ровно бок о бок одно с другим – вот так, чтобы сортирующим было удобно выдергивать их вбок, в свои ворота:

(Вот так должны плыть бревна “Щетью»)

Моя работа одна из самых легких на станке. Мой сорт – “сосна внутреннего рынка” т.е. идущая на продажу в СССР; а есть сосна, есть ель – экспортные, идущие из Архангельска Заграницу.

Из кошелей лес подталкивают “толкачи” – человек 8-10 – к станку.

На станке – мостики; один подвижный он сжимает бревна и их связывают проволокой – “вязальщики” – их двое, по бокам; связанный пучок в 100–150 бревен представляет из себя “плотик”, отсюда и название “Сплотка”; целую цепочку таких плотиков сцепляют и буксирный пароход тащит их в Архангельск. Вот и все.

Когда в 1 час ночи возвращаешься с работы, то как например вчера, плывешь на карбасе, (рис[унок] – так плывет лес

(нрзб); а по Сев.Двине это не допускается) вмещающем всю бригаду в 50 человек, видишь станок, освещенный электрическими лампочками (только они часто мигают, и притухают); среди темной местности, леса, берегов и воды, над которой обычно в это время поднимается «пар» – туман, беловатым слоем в [половину] метра, лампочки кажутся яркими; плывешь и вспоминаешь, что все это нужно описать тебе.

Говорят, что этот наш станок будет работать только один еще день; останутся два, стоящих на С.Двине. На один из них переведут и нас работать.

Есть разговор, что запас леса на Пинеге уже кончается, по кр[айней] мере плавающего, но остается осевший на берегах при обмелении реки, его сталкивают в воду; когда столкнут весь и сплотят кончится и сплав, говорят, что это будет к 15.IХ, кто называет другие сроки. И мы раза два ходили на «откатку» леса, т.е. на сталкивание его с берега в воду. Но эта работа «вольных» (как у нас их зовут: «вольняшек»), а не заключенных. На сплаве и откатке работает бригада вольных, в которых женщины работают наравне с мужчинами. Здешние жители, они выросли на воде, на «Заломе», они бегают по бревнам, редко проваливаются в воду.

Ты хочешь знать еще как здесь ловят рыбу. Ничего особенного я не могу тебе сообщить. Иногда на станке ловят рыбу удочкой, налавливают штук по 20 некрупной рыбы, кажется, подъязиков. Рыбаки ловят сетями: семгу – ценную экспортную рыбу, несут в руках, чтобы она сохраняла весь свой красивый вид. Часто видим, как конвойные несут купленную стерлядь – при весе 2-2,5 кгр. Она стоит здесь 6-7 руб.

Из последней открытки мамы я узнал, что ты просил ее заниматься с тобой иностранным (немецким) языком. Как я обрадовался этому!

Как вы ловили воробьев силками – читать было интересно. Но то место, где ты писал, как увидел, что ловят Ирочка и Юра,

а воробьев жалко, вероятно, у них вывихиваются ножки, и мне не хотелось бы чтобы делал ты и никто.

Спасибо за поклон (нрзб) сам кланяться им не буду, вероятно уже нет у вас. А Бэна – погладь и дай кусочек сахару от меня.

Конечно, милый, писал бы еще, да уже некогда. Передай мои поклоны знаешь кому.

Твой папа

Скажи спасибо Ирусе за шарфик – он очень греет.

№ О-31

Ирине

31.VIII.1938 г.

Моя дочка, моя Ируся,

Открытки – твою, бабушкину и мамы Нины – от 23.VIII – получил вчера (бабушкину позавчера).

Пишу тебе, чтобы поздравить с началом учебного года, с новой школой и новыми впечатлениями первых дней учебы – всегда такими полными. Желаю тебе и Юре, и Юре П. – успехов. Не сомневаюсь в том, что дела у вас пойдут как раньше хорошо и учиться будет интересно. Но как разрешился вопрос с твоим муз[ыкальным] образованием?

Я рад за тебя, за твою поездку, благодарен, скажи ей, тете Л. Хочу еще знать подробней о поездке, о Галочке и ее родных, о дяде В. и тете З[ине]. и о «Нинуле», о всем, о чем сумеешь написать. Тебе некогда – но, милая, найди для меня время, и, м.б., я еще отплачу тебе за него своим временем.

Твой папа.

№ О-32

Юре

31.VIII.38 г.

Юра, милый мой,

К посланному позавчера письму к тебе в дополнение сообщаю, что в тот день, 29.VIII, мы уже не работали больше на том станке. Половину бригады, тех, кто посильней, перевели на другой станок, а нас отправили на «откатку леса». Дело это заключается в следующем: нужно сбросить – «откатить» – с берега в р[еку] Пинегу те бревна, какие «обсохли», т.е. (просели) на берегу за обмелением реки. Такой лес теперь только и остался. Эта работа тяжелее по напряжению, но лучше многим – первое, не стоять 12 часов на месте. Приятно было вчера проехать на

буксирном пароходе километров за 16 вверх по Пинеге до места работы. День был чудесный по погоде, вернулись в (нрзб) утром (слово зачеркнуто) на грузовой автомашине.

До свидания. Пишу и поздравляю с новым учебным годом и желаю успеха. Твой папа.

В какой школе ты учишься?

№ О-33

Жене

9.IX.1938 г.

Родная моя,

Сегодня у нашей бригады (Песковатского Н.Н. ) – выходной день, были в бане. Погода все еще стоит хорошая, тепло, дождей нет, желтеют и краснеют листья берез и осин, по-прежнему выдаются своей красотой елочки и молоденькие лиственницы. С машины, проездом, видим массу опенок, видим и уток над рекой, и тетёрок над лесом, и зайчат...

Меня интересуют ответы на длинные закрытые письма: к Юре (кажется, от 31.VIII), к тебе и Ирусе (д[олжно] б[ыть] от 7.IX) и к тебе, с заявлением в Коллегию Защитников (кажется от 6.IX). со вчерашнего дня (8.IX) начинаю уверенно, но и с нетерпением ждать очередных писем или открыток от вас. Я послал открытки ребятам и маме – П.П., все в первых числах IX.38г.

Опять заговорили было о скором отъезде отсюда и опять смолкли... Если не пошлешь ни денег, ни посылки – ничего, денег я получу руб[лей] 25 зарплаты за VIII – д[олжно] б[ыть] числа 18-го. Твое письмо от 26-29.VIII – такое успокоительное – тем, что ты описываешь жизнь свою и детей – я перечитал не раз. Теперь мне не хватает одной твоей фотокарточки...

Твой муж – Евгений. Я здоров. Кланяюсь всем, начиная с бабушки Саши.

Я бы хотел, чтоб Вам было приятно получить мою открытку, а для этого необходимо, чтобы Вы были здоровы и чувствовали себя хорошо – вот этого-то я и хочу, очень хочу.

№ О-34

Киркинской А.И. (тёще)

13.IX.1938 г.

Милая бабушка Саша,

Десять дней не получаю известий из дома, грустно, но перечитал последнее Нинино письмо, бодрое, описывающее жизнь

детей, ее заботы о них, и это успокаивает. Несколько дней (5-6) и сам не писал.

Вчера промокли на работе и на обратном пути, обсушиться пока негде, в палатке за ночь даже рубашка или полотенце не высыхает, печей нет, сушилки нет. Если (зачеркнуто) сейчас пойдем на работу. Встали в 5 ч[асов] у[тра] – еще темно, вернулись вчера в 8 ч[асов] веч[ера], тоже было темно. Если намокнем сегодня – встанет вопрос – что же дальше? День отъезда отсюда, видимо, не скоро...

Если приехала к Вам Верочка, или приедет – передайте ей мой привет. Я помню, как она была у Вас на руках, а теперь...

Ваш приемный сын Евген[ий] Яб[локов].

№ О-35

Жене

14.IX.1938 г.

Родная жена, Нина,

Вчера, вернувшись с работы поздно, часов в 10,5 в[ечера], получи твоих две открытки (штемп[ель] Ряз[ани] – 8 и 10.IX). Я же вчера утром послал открытку бабушке Саше – на твое имя. Какие мои письма ты получила? Сообщай мне даты отправления моего и примерные вопросы – о чем пишу, а то я забываю за длинный перерыв в обращении писем.

Вчера был бездождный день и мы обсохли, сегодня – дождь, сейчас пойдем на работу. Она продолжится, видимо, до 1.X, но это одна из догадок, в каких мы уже ошибались. Сплав приказано кончить – 25.IX.

Из переписки других з/к стало ясно, что обжалование следует подавать прямо Верх[овному] Прокурору – а не областному... Я все жду от тебя ответа на свое письмо с приложенным к нему обращением в Колл[егию] Защитников, хотя понимаю, что там ответят отказом, т.к. «дело сдано в архив».

Милая, спасибо за все и за открытки с ободрением. Твой Евгений.

Получил ли Юра мое длинное письмо и Ю. И. П. открытки? Обними их, моих.

№ О-36

Юре

16.IX.1938 г.

Мой милый, милый мальчик.

Спасибо тебе за открыточку и за обещание «подробностей

письмом». В открытке я заметил, как ты старательно писал, заметил и то, что огорчился, написав не тот номер лагеря на адресе, что пришлось маме продолжить, потом опять ты наладил-ся – продолжил, но почерк был еще неровный, неспокойный, не так ли было? Написал хорошо.

Мы на другом месте работаем 2-й день, ходим сюда пешком – 7 км. Сейчас кончили, наша бригада раньше откатила с берега в воду бревна по заданию и поджидаем две другие – вот я и пишу карандашом, сижу на полене у костра, на берегу С.Двины, гляжу на нее и вижу за рекой постройки гор[ода] Холмогоры.

Очень рад, что год начался у тебя хорошими отметками и ты будешь такой же «отличник» очевидно, как раньше, м.б. и лучше.

И я обнимаю тебя крепко, крепко. Твой отец.

№ О-37

Ирине

17.IX. 1938 г. утро.

Хорошая моя, милая дочка, как интересно ты описала мне в своем письме (от 8.IX) свою школьную и домашнюю жизнь, спасибо за него. Я получил вечером 15-го сперва посылку, потом открытку Юры и твое письмо вместе, а 16-го утром – открытку бабушки Я[блоковой]. Передай маме и бабушке Я[блоковой] спасибо за посылку. Получил все (кроме карандаша, п[отому] ч[то] химич[еский]) и за все очень благодарю. Прочитав письма, вышел из палатки и увидел впервые северное сияние, дов[ольно] сильное – с запада на восток, в стороне Арх[ангельс]ка – т. е. на севере неба шли медленно зеленые и немного радужные столбы, вернее неполные световые цилиндры с завернутыми краями – и хотя связи не было, но как-то становилось в связь твое письмо и северное сияние, то и другое пришло одновременно.

Да, М.М. Редкина училась у меня, она хорошая студентка. По-моему, я в августе или сентябре послал тебе другое письмо, кроме того, что от 22.VIII – в одном конверте с маминым – обнимаю твою голову.

Твой папа.

№ О-39

Жене

21.IX.1938 г.

Родная моя,

Вчера отдыхали – написал тебе письмо; сегодня разбудили

нас в 4 ч[аса] у[тра], но выход на работу отложили на [пол]часа и я могу ответить кратко на твое письмо (от 13/VIII), которое получил только сейчас утром – которое так ждал.

Во первых, вполне одобряю еще раз. 1

1Д.б. первый раз писал в письме от 4/IX в конв[ерте] было два письма – 1 – тебе – 2-е штук) твои намерения по музык[альному] образ[ованию] Ируси – в школе (неразборчиво) не оставляй – пусть занимается у В.П. на дому; во вторых о Юре – по моему перейти ему в др. школу полезно (новостройку) Ирусину или ближайшую – Е.И..

Я очень доволен подтяжками и резинками – получил.

Я удовлетворен и успокоен твоим сообщением о твоем материальном положении; не знаю, где служишь; как понимать слово «командировок» Александра с Адасей? Ты пишешь об Ал[ександ]ре впервые.

Ну, милая, сейчас выведут на работу; кончаю; обнимаю. Е. Яб.

№ О-40

Жене

23.IX.1938 г.

Милый друг,

Собственно говоря, сейчас еще 22е; но поздно, пора спать; опять запоздали с возвращением с работы; вернулись после 10 ч.в[ечера]; запоздал приехать за нами буксир; туман, по реке всюду плывут бревна… Б[ольшая] медведица – была передо мной; ведь она на севере2; ручка кастрюли – на запад; только у вас она поближе к горизонту; а Полярная звезда М[алой] медведицы у нас почти над головой; пишу подробно в ответ тебе; и я на нее обращал внимание; в частности, когда видел сев[ерное] сияние, о котором писал Ирусе, …Я настроен бодрее; жду первых дней октября и опять есть надежда направления в Архангельск…

2 С крыльца ты смотришь ко мне – Е.И.

Спасибо тебе за каждое письмо; они действительно внушают мне бодрость. Что день кончился – не жалею; от него только это и требуется.

Целую тебя. Как я хочу к детям…

Осенняя (нрзб) погода нас милует; каждый день погода ра[адует]

№ О-41

Жене

23.IX.1938 г. утро.

О, моя, милая, вчера поздно, уже в постели (на нарах) получил твое письмо (от 18.IX) – хорошо ложиться спать, получив его. Я знал, что оно придет (из маминого перевода – который мне вручили тоже вчера вечером). Поблагодари маму за деньги; они вполне обеспечивают меня на случай переезда; я их не ждал, хотя накануне поднял пятачок на дороге. Этой открыткой я останусь у тебя в долгу – будет время – напишу письмо; но мне неясно, получила ли ты письмо с песенкой.

Кланяйся четверке, сидящей за одним столом – ведь я знаю и Паню. Сегодня жду открытку от Юры. Спасибо за все письма они идут аккуратно.

Твой папа Яблоков.

№ О-42

Юре

24.IX.1938 г.

Мой, милый, Юра, когда ты пишешь, «целую тебя крепко, крепко» – так я чувствую, как крепко… Так и вчера, когда вечерком, перед сном получил твою открыточку (от 19.12); письма от вас опять идут аккуратно и прибавляют мне сил в моей нелегкой жизни. Сегодня 25.IX – конец стахановского месячника – а об от’езде отсюда не слышно; даже есть догадки – разговоры, что проживем здесь еще месяц…

Приятно было прочесть, что ты «читаешь, рисуешь» за своим столиком, в своей комнате и что отметки у тебя отличные.

Передай мой поклон «художнице»; у которой учишься делать цветы.

Обнимаю тебя – твой папа.

№ П-43

Жене

27.IX.1938 г.

Нинуша милая, моя родная,

Я бы еще десяток эпитетов назвал, чтобы выразить тебе свое стремление к тебе, благодарность, но ты и так поймешь, без слов.

Сейчас получил от тебя обильную посылку; и так хорошо случилось – снова выходной день; работали немного больше

часа, возле самого лаг. пункта; вых[одной] день – всегда важное событие в нашем быту; сегодня он особенно кстати, т.к. я наметил написать тебе письмо; перечитал 4 последние письма и несколько открыток, т.к. знаю, что отчасти не отвечал на них, т.к. не хватало места и времени упомянуть о том же, о чем пишешь ты и на что так хотелось откликнуться.

Все что было в посылке, выдали полностью; всего много; ты сбилась со счету – напр[имер] у меня скопилось оч[ень] много мыла, его не истратишь в [пол]года; много открыток, конвертов – не посылай пока не попрошу. Не думай, что я мало пользуюсь мылом – нет – щетка, мыло, полотенце со мной всегда в кармане; моюсь в реке, т.к. все время около воды; правда умывальник с одним носком здесь «в Зоне» – один (на 400 чел.) и напр[имер] сегодня утром в нем не было воды; зато в промежутках между работой мойся ск[олько] хочешь… баня бывает редковато; месяц назад. Об окружающей грязи я писать подробно не буду, но она страшна и тебе невообразима; ну, авось скоро отсюда, с дачного положения, уедем в лучшие условия на зимовку. И я хочу сказать тебе, что период упадка моего настроения прошел; я опять смотрюсь бодрее; терпеливей жду перемены в нашей жизни, в ее бытовых условиях, в условиях труда, местоустройства и, наконец, пересмотра дела. Не может быть, чтобы мы остались здесь зимовать; хотя такие предположения и высказываются иногда заключенными; напр. по поводу установки печек-чугунок в палатках; их поставили; дней 10 назад в одном конце печку, а сегодня затопили другую в моем конце. Самое большее, или здесь проживем до ледостава, который наступает к Окт[ябрьскому] празднику. Вернее же и раньше закончатся сплавные работы или наше участие в них; даже есть надежда на более раннюю отправку части людей отсюда в Арх[ангельс]к; говорят составлен список, в который, по видимому, включен и я. Тогда отправка морем состоится со дня на день в течение ближайших 5-10 дней. Если мне суждено передвинуться, значит, судьба ко мне еще милостива; а получение от тебя денег и посылки вполне меня обеспечили всем необходимым. Благодарю тебя, не знаю как; и не только за материальную сторону этих присылок, а за ту сердечную заботу, которая в них чувствуется; за ту верность твоей дружбы, о которой я тебе уже писал, имел в виду все, что ты для меня делаешь и что делаешь без меня дома, для детей, для П.П...

Я тоже верю, что мы с тобой увидимся и это будет не так уж не скоро…

Я буду писать жалобу Верх[овуную] прокурору, но откладывал это до перехода на более постоянное местожительства, чтобы быть обеспеченным ответом; если же мы здесь задержимся, то напишу отсюда.

С тех пор как ты написала об источниках средств для твоего и детей наших существования, мне стало спокойно. Ты получаешь много; когда я вернусь, мы будем, вероятно, зарабатывать поровну; что ты предоставляешь и расходуешь за такую плату, что получаешь с «Художницы» – плату хорошую; благодарю Лиду; я боялся, что у ней, как в прошлом году мала нагрузка; рад и за нее и знаю, что она поможет без просьбы, даже неумеренно. Как хорошо, что вернется на время Зина; обними тогда ее от меня за ее бесконечное и бескорыстное доброделание, за нее самое; поблагодари и за подарки мне и ребятам. А Веруша была или нет? В вашем представлении ведь Веруша и ребенок, и девушка взрослая – ласковая, хорошая, и так хочется ей сказать что нибудь, чтобы ей было приятно почувствовать, что она хорошая. Молодец Нинуша К.; в ней, очевидно, окончательно произошел перелом, она окрепла, выросла и теперь ее не узнать – она действительно студентка института, поступление в который завоевала трудом учебы. Поздравь ее от меня, когда- нибудь напишу ей сам.

Ох, как много еще хочется и нужно написать.

Скажи, пожалуйста, ответила ты что-нибудь на предложение занять место ассистента быт. (нрзб) как оно было бы нам интересно. Б. Сад будет строиться новый (за Ленинскими горами), огромный, с квартирами для сотрудников… как решился бы вопрос об дальнейшем образовании детей… Ну, ничего. Если ты не (нрзб) милому Конст. Игн. М. б, не следует ли мне написать ему благодарность. Посоветуй также(?) писать ли мне Влад. Ром-чу и (нрзб)? Этот вопрос я задавал уже тебе и 3/VIII и 4/IX – но не судьба было получить на него ответ; 3/VIII я даже просил, кажется, Лиду зайти или (нрзб) в Дмитров к Вяч. Ром-чу…

Наши ребята полны школьной жизнью. – Я им напишу; потому откладываю написать тебе о них, чтобы не повторяться и не удлинять этого письма.

Утр.28.IX.

Не успел вчера кончить во время (при дневном свете, до 5 ч[асов] в[ечера]) свое письмо и вот пытаюсь закончить –

утром, в сущности ночью; в палатке темновато – т.к. освещается 2мя фонарями «лет[учая] мышь», а размер ее ты представляешь, от 6 (нрзб) до 150 человек…

Лёню благодарю за носки; как раз такие с обшивкой и были нужны; больше не посылай шерсти не покупай.

Дочку благодарю за доставку посылки к поезду и еще раз за ее шарфик – какой теплый и милый. Если ее директор (Миронов(?)) из (нрзб), то вы (ты и Ируся видели его); и он мой ученик по педтехникуму. Может быть помните, как мы ходили с (нрзб) за яблоками с (нрзб) и Ив. Ив-м; как на берегу ждали переправы (2-ой лодки), а нам навстречу пришел (уже купить яблоки) молодой человек среднего роста и я с ним разговаривал… Он, действительно, хороший человек и работник.

Твои поклоны Гр. Ал. – передаю; он все такой же бодрый, работящий…

Сентябрьск[ая] погода простояла и у нас настолько удовлетворительной, что оказалось нет оснований для опасений, которым мы поддавались; дожди шли мало; тепло и теперь еще, так что доступно (нрзб) – для выхода на целый день на работу.

Ну, кончено. Обними меня. Целую твою руку Твой муж Е.

№ П-44

Ирине

28.IX.1938 г. вечер.

Моя милая, хорошая дочка,

Ируся,

Вот я и присел писать тебе письмо – свой долг, вчера я написал маме Нине. Палатка спит; можно лампу поставить на стол и писать…

Накрапывает и стучит по полотну дождь. Это у нас часто и не в счет; сегодня утром был настоящий дождь, когда нас вывели на работу – мы копали канаву для телеграфного (или телефонного, не знаю) кабеля; пальто сразу еще на вахте – т.е. при разводе – при выходе и постройке в строй – промокло; стал намокать пиджак – но все это высохло у костра и день разгулялся; вообще сентябрь простоял лучше, чем удовлетворительный…

Летают над рекой утки, да крупные; у нас таких не бывало; покрикивают журавли; м.б. и собираются улетать, но не летят к вам пока… Зато лес раскрасился – темно-зел[еный] и желтый… видно издали, за рекой… Осень.

Мне хочется поговорить с тобой о многом; удастся кое о

чем; во первых, напиши мне, как называется учреждение, где работает мама, во вторых, как зовут «художницу», мне бы очень хотелось, чтобы ты и Юра взяли у ней уроков по 20, за зиму; чтобы это был маленький, но законченный курс рисования; если это и не легко для нее и для вас, то всегда благодаря ее пребыванию рядом с вами, легче, чем когда бы то ни было; ты и Юра – любите рисовать; приобрести «технику» для успеха необходимо; «грамотность» в рисовании так же необходима в жизни, в работе, как грамотность вообще, или в музыке, или в иностр. языке, технику рисования нужно очень ценить; нужно постичь ее, насколько только можно; помимо пользы и – удовольствие тебе знакомое. Вероятно, ты (или может быть) – будешь естественницей(?), а при этой специальности рисование весьма необходимо…

Почему (Зачем) она срисовала пейзаж нашей картины; хочет использовать для декорации или так, он ей понравился? И как рисовала – карандашом в альбом? Или красками…

Я рад, что у тебя «своя» (быв[шая] моя) комната; знаю, как в ней расположены вещи – мама писала; если переставите на зиму – напиши как…

В папке бумаг, лежавших у меня на столе, находилась моя рукопись – статья, напечатанная на машинке «о растительности парков (нрзб) края». Если не трудно найди ее; тогда напиши мне; может быть я попрошу тебя послать ее в Бот[анический] Сад Ак. наук – через Конст. Игн. М... Статья годится бот. саду, т.к. в ней описан парк в «Ерлике» Скопинского района; из этого парка бот. сад мог бы взять многое для пересадки к себе; а то Сад может и не знать об этом.

Дождь стучит вовсю…

Я написал маме свои предположения, что вашего нового директора мы видели в Новоселках… Он хороший, если это тот, как я предполагаю, и мой ученик по педтехникуму.

Географа А.П.Г. я знаю с той же неважной стороны, что бросилась и вам в глаза; делать нечего; география все таки вещь хорошая. Учи; не пожалеешь, сумей читать геогр. хрестоматии – достань в библиотеке; м.б. найдешь след[ующих] авторов:

1 – Носилова (мал, тонкая); 2 – Нечаева «На суше и на море»; 3) Круберт, Григорьева «География (несколько толстых книг), или другие более новые издания…

Учителя в начале года не могут ставить «отлично»; сколько же они будут ставить потом?, когда постепенно убедятся в

успехах учеников; итак что первыми отметками и должна быть «хор»…

Что разучиваешь по музыке, у В.Н.? Кланяйся ей…

Еще мне интересно, как ты находишь сочинение Юры «мое детство»…

Пиши еще про всех зверей…

Поклонись Наташе К.; зайди к бабушке П.П. обними ее от меня; у меня есть ее хорошая прошлогодняя карточка; кто и где ее снимал?

А когда приедет Верочка, потом Зина, ты мне напишешь подробно?

Приласкай маму Нину и моего сына Юру и будь с ним почаще ласкова – это моя просьба – твоего папы.

До свидания, родная, дочка моя.

№ О-45

Юре

29.IX.1938 г. вечер.

Мой сын, мой Юра – открыточку твою получил; письма буду ждать. Вчера в письме спрашивал у Ируси о твоем сочинении, а сегодня узнал от тебя, что оно написано успешно, но все таки мне хочется знать и о чем, и о том, какая у тебя вышла стенгазета – побольше, как говорится, «поконкретней» – с примерами… Я уполномочиваю тебя приветствовать от меня по приезде: тетю Лиду, (нрзб) и Зину. Поклонись от меня Лене и бабушке Саше.

Милый мой – обнимаю тебя крепко – твой папа.

Держи в исправности и наготове противогаз.

№ О-46

Жене

2.X.1938 г.

Октябрь. Не казалось, что проживем здесь столько, но, видимо, впереди еще месяц… Погода вп[рочем] удовлетворительная; сегодня – теплый день. Жду твоего письма (от 25), (нрзб) – на проверке – решил черкнуть открытку (послал две – Ю. и баб. Я. – 30го) У меня просьба – пошли 3,4 четверка (по 65 к) с бумагой (донец), пуговиц – дюж[ину] для брюк и [пол]д[есятка] для пиджака – и больше ничего – но с обратным уведомлением о получении. Такая – дешева и не испортится.твой муж – Евгений.

И дай знать, где Я.

№ П-47

Ирине

5.X.1938 г. вечер.

Моя милая девочка, моя дочка, моя Ируся,

Сегодня мы рано выполнили свою норму работы – копали канаву для кабеля – рано вернулись и я могу написать тебе.

Твое письмо (от 30.IX) я получил вчера вечером; я заснул было; встал, прочел и понял, как хороша ваша новая школа… А парты в ней какого цвета? Я читал, в Москве их красят в светлый тон; одна доска на стене остается черной… вот это хорошо.

Придя с работы, я написал впервые жалобу Верховному прокурору СССР на приговор обо мне. Прежде чем посылать перечту, м.б. перепишу его…

Перечел твое письмо. Спасибо за него, милая. Ты просишь писать почаще; но я тебе пишу чаще, чем ты мне; но, мне кажется, ты садясь за письмо ко мне, не перечитываешь моего, хотя бы последнего письма; я думаю так потому, что не вижу в твоих письмах ответных замечаний по поводу написанного мной; я, напр[имер], так и не знаю, прочла ли ты песенку, которую я вписал в письмо к тебе… и т[ому] под[обное].

Совсем недавно, д[олжно] б[ыть] дня три назад я послал тебе открыточку…

Твое письмо дошло хорошо – быстро – (30.IX – 4.X); а я ждал и жду от мамы Нины; она обещала послать его 25.IX, но его нет; я даже обратился к начальнику, проверяющему письма, нет ли маминого письма? Говорит: «нет; мы не задерживаем»; Значит, мамочке так некогда, что она не успевает написать мне; я понимаю; но мне от этого грустно и за нее и за себя. Ты помогай ей; хоть немного…

Два дня – по утрам мороз; а день потом ясный, хороший. Землю сверху не брала лопата; промерзла на 3-5 см.

В общем, погода у вас и у нас похожая – хорошая; у нас – посырей и похолодней… Лес разукрасился; кроме основных: темно-зеленого у хвойных, в светло-желтый у берез, есть красный тон… Журавли и гуси выстроились вчера и полетели, д[олжно] б[ыть] к Вам; а утки еще летают взад и вперед.., большие, белые пароходы аккуратно совершают рейсы по Двине… буксирники возятся с лесом, (нрзб) возле лаг-пункта и станков (механических, сплоточных, запахи). М.б. и мы в половине месяца куда нибудь поедем… Я думаю, вам неприятно читать мои предположения по этому поводу, исключающие одно другое и

противоречащие друг другу; зато это верно характеризует наше незнание своего ближайшего будущего; и так всегда…

Чтобы продолжить и пополнить тебе географическую характеристику нашего местопребывания, сообщу, что здешние жители – преимущественно, блондины; не красивы – черты лица не правильные; говорят, как французы, с ударением на последнем слоге; чтобы понять, как это выходит, произнеси: «не хочeт» – но растяни «е» в два «де»; или прибавляют – сзади «то»; получается так «пусть придедeт-то»… все произносят на «О» и это «то», как «тоо» получается – приятно-певуче…

Ты, конечно, расскажешь мое письмо П.[П.], Юре, бабушке Я., тете Лиде… и передашь им мой приветственный поклон; обнимешь маму и Юрика Я.

Твой папа, Яблоков Е.

И ты пиши, несмотря на возможность моего переезда; жалко письма – пиши открыточки.

№ П-48

Жене

6.X.1938 г. ночь.

Нина, милая моя, как я рад, что получил, наконец, твое письмо от 25.IX; и одновременно открытку от 29-ого. Теперь я спокоен; буду другой раз ждать терпеливее. Тем более что приближается окончание сплавных работ, возможен скорый переезд наш на новое местожительства и неминуемый перерыв в регулярном получении писем…

Всю перечисленную тобой (по календарю) почту я получил; и обе посылки – от 9 и 21.IX и (нрзб) от 19.IX. Масло дошло хорошо – ем с кашей; сыр – cъел; сейчас съел последнее яблоко и то больше для того, чтобы вспомнить тебя; а концентраты – так еще и не попробовал; начал 2-ую бoльшую коробку пит[ательной] смеси; пью какао с молоком сгущ[еным], почти каждый день, и т.д. всего не перечислить; вспоминаю твою булочку; чтобы ты знала полностью, как я питаюсь – опишу. Сегодняшний стол: в 5 ч[ас] у[тра] – «завтрак» – 1-суп с рыбой (но почти без рыбы), 2-е чечевица; добавление свое – чай (твой), с сахаром и хлебом; которого я получаю каждый день 1 кг и съедаю за день, гл[авным] обр[азом] на работе, с чесноком, иногда с луком и кусочками сахара; таких закусок среди рабдня – перерывы – делаю две, – беру ок[оло] п[оловины] бу[тылки] чаю, чтобы не пить сырой воды; «обед» (или ужин)

наступает в 5 ч[асов] веч[ера]. – состоит из щей же, чечевицы и макарон; стол у нас однообразен; раньше вместо щей мы ели десятки дней суп из круп («сечка») и кашу (из них же); после обеда сразу или позднее пью или какао или чай с пит[ательной] смесью и с сухарями. Как видишь, бываю сыт, хотя распорядок, время принятия пищи здесь – своеобразный; ешь, когда не хочется – утром; а кто не берет с собой еды на работу, с нетерпением ждут обед после нее. Я сыт вполне; чеснок обеспечивает здоровье; цинга забрала было многих; но в общем с ней справились; не болел я и другой болезнью, распространившейся было быстро и сильно – это – «куриной слепотой»; при наступлении сумерек, люди переставали видеть; интересно, что оказалось, она излечивается легко, принятием рыбьего жира в течении всего 2-3-х дней; все это какие-то местные явления.

Твои письма внушают мне бодрость, прибавляют смысла в жизни… прежде всего, фактическим описанием течения вашей жизни… она идет не плохо; не без трудностей; хорошо, что Ируся перешла на первую смену и теперь ты видишься с ней больше… Я понимаю, какое это изменение к лучшему… Дороги для меня и твои ободряющие слова; хорошо и то, что мы, видимо, в одно и то же время думаем с тобой об одном и том же, и одинаково; хорошо и залог хорошего. Это совпадение мыслей, тем более заметное, что письма все время обходятся… когда-нибудь я вернусь и мы переедем в другой город…

Вчера я написал письмо и послал на имя дочки-Ируси. Сообщенное ей заявление Верх. прокурору сейчас перечел, кое что исправил и д[олжно] б[ыть] через день – два, если удастся переписать, подам на пересылку начальству Уч[аст]ка. Заявление об использовании по специальности я уже подал два и сообщил о них тебе. И здесь есть 2-3 случая успеха таких заявлений и использовавшие по специальности в Архангельске. Все дело теперь в переезде – когда, куда и что там для меня будет… Поэтому же я не могу написать ничего иного о своих потребностях, о посылках, кроме того что писал; ты все делаешь верно.

Еще раз и не раз благодарю Люду за помощь и детям и тебе; жду приятного для вас дня вашего свидания с Верой и Зиной… Передай, если нужно, мой привет Анне Ивановне. и Ольге Васильевне; м.б. даже Вере Мих[айловне] и Кл[авдии] Мих[айловне].

Хорошая моя, жена милая, желаю тебе сил, умеренности в работе, о чем писал сейчас и Ирусе, ласково целую тебя – твой Евг.

№ О-49

Жене

9.X.1938 г. утро.

Милая моя, Нина,

вчера получил 3 открытки – твои от 2 и 5 и Ирусину; в [половине] от них повеяло, как-то особенной бодростью и состояние передалось мне – писать некогда; не могу еще переписать обжалование Верх. прокурору; это можно сделать, как и написав письмо, только встав среди ночи; а я сегодня проспал ее.

Пробудем здесь еще минимум дней пять; может быть десять; или больше – одна неизвестность…

Обнимаю тебя – Муж твой по-прежнему.

Надеюсь сегодня написать вам всем письма.

№ О-50

Юре

11.X.1938 г.

Мой милый Юра, мне очень стыдно... Я перепутал даты – вместо 7-го – 17-е, к нему и писал вчера, сегодня ночью тебе поздравительное письмо... Прости меня, если вообще прощать можно и имеет смысл. Видимо, не имеет... Получил твое письмо только сейчас, когда писал Ирине, а письмо тебе уже было опущено в ящик...

Рисунок твой (Бэки и мышки) мне очень понравился, Бэки даже похожа. Рисунок напомнил книжные рассказы с иллюстрациями Сетон-Томпсона...

Также на полях...

Спасибо тебе и за описание домашних картинок... Отпало и основание тому, что я написал маленький упрек, что не пишешь обещанного письма. Тем стыднее мне. Как мне неприятно от себя. И приятно, что прочитываю твое письмо.

Твой папа.

Спасибо маме за приписку в твоем письме. А Ирусе за то, что сказала.

№ П-51

Юре

10,11. X 1938 г. ночь.

Мой милый сын, мой большой Юра, пишу с надеждой, что письмо не залежится и пройдет ко дню годовщины твоего

рождения, когда ты впервые посмотрел и закричал, как полагается…

Еще летом первого года твоей жизни ты продолжал кричать; на вид был слабенький и мама Нина на тебя мало надеялась… Тогда мы жили в Давыдовке, в д. Воробьева (расписные наличники окон). Я увидел, что ты хотя и кричишь, но висишь на руках, ухватившись за кроватку; я сказал маме: «что из тебя выйдет толк», хотя нрав у тебя будет едва ли спокойный.

Двенадцать лет! Это уже много; начинается сознательная жизнь, которая вполне разовьется в следующие 12 лет, а когда будет тебе 24 года, начнешь думать, что «жизнь уже прожита и ничего не сделано»; так кажется почти всем… Так, – надо сделать прежде всего: научиться – пройти школы: низшую, среднюю и высшую; не мечтать; а исполнять задуманное; но необходимое, а не выдуманное…

Вот, я и желаю тебе, мой мальчик милый, успеха в следующие 12 лет в том, что перечислил: в науках, в осознании и прочувствовании жизни, в исполнении, (уменья исполнять необходимое)… Пожалуй, я написал мудрено и скучно; тогда… прочти несколько раз…

Я соскучился по твоим письмам; ты как Онегин, «хотел писать; но труд упорный ему был в тягость; ничего не вышло из пера его» – хотел ты мне написать и не собрался… (правда, Онегин собирался «писать» не письмо, а сделаться «писателем»…)

Сегодня мы опять были за Н. Паленгой, что за 17 км отсюда, по р. Пинеге; ехали туда на буксирчике «Резвом». Работали над «откаткой древесины», т.е. скатывали в воду бревна осевшие на берегу.

Первый раз пошел снег и шел целый день; мы там обедали, на воздухе; шел снег и во время обеда. В сумерки пошли обратно к остановке парохода; но он запоздал и мы больше часа сидели у костра, на берегу Пинеги, у с.Н. Паленга – 50 человек, людей под охраной трех конвоиров; кругом было темно; светились окна и костры. Пришел пароход, но не наш любимец «Резвый» а «Соперник». «Резвый» оправдывает вполне свое название, ходит очень быстро, прямо по бревнам, которыми местами сплошь покрыта река. А «Соперник» не осилил бревен, и мы задержались на [пол]часа при переезде в С. Двину; еще больше озябли; бранились на него… п[отому] ч[то] пришлось сделать крюк выбирая открытую воду… приехал в 10.40 ч.в; а встали утром в 5 ч., темно…

Я думаю, тебе все это кажется очень интересным, заманчивым; ты сам был бы не прочь так попутешествовать «по новым местам»… А мне… я не научился еще ценить это для себя; что-то мешает: – неволя; и только, когда, сидя например у костра, думаю я о том, что эта картина была бы интересна тебе, она интересует и меня.

Ну, мой милый, если письмо придет в самый день рождения, то поздравляю и Ирусю, и маму и бабушек Я. и С., и тетю Лиду – с хорошим братом, внуком, сыном, племянником… Будь хорош; я надеюсь на тебя… Обнимаю тебя крепко, крепко.

Твой папа Женя.

№ П-52

Ирине

10-11.X.1938 г. ночь.

Ируся, моя хорошая, милая,

Нет, я заметил, что ты регулярно – по выходным дням – пишешь мне… это тоже признак того, что ты, как говорят, очень выросла… Хорошая моя.

Я очень, очень рад, что дошли мои «бандероли» с засушенными растениями; мне интересно, по сколько за них пришлось заплатить? По 40к.? Больше или меньше?

Я так мало надеялся на пересылку их, что не сообщал о них и не спрашивал, дошли ли; чтобы не огорчать, (затерто) На них не было даже «обратного адреса», – признака отправки из лагерпункта; ведь это для писем с воли необязательно писать его, а нам нужно; все же здесь поступили правильно.

Но, ты не так меня поняла: засушенную будру не оживишь; я писал, чтобы ты выкопала кустик ее; ее ведь везде найдешь; а культивируя ее в подвешенной баночке, ты получила бы из нее кустик, какой я встретил впервые благодаря тому, что рос он на обрыве, как «подвешенный», и имел он декоративный вид, т.к. плети (ползучие побеги) его свисали, не имея возможности укорениться; это можно проделать и теперь и позже, на зиму, принеся ее в комнату; а на гербарном образчике видны свисающие побеги – поэтому я ее и засушил и послал тебе. Кстати, называется она «будра плющевидная»; не только этот, но любой экземпляр этого вида glechorina hederacca (Hedera = плющ)…

Посылаю тебе еще одно растеньице. Названия его не знаю. Оно растет на бонах (плавучих панелях, станковой сортировки). Когда сорвал я его, вспомнил и пожалел, что не научил

тебя пользоваться определениями; вероятно, я сделал бы это нынешним летом; а придется м.б. следующим; м.б. позднее. А то бы ты определила его и написала бы мне название…

Буду ждать и газету «Столичное Знамя» с твоим портретом; едва ли газетный отпечаток будет хорош; а снимок, вероятно, хороший; так ты узнай, кто снимал, у кого негатив и он отпечатает тебе (а м.б. и мне?) за плату оттиски на фотобумаге… Узнать можно или в типографии или в редакции…

Скажи маме, что вчера (10.Х) я сдал «воспитателю» свою жалобу Верховному прокурору. Ночью переписывал ее, засиделся и позже не исполнил обещания написать маме. Попробую копию прислать маме.

11.X.38 г. утро.

Мы пока не вызваны на работу; б.м. даже окажется, что сегодня выходной день; да и завтра, кажется, поведут в баню. Другие бригады со вчерашнего дня начали мыть, подвергать санитарной обработке; это признаки сборов в отъезд; как будто наше пребывание здесь заканчивается…

Когда-то и где я получу твое следующее письмо; но ты не прекращай писать по старому адресу, как я уже просил тебя…

На всякий случай я опишу тебе два пункта из здешних краев: во первых – существующий город Молотовск; название ему только летом; возник он в виде поселка у строящегося Судостроительного завода им. Молотова; ! – (поднесли письмо от Юры)! – года 2-3 назад находится, кажется, в 4-5 клм. от Архангельска, к северу; я кажется тебе уже писал о нем; там находился участок №2 – Арханг[ельской] испр[авительной] труд[овой] колонии; – во вторых, вверх по Пинеге находится Кулойлаг; кажется далеко; есть приток Пинеги – Кулой; этот лагерь (или лагеря) находятся в ведении ГУЛага (Гл. Управления Лагерями НКВД), а не в ведении Архангельска. Поселок «Печки», где мы временно останавливались, является пересыльным пунктом Кулойлага; говорят, что в Кулойлаге заключенные занимаются главным образом лесоповалом; но есть там и лесопильный завод… Значит, если нас, группами может быть, пошлют недалеко, то вот в такие места…

Не знаем; узнаем, вероятно, только на пароходе, и то лишь направление…

Что буду знать – постараюсь сообщить открыткой (кстати у меня их оч. много; и конвертов; но бумага на исходе).

Как-то ехали мы на пароходе в Пинегу; и наблюдали редкую

сценку; я все забывал описать ее для тебя с Юрой; на крутой берег, от воды взбегал зайчишка; д[олжно] б[ыть] ходил напиться; вдруг, над ним появилась сова и видно было, как спускала ноги с когтями, махала крыльями над самым зайчиком; он заметил ее; поднялся на задние лапки и махал, отмахивался от нее передними; конец был бы плохой; но свистнул пароход; д[олжно] б[ыть] нарочно, чтобы ее испугать, и она испуганно улетела в сторону, а зайчик вверх по косогору… Все это произошло в минуту; описывать долго. А еще говорят «скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается». Значит, бывает и наоборот.

До свидания, моя милая дочка, милая моя.

№ П-53

Жене

11-12.X.1938 г. ночь

Нина, милая, жена моя,

каждое из последних писем и открыток, включая детские, как то особенно ободряюще и успокаивающе действовали на меня; и приходили они регулярно, не позже как через день одно от другого. Спасибо вам за это. Вчера опустил в почт. ящик лагеря письмо и открытку Юре и письмо Ирине. Мне грустно так, что я обидел Юру, послав письмо ему с опозданием на 10 дней, хотя помнил об этом письме за месяц…

Затуманилась моя память, всегда была плохая на даты; поэтому ты перечисли как-нибудь в письме те даты, которые у нас в семье отмечаются…

Неожиданно сегодня получил от тебя переводом 40 рублей; благодарю тебя; понимаю, как нелегко их выделять из бюджета; прислала же ты их кстати – предстоит переход; на всякий случай иметь деньги стоит; а зарплату за сентябрь могут и не выдать еще; хоть все надеются на ее выдачу нынче-завтра… Все признаки и разговоры говорят за переезд отсюда дня через 3-4, в высказываемых предположениях о том, куда нас двинут, всех или не всех, чаще всего упоминают Архангельск и Кулойлаг (через «Печки»).

Осень стояла сухая; сегодня мороз; мы отдохнули, т.к. назначения на работу не было для нашей бригады; и очень кстати; т.к. вчера работали за 17 клм, устали; поздно вернулись; что-то задержался пароход; об этом я уже написал Юре. Сегодня вечером

я впервые надел валенки; тепло в них; и шапку. Вообще, одет я тепло, особ[енно] сравнительно с большинством; некоторые – очень легко не по погоде; но простуд мало: только многие кашляют, да и то от части от куренья; сейчас ночь, в палатке кашель непрерывный…

Так же исключительно то внимание, которое выпадает на мою долю от тебя и всех вас – в виде писем, посылок и переводов; таких людей и их семей – 2-3% к здешнему составу з/к, объясняется это, вероятно, тем, что сидят в большинстве по 162 и 35 статьях (бытовые).

Я сдал в отправку свое заявление верховному прокурору СССР. Насколько мне известно, порядок такой: заявление пересылается в управление (штаб) Арханг. ИТК, там пробывает долго, почему-то, не меньше месяца; оттуда идет по назначению, а составитель заявления получает уведомление, что заявление его направлено, куда следует; иногда через месяца два или более приходит другое извещение, что заявление перенаправлено, ну, например, из одной прокуратуры в другую… Так и я ждать буду и этих извещений, а м.б. ответа более определенного месяца через четыре, так примерно к годовщине ареста – 10.I.39… а потом буду перестраивать все семейные даты, относя к ним свои надежды, как относил я несбывшиеся надежды на освобождение, когда сидел во внутренней тюрьме НКВД в этом году. Тогда я был так близко от вас, через несколько улиц, и так далеко; теперь – дальше по расстоянию, но ближе, хоть бы потому, что мы имеем маленькую возможность письмами разговаривать друг с другом… И за то спасибо; как нужны эти письма…

Меня очень тронула фраза Ириночки, приведенная Юрой в письме ко мне, – «Жаль, что папины письма кончились», милая дочка; и у сына есть чуткость… Хороши наши (вымарка) дети. В Ирусиных письмах заметна обстоятельность, подробность исчерпывающих описаний; манера так сказать гончаровского образца, немного медлительная, растянутая, но обстоятельно передающая и картину, переживания… У Юрия склонность – к эпизодическому описанию; пожалуй, как и у меня… Да, растут; и растут быстро; и если я запоздаю приехать…1

1На полях: М.б. есть возможность начать учиться Юре игре на пианино? а то дальше будет все ближе к поздно… хорошо бы ему постичь хоть дилетантскую игру, чтобы лучше понимать музыку.

11.X.38 г. день.

С утра ходили в баню; сперва стриглись; я опять без бороды и усов; говорят: помолодел до неузнаваемости… Я все еще выгляжу, д[олжно] б[ыть], моложе своих лет… Вчера вечером были собрания по бригадам; обсуждалось значительное обращение о стахановском завершении сплава. Говорили, что лесоматериалов для сплава осталось тысяч шестьдесят кубометров, т.е. дней на 5-6 работы; видимо, числа 16-го нас или часть из нас, здесь не будет; а вскоре выбудут и остальные…

Ты правильно сделаешь, если воздержишься посылать мне посылку, я с трудом довезу то, что имею; да и не нуждаюсь ни в чем; одеяло было нужно; но хорошо, что его не было в той грязи, в какой пришлось жить; вероятно и постель и одеяло будут отдельные в том лагере, куда бы нас не отвезли. Со вчерашнего дня стал носить черные брюки (от костюма); старые изорвались в клочья; так и ходил; починка действовала на день; да и чинить было некогда и темно; изнашивается и пиджак; вероятно выдадут ватную «фуфайку» как здесь называют, когда прибудем в другое место; Здесь выдавали, но не всем; а я не добивался и не просил даже, обходился; и так я одет лучше многих, многих. Хорошо греет Ирусин шарфик. Зинину фуфайку еще не носил, белье рвется, но поддается починке; пока не нужно; казенного же еще тоже не брал. Пишу подробно, чтобы ты не беспокоилась; и чулки шерст[яные] мне не нужны; есть.

Я писал про присылку табаку; но кажется их с обратным уведомлением «не бывает»; тогда не трудись или зашли таким же письмом; узнай на почте… Денег из Котласа я не затребовал больше; отложил до переезда; м.б. еще придется ехать через Котлас; а если в Архангельск – то уж напишу оттуда.

Я думаю, что это письмо придет уже при Зине; тогда пусть она узнает о моей благодарности; ее подарок будет мне постоянно напоминать ее, ее добрую, деятельную натуру. И Лиде скажи еще не раз, что я хорошо представляю, как хорошо, как охотно она заботится о наших детях, как думает часто о том, чтобы сделать им приятное, или нужное, как своим. – Да, в дружбу родных – верить можно… А как это дорого, когда веры остается мало в людей…

Я бы хотел, чтобы встретились у вас Зина и Верушка милая. Когда представляешь такие встречи, то становится приятно, и даже не завидуешь; так часто это представляется о хорошем.72

Ну, кончено. Писал бы еще, но неловко удлинять и без того длинное письмо.

Давно не писал маме П.П.; передай сама ей мой привет. И бабушке Саше; Лёне; Юре П. и Оле.

Обними меня, родная

Евген[ий] – твой муж.

№ О-54

Жене

14-15 .X.1938 г. ночь.

Милая моя Нина, после двух нерабочих дней 11 и 12, о которых я писал тебе в письме и под которые написал письма Ю., И. и тебе, работали по-прежнему, будет ли работа завтра – не знаем, т. к. чувствуется ее иссякание. Когда и куда поедем знаем так же мало, как и раньше. И кто куда? Видимо, ждут распоряжений не из Архангельска, из Москвы...

От моего заявления Верх[овному] Прокурору у меня остался черновик, но не копия, ее я не успел сделать. Переписывая ночью, я несколько изменил редакцию черновика, а по памяти, оказалось, не могу точно восстановить. Поэтому приходится отказаться от намерения послать копию тебе, да и нужды деловой в этом нет, пожалуй. А если хочешь знать точную формулировку приговора, тут вот она «быв[ший] член ПСР», «за участие в к[онтр] р[еволюционной] организации» «к 8 г[одам] в испр[авительно]-труд[овом] лагере». Очень кратко, очень мало связи со следствием, да, собственно говоря, его и не было. С одной стороны, тем более тяжело, с другой – тем более оснований ждать, что всё тяжелое минует, как тяжкий сон, и ты окажешься права – мы скоро увидимся...

Сегодня получил зарплату за IX– 47 р[ублей].

Целую тебя, а (нрзб) руки и голову. [Твой] Евгений.

№ О-55

Жене

18.19.X.1938 г.

Моя милая Нина, сегодня, даже сейчас, отбыла первая сотня заключенных (нрзб) – в направлении, как говорят, на Усть-Вымь (не (нрзб) отсюда – Котласа); это пересылочный пункт в Усть-Печеринском(?) лагере – в частности на Чибию(?). За сегодняшний день собрана вторая сотня; (нрзб) сан-обработка – состоит исключительно из «бытовиков» (нет политзаключен-

ных в ней или, как здесь называет «58й статьи»), думают, что она уходит завтра в Архангельск. Завтра и послезавтра, видимо не позже, отберут и отправят остальных, т.е. и меня д[олжно] б[ыть] также в одном из этих двух направлений, кажется, (нрзб) о лагерях Кулая(?) – (Култлаг) – отп[равят] и не вполне(?).

До Усть Выми(?) – на пароходе – меньше(?) двух суток; там – суток трое или, потом до того или другого из Усть-Печерских лагерей – дней 10; итого 15; значит письмо к тебе напишу примерно(?) через месяц. Считай и т.д. Значит, не беспокойся, (нрзб) будет закрыт перерыв в письмах.

Твой муж – Евг.

Посылку еще не выдали

Обними меня с пожеланиями твоими.

№ О-56

Жене

17-18.X.1938 г.

Моя милая,

хотел тебе писать еще вчера, но ждал посылки, о которой ты сообщила, она пришла сегодня, находится на вахте, но выдать обещали завтра утром... Дело в том, что лагпункт сегодня занят – собирается первая сотня (немного больше ста человек) на этап, наконец настал момент отправки, хотя его ждали, но показалось – неожиданно... Я в первую сотню не попал. Куда едут, конечно, не знаем... Завтра, очевидно, будет набираться другая сотня, а дальше возможен перерыв на немного дней... Принцип отбора совершенно не ясен, глядя на состав отобранных в первую сотню.

Вчера и сегодня похоже на зиму, после нескольких осенних дней (с 12-го) вчера пошел снег, стали смерзаться льдом бревна у берега...

Вот и все пока, буду писать. Муж твой родной.

Мои открытки от 14.X посланы (нрзб).

№ О-57

Юре

20.X.1938 г.

Милый мой Юрочка,

Жду от тебя письмеца в ответ на запоздалый свой привет тебе к 17-му вместо 7-го. Еще раз, прости меня. Спасибо тебе с Ирусей за шоколад, (нрзб) праздничный, спасибо, милый, мне

не нужно так много, а маленький кусочек, чтобы почувствовать вас...

Не пишу сейчас тебе полного письма, п[отому] ч[то] мои письма к Ирусе относятся наполовину и к тебе... Я не написал ей, что на конверте письма от нее (нрзб) интересная марка. Я помню, когда я был школьником и собирал марки, некоторые из нас собирали иностр[анные] марки вместе с конвертами, это тоже интересно и красиво выглядит конверт заграничного письма с иностр. (нрзб), иногда многими (нрзб).

Обнимаю тебя, мой милый.

№ П-58

Ирине

20.Х.1938 г.

Милая Irene (meine liebe).

Но это звучит отчужденно, поэтому еще – моя милая дочка, моя Ируся,

Я как-то не собирался писать тебе сегодня; писал маме; но пришло твое «очередное» письмо и, как на него не ответить! У тебя стал такой четкий почерк; еще не взрослого человека; еще изменится; пусть к лучшему; береги его четкость; вспоминается и другая ясность и определенность, выделил логичность твоего ответа в письменной работе по геометрии, который отметила преподавательница, как мне сообщила мама и очень обрадовала меня. Меня вообще радуют твои успешные учебные и музыкальные занятия, и то, что тебе нравятся «точные» науки – физика, химия, математика…

Что вы с Верочкой поговорили об них?

Вот теперь ты ответила на все мои вопросы; и я «все» знаю… И хочу знать еще; теперь я не только хочу, но и уверен, что ты мне будешь писать; ты стала такой аккуратной и регулярно пишешь; так складывается взрослый человек, да еще хорошего порядка. Мне кажется мы допишемся с тобой до того, что станем очень дружными, несмотря на растояние и разлуку… и разницу в возрасте; тем более последняя уменьшается, ты растешь… быстрее, чем я старею. Верочка вон приписала мне, что «состарилась»; об этом же я писал Юрику…

Как же это вы не вспоминали такие названия, как «акация, арбуз, апельсинное дерево, азалея…» (кстати, пишется «алоэ»)…

Где была Верочка на практике? Ты не написала; пришлось сделать предположение, что на Юж. Урале (заезд к вам, «ста-

ратели» «хомяки»); или в др. месте? Ты, конечно, еще припишешь мне про Верочку и про дни ее пребывания у вас…

Значит, Мария Михайловна находит нашу картину хорошей, если скопировала ее?.. вот мне кажется, на копировании легко учиться и тебе; цель – простая, ясная; и технику постичь ради нее нужно…

Но, видимо, у Марии Мих-ы да и у тебя не будет времени… Как мне хочется посмотреть что и как срисовывает наш, мой Юрик!.. Спасибо тебе, что ты хоть одну фразу из его сочинения но процитировала мне; уже это дает некоторое представление о том, как он пишет и что вам нравится.

Знаешь, мне как то, на днях, пришла мысль предложить тебе и Юре составить разсказ по тому описанию о нападении совы на зайца, которое я поместил в письме к тебе.

Давайте втроем: Ты, Юра и я, напишем по разсказу, пошлем в редакцию «Юного Натуралиста» – м.б. он чей-нибудь примет или, наверно, пришлет отзывы; это будет – наш конкурс, а редакция – жюри.

Делать это стоит при условии, если этот эпизод произвел на вас впечатление. Силы и способности к написанию рассказа у нас разные: у вас больше чувства и воображения, конкретных представлений об обстановке, движениях; у меня их меньше, но больше опыта; посмотрим, что понравится редакции; срок написания – конец зимних каникул; хотите – более ранний; может быть и мой разсказ тогда разрешат переслать вам (не в редакцию).

Среди моих книг, кажется, в кухне, или в книжном шкафу, есть книги: «Занимательная физика», Перельмана и «Опыты по химии»; д[олжно] б[ыть] есть книга Лассар-Кока – «Химия обыденной жизни»; попробуй, почитать, если найдется книга и время.

Вот и я кончаю письмо, поклон – «четверочке» шлю; значит, и тебе еще раз; Юре моему и Юре П.; Бабушке Я. и бабушке С.; Лиде и Лене. Будешь писать Верочке – ей и Ниночке – студенткам.

Твой папа Яблоков.

№ П-59

Жене

20.X.1938 г.

Милая моя Нина, мой друг, моя жена.

Зима настала. Два хороших зимних дня. Пинега вот вот замерзнет. Двина позднее.

Сегодня снимают пристань – пароходное сообщение кончается. Зима и кто-то сделали свое дело. Половину з/к нашего лагпункта отправили в этап; а мы не успели уехать… По-видимому, как-нибудь, завтра или позднее нас переправят; как? м.б., на теплой барже буксиром, тогда в Архангельск; или иначе… Но теперь получается, что Архангельск будет для нас, может быть, только пересылочным пунктом, а не местом зимовки. Неопределенность моего положения увеличилась. Я не знаю, м.б. мне не следовало писать тебе этих и прежних неопределенных догадок, в них мало толку; но другого у нас не бывает; ты так к ним и относись; как к недостоверностям.

Только с места, куда переведут будет точное и определенное сообщение «что прибыли»; но и то, не будет известно, надолго-ли. Да, здесь было хорошо в том отношении, что можно было довольно часто писать и уведомлять о себе; как-то будет дальше? 1) Водный путь на Ут-Печеру кончился; но д[олжно] б[ыть] возможен окружный по жел. дороге; 2) ближе всего Кулой-лаг; с ним сообщение пешком и для вещей автомашина; 3) в Архангельске возможно размещение в трех точках-участках… Или временно там, а потом этап куда-то.

Не беспокойся; я одет: в валенках, с наколенниками, в двух брюках, одни ватные; в своих фуфайке, жилете и пиджаке, в моем полупальто с мех. воротником, в мех. шапке; есть рукавицы. Не как у большинства: оч[ень] многие одеты сл[ишком] легко для зимы; валенок не выдавали; самое теплое – это ватная «фуфайка», как здесь называют, но не у всех; не хватает…

Мне все еще не удалось получить твою последнюю посылку; хотя она лежит здесь уже три дня, сегодня настал четвертый. Зато вчера вечером получил твое письмо от 12.Х. и открытку от мамы от 13.Х. Спасибо за них. Спасибо Верочке за милую приписку; она, конечно, пробыла у вас недолго – день-два? И оживила своим пребыванием, своей молодостью и здоровьем, своим милым характером и отношением к вам – эти дня…3.

Передай Кате и Олегу мое выражение удовольствия, что заболевание Олега кончилось благополучно; и только поучительно для него и для других… для Юры.

О том, где ты работаешь – узнал впервые из этого письма; Ируся не писала; правда, письма обходятся и очень часто получаешь ответ раньше, чем дошел мой или твой вопрос; я замечал это уже несколько раз. Работа в консультации дело не плохое, не безинтересное для тебя; состоишь в Союзе МедСанТруда

тоже по своей прежней специальности – все это ладно; но еще раз повторяю вопрос о головных болях; напиши откровенно, бывают ли они у тебя и сколь часто?

Твои справочные замечания о складе вашей домашней жизни дают мне о ней дов[ольно] полное представление и успокаивают меня; мне становится хорошо на душе от этих сообщений – о ваших беседах за обедом с детьми, об отношениях с мамой П.П. и вообще они наполняют мою лично жизнь и душу единственным содержанием…

Где же, в какой столовой вы берете обеды?

Сейчас, утром, получил послылку, вскрывают при нас; выдали все…

Спасибо за присланное; но слишком много для предстоящего этапа; ну, ничего, поделиться есть с кем; вижу, что не получила ты еще тех писем, где я писал об излишних присылках, напр[имер] мыла, открыток…

Повезло. Принесли письмо от Ируси (за 12-13.Х.); писала раньше тебя начало; опустили, очевидно, вместе; ее письма даже не распечатали и не проверили; д[олжно] б[ыть] некогда; от подготовки к от’езду. Надеюсь ей написать, кажется, найду время..; а то, кто знает, когда установится наша переписка?

И опять чувствую, что я обидел сынка, моего милого Юру; обделил его письмами; правда, он пишет ко мне реже вас; но все же мне не хочется, чтобы он получал от меня писем на много меньше, чем вы…

Он должен получить мое к 17-му Х, с открыткой; м.б. 18-го ответит – а когда я получу ? от него… трудно сказать; все-таки буду ждать даже сегодня вечером…

Ну, Ниночка, прерву письмо. Всего не напишешь. Продолжу Ирусе. Эти дни писал тебе ежедневно по открытке.

Целую тебя. Пожелай мне хорошего.

Твой муж Евг.

№ О-59А

Жене

25-26.X.1938 г.

Моя милая Нина, подожду денек-другой писать тебе письмо, вчера получил твою открытку от 18-го. Моё последнее отправление было 23.X – на имя бабушки Саши.

Я писал тебе о получении посылки (9.X–20.X, путь ее), благодарил за нее, но мало, благодарю еще и еще. Ты сообщаешь

о предполагаемом снаряжении другой – если так, то она меня застанет здесь вероятно, больше того, ходят упорные слухи, что мы можем зазимовать здесь. Не скрою, это меня пугает, но м. б. и отправят – числу к 1.XI, или попозже...

Твои слова : «не грусти, а то это мне передается» звучат и ласково, и укором, м. б. и справедливым, п[отому] ч[то] Тебе нужны силы, но если бы ты всё знала об условиях нашей жизни здесь, ты бы [ясно] представляла, насколько основательно желание переезда в другой лагерь, в старый, с обычными лагерными условиями и порядками. Пока надежда на это не потеряна, я буду принимать меры, т. е. писать заявления-просьбы, а там видно будет, какова будет моя судьба.

Эта открытка только тебе и только тебе мой привет и поцелуй.

Твой муж Е[вгений] Я[блоков]

№ П-60

Жене, Ирине, Юре

27-28.X.1938 г.

Милая моя Нина, милые Ируся, Юра

Я думаю: Это, а не более позднее, письмо мое, придет к празднику; потому что письма стали проходить прежний путь медленней, дней в десять; открытка быстрее. Поэтому мои пожелания вам Счастья, успеха во всем необходимом, посылаю мысленно теперь; меня радует, что уже и теперь они сбывают-ся – И. и Ю. не болеют; хорошо, или больше того, учатся; их хвалят за хорошее отношение к близким, к родным и товарищам… мама – у них хорошая. У Нины много сил и энергии в труде всяком: на службе, дома, для бабушек и других родных… и для меня. У Ю. и И. хорошие бабушки; такие же хорошие тети и др[угие] родные. Стоило мне начать перечислять это «хорошее» «необходимое», как стало получаться его много и стало выходить, что есть чему мне порадоваться… есть что оценить и вам, как счастливы. А всю жизнь, все хорошее в ней, и не перечислишь; только поэтому не буду этого делать и я дальше… Пусть так и будет у вас: все – счастливо и успешно; и то что есть и то что еще нужно… Я представляю, как вы проведете праздники; и совершенно не знаю, – как я; где, прежде всего... буду находиться.

Мы догадываемся, что для Управления Арх. ИТКолониями наиболее желательна была бы наша зимовка. Вероятно так и будет, 1

1 Может быть часть людей и увезут в Архангельск.

если удастся преодолеть одно препятствие – отсутствие жилых, зимних помещений. Угадать же как будет в конце концов, невозможно; и чаще всего наши догадки (з/к – т.е. заключенных) оказываются неверными. Кажется, никому не хочется здесь оставаться; но благоразумные люди из з/к – сравнивают житие здесь не с возможно лучшим, а с возможно худшим; ну, напр., с житием на пересыльном пункте, – напр., в Котласе; говорят, как раз в нем и застрял (не принимают) этап (первый) ушедший от нас в направлении на Усть-Печеру; а я им было завидовал… По кр[айней] мере, конвой его до сей поры еще не возвратился сюда…

Опять настала теплая погода; на Двине есть лед, но в виде льдинок, которые бьются друг о друга и звенят неумолчно, там где скопляются; их звон похож на бутылочный…

(Нрзб) успела отправить все плоты с буксирами; и только смерзшиеся бревна, что пристали к берегам и особенно скопились на 5 клм. отсюда, «За Вардой» – почти против Холмогор на изгибе реки, приходится, именно нам, вытаскивать все эти дни на берег 2

2 150 человек нас выходит на работу; разбиваются на 20 звеньев, зажигают 20 костров все перерывы в работе.; эта работа сперва совсем не клеилась; теперь пошла лучше; но оплачивается плохо; это сразу сказывается на нашем питании; ряд дней все получали только по 400 гр. хлеба; вместо прежнего 1,0 кгр.; сейчас некоторым звеньям, в том числе и тому, в котором работаю я, прибавляют, в виде поощрения хлеба 400-500 гр. сверх выработки; за относительно лучшую работу, кажется исчерпывающую возможное для нас; назначенная норма оказалась почти невыполнимой; было только два случая ее выполнения (до пределов «стахановского» пайка)…

Каждое утро начинается «подъемом», около 5 ч., в темноте; всю светлую часть дня проводим в пути и на работе; в сумерках идем обратно; приходим в темноте; кажется, ок[оло] 6.ч.вече[ра]; ужинать; в палатке свет очень слабый от двух 10 лампочек и фонаря; так что, когда ломаешь сахар, видно как он светится при изломе; если пьешь чай на нарах… там темно.

А дальше дни будут все короче… Север сказывается; но осень у него оказалась хорошей по погоде.

Завтра у нас редкостный – «выходной» день; в этом месяце его, кажется, еще не было. Будет баня; значит; свободного дня

не окажется на деле; поэтому пишу ночью; спят; стол свободен; можно поставить на стол лампочку и писать…

Вот, как раз будят тех, кто пойдет – топить баню; 2 [с половиной] ч[аса] ночи; баня у нас интересная; у ней только крыша и труба – над землей; вмещает 10-12 человек; поэтому и трудно, ту сотню с лишним человек, из двух бригад, у которых будет выходной день; а потому получается, что весь день «пройдет в ожидании» бани…

Вот я отписал вам кое-что из нашего быта и жизни; довольно…

Я получил открытку от Нины (от 18.Х) два дня назад; среди других писем; создался уже порядочный промежуток и закрадывается нетерпение получать их; я жду и от мамы-Нины, и от Ируси, и от Юры; от Ируси за 18 и 24.Х; от Ю. обещанное; мне Нина написала, что он собирался, но… почему-то не успел.

Мое письмо к бабушке Саше – надеюсь – уже получено кажется, от 22 или 23.Х.

Ну, теперь-то Зина уже должна была приехать; хотя, не удивительно, если еще и призапоздает; далеко; и навигация ведь кончилась недавно… Так, если Зина приехала, я шлю ей, прошу передать, отдельный мой привет с приездом ее; поздравление с ее успехом «по части землянина» и всего, о чем я не знаю, что она успешно культивировала. Жаль, что она расскажет вам… так много, а без меня… я не послушаю… я благодарю ее, за вас и за себя; и просто за то, что она хорошая… Целую вас и ее. Ваш я.

№ П-61

Жене

30.Х.1938 г.

Милая, милая Ниночка,

Как я был рад вчера получить от тебя и от Юры по письму (от 19-20); часа за два до них, получил и две открытки, от вас же (от 23.Х) Почему-то нет очередного письма от Ируси (от 18) Кружки?..

По твоему письму я вижу, что создал ложное представление о своем переезде вслед за первыми этапами из нашего лаг-пункта. Оказалось – иначе – мы живем здесь; вчера было общее собрание з/к-в, с участием начальника, и он на вопрос: «останемся ли зимовать здесь, уедем ли и когда» – ответил, что не знает; но твердо заявил, что останемся здесь на «период, по кр. мере, компании» «по спасению аварийной древесины», т.е.

для вытаскивания из воды и изо льда бревен на берег; что «срок этой компании – до 15.XI; что, до окончания работы (вытащить 22.000 куб.метров) приходящейся на нашу долю, – «ни один человек не уедет»…

На собрании он объявил об улучшении питания и некоторых других сторон быта, в частности для слабосильных. Действительно очень увеличили выдачу хлеба. Видимо, это и было поводом к тому, что еще с утра стали ходить слухи о каких-то улучшениях и зародилась было надежда на отправку больных и старых в Архангельск – но рассеялась.

30-31.Х.

Пришлось прервать письмо, т.к. вызвали на работу. Прошел день, везде сейчас – ночь, под утро… Сидим рядом со Шмелевым, он пишет жалобу Верх. прокурору… Он здоров, бодр по-прежнему отлично работает. Его место на нарах внизу, мое наверху, недалеко друг от друга и от чугунки. Он как то передал мне поклон от его дочки Лизы, которую я никогда не видел; так при случае передай и ты ей от меня и привет, и написанное здесь про ее отца.

У меня покалывает в боку; врач выслушал, говорит, что ничего серьезного нет – боль неврологическая – «межреберная невралгия» – что бывало у меня и раньше, на работу хожу; причем всегда водили работать очень близко; а это главное; п[отому] ч[то] путь дальний – очень утомительный, мне в особенности; надеюсь, что и впредь буду (нрзб) от него.

Возможно, что подвергнусь врачебному осмотру другого врача, т.к. вчера приехала какая-то комиссия, включая врача из АрхИТК «начальника»; вечером он проходил по палаткам и выслушивал заявления, расспрашивал, как живется, и т.п. у з/к-в; такой случай у нас впервые.

Вот, уже будят – «подъем»; едва ли успею дописать письмо; предпочту послать незаконченным…

Трудно припомнить без записи, какие письма уже дошли, какие еще в пути; мне кажется, что я очень давно благодарил припиской в твоем письме бабушку Сашу за ее письмо ко мне; теперь послал уже ей ответное; это было несколько дней назад, д[олжно] б[ыть] 23-Х…

Мне очень интересны твои сообщения о занятиях Юры рисованием, в кружке, у (нрзб) и удовлетворяет меня, т.к. по моему это очень хорошо, что он занимается рисованием дополнительно. Чем занимается Ируся – жду узнать из ее письма.

31.Х.

Ты отложила высылку посылки мне; это ничего. Не беспокойся. У меня есть еще деньги (30 р.); я покупал раза три слив[очное] масло (по 200 гр. – 3 р); удалось раза 4 купить молоко (на 1 р. каждый раз; топленое; ц. 1 р.50 к. за литр); так что с питанием у меня все время благополучно вполне, даже здорово, и я сохраняю приобретенную «полноту». Только сейчас вскрыл твою баночку сгущ[еного] молока. Не так давно пробовал «концентраты» твои; котлеты не удались – получилась кашица; а пюре картофельное – (нрзб) удачно; так что первое не стоит, второе – можно бы прислать (плитка на два раза); целы у меня и две кор[обки] консервов от первой твоей посылки; берегу на всякий случай, да и нужды такой в еде не было.

Спасибо тебе еще раз по поводу этих «воспоминаний», имеют еще и характер «действительности» – «настоящего» – спасибо за все присланное. Вот, м.б. стоит прислать в посылке котелок (или военного образца, или алюминиевый), но с ручкой (дугой); еще ложку (алюминиевую, столовую). Пожалуй стоит прислать такого лекарства – как горчичники (готовые, штук 10).

Мне все интересно знать о вашей жизни – собственно, она только и есть моя жизнь…

О чем были те собрания, на которые ты ходила?

Мне дороги беседы твои с Верочкой…

Спасибо за сообщение; что «с П.П. живем хорошо»… Спасибо за сообщение о хорошем отношении Елиз[аветы] Серг[еевн]ы и Ан[ны] Ив[анов]ны.

Спасибо за ласковые слова, которыми кажется и переполнены твои письма.

Я писал тебе, что копию жалобы Верх. Прокурору я не пошлю тебе; писал это в открытке, уже давно, с краткой передачей формулировки приговора по моему делу; разве ты еще не получила эту открытку?

Погода стоит теплая. На реке ходят буксиры; идет уборка леса. Сегодня я опять работал возле нашего пункта; раньше кончилась работа и я пользуюсь случаем дописать письмо. Не беспокойся обо мне. Поклон мой передашь без перечисления кому. Твой муж, Евген, который бы обнял тебя, но не может…

№ П-62

Юре

31.Х – 1.XI . 1938 г.

Мой милый, мой хороший,

Как я люблю получать от тебя письма; в них всегда много написано интересного, деятельного.

Ты очень обрадовал меня припиской о том, что письмо мое, пришедшее 20-го вместо 7-го «не запоздало»; вот, теперь у меня спало неприятное чувство стыда за запоздание письма.

Ты пишешь, что «вчера (т.е. 17) были с Лидой на картине «Друзья»«…

И я вдобавок соображаю, значит: Лида на этот раз приехала довольно рано… Но что ходили вы, вероятно, на поздний сеанс… А мне приятно представлять себе вашу жизнь, в ее «конкретном» виде…

Об этом фильме я имею некоторое представление, потому что в посылке от мамы была газета, а в ней статья о том, где и как производилась с’емка этого фильма.

А вот, о «профессоре Мамлоке» – ничего не знаю, кроме того, что вы были; и хотелось знать; к этому «знать» – есть, очевидно, такие пути: письма, газеты подобранные в посылку, а не случайные; я с особенной охотой читал бы все, что так или иначе имеет отношение к вам, или вернее, переживалось и вами…

«Бокс» и брюки… В этом, как и во всем на свете, есть две стороны; «левая и правая»; не то, чтобы плохая и хорошая, но противоположные. Наблюдать за собой, за костюмом, прической – значит, быть культурней; неряшливость неприятна, некультурна; это одна сторона; а другая – черезмерное внимание к костюму, прическе – самолюбование… я думаю, что у тебя первая; а от второй ты будешь свободен; но пишу об этом потому, что хочу помочь «осознать» – назвать словами все это; не потому помочь, что ты сам не можешь этого сделать, нет; а потому что способность осознавать развивается в более позднем возрасте, чем твой; но уже скоро; а начинается в твоем…

Все таки, так хочется посмотреть, что и как ты рисуешь… Ты написал про портрет; Ируся писала, давно, про копировку картины «Возвращение сына» (или «На побывку»?)… Ну, а еще что? И что ты рисуешь масляными красками?

Я жду, конечно, фотокарточки – группы вашей с Верушкой; д[олжно] б[ыть] пришлет ее Ирина в своем письме; поэтому, вероятно, она и задержалась с ним (18-го)…

Не знаешь ли ты что-нибудь про Валика К[уриленк]о?; Пиши про Юру П[ахомов]а; Пиши про свои школьные дела и занятия, включая игры…

Здесь ребятишки начинали было кататься на коньках по реке, по краю; но теперь все растаяло, остались льдинки, но довольно толстые – см в 10-15 толщины…

Сегодня, как и раньше, видел, как вольные рабочие ездят по реке на двух бревнах, не связанных между собой; человек стоит на них; одной ногой на одном, другой на другом бревне, отталкивается багром; получается почти как на лыжах; Ловкость у них большая, у людей «выросших» на реке… Это уменье ездить на двух бревнах обязательное условие приема в артель; кто не умеет, тот не «сплавщик».

До свидания, милый Юра. Вчера я послал письмо маме; вероятно то и это опять придут вместе; а открытки, какие напишу, еще и обгонят. Твой папа.

№ О-63

Ирине

1.XI.1938 г.

Ирусенька, моя милая, моя дочка.

Когда же мы с тобой увидимся? Не дождавшись от тебя очередного письма, пишу сам тебе, но уж только открыточку. Кто знает, может быть она окажется поздравительной, т. е. придет как раз к празднику – времени на путь достаточно. Тогда, поздравляю тебя, моя милая, со всем хорошим, что есть в тебе, что есть вокруг тебя, что будет на праздник, пусть будет хорошего много. На тот же случай поручаю тебе передавать мои поздравления, кому – уполномачиваю тебя. Передай мамочке – моей Нине – что, где бы я ни был на праздник, я буду думать о вас, надеюсь быть здоровым и благополучным, так чтобы не портить вам праздника. (На обороте).

Твой папа.

Эта открытка помята, потому что была (нрзб).

С адресом, на случай отъезда, уже давно.

№ О-64

Маме

1.XI.1938 г.

Ирочка, моя милая, моя дочка (зачеркнуто) (перепутал открытки – начал было Ирусе).

Мама, милая моя родная, пишу тебе редко и сам от этого скучаю, но я знаю, что мои письма к Нине ты читаешь и нет необходимости повторяться, я ведь пишу, в общем, часто... Спа-

сибо, что нам это разрешают – конечно, таков порядок, но и пом[ощник] нач[альник]а, ведающий перепиской – хороший.

Не заботься обо мне, я надеюсь и дальше быть здоровым, сколько придется прожить здесь – не без трудностей, но благополучно; а может быть, не так далеко и время – когда мы переедем, нужно надеяться в более благоприятные условия жизни и труда. Как будто сейчас больше шансов за Архангельск, как будто оставлять нас здесь в У[сть]-Пинеге незачем, нет дела; тогда, хоть в (нрзб) время, но в Арх[ангельс]к ...

Нина радует меня сообщениями об тебе.

Твой сын, уже «большой».

№ О-65

Жене

2-3.XI.1938 г.

Милая Нина,

Мои последние открытки были 1.XI (маме П.П. И Ирусе) – хотя особо нового в нашей жизни нет, но я пишу тебе,чтобы не было промежутков между письмами больше 2-х–3-х дней, хотя знаю от вас, что они получаются все же, т. к. письма ходят «пачками»... Говорят, что первый этап долго путешествовал, попал никуда иначе, как в Арх[ангель]ск. Тогда, думается, и нам не миновать его же... Когда? – говорят, не позже 18-го. М. б. и раньше. Погода – у нас, стоит теплая, по Двине идет лес с Пинеги вместе с [льдинками], наша работа теперь двух сор-тов – часть леса вытаскивать на берег, а все, что можно пустить по реке – оттолкнуть от берега – (нрзб). Последнее делают гл[авным] обр[азом] «вольные» рабочие. Дело в погоде, при тепле – лес уйдет сам, при морозах застревает и будет выкалываться изо льда...

Последние письма от вас – от 20 и 23 (от тебя и Юры – по письму и открытке) пришли в один день 30/X., так что 3 дня я без писем, боюсь, перерыв будет большой, п[отому] ч[то] ты думаешь, что мы уехали.

№ О-67

Жене

5.XI.1938 г.

Нина, милая моя, мы здесь. Когда и куда уедем – не знаем. Прежние сбивчивые предположения – остаются в силе. Мои последние открытки (2) были 3-го опущены в ящик лагпункта.

Вчера был дождливый и туманный день, сегодня лучше. Вчера и наша бригада – «слабосилка» – была на общей работе – вытаскивали лес из воды на берег. Сегодня я освобожден от работы, это четвертый раз с 19.X... А сегодня наша бригада действительно на легкой работе – подметает «пловучку» – близком в помещении, а не то, что вчера – 4 км пути. «Пловучка» – это баржа – жилой дом, таких около лагпункта стоит две, в одной живёт начальство, [конвой], в другой «станционар» – т. е. госпиталь. Мы предполагаем, что на пловучке нас и повезут отсюда, т. к. пассаж[ирские] пароходы не ходят. Со страхом думаем о возможности и пешего пути, если запоздают отвезти и река встанет. Вот и живем такой трудовой жизнью и ожиданиями...

Евгений – муж.

№ П-68

Ирине

6.XI.1938 г.

Моя милая дочь, моя Ирина,

Вчера вечером я получил удовольствие – получил твое письмо от 24.Х. Что же ты не ставишь даты написания его? Только по содержанию и по штемпелю Рязанской почты (26.Х.) я угадал, когда ты его писала; ставь дату – читать удобнее…

Ошиблась ты: прошли обычных 10 дней его пути и оно мне вручено; я здесь… Говорят срок отбытия 15-го; ну, значит, между 10 и 20-м…

Завтра и послезавтра – рабочие дни в нашем лаг. пункте – в нем все не как в других лагерях…

Цель нашего пребывания здесь – спасение «аварийной» древесины – исчерпана; древесина уплыла, частью отправленная или вытащенная на берег нами, частью – сама; а мы все живем. Дни стали дождливей, но не холоднее. Должно быть, нигде мы не угодные «гости»; нигде не хотят нас принимать; нужны были здесь на сезонной работе; а на зимнем месте – лишние, для которых не рассчитано место для жилья, по кр[айней] мере в Архангельске.

Я описываю подробно это скучное положение, п[отому] ч[то] думаю, ты хочешь знать, где я буду, где предполагается; хочу и я; и жду давно…

Я с удовольствием замечаю, раз от раза, в каждом письме, как улучшается твой почерк (тоже замечено и за Юрой). Аккуратный, четкий и красивый он испортился в конце письма,

когда мама «недовольная», что ты не идешь пить чай, заторопила тебя; буквы стали ложиться все на правый бок; ведь это особенность моего почерка; и потерялась четкость… Значит, почерк у тебя еще не вполне выработался; окончательный его вид будет в скорописи; так не торопись, а чем больше ускоряется письмо, тем больше следи за четкостью, а то потеряешь ее… Я очень поздно понял, как важен почерк; что с ним связана грамотность 1

1 См. как одновременно и ошибка, описка вкралась – два «д» и у те-бя. – Е.И.; с грамотностью – понимание; с пониманием – все знания, все образование; и выходит, что маленькое дело – «чистописание» – играет впоследствии большую роль и в большом.

Видимо, вы не очень довольны фотокарточкой (где с Верочкой)? Судя по тому, что не пишешь ничего о ее качестве.

Я очень доволен, что Юры заботятся о конуре Бобки, как дядя Коля в свое время… Мне интересно, как росла малина, те кусты что посадили за огородной площадкой – к леднику, и я сажал – переносил их.

Спасибо за сообщение о разговоре двух студенток обо мне; мне интересно все-таки кто работает теперь вместо меня и вообще на кафедре ботаники; если увидишь случайно Наталью Мих[айловн]у, спроси у нее; кстати, не вернут ли мои, оставшиеся в бот[аническом] кабинете, гербарные материалы… добиваться этого не нужно; но было бы не лишним, если бы они вернулись к тебе, они годились бы и тете Лиде в ее работе по ботанике.

Т.к. предполагалось, что наше пребывание здесь должно было кончиться – к 1.VIII, к 1.IX, к 1.X ; к 15.Х; то с 15. Х (вернее с 12-го) мы не читаем газет; выписки видим, тогда прекратились…

Не знаю, как будет дальше, в другом месте, но здесь выдали беспрепятственно, хотя и с просмотром, все газеты присланные в посылке, как обертки; так вот, и нужно побольше в них завертывать посылаемое; и подбирать газеты, чтобы они характеризовали целый промежуток времени и событий – от [половины] – 1 месяца. Особенно жду газету с твоим и Игоря портретом.

Мамина открытка от 28-го Х перегнала твое письмо; я получил ее 5-го утр[ом]. И ответил маме открыткой.

Твое предложение нумеровать письма и мамин прием вести календарь на открытки и получки принимаю; буду нумеровать с новым местожительством.

Целую и я тебя, моя дочка и целую крепко с благоговением. Твой папа.

№ О-69

Жене

8.XI.1938 г.

Милая моя Нина, жена родная.

Все ушли на обычную работу; кажется сегодня последний раз; чувствуется ликвидация нашего пребывания; не сегодня- завтра будем в пути – почти несомненно что в Архангельск – но на зимовку там или иначе, конечно, не знаем.

Последние дни я писал вам ежедневно: 6го Ирусе, письмо; 7ого тебе – открытку – кончал ее в потемках (сбоку приписка) не знаю разберешь ли – писал, что чувствую себя лучше). Ну, родная моя, всего вам хорошего. Знаю, что сегодня вы (нрзб) хорошо и рад за вас. Евг.

Этап II

Участки Каргопольлага

(с 12 ноября 1938 г. по 28 февраля 1939 г.)

88-91

№ О-70

Жене

12,13.XI.1938 г. ночь.

Родная Нина, сдаю одновременно и открытку от 10го, утратившую уже интерес – мы стоим в Арх[ангельском] порту, на тех плывучках, на каких ехал; простояли у лев. берега 11е, 12е; вчера был медосмотр, поверхностный; определяли трудоспособность.

Насколько можно догадываться – зазимуем здесь; вероятно, даже на этих плывучках за недостатком мест в колониях (и участках). Ехали и сейчас – в крайней тесноте; но будет свободней; вероятно з/к будут работать гл[авным] обр[азом] на погрузке – разгрузке; но кто послабее, в том числе и я, в различных мастерских. – Надеюсь скоро получить от тебя письма; м.б. даже перевод рублей на 20-30; говорят, что почта с У[сть]-Пинеги будет направлена сюда, а не по обр[атному] адресу. Кланяюсь вам. Ваш.

№ О-71

Жене

18.XI.1938 г.

Родная жена Нина и все мне близкие – дети, мама, бабушка, Лида, Лёня… Вчера мы приехали на новое место – адрес на обороте. Еще не устроились; жить здесь будет несколько лучше, чем в У-Пинеге; работа – лесозаготовка; это основная; мало надежды, что будут считаться с категориями здоровья – опять, как и в У.-Пинеге говорят, что это труд, посильный всем и категорий нет. Это тоже колония, а не лагерь; я считаю неудачливостью, что попал случайно в Арх. обл., а не в Чибию, куда был назначен. Впору хоть просить о переводе; но подожду, конечно, осмотрюсь. Все заявления в Арх. ОМЗ о работе по специальности были сущее недоразумение, они не удовлетворяются здесь…

Вообще перспектив на лучшее не вижу.

При этапе у меня взяли все открытки и конверты; обещали вернуть, но не вернули (40 [штук]). Отсюда почта будет ходить, вероятно, медленней; сообщи этот же адрес Шмелевой и (нрзб); т.к. они здесь же. Грустно, что долго не получу от вас весточки; м.б. перешлют что попало в У.Пинегу после нашего отъезда (8.XI)… Где мы находимся вы лучше нашего будете представлять на карте; мы даже газеты получали раньше не каждый день; не знаю, как будет здесь. Когда увижу и узнаю

жизнь и работу здесь, напишу подробней – твой печальный друг и муж Евг.

П-72

Жене

20.XI.1938 г. воскресенье.

Нина моя, родная, милая – одной из редких моих радостей является перечислять эти ласкательные эпитеты…

Я начал с писем-приложений – детям; чтобы уместить в них второстепенные сообщения, а о главном написать тебе.

Мы переехали – нас перевели, как видишь по адресу…

В чем заключается эта перемена, как ее оценить с точки зрения нашей жизни, ее условий, условий труда, надеюсь на улучшения. Постараюсь описать объективно, а выводы ты сделаешь сама.

Мы нашли здесь ряд улучшений, конечно, сравнительно с жизнью в той, У.Пинежской колонией. Всех живших в У.Пинеге довезли до Архангельска; часть оставили там, а политических и бытовиков-рецидивистов-воров, худшую их часть отправили сюда. Они преглавный гнет нашего быта – воровство, брань, нахальство, вместе с тем, что отношение начальства лучшее к ним, чем к политическим – все это делало нашу жизнь в У-Пинеге, около Арх[ангельск]а и в пути – особенно трудной. С приездом сюда, на второй день отвели отдельный барак для политических, для так называемой – 58 статьи… Барак на 65 человек, несколько велик и прохладен; хотя койки (дерев.) стоят тесно, парами. И это большая перемена. В У.Пинеге мы спали на двухэтажных нарах, без перегородок друг от друга; с нар сметалась грязь простой уличной метлой – раз в день; грязь окружала нас невероятная для вас. Здесь чище; на койке матрас и подушка набитые соломой; но обещанных одеял нет. Надо знать, что обещания здесь даются чаще, чем где-либо, но не исполняются. Говорили, что в лагерях полагается всем обмундирование, но оказалось его недостает и получают его избранные: сильные работники, бытовики, полураздетые в первую очередь, а вторым поступает редко.

Поэтому я буду теперь просить Тебя выслать мне одеяло, только не громадное и не очень хорошее. Надежды спать раздевшись, очевидно, не суждено будет осуществиться и здесь; а в У.Пинеге все 5 месяцев я спал не раздеваясь; к осени – в пиджаке; никогда тело не отдыхало; часто отлеживались руки.

Если перечислять то, что нужно прислать, то, кроме одеяла, я прошу среди зимы прислать подшивку для валенок; боюсь они вообще не прослужат всю зиму, но там посмотрим – надежды на получение обуви здесь нет; сегодня дают только лапти; а ведь есть люди очень нуждающиеся в обуви; валенок нет почти ни у кого.

Я написал (в открытке отсюда от 18.XI), что при прибытии из Архангельска был осмотр вещей и у меня взяли на просмотр сверток с письмами, конвертами и открытками (40 шт.) пустыми – и… не вернули. Поэтому пришли того и другого понемножку и бумаги, и карандашей пару (нехимич.); м.б. открыток писать и не придется, если ограничат отправку отсюда тремя письмами в месяц и будут считать и открытки в том числе.

Здесь есть ларек; доступ в него более легкий, чем в У.Пинеге; видимо, в нем всегда можно купить мучные изделия (хлеб разный, сушки, сухари); но д[олжно] б[ыть] никогда – жиры. Поэтому не включай в посылку мучного, разве лишь что-нибудь чтобы вспомнить вас – дом… Я не раз просил прислать мне дешевого табаку (по 65 к) и побольше, т. е. четверти – 4-5, прошу и теперь. Я писал про присыпку. Горчичников – готовые продаются в аптеке, прошу вновь, попробуй вложи (для пробы немного) каких-нибудь лекарств – в таблетках: кодеин, что-нибудь от головной боли (хотя голова у меня не болит), коробочку – пектуса…

Купи пару стекол для очков – (дальнозоркость – 2,5–3); размер стекол по моей оправе такой, т.е. 4 см диаметр; и пришли; оправа есть старая; пенсне сломались, починить некогда; также с протезом зубным; дело безнадежное; но пока обхожусь одним зубом – резцом; пища полужидкая; ем и корки хлебные, чрезвычайно ценю этот, полусломанный зуб…

Из твоих посылок у меня сохранилось чаю на одну заварку; хотя пил я постоянно, а с сахаром получился перебой, как раз во время переезда; деньги были, но купить не давали… Лишь купил вчера [пол]кило в ларьке…

О работе: вчера были первый раз; в Пинеге были большие бригады по 30–60 человек; здесь – маленькие – по 8 человек; наша – из старых и слабосильных по болезни; но и ее отправили вчера на нелегкую работу… если так будет дальше?..

А говорят и здесь, как говорили в У-Пинеге, что теперь им здесь в колониях, по кр. мере, нет разделения людей по категориям труда, т.к. тяжелый, средний и легкий, что труд тут один –

лесозаготовка и погрузка – «посильный» для всех… Видимо, это наша неудачливость, что попали мы в такие места… в колонии Арх[ангельской] о[бласти], говорят про лагеря – про другие места – иное, что есть категории, есть сниженные нормы выработки для слабых, есть принцип – работа по специальности… м.б. режим так изменился везде… таким образом, перемена в жизни, которой мы так ждали в связи с переездом в другой пункт, произошла, но принесла далеко не то, на что была надежда; пожалуй хуже того; не скрою, что настроение отчаяния посещает часто; не меня одного, а массу людей. Что делать? М.б. пока, м.м. вообще, ничего; приходит в мысль, попросить перевода в настоящий лагерь, как указано в приговоре… Но все равно, пройдут месяцы… да и ожиданиям и обещаниям мы отучились верить; обреченные… Я чувствую, не обижайся, милая, как увеличивается расстояние между мной и вами. Я знаю, что из этого нужно делать выводы – лучший из них тот, что переписка с вами – будет моей единственной радостью…

Я давно не получал от вас писем. Не знаю, как вы живете. Кому я хотел бы передать мои наилучшие пожеланья, счастья, благополучия, ты знаешь.

Маме, П.П., пока не пишу; пусть она не обидится на меня; ты знаешь, как я хочу, чтобы именно ты передала ей мой сыновний привет, ты знаешь как благодарен я в перемене твоего отношения к ней…

Милая моя, люблю тебя, но это звук пустой, т. к. любовь – дело; а сделать я ничего теперь не могу для тебя и для всех вас мне близких. Я обниму, поцелую тебя в мыслях и ты почувствовала, читая эти слова, как я чувствую их.

Ну, так до следующего письма…

Я знаю, вы истинные мои друзья и будете мне писать – мне – твоему мужу, отцу твоих деток и сыну двух бабушек.

И пришли, если удастся, теплые портянки – онучи со шкурками.

№ П-73

Юре

20.XI.1938 г.

Мой мальчик, мой сын, мой Юрик,

Передается ли тебе чувство, с каким я перечисляю эти обращения к тебе…

Сейчас мне приятно представить себе, как отличается твоя

жизнь от моей; как весело тебе жить, радоваться в школе, гулять, заниматься спортом, кружками – рисованием… Живи мой милый весело, и будь хорошим… Люби маму, люби Ирусю – т.е. делай им хорошее… Я помню, какой отличительной ласковостью отличался Ты, когда был маленький; значит, у тебя был и есть задаток любви – расположения и нужно чтобы он выражался в делании хорошего…

Может быть, еще мальчику – Тебе скучно читать эти желанья – но я пишу их для себя, мне так хочется их писать, так хочется, чтобы эти желанья сбывались, поэтому Ты не скучай их читать – читай их для меня.

Я буду ждать от Тебя письма, а получу – буду читать его несколько раз – поэтому Ты напиши мне, как узнаешь мой новый адрес – опиши все – как учишься, как занимаешься в кружках и общественной работой, как гуляешь и играешь; опиши жизнь дома – про всех, про всех (включая «Мышку»)…

А мне, как-то нечего описывать. Правда, я видел издали Архангельск – мы – наши плавучки - баржи, в которых мы доехали из У-Пинеги и жили в Арх[ангельс]ке, причалили к левому берегу, в какой-то заливчик Сев.Двины; прежде всего нового было и то, что ежедневно два раза в сутки вода прибывала и дважды отливала – чувствовалась близость Белого моря, хотя до него, кажется, оттуда 60–65 км-ов. Архангельск расположен на правом берегу и видны его крупные новые здания, несколько разбросанные по длине города и берега; виден был даже трамвай – красные, как в Москве – вагончики; но так близко от середины города мы стояли только один день. О, как я надеялся, что меня оставят в Арх-ке… но, увы; даже раньше отправленных туда и живших там – переслали вместе с нами сюда.

Мы стояли около Арх-ка с 10 до 17; два раза нас водили в баню; в ней было электрическое освещение; довольно просторно и удобно мыться… и нам это показалось диковинно-хорошим, после жизни в У-Пинеге. Ну, и больше ничего… ровно ничего… Можно было бы думать, что нас догонят за 7 дней письма, какие пришли в У-Пинегу после нашего отъезда оттуда, может быть даже переводы или посылки, но ни один человек ничего не получил…

На реке были довольно большие пароходы, может быть, даже морские… Ну, а около наших барж – другие баржи, буксирные пароходики; плывущие льдины, взад и вперед – в прилив и отлив; на берегу – стога сена и постройки колхоза или

склады лесных материалов; вот и все что мы видели… 7 дней ждали своей судьбы дальнейшей; ехали в вагоне 90 человек – приехали сюда – здесь только лес…

Твоя жизнь – богатство вольного человека; тебе есть, что писать и ты мне напишешь; пиши, что вздумается, что интересно тебе – я всему твоему буду рад.

Обнимаю тебя и так обнял сестру…

Твой Папа.

№ П-73А

Ирине

20.XI.38 г.

Милая дочка, Ируся, девочка моя хорошая,

Ты можешь писать мне сколько раз захочешь; а я – только три письма в месяц…

Сегодня – зимний день; мороз – градусов 15-20; солнце; низкое и в полдень; дым из труб – розовый; столбом вверх; снег кругом, хотя и малый. В бараке холодновато…

Теперь я знаю, что сегодня – воскресенье, т.к. у нас по воскресеньям – выходные; как раз такой сегодня… Пока по приезде мы работали один день – вчера.

17го XI выехали из Арх-ка; вечером приехали сюда; 18го мылись в бане, получили место в бараке – я написал и сдал открыточку всем со ст. Плисецкая из Котласа, где по дороге лишь ехали по лесной ж.д. ветке – 35 км. Конечно – на Запад; т.к. на восток – Сев.Двина.

Кругом лес – тайга. Вчера ходили работать через лес по ж.д. путям – подкатывали лес – для погрузки в вагоны; другие грузили… Ходили км-ра три; пошли – светло; возвращались, когда стемнело; рабочий день с 7 ч.у[тра]. – до 5 ч. вечера.

Видишь, …достал чернило и ручку; ту милую ручку, с красным ободком, что вы мне прислали – у меня отобрали при обыске 6.XI; предлагается, ходить писать чернилами в контору… Говорят, здесь есть клуб; но никто из нашего этапа еще в нем не был. Говорят, бывает – кино, три раза в месяц и все это большие улучшения, сравнительно с У-Пинегой.

Сегодня в ночь я видел сон…

Я видел сад, каких не бывает в этом краю, с яблонями, травой и цветами, но и не совсем сад; я не видел в нем ни тебя, ни Юры, но все что видел было связано с вами; я видел готовые распуститься цветы – водосбор, и думал, вот завтра я покажу это

Ирочке и Юре, так и другие цветы; потом «вспомнил», что в одном углу сада бывает лесная земляника; пошел и «действительно» нашел скрытые, зрелые ягоды и опять думал, покажу Ирусе и Юре; наконец, пошел посмотреть нет ли подосиновиков, и нашел грибы-масленки… и наконец, встретил одну маму – бабушку П.П.; начал с ней разговаривать и… меня разбудили; начался обыск – осмотр вещей, у меня ничего не взяли. Такие сны, как этот, у меня редкость, поэтому я и описал его.

...[От] вас ничего и не имею писем; Сам я писал открытки все время и с пути; не знаю, доходили ли они все; поэтому буду повторяться, писать кое-что из написанного в них… вот, в частности, твое последнее письмо, какое я получил 5.XI, было написано 24.X и опущено (засштемпелевано в ряз[анском] почтамте 26.X), вероятно, ты, ожидала моего переезда, больше и не писала; но два дня раньше я получил последнюю открытку Мамы-Нины – писанную позднее твоего письма; а именно – 28.X; с тех пор ничего не получал, а писал много, посылал открытки через день, редко реже. Когда будешь писать мне – напиши же, сколько из них вы получили.

…Ты понимаешь, как я буду ждать от тебя писем… ваши письма мне единственная радость… Целую милую головку твою.

Твой Папа.

№ П-74

Жене

27.XI.1938 г.

Моя милая, жена и друг, Нина,

получила ли ты мой новый адрес? Я узнаю это если получу или не получу около 1-го декабря твое ответное письмо, так, для проезда письма отсюда нужно не более трех дней; вопрос – о продолжительности задержания на проверке?

Первое письмо я писал 20-го, едва оглядевшись в новом месте и не зная всех условий жизни и труда здесь; теперь они более определились. Выяснилось, в частности, что денежные переводы получаются раз в месяц, т.е. деньги по ним привозятся кассиром из штаба И.Т.К. 25-го каждого месяца.

Следовательно, первое получение может быть после 25.XII; в ноябрьский привоз они не попали (кассир сегодня приехал и не привез); значит, я совершил ошибку, отказавшись от присылки мучного в посылке. Эта ошибка тем более велика, что со вчерашнего дня наша бригада получает хлеба в день только98

400 гр., соответственно низкому заработку; он выражается в полутора рублях на человека в день; причина – крайне низкая расценка работы; чтобы получать 800 гр., нужно зарабатывать 4р. 35к.; до этого мы, видимо, не допускаемся по кр. мере, на исполняемой теперь работе. Тогда как в У[сть] Пинеге мы постоянно зарабатывали по 6-9-12 р. в день на человека, по крайней мере в моей бригаде и почти все время получали так наз[ываемый] «Стахановский обед»; а здесь – общий; он состоит из 1) овсяного рыбного супа и каши утром и 2) из такого же супа вечером; кстати меню неизменно сохраняется в течение месяцев. Сперва я боялся, что одно и то же опротивет через несколько дней, но оказывается – ничего. Трудно сказать, грозит ли недоедание или нет.

Денег у меня осталось еще 4 р. и придется их беречь на хлеб исключительно.

Что касается труда, то, во-первых, после первых двух дней с далекой ходьбой на работу, за 4-5 клм, для меня очень тяжелой, настали другие – хожу ближе не далее 2-х клм – это для меня огромное улучшение, конечно, временное, работа может смениться; во вторых, самый труд мне не под силу – подъем сырых, иногда очень тяжелых шпал вдвоем. Удастся ли мне перейти на другую работу, трудно сказать; не невозможно; но выбор работ здесь очень ограничен; мастерских нет; з/к – политических не берут никуда кроме общих работ; надежды на перевод в другой участок той же (нрзб), кажется, нет… Наше несчастие, что нас засылают именно в такие места…

Поэтому я хочу получить твой совет по поводу своего намерения написать заявление в ГУЛаг (в центр) примерно такого содержания:

«Прошу перевести меня в любое отдаленное место для работы по специальности; с одной стороны мой труд будет более полезен государству, с другой – я буду избавлен от непосильного труда выпадающего на мою долю в колониях. Моя специальность – ботаника; преподавание в вузе и научно-изсл[едовательская] работа; последняя была сосредоточена в течении 7 лет над изучением риса; не говоря уже о том, что я ошибочно осужден (ни Эсером не был, ни в к-р. орг. не состоял), даже лишенный на время политич. доверия и изолированный я мог бы выполнять скромную работу по специальности в каком либо отдаленном месте с большей пользой и полной добросовестностью… и т.д.

Я бы прибавил жалобу на засылку меня и мне подобных в

колонии и на их условия, вопреки постановлению ОСО, о заключении в И.Т. лагеря…»

В случае удовлетворения просьбы я приобрел бы «безопасность» для здоровья, м.б. более хорошие условия жизни и потерял бы возможность быть сравнительно недалеко от вас и вести с вами частую переписку, пользоваться матер[иальной] помощью; в этих (но не в тех) условиях необходимой.

Поэтому я и не решаюсь подать такое заявление без твоего мнения; готов подождать месяц, за которым пройдет м.б. другой и третий, пока заявление будет рассмотрено. Признаюсь, что состояние духа и мыслей бывало таково, что я готов был не только подать такую просьбу, но и просить тебя ускорить ее движение в Гулаге.

Продолжительности своего пребывания здесь мы конечно не знаем и не будем знать; догадки строим: думаем проживем здесь не дольше конца марта; переведут в лагерь; – куда? м.б. опять в колонию на лесоповал, но едва ли; присутствие политических (58 ст.) в этом участке дело не обычное, возможен перевод в лагерь гораздо раньше марта и т.п. догадки… Не зная ничего, можно действовать только наугад; поэтому трудно, конечно, и советовать, но что-то нужно: быть пассивным или действовать; напиши, что думаешь, хотя бы совершенно субъективно, без особого обоснования… или, или.

Я что-то не жду твоего приезда для свидания со мной. Вероятно (не узнал еще точно), он был бы разрешен, по кр[айней[ мере на часы; я не думаю, что тебе следует тратить так много на меня времени на поездку, средств на нее и т.п. Поэтому давай списываться о том, что мне делать, чтобы пережить испытание и дожить до встречи с вами (обладаю Plevritis chronica). Пойми, что значит, вставать каждое утро и идти на непосильный по здоровью труд; говорят, в лагерях иначе; но может быть и наоборот…

Ответов на жалобы Верх. прокурору почти никому не приходило; видимо, не настало время для хороших ответов.

Итак, в новом месте жить стало лучше с нескольких бытовых сторон, но работа не лучше и надежда на решительную перемену пока рухнула…

Моя милая, я обременяю тебя своим рассказом; м.б. мне следовало бы скрывать от тебя свои трудности. Если так, то будь спокойней, делай: за меня возможно, меньше. Я пойму, я сам так думаю. Твой муж Евген.

100

№ П-75

Юре, Ирине

27.XI.1938 г.

Милые мои дети, Юринька и Ируся,

Милые, милые…

Милая Ируся по твоему совету начинаю нумеровать свои почтовые отправления – отдельно письма, отдельно открыт-ки – номер ставлю после даты. Также, как и ты, начинаю писать письма по выходным, воскресным дням; вернее ночью под выходной д[ень].

В прошлый выходной, т.е. на 3й день по приезде сюда, - на 5й участок Няндомской И.Т.К. – мне удалось посмотреть в клубе кинокартину «Белеет парус одинокий»… Это было приятно потому, что в моей жизни за последние месяцы кино – редкость, 1й раз; а, главное, я знаю, что у Юры есть такая книжка, что вы видели эту картину; говорили, что каждый раз, под выходной день в клубе что нибудь показывается, но вот сегодня этого не случилось. Завтра – постановка «Лес».

Три дня (23, 24, 25) здесь перепадали дожди… так, у вас должно быть совсем тепло опять?..

Каждый день как начинаются утренние сумерки – рассвет – а они здесь длинные, длинные (почему?) мы выходим на работу в лес. Большинство з/к-рабочих работают на «лесоповале», другие на погрузке вагонов лесными материалами, а две бригады, и моя в их числе, на «окорке шпал», т.е. счищаем скобелем кору со шпалин; это не трудно; но тяжелы шпалы, особенно 1й категории, их поднимать на козлы и относить в штабели… Ходить недалеко – клм. 2; кругом лес; но там где мы работаем он срублен, лежат бревна, горбыли, шпалы и работает «шпало-завод» – т.е. трактор дающий Эл-энергию и пила механическая, разрезающая бревна-шпалы – то работают «вольные»…

Все это возле ж.д. ветки идущей по лесу… По ее шпалам мы и ходим на работу; лес сырой… Уходим в вечерние длинные сумерки; к баракам подходим, когда становится совсем темно; придя, идем в столовую, получить свою тарелку густого овсяного супа; а с [половина] 5-го вечера до [половина] 5-го утра проводим в бараке, больше всего спим; со дня приезда не видели еще ни одной газеты…

Говорят, есть «Красный уголок»; но я вчера узнал, зайдя, что он временно закрыт. Вечером можно сходить в амбулаторию, в парикмахерскую… Ночью поохотиться на… клопов.

101

Ну вот, не очень интересно описал, но по крайней мере подробно и точно…

Обнимите меня и маму Нину. Будьте ласковы с бабушкой Яблоковой. Ваш папа. Жду…

Ну, теперь-то вы живете с тетей Зиной?.. да?

№ П-75А

Жене

4,5.XII.1938 г.

О, милая Нина, ты, прежде всего, опора моего духа, страдающего и неустроенного; поэтому так важно было, так хорош стал день (2.XII, когда вечером, я получил твое письмо от 27. XI (первое на этот участок (кроме него, вместе, я получил и открытки: от 27-го 1

1 Открыток не имею, здесь не достанешь, их не писал – Е.И., 2 от Юры и 1 твою и открыточку от 18. XI (через У-Пинегу) (пока больше ничего (нрзб). Я предпринял следующее:

1) послал в У[сть] Пинежское почт[овое] отдел[ение] заявление о пересылке сюда перевода (40 р.) и посылки. Заявление, вероятно, бесполезное, т. к. все или ушло обратно или в Арх[ангель]ск.

2) (послал в Арх[ангель]ск заявление с просьбой переслать сюда другие 40 р.

3) (послал Арх. Обл. прокурору жалобу на недоставленные 140 р. (долг из тюрьмы. О них, кстати, следует думать, как о похищенных. Как ни как, а двое У.-Пинежских начальников (пом[ощник]ов) арестованы за присвоение таких денег заключенных. По моему, однако, и тебе стоит узнать в Ряз[анской] тюрьме, не вернулись ли деньги туда из Котласа? Я рассчитываю получить твою посылку, которую ты собиралась послать 24-го на Плесецкую, числа 7-го думаю, что перевезется сюда; говорят, что посылки доставляют не только 15-го и 30-го, как я писал, а по мере накопления (8-10 штук). Деньги же, действительно, доставляются раз в месяц. Надеюсь, ты (дети и мама П.П.) получили мое письмо от27-го; в нем я писал об этом. Прежде всего должен предупредить тебя (не посылай в след[дующей] посылке валенок, т. к. имеющиеся у меня вполне исправны на один из последних рублей, бывших у меня, мне подшили к валенкам каблуки; это было очень приятно, в один из первых дней по приезде сюда. Но, стоит теплынь; сегодня опять шел дождь;

102

сейчас пальто сохнет над мазанкой; в бараке очень тепло; топят 2 печи, сильно: а погода теплая.

Все время в Пинеге у меня был хороший кишечник, но с первого дня по приезде сюда стал меняться, м.б. от здешней воды (сильно известковой – так что чайная вода бывает белая, как молоко; и вот уже 10 дней, как у меня жидкий стул по неск. раз в день, так что пища усваивается, видимо, в малой доле и силенки мои истощаются…

Что уж касается плеврита, то опять наступило улучшение со дня получения писем от вас (2.XII) – счастливый это день… А то было очень плохо; он было пошел на поправку в У-Пинеге (с 4–8.XI), но в пути, на плавучке, где дуло с пола, на котором спали, усилился, а здесь и вовсе; дело в том, что он травматического происхождения; а работа здешняя (подъем шпал) возобновляла травму и развивала плеврит. Ты понимаешь, что мои письма отсюда не могли не быть проникнуты духом отчаяния. Здесь на участке есть фельдшерский пункт. Фельдшер здесь хороший, не то что в У-Пинеге. Но работает, конечно, по инструкции, особенно по отношении к 58-й статье: по плевриту без температуры освобождение не полагается – отсюда – и Pl. cronica… (Далее строчка неразборчива)… сменить вид работы м[ожет] б[ыть] дадут что нибудь без подъема тяжестей – виднобудет 6-7-го числа… Проситься на другой участок д[олжно] б[ыть] бесполезно, говорят на них (Няндомской ИТК) нет видов труда более подходящих, напр[имер], мастерских, да если бы и было, то для 58-й статьи всякие переходы затруднены крайне; видимо, таковы инструктивные, очень показательные, указания сверху… Я не раз замечал, как вероятно и ты, Нинуша милая, что совпадают по времени наши мысли, вопросы и ответы в письмах, ответ идет раньше получения вопроса. Так и в отношении заявления о переводе в другой лагерь. Ты хорошо, очень хорошо сделала, что съездила в Москву к секретарю Н.И. Ежова и подала заявление. На ту же тему я писал тебе в письме от 27. XI, если будешь через кого-нибудь справляться о судьбе этой просьбы и м[ожет] б[ыть] добавлять что либо, имей в виду, кроме использованного в письме от 27-го и следующее: говорят, что в Средней Азии большинство заключенных допускаются к работе по специальности и расконвоируются, кроме того, даже в худшем случае, в колонии там имеют сельхоз. характер, в них часто направляют слабых здоровьем и стариков, во всяком случае, я, с определением здоровья и трудо-

103

способности на «средний» труд (категории теперь отменены) не попал бы там на земляные работы или в шахты. Вставка: Еще лучше новостройки, напр[имер] Волго-Дон… Вероятнее всего, что твое заявление будет просто направлено в ГУЛАГ, и все-таки за ним нужно будет проследить; сходить за справкой и м[ожет] б[ыть] с дополнительным твоим заявлением, также стоит справиться у Верх[овного] Прокурора СССР: получена ли моя жалоба и какова будет ее дальнейшая судьба… (в У.-Пинеге была подана 10. X; я запросил Арх[ангель]ск, когда и за каким № она была отправлена Верх[овному] прокурору). Еще один, поставленный тобой, родная, вопрос – о твоем приезде сюда на свидание со мной. Вчера я написал заявление в штаб Няндомской ИТК – прошу этого свидания и сообщить условия его. Я уже здесь узнал, что вместо прежних семи дней свидания, теперь оно разрешается на1/2 ч – 1 ч в присутствии конвоира, что нужно приехать сперва в штаб в Няндому – она на полпути между Архангельском и Вологдой), там получить пропуск на прибытие сюда, на участок, т. е. слезть на ст. Плисецкая, как-то доехать до уч[астка] № 5 (35 км, ходят только платформы). Вывод ясен – ездить сюда не следует тебе; не знаю какой бы крайний случай заставил бы отважиться на это тягостное путешествие, с трудностями пересадок, ожиданий, с потерей времени, для того чтобы даже не иметь возможности поговорить-то как следует? Тяжесть условий свидания лишили бы последних слов и мыслей, языка и головы… Нет, милая, как ни хотелось бы мне увидеть твои глаза, но эту поездку я считаю недопустимой для тебя! Так вот задачу приспособиться к условиям жизни здесь – я выполняю: плеврит пошел на улучшение, болезни кишечника я не так боюсь; привыкаю к мысли, что я арестант, а не полный человек и к терпению всего, что полагается арестантам, привыкаю к мысли о долгом сроке сидения, борюсь с ее угнетающим действием, правда, без твоих писем это мне почти не удается… жить можно только с ними.

Крайне интересны были мне сообщения открыток Юрика (обрадовал он меня и кипятильниками (где учился?) – это третий кружок? и рисованием, и характером занятий (уголь, масл[янные] краски, лепка; и круглыми отлично у него одного, и горнистом за это, и тем, что разяснил когда получены какие мои письма – (меня интересует штамп почт[овый] на них – не на всех ли 12-ти из Арх[ангель]ска). Поцелуй его, моего Юрика. Поцелуй мою дочку Ирусю и мою маму П.П. и всем поклонись,

104

знаешь кому и тебя мою родную я целую, благодарю за что ты видишь из письма – за дружбу твою и любовь.

Твой муж Евгений

Приписка сбоку на письме: Пришли катушку черных ниток, одну штопальную иглу; не присылай: (нрзб) и чесноку.

№ П-76

Жене

21-22.XII.1938 г.

Нина, моя хорошая, добрая, любимая,

Сегодня получил твою открыточку (от 17-го); в ответ на нее и на письмо от 12-го пишу сегодня; хотя, в открытке к Юре, опущенной вчера, обещал писать только 25-го; но неожиданно назначили (перенесли) выходной день на завтра (22-го), вперед; это потому, что не было вых[одного] дня 18-го, его сняли, т.к. не работали в мороз 15-го… так что теперь совсем сбились с регулярности хода выходных и когда они будут приходиться, пока не знаем…

Я думаю, что ты сегодня читала мое письмо от 16-го в то время, когда я читал твою сегодняшнюю открытку; жалко, что так запоздал с отправкой его, – я знал, что о получении посылок тебя нужно уведомлять сразу же, но не сделал этого, как делал раньше, из У. Пинеги… Еще раз спасибо тебе за присланное, особенно за жилет ватный, за сухари (к сожалению, [половину] их у меня украли – запора нет, за одеяло; да за все; не перечислишь все ценное для меня… за очки, – мне в них так хорошо видно – самый раз по глазам (сообщи диоптрию). Я спрашивал тебя и еще раз спрашиваю о возвращаемых тебе почтовых отправлениях (посылках и деньгах), чтобы мне знать, хлопотать ли и мне об их пересылке; я догадываюсь, что твои письма вернулись из Усть-Пинеги – через Плесецкую к тебе в результате моего заявления, посланного на почту; я, конечно, написал адрес полностью, но очевидно некоторая небрежность, недописка участка, как ты верно догадываешься, была причиной отправки писем далее – к тебе по обр[атному] адресу.

Думаю, что посылки и перевод могли быть захвачены там моим заявлением и вернее всего с полным адресом направлены в Плесецкую; для денег достаточно и не полного; все равно они пересылаются не к нам, а в Няндому, в штаб Колонии. Лучше было бы, пожалуй, если бы посылку вернули тебе, т.к. неожиданное прибытие еще одной посылки, несомненно, создало

105

бы здесь препятствия к получению, пожалуй не только ее, но и следующей. Да, почта работает очень, очень хорошо; также хорош и наш участок, – нач[альник] охраны, ведающий корреспонденцией – он успевает проверять быстро и сдает почти без задержки…

Невольно отсюда мысль переходит на другой вопрос: о заявлении в ГУЛАГ относительно работы по специальности, когда, в случае удовлетворения просьбы, м.б. окажешься на более далеком расстоянии и без возможности переписываться так регулярно, как из Арх[ангельской] обл[аст]и. Вообще, судьбу не разгадаешь и вмешиваться в ее решения м.б. и небезопасно, или не к лучшему по крайней мере; но, вот в ответ на то, что ты писала, и выкладывая свои мысли, я выскажу тебе следующее: 1-здесь мое положение, как рабочего физич[еского] труда (теперь ежедневно пилим и колем дрова и от выполнения «нормы» очень далеки), мое положение почти безнадежно; ко мне не может быть не только хорошего отношения, но хуже того; требования выполнить, не взирая на возраст и здоровье, подкрепляемые лишениями и угрозой наказания, все это настолько «убивает», что вопрос о переводе в другой участок, другой «старый» лагерь едва ли может быть снят с очереди в дальнейшем; скорее наоборот, нужно, как ты и сделала, принять меры, чтобы хоть поздно, но этот вопрос разрешился. Тем более, что з/к говорят, что здесь мы пробудем не далее весны; весной бывают этапы на Д[альний] Восток… Тогда, все равно, наступит наше отдаление. 2) Без писем от тебя мне трудно было бы жить и сохранить в себе силу внутреннюю, душевную, для жизни в этих условиях; и это положение можно было бы считать первым, основным, решающим… Так что добровольный «отказ» от этого, связанный (может быть…?) с отъездом был бы не понятен и ошибочен; но отъезд может быть и не добровольный; а при жизни в сносных условиях Старого лагеря, при работе близкой к специальности или, вообще, просто посильной, я мог бы прожить и при более редкой переписке; я бы читал твои письма в два-три раза более повторно, а в посылках и вовсе, м.б. мало нуждался; нужно же когда-нибудь и освободить тебя от этих непосильных на них расходов. Кстати, продавай все из моих принадлежностей, что хочешь и можешь: сапоги простые и т[ому] под[обное]; что не нужно ни тебе ни детям…

Заявление Наркому или Верх. Прокурору вообще нужно подавать безымянное… Скорее важно знать к кому лично

106

обратиться, когда идет дело о работниках, занимающих не столь высокие посты, но таких, от которых практически зависит решение вопроса, напр[имер], нач[альник] отдела – так и в ГУЛАГе; а в НКВД, м.б. стоило бы попасть на прием к первому замнаркома, который также практически ближе стоит к решению всех частных вопросов; а может быть просто к его управделами – и в таких случаях полезнее всего иметь знакомых точно знающих и порядки, и лиц, кто-нибудь вроде Эзры (знакомый юрист) мог бы быть в этом случае особенно полезен… Кстати, ты лично можешь (могла) побывать раз, ну два в Москве, на приеме; а нужны и последующие справки о продвижении заявления; так на этот случай я напоминаю тебе о Наташе и Анюте, маминых племянницах; они не откажутся и не побоятся себя скомпрометировать… Ну, все это я пишу несколько с запозданием; как и вообще наши письма и обмен мнениями расходятся, «разминуются».

Из умолчания в сегодняшней открытке о поездке в Москву, я понял, что она не состоялась. Не думай, что она обязательна; трудно выбраться, так и не езди; что же сделаешь; на пользу мне – шансов мало; а от бесплодных попыток не так уж трудно и отказаться… Я знаю твое желание помочь мне; я читаю о нем в твоих письмах и удивляюсь, как горячо оно… Родная, друг ты мой милый, исключительный; спасибо тебе; одно уже оно мне прибавляет сил и бодрит меня… Твои слова: «будем верить и надеяться, что наступит и для нас радостный день» встреча не столь далеко, как указанный срок – эти слова выражают мои мысли и дают опору в моем состоянии, а без них ждать бесконечно долго – нет, не хватает, кажется, никаких сил… Каждый день иначе переживался бы, как бессмыслица… А с ними можно жить, быть довольным, что идет и прошел еще день…

Я писал Юрику, что получил карточку детей и племянников; я поражен тем, как выросли наши дети. Ты помоги им прощать маме П.П. – ее «войну» с ними; в твоих словах в письме есть слабое признание некоторой ее полезности; хотя малой, но помощи ее тебе; и это меня несказанно радует, и за маму и, отчасти, за тебя. Поклонись ей от меня; я мало пишу ей, как и она мне; но как бы по взаимному соглашению, учитывая и малую возможность к тому.

Знаешь ли ты, где Алеша; на прежнем ли месте он работает? Возможно, что Ваня, Маша и Ал[ексан]др Сем[енович] сами не хотят писать?..

107

Если выходной будет через неделю – 29-го я тогда и напишу тебе очередное письмо; до того, числа 27, опущу открыточку, чтобы поздравить вас с Н.Г.; отмечать даты ваших и твоих, в частности, праздников не буду по понятным, пожалуй, причинам, без объяснения. Теперь за посылками будут ездить отсюда на почту, как говорят, еженедельно, по субботам; многие еще не получили ни разу.

Сейчас (днем 22-го) была поверка по учетным карточкам; спрашивали и специальность…

На днях меня известили из штаба колонии (из Няндомы), что мое заявление Архангельскому обл. прокурору о недоставлении денег из тюрьмы переправлено ему 8.XII; а на мою просьбу дать тебе свидание со мной, посланную одновременно с тем заявлением прокурору, ответа из штаба нет; равно и на вопрос: «есть на моем лицевом счету деньги в штабе? и сколько?» тоже нет ответа; очевидно, ответит кассир, когда приедет.

Кишечник у меня в полном беспорядке; изредка побаливает печень… буду просить фельдшера посерьезней заняться моим лечением; больше месяца не было дня с нормальным стулом; а какой был у меня кишечник хороший в течение 5 месяцев в У. Пинеге; что случилось, не знаю, подозреваю все таки здешнюю воду; думаю перейти на изготовление кипятка из снега. Это возможно по вечерам, когда в бараке топится печь; но не утром. Кстати, два дня назад нас перевели в другой, более теплый барак; стало много лучше. Сплю хотя и под одеялом, но не раздеваясь; приходится ночью выходить; да и утром, при вставании такая спешка, что лучше не раздеваться. Одежду, обувьсушим на лежанках двух печей, имеющихся в бараке; правда, места часто не хватает; но ночь длинная, с 8 ч.в. до 5 ч.у., поэтому у меня и у других в обычае вставать среди ночи, часа на 2-3, и заниматься очередными делами, в частности сушкой.

Григ[орий] Ал[ександрови]ч и я давно, еще в У. Пинеге стали далеки друг от друга; у него резкий характер; работали мы в разных бригадах там и тут; но он очень изменился; его усиленная работа довела его до ухудшения здоровья; он постарел, сильно поседел, осунулся, жалуется на кишечник, отсутствие аппетита, на кашель. Перешел в слабую бригаду, а то тянулся за самыми сильными и, видимо, этим подорвал свое здоровье. Мы с ним далеки, но отношения не испорченные. Ты же по-прежнему видайся с его женой и будь к ней внимательной, как раньше. Твои приветствия ему я передаю… Он тоже хотел бы

108

более всего работы по специальности своей механика, и казалось бы она так нужна в здешних архангельских местах, но использования нет…

Ну, моя родная, сейчас перечел все твои письма, писанные сюда, сколько в них любви и поддержки! На все твои вопросы вижу, ответил, в этом или предыдущих письмах. Остается еще вопрос о содержимом посылки, которую будешь снаряжать в январе. Отвечу так, нужны сухари, если не выдадут деньги или вообще будет затруднена покупка мучного; и наоборот мало нужны, если будут деньги и их конечно в первую очередь я буду тратить на хлеб. Также и с сахаром. Жиров и мяса здесь в ларьке не продают. Нам по кр[айней] мере. Кстати, твои консервы из твоей первой посылки в Пинегу – как дорогие, там не ел, а съел здесь в начале декабря. Таких дорогих не посылай, как не вкусны они. Благодарю за концентраты, не отказался бы от мешочка крупы (гречневой), чаю пришли в половину меньше, лучше суррог[атного] кофе положи, хотя и здесь продается, боюсь не будет. Табаку довольно 3 пачки на [половину] месяца. Если будешь добавлять «лакомое», то немного и подешевле. Жду «подшивку» для валенок, котелок или кастрюльку, алл[юминевую] ложку, 2 иглы штопальных с суровыми нитками (для подшивки валенок) для ремонта. Сало заменит масло, много не посылай его (сала) и баночку сгущ[еного] молока. Горчицы сухой не посылай, пока хватит из горчичников. Одет тепло.

Ну, моя милая, бумага заставляет кончать письмо, увы, столь переполненное вопросом о посылках… что стыдно.

Я мысленно прильнул к руке твоей.

Твой Евгений, муж твой 1

1 Ездить ко мне воздержись; будет крайняя необходимость, я попрошу тебя. Да, видишь, и не разрешат еще. –

Е.И. (сноска на полях письма).

№ П-77

Ирине, Юре

22-23.XII.1938 г.

Милые мои, хорошие мои, дети – Ириночка и Юрик.

Пишу и гляжу на вас – передо мной новая фотокарточка вашей группы – какие вы стали!

Как было мне приятно сегодня к вечеру (вых[одного] дня), когда мне подали открыточку Ируси (от 18.XII); незадолго перед этим я закончил письмо маме Нине, собирался писать вам

109

и – вдруг – открыточка… Получается – будто разговариваешь с вами; или по крайней мере, что мы близко-близко; забывается, что я в заключении…

Ируська! Пишешь, что «осталось три шестидневки; не спрошена по семи предметам», а сама вздумала проболеть, целую шестидневку просидеть дома?.. Хорошая ты моя, я думаю, что это не отразится на твоих отметках, что училась ты ровно и аккуратно; кстати, в последнем и секрет сохранения за собой одного из лучших мест по успеваемости; для лучших учащихся часто наступает такое испытание на выдержанность, когда их перестают спрашивать, откладывают спрос до конца четверти; возникает соблазн не заниматься аккуратно, регулярно; и вот, на этом многие срываются, т.к. запущенное наверстывать в конце четверти «к опросу» – трудновато; главное-то, конечно, в том, что и знания взятые сразу – не так прочны и полны; по крайней мере, а так бывало в нашей школьной жизни… Держись!

Теперь я догадываюсь, чем болела Ляля; очевидно тоже ангиной? Соседки… м.б., вся «четверочка» переболела?.. Ну, кланяйся им…1

1 Поблагодарить всех за присланные поклоны. – Е.И. (сноска на полях ).

Когда я пишу, вам остается до каникул проработать всего лишь одну шестидневочку, правда, напряженную… Зато мое письмо придет как раз к тому дню, когда останется до них чуть-чуть – дня 2-3… Итак, поздравляю вас с каникулами, с Новым Годом, с зимой запоздавшей у вас; Юру с хоккеем на коньках, обоих с катаньем на лыжах, вообще: с отдыхом, счастливым, полным воздуха зимнего, солнца морозного, радости юной… Милые мои, как я хочу вам всего этого и всего лучшего; сделать только ничего не могу для вас… Зато, как я буду рад, когда вы напишете мне, как провели каникулы: как гуляли, где были в театре, кино, на елке… от кого получили письма к Н.Году и прочее…

Милый Юринька, в ответ на твою двойную открытку 21.XII…

Вот совпадение – ты перечитывал, пишешь, «Князя Серебряного», а я в те дни испытывал желание перечитать его… Я не имел для чтения ничего, кроме газет… а думал, что в лагере буду много перечитывать художественной литературы… все дело опять в том, что мы живем в бедной колонии, а не в старом лагере…

110

Целы ли слоники из цветного пластилина или они использованы на другие «скульптурные» изделия? Ируся пишет, что вы «много рисовали», когда она болела; мне приятно было читать об этом усиленном рисовании – нужно бы посмотреть, какие вы стали рисовальщики… Ну, когда нибудь приеду – увижу…

На вашей карточке мне нравится спокойное выражение ваших лиц, твоего и Ируси; только у нее опять почему-то с грустинкой? Показал карточку здесь одному оч[ень] молодому учителю (з/к); он говорит, что ты (Юра) похож на меня; я знаю мама будет спорить: что на нее; я не буду спорить: больше на нее, а немного и на меня; а Ируся и вовсе… Ну, спасибо, вам за карточку, за вас самих.

Обнял бы вас обоих сразу, одного одной рукой, другого – другой.

Так и делаю; представляю, когда пишу. Мои милые. Ваш папа.

№ П-78

Всем родным

26.XII.1938 г.

Милые, родные мои,

Милая Нина, детки – Ируся и Юра, милая мама Я[блокова], дорогая бабушка С[аша] и все остальные родные.

Это письмо мое – новогоднее поздравление, я бы хотел, чтобы мои пожелания были полны мудрости бабушки Саши, энергии – моей Нины, радости моих юных деток Ируси и Юры, родственного расположения бабушки Я. И я полон надежды, что наступающий 39-й год будет хорошим в жизни вашей, всей нашей страны; м.б. и в моей жизни…

Вчерашний день мы, з/к, провели в ожидании этапа; переночевали на прежнем месте, сейчас позавтракали и не знаем, конечно, когда, в какой час, и куда нас отправят. На готове к отправке весь наш барак (58 ст.), включая больных, выписанных из стационара и набралось с ними 61 чел.; весь день вчера просидели в бараке, б[ольшая] ч[асть] его ушла на сдачу и проверку вещей казенных.

Наш от’езд отсюда я считаю за положительное событие в моей жизни – з/к; конечно, условно, не зная ожидающего меня впереди. Мы строим догадки о месте назначения, конечно, безполезные; вернее всего не угадаем; и если я их напишу, не придавайте им серьезного значения. Наиболее вероятным

111

считается, что нас довезут до штаба Колонии, т.е. в Няндому; оттуда отправляют в лагерь; т.к. вообще считается, что в колониях не размещается 58 ст. и з/к с большими сроками, около Няндомы есть лагерь Арх. Олц., Каргопольский; м.б. в него; недалеко и Карельские лагеря; м.б. отправят и далеко…

Конечно, в зависимости от того куда нас этапируют, близко или далеко, и будет зависеть продолжительность перерыва в получении мной писем от вас; а вы м.б. их будете получать без ощутительного разрыва…

Хотя наш от’езд приходится неудачно, перед концом месяца, т.е. перед очередным получением денег и посылок 1

1 Сейчас утром поехали на почту за посылками; если задержимся, то привезут и выдадут; я не жду, п[отому] ч[то]. задержал письмо (до 17.XII) и вызвал этим задержку посылки до 21,22го Нине пришлось ждать. – Е.И., нужда в деньгах – большая, все же и при этом я доволен отъездом отсюда; слишком уже безнадежно дело с предоставлением посильного труда и заработка. Жилье у нас, особ[енно] последние дни было не плохое, сравнительно тепло в бараке, и уже привычное отделение от бытовиков, от воров, спали на отдельных койках и т.п.

Еще раз имейте в виду, что я одет лучше, пожалуй, всех других з/к-х, тепло. Мое здоровье улучшилось со стороны плеврита; действует и лекарство на кишечник; второй день, как понос приостановился… Так что не беспокойтесь обо мне; встречайте Новый год, повеселее; проводите каникулы в полной радости (12 дней!); будут другие праздничные дни, встречи и приезды родных, и я с удовольствием представляю, как они должны быть вам приятны; как я хочу вам всем этого хорошего хода времени и событий…

Мое последнее (№5) письмо было послано 22.XII; открыт-ка – вчера (№3)

Думаю вы все письма получили аккуратно и не повторяю написанного в них. Кланяюсь всем и благодарю за переданные Ниной поклоны.

Родная Нинушка, милая моя,

Я и так мало пишу в своих письмах о тебе самой, о своих мыслях о тебе… Я думаю, что твоей самой характерной чертой в твоей жизни является энергичная деятельность и делает тебя сравнительно счастливой. Я представляю себе, как ты кипуче проводишь свой день с утра очень раннего (д[олжно] б[ыть] с 6

112

час. – семи к 9 ч. управляешься и по своему дому и у бабушки Саши), до вечера позднего… Знаю, что мало спишь… Деятельный характер нашего Юрика – твоя наследственная черта, доминирующий в нем признак; это прекрасная отплата тебе за твой деятельный характер. Радуйся этому, моя благодавшая… Спасибо тебе, что написала мне о том, что «не устаешь» на службе; что редко испытываешь головные боли… Это один из случаев, когда от твоего письма проникает в меня глубочайший покой в душу… До свидания, милая; ведь будет же оно…1

1 У нас есть первый случай (нрзб) «первая ласточка весны не делает, но глубокая зима, как будто прерывается...» – Е.И.

Любящий тебя больше жизни муж, твой Евг.

Положи в посылку комплект копченой рыбы (трески, морск. окуня), дешевой, не испортится, я думаю… и ландрину 1/2 к. – от кашля помогает.

113

1939 год

№ П-82

Жене

30-31.XII 1938 г., 2-3.I.1939 г.

Нинушка, милая, жена родная, хорошая моя. Вот, довольно скоро, и представилась возможность написать тебе о себе… Сегодня, 30-го к вечеру, мы прибыли на другой (№2 участок) той же Няндомской И[справительно] Т[рудовой] колонии, Архангельской области. Мы проехали по ветке до Плесецкой (35клм), от Плесецкой до ст. Бурачиха (м[ожет] б[ыть] около 150 клм), и от Бурачихи (ст.) по ветке до участка № 2 (14 клм). Бурачиха (ст.) километров 20 южнее ст Няндомы т. е. ближе к Вологде, вообще, по-видимому, она находится на полупути от Арх[ангельска] до Вологды, или, скорее, несколько ближе к последней. Ты всегда выражаешь удовольствие, такому «приближению к тебе», хотя, конечно, серьезно о нем говорить не приходится, скорее всего ты видишь в этом символическое значение… Пусть так будет… Наш перевод на другой участок нам мало понятен, вызывает догадку только, что на этом участке колония сосредотачивает з/к, политических, с 58-й статьей, до нас уже прибыл сюда другой этап их… В других отношениях едва ли этот участок отличается от предыдущего (5-го объекта) условия работы те же, условия быта те же, думается многим, что и пребывание здесь не будет долгим (месяц, другой, может быть меньше). Мы только что прибыли; ничего не видели; поэтому я начал письмо, а допишу, м[ожет] б[ыть] через день-два-три, когда узнаю побольше и будет что дописать про условия жизни и работы… Завтра (31-го) и послезавтра (1-го) мы будем отдыхать, мыться и пр[очее] после этапа, кстати сказать, довольно трудного; описывать кот[орый] не буду… Разместились в бараке; к ночи, после топки печей, в нем стало достаточно тепло; у меня место довольно удачное – близко от печки и не у окон. Клопы и крысы. Просушил валенки и портянки. Опять стало морозно, а то с неделю была мягкая погода, с легким морозцем и для пути (3 дня в товарном вагоне), это было очень важно и благоприятно… К нашему переезду я отношусь положительно, хотя перемен особых он не приносит. Есть надежда, что последнее скажется тем, что посылка твоя будет переслана из Кочмаса сюда и м[ожет] б[ыть] числа 4–9-го я получу

114

ее также и деньги – рано или поздно м[ожет] б[ыть] попадут к нам из штаба, и письма. Последней я получил твою открытку от 17-го и Ирусину от 18-го (о чем я писал вам (22 и 25-го) (5 и 6 П.П.). Несомненно,что в дни нашего ожидания отъезда из 5-го уч[аст]ка, т. е. с 25-27 вкл[ючительно] (мы выехали под 28-е), пришло д[олжно] б[ыть] от тебя очередное письмо туда, но не было проверено и не передано мне; надеюсь пришлют. Так как мы еще три дня ехали, то м[ожет] б[ыть] оно и догнало меня… Скоро увижу. Так нужно получать письма, как жизненную энергию, как бодрость и волю к жизни… И письма моих детей… в них так хорошо чувствуется, что живут они своей жизнью… Как жду я писем от них… Пишите часто.

31.XII.38 г. день.

К ночи, к концу старого и началу Нового года я думаю заняться кулинарным делом: у меня сохранилось по таблетке пюре и котлет; (нрзб) какао и сгущ. молоко, сахар, суш[еный] лук, кусочек сала; с’экономлю пайкового хлеба и в 12 часов, приблизительно, буду с соседом по койке, преподавателем Больцовым Георгием Митрофановичем, закусывать, вспоминать родных, волю… И долго потом ночью буду представлять как вы готовились и встречали Н[овый] Г[од] (я знаю ты, Юра, да и все мои родные вспомните меня)…

Я жду твоего письма; думаю, что в нем есть что-нибудь о твоей поездке в Москву и ходатайствах… М. б. для них настало более подходящее время, а мне так, ниоткуда и не ответили; дошли ли мои жалобы до Верх[овного] прокурора? Кажется, надумаюсь сегодня – завтра возобновить ее…

C 31.XII. 1938 г. (1.I.1939 г.)

Встретили с Бельцовым Новый Год, как выше предполагалось, он купил сушек и папирос... Уснули… Теперь, среди ночи сижу; сперва починил брюки, принялся, вот, за письмо… Вчера днем (31-го) с нами поговорили о предстоящих работах; оказывается, есть здесь только одна «лесоповал». На том участке (5-м), на такую работу не посылали слабосильных и со «средним» трудом. Из этого можно заключить, что здесь мы пробудем очень недолго п[отому] ч[то] труда посильного, подходящего для многих, нет, в другом, пребывшем раньше нас, этапе больных и старых, говорят, еще больше, чем у нас… Все это – попытки угадать, ближайшее будущее; попытки очень нена-

115

дежные, недостоверные. Однако, продолжаю: вероятно, будет исправлено отклонение от направления нас в лагерь, мы должны были попасть в него, а временно попали в колонию; вот теперь и собирают пока в одно место, а потом перевезут в лагерь. Трудно сказать, сколько здесь проживем; м[ожет] б[ыть] и до весны, но вероятнее меньше, м[ожет] б[ыть] несколько дней. Вывод о посылках, переводах: если они благополучно возвращаются и не пропадают, их можно посылать, не считаясь с неизвестностью ближайшего будущего, в противном случае – посылать только на основе переписки и сообщений об адресе и сроке пребывания, Кстати, по правилам колонии разрешается 4 передачи (посылки) в месяц, конечно, так часто не нужно: можно использовать вес, разрешаемый почтой. С этого участка ездят на почту (в Бурачиху) по мере накопления (5-ти, 6-ти) извещений о посылках. А деньги доставляются один раз в месяц. Писем разрешается отправить от заключенного – три, к нему без ограничения. Еще уж, кстати, пришли что-нибудь своего печения, – хочется побольше ощутить дом, домашнее; я с удовольствием вспоминаю, как ты прислала мне в Пинегу свои изделия, но тогда слишком вкусное, теперь пришли попроще, без лишних расходов. Не помню, просил ли я прислать одну-две свечи… М[ожет] б[ыть] пропустят, а у нас плохо с освещением в бараке, ни почитать, ни написать часто нельзя…

1 янв. 39 г. Идет второй день пребывания здесь; ждали выдачи казенной одежды, которую отобрали на том участке, но, вот, день проходит, а что-то не дают; это тоже рассматривается, как знак, недолгого пребывания… М[ожет] б[ыть] правда, нет в запасе… Ниночка, милая, я написал жалобу Председателю Верховного Суда СССР; говорят есть две инстанции для подачи наших жалоб: Верх[овный] прок[урор] и Пред[седатель] Суда. Копию жалобы посылаю тебе в отдельном конверте; когда получишь, делай с ней, что знаешь, просто ждать запроса к тебе; ожидание это будет, конечно, бесполезным, вернее всего; или подай от себя аналогичную жалобу и узнай прохождение моей, лучше, если они соединятся, т[ак] к[ак] твоя будет чем-нибудь дополнена, а одновременное и совместное их прохождение, пожалуй наиболее желательно и верно. Завтра пойдем на работу. Я еще не был ни разу на лесоповале и представление имею о нем только по разговорам, т. е не имею вернее.

Кишечник у меня исправился, плеврит не беспокоит; горчичники иногда ставлю по твоему совету (мне их вернули)

116

кашель стал меньше, вероятно, и потому, что курил, присланный тобой табак, но сегодня он заканчивается. Спасибо тебе за все присланное; все использовал, кроме половины сухарей, как писал; еще сохраняется некоторый запас чаю и сахару… Многократно благодарю тебя за ватный жилет; я не успел попросить его; как ты уже прислала… Очень люблю Ирусин шарфик, портянки я получил, хотя, кажется, не написал об этом, если выдадут подходящие казенные, твои истрачу на починку пальто, других не присылай, если не попрошу, значит обхожусь. Думаю ты получила все мои письма, значит, и увы, многочисленные просьбы: о черн[ых] нитках и суровых; иглах, открытках и т[ому] под[обное], о съестном…

Я писал Ирусе и Юрику, что жду от них описания хороших каникул и, вообще, хороших писем, жду сообщения о всех родных: о Зине, Лиде, маме и др. Я не буду писать сегодня детям, т[ак] к[ак] письмо и так, очень длинно. Прошу всех перецеловать.

Со 2-3.I.39 г. Был на работе – перевозил дрова… Дорога ужасная; в возке я новичок… Суди, каково мне… Попробую дальше… Кончаю письмо, обниму тебя, милая, в мыслях. Ни писем, ни других почтовых отправлений от тебя пока не получил.

Привет мой всем. Твой муж, друг, наказанный судьбой, Евгений.

Извини, если в письмах приедут пятна.

№ О-83

Ирине, Юре

5.I.1939 г.

Мои милые, мои хорошие, детки, Ируся и Юрик. Я послал маме письмо с нового местожительства только 3-го января. Ничего от вас не получаю, вот уже две недели, последняя была Ирусина милая открыточка от 18. XII, а немного раньше (от 14-го) – Юрочкина, двойная. Не получал и, видимо, не получу, а пошла обратно, мамина «третья» посылка, а она очень нужна; буду ждать посланную уже по новому адресу числа 12–15 (пришлите крупы «Геркулес», говорят она заваривается и разваривается от простого кипятка; здесь продается в ларьке, но денег все еще не переслали)!

Погода стоит мягкая, думаю, что ваши каникулы идут с прекрасной погодой и лыжи у вас в ходу… да? Как хочется

117

узнать про ващи каникулы! Сегодня что-то нашу и нек[оторые] др[угие] бригады еще не вывели на работу, д[олжно] б[ыть] пойдем позднее, м[ожет] б[ыть] ночью, на погрузку вагонов лесом. Вчера впервые был в лесу, «на лесоповале»; интересно; отъехали мы от прежнего участка недалеко, а как изменилась местность; там ровная, болотистая, низкая; здесь резко пересеченная холмами и лощинами и впервые вчера я был в такой, чисто еловой тайге, зверей не встречал, много заячьих следов. Кто-то видел прошедшую лисаньку… Птички какие-то маленькие, д[олжно] б[ыть] синички… Я здоров. Обнимите маму Нину, бабушек, Лиду. Ваш папа Женя.

№ П-84

Жене

8.1.39 г.

Милая, родная Нина – хорошая жена моя, вот уже 9 суток живу на новом участке той же колонии и не получая от тебя ни одной весточки; оттого мне грустно. Я не жалею, что мы переведены сюда, но, конечно, это очень условно; прежде всего плохо то, что, вот, нет писем, очевидно не получу той посылки, что выслала д[олжно] б[ыть] ты к концу декабря по старому адресу. Сейчас приносили в барак письма и два оказались (впервые) пересланы из Когмыса, а мне почему-то нет? Я извещал тебя о новом адресе так: 30-го открыткой с пути (из Бурачихи). 1-го п[очтовым] письмом послал тебе копию своей жалобы Пред[седателю] Верх[овного] суда (без письма); наконец. 3-го опустил полное письмо тебе и 5-го открыточку детям… Поэтому так жду от тебя письма; ведь для его пересылки довольно, в сущности, трех суток в один конец.

На этом участке мы живет в теплом бараке, приварок варят хорошо, хлеба дают очень мало (400–500 гр), работа – вся разная сначала, как будто установилась для нашей бригады, на «лесоповал»; трудно; но лучшее из всего то, что пришлось перепробовать на этом участке, правда, заработать не удается нам старикам больше указанного выше и прожить можно без посылок, только слабея; на беду, после работы «на погрузке вагона», от подъема тяжелых дров у меня возобновился понос, сегодня первый раз пойду к врачу за лекарством.

«Лесоповал» я опишу подробнее моим детям… Прочтешь в их письме. На работе очень рвется одежда и казенной здесь

118

еще не выдали; ничего не посылай: найду выход, но очень нужна будет скоро подшивка для валенок. Здесь подшивают тоже только из своего з/к материала. Видимо нужно рассчитать так: если посылка твоя декабрьская еще попадет ко мне, по разговорам – есть надежда на это, то я получу подшивку в ней; если же она отправлена уже обратно к тебе, то ты не промедляя пошлешь из нее; не покупая, а я сумею подтвердить…

Хорошо бы если б ты получила все мои письма с того (5-го) участка и знала, что мне нужно, а загружать письмо повторениями не хочется. Моя родная, как-то всегда в моих письмах не находят место мысли и слова о внутренней жизни, о тебе и близких; находят, но мало говорящие, но мысли есть и я с благодарностью помню твой давний вопрос, на который я не ответил, о том, «занимаюсь ли я гимнастикой»… теперь коротко только отвечу – нет, п[отому] ч[то] некогда – устаю очень, но жизнь – есть жизнь, в которой всегда есть чему учиться, особенно в условиях трудных… по слабости часто мысль обращается к еде, вообще к желанию более легкого и хорошего быта, но вот тут и нужно вернуть ее, направить на другое, на дело – это уже полезное поучительное упражнение, особенно для воли; многое понимается глубже. Ну м[ожет] б[ыть] счастье еще, возможно, и встреча наша «не за горами»… будь моей далее, как ты пишешь «всегда твоя» – и я м[ожет] б[ыть] вернусь к тебе не инвалидом и отслужу тебе за дружбу твою верную.

Твой муж и друг Евгений.

№ П-85

Ирине, Юре

8.1.1939 г.

Мои Ириночка и Юрик, дети мои, как ласково, как отрадно становится на душе, как только обращаешься к вам…

Что написать вам из нескучного для вас? Опишу «лесоповал» на котором работаю…

Встаем в 5 ч (звонок); «развод» в 7 ч (третий звонок), еще темно и так идем в полусумерках, пока светит луна, идти 2 1/2 – 3 км, лесной тропой, «по горам» т. е. через лесные лощины, по вырубкам в лесу; в лесу – одни ели, высокие и вид у них такой, как на рисунке внизу – узкие, высокие. Приходим (Идем хорошо, посильно, с ноги на ногу) уставшие; но можно придя, присесть, покурить, тем более, что нужен костер для сжигания 119

сучьев. Работаем звеньями по 2-3 человека; в тройке (двое пилят, «валят» деревья, а один обрубает сучья и сжигает их; вот тот третий – в нашем звене – я; потом, поваленное, очищенное от сучьев дерево распиливается на куски (по 4, 5; 6, 5 м и др[угой] длины; остается самое тяжелое «откатка» в штабеля. На работу и с работы идем с топорами и пилами и вы представляете меня идущем в своем пальто, подпоясанном лыковой веревкой, которой очень кстати попалась мне на дороге, с топором за поясом, а вчера и с палочкой, которая помогает взбираться на гору…

Как смеркается (около 4-х час.), мы начинаем, по команде стрелка, обратный путь, опять в потемках приходим домой, ужинать, отдыхать, нестерпимо хочется спать, соснешь, а среди ночи посидишь час другой просушить около печи одежду, валенки, рукавицы (нрзб) вечером приносят, но каждый день, газету… знаю, что будет очень строго с опаздыванием на работу, а вам, д[олжно] б[ыть], на уроки, но русскому человеку полезно поучиться аккуратности, элементам ее, в частности, аккуратности во времени…

Скоро и здесь, и быстрее и заметнее чем у вас начнут удлиняться за счет ночи дни; работать будет больше, полные 10 часов. Вероятно, наша бригада так и будет работать на лесоповале, пока живем на этом участке. «Поэзия» этой работы – высокие, с подушками снега на ветвях, ели, потом дымящие бело-желтым дымом и горящие огоньком с синевой, костры, кучи сучьев, с зеленой хвоей «лапами» метра полтора высотой, сильно дымит сперва, потом пылает, около него тепло, когда подбрасываешь сучья, вообще на работе пальто сбрасываешь и ходишь в одном пиджаке, забывая, что дело происходит зимой, в течение многих часов, целого, хотя и короткого дня. Правда под пиджаком поддето многое – семь одежек, и главное, жилет ватный, подарок мамы Нины, и Ируськин шарфик, очень теплый. Таких рукавиц, как у меня, нет ни у кого; сверх них легкие прорезиненные холщевые, но они промокают. Но лес молчалив, зверей и птиц не видно и не слышно, лишь рухают деревья, падения которых нужно опасаться.

Ну, вот и все место для письма. До свидания. Жду от вас таких же подробных описаний и к тому же, открыточек.

У вас много праздников, в день их (нрзб) рисовать и поздравлять от меня.

120

№ О-86

Жене

19.I.1939 г.

Дорогая моя Нина, какое вознаграждение, в виде пачки писем, получил я ночью с 17-го под 18-е, придя с работы – труд-ной – погрузки. Свое письмо, писанное до их получения 16-17 числа, я решил заменить другим, не посылая, так как оно было прервано, не дописано, так как прервался выходной день посылкой на работу, приходится отложить длинное письмо до следующего выходного – то есть до 22.I, и послать эту открыточку.

Я рад, что вновь знаю о вас, что могу несколько раз пережить, перечитывая ваши прекрасные письма, представление о вас, о вашей жизни. Получил я зараз: письмо твое и 2 откр[ытки] Ируси, отправленные мне еще на 5-й участок, и по письму от вас троих по новому адресу (от 10-11). Посылок не получил, хотя многие з/к-е их получили, гл[авным] обр[азом] недополученное с того участка, даже из Архангельска, оттуда я хочу ее запросить; а деньги, вероятно, попали на мой лицевой счет, так как я уведомлен, что мне привезут 50 р. когда приедет кассир.

№ О-87

Жене

9.II.1939 г. 1

1 На подлиннике, ошибочно, 38 г. – Ю.Е.

Милая моя Нина, пишу только открыточку и с таким запозданием т[ак] к[ак] не получаю от тебя писем; видимо мне их задерживают, как задерживают и две прибывшие посылки за невыполнение норм…

Мне плохо от этого, от несправедливости, от лишений… Буду терпеть, а сделать сверх сил ничего не могу… Отношусь к труду добросовестно не выделяюсь из сотни таких же людей, но меня почему-то выделили… Жаловаться не буду, не беспокойся и ты за меня; буду как-нибудь жить, хотя работать, получая 599 гр.хлеба голодно и силы убывают, денег нет, кассир не привез ведомость (27, I). Кишечник у меня несколько исправился. Погода стоит без сильных морозов. Валенки вчера починили, спасибо за подшивку для них, вообще спасибо тебе за все; за поездку в Москву, на которую единственная надежда; за пись

121

ма (которые, увы, здесь дают реже, за материальную заботу, не давшая, увы, того что ты хотела мне сделать…

Твой муж Евгений

Обратный адрес: Ст. Бурачиха, Северной ж.д. Архангельская обл.

Участок №2 Няндомск. ИТК

№ П–88

Жене

12.II.1939 г.

Моя милая, моя Нина, друг мой, только сегодня получил я, наконец, от тебя открыточку (от 4.II) (и так мне от этого хорошо, отлегло, что (сегодня выходной и у нас очередной) заметил и прелести. Солнечность февральского дня, и то, что отдыхаю, сегодня чувствую возврат сил… Могу к этому добавить, что перечитывал сегодня твои письма, в том числе и очень старые, прочел свое, повторенное тобой, обещание «верить в свое здоровье и перенести все…», прочел твою благодарность за нее и повторил это обещание. Письма я перечитывал перед уничтожением и под угрозой, до сих пор берег почти все… Ты напиши мне какие письма (даты или номера) ты получила? М[ожет] б[ыть] еще получишь (уже получила) от 22.I; так оно было послано позднее 26.I… Я не помню, конкретно, в каком письме написано какие прислать (нрзб) и ответы на твои вопросы (нрзб) мне придется кое-что повторять из опасения, что письмо не дошло… Я понял так, что после письма из Москвы (от 25.I) до открытки, полученной сегодня (от 4.II) ты мне не писала; так ли? Посылок мне еще не выдали, о чем я сообщил тебе в последней открытке (от 5. II). Я постараюсь ее получить.

Сейчас пришли из конторы и сказали, что снова прислали из Няндомского штаба колонии, из фин[ансовой] части уведомление о предстоящем привозе денег, кому сколько, сказали, что в числе прочих есть и мне… Лишь бы не повторилась январская история; когда-то приедет кассир – должен бы не позднее 25-го. По-видимому (своего лицевого счета я не знаю), денег там моих больше, чем я могу получить и ты можешь воздержаться от дальнейшей посылки их, впредь до изменения условий выдачи их.

У нас проводится стахановский месячник (с 15.II. по 15.III); и с завтрашнего дня переорганизуется работа (та же, лесоповал; на

122

нем сосредоточено все внимание); каковы будут условия работы (немного знаем, а завтра увидим). День прибавился настоль-ко, – и как то незаметно это произошло, что вчера и ушли на работу когда светлело и пришли обратно засветло. Свет очень бодрит, а темнота угнетает, так что самое трудное время для работы проходит. Правда, мало надежды, что погода будет дальше так хороша, как до сих пор. Предстоит вероятное вьюжное время, а за ним сырое… Об обуви: валенки мои починены хорошо; качество их настолько было высоко, что меня до сих пор спрашивают: «не фетровые ли?» Значит присылать новых отнюдь не нужно, да и чаще хожу в лаптях; с наступлением сырости весенней хорошо бы иметь резиновые сапоги, я помню, они стоили 17 рублей, хотя бы купить и подержанные; а мои сапоги простые не присылай, продай, они мне маловаты, особенно на теплые чулки, на портянки и вовсе не годятся, буду ждать ватных брюк, хотя обошелся бы казенными, какие у меня есть; несчетное число раз благодарю за ватный жилетик… Боты, кажется они стары, пришли, пожалуй, если не удастся достать сапоги резиновые, а так, иначе они будут лишней обузой…

Это письмо пошлю в конверте без марки, п[отому] ч[то] знаю о повышении тарифа и что все равно придется; если хочешь обходиться без доплаты, пришли 10-коп[ечных] марок… Пришли тюбик вазелина, ниток прочных, а то присланные очень плохи, как белых так и черных; толстых ниток и еще суровых… Я просил прислать табаку побольше и махорки, с бумагой курительной. Видишь, без церемоний, куча просьб. Положи побольше круп; спасибо за рис (он был хорош), пришел в период нужный исправления кишечника, но больше можешь не посылать его, а что-нибудь более доступное и самое дешевое…

О, как мы ценим черный хлеб! Но с каким удовольствием не только ешь, но и смотришь на домашние мучные и прочие изделия; спасибо большое за то что было прислано в последней посылке (от 17.I ) 1

1 Дата трудно различима, возможна ошибка. – Ю.Е..

Сколько бодрящих добрых фраз перечел я сегодня в твоих письмах; поэтому, еще раз, спасибо и самое большое за верную дружбу; и еще одно спасибо за труд твой, за труд над милыми детьми нашими; и еще одно спасибо (за маму, П[авлу] П[етровну]. Я надеюсь, что слово «она опекает» всех вас – не имеет совсем плохого значения… Как дорого ей и мне если

123

она полезна тебе своей помощью по хозяйству… Поклонись от меня ей, моей милой матери… Скажи спасибо за пышки… Поклонись и маме-бабушке Саше; я так рад, если у нее хватает сил хлопотать самой о себе и по своему дому… Привет мой всем. А Верушке напиши от меня, что я страшно интересуюсь Госэкзаменами (и Ниночкиными экзаменами и успехами в ВУЗе), Верушкиной прежней и предполагаемой работой в Колыме, а работе летней на Урале завидую, не с точки зрения теперешнего своего положения, а и вольной работы – я так люблю путешествовать и видеть новые места, как исследователь их… Придется передвинуть сроки… Желаю этого своим ребятам – Ирусе и Юре.

Жду с надеждой решений (и влияний) XVIII Партсъезда и ответа Верх[овного] прокурора… Сюда приходят все отказы в пересмотре, в том числе и Г[ригорию] Ал[ександровичу], но все же надежду нельзя терять… Гр[ажданину] Юдовичу, пом[ощнику] Верх[овного] прокурора сегодня написал; думаю, если будет внимателен к копии моего заявления, заметит, что моя жалоба Арх[ангельскому] прокурору была уже подана (от 10.X) и найдет в своем учреждении так же и подлинник к Пред[седателю] Верховного суда, если он переслан в прокуратуру…

Я просил (и обоъяснял это) вкладывать письма детей в один конверт с твоим. Норма в месяц – 3 письма, нарушать можно немного; придется мириться…

Моя родная, до свидания…

П-88А

Ирине

12.II.1939 г. – №12

Моя милая девочка, моя дочка, Ируся,

прежде всего, крепко-крепко обними от меня Юрика… сынка моего…

Спасибо тебе за письмо (от 6.II), спасибо за его содержание; «за сон»; за сообщения; мне бы хотелось, чтоб ты стала «физкультурницей», но если нет времени – делать нечего – откажись, кружок с разбором «Декамерона» весьма ценный; а главное: рисуй, играй на пианино, и самое главное, из дополнительного к учебе, ищи возможности изучать иностр[анный] язык… и, как, он понадобится в жизни, в Вузе, в научной подготовке…

Я, по твоему письму, представляю взаимоотношения «Бэна» и «Бобика»…

124

Передай (запоздалое, она уже выздоровела) сочувствие Мусе. Перешли привет мой Мирочке и ее папе с мамой…

Какая милая Верочка! Она опять сумела заехать в Рязань… За это мне больше других хочется повидать ее… А не увижу ее я долго…

А погода – у нас, здесь, лучше и светлее, чем у вас; вот тебе, и Север, и это от запада – его смягчающее влияние… Это хорошая «география» и без А И. Г…

Растешь ты, дочка! Расти, родная и будь такая хорошая ко мне, как я чувствую по твоим письмам, твой папа Женя.

П-89

Ирине

26.II.1939 г.

Моя милая дочка, мой дружок, Ируся

стараемся мы с тобой, пишем друг другу, а не получаем… Твое последнее, полученное мною было от 6-го февраля, а мое?

Условия моей жизни переменились очень к лучшему с момента перевода нас в эвакопункт Карлага, особенно потому, что на другой день меня положили в больницу. К сожалению, сам я поизносился и стал за время пребывания на 2-м участке Нянд[омской] ИТК – у меня болят все зубы, есть пошатывающиеся – известно знак чего – это кишечник все не исправен; нельзя здесь узнать, долго ли продержат в больнице, м[ожет] б[ыть] месяц, м[ожет] б[ыть] еще два дня и отправят на этап, надеюсь больше на первое…

Скажи маме, что, наконец, подтвердилась догадка ее, – я оказался носителем крупных глист… Надеюсь здесь мне их выгонят.

Извини, моя дочка, что пишу про плохие неинтересные и ужасные вещи… Но я сейчас компенсирую это другим, более приятным. Я иногда исчезаю. Вчера ночью я думал о том, что может быть скоро, всего через месяц, получу волю, т.к. люди прибывающие из тюрем говорят, что освобождают многих и тогда ходатайство мамы Нины может сыграть такую решающую роль… Или, если так не случится, мне сильно сократят срок, придется жить где-то в этих краях и вот про них я хочу написать тебе то, что слышал от одного из местных жителей, заключенного, лежащего со мной в одной палате. Человек он простой – колхозник и сообщения его так же ограничиваются перечислением природных богатств. Сам он из под Каргаполья (см. карту). Кар-

125

гаполь (на р. Онеге, в 3-х километрах от города, река берет начало из Лацис-озера; и в озере и в реке, говорит он, всякой рыбы много; в лесах (сухих; местность ровная) много дичи, а больше всего грибов; особенно рыжиков и обабков (подберезовиков); рыжики представляют побочный и дов[ольно] значительный заработок населению (25 р. за пуд хорошего товара). Июнь, а больше июль и август здесь летние, жаркие месяцы…

Я надеюсь попаду или в Каргополь или в Липово (инвалидн. колония); там и там ведется сельское хозяйство, надеюсь, что меня используют для него, как ботаника-акклиматизатора; специалистов чаще всего в лагерях расконвоируют, т.е. дают вольное хождение…

И вот, если все это случится к лету, к вашим каникулам, быть может, рано или поздно вы и приедете туда «на дачу» в июле или августе, будет и погода хорошая и сборы в лесу грибов и ягод, и рыбная ловля. Я стал мечтать об охоте чаще, так было в тюрьме, так и здесь; я смотрю на нее не только как на добычу, а как на путешествие, не дальнее, но интересное, и я думаю теперь, что на охоту я стал бы ходить не только с Юрой, но и с тобой, дружок мой, каждому нашлось бы дело в этих путешествиях, особенно, если сочетать охоту с рыбной ловлей и путешествовать подольше… Так, где бы мы ни встретились теперь, а на охоту пойдем вместе, хорошо бы все-таки вернуть мое ружье, незаконно отобранное (оно не нарезное, значит не отбирается); мое ружье – «одностволка центрального боя Ижевского завода, №?» Номер записан 1) в охотничьем билете; 2) в черной записной книжке, в конце; 3) в протоколе обыска и изъятия вещей и по (нрзб) путем возобновления ходатайства в НКВД могло бы быть возвращено; все таки оно стоит денег, а нет – заработаем другое…

За истекшие месяцы я целые дни, не менее 12 часов в сутки проводил на воздухе; зимой в лесу я научился кое-чему из жизни в лесу; я перестал остерегаться за себя и за других такого длительного пребывания на воздухе при всяких условиях т.е и на морозе, и с мокрыми на время ногами, даже обладая кашлем и, вообще, не полным здоровьем. Оказывается все не так страшно, и идти можно… даже и тогда, когда ноги не идут… Поэтому, к путешествиям я стал больше готов; думаю и тебе с Юрой не лишним было бы приучиться. Ну, а мама Нина (нрзб)… нас всех «забьет». Я думаю мама-Нина получит сегодня мое письмо, оно пошло, и твое, надеюсь, без промедления.

126

Боюсь, что оно произведет не то впечатление, какое следует; и покажется, что я за относительное улучшение в своем положении променял, забыл про волю.

Нет, я буду ждать ее до апреля, я прошу, как просила меня мама-Нина, писать мне всю правду; про ответ от Верх[овного] Прокурора, про судьбу институтских, как я подозреваю, уже отпущенных на волю за прекращением дела и т.д. Скажи маме, что вчера я подал заявление о ее приезде и свидании со мной; говорят здесь дают даже на три дня, жить вместе в отдельном домике; конечно не всем, признают ли за мной отбытым испытательный срок общих работ, какой я провел в колонии, но не отбывал еще в этом лагере?

Еще расскажи, что ехать или нет, может решить только сама Мама-Нина, а не я. Я думаю, даже и не она, а обстоятельства дела; например, если она к сроку данному ей Тов[арищем] Верх[овного] прокурора, Юдовичем (10.III – 1 1/2 месяца) поедет к нему и окажется, что нужно поехать и ко мне, то это одно, к чему нужно приготовиться ей, а от меня, на обр[атном] пути она опять явилась бы к Юдовичу… а м[ожет] б[ыть] ездить и нет необходимости, или нужно скорее, или позднее... я не знаю.

Приходится кончить письмо не успев написать подробностей о полученном в посылках; ну не обязательно. Одно – спасибо. Целуй моих милых, всех. Твой папа

Спасибо тебе за ромашки и зайку.

П-89–А (вторая половина, первая не найдена)

Жене

26.11.1939

...расстояние – не придумаешь; Няндома (см[отри] карту жел. дор.) находится на главном пути Сев[ерной] ж д. (Москва–Арх[ангельск] в 770 клм от Москвы; помещения Эвако-пункта – в 10 мин. хотьбы от станции.

По правилам лагеря свидания разрешаются более продолжительные в течение 3-х дней; я еще точно не знаю.

Но порядок разрешения свидания такой – я подать должен заявление нач[альни]ку Эвако-пункта, он запрашивает (или нет) штаб в Каргополе; до Каргополя – 93 клм – оттуда будет (или нет) дано разрешение мне и определена продолжительность свидания… На переписку уйдет несколько дней.

Если тебе нужно приехать ко мне, то, конечно, пока я здесь,

127

в Няндоме; а то с Каргополем, напр[имер], сообщение на автомашинах… Но есть ли необходимость? Ведь поездка – дорога, отрывают тебя от служебной работы, от домашней работы… Решай сама… из-за привоза передачи – приезд не нужен; м[ожет] б[ыть] нужен ради обжалования? и так, увидеть друг друга – я готов потерпеть и не вводить тебя в новые расходы и затруднения… Положение мое уже изменилось и этого пока довольно, конечно, если и дальше будет ожидаемое улучшение, сообразно правилам лагерной жизни, оказывается столь не похожей на жизнь в тех колониях, в каких мы были…

Я поступлю так: напишу заявление с просьбой дать тебе свидание, а воспользуешься ли ты разрешением – если оно бу-дет – суди сама… Этот путь (подачи заявления через штаб – долгий – в несколько дней… Говорят, бывает другой (человек приезжает на свидание без предварительного разрешения; все зависит тогда от местного начальника Эвако-пункта; выигрыш во времени, но с риском не получить свидания, а только право на передачу; оно излишне. Я уже известил тебя от 21.II о своем переходе в Карлаг; но я давно не писал тебе полного письма, давно и не получал; последнее – от тебя – открытка от 12.II.; от Ирины-дочки письма не получил (обещанного от 12.II); а картинку в посылке получил – берегу – спасибо милой, моей прекрасной дочке; она мне начинает казаться уже большой и другой!.. Привет ей и моему сынку – Юрику ты передашь погорячей, обнимая их. Более ранние твои письма были получены (29.I – сразу два (одно от 22.I из Р[язани] и другое от 25.I. – из М[осквы], жаль, если мои январские письма от 22–25 и 31 января не дошли до тебя; а мне трудно теперь вспомнить, что я написал в них, что нужно бы повторить, если они не дошли… (Тов. прокурору я не писал ничего; думаю, что если он внимательно читал мое заявление Пред[седателю] Верх[овного] суда, то вычитал, что я подавал уже заявление Верх[овному] прокурору в X и найдет, то мое заявление и приложит его к делу; статью мою он и без меня узнает; тем более, что в Постановлении ОСО – статьи мне не приписывается определенной (лишь подозрение, без суда).

Ну, кончу писать, чтобы не было слишком длинным письмо.

Слабо слышим (не разбираем), впервые радио… заводили патефон…

Обними всех моих милых и поблагодари каждого за свое. Как нога Юры?

Твой друг, твой муж, Евгений…

№ О-90

Жене

27.11.1939 г.

Родная, Нина, Едва вчера успел отправить письмо и высказать догадки о своей службе, как оно разрешилось: сейчас предложено собираться на этап, выписаться из больницы, узнал, что поеду в Липово (23 км) – в инвалидн[ую] колонию. Надеялся здесь подлечиться, подкрепиться, (но не суждено. Говорят и в Липово не плохо. Сообщение на автомашинах… Значит справлюсь и с вещами…

Отпадают соображения о приезде по кр[айней] мере столь удобном до ст. Няндома не знаю, что ждет впереди, что будет от Верх[овной] Прокуратуры – м[ожет] б[ыть] «переследствие?» «Теперь не скоро получу от тебя (попробуй писать по адресу в ст.Няндома Карлаг, Липово

Этап III

Каргопольлаг. Участок (6-й) Липово

(с 1 марта 1939 г. по 25 июня 1943 г.)

131

№ П-91

Жене

1.03.1939 г. 15 час.

Моя милая, родная, моя Нина, жена, друг мой.

Пишу тебе с нового места жительства, так сказать «постоянного», уже один день вчерашний провел здесь. Что это за место? Конечно, пока я очень мало знаю о нем, мало видел. Это так называемый «отдельный участок Каргаполь-лага (Карлага), по ближней (в 9 км) деревне он называется «Липовским». Он подразделен на два, не то чтобы участка, а, как здесь говорят, на две зоны, т.е. имеет два ограждения, в одном из них помещаются инвалиды (V и IV категории): вот с такими нас и поместили пока. Кругом густой еловый лес – тайга… О нашем переезде из Няндомы сообщу кратко: 23 км д. Липово – 5 км еще по шоссе, на автомашине, ночью под 28-е II-я + 4 км пешком по лесной дороге, до участка, вещи на санях, исключая переносов на небольших, трудных, расстояниях в сотни метров; в результате: во первых, прибыли на место; во вторых: у меня разболелась правая нога, почти не могу ходить (десятка шагов), но ты не беспокойся – пока дойдет письмо, нога, думаю, успеет поправиться. Недолго, только 5 дней, я поблаженствовал в условиях больницы эвакопункта, в Няндоме. Как видишь, кое-что из сообщенного из Няндомы в письме оказалось подтверждается; кое-что, притом, большая часть, оказалась «болтовней», т.е. неосновательными догадками, попытками, как всегда неудачными, угадать будущее свое. Поэтому не буду описывать предположений о ближайшем будущем и на этом участке; напишу, когда что-нибудь определится. Одно скажу: я очень удовлетворен состоявшимся переводом из труд-колонии в лагерь, не знаю, конечно, насколько велика будет разница, но что она в пользу лагеря – это уже чувствовалось и на эвакопункте и здесь. Теперь мое очередное, как и всякого из нас, дело и желание, чтобы правильно разрешался вопрос о труде, а за ним как следствие, решаются и вопросы: о питании, об отношении начальства и т.д. Я бы хотел одного – работать по уходу за растениями; кем угодно, от самой низшей квалификации, до присвоенной мне на воле. Здесь строится оранжерея, будут парники, расчищена площадь под сель.хоз. участок… Но возьмут ли меня на работу при каком-нибудь из этих учреждений?

Я так мало знаю об этом… Может быть даже совсем переведут их этого участка в другой, если будет запрос по специальности. Неработающие инвалиды (V категории) получают

132

400 гр хлеба, работающие (600 гр и выше, смотря по выработке IV кат[егери]я обязана работать, по сниженной норме, пока не знаю какой, вероятно % 70; из разговоров еще не ясно, какие дают работы, похоже, что всякие…

Мы 10 дней пробудем в «карантине» т.е. без сообщения с другими лагерниками и без права выхода в общие учреждения: столовую, ларек, амбулаторию… 30 чел. прибывших сюда в одни день одним этапом, преимущественно, украинцы, прямо из тюрем… народ почтенного все возраста, чаще всего лет на 5, 10 и более – старше меня, все почти V катег[ории], так что я относительно «молод» и «здоров»… Какое счастье – брань исчезла…

Теперь я опишу тебе свои запасы из твоих посылок, выданных мне на 2-м участке так неудачно, перед самым этапом; имею: 2 1/2 кг сахара (было 4); 4 пачки чаю (было больше); 2 кор[обки]? (нрзб); 3 – к[рупы] овс[яной]; сало 2 куска бол. 4 мал. копч[еного], 2-ф масла слив[очного] и рус[ского] (было больше), 9 пачек концентратов; 2 кор[обки] молока + (мучных). Получил я и… рыбий жир и др[угие] лекарства; у меня слишком много перевязочного (для компрессов) материала, горчичников. Получил я и жилет серый, и брюки ват[ные]; подшивку для валенок; консервы мясные съел(ем), т[ак] к[ак] на вопрос к доктору, при отъезде из больницы, что посоветуете мне как больному? Получил ответ: «лучше питаться». Так вот теперь я буду лучше питаться; на ск[олько] хватит этих запасов? Пожалуй, всего на [пол]месяца, если не растягивать (не считая чая, какао и т.д. – это на больший срок); весь вопрос в том, сколь скоро выдадут деньги? Когда их переведут сюда? Каков порядок их получения? Долгий или короткий еще не знаем. Есть надежда, что короткий; тогда ты могла бы задержаться с очередной посылкой, тем более, что я не потерял еще надежды получить недоставленную январскую посылку (если ее не присвоил каптер 2-го уч[астка]. Мои пожелания к след[ующей] посылке таковы: 1) как я уже писал: резиновые сапоги; тапочки (на резин[овой] подошве, если они целы, коричневые), больше ничего из одежды не нужно, кроме брезентового пальто, о котором писал; 2) Из мелких вещей: аллюми[ниевую] ст[оловую] ложку (острого ничего нельзя, конечно, и таких вещей как одеколон (спирт); пенсне номер 3, но только, если будет оправа кругом стекла с дуговой пружинкой (признаться, давно потерял твои новые очки, вернее, они упали с нар, а «милые» соседи…); мундштучек (так как наконец здесь «на новосельи» не

133

могу его найти, а то все служил черненький, подаренный вами; жаль… Не отказался бы от резинового кисетика, если он стоит не дороже 3-х руб.; котелок не присылай, сегодня купил здесь за 1р. 90 к. эмалированную чашку (суповую) нам предложили закупить. Бумага, конверты, открытки – здесь всегда в дефиците; достать нельзя, пока у меня есть, но положи в посылку, чтобы мне не оказаться без них. Я просил махорки – теперь не нужно. Лекарств не нужно; ежедневно пьем хвойную настойку для предупреждения цинги. 3) Из продуктов: о них суди сама, прежде всего спасибо за присланное; все дорого, обе котлетки (совершенно свежими) получил, булочки твоего печения (тоже), шли меньше масла, больше сала, чеснок и лук нужны очень, больше чеснок. Получил конфеты в бума[жке]… малиновые, печенье, нитку, иглу. Все перечислил, но необходимость, нужно – очень условно, можешь не присылать ничего из вещей… Денег не присылай.

Чтобы ты не вздумала выехать в Няндом(у) рассчитывая застать там меня, я в день отъезда послал тебе открыточку, т.е. на другой день после письма дочке Ирусе. Сюда ехать еще труднее, значит не следует.

Милая Нина, извини что исчерпал (нрзб). Моей радостью… (нрзб).

Обними и поцелуй от меня всех, я всех благодарю.Твой муж, твой друг. Евгений.

№ О-92

Юре

4.03.1939 г. №12

Мой милый Юрик, здравствуй, с весной Тебя! Конец лыжам и конькам правда, но мало ли на свете еще радостей? Желаю их тебе, Ирине, Ю[ре] П[ахомову] и род[ным] постарше всем… быть может эта открыточка к вам еще обгонит мое первое письмо (15) отсюда, как прошлое 1.III – открыточка, хотя и меньше но быстроходней… – живу здесь уже пятый день на положении, «карантина» поэтому мало знаю о своем новом местожительстве, условиях жизни и труда (без карантина)… работа по настоящему еще не началась; отойти от своего барака (палаток) еще не можем, но в ней тепло, верней нестерпимо жарко… Погода хорошая, сегодня утром был вновь мороз, но весна идет; говорят, что когда сойдет снег, будем ходить собирать клюкву (прошлогоднюю); все, что я узнал о новом месте,

134

заставляет меня подтверждать свое одобрение переезду в этот пункт… Ну а там, видно будет. Нога у меня поправилась, кишечник тоже. Сильно подкрепляюсь маминым угощением, его хватит на большой срок, о чем я написал. Есть надежда на скорое получение денег… За отсутствием писем от вас, довольствуюсь перечитыванием сохраненных последних маминых от 22 и 25.I, 4 и 11.II; вот все, чем я богат (правда, у меня есть еще ваши фотокарточки, Ирусин рисунок). А ты мне редко пишешь; правда, мама говорит, вспоминаешь часто… Спасибо милый. Увидеться бы! Я сам его тебе сказал бы… Но не словами… Есть надежда, что здесь не будет недоразумений и задержек в получении писем, посылок и денег, не будет исполнительного труда, это главное, [позже] напишу подробнее о бытовых условиях, что положительное уже и сейчас можно [отметить].

Ну, мой милый, мой хороший скоро конец учебного года…

Крепись… Твой папа.

№ П–93

Жене

31.III–1.IV. 1939 г. ночь № 16

Милая моя, как мне назвать тебя ?!

Начальное обращение в письме заняло бы так много места, если бы дать волю своему желанию… Я так и не получил от тебя письма в ответ на первое (№ 15) письмо, посланное отсюда, 1.III. Зато дня три назад получил то, что послано было тобой на Няндома-стационар (и тоже, от 1.III!)… Оно долго пролежало в нашем же (Липовском) участке, но в другой, не инвалидной, зоне 15.III), (Вставка: Здесь четверо (считая со мной)… Яблоковых! два в той зоне и здесь еще один), кроме того, как и все письма, было в Каргополе на проверке (Каргопольский штамп).

Вывод такой: с письмами, с перепиской здесь не очень хорошо, а у некоторых совсем плохо – не получают месяцами… Вообще, допишу сейчас все о корреспонденции: из Няндомы все было послано прямо через почту, потому д[олжно] б[ыть] доходило оч[ень] быстро (2 закр[ытых] п[исьма] и 2 откр[ытки]; это письмо пойдет так же (см. на конверт, без адреса отдал). Очевидно, двух писем (от 22.I и 30.I ) ты так из 2-го участка не получила, если предполагаешь, что я не получил посылки «от 6.I»; нет, я ее получил 22 или 23.I. Кстати, не переставай, как делаю и я, упоминать о полученных и неполученных письмах…

135

Посылки, значит, ни одной не пропало! Деньги? По-прежнему не знаю, где тюремные; не знаю сколько раз ты посылала по 40 руб. (три или четыре раза; спрашивал тебя в письмах, но ты не ответила; вот уже пять месяцев, как я не получаю денег на руки и даже не могу узнать своего лицевого счета, пока та же история продолжается и здесь, по-видимому потому, что Нянд[омская] ИТК (не пересылает их сюда, несмотря на запрос отсюда, видимо, повторный (3-й). Выводы из всего: лучше всего доходят посылки (сегодня я получил таковую! (Вставка: число посылок не ограничено, доходят быстро, лучше писем и не теряясь. Можно много (нрзб) чтоб успокоить, что все благополучно).

Деньги будут сюда доходить хорошо, посылаемые почтой или телеграфом; некоторые з/к из нашего этапа уже получили! Ни посылки, ни деньги в Каргополь не заходят. Сижу без денег, очень это ощущаю, т.к. не на что купить даже табак, правда, пока покупаю (расход). Купить же здесь можно многое, правда, не в Инвалидной зоне, а в той, в нашем же ларьке часто не бывает даже обычных для него сухарей, сахару, табаку, спичек… В той зоне ларек чуть лучше, – там есть «коммерческий буфет», т.е. продается обед (напр[имер] рыба с гарниром картоф[ельным] (65 коп.), пирожки с повидлом – 65 к. и т.п.; даже днем развозят по местам работы, а я работаю возле той зоны – на сельхоз. участке, в ту зону нам входа нет. Поэтому пришли разок рублей 15-20; максимум же выдаваемого в ме-сяц – 30 руб.; вернее всего, я все же, рано или поздно, буду получать постолько из скопившихся денег, но, когда это начнется, неясно… Скоро наступит распутица – сейчас мороз (зима), прекратится доставка, даже приема! на почте, посылок, говорят, это падает на апрель месяц; тогда деньги будут особенно нужны. Так еще о письмах: отсюда я послал еще открытку Юрику (от 6.III); потом не писал, п[отому] ч[то] сперва ждал от тебя, а после не мог собрать сил (начал работать с 20-го III и так устаю и хочу спать, ночью написать не могу, вечер – короток и тесно в бараке; выходных дней – в марте не было (стахановский месячник лесозаготовок). Завтра первый выходной день, вот я и пишу, хотелось бы «починиться» и написать дополнит[ельный] материал к твоей жалобе, но, конечно, всего этого в один день я не успею сделать.

Вероятно скоро придет твое первое письмо на Липовский

136

уч[асто]к, очевидно вскоре вслед за посылкой полученной сегодня, д[олжно] б[ыть] письмо будет получено день на 20-й…

(Вставка: Ты все-таки посылай посылки регулярно, но скромные; это мне стыдно писать и твой бюджет не выдержит совсем).

Днем я надеюсь хоть что-нибудь прочесть о положении дела с твоей жалобой Верховному прокурору; ты права, может быть, что воздержалась от поездки до партсъезда…

О, как здесь много слухов; и, как свойственно психологии заключенного, как много обнадеживающих сообщений!

Я думаю послать (надумал; раньше не находил ничего нужного) доп[олнить] заявление Верх[овному] прокурору. Конечно, лучше бы знать твой совет, (Вставка: В письмах до 2-го участка (за январь) я спрашивал его), списаться, но это долго, да и, пожалуй, невозможно…

Начинать стоит – и время несколько изменилось, и говорят, что здешняя администрация побуждает всех это делать?.. О как, иной раз и часто, поддаешься этой надежде на скорое освобождение!, хотя кругом нас нет серьезных признаков приближения массового освобождения; газеты нам читают («бытовику» поручается) не регулярно, иногда, только местную или «Лесную промышленность», а не большие подробные газеты. Но кем я и каким, и когда приеду – кто скажет, лицом я изменился очень, очень… (Вставка: Постарел, обрюзг, но пополнел опять, и цвет лица (здоровый, сегодня обрился и помолодел сильно.) А ты же стала совсем беленькой? Ведь у вас это фамильная склонность – седеть! Боюсь, по возвращении жить мне будет трудно…

В Европе совершаются стремительно события; сегодня – слух о военных столкновениях Польши с Германией; газет мы еще не читали… Вся наша надежда на XVIII партсъезд, а так, я, все-таки, думал, индивид[уальные] заявления Верховному прокурору играют малую роль; а теперь, пожалуй, тем более… Но все же напишу, по кр[айней] мере, хотя бы чтоб напомнить о себе… Но ты действуй и если собиралась не дожидаться от меня копии моего дополнения, она м[ожет] б[ыть] пройдет долго, не так как это письмо, да ведь я ее еще и не писал… Согласовать действия при медленной переписке нельзя, или по крайней мере слишком затяжно.

Теперь о сегодняшней посылке: конечно, получил в целости (оказывается, как и всегда, раз ты помнишь, что не клала того, что собиралась посылать во 2-й участок Нянд[омской] ИТК);

137

их вскрывают, но при нас и при дежурном, не выдали сегодня пока только «экстракт» какой-то, д[олжно] б[ыть] противоцинготный? (Вставка: Запросят согласия докторов и оно, очевидно, будет.) Кстати, лепешки антицин[готные] я, конечно, тоже получил; и рыбий жир; один флакон выпил; другой берегу на всякий случай, когда не будет жиров у меня и будет угроза заболевания; условия жизни здесь стали настолько удовлетворительны, что и «угроза заболевания» не предвидится, по моему, не то что на 2-м участке НИТК и здесь же в прошлом году, говорят здесь был «ужас» (15 смертей в сутки)! при населении в 1000 человек, а теперь, постепенно, все крайне изменилось к лучшему.

Так спасибо тебе за посылку, какое – коротко сказать не сумею; а длинно не буду; посылка так вовремя пришла: числа до 15–20.III я жил с помощью тех посылок с 20.III – начал получать «усиленный» паек, который сегодня, кажется, должен был кончиться (10 дней). Ну, о том, как я живу удовлетворительно – ниже напишу. Главное в посылке не только жиры, а прямо – сало. Это стандартный лагерный посылочный материал; и ты не посылай грудинки – а прямо сало; и дешевле, и удобнее, и больше по зубам (есть мне почти нечем; но ем и все корки); поэтому прежде всего спасибо за него и за масло, хотя оно – баловство, совсем не обязательное. Я, за время карантина, когда был свободен от работ и мог варить и жарить, оценил таблетки концентратов и вызывал у др[угих] зависть; почему-то никто не имеет о них понятия! Спасибо и за них (Вставка: кстати – почем они?) и за крупу, из которой я сохранил еще и сегодня «аварийный» запас риса; но, вот получил еще; использую; хотя теперь не так удобно. Крупяного я поедал много за эти дни («усиленное питание») т. е. 800 гр. хлеба и вечером д[обавочную] б[ольшую] порцию каши; т. е., здесь не работающие получают: 400 гр. хлеба, утром суп и чуть-чуть каши; вечером 1/2 порции супа и это – все; я как работающий – получал 650 гр. хлеба (+150 гр. от усиленного питания); вечером «премблюдо» (т. е. «премиальное», чаще всего кашу и вторую порцию ее («усиленное питание») – (нрсб) – по объему пищи достаточно; но односторонность ее состава, видимо, прежде всего сказывается на послаблении отправлений желудка, на газообразование и пучение живота; особенно, если принимать пищу, когда ее выдают в 2 раза; но я распределяю ее на 4; носил на работу б[ольшую] ч[асть] каши и хлеба… добавка посылкой

138

мяса и жира всегда сказывались на улучшении отправления желудка; я писал тебе, что котлетки получил (и пирожки) и особенно благодарю за них; правда, равно и за мясные концентраты, но прекрасен и борщ; и раньше присылавшееся пюре картофельное: котлеты домашние доходят прекрасно, и я прошу побаловать немного меня ими еще; и побольше прислать того, что может лежать в теплой, очень теплой комнате в бараке; поэтому я и просил раньше дешевой копченой рыбы (трески, морского окуня); и ты напрасно присылала мне кусочек балыка и какую-то сухую (не по зубам) рыбку, 2 раза. Я думаю, лучше всего будет прислать просто самой дешевой колбасы. Однообразие пищи, правда, прекрасно и в неограниченном количестве мной поедаемой (вероятно, неограниченное потому, что питание одностороннее) вызывает особое удовольствие при получении чего-нибудь разнообразнейшего, конечно, сухари нужно посылать как раз такие, серые, какие ты прислала в этот раз, но и три кренделька великолепны (сменно, довольно три), не говоря уже про булочки твоего печения, которые неминуемо вспоминаются сейчас; я уже писал, что получил и их в хорошем состоянии; вообще ни разу ничто не испортилось.

Об остальном полученном писать не буду – все прекрасно, за все спасибо: но вот с табачком ты этот раз подвела – главное курить нечего… фуфайка как будто лишняя, пока служит старая; правда пиджак у меня – латка на латке и фуфайка потом заменит его; но ведь есть и 2 жилета… У меня нет обуви – холодной, так что, пожалуй, пришли штиблеты (раз они у тебя уже есть; а лучше что-нибудь старенькое туфли спортивные, правда, когда нет морозов, я хожу не в валенках, а в сандалиях (в марте!); но не пугайся, я нисколько не зябну – ведь на трое – двое шерстяных носок, а мог бы добавить портянки, так нет нужды; пока не знаю, как использую полученные сегодня боты; видимо тоже прямо на носки – но будут велики, пожалуй. Я кажется, действительно, наконец, «закалился» руки у меня не зябнут на морозе; хожу без перчаток и рукавиц, которые так лежат в кармане; хожу я весь март без пальто – в одном пиджаке своем (но с двумя ватными жилетами); перестал кашлять, не думаю о своем плевритном боке – нет повода… А я ведь часто с 6 ч. у[тра] до 6 ч. вечера – на воздухе; иногда при морозе – 10 градусов; но чаще здесь теплее, да и работа не всегда на воздухе, дней пять работал в оранжерее…

Ну, нужно написать тебе о своей работе, вообще об условиях

139

жизни и быта… Я долго (2 дня) выжидал, не записывался ни на какую работу; IV и V категории имеют право не работать… Но когда пришли записывать на сельхоз. работы – сразу записался; раньше еще (2–3.III) мною было сделано заявление о желании работать в сел[ьском] хоз[яйстве] «как специалисту» – но ответа на него не последовало; пробовал устроиться и при больнице, но имел только два дня работу по переписке. Работаю в сел.хозяйстве т.е. в теплице и на парниках; будет и огород, конечно позднее; записано в бригаду нас 19 человек; но осталось теперь шесть, остальные не смогли, или не пожелали; бригада наша «расконвоирована», т.е. на работу и с работы идет без конвоя; равно и на работе; расстояние [пол]км; это первое преимущество; у др[угих] бригад его нет; ты понимаешь мое удовлетворение – когда я попадаю работать в теплицу, в качестве подсобного рабочего; готовлю землю, помогаю поливать, пикирую сеянцы; было приятно войти в теплицу первый раз; в ней рос большой зеленый лук и маленькие сеянчики редиса, огурцов, цветочной рассады и помидоров… Теплица пущена 24.II, она новая; открывается 2-е отделение; парники стали наполняться землей при нас; а посев редиса в парники (84 рамы) произвел весь я вместе с бригадиром. Окружающие люди – руководители относятся не плохо: ст[арший] агроном, его помощница – агроном и садовник зав.теплицей; от нас хотят более качественной работы, но существует правило, что от инвалидов можно требовать работу только по возможно-сти – понимаешь, насколько все это иное сравнительно с пережитым в колониях. Правда заработок у нас будет копеечный – 2–5 р. в месяц; но паек нам дали улучшенный – я уже описал его; а сегодня (продолжаю письмо уже днем 1.IV) выяснилось, что и «усил[енный] паек» за мной как бы работающим, сохраняется дальше, благодаря этому я удовлетворительно по объему питался, в то время когда прежняя посылка исчерпалась, а очередная еще не приходила; т[аким] обр[азом] на посылки и деньги мне ты смотри, как на нечто необязательное, конечно при описанных условиях, м.б. и не очень устойчивых; здесь все так неожиданно меняется… С посылкой человек заключенный становится совсем «богачом»: гораздо большую они имеют цену чем на воле…

Дня два назад приехал нач[альник] из Каргополя и произвел запись желающих ехать туда на сельхоз. работы; я был в это время на работе, вербовка и была рассчитана на «неработающих»; в чем соблазн пребывания в Каргоплле? Будто

140

бы живут работающие на сельхоз. уч[астках] вне зоны (т.е. без ограды); все расконвоированы, при том не так как мы теперь (не целой связанной бригадой), а индивидуально, т.е. имеют пропуска, могут ходить в город, значит посылать письма прямо через почту, покупать в магазинах и тому подобное; кроме того из соседних деревень носят молочные продукты к их баракам; хоз[яйст]во лагеря большое, не то что здесь; есть ферма молочная, 300 га огородов и поля и т[ому] под[обное] близко и к управлению, таким образом и цент[ральному] руководству; лучше содержание; есть больница зуболечение с протезированием и т[ому] под[обное].

В общем, я не жалею пока, что не мог записаться туда, во-первых, вероятно, это можно будет сделать и позднее; кстати и ты выскажешь свое мнение, свой совет мне; могут меня вызвать по специальности, тогда по крайней мере не сам будешь испытывать судьбу; а главное, преимущество положения здесь – в инвалидности; оно получено и не следует пожалуй его утрачивать с отъездом отсюда. Что будет здесь? На работу по специальности здесь я не рассчитываю, но здесь так руководители уже несколько считались с ней и ставили меня хотя и на общих работах, но наиболее интересные для меня места… Работы день ото дня будут развертываться; людей потребуется все больше на сельхоз. уч[асто]к; я буду уже со «стажем»… Говорят летом здесь будет, как и в прошлом году заготовка ягод, грибов, рыбная ловля и на все это создаются отдельные бригады, также расконвоированные; говорят еще, что обе зоны т.е. и первая (нрзб) будут вскоре инвалидскими; бытовиков и III, II категории этапируют отсюда.

Но как все изменчиво в положении нашем заключенных; сегодня ты здесь, а завтра возможен перевод или даже этап… инвалидный участок и в этом отношении лучше (устойчивей «стабильней») пребыванием здесь инвалидов на нем. И как все неизвестно! Результаты жалобы могут снять все эти вопросы и оценку места заключения; или, наоборот, условия пребывания здесь могут ухудшиться; так, они совсем другими были в прошлом году, наконец – Липово или Каргополь? и тому под[обное]. Знать нельзя; остается гадать – не угадаешь; кажется, лучше всего выбрать пассивность, это же подсказывает и опыт пережитого в колониях… просьбы не удовлетворяются, скорее мешают.

Я встретился случайно в теплице с быв[шим] Рязан[ским]

141

ветврачем Августовым Вас[илием] Ива[ановичем], мы не были знакомы, я узнал его; рады были встрече, поговорили о знакомых; (его знает Ал[ександр] Гр[игорьевич] К[ораблев]); я был у него «в гостях», в его комнате при вет. амбулатории – видел насколько удобнее жизнь специалиста; но… и ответственней работа… Я рад встрече с ним , он завтра зайдет в теплицу для тебя… Гр[игорий] Ал[ександрович] также переведен в Каргополь так же, как я, перед этапом со 2-го участка получил посылки и шел крайне обремененный багажем; но в Няндоме мы разошлись, т. к. я был в больнице, а его отправили на этап в Герцево (или Ерцево, или Ярцево). Это пункт Карлага с лесопильн[ым] заводом и, вероятно, Гр[игорий] Ал[ександрови]ч найдет там работу по специальности; последнее время, перед этапом он болел, – пошли чирьи по рукам и ногам, но в Няндоме чувствовал себя уже ничего…

Наш быт здесь на инвалидн[ом] участке: живем в палатке, в тепле; кругом за зоной лес; столовой нет, получаем еду на кухне и несем ее на нары; п[отому] ч[то] участок вновь возникший; з/к в палатке сменились в бол[ьшей] части, стало тесней; народ собрался всякий, но ничего, краж нет, брани мало; опять совсем не то, что в колонии; одежды добиться трудно; я сглупил, не взял в Няндоме – там давали хорошее, но постепенно получу, что нужно будет, можешь ничего не присылать из нее. Я так и не получил еще и не прочел талона к твоей посылке, пока нет письма от тебя (я не знаю, как ты думаешь исполнить мои необязательные просьбы: о пенсне, рез[иновых] сапогах, брезент[овом] пальто; боюсь ты переоценишь необходимость в них; нужда в них также крайне изменчива… но вот пришли таких ниток (суровых белых, толстых) какими ты зашивала посылку (черные получил, имею больше чем нужно); получил я и котелок (спасибо большое), и ложку и все прочее, посланное – спасибо большое…

Радио нет в нашей зоне, но есть в той (там электроосвещение); газет не дают, есть только читка вслух; в этом отношении здесь хуже, чем в колониях… Кино тоже в той зоне… нас не водят туда..

Итог месячного пребывания здесь: подтверждаю, что произошло относительно очень большое улучшение в моем положении; 20 дней карантина я провел в отдыхе и очень оправился; теперешняя работа, условия труда, и, пожалуй быта, также несравнимо лучше. Обо всем этом улучшении забываешь

142

постоянно, приходя к мысли; но сознанием возвращаешь себя к должной оценке улучшающегося положения. Стал «верить в судьбу» – что не вернусь домой, пока не изменюсь как человек, то есть пока не поумнею, не подобрею, не стану более сильным волей… О, моя Нина, как поздно спохватываешься о том, что необходимей всего в жизни! и как трудно и медленно идет всякое внутреннее улучшение человека; как жаль, что по возрасту осталось мало жить более полной жизнью…

Юрику пока скажи только большое спасибо за письмо; он и не знает, как оно мне нужно, как оно наполняет меня жизнью; Ириночке и ему я скоро напишу (выходной – 8-го); передай маме П.П. – что думаю о ней, что страшно хочу побеседовать с ней – в письме, но не удается – некогда; и другие, все близкие родные, пусть знают, что интересует меня их жизнь, их благополучие и все даже мелочи их быта, работы.

Поклонись, поцелуй. А я тебя, мое солнышко, обнимаю за плечи и стою с тобой рядом, как бывало.

(Далее на полях письма) Хотя, за период, когда не было от тебя писем, как-то «опускаешься», живешь окружающей убогой жизнью, больше становишься длительным з/к с большим сроком, забываешь домашнюю жизнь.

Как подумаю о тебе, – кажется, что ты живешь в работе, «беготне» и некогда тебе ни жить, ни отдохнуть… хотя это и есть жизнь, если есть в ней радости у тебя – ведь есть много?

№ О-94

Жене

7.IV.1939 г. №13б

Милая Нина, милая жена и друг, твое первое на Лип[овский] уч[асток] письмо получил позавчера (5-го), вместе с Юриной и его же, вложенной, старой открыточкой; и радость от них и даже больше: жизнь с вами вновь влились в грудь и в ум. Письмо шло 15 дней: 7 до Каргополя и 8 оттуда до вручения. Надеюсь, наконец, и ты получила два моих письма: от 31 марта… В последнем я писал о получении от тебя посылки, Так удачно, кстати прибывшей; говорят, что с 1.IV прием их почтой прекращен и будто бы на два месяца?.. Денег все еще не перевели… Живу по-прежнему, хожу ежедневно на работу – о чем подробно напишу в письме к детям – завтра… Сегодня ходит усиленно слух о каком-то перемещении IV категории… Кажется только в другую зону этого же Липовского участка т. е. за 1/2 км; вер-

143

нее всего это коснется и меня. Не хотелось бы ехать дальше. Примирился бы с переездом в Каргополь, но не далее… Здоровье мое в удовл[етворительном] состоянии; погода плоховата; стиль зимний – с морозом, снегом, поэтому работать на парниках хуже; но скоро (уже сегодня) потеплело… Не заботься об одежде и обуви для меня, о сдаче же посылки справься на почте; в противном случае пришли 15-20 руб. денег.

Кланяйся родным, поцелуй детей и бабушек. Пиши родная. Спасибо за твои слова и дела твои. Муж твой, надеющийся на возврат к тебе… Евгений

Обратный адрес: Ст. Няндома Северной ж. д. Липовский отдельный уч-к Каргопольлага НКВД инвалидн. Лагпункт.

№ П-95

Ирине

7-8. IV.1939 г. №17б

Милая Ируся, моя дочка прекрасная, неужели тебе шестнадцать лет! Семнадцатый! Какая же ты большая! Милая, подожди расти; подожди меня; а то я так и не увижу тебя в таком хорошем возрасте… Нет, расти: пусть все идет своим чередом в жизни и в твоей жизни; все хорошее… Я бы хотел помогать, а не задерживать. Здесь у людей так много надежд на освобождение, на снятие приговоров и вслед за тем переходов настроения и мыслей к противоположному… так и у меня…

Извини, что пишу мелко и не разборчиво, но ты хвалилась, что научилась разбирать мою руку… А ты так давно мне не писала! Я знаю, ты очень занята была до каникул, мама перечислила мне твои сверхнагрузки: вечер пам[яти] Шевченко и прочее, и мне хочется знать, чем «замечательна» стен-газета, выпущенная к юбилею, какое участие принимала ты в пьесе на немецком языке и (нрзб), получила ли значок «ПВХО» и сколько у тебя теперь значков? Эти каникулы коротки, но достаточны для серьезной передышки и подготовки к последнему весеннему удару по учебе – зато тоже короткому и с такой блестящей перспективой, как летние, длинные каникулы за ним; желаю тебе все эти периоды прожить весело, без переутомления, с уменьем бороться за успех и радоваться этой борьбе, а не уставать… Ну как выглядит теперь ваша школа – новостройка? Как она достроилась, украсилась за время, с осени, вашего пребывания в ней? (Ты мне напишешь, я знаю, не одно 144

хорошее письмо, как писала раньше, дорогие для меня, интересные описания вашей жизни.)

Не думай, я помнил 5-е марта, день твоего рождения (Вставка: как я был рад узнать из писем Юры, что Зина подгадывает свой приезд к этому дню. Напиши и об этом: моем отступлении); но практически невозможно теперь пригадать письмо к сроку и я не пишу теперь поздравлений, также и принципиально… у нас з/к , нет праздников…

Из нижеописанного ты составишь себе некоторое представление о моей работе и времяпровождении в течение дня – с 6 ч[асов] у[тра] до 6 ч[асов] вечера: выход на работу у нас называется «разводом», он происходит у ворот «у вахты», там же находится охрана, дежурный конвой. Фамилия нашего бригадира «Мороз», он украинец; выходит обычно 6 человек, что осталось от бригады, назвав каждый свой № по списку, пропускаемся за ворота и шествуем одни («расконвоированные») за 1/2 км на работу на сельхоз. у[часто]к – т. е. к парникам, теплице, овоще-хранилищу и др[угим] хоз[яйственным] сооружениям, в которых или около которых работаем. Таким же порядком происходит и возвращение; «расконвоированность» (большая и приятная привилегия, разрешение на нее дается из Каргополя (из штаба лагеря); дается не всем, но з/к по ст. 58 п. 10 – дается, т е. он не считается столь тяжким, как некоторые другие пункты той же статьи закона. По правде говоря, за мной не числится никакой статьи, т. к. я не приговорен судом, а заключен без него по Постановлению ОСО (Особое совещание при НКВД СССР); а только по смыслу постановления приравнивается оно к этому пункту и статье… Объясни это маме, которая писала мне, что я должен сообщить статьи Верх[овному] Прокурору – он и так все это знает. Скажи также маме-Нине, что нам известно о существовании «Надзорной комиссии» при Вер[ховной] Прокуратуре, имеющей задачу пересматривать все приговоры, вынесенные ОСО – так нам объяснили и говорили, что нужно туда писать жалобы. Я тоже собираюсь сделать, но через Пом[ощника] Верх[овного] прокурора, которому мама подала свою жалобу; об ответе, на которую она почему-то умалчивает, хотя обещанный срок истек 10.III…

За прошедшее время я работал на сельхоз. уч[аст]ке, не пропускал ни одного дня, хотя мог бы пропустить любой день-два (как имеющий IV-ю категорию – «за грыжу» (за что, скажи маме, чтобы она не тревожилась). Дня три мне выпадала работа

145

по заготовке палок для мат – т. е. покрышек для парников; их делают здесь за недостатком соломы из сена; делает тюрк (преподаватель из Баку); за палками нужно идти с топором в лес; одному, правда лес кругом и совсем рядом; но приятно быть одному. Раз видел рябчика – шагах в 10, ходил он по снегу; снег глубокий, уходит вся нога, когда провалишься в него; дней пять работал в теплице – готовил землю; «пикировал» – т. е. из густого посева пересаживал в другой ящик пореже, крохотные растения – помидор, левкоя… вероятно такая работа будет еще; а в теплице хорошо, – весело выглядят зеленые густые, высокие «перья» (трубчатые листья лука); в горшочках огурцы – с 3-4 листом (не считая семядольных); прямо на полках посеяна редиска (4 настоящих листа), которая начинает «наливать», есть цветочная рассада, есть 5 горшков с розами (конечно без цветов) и т. п.; весело выглядит зелень среди зимнего снега; в теплице t=14-24 градуса; в печке можно вскипятить воду к завтраку или, как у нас говорят, к «обеду», на который дается час (с 12 ч. до 1 ч. дня); кушает каждый – что принес с собой – чаще всего: остаток утреннего завтрака, хлеб и чай, а я имею и из посылки кусочек сала или масла. Остальные дни работал на парниках; сперва вычищали «котлованы» – ямы, от снега и льда; набивали навозом; покрывали землей, за недостатком ее – приходится смешивать торфяную («кислую») почву с песком; был и (cлово утрачено); теперь, когда утром снимаешь маты из под каждой выглядывают такие хорошие, еще не зеленые, ровные рядки редиса – имеющего только семядоли; бывают и др[угие] виды работы, но всего не перечислишь; в с[ельском] х[озяйст]ве они разнообразны; поэтому я ценю эту работу и выбрал ее изо всех других; а особенно потому, что ближе к «ботанике»… Чем дальше, тем лучше будет погода и разнообразней работа; дальше двинутся растения в своем развитии и скучно не должно быть; а когда бывает скучно, я представляю себе, что такую же работу, ну, например, по подготовке земли к посеву, я мог бы производить и дома, на дворе: что это «похоже»; и становится лучше на душе… А день кажется очень длинным… наконец кончается, идем «домой» – в палатку, в свою «зону» инвалидного участка; опять называем на вахте свой номер и фамилию; сразу же после мытья рук – в очередь за ужином… спать ложимся рано (работающие) – спим мало, но выспаться успеваем только к «подъему» в 5 ч[асов] у[тра]; и сразу спешим умыться, завтракать, выпить чаю, одеться к

146

работе (нрзб) по звонку – на все – час – оказывается немного в тесноте палатки… Дни идут медленно в отдельности, но быстро в сумме: уже почти прошла декада апреля, – как прошел здесь и целый месяц-март. Это нам и требуется, жаль, что вместе с тем уходят остатки жизни… но полная правда требует добавки еще одной мысли – и при этой жизни можно и нужно работать «над собой» и время не будет тогда уходить без пользы… Это говорю я – человек 52-х-летнего возраста – говорю о том, что еще уместнее делать в 20–25 лет (и раньше; и позже всегда!) Эх, если бы мне удавалось работать над собой лучше! а то большая часть дней, действительно, падает в вечность и только оставляет следы – борозды на щеках и лбу… моя дочка, моя прелесть, проходит время, когда и в тебе все чаще будут зарождаться мысли о своем развитии, о работе над собой – желаю тебе в них успеха, а главное – силы воли… Ну, бумага, место не позволяют больше писать… Кончаю; головку твою милую целую… Твой отец, моя большая дочка, твой папа…

№ П-96

Юре

8.IV.1939 г.

Мой сынок, мой милый! Сын, мой милый Юрик.

Вот, уже в двух маминых письмах я получаю письма и от тебя (и февр[альскую] открытку); за сообщаемое в них я очень тебе благодарен; многое в них вызывает новые вопросы, но бесполезно их задавать – долог оборот письма; а главное, нужно бы о сообщенном поговорить устно, нужно бы видеться; когда-то это будет? Ты пишешь, что «обязательно приедем к тебе». Эх, милый, если бы мне приехать к вам!.. ведь о пьесах, кинофильмах, какие ты видел, о книгах, какие прочел – нужно говорить, а не писать – места не хватит… Как чувствует себя Бэнкино потомство? – Я рад, что ты опять в рисовальном кружке. Как ботанику «посылаю тебе с Ирусей – вкладываю в конверт три лишайничка и два мха. Лишаи: один «кладония» (Cleadonia) – это тот, что с красненькими кончиками; другой – сам вижу впервые; третий – наибольший – это маленький, оторванный кусок огромного лишая «Легочницы» – «Пульмонарий» (Pulmonaria), пышно развивающийся на ветках деревьев здешних лесов. Мхи: оба кустика – белого мха, сфагнума (Sphagnum) – показывают, на сколько при сходстве многочисленных видов этого рода, различны отдельные виды, хотя бы по окраске вер-

147

хушечных веточек, но и по росту – и по многому другому, часто неразличимому простым глазом)… Когда я приеду, мы с тобой (и с Ирусей, с мамой Ниной) сходим на рыбную ловлю, в лес и вот кстати займемся ботаникой… Попутешествуем пешком; теперь ты вырос, и вопрос не в том, можешь ли ты проходить сколько я; наоборот, смогу ли я? Но ответ определенный – смогу; я знаю теперь, что значит, идти через силу, сверх всяких сил и берусь идти дольше тебя… Но мы пойдем вместе… Глядя часто на заячьи следы, я мечтаю о времени, когда мы с тобой сможем вместе пойти по ним за зайцем; на первый раз, для инструктажа с руководителем-охотником, например вроде Ал[ександра] Григ[орьевича] Кор[аблева]… Зайцы, горностаи живут здесь так близко от нас, что следы их видны возле наших бараков и палаток, в пределах «Зоны».

Так как ты принимаешь близкое участие в составлении мне посылок, то сообщаю тебе и маме (вставка: Я не понял сперва, что мама пишет про посылку от 18.II – думал – что от 18.I; этим непониманием и объясняются мои фразы в прежнем письме.), что у меня есть много посуды: котелок, (по отзыву «специалистов» хорошо, только что, и по каким-то известным им признакам «спешно» вылуженный); получена и ложка; есть запас – риса, гречн[евой крупы] и манки; цел[ый] кусок сала; табачку достал; мундштук имею; кризис возникает раньше всего: в сахаре, мучном; курит[ельной] бумаги нет ни у кого… но м.б. получу деньги и все достану; вообще нельзя предсказать вперед, что нельзя будет достать за деньги и пожелания в посылке были условны; обычно мама очень удачно угадывает все что нужно; хотя последний раз прислала кое-что лишнее: фуфайку, черные нитки, хорошо, что она не прислала «оберток» (к ботам), д[олжно] б[ыть] забыла и хорошо – они не будут нужны; не нужны и штиблеты, не нужно тратить материала на брюки, если будут нужны брюки – напишу; на ногах у меня «Сурогатные» (из неисправных покрышек автомашин) ботинки, получил и ношу «бушлат» (полупальто); вообще, вероятно, будут выдавать казенные, в меру необходимости; так что одежды лучше не присылать никакой, без моей просьбы. «Элексир» (витамин С) мне выдали с согласия врача; у меня скопилась целая «аптека»… А тебе легко сошло твое падение через «прыжок» и растяжение связок… Суворов говорил: «Сегодня – счастье; завтра – счастье, нужно сколько-нибудь «ума» – это стоит сказать и тебе про себя, хотя и в значительно другом смысле: у него

148

отнимали заслуги, приписывая его военные успехи «к счастью», он просил признать за собой сколько-нибудь и «ума»; а тебе – раз сошло «по счастью», другой м[ожет] б[ыть] сойдет, но стоит и самому позаботиться о «безопасности» положиться не на счастье, а на свой ум, и «благоразумие»; все-таки, из лужи «сухим» тоже не вышел; хотя и не растерялся – снял штанишки вовремя. Ну, я, все-таки, полагаюсь на тебя; надеюсь увижу тебя не кривым, не безногим, не безруким, а цветущим, здоровым, почти спортсменом.

Сегодня выходной день. На улице тепло, но снег валил большими хлопьями, а теперь завертелся мелкой пылью; из соседней палатки вышел старик – туркмен и приготовил какое-то «сооружение» на бугорке из дощечки и комочков глины для совершения своего религиозно-гигиенического обряда; они каждый день совершают их: моют руки, ноги, зубы и др. части тела – все среди снега; обряд, видимо, имевший смысл гигиенического мероприятия, совершается и утратив этот смысл чисто формально; я видел, как вместо омовения ног татарин просто притронулся мокрой рукой к сапогам, сняв только галоши… Так живут здесь, сберегая от прежних привычек. Говорят на разных языках. Украинцы говорят, что «вчера отправили этап на Далекий Восход» – то есть на Дальний Восток; действительно так было вчера (1-ю и 2-ю категорию)… Я все больше привыкаю к украинской речи.

Ну, милый, до свидания. Пиши опять, не прекращай своего «старания»; исполни поручения: поклонись бабушкам, тете Лиде, Лене; будь ласков с мамой и Ирусей, заботься о них.

Твой – Папа; когда приеду, будем дружить.

№ О-97

Жене

13.IV.1939 г. №15

Милая, милая, Нинушка, отвечаю на твою открыточку от 27.III – получил ее сегодня – вместе с ней и письмо Ируси и открыточку от мамы П[авлы] П[етровны] – маме отвечаю сегодня же открыткой (через Лаг. почту). Ясно, что путь открытки – равен 15-17 дням; путь письма еще дольше и, как следует из разговоров заключенных, очень неодинаков; все дело в продолжительности лежки письма на проверке… Думаю и мое письмо от 1.III не затеряется и придет. Вот открытка из Няндомы, после отправки письма Ирусе, написанная, видимо, так 149

и не дошла, а в ней я сообщил адрес на Липово (узнав его еще в Няндоме)… Получили письма, в которых сообщают, что почта на местах уже не принимает посылок на Арх[ангельск] и так до 31.V! Значит и я не получу теперь ничего до половины июня; надеюсь на перевод денег из Нянд[омского] ИТК; подал вчера жалобу на невыдачу денег; жалоба адресована Прокурору Каргопольлага, авось в конце апреля получу, а до того времени дотяну благополучно на запасе круп, так что не беспокойся, вообще очень трудно предвидеть условия жизни. Котелок вызывает одобрение других зеков, так как он медный, луженый, а у всех почти жестяные, требующие сушки и портящие пищу при стоянии ее. Спасибо за него и за все. Сегодня я не вышел на работу, здесь это делается просто; совсем не похоже на порядки в колонии. Напишу детям второе письмо 6-8.IV– 12 .IV, не позже 15-го, думаю. Если удасться пришли открыток, бумаги, конвертов с наклеенными марками.

Целую тебя, мою милую жену; Ирусю и Юру. – Я ваш.

№ О-98

Жене

15.IV.1939 г.

Ниночка, милая моя, я переселен вчера в первую зону того же Липовского участка и адрес изменился очень немного; не нужно приписывать «инвалидный филиал», перевели всю бригаду, вообще человек сто – работающих; как будет здесь житься увидим; барак неплохой, столовка побольше и почище, однако пока новостей в нашей жизни нет особых; разговоров, слухов много, хотя меньше, чем раньше и, конечно, по психологии заключенных – все внушающие надежду… Я написал и послал две открытки вчера – тебе и маме П[авле] П[етровне], напишу завтра письмо детям, раньше (8.IV.) послал им по длинному письму в одном конверте; сообщите, когда и как они дойдут. Так хочется знать побольше подробностей о твоей личной жизни, а ты мало их касаешься, ребята сообщают больше, дают конкретное представление о жизни на Скоморошке и хорошо дополняют твои письма. Меня умилило последнее письмо Ируси, как она выросла внутренне. Я работаю там же; три последних дня готовлю дрова для теплицы – или пилю, или колю и не тягочусь этим. Здоровье мое в прежнем состоянии; хроническая неисправность кишечника; нельзя из-за него поднимать тяжести и это очень ограничивает круг доступных мне работ

150

(в этом главное затруднение). Погода сегодня ночью и утром декабрьская; а сейчас потеплело. Пробуй послать посылку с одним салом, чаем, открытками… Легонькую! Обнимаю вас всех моих милых, дорогих мне, мою главную мечту. Твой муж, друг, обязанный тебе так много в жизни (Евгений).

№ П-99

Ирине

17.IV.1939 г. № 18.3

Моя дочка, доча, моя радость, моя прелесть!

Должен признаться, что получив одновременно: твое письмо (от 22.III) и открытки от мамы-Нины и бабушки-Яблоковой, не удержал слезинок над твоим письмом на этот раз, вот над этим местом его: «Последнее время меня тянет куда-то: за город, в лес; очень хочется, чтобы скорее приходила весна. Раньше со мной так не бывало…» и над другим, в конце письма… Моя милая, меня трогает твое сочуствие и по нему я вижу, как ты растешь; ну, и по «паспорту», конечно; разве так рано его полагается получать, в 16 лет? А я сегодня опять провел весь день в лесу, на заготовке кольев-палок для мат; наловчился их делать; да, работать и жить здесь гораздо легче и посильней, чем в колонии Няндомской. Те 3 дня заготовлял дрова для теплицы; и мне попалось дерево, в котором была «кузница дятла»; а наш бригадир называет его «маслобойкой дятла», не знаю, что вернее; ты вероятно, знаешь, но, так как я видел и сам впервые, то опишу ее, тебе и Юре, по рисунку, след[ующему]:

Смысл этого приспособления – ясен без объяснений: дятел не белка, и не может удержать шишку. Вот и ухитряется вставить ее, не в готовую, а приготовленную собственным носом расщелину. Бригадир Мороз говорит, что под деревом с

151

такой «маслобойкой» обычно лежит куча целая шишек, наполненная семенами, а в стороне – шишек вылущенных…

Спасибо, что написала ты про «Люкс»; когда я читаю, как она спит у тебя на коленях, главное, что я вижу тебя с ней… В этом же письме прочел я и ответы на свои вопросы, которые ты еще не получала… О твоем участии в юбилейном вечере пам[яти] Шевченко.

Иногда мне случается заходить в вет-лечебницу, она метрах в 200-х от теплицы; это настоящий родильный дом для лошадей; и можно видеть жеребят родившихся часа за полтора до прихода моего; так что еще сохраняется питательно-кровеносно на ножках, чистенький, веселый, подходит к матери, а она любовно оборачивает свою голову к нему, отрываясь для этого от еды, от кормушки… нервная трубка, соединяющая тела матери лошади и жеребенка; правда уже перерезанная; а жеребеночек уже стоит на ножках, чистенький, веселый, подходит к матери, а она любовно оборачивает свою голову к нему, отрываясь для этого от еды, от кормушки… Удивительно все это; а больше всего, то, насколько уже окрепшими самостоятельными рождаются некоторые животные, сравнительно с другими, и человеком.

Мое намерение, написать тебе и Юре сегодня, встретило препятствие – отменили выходной день; почему неизвестно – они д[олжны] б[ыть]: 1,8,16,24; поэтому пишу ночью, хотя завтра нужно выходить на работу, видимо, уже не смогу написать Юре и отсылку письма придется отложить. Перевод нашей бригады из 2-й (инвалидной) зоны (в 1-ю – «рабочую») сказался и выгодами и не выгодами; к последним относится то, что №-я категория обязана ежедневно выходить на работу; остаться можно только с разрешения врача; а его не дают без повышенной температуры, расстояние между «зонами» Липовского участка только в 1/2 клм, а порядки столь разные… Другая невыгода та, что место досталось мне на верхних нарах; зато, барак с «вагонной» системой их; а там, на инвалидном, мы спали на сплошных нарах, хотя было чисто и не было клопов… Здесь лучше стол; в бараке – электроосвещение; есть громкоговоритель-радио в клубе-столовой, но видимо говорит редко… Пока не слышал, да я здесь – всего два дня… Вчера был концерт; так как предполагалось, что будет выходной сегодня; я послушал половину; мне понравилось; главное впечатление от хора; что на лагерь непохоже, когда на эстраде стоят дов[ольно] хорошо, в свое, одетые люди, совсем не похожие на «арестантов» и

152

«преступников». Не дослушал так как страшно хотел спать от усталости и перед рабочим днем…

Ну, милая, как и ты, кончаю, п[отому] ч[то] «выходит» бумага… Обнимаю мысленно тебя за плечики и целую головку также крепко «чтобы ты почувствовала на таком расстоянии» – Твой папа… Жду писем твоего и Юры так как в открытке 22 (от 27.III) сообщено, что вы напишите.

№ П–100

Юре

18,19.IV.1939 г. № 18-3

Юринька, мой милый, мой хороший сынок, конечно, сейчас, садясь за письмо к тебе, перечитал твои мартовские письма и сказал за них спасибо, интересные…

Вот, прошло еще два дня, а ваших писем новых нет, жду от тебя с Ириной и от мамы-Нины; ну как-то, когда получишь открыточку, кажется мало… а от мамы я получил открыточку…

Вчера опять был в лесу «на колышках»; шагах в 10 от меня ходил рябчик, клевал березовые почки с поваленных деревьев, «позволял» мне следовать за ним… Сегодня перекидывал навоз у парников. В парниках растет одна редиска; ей досталось от мороза, и часть ее погибла, «опаленная» им, где похолоднее навоз, или не были прикрыты рамы… Кроме семядольных у ней – по одному, другому листу и начинается налив корневого клубня; а в теплице у нее клубеньки с орех. Погода у нас – зимняя-весенняя; то есть изменчивая очень; эта изменчивость ее, вообще, свойство севера; то лепит снег, то проясняет; утром почти обязательно мороз; а среди дня и к вечеру – сырость под ногами или перемены через каждый час; иногда приходилось брать на работу и валенки (на утро), и ботинки (на день). Теперь, с переходом нашим на жительство в первую зону, ходить до места работы стало совсем близко. Но все-таки устаешь за день, очень; и день кажется нескончаемо длинным; а короткий путь – тяжелым; плохо передвигаются ноги; приходишь, поужинаешь и спать… Сейчас второй час ночи… я уже поспал.

Так как ты собираешься приехать с мамой ко мне летом, если я буду жить в Каргополе, то я напишу сейчас тебе о видах на это: говорят, что туда на период сельхоз работ требуется много народа; что приедут вербовать желающих и из инвалидов; такой приезд уже был, я писал о нем; будет второй. Записываться мне или нет? Я, вероятно, запишусь, можно бы и отдельно подать заявление «об использовании там по спе-

153

циальности», но из него едва ли что выйдет. Преимущество пребывания в Каргополе я отчасти описывал, по рассказам, правда не проверенным; да и условия жизни и работы в лагерях изменчивы; так говорят, что там обеспечено расконвоирование, близко город, лучше обеспечено питание и возможно приобретение молочных продуктов и молока (1 р. за литр); ближе «начальство-штаб», поэтому, вероятно, доходят письма; быстрее удовлетворяются заявления; и, правда, если бы приехали вы, то лучше туда; для вас…

Ты посоветуй мне, как поступить (напиши мнение мамы и свое – о желательности приезда в Каргополь)? Но, неужели, меня не освободят до лета?.. Будто бы с воли многие пишут, что так много примеров освобождения… Опять КВЧ (Культ[урно]-воспит[ательная] часть), говорят, побуждает писать жалобы и просьбы о помиловании…

Сейчас гасло на [пол]часа электричество. Пишу – сижу в «Красном уголке» нашего барака; тебе интересно, д[олжно] б[ыть], где берется ток? Так – здесь на лесопилке есть дизель – от него, или просто от трактора, когда стоит дизель.

Я выходил сейчас на воздух; сегодня северное сияние; его не было почти всю зиму; но и сегодня не яркое: столбы и светлые, занавеси, две…

Забыл написать, что за март, за 12 рабочих дней, я получил зарплату – 3р.60к; скоро, д[олжно] б[ыть], получу за половину апреля – 3 р. (так как плата по нашей бригаде – 30 к. за день); а деньги из Няндомской ИТК (все еще не переведены. (Вставка: Нет прибыли. Сегодня (19 апреля) узнал, что есть перевод от мамы – 40 р. (15 апреля) и 160 р. из Няндомской ИТК, значит 24 апреля получу сколько-то денег на руки. Пусть мама больше не посылает денег, спасибо. На них здесь можно купить хороший обед, напр[имер] за 40 коп. кашу пшенную, за 1р.30 к. – мясное жаркое и т.д. Порции большие… но я и так сыт; каждый день (сегодня последний) беру с собой жирку (сало) и в обеденный перерыв, в кабинке теплицы, ем; пью чай там; кипячу воду в присланном котелке; все, благодаря маме-Нине… Ну, мой Юрик, до свидания. Спасибо за письмо – за хорошую учебу и «отлично» по всем предметам. И Ирусе за то же. Ваша жизнь, я вижу по письмам, полна впечатлений, и от книг и от театров… Желаю такой же и лучшей. Пиши про грачей, и про щенят и котят… Обними меня, мой дружный мальчик, твоего папу.

(Вставка: Ю, посмотри в конверте, я вложил три старых марки).

154

№ П-101

Жене

24.IV.1939 г. № 19-3

Милая моя, Нинушка, как плохо с письмами: я не имею до сих пор от тебя ответного письма ни на первое, ни на второе мои письма отсюда (от 1.III и от 2.IV). Невольно закрадывается тревога – все ли у вас благополучно? весенние месяцы так богаты заболеваниями… Правда, спокойный расчет наблюдения, что письмо отсюда и сюда идет от 15-25 дней, успокаивает; но не радует. Это медленное обращение писем тем досадней, что количество их, видимо, совсем не ограничивается и можно было бы постоянно знать друг о друге. Я выжидал твоего ответного письма и не писал после письма детям (от 16-18.IV) – это сделал неверно; теперь буду писать регулярно; хотя, вот беда, осталась одна открытка… Я просил тебя в последних письмах сделать попытку послать посылку, в частности, прислать открыток; выясняется из переписки разных лиц, что прием посылок прекращен, но не отовсюду, например из Москвы продолжаются; здесь еще не наступила распутица; дни зимние перемежаются с весенними; сегодня шел дождь – первый раз, сейчас (1ч. ночи) в небе северное сияние – бродящие светлые полосы с изгибами, точно выбрасываемые откуда-то и кем-то, белая, освещенная пыль, вспыхивает, гаснет и вновь вспыхивает… В лесу глубокий снег; вчера я там работал – нарубил 60 жердей – сосен и берез; светило солнце, не было видно ни одного зверька, ни одной птицы; слышно только крик воробьев, их здесь очень много; пролетели недавно журавли, грачи здесь давно; говорят есть и скворцы. Заходил ко мне в лес Вас[илий] Ив[анович]; по-видимому, ты и его жена, Ант[онина] Григ[орьевна], умудрились, увидившись друг с другом, не договориться о том, что мы в одном пункте лагеря; меня радуют встречи с ним; но, должно быть, его скоро вызовут на переследствие, так как приговор отменен…

Множатся слухи о том, что есть освобождаемые, вернувшиеся домой, но здесь на участке нет движения, говорят, что из Каргополя ежедневно приходят машины с освобожденными; но население Карг[опольских] лагерей велико – исчисляется тысячами, вернее десятками их и тогда процент едущих на волю… Я все думаю, отчего ты не пишешь мне ничего по моему делу, почему не ездила в Верх[овную] прокуратуру; но думать, пожалуй, нечего и самих писем от тебя нет… И я не писал

155

ничего прокурору – не вижу смысла: напомнить о себе? – напомнишь ты, когда нужно; доказать свою невиновность? – но, сидя в заключении, оказываешься лишенным этой возможности; это так же трудно, как по поговорке «доказывать то, что ты не верблюд», даже трудней: суда не было, а следователь не говорил в чем я обвиняюсь... наконец, в постановлении ОСО даже не видно, о какой к-р (Контрреволюционной) организации идет речь… все таки, жду от тебя письма; может быть оно подскажет, что мне нужно делать или не нужно…

Я рассчитывал получить сегодня деньги на руки, но их не оказалось в кассе… Заработок же за первую половину апреля получил 20.IV – 1р. 43к.; (за 10 р[а]б[очих] дн[ей]; не беспокойся обо мне; денег больше не посылай (на лицевом моем счету – 200р. – не считая затерявшихся тюремных). Здоровье мое сносно; лицом я поправился – сильно пополнел; дурит кишечник – но видимо, это дело исправимое, стоит только разнообразить и пополнить мясом пищу, плеврит и кашель беспокоят мало; вероятно, серьезнее всего склероз – от него могут быть неприятности и ноги (особенно правая) отказываются как следует работать; плохо то, что здесь невозможно серьезное лечение, пока не свалишься и не попадешь в больницу; хронические болезни не вызывают внимания, в частности, попытки мои жаловаться врачам (чаще фельдшерам) на ноги не имели результата. Здорова ли ты? Как прошла весна у вас для всех в отношении здоровья? Как ты живешь, моя милая? Как хочется мне знать подробно обо всем, о твоей работе, о твоем настроении, силах, о детях и всех родных, о вашем быте, о материальной стороне вашей жизни; понимаю, что тебе очень трудно с ней справляться, и, вероятно, ты сильно обязана своим близким за помощь… Здесь на участке со дня на день ожидается лесосплав, т. е. сплав по реке Неменге в реку Волошку той древесины, которая заготовлена участком, по плану компания должна пройти в 9-10 дней; на нее мобилизуются все силы: большинство рабочих – заключенные, включая часть инвалидов; не знаю, коснется ли это нашей с[ель]х[оз.] бригады; работа за 4 и более километров; тогда этим лесные работы закончатся; и ходит слух, что рабочие категорий не инвалидных (с I-III) выбудут отсюда. Рабочие не инвалиды, живущие в том же бараке, где и наша бригада, производят исключительно хорошее впечатление людей вполне здоровых, часто силачей; почти все хорошо упитаны, краснощеки и загорелы; народ

156

работящий, деловой, не грубый, нет брани, не говоря уже о воровстве. Таким образом, то положительное, что писал я о лагере и улучшении в моем быту, сравнительно с Няндом[ской] колонией, я еще раз подтверждаю. Одно плохо, специальность моя не имеет здесь применения, но настаивать на использовании меня по ней, искать может быть другого местожительства я воздерживаюсь; я писал в последнем письме, к сынку Юрику, вопрос к тебе – о Каргополе; и буду ждать ответа твоего, делать ли попытку перебраться в Каргополь или нет? Другое место – Герцево (Правильно: Ерцево) – куда попал весь наш этап со 2-го участка Н[яндомской] ИТК, и Гр[игорий] Ал[ександрови]ч,и Орлов Ал[екс]ей, тоже имеет хороший сельхоз участок, как и Каргополь, а главное, фабр[ично]-зав[одское] производство и, должно быть, обеспечивает всех работой по специальности; бывшие там в Герцево хвалят его и условия жизни; вероятно, Гр[игорий] Ал[ександрович] хорошо там себя чувствует, после НИТК; если знаешь о нем – напиши при случае.

Сегодня 25.IV выходной день, второй подряд, взамен не бывшего 16.IV; д[олжно] б[ыть] в порядке подготовки к лесосплаву, на который уходят завтра основные бригады, сегодня получают обмундирование и многим выдаются хорошие резиновые сапоги.

Нет, ты уже больше не заботься о приобретении их и присылке мне, так как в июне они уже не будут нужны; предполагаемой «портянкой» шерстяной я пользуюсь, как ты писала, – обматываюсь и закрываю бок плевритный, использую и боты, около барака, так сказать, «дома»… да, мы иногда так говорим, оговариваясь.

Вообще, Нинуша, родная, имей в виду, что не обязательно присылать ничего просимого мной; например: брезент, пальто, пенсне и т.п., без всего этого я могу обойтись; да и неизвестно как следует, понадобятся ли они при изменяющихся неожиданно условиях; так же и в отношении продовольствия, курительных припасов и проч[его]; когда есть деньги – выход найдется; вот писчебумажные принадлежности – всегда в дефиците, да и то можно достать по повышенной цене. Нет чая в ларьке и у меня осталось на две заварки; но и без него я обойдусь. Так что запомни, нет особой нужды тратиться, тратить время на посылку; она красит жизнь, но не является необходимой, когда есть деньги, а я их должен теперь получать с лицевого счета, рублей по 30 в месяц, а может быть и больше. Лагерники кругом

157

сыты, у многих остается хлеб, значит и достать еду не трудно; я не трачу запас круп, некогда и нет нужды.

Сейчас раздали письма, а мне опять нет… Поэтому кончаю свое письмо, буду ждать терпеливо ваших писем и волю…

Обними за меня всех моих милых: детей, бабушек, Лиду и Леню; а может быть удасться к 1-му маю и кое кого из приехавших братьев и т. д. Как то живут барнаульцы? Передай привет в Ленинград. Увижу ли я всех и когда?

А главное пиши о себе о всех милых, наполняй мою жизнь мыслями и чувствами о вас всех, в этом мое спасенье, пока нет воли и встречи с вами.

Твой муж и друг Евгений.

№ О-102

Жене

27.IV.1939 г. № 16-а

Моя хорошая, моя милая, Нина. Спешу сообщить тебе об удачах – счастье сегодняшнего дня: получил от вас 1) открытки и письмо от 8.IV (твое, Ируси, закр[ытое] и 2 твоих и 1 Юрину открытки) и 2) следом за тем извещение о посылке и ее самое. Как мне благодарить тебя? На словах – в письме поблагодарю на днях (напишу тебе 1-го мая), а на деле по возвращении; не может быть, чтобы оно было так далеко, как написано в постановлении – не за что и не за чем… Ты меня явно балуешь посылаемым (анчоусы) и вдобавок не слушаешься (пенсия…). Но, увы, должен сознаться за себя и за других з/к-х, что письма и еда – наши главные радости; и только сознание, что есть более важные вещи (условия отбывания срока, труда, личное улучшение – сознание поправляет это сбитое ощущение… А дочке-Ирусе скажи, что ее портретик – как талисман – я буду носить с собой… По моим расчетам как раз сегодня-завтра вы должны получить мои открытки (ты, мама П.П., может быть письмо детям). Тебе я послал письмо недавно (25-го), Юрику спасибо за открыточку и обещанное письмо; а у ребят моих, кажется, я в долгу.

№ О-104

Жене

1.V.1939 г. №17-а

Обратный адрес: Ст. Няндома Северной ж. д.; п/о Липово, Каргопольлаг НКВД, Подкомандировка № 1 (Липовская)158

Моя милая жена и друг мой, Нина. Вместо обещанного письма пишу пока открытку, потому что спешу уведомить тебя о прибытии еще посылки от тебя и о получении мной денег. Посылка пришла вчера (30-го IV), но выдача их отложена до 3-го V. Таким образом, что в ней я не знаю, судя по твоему же сообщению на талоне к предыдущей посылке, в ней пиджак, тапочки. Деньги на руки получил в два приема – 50 руб. (20+30). Так что обеспеченность моя не оставляет желать лучшего; нужно жить и работать, лишь бы быть здоровым. Твое желание – быть бодрым выполняю, как видишь по письмам. Ты мне помогаешь так много в этом…

Вечер под первое мая провели так же, как под 7-ое ноября Октябрьской годовщины… Такой заведенный порядок… Наша бригада, как и все расконвоированные, сегодня не работала, находилась в зоне, также и ветврач и фельдшера… Вас[илий] Ив[анович] поместился в нашем бараке и рядом со мной, на сегодня-завтра…

Обрати внимание на перемену в написании адреса; значит ли это, что письма теперь не будут заходить сперва в Каргополь и прямо направляться сюда или нет? Увидим по следующим письмам; в первом случае они будут быстрее доходить, что очень желательно.

Спасибо тебе, милая. Думаю сейчас о том как вы проводите сегодняшний праздник, на котором мне все еще не суждено быть и видеть вас... Надеюсь, что вам хорошо. Как, должно быть, выросли дети! мои милые. Ваш Е.Я.

Привет всей семье и собравшимся на праздник.

№ П-105

Жене

4.V.1939 г.

Моя родная, моя милая жена, Нина!

Отложил написание этого, более подробного, письма до получения, прибывшей уже сюда, но не выданной еще на руки, посылки. Она пришла 30.IV, выдачи в майские праздники не было – до вечера 3.V. вчера получил все в целости; значит шла она 7 дней (с 23-30 IV), как и первая. Есть надежда, что и письма будут идти с такой же скоростью, около 10 дней, так как у нас объявлена новая формулировка адреса: «Ст. Няндома Сев. ж.д. Архангельской обл., п/о Липово, подкомандировка № 1

159

Каргопольлага»; так что м[ожет] б[ыть] письма будут идти прямо сюда, не заходя в Каргополь.

Спасибо тебе, милая, за посылку, вообще за твою мате-р[иальную] помощь, вполне обеспечивающую меня в этом отношении. Питание здесь казенное вполне удовлетворительно для работающих и наша бригада получает не лучший, но достаточный паек, а с добавкой домашнего получается полная обеспеченность, даже избыток.

Ударная компания лесосплава и майские праздники изменили установившиеся порядки; на праздники всех законвоировали, мы не ходим на сельхоз. работы, так как все еще не расконвоированы. Утренний подъем стал происходить раньше: в 4 ч[аса] у[тра] вместо 5-ти, а день рабочий оканчивается поз-же – в 7 ч[асов] в[ечера] вместо 6 часов…

Я, как и ты, благодарю судьбу, что попал в Каргопольлаг и на Липовский участок; спасибо тебе за постоянные твои заверения, что я – ваш: тебе и детям нужен и буду еще нужен, что вы встретите меня когда-то лаской… Спасибо за это, голубка родная. Моя жизнь – в вас… Ты пишешь, что собираешься в Москву, поехать «обо мне». Я так и не написал ничего в прокуратуру. Правда, меня интересует движение и результат моего заявления. Председателю Верховного Суда (от 1.I.): попало ли оно по адресу (извещения о получении я не имею)? Куда направлено им: прокурору или в так наз[ываемую] «Надзорную комиссию») не с твоей копии, а с моей (в подлиннике)? и есть ли на нем окончательная резолюция (ответа на него я ведь не имею)? Если бы можно было без больших трудностей навести справки у Председателя Верховного Суда – я бы хотел этого. Но стоит ли тебе ездить в Москву и тратиться?

8.V.1939 г. (О)

Как постоянны и как разнообразны мысли заключенного о своей судьбе, о сроке заключения, как различны его настроения! У меня в основном состояние надежды преобладает, но прерывается горьким безверьем довольно часто… Если придется сидеть долго, как назначено, и нельзя добиться правды, отмены постановления, то какая бессмыслица все происшедшее со мной и сама жизнь… А психология заключенного эволюционирует по мере отбывания, с течением времени от надежды на скорое освобождение к потери ее, так и у меня… правда с отупением…

160

(Получился четырехдневный перерыв в написании этого письма, так как я очень устаю на работе и не могу преодолеть сонливости (Вставка: да и времени остается посчитай как мало...)

С 5-го наша бригада вновь расконвоирована на полмесяца и начала ходить на сельхоз. участок. Я настолько согласен с тем, что ты пишешь о ненадобности для меня «ответственной» работы, что в свое время, недели две назад, отказался от нее; мне предлагала заведующая сельхоз. участком быть ее помощником по техническому надзору за парниками (заведующий, агроном – сменен); я отказался потому, что не имею агрономического образования. И безответственной работы горечи бывает достаточно; каждый день что-нибудь случается, что заставляет чувствовать свое положение заключенного… Ну, ничего, в колонии было хуже. О, теперь я понимаю, что все дело, все счастье человека, зависит от силы воли. А в любых условиях и заключении есть что делать, было бы время, есть много работы над собой – скучать будет некогда; но нужна и надежда – цель в будущем и от него зависит, имеет ли смысл настоящее, терпение и труд этот над собой; а я не силен; хотя, как мальчик, все думаю над этой работой над собой. О, милая, помогай мне; мне нужны твои правдивые слова ободрения.

Как сама-то ты живешь и справляешься с собой? И чем это «я тебе помогаю»? Ты спрашивала, теперь я повторю: «за что нам, мне с тобой это испытание»?

Ну, теперь, о присланном: во первых, кажется, довольно долго можешь ничего не присылать; не присылай вещей: не брезентового, никакого другого пальто; сам укоротил и залатал свое старое брезентовое, превратив его в куртку; пиджак не нужен; резиновых сапог не ищи; очки не покупай; пенсне оказалось по глазам и по носу (очень хорошим), но все это дорого стоит; я просил в оправе потому, что они прочней; а футляром мне служила бы коробочка от бульонных кубиков; – это я к примеру, что выход найдется и более дешевый. Очень хорошо, что на этот раз прислала сахара; еще лучше, что прислала чаю, я посидел без него; но почему такой дорогой «с цветком» (5 р.), ты балуешь меня! Вот прислала и яйца – три уже съел; и абрик[осовое] варенье и какао, и анчоусы – этого всего еще не начинал; а кое-что мне трудно стало и расходовать, например, крупы; и сыт, и некогда варить. И жиров у меня запас теперь порядочный; кстати сказать, кое-что кажется, отложилось и

161

под кожей; спасибо за табак, его правда много и в ларьке, но за «мой сорт» благодарю, такого нет, и он мягче, курит(ельной) бумаги ты скопила месяца на два, и открыток… Буду писать чаще на них. Пишу черпая чернила из пузырька от витамина «С», присланного тобой; выпил, понравился; хотя удобнее конфетки витаминные (такого же привкуса), которые я пробовал у Василия Ивановича Августова. Говорят, летом предстоит здесь мучительное для людей развитие мошек и комаров; выдают сетки, но и они не спасают; может быть удастся добыть гвоздичного масла и прислать (Вставка: и если не трудно достать марли для полога), одолевают же сейчас блохи, нет ли и против них средства, пока не выросла полынь. Не лишним может оказаться и замочек для корзинки (у меня есть), но на всякий случай (пришли), но простой, дешевый. Спасибо за прекрасные белые нитки, спасибо за все с точки зрения сегодняшнего дня, условия его в будущей посылке, с которой можно не торопиться, лучше всего было бы получить: чаю, булочку своего изготовления, чего-нибудь мясного (консервов подешевле или колбасы вареной); да, спасибо, за зеленый сырок. Спортивки оказались по ноге. Пока ничего не нужно; денег запас – месяца на три, возобновил поиски тюремных. Пиши только письма. О свидании будем списываться дальше…

Привет мой передай бабушке Саше и тете Лиде с Леней; и Верушке К[иркинской] напиши.

Моя хорошая, будь со мной…

Твой муж Евгений.

№ П-106

Ирине

8.V.1939 г.

Моя милая дочка, моя радость, Ируся,

Я как-то задолжал письмами Тебе и Юре – Спасибо Тебе за последнее письмецо с фото-карточкой твоей; она со мной всегда – маленькая, удобная; а отчего ты на фото-снимках выходишь, как мне кажется, с грустинкой!?

У нас холодно эти дни; прекрасен был погодой день 1-го мая; теперешнее (около 5-10.V) похолодание, ты должна знать явление, ежегодно приходит волна холода из Арктики; будет и другая, слабее, в конце мая. Сегодня идет снег; шел и вчера, хотя утро было вчера ясное, солнечное и теплое, здесь так изменчива погода потому, что мы близко к Арктике; я прочел, что

162

в ней нет резких колебаний в западной части; а в восточной, в Якутии, возможно колебание t° за сутки в 20°! Как видишь из этого, я взял из библиотеки книжки для чтения; впервые; какие попались под руку («Мцыри» Гл[еба] Успенского; и «Арктика» Толмачева).

Ты надеялась, что я слушаю радио, м(ожет) б(ыть) одновременно с тобой. Я стал его слушать; т.к. с первого мая громкоговоритель установлен снаружи на столовой-клубе. Но я слушаю с 11.30 вечерние известия; а до того сплю; не могу, милая, слушать одновременно с Тобой; Зато, когда слушаю веч(ернюю) передачу – вспоминаю всегда эту твою фразу и свою милую дочку; вчера мне повезло – в обеденный перерыв (1 час) оставил несколько минут на сон – и вот я успел увидеть тебя; я был рад и этому минутному сновидению. У меня есть несколько «сувениров»; я утираюсь полотенцем (впервые) с вышитыми на нем грушами, вишенками; подозреваю, что это твоя работа… Его я получил в тюрьме к 1 мая прошлого года вместе с двумя платочками; на одном вышито – Ира, на другом – Юра – не знаю, кто, но думаю что делали их каждый из вас. Ты разъясни мне. Теперь у меня набралось много таких вещей «на память»: общая тетрадь – от мамы-Нины; мундштучек, кисет, разные коробочки, чайная ложка (одна осталась), не знаю чья: мамы-Нины или бабушки «Я» – напоминает мне обоих.

Ну до свидания и до следующего письма; моя «отличница», а, главное, моя дочка.

Твой папа Евгений Яблоков.

№ П-106а

Юре

8.V.1939 г.

Мой милый, Юрий, мой сынок,

Спасибо за открытку (от 8. IV), за то, что целуешь «очень крепко», за то, что ты «отличник», что так любишь читать, тоже «очень крепко»… боюсь, когда будем вместе ходить на охоту, мне трудно будет соревноваться с тобой в меткости, благодаря твоей теперешней тренировке в стрельбе, хотя там, на охоте, попадание зависит и от самообладания, так что посмотрим, кто окажется выдержанней? Вернее, невыдержанней…

Уже не раз мы видели летящих над нашими головами лебедей! Видал я пролет разных птиц, но эти белизной своей удивляют; в лучах солнца они кажутся или прозрачными или розо-

163

ватыми… Снег и здесь сошел уже весь, даже и в лесу, но падает почти каждый день новый, который, конечно, не может прикрыть землю по-серьезному, лишь на день; но день становится похожим вполне на зимний! – Что ты выжигал лупой? Ируся писала мне, что вы, ты с весенним солнцем этого года начали заниматься этим выжиганием… Получил ли ты вложенные мной в письмо мхи и лишайники и марки в другом? – Я получил много хорошего в посылках от вас, от мамочки-Нины; не знаю кому обязан за конфеты-лимончики и пастилки, может быть вам – ребятам?

Я до сих пор берегу записочки: одну твою «сам делал ящик (крышку) к посылке», другую твою с маминой припиской «о шоколаде», благодаря посылкам свободен от кризиса в сахаре и чае; некоторые запасы слишком велики: мыло, круп, открыток, ниток, по крайней мере, при данных условиях; вообще «хозяйство» мое слишком велико и обременительно при передвижениях, так что не нужно присылать никаких вещей.

Мои письма эти к тебе и Ирусе придут, вероятно, к началу экзаменов – желаю вам в них полного успеха и «никакого» беспокойства… Твой папа Евгений Ябл.

№ О-107

Жене

8.V.1939 г. №18.

Родная моя Нинушка,

Начал тебе письмо 4-го V, но не кончив, не могу с ним справиться – устаю от работы и сплю; поэтому решил пока ограничиться открыткой. – Вечером 3-го V мне выдали твою посылку (пришла она 30-го IV), шла 7 дней – все получил в целости, включая яйца и банку с вареньем – спасибо тебе, милая, за все и за эту роскошь в частности. А 4-го получил твое письмо от 14.IV рад был узнать, что у вас все благополучно, что приездом своим порадовала вас Зина, что (зачеркнуто) целует меня бабушка Саша, что отдохнули наши «отличники» за каникулы; но вот, что они не «укладываются» – не успевают сделать все нужные дела, это меня беспокоит, видимо, больше чем тебя; не только потому, что они не успевают написать мне письма, а и потому, что значит у них не все благополучно с планировкой времени и с силой воли… – С 5-го мая наша бригада опять работает на сельхоз. участке: вчера я разбрасывал навоз на огородн[ой] площадке,

164

сегодня были в лесу – убирали с порубки сучья, валежник – подготовлял площадку под огород, третьего дня отводили воду от парников… Едим редиску парниковую (5 коп. 1 штука). Погода изменчива; сейчас идет снег; летят стайки лебедей… Все идет своим чередом по северному порядку.

Не присылай: ни пиджака, ни пальто, ни обуви. Пришли – ч[то]-ниб[удь] от блох и от мошек к лету – гвозд[ичное] ма[сло].

Обними меня, родная, мысленно; а милых моих – целуй. Не покупай очков – пенсне хорошо.

Твой муж и друг Евгений.

№ О-108

Ирине

12.V.1939 г. №20-о

Моя милая доча, Ируся моя,

Спасибо, спасибо за письмецо; мне все в нем мило или важно – и то что ты ставишь меня в известность о своих учебных делах (до подруг включительно), и то , что сообщаешь о маме, о Люде; я лучше представляю, и точно бываю в комнатах у вас, когда читаю о таких жителях – как щенята, котята… Я прочел из твоего письма выдержку о поведении Люкса и Бэна – Вас[илию] Ив[анови]чу, т.к. он читал теперь книгу ак[адемика] Н.П. Павлова «о высшей нерв[ной] деятельности животных», да и сам давно и хорошо знает животных, как врач и охотник; он смеялся… Кстати, назвав щенка «Люксом», вы знаете, что по латыни Люкс (lux) – значит: «роскошь»? – Твое письмо шло почти 20 дней! и больше чем на столько дней разнится ход весны у нас от вашего; здесь только вчера пошел лед, и то с помощью людей, и начался сплав леса (главная забота нашего участка в этот период. Почти все з/к – там; а мы сегодня были в лесу расчищали площадку – т.е. пилили валежник (деревья; а их много); часть складывали в штабель, что посвежее; а погнилее – жгли на кострах; снег лежит маленькими пятнышками; под ногами мох и кустики брусники и, конечно, пни, пни, сучья, и все это должно быть сожжено! За обедом в лесу – сварил себе «гороховое пюре» и чай. Солнышко показалось около часу дня; (зачеркнуто) – светлеет с 2-х ч[асов] ночи – как раз – сейчас. Днем без солнца – холодно.

Твой Папа

165

№ О-109

Юре

12.V.1939 г. №19-о

Мой милый Сын, мой Юрий,

Только что послал тебе утром 9-го письмо, а вечером (9-го же) получил от тебя милое, богато-иллюстрированное письмецо, со многими данными по семейной хроники… Оно мне было очень приятно и особенно то, что ты сообщил мне про бабушку («живем дружно», «сейчас слушаем вместе радио»…). Я точно предчувствовал в этот день, что получу письма – и от Ируси, в одном с твоим конверте и открыточку от мамы-Нины – от 21.IV), п[отому] ч[то] у меня еще до их получения в этот день улучшилось настроение… Я замечаю давно, что совпадают получки и отправки наших писем – в этот день когда я получаю ваши – вы получаете мое; совпадают и дни их написания. Таким образом, с получением – точно мысль друг о друге передается на такое расстояние…

«Портреты» нарисованные тобой м[ожет] б[ыть] не очень похожи и, как ты пишешь, «карикатурны», но все-таки дали мне представление о новых «лицах» – Люксе и Борнсе… Рад, что ты иногда успеваешь наделать много дел – ножиком починил «западок», написал мне письмо, да еще собираешься приготовить уроки (должно быть остатки).

Поздравляю с приближением каникул. Твой Папа

О-110

Жене

14-15.V.1939 г. №21-о

Родная Нина, милая моя,

Сейчас получил от тебя посылку от 6.V и талон к ней – перечел не раз... Напился чаю с твоей булочкой, ты не можешь знать в какой прекрасной сохранности они доходят (булочки), за них и все присланное теперь и в предыдущих посылках благодарю, хотелось бы, чтобы ты знала как… Пишешь, что не знаешь, получил ли я посылки – так медленно идут письма; надеюсь, теперь ты и дети получили мои сообщения об их получении; я наоборот, стараюсь уведомлять о получении немедленно; кроме того стараюсь предупредить от присылки лишнего; у меня всего достаточно. Я поправляюсь здоровьем; о нем напишу как-нибудь подробнее… Письма получил от 18-21.IV; жду следующих, все-таки перерывы между писем велики, как-то «ничего не знаешь во время» – вот о посылках, о жалобе… Как хочется

166

верить в ваше полное благополучие теперь, и в дальнейшем – желаю вам его – Ваш Евгений

№ О-111

Ирине, Юре

17.V.1939 г. – №22-о

Хорошие вы мои,Ириночка и Юрик,

Вчера я получил от вас по письму в одном конверте, и как я был им рад, и как доволен прочитав, конечно, не всем – и от Юры я жду подробного описания того, как он ушиб ногу; давно ли я писал ему суворовскую фразу? «сегодня счастье, завтра счастье…»

Поздравляю обоих с весенним теплом и воздухом. И у нас расцвело первое растение – кустарничек «Волчье лыко» (Daphne meseraum – Дафне мезереум) – о нем можно прочесть в «Занимательной ботанике» Цингера.

Работаю, как уже писал все на лесной вырубке – корчуем корни, пеньки, жгем..; погода дн[ем] хорошая – вот уже три дня, а то все было холодно; все еще летят гуси, журавли и лебеди. А бревна и дрова через участок, где работали, все возят «на санях», хотя снега нет, а по земле, воз[ят] так:

Мои милые, это письмо-открытка не в счет, пишу, чтоб поскорей ответить; а в первый свободный день напишу вам письмо; хотя кроме того вы получили (т.е. от 11.IV) – я написал еще зак[рытое] (9.V) и 12.V. – по открытке; пишу чтобы поблагодарить вас за писмо, за посылку, за успехи, за то что вы мои хорошие.

Ваш Папа, Евгений Яб[локов]

(Приписка на поле письма:По случаю получения от вас писем, вчера ходил смотреть кино – «Великое зарево» (здесь …неразборчиво…). А писем жду и жду, извините, несмотря на экзамены.)

167

№ О-112

Жене

17.V.1939 г. 23-о

Моя милая, моя хорошая,

Я смущен несколько тем, что во вчерашнем конверте с письмами детей нет не единой строчки от тебя, нет твоего листочка – письма… И перед этим (9.V) я получил от тебя только открыточку (от 21.IV)… Правда еще и талончик к посылке (14.V – от 6.V), но он еще короче и получается впечатление, что пишешь ты мне мало; мы взаимно жалуемся, что мало получаем писем, а пишем часто; так для проверки сообщаю о посланных мной.

Закрытые письма:

№18 – детям – 18.IV.

19 – Тебе – 26.IV!

20 – Тебе и детям – 9.V!

Открытки:

№14 – маме (П.П.) – 13.IV

15 – Тебе – 15.IV.

16 – 27/IV.

17 – 2.V.

18 – 8.V.

19 – Юре – 12.V.

20 – Ирусе – 12.V.

21 – Тебе – 15.V. – в этой открытке я сообщал уже о получении еще посылки (от 5.V); дошла она как обычно – на 3-й день. Спасибо еще раз за булочки, за сласти, за чай и прочее. Очки – не присылай. А вот, по твоему предложению, пожалуй пришли книги: «Кречетович. Ядовитые растения», Рытов «Лекарств[енные] растения» ч.ч. I и II; – Вот уже три дня подряд хожу завтракать в 12 ч. к Вас[илию] Ивановичу, он очень ласков со мной и встречи с ним так напоминают всё не здешнее – не лагерь, а волю…

Ожидаются перемены: окончание сплава – дня через три, этапы отсюда (I-III категории…) и сюда (инвалидов) и другие перемены в связи с этим… Газеты понемногу читаем, иногда слышим веч[ерние] извес[тия] по радио – но не регулярно и то и другое. Есть три-четыре случая освобождения и с нашего участка и в полном несоответствии с этим малым числом – большие ожидания. Все еще не возобновил просьбу… Собираюсь, особенно после твоего сообщения о повторении твоей. Видимо, все зависит от лагерного прокурора… узнай.

168

Извини, что напутал с абрикосовым компотом, т[ак] ч[то] сразу вскрыл его.

Обнимаю тебя моя жена милая.

№ П-113

Юре

20.V.1939 г. №21-закр.

Ну, вот, мой милый, хороший мой сын, Юрик,

Настал у нас день отдыха, на два дня подряд, так как сплав леса кончился благополучно; я на нем не был, п[отому] ч[то] ходил на сельхоз. работы. Здесь под выходные дни бывают вечера развлечений; было кино – и я посмотрел две картины – »Бесприданница» (очень хорошая) и 2 – «Девушка спешит на свидание» – эту, вторую, ведь мы, я и Нина-мама, смотрели вместе… Недавно была показана еще картина, немецкий фильм «Катерина», посмотреть, конечно, стоило, но я так хотел спать (в рабочие дни), что просмотрев полторы части, отправился в барак спать. – Как тебе удалось увидеть «Не было ни гроша…»? (Кроме того, вчера был концерт и в нем кое-что удачно и интересно исполненное; напр[имер] хоровая песня «Если завтра война…» – у вас ее тоже, д[олжно] б[ыть], поют; были удачные исполнения двух-трех романсов (наряду с неудачными), среди исполнителей есть видимо артисты; были исполнены не плохо и частушки колхозницами, а одна шуточная песенка и вовсе хорошо. Вообще, как я уже писал, зрительный зал лагерного пункта во время концерта производит странное впечатление, что-то не похожего на лагерь…

Я послал Тебе и Ирусе 18.V – по открыточке; думаю они дойдут скоро и это письмо их не догонит. Вероятно, оно придет как раз в разгар ваших экзаменов; жаль. Я не знаю расписания их, чтобы можно было думать о том в какой день какие у вас заботы. Ну, у тебя-то я предполагаю, экзамены сходят без особого напряжения, как и раньше, а вот, у Ируси сложнее… Как бы я хотел перед экзаменом и после него приласкать каждого из вас, но это сделает за меня мама-Нина… Зато скоро, и большой отдых – каникулы. Как, где вы будете проводить их? Что включается «в план» их использования: для отдыха, для здоровья, для развлечений и занятий, и для дела? – Я читаю книжку «Как научиться рисовать» (Ташилова), по моему, она очень хороша; написана для взрослых, но начинающих «художников»; содержание посвящено тому, как рисовать живую натуру; я бы хотел,

169

чтобы эта книжка была в библиотечке твоей и Ируси; и хорошо бы, если бы на лето была вами совместно «проработана» (Год изд. 1938; ц. 2р.60 к.). – Вчера Василий Иванович принес цветок мать-мачехи… Вот насколько позднее у нас идет весна; хорошие весенние дни стоят с 14-го, третьего дня была гроза и дождь, и полезла после них трава; я вспомнил письмо Ируси, когда гремел гром; о том, как она в первую грозу (в апреле) сидела в коридоре. – У нас, ведь, не везде еще оттаяла земля, в низинах, где вода – там нет мерзлоты, но чуть возвышается поверхность, так здесь железная лопата не идет дальше своей длины, дальше как «на штык». – Рыболовная бригада давно уже ставит снасти, гл[авным] обр[азом] большие верши с крыльями, как здесь называют «винтеля», но успехов больших еще не имеет; ставили только в озере, т.к. речка была занята сплавом; на озере еще лед, кроме краев; лишь по краям щуки собираются метать икру; видят больших, по метру длиной, а ловят мало и маленьких, по килограмму; ждут лучшего. – А я-то зимой, иногда думал, что мы, я с тобой, уже этой весной будем вместе ловить рыбу; и думал, что не мечтаю в пустую… Ну, делать нечего; будем ждать еще свидания с тобой, мой милый, мой родной – Твой Папа

Два дня беспрестанно куковала впервые кукушка, и вспоминалось, что иногда ее песня была одним из первых впечатлений в Давыдовке.

№ П-114

Ирине

20.V.1939 г. №21-закр.

Моя доча, мое солнышко ласковое,

Я бы долго подбирал тебе эпитеты за твои милые письма, но нужно побольше сейчас написать, я и то уже комбинирую, чтобы все три письма: Юрику, тебе и маме-Нине – представляли одно целое описание, моей жизни, окружающего, конечно, все же не полное…

Но, сперва, о твоем письме; (у меня почему-то навернулись слезы, когда я читал: что сочинение «Татьяна» ты писала «с удовольствием»… Мама догадается, почему?.. (Рад я за «отлично» по географии, за «фиалки», за прекрасную погоду, на первое мая. (Поздравь от меня и Лялю и Игоря с премиями. (Про «чай» у бабушки написано тобой и Юрой мало… Поклонись бабушке Саше от меня…

Мне хочется, чтобы ты, вы представили себе место моего пребывания с точки зрения его устройства; кругом (вернее «квадратом» (так вырублено) (лес, лес из елей и осин, правда с добавкой берез и сосен; ели – не очень старые; а осины – очень толстые, высокие; сосенки – длинные и «худые»… в лесу сыро, много брусники, черники по мху и, говорят, масса малины… Очень много деревьев, их стволов, на земле, покрытых мхом, погибших естественной смертью деревьев; есть две-три прямых просеки: одна к шоссе «на перевалку», т.е. к дороге по которой идут автомобили из Няндомы в Каргополь; другая к деревне и озеру… Перевалка – это пункт перегрузки транспортируемого (вещей и людей) – с автомобилей на повозки с конной тягой; от Няндомы до перевалки, кажется 24 км; от Перевалки до участка – 4 км. Участок расположен в том квадрате лесной вырубки, которая помимо «Зоны» с постройками для заключенных в ней, и постройками вне ее для вольных и администрации, включает и сельхоз. участок, т.е. ряд хоз[яйственных] сооружений: теплицу, парники, овоще- хранилище, 3 конюшни, ветеринарную лечебницу, кузницу, коровник, свинарник и площадь подготавливаемую под огород. На схематичном рисунке это будет расположено так:

171

Все это я нарисовал тебе, чтобы ты не вздумала ездить сюда смотреть… Ну, об этом подробнее в письме маме…

В лагерях есть так называемая лагерная интеллигенция; это – работающие в конторе, нарядчики, культ[урно] – воспит[ательной] части, заведующие хоз. учреждениями, мед. работники и т.д. Они чище одеты, одеваются в «свое»; их жизнь идет легче; основная же масса з/к работает «в производстве» (лесоповал, лесосплав; с.х. работы…), грязнит чаще казенную одежду и целый день бывает на работе. И я познал жизнь рабочего физ[ического] труда: 12 час. на производстве; еда до и после работы; отяжелевшись от того и другого страшно хочешь спать; вот и все: т.е. – мускулы, еда и сон; физическая жизнь… потому что если вычесть из 12 часов, время на сбор на работу и приход с нее, сбор и процедуру еды, мытья посуды, свой утр[енний] и вечерний «туалет», заботу о сушке обуви, на баню, ларек и т.п. то остается так мало времени, что трата его просто на лежание и слушание разговоров или газеты – уже приводит к дефициту для сна; читать, писать, даже дремать – почти некогда из-за утомления. Кроме того, в лагере, и на нашем участке, есть, женское население. Во первых, «мамки»; так здесь зовут молодых женщин имеющих детей, начиная от грудных младенцев, характерный плачь-крик которых слышишь, проходя мимо барака «мамок»; во вторых, есть «дамы» – т.е. женщины одевающиеся как в городе, в меховые шубы, часто дорогие, и вообще имеющие хорошие костюмы; кто они в прошлом, я не знаю; знаю, что есть бухгалтера, преподавательницы и т.п. Таким образом, население пункта «около 1 тыс. человек» очень пестро по составу, по работе, по внешности и отчасти производит странное «интеллигентское» впечатление, особенно на «концертах» и т.п. вечерах развлечений, да и просто в столовой! В колониях этого не было; там – одни рабочие, там много «бытовиков» здесь почти одни «политические»; там порядочно так называемых «урков» т.е. (угол – розыск = у–р =«урки»); то народ боевой, дерзкий, веселый, грубый, бранящийся, выпивающий, дерущийся, задающий тон всей жизни в быту колонии; им действительно пристало «исправ[ление] труд[ом]» воспитание, т.к. они избегали работы на воле; но они и здесь ее, по возможности, избегают, т.к. наказания не боятся, а средства приобретают воровством, картежной игрой. Вот почему окраска быта здесь, в лагере – совсем иная, чем в колониях; почему здесь жить легче, здесь много, д[олжно]

172

б[ыть], хороших людей! Я знаю таких по своей бригаде – из колхозников и рабочих или мелких служащих; понимаете ли вы про какого Василия Ивановича, это – Августов, вет. врач, работавший когда-то в Рязани, товарищ по школе дяди Вани и Ал[ександра] Григ[орьевича] К[ораблева]; его жена Антонина Григорьевна – подруга мамы-Нины по гимназии. Я раньше не был с ним знаком, но точно мы знали друг друга. Он очень хорош ко мне; живет хорошо, за зоной, в вет. лечебнице.

Ну мне надо кончать, как и тебе всегда из-за бумаги… До свидания, моя девочка, поклонись за меня бабушке Яблоковой. Твой Папа.

№ П–115

Жене

21.V.39 г. № 21 закр.

Моя Нина, моя милая, хорошая,

Я послал тебе по открыточке 15-го и 18-го V. Теперь я догадываюсь, что до меня, очевидно, не дошло одно твое письмо, которое ты могла написать после своей открытки от 21.IV и до письма детей от 2. V… Не так-ли? Ты знаешь, как нужны мне, дороги твои письма, для того, чтобы чувствовать связь с жизнью, с вашей жизнью; что бы иметь бодрость жизни, в преодолении трудностей и терпение; и вдруг, письмо выпало, не попало ко мне?.. а мне бы хотелось и узнать что-нибудь, понять как-нибудь из своей судьбы… быть может ты писала…

Сплав кончился два дня назад; ожидаемое после него движение личного состава лагерного пункта началось, но еще сказалось мало; сперва, вчера вызвали и отправили человек тридцать з/к-х присланных сюда временно на сплав и человек восемь «перебезчиков»; сегодня пошли на освобождение – четыре человека, политических, с 10-лет[ним] сроком; кажется – все б[ывшие] партийцы; сейчас прочли список человек 50 – д[олжно] б[ыть] на этап… А «народ» – з/к – ждет, ежедневно говорит, надеется на освобождение «пачками»; больше всего догадок об инвалидах V-ой категории; больше всего надежды на прохождение нового Кодекса в Верх[овном] Совете после сессии – 25.V…

Что я в этом направлении думаю и делаю, и что – ты?

Я полагаю, что мое освобождение зависит от заключения местной власти (прокурора, согласованного с Управлением …об[разования] – Ряз[анской] обл.), что моя жалоба – заявление может иметь значение лишнего напоминания, но не юридиче

173

ского доказательства и обоснованности, т[ак] ч[то], как я уже писал тебе, я слишком мало знаю материал по своему делу; мне не давали на следствии его прочитать, и я не знаю, что я должен опровергать… это и парализует мое намерение возобновить жалобу; я бы пожалуй просил перевести меня из положения «административно-сосланного» «по подозрению» – в положение судимого судом, чтобы знать в чем, на основании чего меня обвиняют, чтобы иметь возможность защищать себя… Но и это положение было бы странным – невиновному просить, чтобы его «судили»; и если «уважат» просьбу – переживать вновь сидение в тюрьме, м[ожет] б[ыть] очень долгое, в положении «подследственного».

И так я не знаю, что писать; не знаю, чем неудовлетворительна прежняя жалоба Пред[седателю] Верх[овного] суда – которую ты знаешь, как она составлена и выражена.

И так, на вопрос, что я делаю в этом отношении, нужно ответить, что ничего, кроме обдумывания многократного подробностей следствия, неувязки его и постановления ОСО… и неувязки всего происшедшего – с моей жизнью и работой. Поэтому не удивляйся моей пассивности и не укоряй за нее, а посоветуй.

По своему настроению я, как не очень пессимистический человек, надеюсь, что в месяц-два ближайших будет массовое освобождение; если того не произойдет, значит судьба наша, моя в частности, более несчастна и отбывание будет длиться годами; но, вероятно, в психике будет гнездиться та же надежда и какая-нибудь придирка будет подавать ее на более короткий срок отбывания…

А утешение можно найти даже в том, что обвиняешь сам себя не в политическом, а в житейском отношении, что несумел жить, что был дешево стоящим человеком… что не заслужил лучшей жизни… что я из себя представляю в настоящее время? Ты очень удивилась бы увидев меня, увидев, как я пополнел; насколько еще хороший. Я вот гляжу, правда, в чертах лица прошли знаки и постарения; но наряду и другие, может быть, положительные черты сформирования характера. Мое здоровье я не сумею охарактеризовать, т. к. нам не говорят, чем оно отмечается; но, видимо, у меня хуже стало сердце и сосуды; отвис живот, хотя кишечник наладился, с тех пор, как участилась мясная пища, и, как это ни странно, хорошее действие оказывал хвойный квас, который варился и продавался здесь

174

(теперь временно прекратилось это). Сегодня проводились противотифозные прививки; меня от них освободили (должно быть сердце мешает). В усилении по временам бронхита бываю виноват сам – куреньем; плеврит не чувствую еще хорошо закрываю бок, но чуть остынет он, то вспомнишь, не болью, а тупым неприятным ощушением бывшего больного места; носить без конца повязку на боку нельзя в условиях работы, меняющейся температуры воздуха в течение дня; перегревание тоже небезопасно – грыжа у меня небольшая; глаза – портятся мало и пенсне, которое ты мне прислала вполне достаточно (м. б. стоило взять не 2,75, а 2,50); машинка пенсне очень удачна, по носу, сидит крепко; слышу плоховато, на одно ухо почти не слышу; обеззубел, жевать почти нечем; кусать тем более; осталось пол-резца в верхней полости, да и то разрушаются с легкой болью да и шатается давно, почему он шатается и побаливает при нажимании (кусании) и противолежащий зуб в нижней челюсти. Ну, вот, кажется, описал всего себя. Вывод – здоровье пока не в угрожаемом состоянии; но в целом, легко наступающий упадок сил и настроения; понижение работоспособности – все это делает меня крайне слабым работником, особенно физического труда и оттягчает мою жизнь. Мне бы пора домой… В сегодняшних письмах детям я обрисовал несколько обстановку нашей жизни, в частности бытовую. Всего не опишешь. Вернулись в барак бригады со сплава, и я вновь переселился с удобной нижней нары на верхнюю. Барак наш, вернее его население хорошее; я уже довольно его описывал, но, видимо, скоро произойдет передвижка; слухи о них настолько противоположны день ото дня, что не стоит их передавать; то говорят, что участок совсем закроется, то станет чисто инвалидным, то сохранится почти в прежнем виде…

Вопрос о твоем приезде сюда. Я бы решал его отрицательно. Зачем тебе ехать? Ехать можно только за делом, если необходимо переговорить о чем-либо или к больному, а иначе суди сама, радости в свидании быть не может; никто и ты не в силах при свидании себя заставить забыть тюрьму; я все спрашивал себя, что ты, как олицетворение жизни моей при встрече в тюрьме, не осилишь ее; а тюрьма оскорбит, жизнь; она сильнее; вы не совместимы, и свидание будет более горьким, чем радостным; так зачем оно? Зачем тебе тратить свое время отдыха, последние средства на свидание со мной, почти отжившим (а если

175

сидеть долго, то и отжившим) человеком? Давай надеяться на встречу на воле…

Милая, моя родная моя Нина; не обижайся за написанное, я не могу даже оглядеть, что написал и продолжить письмо; должен закончить, вернее прервать его и отправить. Обнимаю тебя крепко-крепко, желаю вам всем всего хорошего.

№ О-116

Жене

24.V.1939 г. № 24-о

Моя милая жена Нина, отвечаю на твое письмо (закр.) от 25. IV; получил его только вчера; как и предполагал, ты должна была написать до 1.V, а письмо задержалось в пути. Почему-то и до Каргополя оно шло в два раза дольше (16 дней с 26.IV–12.V), чем обычно (8 дней). Поэтому на поставленные тобой вопросы уже ответил в своих предыдущих письмах, не читая и не получая еще этого; все же повторю, раз спрашиваешь:

– деньги получены (от 10. IV) – больше не посылай пока!

– пенсне хороши – очки не посылай;

– тапочки хороши – штиблет и галош пока не посылай;

– письма можно слать без ограничения;

– так как я отбился от прежних спутников по этапу, то товарищи все новые; встретил из рязанцев Вас. Ив. Августова – вет. врача, вижусь ежедневно почти, он очень добр ко мне;

– мечтаем с ним встретиться когда-нибудь в Рязани и вместе с вами, с женами.

– Мучным я обеспечен, хлеба хватает, сухари, печенье, продаются в ларьке, так же и крупы, а летом варить их негде.

– Сахар здесь не продается, но ты мне прислала довольно; продаются конфеты; ни мясное, ни жиры не продаются… но сало у меня есть; масло кончаю; при наличии денег можно изредка купить мясное блюдо в столовой; – кишечник у меня исправился…

– По условиям открытки – кончаю на этом: благодарю тебя. Твой друг, муж – Евгений

№ О-117

Жене

24.V.1939 г. № 25-о

На случай, если вы не достанете книжку Башилова «Как научиться рисовать», сообщаю несколько заметок из нее:

176

I – в конце книжки рекомендуется литература; как основное пособие – Радлов П «Рисование с натуры»; затем (брошюры Рерберга Ф И.: 1) «Как писать акварелью»;

2) «Как писать маслом» 3) «Перспектива»; брошюрка скульптора Голубкиной А. С. «Несколько слов о ремесле скульптора»; раздел «Учиться рисовать» из журнала «Юный художник» (Детиздат ЦК ВЛКСМ) и другой раздел «Культурное наследство» (биографии) и автобиографическая книжка художницы Остроумовой-Лебедевой «Автобиографические заметки».

II– Кстати, в моей библиотечке (в кухне вероятно) есть книжка «Принципы прекрасного» Студничка из серии «Для самообразования».

III – Вот несколько фраз из книжки: Башилова: а) Известного педагога Чистякова П.П.: «Рисуешь нос, смотри на кончик уха», то есть не забывай о целом, б) изв[естного] художника Ге Н. Н. «общее в рисунке – это все»; «нужно идти от общей формы к ее частям или деталям», важно уметь видеть (и наблюдать! постоянно!) целое…»

Может быть к каникулам запасетесь и поработаете по рисованию, в чем бы я желал бы вам особенного успеха на этот период.

Ваш папа. …

№ П-118

Жене

24, 25.V.1939г. № 22 закр.

Ниночка, милая, голубка моя,

Продолжаю в сущности предыдущее свое письмо; а сегодня опустил открытки: одну тебе, другую – детям, тебе в ответ на твое письма от 25.IV, шедшее так долго, без двух дней месяц. Не знаю, как идут мои письма, но пока получается такие большие промежутки времени в обороте письма с ответом, что теряют смысл всякие вопросы – ответы и сообщения об условиях жизни, нужде в том или ином предмете и т.д. Но все же письма не пропадают, доходят хотя и поздно, и это уже очень хорошо.

Продолжаю обсуждение вопроса о возможном твоем – вашем приезде ко мне на свидание. Чтобы ты правильно меня поняла конечно, нужно иметь в виду, что я никогда не отказался бы от свидания с тобой и от радости видеть тебя, но вопрос не только в этом, а и обдумывании того, что принесет и что возьмет оно; и вот я думаю, не буду ли я слишком жалок,

177

чтобы смотреть на меня и не будет ли путешествие твое, а тем более с кем либо из детей, слишком трудным и дорогим, чтобы решиться на него без чисто делового повода. Правда и такое может быть. М[ожет] б[ыть] и нужно лично свидеться, чтобы, переговорить друг с другом, помочь правосудию установить мою невиновность в приписанном мне при постановлении ОСО. Решай сама. Условие свидания здесь на отд[ельном] Липовском участке таковы; на сколько я пока знаю:

1 – дается оно по разрешению из Каргополя; говорят подают заявление обе стороны, муж и жена; и, получив, например, разрешение каждый по два дня, приобретают возможность, формальное основание, для четырехсуточного свидания (2+2 дня).

2 – легко дается свидание на одни сутки, кажется, даже предварительного запроса Каргополя.

3 – для свидания служит отдельная комната при вахте; т.е. в том домике, который стоит у ворот Лагпункта; в этом домике день и ночь дежурит караул, окошечко комнаты для свиданий смотрит внутрь Лагпункта, внутрь зоны. Заключенные имеющие все же возможность, например, имеющие отдельную комнату, конечно, пользуются для свидания ею. Так мог бы получить свидание, например, ветеринарный врач Василий Иванович Августов, живущий за зоной, при ветлечебнице; кстати, он предлагал мне на случай твоего приезда, свою комнату; но, во-первых, разрешит ли мне администрация воспользоваться этим (он-то индивидуально расконвоирован, а я вместе с бригадой, т.е. я – только на часы работы в зоне), во-вторых, пробудет ли здесь Вас[илий] Ив[анович] так долго; вот может и перевод его в случае реорганизации хозяйства Лагпункта; к тому же приговор суда по его делу отменен и ему нужно со дня на день ждать этапа на переследствие…

Вот все, что я знаю и могу сообщить по вопросу о твоем возможном приезде сюда; да, вот еще об условиях транспорта, от Няндомы до Каргополя имеет место автомобильное сообщение; ходят грузовики Каргопольлага, ходит и автобус, вероятно берущий платных пассажиров; так[им] обр[азом] путь от Няндому до «перевалки» в 24 км, можно так или иначе совершить на автомашине; грузовики лагеря останавливаются на так называемой «базе», у станции, в Няндоме; остаток пути, в 4-х км, от «перевалки» до Лаг.пунка, – не по шоссе, а по лесной дороге – гати – пешком, или при удаче и оказии на подводе, по крайней мере для вещей; подводы из Лагпункта до «перевалки»

178

ходят часто, по несколько раз в день. Но насколько эти виды транспорта доступны для частных лиц, едущих на свидание, я еще не узнал. Поэтому об условиях передвижения и свидания я напишу тебе еще, дополнительно, а от тебя буду ждать твоего окончательного решения и в случае утвердительном, указания срока, о котором нужно возбудить и мне ходатайство на свидание. На своем заявлении пиши кроме моих фам[илии] и.о. и год рождения: 1887 и статью 58 – 10 и срок отбывания, ОСО – 8 лет– все признаки.

Теперь, продолжу обдумывание вопроса о жалобе на мое осуждение и заключение в лагерь. Я писал тебе, что не знаю, чем бы я мог отличить свое новое заявление от прежнего; не знаю, дошло ли то; не знаю, нужно ли просить суда; я высказал свое мнение о том, что внешне вопрос зависит от Верх[овного] прокурора, а по существу, от местной прокуратуры – совместно с упр[авлением] НКВД, по кр[айней] мере по делам прошедшим по ОСО, как по административной высылке; помимо простой догадки, есть этому и подтверждение в том, что некоторые лица, говорят, получают в таком случае уведомление от Верх[овной] прокуратуры такого рода 1) «ваше дело направлено Обл[астному] прокурору для рассмотрения» и в лучшем случае, «приговор по вашему делу опротестован нами»… Вот поэтому и о своем положении я думаю так, что при всей невиновности моей, на заключение местной прокуратуры (и НКВД) может влиять состояние дела институтских работников; если бы оно было прекращено, это было бы устранением помехи для благоприятного отзыва и по моему неосновательному обвинению; но и наоборот, если оно не кончено… Хотелось бы об этом узнать от тебя, кажется, можно писать о подобных вопросах; напр[имер], об освобождении знакомых, об их возвращении, пишут многим.

Рано или поздно мне нужно будет возобновить свою жалобу; я подожду по крайней мере, твоего письма, которое ты обещала написать после поездки твоей в Москву в первых числах мая; а, если она не состоялась, как я догадываюсь, и ты подала жалобу почтой или с оказией, то напишу позднее и м[ожет] б[ыть] не дожидаясь ответа на это письмо, если к тому будут побудительные причины.

Здесь, на Лагпункте, ничего нового нет по окончании сплава; идет работа по очистке леса – вырубок; ее нужно закончить к 1.VI, т. к. позднее нельзя будет жечь сучья. Человек 30 вчера

179

получили уведомления, что их дело отправлено на рассмотрения обл. прокуратурам.

Я работаю по-прежнему в самой скромной роли рабочего без специальности, и ты напрасно думаешь, что моя работа может быть кем-то оценена, замечена; ее могут заметить только с отрицательной стороны, так как выдвигаются на таких работах только здоровые, молодые, силачи, а старики редко; наша бригада, часто, особенно последнее время, на корчевке пней, не выполняет даже инвалидной нормы.

Без работы по специальности я едва ли когда буду устроен хорошо в отношении заработка и бытовых условий; работу по спец[иальност]и можно найти только через ГУЛАГ, с переездом отсюда; и я не знаю, нужно ли этого добиваться; по кр[айней] мере пока воздерживаюсь; конечно, кроме специалиста-ботаника я не мог бы выдвинуть и другие возможности – быть может работать наблюдателем; м[ожет] б[ыть] лаборантом-химиком, сотрудником санчасти – работа там более конторская; но для всего этого помимо знаний нужна «пройдошливость», знакомства, связи, посторонняя помощь; а у меня этого не выходит, и меня к этому не тянет, у меня уже давно пониженный тонус к жизни… есть нервность, но нет достаточной энергии в ней.

Спасибо тебе за вчерашнее письмо; за характеристику детей; меня тоже очень смущает, судя по почерку «небрежность» в характере Юры; как бы ему объяснить, что без аккуратности у него ничего не выйдет в жизни предстоящей и в работах более серьезных, чем ученье; то, что оно идет у него хорошо, еще не обеспечивает полного успеха в работе и творчестве, к которому у него, мне думается, есть большие возможности. Жаль будет, если ничего не выйдет… когда у него задатки человека с рассудком и темпераментом. Но скажи ему, что его, милого сына, я и так люблю, потому что он лучше меня и мой, я хуже его; и милой дочке Ирусе за ее хорошие человеческие черты ее натуры передай мое отцовское «люблю».

Передай мой сыновний привет моей маме и нашей бабушке Саше.

А тебе, моя родная, мое вечное спасибо за жизнь, за прошлое, за настоящее, за будущее, за себя и за детей наших. До свидания, за надежду на это будем бодро держаться.

Твой муж, твой друг Евгений

180

№ О–119

Ирине

30.V.1939 г. № 26-о

Ну, дочка, моя милая, как идут у тебя экзамены? и как у Юры? Открыточка придет – они уж кончились благополучно… но пока волнения, переживания… не забывай, что они должны быть радостными…

Пишу тебе, п[отому] ч[то] получил твою открыточку от 15.V; ее и отк[рытку] 2 и письмо от мамы-Нины получил вместе 27.V (то есть написанное – 8, 9, 11 и 15.V.); минимум дней (12) пришелся на путь твоей открытки. Приучись ставить даты написания; а то про мое письмо ты пишешь «получила твое последнее»… а от какого же числа? после этого «последнего» я сколько еще написал вам.

Допиши обязательно про песни Веры Ник[олаевны], я знал, что она поет, но не слыхал ее… а я здесь люблю слушать песню кукушки; хорошо поет; и утром, как встанешь и умываешься и днем, и вечером, и даже ночью – хотя здесь опять светло в 12 часов ночи – настали и здесь дни прекрасные, весенние, повторяющиеся лишь через год, но сегодня «осенний» день с дождем и холодно. Цветут ивы, осины, калужницы, медуницы, фиалки-болотные, ежевичник; вчера я нашел пару сморчков! Значит они водятся и здесь.

Работаем по-прежнему на корчевке корней для огородного участка. С первого будут отправлять этап I и III категории; нас, кажется, не тронут, о переменах напишу вскоре, если не уеду… Твой папа. А вы все таки, пишите, не считаясь с возможным моим отъездом!

№ П-120

Жене

3.VI.1939 г. № 23-з

Голубка моя, Ниночка милая,

твое письмо, от 17.V, так тронуло меня, что не смог унять слезинок, пришлось их стирать… и так стеснили душу вопросы; за что меня лишили: возможности видеть, как растет моя «тоненькая, стройная дочка»; возможности быть товарищем моему сыну, быть полезным ему в формировании характера его, хотя немного; возможности быть с тобой, делиться с тобой мыслями и чувствами, получать от тебя и дарить тебе помощь в понимании всей нашей жизни; дать силы друг другу? Лишили

181

возможности приласкать мне свою мать старую и видеть милых мне людей родных? За что?.. Ты говоришь про «справедливость», а ее не оказалось в нужный момент; и велики ли надежды на нее? Разно приходится отвечать на этот вопрос себе; в зависимости от душевного состояния. В общем, я верю; откладываю сроки надежды не надолго; но думаю по временам, что может продлиться и годы мое незаслуженное наказание… и тогда все принимает другую окраску: в условиях жизни здесь, и отношения наши; смысл происходящего со мной изменяется, так как легче при недалекой надежде, а как тяжело переносить многое при ее отдалении на годы!.. и как бессмысленно становится многое, даже самое хорошее; даже ваши прекрасные ко мне отношения принимают другую окраску; так же как не вполне ладным представляется нам, когда близкий человек обнимает труп умершего человека; выражение чувства теряет в этом случае свой обычный смысл, остается одно лишь горе, сожаление. Так тяжело мне стало вчера после прочтения твоего прекрасного ласкового письма… Сегодня уже легче. Я понимаю, что, относительно, я имею очень многое, очень сносные условия существования. Здесь в лагере – лучшее отношение администрации, чем в колонии, лучше окружающие люди – заключенные; лучше бытовые условия, я не в нужде, твоя забота обо мне выделяется; другие говорят «какая у вас жена!» (Сегодня вывешен список прибывших посылок, есть и мне; выдача будет вечером). Мы с тобой имеем возможность переписываться; знать друг о друге; я о семье. Все это – очень много. Но никуда не денешься от основной боли – от незаслуженного наказания и его раны.

Сегодня здесь беспокойный день этапа; барак наш и весь участок опустел; барак на 1/2; участок на 1/2; завтра продолжение; нас даже не повели на работу; почти несомненно, что IV и V категории останутся здесь; сюда приедут новые люди, инвалиды. Жизнь участка изменится; как, пока не знаем, увидим… Но как-то передалось всем остающимся – настроение, беспокойство уходящих куда-то неизвестно в какие условия… Останемся ли мы в этом бараке? видно будет; но перебрались уже на лучшие места нар, внизу; мне досталось место даже со шкафиком; рядом товарищи по бригаде: украинцы – Рябокляч и Мороз (бригадир)… люди хорошие. Можно было бы рассчитывать на успех просьбы о другой работе; м[ожет] б[ыть] в конторе; но еще не решаюсь подать заявление; а так моя специальность здесь не

182

нужна; летом быть на общих работах, на воздухе м.б. и лучше, чем в конторе; но задумываешься над риском усиления ревматизма (если он у меня есть действительно), т.к. погода здесь пока крайне не устойчива; часто холодает; иногда и ноги намочишь и остудишь, без этого трудно обойтись, хотя я после годичного опыта, мало опасаюсь этого. Хочу посоветоваться с милым Василием Ивановичем; но после его возвращения из командировки не удается с ним как следует увидеться и поговорить; он пока остается здесь; но есть виды на перевод его в Каргополь; он говорит, что даже и мне, может быть найдется там работа по специальности; он сделал заявку на меня «записали»…

Извини меня, моя Ниночка, моя жена, за то, что настроение мое «качается», иногда спадает, а это отражается в письмах моих; трудно без этого; влияет: обстановка, условия, окружающие люди, их массовое настроение; не достает самому многого в характере и уму, не достает силы их. Но знай, я неизменно возвращаюсь к более бодрому настроению, к вере в лучшее; и при самых худых мыслях: о безнадежно-долгом сроке наказания незаслуженного, об отчуждении от вас, я все же прихожу к мысли, что время должно пройти и не без пользы и не без улучшения меня самого; я должен умудриться опытом трудной жизни стать лучше, сильней и оправдать пословицу: «за битого, двух не битых дают»… По крайней мере, пару таких, мало интересных, каким был я…

Спасибо тебе за письмо, спасибо, что ты все еще как и когда-то, когда определялась наша будущая совместная жизнь, находишь во мне хорошее, нужное тебе и детям и не смущаешься сроком нашей разлуки. Спасибо дочке и сынку за все хорошее, что есть в них. Ируся выразила мой взгляд на музыку, и твое сообщение, с ее слов, очень меня обрадовало. Милая дочка, как хочется мне с ней видеться! видеть ее; я думаю – она очень хорошая. Я верю и в Юру; но я и боюсь за него, (его подчерк и прочее); мне нужно бы видеться с ним, дружить и м.б. я смог бы помочь ему… я знаю мы с ним были бы товарищами, чем дальше, тем больше…

Жаль – я не знаю расписание их экзаменов и даже дня окончания их – правда, если бы Коля приехал в Давыдовку! и они отдохнули бы лучше. Что с Леней? Он не разболелся? что такой длительный санаторный отпуск получил.

Хорошо было бы, если бы приехала и Маруся с детьми, их общество для наших детей – было бы лучшим, и вспоминается

183

наши традиционные съзжания в детстве и в юности своими семьями… Почему Тамарочка ничего не знает о своих? М[ожет] б[ыть] они умышленно не пишут, на них это похоже…

Какая молодец Верочка! Ей вероятно предложат аспирантуру, если она так выделяется из курса (первый экзамен) и жаль будет, если она от нее откажется в пользу задуманной дальней поездки; это от нее не уйдет – при научной работе наездится в любые отдаленные места.

Передай мой привет всем о ком я упоминал и тем, кто мне его или лучшие пожелания шлет через тебя. Конечно, привета одного мало, хотелось бы сказать и сделать больше…

Приходится неожиданно кончать письмо, чтобы вовремя отправить, хотя бы и незаконченным. Хотел бы написать подробнее о получении посылки (попозже, вечером), но опишу потом, в открытке. – Бандаж пока не посылай. (Зеленый лук имею возможность есть с с/х участка Лагпункта). Письма идут от тебя 15 дней (8 – до Каргополя и 7 Лаг[пункта]); теперь ты знаешь из моих писем, что я все посланное тобой получил: деньги, посылки (4 – сегодня), письма, правда, рассчитывал получить на руки с лиц[евого] счета денег 1.VI. – но не вышло; нужно ждать до 8-го теперь. Вчера послал открытку № 27. Это письмо придет вместе с ней, а м[ожет] б[ыть] и раньше…

Обними меня, моя милая, Твой муж Евгений.

№ О–121

Жене

5.VI.1939 г. № 27-о

Милая, милая жена,

позавчера вечером написал тебе закрытое письмо и получил от тебя посылку (от 26. VI), а талон к ней сегодня. Спасибо, голубка, за присланное; за булочки и прочее; все дошло в исправности и выдано, разбилось одно из (5) яйцо и чуть попортило одну булочку, и чай, но чуть-чуть; спасибо за питат[ельную] смесь, за мясные консервы, за все; теперь у меня все есть, запасы кое-чего избыточны (открыток, курительной бумаги, пожалуй сахару и чаю) – но узнай, нельзя ли как-нибудь использовать для «лечения» простые дрожжи; если можно – тогда пришли, п[отому] ч[то] положительное действие кваса на кишечник зависит, очевидно, от дрожжей и оказалось, сказывается не на мне одном. Деньги мне почти

184

не нужны (Вставка: сегодня получил зарплату – 4 р. 60 коп.), после посылки; на лицевом счету у меня – еще 125 р. (Вставка: нужны на стирку и т.п.); возобновил поиски тюремных денег; пожалуй и ты заяви в тюрьму, что я их не получил, а прошел год. – Я был рад прочесть в переводном талоне «поклон» В[асилию] И[вановичу]; завтра передам. У нас все еще холодно, были дожди; холодный ветер леденит и в ясный день; сегодня был утренник – -7°. Посажена капуста в грунт; поспевают в теплице первые огурцы, лук, редис и салат все время продаются из ларька.

После ухода этапа на Лагпункте затишье; прибыло немного (около сотни) инвалидов еще, очевидно, пункт становится чисто инвалидным; говорят, будет похуже с питанием (общим), но это еще увидим, так ли; сейчас все здоровые работают на сельхоз. участке, готовят площадь (5 га) под огород.

Узнав от тебя, какие у детей экзамены, сочувствую им, хотя дни-то уже давно прошли…

Целую тебя и их – ваш папа Женя.

№ О–122

Юре

8.VI.1939 г. № 30-о

Мой, милый, сын,

Я соскучился потому, что не писал тебе давно и от тебя не получал… обещанного «длинного» письма все еще нет от тебя; экзамены тебе, как будто не помеха в этом… должно быть другие дела отвлекают тебя. Читаешь много? Что?.. Футбол?.. Как поживает, сдает экзамены Юра П[ахомов]? Пишу открыточку в разгар их, а придет она, когда об них будете только вспоминать, будете наслаждаться первыми днями каникул; так, при долгом путешествии писем, устаревают они… – Спасибо что отнес ты посылку для меня на почту и помог маме. Спасибо за замочек, за конфеты (лимонные), за печенье, за яички (сейчас съел одно). За все присланное; всего довольно, (не посылайте больше папирос «Норд»; вот уже третий раз приходят какие-то попорченные). Вчера у меня был хороший день по характеру работы: утром я «опылял» огурцы в теплицах; а потом уходил собирать сморчки – на разведку – много ли их и где водятся – набрал немного в самых сырых местах, должно быть, от державшихся холодов. – Ждать буду твоих писем. – Твой папа.

185

№ П–123

Жене

12-13VI.39 г. № 24-з

Ниночка, милая моя.

Вот сел к окну писать письмо; предварительно перечел твои: (от 20 и 26-го V); только что погасла электролампочка; сейчас северная ночь – 1 час. Особенности получения последней корреспонденции от вас, в ночь с 10-го на 11-е, таковы: 1) долго ее не было; Каргополь задержал письма всему участку; 2) я получил сразу два твоих закрытых, одно Юрино-Ирусино – (от 29-го) и три открытки: Юры, Ируси и мамы П.П. (от 18.V.) – то есть, шесть… 3) в твоих письмах и всех других отразилась ваша жизнь, как-то больше, чем всегда, с ее напряжением экзаменационного периода у ребят. Этот раз письма особенно приблизили меня к вашей жизни…

День 26.V. – с его крайним перенапряжением отразился полно и я лишний раз почувствовал, как много у тебя дела, как много от тебя требуется сил, как не хватает тебе времени…

Как я хочу тебе достатка сил, как удивляюсь запасу твоей энергии; о, как бы я хотел помогать тебе… и, может быть, теперь под влиянием уроков разлуки, сумел бы это сделать лучше, заразиться твоей энергией, больше найти ее в себе и отплачивать тебе постоянно.

Как я живу? Признаться, сегодня было плохое настроение; приходит оно тогда, когда трудно работать, когда люди кажутся безнадежно незаслуживающими уважения; ну об этом потом… Настроение преходящее… С уходом этапа (2–3.VI) участок несколько опустел; стал почти чисто инвалидным; возможно будут и еще такие же изменения; говорят, что месяца через 2-3 он вообще закроется, а заключенные будут переведены куда-то… Но все это недостоверно и может быть переменено не раз.

Учитывая это непостоянство нашего положения и положительные отзывы о жизни в Каргополе, я думаю и кое-что предпринимаю по передвижке меня туда, по линии ветеринарной части каргопольского лагерного хозяйства… Сегодня были оттуда ветврачи, принимали часть лошадей нашего участка, и я виделся с ними, зайдя в ветлечебницу. Конечно познакомил меня с ними Вас[илий] Ив[анович], который по случаю сдачи не спал две ночи, но бодр; он тоже получил письма и говорит, что вы с Ант[ониной] Григ[орьевной] уже виделись.

186

Одним из преимуществ «жизни – заключения» в Каргополе – является возможность более длительного свидания – неск[олько] дней; здесь же дают на сутки.

Так, может быть, так: дело с твоим приездом ко мне (без ребят). (Вставка: конечно не запрещено, и хотел бы видеть их). Мы будем иметь в виду, подготавливать на случай его осуществления, а когда и как оно состоится увидим. То есть: отпуск твой еще не скоро; может быть меня, правда, переведут в Каргополь; тогда лучше увидеться там. Разрешение и спрашивается предварительно в Каргополе – адрес: г.Каргополь, Арх[ангельская] о[бласть], штаб лагеря НКВД; просить рекомендуется обоим; проезд – до Няндомы по жел. дороге; от Няндомы до Каргополя ходит автобус. Кажется не берет с багажом; цена 16 руб. за билет; говорят, легко можно получить место в грузовой автомашине лагеря; они ходят ежедневно, по нескольку; берут (им дано право) пассажиров – едущих на свидание; кажется даже бесплатно; разумеется, даются «чаевые» шоферам; так можно доехать до «перевалки» – т.е. до поворота на липовский участок или прямо до Каргополя… От перевалки до нашей зоны – 4 км пешего хождения; но постоянно ходят грузовые подводы и можно положить багаж.

При всякого рода заявлениях мы пишем свои «лагерные» признаки: «И.О.Фамилия, год рожд, – 1887; инв[алид] IV кат[е-гории]; ОСО – 8 лет – ст. 58 п.10. Так, может быть, и свидимся…

Я так и не написал жалобы…

...Узнали из газеты о предстоящем пленуме верховного суда и о постановке на очередь рассмотрение дел так наз[ываемой] «контр-рев[олюционной] деятельности… опять – надежды…

Конечно, жалобу нужно бы возобновить; но нет ни времени, ни сил, ни настроения на нее… а получить свободный от работы день сверх выходного не удается… Выгоняют на работу даже инвалидов V-й категории…

Содействует этому медицинская часть «не за совесть, а за страх»…

Ты просишь писать правду о здоровье… не беспокойся, – здоровье мое ничего; но, вероятно, я «обладаю» ревматизмом судя по болям в суставах, особенно правой руки, (пальцы, плечо – локтевой), поясницы; может быть даже мышечный ревматизмом, судя по тому, что болят мышцы живота по утрам и недавно, после дождя (я промок), застыли руки, вздулись болезненные шишки на левой руке; теперь проходит. Вот потому

187

так трудно по временам выполнять работы общие; сегодня сажали картошку под лопату; выносили из теплицы воду ведром; увы, и это мне трудно. Поэтому я думаю искать перевода на конторскую работу или здесь, или с отъездом отсюда.

Хвойную настойку не пью, т.к. ее перестали подавать в столовой.

Сейчас, не смотря на то, что еще светлая ночь, в барак вошли сотрудники мед.части, будят каждого, дают лепешку от дизентерии; видимо – профилактическое мероприятие… Поподробнее кое о чем о своей жизни я допишу в письмах детям, которым я также обязан за милые письма.

Так, пока до свидания, моя Ниночка, ради тебя, под твоим влиянием буду терпеть, буду стараться владеть своим настроением, своими мыслями и жить в надежде на встречу с вами.

Твой муж, твой друг – Евгений.

(Вложенная записка Августова Василия Ивановича)

Нина Ивановна!

Сим, с приложением своей руки, свидетельствую, что Евгений Иванович, Ваш любящий муж, жив, здоров, владелец хорошего настроения в дни получения от Вас и детей писем, а я так же, приблизительно, получаю письма из Р[язани], у нас праздник и дележка впечатлений и переживаний близких и дорогих людей. Мы счастливы, а Евгений Иванович молодеет на несколько пятков лет и смотрит бодрее и веселее на все окружающее, он становится вполне работоспособным и охотно выполняющим всякую работу и очень милым собеседником и учителем, хотя он и всегда хорош. Мораль, ежели Вы любящая жена, хотите создать имитацию семейной жизни Е[вгению] И[вановичу], то пишите чаще и больше. Здесь особого рода одиночество и письма от близких и преданных людей – особенно дороги и нужны. – Увидите мою Тоню передайте ей правду о всякого рода радостях, переводах и пр. Вы можете узнавать друг у друга, т[ак] к[ак] мы здесь видимся ежедневно.

Привет и пожелание всего хорошего!

13,VI.39. В[аш] В.А.

№ П–124

Юре

16.VI.1939 г. № 25-3

Юринька, мой милый, спасибо за открыточку и письмо

188

(18.V и 29.V). Как прошли стрелковые соревнования 12-го VI, принимал ли ты участие?

Ты пишешь про экзамен по географии, о том как он прошел у тебя; Ируся писала как занималась с тобой… Тебе, вероятно, очень помогает твое чтение многих книг в этом изучении географии. Эта наука, по моему, одна из интереснейших и необходимых для образования, хотя в школьном учебном изучении она редко бывает так интересна, как должна была бы быть. Я, по крайней мере, ничего не имел бы против, если бы Ируся сделалась специалистом-географом и по окончании средней школы поступила на географический факультет… Но у нее, вероятно, неприязнь к географии из-за преподавания А.П.Г.

Мама-Нина написала больше, чем ты, про твою картинку «Александр Невский» и очень меня заинтересовала; я рад твоему успеху и чем он будет больше в рисовании, тем лучше, без специализации в этом деле, рисование просто, как грамотность, необходимо каждому, почти в каждой профессии (и черчение). Я рад, что и ты так думаешь. Этот успех в рисовании, конечно, не компенсирует, не заменяет неуспех в почерке «в чистописании», но хоть утешает «взамен» того; я все думаю, примешься ли ты за исправление своего почерка, добьешься ли того?

Ну, как идет у тебя лето и каникулы? У меня вот как проходят эти дни: я четыре дня, почти подряд, провел в собирании грибов-сморчков; сперва собрал за день три килограмма, потом – шесть, потом – семь двести, и наконец, вчера – опять три, видимо они стали сходить и стоит жара, водятся они здесь в самых сырых местах леса, ходил я каждый день по десять часов, один по лесу, но не далеко… Пока я единственный сборщик, но мне хотели прибавить человек пять. Случилось все это так: на работе один заключенный нашел сморчок, я увидел и нашел другой, для меня было интересно, что они водятся и здесь, из расспросов стало ясно, что их здесь не собирают, как «поганки», я предложил начальнику снабжения (тоже заключенный, бывший военный) использовать сморчки: он поручил собрать их для пробы; приготовили из них кушанье для «коммерческой» столовой – сморчки с гречневой кашей, разумеется с предварительным отвариванием и сливанием отвара, для предупреждения опасности отравления, блюдо стоит 70 коп., пробовал и я.

Потом сморчки появились в массе, так как прошли дожди и холода. Случалось, что на одном месте, возле одного повалив-

189

шегося дерева я срывал 150 штук. Я нашел места очень близкие к сельхоз. участку. В густом лесу их нет, а на порубках, иногда возле самой воды ручья или болотинки вырастают кучками.

Такой лес, какой здесь, ты едва ли сможешь себе представить по моему расписанию; и лес, и ходьба по нему вовсе не так приятны, в лесу столько же деревьев лежит, сколько и стоит, а на порубках лежит еще больше, приходится перескакивать, перелезать, ходить по стволам вдоль них, то есть преодолевать препятствия. Красивого мало, но теперь, когда лиственные – осина, береза – оделись листьями, их зелень сделала лес более молодым и веселым, даже тогда, когда нет солнца, их листья благодаря бледности и желтоватости, их зелени, кажутся на фоне темных лап елей, освещенными. Есть цветы: много купальницы, все еще цветут мать-мачеха, фиалка болотная, (согличник)… Когда я смотрю на них внимательно, я вспоминаю вас – тебя и Ирину почему-то… Зацвела земляника, а цветы черники все убиты утренниками 5–6.VI.

Ни зверей, ни птиц почти не встречаю. Слышно только постоянно кукушку, и ее песни как-то успокоительно на меня действуют; люблю, что утром, когда выходишь из барака умываться, она поет свое ку-ку…

Обычно, в перерыв обеденный, иду завтракать и отдыхать в ветеринарную амбулаторию, к Василию Ивановичу…

Заведующий столовой просил меня набрать крапивы для щей и щавелю. Крапиву нашел поблизости, а щавеля нет; так я понемногу отбиваюсь от сельхозбригады и, вероятно, перейду в другую – «подсобных предприятий». Ну это будет видно дня через два.

Ты пишешь про желтенькое перышко… конечно оно попало не случайно, я положил его, но не написал про него, думая, что оно выпадет при проверке и потеряется… так чтобы не смущать вас, не написал.

А сейчас кладу два хвощика молоденьких, свежие они еще красивей, их так здесь много… что еще здесь делаю, напишу Ирусе. У ней-то экзамены еще не кончились? (когда пишу письмо). У Юры П[ахомова]. – тоже? Пиши мне теперь в каникулы почаще и закрытые письма, впечатлений у тебя будет много, м[ожет] б[ыть] кто-нибудь приедет… Работай в огородике, если бы я был дома – работали бы в нем вместе.

Ну до свидания, милый!

Твой папа – Евгений Яблоков.

190

№ П–125

Ирине

16-17.VI.1939 г. № 25-з

Моя Ируся, «доча» милая! Ну как твои дела экзаменационные и прочие? Как силенки? Вот когда хочется каникул то!

Спасибо за письмо и открыточку. Напиши про экзамены, про результаты диктанта и прочих… Про себя и про подруг… про торжество окончания учебного года… У нас теперь не одиннадцати, а десятичасовой рабочий день, стало быть лучше. Вчера, 15-го VI с шести утра вышел на работу, на сбор грибов, но попадались плохо: постоянно по две-три штуки, в 5 часов работа кончилась, но со свинарника ушла свинья, ее искали с обеда до вечера, не нашли. Ясно было, что она ушла в лес выбрать укромное местечко, чтобы опороситься. Из нашей бригады зав[едующий] сел-хоз участком выбрал троих: бригадира (Петров), быв[шего] бригадира (Мороз) и меня; и нас послали вечером, предполагалось хотя бы на всю ночь – искать беглую свинью: в 9 ч. вечера мы вышли, а в 12 ч. ночи вернулись с успехом – нашли ее и девять поросят – ушла она метров за триста от свинарника, вырыла среди густых елок ямку и залегла в ней, мы застали ее кормящей своих деток и тихо хрюкающей; но на голос нашедшей ее свинарки она не откликалась; восемь поросят сосали, а девятый – тыркал носом-пятачком ее в морду, очевидно, последний и «дурачок».

Таким образом, мое намерение писать вам в этот вечер расстроилось, отложил на утро; но утром объявили «утренник», т. е. работу на три часа (с 9 до 12) по уборке территории в зоне нашей бригады, как расконвоированной, поручили возить песок и щепу-мусор; пришлось и мне идти запрягать и возить, начали в 10 ч. а кончили в 2 часа, т. е. только на три часа ранее, чем кончается обычный рабочий день, а это был выходной (16-е).Пока мою телегу нагружали песком или щепой я нащипывал травы и кормил свою лошадку-гнедую (№2756) и вспоминал при этом тебя, думаю и ты бы делала. Лошади здесь на строгом и умеренном пайке, поэтому гложут что попало, а я кормил ее сочной травой и на закуску и клеверком… Благополучно съездил, распряг и сдал лошадь. Не так то кончилось у других: у троих лошади пошли домой в конюшню вскачь, один свалился и попал в больницу, другой свалился – ушибся, но остался в бараке, все это результат того, что работают инвалиды часто не имевшие с лошадьми дело, так что ты меня похвали…

Вот тебе одно описание, теперь другое, по просьбе мамы – »кто мои соседи». В бараке «вагонная» система нар... [...]

191-192

Так вот, мой «vis a vis» – Тарановский Яков Елисеевич, от роду 67 лет – колхозник-украинец, из под Золотоноши, у него три сына и дочь; один сын – учитель, другой – агроном, дочка замужем за кузнецом колхоза; третий сын – тоже агроном, но бежал от гайдамацкого призыва во Францию, там и живет. Хороший старик Яков Елисеевич, очень уважает науку, ценит образование (видишь по детям), иногда вспоминает «вирши», вид имеет чрезвычайно облезлый, как старый совершенно вытертый ковер… что, как известно, и ковру не мешает быть милым, по крайней мере, для того, кто к нему привык…

Второй сосед – Мороз Филип Онуфриевич, тоже хохол. Этот служил больше всего садовником – последнее время на железной дороге, раньше – в Кисловодске, в Феодосии, был когда то на военной службе, на войне, большой шутник, хотя маленького роста, мне ровесник, недавно выбыл из бригадиров, характера спокойного, с «хохлацким юмором», очень разговорчив, видимо способен, помнит, что учил или впитал в жизни из житейского образования, а мест сменил он много, человек бывалый.

Третий – тоже ровесник мне – на год старше. Рябокляч Арсений Андреевич; служил честно завхозом при свекло-сахарном заводе на Украине много лет, выше среднего роста, с маленькими кистями рук и ступнями ног, с хорошими чертами лица и характером, загорел как негр с серебряными волосами. Он и Тарановский говорят почти только по-украински; Рябокляч сердится, когда я не понимаю и говорит: «Что ты русского языка не понимаешь». Все они милые люди; трудно сказать за что они попали сюда; сами они не знают; например, Тарановский получил обвинение в том, что «13. X 37» агитировал против кандидатов в Верх[овный] Совет, между тем они тогда еще не были выставлены и т. д. т. п…

Все они ждут восстановления справедливости, все мы работаем в одной бригаде и на сел-хоз участке, все устали и переносим попреки, незаслуженные от тех кто назначен на то, чтобы понукать работающих «арестантов», но в общем, ничего; удивительно, что старее нас всех, Тарановский (67 л[ет]) работает не хуже, а лучше нас, все хотели бы пойти со мной за грибами, но пока не удается, заменить некем на сел-хоз участке…

В бараках у нас (и в других) дюже богатько (очень много) клопов, мешают не только спать, но и письмо писать, лезут, бегут на бумагу, прыгают сыплются сверху… борьба с ними началась,

193

дезинфицируют другие бараки. Появились с жарой и комары, нашей бригаде выдали «накомарники», т. е. мешок из пестро-красной материи, надеваемый на голову и лицо; в нем вставлен прямоугольник из черного тюля для лица, они спасают от комаров, особенно в лесу.

Ну, Ируська, нужно кончать письмо, хотя характеристику здешнего состава заключенных нужно бы дополнить; это в другой раз.

Целую мою милую, уставшую от экзаменов, головку, в знак сочувствия, а ручку твою – в знак уважения.

Твой папа – Евгений Яблоков

№ П-126

Жене

1.VI.1939 г. № 24-з

Милая Нина, как не приложить к письму детям и тебе записочку! Я не люблю, когда не бывает приложена от тебя в их письме.

Я хочу добавить тебе о возможном свидании – недавно к одному из знакомых заключенных приезжала жена, ходатайствовал о нем он, задолго (за месяц), получил разрешение на сутки, пробыла она – полтора, в Няндоме на вокзале ей предложил шофер место в грузовике, не понадобилось даже идти на базу НКВД, где останавливаются автомашины. Заплатила шоферу 10 р., больше чем нужно, довольно шести, кажется столько стоит билет в автобусе; ехать нужно до «Перевалки» к Липовскому участку, т. е. проехать к ней влево километра три и слезть у построек «Перевалки», отсюда ее вещи довез какой-то заключенный, опять она переплатила, дав 5 р. (довольно 2-3-х) – расстояние 4 км; свидание происходило в тесноте маленькой каморке – где кроме нее были две других посетительницы, а рядом за стеной дежурили и разговаривали конвойные. Таковы условия свидания. Я пока не подавал на приезд и заявления о нем. Подожду, что ты напишешь.

(Вставка: Сейчас получил твое письмо от 1.VI, заявку на свидание напишу немедленно, подавай и ты, по получении согласия постараюсь известить тебя срочно. Не посылай и не привози одежды и обуви, вообще приезжай налегке, чтобы не уставать и легче двигаться.)

Перемен в жизни здесь нет. В последнем письме к тебе и в

194

сегодняшнем к детям я старался, как умел, дать вам представление о своей жизни, конечно, не исчерпывающее и не вполне точное.

Я не хвораю, сыт вполне, ни с кем не ссорюсь, как работаю – описал, устаю, побаливает все тело, занимаю самое скромное положение, ни о чем стараюсь не просить, никак не соберусь написать жалобы… Когда обреюсь имею более моложавый вид; удалось сохранить волосы короткие на голове, избежать стрижки наголо; одет: в тапочках, в черных чиненных сильно брюках, в серой рубашке и сером жилете и во своей черной немного выцветшей фуражке… На работу одевал брезентовый пиджак, как писал, лично изготовленный из старого брезентового пальто; на ногах ботинки, теперь кожаные, «второго срока», т.е. только уже в потрепанном виде – зачиненными. Так что, не беспокойтесь пока обо мне; живите своей, полной впечатлений жизнью, в ней у тебя так много труда «забот» компенсируют ли их радости, которые приносит окружающая тебя жизнь, особенно дети, скажи мне сама. Будем надеяться… Вместе легче бы преодолевать трудности, решать задачи, но кому-то зачем-то понадобилось разлучить нас, неизвестно за что… «Авось» все пройдет; правды станет больше, несправедливостей меньше, и меня отпустят к вам, работать более производительно и посильно, помогать тебе, вам и радоваться вместе всему-всему хорошему. А пока… нужно терпеть… Желаю тебе сил и потому мысленно обнимаю тебя со всем своим чувством дружбы и сочувствия тебе.

Твой муж – Евгений.

№ О-127

Юре

28.VI.1939 г. № 34-0

Мой милый Юрий, мой хороший сын, поздравляю тебя с окончанием года, и началом, (теперь уже разгаром ), каникул, с похвальной грамотой и книжкой Перельмана. Желаю тебе за это, за всю годовую работу, счастливых каникул. Что они у тебя будут интересны, я не сомневаюсь, узнав от тебя же про летучих мышей, 10 забитых голов одним тобой, про чтение журналов в Варских, про проезд на катере… и все за короткий срок… Писем я получил – восемь, вернее три письма закрытых и и пять открыток – все зараз 26.VI, перерыв был в получении в девять дней (с 17.VI), я заждался, но был вознагражден, правда, эта рекордная цифра обращает на меня внимание других и вызывает у

195

меня опасения, но письма в общем идут беспрепятственно, они датированы с 7-го (твоя открытка) до 15-го VI (мамина открытка). Другая твоя открытка от 14.VI задержалась, по-видимому потому, что на ней есть ошибочная пометка про меня «Выбыл в Ерцево»… Я живу на прежнем месте и по-прежнему.

Сейчас иду за травой для свиней, с мешком, в «накомарнике» и с собственным перочинным ножом, здешнего з/к изделия – стоимостью в 60 копеек; иду в лапотках легко… По пути зашел к Вас[илию] Ив[ановичу], он опустит эту открыточку… Все таки ты обещал написать из Варских и не написал оттуда, «не давши слово, крепись, а давши, держись…» …Буду ждать взамен его другое.

До свидания, мой родной, мой милый сын. Я обнимаю тебя «очень крепко». Твой папа Евгений.

О-128

Ирине

28.VI.1939 г. № 35-о

Моя родная, моя милая хорошая дочка. Поздравляю, ты так устала от экзаменов, что должно быть наслаждаешься каникулярным отдыхом и я тебе желаю этого отдыха, чтобы был он безмятежным, приятным, принес тебе силы в два раза больше, чем были…

Я напишу тебе письмо побольше, а пока пользуюсь случаем ответить поскорее хотя и покороче (см. письмо к Юре (одновременное)).

Вчера слушал по радио исполнение Галины Бариновой, на скрипке «для полярников»; стоял и думал о твоих словах, что «может быть, мы слушаем одновременно»; радио единственное, что может так соединить, сблизить, как слушателей… Позднее слушал очередное сообщение о воздушных боях в Монголии… Увы, как не спокойно в мире…

Заключенные, когда нет других оснований, говорят о своих снах, что видели такой сон, из которого следует ожидать скорого освобождения; так и сегодня, два простых человека поделились со мной своими впечатлениями от сновидения…

День сегодня пока пасмурный, утром свежо, то же было и вчера, но к середине дня настала жара; третьего дня было тепло, но утренний заморозок убил часть огурцов в теплице, т.к. с них сняли половину стекол, а перед тем было три холодных дня с дождями. Такова наша погода, жара еще будет. Огурчики я уже пробовал, сладкие… Ну, до свидания, моя радость. Твой папа Евгений.

196

№ О-129

Жене

3.VII.39 г. № 37-о

Моя милая, родная, Нина, вчера я мысленно поздравил тебя с началом летнего отпуска. Я справлялся, нет ли ответа из Каргополя на мое заявление о свидании, пока его нет. Конечно, можно его и не ждать, а ехать, но лучше – проще с ним, и ты не пишешь в каких числах собираешься выехать, а я почему-то думаю, что в половине июля к 15-18 числу. Тогда я вероятно получил бы ответ из Каргополя и уведомил бы тебя.

Я здоров, послал открыточки детям, а 1-го VII – маме. Написать же письмо детям поподробнее никак не удается, ночью на столе в красн[ом] уголке спят… Второй день настало тепло, сейчас пойду за крапивой на реку… Это лучший вид моих работ, пойдет и В[асилий] И[ванович].

Привет всем милым мне людям. Целую тебя, милая.

Твой – муж Евгений.

№ О-130

Жене

3.VII.1939 г. вечер. № 37-о

Милая Нина, родная моя, жена моя хорошая. Сейчас узнал в конторе (в УРЧ), что получено разрешение на свидание с тобой, на одни сутки; говорят, что нач[альник] нашего Лаг-пункта может дать дополнительно еще на сутки разрешение…

Буду ждать тебя… думаю раньше седьмого не приедешь, а вероятно приедешь в половине отпуска… Но, если ты раздумаешь, если будут обстоятельства, задерживающие тебя, и ты не приедешь в этом месяце – то знай, я все-таки не посетую на тебя, по тем соображениям, которые высказывал уже в своих письмах – разрешение действительно до конца года…

Я писал о книгах, если можно, прибавь и «Занимательную ботанику» Цингера. Целую и обнимаю всех милых моих. Твой муж, друг, Евгений.

№ П-131

Юре

5.VII.1939 г. № 26-з

Перечитал твое письмо, вчера полученное, о, мой милый, Юра, и оно само и твое извинение: «что так долго не писал» – мне так приятны…

197

Я, конечно, поражен успехами «I-ой детской нашей улицы» Ты за кого? За ленинградцев или за москвичей? (в окончившемся состязании на «кубок» кажется) – я, почему-то, за ленинградцев… (и, конечно, за I-ю детскую! улицы Щедрина, или Скоморощенского тупика, вернее). За ленинградцев я потому, что там живут Верочка и Ниночка, учащиеся в двух вузах и потому, что я сам там учился и с тех пор люблю Ленинград, и потому, должно быть, что мы с тобой так прекрасно туда съездили … помнишь?.. Как сидели в вагоне Октябрьской ж. д. и все прочее… как были вместе в ТЮЗе, в цирке… Так было хорошо… как за нами ухаживали дядя Коля, Верочка, тетя Лена и все все… Спасибо им всем за эту «красоту воспоминанья, которой не вернуться вновь…» (стихи И.А. Бунина «Осень»).

На этот раз твое письмо пришло в рекордно скорый срок – в 11 дней; одновременно я получил вчера и от Ируси (шло 12 дней) и от мамы Нины открыточку и закрытое письмо (шли 13 дней) (от 21-VI). Просмотрев свою запись – памятку об отправленных и полученных письмах, я вижу, что вы получили последние мои отправления от 16-17 VI и что мной после того уже отправлено еще 9, это 10-е. Аккуратней всех ты, ставишь, важные для меня, даты на письмах; хотя почему-то май ты обозначил: не V, а VI месяцем… Ируся совсем не ставит их, а стоит…

Вчера, когда я по обыкновению, ходил за крапивой к речке Неменге, я, подойдя к ней и к кусту на опушке леса, спугнул вальдшнепа… Он взлетел «свечкой», подгибая хвост короткий свой для этого и поворачивая голову с длиннющим носом… Я подошел к кусту и поймал вальдшнепенка… держал его в мешке все время, пока собирал крапиву, донес его в рукавице до вет-амбулатории и усадил в ящик… В[асилий] И[ванович] был очень доволен им, перевел его в свою комнату, но сегодня рассказал мне, что вальдшнепенок уже удрал, когда кто-то, не остерегаясь, открыл дверь… Ну, и пускай, лишь бы сумел он сам прокормиться… Когда я его нес, неизвестно зачем, в числе планов был и такой, самый главный, и не более умный, чем другие – «вот приедет Нина, и я поручу ей отвезти вальдшнепенка Юре и Ирусе…» Конечно, я этого не сделал бы, понимая какая это была бы обуза маме в пути… но помечтать было приятно… О том как я хожу за крапивой, я напишу Ирине, и о том, как я ходил сегодня и промок «до ниточки» от дождя. Но шагая по лежащим стволам деревьев, давно заросших мохом, я думал о том, что напишу и ей, и тебе, вместе… думал, пока шел дождь;

198

было хорошо; а когда полил так и думать стало трудно, мокро и холодно… Ну, ничего; я вернулся в барак раньше окончания работ; переоделся; а потом даже был в бане, погрелся в парной, так что, никакого значения это озябание от дождя не имело… Одежду сдал просушить в «жарилку» или, как ее вернее зовут: «в дезкамеру» (т.е. в дезинфекционную камеру) или попросту, по-тюремному в «вошебойку»... Одежду получил уже совершенно высохшей.

Мир здесь в лагере – иной; и язык другой и одежда, и нравы, порядки и отношения… Трудно дать о них представление; а из кусочков, обрывков не составить полного, правильного, да и не нужно, пожалуй…

Если будешь писать Юре П[ахомову], поздравь его от меня с окончанием ср[едней] полн[ой] школы и пожелай успеха в его движении на горного инженера (только не: «Инжинера»)…

Когда приедет Верочка, может быть, вы будете заниматься фотографиями; тогда пришли и мне; я бы хотел, чтобы было что-нибудь снято во дворе или около дома…

Буду ждать от тебя еще писем, интересных, про «рыбалку», про игру в «дурня» с Мирой, про «Цапку», про футбол. Относительно последнего имею оговорку маленькую – будь другом, не пересаливай, хотя я и очень доволен, что ты «взял броском со штрафного удара мертвый угол»… Обнимаю тебя, моего милого крепко, крепко – твой папа Евгений.

№ П-132

Ирине

6.VII.1939 г. № 27-з

Ну, никак!.. Не удавалось мне написать тебе, моя милая, моя родная дочка; писать хотелось каждый день; особенно, если он относительно удавался! Но в тот день, например, мы переселялись в другой барак; наш старый принадлежит дезинсекции (инсектум – insectum – насекомое) т.е. окуриванию серой для уничтожения клопов, размножившихся до самых пределов; и не дававших отдохнуть; переселение заняло все время с ужина (с 6 [с половиной] часа) до 11 часов вечера, т.к. сопровождалось прожариванием всех вещей в дезкамере; а потом уже, на новом месте не писалось… Еще днем раньше сдавал на хранение теплые вещи, сдавал в стирку белье, чинил костюм – все это делается медленно… а ночью не было освещения; хотя ночи пока еще светлые; но не в бараке, а на улице – комары и мошки…

199

Сегодня их нет – т. к. сегодня второй день шел дождь и стало прохладно.

Относительно удачными я называю дни, а, со второго июля они идут подряд, в которых мне поручается идти за крапивой для свиней. Сегодня свинарка назвала меня «поставщиком двора»… По-видимому, это ветврач настаивает на кормлении свиных маток крапивой, т. к. от нее лучше выделяется молоко у них; и на кормление молодняка – ради витаминов; т. к. выпаса приличного у них возле свинарника нет. Постепенно я завоевал монополию на собирание травы; началось это с собиранием сморчков; таким образом, я начал работать, до некоторой степени, «по специальности»; правда, чтобы найти здесь крапиву, не мешает знать географию растений – здесь кр[апив]а растет только в ольховых зарослях; а они есть только при проточной воде ручьев и реки; сама крапива жмется к самой воде, именно к проточной, а не к болотной. В добавок, согласие начальника с[ель]х[оз]. участка на просьбу ветврача, я собираю вредные и лекарственные да и кормовые растения для его гербария; это попутно… и вот, после развода, в 6 часов у[тра], так приятно утром идти одному с пустым мешком, налегке, по дороге к речке; дорога хорошая; кругом заболоченный лес, всюду – вода и кочки, а дорога – гадь из бревен, присыпанных землей; в сущности – это мост, тянущийся все четыре км до реки; лес – еловый с березой; а где ниже – сосна с березой; тут ель – совсем кривая, больная, обвешанная лишаями; внизу цветы: белокрыльник, калужница, клюква; цветут вовсю, и расцветает сейчас таволга да и других много, долго перечислять. На речке так хорошо; там сравнительно сухой, заливной луг; правда очень узенький, сравнительно с окской поймой в десяток другой метров и низенькой, сравнительно с ее, травой, в которой ты лежа прячешься; но тоже пестрой и приятной после болотистого леса. Так вот этот путь, для меня, идущего как «на воле», в ту сторону без ноши, этот путь – стоит того, чтобы потом потрудиться, подвергаясь ожесточенному нападению мошки, комаров, слепней, каких-то больших здесь и рыжих, и нести на обратном пути дов[ольно] тяжелый мешок набитый крапивой, с режущей плечи веревкой, с такими же нападками, «гнуса» (собирательное название для мошек, комаров и т.п.)… Кстати, укусы мошки, если они многочисленные, оставляют на день-два шишечки с горошину на шее, щеках; а у многих так распухает от укусов лицо, что почти невидно становится глаз, и человек кажется смешным или больным водянкой.

200

Защищаемся «накомарниками». Советую сделать, если будут обижать комары. Они вот такие: они сшиты у нас – сшиты из разноцветных лоскутков, со вставкой черного тюля… В них жарко и душно, но без них нельзя здесь работать.

Самый сбор крапивы, я говорил уже, идет у ручья. Ручей не широк – 3–5 м шириной; он мало отделен от берегов, т. к. и они «из воды», только в ручье вода течет, ходить приходится и здесь по мостам – естественным – по стволам деревьев, повалившихся давно, судя по обросшему их мху, по поселившимся на них папортникам, кустам волчьего лыка и даже деревцам рябины и прочему; через ручей, сколько хочешь, переходов – тоже перекинутых стволов; эти мостики иногда не надежны и, бывает, ухнешь одной ногой, когда наступишь, не остерегаясь гнилого дерева…

Я думаю такие путешествия по зарослям кажутся вам – тебе и Юре – очень интересным и соблазнительным… Я и сам так думаю, когда становлюсь на вашу точку зрения.

Я так и делаю, думаю о вас и соображаю, что выгодно иметь с вами дело, с вами – с молодежью… Я это понял давно и ради этого сделался когда-то преподавателем… Вероятно, и Елиз[авета] Серг[еевна] так думает, и ее энергия питается общением с вами – детьми, подростками. Тогда я не знал еще, что у меня будут: Ирина и Юрий, не предвидел…

Я рассчитывал через общение с чужими детьми, школьниками, сохранить великий детский интерес к жизни, к окружающему, к науке. Теперь у меня нет этого…

Но, у меня есть Ируся и Юра. Я часто смотрю не своими – одними глазами на окружающее, а и с вашей точки зрения; и больше вижу хорошего, особенно в природе…

Набрав мешок, я доношу его сперва до вет-амбулатории; это моя станция; здесь передышка и не малая; завтрак и чай, вместе с В[асилием] И[вановичем]; потом еще с километр пути до свинарника; иногда – еще поход поближе, за травами, иногда – итого нет…

Хотел еще написать тебе, Ируся, милая, но вышло крайне длинно и так… и кажется не так интересно, как бы хотелось…

Прилагаемые: 1) веточка «полярной березки», 2) кончик с цветком орхидеи («Венериного башмачка – Cupripedium Calecolus» – самой крупной, из водящихся у нас в СССР и 3) растеньице грушанки, которую сам вижу впервые (другие грушанки ты должна знать по Давыдовке), все они говорят за

201

то, что северные растения имеют сравнительно крупные цветы и малый рост и мелкие листья, как и горные растения. Я взял их по пути к речке, чтобы они хоть сухие, оживили мое более сухое, чем они, описание.

Так как я не написал тебе подробный ответ на твое письмо, то остаюсь у тебя должником. Твой папа Евгений.

№ О-133

Жене

6.VII.1939 г.

Моя милая, Нина,

Коротенькую и деловую записочку вкладываю и тебе в Ирусино письмо.

Хорошо должен пойти у тебя июль; во первых приедет (приехала) Лида… потом Зина, Верушка, м.б. Коля…

Я знаю, тетя Лида так любит наших ребят, так заботится о них, что тебе будет от этого хорошо; даже во время работы ты будешь это чувствовать. Зина и Веруша – такие умелые искренние друзья наших ребят, умеющие забывать свое старшинство… И милый дядя Коля…

Оттяжка твоего отпуска хороша тем, что ты теперь получила мое сообщение о разрешении свидания. Могу добавить, что говорит начальник здешнего Лагпункта (Горбатенко – хороший) имеет право сам давать разрешение на двое суток; так что вторые сутки свидания – почти обеспечены, а м.б. и трое…

Едва ли я буду переведен куда-нибудь, а, вот, В[асилий] И[ва-нович] вероятно скоро получит перевод на другой участок, а не в Каргополь… Я передал ему твой привет; и получил и благодарность и просьбу еще раз кланяться тебе… За намерения прислать пиджак и брюки я благодарен; ты угадала по обыкновению; я пообносился. Не худо получить мне и дешевенький ремень-пояс; еще: и резинки для носков; у меня есть красные, а стоит иметь темные (черные, коричневые), чтобы надевать сверх брюк… Я знаю, что теперь у вас стало труднее собрать посылку; так ты и не старайся – не доставай того, что трудно, мне довольно будет булочки; ну, м.б. баночки мясных консервов и чайку; а остальное есть здесь.

Спасибо тебе милая, жена моя. Надеюсь ты получила мое заявление в НКВД; оно мало удачно и длинновато, да, не в этом дело; дело в общем решении правительства...

Обнимаю тебя крепко. Передай мой привет бабушке Саше,

202

маме-П.П., всем вновь прибывшим, поцелуй за меня Ирусю и Юрика. Я ваш. Твой муж Евгений.

№ П-134

Вере Николаевне Киркинской

6.VII.1939 г.

Уважаемая Вера Николаевна (или милая, милая Верочка, если уже приехала в Рязань).

Поздравляю Вас с окончанием ВУЗа, вероятно, блестящим, если судить по первому Гос. экзамену и по постоянным успехам; очень хочу знать все подробности его и полное, полученное звание…

Мне почему-то понравилось сообщение, что ты закрепляешься не два года на Урале, и не так далеко как Д[альний]В[осток]…

Твое ответное письмо, как я уже просил сообщить тебе, такое большое, милое и интересное для меня, полученное неожиданно, в ответ на открыточку, я прочел несколько раз. Дороги мне были и приписочки к письмам присланным из Рязани во время твоего пребывания там. Пользуюсь возможностью, сказать тебе спасибо в этом, отдельном листке письма. Я не буду сейчас ничего писать о себе, т. к. знаю, что ты прочтешь некоторые из сохранившихся моих писем или, по крайней мере, посланных одновременно с этим, конечно, если действительно будешь в Рязани…

Хотя я знаю, что письма за июль, благодаря твоему и другим приездам, будут полнее, хотя нехорошо просить, получая и так многое, я все же не могу не высказать надежду на то, что мое желание, неисчерпаемое, знать как можно больше и детальней о вашей жизни, будет исполняться… Найди и помоги находить литературный секрет, сообщить больше, дать более полное и конкретное представление о вашей жизни.. Точки над «i» я сумею поставить сам, т. к. понимаю, чем она отличается (неразборчиво) и чем украшается, осчастливливается – т. е. молодостью, радости детства и юности… а не окружающими условиями…

Так и надо… и быть должно.

Я понял, что нужно всегда, при самых счастливых условиях, быть выше их…

Вообще, здесь есть, что понять. И это единственное или, по крайней мере, главное, утешение; главный смысл жизни здесь,

203

если питаешь хоть отдаленную надежду на возврат к милым своим; к числу которых относишься и ты для меня…

Твой дядя Женя

№ О-135

Жене

9-10.VII.39 г. 39-о

Ниночка, милая, родная.

Сейчас, ночью 9-го, получил посылку от 1.VII; благодарю тебя, знаю как нелегко тебе снаряжать ее и когда увидимся подробно расскажу, что посылаешь лишнего. Сижу в пиджаке, только что полученном; приятно; ничего не имею против присылки его и брюк; нужная, и в то же время, лишняя вещь – сенник; я сшил себе из чехлов посылок давно; кажется, писал об этом. Спасибо за все присланное, или нужное, или приятное. Вот книжек ты мне не прислала; я просил кроме определителя и раньше его: 1) Лек[арственные] раст[ени]я Рытова, два томика и 2) Ядов[витые] р[астени]я – Кречетовича (очень ждал их, хорошо бы подобрала брошюры о сборе грибов, других диких используемых растений (ягодников, диких «овощей») и наконец, книжку: Цингер «Занимат[ельная] ботаника» – все это есть в книжном шкафу…

Вчера я получил письмо от Ируси от 28-29.VI с фото и твоей записочкой. Все это мне очень дорого; снимок хорош; Юру – не узнал сперва; смотрю на вас всех, троих, милых моих и стараюсь по глазам угадать ваши мысли и настроения…

Живу удовлетворительно, не хуже, чем перед этим месяцем; у нас дожди, но теплые эти два дня. Как здоровье бабушки Саши? Как мама П.П.? Страшно хочется знать о вашей жизни, о приезде Зины и прочем. Привет мой родственный всем.

Твой муж Евгений.

О-136

Ирине

9-10.VII.1939 г. № 40-о

Моя доча, Ируся моя, получил вчера твое письмецо и в нем фото, только что перед тем, за день, просил о нем – и готово! Как совпадают мысли; да радио-концерт чуть ли не один и тот же мы слушали с тобой… Твой облик на фото и твои слова в письме – это при сложении напоминает «телевидение, телепередачу»…

204

Постараюсь исполнить твой совет: «быть бодрым всегда», по крайней мере, буду повторять его себе…

Сейчас получил вашу посылку от 1.VII и написал маме благодарное уведомление о том в открыточке.

Тебе я тоже написал и опущу большое письмо (от 7) и Юре.

Жду твоих описаний: Варских, тети Зины. Сейчас получил вашу посылку и других событий; объяснения, кто и где снимал вас на присланном фото; и конечно того снимка с тобой и Юрой, о котором ты сообщала; вообще, к каждому снимку, пиши как можно больше примечаний. Кажется мне поручат вскоре опять сбор грибов и потом ягод, сегодня опять собирал крапиву в перерыв между дождями обложными. Вчера суфлировал «Предложение» Чехова. Целую головку твою и Юры. Ваш папа Евгений.

№ О-137

Юре

11.VII.1939 г. № 41-о

Мой Юринька, мой милый, еще все почти спят (4 ч.утра), ночью был туман, как у нас осенью, теплое, сыроватое утро; комары прямо набрасываются, как выйдешь в сени… Сегодня или завтра пойду за грибами; пошли подосиновики и подберезовики, будет их должно быть очень много, п[отому] ч[то] в прошлом году грибов не было и грибница должна была накопить много «сил», питательных веществ и разрастись для плодоношения. Теперь уже ко мне обращаются, как к собирателю грибов и нач[альник] снабжения и нач[альник] подсобных предприятий. Как будет организован сбор выяснится дня в два – тогда опишу. Появились и первые спелые ягоды земляники. В лесу дов[ольно] много зеленой черной смородины; потом малины, морошки и наконец сильно цветет клюква. Все это будет собираться и д[олжно] б[ыть] до поздней осени будет работа по сбору, в которой буду участвовать и я.

После письма к вам (тебе и Ирусе) я получил от Ируси письмо от 29.VI – и ответил ей вчера пока открыточкой. Ее письмо шло особенно хорошо: 5 дней до Каргополя и 5 оттуда сюда, всего: 10 дней. Посылка пришла, как обычно, 7–8 дней, не заходя в Каргополь.

Теперь я поджидаю маму-Нину, а от вас писем; думаю, у вас много интересного в каникулы. Кто приехал, приезжал?

Обнимаю тебя очень крепко, мой милый.

205

П-138

Ирине

16.VII.1939 г. № 28-з, 12 ч. дня, выходной.

Моя милая, доча моя хорошая, Я жду маму-Нину…

Она не писала в каких числах приедет, но я предположил, что первый возможный день ее приезда – это 18-е июля… И у меня есть даже фантастическая надежда, что я ее встречу недалеко от Лагпункта, выйдя на работу на эту дорогу, по какой ей идти с Перевалки…

Я думаю, что как раз теперь мама-Нина, моя милая, собирается выезжать… и хотя это письмо придет, вероятно, уже после ее возвращения опять домой – к вам, все же, как-то не пишется ей; и я пишу тебе вместо нее… точно вы получите его тогда, когда мама будет у меня. Ну, вообще, рассчитать все это невозможно.

Моя милая дочка, я чувствую, что запоздал с этим письмом: и давно не писал, и давно должен тебе… Опять у меня мало времени, прибавилось обязанностей, недосыпаю, устаю от этого и от ходьбы, но чувствую себя не хуже, чем раньше; пожалуй, даже лучше. Перемены в моем времяпровождении такие: во первых, вот, уже два дня, я хожу за грибами; вернее на разведку грибных мест и ягодников; появились подосиновики, но мало; лес здесь большой, частый, не грибной: глухой, темный, еловый, в валежнике, сырой – болотистый, заросший мхом белым… Поспевает черника, но ее – тоже мало, много кустов и мало ягод; поспевает земляника, поспеет через недельку морошка… видимо я буду «чем-то вроде десятника по сбору» всего этого, организатором сбора; и должно быть это мое положение оформится дня через два, т. е. я, прежде всего, получу «пропуск» – разрешение на отдельное хождение в разные стороны и выйду из состава своей бригады. Позавчера я уже ходил километров на десять, тоже до реки, до так наз[ываемого] «десятого километра»…

Представь себе это путешествие с его хорошей стороны: день был солнечный, путь – по лесу и болоту; лес и болото проходимы только потому, что по ним проложены дороги, т. е. в лесу просеки, а по болоту прямо, и там и тут настланы бревна, одно к другому, сплошь, бревна не толстые, и в лесу их затягивает в мокрую, болотистую землю, а на болоте и вовсе идешь по ним и все под тобой зыблется, как помнишь, было на берегу озера, кажется «Черненького», что возле ст[анции] Ласково, где мы с

206

тобой были вместе и снимались. Попадаются по пути и бугристые сухие места, но почти обязательно, с выгоревшим лесом, если бы не болотная сырость лес был бы погоревшим весь. Совсем другая картина, веселая, цветистая, у реки, река дренирует (осушает) берега; по берегу – луг, узкой полосой, но хороший, весь в цветах, и лес подступает местами к речной воде, свешивается отдельными деревьями к ней и становится кругом очень красиво. Река узенькая, торопливая, полноводная, глубокая, и в ней есть заводи – в которых зацвели белые кувшинки и желтые кубышки… И никого кругом… Ни одного человека на 5-6 километров пути; а потом встреча с кем-нибудь, совместный отдых, «перекурка» и разговор на одну и ту же тему – «когда отпустят?»… и «что, вообще, нового?»… а его мало …

В тот день я вышел с семью старушками-инвалидками.

Я должен был вести их за щавелем, но они отказались и я пошел с ними за грибами. Кто они? Кто их знает; все они «агитаторы», возраст их по 60 лет, в среднем; характеры – разные: от мягких и добрых, до очень острых и едких. По говору: одни горожанки, другие – деревенские; по костюму – не разберешь, дов[ольно] обтрепанные, а потому – одинаковые… Грибов они нашли мало – на всех одну корзинку, килограммов на пять, а норма – столько же на одного. Так как я был в той стороне впервые, то не я их вел, а они меня и, дойдя до реки, мы разошлись, они пошли назад, а я другой неведомой мне дорогой; стало совсем хорошо – я остался один. Смотрел на вновь открывавшуюся местность, стал находить грибы, набрал горсть земляники и шел, шел шел… Сверх 20 километров пути по дорогам я сделал столько же петлями в поиске грибов и не очень устал – так были новы впечатления этого дня.

Теперь чаще стали попадаться в лесу звери и птицы: как-то спугнул одного за другим, трех вальдшнепов и рябчика; и все это так близко без преуменьшения, иногда – на расстоянии одного шага, вчера взлетел далеко от меня глухарь, такой большой; спугнул как-то раза два зайца, одного с лежки из под корня поваленного дерева, он отбежал шагов десять и, не пуганный зверь, уселся, глядя на меня спокойно.

Так путешествую я, в лаптях и портянках с мокрыми ногами, в накомарнике, порядочным оборванцем, раньше с мешком, теперь с корзиной… То по дороге описанного устройства, то целиной по полу-проходимому лесу, между дорогами…

Так каждый день, по одиннадцать часов подряд, конечно,

207

с передышкой, когда захочешь… Но отдыхать не дают слепни, овода, комары, мошки, которые вместе или по очереди, в разные часы дня, ведут атаку, чаще всего сразу; например найдут в брюках дырочку – это слепни, или плохо завернутой портянкой место на подъеме ноги – комары, или под накомарником – мошка… Лучше идти, чем сидеть тогда. Идешь…

Есть люди, которые завидуют мне, и не пассивно, а активно, зло… Но стоит ли портить рассказ о хорошей природе, рассказом о дурных поступках людей? – не стоит… Тем более, что есть возле, много и добрых у меня соседей! Хорошо ко мне относящихся… Я сам умею делать постоянно людям мелкие одолжения и почти никогда не отказываю, когда просят…

Другая моя обязанность возникла совершенно неожиданно; меня попросили просуфлировать пьесу «Предложение» Чехова, за отсутствием постоянного суфлера, тоже преподавателя; я не колеблясь согласился, полагая, что это на один раз и коротко, однако, затем пришлось проводить две длинные репетиции «Без вины виноватых» Островского и что еще хуже, артисты стали недовольны прежним суфлером и я рискую из запасного суфлера превратиться в основного, в виду неожиданного обнаружившейся способности к тому, на склоне лет… Но, «нет худа без добра», участие в общественной работе сразу улучшило отношение, и раньше не плохое, ко мне начальства ближайшего к воспитательной части. Да еще мне поручили, также, не спрашивая меня, участие в «сан-тройке» барака, т. е. содействия его санитарному состоянию и я как-то вдруг «вошел в моду», и потерял совершенно свободное время, п[отому] ч[то] репетиции бывают с 8 до 11 вечера и позже, ляжешь не раньше первого часа, а вставать: в 4, 5 утра! Хорошо, если удается соснуть от 7 до 8 ч. вечера или немного больше, но не всегда.

Ходит слух об отправке, составлении списков на этап… Кого, куда? Неизвестно… Вот будет дело, если пошлют раньше, чем приедет мама!.. Наше, заключенных, положение всегда так неустойчиво… Вот, может быть, теперь меня выручит «незаменимость» моя… как суфлера и я не попаду в список…

Ну, я без церемоний, занялся собой, а о твоих делах еще не написал и не спросил тебя… Из твоего письма (от 29.VI) я впервые узнал о существовании в Рязани «филармонии», а в посылке была газета «Сталинское знамя» со статьей Заливухина об ней… Интересна была для меня и статья о «выпускниках и

208

Гос. экзаменах» в Пед[агогичесом] институте, среди упомянутых там отличников (Абрамян – из Закавказья) – мой ученик, хорошо ко мне относившийся и сильно заступавшийся за меня во время той истории, которая предшествовала моему выбытию…

А тебя разве ничем не премировали по окончании экзаменов, что об этом я ничего не знаю?

Моя дочка, как мне хочется, посмотреть на тебя: но увидать тебя непременно здоровой, цветущей, веселой… Пусть это мое пожелание исполнится!.. Пусть я сяду рядом с тобой и обниму тебя…

Я надеюсь, немедленно написать и Юре, но пока – поцелуй его за меня крепко.

А может быть, есть и еще кто-нибудь из приезжих?..

Поцелуй бабушку Я[блокову], и бабушку К[иркинскую] и тетю Лиду.

Твой папа Евгений Я...

Приложение: «Ломонос». Мы его видели на Кавказе, на Алтае и вот здесь.

№ П-139

Юре

21.VII.1939 г. № 29-з

Мой милый, мой дружный, Юрий, мой сынок,

давно я обещал написать тебе и все не исполняю этого обещания. Причиной этого считаю расстройство нашей переписки в связи с предполагаемым приездом мамы-Нины, и от вас давно не имею писем, дней одиннадцать… Другая причина – моя большая занятость; о чем я писал Ирусе… Неприятность этого расстройства переписки я должен чувствовать больше, чем ты. Как проходят у меня последние дни? Вот три дня, как хожу за грибами. Первый – 19-го ходил один сдал 5 кг.; второй – 20-го, водил бригаду тех же старушек-инвалидок, о которых писал Ирусе – набрали 22 кг; третий – сегодня – водил дае бригады – набрали 53 кг; ягод черники 5 кг; придется и завтра вести бригаду за грибами; т.е. я превратился постоянно в «разведчика» грибных и ягодных мест и «проводника» бригад – т.е., по здешнему, стал чем то вроде «десятника». Сказать, что я доволен этим превращением – нельзя, в этом есть и положительное и отрицательное, подробно разъяснять это не буду, скажу коротко: быть «маленьким начальством» – в лагере не приятно, от части

209

потому, что спрашивают с тебя: и большое начальство и те, над кем ты «начальство»… Положительное: целые дни в лесу. Грибов можно найти дов[ольно] много, если найдешь место, но мест немного, больше непригодных болот и таких сырых лесов, что грибы не водятся, а сухие, на более высоких местах, или погорели, или если уцелели, то тоже малоудобны – плохопроходные; чаща такая, что нужно перелезать через стволы, продираться сквозь ветки и т.д. Правда, зайдешь и увидишь сразу до десятка красных головок подосиновиков, часто в шапку величиной.

Недавно спугнул в такой чаще большого петуха-глухаря, другой раз семью рябчиков. Хорошо, что здесь нет змей и хищных зверей – и ходить совсем безопасно. Попадаются некоторые интересные, хотя и не новые растения; вот посылаю тебе росяночку, ее бесконца много на болотах с красноголовым сфагнумом, много «Любки двухлистной» и другой «Архидеи пятнистой», много «Полярной березки»… Скоро начнем собирать морошку; какова эта северная ягода – тебе расскажет бабушка – П[авла] П[етровна].

Я совсем не знаю, как вы сейчас живете; теперь – конец, последняя декада, июля; у нас, даже как-то по осеннему светит и греет солнце; и ночи стали настоящие, темноватые; а получу от вас письма, то они будут относиться ко времени еще начала июля… Приехал ли кто-нибудь из родных к вам – не знаю; все ли у вас благополучно и хорошо – тоже? Где вы проводите эти дни? Чем больше заняты? и десятки более мелких, частных вопросов не имеют ответа… Вот почему хочется, чтобы вы писали, писали и писали… Чтобы быть участником в вашей жизни… Моя жизнь однообразнее вашей да и безнадежнее как-то, когда подумаешь о том, что срок «наказания» так долог… и все-таки вы обо мне не беспокойтесь; положение мое улучшилось достаточно с переходом в лагерь; здоровье не портится; может быть наоборот и улучшается; болел один зуб – я его выдернул (т.е. врач); стало лучше; все равно с его одного «спрашивать» нечего было… Я так много «гуляю» – хожу, стал совсем «воздушным», как говорили, кажется, на Алтае, когда мы с тобой были в Барнауле; но ты едва ли помнишь, ты был тогда так невелик!.. Тебе не было и двух лет; но ты был находчив, увидев домну с ее огнем, сравнил с чем можно – с утюгом!

23 VII вечер (под 24-е)

Сегодня узнал многое…

210

Прочел в талоне к посылке (от 17 VI), что «нет бабушки Саши»… о том же мне сказал часом раньше Василий Иванович… А письма мамы-Нины не получил, еще не дошло…

Так Юрик. Нет бабушки Саши. Ушло многое… Дух бабушки Саши населял ее дом, придавал ему характер, и все мы, каждый по своему чувствовали его; а теперь будем только вспоминать…

Бабушка Саша была и мудрый и умный человек. Она была хорошая для многих и для тебя.

Если сумеем, будем по ее относиться к людям и труду. Нужно чаще вспоминать ее.

Завтра – выходной, вероятно выдадут посылку, тогда о ней напишу. Сегодня целый день, теперь уже по обыкновению, пробродил по лесным дорогам и тропинкам, и даже без них, «целиком»… Сбор: сорок кг грибов (бригада старушек в 7 чел.) и 24 кг ягод – черники (бригада в 16 человек: конвойная; смешанная: муж[чины], жен[щины] молодые и старше.

Ну, Юрик, больше пока писать не буду. На этом закончу письмо к тебе и напишу маме. Сегодня демонстрировали кинофильм «Дети капитана Гранта». Я посмотрел три части – вразбивку: сцену с орлом, с переправой Роберта по веревке и конец. Хотелось бы написать тебе о ней, но подожду – м.б. завтра досмотрю…

Обнимаю тебя, милый. Узнал и о повреждении тобой ноги… Ничего не скажу тебе про это… Твой отец.

Сбоку на поле страницы рисунок растения с подписью: листообразное растение (женское поколение) с коробочкой наподобие мака в верхней части стебля с крышечкой-колпачком.

№ П-140

Жене

24.VII.1939 г.,29-з

Милая моя, Нина моя, голубка моя родная.

Не получил я еще твоего письма с грустнейшим сообщением, что нет нашей мамы – бабушки Саши…

Я понимаю, что это значит, сколько утеряно для тебя, Лиды, для всех нас…

Такой день должен был наступить; он неминуемо приближался, чем дальше увеличивался возраст бабушки Саши и изнашивался организм, тем труднее были ей самой удерживаться от желания умереть, о чем она говорила довольно часто… Как она умерла?

211

У нас есть в памяти так много хорошего о ней, что мы вспомним ее бессчетное число раз и так много вещей, начиная с самого дома, будет напоминать о ней; и когда мне будет суждено войти в него, подойти к нему – первое из воспоминаний, которое охватит, будет о ней, как о духе дома, как об основе жизни целой семьи, близких, милых людей, как о милом, дорогом нам человеке…

Милая ты моя, Нинушка… Как много досталось тебе труда, трудностей; как мало я помогал и могу теперь помочь тебе… Я знаю и надеюсь, что у тебя есть близкие, хорошие люди, начиная с тети Лиды. Что у тебя – хорошая дочка – наша Ирина, в ней можно уже быть уверенным, как в друге.

И Юрий – у него должно хватать благородства, чтобы побеждать все дурное и стать тоже другом твоим и сильным…

На этом письмо оборвано и осталось далее не заполненный чистый лист…

№ О-141

Ирине

23-24.VII.1939 г. № 44-о

Моя голубка; моя Ируся дочка.

За открыточку (от 4.VII) – спасибо. Письмо тебе послал 17-го (28-з), выдачи писем не было долго, сейчас вечером получил кроме твоей мамину (от 4-го же), бабушкину (П.П.) от 7-го – шли долго 17-19 дней, а посылка, поступившая сегодня, и еще не выданная на руки – только семь дней, как всегда.

Я мало знаю о вашей жизни в июле… Вы, ты с Юрой, впервые переживаете смерть близкого человека… Похороны дяди Анатолия – ты помнишь ли?

Кто приезжал теперь на похороны бабушки?

…………………………………………………

Моя дочка, я чаще вспоминаю тебя в лесу… поводов довольно к тому, начиная с самого леса и других впечатлений от природы… Все таки она хороша и здесь…

Сегодня Тарановский-дед спросил меня: «Может быть здесь звезд совсем нет?», «что их совсем не видно» Я объяснил, что нет еще «ночей»…

Все собираюсь описать тебе еще несколько персонажей из окружающих, да в каждом письме не оказывается для этого места…

212

Еще раз спасибо, за дорогую мне открыточку от тебя. Целую твою головку милую; прошу передать мои поклоны, знаешь кому из твоих подруг.

Твой отец Евгений Я...

№ П-142

Жене

8.VIII.39 г. 30-з

Нина, милая, Ниночка, с которой мы недавно виделись, какой хороший след оставило это свидание; как хорошо, что ты приезжала; во мне прибавилось спокойствия и уверенности, силы для ожидания новой встречи с тобой. То, что твоя поездка прошла так благополучно, по кр[айней] мере до Вологды, как мне известно из полученного оттуда твоего письма; что тот участок твоего пути, который ты прошла, простившись со мной, до Перевалки скрасил В[асилий] И[ванович] «букетом»; какими-то бодрыми разговорами, этот участок был тебе приятен – все это давало мне на следующий день хорошее воспоминание и ощущение тебя самой; когда я сам шел по этой же дороге, потом по шоссе, на котором я подолгу бывал следующие три дня, я все думал, что вот – вот недавно ты шла и ехала здесь, довольная своим свиданием, хорошей погодой, дов[ольно] красивой местностью. Мне шоссе так нравилось после этого…

В[асилий] И[ванович] уже уехал 3-го VIII – его отправили этапом на переследствие; вероятно он сам написал жене о своем отъезде, но просил и меня через тебя известить ее об этом. А я вот так задержался с письмом… Причин несколько тому, что я не писал; но когда их несколько всегда они вызывают сомнения: было некогда, весь вечер дня твоего отъезда был осмотр всех вещей (день сразу омрачился…) – я невозмутимо читал оставленное письмо в ожидании осмотра; другой вечер – переселялись в другой барак – в котором нельзя ночью написать письма… Темно и нет стола, в прошлый выходной день – была «инвентаризация вещей казенных» – я вдобавок был в одной из комиссий..; то баня вечером, то репетиции (суфлер) и т. д. А то просто так находишься за день, что ни на что кроме отдыха и написания открытки не бываешь способен; а может быть главная причина потери способности писать – свидание с тобой… Говоришь сам с собой «письмом» много, а написать рука не поднимается… Это, так сказать, отрицательная сторона свидания… В общем, как хорошо, что оно состоялось! Как хочется узнать,

213

как ты приехала домой, как всех и все застали? И как мало мы с тобой поговорили!.. Сколько упущено; вернее на сколько вопросов и бесед не хватило времени! Прежде всего не хватило расспросить про детей об их переживаниях; хотелось бы мне знать как они реагируют на некоторые детали моих писем; да и обо всех хотелось бы еще и еще расспросить… не спросил я про Кур[иленк]о; ем некоторые вещи и не знаю, кого при этом вспоминать… и все, все напоминает твой приезд; моя работа хороша тем, что я подолгу работаю один и могу вспоминать… Погода пока хорошая, дождей даже грозовых нет; тучи обходят мимо, но сегодня был уже утренник – по ст[арому] ст[илю] не кончился июль!

Ожидался этап (и ожидается) но пока не состоялся. Говорили, что всех почти законвоируют, но пока без изменений, видимо до 15. VIII отсрочили «пропуска», и я как раньше, целые дни брожу, изыскивая ягодные (грибы прекратились) места.

После твоего письма из Вологды, я назвал Алешу «свиньей» и так будет, пока он не дает удовлетворительного объяснения факту скрывания его семейной жизни, п[отому] ч[то] если нет ничего ценнее таких родственных поступков, как приезды и переписка, то его поступок имеет прямо противоположный характер; я люблю Алешу с детства, м[ожет] б[ыть] больше всех других, как своего сверстника и по некоторым воспоминаниям, и готов его простить каждую минуту, после удовлетворительного, хотя бы шуточного объяснения, но пока он – «свинья»… Значит, ты заехала к нему удачно? Жду, жду писем…

Недавно нам напомнили, что полагается нам отправлять по три письма в месяц… Практика, как ты знаешь, другая; а я выделяюсь числом получений; выдача происходит публично, и это широко известно; ну авось на деле будет по-прежнему; все таки вкладывайте побольше в один конверт, наклеивая двойное количество марок…

Вообще, имеется ряд признаков, включая выше перечисленные, признаков «усиления режима»… Все это началось сразу после твоего отъезда, значит, он был уже и тем удачен, что создал у тебя лучшие впечатления о нашей обстановке, да она серьезно говоря и не изменилась. Как я провожу время – опишу Ирусе и Юре; м. б. это описание создает прикрашенное, вернее «выборочное» впечатление, но иначе нельзя и то не худо…

Как хочется мне знать, и я, конечно, скоро узнаю, как начался у детей учебный год… Что дал тебе заезд в Москву…

214

Милая, как ты, «проговариваешься»… сперва: «а то бы тяжелое чувство осталось на целый год», а потом: «думаю не о моем приезде, а о нашей встрече»… увы, вернее: «целый год»… Не хочется, чтобы перевели, этапировали отсюда… а все говорят: то – что переведут всех, то – многих…

Вазелину мне не присылай, имею; вообще вспомни, что я говорил о посылках – они (продуктовые) не нужны до сентяб-ря; денежный перевод тоже пока не нужен в этом месяце, да и в сентябре не сразу; что нужно я говорил – это: книги, курительная (75 листков) бумага, писчая бумага – тетрадь; пожалуй, ботинки с галошами; повторяю – ничего съестного; разве вот – булочку своего печения и то – одну и дешевых конфет – их здесь теперь нет; здесь все старики становятся «лакомками», как дети.

Все-таки, если можно достать подержанный, непромокаемый плащ – брезентовый, клеенчатый, какой угодно, но защищающий от дождя – пожалуй, его прислать стоит… а то приближается сырое время; но пожалуйста, дешевый (и просторный, хотя бы короткий).

Ниночка, ты прислала и привезла мне столько всякого добра и продуктов, что обеспеченность моя чрезмерна и полезна только здесь, при сравнительно удобном и спокойном житье; а стоит только чуть двинуть меня, и все это будет в тягость; правда, таким передвижением как из барака в барак, из барака наружу для осмотра вещей, инвентаризацию и т.п. проходит у меня легко, благодаря помощи товарищей – соседей и хорошему отношению конвоя, благодаря завоеванному хорошим поведением отношению людей; ну а если ехать далеко, – что тогда?

Спасибо, милая тебе, спасибо Лиде, Зине, Вене, спасибо всем милым ленинградцам, московским родным за внимание и заботы обо мне, тебе, детям, маме П.П… Передай им мое глубокое спасибо, мое уважение, мое расположение к ним…

Обнимаю тебя, голубка моя родная… когда-то я вновь обниму тебя?

Твой муж, твой друг, твой влюбленный, немного староватый, но, не унывающий после встречи с тобой, Евгений.

№ П-143

Ирине

8.VIII.1939 г. 31-з

Доча, милая, Ируся моя

Письмецо твое и открыточку получил – как благодарю! (д.25 и 27.VII).

215

Сегодня выходной!.. Сижу за кулисами… скрылся, чтобы написать письма; маме-Нине написал, теперь тебе. Несмотря на заслуженный в семь дней отдых, всех вывели на работу – на субботник; я имею право не идти, т.к. вечером суфлирую, днем репетиция – итак и письма опять не напишу, если идти еще и на субботник; но в бараке сидеть и писать, значит выслушивать общие понукания на выход… ушел сюда, к окошечку…

День хороший – солнышко ласковое; правда, утром ударил первый мороз и огурцы на грядках, не успев еще расцвесть – кончили, значит, свое развитие… Я одет в теплый жилет, оттого и под солнышком ласково. Я вообще стал замечать, что природа ласковее людей; правда и она меняет отношение с хорошего на плохое, но на нее как-то не обижаешься… не то что на людей; про которых нужно судить обязательно на двое и ждать от них и того и другого; только милые родные оказываются надежными друзьями; да и то как известно, у кого как…

Моя Ируся, я виноват, что долго не писал; я пробовал объяснить в письме к маме-Нине – отчего это… я послал тебе, Юре, маме П.П. по открыточке 1.VIII – путь их долог – придут около 15.VIII…

Хотя ты так хорошо и много мне пишешь, все же не могу не попросить – напомнить, сообщить про то: как приехала мама, как провели вы, в общем, каникулы и как начали год учебный; как съездили в Давыдово; была ли у Елизаветы Васильвны? Ск[ольоко] раз покупали мясо? Кстати, спасибо, за булочку твоего печенья – жду еще… Это, как с мясом – «не утешительно»… Как дела с поступлением в ВУЗ – у Ю[ры] П[ахомова]?

Как вы с Верой «засыпались» ночью договорившись до дождя – представляю сабе наглядно…

Если бы ты знала, как много, со дня отъезда мамы, я составлял в мыслях частей письма к тебе, ты наверное извинила бы меня за ненаписание его до сих пор, а теперь я всего или не вспомню, или не умещу их на бумаге, так и во времени.

Бродя по лесу и собираясь писать тебе, обращаясь к тебе, я выбрал эпиграф к письму:

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит баз окон без дверей…

(Пушкин, Руслан и Людмила;У Лукоморья дуб зеленый)

216

Потому что много дорожек неведомых мне и просек и визирок исходил я, тем более, что два раза заблудился…

Визиркой называют тропу прямую, отделяющую делянку от делянки; тут нет просеки, а есть только «залыски» на деревьях и колышки метра в полтора на расстоянии нескольких метров или десятков метров одна от другой; их ставят лесники, визирки идут от просек в стороны, делянки – размером в 25, 50, 100 га.

Вот и идешь по ним, чтобы не заблудиться: но куда идешь? Запомни, где солнце…

После маминого отъезда я водил бригады за ягодами за Перевалку; и километр с четвертью по шоссе к Няндоме (и Липову); какой милый вид оно имеет расскажет мама, а мне оно мило еще потому, что по нему проехала мама, довольная своей поездкой; и потому, что шоссе больше всего (ведь больше леса) напоминает вашу вольную жизнь, по нему все время идут автомашины, иногда автобус с пассажирами, и наконец, это путь – к вам, по которому может быть когда-нибудь и мне будет суждено двинуться… Так вот, я бывал там на другой день, зайдя за шоссе, ища бригаду, я не нашел ее, т. к. она, как оказалось, переместилась до моего прихода и, выйдя на незнакомую просеку, сделал неверное предположение, что это знакомая; с этого началось мое блуждание; не буду его описывать; кончилось оно благополучно; лишь вместо 5 ч. вечера я вернулся в 8 ч.; много «неведомых» дорожек «исколесил» не на колесах, а на ногах, не присаживаясь, не чувствуя усталости, почти не замечая ничего хорошего, что встречалось на пути; спугнул тетеревов, пришел к безлюдному озеру с крутыми берегами, не обращая внимания больше ни на грибы, ни на ягоды и вышел наконец к Липову на шоссе; осталось еще 10 километров пути… и все-таки я был доволен шоссе, не только потому что выбрался наконец из нескончаемого леса, а и потому, что по нему два дня назад, через Липово, проехала мама…

Хорошее путешествие было у меня недавно, когда я ходил на речку обследовать заросли смородины; красная поспела, черная поспевает; пришлось проехать на лодке вверх и вниз по полкилометра… и вот, сидя в ней, далеко, за 5 километров от участка, не встретил ни единого человека, можно забыть, что ты не на воле, по кр[айней] мере, на полчаса… День жаркий, река тихая; берега – луга, и – кругом лес; со мной вкусный завтрак; на берегу ягоды – на закуску земляника. Я вспомнил, что вставлю в описание к тебе такие строчки:

217

…Лениво дышит полдень мглистый;

Лениво катится река;

И в тверди пламенной и чистой

Лениво тают облака

(Тютчев Ф.И.)

Я ехал медленно, мог думать о чем хочу; говорить с тобой и Юрой; вспоминать мамин приезд; думал я и о том, что в такой обстановке нужно что-то сделать, нужно делать хорошее, работать над собой, если и при этих условиях не сделаешь, то на что же годишься?..

А вчера я ходил по болоту, по зарослям голубики, был на маленьком озере, на нем плавают острова, в неск[олько] квад[ратных] метров из пласта мха – «мохового наплывника» – они прочны настолько, что на них можно ездить.

И, конечно, кругом ни души, пока не придет туда бригада собирать ягоды; да и ту не слыхать, когда уйдешь за пол-километра от нее, а первый раз идешь один… Голубики оказалось много, можно собирать горстью… Я ем много ягод с утра; думаю для здоровья; пищеварительный тракт у меня теперь в порядке; а тут еще вчера взял с собой банку консервов, распечатал ее топором там же на болоте, два раза «позавтракал», одним словом «живи не тужи»… Мало о ком здесь заботятся родные, как обо мне, многое складывается у меня удачно, как бы хотелось, не все, но многое…

Был я и на большом озере Шуйском – оно таких же размеров, как и озеро Великое, что у Криушей, километра 1,5-2 в поперечнике. Там живут, в построенной им избушке, наши рыбаки, они поставляют рыбу в нашу столовую, и я до сих пор жалею, что не угостил маму ухой… Я не дошел до их избушки, но, вероятно, завтра мне придется там быть… К озеру два пути: один – по болоту (с голубикой и малым озером, упомянутым выше), другой – через Перевалку – лесом, от нее километра 1,5, а потом болотом еше 1,5 км.

Я, вероятно, пойду одним, а вернусь другим путем…

Вот так и хожу, так думаю, что природа бывает ласкова, вспоминаю вас; пытаюсь работать над собой…

Моя милая Ирина,

я ведь до того доносил твою маленькую карточку, что потерял… Так мне жалко… Мама-Нина привезла мне твой и Юрин портрет; какие вы стали большие!.. Как же быть с испорченной

218

карточкой? что с Верочкой? Я все-таки надеюсь, что получу или ее, или взамен ее переснятую без Веры…

Напиши за меня Верочке. Напиши, что она милая; милая за отношения с тобой, за то, что вы незаконно сидели на кровати до четырех часов утра, за то, что написала мне прекрасное письмо о вас, о своих Госэкзаменах и прочее… Вообще ты пиши ей, а потом, кое-что будешь добра, сообщать из ее писем и мне, когда она будет так далеко – в Воркуте…

Напиши мне про Ниночку Ленинградскую.

Я теперь еще смелее все прошу тебя писать, писать, потому что так хорошо ты в последней открыточке начала: «Захотелось написать тебе!..»

Ируся, Ируся, я только тогда, должно быть, перестану докучать тебе с такой просьбой, когда или сам приеду, или нас ограничат в количестве получаемых писем… Лучше бы – первое…

Так, до свидания, моя доча. Кончаю, хотя и бумага не вся, зато время – всё.

Твой папа Евгений Яблоков

Приложение – тебе и Юре:

Гвоздика – с болота, такую, кажется, уже посылал. Росянка – два вида: крупнолистная и длиннолистная, морошка.

№ О-144

Юре

8.VIII.1939 г. № 49-о

Мой Юрий, мой милый,

пишу тебе открыточку, т. к. исписался, написав письма маме и Ирине, да и в смысле очереди – предыдущее длинное письмо мое было к тебе…

Вальдшнепенка тогда я принес к В[асилию] И[вановичу], он хотел с ним нянчиться, перевел его из ящика в свою комнату – но кто-то неосторожно открыл ее и вальдшнепенок удрал на волю. Теперь все больше попадается в лесу птиц – дичи; спугивал глухарей, тетеревов, журавлей, но из млекопитающих никого не видел; говорят, что видели молодого медведя; с тех пор я беру с собой топор, предполагая с успехом вступить в бой, но говорят, что медведи здесь смирные, сами удирают…

Как-то, один день со мной в лес ходила Жучка – черненькая собачка лагерная, с белым воротником, белыми чулками на всех ногах и с белым кончиком хвоста; когда я болел, она приняла это на свой счет и присунулась мордой к моему колену…

219

все прислушивалась к звукам в лесу… Как всякая «общественная» собака, она ласкова со всеми… Как живут наши псы – где как. Жду от тебя описания с иллюстрациями.

Твой папа Евгений.

П-145

Юре

13.VIII. 1939 г. 32-з

Мой Юра, мой милый мальчик, моя радость.

Читал журнал «Наука и жизнь» – №1-1939 г.), который привезла мне мама… Как я благодарен подарившему…

Сколько чувств нахлынуло на меня при чтении; и особенно одной статьи: об «электрическом глазе» – то есть, об «фотоэлементе в астрономии»; читаю строчки и все вспоминаю тебя… Я знаю, что тебя интересует техника и, в частности, электротехника. Чтобы читать этот журнал, нужно знать уже физику и другие науки; а вот поговорить нам с тобой, например, об этой статье можно бы; я мог бы быть «переводчиком» твоим и рассказать кое-что из нее на выбор; мне так захотелось этого, что я сейчас немного попробую сделать это.

«Электрический глаз» – это «лампочка»; ее внутренняя поверхность из стекла покрыта «светочувствительным» слоем» – одного из металлов, таких как: калий, натрий, рубидий или цезий, но оставлено непокрытое местечко – «окошечко». На стеклянной ножке внутри лампочки укреплено проволочное кольцо или сеточка (не знаю из чего); от того и другого идет наружу по проводу; концы проводов можно соединить, внутри лампочки воздух выкачан, заменен небольшим количеством (разреженного) газа – неона или аргона, т. е. недеятельных химических (не то, что кислород воздуха); и вот через эту газовую среду несутся потоки электронов от светочувствительного слоя (катода) к кольцу (к аноду), тогда, когда падает свет через окошечко в светочувствительном слое и вызывая излучение электронов, то есть возникает ток во всей цепи… Даже такой слабый свет, как идущий от звезды, может вызвать ток, правда слабый же. Но его можно усилить, введя в цепь другие, иначе устроенные, элементы, можно ввести в цепь измерительные приборы – гальванометры... Значит, этот «электрический глаз», т. е. фотоэлемент, дает возможность не только «увидеть», но и измерить свет, такой слабый, как свет от звезд; включая те звезды, которые мы совсем не видим своим человеческим

220

глазом, а мы им видим звезды только не менее 6-ой величины и не видим 7-ой, 8-ой… …19-ой и т. д.

Что дает этот прибор? Этот фотоэлемент дает многое астрономам. Не буду описывать ничего, кроме внешнего вида их работы. Работают двое: один – наверху, в обсерватории, другой под ним, под его полом. Верхний астроном наводит телескоп на звезду, заводит часовой механизм, чтобы труба двигалась и не упускала звезду из поля зрения; открывает предварительно купол астрономической башни… К телескопу прилажен фотоэлемент, от него вниз идут провода к другому наблюдателю. И он внизу управляет другой фотографической частью приборов для наблюдения и снизу командует; из под пола слышится: «Открыть затвор», «Закрыть», «Синий фильтр», «Желтый фильтр»… Из башни, сверху, как на военном корабле, отвечают: «Есть, открыть затвор»… «Есть закрыть»…

Фотоэлемент был использован на Чикагской выставке 1933 года: он «зажигал» – включал электроосвещение всей выставки, от звезды «Арктура»… Публика ожидала около закрытых дверей, неосвещенной, как бы вымершей, выставки… Но вот всходил Арктур, его свет падал через трубы четырех обсерваторий на их фотоэлементы и возникший ток, усиленный в миллионы раз, бежал от обсерваторий к г.Чикаго, к выставке; включал освещение ее, и вспыхивала иллюминация… Публика входила…

Достаточно было бы тока от одной обсерватории, но «страховались» от дурной, пасмурной погоды, четырьмя…

Поручено было именно «Арктуру» «зажигать», неспроста: свет от него идет ровно сорок лет. Ровно 40 лет назад (в 1892 г.) была Колумбийская выставка. И на выставке в Чикаго включали освещение те же лучи Арктура, которые понеслись с него во времена выставки в Колумбии…

Лозунг выставки в Чикаго был показать «Век прогресса»… а нынешней Нью-Йорской – кажется – показать «Технику будущего»… И ты, вероятно, читал в своей газете и журналах, что там зарыли «капсулу времени», чтобы на 5000 лет сохранить (для 6939 года) документы – вещи и описания, кинопленки и т[ому] под[обное] для того, чтобы дать «людям будущего» представление о состоянии техники и культуры наших дней. Об этом тоже есть статья в этом же номере читаемого мной журнала.

Читаю и думаю – невольно вспоминаю о тебе… мой милый мальчик!

221

Я знаю, что ты всем этим интересуешься… Мне кажется, – тебе пора изучать физику не по-школьному только, а и больше. Затем, чтобы читать больше; понимать больше в технике, физика – такая прекрасная наука, такая – основа техники, так много чудес в них; так велик коллективный ум человечества и изобретательность отдельных ученых, инженеров, даже «любителей»…

Твой труд над кипятильником, ремонт плиток – другие возможные изделия – все это должно быть осознано, освещено теорией, научным толкованием…

Я думал, кто бы мог помочь тебе, поруководить тобой в самообразовательном изучении физики? Мне кажется – дядя Веня; он мог бы выбрать и достать книжки по физике, по электротехнике, в нужной последовательности, последовательности от более легкого, до более трудного, с необходимой посильностью для чтения, для изучения; но и с должной серьезностью и полнотой его. Поговорить с тобой…

Если верно то, что я высказываю здесь, то ты пошли, но непременно сам, прилагаемое письмецо к дяде Вене… Если не верно, если рано, то не посылай… Прочитай его сперва.

Как в этом году, занимаешься ли ты в техническом кружке? Что нового в твоей жизни с началом учебного года? Как бы и я хотел «увидеться» с тобой! Как об этом написал ты мне, мой милый. Извини меня, что я делаю ту же ошибку, что и ты: пишу торопливо и неразборчиво; причины у нас с тобой одинаковые и уважительные – недостаток времени; и неуважительная – небрежная торопливость, недостаток воли – внимания к тому, что делаем… Давай, исправляться, только сначала ты, а я в ответ…

Вчера раздавали письма – мне не было; это, видимо «возмездие» за то, что я стал реже писать в период приезда мамы…

Погода у нас хорошая, тепло и ласково; но 10-го VIII – ударил второй утренник, сильный – (-6°), все побелело: доски, трава. погибла ботва картошки на нашем огороде; так жалко – хорошо росла картошка, несмотря на позднюю посадку на вновь выкорчеванной площади; клубеньки еще только с орех. Капуста конечно уцелела, помидоры и огурцы «сожгло». Хотя сейчас купил я пять огурцов и !.. – посолил, посолил и грибов «подгруздя» – вообще занялся «кулинарией»; хотел написать тебе гастрономическое письмо; про то как съел шоколад с надписью «от тети Лены и дяди Коли», как и когда пользуюсь

222

«пектусом» – от четверых лиц и т. д., но письмо вышло другого направления…

Сегодня тепло, я отдыхаю… 10.VIII – после утренника; утром сперва было холодно, но с полдня, как ни в чем ни бывало, настал жаркий день….Таковы у нас погода и климат…

До свидания, милый! Твой, Юрин, папа Евгений Яблоков.

Передай мой поклон лицам, по твоему выбору; но Ирусе – обязательно. Признайся, ты мне завидуешь… моему образу жизни, как я описал его в письме к Ирусе?..

№ П-146

Жене

20.VIII. 1939 г.( 33-з)

Моя милая Нина, жена моя родная!

Сегодня день шел у меня удачно, как это нередко теперь бывает…

Я предвкушал удовольствие написать вечером письма детям, но кто-то из них причинил мне огорчение: вечером я получил два письма от детей: одно от 27-31.VII – штемпель – 3.VIII!; они: «ждут» твоего возвращения… другое – от 8-9.VIII – адрес мой написан рукой Ируси, а письмо – !? ( от Юры к Юре П[ахомову]… и я никак не могу удержать горьких догадок о том, как получилось, что я лишился писем ко мне; предполагаю, в том числе – от тебя; во всяком случае, о тебе, о твоем возвращении…

Мне не хочется писать. Ты не давай это письмо читать детям. Но тебе я выскажу, что думаю: Я думаю, что кто-то из них был так небрежен, что направил мои письма Ю. П[ахомов]у…Что лишило меня и детских писем и твоего, тем более, первого письма по возвращении и о твоей поездке в целом: Я думал они понимают, что письма дороже денег, что с ними нужно быть вполне аккуратным; и возникает вопрос, можно ли будет положиться в будущем на человека, который обнаруживает такие задатки небрежности?

Может быть я неправ, делая эти догадки? Но вот прошло два часа с получения и прочтения писем, а я не могу наладиться. Не смогу и написать детям о сегодняшнем дне и вообще обо всем удачном и интересном, что я мог бы и хотел выбрать для них из своей жизни… Поэтому отложу до другого дня… Поблагодари их за письма от 27-31.VII и за фотокарточку с детьми … (неразборчиво).

223

Прилагаю «футбольное» письмо Юры, попавшее ко мне по ошибке…

И тебе напишу коротенько: я здоров. Занимаюсь тем же. Хожу по 20 километров в день, в среднем. Когда устаю, но чувствую себя не плохо, Погода хорошая. Я хорошо снабжен едой, одеждой, всем необходимым и не необходимым. С радостью вспоминаю тебя. С умилением вспоминал детей, с сочувствием – маму П.П. День назад послал тебе открыточку. Очень жду писем. Получил от тебя (как писал в открытке) – известие из Москвы – две открытки твои.

У нас ходят слухи, разные, может быть, им не следует верить, Но поддаешься невольно… Слухи о том, что наш участок (Липовский) закрывается… возможно, к худшему это будет, или к лучшему – кто знает?.. И о том , что дела наши будут пересматриваться – что следует ждать осени, в частности, лицам, осужденным ОСО… Из газет ясно, что ускорение есть, неясно только, что это дает в количественном отношении, сколько освобождаемых?.. Пока их единицы…

Не беспокойся за меня, как видишь по тому, что написал буду терпелив и не буду терять надежды. Буду вспоминать тебя, твой приезд, буду ждать, когда вновь обниму тебя… когда увижу детей, маму, родных, всех моих милых…

Твой муж и друг, Евгений.

Извини за такое письмо.

22.VIII/ 1939 г (утро)

Родная моя Ниночка, милая,

все еще не отправил письмо, хотел даже перередактировать его, но все еще некогда – ночь всю проспал – 6 часов… Сейчас уйду на работу – по шоссе…

Я успокоился от того письма; но от тебя ведь не имею ничего, после твоего возвращения в Рязань и не знаю, что думать. Я писал, что письма стали учитывать; запретили выходить за зону в своей одежде, выдали казенные фуражки и прочее. Так что едва ли стоит посылать свою одежду, в частности, брезентовую, о которой я опять упомянул было… Постараюсь завтра или послезавтра написать детям длинное письмо…

Как ты живешь? Как съездила, как теперь управляешься с большим количеством дел и забот своих? Как я сочувствую тебе и хотел бы помогать тебе!.. Но когда же это будет?.. Напиши мне правду про детей, про Юру и Ирусю; напиши и про

224

затруднения с ними, когда они есть. Напиши, и мне стоит знать, и тебе будет легче м. б. поделиться… Хочется знать про вас про вашу жизнь и участвовать в ней… Обо мне пока не беспокойся, не хочется только переселяться…

Целую вас всех милых моих. Ваш всегда и теперь, и тем более потом, Евгений.

№ П-147

Юре, Ирине

23.VIII. 1939 г. ( 34-з)

Мои милые Ирина и Юрий,

пишу, так и чувствую, что вы – «милые» и, «милые» мне чрезвычайно…

Недавно вы доставили мне неприятность; подобно тому, как в кинофильме «Девушка спешит на свидание»… Смотреть смешно, а переживать неприятно… Жду разъяснения: как случилось, что я получил не свое письмо, а куда делись мои? Кто больше виноват? и т.д.

Письма от мамы Н[ины] все нет… (приписка сбоку: Сейчас узнал, что мне пришла посылка, выдадут завтра). Все ли у вас благополучно после ее возвращения?..

Теперь мама Нина рассказала вам, что я живу хорошо… Не хватает… человеку всегда, не хватает многого, поэтому лучше об этом не говорить; а говорить о том, что есть хорошего, а когда оно у меня бывает, мне всегда хочется писать вам; много раз хотелось писать после маминого приезда – накопилось много, и теперь, пожалуй, всего «не упишешь», гораздо легче «рассказывать вам», когда идешь тропинкой по лесу или по болоту…

Во первых, представьте себе меня, наглядно: на голове черная, легкая, казенная фуражка и сверх нее чаще всего «накомарник» красный, с черной тюлевой вставкой; но налицевая, черная часть обыкновенно поднята, как «забрало», кверху на козырек… – в черной, с короткими рукавами, рубашке (гимнастерке), с сумкой через плечо (сделанной из старого, износившегося до «пшика», брезентового моего пальто), чаще еще и с корзинкой через другое; иногда с топориком за поясом или в корзинке; с белой палочкой; в старых своих брюках черных, с серыми заплатками; в лаптях – шагаю, бреду я по дороге или тропинкам… Вот, в это время, по привычке опустив голову ниже, чем принято, я думаю и о вас, и о том, что напишу вам… иду и иду, успеваю сделать в день, обыкновенно километров

225

двадцать и больше. Раньше, пожалуй, после такой прогулки, я на другой день никуда бы не пошел; но теперь научился, и думаю, когда-нибудь это умение использовать вместе с вами…

Вот «два хорошо» я уже описал: первое – есть когда думать, другое – научился больше ходить…

Всего, что у меня в карманах, не перечислить… отмечу: две спичечные коробки – одна с вашим «пектусом», белый шарик которого положишь в рот и – вспомнишь вас; кроме того, в жару он приятно холодит рот; другая – с коричневыми шариками витаминных конфет, которых горсть оставил мне В[асилий] И[ванович]… где то он теперь?

На веревочке – то же, что я подарил вам… Это уже четвертый, т. к третьего я лишился в тот же вечер, как уехала мама Нина… В сумке: хлеб, сало, иод, марлев[ый] бинт, пачка ваших писем и бумага, карандаш, запас табаку, кружечка для ягод, сделанная мной из консервной банки; понятно, это не все, но стоит ли перечислять такие вещи, как чистый носовой платок?.. (ваши платочки служат для протирания стекол пенсне).

Все-таки главное то, что несешь в голове и на душе… Что же?.. Так как ответ очень длинный, то я не вполне осуществимый. Может быть постепенно, когда нибудь он и получится… Может быть, – и никогда…

Так как во время моих ежедневных шаганий ничего особенного не случается, то я напишу вам «странички» из трех «дневников» «Ж…»

Из дневника «Жучки»

20.VIII.1939

Сегодня я ходил на болото, с бригадой… Я люблю увязаться с ними; нехорошо только, что много «хозяев», не разберешь к кому идти; особенно, когда зовут сразу несколько человек: один кричит: «Жучка», другой – «Мишенька»… Третий – «Бобка». Я знаю, что все это – меня; не важно, как называют, важно, каким тоном… Я по нему узнаю.

Я им показывал дорогу, потому что они теряют тропу, чуть зайдут в бурелом или сильно травянистую заросль, у них совсем нет «чуха»…

Сперва прошли дорогой за инвалидную зону; потом – лесом, потом – по болоту; пришли в голубичник, они стали есть ягоды, что им они нравятся, не понимаю… Я нюхал, брал в рот, выплюнул; ничего хорошего. Мне же тот дал закусить хлебца, да еще потер его салом, тот что шел впереди; я его знаю,

226

я с ним уже один раз ходил… Яблоков. Поэтому, когда он пошел один от бригады дальше, я пошел за ним… идем… жара… идти по болоту надоело, хоть и мягко лапам, но трудно. Шли, шли… шли... шли… вдруг вижу: серые длинноногие, длинношеие носатые птицы… Я на них… Одна взлетела… Я на другую, она бежать; я за ней; она как обернется, да как зашипит, да как носищем своим меня ткнет, я едва увернулся… Началось состязание: я на него, он на меня… Хочу укусить, не удается, он шипит, клюется, крылья растопырил… вдруг «хозяин» как его схватит, тут и я его за ногу – тяп; «хозяин» на меня замахнулся… Я отскочил… Долговязая птица как клюнет «хозяина» раз, два; но он ничего, не выпустил ее, сложил ей крылья, взял под руку и понес… Я несколько раз хотел куснуть ее за длинные, торчащие сзади ноги, но «хозяин» не дает и грозится на меня; я отступился… пошли дальше; дело было совсем близко от большущего озера; скоро пришли к избушке; всю дорогу «хозяин» придирался ко мне; все командовал: «вперед»; так и заставил меня идти впереди; пришли к избушке, против нее, на озере в лодке сидит другой «хозяин» и взмахивает хворостиной; а на кого – не видать – мой кричит ему: «подъезжайте, я к вам»; сам – третий с Жучкой и с Джуркой; по его я отличаюсь от этой птицы на одну букву, ну, нет.

Журку отправили в избушку и дверь закрыли; я лег отдохнуть около двери; только лег я, слышу идут! Шерсть у меня на спине поднялась: идут два человека и двое наших – две собаки!.. Ну, думаю, придется драться! Иду навстречу, по спине мороз продирает, волосы один за другим поднимаются, но, иду вперед, нюхаю… Драться не пришлось; будь самец – другое дело, а то пришли самки – черненькая «Немочка» и другая желтенькая, без имени; познакомились… потом позавтракали вместе с хозяевами; дали нам рыбки, хлебца… Ничего… потом мы втроем побежали по берегу… С «хозяином» я дальше не пошел, со своими собаками интересней.

Из дневника Журки

21 VIII 1939 г.

Сутки я простоял на одной ноге в этом полутемном большом ящике… Стоял, дремал и обрывками вспоминал, что со мной случилось вчера… Мы с мамой собирали ягоды, вдруг налетел этот черный, на четырех ногах, с хвостом закорючкой. Мама взлетела, а я… не умею. Черный на меня, рот у него без клюва, но с белыми когтями внутри; что лучше? клюв или эти когти во рту? Он меня царапнул-таки по ноге; но тогда уже,

227

когда меня схватил двуногий, без крыльев, а то бы ему меня не достать; как он едва увертывался от моего клюва! Двуногому я влепил много раз: в лицо, в руку, в живот, раз пятнадцать… удивительно, что он даже не сердится на это; наоборот, защищал меня от четырехногого Черного; у двуногого вместо крыльев какие-то складные палки с палочками на конце, и он ловко ими действует; меня схватил; крылья сложил, забрал и понес… Что лучше: крылья или эти складные палки?.. Крылья лучше – вот мама улетела; а палки эти – все-таки ловкая штука…

Вечером пришел другой двуногий, от которого пахнет рыбой и лег спать, должно быть, он не умеет спать стоя не только на одной ноге, но и на двух…

Сегодня рано утром он ушел, в окошко было видно, как он поехал с хворостинами на лодке. Стою один, дремлю; чаще всего вспоминается: мама, ягоды и вчерашние враги, как меня схватили… вдруг дверь отворилась и вошли двуногие: «вчерашний» и тот от которого пахнет рыбой, «вчерашний» приехал с ним на лодке с той стороны озера, подсел ко мне, протянул ко мне свою складную палку – я схватил ее клювом раз, два… вдруг – у меня в клюве оказалось что-то знакомое – рыба!.. Я изловчился и поставив ее вдоль клюва, проглотил. О, это кстати, а то есть давно хочется; двуногий опять протянул ко мне свою палку; я опять долбанул раз, другой – вдруг во рту у меня осталось что-то мягкое; попробовал – съедобное, чего раньше не ел, но есть можно. Он говорит: «Смотрите, Журка съел у меня рыбку и хлеб»… пахнущий рыбой засмеялся и говорит: «Ну теперь мы с Журкой не пропадем, на него-то я рыбы наловлю! Посмотрите, каких двух щук я вчера поймал на дорожку! На дорожку посадил, зацепил за корень на дне, нырял, нырял, весь посинел, но так и не достал, поэтому и рыбу не отнес на Перевалку. Сейчас я схожу туда; может быть успею до грозы; а вы оставайтесь тут и готовьте завтрак»… – «Не успеете до грозы, – возразил «вчерашний», – лучше разложим костер, приготовим завтрак, а рыбу я отнесу и сдам за вас». И они устроили что-то страшное; у них появилось красное пламя, такое, какое я видел на небе; как они его достали, хотя летать не могут! Они бросали в него сучья, куски дерева и от них ничего не оставалось; дул ветер – пламя металось; огромная туча надвигалась забирая все небо, затягивая его черным… Я всего второй раз за свою жизнь видел и слышал грозу и страшный грохот и огонь из тучи! Когда полил дождь «Вчерашний» забрался ко мне в избушку; протягивал ко мне свою складную палку; я хватал ее, но часто во рту оставалось то, что он называл хлебом – проглатываю; когда уроню кусочек, ищу его между ветками; поискать стоит, хотя приходится перекладывать много сосновых веток,

228

что положены на нарах. А «Другой» остался под дождем у костра; пришел весь мокрый; принес ведерко – и они стали есть; мне принес рыбок, я тоже ел… Ничего… с ними, кажется, жить можно. Что они повторяют все одно слово: «Журка, Журка» когда дают мне есть… Пока мы ели, гроза прошла. «Вчерашний» надел сумку, корзинку, взял белую палку и ушел. Обещал завтра опять прийти…

Из дневника «Папы – Жени»

22.VIII. 1939 г.

Сегодня опять, как и вчера, нужно быть на «Тридцать четвертом» километре…

Но сегодня поеду на автомашине с хлебом. Машина приедет за ним с 41-го километра, где находится автобаза… Вчера на 34-м километре поместилась бесконвойная бригада сборщиц ягод; я водил их на Шуйское озеро; заходил к нашему рыбаку – Бобровскому; видел пойманного мной Журку. Грозу переждал у Бобровского; сварили с ним треску из его пайка; вскипятили чай; я приносил свою чайную ложечку, сахар, хлеб. К вечеру отнес и сдал рыбу, пойманную Бобровским: 2 [с половиной] кг и штук 70–80 окуньков – тоже на 2 [с половиной] кг;окуньки клюют все время, но мелки – см 10–15 длиной; как-то и я часок половил – и поймал одиннадцать штук; ловил с лодки; отъедешь метров на 15 от берега, привяжешь лодку к колу и лови; одному на две удочки ловить почти не возможно, слишком часто клюет, иногда…

Съездил сегодня. Сидел на машине высоко на хлебном ящике один; шофер и кладовщик в кабинке. До перевалки ехали медленно, грязно после вчерашней грозы; иногда колеса буксовали, зато по шоссе неслись – в ушах свистело; поворотов много; (вспомнилась поездка на машинах из Мацесты). Слез на 34-м километре (т.е. за пять километров до Перевалки, по направлению к Каргополю). Там стоит одна большая изба; это питательный пункт для этапов: живет на ней один из наших З/К, с которым я впервые познакомился вчера; живет один, как на даче; в полутора минутах ходьбы от избы за шоссе маленькое круглое озеро, в лесу; но, свыше 15 метров глубины – кругом сосны; по краям белая кувшинка – приехав, я застал бригаду инвалидов (всего 6 человек), сидящими на крылечке на солнышке – ждали, когда просохнет роса, чтобы идти за ягодами. Я исполнил их вчерашнюю просьбу – привез им мыло – их пай и чай морковный. Они за это вскипятили для меня чай… у них хорошо: шоссе; часто идут автомашины; в небе гудит аэроплан,

229

кругом зеленый лес; солнышко, тишина, все напоминает начало осени и нет ничего лагерного; ни гудков, ни конвоя, ни изгороди… Сперва пошли все в лес, за шоссе, за черникой; потом мы вдвоем с Солодовым вернулись; а инвалидки продолжали собирать чернику на целый день; он решил готовить обед и угощать меня; я разжег таган около дома; он готовил суп из макарон, рыбы, картофеля с палочками лаврового дерева; я читал его журнал: про выставку в Н[ью]-Йорке… После обеда я один уже направился через Шуйское озера – назад; не по шоссе, а лесом, болотами, опять лесом, до Перевалки и, наконец, по гати до зоны. По пути к озеру оказалось, что брусники в лесу порядочно и ее можно уже собирать; перед озером свернул в сторону по болоту – разведал, что есть еще голубичник; правда, голубика уже осыпается; на озере видел Бобровского – сидит в лодке, ловит; клюет хорошо – но мелочь; перекликнулись с ним… Назавтра я не обещал приходить, думаю отдохнуть…

Вернулся в зону с опозданием – вместо пяти–шести часов в семь с половиной – но без замечания… Устал от ходьбы; на судьбу не пенял. – Вот третьего дня (20.VIII) мне везло: отвел бригады на прекрасное, богатое голубикой место; удачно нашел его, хотя знал об нем только по рассказам; оттуда пошел на Шуйское озеро – верно взял направление и дошел удачно; тем более со мной шел «Жучка». Поймали с ним журавля молодого, которого я отдал на воспитание и в распоряжение Бобровского; Бобровскому тоже повезло – поймал больших щук; придя в зону, узнал, что мне есть два письма, долгожданных – но тут «везение» кончилось, нельзя же чтобы бесконца везло; не оказалось во втором письме ничего интересного; ничего не было о Нине, милой… Должно быть я сам себя «сглазил»…

Извините за неудачно выбранную искусственную форму изложения. Поправлять поздно, вижу, что неудачно; но все равно, зато подробно… Обнимаю вас моих милых детей, обоих милых. И маму. Ваш папа Евгений.

№ П-148

Жене, Юре, Ирине

24.VIII. 1939 г.- в 34-з

Мои хорошие, мои милые, Нинуша, Юрик и Ируся,

Пишу эту добавку к письму, т. к. получил сегодня посылку от вас (от 16.VIII). Сколько в ней всего! всякого добра! – Замечательные булочки, пирог с яблоками! Свежие яблоки и груши! Вы знаете, какая это здесь редкость? Когда мы здесь сегодня первый раз ели щи из своей капусты, весьма зеленоватые, а

230

картошка у нас замерзла 10.VIII! – Курю замечательный табачок – подарок Верочки; как он попал от нее ко мне? Недавно я достал, похоже привезенный мамой Ниной с надписью: «от Верочки и Ниночки-маленькой» – обе маленькие… Вы должны передать от меня им мое спасибо, да с чувством… Сколько и каких вкусных конфет прислали вы мне в этот раз! И шоколадных и в бумажках; мне эти «фруктовые» бумажки больше всех нравятся, и еще «долек» лимонных и апельсиновых! Благодарю за сардинки; но зачем такие дорогие вещи посылать?! Спасибо за сухарики, за носки и чулки; ботинки «самый раз»! с галошами, – боюсь только они мало нужны мне будут, а имущество мое становится «огромным» по условиям нашей непоседливой жизни – а, что если ехать куда нибудь? а это возможно м[ожет] б[ыть] около 1-го сентября; только вы не переставайте писать мне. Получил кальсоны; получил протез (увы, он совсем не годится; так изменился мой рот – уменьшился на два зуба, да и челюсть с деснами стала другая…). Книги получу, д[олжно] б[ыть], завтра… Спасибо мамочка Н. за папиросную бумагу; спасибо, что не забыла. И за писчую бумагу, конверты и открытки. Теперь у меня все есть. Можно долго не присылать. А когда настанет черед посылки, то, если не будет изменений в характеристике неустойчивости нашего положения в этом лаг-пункте, то нужно послать только такое, что может не портясь, ездить месяца три…

В журнале «Наука и жизнь» №3 рекомендуется книга: Акад. Миткович В.Ф. Электрическая энергия, как она добывается, как передается, как потребляется, стр. 294, ц[ена] в пер[еплете] 6 р.

Я хотел было просить Юру прислать мне в посылке крючков рыболовных разных: а) штук 20 – якорьков (тройники); б) штук 10 – мелких разного размера; в) бичевы для них рыболовной. Да раздумал; теперь уже поздно… пожалуй? попробую ставить силки на рябчиков…

Сегодня получил извещение, что моя жалоба (Я-536) отправлена Верх[овной] прокуратурой Рязанскому обл[астному] прокурору… 29. VII. У нас изменилось написание нашего адреса, а именно надо писать так: Архангельская обл. Няндомский район, д.Липово, почтовый ящик 233/10.

№ О-149

Жене

24.VIII. 1939 г.

Моя милая, моя родная Нина.

231

Сегодня получил прибывшую вчера посылку от тебя (от 16.VIII), получил и талончик к ней. Это первое сообщение от тебя по возвращении твоем домой. Как я тебя благодарю (и благодарил бы) за твою помощь мне посылкой, ее содержанием; сколько чувства кроме благодарности вызывает она, ее отдельные вещи; прислала опять много, все что нужно, книги на просмотре; – благодарю, благодарю…

Обрати внимание на изменение в написании моего адреса; конечно пункт тот же, изменилась форма почему-то…

Сегодня я получил извещение из Каргополя от Верх[овной] Прокуратуры о том, что жалоба моя отправлена 29.VII(!) в Рязанск[ую] Обл[астную] прокуратуру; номер тот же : «Я-536»; видимо она отправлена в тот же день, как ты побывала в прокуратуре…

Живу по-прежнему, хожу на разведку ягодников, грибов нет, погода хорошая для этого сбора ягод – сухая; была одна гроза с дождем хорошим. Погода напоминает тихое начало осени…

Сегодня ели щи из своей капусты, немного зеленоватые. Я перешел в другой, лучший барак. Вспоминаю тебя – какой видел тебя в приезд твой ко мне. Рассматриваю карточки детей. Хочу к вам… Ваш Евгений

№ П-150

Жене

24-25.VIII. 1939 г.-35-з

Нина, милая моя,

не буду повторять того, что написал в письме к детям и в посланном недавно письме к тебе; только разъясню и пополню кое-что.

О том что я живу благополучно, ты знаешь. Весь вопрос в том, предстоит ли нам выселение из этого Лаг-пункта?

Я не буду писать, какие у нас основания к такой догадке, но ряд признаков говорит за то, что пункт должен быть освобожден и занят чем-то другим. Может быть все уже изменилось или изменится.

Сегодня прочел газету за 20-е и узнал из нее о больших переменах в международной политике нашего Союза, а, именно, о торг[ово] эк[ономическом] соглашении с Германией и вероятности пакта с ней. Это обеспечит покой нашей стране на западной границе, по крайней мере.

Я получил извещение через Каргополь от Верх[овного]

232

прок[уро]ра о том, что моя жалоба направлена оттуда в Рязанскую Обл[астную] прокуратуру – 29.VII за тем же номером – «536-Я». Видимо твои справки там ускорили эту отправку; по моему расчету ты и была там около 29.VII... Не знаю, поздно ли будет, когда получишь это письмо, справляться и предпринимать что-либо в Ряз[анской] Обл[астной] Прокуратуре; но, конечно, хорошо бы дать им какие-либо дополнительные материалы обо мне, если таковые им нужны; узнать это, вероятно, мог бы защитник. Именно – узнать; т. к. защищать никто не возьмется, пот[ому] что дело решало ОСО и «сдано в архив». Ну, может быть, ты там больше моего узнаешь, и кто-нибудь тебе посоветует, что нужно подать. Я думаю, конечно ответ зависит от состояния институтского дела, хотя я с ним и не связан непосредственно, а все же его состояние будет влиять и на ответ обо мне…

Спасибо тебе за полученную мной сегодня посылку от 16. VIII. Прислала всего много; и тем, что у меня остается от прежней и от твоего приезда, кажется, мне ничего не нужно.

Жиров хватит еще на полмесяца; сахару, чаю – на месяц, а м. б. и более. А мучного у нас здесь вполне достаточно. Бумагой, конвертами, открытками я тоже обеспечен надолго, месяца на два. Ничего больше не нужно. Денег с лицевого счета никак не могу получить, хотя есть резолюция о выдаче мне их (начальника), но нет в кассе… Так что, тоже не посылай пока – с месяц.

Благодарю тебя за все присланное, за привезенное; все это не только нужно для потребления, но и создает воспоминания, пробуждает чувства к тебе, детям, маме и всем так много мне даривших. Сумей передать им мою благодарность и прежде всего за разбуженные воспоминания и за их дружбу ко мне и тебе…

Строгости в одежде, для выходящих за зону, кажется, ослабляются. Я имею отдельный пропуск; хотя фактически он ничего не изменил, но все же с ним ходить приятней, да и удобней.

Я не хотел бы никаких перемен в своем положении в данном Лаг-пункте, по кр[айней] мере, пока стоит такая погода…

[В] эти дни не хватает только твоего подробного письма о твоем возвращении домой.

Сегодня я прочел в талоне от тебя, что 16-го VIII было 40 дней бабушке Саше… Я вспомнил ее добром; мне было кому рассказать о ней и о вас сегодня...

233

Здесь много разговоров и надежд на грядущее будто бы вскоре массовое освобождение. Здесь такие разговоры и настроения как-то приходят «волнами» и захватывают почти всех… Но потом волна спадает и сменяется замалчиванием этого вопроса.

Я лично готов к худшему – к долгому сидению, с неминуемыми тогда переездами – этапами, но зачем это? Каким это будет бессмысленным в моей судьбе! и за что?.. Чем позже я приеду к вам, тем менее буду нужен, тем более будет «поздно»…

Я буду и тогда искать смысл своей жизни; но это будет смысл для жизни одинокой и довольно пустой и бедной…

Спасибо тебе родная за тебя, за детей за совместную когда-то жизнь и за новую надежду на нее.

Твой муж Евгений

Новый, видимо, засекреченный адрес наш таков: Арх.о.,Нянд. р-н; д.Липово, п/ящ. 233/10.

№ П-151

Ирине

29.VIII. 1939 г.

Ириночка, милая моя, моя доча.

Я – в лесу, на берегу реки Нименга… Хорошо то место, где я сижу и пишу тебе… С удобствами, за столом, у окна без стекол… В маленьком бараке, на реке, не 10-ом километре… В окно виден лес; на той стороне – стожок сена…

И я ясно слышу ту птичку, которая спрашивает: «чавычу видел?» Я много раз подозревал, что слышу ее, а сейчас так ясно она произносит: «чавычу видел»?..

Утро сегодня было туманное, осеннее, но:

Туман, свернувшись, улетел;

Небесный свод поголубел

И вновь подернулся сияньем.

(Тютчев Ф. И.)

Иду на разведку за ягодами… Сказали, что по пути к 10-му километру есть голубичник. Но, вот, дошел до 10-го, а там и не оказалось… Присел отдохнуть. Вернусь обратно и в одном месте сверну в сторону… нет, так в другом…

По дороге иду, думаю и, по обыкнованию, мысли часто обращаются к тебе, к вам… Так: туман, стихи, ты…

Это письмо-записочку продолжу Юре, потом тебе… здесь,

234

все равно, ничего не упишешь… Обнимаю твою головку, моя милая девочка…

№ П-152

Юре

29.VIII. 1939 г. (около 10 час. утра)

Мой милый Юрочка, мой сын.

История с Журавлем кончилась так: пять дней он прожил в избушке на озере Шуйском… Я пришел туда и узнал у Бобровского, что нач[альник] Лагпункта хочет, чтобы «Журку» принесли к нему… Мы выпустили Журку в воду озера, он напился… Привязали его за ногу на бичеву дорожки, пустили гулять по болоту; он немедленно принялся клевать прошлогоднюю клюкву (вот, ягода то! лежит свежая с прошлого года!..) Через полчаса оказалось, что Журка отвязался и удрал… погоня; взяли собаку, «Серого», который в этот день сопровождал меня; обнаружили с его помощью Журку за [пол]км и вернули обратно… Я взял его под свою руку и доставил за 6 [с половиной] км к нач[альни]ку…Народу собралось смотреть! Затем, по распоряжению нач[альни]ка отнес его на сельхоз. участок, т. е. к парникам, которые обнесены изгородью и около которых устроен в лощинке пруд; Журка побыл там два дня и исчез, неизвестно куда… Ушел; летать он не умеет; что то с ним будет дальше?..

Сейчас я позавтракал… да как! Открыл топором своим коробочку сардинок, что прислала мама-Нина… Собственно я и взял их потому, что сегодня со мной топор… Теперь – курю, на столе даже стоит пепельница, т. е. оставленная кем-то здесь в бараке консервная баночка; а моя из под сардинок будет мыльницей; эти бараки легкие, вернее остовы от них, сохранились здесь, на реке, от весеннего лесосплава – в них жили рабочие – з/к, на Робинзона не похоже?..

Не хватает мне только хорошей компании… ну, тебя, например…

Обнимаю тебя, мой милый.

№ П-153

«Всем»

31.VIII. 1939 г.-39-з

Пишу «всем», как Верочка,

от радости, что получил, наконец, вчера письмо от вас: от Нины-мамы и Ируси…

235

И должен, прежде всего, повиниться в том, что сделал вероятные, но неверные предположения; видимо в нетерпеньи, ожидал писем, пока еще не получил объяснений, как получилось, что ко мне попало письмо к Юре «большому», но вижу уже, что пересолил: что до меня не дошло письмо одного Юры «маленького»; что он был добр, первый написал мне (8-го VIII), и он один, Ируся, оказывается, 8.VIII, «не дописала»; Нина-мама собралась только 10.VIII (№ 1); штемпель почты – только 12. VIII, почему то?.. (это уже второй раз). Видимо, Юрик первый извещал меня о приезде мамы-Нины… Он был ко мне «на деле» самый добрый… Чья-то (вероятно его же) рассеянность уничтожила это «доброе»… Ну, так сказать: «баш на баш» вышло…

Я бы не хотел ни его, ни кого другого обидеть своим расстройством… а, вероятно, обидел?..

Как приятно мне было, зато, вчера читать ваши письма… В них все спокойно, благополучно… И дядя Коля еще в палисаднике; и дядя Леня приехал с Раей; и палисадник сам хорош, как пишет Ируся… И Бэни (собака) – на месте, под Ирушкиным стулом… и Мышка (кошка) – на кровати…

И цветы… И я знаю, какая прелесть – стол в палисаднике… Цените это все, как умеете, больше… Цените вашу совместную жизнь – любите друг друга… Может быть и я когда-нибудь приеду… Правда, все это было пол-месяца назад; а когда будете читать мое письмо, будет уже месяц спустя…

Так и о моей жизни вы составляете представление по моим письмам, когда описанное и ожидаемое уже в прошлом… Завтра – 1-е сентября; у нас выходной (1, 8, 16, 24); но у меня и сегодня случился свободный день – дождь!.. и бригады, которые я должен был бы вести на новые места собирать ягоды, освобождены; поэтому остался и я; тем более, что вчера удачно «открыл» целых два места с ягодами: одно – с голубикой, другое – с брусникой… А третьего дня, когда писал прилагаемую записочку от 29.VIII, проходив без результата, устал, приуныл; но вчера повеселел; а вечером, еще получил письмо от Вас! Так что, когда пил чай и положил в рот «лимонную дольку», то считал, что праздную получение письма…

(продолжаю всем по отдельности:)

№ О-154

Жене

5.VIII. 1939 г.

Милая, родная жена Нина.

236

Как то не хватает времени и я не умею найти его написать тебе и детям подробное закрытое письмо и видя, что времени прошло много, что вы будете беспокоиться, пишу открыточку и прошу обо мне не беспокоиться – здоровье мое в прежнем состоянии; работа – та же; условия жизни – тоже; правда стали перепадать дожди, стало сырее в лесу и в воздухе, пожелтели листья…

Йод-калий мне не посылай, т. к. я прошел курс лечения им еще летом, да и обычно, лекарство в посылках пропускают с трудом. Книг посланных тобой я еще не получил т. к. требуется разрешение. Я получил ваши (твое и Ируси) письма от 8-10. VIII – получил их 29.VIII. Очень был рад им, так как перерыв был большой, и это было твое первое письмо после твоей поездки. Я надеюсь, что еще не в одном письме ты будешь упоминать о ней и передавать мне свои впечатления. Целую тебя, целую детей, маму. Твой, любящий тебя, Евгений

№ П-155

Жене

11(12.IX.. 1939 г.-37-з, (стр.3 письма № 153)

Милая, родная и хорошая, Нина моя,

Нинуша, милая.

Вот что получилось – какой перерыв: 1-го сентября (с вечера 31-го) я был дежурным по кухне, круглые сутки, без сна; пропал выходной день и возможность написать письмо. Дежурство от рабочих бригад введено с этого дня «из лучших», а меня, как «наиболее грамотного», назначили в первый день…

Ой, как я виноват! Как ты, должно быть, беспокоилась. Правда, 5.IX я послал по открытке тебе и маме – П. П., но и то с запозданием; а тут еще, в предшествующих письмах, писал о возможных изменениях в нашем пребывании здесь; все это оказалось ложные догадки; может быть и имевшие тогда свое основание; но тогда, значит, обстоятельства изменились… Может быть и еще будут меняться; а пока, кажется, положение стабилизировалось. Бараки к зиме обмазываются глиной изнутри, по пазам… Сегодня кончили обмазывать наш. Я писал, что перебрался в другой (№ 4;); здесь лучше; народ лучше – пожилой, работящий, нет «урков», место у меня наверху, у печки; к зиме и это считается лучше, теплее…

Сейчас час ночи, а уже на улице иней на панелях… У нас полная осень, хотя, среди дня в телогрейке жарко. Газеты читаем;

237

кое-кто слушает радио; мне не приходится. Происходят мировые события… видимо, решается судьба «старого мира», в частности демократических стран Европы…

У меня выходной день сегодня; а 8-го, со всеми, не пришлось его иметь – ходил на разведку ягодников. Поэтому и еще больше задержался с письмом. Вероятно, я буду наказан вами – долго не буду получать от вас писем. Ну буду надеяться. Буду надеяться, что все у вас благополучно; буду перечитывать эти письма, полученные вчера и 30-го VIII; буду думать, что у детей – регулярная школьная жизнь; радостные для них – твои выходные дни и ежедневное общение с тобой по вечерам; что ты как-то ухитряешься поспевать всюду: и на работу, и на хозяйство домашнее, еще более осложнившееся у тебя, и к детям, и думать обо мне…

А, конечно, если бы мне приехать – помочь тебе! Да, что-то, мало верится, так смутно в мире; и твое «все здесь»… Как то вы живете? Так выразительно, бесхитростно написал Юрик: «Юра П[ахомов] привез сахару, масла…» Я живу в достатке, об нас заботятся: о столе; а с «коммерческим» можно «баловать» себя; у меня есть еще сало, сахар, чай, какао, масло… всего довольно пока… Сегодня вновь написал заявление о недоставке тюремных денег, в Ряз[анскую] тюрьму и в Карг[опольскую] прокуратуру: т. к. до сих пор не получил ни их, ни даже ответа на заявление (Усть-Печлаг); а на лицевом счету осталось 10 руб. – получил, наконец, книги из посылки (от 16. VIII); спасибо за них, хотя они не так оказались нужны. Где-то В[аси-лий] И[ванович]? Здесь многие спрашивают, не написал ли он?

№ П-156

Ирине

11.IX.. 1939 г. 36-з

Милая моя дочка, моя Ирина.

Не знаю, виноват ли я в том, что так долго не пишу начатого письма?.. Видимо, виноват и я; т[о] е[сть] помимо того, что внешние условия не давали его написать: не хватало времени, неудобно в бараке, плохо с местом и освещением, кроме всего этого, и я сам, как-то так переживал ваши письма: читаю, прочту – так хочется писать, ответить, беседовать, так много поводов к тому вижу в каждом письме вашем: твоем, Юрином, мамином – и, точно, под обилием этих впечатлений и мыслей, откладываю до более удобного по времени и месту случая, то

238

на день, то на несколько часов – а прошла неделя, и пошла другая… Получил ваши письма и 30. VIII, и 9. IX (от 8-10 и 21-22.VIII) …Как они оживляют меня!.. возвращают к жизни… «Говорить» с вами хочется всегда. Почти каждое впечатление, хорошее, вызывает обращение к одному из вас; мысленно, часто к тебе…

Вот и сейчас, способность написать письмо как-то подавлено обилием всего, о чем хочется, хотелось бы написать; тем более, что нужно выбирать; часто слишком маловажное, а все просится на бумагу. Вот сейчас мой новый сосед по нарам, старичок, посмотрел вашу последнюю карточку и дал Верочке 17 лет, а про Юрия сказал: «видать умный будет, задумчивый такой…», а мне срезу же хочется и сказать это тебе… Чаще всего хвалят Юрин взгляд; а один знакомый, издатель, – одобряет большие уши Юры, говорит, что это тоже «признак ума»?! Ты не говори ему всего этого, а то еще «воображать» о себе будет много… А нужно еще чтобы «грубость» у него исчезла; я верю, она у него пройдет, но еще не скоро должно быть…

Ну, так все о карточке: на ней у тебя левый глазок – твой, а правый – не твой… Веруша кажется не только помолодевшей, как сказал сосед, но и похорошевшей, очевидно, у нее удачная причина?.. Нинушки (маленькой) лицо становится все приятнее, как должно быть, и она сама на самом деле…

Моя Ируся, моя радость, как я благодарен тебе за твою маленькую, отдельную карточку! Я показываю ее вдобавок к последней и говорю «вот моя дочка – такая…» Когда я получил ее в письме, то, читая его, узнал, что она в конверте – бросил читать и уверился, что она здесь. Лежит она у меня в футляре для пенсне; очень удобно: по размеру; как его откроешь, так и она тут; а пенсне со мной всегда. Если что потеряю то вместе с возможностью видеть; т. к. свои старые очки я подарил В[асилию] И[ванови]чу и он их увез с собой.

Моя доча, моя хорошая, ой, как мало остается места на бумаге… Где уж тут уписать все обращения, которые просятся на язык… Перечитывая твои письма, я решил, что в следующем письме буду с тобой «разговаривать», т. е. буду писать – по твоему письму, отвечая своими мыслями на написанное тобой; а где же место для этого?..

Мне нравится, как ты описываешь свои настроения, душевное состояние; и, пожалуй, я сейчас подражая тебе; и подробно

239

описываю одно из них, по поводу писем… Итак, что если кто другой не простит этого, то ты должна извинить.

Хотел было написать и милой Верушке К[иркинской] и через тебя послать ей… и вот, во первых, пропустил ее августовский приезд к вам; во вторых, не знаю, когда это сделаю; а я так благодарен ей за письмо ее… планик расположения ваших кроваток при летнем житье во дворе-саду, который она набросала, дал мне такое наглядное представление и так подошел к твоему описанию той ночи, ночных разговоров и незаконного вашего размещения – тебя, Веры, Ниночки и потом мамы-Нины (уже законное)… И мне приятно твое заключение письма, где ты выражаешь надежду на то, что и со мной, как с Верой, когда-нибудь побеседуешь так же ночью, сидя на кроватке, летом возле кустов малины… Так и я, когда в своих путешествиях по лесам и болотам присяду отдохнуть, где-нибудь в хорошем местечке, представляю себе «подобное» же скитание по глухим ягодным местам, но вместе с вами: с тобой, Юрой, мамой-Ниной…

Оказывается, метеоры – обыкновенно, размером в песчинку, сгорающие метеориты!..

Чем кончилась твоя школа вышивания? Где Кин?

Когда я нес журавля, я надумал, что может быть стоит устроить «живой уголок» (аквариумы, террариумы, инсектариумы и клетки с птицами и животными) в детском саду нашего Лагпункта. Здесь есть десятка [полтара] детишек, б[ольшей] ч[астью] родившихся здесь «лагеричками» – возраст их 1[с половиной] – 2-2[с половиной] года. Свою мысль я довел до сведения начальства; получил ответ: «Давно бы сделали». Начну осуществлять; дело будет гл[авным] обр[азом] за устройством самодельных помещений: аквариума и т. д.

Я хотел попросить тебя и Юру обязательно начать выращивать на зиму, в трудных условиях этого сезона, по одному растению из семячка и из корневищ (из дикорастущих); п[отому] ч[то] наблюдения за жизнью и развитием растений и преодоление трудностей ухода в зимний сезон так интересны и особенно полезны. Только выращивая своими руками поймешь, что значит «живое». Бэни, щенята и котята – это один мир; а горох, будра, подсолнечник и т[ому] п[одобное] – это – другой, не менее интересный и своеобразный. Вероятно, по моей просьбе, вы пересилите нежелание и затруднения, да?..

Когда пишешь приписки на полях, кажется это неловким и неудобным… А, когда читаешь их, написанные в твоем, напри-

240

мер, письме, бывает очень приятно… Это – точно отдельные маленькие письма… Разыскиваешь их…

Ну, милая дочка моя, прощаться с тобой приходится, вернувшись к первой странице. До свидания, моя голубка…

№ П-157

Юре

11,12.IX. 1939 г. 36-з

Мой Юрий, мой сын.

Спасибо за письмо. У тебя в последнем письме, как-то вдруг улучшился почерк!..

«Тайга золотая». Эту картину я не видел; но вот как-то на концерте (самодеятельности) здесь слышал песенку: «По тайге по густой шел охотник молодой…» и т. д. Это, кажется, из этого кинофильма?

Пишешь, что ешь много яблок… а я – ягод; ем прямо с кустов: голубику, бруснику; раньше – чернику, но все это уже кончается; начинается сбор клюквы, правда еще не созревшей. Ем вдосталь, вероятно, это очень полезно… Вчера ходил за крапивой, а где она – там и смородина, съел немного черных ее ягод… вспомнил Верочкин заказ «сварить варенье» и «чистку скучную» и «интересные передышки», о которых упомянула Ирина.

Где ягодники, там и оцарапанные медведями стволы де-ревьев – сосен, но самих мишек не видать… Бобр[овский] с озера уехал; перешел на другую работу; и я давно не был ни на озере, ни на шоссе… Хочется сходить и туда и туда. Настала настоящая холодная осень; пошли дожди… Дня два, правда, дул при этом юго-западный теплый ветер, но сегодня сменился сев[еро]-зап[адны]м… Холодно… Я-то тепло одеваюсь. Обрадуй маму, скажи ей, что мне выдали вчера казенные резиновые сапоги.

У нас в клумбах только что начали распускаться цветы Гитиррипум (Львиный зев), астры, они хорошо переносят утренники; но и их повыкопали и, посадив в горшки, разместили в бараках.

Едим свою картошку, размером с орех; пришлось выкапывать и такой, т. к. ботву «сожгло» утренником еще 10.VIII; капуста растет отлично – едим и ее во щах (так называемые «коммерческие» обеды по 50 к[опеек] блюдо); огурцы в парниках здравствуют и все дают плоды; в теплице (натопленной) зеленые плоды томатов иногда начинают краснеть… А береза желтеет… Рябина, осина окрашиваются – отдельные деревца,

241

видимо заболевшие; и скоро должно быть «загорятся красками осени» полностью. Мы будем ходить за клюквой, как говорят, до снега. Правда, он пошел было и сегодня, но это не в счет; когда ляжет и, не растаивая совсем, закроет ее, тогда прекратится сбор. На мое имя выписан наряд на сентябрь: собрать (60 человек) – 4,6 тонны ягод…

Мой милый, мне все интересно, что ты пишешь: про Юру П[а-хомова], про футбол, про ваши рыбалки, сборы на них, про «замечательных» псов: Бэни, Кинга и, всегда сочувствующую тебе, Мышку… про все инциденты среди этих зверей, из-за взаимных обид… Но нужно кончать письмо. Буду ждать следующего твоего, хотя знаю, буду наказан долгим перерывом за то, что сам пишу с опозданием.

Люблю смотреть на твои портреты, понемногу привык к твоей прическе; зато я хожу стриженым, после маминого отъезда перестал избегать этой «обязательной» у нас операции и сразу же остригся… Ну, до свидания, мой милый Юрий.

№ П-158

Всем, жене

16,17-18.IX. 1939 г. 38-з

Милые вы мои.

Как приятно, как радостно мне получить ваши письма! Сегодня вечером получил их от 29-31.VIII, от Нины, Ируси, Юры и Верочки. Вы поймите: ждал их… почту привезли два дня назад… все не раздают; т. к предварительно регистрируют, кто получает; сперва (обещают) раздать сегодня в 8 утра (выходной д[ень]…) потом… «через час» (то есть в 9[с половиной]-10 ч.); наконец, часов в 5-6 вечера, раздают… (на полях: не могу сообразить «о» или «а»…); мне – нет, при раздаче в бараке; и, наконец, в 8 ч[асов] вечера, перед концертом, за сценой подают и мне! Длинное описание, а каково ожидание! Зато когда в руках у меня конверт, в нем несколько дорогих листочков, да Юрин – с рисунком, да неожиданный листочек – от Верочки; – целое богатство… Вы, вероятно, прекрасно делаете, что посылаете все вместе в одном конверте: 4 считаются за одно; за «одно» же считалась бы и маленькая открыточка! без сравнения – она дорога; но если сравнивать с четырьмя?!.. Видимо от открыточек пока придется отказаться, но имейте в виду, что и норма (3 письма) не очень строго соблюдается и больше того, говорили, что «хорошим работникам» не будут ее применять. Как

242

будто, и я могу на это надеяться; лишь бы судьба не была превратна; а то с ней бывает, что ни с того ни с сего она становится тяжелой. Вы не знаете нашей жизни… Так что пишите не три, а более конвертов в месяц: 4-5, по нескольку писем в каждом; находите время, хотя теперь у каждого из вас его будет меньше, чем летом. Мне очень жаль…

Я виноват перед всеми: 1) напутал дважды: первое – с началом учебного года; хотя не пойму, про какие из моих писем пишут ребята? видимо, про давние… Попробуйте делать пометку такую: «на №…» Я пойму, какое письмо получено последнее. Второе – с предположениями по поводу прибывшего ко мне по ошибке письма к Юре П[ахомову] и 2) Сам сделал большой перерыв в своих письмах к вам в начале сентября – стыдно очень…

Милая моя Ниночка, родная моя.

Спасибо тебе за твои ласковые слова, за память обо мне; за то, что «встаешь и ложишься с мыслями обо мне». Спасибо тебе за все труды для всех, для Юры, Ируси, мамы П[авлы] П[етровны]…

Но сколько же ты будешь видеться с детьми, если будешь в 7 ч. веч[ера] приходить и рано утром уходить? Да еще утром все бывают торопливы, и дети, и ты?.. Не лишнее ли ты берешь на себя по службе?.. Да и вечером у тебя теперь хлопот еще больше… Жильцы… Что-то неладно…

Вчера, сегодня, ожидал от тебя письма и мысленно собираясь писать тебе, я все думал спросить тебя о вашем размещении в квартирах; и надеялся что получу ответ – в первом же письме. Так и случилось; но не все комнаты упомянуты и не все люди…

У нас жизнь идет по-прежнему, в общем… Но как-то каждого 1-го и 15-го числа ожидается переломный момент; вероятно оттого, что к этим числам приурочивается, например, обмен или продление «пропусков» расконвоированным; так и теперь; возникают догадки, за одними идут другие, становится как-то неспокойно за стабильность установившегося положения, за его относительное благополучие… Дня через три-четыре все определится на пол месяца – тогда постараюсь написать снова и известить тебя…

В наш барак провели радио; сперва мы очень обрадовались, надеясь, что в дополнение к газетам, поступающим иногда с запозданием, будем регулярно слушать «Известия»: но, увы, одновременно с тем стали выключать передачу с 11[с половиной]

243

час[ов] вечера, а включать – после 7 часов вечера!.. Так, например, сегодня – 16-е, а газета висит только за 12-е…

Изредка выпускают на волю одного-другого з/к; в общем, движенья почти нет… Единицы… и то редкие. Не понимаю (вероятно мои письма еще не получены тобой), почему ты пишешь, про мое заявление, что «об нем напишут»; я жду, что ты справишься о нем сама, в Рязани у Обл[астного] прокурора… Приходит в голову, что если мое проживание в Рязани не желательно, и может служить препятствием к моему освобождению, то можно бы заверить, что я не буду искать работу в Рязани…

Сейчас настала ночь под 17-е… Уже иней лег на доски; небо звездное, темное… Какая-то звезда (планета) горит на юге против Б[ольшой] Медведицы ярче всех, и утром она все светится. Вчера, позавчера опять дул теплый, влажный, юго-западный ветер… Знаю из газеты, что и в ваших краях погода менялась с первых чисел сентября параллельно нашим изменениям, в ту же сторону… Мы все еще умываемся на воздухе, хотя очень свежо… Мне так приятно узнавать из ваших писем, что дети все время спали на воздухе, почти до начала занятий. И о том, какое у вас движение: одни уедут, зато другие возвращаются и жизнь ваша полна событиями приятными…

Ночь 17-18.IX.1939 г.

…Моросит мелкий дождь, был и в конце рабочего дня, который начался ясным легко-морозным утром.

Собираем клюкву, килограммов по 150 в день: в половину меньше того, что нужно, чтобы «выполнить план»… не хватает людей; не то чтобы их не было, нет желающих, слишком много старых, больных…

Кажется, очередная половина месяца пройдет как предыдущая, без особых перемен; предстоит распределение зимней одежды, обуви… Сужу по этому… хоть это признак ненадежный – неопределенный…

Хочу ответить тебе на вопрос «о гимнастике». Ту пласт[ическую] гимнастику, которая рекомендуется как утренняя физкульт-зарядка, я впервые делал на другой день после помещения меня в камеру НКВД. Постиг суть и значение ее. Суть ее – в правильном сочетании дыхания (вдоха и выдоха) с разнообразными движениями по возможности всех мускулов тела: конечностей и головы, и туловища. Стал убежденным сторонником ее, думал никогда не прекращу ею заниматься… Продолжал

244

делать пока сидел (с Пономаревым вдвоем) в одиночке тюрьмы. Но, не до нее стало с 5.V.38, в тесноте общей камеры; а после в колонии, и здесь никто не занимается; не хочется и выделяться. Можно бы в лесу, но стесняет одежда теплая.

Другая гимнастика моя, ходьба, ей я усиленно занимался в камере тюрьмы; и тоже пришлось бросить; по тем же причинам… Но вот при большой моей ходьбе по лесу, болоту заниматься можно бы… Очевидно, распустился. Наконец, моя другая мимическая гимнастика – ею я не прекращаю занятий; но они никогда не были регулярны; хотя и были довольно постоянны. С нею я связываю свое умственное и волевое развитие… Считаю, что она кладет на меня свой отпечаток, внешне заметных в чертах лица. Не знаю, про какую из них говоришь ты в своих письмах… Первый раз, мне казалось, что про две последних. Теперь, после приезда Лёни из санатория – думаю, про первую, так как, вероятно, он стал проповедником ее. И мне бы очень хотелось, чтобы наши дети и ты сама постигли суть ее; тогда она будет иметь значение; сделались бы ее сторонниками, неукоснительно упражняющими сочетание движения с дыханием. Я всегда немного стеснялся «своей гимнастики» даже перед тобой; поэтому мне было очень приятно, когда ты как-то зимой, выразила к ней (к ней ли?) свое внимание… Суть ее я надеюсь когда-нибудь передать детям…

Видишь, я сижу и свободно «болтаю» с тобой, не щадя места на бумаге. Значит: его хватает (!)… во-первых; а во-вторых – я выспался, придя с работы крайне уставший от ходьбы, поужинал (или пообедал) в 6 часов; и проспал 2 [с половиной] часа. Сейчас отделался в конторе и уселся писать тебе… моя родная.

Теперь черед за тобой. Ты оговариваешь себя, что пишешь лишние подробности о вашем бытье, о своих домашних делах; милая моя, Нинушка, ничего в этом нет лишнего, все это мне дорого узнать; чем наглядней, конкретней – представление мое о вашей жизни, тем мне приятнее, и я писал уже тебе, что часто детские, отчасти совсем наивные рассказы, являются прекрасным дополнением, дающим много этой наглядности. А ты о многом умалчиваешь; и о многом упустил я случай расспросить тебя при свидании… Ты ничего не пишешь, обыкновенно, о своей служебной работе – чем ты занята, какой период; умалчиваешь о бытовых условиях, питании ребят, о содержании вечерних ваших бесед с Ирусей, Юрой… Конечно, места так мало для всего этого… Если бы получать от вас и впредь вести хоть

245

так, как они шли до сих пор – можно бы жить спокойно, дожидаясь счастливого времени – свидания с вами…

О, как бы мне нужно быть с вами…

Ну, кончаю. Надеюсь вскоре написать Ирусе и Юре. Прошу передать мой – сына – привет – маме П[авле] П[етровне]. Прошу поблагодарить Лиду за ребят. Желаю вам, тебе, чтобы хватало у вас времени на ваши дела, сил на них и на получение полного удовольствия в часы отдыха; желаю побольше радостного… Твой муж – Евгений.

Письмо вылеживается

18.IX, утро

№ О-159

Жене

28.IX. 1939 г. 54-о

Ниночка, милая, жена моя.

Вчера узнал, что есть от тебя перевод (40 р.), прочел талон (от 13.IX); вижу – что письмо от тебя напрасно ждал – будет к 1.X, вероятно. Рад узнать, что ты здорова; перевод Ирусиной школы едва ли приятен; и опять вечерняя смена… Спасибо за присланные деньги; подал заявление на часть их.

У нас – зимнее похолодание; все осадки в твердом состоянии – хотя небольшие осадки (чаще всего туманы) и облачность спасают нас от сильных морозов. С вечера небо ясное – ждешь к утру мороза – а его не оказывается… Сбор ягод продолжается, но, конечно, снизился; холодно рукам. Живем пока по-прежнему. Есть распоряжение, говорят, об улучшении питания. Одеждой и обувью также обеспечивают; так что ты мне не присылай их. К Шуйскому озеру ходили только раз – 25.IX; вероятно, будем скоро опять путешествовать и туда, через Перевалку. Нетерпеливо жду узнать, как вы живете и работаете. Как живется в другой квартире? Как начался учебный год у ребят? Как ты справляешься со всеми делами и заботами? Как живет мама? Как Лида, Лёня?

Целую вас всех, милых моих. Твой Евгений.

№ П-160

Жене

3,4.X. 1939 г. 40-з

Нина, милая.

К тебе, моему другу верному, к жене моей милой, обращаются мои мысли при всех переживаниях хороших и плохих…

246

Давно уже нет от вас письма… прошел еще выходной день 1.X – и опять нет… никому… ты заметила, что первые числа месяца – у нас всегда неприятны и сейчас проходит неприятный период; и как-то хуже, чем в другие месяцы. Во-первых, почти всех законвоировали, в том числе и меня; ходил на работу – в лес – под конвоем, на заготовку дров; холодно, шел снег, а главное, скверно на душе… отвык от конвоя; а тут еще, на работе какой-то приезжий н[ачальни]к производил запись людей для перевода на другой участок, на этап… все носы повесили… я, кажется, не записан… Лег снег; но сегодня, видимо, весь стаит. Сбор клюквы, вероятно, будет еще возобновляться, тогда и мне придется ходить; но... уже под конвоем, в качестве сборщика. Так что, не знаю, будет ли еще иметь реальное значение постановление медиц[инской] комиссии о работе моей по изготовлению шпателей или нет; или выполнение его нужно будет добиваться с затруднением. Сегодня пригрело солнышко; зимний «запах снега» сменился на «весенний» – запах таяния, и как-то стало легче; я стал больше чувствовать эти природные изменения… Можно верить природе, что зима пройдет, настанет опять весна и будут приятные минуты, быть может, часы… и впечатления от этих перемен к лучшему… Дни первого и второго октября прошли не хорошо; неладно начался месяц; своеобразная неприятность была у меня первого октября…

Что у нас хорошего: в быту – следующее: иногда по вечерам в нашем бараке можно слышать хорошую передачу музыки по радио; на два дня приезжала из Каргополя – агит-культ-бригада з/к; т.е. духовой оркестр (20 чел.) солисты и постановщики пьесок; оркестр дов[ольно] хороший, с хорошим дирижером; исполнял такие вещи, как «Пер Юнт», попурри из Евг[ения] Онегина и др[угое]; солисты: певцы и музыканты – довольно умелые; но, исполняют обычно эстрадные номера. В бараке тепло; в нашем рабочем – спокойно; иногда дают газету; проверка делается теперь уже в бараках, а не на улице…

Конечно, нельзя жить все время так ладно, как в летние месяцы; и за то нужно поблагодарить судьбу, что прошли они удачно, но я и поизбаловался или привык и теперь трудно переживать переходы.

Я хотел описать ребятам последний свой «вольный» день в лесу – 30.IX… м[ожет] б[ыть] сделаю, когда получу от них письма и буду отвечать им. Пока передай им мой привет, от отца и друга; пусть учатся с охотой, с радостью, что у них такой хороший труд – ученье; что они сами – достаточно способны к

247

нему, а воли к нему у них довольно, особенно, у Ируси; ну, а Юре, надеюсь, удастся приобрести ее побольше; он тоже хороший.

Вот хорошо. Отложил письмо; и вдруг получил два конверта с вашими письмами от 6–8 и 13–15.IX, оба пришли вместе. Как я рад и успокоен… Письма – хорошие. Ребячьи, особенно, Ирусино – полны школы. Спасибо всем, всем. Я вижу, день третьего сентября – у меня счастливый. Вечер у меня ушел на репетиции… Послушал радио – ночной выпуск известий – допишу письмо завтра…

4.X.39 г. – от ваших писем я повеселел… будет настроение написать и детям. А тебе, придется закончить на этом. Спасибо тебе за хорошее письмо; в нем помимо написанного чувствуется бодрое настроение… спасибо за частную приписку – «твоя всегда»… и я хочу показать тебе, приехать и показать во всем, что и я «твой»…

Передай, пока маме П[авле] П[етровне] благодарность за ее листок письма; я недавно послал ей открыточку (30.IX)…

Письма детей – тоже хорошие. Я рад всему хорошему, что ты пишешь про Юру; Ируся пишет сама так, что чувствуется, что любит школьную жизнь и умеет передать свое чувство; слов своих у нее достаточно; желаю вам, чтобы жизнь ваша в другой квартире была вам и приятной, и благополучной. Желаю вам дружбы друг с другом; дружбы особенно верной; к тому у вас есть много данных, есть традиции семейные; вот почему я так ценю и проявление их в Верочке, которая едет в Рязань – «домой»… Желаю ей, желаю вам, тебе, моей милой, всего счастливого, твой друг Евгений.

№ П-161

Юре

8.X. 1939 г. 41-з

Мой милый Юра.

Тебе тринадцать?.. Я, прежде чем писать, пересмотрел твои карточки, прочел письма… Какой-то ты будешь через три-четыре года?.. Теперь ты по письмам не такой выросший, как по карточкам; через четыре года будет наоборот; а там, пойдут следующие три года, еще более решающие… будет определяться, накопляться то развитие, от которого будет зависеть вся остальная твоя жизнь; будет решаться, что из тебя выйдет… Не берусь пока беседовать с тобой об этом подробно, а желаю тебе,

248

чтобы эти, предстоящие, годы шли так, чтобы из тебя вышло что-то хорошее... Зависит это и от тебя, и от обстоятельств… Так вот, я и желаю: хороших обстоятельств… а в тебе – силы воли; в ней – счастье; по крайней мере – оно ей пропорционально.

Спасибо тебе зе два последних, пришедших вместе, письма (от 6-го и от 13.IX). Пишу по ним: О школе: ...Главное, мне написала мама-Нина, что ты охотно и с настроением учишься, посещаешь ее, молодец, что выдержал 13.IX в один день – три опроса… на «отлично».

О демонстрации: хотел бы знать, что ты чувствуешь и о чем думаешь, когда идешь «горнистом впереди колонны»?.. но вот, уходить «не дождавшись конца», как, за это неприятностей не может быть? Особенно горнисту?.. (сноска на поле письма: Когда будешь писать ответное письмо мне, не забудь перечесть это мое письмо и о ответить на мои вопросы).

На французской «Футбольной» марке надпись я разобрал: «Coupc mort» (купе морт) – значит «мертвый удар» (удар мертвый). Я очень рад твоей похвале за «дневники трех Ж». Мне они не нравятся потому, что хотя в них описываются только действительно бывшее, но все, что говорится и, как говорится, от имени Журки или Жучки – это искусственное, ни на чем не основанное «очеловечивание» их. Между тем у животных, высших, есть «психология», изучаемая вполне научно и очень интересная; вот если бы рассказ был основан на ней – тогда бы он имел настоящий интерес…

Опишу тебе, как я провел в лесу день 30. IX, последний день, когда я ходил один, как разведчик ягодных мест; опишу затем, чтобы показать тебе (и Ирусе) тогдашнюю, увы, уже кончившуюся теперь, свою работу с самой выгодной стороны и дать о ней наглядное представление; насколько сумею…

В пять утра – гудок – подъем… Начинаю одеваться на втором этаже нар; кончаю слезши вниз. В бараке полутемно; освещение – электрическое, но не яркое, и нары, как в вагоне, и полусветло, как в вагоне ночью… Всем полагается 45 м[инут] на то, чтобы встать, умыться, позавтракать (с очередью), напиться чаю и выйти к вахте на работу. Но ягодники выходят на час позже, так что я не тороплюсь.

Накануне не стаял весь снег, поэтому бригада не пошла на сбор ягод и я ушел один, осматривать новое место, указанное мне тем «рыбаком», что жил на Шуйском озере, он случайно набрел на него, рассказал мне, где идти: «за первую ледянку»

249

так называется зимняя вывозная дорога из леса к реке, по «усу» (т. е. по ответвлению дороги), потом по «визирке» (тропа, вернее разметка по прямой линии, отделяющая одну лесную делянку от другой)… Получив «на вахте» (домик у калитки и ворот) свой пропуск, и выйдя за вахту, я пошел вправо, мимо электростанции. Громкое, наверное, название – маленькой дощатой постройки, где стоит двигатель и динамо, дающие нам свет и гудки; утром – три: первый на подъем, второй – двукратный – в пять часов сорок пять минут на развод и третий – в шесть часов – начало работы… Ведь кругом лес; все постройки участка (Липовского отд[еления] Лагпункта) – на вырубке главной дороги – из бревен, сплошного настила. За электростанцией дорога по лесу, только местами устланная сплошь бревнами; после четверти километра – еще поворот влево; по первой ледянке… на ней бревнышки положены через шаг; я не видел еще ледянок зимой и только догадываюсь, что их поливают водой, чтобы легче возить лес, бревнышки лежат через шаг не только там, где дорога идет по болотистому лесу, а и на высоких местах; должно быть, чтобы поддерживать лед, маленькими участками, ведь это не каток (а жаль...), а дороги длинные – километров по пять; среди леса; местами не проходимого в самом прямом смысле.

Иду ледянкой; знакомою дорогой, где хаживал не раз; но вот, через километр та просека по которой сбоку стоит дерево с двумя новыми «залысинами» – т.е. затесами топором: их сделал Бобровский, чтобы заметить путь, отметить ту просеку и поворот вправо. Иду по ней. Тропа по которой почти никто не ходит; прохожу еще с километр – по бокам лес; но идти еще удобно; началось «болото», т.е. в данном месте – редкий сосновый лес; с деревьями меньшего роста и малой толщины; много голых, без коры, мертвецов, которые стоят давно и прочно, и долго еще простоят… Под ногами белый мох – сфагнум; по нему кустарнички болотные, и сперва нет клюквы. Просека кончилась, а лес кругом, но от конца просеки влево идет «визирка», то есть разметка по прямой линии с границей делянки (в данном случае делянки № 1, 54-го квартала). Разметка состоит из «лысок» на деревьях (снята топором кора); на стволе полоса голой древесины, с выступавшей смолой – и из колышков, воткнутых в землю или мох; колышки... с немногим высятся над почвой и ее покровом; и встречаются через десяток другой метров.

250

Если не следить за залысками и колышками, то через минуту ходьбы через несколько шагов потеряешь «дорогу» – визирку и очутишься в лесу, из которого не скоро выйдешь, если даже знаешь направление, потому что до шоссе или до просеки только придется пройти один или несколько, 3–4 километра, хорошо если сумеешь по прямой.

Как только я свернул на визирку, так в этом краю болота появилась клюква. Ее красные ягодки точно рассыпаны, лежат на мху, местами густо: – это на кочках– на лежачих замоховевших стволах, где повыше, одним словом…

Утро было морозное. Пятнышки снега наполовину засыпали площадь болота, рядом краснели ягоды; стояли кустики брусничника и другие; стояли зеленые сосны, а подальше, вокруг болота, в лесу – ели; и с разной окраской листья, еще необлетевших лиственных: березы, рябины, осины – образцовая тишина – ее нарушают чаще других черные дятлы; черные, страшные с красной полосой на голове… Они, перелетая с дерева на дерево, кричат своей трелью; а, сев на древо, по-другому – как-то сипло, точно две разных птицы.

Убедившись обходом части болота, что клюквы достаточно для сбора, я развел костер; теперь я умею это делать быстро; со мной был топорик; в сухих сучьях недостатка нет; есть береста; а то, так, мелкие сухие веточки елки, вместо бересты, для разжижки; вспыхивает все это быстро. Костер; ствол повалившегося дерева – для сидения; сумка с хлебом и сахаром в баночке; ведерко с клюквой, набранной здесь же под ногами; и вот, согрев руки, можно завтракать…

Тишина; тепло от костра; снег и морозец не страшные около его; одиночество в лесу… Можно сидеть отдыхать; думать о вас; думать о деле…

Я пошел дальше; было еще утро, не более 10 часов утра… Опять по визирке. Недалеко была слышна работа лесорубов, стук топора, падение дерева… Я не пошел к ним, а свернул на поперечную другую визирку (межквартальную), направляясь в обратный путь; по новой дороге; не будет ли она лучше?.. Но очень ошибся… когда кончилось болото, пошел более крупный, более густой лес; стало попадаться черника. Межквартальная визирка, казалось бы должна быть более проходимой, более широкой; оказалась столь запущенной, а главное столь плохо проходимой, что для того, чтобы пройти тот же километр мне пришлось истратить часа полтора времени; сперва

251

было не плохо еще идти; попадалась брусника, черника; брусника от морозов кое-где попадалась – размякла, а черника и вовсе. Ягоду почти нельзя сорвать – протекает. Но вот, на пу-ти – «бурелом»; один; другой; третий. Это вот что когда-то, несколько лет тому назад, свалило ветром полосой кучу де-ревьев, чаще стариков больших, огромных, толстых… лежат они в беспорядке, преграждая дорогу; между ними растут кусты малины, шиповника, новые молодые деревца! Обойти полосу трудно… Где ее конец? Да и визирку оставлять нельзя; она ведет прямо через бурелом; но разметка теряется в этом беспорядке. Пройти нельзя. Редко удается подлезть под дерево лежачее; чаще нужно перелезть; но их много; пробуешь переходить по ним с одного на другое; идешь на высоте метра иногда полтара над землей прямо по стволам; они широки, но местами сохранились сучья и мешают… От ряда поворотов теряешь визирку; разметки больше не видишь, т.е. оказываешься без пути, не только в глухом лесу, но не в проходимой его части. Конечно, заблудиться надолго нельзя, но поплутать помучиться такой ходьбой и попасть не туда, куда собирался – можно.

Так и в этот раз с трудом я преодолел бурелом ни разу не теряя визирки надолго; продвигаясь по несколько метров отдыхал; ел прекрасную бруснику; покуривал… но дорога оказалась совершенно не пригодна для прохода бригады.

Я был рад, когда вышел опять на ледянку; но времени бы-ло – первый час, судя по солнцу. Опять присел отдохнуть; с другим чувством, большего спокойствия. Отдыхать на знакомой и настоящей дороге – это одно; а отдыхать в лесу, в самой гуще его, там где никто не ходит, или вернее ходит может быть, в месяц или во все лето один раз – это другое.

В буреломе легко спугнуть глухаря, потому что здесь есть ягоды и не ходят люди; так и было – я поднял глухаря… Говорят, что медведи этих мест ложатся в спячку рано, уже в конце августа… В тот день я много не ходил… Вернулся в зону около двух часов дня, чтобы попасть в контору, выбрать цифры за месяц, сентябрь кончался, и составить отчет. То есть день был у меня самый легкий… Днем стало совсем тепло под солнышком; снег дотаял… и второго и третьего октября бригада ходила за клюквой; но уже без меня… произошло законвоирование и новое распределение по бригадам.

Я описал тебе свое путешествие разведочного характера… ничего в нем нет особенного; один лес; но – лес настоящий…

252

О чем я думал, когда ходил, а главное, когда отдыхал?.. не берусь ответить на этот вопрос полно. Но думал и о том, что сейчас пишу; я делился тогдашними впечатлениями мысленно с тобой, с вами; думал, например: пусть посмотрел бы Юра, как я хожу по деревьям; гожусь ему в товарищи по этому делу… Думалось мне не раз, что когда-нибудь удастся нам с тобой вместе походить по подобным трущобам, просто по глухим рязанским местам, с ружьем; так же с топориком устроить привал… быть вместе; вместе жить… делиться всем, мыслями, чувствами…

8.X. Ночь.

Получил еще письмо от вас; от 22–24. IX. Что-то накладка, так не бывало, что бы мне пришлось отвечать сразу на три ваших письма; тем более, что на этот раз нет и большого перерыва в моих письмах…

Спасибо за это новое письмо… и тебе первому. За него, за твои успешные занятия, за оценки «отлично» (за диктант без ошибок, хотя в письме ко мне они попадаются…). Мне бросилось в глаза в этом твоем письме, что в твоем почерке есть хорошие черты, есть хорошо, красиво написанные отдельные слова.

Кстати, давай договоримся понимать одинаково: выше я писал про «силу воли»; иногда ее смешивают с упрямством; нет, сила воли – это уменье или заставить себя сделать что-нибудь, или удержаться (себя) и не сделать…

В твоем почерке в этом письме я увидел наряду с небрежно, красиво написанными, наспех словами и такие, в которых есть красивость, правильность: буквы одного размера и наклона; нет кривобоких и с хвостами; они аккуратны и хороши; и слово из них становится заметным, как заметен человек с правильными чертами лица. Очевидно ты можешь все слова сделать такими… если у тебя хватит на это воли; на внимание, на старанье…

И я думаю, хватит… тогда дело будет не только в красивых буквах и словах, а будет доказана и воля к этому… Вот почему, по почерку судят и о характере, отчасти; аккуратность в письме дает надежду и во аккуратности и в другом труде, и оказывается свойством этого человека; как может быть свойством наобо-рот – небрежность, приобретаемая привычка.

Ну, до свидания. Все это разговор по поводу годовщины твоего дня рождения, по поводу твоего дальнейшего роста и успехов – каких я тебе желаю как самому себе.

253

Твой папа.

(На полях письма)

Мой милый, милый Юрик, крепко обняв посижу с тобой.

№ П-162

Ирине

10-15. X. 1939 г. 42-з

Моя милая дочка Ируся.

Написал я Юре длинное письмо 7-8. X, но не законченное; всего не уписал. Я описал хождение по лесу; но разведка ягодников – клюквы, обычно, бывает не в лесу, а по болоту. Но не это важно… характер места другой, а в общем, одна и та же ходьба, отдых, а главное – свои мысли; вот о них-то я написал мало и как-то не пишется… Особенно сегодня… Я получил извещение о том, что по моей жалобе нет удовлетворения ее… тяжело – это… Но, говорить не буду…

Давай беседовать письмами о твоей жизни, о школе, обо всем, что есть хорошего у тебя. Мне хорошо бывает читать то, что ты пишешь; ты пишешь так живо, как переживаешь свою школьную жизнь, что и мне это передается… Я смотрю, как отражается в письме разнообразие твоей жизни, ее полнота…

13. X. – Еще по газете, с месяц назад, до получения твоего письма я знал, что выработан новый Устав школы; предстоят выборы в уч[енические] ком[итеты]; думал, что, пожалуй, тебя не выберут… но вот, теперь знаю, что ты – вновь в уч-коме… Правда у тебя слишком много общ[ественной] работы, да еще пока ты музыкой не начинала как следует заниматься… Ну, ничего. Все равно, нельзя заменить: все виды общ[ественной] работы на вечернюю (не разобрано два слова), все равно, не справиться бы… Нельзя лишь учиться, нужно жить и общественной жизнью, и домашней, и книгой для чтения, газетой, журналом… Уметь успеть все сделать; это замечательная задача, трудная, но при успехе – самая почетная, радостная, счастливая; если, конечно, не сопровождается утомительной усталостью. Вот уменье рассчитать свое время, силы и вообще возможности; успеть как можно больше того, что стоит, что нужно сделать, и характеризует человека; определяет его достоинство и степень счастливости… Итак, делай больше, дочка, но без угнетающей усталости; чтобы все у тебя делалось с удовольствием и без устали, или с приятной усталостью; вот этого я желаю тебе…

Мне интересно было читать в твоем письме и фамилии

254

твоих товарищей, и про пианино и диван, про щенка и Тэдди 1

1 Тэдди – кот, доставшийся по завещанию в наследство брату Нины Ивановны, от его гимназического товарища. Кот был огромный, вор и разбойник, грабивший запасы в домах соседних улиц, умело снимавший лапой крышки кастрюль с молоком.и т[ому] п[одобное], детали окружающей тебя обстановки.

Я теперь работаю в бригаде Урбановича (инженера, б[ывшего] нач[альника] ст[анции] Челябинск); ты упомянула про Гету 2

2Генриэта Леоновна Урбанович, одноклассница Ирины,в будущем – свекровь внучки Евгения Ивановича. … Я спросил его: нет ли у него родственников в Рязани? Говорит: «нет»…

По имени Тэдди – мне представляется не Верочкина собака, а та, что была на Селезневской, у К-х, с оскаленными зубами и кривыми ногами, боксер, а не лайка Верочкина; не понимая и интересовался я, по предыдущим вашим письмам, почему это Тэдди живет в чужом саду?..

Я не вижусь с здешними собаками… Сегодня, например, работал на кирпичном заводе: подавал кирпич сырой, к печи на обжиг; это до обеда, до 12 часов; пять часов – одно и то же; работа не требующая мысли и не дающая думать, а то при конвейерной подаче уронишь кирпич соседу на ногу… После обеда – утепляли сарайчик; засыпали землей, обмазывал глиной…

В обеденный перерыв пил чай у костра; привезли «премблюдо» или, как здесь чаще произносят: «промблюдо», это значит – премиальное блюдо, полагающееся тем, у кого работа считается выполненной на 100%, не менее. Сегодня промблюдо состояло из булочки белой, вчера – из овсяной закваски; я получаю его ежедневно все лето и осень.

Кирпичный завод в полсотне метров от зоны; мама-Нина, вероятно, помнит и представляет, где он стоит...

Две трети бригады Урбановича – туркмены 3

3 Тов[ари]щи: Ай-Дурды, Алия, Тюбельмэ и др., не говорящие по-русски; зато быстро говорящие по своему; иногда затягивающие свои непонятные песни… Вдалеке горели костры других бригад, жгли сучья возле дороги от зоны на Перевалку; пламя поднималось метра на три-четыре вверх…

День был тихий-тихий… Листва уже вся облетела, выпавший снег стаял; в конце дня к подвалу (леднику), который против кирпичного завода, потянулись с корзинами инвалиды,

255

собирающие клюкву – сдавать ее… в стороне стоял конвоир с винтовкой… Вот то, что видно вокруг…

Мамочкину посылку я получил 11-го X вечером; привезли накануне. Я только что кончил тогда свое дежурство по кухне; устал, так как не спал ночь – в дежурство спать не полагается; не спать было труднее обычного, так как здесь не было несколько дней табаку; зато в посылке оказались папиросы; а на другой день нам выдали по пачке махорки – «кризис» табачный, видимо, возобновится… Очень приятно было получить сладкое (мед еще не пробовал), п[отому] что в последние дни обходился без сахара… Наслаждаюсь булочкой; она замечательного вкуса, прекрасно доехала.

В мучном у нас нет недостатка; почти ежедневно можно купить в буфете за 35 к[опеек] булочку, такую, как выдавали сегодня на «премблюдо», или пеклеванный хлеб ( докторский).

Здесь есть много своеобразных слов и выражений. Например, есть слово «придурки», так называют тех, кто притворяется дурачком, чтобы не работать; ну, а в широком смысле его употребляют и применяют, например, к тем, у кого «легкая» работа; так говорят про конторских служащих и т[ому] под[обное]. Может быть и у вас в классе есть «придурки»? или у Юры?

15. X ночь под выходной

У меня, как и у тебя, часто письмо пишется с перерывами, нужно кончать его и написать маме-Нине сейчас. Напиши мне, что самое трудное в обязанностях руководителя, старостаты; как cправляется по математике Паня? Передай привет, если найдешь нужным, Игорю, Ляле и Мусе, а так же В. Н., твоей преподавательнице музыки. Поблагодари Лидочку за поклон и за все, что она для тебя делает; поблагодари от меня.

Пишу я неразборчиво, небрежной скорописью; то есть представляю пример противоположный тому, что нужно в отношении наблюдения за своим почерком и тому о чем писал недавно нашему Юре. Что нужно проявить в этом наблюдении за собой силу воли… Получается очень неловко… Но не подумайте, что безнадежно. Хотя мне и много лет, но я – на пути исправления в этом отношении и в некоторых других…

Вчера было кино: мультипликационные фильмы; так сказать «для детей», говорящее, но слышно не было, слаб ток у нас; я не досмотрел сказку «О репке», видел…

256

Читаю мало, некогда, повторно читаю кое-что из присланных вами номеров «Науки и жизни»; взял из библиотеке «Робинзона Крузо», скажи об этом Юре. Наша библиотека очень своеобразна; можно сказать «читать нечего»; хотя это, конечно, не верно. Почти нет ничего, что хотелось бы прочесть, а если есть, то не дождешься получения, например, сборник из Гоголя «Миргород»…

Радио работает в бараке нашем; иногда оч[ень] хорошо, но часто прерывается, видимо, от того, что начались северные сияния.

«Развод» утренний (5 час. 45 мин) – в темноте… Сегодня удаляли пни с Сельхозучастка. Чувствую себя неплохо. Целую головку твою милую. Твой папа Евгений.

На полях письма:Скажи Юре, что я прошу его не пользоваться никакими рогатками… пусть подождет – будем вместе ходить с ружьем, на охоту.

Никак не могу осуществить свой замысел: послать через тебя письмо Верочке.

Поздравляю тебя с 13.X – возвращением в свою школу-новостройку! о чем я узнал из талончика к посылке.

№ П-163

Жене

16.X. 1939 г. 43-з

Нина милая, милая моя,

Есть много, неосуществимого полностью, желания написать тебе… С таким ощущением и начинаешь письмо… Другое ощущение при этом стремление к вам; третье – благодарность за письма ваши и посылки, за каждую вложенную в них вещь, а потом, по ассоциации с вещами этими и мыслями, сообщенными в письмах ваших, другие ощущения и мысли… Из них доминирующей является все же мысль о возвращении на волю; к вам… Но, что думать, когда не в 37 году, а в 39-м, не следователь НКВД, а прокурорский надзор, в неторопливой обстановке, при рассмотрении обжалования, отказывает в удовлетворении, подтверждает несуществующую вину!.. Что думать?.. Эх…

Полученное мной (т. е объявленное в письменном виде, под расписку в прочтении) извещение составлено так:

1) Извещает УРО (Каргополя – дату не помню; 10.X. вручили).

257

2) Что отправленное за № Я-536 моя жалоба «Наркому Вн[утренних] Д[ел]», была вручена «обл[астному] прокурору», который ее «рассмотрел» и «оставил без удовлетворения».

Видимо, судя по №, речь идет о той «бумаге», что была подана мной, здесь. Может быть, поданая тобой идет параллельно, ответ получила или получишь ты отдельно, но очевидно, такой же, я подозреваю, по твоему письму, что ты тоже уже получила информацию, еще раньше меня.

Я сделал вывод, что больше не буду писать обжалования; по кр[айней] мере, впреть до окончания дела Ин[ститу]та; бесполезно и бессмысленно… Сперва мне было тяжело, но прошло два дня и отупение, ставшее привычным, сделало свое благое дело… Тем более, на другой день я получил твое письмо и письма детей и мамы, получил посылку и у меня набрались другие мысли…

Как видишь, память опять мне изменила и только случайно я начал писать письмо Юре в день его рождения 7.X; думая, что он приходится на 17-е. Поэтому, я прошу тебя, как-нибудь, кратко перечислить в письме мне даты, годовой календарь дней, ваших праздников домашних и вообще памятных дней.

Спасибо за присланное. Об нем кое-что я написал Ирусе. У жилета пришлось перешить все пуговицы, особенно внизу; не сходился. Носить его рано; третьего дня дул южный, редкий у нас, ветер, и был приятный по погоде день; мы удаляли пни… Сегодня навалило снега сантиметров 10; но мокрого; будет слякоть.

Надел новую наволочку; она самый раз по подушке, как ты угадала? Полотенце – лишняя вещь; но, при жительстве на одном месте, не обременительная.

С медом пью теперь чай; сахар вышел; сгоряча съел две пастилки, а теперь буду по одной брать на работу. Спасибо за все это и за сладкое сгущенное молоко; по всему этому набору я понял, как обстоит у вас дело со сладким; тем более и посылка другим или прямо в письмах говорят то же… Сегодня опять сижу без табаку, по папиросам понял, что ничего другого ты достать не могла. Не гнушайся махоркой, хотя бы и рязанской, а не пачечной. Сама не сможешь купить дешевого легкого табаку. Намерения бросить курить не имею; т[ак] к[ак] думаю, что нужно как-нибудь протянуть довольно бессмысленную жизнь, не имеющую никакой реальной перспективы на улучшение… Предполагаю, что война будет длительной у Англии с Германией

258

и экономически изнурительной; скажется это и на вашей жизни рано или поздно, и на нас… Спасибо за булочки, они на этот раз особенно хорошо доехали, также и за яблоки; за отдельную конфетку «Чио-Чио-Сан» и одну галетку. За бумагу, конверты, марки, чай. Все доходит полностью и в целости; но не худо, и это разрешается, вкладывать в посылку полный список посылаемого; это не считается за письмо. Из присланных денег ничего не могу получить, нет в кассе; их заимствуют в общий оборот участка, на что едва ли имеют право, но никто не протестует… по этому резерв мой растаял, да в добавок к нему получаю зарплату: 5–6 руб. в полмесяца, сегодня получил за первую половину сентября; выдача ее тоже запаздывает, но послушание, терпение у нас превыше всего…

Мое суфлирование продолжается; оно трудно совместимо с работой, которую я сейчас несу, так как прежде всего не удается выспаться, пробыв на производстве одиннадцать часов, встав в 4 утра, вернувшись к ужину в 5–6 час[ов] вечера; об этом был разговор у руководителей клуба и КВЧ; обещали позаботиться о перемене моей работы, но пока сделать ничего не сделали для этого. Там видно будет; тем более, репетиции не часты, вопреки намерениям руководителей драмкружка. Сам я не стараюсь форсировать решение вопроса о переводе на другую работу; пока справляюсь с этим; боюсь лишить себя свежего воздуха, если перейду на работу в закрытом помещении; довольно духоты по ночам в бараке.

Сейчас вечер выходного дня. Спектакля нет. Слышу радио (концерт для Турции). Очевидно, по вечерам и иногда мы с тобой слушаем радио одновременно… Когда проведут к тебе в квартиру радио-передачу, напиши и на каком месте установят аппарат; вообще о всяком размещении вещей в квартире сообщай; мне интересно представлять вашу обстановку; ведь у меня развита зрительное, а не слуховое представление, и все детали вашей жизни при зрительном представлении обстановке, в которой она идет. Сочувствую тебе; не столько материальные трудности, сколько заботы о ребятах, о их режиме, их текущей жизни, а еще более о воспитании и о предстоящей формировке из них взрослых людей – все это слишком большая нагрузка – тяжесть на одного, на одну тебя, без меня… Правда, у тебя есть друзья из твоей семьи; но зимой ты редко с ними бываешь вместе.

А написать можно так не много, так не вовремя… что некоторых, как раз наиболее крупных и важных вопросов я и не

259

пытаюсь затрагивать; хотя передо мной часто встают они; постоянно ассоциируется жизнь, события, оценка их, системы взглядов; принятые в государстве, общепринятые, свои и нужные, рост и развитие детей. Ну, придется надеяться, что здоровое чутье поможет им выбирать из окружающего лучшее; без этого, все равно ничего не сделаешь, должно быть; у них есть школа, литература; мне хотелось бы чтобы Ируся побольше читала критической литературы – Добролюбова и особенно Писарева Дм.; потом очередь дойдет и до Юры. А может быть я еще успею приехать до окончательного сформирования их натур и буду свидетелем, а м[ожет] б[ыть] и участником его… О, поскорей бы…

Ты утешаешь меня преувеличенной похвалой моих писем; конечно, не этого, а прежних. Это отражает хронику моей жизни и скучна, как и она. Мне не только приятна похвала, но и важно, в меру ее основательности и правдивости, потому что письма играют в моей жизни роль осмысливания ее – это раз, а во-вторых, выбор содержания их, нельзя сказать, чтобы был несомненен для меня, также и форма и детали; поэтому я ждал и буду ждать суждения твоего об этом; и не в общей форме похвалы, хотя бы и очень приятной для меня, но и в частностях – с одобрением и неодобрением отдельных мест и даже выражений, в отношении детей, например.

Кончаю на этом. Как хотелось бы сейчас взглянуть в глаза твои.

Передай привет мой маме – П[авле].П[етровне] и Лёне, м.б. вместе с Раей. Напишешь Верочке, черкни, что целую ее руку за ее приветливость.

Обнимаю тебя, мою милую и теперь твой Евгений.

№ П-164

Жене, Ирине, Юре

18-20.X. 1939 г. 43-з

Милые вы все, хорошие мои: Нина, Ируся и Юра.

Сегодня утром перед уходом на работу получил конверт с вашими дорогими письмами; получил в необычное для раздачи время, благодаря тому, что встал на полчаса «до подъема» и не торопился, мог спокойно с наслаждением прочитать их, еще до ухода на работу, потом читал их «в обед», у костра; потом, вечером в бараке; и таких «потом» будет несколько, впредь до получения следующего конверта, а м[ожет] б[ыть] и после него…

260

Всех впечатлений, какие они приносят, не перечесть; (снос-ка на поле письма: пишите не меньше 4-х конвертов в месяц – к моим выходным дням…) на этот раз, хочу опять отметить совпадения:

1) Я писал Юре 7. X… и спрашивал: «Тебе тринадцать?» Юра писал 7. X… и «отвечая»: «Да мне сегодня исполнилось тринадцать лет»… – это было в один день, несмотря на то, что мое письмо датировано 8.X, п[отому] что я кончал его уже ночью под 8-е, я перепутал дату рождения Юры, (отнеся ее на 17-е)…

2) Мое письмо к мамочке-Нине, началось (26.X) с выражения тех же мыслей, что высказала и она в начале своего письма от 8.X, письма разминулись.

3) Я уже ответил Ирусе на ее вопрос о муз[ыкальном] техникуме – вечернем; получив извещение о нем в письме Нины-мамы и не получив еще вопроса от Ируси, не знал всех условий поступления. После Ирусиного письма я еще несколько раз обдумывал его. Практически, он у вас уже решен, но теоретически, едва ли, т. е. сомнения или есть, или еще могут еще возникнуть… Если он решен отрицательно, то этому соответствовало высказанное мной мнение; если – положительное, то это совпало бы с тем, что я говорил Ирусе в письме, что «хорошо бы успеть сделать, как можно, больше»… при условии: без переутомления; которого боится и мама-Нина; переутомление нехорошо не только тем, что оно опасно для здоровья, но и тем, что лишает доли «счастья» в настоящее время, в период работы. Мне также кажется соблазнительным: и окончить муз[ыкальный] техникум и получить диплом; это – один из видов «страховки» себя на жизнь, на труд; с этой точки зрения, это – дороже других занятий, в кружках и т[ому] п[одобное]. Само муз[ыкальное] образование, получаемое в техникуме, полнее. Хороший отзыв о преподавательнице Кублицкой я помню. Я думаю, следовательно, что если Ируся решилась поступить в Веч[ерний] Муз[ыкальный] тех[нику]м, то отзыв об этом зависит от того, сумеет ли она успеть с этим, и нужно будет сообразоваться в дальнейшем; это мое тоже «пусть попробует» (Сноска на полях письма: Кто это пишет? «попробывала»? м. б. отметить это полезно, как и свое сомнение в «раздают» – и не обычно?..) Как сказала мама-Нина… буду ждать сообщения о том, как устроилось и разрешилось.

Гету У[рбанович] я не представляю себе, хотя, кажется, она – блондинка и я видел ее на «елке», во время танцев.

261

Я с октября работаю в бригаде ее однофамильца; и, пожалуй, не буду никуда переходить, если не переведут; зимы я не очень боюсь; она только по исключению может быть суровой в здешних местах; здесь, как-то странно, ночью теплее, несмотря на то, что с вечера пугает, пахнет морозом, при звездном небе… Вчера опять навалило снегу; сегодня мороз; на севере – сияние; на темном фоне остальной части неба яркие звезды. Мою шубу мне подремонтировали, валенки у меня в исправности, сейчас пришью к присланному жилету карманчик и, вероятно, завтра обновлю его.

У меня все есть из одежды и обуви, и ничего больше не присылайте. В бригаде Ур[бановича] лучше с заработком; в некоторые дни я зарабатываю столько, сколько раньше получал за полмесяца (4-5 руб.).

Только сегодня, наконец, я получил 25 р. денег из высланных мне тобой, Ниночка, 40 р. в сентябре; посланное тобой 7. X, еще не прибыли… Ждут завтра.

19.X.1939 (ночь под 20-е)

Сейчас я слушал «последние известия, ночной выпуск», и бой часов Кремлевской башни; с тех пор как радио установлено в нашем бараке, я делаю так почти ежедневно; поэтому, если и ты Нинуша, моя милая, случается не спишь в этот час и захочешь представить себе меня, то знай, что я сижу около стола; где он стоит и где радио-точка, я нарисовал Ирусе; сижу иногда со стаканом чая или с журналом, или с «Цигаркой» (если нет кризиса)… Около стола во время передачи известий еще пять-шесть человек, вставших с нар послушать передачу; но во время боя часов и исполнения гимна – уже никого, кроме меня; ну, может быть дежурный дневальный присядет…

Напиши и ты мне: где ты в этот момент обычно? чтобы и я мог представить тебя понаглядней, в определенном месте комнаты… И вот мы оба, разъединенные пространством, будем объединены временем и мыслью друг о друге в один и тот же момент его. Я сдержал слезы при этих мыслях; сдержи и ты, если навернутся… будем вместе, пока мысленно…

Моего милого Юру – «полубольшого» (большого нельзя сказать, а то перепутаешь с Ю[рой] П[ахомовым]) благодарю за поздравление меня «с рождением (моего) сына Юры», за то, что «вспоминал» (меня) на празднике и желал, «чтобы (я) был с (вами)»… Очень рад, что он получил такие хорошие подарки и что вовремя приехала тетя Рая, о которой, так хорошо

262

сообщила мне Ируся, что «когда приходим из школы – еще веселее, п[отому] ч[то] она (тетя Рая) все время ходит, что-то делает, разговаривает…» Тете Рае, спасибо, за это и за поклон мне. А дяде Лене – за тетю Раю…

20.X.1939 г. (в те же часы)

Сижу в Красном уголке нашего барака. Доносится радиопередача оперы «Алмаст». Протер пенсне платочком с желтой каемочкой и буквами «И.Я.»… Закуриваю только что полученный вечером сегодня и сов[ершенно] неожиданно «охотничий» табачок в вашей посылке от 12. X… Ну об ней несколько позже, чтобы не прерывать письма по cодержанию.

Поздравляю Ирусю с возвращением в свою школу. Спрашиваю обоих – И[рину] и Ю[ру], как они выполнили свои обязанности на юбилее Мих[аила] Юр[ьевича] Лермонтова?

Поздравляю всех, что «обедаете вместе». Подождите, когда-нибудь и я присоединюсь к вам… Вот опять слышно радио: гимн…

Утренний мороз сменился среди дня оттепелью; все были в валенках и промокли. Сейчас идет мокрый снег большими хлопьями. Мы были на работе по заготовке земли (дерна) для парников будущего года, и где? За перевалкой… Под конвоем, но, все же, когда вышли на шоссе к Няндоме, стало приятно вспомнить свои летне-осенние приходы на эту дорогу и маму-Нину мою… Завтра – опять туда… Сегодня устали здорово. Кроме этого у меня не было табаку.

И вдруг вечером – посылка, которую я ждал не ранее 22-го, так как, Нина, ты писала, что пошлешь ее 14-15-го… Спасибо вам за все присланное; составлена она чрезвычайно удачно. Все выдали без задержки, до брошюр с выставки включительно. Спасибо за них Лидочке (назвал ее так и сразу вспомнил бабушку Сашу…). Вы прислали мне как раз то, что у нас совсем нет, ни в ларьке, ни в пайке (табачку маловато, но может быть хватит продержаться до привоза в ларек (который ожидается со дня на день). Я кажется не упомянул в прошлом письме, что получил подвязки хорошие и яблок вкусных, особенно красненьких. Дошли последние тогда и теперь без повреждений. Съедаю по яблоку, когда ложусь спать, то есть около 1 часа ночи; полезны мне для жизни.

Одного боюсь, что собрать такую посылку стоит вам большого труда, средств и что это все необходимо вам самим больше, чем мне…263

Милая Нина, спасибо тебе за твое сообщение о благополучии мамы П[авлы] П[етровны] и за твои заботы о ней, о моей маме.

Закончу письмо, чтобы послать его завтра; и время позднее, и вставать рано, остается только три с половиной часа до вставания.

Обнимаю вас всех, моих милых, по очереди и сразу всех вместе, крепко, крепко.

Хотелось бы еще написать – да некогда. Хотел написать и маме П[авле] П[етровне], и Верочке; и расспросить про В[асилия] И[вановича]… Я – ваш.

№ П-165

Жене

1.XI. 1939 г.

Милая моя Нина, моя родная и хорошая.

Давно я задумывал написать Верочке. Вот, исполнил; получилось длинное и, может быть, не нужное письмо; но тебе прочесть и понять его легче, чем кому бы то ни было другому. Выходит так, что оно предназначается тебе в первую очередь.

Я прошу тебя прочесть его; ответить мне на него; вероятно, легко будет переслать его Верочке.

Ниночка милая, я не буду вкладывать ничего более в этот конверт, так как он был бы перегружен, а ребятам, Ирусе и Юре напишу отдельно, когда получу от них очередное письмо, так как на все полученные я уже ответил и им, и тебе. Что-то долго на этот раз нет от вас писем. Не пропало ли какое-нибудь из моих? Что может быть замечено по нумерации их, проверь.

Как вы живете? Как здоровы, все ли благополучно? Не очень ли трудно работать тебе, учиться ребятам, добывать продукты питания? Как мама П[авла] П[етровна]?

Желаю вам всем быть счастливыми во всем. Целую и обнимаю, и крепко и много.

Ваш и твой Евгений

№ П-166

Жене

7.XI. 1939 г. 46-з (ночь под 7-е (11 вечера)

Милая моя, моя Нина «навсегда моя».

На праздник мысль о тебе, о вас будет наиболее светлым в том, что есть у меня…

264

Прошло с час времени как окончилась обычная (в этот день) у нас процедура осмотра вещей… Продолжалась она два часа, мы были во дворе… Я лишился только чернил, поэтому пишу пока карандашом.

Сейчас слышна ухарская пляска «Красноармейск[ого] ансамбля песни и пляски» по радио.

Барак не спит – пьют чай, разговаривают… Два или три дня не будет работы… – третий день мы… (далее нрзб).

Вчера и сегодня пилили дрова для электростанции, чтобы обеспечить ее топливом на эти три дня, надоедает целый день быть двигателем для пилы… и колуна, а в общем, ничего, в новой бригаде ко мне относятся хорошо.

Вчера и сегодня легко морозит, так что сегодня ходил на работу в валенках; все еще не одеваю теплого (синего) жилета, довольно – серого. Очень одобряют мои галошцы, щупают их туркмены…

Вчера выдали зарплату за первую половину X – шесть рублей и из личных денег (из твоих) последней присылки в 50 р. – 25 р. – на моем лицевом счету имеется – 50 р.=(10 р. остаток летней +40(25)+50(25); ты первый раз спросила меня в письме про судьбу тюремных денег; и как раз, за два дня до твоего письма выяснилось, где они; Котлас ответил, что 150 р. моих денег пересланы в Приводинскую ИТК – почему?.. Теперь участок Л[иповски]й запросил их оттуда, след отыскался. Что дальше с ними будет – сообщу.

12 часов ночи.

Прослушал ночной выпуск последних известий по радио. Лягу спать; устал; спокойной ночи вам, мои милые; вероятно ты, Нинуша, засиделась сегодня, под праздник… Есть ли у вас гости из Москвы? Желаю вам праздничных дней, завтра продолжу беседу с тобой в этом письме…

Ваше письмо от 16.X – получил 3-го XI – вечером: от тебя, Ируси, Юры, мамы П[авлы] П[етровны] и от Зины, адрес на конверте – сразу же узнал ее руку и понял, что она гостит у вас. Привет ей мой передай; а вам всем спасибо за написанное – каждый из вас по своему тронул меня…

7.XI (утром)

Утром просмотрел две газеты: за 2-е и 4-е XI, прочел доклад Молотова о международном положении – кое-что стало яснее…

265

Днем была перекомиссовка (по состоянию здоровья), был на осмотре наш барак и я в том числе. Результата не знаю, вероятно, у меня осталась IV-ая категория – ее обеспечивает мне грыжа; а перевод в V-ую, как не желателен он мне, не удастся; осмотр быстрый, говорить много не приходится, а 4-я категория дает право не выходить на работу без освобождения врачом. Осмотр быстрый, а ожидание долгое в очереди. Завтра часть дня опять пройдет в «генеральной проверке» – по формулярам, то есть в праздник нам «скучать» не дают…

Радио не выключили и был слышан парад на Красной площади… Посылки нам не привозят вот уже несколько дней. Я предполагаю, что ты выслала мне к празднику что-нибудь; вероятно, догадалась сделать это заблаговременно, числу к 3-му, потому что в праздник посылку не выдадут; но посылки, говорят, лежат в Няндоме, «за отсутствием якобы автомашины».

Признаться, я очень поджидал ее, потому что не было табаку, вышел сахар, но табак выдали к празднику; у меня сохранилась плиточка шоколада на сегодня и банка какао (консервированного); сливочное масло я съел, боясь порчи, но, представь, у меня хранится еще немного русского масла, это, кажется, с твоего приезда; есть грудинка: одним словом я обеспечен главным, а кормят нас лучше; с первого XI изменился стол – правда, он остался крупяно-зерновым, но стал еще обильней; я получаю эту половину месяца «усиленный паек» (по назначению врача), то есть килограмм черного хлеба; утром – два блюда; в 12 часов – одно; в 5 ч. вечера – еще три блюда, каждый день в одну из выдач бывает булочка или пирог из белой муки; два раза горячее: щи из капусты (с зеленым листом) или чечевичный, или гороховый суп; каша или макароны, или турнепс (пареный); но масла и сахара пока не привезено; зато прекращает свое существование коммерческий буфет и понижается зарплата. На воле – не то.

Вместо своего портрета посылаю следующий рассказ: дня два назад, на работе бригадир, говоря с конвоиром, жаловался на то, что люди у него в бригаде слабосильные, например, есть старики по 63-64 года; я, кстати, спросил конвоира, как он думает, сколько мне лет? Тот ответил: «тридцать пять»…

Так вот, утешься, Ниночка…

Вечером был спектакль в клубе; я не занят суфлированием; пьеса – в одном действии идет без суфлера; проспал начало его и не пошел совсем.

266

Сейчас опять ночь; теперь уже под 8-е. Выяснилось, что 9-го будет рабочий день. При всем желании побольше рисовать себе картины вашего провождения времени, сегодня мне это не удавалось, буду ждать писем с описанием его.

Я исполнил, кажется, твое поручение «побольше писать о себе»… Сообщил и про посылки и про деньги. Если я не пишу о чем-нибудь, значит его нет; получив посылку, я всегда на другой день, не позже, стараюсь уведомить тебя. Плеврита у меня нет, но след его я всегда чувствую при кашле и при усиленной физической работе левой рукой, так как он был травматического происхождения. Все-таки, как неприятен случай с собакой Ольги Карапетовны и необходимость делать тебе с Юрой прививки…

У нас освободился один из счетоводов. Я заявил свое желание работать в конторе; но из этого едва ли что выйдет, так как у меня нет в этом опыта, найдутся другие кандидаты. Кажется, сделаю попытку перейти в бригаду Сельхоз-участка. Этого же хочет Заведующий Сельхоз-участком; препятствием служит моя законвоированность.

До свидания, хотя и не до скорого – моя милая, моя хорошая жена – Нина.

Если можно, не бери себе добавочной работы.

№ П-167

Жене, Ирине, Юре

7-8.XI. 1939 г. 47-з

Милые мои, Нина, Ируся, Юра и мама.

Пишу вам в день октябрьских торжеств, отвечаю на ваши письма от 16.X. Очень благодарю вас за них. Письмо шло 17 дней: 16-го написано, 17-го опущено; 21-го заштемпелевано в Каргополе; 3-го XI – вручено мне; всего 17 дней; это наиболее часто высчитываемый мной срок путешествия письма от вас, редко доходит оно в 10 дней. С удовольствием заметил, что и на Ирусином листке есть на этот раз дата, в конце письма; да еще вторую, в начале, поставила мама-Нина.

Вероятно, вы отправили мне к этим дням посылку – 24-го или 30-го, но если и в первый срок, то она еще не пришла; хотя, обычно, идет семь дней. Зато, говорят, что в Няндоме скопилось много посылок; кто говорит три сотни, кто – четыре… Очевидно получим числа 10-го, когда их перевезут оттуда в наше почтовое отделение, что на Перевалке.

267

Но я обхожусь и без посылки; кое-что сохранилось от прежних; правда, нет сладкого и чаю; остальное есть, тем более, что с 1.XI у нас улучшился стол, улучшили всем; но пища выдается разная: «по котлам»; имеется десять «котлов», то есть десять разных меню, отличающихся одно от другого, и так должно быть, но пока их меньше: два, так называемых, «усиленных» котла назначаются врачом; другие назначаются по работе (по выработке). В самом обычном, рабочем, меню: утром – два блюда: суп и каша; днем (12 часов) – «полдник» (не всем) – каша или булочка (или пирог); вечером – три блюда: суп, каша или пирог, овощи (пареный турнепс). Столовая старается разнообразить блюда, хотя это и трудно при однообразии продуктов; у нас в большом ходу бобовые: чечевица, горох и соевая мука, как подправа; капусты мало – больше турнепса; мне он нравится.

Я давно хотел посоветовать маме-Нине купить соевой муки и пользоваться ею, как и у нас, для подправки супов (густых) и кашиц; или подбавлять ее к выпечкам своего изделия. Довольно часто дается рыбное (сельдь, треска и т. п.).

Я получаю сейчас «усиленный рабочий» паек; он лучше: назначен на полмесяца при врачебном осмотре.

Вчера у нас была «перекомиссовка» медицинская, у меня, кажется, осталась прежняя IV-я категория; но результат пока еще не объявлен.

Два вечера, вчера и сегодня, в нашем клубе ставились спектакли, силами своих кружков, я был свободен от суфлирования; пьески маленькие и хорошо разученные. Слушаем праздничную радиопередачу.

Сегодня потеплело, стало скользко, сыро. Завтра пойдем на работу; наша бригада будет, должно быть, очищать лесосеку вдоль дороги на Перевалку, от сучьев.

Сегодня, говорят, освободились двое (из другой инвалидной зоны), имевшие по 10 лет, отбывшие по два года. Эти сведения всегда вызывают оживление только и действуют ободряюще. З/К-ами откуда-то берутся и передаются сведения, что ежедневно из лагерей освобождается 20 тысяч человек; рассчитали, что 2 человека на тысячу в день; оттого и не очень заметно; но уже давно и далее будет увеличиваться роспуск.

Помимо питания улучшаются и другие бытовые условия – помещения, одежда.

Как вы живете?

268

Я жду описания того, как прошли праздники, вечер Лермонтовский; как участвовали в них Ируся и Юра. Вы мне не написали какие роли исполняют в «Недоросле» Ольга Кар[апетовна] (Софью?) и Сергей Ал[ександрови]ч.

Потом мне не ясно, где помещается ТЮЗ; не (занимал) ли он Драматический театр в виду того, что Рязань – город школьников, школ и техникумов.

Очень рад, что провели к вам радио и говорю спасибо тете Рае. Сегодня вечером мне опять посчастливилось послушать исполнение Давида Ойстраха – фантазии на мотивы «Золотого петушка».

Той игрой, какой увлекаются Леня, Юра… в домино занимаются и у нас в Красном уголке барака одни и те же игроки. Я играл сегодня в шашки с одним хорошим игроком и выиграл 2:1. Это к сведению Юры, чтобы готов был состязаться со мной. Шахматы у нас вытачивают, но играют мало, был затеян летом турнир, но не доведен до конца…

Ну, пока, до свидания, мои милые, мои хорошие.

Ваш Е.Я. буду ждать ваших писем с «терпеливым нетерпением».

№ П-168

Жене

18-19.XI. 1939 г. 49-з

Моя милая, Ниночка,

Сейчас, вечером прочел твою коротенькую записочку, на талоне к переводу (в 50 р.; ноябрьскому); знаю теперь, что у вас все благополучно, и как скромно вы провели праздники.

Я написал Ирусе о перемене, временной, а может быть и постоянной в моей работе; о том, что я работаю в конторе статистиком части снабжения нашего Лагпункта; то есть прежде всего под непосредственным начальством Дм[итрия] Як[ов-левича] Кучеренко, с которым ты виделась, так как свидание наше было одновременным; ты знаешь, какой это мягкий, приветливый человек; такой же он и в рабочей обстановке… Следующее начальство – Нач[альник] части снабжения, з/к Нешель; хороший руководитель, очень дельный, твердый и умный1

1 Под их руководством я работал и летом в качестве ягодного разведчика, бригадир – Нешель. Я получил это временно место, о месте фин[ансовой] части меня предупредил Мосолов Н.Н.; его брат Алексей – освобожден и вернулся домой.. Ко мне подошел начальник фин[ансовой] части (вольнонаемный),

269

спросил, где я работал раньше здесь и на воле и ободрил словами, что я справлюсь с работой. Вчера приехал из длительной командировки (в Архангельск за чем-то ездил) нач[альни]кучастка (Горбатенко) и тоже будучи в хорошем настроении, спросил, подойдя ко мне: «Ну, как, ботаник, не напутаешь, крапиву в ведомость не впишешь?» С одной стороны все это указывает на неплохое ко мне отношение; с другой – характерно для нашего обращения; возраста, положение – в расчет не принимается; обращаясь к старикам, здесь говорят: «Ну, ребята!..» и т[ому] п[одобное].

Работаю я уже семь дней в конторе; а приятное ощущение не проходит, что я попал на более привычный труд, и в среду людей, занимающихся им, и избавился на время, по крайней мере, от некоторых тягот подконвойного, непривычного, и мало содержательного труда, в обстановке дурной сырой погоды. Ничто здесь у нас не прочно, начиная с пребывания на данном Лагпункте; но проявляется привычная установка жить днем, не заглядывая в далекое или даже не далекое будущее. «Все равно». Конечно, не все равно; наоборот, боязно, что придется куда-то двигаться, м[ожет] б[ыть], когда-нибудь, и приятно, что пока этого нет; что есть какое-то, хоть временное улучшение…

Спасибо тебе за присланные деньги 1

1 Письмо о котором упоминаешь, еще не получил.; с ними на моем счету опять стало 100 руб.; вероятно получение из 150 р. тюремных, м.б. вскоре; тогда тебе можно будет долго «отдыхать» от этих переводов. Посылки все еще не привезли из Няндомы; нет транспортных средств; хотя, казалось бы, и езды-то оттуда на автомашине – 2 часа… Все ждут их, потому что их много (говорят 600), п[отому] ч[то] интересуются табаком, сахаром, жирами и т.д., м.б. больше всего тем ощущением, какое дает забота о тебе твоих близких.

С введением новых норм питания у нас закрылся коммерческий буфет, да и в ларьке временно нечего купить. Раньше мы баловались белым хлебом или булочками, пряниками, всегда была халва; теперь нет и нечем заменить сахар и конфеты; табак – с перебоями в несколько дней.

Если у тебя будет возможность, присылай мне табак (тот, «Охотничий» – по 1р. 100 гр), пачки по три-четыре на месяц; бумаги курительной тонкой – рисовой, «филигран» – по неск[ольк]у тетрадочек – 10 т[етрадочек]. Можешь заменить

270

его чем угодно дешевым, если его не достанешь. Т[ак] к[ак] я боюсь, что рано или поздно испортится мое пенсне – разобьется, сломается ли шинка и т.п., то позаботься о дубликате к нему; вышли; лучше всего, если бы это было пенсне в оправе; но, хорошо и очки; особенно, если ты уже их приобрела; если же не приобретала, то возьми с разными стеклами: для правого глаза – 2,75; а для левого – 3,0; но не сильнее; можно помириться и на комбинации: лев. 2,75, прав. 2,5; или оба – по 3,0, но не сильнее.

Кстати, имей в виду, что у нас, д[олжно] б[ыть], нет никакого ограничения для посылок; иногда получают две сразу; я не к тому, чтобы мне «присылалось по две»; я уже писал тебе, что посылка твоя в 8 кг была составлена очень удачно и достаточно; пишу на случай какой-либо перегрузки, если что-нибудь не уместится, а послать будет нужно, или просто, захочется. Все же имей в виду, что нужды у меня очень мало, нет сахара – не беда; хуже, когда нет табаку; но главное, все есть для сытости; у меня и сейчас есть сало, есть консервы мясные; правда, это от бережливости на всякий случай; но и от того, что пища даваемая нам обильна и достаточна, если не по составу, то по объему. Поэтому, когда тебе трудно собрать мне посылку со всем тем, что бы ты считала нужным послать – не посылай; вернее, посылай попроще; не лишай себя – хотя на это ты не согласна; тогда, не лишай ребят из-за меня и пиши мне правду о том, как вы живете. Условия меняются… Я пойму с полуслова…

19.XI – 1939/ 12 н[очи]

В 11[с половиной] пришел из конторы и прямо к ночному выпуску «Последних известий» по радио. Сейчас слышал «Компонеллу» в чьем-то исполнении; только слышимость у нас плохая по ночам и хорошая утром. Забыл написать, подтвердить Ирусеньке, что передачу для «Седова» мы с ней слушали «вместе» – я начинал с речи Калинина М.И. и приветствий родных «седовцев»…

Милая, спасибо тебе за слова твои, выражающие дела твои, за «облегчение моей жизни», «за отдачу своей» для меня, за твои «думы» обо мне, постоянные, за то, что «обнимаешь и целуешь»… Когда-то я смогу что-нибудь сделать для тебя и смогу ли…

Теперь я вижу, где ты сидишь… Но какой стул у тебя (маленький) и какой у Ируши?.. Какой стул или кресло? у тебя…

271

Все-таки ты написав про Лермонтовский вечер, не досказала, какое впечатление произвела на тебя и на Зину, Ирусина декламация пролога «Демона»?

Скажи Юрику, чтобы не завидовал нашей зиме – сегодня шел дождь, потом крупа, и, наконец, снежок… Мне-то ничего, дойти до конторы… Вот нашей бригаде Урб[ановича], сжигать сучья… Передай Юрику, что я считаю себя у него в долгу, написав коротенькое письмецо; следующее, надеюсь, будет больше.

Передай маме-П[авле] П[етровне] – благодарность за гостинцы и рукавицы, какие я попросил у нее, кажется не нужны будут, по крайней мере теперь – пока не нужны.

Передай им всем, и Лёне и Лиде мой привет ответное пожелание лучшего, самого лучшего, чего заслуживают хорошие люди.

Передай маме-П[авле] П[етровне] благодарность за ее ободрение меня, за призыв верить в лучшее; мне были дороги те, кто говорят про бодрость самой мамы; это меня утешает. Ее догадка о перемене работы на более посильную уже оправдалась, скажи ей пусть она передаст мой привет старушке – тете Маше и ее близким; включая малолетних, не ведомых мне, портреты которых есть у меня.

Не беспокойся о первом октября…

Сотрудники В[асилия] И[вановича] по вет-лаборатории все помнят и спрашивают о нем.

Не бери себе, если можно, дополнительной работы.

Целую тебя, мою милую, хорошую, мою Нину, мою подругу вечную.

Твой – муж – Евгений

№ П-169

Юре

30.XI. 1939 г.

Юрику

Я вынул из наружного бокового кармана черного пиджака платочек, с синей каемочкой и инициалами «Ю» «Я», вытер им, как всегда, пенсне и стал писать это письмо 1

1 В сером жилете, в карманчике лежит платочек с желтой каймой и инициалами «И.Я».(в бараке я сижу без пиджака и тогда им вытираю пенсне).

Комната, в которой я сижу сейчас, большая и пустая; это комната конторы; ночь; сегодня я дежурный по конторе.

272

В 11 часов вечера кончились занятия в ней, разошлись почти все; сейчас, в один час ночи в другой комнате еще работают ночью, высчитывая дневной сегодняшний заработок всех работающих; так как завтра по нему будут выдаваться талоны на обед, на следующий день в соответствии с выработкой: кому обед лучше, кому похуже. Один из работающих – брат Лидиного и моего ученика, И.И.М. Слышно отсюда, как стучат в их комнате счёты. Видел, зайдя к ним, как высчитывают они по логорифмической линейке – по маленькому счетному прибору, имеющему вид действительно раздвижной линейки. В той комнате около стола кто-то наклеил на стене штук 5–6 интересных марок: одна – с портретом Салтыкова-Щедрина; каких достал ты штуки три, как ты мне писал; другая – самая крупная с улицей М. Горького; 3–4 с видами Крыма… Красивы.

Я сижу за своим столом. Отделение комнаты, в котором он стоит отличается тем, что здесь огромное окно, что называется, во всю стену; раз в шесть больше ваших окон; окно слева; а справа от меня барьер. Около меня тоже лежат на столе счёты; поработал я как-то раз на арифмометре; тоже хороший прибор; и хитро устроенный и облегчающий работу – голова так не устает.

Накал электрических лампочек стал лучше, теперь – ночью, когда много ламп погашено и энергии хватает; но все же около меня стоит керосиновая лампа, горит.

Тикают ходики… Значит время идет… Мне не спать всю ночь. Может быть зазвонит телефон с Перевалки, или кто-нибудь приедет; м[ожет] б[ыть] курьер с почтой. Занятия начнутся завтра в 9 ч. утра. Выходной день (1-го) перенесен на 5.

Дежурство кончится в 5 вечера. Но, уже в 12 ч. дня, вероятно, можно будет соснуть часок. Я доволен, что сижу в теплой большой конторе; что пишу тебе письмо; а потом Ирусе; что посмотрел газету за 14.XI – положенную Зиной в посылку, полученную мной вчера; что я, как будто с вами… Спасибо за письма. Я буду об тебе еще думать, когда буду писать остальные письма, Ирусе, маме.

Моего милого мальчика, моего сына, обнимаю крепко.

До свидания.

№ П-170

Ирине

1.XII. 1939 г.

Ирусе

Прошло только три часа, как началось 1 декабря. Сижу

273

один; кругом – «молчание ночи»… С угловой вышки раздался возглас: «Кто идет!?»… И опять тихо, тихо: «Томительная ночи повесть». «Часов однообразный бой… – язык для всех равно чужой; и внятный каждому, как совесть» (Тютчев, конечно).

Милая, Ирусенька.

Я докучаю тебе литературными вставками… но, ведь, ты интересуешься литературой. Поделюсь поэтому с тобой и тем, что читаю «Войну и мир»… Читаю и доволен чрезвычайно. Я кое-что стал понимать.

Я думаю, ты разыщешь и прочтешь некоторые места о которых я упомяну. У нас есть только «третья часть»; в ней: во-первых, сегодня я прочел, описание умирающего улья; сравнение с ним оставленной Москвы; замечательное описание, замечательное сходство; описан улей, а не Москва; но и не нужно было описывать ее. Не зависимо от сравнения – это описание стоит поместить в учебник зоологии в (хрестоматию вернее), о пчелах и улье. Найди характеристику: англичан, французов, русских – кто «почему самоуверен»? Она недалеко от начала 3 части.

В-третьих, слова Кутузова: «Tout vient a pjint a Celni, qui Jait attenkre»…1

1 Дословно: «Все доходит до точки у того, кто умеет ждать». вообще, здесь, весь его разговор с Андреем Волконским; и о том, как он (Кутузов) посылал «их двоих» (терпение и время) брать крепости…

Еще замечательное место (в этом издании – ч. III, гл. XVI) – о болезни Наташи и докторах… Читать его нужно, по Юриному, раз 5–7 подряд, до запоминания наизусть наиболее понравившегося. Еще замечательней следующая – VII глава…

Ты молода и тебе, м. б. не так интересны эти места; а мне, они помогают понимать современность…

Многие писатели могут быть интересными; но не все они могут быть учителями; вот мне, такие как Чехов, Толстой Л.Н., – кажутся воспитателями. От кого-нибудь из них нужно этого добиться; для того и до того – читать… Надо себя заставить. Ну, когда-нибудь… а, чем раньше, тем лучше.

Кстати; у нас был и «Кобзарь» и полн[ое] собр[ание] Гончарова. Я давно не вижу многих книг и думаю, что они у Пл[аксины]х; часть книг, и видимо большая, попала к ним на чердак, когда перевозили их из Дяг[еле]во. А Гончаров, просто, посмотри у нас в шкафу. У них, например, должен быть

274

толстый журнал «Жизнь», издававшийся когда-то Горьким; у нас, за один год, были все 12 книг (ежемесячника). Хорошо бы из него достать хоть один том – за октябрь; в нем стихотворение Бунина А.М. «Осень». «Лес, словно, терем расписной».

Из всего написанного не сделай ложного заключения, что я много знаю по литературе. Я читал очень мало и очень плохо. Вот Юрий хорошо читает, – повторно. Может быть, у него из этого что-то получится.

Учитесь читать, рисовать, писать…

Не была ли ты очень рассеяна, когда писала мне письмо 8.XI? – Знаешь, каких описок ты наделала в нем? Два раза пропустила «не» и вышло: «…пошла на вечер 5-го»; погода … очень холодная (7-го XI); у Юры большого (по-моему) (а не «большого») оказался: «Голось» (по-видимому, потому, что только что написала: «проснулась»). Если вспомнишь, что с тобой было, напиши… причину рассеянности.

Моя милая девочка, большая уж стала… Мне нравятся твои письма и Юрины. Пишите вы совсем по-разному. Ты – подробнее и с чувством. Юра – короче, отрывисто, с действием… Ну об этом – в другой раз…

Скажи Юре, что, небезизвестный вам кот «Васенька», здравствует, опять стал ходить к нам в барак. Я думаю, он живет во всех семи бараках, не считая таких учреждений, которые он тоже посещает, как: кухня, детясли, амбулатория, продсклад, где бывают мясо и рыба, и достаточное количество крыс, хотя, где их нет? – «Мышки» дайте от меня что-нибудь вкусное; только пусть Юра не злоупотребляет этим предлогом и не дает несколько раз от меня, а то он… я знаю… я помню, как он подсовывал «Мышке» под столом колбасу вместо колбасной кожицы. Передай спасибо Зине за хлопоты с посылкой; ответь ей, что лимоны доехали в исправности и все, все так же; одна неисправность была – не было в посылке не только табаку, но и ни одной папиросы; но об этом ты ей не говори. Поблагодари ее за свежую (для дней отправки, хоть и не свежую для получения) газету «Из[вести]я» и за ее заботливость; не знаю, кого нужно благодарить еще за что; зато ты знаешь и сделаешь. Тетю Раю – за лимоны и чай и за внимание к бабушке Павле Петровне.

Обнимаю твою головку. Делами твоими интересуюсь и не пишу о них за недостатком места, также, как и Юре. Да, вот еще: я бы хотел, чтобы ты прочла у Д.И. Писарева изложение «Эволюц[ионной] теории» Это не его дело – критика публициста;

275

но изложена так, что мне кажется лучше и увлекательнее, чем где бы то ни было; Может быть, кажется, потому, что у него первого читал… Это было давно… в городе Порхове, в саду…

П-171

Жене

2-5.XII. 1939 г. 51-з

Моя милая Ниночка, жена моя милая.

Начал писать письмо к тебе раньше, еще 28-го, написал две страницы, но не кончил; теперь начал, не понравилось по настроению, которое было испорчено в тот вечер сообщениями по радио об осложнениях с Фин[лянди]ей, вплоть до военных столкновений. Обычно я не переписываю писем. А этому письму не повезло; все прерывается.

4.XII, ночь под 5-е.

Опять двухдневный перерыв. Перерывы приводят к тому, что накапливается все больше материалов для письма. Вот за это время: я получил ваше письмо от 9-го XI, – отставшее; получил другую посылку (первую по времени отправления 29.X); сегодня поступил перевод в 150 р. (тюремных) денег, на мое имя. Таким образом, мое материальное благополучие все растет. Душевная жизнь тоже идет спокойно. Письма и записочку Ирусину в посылке с посылаемым, твою – на талончике к посылке – я получил; и она успокаивает меня и радует.

Мысли из ваших писем, отдельные предметы из посылок, все вызывает желание что-то сказать, написать и негде это уместить. Каждый день мысли просятся на передачу тебе. Но, садясь за письмо, прежде всего чувствуешь, что не удастся все выложить: ни места, ни времени не имеется, не хватает для этого.

Так хочется побыть вместе в форме представления себе того, что ты, что вы делаете в данный момент, в форме описания того, что сам делаю, чувствую, думаю сейчас, слушая радио (11[с половиной], веч[ера]); наслаждался булочкой, присланной тобой, пил чай. Потом было дополнительное сообщение в 1[с половиной] о Лиге Наций. И сейчас писать не удавалось за недостатком света даже в Красном уголке. Очевидно, машины нашей электростанции так поизносились, что не обеспечивают током. А в наших полуночных местах свет дорог человеку, так же как огонь в местах холодных, лесных. Правда, о последних я уже вспоминаю, а не чувствую. За радио, в полутьме я старался

276

представить себе тебя – где ты, что делаешь и всю окружающую тебя обстановку – благодаря последним твоим письмам я могу это сделать.

Как видишь, у нас хорошо тем, что радио передается поздно. А недавно, впервые за два года, я вновь слышал урок гимнастики под руководством знакомого по голосу, Набокова и обрадовался; помню, что и тебе нравилось его манера вести урок.

Вот уже почти месяц, как я работаю в конторе; а еще нет ни одного отклика в ваших письмах на это мое сообщение, все-таки долог оборот наших писем. Жду со дня на день следующего вашего письма, и с тревогой – все ли у вас благополучно; и с надеждой, что оно будет таким же хорошим, как предыдущее.

Я привык читать твои похвалы моим письмам и всякий раз жду ее. Нельзя так напрашиваться на нее; но нельзя и не передать ощущение этого ожидания. Не оправдалось ожидание один раз, когда я прочел что-то вроде упрека, что «ни разу так не написал» тебе… Если ты и права в установленном факте, то не права в его истолковании. Я вынужден перегружать письма к тебе «деловыми» сообщениями; письмо же редкое, почти единственное, освобожденное от них, может быть наполнено другим, и ты мало обратила внимание на то, что оно было написано для чтения «прежде всего тобой» 1

1 Я думал, что ты прочтешь его частично, по крайней мере, и другим.. Чтобы разгрузить свои письма к тебе от деловых сообщений о посылках, м[ожет] б[ыть] ты замечала, я пробовал переносить их отчасти на письма к детям, чтобы иметь возможность побеседовать с тобой не о столь «корыстных» вещах. Но на этот раз они пришлись как раз на письмо к тебе. Ты не можешь себе представить, как хорошо сохранила свои достоинства высокие твоя булочка. Тебе не пришло бы в голову делать опыты хранения ее в течение свыше месяца: а вот он случился сам собой, с самым благоприятным результатом: блестящая, лакированная корочка сохранила не засохшей серединку булки, с изюминками. Как хорош чай с ней; а у нас с ноября прекратилась продажа изделий из белой муки. Больше всего пострадали яблоки: от них остались три-четыре половинки (оба красно-белых). Их прелая влажность сказалась на колбасе, которая густо покрылась грибным пушком; но обтертая, обмытая, подсушенная в протопленной печке, колбаса стала совершенно хорошей; грибок не преодолел кожицы…Этот опыт тоже удался. Зина прислала мне плав-

277

леного сыру, и кофе с ним, и даже с черным хлебом, крайне вкусен. Она положила мне каких-то маленьких, кругленьких и грушевидных, красных с желтым, конфеток, с приятно-кислым вкусом и крепкой эссенцией в начинке – очень удачных. Спасибо вам; спасибо тебе за консервы; последнее время я научился ими пользоваться очень хорошо, подбавляя понемногу к блюдам столовой – в кашу-разварушку, макаронные изделия – получается прекрасно, взамен пресного безвкусного кушанья, на воде. Теперь стол у меня такой, что мне стыдно, что он так хорош. Зина прислала много слив[очного] масла (1 кг); грудинка будет в запасе. Ты научилась составлять посылку выше похвал и в отношении набора и пропорций. Ты догадываешься, как я доволен присылке табаку и папирос. Мёд будет в запасе, благодаря этим двум посылкам настолько разрешились вопросы снабжения моего, что мне нечего больше пожелать. Так что, если это письмо придет позже отправки след[ующей] посылки, то нужно будет одну очередь пропустить; если же до нее, то считать, что всем основным (сахаром, жирами) я обеспечен до 1 января, по кр[айней] мере. Во всяком случае, если что-нибудь трудно достать, не трудись; я буду ждать посылку гл[авным] обр[азом] для того, чтобы получить пенсне (в оправе или очки); табаку и курит[ельной] бумаги; чего-нибудь мучного (булочку или сухарей). Если есть пустые коробочки – одна-две из под бульон[ных] кубиков или им подобных, пришли; здесь очень нуждаются в порттабачницах маленьких, я свою подарил Урбановичу, по его просьбе. Газеты, интересные журналы – можно и желательно класть.

Пенсне мое цело, но по роду моих занятий нужно застраховаться на случай порчи (стекла или свешикон). Работой в конторе я дорожу. Она принесла мне пребывание в другой, б[олее] интеллигентной среде. Я меньше слышу искаженную бран[ными] выражениями, бессмысленно ими переполненную, речь. Я не чувствую конвоя, правда потому, что никуда не выхожу за зону, но все же.

Милая Нина, как бы мне хотелось делиться с тобой своей душевной жизнью; делиться всем и всеми твоими заботами, и за что эта разлука; на сколько она? Зачем написала: «Не забывай нас»?..

5.XII

Часть выше написанного писал сегодня. Но свет погас на

278

всю ночь; и письмо кончаю уже вечером 6-го. Этому письму как-то особенно не везет. Это или что-то другое вселяет в меня тревогу – все ли у вас благополучно? Жду письма, а почты давно нет. Я чувствую, что задержка с этим письмом вызовет то же и в тебе. Между тем у меня все благополучно; надеюсь только на то, что теперь письма будут через Няндому двигаться несколько быстрее, не далее 10-ти дней.

Остается мало места на листке. Нужно кончать, чтобы послать в одном конверте и завтра.

Мне приятно, ты хвалишь место своей работы, приятно, что вы оклеили комнаты; но ты устала, устаешь постоянно, будь благоразумна; не бери лишней работы. Твое здоровье нужно всем; детям, мне. Исполни просьбу.

Кончил письмо и мне грустно, что не побеседовал с тобой о написанном в твоем письме о детях; ты по себе знаешь, как это ощущается.

Передай Ирусе – спроси ее: не слушала ли она вчера (со мной вместе), например, рассказ об учителе-папаше, у которого Борис и Клава – сын и дочь стали летать… Он забавил тех слушателей, которые были вместе со мной у микрофона; я думаю, смеялась и она. Хотя я и написал Ирусе, Юре, маме, но уже давно; передай им мою ласку. Прими сама ее для себя. Передай привет Лиде и Лёне. Лиду, за ласку и заботу о наших детях, поцелуй. Еще раз привет Лёне и Кеше.

Твой Евгений

1 ч. ночи к утру 7.XII

№ П-172

Жене

8-10.XII. 1939 г. 52-з

Милая, милая Нина, только вчера опустил в п[очтовый]ящик Л[аг]пункта письмо, большое: тебе, Ирусе, Юре, маме. А вечером прочел твою записочку на талоне к посылке от 30.XI, которую я не ждал так скоро получить; т. к. только что 4-го XII пришла и была выдана мне, запоздавшая, посылка от 29.X. Спасибо тебе, милая, за исключительную заботливость обо мне; ее отмечают посторонние; а тут еще посылки собрались в одно время… Я получил очки, в каких сейчас пишу, они мне по глазам, чуть сильнее пенсне (должно быть 3,0), но видимо и глаза соответственно поиспортились. Спасибо за все присланное; перечислять не буду; не перечтешь. Спасибо за рукавички,

279

должно быть маме, хотя мне некуда в них ходить пока. Погода теплая, около нуля; да я и не жду суровой зимы в здешних местах, разве позднее она будет, или по исключению. В конторе тепло, в бараке – жарко.

Ты, Нинуша, пеняешь мне, что мало пишу о своей работе. Но мне кажется, я писал довольно; м. б. это было в недошедшем письме к Ирусе и Юре? Писал и позже. Я писал, что удовлетворен переменой в работе; я освоился с ней; конечно, встречается все время и новое, и затруднения; но уже не то, что в первые дни. Очень может быть, что работа эта будет продолжительна или даже постоянной; говорят, что стоит только войти в состав работников конторы и уже на общие работы не вернешься. Один минус – меньше воздуха; нужно заставить себя соблюдать режим и больше «гулять» в определенные часы дня. Пока очень рано говорить о вреде для здоровья этой работы; что будет по истечении всей зимы? Вероятно еще растолстею и немного побледнею; и только благодаря тебе я хорошо питаюсь. Вчера пришел ко мне за талоном на обед один лагерник из бригады Урбановича и говорит, что его послали ко мне, так описывал меня: «такой высокий, здоровый»… Во всяком случае, здесь все же меньше риска для здоровья: от несчастных случаев, от сырости и т. п. Люди кругом не плохие, начиная с начальства. Конечно, лагерь есть лагерь… Заключенный в не-го – человек, лишенный многих юридических, и, просто, человеческих прав. Что делать!.. Зато здесь мысль о том, что нужно и можно, жить чем-то вышестоящим обыденного интереса, не забывается. Нужно ее осуществить. Но для этого нужна сила; сила ума, воли, характера; нужно расти; так же, как это нужно в двадцать лет от роду… и раньше и позже…

1 ч. ночи. Продолжаю. Перерыв небольшой, в несколько часов, но – заметный тем, что получил ваше письмо (от 25. XI); написал в ответ открыточку. Успел побывать на вечере-концерте (самодеятельности). Прослушал ночной выпуск «последних известий», просидел у микрофона – передачу Кр[асной] площади – «с тобой»; выпил чаю, с тем к чаю, что напоминает вас; и с полубелым хлебом (из 96% пшеничной муки), с сегодняшнего дня он выдается вместо черного; почему-то ржаная мука у нас исчерпалась и завозят только эту, 96%-ую; значит сколько-то времени мы здесь с лучшим хлебом. Пекарня наша печет хорошо. Недавно учитывал, как член комиссии, остатки на 1-е декабря, я был в ней и видел работу наших пекарей. Интересно. Сколько ловкости в таком деле, как посадка хлебов в печи. Как

280

в цирке – акробаты, удивляют ловкостью движений. Выпекают в день две тонны.

Теперь, вот, сел продолжать тебе письмо, написав сперва открытку. Но поздно. Сейчас полезу на нары; как в вагоне; но не в пути, а на остановке в несколько лет. Покойной ночи тебе, моя Нина. Я – спокоен.

10.XII.

Вчера не случилось продолжить письмо. У нас в бараках нет света (электростанция снабжает им только контору, изгородь и т[ому] подобное); писал и пишу при свете «Летучей мыши». Говорят, скоро отремонтируют машину.

Не покупай пенсне.

Много интересного в твоем письме. Нужно обладать искусством откликаться… Коротко, как позволяет место.

А его нет. ( Григ[орий] Куз[ми]ч – «осторожен» до противного. Но, дело не в этом; а в том, чтобы Ируся переходила через подобные препятствия и не теряла интереса к Эвол[юционному] учению. Ты последи за этим; м[ожет] б[ыть] и тут «совпадение», что я посоветовал ей поднять интерес прочитав Писарева. Часто написанное не специалистом и талантом оказывается поэтому еще удачней; думаю, я не ошибаюсь; и мой совет продиктован не только воспоминанием юности о чтении Писарева (пусть она прочтет и об Онегине – если и интересуется литературой, то ей нужно почитать подлинную критику: Писарева, Добролюбова; кстати – у меня была книжка и Овсянина-Куликовского: «Пушкин» и др. по истор[ии] литературы).

Как бы я хотел послушать рассказ Юры «Страшные мертвецы»…

Я давно знаю, что ты отличница, во всем. Не понял только: зачем фотокарточка? Еще важнее – что хорошо работать в коллективе вашей консультации. Я бы передал привет; но ведь мы каждого «вольного» имеем право называть только «гражданин такой-то» (по должности)… и на привет не имеем право… Постепенно прониклись этим и почти привыкли. Не совсем… Нельзя привыкнуть, когда к тому нет основания.

№ П-173

Ирине

22.XII. 1939 г. Первое

Милая Ириночка.

Я здоров; работаю в конторе. Живу так же, как описывал недавно; то есть сравнительно хорошо.

281

Поэтому предупредив о главном, буду говорить, тоже о главном, о состоянии нашей переписки. Она что-то ухудшилась. Твое письмо передо мной еще от 25.XI – написанное почти месяц назад; и получил я его давно и сам давно не писал, все это складывается в ощущения огромного перерыва. Одну очередь тебе и Юре я пропустил, написал одной маме Нине, числа, кажется, 3-го. Почему я не пишу? Изменились условия: ты знаешь мой распорядок дня; его позднее окончание работы не благоприятствует писанию писем; освещение – от «летучей мыши», висящей под потолком света довольно не получишь; день короткий – сегодня – «солнцеворот»; солнце – на лето, зима – на мороз. (Как литературно хороша эта пословица!) и, наконец, строгости с отправкой писем отсюда (но не сюда). Говорят, что ряду лиц по списку (какому?) будет разрешено отправлять по одному письму в три месяца раз; остальным по-прежнему по три в месяц. Вот если попадешь не с того ни с сего в такой список!.. Однако, сюда даже первым «лишенным» говорят, будут пропускаться письма без ограничений; всем. «Ух…» Ходики, какие висят здесь в Красном уголке нашего барака, ходят – очень страшно. Вдруг, – ухают; что-то в них срывается; должно быть, почти в прямом смысле «с цепи срываются», то есть цепь – с зубца колеса; но потом дальше идут без остановки; так до поры до времени; потом опять… «ух» (Это – вставка; как и про перо, упавшее в чернильницу у тебя. Мне понравилось, и я подражаю… А, ты понимаешь, сознаешь, чем хороша твоя вставка?..).

Неужели ты и Юра так и не получили моего письма, посланного в начале ноября? Я все еще надеюсь, что хотя и с запозданием оно пришло…

А что делают крысы за перегородкой (двойной), так и носятся…

Мороз, градусов 30, был эти два дня, но сегодня уже началась метель и сразу стало тепло. Однако, я по-прежнему сплю под одной простыней. Скажешь, живете среди леса и дров… но и у нас бывают дровяные кризисы – то из пекарни прибегут с заявлением, что нет дров, то кипятку не приготовят вовремя… Но, конечно, это только кратковременная тревога, а вот с электростанцией и подачей тока дело не ладится до сих пор.

Моя милая, доча. Спасибо тебе за письмо, напомню тебе про него, как ты с Лялей «списали у доски друг у друга ответы…» верно, смешно. Бэни – «не на кровати»… А мой сосед приучил «Васеньку» спать на его постели. «Васенька» соглашается на

282

приглашение и остается на постеле его, должно быть, потому, что тепло от печки.

Книжки Гайдара помню… Прочел Лескова «Левшу»; точно никогда не читал; какая чудесная, смешная и глубокая вещь. Так хотелось с кем-нибудь поделиться впечатлением; думал, думал и понял: – с тобой… и поделился, поговорил; но, писать не буду… негде; или, почти.

Спасибо тебе за всякие сообщения: о письменном столе и кресле; о занятиях по музыке, о постоянных Лидиных приветствиях; о всем.

Мало надежды, что это письмо придет к вам к Новому Году. Ну, хоть во время каникул ваших будет праздник…

В дни маминых и Колиных праздников будь еще ласковей с ней за меня… Я не смогу написать несколько раз, чтобы письма пришли в каникулы и вызвали ваши ответы (опять ходики «Ух!»), но ты и так напишешь мне три раза, да? У тебя найдется время? Я знаю, его не будет хватать, и не осужу тебя, если не напишешь; я только надеюсь… Смело, потому что ты находила для меня и время, и желание написать…

Я понимаю, мне самому бы нужно приехать, чтобы видеть тебя и не затруднять письмами. Но, не пускают… Ну, ничего, дочка, только будь хорошей. Будь в Новом году – лучше чем в прошедшем и пусть все благоприятствует тебе в этом. Основа для этого есть – ты была хорошей в прошедшем году…

У нас в бараке висит плакат: «Сегодня работай лучше чем вчера, а завтра лучше чем сегодня». Его стоит перефразировать «Сегодня, учись…» и т.д.

Ну, до свидания, моя голубка. Твой папа.

Поцелуй маму, бабушку Яблокову.

На каникулах будешь видеться со своими подругами и товарищами, передай им привет, напомнив единственное доброе мое дело – прогулку на 6 км.

25.XII – Письмо это все еще в кармане. Опять мороз; вчера 35. Думаю, у вас еще сильнее; сочувствую тебе.

Целую тебя еще раз, моя дочка, не раз.

№ П-174

Юре

23.XII. 1939 г. Второе

Мой милый Юрик, мой хороший.

283

Каникулы! Даже для «лодырей» они приятны; а для того, кто усиленно занимался все время – вдвойне… Значит для тех, кто: то занимался, то лодырничал – втройне; 1+2, как видишь, я научился считать и мои занятия с цифрами пошли мне на пользу. И почерк улучшился – теперь я много переписываю и стараюсь.

Вчера, когда я писал Ирусе, я уже знал, что моя работа, как статистика, кончается с сегодняшнего дня, так как больной, которого я заменяю, вышел из стационара. Вот что же дальше? Оказалось, что кто-то обо мне позаботился; меня вызвал к себе Нач[альник] фин[ансовой] части и сказал, что мне будет работа по переписке отчетов, д[олжно] б[ыть] тоже временная; кратко – или долго – временная, не знаю. Сегодня переписывал таблицы с цифрами, графировал их; старался расчерчивать чернилами, как Ируся свои чертежи, образцы которых, как-то попали ко мне в посылку и берегутся у меня.

Работа – успокоительная, более спокойная, чем предыдущая, чем посылка срочных сведений; все-таки их было много: 12 пятидневочных, 27 декадных и 10 ежемесячных – больших, не считая текущей переписки, часто очень срочной; и распределялась работа неравномерно; после окончания декад: 11, 21, 1 – очень поджимала. Я доволен и той, что была; и той, что началась,

Ой, мороз! А у вас? Мне некуда ходить; а прогулку для моциона приходится из-за него сократить. Думаю, и ты в такие морозы не отваживаешься на свои любимые спортивные прогулки на лыжах и коньках; больше сидишь дома, читаешь, рисуешь… уютно, хотя и прохладно, должно быть? Даже мне неприятно за вас, если последнее ощущение холода подавляет хорошее; «Мышке» лучше вас всех, на печке, а Бэни, вероятно, прячет нос, даже в комнате. Поэтому будьте ласковей, теплей друг к другу. У вас есть эта неоценимая возможность и она должна господствовать над всеми ощущениями. «Любите друг друга» и вам будет хорошо (бабушка П[авла] П[етровна] знает, где это было написано).

24.XII – Сегодня должен бы быть выходной день; но отменен, д[олжно] б[ыть], по случаю выборов… Мороз!.. Луна почти полная и до смены фазы, вероятно, постоит холод; вот, теперь мое место у печки стало особенно ценным; в других местах холодновато. Боюсь у вас – очень холодно.

284

Сегодня, первый раз, попробовал присланного в ноябрьской посылке варенье. Вкусно. Сегодня же только у меня кончилось масло. Вообще снабжен я так хорошо, что сколько раз говорил себе, что у меня все есть. Никогда раньше на воле у меня не бывало. Никогда раньше такого ощущения, что все есть. и пожелать нечего. Это и от того, что вы все присылаете мне, и от того, что здесь как-то меньше потребностей. Сейчас пил чай с вареньем и вспомнил с удовольствием фразу из твоего письма : «П[апа] пиши, что тебе нужно, мы все постараемся прислать». Спасибо, милый, больше того, что вы мне присылаете, ничего не нужно. Я знаю из записочки мамы Нины – на талоне к переводу (от 13. XII), что она собирается послать посылку числа 15-го, теперь эта посылка давно должна лежать в Няндоме; а сюда, в Липово опять их не перевозят за недостатком перевозочных средств. Ждем со дня на день доставки, но даже и писем никому нет давно.

25.XII. Пишу тебе, Юрик, сидя опять в конторе, но уже на другом месте, вчера не смог дописать, так как просидел до 1 часу ночи над срочной работой. На этот раз не повезло твоему письму, прерывается как прошлый раз маминому, а до нее очередь и вовсе не доходит, никак.

Сегодня молчит радио, почему то…

Для чтения у меня биография Яблочкова П.Н., русского ученого электрика. Как твои занятия по технике? Что читаешь по ней? Что делаешь? Чем занимаетесь в кружке? Что пишет об этом стен-газета? в ней, вероятно, есть «уголок» технич[еского] кружка и новостей по технике?

В противоположность лету я не вижу природы окружающей; из-за забора видны только верхушки елей и леса; птиц не видно почти; крыс много; изредка каркнет ворона; проскочит по дровам синичка. На снегу видел в оттепель комара; в конторе живут и мешают мухи. Вот и все.

К нам давно не привозили кино. А на здешние спектакли самодеятельности мне не удается как-то попасть – каждый раз случается срочная работа, так что 16-го, в прошлый выходной, я не ложился спать всю ночь – заканчивал месячный «анализ» – отчет по продуктам и фуражу израсходованным за ноябрь месяц, так как срок отчета был – 15-е число; запоздал я не по своей вине.

Ну, милый мой, друг мой, если хорошо ведешь себя, в противном случае – тоже друг, но требующий улучшения. Обнимаю тебя. Твой пип.

285

Назначаю тебя моим представителем полномочным по передаче поклонов, пожеланий праздничных: Лиде, Лене, Рае, Зине и т. д.

Кате и всем, с кем из родных свидитесь за время каникул.

Передай поклон маме, бабушке Яблоковой.

№ П-175

Жене

25.XII. 1939 г. Третье

Моя милая, Нина.

Пишу тебе последней и немного, хотя нужно бы больше всех, вспоминая те дни праздников общих и личных, каких ряд проходит в эти месяцы.

Декабрь-январь, включая и дату 10 января, дату разлуки. Но, все эти три письма – одно целое. И читать их желательно в отмеченном порядке написания, тогда твое «венчающее» письмо покажется длинным.

Голубка моя родная.

Как хочется мне пожелать вам благополучия и к Новому году, и в День твоего рождения, и по другим поводам, и всегда.

Не могу и не хочу отрешиться от надежды на свидание с тобой в недалеком будущем, от надежды, быть может, не основательной.

Дня три назад ушло на волю три человека. Как это оживляет всех. В конторе это заметнее, т. к. все они в нее заходят для денежных расчетов, за документами, прежде чем направиться в Каргополь.

Ушли старики, 58 ст[атья], 10 летн[ий] срок.

Прочел письмо А. Мос., освободившегося недавно, он подавал жалобы мест в шесть и, видимо, до сих пор не знает, какая из них, или все они в совокупности, подействовали.

Спасибо за письмо – талон к переводу (в 50 р. от 13.XII); спасибо за деньги. Но, теперь у меня на счету 275 р.; в кармане 25 р., которае не на что тратить. Я рад, что ты можешь «отдохнуть» от присылки мне денег; этих хватит месяцев на 6-10; редко удается получить в месяц больше 25 рублей из личных денег.

Спасибо за неполученную еще, но высланную (ты предполагала 15.XII) посылку. М[ожет] б[ыть] я и получу ее к Новому Году; а если нет, то не беспокойся, у меня еще кое-что есть, а содержимое посылок, как показал опыт, не портится.

О своей жизни добавить к тому, что написал детям, пожалуй нечего; а пожалуй, можно нескончаемо много, если говорить о душевной жизни, о вас, о детях…

Сейчас не буду. Напишу тебе отдельно, когда получу письма. Напишу, что двигаюсь маленькими шажками по пути своих наблюдений над собой и благодаря своей «гимнастике». Благодарю за твое внимание к ней.

По случаю праздников, могу сообщить, что продолжаю поправляться; рожа у меня стала «бабья» (извините за выражение такое), особенно как сегодня побрился, но оно наглядней.

Маме, Павле Петровне сегодня писать не буду. Попроси ее не обижаться на меня за это. Передай ей мой сыновний привет и ласку.

Милая моя. Обнимаю тебя и целую глаза твои милые.

Твой – муж и друг Евгений.

287

1940 год

№ П-176

Всем

1.I. 1940 г.

Только что начался Новый год…

Поздравляю вас всех, Милых Моих…

Поздравляю Нику Мою.

Поздравляю Мою Маму.

Поздравляю Моих Ирочку и Юрия.

– Тетю Лиду. – Дядю Лёню.

Как я встречал Н[овый] Г[од]? Я рад, что имел возможность, уйдя из конторы в двенадцатом часу, сесть у репродуктора, который возобновил у нас сегодня свою деятельность, и через него быть, так сказать, объединенным с вами, если вы сами были в сборе и встречали Н[овый] год дома, с радио.

Я прослушал «Застольную Бетховена; посл[едние] известия, бой часов Кремл[евской] башни… И до этого и после этого пил чай с вареньем, очень скрашивающие ч[ерный] хлеб; чай натуральный, вашей присылки, горячий, подогретый в «моей» печке, на углях. Произошел курьез, даже два; 1) третьего дня я «нашел» в своей корзинке кусочек масла сливочного, забытый мной; это было очень удачно, к Н[овому] году; 2) т.к. я прервал чаепитие и оставил на тумбочке кусок намазанного хлеба, а сам подошел к репродуктору, то крыса – мудрая стащила его без меня… я не рассердился, а удивился.

Вечером в столовой (– клубе) был любит[ельский] спектакль; но я не был; прозанимался в конторе: конец года, последний день, усиленные подсчеты. Я, кажется, называюсь «счетоводом» производственной группы; сколь прочно, не знаю; но сроком моя работа не обусловлена. Эти дни меня посадили на подмогу, на подсчеты в «плановую часть», и этим я доволен; помещение – маленькая отдельная комната, очень теплая; довольно приятные люди; преобладают молодые и веселые. Но это – 2-3 дня, хорошее разнообразие.

Я долго писал вам (Ирусе, Юре, Нине) последнее письмо с 22.XII. Опустил его только 30-го, наклеил 60 коп. марок (штамп 30+30), т.к. оно вышло толстым. От вас все еще не имею письма (последнее было от 25.XI); спасибо еще был талон-записочка к переводу от 13.XII… Что это значит? Лишь бы у вас все

288

было благополучно… Я так желаю вам всего прекрасного в новом году!..

№ П-177

Жене

1.I. 1940 г.

Моя милая Нина.

Так как я не замечаю в себе ни ухудшения здоровья, ни упадка сил, быть может даже напротив прибыль их, то сравнивая условия твоей жизни и работы со своими, больше опасаюсь за тебя, чем за себя; и не только в качестве пожелания, но и в виде просьбы шлю тебе свое желание быть совершенно здоровой, не переутомляться, чтобы быть счастливой и содействовать счастью тех, кого ты любишь.

Родная ты моя. От суда я так мало могу помогать тебе. Код новый – долгий срок. Все может быть; но если и в нем мне не суждено будет вернуться к вам, я буду ждать еще.

В моей грусти от разлуки с тобой, с вами, от неволи, мне приходит – спасительная мысль, что я не заслужил воли, что я не умею радоваться ей и что в неволе нужно приобрести все те условия личного развития, развить все свойства ума, воли, чувства, которые делают жизнь радостной, деятельно-полезной другим; если не имел их, не развил их раньше.

Очевидно, я очень живуч, если когда нужно ко мне приходят мысли выводящие меня из уныния, примиряющие меня с любыми условиями и испытаниями, в которых я вижу как бы необходимость для личного улучшения. Хотя и понимаю, что время идет и, может быть, – уйдет; уйдет весь срок, положенный судьбой, на жизнь деятельную, полную останется лишь доживание или – ничего не останется…

Когда-нибудь об этом нужно думать и говорить. Новогодняя ночь подходящий, требующий этот случай. Конечно, не скрою, я знаю ощущения «погребенности заживо» ощущение человека отделенного от жизни близких, может быть, также навсегда, как… Но ты не бойся за меня – я быстро справляюсь с собой, я вновь надеюсь… И понимаю, что жизнь, жизнь ребят, и без меня может быть хороша; несколько хуже – тебе без меня; и матери без сына. То и хорошо, что жизнь – это больше, чем одно из ее условий – близкий человек. Это – неплохо. Твое счастье – в твоей деятельности, в твоей работе; в ней я и желаю

289

тебе успеха, сил, настроения и всех благоприятных для того условий; пока – на этот новый год.

Евгений твой

7.I 1940 г.

Выяснилось, что есть перемены в режиме лагерной переписки. Имеющим политическое обвинение количество отправляемых от нас писем сокращается до одного в месяц; получаемых нами – будто бы не ограничивается. Поэтому я решил ждать еще и не отправляю этого письма, м.б. получу скоро от вас…

9.I. – Вчера был «очередной» выходной день, но по случаю сорокоградусного мороза; при таких морозах не производятся у нас наружные работы; а сегодня третий день такой мороз. Работают только по производству «ширпотреба» – т.е. дранки штукатурной, топорищ, в столярной мастерской и т.п., а у нас большинство людей занято на этой работе, т.к. Лагпункт – инвалидный. Кстати – я счетовод – учетчик ширпотреба, т.е. количества выпускаемых изделий, д[олжно] б[ыть] попал в штат.

11.I – Вчера прибыли письма и посылки. Мне – нет. Посылка, вероятно, осталась в Няндоме, т.к. перевезли, говорят, не все. Почему нет письма – недоумеваю. Предположения мои сменяют одно – другое… Я надеюсь, что это случайность или задержка из-за более продолжительной цензуры. Знаю, что бывали и раньше случаи у отдельных лиц, что вдруг у них прерывалась переписка, продолжающаяся на месяц два и более; ничем не объяснимая; родные прибегали к запросам начальника учета (учета личного состава) – Попова Ивана Степановича, в крайнем случае имейте это в виду...1

1 Далее текст прочесть нет возможности.

Подтверждаю, что я по-прежнему здоров, работаю в конторе. Запасы мои, конечно, иссякли; но на сегодня я еще имею один мандарин; чай пил с лимоном и сахаром; табаку нет почти ни у кого, кроме получивших посылку вчера.

На волю уходят редко; по догадкам, те – за кого хлопочут настойчиво близкие. Жду, что Нина напишет мне, когда стоит и мне возобновить подачу жалобы. По ОСО никого не освобождали; поэтому и я не пишу.

Стараюсь не делать дурных предположений по поводу не

290

получения писем. Но писать не хочется, думать о том, как вы живете, как дети проводят время каникул – не умею. Настроение – переменное.

Дни стали прибавляться. В мороз звезды кучами. Зори – малиновые, во весь горизонт – кругом. Видел маленькое Се-в[ерное] сияние. Эл[ектро]станция и радио не работают три дня… Концерт для Седовцев – слышал. Думал о вас.

До свидания. Ваш Евгений Яблоков.

№ П-178

Юре

16,24.I. 1940 г.

Милый Юрий, сын мой милый.

Давно не писал тебе, да и как писать, когда до сих пор я не имею от вас писем, и не знаю все ли у вас благополучно…

У нас, а, очевидно, и у вас, стоят морозы; вчера до 48°, сегодня утром – 40°; сейчас в 11 ч[асов] у[тра] – 36° С, теперь – тихо; а вчера-позавчера был ветер и жег лицо. Я, конечно, не страдаю от мороза, п[отому] ч[то] и одеждой теплой и обувью обеспечен; да и ходить мне некуда; хотя и от барака до конторы пройти на ветру трудно; в бараке достаточно тепло; а около печи, по середине барака, на моем месте наверху, я сплю под простыней (сравни прошлую жизнь в колонии, когда я ни разу не раздевался). В конторе стало холодновато, особенно рукам, неудобно для писания…

Два дня назад смотрел кино «Том Сойер» и больше из-за тебя досмотрел до конца, хотя картина мало мне понравилась; она мало передает произведение литературно такого же названия.

Я знаю о ряде возникавших у тебя (в ноябре) затруднений в учебной жизни (литература, русский яз.) и сочувствовал тебе; особенно, по твоей вине, а если случается по несправедливости, то желал бы, чтобы ты относился к ним не безразлично, но спокойно. Хочется, чтобы ты имел ту силу духа, которую дает человеку спокойное сознание, что в жизни неминуемы встречи с несправедливостью, иногда непреоборимой; что отвечать на них надо не «бессильной злобой» (с желанием отплатить) и не «бессильной слабостью» (со слезами и унынием), а спокойно, зная что и сам можешь сделать несправедливость, чуть не остережешься, и спросить себя, что ты сам будешь делать, чтобы от тебя было справедливости больше, не поправляя ее у других.

291

Если сумеешь ответить и сделать, то будешь «выше» несправедливости… Это, эта сила, не менее интересно и важно, чем сила физическая, поклонником которой ты, несомненно, являешься, как все мальчишки и юноши… Великодушие и геройство, к которым вы так склонны в мечтах и при чтении о них, родятся именно так, с маленького. Испытай себя в маленьком; успеешь, сумеешь, – надейся на большее. А с несправедливостью встретишься еще сто раз… Не пугайся.

Как твои спортивные прогулки? Удавались или из-за морозов их было мало? Я догадываюсь, что очень холодно у вас в квартире. И меня беспокоит, все ли у вас благополучно…

Радио у нас опять работает хорошо, поэтому знаем об окончании дрейфа «Седова Георгия» и другие новости; газет видим мало, редко. Читаю книги тоже редко; вновь – III-й том «Войны и мир» – учусь по нему понимать…

Сообщу тебе о двух сооружениях около наших нар; их соорудил Коля (43-х лет) Китюк; одно – это моргасик с которым стало очень хорошо видно в нашем углу у печки, куда свет «Летучей мыши» почти не доставал; моргасик устроен из моего пузырька из под рыбьего жира; помещен в консервную банку; чтобы он не угасал от движения воздуха, покрыт битым ламповым стеклом, которое я принес из конторы, фитиль из ватки (у меня большой запас бинтов, марли, йода – все прислано мамой-Ниной); с этим моргасом мы обедаем на своей тумбочке межкроватной, а не в столовой, где очень холодно. Правда, проходящие по бараку ежедневно и еженощно несколько раз пожарные, косятся на него, но допускают…

Второе – это крысоловка, вернее крысобойка; она устроена была так: тяжелая доска в наклонном положении держалась упираясь через палочку в подставку (буквой «п»), палочка легко выдергивалась при дергании бичевки, идущей к ней от приманки – хлебной корки. И тяжестью доски крыса ухлопывалась. Таким злодейским снарядом в первую

292

ночь были убиты три крысенка; крыс взрослых, «с кошку», так не уничтожить. Следствием было прекращение того явления, какое я наблюдал до того – я видел сверху, со своего места, как крысята в количестве пяти штук сновали по тумбочкам у изголовья «Коли», по изголовью, теребили его лесной рабочий мешочек с хлебом, вообще бесчинствовали с точки зрения человека, но не с ихней…

24. I

Мой милый Юрка, спасибо за «Две семьи». Хорошо. Очень хорош сюжет этой картинки. А в исполнении замечательно то, что у жеребенка ты приурочил «Твой глаз»…взгляд хороший. Спасибо милый. Обнимаю тебя крепко.

Твой папа

№ П-179

Ирине

17.I. 1940 г.

Моя милая дочка, Ируся моя.

Нет писем. Это грустно. Не мне одному их нет… Так давно не писал тебе – не писалось…

С внешней стороны, с материальной особых перемен нет; об недостатках писать не хочется, а все положительное, о чем писал раньше б[олее] или м[енее] сохраняется.

Я здоров.

Вчера написал Юрику листочек письма. Был выходной день. Неожиданно меня назначили дежурным по конторе, и я продежурил ночь на сегодня. Сейчас, когда все закончится, имею право отдохнуть: соснул (с 9 ч. утра); пользуюсь тем, что в дневные часы в бараке видно и можно писать – пишу тебе. Ночью была работа (переписка годового отчета – еще не кончил); потом не хватило керосину; кроме того к утру стало так холодно, что только у самой печи и было можно проводить время; по этому-всему, свое намерение написать тебе ночью, не исполнил…

Опять мороз – 45°С и с ветром!

По случаю морозов у нас в бараке живет-ночует одна из собак, ласковая, признающая «хозяином» любого, как все «общественные» бесхозяйные собаки; имени у нее нет; но по почину одного из жильцов нашего барака, ее стали звать «Ляндеманк» (перевод не русский) – она отзывается, видимо на любое имя,

293

угадывая по тому, что обращаются к ней и виляет хвостом, а если нужно, по ее мнению, то и ложится не спину; меня она узнает на улице, д[олжно] б[ыть] потому, что часто греется у нашей печки и видит меня не спящим глубокой ночью, когда все спят. Иногда мы вместе сидим в «Красном уголке»…

24. I. 1940 г.

Милая доча, хорошая наша.

Вчера вечером я получил ваши посылки. Думаю, что кое-что принадлежит вам – тебе и Юре, напр[имер], масло, которое, вероятно, прибыло из Москвы для вас, или конфеты – пастилки, пектус, лепешечки двойные, фруктовые, шоколадные и т. п. в бумажках – видишь, какой богатый перечень. Извините, милые, что невольно отнимаю от вас.

Как мне хочется знать подробности вашей жизни, каникул, переживаний. Жду твоих и Юры писем; что придут они «пачкой» и я узнаю, что вы делали, читали, рисовали, как работали, гуляли, какие случаи были… И с этой надеждой обнимаю тебя, мою милую, дружную дочку.

Твой папа Евгений Яблоков

№ О-180

Жене

24. I. 1940 г.

Голубка моя, я здоров. Вчера получил две посылки (от 17.XII и 5.I). Сегодня опустил письма (тебе, Юре, Ирине, маме) всем по листку. Пишу на случай, если письмо будет долго идти т. к. от вас до сих пор не имею писем; спасибо, узнал из талонов, что у вас все благополучно, все здоровы. Спасибо за присланное, за разрешение табачного кризиса, сахарного. Спасибо за все присланное, все хорошо дошло; мандаринчики подпортились но от этого они становятся вкуснее, лишь не могут лежать; спасибо Зине за книжку, рад за В[асилия] И[вановича]) – узнал о нем только из талона, т.к. письма нет. Работаю по-прежнему в конторе, новостей особых нет. Писать имею право по одному письму в месяц как было. Желаю тебе счастья детей моих, твоих. Буду спокойно ждать встречи с тобой.

Обнимаю тебя, моя милая. Поцелуй Ирусю, Юру, привет мой Лиде, Зине.

Твой Евгений

294

№ П-181

Жене

23,24. I. 1940 г.

Милая моя Ниночка, милая, хорошая моя.

Я дотянул отправку письма вам до получения от тебя весточки – двух талонов к посылкам (от17.XII и 5. I) и посылок этих. У меня поэтому большой праздник. Благодарю тебя, вас. Но что за благодарность на словах? Я верю, что привезу ее на деле; вывезу из лагерей что-нибудь хорошее; с тем чтобы все хорошее отдать вам…

И я не получаю ваших писем… Поэтому талоны к посылкам, переводам, ненужным десятирублевым, – великое дело. – Сейчас у меня лезут в письмо мысли кучей, мешают друг другу, не знаю, что писать вперед… Задержкой писем не смущайся, как не буду смущаться и я (хотя уже описал, какую тревогу это вызвало у меня – см. письмо от 29.XII); но потом я успокоился, а теперь получив весть, и вовсе. Режим в отношении корреспонденции, очевидно, изменился. Я уже писал, что большинство здесь имеют право на отправку одного письма в месяц; в числе их и я; а другим и того хуже – раз в три месяца. Сюда письма будто бы без ограничения, но на деле получение их где-то, в пути, застопорилось.

Моя милая, Ниночка, как хорошо, что у вас все благополучно. Как приятно мне, что вас часто навещает тетя Зина. Спасибо ей за книжку; я очень доволен; именно эту книжку я хотел видеть. Выдали ее беспрепятственно. Как много я сегодня получил в посылках! Целое богатство. Табак, папиросы. Кое-кто их не получил и крайне огорчен. Еще до вскрытия посылок, в ожидании, говорили, что «от такой-то посылки табачком пахнет». Дефицит его неприятно переживал и я несколько дней. Посидел и без сахару. Недавно догадался использовать вместо сахару тот порошок сухого киселя, который мне прислала Зина и который лежал у меня без употребления. А тут я стал и чай с ним пить (в сухом виде) и кашу сдабривать (разводя кисель); а то, каша надоедает – однообразие. Вот конвертов и т.п. можешь не высылать мне полгода, набралось достаточно. Спасибо за все. Особо – за Юрин рисунок «двух семей». Булочки – нельзя верить, что испечены 20 дней назад, как вчера! Масло, вероятно, не рязанское? Спасибо за пектус. Спасибо за все: за сыр, сырок, разные конфеты, за баночку с чаем, за чай… Из фразы: «В[асилия] И[вановича] больше не видим» понял, что

295

о встрече с ним ты писала в недошедшем письме. Как я рад за него! Передай ему и мой привет, и что внимание к нему здесь сохранилось у других. Сейчас (в 2 часа ночи) подошел ко мне старичок дневальный и длинно, мешая продолжать письмо, подробно рассказал свое «дело», а главное, что получил вчера извещение от Обл[астного] (калининского) прокурора о том, что постановление тройки по его делу отменено и дело будет пересмотрено. Это что-то новое; раньше так не извещали – прокурор только опротестовывал, но не отменял. Правда, из Калининской области есть уже ряд освобождений. Может быть и везде настал более благоприятный момент для обжалований. Здесь меня впечатлило, что хлопоты родных имеют большее значение, чем жалобы з/к. Я думаю и моя судьба решится после решения по делу институтских. Ты скорее, чем я, будешь знать о всех переменах и будешь действовать, а я не буду. Наконец и на нашем лагпункте стали чаще встречаться случаи освобождения; мы каждый день ждем освобождений кого-нибудь, одного-двух; но далеко не каждый день это встречается. Недавно ушел мой (летнего периода) бригадир – Петров – москвич, ж[елезно]д[орожни]к, 5810. Сегодня – воспитатель-бытовик. А в общем, настроение здесь, в смысле ожидания освобождения, неважное.

Моя милая, Нина, ласковая моя жена, желаю тебе в твои и мои, наши праздники дни воспоминаний, в эти дни шлю тебе свои пожелания счастья…

Радуйся нашим детям, надеюсь, прекрасным… Радуйся всему хорошему, что есть на свете, вокруг тебя; будь удачлива во всем нужном и хорошем… А для дела воспитания ребят наших, в помощи им желаю тебе всех сил и способностей, больших, какие на это требуются. Может быть и я когда-нибудь что-нибудь сделаю им. Мы вместе сделаем…

Целую тебя за прошлое. Благодарю за настоящее, обниму тебя в будущем…

24.I днем

В конторе. У ней выходной день, видимо, за окончание отчета, который вчера повез в Каргополь Нач[альник] фин[ансовой] части.

Я встал, по обыкновению в 7 ч., в полутьме барака, с моргасиком, усовершенствованном нами (с Колей Китюком), занимался починкой пиджака. Вероятно, тебе придется скоро

296

поискать мне что-нибудь взамен его – пиджак или блузу, старенькое; то же с брюками, особенно, если будет продолжаться моя работа в конторе. Насколько она постоянна, сказать не берусть, новый год, штаты еще не вполне определились; не ясно будет ли сокращение и коснется ли оно меня…

Дописать письмо пошел уже сюда.

Ну, моя милая, кончу на этом свое письмо, так дополнение к нему ты найдешь в письмах-листках к детям. Написал бы еще тебе, да нужно ограничиваться. Целую тебя, милую мою жену и друга, более чем постоянного…

Евгений твой.

№ О-182

Жене

28. I. 1940 г.

Ниночка, милая, я здоров, по-прежнему почти работаю в конторе, но заменяю заболевшего товарища, с более ответственной работой – так сказать – повышаюсь.

Надеюсь ты получаешь мои редкие письма; я же все еще не имею от тебя ничего кроме талонов (последнее письмо твое от 25.XI; последний талон от 5.I.).

Каждый день благодарю вас за присланное. Оказавшись богачом в отношении табака, не жалея раздавал его, так как окружающие страдают без него. Благодарность их относится к тебе.

Хотя спокоен за вас, получив известие, что у вас все благополучно, но опять хочется знать о вас. Слышал, что посылки прекращены. Одежды не посылай.

Обнимаю вас, моих милых. Ваш Я… Евгений.

№ П-183

Жене

2, 3,16. II. 1940 г.

Со 2 на 3. II(21/I…) 1940

Нина, моя, сижу и читаю твои старые письма, от 7. XI, 16.XI и т. д. За неимением новых (с 25. XI). Говорят, сегодня прибыло много писем, будет ли мне?

Моя милая, Нинушка, вероятно, сегодня ты хлопотала, чтобы вспомнить завтра меня в своей милой мне семье.

3.II.

Ниночка, родная, какой подарок! в виде семи конвертов с

297

письмами от 5.XII-по 28.I получил я, как раз, сегодня! Теперь мне надолго хватит: жить ими и тем спокойствием, которое я испытал, получив их. Начал читать с конца, чтобы знать, что с вами «на сегодня». Прочесть удалось содержавшееся в двух конвертах. Время занято, нет его, чтобы прочесть все. Беспокоит состояние Ирусиных щечек, но ты успокаиваешь. Милая девочка, как мне хочется, хотя бы через повязку поцеловать ушибленное место, обмороженную щечку ее. Сейчас не успею ничего написать, нет времени, да и впечатлений от писем много; не справиться, да и не дочитаны они. Целую Юрика, милого. Маму, тебя. Завтра буду читать дальше.

Спасибо милые. Верочка…

5. II.

Только сегодня дочитал все письма и то – по одному разу. Прежде всего, спасибо, спасибо каждому из Вас: тебе, маме, Ирусе, Юрию, Верочке. Может быть с вашей точки зрения, не стоит тратить место на бумаге, на эти «спасибо»; но, поймите, не могу не сказать, почти физически, чувствую эту благодарность и потребность ее высказать за отс[утствием] возможности выказывать.

Прочитав ваши милые письма, теперь, я осведомлен о том, как идет-шла ваша жизнь; и я, конечно, в общем, доволен; про нее нельзя сказать одним словом: «благополучно», или «хорошо»; она вернее и не укладывается в одну оценку; со всеми своими осложнениями, затруднениями, но в общем, с благополучными выходами. Вот это-то и есть главное, успокаивающее меня, вселяющее надежду. Сейчас, под натиском впечатлений от прочитанного кажется невозможным не передать их, но и передать их в одном письме невозможно. Я не собираюсь сразу послать это письмо, черед – в конце месяца; и, вероятно, буду писать его не сразу, постепенно, тем более разным лицам из вас…

8.II.

Выходной. Он у меня, по характеру конторских обязанностей, не свободен, но все же – более «вольготен». Можно идти не по звонку, не отсиживать все часы до минуты, а главное, в послевыходной день – меньше работы, срочной. Я заменяю заболевшего бухгалтера, которому раньше помогал и делал очень много.

Извещу тебя, милая Ниночка, хотя бы и повторяясь, о том, что посылки (от 17.XII и 5. I) я получил в полной исправности;

298

твое сообщение о том, что 26.I ты выслала очередную – мне (3-го II) другим, сверх писем подарком. Мне было нужно именно это сообщение, а не сама посылка; потому что я имел к тому дню еще все: и масло, и сырок, и папиросы хорошие, и конфеты-сахар. Правда, на сегодня – курить уже нечего – потому что щедро роздал много табаку (таково здесь положение, без него люди мучаются). Но важно то, что опровергнут слух, будто посылки не принимают. Второе – повторение: нужно примириться с получением от меня одного письма в месяц; таково правило для большинства из нас. Зато опять доказано, что нам передают письма без ограничения. Как видишь, по полученным мной; и последнее из них шло только 7-6 дней! (с 28.I – 3.II); а задержались и скопились они, видимо, случайно, на проверке в Няндоме; теперь они в Каргополь не заходят. Так что, пишите по-прежнему, хотя мои ответы будут приходить в четыре раза реже ваших. В[асилий] И[ванович] спрашивает, можно ли мне написать; конечно можно. Передай ему мой привет, что испытываю удовольствие и при воспоминании о знакомстве с ним; и еще большее от того, что он в Рязани; приятно было мне видеть в письме Юры его три строчки. Может быть я черкну и ему в твоем письме.

Но, мне еще так много нужно высказать тебе самой.

16. II. ночь

Милая, милая Нина, Хочется писать о написанном тобой, но нужно сообщить про себя, про мою жизнь, а то ты будешь недовольна письмом. У меня нет перемен, существенных. Весь конец января и эта половина февраля проходит при угрозе сокращения штата конторы, сперва говорили, наполовину; конечно, это коснулось бы и меня; потом осуществилось сокращение только на трех человек; я остался, может быть потому, что заменял больного «незаменимого»; м[ожет] б[ыть] потому, что мое положение упрочнилось, не знаю; но, кстати сказать, теперь в формуляре и списках у меня кроме столь неопределенной «специальности», как «научный работник» (даже никому неизвестной, не указанной «почему»), пишется везде и более определенная, и полезная «счетовод». Вопрос, о сокращении на февраль, оказался снятым; не знаю, как будет на март; но чем дальше, тем менее страшно.

О моем здоровье и питании. Мне не на что жаловаться. Хлеба и каши – вдоволь. Каша приедается, но выручало масло,

299

а теперь «пектус», шарик его во рту – делает кашу (преимущественно, овсяную с соевой мукой) – приятной. От черного хлеба – пучит живот; но долго был у нас пшеничный хлеб, он легкий. Вероятно, у меня уже образовался слой подкожного жирку, так как я мало зябну; кроме того замечаю это по телу на ощупь. Ты говоришь, что не оценивается «сравнительно»; так и я помню, мне есть с чем сравнить теперешние условия; и я ценю их, лишь бы не стало хуже; а мне можно жить и развиваться духовно и сохраняться физически и нужно использовать время, чтобы от чего-то отучиться и чему-то научиться…

На поле письма: Благодарю, благодарю тебя за маму, за заботу о ней!

Продолжение письма не найдено.

№ О-184

Жене

3, 8, 16. II-1940 г.

Милая Нина, как ты думаешь, какой подарок я получил сегодня? (3 февраля – день именин Евгения) Я получил от Вас сразу 7 конвертов с письмами. Такое счастье редко выпадает кому-нибудь из нас. Последнее из них от 28. I – шло шесть дней; первое – на два месяца долее (от 5. XII). Теперь я долго буду жить ими. М[ожет] б[ыть] вы несколько аккуратнее получаете мои письма. Я написал уже, что получил две посылки (от 17.XII. и 5.I ). Теперь, узнал с удовольствием, что приняли от тебя еще – 26.I. На сегодня у меня все есть (сладкое, масло, сырок, папиросы); ничего не было нужно, кроме этого извещения, что очередную посылку приняли. Это – другой большой подарок. Кстати, ты помнишь, что в распутицу (от 1.III до 1.VI) опять, как в прошлом году, наступает прекращение их доставки и прием – если удастся послать еще посылку, увеличь порцию табачку, чтобы хватило подольше (не обязательно). Я написал уже, что вам нужно cмириться с получкой от меня одного письма в месяц. Ну, и это хорошо, лишь бы доходили в срок.

Я повторяюсь в письмах не потому, что забываю написанное, а п[отому] ч[то] боюсь, что какое не дойдет, или сильно задержится в пути; так чтобы известить тебя о нужном.

Милая, спасибо тебе за все, не перечислимые одолжения, за ласку твою, за дружбу твою, за детей наших… Я живу по-прежнему. О некоторых переменах напишу. Здоров.300

Письма буду читать – читать и отвечать. Как трудно одним письмом на все.

Благодарю Ирусю, Юру, маму, Верочку, Лиду. Жду мне рисунков.

№ П-185

Ирине

(20) II-1940 г.

Моя милая, дочка, Ирусенька моя,

хороши для меня твои письма. Как передать на сколько они хороши? Сейчас я перечел подряд – ровно 30 страниц их – это то, что получил за раз – 3.II и одно позавчера… целая тетрадка. Ты умеешь сообщить столько деталей по домашней жизни, картинок, что и я немного живу с вами… Откликнуться на все их что бы хотелось, я не смогу на этом листочке, он мал был бы и для более умелого человека; и жизни в них много. Извини за неуменье ответить на все и по условиям одного письма в месяц; догадайся, почувствуй, как я благодарю тебя…

Моя Ируся. Напиши мне про выздоровление твоей щечки, не осталось ли следа и возникает ли он на морозе?

Прошли сретинские морозы, и зиме настает конец, без морозов; вчера, сегодня валит снег и вьюжит, заметает тропинки. Говорят, плохо работать в лесу. Дни стали длинные, так кажет-ся – после коротких; до весеннего равноденствия они, как и у вас, не длиннее. От луны ночью – все зеленое. Юпитер у нас низко, над лесом-горизонтом и такой большой – дивно. Сев[ерных] сияний мало и мало интересных. Но зори – северные красные и яркие. Весна придет.

С полмесяца назад меня, без моего желания, перевели в «технический» барак.

(Далее полстраницы текста с описанием и рисунком барака зачеркнуто цензурой)

Прочел IV-й последний том «Войны и мир», остается перечесть отдельные места и весь эпилог, чтобы понять его; два или три раза в жизни я читал «Войну и мир», но об эпилоге и не подозревал; т[ак] ч[то] от чтения его не достигавшего цели, без понимания, ничего и не оставалось. Очень он мудреный; но теперь так интересно…

Мне приятно было узнать, что ты выучиваешь наизусть из Тургенева отрывки и без особого труда; приятно и то об таком

301

чтении с заучиванием хотя бы отдельных фраз, я писал тебе; не для того, чтобы «щеголять» этим, а чтобы доводить работу чтения «до конца». Это – контрольный прием. А у меня, вот, память плоха для этого. Учись пока она есть у тебя. Накопляй этот умственный духовный капитал, спасибо скажешь себе, и тем кто писал понравившееся тебе.

Моя родная, моя милая.

Чего мне хочется? Быть с тобой и прочитывать твои сочинения, прочитывать и некоторые из книг, какие ты читаешь (я не помню совсем «Давида Коперфильда» Дикенса), чтобы поговорить о них с тобой. Еще хочется послушать музыку твою и с тобой; как слушаешь ты.

Мама-Ниночка пишет, что ты умеешь «слушать музыку». Послушал бы я и пение В.Н-ой и Геты У[рбанович] и в 4 руки «Лунную сонату»…

Потом мне очень хочется побольше узнать, как ты исполняешь Учкомовские обязанности и проводишь «собрания с отстающими»?

Я тоже во многом отставший…

Но, знаешь, что не удаются тебе, может быть и милые «школьные выходки» – обмен тетрадями с Лялей для проверки; проверка задач у доски… Во-первых, вы попадаетесь, во-вторых, в них все-таки есть неловкость и неправда… Если ты перестанешь писать мне об них, я буду думать, что они не случаются… В противном случае, опять напишешь, ты не обидишься?, а я не буду тебя судить…

Должно быть память у меня стала совсем плохая; я не догадываюсь о какой Людочке ты пишешь, что занимается в 3-ю смену?

Я до сих пор не получил вашей карточки «с волком» – посылки застряли в Няндоме; а вьюга и метель еще может быть задержали их доставку… За порчу в них чего-нибудь опасаться нечего; этого не бывало. Ну вот, запасы мои иссякли; хотя сегодня я по забывчивости открыл у себя в корзинке припрятанный в отдельной коробочке, сахар, думая, что он у меня уже кончился. Приятное открытие (благодаря неприятной забывчивости) нам 3 дня выдают, ежедневно, по несколько (15–20 штук) витаминных конфеток – шариков и очень выручают они всех, взамен сахара. Опять выдают не черный, а серый, пшеничный суррогатный, приятный хлеб (я получаю – 1 кг). Сегодня выдали долгожданного табачку, на 20 коп.; так что в

302

добавок к наглядному плану места моего писания, добавь себе представления меня курящим. Сейчас на столе огромная лампа «молния». Барак спит, так как 3 ч. ночи. Я соснул вечерком, до занятий. Все это должно дать тебе представление о моем относительно благополучном житье и написать мне, что «письмо мое хорошее» – я жду похвалы, с нетерпением, так как люблю ее от тебя.

Вот, моя милая дочка. Покойной тебе и мне ночи. И маме, и Юрику, и бабушке Я[блоково]й. А тете Лиде поклон. И Лене.

На полях письма: «Охотника за растениями» читал. Доволен; но не очень она хороша, есть ошибки ботанические. Приятно, что вспомнился Алтай «где мы были с Кешей», спасибо Зине еще раз.

Передай «химичке», что ее дочке Тане, я желаю счастья за то, что она маленькая (и за то, что ее мама добра к моей дочке).

№ П-186

Юре

(20). II-1940 г.

Мой милый Юрий, сынок мой родной.

Я написал Ирусе, где я живу; так вот, на стене в изголовье, между кроватным столиком (вернее: между нар, над ящиком прибитым к стене, служащим столиком) висит у меня картинка: «Две семьи»… Я так благодарен рисовальщику за нее и за тетрадку с картинками, полученную в посылке (от 5.I; более поздних посылок я еще не получил)! Надеюсь, что хоть один рисунок пастелью я получу. Я знаю, что В[асилий] И[ванович] дал тебе еще более серьезный заказ на рисование портретов. Мне тоже хочется рисовать – когда вижу вокруг что-нибудь «картинное» в природе, даже через забор. Но забор мешает; да и не нашлось бы у меня усидчивости, какая, к счастью, есть у тебя в рисовании.

Я бы послушал в твоем рассказывании «Страшную месть», посмотрел бы редактируюмую тобой газету «Пионер», попутешествовал бы с тобой… Кроме того я очень интересуюсь сочинением: «Наша улица – Скоморошка».

Я догадываюсь, что ваша прогулка на лыжах до Ворских была интересна и стала еще интересней как воспоминание. Но, как вы умудрились выбрать такой морозный день на нее? Неужели не уследили за щеками и носом? – «самым выдающимся

303

наконечником тела», как его, торжественно и важно, называл здесь один мой собеседник, очевидно, желая говорить языком «образованности» и может быть угодить мне. После нашей встречи с тобой я, кажется, смогу еще ходить, может быть и на лыжах, не отставая от тебя; так как надеюсь противопоставить своему естественному старению выучку ходить, правильную походку, которую я понемногу вырабатываю в себе; думаю годится и больше всего хотел бы, для путешествия с тобой…

Пишешь ты про елку, домино от «Деда Мороза»… Я рад, что каникулы свои ты хвалишь. Знаешь, а домино делают у нас, и шахматы точат; один мой знакомый; я видел – как; раза два мне пришлось быть на работах и заходить в столярную мастерскую; давно, еще до работы в конторе… Он меня приглашал «в помощники» – вертеть колесо – маховик токарного станка; и это было бы выгодно; но не хотелось превращаться в «двигатель»; а в токари – не приглашал.

Ты сообщил мне приятную новость, что переписываешься с дядей Колей; – будешь писать – поклонись ему от меня. И Кеше, при свидании. Где-то – дядя Веня?..

Только из твоего письма я узнал фамилии Ольги Ка-р[апетовны] и Сер[гея] А[лександровича], поблагодари их от меня за билеты, какие они дают тебе.

Ты пишешь мне много хорошего о своих учебных успехах. Они укрепляют во мне уверенность в твоих способностях и в том, что твое образование неизменно будет расти; что свой недостаток – некоторую небрежность – ты поборешь, может быть под давление неприятностей, какие из-за нее встречаются у тебя в твоих учебных делах. Лучше бы – без них, без неприятностей; мне так хочется этого. Мне почему-то кажется, что именно в русском языке ты должен стать особенно сильным, благодаря большой охоте к чтению.

Я не написал ничего Ирусе про ее успехи, про ее круглое отличнечество. Но ведь мы с тобой оба рады этому, «гордимся» немного: ты сестрой, я дочкой; точно ее заслуги как-то относятся к нам с тобой; и ты передашь ей от меня и от себя наше удовольствие по этому поводу. Прилагаемые строчки прошу передать Василию Ивановичу.

Ты опишешь мне как прошел твой февральский праздник? Прилагаю марки – штемп[елеванные] конверты, может быть у тебя нет такой? От вас же – узнаёшь руку Ируси?

304

Тебя, мой милый, крепко-крепко, по-твоему обнимаю и целую. Твой папа-Евгений.

От письма оторвана половина листа с письмом Василию Ивановичу Августову

№ П-187

Жене

20. II-1940 г.

Нина, голубка моя, знаешь, вчера я опять получил ваше письмо (от 7.II; шло 12 дней). Хорошо. Оно вызывает желание подать реплики на многие его места, мысли и чувства. Желание и о себе сообщить кое-что, дополнительно. О здоровье, гимнастике.

У нас чинится электростанция, поэтому не заряжаются аккумуляторы и не работает радио, а с того времени, как я писал, темновато в бараке, ни читать, ни писать в нем почти нельзя. Кстати, я не сообщал еще, что переведен в другой «технический» барак, который опишу детям. Кабинка Красного уголка другая, темна совсем ночью. Я бываю в ней для гимнастики; чтобы подумать в одиночестве в ночные часы. Моя гимнастика, ты знаешь, есть выучка ходьбе, походки правильной. Не смотря на продолжительность занятий ею, в течение нескольких лет, я продолжаю «открывать» новое и учиться. Могу ли доказать, что, объективно судя, это полезно. Может быть лишь ты могла бы об этом судить. Но вот тебе один случай – баня; моемся мы, конторские работники, раздеваемся; тот статистик, которого я заменял по его болезни, замечает: «а у Е[вгения] И[вановича] тело как у мальчика». Как не преувеличено это сказано, все же это свидетельство в пользу моей гимнастики. В кабине темно; уединенно ночью; и я занимаюсь еще немного, вновь гимнастикой пальцев; «учусь на столе постановки руки для игры на пианино»; то, над чем, не без оснований посмеивался, кажется, Виниамин. Эти занятия я возобновил; не потому, что готовлюсь действительно играть, а потому, что это упражнение доставляет мне удовольствие в момент исполнения его и потому, что над чем бы и ради чего бы не упражнять руки, но их также нужно развивать, как все в себе, начиная с тела; и особенно таких частей как ноги, руки, постоянно действующие, всю жизнь действующие, в первую очередь; это самое простое, необходимое, полезное. Здесь нет человека и не было бы на воле пожалуй,

305

с кем бы я мог поделиться этими взглядами; кроме тебя: я не говорил, но ты должно быть знаешь, что когда я раньше у тебя на глазах, попадаясь, занимался своей гимнастикой, я всегда стеснялся этого; но ты всегда была деликатна ко мне, ты никак не осуждала ее, и к тебе у меня доверие полное. А у меня, наряду со стеснением, есть и уверенность в крайней полезности этих упражнений; мне страшно хочется передать тебе и детям это уменье упражнять, достигать физического развития. Пишу тебе это в ответ, в отплату за твой интерес к моей гимнастике. Спасибо тебе, голубка моя.

Мне очень по сердцу такое сообщение твое, что ты «немного поправилась». Пока я не приеду, тебе едва ли удастся возобновить свое личное внимание твоей игре на пианино; зато когда я приеду, я попробую тебя «заставить», просьбами или как-нибудь иначе вернуться к ней.

О том, что ты пишешь про детей, я напишу отчасти им; а тебе – про сходство их с нами – с тобой и мной… Эти два кольца, лучше чем золотые, не утерянные, наши два кольца – мое побольше, твое – поменьше – наш обручальный залог. Залог нашей жизни. Они похожи, каждый на нас обоих; но пока, больше один на одного, другой на другого. Что может быть лучше этих колец?! Ируся… Как много в ней хорошего, судя по твоим и ее письмам. Как много в ней – «в меру». У ней кажется есть чутье больше к хорошему и красивому; будем надеяться на нее; что она сумеет с ним, с этим чутьем пройти по жизни; но в осознании его, ей надо бы помочь… Юре… Как знать, как велики его способности? а его воля? Признаться я больше всего надеюсь на сходство с тобой. Ты видишь в нем свои недостатки и затруднений, а я вижу в этом сходстве, что он должен выйти из затруднений по твоему же пути, по твоему же характеру, но по сходству в нем с тобой. Выйти благополучно. А тогда, его способности сделают свое.

Ну, чтобы говорить о детях, нужно быть вместе… Тем более, чтобы делать для них вместе… За что?..

Спасибо тебе за маму П[авлу] П[етровну].

Ушел на волю в начале февраля считовод Солодов Иос[ив] Мих[айлович]; кажется из Орска; он обещал мне черкнуть тебе несколько слов обо мне, не удивляйся если получишь открыточку от него.

Жалобы я не писал. Может быть напишу по твоему совету. Но ведь так мало изменилось. Солодов жил летом на 34-м км

306

шоссе Няндома-Каргополь. Жил один. Я был у него раза два, заходя с Шуйского озера. Там познакомился, и мы были внимательны друг к другу… У меня в памяти встает, как приятное воспоминание, мое вольное хождение по шоссе, лесу, болоту; а на 34-й километр поездку туда один раз на автомашине я кажется описал ребятам.

(Четыре строки зачеркнуты цензурой.)

Я рад, передай ему, что В[асилий] И[ванович] опять посетил тебя и принес вам с Юрой хорошее.

Нинушка, места остается мало и я допишу в письмах детям кое-что из того, что вызывают во мне твои письма…

Твои посылки (27.I и 10.II) видимо лежат в Няндоме.

У нас здесь очень плохо с перевозкой их; говорят скопилось их много сотен на почте Няндомы. Не хватает транспортных средств у почты; наши лошади закарактированы; почему и как, расспроси Василия Ивановича м.б. у кого-то испорчены отношения. Говорят, что до смены начальника почты Липово – до 1.III – и не будут перевезены; он не принимает; м.б. это вранье. Факт лишь, что посылок нет. Табаку – нет. «Табачные» отношения людей чаще глупые и противные. Бросать курить, однако, почти никто не собирается. Исключение: 2-3 человека. Перевод твой (15 р. – от 17.I) пришел; дорогой мне талончик прочел; ну уже после писем; что-то и он шел крайне долго – деньги не нежны; чего нельзя сказать про талоны. «На сегодняшний день» как говорится по важности посылаемое в посылках можно поставить в таком порядке: табак, сладкое, жиры, мясо, мучное. У меня довольно конвертов, бумаги. Приступаю к последнему (из 2-годового твоего запаса) куску мыла. У нас в ларьке продаются стаканы. Не получил еще и фотокарточки вашей о которой давно осведомили, которую давно жду. Ну, милая моя, кончаю по неволе. А обнимаю тебя как на воле. Твой Евгений. Твой.

№ П-188

Ирине

5, 8, 10. III-1940 г.

Милая моя, хорошая моя, моя дочка, моя Ируся.

Случайности угодно было, чтобы вчера в 11 ч. ночи я получил посылку (от 26.I), назначенную к моему, а пришедшую, если не ошибаюсь, к твоему празднику... Я очень доволен и посылкой и совпадением. В мой праздник так удачно пришли

307

ваши письма, а теперь – посылка в твой? Твой день рождения – это большой праздник наш: мамы-Нины и мой; это наше завоевание, победа жизни. Миленькая моя, «душенька моя»! Я не только хочу, я должен что-то сделать, чтобы помочь тебе понять счастливую жизнь. Но как это сделать? Как мне хочется что-нибудь сделать для этого…

А в посылке – бумажник – подарок кого-то из вас; а в нем фотокарточка, такая хорошая, такая дорогая.

Нина рассказывала, как ты смотрела, в первые дни своей жизни на (нрзб), когда лежала возле нее в родильном доме… Я не видал; но мне кажется, и после того, и теперь, ты иногда смотришь теми же глазами; что и я «видел» как. Поцелуй за это от меня маму, мою Нину. По карточке видно, что мама-Нина похорошела и поправилась. Как я рад…

Вот, я уже и не знаю, как уложить, расположить набегающие мысли; ведь даже по такому не мыслительному, а материальному поводу, как вещи из посылки, мысли набегают толпящиеся, толкающиеся вереницей, кучкой, как школьники. Не вещь еще, а приписка мамы-Нины в талоне (как и в предшествующем письме, а посылка от 5.I), что она (дважды) не положила твой шоколад, который ты не стала есть, а велела послать мне; это вот какой шоколад, он трогает сердце. А так как сердцем и мыслью, сознанием их люди отличаются от животных домашних. Это главное – душа людей, то, когда думаешь о них, голова уж не справляется. Это-то и есть «философия», относящаяся к пониманию мира; человек хочет его понимать; и ты подрастаешь к этому времени и к этому осознанию. Желаю тебе успеха в этом, моя дочка!

8.III. 40

Ирусенька, 6-го вечером – еще посылка, не знаю от какого числа (должно быть от 10. II), так как талончик к ней еще не получил. Богатство мое чрезмерно, и в материальном отношении, и в отношении вашей заботы, вашего расположения ко мне. Ну как это описать?!

Я знаю, что уже дня три-четыре – одновременно с посылками – прибыли письма; будто бы есть письмо и мне, так долго не выдают – «возятся» с регистрацией их!..

Сейчас утро. Выходной день; я решил начать работать после полдника. Сижу в кабинке нашего барака; надеюсь ты, получив мое предшествующее (от 27. II) письмо, представляешь

308

кабинку «Красного уголка». Сейчас мне слышно радио слева из нашей половины, а за перегородкой справа, из конторской половины, то слышался патефон, теперь мандолина. Воображаю, сколь приличной, тебе кажется наша жизнь в таком описании, особенно, если я усилю его следующим: вчера у нас в клубе была исполнена пьеса «Чужой ребенок», говорят, вполне удачно, как лучшая постановка «в сезоне». А роль Караулова исполнял… Я… !? тоже удачно. Зачем и почему я участвовал напишу маме-Нине. Выступил я на сцене впервые, в 53 года отроду; имел в п[олне] удовл[етворительный] успех; «Театральной карьеры» делать не собираюсь; наоборот, не раз, в период подготовки, раскаивался в трате времени; повторения буду всячески избегать; а с окончания, вчера вечером, испытываю ощущение отдыха; после спектакля работал в конторе до 4-х утра – такова у меня работа, ее срочность (к утру); поэтому и не пошел с утра сегодня в контору, а наслаждаюсь беседой с тобой, моя доча, моя милая?

10.III

Раннее утро. Светает. Был звонок на работу. я дежурю в конторе, ночь прошла за работой. Потом, вдруг, написал «письмо» Верховному прокурору. Теперь пишу тебе. Опять про шоколад; теперь он у меня; очередь до него дойдет не скоро. Начал с джема мандаринового, от него становится хорошим черный хлеб. Я и сейчас, ночью, пил здесь чай с ним; котелок с водой подогрел над лампой «молнией»… и, возбужденный китайским чаем, написал короткое письмо-жалобу, кончил я ее словами: «Я прошу Вас, Гражданин Прокурор, услышать мой вопль, не потому что я нахожусь в отчаянии; я ждал и жду освобождения; но когда я об этом начинаю думать, я не могу думать иначе, чем написал Вам» не знаю, пошлю ли так, как написал, или переделаю. Посоветуюсь. Отлежится.

Моя милая большая девочка! лампа догорает; а рассвет еще слаб. Перерыв поэтому в письме…

16.III

Ируся, дочка моя! 14-го получил наконец ваше письмо, что от 20.II.

А вчера, (15-го) – посылку (от 6.III). Спасибо.

Спасибо тебе за последнее письмо. Люблю читать твои письма, не люблю только, когда «бумага кончается»… Сперва

309

я испугался прочитав: «Сломался замок у рояля…» Успокоился несколько, когда оказалось, что сломал завуч, а не вы. Два дня как наладилось у нас радио (перезарядили аккумуляторы в Няндоме) и слышна музыка; вчера слышал хороший концерт по заявкам Акад[емии] Воен[ной] – видимо, по случаю заключения мира. Вероятно мы слушаем вместе. Дня через два обещают пустить электростанцию.

На улице крутятся метели переходного зима-весеннего периода; но бывают и отличные дни греющего солнца. Новый месяц, турецкого образца, над лесом и удивительных размеров «Юпитер» над горизонтом и лесом составляют верхний этаж пейзажа нашего, столь не похожий на нижний – забор с бараками. Вот пятна темно-лилового к твоей щечке я и не хотел… Ну, ничего. Можно мне поцеловать тебя в это самое пятнышко? Как ты угадала, что письма ваши пришли «пачкой»! Подожди меня, моя дочка. Твой папа Евгений.

(На полях письма)

Из талончика последней посылки узнал, что мое письмо пришло в день твоего рождения – какие все совпадения!

А талончик 2-й посылки так и пропал, будто бы на почте.

Извини за бесконечные поправки в письме. Из-за нескладности его местами, но переписать, вероятно, не придется.

Моя милая дочка, прошу тебя прими в подарок желтенький портфель; правда приобретал его не я, а дядя Веня; ну, тем лучше – от нас обоих. Дядя Веня очень хороший.

№ П-189

Юре

16, 19. III-1940 г.

Мой Юринька, мой милый, мой хороший.

Как добра к вам Зина, что так часто приезжает явно для вас и к тебе, и к Ирусе… Передай ей мой привет.

Я так и знал, что рассказ «Наша улица» у тебя выйдет.

В прошлом письме я спрашивал у тебя про него и доволен, что ты, не получив вопроса, ответил о нем. Это у нас в переписке случается довольно часто. Особенно с мамой-Н[иной]…

Мама-Нина порадовала меня, сообщив о тебе хорошее, что ты стал «спокойнее и ласковее» – это сила! Обнимаю тебя, мой милый, за это еще. Спасибо за рисунки; пробовал приладить на стенку еще два «Зайца» и «Розу»; но снял, так как при них

310

проиграла «Две семьи», д[олжно] б[ыть] за теснотой места и убивающей ее (в черном карандаше) яркостью цветного; оставил опять один «Две семьи». Посетители хвалят его.

Я соорудил себе карманный альбомчик (вернее, наш переплетчик, конторский) для набравшихся фотографий ваших. Волчью голову на фото, почему-то все принимают за живую собаку… Сейчас пишу и сообразил, что и для твоих рисунков нужно завести альбом.

Бобровский (рыбак-з/к, что жил на Шуйском озере) бывшей военный, если не врет, то б[ывший] снайпер, выслушав от меня, что ты «одну пустил за молоко» и выбил 14 очков из 30, обнадеживает, что дальше будет удачнее; он говорит, что главное – внушить ученику (или себе) что он будет великолепно стрелять (он учил стрельбе). Недавно он и другие ходили ловить рыбу неводом из-подо льда на том же Шуйском (с журавлем) озере; но поймали только 3 кг мелких окуней (20 человек!). Расскажи обо всем этом Василию Ивановичу при встрече. Кстати же, передай и ему, что свинарка – М.Ф. ушла на «дранку» т.е. работает по заготовке штукатурной дранки. Просила ему кланяться… Что из окна комнаты конторы, в которой занимаюсь ежедневно и я (плановая часть), видны вдали постройки свинарника и они кажутся моему соседу (Эрглису) – дачей, т. к. он уже два года не выходит за зону. А я ему рассказываю, что Ветамбулатория – еще лучше. Если В[асилий]И[ванович] заходит к вам, поблагодари его за это от меня.

Сейчас, ночью 19.III, я опять пришел в контору дописать письмо. Радио то передает, то нет; оказывается перерыв в 3 дня был потому, что соединились где-то провода; сегодня передача возобновилась. Радио у нас работает на аккумуляторах; раньше они заряжались во время работы нашей электростанции, маленькой. Но теперь она все еще не работает. Цилиндр (поршня) повезли «растачивать».

А метели этих дней прервали сообщение между Няндомой и Каргополем. Только сегодня прошел, говорят, «треугольник» – т.е. снегоочиститель (с трактором) по шоссе. Метели так замели все, что из конторы до барака дойти было не просто. А как у вас? Должно быть есть что-нибудь похожее? 1

1Ответ на этот вопрос напишут 21.III.

Что ты читаешь? По-прежнему, вероятно, ты – «библиофаг

311

т.е. книгопожиратель» (библио – книга, «фаго» – ем (греч.)); я где-то прочел это слово и вспомнил про тебя, что оно применимо к тебе. Прочел я и хорошую фразу в той же статье (о Чернышевском; его фразу), что «одна хорошая прочитанная книга избавляет от необходимости читать сотни других книг» – поэтому выбирай, что получше, классиков, и читай по три раза как и раньше. Что ты рисуешь? Как пастель? Читаешь ли что-нибудь о рисовании? Помнишь, я писал вам летом, что стоит почитать? Все, что вы делаете в рисовальном и техническом кружках, меня очень интересует.

Ответь мне, мой милый, нельзя ли сделать так, чтобы каждый день ты помог или маме, или бабушке, или Ирусе, или кому-нибудь из товарищей сделать какое-нибудь из ихних дел, чтобы или накануне, или утром ты задумал какое именно дело, а вечером, перед сном, или утром, спросил себя – проверил, сделал или нет, или чем-либо заменил? Должно быть – это трудно. Я тоже хочу попробовать.

Мой сынок, мой Юренька, мне бы очень нужно пожить с тобой вместе, попутешествовать, половить рыбу; мне кажется, мы с тобой подружились бы не меньше, чем ты с Витей К(аст-ровым). Ну, вот, до этого свидания! Присядь ко мне и обними меня, мой Юрик, твоего отца.

Евгений Яблоков

№ П-190

Жене

20, 21. III-1940 г.

Нина, милая, хорошая моя.

Пишу тебе после всех писем; хотя начал думать, говорить с тобой в письме, раньше всех; и одновременно со всеми – с момента чтения каждого вашего письма. Сперва, как видишь, я писал Ирусе. Потом заняли вечера жалобы Верховному прокурору и заявления Наркому вну[тренних] дел.

Им я написал почти одно и то же. Сперва указал, что «предпосылкой» ареста было ложное утверждение, что будто бы я был чл[ен] партии СР; что доказательств на это не было и быть не могло. Затем – что единственное, на очной ставке, свидетельское показание б[ывшего] студ[ента] Рябоконева – ложно; что, видимо было оно создано «для соблюдения формальностей». Просил вызвать нескольких, любых из его однокурсников (3-6-7-8 ч[еловек]) свидетелей. Наконец, просил дать возможность

312

узнать другие обвинения, если есть, чтобы иметь возможность защищаться против них; а если допустить предположение «о политич[еской] благонадежности» – то она опровергается предшествующей жизнью и работой: 18 лет в одном городе; без смены мест работы (с совмещением); под контролем аудитории; отсутствием взысканий, даже вплоть до 37 года – а увольнение из инст[итут]а, отмененное Н[ар]к[ом]просом видимо, и было поводом к аресту, таким образом, «ложным». Просил запросить обо мне отзывы – о научной работе из Краснодар[ской] оп[ытной] рис[овой] ст[анци]и, от Акад[емика] Якушкина И.В.;о педагогич[еской] – из Ком[итета] по д[елам] высш[ей] шк[олы] и Наркомпроса, из архивов пединститута и «Сельхоз тех[никум]а». Конец жалобы прокурору остался почти такой, как написал Ирусе… Все это убедительно для себя, для тебя, для знавших или знающих меня теперь; но м.б. и мало значит для прокуратуры… Клевета – большая сила, труднопобедимая. Отсюда не докричишься, но будем надеяться, что правду открыть захотят, а если захотят, то и найдут… Как получу извещение, что жалобы отправлены, то сообщу тебе дату и №№, отсюда они посланы в Каргополь 17.III.

Милая Нина, хорошая моя. Как понравился мне твой порт-рет; я думаю, что он точен, и говорит, что ты действительно поправилась: «с того времени как я работаю в конторе»… Дети вышли хуже; Верочка – хорошо. Лучшая карточка детей в моем альбоме – две головки. Спасибо тебе за них. Ты спрашиваешь обо мне: «полнею ли», «подробности о питании» поэтому отвечаю: я привык к своей «полноте», она – не велика, нормально, но очевидно, по сравнению с прошлой слабой «упитанностью», в прошлом письме я уже ответил на этот вопрос о состоянии тела чужими словами, хотя бы и преувеличенностью отзыва. Я бы очень хотел твоего собственного впечатления… ведь будет же оно? Ведь, ты же – моя Нина! жена моя!

О нашем и моем питании. Стол у нас прежде всего количественно более чем достаточный. Три раза в день каша; последние дни пшенная, раньше ее не было, была овсяная; вот это однообразие отбивает охоту к еде у тех, кто ничего не может к ней добавить; два раза в день суп, чаще – щи, из серой квашеной капусты; 4 раза в месяц мясные дни; чаще конина, но последние два дня – копченая, очень приятная в виде соуса подливки к каше или «косточек» в супу-щах. (Утром я обыкновенно не ем завтрака, если есть чай и сахар. Полдниковую кашу съедаю

313

с охотой, вечером, одно из блюд съедаю наверняка, другое – часто не осиливаю.) Все это питание с добавкой, если есть, масло – хорошее обеспечение хлебом (2 ф[унта]) получает разную оценку. Ты так хорошо догадалась прислать томат-пюре; я об нем думал, когда стол начинал надоедать; не написал – а ты уже догадалась сама. Ну, что за Ниночка! Но таких людей, о каких заботятся семейные очень почему-то мало; а если добавить нерегулярность доставки посылок, затяжки, о каких ты знаешь, у большинства получается не то, и не та оценка, как у меня. Ты так удачно составляешь посылки! Каждую в отдельности и в смысле дополнения одна другой, что особенно заметно, когда они приходят в одно время… Если даже я не получу до распутицы ни одной еще посылки, то то, что получил, должно бы меня обеспечить на весь перерыв при экономии, до июня; во всяком случае перерыв без дополнительного питания был бы короток и безвреден. Доходит все без повреждений. Праздничный (5.III) пирог – кольцо тоже; ел я его и действительно ощущал участие в обряде Ирусиного праздника. Удивительно, как ты достала мне столько табаку. Только я должен попросить у тебя извинения, что трачу его не на себя, а в большей части на других, хотя процесс этот тяготит меня, и тем, что отнимает время, и добавляет ко мне излишнее внимание. Так извини, что трачу добытое тобой с большим трудом. Извинишь? Я, конечно, и сам знаю, что этот путанный, табачный вопрос разрешим просто и определенно только одним способом – «бросить»… но даже в перерывы бестабачные не бросил. Курение – естественный переход к вопросу от жизни духовной, неуловимой как дым. По-моему – она уловима, п[отому] ч[то], по моей гимнастике оказалось, что мысль связана с мышцами лица и всего тела. О гимнастике я тебе писал «ходьбой» занимаюсь по-прежнему каждый день…

Читаю. Эти дни толстый журнал «Новый мир» кн. 8, 1939 г.Есть интереснейшие статьи! (о Чернышевском; о технике будущего, при коммунизме; «Вредная черепашка и телекомус»). Дочитав «Войну и мир», хотел (и хочу) просить тебя прочесть оттуда немного из I-й части эпилога из главы о семейном быте Безуховых и Ростовых – это в самом конце; тогда ты поймешь следующие мои мысли и переживания: в решении вопросов, которые мы с тобой переживали когда-то; тех же, какие предстоит переживать и нашим: Ирусе, позднее Юрию – в решении

314

их есть замечательный советчик – Л.Н. Толстой; с ним – понятней; и можно помочь детям понять вовремя. Но нужно бы нам с тобой быть вместе и вместе почитать и вместе помогать им.

Из полученного только что (21.III) письма вашего (от 2-3.III) я узнал, что в счете Ирининого возраста я ошибся на год. Ей уже 17 лет, а я утешал себя, что только 16! Мне почему-то так горько это!.. Сколько у меня отнято!

Милая Верочка, я опять не написал ей. Милый дядя Коля и Лена, как бы хотелось, чтобы большое событие в жизни их – замужество Верочки – был одной радостью, счастьем; по крайней мере в основном – таковым… (Верочкин январский листочек получил).

21.III

Ты знаешь почему и как я стал «суфлером»; участие в спектакле в качестве актера было естественным дальнейшим шагом (28. II), чтобы освободиться от суфлерства, с одной стороны, с другой – естественным развитием моем, что это (постановка спектаклей и концертов) дело развлечения – наиболее культурное хорошее из всего, что здесь коллективно делается. Но, когда шла подготовка к спектаклю, репетиции шли небрежно, неорганизованно, разбивали распорядок дня, отнимали время, и от сна (я отдыхаю днем с 7 до 8[с половиной] ч. вечера, а в то же время и устраивались репетиции), то я раскаялся, что не сумел отказаться от участия. Не смотря на недостаточную подготовку и преждевременную постановку – спектакль прошел удачно, судя и по отзывам и по тишине в зале, потому что все досидели до конца, не покидая мест. От участия в следующей постановке я отказался решительно, дело обошлось без меня…

Я помню твою фразу: «нужно и там жить» – я хотел было ответить на нее тогда же отчасти, но двусмысленно, что это слово «жить», ты, очевидно, почувствовала это и в другом письме вернулась к этой фразе. Я знаю, ты употребляешь это слово в лучшем смысле. Да, жить надо; при всяких условиях; а жить при тяжелых, худших условиях и не опускаться, это значит подниматься, расти. Я понимаю, что ты имеешь в виду это условие, во-первых, а во-вторых, создание условий хотя сколько-нибудь напоминающих вольную, культурную жизнь. Другой плюс жизни обедненной – этот тот, что в ней больше необходимости и легче учиться; в «В[ойне] и м[ире]» есть мысль «зло от недостаточной, а от излишней обеспеченности жизнью». В нужде, в бедности и затруднениях легче или по крайней мере, 315

больше шансов – проще научиться; помни про это и в применении к своим детям, не унывай, а преодолевай, им помогай. Мне бы нужно помогать, но я и сам мало умею…

Ниночка милая! вечером получил ваше письмо от 20.III из талона (от 6-го) знаю, что и еще письмо должно быть написано (6-7. III), но оно еще не пришло. Последнее, как видно по штампу (5.III) шло 16 дней. Посылка – (от 6.III) – шла 9 дней! Судя по этому письму, вы все еще в неведении получил ли я посылки и пачку писем – но по талону (от 6.III) я сужу, что получено мое февральское письмо и вы должны успокоиться на этот счет.

Сейчас пишу при ярком свете электричества, мощность сегодня дали мax (максимальную). Завтра на перезаряженных аккумуляторах заработает радио (хлебный паек уменьшили на 100 грамм). Сегодня пришло извещение об освобождении троих (два татарина и один русский, о котором усиленно хлопотали домашние, и из письма его жены уже ему было известно о благополучном ходе дела). Опять резбужены надежды у лагнаселения. А я стал скептиком в этом отношении. (Я вероятно напишу тебе дубликат этого письма, не удивляйся сходству)… Завтра контора переводится в другое помещение и т[ак] к[ак] прежнее отдается под расширяющиеся дет[ские] ясли; ведь в п.Липовское лагпункт собирают матерей или как их здесь окрестили и нелепо зовут: «мамок», даже в документах употребляется это название, а в разговорах исключительно оно…

Говорят, что летом для конторы будет строиться отдельная постройка; а пока переводится в быв[шее] пожарное депо, которое ты видела из окна и рядом с вахтенной кабинкой, в которой была у меня «на свидании».

Твой совет просить разрешение на свидание исполню немедленно, на днях; т[ак] к[ак] сегодня навел справки, узнал, что разрешают с большим опозданием; что разрешение действительно на долгий срок – чуть ли не до конца года, обычно дают на два дня (женам).

Кажется с 1 апреля Управление переводят из Каргополя в Няндому или Еерцево. Это будет (если в Няндоме) удачно для многих случаев.

Ты спрашиваешь еще: а) про костюм – пиджак починил, но он дольше продержится; что-то понадобится; что найдется из старого; а если нет – то блуза, широкая, длинная – легкая с возможно большим числом карманов, внешних и внутренних;

316

брюки тоже – легкие; обувь есть; б) про здоровье – ни бок, ни нога не беспокоят; кишечник – в порядке.

Ты очень права – в своей осторожности к силам ребят; опасность обилия дел у Ируси – есть; равнодушие к успеваемости кажется не грозит еще и у Юрика, поэтому не напрягай, м[ожет] б[ыть] наоборот умеряй.

Моя милая, моя Нина; мой друг, моя жена… К тебе хочется; нужно, необходимо обнять тебя; рассмотреть твои глаза; жить и работать с тобой вместе… Твой Евгений

№ П-191

Всем

22, 23.III.1940 г.

Юрику, Ирусе, Нине-маме, Маме-бабушке,

в ответ на новое письмо от 2-3. III (оно принесло ряд новостей: Юрик едет в Москву (от сегодня дня через три); Ируся «преподает» – руководит – семиклассницами; все вы стеснились жить; Леня поправляется. Зима проходит метелисто, но неминуемо…

Милые вы мои! Обо всех вас буду думать…

В общем, я вижу, что все главное я уже вам написал, да и всего не напишешь; я думаю, и так почта, должно быть, каждый раз штрафует вас за лишний вес моих писем? Я об этом вас спрашивал, ответа не получил, ваши письма все приходят без доплаты.

Сейчас – теплая, тихая ночь, с луной… Барак спит.

Я один… Ярко непривычно светит лампочка на стол, на ваши письма – что лежат возле меня и на этот листок бумаги… Крыска захотела пролезть в поддувало печки и пролезла, остерегаясь моей ноги, находящейся в 20 см от поддувала; я не двинулся и она достигла цели… Будь у этого зверька пушистый хвост, он имел бы привлекательную наружность. Но хвост голый и противный. Все это было только сейчас. Извините, что пишу для наглядности чепуху. Но, ведь я и живу за изгородью. Ничего, если я скоро приеду к вам…

Живите как можно лучше. Счастья вам желаю!

Ваш Евгений

№ П-192

Жене

26, 27.III-1940 г.

Милая Ниночка, Нина моя.

Все-таки тебе одной несколько строчек, хотя нет ничего, что бы ты не могла прочесть кому найдешь нужным. 317

О Юре. Появление временами ошибок в его письме связано с его почерком, почерк не только небрежный, но и затрудненный; ошибки грамматические поэтому неминуемы. В этом – первая трудность исправления, потому что нужно начинать издалека… Хорошо еще, что у него бывает и безошибочное письмо. Безграмотным Юрий не будет. Что касается устного незнания грамматики – может быть тут виноват и он и преподавательница; не берусь судить… Тебе советую деятельно сочувствовать ему; во первых, потому, что это естественно, во вторых, что это действительнее, чем «понукания», и наконец, сочувствие не есть поощрение, сочувствуют при неприятностях. Самое опасное – не появилось бы у него пренебрежения протеста к этому предмету. За этим последи. Извини за шаблонный совет, но только вблизи участвуя в самой жизни вашей, его и твоей, можно бы и мне принять участие в исправлении этого недочета. Вот в этих случаях и чувствуется опять нужда – быть вместе. Все-таки мне кажется, что жизнь ваша идет благополучней, лучше, чем я ожидал. Кого-то нужно благодарить за это. Я благодарю тебя, твоих сестер, всех хороших людей, благодарю жизнь. Видимо, в нее нужно верить.

На своей оценке тебя – я настаиваю и я стал больше понимать (хотя много не понимаю), для мыслей у меня есть позднее вечерне-ночное время… Его мало. Еще меньше – уменья использовать время жизни для личного доразвития, для лучшего самообладания, для развития воли. Всего этого не хватает, а как хочется приехать к вам умеющим все делать, во всем помочь в жизни. Ты больше моего умеешь делать. А все-таки, только вместе мы с тобой представляли бы полного, цельного человека и могли бы сделать не столько, сколько каждый в отдельности, а больше, чем в два раза – вот не дают нам быть «стахановцами» (это незаконно). Милая моя, но ведь мы еще будем вместе…

Написал я не все, хотя «правдиво и подробно», как просишь ты; неисчерпывающе, но исчерпывающая правда – недостижима; даже просто недостаток времени, необходимость кончать письмо и то ограничивают ее. Пора и мне кончать.

Посылку от 12. III – буду ждать. Не знаю, хорошо ли ты сделала, что внесла в адрес название Няндом[ского] п/о, увидим; адрес наш не изменился, он был сов[ершенно] достаточен, так что добавка является как будто лишней и хорошо если не помешает.

318

О костюме я тебе ответил; имей в виду только, что в нем нет необходимости; что нужнее он при конторской работе, а сколько она будет продолжаться, ведь неизвестно. Возможны перемены не только в моей работе, но и в самом Каргопольлаге и в прочности нашего Лагпункта.

Обнимаю тебя моя хорошая, моя милая. Спасибо за любовь и дружбу, за Ирусю, Юру, маму. Твой Евгений.

№ П-193

Жене

4, 8. IV-1940 г.

Моя милая Нина; может быть наши дети уже вернулись из Москвы, но, под впечатлением полученного сегодня вечером письма твоего (от 24. III и открытки от 27.III; одновременно) представляю тебя «одинокой» и всеми мыслями и чувствами обращаюсь к тебе, читая и письма детей! Милая, ты моя! Лучше было бы если бы мы с тобой – вдвоем стояли и ждали их возвращения, делили бы беспокойство об них и радость… Нелепая, ненужная ссылка и заключение, по крайней мере с точки зрения юридической и политической досталась мне и разделила нас с тобой. И не видно ей конца еще…

Не в Усал. Черн., а в Реальном Уч[или]ще я работал вместе с В.П. Потемкиным Зам. наркомом Иностр[анных] Дел; а его брат, М.П., работал Наркомпросе. Который из них стал Наркомом Просв[ещени]я? Когда узнаю, м[ожет] напишу ему 1

1 Только что узнал, говорят – ясно, что «В.П.», напишу..

Ируся угадала – я был бы больше доволен, если бы она доехала до Ленинграда чем до Москвы (далее слово нрзб), все хорошо; хорошо, что они проведут каникулы с таким набором впечатлений, который останется уже на всю жизнь и будет долей в их развитии и образовании.

5.IV.-1940 г.

Днем сегодня очень приятно было прочесть талончик к переводу 10 р. (от 25. III.); сижу я на работе и сзади стоит стол на который поступают переводы 2

2 Контору перевели в другое, временное помещение; разместились мы в ней иначе.и как только сегодня пришел талон, я смог его прочесть; правда, он пришел после вчерашнего письма и не содержит ничего больше чем оно, но все равно, приятно прочесть твои строчки, почувствовать их. Перевод,

319

заштемпелеван в Липово – 3. IV. Т[ак] к[ак] у меня на счету набралось теперь ровно 300 руб., т. к. я не беру из них ничего, имея в кармане еще 40 руб., заработанных за месяцы по февраль включительно, (а март тоже прошел, пока не оплачен), т. к. трачу я только ничтожную долю на оплату стирки носовых платков, серых рубашек, полотенец и наволочек, а больше тратить некуда; так как, наконец, перевод идет не быстрее письма, а письма поступают к нам в неограниченном количестве, то ты не посылай мне больше денег. Ты пишешь в талоне, думаешь, что я не получил двух посылок (от 6 и 12.III), а я получил давно (15.III); предпоследнюю (от 6. III) – и нет пока одной (от 12. III); пройдет еще немного дней и вероятно она будет доставлена так же исправно, как все предыдущие. Дело в том, что перевозит почта сперва подальше, в Каргополь, посылки, так как ожидается со дня на день порча пути (разлив поверх льда речки какой-то); а к нам – в следующую очередь. Погода у нас самая неопределенная; то метель, то пахнет весной – светит солнце; дня два назад началось было весеннее таяние, капель, провалы снега, и в тот же вечер заиграла пурга, поземок, что скажешь! Здесь так и быть должно, да и у вас – я вижу похоже на это; во всяком случае, наш май – равен вашему апрелю, даже хуже, наш «май» – в июне, еще не скоро… Но все же дни идут, уходят… Сейчас, вечером, все были взбудоражены – Нач[альник] объявил Орлову, что он освобождается. Орлов – старик, счетовод, из Краснодара, такой же как все мы; близость его по работе к работникам конторы и произвела это возбуждение, радостью за его освобождение. Он уехал, обещал мне черкнуть открыточку тебе обо мне.

8. IV-1940 г.

За эти дни – написал заявление о свидании с тобой; начал писать заявление Наркому Просвещения… Перешел 3-го дня (6. IV) в другое помещение 1

1 Письмо, по-видимому, не закончено, продолжение не найдено.

№ П-194

Ирине

25.IV-1940 г.

Моя дочка, Ируся, голубка моя радостная.

Поздравляю тебя с удачной экскурсией-поездкой (позднее

320

поневоле поздравление). Как хорошо ты съездила. Но я жду еще дополнительных рассказов о поездке. В театрах вы побывали хорошо на удачных пьесах: «Снегурочка» – в Большом, «Синяя птица» МХАТ… Я видел их. У меня сочеталось изучение природы и слова Берендея о Снегурочке: «Полна, полна чудес могучая природа…» – разное – объединилось; вопреки распространенному мнению, мне почему-то, Лемешев нравится больше Козловского, как певец.

Я рад, что и Юра и ты были в Третьяковской г[алерее]. Спасибо тебе, что перечислила несколько запомнившихся картин. Мне именно это и нужно; нужно знать, что тебе нравится. Конечно Шишкин! как и мне, как и многим; но всякий переживает вновь. Конечно, «сюжетные» картины произвели большее впечатление... Но сюжеты ты перечислила разнообразные, это хорошо. Конечно, впечатление от сюжета еще не есть впечатление от искусства; но и мы не «художники», а все-таки, интересно было бы знать, что тебе понравилось из приемов письма? Тебе вероятно понравился и показался, в то же время, непонятным (как и мне) «демон» Врубеля. Мне стал он ясен, когда, позднее, прочел стихи про него (Бальмонта, кажется); в них сказано, что Демон изображен в момент, когда он был изгнан; там сказано, что «Дух величья и проклятья упал в провалы с высоты» (и лежит поверженый, печальный), временно разбитый, со сломанными крыльями, думающий о чем-то; непонятным кажется без этого на картине его положение, горы снежные кругом… а в самом деле, если ему было падать на землю, так куда? Пожалуй на снежную гору, более всего для него подходит, а краски лиловые, это правдиво тлько для гор, для вечернего захода… Плохо, как всегда при этих осмотрах, что слишком много картин видишь; нужно время; нужно подумать бы над отдельной картиной, с чьей-нибудь помощью; поработать (мысленно) , и каждому по-своему… и ничего этого обыкновенно не удается. Ну, «ничего», еще увидишь. Очень хорошо, что ты побывала в Третьяковке… Среди открытых – старых писем – вероятно, у нас найдутся две-три репродукции картин, какие ты теперь видела – поищи; они тебя больше заинтересуют; теперь ты упомянула картину «Нищий», если это картина художника Н[естерова] (нищий, с костылем, блондин, молодой), то имей в виду, что этот художник жил и писал в Сажнево, «в даче»… Тетя Лида тебе расскажет подробнее. М[ожет] б[ыть] я и ошибаюсь.

321

Приятно, что ты повидала Наташу, Галю, Мирочку в их домашней обстановке. Интересна мне произошедшая в них эволюция. Их интерес (Н[аташи] и Г[али]) переместился выше: с «балета» на Шопена! М[ожет] б[ыть] увлечение обычное для молодежи – увлечение музыкой и театром в студенческие годы, в столице. Но хорошо то, что их музыкальное образование дает им возможность увлекаться уже Шопеном. Мне это не было доступным по уровню моего музыкального развития. А тебе – будет и есть. Жаль, что они «отвертелись» и не поиграли при тебе… Интересно, что (М. и В.) 1

1 «М» – по-видимому Мира – дочь одноклассника Евгения Ивановича; «В» – Вера Лишина, дочь гражданской жены Леонида Ивановича Киркинского, поступившая в МГУ).выбирают уже вузовскую специальность и выбор хороший.

Об этом мы с тобой еще спишемся. Я, наконец, как-то с месяц назад, нашел свой ответ на этот вопрос о тебе, по крайней мере, начало ответа, но не весь… Потом напишу.

Из твоих друзей, мне больше всех нравится твоя дружба с Лялей А[нисимовой]. Прекрасная девушка. Я помню ее глаза, правдивые, ясные, загорающиеся внутренним темпераментом. Ей можно поверить, на нее понадеяться, что из нее выйдет хороший, интересный человек, надежный друг. Я рад, что вы одинаково хорошо учитесь и дружите. Жаль, что она не ездила с вами. И тебе мой маленький, безобидный упрек за это 2

2 Тем более неосновательный, что ты собиралась проехать дальше.; ей негде было остановиться? Все остальное было. Видимо, нужно было тебе списаться и похлопотать ей пристанише у твоих родных. Понятно, это стеснительно. Но теперь мне кажется, что взимопомощь у людей должна быть больше; мы и раньше стеснялись, хотя жили просторней в жилищном отношении и в других оказалось, пришлось жить тесней и ничего, нужно научиться у евреев, они умеют помогать друг другу; а мы, русские, плохо умеем, оттого отчасти, многое в их руках лучше клеится и здесь это очень заметно.

Я не знаю, как передать дяде Коле и Верочке свою благодарность за твою поездку. Я хотел написать В[ерочке] давно; но как я слаб, не могу собраться; должно быть слаб волей. А весной она, вероятно, уедет, как начнется навигация… Пусть у нее все будет хорошо, за то, что она такая милая! близкая нам…

У тебя полна жизнь. Жаль, что я не близко вижу ее. Кажется одного наблюдения за вами довольно, чтобы своя была полна.

322

И за что нас этого лишают? Не совсем хорошо, что она у вас – переполнена, что, как ты пишешь, «дома обычная суматоха, времени ни у кого не хватает»…

Успех в стрельбе, пусть бы и случайный, это компенсация тебе за неудающуюся «лягушку». У меня тоже не выходило подобное упражнение, и я понимаю теперь почему. Когда свидимся – объясню; для них, как и для техники руки, голоса – нужна «постановка», тела, плеч, спины, ног, а не одних рук.

На предыдущей странице я прервал письмо на полчаса; погасло освещение, а утренний свет – был еще слаб. Пробовал заснуть – не уснул. В одну ночь сегодня видел и сильное северное сияние и восход солнца; оно, как и луна, сегодня ночью, так сильно выходило из-за стены елочек. Лес кругом… за забором. Все хорошее, солнце, луна – за меня… Сейчас половина шестого; некоторые встают, большинство – спят.

Нужно кончать письмо. Поздно, нельзя сказать; так как рано…

Письмо придет к тебе в то время, когда у вас в школе будет самый разгар весенних трудов учебных; он есть уже и теперь; пойми, как хочется мне, чтобы у тебя «хватало времени» – это мое единственное, но сильное, тебе пожелание.

Моя милая. Дочь моя

Твой папа. Евгений.

Передай привет мой Лене и Рае.

№ П-195

Юре

26.IV-1940 г.

Мой милый сын, мой Юрий, поздравляю тебя с удачной поездкой – экскурсией! Признаюсь, из твоего описания ее, мне, прежде всего, крайне понравилось ее организация. Прекрасный режим, ее план и разумное, хорошее для тебя, отступление от них, когда понадобилось отпустить тебя в МХАТ. Как все хорошо.

Спасибо тебе, что написал мне и в день отъезда на нее, и по возвращении. Но надеюсь, этим не исчерпалось ее описание. Ты будешь о ней вспоминать в письмах ко мне, несмотря на то, что новые события жизни будут «лезть вперед»? Скажу, что мне интересно: – что вы купили для кружка, зачем и как потом использовали? Какие мысли у тебя были в Планетарии? и, конечно – в Третьяковке, в музее Изящных искусств? На «Синей

323

птице»? Тебе не трудно все это описать, ведь вы теперь многое вспоминаете между собой. А, как мне интересно знать про вашу встречу: твою с Валей 1

1 Валя Куриленко, приятель Юры в детстве.; какой он стал? о чем вы говорили?

Очень многое мне дало твое описание: как вы встали в 6 часов, с разрешения директора…

Еще раз поздравляю тебя с экскурсией, так хорошо отплатившей тебе за труды по рисованию, изданию стен-газеты…

Сейчас на меня падают лучи взошедшего солнца; оно – выше занавески на окне; занавеска пестрая, как сарафан. Это есть только в нашей половине барака. Почти все спят – и удобно его описать, разглядывая.

Вот план комнаты: (Приведен на отдельной странице.)

Окон мало, но свет с двух сторон. Чисто: на кроватях белье и одеяла байковые. Масштаб не позволяет изобразить, что на столах валяются шахматы со вчерашнего боя, стоят чайники с кипятком. А я уже напился чаю, с хлебом, с маслом, с колечком хамса-килька», какую мне прислали вы и я пробовал ее в первый раз; очень хорошая – хамса-килька. В шкафчике, что висит над моей койкой стоит моя посуда, лежат книги: котелок, кружка, стакан, жестянка с сахаром, сушками, маслом, консервом… разросшееся «хозяйство» огромным кажется, начавшись с ничего…

Я хорошо провел ночь: правда, не спал, но пожил; писал вам письма…

У нас много играют в шахматы, так как организовали турнир; участники – только из нашего барака; и то участвует

324

17 человек. Играю и я; средне, но в число десяти тех, которые будут участвовать в последнем туре, вероятно попаду; о результате окончательном сообщу тебе через месяц.

Ночь с 27–28. IV

Работаю я по-прежнему в конторе; но она переехала в другое здание на время. Стол короткой стороной стоит у окна; за столом – нас четверо: на окне ветки с зелеными листьями и сережками березы; устроил я; а за окном снег и слякоть, а сегодня пурга, правда из крупы, а не из снега, как и полагается в переходное время, осенью и весной.

Перечитал два последних твоих письма сейчас еще раз, не в первый раз… и все интересно.

Ты написал про «Мышку», что у ней скоро будут котята… От дня (4. III), когда ты писал, до дня, когда придет к тебе это письмо пройдет почти уже два месяца и котята будут порядочные. Пожалуй, по обыкновению, «Мышка» будет переселять их с места на место; люди, то есть вы, будете тоже вмешиваться в это дело; а кто знает, что нужнее; Мышка действует не по своему уму, а по выработанному еще у ее предков инстинкту, м[ожет] б[ыть] очень верному и мудрому? Редко сообщаете про Бэни. Мама-Нина только как-то писала про нее хорошее… как не отходит она от нее; отвечает ли Бэни чем-нибудь на слова «где папа»?

Я не раз за пилкой дров, которой занимался здесь раньше, некоторые дни (на общих работах), и без того испытывал желание попилить их с тобой вместе или с Ниной; вернее, вместо нее – один – лучковой пилой. Пишу об этом, чтобы дать представление о том, какие мысли вызывают у меня отдельные фразы из твоего письма; что каждая фраза твоя рождает несколько других мыслей и желаний.

Может быть уже теперь тетя Лида вновь добралась к вам через реку; и я догадываюсь, с каким интересом и удовольствием слушает она твои и Ирусины рассказы об экскурсии. Ты передай ей мой поклон хороший…

Я очень благодарю вас за присланные книжки, журналы «Наука и жизнь», которые получил в последней посылке (от 30. III). Получил ее я числа 10-го, а книги позднее, после просмотра, числа 20-го. В них много замечательных статей. Что ты читаешь? и что кроме рассказов?

Благодарю за все присланное. Лишь мясо покрылось зеленой плесенью, но было мной очищено и благополучно, и с

325

удовольствием съедено. Я уже знаю о твоей и Ирусиной покупках для меня – спасибо вам, милые мои; оно посылается до получения их, а придет, как раз вовремя, так как я предполагаю, что след[ующая] посылка придет или в конце мая или в начале июня.

Ну, до свидания, мой милый, мой хороший. Я – твой Евгений папа.

№ П-196

Жене

27, 28.IV. 1940 г.

Милая Ниночка, как много еще хочется написать, побеседовать с тобой; но много приходивших мыслей уже ушли, не записанными; а главное, как посмотрю на пачку написанных листочков, всем по одному, но вместе много, так думаю, что больше нельзя. Поэтому сокращусь, как можно, теснее. Заявление Наркому Просвещения начал писать, но не кончил; отлежалось, думаю переделать, не кончил… (На поле письма: Не удивляйся моей бездеятельности; многие послали до тридцати жалоб и без удовлетворения, а чаще без ответа.) Извини меня, что двусмысленной фразой заставил тебя почувствовать «упрек» – я его не делал и не хотел . Каждый случай освобождения мы толкуем, перетолковываем, стараемся понять, кому и как оно дается. Все это, конечно, напрасно. Понять нельзя. Я повторю тебе одну из общих догадок, притом настойчивых.

Моя милая, спасибо тебе за твои письма, они для меня прекрасны и других я бы не хотел. Спасибо тебе за дружбу, за заботу обо мне, о детях, о маме… Спасибо и другим. Спасибо Лиде. Я и так выделяюсь здесь вашей заботой. Почему-то очень немногие пользуются подобным участием близких, здесь.

Послать приглашение Марусе 1

1 Мария Яковлевня Киркинская, жена Димитрия Павловича Киркинского, арестованного и расстрелянного в 1938 г., видимо, нужно было. Ей слишком тяжело должно быть одной. А общения наших детей, вероятно, нужно желать. Так что вы хорошо сделали.

А о «тесноте» я писал Ирусе. Вообще, написав вам всем по отдельному листочку, я думаю, что все в целом я писал тебе, не исключая листка к моей маме. Ты поймешь больше и лучше всех.

Моя милая, моя хорошая! Не буду ничего писать о последней посылке (от 30. III). Кое-что уже сообщал о ней; ты так

326

удачно их собираешь, так все угадываешь, что нет нужды ни в каких моих пожеланиях. Боюсь только, что все это очень трудно осуществлять…

Про себя я написал основное, м[ожет] б[ыть] подробнее, чем необходимо. В общем, мне не на что жаловаться. Конечно: разрушаются зубы; нужно бы лечить нос, чтобы не так быстро портился слух; но здесь это не осуществимо по-серьезному. Сохраниться здесь в теченние нескольких лет, видимо, мне нельзя.

Обстановка окружающая меня в бараке улучшилась настолько, насколько улучшением был переход на конторскую работу; среда совсем другая, но, я уже пожаловался тебе на себя и на условия – я не бываю один; у меня недостает времени больше, чем раньше; М[ожет] б[ыть] не приладился и настроюсь; но пока чувствую это, как минус. Все бы ничего, если бы не долго…

Ну, милая моя, хорошая, Нина – друг мой, вот я сейчас с тобой. И буду дальше ждать, что увижусь с тобой, что буду вместе. Ты, ведь, мой друг, моя жена!

Твой Евгений, твой.

Привет всем родным, В[асилию] И[ванови]чу.

№ П-197

Ирине

12.V-1940 г.

Ириночка, милая моя, моя дочка.

Настала весна, произошло это так: 1, 2 и 3 мая было холодно, 4-го был теплый день, и с тех пор стоят прекрасные весенние дни; вчера был первый гром среди ясного дня; сегодня – опять… Вечером покропил весенний дождь… Видно, как на стене леса к темной зелени хвойных, стоявшей и темневшей всю зиму, прибавилась бледно-зеленая, нежная окраска первых листочков берез. Больше ничего не видно; на площади зоны пробивается кое-где травка; один возчик принес мне цветущую ветку Волчьего лыка (Daphne mesereum), усыпанную лиловыми цветочками с запахом гиацинта; без листьев еще и стебелек с цветами медуницы. Говорят зацвели «желтые цветы», очевидно, «калужница болотная».

Вспомнилось:

Калужницы болотные,

Вы снова расцвели,

О дети беззаботные

Доверчивой земли.

327

Бальмонт К, это им написано не про весеннее, а про вторичное, осеннее цветение их.

Когда вечером зайдет солнце, на севере остается заря; через северную сторону горизонта так и переходит свет, не совсем угасая переходит в зарю утреннюю; приближаются белые ночи… Но такой светлыни, как в Усть-Пинеге, не будет.

С наступлением теплых дней я с удовольствием убедился, что теперь могу походить «по улице» один, когда все спят, мне недоступно было уединение, с переходом в этот барак; а оно мне так нужно для упражнений в походке и дыхании и чтобы подумать о вас и о себе; а то, я так разобщился последнее время, с вами и сам с собой… точно потерял что-то – писем нет с 5. IV; почта одна (4. V) прибывала но мне – почему-то нет…

Ничем больше не занимаюсь. Расход времени описал Юре.

Недавно прочел статью о потеплении Арктики – как интересно; климат за последние 20 лет явно меняется – теплеет; льды уменьшаются; очевидно, переживаемый нами межледниковый период развивается; а ведь было когда-то и на Шпицбергене тепло, как в Италии… И потепление объяснено в статье тем, что циркуляция воздуха усилилась в тропиках, усилила океанические течения – приток теплых вод к северу (в Арктику), а это вызывает еще большую циркуляцию воздуха!.. Спасибо вам за присланные журналы «Наука и жизнь» – в них много такого интересного.

Я здоров, чувствую, хожу в пиджаке, в присланных недавно черных брюках, сером жилете (без подшитого платка), в фуфайке новой (присланной мамой-П[авлой] П[етровной] (в прошлом году), в штиблетах (подарок Зины), при случае пришлите для них шнурки и гуталин 1

1 На полях письма: Конверты не надо; нужна бумага… Спасибо тебе за папиросы, пока не полученные, не дошло еще. По участию в спектакле ношу волосы (не острижен наголо)..

Посматриваю на ваши фотографии… За неимением писем – перечел старые, начиная с 15-24. III. – нашел в них новое… Кроме того, прочел из твоего письма место «об аккомпанировании» нашему ст[аршему] бухгалтеру, п[отому] ч[то] у него такая же пара детей, как у меня и он играет здесь на скрипке, перечисленные тобой вещи…

Моя милая дочка, целую твои ручки.

Твой папа. Евгений

328

№ П-198

Юре

12.V-1940 г.

Мой милый, мой родной Юрик.

Соскучился я без твоих писем… последнее было от 5. IV – точнее после твоей экскурсии; я ответил на него (дошло ли?).

Чтобы не скучать, участвую в общей жизни барака; участвую, пожалуй, слишком много, т. к. мне не хватает времени. В бараке идет шахматный турнир – «второй тур». Это не совсем точное название: на самом деле играют десять игроков, отобранных первым туром, в котором я занял только девятое место. Десять человек по две партии с каждым, всего 90 партий; сыграно 54, осталось – 36; у меня сыграно 14 партий (из 18); набрано 8 [с половиной] очков; 5 – проиграно, однако, это пока наибольшее число (8 [с половиной]), есть по 8 у двоих, дело в том, что у лучших троих игроков много несыгранных партий (6,7 и 14); видимо, я кандидат на 4-5 место; но следует иметь в виду и то, что нет ни одного игрока у которого я не выиграл бы одной партии (иначе: нет более одной проигранной); ни разу не играл только с одним игроком (один из трех сильнейших). Надеюсь, в конце концов, я смогу говорить, что «играю равно со всеми, в том числе с призерами». Говорят, что первый приз – дает шахматную игру (у нас их тут делают, вытачивают); второй – портсигар – деревянный, украшенный соломкой – тоже здешнего производства) 1

1 20.V. Мой счет +9 [с половиной] – 5 несыг[ранных] игр – 3; у лидера турнира+13; (4 не сыграно 13; у конкурента на 4-е место +10; (7; сыграно все (две ничьих)..

Кроме того я участвовал в постановке пьесы «Разлом» (2.V; ее повторяли, и так как «актер», игравший первый раз, уехал на переследствие, то просили меня «выручить», я согласился; больше потому, что пришлось играть роль капитана Берестнева, а имя его по пьесе Евгений Иванович и возраст по ремарке – мой, 53 года, т. е. согласился по совпадению; и без достаточных оснований… Сошло удовлетворительно, с одной репетицией хотят инсценировать повесть Лермонтова «Боярин Орша» – меня просили играть самого Орши – я отказался категорически.

Если из дня берется 10 часов на работу в конторе в три приема; с цифрами 9–12; с 1–5; с 8[с половиной]–11 ч. веч[ера];

329

кроме того с 8 часов поверка – в строю на воздухе; три раза дают кушать; каждые 5 дней водят в баню; то, по правде – свободное время можно найти только в выходной день и поздно ночью.

Самое неприятное, что за это время я не получал и не писал писем… т. е. у меня не было самого главного, общения с вами. Невольно думается: все ли у вас благополучно; как у тебя? Как здоровье, каковы отношения с близкими, с мамой-Ниной, каковы школьные успехи? Не знаю, с какого дня начинаются у вас экзамены. У нас опять не работает радио – перегорели все лампы. Сегодня чуть-чуть «шипит» т.к. ремонтируется. Новости до нас доходят – в основном знаем о военн[ых] действиях на Западе и о жизни в нашей стране.

Читаю понемногу журнал «Наука и жизнь»; даю другим – все хвалят его. Много интереснейшего в науках; особенно в электро-ионной технике и в частности в Эл[ектро]-ион[ной] оптике. Советую и тебе доставать свои журналы и находить в них статьи о ней. Что ты берешь для чтения в библиотеке Пионердома?

За посылками съездили 8.V в Няндому – привезли 160 штук – мне не оказалось; там осталось еще 180; вероятно поедут еще на своих лошадях в выходной день 16.V, так как автом[обильное] сообщение не обеспечивает их доставки. Масло я прикончил к 1 мая, а мед к нему только начал; доедаю; но еще есть сахар; есть и табак… Знаю уже, что пришлешь ты мне чаю. Спасибо, милый. Казенный стол у нас прежний; нет недостатка в хлебе и крупах. Изредка дают по штучке «Иваси» 1

1 Перед обедом выпиваю полстакана водной хвойной вытяжки – антицинготной..

Без домашней добавки аппетит уменьшается. Праздничные дни майские прошли лучше обычного; осм[отр] вещей был за неделю раньше; дали из ларька по пачке папирос, по кусочку халвы и неск[олько] штучек печенья. Правда, было много работы, как всегда при окончании месяца; но у остальных было два нерабочих дня 1 и 2-го…

Я все мечтаю о том, что когда мы будем вместе, то будем по очереди готовить обед; мы с тобой, Ируся – с мамой; если, «на даче» – то мы с тобой будем изобретать «свои» кушанья и поставлять к столу «свою рыбу, дичь и т.п»; а если в городе, и будет некогда, то привлечем в свои дежурства бабушку Яблокову, она умеет готовить несколько кушаний, которые я любил раньше.

330

Я жду от тебя письма. Жду сообщений дополнительных об экскурсии в Москву, ответов на заданные выше вопросы; думаю ответишь, не получив еще их от меня, как бывает; жду, что узнаю о том, что все у вас благополучно; что ты хороший, мой сынок, дружный с мамой, с Ирусей, с бабушкой, со всеми близкими и товарищами, со школой, в кружках, везде; что ты развиваешься нормально. Говорят за поездку в Москву – ты подрос? Должно быть в смысле характера, выдержанности; «посолиднел» в хорошем смысле слова; желаю тебе этого правильного развития к лучшему, умом, характером, волей, в труде, в игре, во всем!

Обними меня. Твой папа Евгений.

№ П-199

Жене

13-20.V-1940 г.

Нина, милая, друг-мой.

На другой же день после отправки письма к вам, захотелось вновь писать тебе. Но прошло много дней! (с 27.IV) и без писем, не получал их и не составлял их, я точно отдалился от вас еще более. Какое нехорошее ощущение! Ну вот опять пишу и мне, я надеюсь, получить на днях, по крайней мере, два ваших письма сразу. Так хочется, чтобы мое письмо, апрельское, сданное 28-го дошло до вас без запаздывания. Я написал вчера сперва детям, чтобы изложить все о себе, так сказать, о фактах из жизни моей и обстановки, а в твоем письме иметь больше места. Конечно, нужно читать письма в порядке их написания – Юрино – 1-е, Ирусино – 2-е; тебе – 3-е, чтобы составить цельное и полное представление о мыслях и настроении писавшего. Без последнего письма не будет полно первое и обратно.

Моя милая, моя хорошая, моя жена, моя Нина! Я знаю по себе, как дороги эти приписки и повторения слов: друг, жена… Раньше мне, как и Верочке теперь, казались какими-то нескладными слова: муж, жена. Так было долго; и я избегал этих слов; но постепенно их действительный смысл и значение, незаменимость их взяли свое. Прочитав Верочкину приписку, я хотел ей сказать это же, но так и не собрался… Вероятно теперь она уже уехала? Как здоровье Коли? Как здоровье всех вас? Лёнино?

Да, слишком долга наша разлука… И слишком не хорошо теперь в мире. Человечество трясется, нарушает законы, а найдет ли человеческий выход? Должно быть найдет, правда? Каковы будут грядущие десятилетия? Вместе лучше бы быть теперь нам.

331

18.V – утром

Здравствуй, милая. О как хочется выразить тебе приветствие, сегодня (прочти сперва страничку-очерк только что написанную к Ирусе)… Моя Ниночка! Произношение твоего имени, этих слов, и то уже вызывает внутри что-то хорошее, спокойное и ласковое.

18. V – вечером

В полуденный перерыв не писал; перечитал написанное Ирусе, тебе… Потом, среди работы, мне принесли извещение; Каргополь извещает, что «НКВД» передало мою жалобу «на рассмотрение Особого совещания». (О том, что мои жалобы посланы по адресам, меня известил Каргополь с месяц назад, очевидно, это новое извещение (уже из Москвы, через Каргополь). Если бы извещение пришло не в день праздника Ируси, я не придал бы ему значения; а сейчас, готов поверить в счастливую руку моей дочки. Я так и не дописал заявление Наркому Просвещения. Думаю, сам В.П. Потемкин его читать не будет – ему некогда; едва ли он меня помнит как следует. Несколько заявлений в разные места могут мешать одно другому, так как дело затребуется в разные стороны… Несколько заявлений в одно место – это другое дело. Есть слух, что возникла «Особое совещание» пересматривающее дела «Ос[обого] совещания». Вероятно поэтому мне так и ответили. Если откажут, напишу в первую очередь в Наркомпрос м[ожет] опять Особ[ому] Совещ[ани]ю.

Думается, должен же быть конец… Хотя говорят освобождение задерживаются в Няндоме. Ответа на мою просьбу о свидании еще нет.

Жду твоих писем; об Институте; о родных… О том, как вы живете… Сегодня по вывешенной газете «Известия» из передовой о предстоящих экзаменах в школе, узнал, что начнутся они 20-го – через день. Милая, когда ты будешь переживать эту «страдную» пору у ребят, вспоминай и обо мне, чтобы и я был с тобой, хоть в мыслях, на расстоянии…

Сегодня простоял чудесный весенний день, когда даже у стариков возобновляется надежда на лучшее; а надежда и ожидание у молодежи вызывают внутри у них, зэков, ощущение, что они сами себя не понимают и не знают чего ждут; но, чего-то хорошего… Им во всем нужно помогать. Как я без вины виноват, что оставил тебя одну… Ночь стоит не холодная; я походил возле барака. В половине 12-го было радио – есть надежда,

332

что дня через два оно будет работать у нас регулярно. Происходящие в мире события вновь заставляют пересмотреть многое в людских отношениях, в воспитании, во взгляде на человека… и опять пожалеть, что мы с тобой не вместе.

Жизнь здесь идет тихо и, так сказать, спокойно. Ухудшений нет; хотя режим строже; нет расконвоирования; есть улучшение условий и оплаты труда инвалидов; этот участок, как инвалидный, вообще, может быть, в лучших условиях; особенно, как сравниваю с пережитым в колонии. Воровства нет (почти); особенно спокойно в этом отношении в нашем бараке; нет этого господства «урков» (уголовные элементы); их здесь мало числом. Та половина барака, в которой я живу теперь, производила на меня впечатление какой-то особенной совершенно нездешней, когда я не живя в ней, видел ее через окно. Ты представляешь и теперь из обрывков описаний, деталей, и особ[енно] по рисункам в предыдущем письме к детям. Только прибавь к этому всему одно, что я опишу дальше – ощущение «от примирения с неволей». 16-го выходной день был отменен (должно быть за 2 мая); однако накануне как обычно перед выходным, был спектакль; ухитрились поставить «Наталку-Полтавку» в исполнении своих украинцев и дов[ольно] удачно; Это было повторение спектакля. Ты пишешь, что в этом занятии есть «творчество», ну, до этого дело не доходит; все делается спешно и кое-как; но все-таки развлечение культурное; когда смотришь на подобные детали нашей здесь жизни, когда видишь на других или испытываешь на себе такую своеобразную, как будто не лагерную занятость, то испытываешь незнакомое вам ощущение втягивания в эту жизнь – заключенного, примирения с ней. М[ожет] б[ыть] это и хорошо, затем и нужно кому развлечение, но это не исключает и того осуждения, которое появляется (далее текст разобрать невозможно) ни на спектакле, ни на киносеансах, говорят, что не место этому в их жизни здесь… Человек выдумал, что некоторые птицы умирают от неволи; пусть это выдумано и они умирают не от тоски по воле; но человек в этом выразил свой взгляд, как и в образах «Кавказских пленников» Пушкина, на то, как нужно относиться, что хорошо; теперь, мы – «К[авказские] пленники»; и когда видишь вполне сжившихся, так называемых «старых лагерных» – то производят они впечатление своеобразного глубокого унижения; а когда наблюдаешь участие в концерте, и когда хорошее исполнение, тогда так и чувствуется, чудится

333

глубокое противоречие внутри человека, исполняющего как бы через силу… Таково душевное состояние и его постоянное противоречие; противоречие дел и обстановки… Может быть я напрасно истратил столько места на бумаге; но я хотел пополнее дать тебе представление о внешней и внутренней жизни здесь, у меня.

До свидания, милая Нина; если получу ответ на заявление о свидании с тобой; о твоем приезде, постараюсь тотчас известить тебя.

Моя милая, обнимаю тебя. Твой Евгений, друг твой старый. 20.V.40.

№ П-200

Ирине

17 – 18.V. 1940 г.

Моя милая дочка, Ириночка моя 1

1 Сноска на поле письма: Чтобы ты поняла, что и сколько вкладывается ощущений иногда в одно твое имя, произнесенное как обращение к тебе..

Сегодня твоя маленькая карточка каким-то образом совсем вылезла из футляра пенсне, из под покрывающей ее обычно бумажки, чего никогда не бывало и заставило меня задуматься, о чем я должен был вспомнить? и я вспомнил… Я понимаю, что сразу возникающее чувство грусти от того, что я не могу видеть тебя на твоем празднике, нужно отклонить, о себе не думать; а думать о твоей юности, о твоих радостях, трудах и успехах, поздравлять тебя с ними и желать тебе их. И я желаю так, как желают отец и мать… Ты догадайся, как может желать дочери счастья отец, которого лишили самых близких и дорогих ему людей! и его желание, как бы усиливается от этого, по неотделимости твоего от моего.

Я надеюсь, что холод, ставший сегодня у нас 2

2 Проходит обычно, первая майская волна холода., у вас отошел на день раньше; а завтра будет и вовсе прекрасный весенний теплый-теплый день; надеюсь, что ты здорова и весела, что все у вас благополучно (хотя, письма от вас всё нет); что твои учебные дела идут хорошо (по вашему на «отлично»), хотя и требуется большое предъэкзаменационное напряжение, но хорошо натянутая струна может дать звук и сильный, и высокий, и веселый и бодрый! Я уверен, что в твой праздник (18-го мая день именин Ирины) внимания к тебе – много, от близких

334

и менее близких людей, цена первого больше, хотя оно и обычней и привычней; но и уверенности этой и верности в ней больше. Чудно устроен мир и сбивчиво; самые великие истины, самые прекрасные дела – очень просты и не обращают на себя внимания. Так не давай им себя обманывать, прятаться от тебя; замечай их, пусть они кажутся обычными, незаметными. Это мое тебе пожелание. Замечать, открывать великие простые истины удавалось не многим людям. И этого желать нельзя. Но понимать нам всем дано. Я знаю, ты уже многое имеешь; имеешь способность понимать, усваивать и мысль и чувство; но нет границ развитию, и развитие, вернее воля к нему – важнейший признак человека; большинство людей им не обладают. А я тебе желаю быть человеком. Вы живете во времена особо сложных; и я желаю, чтобы при вас жизнь людей устроилась на благо людям. Моя милая дочка! коротко говоря, я хочу тебе счастья! настояшего человеческого, хотя бы и не сумел его выразить.

18.V.

Утро – прекрасное, теплое, блестящее солнцем. Желаю тебе, чтобы также, как угадал я наступление хорошего дня, сбылось мое пожелание тебе на жизнь.

Я встал в 7 ч. 15 мин.; солнце светит; дверь в барак – настежь, хотя вчера еще топили печи; сходил в парикмахерскую – побрился… Позавтракал чаем и «иваси» выданной утром, через 15 м[инут] пойду в контору; барак поднимается от сна, завтракает, умывается, подшучивает друг над другом, как ни в чем ни бывало, д[олжно] б[ыть] от хорошей погоды…

До свидания. Когда-то, моя Ируня – моя любимая. Твой папа Евгений

№ П-202

Ирине

4.VI-1940 г.

Моя милая дочка, моя Ируся.

Опять, весной у нас поет кукушка… я так люблю ее песню. И странно – мне тебя напоминает; странно то, что мой отец когда-то, мой папа Иван Гаврилович, говорил мне, что любит ее пение, что оно напоминает ему меня; я ничего не отвечал, так как не понимал, почему… и чем – это напоминает; какая связь? А теперь, так же непонятно происходит у меня с тобой; как повторяется! Как велико сходство в мелочах у отцов и

335

детей, как удивительна наследственная передача черт лица, характера, даже мыслей, ассоциаций… Я люблю ее пение; дней пять-шесть назад стал слышать его в ранние утренние часы; и иногда, как ложишься спать; у нас ведь чуть засидишься, встает солнце; так было и сегодня, до утра засиделся. Вчера только я сдал месячный майский журнал (распределения рабочей си-лы) – свою обычную конторскую работу и сегодня получил выходной день. А то уже три их пропали у меня; один – у всех (16-го), другой – как у дежурного (24-го) и третий (1-го) – из-за окончания месяца и обилия работы срочной, даже сверхсрочной. У нас здесь строго со сроками исполнения работы, хотя и очень распространена и часто слышится шуточная лагерная поговорка: «Куда торопиться сидеть долго, срок – большой…»

Получил я твое письмо (от 23. IV), получил его 28.V, это то, в котором ты пишешь: «надеемся, что письмо это дойдет до тебя к 1-му мая?.. Не только от вас зависит большой перерыв в письмах (вы писали мне от 5.IV и от 23.IV), сколько от движения их; получив первое около 20.IV – второе ждал больше месяца и рад был очень, сперва 26.V– когда прочел талончик маминого перевода от 25.IV (на 15 р.), он пришел в Липово, почтовый штамп 28.IV) – скоро, а ко мне через месяц, из него я узнал и то, что письмо уже послано, а через два дня и получил его; а третьего дня (2.IV) – получил и посылку с талончиком от 18.V и обещание нового письма и что получено мое письмо. Следующее я послал 19.V. За все, за все вам спасибо; передай мою благодарность маме-Нине; я напишу ей сам, но ты обними ее и поцелуй от меня. А из перечня дат сделай вывод, как мы ждем здесь писем, как они иногда прерываются в первомайский период; есть хороший слух, что скоро восстановится наше прежнее право на отправку трех писем в месяц. Так ли?.. Едва ли…

О том, что я вспомнил день твоего праздника, и как? я написал тебе. Посылку от этого же дня получил. Снов я не вижу хороших… Но в твое счастье верю.

Первого июня у нас в бараке топили обе печи, сегодня потеплело, по-настоящему прошел дождик и пробивается овес, посеянный в зоне. Хвощик, что лежит в письме, один из многочисленных свидетелей того, что площадка зоны, на которой расположились наши бараки, принадлежит не нам, а в недавнем прошлом лесу, коренным обитателям, почти вытесненные они все же цепляются за свое право на пребывание – но мусор, а теперь и площадки засеянные овсом, как газоном, занимают

336

главное место. Можно встретить хвощик (маршакцию) (печеночный мох), купальницу, даже плотные кусты осок, шиповник и многих других. Совсем культурный вид будет иметь площадка с разбитием цветника у дома Дет-яслей, бывшей конторы, которая приспосабливается еще. Детишек здесь много – больше ползунков и до 2-х–3-х-летнего возраста; матери их живут здесь, но ребята живут все отдельно в яслях коллективом и очень самостоятельны, хотя без нянь не бывают. Все они одинаково и хорошо одеты. Занятный народ. В прошлом году летом я намеревался устроить им «живой уголок» с аквариумом, тогда не удалось, а теперь и вовсе, п[отому] ч[то] выхода за зону не имею и никого не расконвоируют, между тем было решение направить меня опять на сбор ягод, но видимо, нельзя. А деревья за стеной все зеленеют…

Получив посылку, пью чай с удовольствием (был перерыв) с булочками, во первых, с вкусными, во вторых, с сознанием, что они сделаны дома, доехали они хорошо; а сегодня, по случаю моего выходного и письма к тебе, счел нужным пить чай с вареньем А[нны] И[вановны], передай ей спасибо, мама написала, что оно передано год назад – и от этого стало только приятнее, вкус не испортился, а главное – мысль, что оно выражает уже давнее хорошее отношение, делает его еще более приятным… Привет от О[льги] В[асильевны] и Ляли (Анисимовых) я получил, должно быть в ответ на свои слова о Ляле? Я сбился уже со счета, какое письмо мое дошло уже, какое нет, и что в каком написано. Вот теперь, должно быть, я курю табак и папиросы, твоей покупки. Спасибо, милая дочка. Я тоже думаю о твоем приезде сюда, будет ли он, и какой я тебя увижу, если будет… Маме-Нине напишу, если не просьбу, то похожее на нее. Трачу последние листки, имеющейся у меня бумаги, поэтому прерываю свое письмо на отведенном месте. Моя милая, моя дочка.

Есть много поводов вспоминать мне тебя – часто среди чтения книги, статьи. И много бы нужно говорить с тобой или писать… Моя дочка! Твой Иринин папа.

8.VI-1940 г.

Думал, что кончил письмо к тебе, но ты заставила опять писать к тебе – прислала открытку от 25.V, получил ее 5-го VI, как шла с экзамена по географии. Есть и другие причины; в свидании всем отказывают; многим и кому-то из двух Яблоковых пришли отказы; разрешили кому-то из з/к, з/к свидание на два

337

часа при стрелке. Так что, очевидно, нам не удастся свидеться этим летом…

Поэтому нужно бы начинать переписку о выборе тобой специальности по Высшей школе. Вы с мамой начинаете по поводу книги о Мичурине… Не знаю, как это сделать, чтобы: 1) не было подмены твоего настроения моим; 2) чтобы действительно помочь тебе, попробую сперва просто рассказать тебе про себя…

Я думаю, что я в жизни так и не попал на свое дело. Объясню: в детстве я ничем не увлекался, на деле. Ни одного урока естествознания не было в той ср[едней] школе, какую прошел я. Мне подарили книжку «Естествознание»« (мало интересную). Она и теперь цела у нас (Вагнера). Выписывали мне журнал «Вестник самообразования» (очень хороший, тоже цел); их и позднее статью Писарева Д.И. об эволюции я прочел с соответствующим интересом; когда я кончал среднюю школу, я собирался быть врачом, по-видимому только потому, что из нашей квартиры несколько молодых людей вышли врачами – бабушка Яблокова скажет кто. Меня отговорили, посоветовали «пока» пойти на естеств[енный] факультет – я согласился и не жалею…

До последнего курса, даже до последней дипломной работы я отбывал повинность изучения ест[ественных] наук, охотно, довольно добросовестно, без действительного на деле увлечения. Во время исп[олнения] дипломной работы у меня пробудился больший интерес к ботанике.

Я хотел по окончании Ун[иверсите]та пойти доучиться в Тимирязевскую (теперь, тогда Петровско-Разумовскую) С[ель]Х[оз] Академию. Не пошел, постеснялся так долго учиться на средства отца; отказался, не сказав ему. Не жалею, что так сделал, дело не в средствах, а не было нужды мне, я думаю теперь, делаться агрономом…

Во время окончания средней школы все мои однокурсники, и я в том числе, относились отрицательно к педагогической профессии и не собирались ею заниматься.

С этим мнением я кончил и Университет, через 7 лет. Я был настроен в пользу работы по прикладной ботанике, но ни сам не сумел ее найти, ни помощи в этом не сумел попросить; я не умел жить практической жизнью…

Год я проработал «геологом» (1913–14). Осенью 14-го года я решил стать преподавателем средней школы. Это произошло быстро, но не внезапно, не без внутренней подготовки. У меня возник интерес к науке, как я сказал, во время исп[олнения]

338

дипломной работы, а интерес к детям возникал постепенно и теперь выявился в этом решении стать преподавателем. Обо всем этом я не жалею…

Охотнее всего я занимался последнее время рисом. Занимался бы и теперь, никогда бы не бросил. Мне кажется, сделал бы кое-что интересное. Интерес к растениям у меня все рос и рос… В моем аттестате за курс средней школы много пятерок, четверок и одна тройка – по географии…

В дипломе за курс Университета – почти все пятерки («весьма удовлетворительно»), одна или две тройки («удовл.») – и одна из них, по необязательному по уч[ебному] плану, дополнительному предмету – географии… Но географию я несколько времени преподавал – и понял, что это интереснейший предмет. М[ожет] б[ыть] его нелегко преподавать интересно.

Специальность географа – географический факультет я бы выбрал, выбрал для получения общего высшего образования, за его широту, за разносторонность, за связь с естествознанием. За то, что там изучаются: 1) человек, 2) природа, 3) экономика, 4) мироздание и 5) некоторую роль играет «графика» (черчение, рисование, фотография, включая аэро-фото) и т. д.

Окончивший этот факультет – может стать (углубившись во что-нибудь одно): исследователем (обследователем местности, «путешественником») – топографом (план, карта), ландшафистом (фото, рисунок, карта местности), геологом, ботаником (гео-ботаником), зоологом (зоо-географом), экономистом, антропологом. Может быть преподавателем. Можно вести образ жизни – путешественника или сидячий или сочетание.

Для женщины – как воспитательницы нужно широкое, широчайшее образование. Ей нужен и выбор работы при всяких обстоятельствах – просторный разнообразный – изучение географии этому удовлетворяет.

Ответ мой уже длинен, но не весь…

Что я уже изложил? Мне не пришлось быть «специалистом», ни врачом, ни агрономом, ни инженером – и я об этом не жалею. Очевидно у меня склонность к более общему или ни к чему.

Жизнь моя постепенно кончается. Я оказался ботаником, для ботаники ничего не сделал. Не бойся дочка! Не бойся милая! Жизнь и человек — это больше, чем ботаника…

Что же у меня есть еще? У меня – вы; и еще кое-что, что мне надо вам передать, тебе и Юре.

339

В жизни есть дела основные и дополнительные; и часто то, что является дополнительным, кажется основным. Есть, пить, спать необходимо, но, очевидно, это не основное. Трудиться, чтобы добыть пищу, одежду, жилье – необходимо, но это тоже еще не основное. А вот жить нормально, сделать то, что можешь больше и лучше всего, развиться до этого – это основное. Большинство людей живут иначе, не так; не развиваются и занимаются дополнительным вместо основного, а основным – дополнительно или вовсе им не занимаются. Так и я; основное мое занятие оказалось не основным, зато я не оказался таким, какие совсем не занимаются своим основным. Я очень давно начал, к сожалению, без помощи науки, по своему, заниматься своим развитием, мало, но кое-чего достиг; вот этим мне и нужно было бы заняться с помощью более тому помогающего образования; по-видимому, мне нужно бы работать в области антропологии (науки о человеке) или физиологии или психологии, ни одной из них я не знаю как следует, с которой я совсем незнаком (часть географии). Ну не в этом дело; теперь уже поздно об этом говорить или почти поздно. Но мне нужно как-то передать вам, тебе и Юре, то, что я узнал о развитии на самом себе. Не знаю, когда и как я сумею это сделать.

Какой же вывод о выборе тобой специальности? Прежде всего, такое письмо, как это, письмо-исповедь, пишется редко. Оно дает тебе мало, не дает прямого ответа; ты его перечтешь через полгода, положим позднее, и что-то из него вычитаешь… Непонятные места перечитывай пока не поймешь (нрзб два слова).

Наши взгляды, твои и мои, сходились не раз, на музыку мы смотрим, как на прекрасное дополнительное, а не основное для нас занятие. На рисование – тоже и как на практическое, очень полезное, умение при многих различных специальностях. При нужде, как это чаще всего случается у большинства людей, и эти занятия оказываются вместо дополнительных основными. Это не плохо, годится, но это не лучшее случается с большинством. Вот и педагогами оказываются люди случайно, и врачами, и агрономами. Некоторые сознательно выбирают себе выгодные, например, стать инженером; или блестящие военным; по крайней мере часто так было раньше, до О[ктябрьской] революции; ясно, что последнее тоже, что еду, одежду сделать основной целью своей жизни. Можно попасть и в другую беду, в другую крайность – забыть о том, что нужно

340

есть, пить, одеваться. Поставить себе цель недостижимую, непосильную, «вообразить о себе много»…

Ты видишь из написанного, что я смотрю на Высшую школу 1) как на следующий этап в общем образовании с этой точки зрения хорош географический факультет, биологический, литературный и другие; вообще Университет; 2) и как на специальность… Тут, кому что нравится; кому техника, кому медицина, агрономия, биология, музыка, литература…

Сочетание того и другого (1 и 2) не всегда возможно, в Университете возможней, чем в специальной высшей школе. Кроме того Ун[иверсите]т дает возможность отложить на время окончат[ельный] выбор специальности, но не следует затягивать, как я, до конца дипломной работы; нужно уже с 3-го курса побывать в экспедиции, поглубже поработать в лаборатории по специальности, хотя бы временной.

Если бы мне удалось передать тебе то, что я ненаучно узнал о развитии своем для научной разработки cобой, я бы хотел тебе соответствующей специальности. Ну, об этом после, когда-нибудь.

Моя милая дочка, моя Ирина!

Нам не удастся свидеться летом, по-видимому, но мы будем переписываться с тобой; в течение года хватит времени обсудить вопрос о выборе специальности, прежде всего ты мне напишешь свои мысли… А может быть будет счастье и мы будем с тобой беседовать устно…

Опять не остается места, а мне нужно многое писать тебе о тебе. Нужно поблагодарить тебя за тебя, за твои успехи в школе, в музыке, за письма, в которых я чувствую твое настроение, за посылку из которой курю, д(олжно) б(ыть) купленный тобой табак, такой дорогой и по цене, и по удовольствию, который он мне доставляет; это не значит , что нужно присылать дорогой, я об этом уже писал… Маме-Нине скажи, что это письмо и для нее, что ты виновата в том, что я писал вам обоим, обращаясь к одной тебе.

Твой папа, а мамин Старый Женя.

№ О-203

Жене

12.VI-1940 г.

Моя Милая Нина, я сдал на отправку письмо к Ирусе 10-го утром и через несколько часов после того получил письмо от

341

вас от 23.V. и 29,30.V. последнее проштемпелевано Москва 1.VI, и шло меньше десяти дней до меня. Очевидно его опустила Верочка… Я напишу вам поподробнее позднее, а пока решил известить вас коротенько о письмах, о том что здоров (правда сегодня у меня флюс; погода все еще холодная).

Нового ничего нет, режим прежний «строгий», свидания не разрешают; я отказа еще не получил, но рассчитывать на получение пока нечего, если не изменится режим. В те месяцы уходили на освобождение человек 15 в месяц = 1%; в мае, июне ни одного человека.

Спасибо за письма, за ласку, за посылку от 18.V, полученную, кажется, 2-го. Другим посылок и писем мало. Под впечатлением писем ваших переживаю события из вашей жизни, большие и малые, с опозданием, когда они уже кончились, так же запаздывают и мысли моих писем. О том же, о чем писал Ирусе, о дальнейшем ее образовании и специальности напишу и тебе, так же и о Юре. Письма наше утешение и замена свидания… В Наркомпрос не писал и думаю хорошо сделал, все равно не время… а без пользы, значит в убыток; нуждаюсь в писчей бумаге, если не положили в очередную посылку, то клади в следующую тетрадку; конвертов много у меня. Спасибо вам милые, спасибо, что пишите, спасибо за то как живете. Как много или как многого хочется; и как мало возможно: но письма – уже многое, и лишь бы не было хуже, лишь бы прошел трудный период – войны угроза, недоверие… Милая моя, к тебе бы нужно мне… Объективно говоря, обо мне нет основания беспокоиться. Желаю тебе, детям, маме, родным, всем вам моим милым, лета…

Твой друг и муж Евгений

№ П-204

Жене

23, 24, 27.VI-1940 г.

Моя Милая, моя хорошая, мой друг – моя Нина.

Поздравляю тебя с окончанием «двойных» экзаменов… Издали виднее целое, что дети твои наши учатся хорошо и нет нужды переоценивать значение отдельной отметки. Поэтому расцелуй их за годовую успешную работу в школе; поцелуй их крепко, как я тебя; ну, хоть не совсем так… Пусть отдохнут лучше как нужно.

Я не вижу необходимости в переходе Юры в др[угую] школу,

342

но я знаю, что переход может сказаться положительно на его занятиях, подтянуть к новой обстановке и среде. Но, что Ю. возьмет в этой среде? Лучшее или худшее? Каков будет его выбор, какова направленность на будущий год? Сказать трудно тебе, а тем более мне. Может быть в прежней школе сменятся преподаватели некоторые к лучшему или к худшему… Если найдешь нужным перевод, я буду думать согласно с тобой. Главное, узнай больше о классе, учениках и учителях, куда думаешь перевести его. Сравни сперва. По письмам заметно, что тебя очень смущает Юрино увлечение футболом, не только не ослабевающее, но усиливающееся. Смотри на это спокойно; едва ли грозит Ю. опасность перехода этой игры в профессию; за опасностью для его сердца смотри при помощи врача; от чего отвлекает его эта игра? Ты сама предполагаешь, что может быть от худшего. Что делать, когда она отвлекает его от лучшего? Не заставлять, а помогать, содействовать его увлечению другим, тем лучшим, что замечаешь у него. У Юрия есть хорошие влечения, таким.

У нас появились, вместе с теплой хорошей погодой, комары, поэтому я вспомнил вчера, как в вагоне к г. Б[арнаулу] мы читали крохотному Юре сказку про «Комара Комаровича».

Вставка: смена чернил; времени 4 ч. утра; перешел из конторы в барак, так как загремел гром; распустилась радуга; ровно в полкруга – т.к. солнце только что взошло; идет дождик; поет кукушка – скажи Ирине… Завтра (сегодня) выходной, с субботником…

Может быть, той хорошей удивительной любви к чтению и перечитыванию к прочитыванию содействовала тогдашнее многократное чтение ему нами излюбленных рассказов: про «мишек» и тому подобное. Я люблю те книжки; хорошо бы часть их сохранить в библиотеке домашней и беречь. Хорошее воспоминание с ними.

Я писал Ирусе про выбор специальности; вернее еще не ее, а дальнейшего общего и специального образования. Если то письмо получено и ты прочла его, я могу продолжить тебе свои мысли об этом. Я хотел бы посоветовать, но боюсь навязать свое мнение. С другой стороны оно, вероятно, ей не понравится; да еще вопрос, верно ли оно? Я высказался в пользу почти одного Географического факультета; но одобрил бы и другие (и батанич[еские] специальности); я – за Университет, как за учебн[ое] заведение, в котором: 1 – воспитывают (культурнее),

343

2 – дают общее, дов[ольно] широкое образование; даже на отдельных специальных факультетах, 3 – готовят к научно-исследовательской деятельности (отчасти одновременно и к профессионально-педагогической, даже «инженерской», как писала про себя Верочка и т[ому] пдобное). Про Географ[ический] именно фак[ульте]т я довольно подробно написал Ирусе; Не буду повторять всего, возможно, что у нее есть неприязнь к этому предмету; поэтому я остановился на некоторых «автобиографических» подробностях по отношению к нему же… Я не развивал мысль и ни кому кроме тебя не имеет смысла подробно ее излагать; мысль, которой я занят, основательно или без оснований – кто знает? Ты ее отчасти знаешь.

Я касался ее и в письмах Ируси, но там ее понять нельзя, не зная ранее. Мне кажется, что то, что я узнал о развитии человека, наблюдая и упражняясь над собой, не только помогло мне, но могло бы помочь им – Ирусе и Юре; и не только им; что мое испытанное на себе, могло бы быть предметом научной обработки, научного использования. Кто из них возьмет это? Вернее, никто не возьмет; но я буду пытаться, если судьба позволит, передать им узнанное на себе; мне кажется, что это дало бы им и для их личного развития и для их труда над тем же, то, что стоит дорого; вполне заменило бы материальное наследство, которого у меня нет. Я не знаю точно науки, которая бы занималась этим; догадываюсь, что годилось бы это для психологии, для физиологии, для антропологии (наука о развитии человека; всесторонняя), она проходится на географическом факультете; психология – на литературном. Это одно. Но надеяться на это трудно. Нужно проверить еще другие мысли. Чаще всего люди работают «не по призванию»; узнают его немногие; исключительные таланты; нужно думать, что и наши дети относятся к большинству; и выбор ими профессии будет «случайный». Тогда нужно смотреть на вопрос и с другой, обычной стороны – нужно им быть готовыми к жизни, к труду, к заработку, к борьбе за кусок хлеба и за «место в жизни». Для этого хорошо все уметь. Но и этого мало. Нужно быть еще и хорошим человеком. Ну, а это ты всегда имеешь в виду… быть хорошим человеком можно; всё уметь нельзя; пусть умеют, что им нравится, но умеют делать ловко, приобретают технику; а для самого счастья больше всего нужна сила воли…

Милая моя, не рассердись на меня, что я так мало могу ответить на такой трудный вопрос. С моим невольным отсутствием

344

все ложится на тебя одну… Извини меня… Главное, это помочь им во всем хорошем; я знаю, ты делаешь изо всех своих сил. Ты – очень хороша… Такими же должны стать и они. На Ирусю уже можно положиться, что у ней хорошая человеческая направленность; пусть выбирает сама… Если бы знал ее мысли, ей и тебе я написал бы определенней! Спасибо тебе за все ласковое в письмах, за дорогие мне твои слова одобрения; и за «мою до конца» Нину…

18-го я получил твою посылку; дошла быстро, хорошо.

24.VI – 9 ч. у[тра]

Две посылки, майская и июньская очень высоко подняли мое материальное благополучие, и не только материальное. Сахар обеспечивает меня хлебом т.к. последний не приедается так как каша, то я ел его с чаем больше всего. Чай (пит[ательный]), его действие на мозг и на настроение важен для меня. Кстати, только вчера, достав пачку из новой посылки, я увидел подпись «от А И» скажи ей, что меня тронула эта присылка, и за меня и за дружеское отношение к тебе. Джем – это довольно много завтраков съеденных с удовольствием; завтрак из «мамалыги», дело в том, что наши кушанья очень приедаются, так как их не приправляют, а любая крупа или мамалыга на одной воде очень скоро так надоедают, что не поедаются очень многими.

Добавка двух чайных ложек джема, ложки чайной масла или томата, который ты прислала важна тем, чем важен завтрак в целом. Сахара и сала (грудинка) мне хватило от прошлой посылки (майской) до новой (июньской). Сало и жиры, вероятно, главное для обеспечения того здоровья, которое зависит от пищи в целом, и для вп[олне] хорошего состояния моего кишечника. Весь наш стол с этими добавками удовлетворителен вполне, без них – нет; конечно, месяца два-три прожить на одном лагерном столе ничего, но больше едва ли можно без крайнего снижения аппетита, без похудания и расстройства кишечника… Хлеб у нас – хороший, на 95% (пшеничная мука с примесью, кажется, ячменной), быстро сохнущий, но более легкий для желудка чем черный; получаю 800 гр; за булочки спасибо. Получил, как видишь, тетрадочку – бумаги; вовремя; получил завидные тапочки, – в самый раз почти; у них нет того недостатка, что и у неизношенных еще прошлогодних, не нажимают сверху на ноготь одной левой ноги, большой ноготь; обуви у меня теперь избыток. Получил летние казенные новые

345

брюки. Кажется, ни в чем не нуждаюсь. Табаком обеспечен; теперь выдают махорку; я ее могу не курить; передай милому В.И. (Василий Иванович Августов) благодарность за табак; да еще выбрал дорогой; на предложение, приехать пробовать наливку его приготовления, скажи, что даже его б[ывший] помощник, а теперь заместивший его ветфельдшер (то есть К) живет в зоне и ходит к лошадям только под конвоем, вид у него более мрачный чем раньше, не обещающий ничего хорошего.

25.VI.

Получил так много; а узнал, что завтра будет еще посылка от 19.VI, поэтому решил задержать письмо еще на два дня, чтобы сообщить о ней и в ответ на талон, какой получу при ней.

Стало жарко. Говорят, что очень обильно цветут ягодные растения – сейчас, утром 26.VI до занятий сижу в пустой конторе, в новом ее помещении. Из конторы, которая была полуконюшней-полусараем машинным, сделали прекрасное помещение – высокое, светлое, стены выбелены, а пол выкрашен масляной желтой краской и так приятно пахнет «ремонтом квартиры» – а дверь на улицу открыта.

27.VI.

Вчера получил посылку от 18-19.VI. На талоне в нем не мог прочесть приписки сбоку, так как она пришлась на линии отреза. Масло и все дошло хорошо. Удивительно то, что она послана рано; что она составлена очень удачно как дополнение к предыдущей, положено то, что нужно и ск[олько] нужно. Я теряюсь в своем желании поблагодарить, не зная как его выразить.

Еще раз поздравляю с окончанием учебного года и экзаменов, а тебя, Нина милая, и с предстоящим отпуском к которому придет это письмо, вероятно. Жду письма вашего в первых числах июня, а свидания не жду, т. к. ответа на заявление не получил; правда отказа тоже не получил; но никому почти не разрешают, просто не отвечают чаще всего. Конечно, можно бы сделать попытку прямо в Гулаге; но едва ли не от туда идет запрет.

Еще раз подтверждаю, что относительно здоров; обеспечен; работаю по-прежнему; аккуратно слушаем радио – в 7 у[тра] в 12, в 6 и 11 ч. Наступила жара, дня три держится. Ходят тучи с громом без дождя; ввиду ремонта некоторых бараков и борьбы с клопами население их спит на открытом воздухе, до нашего очередь не дошла. Флюс у меня давно прошел.

346

Как Лёня? Надеюсь, что с наступившей жарой его здоровье пошло решительно на поправку; напиши так ли?

Как твои силы и здоровье, Нина? Я буду утешаться тем, если ты не приедешь ко мне, что отдохнешь, не будешь выносить хлопот и трудностей пути; тем более, я слышал, что и поездки без особых на них разрешений не допускают по жел[езной] дороге. Так что я приготовился к мысли, что свидание наше не состоится в намеченный срок твоего отпуска.

Еще относительно детей, их отдыха и образования: пусть отдохнут полнее; больше спят, если можно, купаются, если нельзя иногда, пусть обливаются или обтираются. Что-то мне кажется это нужно бы позаботиться об освоении ими ин[остранного] языка – чтением и разговорной речью. Это очень важно. Если летом нельзя заниматься сильно, то хотя бы не забыть известное.

Я так мало написал Ириночке в расчете, что она получила мое отдельное ей письмо; но ты об нем не упомянула и об откр[ытке]. Обними, моя милая, друг мой милый. Евгений твой.

На полях:

1.Успел ли разрешиться вопрос о приезде Маруси?

2.С сегодн[яшнего] дня с – 28.VI у нас занятия в конторе с 8 ч. у[тра].

3.Мне уже вновь хочется написать Ирусе и Юрику. Хотел бы ответить и Верочке, но до следующего раза.

№ П-205

Ирине

29.VI-24.VII – 1940 г.

М. В. Ломоносов писал «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком – с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятелями, итальянским – с женским полом говорить прилично. Но, если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского. Мои долговременные в российском слове упражнения о том совершенно уверяют.» (газета «Известие» за 23. VI. 40 г. Статья «О культуре речи» акад. №…)

Я пишу тебе, милая моя дочка, Ирусенька моя, эту цитату

347

ради следующего: 1 – чтобы ты нашла в подшивке (библ[иотеки] школы…) этот № газеты и сама прочла статью, п[отому] ч[то] ты любишь речь, любишь литературу, интересуешься эпистолярной формой писем («epistola» – письмо (лат.)), сама пишешь неплохо; и по тем причинам, какие ты прочтешь в самой статье, потому что речь – это народная ценность; что над ней надо работать; 2 – затем, что в каникулы ты, вероятно, много читаешь, т.е. опять занимаешься речью; чем сознательней это делать, тем лучше и полезней; 3 – сама эта цитата, образец речи замечательнейшего, гениального человека, М.В. Ломоносова; она сперва, при первом чтении м[ожет] б[ыть] удивляет несовременностью языка; но при повторном перечитывании поражает своей красотой, отточенностью, которые стоит почувствовать и сделать выводы и выполнить их; 4 – один из подобных выводов практических я писал, не помню, тебе или Юре: что при каждом чтении хорошей книги нужно что-то из нее прочно усвоить; а не глотать без следа; по крайней мере не без проверки этой прочности усвоения; такой минимальной проверкой я считаю заучивание наизусть хотя бы одного-двух мест – нескольких строк… и в данном случае, а недавно и Юре (из «Ночи под Рождество») я писал напамять цитаты эти т.е. выполнил свой совет; и при этом убедился в правильности его; т. к. заучивание не по школьному заказу, а по собственному вкусу и выбору, требует меньше усилий воли с одной стороны, а с другой – помогает полнее прочувствовать всю прелесть цитаты, если она действительно хороша, и не раз ее вспомнить без источника; наконец, процитировать ее собеседникам; это обогатит речь нашей обычной беседы, надо признаться, чаще скудную, чем богатую. К своему стыду, я не знаю как следует, биографии М.В. Ломоносова; никогда не читал в подлиннике его книг. Мне кажется он читал курс «Словесности российской»; вероятно, знал те языки, какие он так интересно характеризует. Это наводит на другие выводы; в частности, что нужно, все-таки, овладеть хотя бы одним иностр[анным] языком, по-настоящему по многим причинам; особенно необходимо для научной работы. Если думать о ней – рано, то когда понадобится, будет поздно. Так как книги для чтения попадают на время в руки, то я стал выписывать особенно понравившиеся места, чтобы перечитать и, может быть, заучить. Я помечтал о том, что если бы я был с Юрой вместе, то уговорился бы с ним, заниматься этими выписками вместе; условился бы, писать

348

разборчиво, медленно и возможно красивей то, что особенно понравится; эти выписки, попутно с основной целью, помогли бы Юре исправить, улучшить подчерк; сделали бы такое упражнение в «чистописании» нескучными, просто даже привлекательными. М[ожет] б[ыть], ты это сделаешь? Вы вместе?

Моя хорошая, как ты проводишь каникулы? Я знаю, что палисадник и его цветничок и кресло – «Chaise longe» – («шэз-лонг» читается по-французски, т.е. по-русски «кресло длинное») – играют немалую роль; и книжка на коленях и мысли… о чем?

Вставка: 23.VII Узнал: о «муравьях» ты ответила.

Ночь под 1.VII.

Буду заниматься – работать до утра, т[ак] к[ак] кончился месяц. Писать тебе сейчас не буду; а перечитал, подправил написанное и желаю тебе спокойной ночи, моя милая девочка, моя хорошая дочка!

7.VIII.

Давно не пишу тебе. Все нет от вас письма; знаю, что оно послано еще 18.VII… Не знаю, как вы живете сейчас. Придет письмо; сообщит за прошлый месяц и наступит обманчивое успокоение, что все у вас благополучно; нам свойственно переживать – «сейчас» полученное описание давнего. Милая дочка, зачем мы не вместе? Ответа на просьбу о свидании все нет. Вообще нет перемен; с 1 мая все остановилось…

Эти дни вспоминаю бабушку Сашу…

24. VII-1940 г.

Так из этого письма ничего у меня и не получается; одни обрывочки. Пишется оно – месяц, как видишь, по дате начала его, мне хотелось писать тебе прямо вслед отправленному письму и я начал.

Зато ты сообщила мне кучу новостей, такую, что я боюсь не все отмечу сейчас; во-первых скажи В.П[етровн]е, что я оч[ень] удивился, узнав, что Вовочка вырос для школы и поздравь ее с этим от меня; поздравь и Олю К[ораблеву], а Наташу К[ораблеву] – с племянницей. Скажи, что даже я – доволен. Да, А[лександр] Гр[игорьевич] – дедушка – еще не старый; есть надежда, что станет прадедушкой – чего ему и нужно свое-временно пожелать. Если Верочка Л[ишена] кончила отличницей, то это не только хорошо, но кажется, и превращение?

349

По кр[айней] мере, я не думал, что она очень хорошо учится. Передай и мои ответные приветы тете Кате [Поповой] и вашему старому другу и учителю Елизавете Сергеевне.

Очень мне хочется знать сейчас, где вы? Слушаете ли вы в Рязани столичную оперу, сыгрываетесь ли в романсах, отдыхаете ли в палисаднике, не ждете ли тетю Марусю, или вы в другой столице сами, в обществе Ниночки, Веры, некоего С[ергея], которого не знаю, но к которому несколько предрасположен, дяди Коли, тети Лены и т. д. в милой обстановке квартиры и милого мне города?

Хорошие все вещи для пения разучиваете и исполняете вы. А Вал. Леон-а, это не жена ли Серг[ея] Сем[еновича]. то ли его сестра? Я перезабыл имена; это должно быть очень смешно?

Поздравляю тебя, милая дочка с «Похвальной грамматой» и сам хвалю головку твою милую и хорошую. Твой папа Евгений!

№ П-206

Жене

18-27.VII–1940 г.

18.VII.40 г.

Нина милая.

Вчера получил наконец ваше письмо (от 18-19.VI) и ожил… Дня три назад написал было тебе открыточку с жалобой, что писем нет, что без них строй мыслей изменяется к худшему; но не отправил; вот, пришло письмо ваше и так «к сроку» накануне 18-го (5.VII).

Спокойствие и уверенность, какое внушает оно, и вообще ваши письма, скрасили мой сегодняшний день. На улице потеплело тоже, но все же холодно. Долго стояла жара, потом пришла гроза, а после нее и ливня, благодатных для растительности, настали два ненастных и холодных дня и холод еще не проходит… Я все замечаю, что погода одинакова: что здесь, что у вас; разница в несколько градусов только; а направление перемен ее – одно и то же по своей сути с вашей.

Прочел я твое письмо и поцеловал этот листок, чем еще я мог выразить свое чувство? Чувство, какое вызвали твои строчки о снах твоих, о действительности свидания нашего, привет последних строк письма твоего…

Моя милая Нина, моя прекрасная жена… спасибо тебе. Я бы очень хотел, чтобы вопрос с очередной поездкой детей в семью

350

Коли, которую я очень люблю, уладился. Они получили бы прекрасное удовольствие, пользу, развивающее влияние поездки в большой город, побыли бы в той семье, в которой нашли бы так много ласки, заботы и хорошего общения, боюсь только, как здесь говорят, вопрос с билетом и разрешением…

Спасибо тебе за то, что пишет мне мама, что ты отметила ее праздник, что она благодарит тебя в письме ко мне, за твое к ней отношение; мне это так дорого; я думаю тогда, что как ты любишь меня, если умеешь относиться хорошо и к маме, какое сложное ощущение вызывается: и успокоение и радость, и бодрая надежда, и просится ласка к тебе…

24.VII.

Живу по-прежнему… Погода не плохая. Сегодня выходной день (у нас не по воскресеньям, а по-прежнему). До 12-ти был «ударник» пилили дрова мы… теперь отдыхаем. Говорят, я похудел несколько и изменился против прошлого лета; я не замечаю особых перемен, но похудание некоторое не отрицаю, думаю оно наступило в мае – когда у меня ухудшилось питание и сказался результат зимнего периода без воздуха. Кишечник у меня в порядке. Почему-то опять стал чувствовать при кашле плевритную область, но все это ничего… Как здоровье Лёни?

Хорошая моя, милая, как часто я ощущаю что-то светлое при мысли о тебе, о детях… и все больше в этом все сосредотачивается, все что остается светлого…

Почему я пишу мало и с большим перерывом, не говоря уже про то, что полагается по-прежнему одно письмо в месяц? Одно это письмо плохо пишется. Потому, что в огромное большинство дней нет времени и обстановки для писания, иногда время есть, но его занимает какое-либо неожиданное обстоятельство, вроде поверки людей и вещей; дней пять жили не в своем бараке, т. к. барак наш дезинфицировался, вернее, дезинсектировался, теперь клопов нет. Наконец, иной раз и упустишь два-три свободных часа, не напишешь ничего, п[отому] ч[то] настроение не позволяет, это случается тем чаще, чем реже получаешь ваши письма… Обратно тому, что каждое полученное, и даже каждое написанное самим, письмо побуждает написать еще.

Ты примиряешь меня и, значит, примирилась сама с мыслью, что свидеться летом этим не придется. Конечно, так и надо. Что же делать?.. У нас по-прежшему ни одного освобожденного,

351

кроме отбывших срок, много отказов на жалобы, но некоторым кажется, что их дела продвигаются… будем ждать осени, потом зимы… Твои пожелания советы «будь здоровым, бодрым» я, кажется, неплохо соблюдаю.

Есть здесь сомнения в прочности пребывания Лаг-пункта нашего; есть и противоположные догадки. Пока прибывают люди (матери преимущественно) с других закрытых лаг-пунктов, занятых в замен их западными вольными переселенцами.

Радио у нас работает, а событий в мире много.

Недавно смотрел кинокартину «Счастливая смена» (в Артеке)…

Милая Ниночка, как бы хотелось поговорить с тобой побольше; как постоянно мысли и суждения, возникающие во мне, требуют, чтобы я поделился ими с тобой одной и как это далеко… Кое-что о моей жизни, ты прочтешь в письмах-листках к детям. Они сейчас не в Ленинграде?.. Обними меня, милая, твоего Евгения, и подожди еще.

26-27.VII

Моя милая Нина.

Как видишь из письма к Юре, я получил письма, получил разрешение на свидание (8 час)… День 25.VII как и в прошлом году день твоего приезда оказался удачным – счастливым. Я не думаю, что ты можешь приехать; очевидно, отпуск твой кончается; срок 8 часов невелик и нет крайней нужды в том, чтобы ты истратила несколько дней, много средств и сил на поездку; разрешение будет действительно долго, даже на следующий год; если ты напишешь, я может быть, попрошу еще дополнительно увеличить продолжительность свидания, правда в кр[айнем] случае это можно сделать и по пути в Гулаг.

Я здоров относительно; старею понемногу, скажи маме, что нос лечу водой и помогает; т. е., она если не вылечивает, то очень содействует текущему удовлетворительному его состоянию; м. б. от того, что лето. Питаюсь сносно, ем ягоды; говорят в Няндоме скопилось до сотни посылок, но чинится все еще почтовый автобус…

С завтрашнего дня у нас увеличивается на один час (до 11 часов) рабочий день в соответствии с общим распоряжением о поднятии производительности труда, в ряду других мероприятий…

352

Надеюсь, ты встретишь вот-вот наших милых детей, веселыми, довольными поездкой; они будут иметь время еще отдохнуть дома перед началом занятий в школе; с тобой вместе. А я буду отсюда радоваться на вас, моих дорогих, на лучшее в моей жизни.

Я надеюсь вскоре получить еще письма от вас и жить ими, черпать в них и смысл, и радость, и надежду.

Здесь нет особых перемен. Темнеют ночи. Проходят грозы с дождями. Есть надежда, что перезимуем здесь благополучно.

Так же как и ты, я жалуюсь себе, что не могу выразить в письме тебе всех мыслей и чувств, какие просятся к тебе. Кое-что из желаемого сказать тебе я переношу в письма к детям или маме, П[авле] П[етровне].

Я не написал тебе ничего про день памяти твоей, нашей, мамы бабушки Саши… Об этом нужно или много или ничего…

Милая ты моя, люби меня, как любила. Это для меня так много… и я буду жить надеждой. Обними меня. Твой муж и друг, Евгений твой.

Я заметил, какая ты стала «смелая» подписалась просто: «твоя Жена»…

Целую тебя, целую всех «крепко, крепко»...

Евгений

На полях письма: В открыточках детей (от 27.VI) в строках Юры уже чувствуется, что путешествие вместе объединит, сдружит наших ребят (И и Ю). Это тоже их достоинство

№ П-207

Юре

19. 26.VII-1940 г.

Мой милый сынок, Юрий мой!

Ты доставил мне такое большое удовольствие тем, что написал: «Ирина теперь помогает маме здорово. Вчера вымыла пол, сегодня все утро стирала, каждый день убирает комнату». Спасибо, милый, что написал об этом.

А то, что ты собираешься «послезавтра отнести Лиде кое-какие продукты» , почти так же хорошо, как то, что она носила вам на себе картошку. Все вы – милые.

Планы у вас великолепные – cъездить на С[ельскохозяй-ственную] В[ыставку], а м. б. даже к дяде Коле… У меня подобных нет, но это ничего. Все же, кое-какие есть.. Жизнь наша здесь не так богата, но можно кое-что отметить. Я не всегда посещаю кино, но раз поставили «Счастливая смена» (в Артеке) –

353

я решил непременно сходить, считал, что это относится к тебе. Несколько ранее ставили (2-й раз) «Бесприданницу», прекрасная постановка и я просмотрел половину (2-й раз). Недавно был недурной концерт. Гитару беру изредка в руки, но играю лишь на одной струне обыкновенно, все прислушиваюсь к звуку, п[отому] ч[то], то, что понял, еще не запомнил – не перевел в привычку.

Злоупотреблял игрой в шахматы, так что дал себе запрет на 10 дней – до след[ующего] выходного – не играть. Я тебе писал, что в турнире занял действительно пятое место, п[отому] ч[то] страдаю «зевками» и не доведением до конца игры с полным вниманием.

Когда кончаются занятия в 5 часов дня, устаешь и хочется чем-нибудь развлечься – и сядешь в шахматы; тем более, на воздухе, за столиком около нашего барака. Играют у нас обыкновенно на трех, даже четырех досках еще вечером, после 10-ти – до вечерней передачи известий по радио; вот и все наше свободное время… Чтобы почитать побольше или подумать, написать я засиживаюсь после 12-ти. Сейчас читаю «Тартарен из Тараскона» тоже, главным образом, ради того достал и доволен этим, что ты прислал его портрет мне в прошлом году с мамой-Ниной, а я не знал, кто это такой; и очень хотел узнать; оказывается книжка и нашлась, весьма истрепанная 1

1 Сноска на поле письма: Теперь возьму портрет Тартарена из корзинки.. «Природу» читал еще мало; для чтения ее, более серьезного, не достает ни времени, ни сил; легонькое можно читать когда угодно, за завтраком, перед обедом, сразу после работы, а более серьезное чтение не осилить иногда.

23.VII.

И у нас бывает кое-что хорошее – прекрасные утра, с их свежестью, с ощущением, что настает день, а люди еще спят, отдыхают; пусто, и одна природа своей утренней свежестью и чистотой, светом яснеющего дня и светом на восточной стороне производит впечатление, вызывает какое-то хорошее настроение бодрости, веры в лучшее будущее.

Мне часто приходится вспоминать мою пршлогоднюю относительную свободу передвижения, ходьбу «по новым местам»… Начался сбор ягод, без меня. Чуть-чуть земляники, побольше неспелой морошки и много черники. Поспевает и

354

красная смородина – принесли несколько веток с большими в этом году красными кистями; мы их поставили в воду букетом, в своей рабочей комнате конторы.

Давно поспела, и мы ее съели, земляника, что посадил я в цветочный вазон, здесь же в комнате. На дворе отдельные кустики напоминают лес, один маленький лютик, все напоминает мне подобный же кустик, что запомнился мне на горе, около снега, на Алтае… хорошее было в том, что мы съездили тогда с тобой и все вместе туда; какой ты был еще маленький и какой любитель самоваров и чтения!

26.VII.

Мой милый Юрик, вот и хорошо, что я не дописал тебе письма. Вчера был удачный день – я получил письмо, о написании которого не подозревал – письмо от 6-8. VI запоздавшее и вы поймете почему, я начал было «жаловаться», что нет писем долго (сперва получил от 18-го VI, теперь от 6. VI); мало того, и открыточку от тебя и Ируси – с вокзала при отъезде в Ленинград (от 27. VI). Я в ней увидел то, чего хотел – чтобы вы поехали туда, и на написанное: как она спешно пишется на вокзале, перед отходом поезда и как ты не даешь Ирине исписать ее, чтобы иметь самому еще три строчки… Спасибо, мои милые, за прекрасную открыточку; я рад за вас… Мало и того; вечером меня известили о том, что мне разрешено свидание с Н[иной] И[вановной] Я[блоковой] «на 8 (восемь) часов»… Недостаточно и поздно, но, на всякий случай, будем его иметь в запасе.

Вы поехали на месяц… и м[ожет] б[ыть], сегодня-завтра будете ехать обратно. Желаю вам счастливого, радостного пути 1

1 Сноска на поле письма: о, я помню, как мы с тобой ездили! У Ируси я в долгу и рад твоему предложению съездить (не рзбр).; радостного продолжения летних каникул и еще более хорошего начала нового учебного года! Пожалуй, только к нему и придет мое письмо… Обнимаю тебя, мой хороший. Обними Ирусю, мамочку, тетю Лиду, бабушку, Лёню. Твой отец, Евгений Яблоков

№ О-208

Жене

1, 2 VIII-1940 г.

Моя милая Нина.

Пишу тебе открыточку после июльского письма, отправленного 28. VII, т. к. оно длинно и будет идти д[олжно] б[ыть]

355

долго; так чтобы вы не тревожились обо мне, авось открытка дойдет скорее; поэтому, для меня она повторение кратко написанного, а для вас будет подробным ее повторением письмо – тебе, Ирусе, Юре, маме – в одном конверте. Я здоров, в общем, живу благополучно, не жду особых перемен, хотя они никогда не исключены.

Получил ваши письма, сначала от 17.VI, потом от 6 VI; и открытку детей с вокзала от 27. VI и всё, и ничего нет от июля; нет и посылки, думаю, что ты собиралась послать ее в первых числах июля, но удалось ли это тебе – не знаю, много (сто) штук, лежит в Няндоме, но давно, двадцать дней, нет доставки; пишут другие, что больше не принимают. Ну, ничего.

Получил разрешение на свидание с тобой; на срок в 8 часов; ждать тебя не буду, пока, а буду чаять встречи когда-нибудь с тобой, моей милой женой, другом любимым. Буду ждать и того времени, когда увижу маму, Юру, Ирусю и других милых, родных людей.

Происшедшее, причина нашей разлуки, как была, так и остается непонятной… Что-то принесет, и принесет ли осень?

2.VIII.

Вот, как хорошо, получил письмо от 1. VII – от тебя и мамы. Свое одобрение поездкой детей к Коле я уже высказывал в июльском письме, в твоеам нашел подтверждение своей догадки в том, что поездка послужила сближению, усилению дружбы между И[риной] и Ю[рой]; пожалуй – это главное и редкое сродство… Наши, твои и мои мысли совпадают. Твои слова: «всегда и навсегда твоя» понял как объяснение в любви и позабыл расстояние, показалось, что ты возле меня….

Готов теперь долго ждать вашего письма, вот разве И[рина] и Ю[ра] напишут из Л[енингра]да? Сам начну подробное, августовское письмо к тебе и маме, вероятно немедленно и буду писать урывками, как дневник… Целую Вас, прошу передать привет Лёне, В. И., Лиде. Милая моя, целую тебя.

Чувствую, как трудна твоя работа. М[ожет] б[ыть] ты и отсрочишь отпуск до возвращения детей, но решил не телеграфировать тебе о разрешении свидания – отдыхай сама, о как нужны тебе силы и как я хочу их для тебя.

Евгений Твой.

356

№ П-209

Жене

3-31. VIII 1940 г.

3.VIII.

Нина, моя; рад за детей; что они поехали и доехали до Коли благополучно. В ответ на это письмо твое (от 1.VII.) черкнул открыточку, теперь пишу подробное, августовское письмо свое.

Милая моя, у тебя слишком много работы, а условия ее и жизни становятся труднее для тебя. Я понимаю большую роль Лиды, как важен будет для тебя период ее отдыха и для твоего облегчения, и для ощущения взаимной помощи и дружбы вашей – сестер. Высокая цена семейной, традиционной у нас дружбе становится все понятней, все неоценимей, все дороже…

Спасибо за поклоны, которые получил в этом твоем письме, не буду перечислять кому, знаешь и поблагодаришь. Не знаю, на чем основаны уверения в скором возвращении, а потому придаю им значение не больше, чем здешним догадкам, становящимися все более трезвыми, движения нет…

11.VIII

Милая Нина моя, получил в один день (7-го) два твоих письма со вложением детских, и опять так случилось, что «более позднее» днем, а «более раннее» позже вечером, т.к. на последнем было две марки на конверте и его приняли за «заказное» и выдали под расписку (как выдают все заказные). Спасибо за них; спасибо за детские; теперь я представляю их поездку (до переезда в Гостинополье включительно) 1

1 Сноска на поле письма: Другие письма – маме, Ирусе, Юре – не дописал или не начал – посылаю без них; а их – вскоре… привет им всем мой, самый теплый...

У нас сегодня (11-го VIII) – первый выходной день за этот месяц, теперь их будет по три: 11, 21, 1.

Погода теплая, не жаркая, с дождями; разгар ягодного сезона (черника, малина).

Теперь я узнал из тв[оего] письма почему не пришла мне посылка, даже и тогда, когда их привезли на участок штук полтораста… Ну, ничего, я думаю, что питаемся мы одинаково, я, по кр[айней] мере, обеспечен хлебом, кашей; нашелся один учитель, который всучил мне пол-кило сахара из своей посылки в кредит, на неопр[еделенно] долгий срок; выручает часто

357

и табаком он же. Иногда выдают чернику к столу; есть «приятели» из прежних бригад, которые приносят иногда мне ягод, так что и этим я обеспечен; на «перевалке» сторожем, кроме известного тебе старичка Герасимова, работает другой старик крестьянин – «вегетарианец» Назар Шелудько, он тоже иногда присылает ягод.

Я думаю, не исключена еще возможность твоего приезда ко мне, тогда ты увидишь их, зайдешь к ним; найти их просто: в домиках почты; сзади живут они и счетовод Ал. Ник. Соловьев: ты можешь зайти к ним передохнуть и встретишь радушный прием. Я пишу так не потому, что думаю серьезно о твоем приезде, а на всякий случай. П[отому] ч[то], кто знает, м[ожет] б[ыть] отпуск твой не состоялся, как ты пишешь, об отмене отпусков медперсонала, и мое сообщение о разрешении свидания получено тобой будет – до него. И хотя ехать из-за 8 часов такую даль неразумно, но м[ожет] б[ыть] ты, не считаясь с этим, вздумаешь осуществить это приятное для меня, но совершенно не обязательное и не необходимое, предприятие. Попытку написать вторично просьбу о предоставлении более продолжительного свидания я предпринял, но в УР сказали, что посылать не стоит и неудобно [для них], что все равно не продлят; так и не послал… Сомнение в том, что участок останется на своем месте и что м[ожет] б[ыть] нас переведут с него куда-нибудь ближе к Ерцеву 1

1 Станция на железной дороге..

Это предположение отпало по-видимому, по кр[айней] мере так думают осведомленные люди и так говорят многочисленные наряды на ремонт здешних помещений.

Единственно на что я могу пожаловаться тебе из условий жизни здесь, это на недостаток времени; одиннадцатичасовой рабочий день и раздробленные часы отдыха лишают возможности что-нибудь делать, читать, написать письмо… Правда, я понимаю, что нужно и можно научиться думать, делать и писать и при этих условиях, но не умею. Я вижу в этом себя, не оправдываюсь, хочу научиться… Может быть кое-чему и научусь. Срок на это по-видимому большой… Милая, ты моя, видимо долго еще тебе придется жить и работать без меня, а когда я вернусь, что-то от меня останется? Мне говорят: то, что я хорошо сохраняюсь и выгляжу моложе своих лет, то что сильно изменился с прошлого года – гл[авным] обр[азом] похудел…

358

Однако мне не в чем пожаловаться на ухудшение здоровья; кишечник у меня в исправности – место наиболее уязвимое у немолодых людей; кушанье ягод, видимо, улучшает его состояние и я надеюсь, что и дети наши там, в Гостинополье, широко пользуясь дикими ягодами, улучшат свое здоровье. Легкие у меня должно быть хорошие от мамы и куренье их не берет; болевые ощущения в плевритной области исчезли; со стороны сердца, видимо, не грозит больших ухудшений, опять таки, как не толстому человеку; начал пить иод-кали, чтобы не давать развиваться склерозу; нос «лечу» водой, она у нас «лекарственная» к тому же хлорированная, и не только для умывания, но и для чая; лечу, по моему, с успехом. Или это погода стоит благоприятная? Гимнастику почти забросил, хотя немного занимаюсь «походкой», немного «мимикой» и все нахожу, что с пользой и не только для всего организма, но и для умственной деятельности. А дни – погода – стоят хорошие, как у вас… Иной раз пахнет воздух в окно с какой-то свежестью или своим запахом воздуха и напомнит что-то, чему не подберешь слов, но что-то из давнего прошлого, из тех дней и мест, когда мы с тобой были совсем юны… а вспомнить не можешь, что именно…1

1 Сноска на поле письма: На одном из Ерцевских участков д[олжен] б[ыть] Шмелев. Г. А., туда же перейдет из Каргополя Управление лагерей.

11.VIII. вечер.

Спасибо за письмо от 16. VII и за вложенное письмо детей: теперь я знаю как они устроились хорошо и живут с полной почти семьей Коли; так хорошо. От них я же не получил пока ничего на свое имя (это на твое). Вероятно, еще не успели.

Как ни интересна для Ируси экскурсия в Киев ДнепроГЭС, особенно совпадением с местожительством Ниночки, но если ей не удастся попасть в нее – не беда, а то испортится ранним отъездом поездка в Ленинград; ведь так хорошо будет, если они побудут столько, сколько намечено и вместе с Ниночкой К[иркинской] вернутся в Рязань, последняя тоже видимо жертвует интересной поездкой к родным краям. Это хорошо с ее стороны. Что, у нее по роду образования бесплатный проезд, что ли?

Когда же ты отдохнешь? Получишь отпуск? Я рад, что тебе понравилась оп[ера] «Риголетто», мне кажется, ты была раньше против нее, «отрицательно»?

359

Теперь, с удлинением рабочего дня у нас, не удается слушать даже и кусочков радиоконцертов; редко-редко услышишь один-другой хороший романс; но сегодня – удалось, в выходной день.

Я рад, что во время отдыха у Коли, Ируся будет иметь возможность поговорить еще о своей будущей высшей школе с Верочкой, Ниной, Леной, Колей… и еще кое-что у нее прояснится; за зиму мы успеем перекинуться с ней парой писем на эту тему.

При случае, передай привет и спасибо Льву Мелхосадиевичу; а действительно, какая странная перемена произошла с Верой Петровной, из «болеющих» женщин она превратилась в милого и дов[ольно] энергичного человека; привет и ей…

15.VIII.

Вот, замечательно, моя Ниночка, моя голубка, еще письмо от тебя! (от 21-22 VII). Смотри как регулярно они пошли, прежде всего потому, что ты так пишешь; а ск[олько] людей у нас ждут их месяцами – редкое писание плюс задержка в Няндо-ме – и месяца 2-3 нет писем у многих... Я, в этом отношении, редкое и заметное, «завидное» для других исключение…

Милая ты моя…

И у нас погода хорошая; от нее так зависит настроение, здесь – особенно, и вот, она ласкает и нас.

Так, Ируся не поехала в экскурсию… Я – может фаталист – верю в судьбу; одинаково с тобой; в чем убеждаюсь по твоим письмам, думаю и о поездке детей наших в Ленинград. Получив теперь от Ируси оттуда письмо (с твоим вместе, на свое уже имя), напишу в ответ – ей самой и Юре, конечно.

Мне все интересно, что пишешь ты про Юру Олиного, про тетю Лиду, чаще про всё окружающее, начиная с палисадника. Передай Лиде это. Я понимаю, что она в некотором отношении заменяет меня вам; что мне известно ее всегдашнее расположение к нам, к детям нашим, и я понимаю, что если ее забота о них раньше не имела столь серьезного значения, то теперь, когда оно так выросло, и прежнее и теперешнее ее расположение имеет цену самой большой родственной близости; именно потому, что это так просто и кажется так естественно, но все же стало так заметно, значит, это и стоит очень много. Скажи ей спасибо за меня.

Почему не пишешь про Марусю К[иркинскую]? 1

1 Сноска на поле письма: И когда роды у Верочки?

360

Я рад, что моя надежда на то, что здоровье Лёни улучшится в летний период при хорошей погоде, оправдалось. Если врач говорит, что «выкарабкался», таким языком, значит Лёне нужно «ходить», жить осторожно; хорошо бы, если бы он сумел это, сумел не расстраивать здоровье, если нужно и не работать, вообще воздерживаться.

Спасибо тебе за маму, Нина моя милая…

И за меня, не хватает тебе меня чем дольше, тем больше – это «хороший признак» – согласен… Несомненно, мое счастье зависит от тебя; как, оказалось, зависело уже много лет – посмотри назад, на нас с тобой, на детей общих наших… на радостное в прошлом; может быть оно еще будет.

Так хочется ответить на все, что ты пишешь, а места уже мало осталось. Придется отказаться. Не укладываются и те мысли, какими я думаю, разговариваю с тобой без пера, когда один, без письма обращаюсь с ними к тебе, без умысла находясь среди своих мыслей. Это мысли о самом себе…

Вых[одной] д[ень] 21.VIII

Вот, удивительно – я получил вчера вечером твою посылку от 31.VII, думал, что до зимы их не будет. Шла она дольше обычного, вместо 7-8 дней – 20; и талон пропал, заменен дубликатом. Только по газете из Ленинграда и по «ложечке с пружинкой», о которой я узнал заранее из Ленинградского письма к тебе Юры, я понял, что дети уже вернулись; это меня несколько удивило, не ранее ли намеченного срока, не ради ли экскурсии? и смутило, что не получилось тогда ни того ни другого; однако, я надеюсь, что у Ируси хватит умения оценить полученное хорошее и не жалеть о неполученном; это важное было бы умение; без него трудно быть счастливым.

Спасибо за все присланное. Сегодня я с большим удовольствием и с небольшой грустью первый раз уселся пить чай с присланными маслом, сахаром… Приятно их иметь, когда долго не было и всегда приятно чувствовать, что они из дома; точно ты сам дома; и грусть неизбежно вызывают они же, т. к. рядом с этим «дома» чувствуется и «не дома»… Спасибо вам, милые…

О, теперь я вновь обеспечен: сахаром, несмотря на то, что и долг свой вернул; чаем; много дней – месяц пройдет – сперва съем масло, потом паштет, наконец, после всего – конс[ервы] свиные и сало; обладаю печеньем, подозреваю, что часть ленингр[адского] изготовления; хитрой ложечкой; прекрасными подтяжками; шоколад будет лежать до исчерпания сахара,

361

как запас и как временный сувенир; до посылки мне служили им «сушка», одно колечко я сохранял все это время отсутствия посылок и постоянно приятно его чувствовал «в приглядку». Наш стол улучшился, т. к. огородный урожай – прекрасный.

Вот табаку – маловато; во первых, тоже отдал долг, предложенный мне, т. к. у нас опять его не было и нет, ни у кого почти; и другая просьба прислать опять мундштучок – тот недавно утерял – служил год. Спасибо за табак и папиросы.

Милая Ниночка, придется оставить письмо и кое-что написать в другом.Милая моя, буду думать о тебе до свидания с тобой, а тогда…

Твой Евгении

30-31.VIII. 40.

Нина, милая моя, не могу не приписать тебе хотя бы клочка бумаги – думаю понимаешь почему – в уверенности, что мое письмо одной тебе ты получила, а эти – все прочтешь и сложишь из всех них одно письмо к тебе, моей милой.

Думал, соберусь написать еще Верочке и Ниночке К[иркин-ским], но ошибся, не вышло.

Что мне послать тебе кроме поцелуя? Многое, может быть повторяюсь, я стал бы писать тебе, но объяснил Ирусе, почему кончаю.

Твой муж и друг – Евгений

№ П-210

Юре

29. VIII-1940 г.

Мой милый, Юрий, сын ты мой.

В школьной жизни, т. е. в том, что является условиями ее, не совсем от тебя зависящими, а еще больше в том, что зависит от тебя самого, от твоей воли, от твоих действий; в способностях, в достаточности их – можно уже не сомневаться.

Я еще не знаю, как вы прожили и вернулись из Ленинграда, но надеюсь, что очень хорошо; думаю, что набрались новых сил физических и духовных, энергии новой, которые, конечно, направишь прежде всего на школу, на ученье, на добрую жизнь в школе и дома, на ласку и труд, к маме, Ирусе, бабушке, ко всем близким и друзьям твоим (включая Мышку).

Буду ждать, что обо всем этом, как всё происходит в действительности, ты будешь писать мне, и я, с опозданием, но

362

буду знать и о ленинградской поездке, и о начале учебного года, и о ходе его, и о жизни на Скоморошке… тогда я буду с тобой…

Сейчас, как и каждый день, после вечернего радио (12 часов ночи) я выходил пошагать возле барака; и, как почти всегда, ко мне подлетел, подбежал «Серый», собака, чтобы поиграть. Это не прошлогодний «Серый», а новый; он только что вырос зимой, в конце ее появился щеночек, неуклюжий, маленький и жалкий в ненастные и холодные зимние-весенние дни он жил без крова, около ящика с мусором, у соседнего барака; кто-то его подкармливал, и он держался здесь, робея удирал от проходящих, опасаясь чего-то, но твердо признавал здесь свой «дом»; потом он вырос; стал смелее, мы с ним играем. Меня он знает ночью; видимо я единственный прогуливаюсь так поздно; а ему одному скучно; я делаю движения и он несется через овес, через клумбы, чтобы вернувшись наткнуться на мое угрожающее движение и вновь нестись… Игры он требует настойчиво, смело хватает за руку, за брюки даже, но очень осторожно.

Поэтому передай привет Бэни.

Извини, что пишу пустяки, но как я могу передать детали здешней, обедненной жизни? 31-го пойду на спектакль «Не было ни гроша…» Островского. Жизнь – везде богата.

Вот рисунок – доказательство того, что ложечка получена, как и письмо (от тебя к маме), где я узнал, что ты достал такую ложечку «с пружинкой» для папы, и уже очень обрадовался, еще не получив ее, одному твоему желанию поскорее послать ее мне; еще раз обрадовался, увидев ее в посылке, и каждый день получаю вновь удовольствие пользоваться ею.

Убирается она в шкаф, что висит у меня над кроватью, шкаф был показан на плане комнаты, налево от него по-прежнему, висит твоя картинка «Две семьи»; на внутренней стороне дверцы шкафа – другая: «Тартарен»; теперь, прочитав рассказ, и в

363

том издании, с которого ты срисовывал портрет Тартарена, я оценил твой рисунок высоко. В «Тартарене» мне больше всего понравилось, как он «пел романс» дуэт… Так и я мог бы; боюсь, и ты в музыке и пеньи не уйдешь дальше, лучше подучись.

Продолжаю о шкафе: в нем целый «буфет»; две стекл[янные] баночки с солеными рыжиками (собственного соления – пересоленные); банка с засоленным огурцом – в рассол я кладу получаемый огурец, т. к. свежий мне нечем есть; в верхней челюсти только один зуб (под коронкой). Еще банка обычно занята еще ягодами: черникой, малиной, смородиной (ожидается брусника); теперь тут же баночка с маслом, недавно полученным от вас, чайная коробочка, посуда; на верхней полке, как и на нижней – хлеб, укроп – как видишь, я не преувеличиваю, употребляя слово «буфет»; а подробное описание нужно, чтобы дать представление о благосостоянии моем.

Мой милый Юрик, я пишу тебе тогда, когда остается два-три дня до начала занятий в школе; а письмо это ты будешь читать, когда они в школе будут идти полным ходом… Ты и без слов моих знаешь, как я желаю тебе с Ириной успеха.

№ П-211

Ирине

30. VIII-1940 г.

Моя милая дочка, Ирусенька,

передо мной твое последнее письмо от 12.VII – из Гост[ино-поль]я – больше пока нет. Письмо хорошее – описание радостного отдыха. Хороша фраза, заканчивающая вступительное описание – «Одним словом, пишу я тебе из Г[остинополь]я». Точно последняя фаза – финал из интродукции к опере, перед поднятием занавеса… Перед подробным описанием жизни там. Лето проходит, или, может быть, прошло; завтра ожидаем первый утренник… Так что я спешно в 11 ч. вечера вынул из грядки куст «цинераргии», в цветочный газон посадил, а то, – побьет. Нужно сказать спасибо солнцу, что погрело нас ряд дней, что вырастило оно столько овощей, цветов и ягод… Погреемся еще немного, а там – дожди, потемки… потом, зима; а потом, опять – лето… Поэтому – унывать нечего. А, может быть, кто знает? – может быть мы увидимся…

Я не знаю, что написать тебе, свои пожелания к новому учебному году Юре и тебе я высказал в своем письме к нему, некоторые подробности своей жизни описал ему и бабушке, а

364

раньше маме Нине; недавно, в количестве, мне кажется, больше чем достаточном; большим чем они (детали) того заслуживают. В здешней жизни есть многое, о чем я не пишу, т[ак] к[ак] народ есть здесь всякий; есть заметный, но с отрицательной стороны; и больше среди женщин п[отому] ч[то] они моложе. Но, здесь – много (112) маленьких детей; больше грудных, меньше «ползунков» и человек 12 – ходячих, чаще всего гуськом, с няней, взявшись за руки или за платье. Мы любуемся на них, когда они шествуют мимо окон конторы, хорошие, хорошо одетые ребята.

Много и цветов у нас в зоне; д[олжно] б[ыть] клумб шесть; разрослись петуньи всех окрасок, есть астры и левкои, гвоздики и летние флоксы и др.; в прошлом году так не было. Кроме клумб – рабатки, и три гряды цветов для зимы; хотя кажется, их прихлопнет морозом.

Я поглядываю с высокого места через забор на гряды с капустой, белые от кочнов; на площадь с картофелем, очень удивившими в это лето; на стекла парников и теплицы, у которых каждый день бывал в прошлом году и ни разу не был в это лето. Вспоминаю и В[асилия] И[ванови]ча…

В общем живем мы по-прежнему; внимательно слушаем радио; но, только, известия; на другое нет времени. Я почти не заглядываю в клуб, на кино и спектакли; во время их хорошо почти в пустом бараке нашем, когда все почти уйдут и тогда лучше послушать радио, прочесть что-нибудь или сыграть в шахматы. Вопрос о том – долго ли мы будем жить здесь, я поставил в письме бабушке – не знаю, вероятно до весны.

До свидания милая дочка; кончаю письмо, чтобы послать завтра – использовать августовскую почту. Поэтому меньше, чем бы хотелось.

№ П-213

Жене

11.IX-1940 г.

В это письмо я включаю написанное ранее и продатирую отрывки, как они составлялись, моя Нина!

11.IX

Ненаглядная моя! Так я сказал себе, прочитав 6.IX твое письмо от 31.VII и с тем же чувством вновь повторяю… Как передать свое ощущение от него? Не от отдельных фраз, а от

365

него в целом – чувствуешь всем существом его ласку, успокоение и ту большую «твердость духа», которую ты мне желаешь. На отдельные мысли и сообщения хочется ответить сразу же, но это никак не получается. Одно из твоих предшествующих писем я потихоньку просто поцеловал… Так о твоих письмах в целом. Теперь о том, что ты мой «вечный друг» пишешь в них про детей – про наши «кольца» – Ирину с Юрием – они у нас; пока на хранении у одной тебя… Ты верно думаешь, что отзывы о Юре и Ирине, за их пребывание в Гостинополье, в основном верны; конечно, легче быть лучшим короткое время в гостях, и менее ответственным лицам легче простить недочеты и перехвалить; но в похвалах В[еры] и тети Л[ены], в основном, вероятно – правда, ободряющая нас с тобой – один из устоев для нашего «твердости духа». В твоей твердости я уверен больше, чем в своей, но, и мою стоило бы прибавить к твоей – меньше бы не стало – нужны мы друг другу, есть что-то и от меня, что спасает от безнадежности…

Пребывание Юры у Коли, я думаю, будет иметь значение для того, чтобы он начал год в хорошем настроении и направлении. Ируся стала, вероятно, очень большая, верю, что хорошая; я вспоминаю ее при чтении чего-нибудь, где говорится о движении сердца и забота встает во мне; не боязнь, а сознание всей важности чувства в жизни и необходимости помочь юности разобраться в этом, но как? Как это сделать? Когда мне даже с тобой поговорить нельзя…

12.IX.

Получил твое письмо: да какое! Самое позднее от 3.IX (штемпель 4.IX.) – шло 8 дней; а ни одного письма, датированного августом, еще не получил (и, конечно, того «общего», что послано тобой накануне – 2.IX). Нашел в нем ответы на некоторые вопросы, поставленные мной в этом, недописанном и переделываемом письме; неожиданные новости, но так как предыдущее письмо не дошло, то не все понимаю, не все полно освещено, не понимаю, откуда и какое взялось у тебя заболевание; не понимал, куда ты собираешься ехать «ко мне или в Москву?»

21.IX.

Три дня назад получил письмо от 12.VIII (общее): а сегодня утром – и от 20-21.VIII (с плохонькой фотокарточкой, снимай

366

тесь получше) – остается дождаться – от 2.IX 1

1 Посылки понемногу идут, постоянно, мне пока нет (о получении 20.VIII от детей июльской – от 31.VII – писал).. Видишь, почта работает хорошо, Няндома задерживает – а одно письмо идет 8 дней, другое месяц и более. Многие не получают по несколько месяцев, это, вероятно, от того, что им и пишут редко; В общем, за письма нужно сказать спасибо – те кому пишут – получают, и все что и как им пишут без помарок.

Но ты в последних письмах все что-то недоговариваешь и мне приходилось догадываться; думаю, что ты ушиблась при попытке поехать?.. Нам не суждено было увидеться этим летом. Ты права, видеться нужно хоть раз в год. Не нужно, если бы я приехал, но все чем основана эта надежда, когда от нас изредка уезжают только отбывшие срок, когда извещают только об отказах по жалобам, действует то «особое распоряжение», которое прекратило освобождение; конечно, здесь полны надежды на общее сокращение сроков, ждут его осенью, в ноябре, но это – наша психическая болезнь, мы не можем не ждать и не надеяться; пройдет этот, выработаем другой срок для надежды… На твои неоднократные пожелания мне: «сберечь себя, сохраниться», могу пообещать это на короткий – полугодовой срок, но на многолетний – едва ли. Я думал как-то, что если есть обычай посещать могилу хоть раз в год, то тем нужнее посещать раз в год нас заключенных на многолетний срок… Пишу так не потому, что сейчас так думаю; но бывает – подумаешь вот, главное – наш опыт прошлогоднего свидания, давшего нам обоим так много и силы; то что ты пишешь: что «свидание дало бы тебе силы и будущее»… и мне…

Дольше мая нам не пробыть на этом участке; а м[ожет] б[ыть] и меньше; куда двинут здешних обитателей, конечно, неизвестно; м. б. и недалеко – к Герцегу; но с других (производственных) ликвидированных участков – отправили в Онег-лагерь в несравнимо худшие условия, о каких вы не имеете понятия. Даже сравнивая с пережитым много, и то за здешние условия нужно благодарить всех от кого они зависят, не обращая внимания на недостатки их; хотя почти все мы здешние обитатели ими мало довольны и как сумасшедшему мысли вращаемые вокруг одних и тех же вопросов и тем об освобождении. Теперь я вижу больше.

Я больше знаю о людях плохого и хорошего немножечко.

367

И о них и о себе я думаю не очень высоко, но не однобоко. Я не сумею здесь говорить ни о них, ни о себе. Лишь о тебе. «Не верь»! Не верь тому, что ты «не стоила меня» – и прости тому, кто это сказал – сказал по ошибке.

Теперь стало совсем ясно, да и раньше кажется не было сомнения в том, что мы неслучайно стали мужем и женой, и что это было для меня благом. Говорю тебе по правде.

Я думаю и думал, что не знаю человека более подходящего чем ты, более единого со мной; никто меня не знает так, как я сам себя и я знаю, что ты для меня; и в прошлом, и в настоящем, и в будущем ты, как жена, мне нужнее всех; я знаю, почему; потому, что ты любила меня и мыслью и чувством, и делом; и неизменно; и так, что я не могу представить себе другого человека, за которого можно бы поручиться, что он сделал бы это по крайней мере так же.

Едва ли это могло быть…

Серия удивительных совпадений… продолжается: 20.VIII я получил вашу посылку (детскую), а все письма мне в этот день. Мне давно хочется написать тебе о том, что я писал выше; но ты опередила меня и затронула те же вопросы, мысли об одном идут у нас в один и тот же период..

Может быть, я смешно выражусь, но я говорил себе, что хотел бы «влюбиться в мою жену» в мою Нину также, как давно-давно; но это не главное; главное хотел бы быть таким, чтобы всегда, ежечасно, ежеминутно чувствовать, ощущать, быть проникнутым ощущением единства с тобой; в мыслях, чувствах и действиях; чтобы то ощущение, какое бывает иногда, было всегда; чтобы не было «будней», а был один «праздник»… Это же нужно желать нашим детям в будущем. Бывает ли так? Молодость – не умеет; старость – не может… Не так; так – к этому нужно стремиться!

Я знаю свои недостатки; мне кажется, я не страдаю самомнением; м.б. наоборот, но во всяком случае я видел и вижу их; и я не раз думал и раньше, и теперь, что я не то, что нужно в жизни, и для тебя и для меня. До сих пор не сумел сделать; а остается мало времени. А ты и при этом условии любила меня; чего же я могу делать? двух вещей – стать лучше и того о чем написал выше; если бы это было выполнимо! Сколько бы оснований я имел желать, приехать к тебе…

22.IX

Как я несилен! Весь вчерашний день (выходной) ушел на

368

перечитывание твоих писем, писание этого незаконченного; на растерю времени куда-то, и спать нас уложили рано; пришел нач[альни]к в барак и [половина] 12-го предложил укладываться, редкий случай. Я не успел дописать тебе, написать детям и маме; мне не хватает времени, памяти и деятельности… Правда многие и молодые здесь жалуются на ослабление памяти. Но главное – неумение думать, помнить и делать, то есть недостаток воли.

23.IX

Вчера был у вас вых[одной] день, и позавчера ты, вероятно, думала обо мне и м.б. писала мне, как и я тебе.

Вчера был последний день «бабьего лета» – сегодня с утра непереставая льет, и все канавы полны «земля не принимает воду…»

Поздравь Лёню с укреплением здоровья и успехами Раи и Веры… Передай Лиде мою благодарность за тебя, за помощь тебе и твой отдых, за любовь к нашим детям, за меня и маму П[авлу] П[етровну].

Не кончаю, а прерываю письмо до следующего, выпустив кое-что из написанного раньше и не наговорившись с тобой. Быть может, даже о доле.

Твой Евгений, не меньше чем раньше.

№ П-214

Маме

25 IX-1940 г.

Милая мама моя, ты заботишься, спрашиваешь о моем здоровье… Так могу ответить тебе мнением посторонних наблюдателей – моих соседей по рабочей комнате в конторе; они видят меня, в том числе и в бане; они говорят, что у меня завидное телосложение, что нет лысины и седых волос (последнее не совсем правда, их прибавилось, не замечают, что нет зубов верхней челюсти); вообще говорят, что мне никак нельзя дать моих лет. Если к этому прибавить, что я не хожу в амбулаторию, то ты можешь быть спокойна за мое здоровье… Наоборот, началась «перекомиссовка», пересмотр категорий здоровья; в первую очередь – IV-й; и с тенденцией к снижению, к переводу в III-ю, я еще не проходил, вернее всего останусь по прежней.

Интересен тебе и вопрос о нашем питании; оно удовлетворительно; особенно по объему, почти по качеству; несколько

369

однообразно, правда; и вместо 12 гр. жиров отпускается 1/3; сахар не выдается с мая; но хлеба довольно, да еще каждый день на наш «котел» полагается по «булочке»-пышке; должно быть на месяц, а то и больше еще хватит свежей капусты для щей; а сколько заквашено; во щах довольно картошки своей; да подвезут из Каргополя; на огороде растет турнепс и т. д. Каждый день, два, а то и три раза дается каша, овсяная, ячневая. Посылка из Гостинополья чрезвычайно улучшила стол; ведь довольно чайной ложки масла, чтоб та же порция каши стала очень вкусной и принималась без принужденья, а сколько съедается хлеба с чаем, когда есть сахар; а тут еще нам из ларька продавали сыр – раза три; поэтому посылка растянулась у меня больше чем на месяц. Спасибо всем участвовавшим в ней и не участвовавшим, а желавшим и желающим мне так много, как я знаю, помочь в питании и настроении.

Что касается надежд на освобождение, то здесь – волна их; такой период надежд; тем более, что два дня назад освобождены двое досрочно, чего не было с мая месяца. Конечно, всё преувеличено толкуется, всё в сторону скорого массового освобождения, хотя объективных признаков к тому в сущности нет; передаются вести с воли из писем, но ясно, что на воле об этом знают приблизительно столько же, сколько и мы; и надеются близкие с таким же нетерпением и основанием, как и мы.

Да, надо бы мне приехать к тебе, к Нине, к детям…

Я до сих пор не получил письма от 2.IX и не знаю, что написала Нина об инст[итутски]х, может ли оказать это влияние на мою судьбу…

Спасибо тебе за описание подробностей вашей жизни в доме, всей, временами большой, семейной компанией. Спасибо за сообщения о родных. Я не буду останавливаться на этом и передавать приветствия своим – все это и так само собой разумеется. Думаю и об остальных родных, и очень им сочувствую…

Здесь живут разные люди и есть разные редкие случаи; например, есть муж и жена, немцы; он работает в конторе, она – в кипятилке; дети-юноши в Ленинграде, приезжали осенью; а еще есть молодая пара; так бывает редко; чаще: один в одном, другой – в другом лагере; часто в «закрытом», то есть без переписки; о человеке ни слуху, ни духу; так у лесничего, литовца, работающего со мной в одной комнате; жена его в сиб[ирских] лагерях, дети – в Москве; учиться перестали, зарабатывают

370

пропитание себе; переписка – раз в три месяца. Значит бывает и много хуже, чем у меня; много-много всяких случаев, и все – удивительные.

Почему мне не написали, отчего у Нины заболела нога?

Ты пишешь о моих советах детям – я думаю они не имеют никакого значения; нужно быть вместе; нужно не образование, а воспитание; не мысли верные, а действия и привычки…

О, как бы я хотел, чтобы тебе удавалось создавать только хорошие отношения с нашими близкими, с самыми близкими мне – Ниной, женой моей и детьми моими – Ирусей и Юрой. Передай им мой привет.

Твой сын Евгений ценящий тебя, маму свою.

№ П-215

Жене

30.IX-1940 г.

Милая моя, Нина моя, хорошая, это письмо к тебе, маме и детям – прямое продолжение и дополнение того, что я написал, не дописал и послал тебе перед этим, пополнив его тем, что есть в прилагаемых письмах, я свободен остановиться в письмах к тебе кое на чем еще; я не предпринял ничего нового в дополнение к своей мартовской жалобе, их писал Наркому просвещения; мысль, что может быть это нужно бы сделать, я не могу отвергнуть; жаль, что у тебя нет связи для выяснения этого вопроса при помощи Льва Мел. и Влад[имира] Вас[ильевича] Лобанова, Влад[имира] Фед[оровича] и т. д. Мог ли тебе что-нибудь посоветовать Лев Вас[ильевич]? В основном же, как мне кажется, зависит от Ряз[анского] НКВД, от создавших мое дело, а еще больше – от массового решения; сейчас здесь все успокоились и не пишут жалоб – увлечение ими прошло давно.

Все, чем можно успокоить вас относительно меня, моего здоровья и относительного благополучия я, кажется, сообщил правдиво. Плохо не то, что есть и было, а то, что может быть – еще долгий срок предстоит мне быть без вас, далеко, в неизвестно каких условиях в будущем; да, и при самых благоприятных, от меня мало останется; и все это без основания, по какой-то стихийной ошибке.

Ну, делать нечего, нужно надеяться, чтобы жить, чтобы увидеть вас и быть с вами, растерять возможно можно меньше и кое-что приобрести.

Больше всего здесь времени и уединения. Ты хочешь, чтобы

371

я бывал в клубе на спектаклях и кино, а я почти не бываю, я понимаю, ты хочешь благоприятного воздействия, культурного развлечения, общества, но общения у нас слишком много – жизнь в общежитии в часы отдыха, работа в конторе в долгий рабочий день, все время на людях, говорящих, шумящих, и мало одиночества, к которому так склонен я. Поэтому я и некоторые другие в единственный свободный вечер под выходной остаемся в бараке, чтобы почитать, услышать часть концерта по радио, когда почти все уходят в клуб, побыть одному (почти); я с трудом пишу эти письма к вам; мало читаю; но думаю в дальнейшем изловчиться и усовершенствоваться в этом несколько более.

Сколько я ни хотел написать Верочке и ее папе, не сумел. Желаю Верочке сынка, еси она того хочет, хотя желание это, ты верно говоришь, «рискованное» и едва ли основательное, но В[ера] хороший человек, здоровый душевно, и встретит и дочку, будет так случиться, радостно.

Пользуюсь поводом сказать тебе спасибо и за сына и за дочку… Мой милый друг, ты.

Заканчиваю письмо ночью под 30-е IX; то есть в воскресенье – в ваш выходной день, день, когда ты, вероятно, больше вспоминаешь обо мне…

В бараке уже встают, а я просидел ночь… Ничего, я соснул вечером… Завтра (сегодня) как-нибудь протяну до 6 ч. вечера, а там и наш выходной 1-го X.

Как видишь из написанного, ничего, что я не получил посылки за три месяца, кроме одной из Гостинополья; прожил удовлетворительно, особенно с помощью ее, м[ожет] б[ыть] с октября разрешат и из Рязани. Тогда пришлешь, если это не очень трудно и не отнимет необходимого от детей; не говорю от тебя, п[отому] , ч[то] тебя не уговоришь; не старайся класть того, что трудно достать. Все зимнее у меня есть.

Милая моя, Нина, целую тебя, а ты перецелуй моих – Ирусю и Юру; передай привет Лиде и Лёне, и в семью Коли; и другим родным, к кому будет случай. Как живет Зина?

Ну, до скорого свидания.

Твой муж, твой друг, твой Евгений

№ П-216

Юре

29.IX-1940 г.

Мой, милый, Юра, сын мой!

Все, что ты мне пишешь, очень интересно; правда, малова-

372

то… Жив ли ерш? как живут наши звери и их молодежь? Какие игры и прогулки удаются тебе? Я «мечтаю» о прогулках и путешествиях с тобой в недалекие, но «новые» места… Мне кажется, что это еще будет когда-то. Как идет твоя школьная жизнь в твоей старой и, в общем, любимой школе? Что в ней нового, что старого? Я надеюсь, ты напишешь мне и об учебных занятиях, и о кружках, и об отдыхе, вечерах, газете, о твоих товарищах так, что я представлю себе и внешне все это и твои внутренние переживания – мысли и чувства, и конечно, обрисуешь мне жизнь дома… Иногда будешь возвращаться в воспоминания к пережитому летом – тогда не забудь и меня, и часть воспоминаний опиши…

Конечно, так же должен бы поступить и я; но жизнь моя так ограничена и пространством, и свободным временем, что бедновата; это недостаточное основание для того, чтобы ее не описывать, но все же делать это трудно. Однако, те картинки жизни здешней, которые почему-либо останавливают на себе мое внимание, обязательно вызывают желание рассказать о них вам – либо тебе, либо Ирусе, либо маме-Нине… Но скоро забываются и я не умею еще осуществлять это желание. Как-то, в дни хорошей погоды, которая теперь будет редко, мне захотелось даже рисовать эти наши картинки и я, по памяти, в один день нарисовал две, посылаемые в этом письме тебе с Ирусей. Они плохо исполнены, по независящим от меня обстоятельствам, и по неумению, но правдивы, как фотоиллюстрации, а если подумать о них как подсказывают надписи, то мне кажется, не лишены и содержания, мысли… И, по крайней мере, это долг вежливости – ответная посылка рисунков на присланные вами не раз, милые мне ваши рисунки, твои и Ирусины.

Вчера радио – сообщило, что в Нарьян-Маре (Усть-Печера) выпал первый снег, а сегодня (29.IX) он пошел к ночи и у нас легонький; заморозков еще не было; с 22-го шли дожди ежедневно с небольшими промежутками; стало рано, часов в 7 в[е-чера] темнеть, и подходит то длинное темное ненастное время, когда лучше сидеть в комнате и когда плохо тем, кто идет в лес на 11 часов работы, хотя и самой легкой; многие ходят собирать клюкву на болота.

Наша маленькая комната (плановой части), в которой занимаюсь я, ремонтируется; подсыхает штукатурка; в ней будет очень тепло; прорезали второе большое окно, а комната маленькая, в ней сидит пять человек; много цветов, высаженных из клумб, рабаток и гряд; ящик хороших, цветущих розово и

373

лилово астр; белых левкой и львиный зев, гвоздика; без цветов пока цинанария, единственный экземпляр, который я уберег от заморозка бывшего в начале сентября, выкопал ее в половине двенадцатого ночи, угадав, что будет мороз к утру, который и не повредил никому, кроме цинерарий; есть и еще цветы, оба окна заставлены. Цветов у нас много в клумбах, не то, что в прошлом году; некуда высаживать; есть и в бараках – в нашей комнате-спальне. У нас часто моют ее – через день; через пять дней ходим в баню; были и сегодня; я моюсь жарко, на полку; через одну баню обязательно стирают постельное белье; а каждую баню, конечно, сменяют носильное.

Кушаем щи, иногда с конинкой; сегодня на второе дали пирожок с капустой. И у нас уродились хорошие овощи: капуста, картофель; даже один помидор мне удалось съесть, дозрел в теплице; раньше попало несколько огурчиков («огирьков» как говорят украинцы). Теперь я хорошо знаю, что такое украинский юмор – действительно удивительная способность, выработанная шутливость при каждой простой фразе. Смешно рассказывает дядя Грицко – старик, как инвалиды собираются домой – теперь у них период такого настроения.

Ну, милый, писал бы и писал я тебе – да нужно кончать… Давно мы с тобой не виделись… И я не совсем знаю, какой ты стал… Желаю тебе быть хорошим.

Твой папа Евгений Яблоков

№ П-217

Ирине

X-1940 г.

Моя милая дочка, Ирина моя.

Перечитываю два твоих последних письма (от 12-21.VIII); в них так много впечатлений, которые трогают меня, и описаний и так хотелось бы о них поговорить, ответить и расспросить, что обилие этого делает желание неосуществимым и заставляет ограничиться. До получения письма я думал, что вы не побываете в Петергофе (я не был никогда), а так мне хотелось, чтобы вы повидали, и теперь я рад, что не ошибся, что ленинградцы устроили вам эту поездку.

Все-таки, география – лучше всего (географический факультет); она охватывает все – и лес (пейзаж), который нравится тебе, судя по твоим описаниям, и Петергофские дворцы, и все сооружения людей (они – вместе с природой – дают «географический ландшафт» – основное понятие, по толкованию

374

московской школы географов) и объясняет все это. Природа и люди – предмет географии; она в образовательном отношении больше и содержательней всего; научной точности больше, чем в литературе, меньше, чем в естествознании и т[ем] б[олее] физ-математических науках; но, всего вместе не бывает…1

1 Комментарий Яблокова Ю.Е: Представления папы о Геофаке основаны на информации, полученной им в период обучения в МГУ (до 1912 г.) и, несомненно, в более поздний период (до 1937г.), поскольку он перечисляет специальности, возникшие на факультете в период 1930–1937 гг.

В период моего обучения (1950–1955 гг.) на Геофаке, начиная со 2-го курса, происходило разделение по специализации, соответственно по кафедрам: физической географии (с разделением на географию СССР и Зарубежных стран, а с 1953 г. еще и на географию стран народной демократии…), экономической географии (тоже с разделением на географию СССР и капиталистических стран), геоморфологии, гидрологии суши, океанологии, климатологии, картографии, географии почв, биогеографии (с 1953 г. – с разделением на зоогеографию и геоботанику), североведения.

В настоящее время (2007 г.) по данным, заимствованным из заметки декана географического факультета Касимова Н., опубликованной в газете «МК» 26. 01. 07 г., «на Геофаке 15 кафедр, где готовят специалистов: по географии, гидрометеорологии, картографии, рациональному природопользованию, туризму. Выпускники трех «кафедр зарубежного потока» —социально-экономической географии зарубежных стран (страноведение), географии мирового хозяйства, физической географии мира и гео-экологии получают дополнительно диплом переводчика. Они знают по два языка. А всего на Геофаке преподают 11 языков, в том числе: японский, португальский, испанский (сейчас есть своя кафедра иняза). Уже два года работает филиал факультета в Женеве по проблемам охраны окружающей среды. Кроме того, есть хорошие связи с университетами Палермо и Витербо в Италии, Плимутским университетом в Англии, финскими вузами. При МГУ открыта школа юного географа, где старшеклассники могут слушать вечерние лекции. На самом факультете можно учиться пять лет на специалиста или по системе бакалавриат + магистратура. Выпускники устраиваются в научные институты, консалтинговые компании (оценивают инвестиционную привлекательность регионов), туристические компании, на ТВ. Николай Дроздов — профессор кафедры биогеографии. Александр Беляев ведет выпуски прогноза погоды».

Мне повезло, я учился в период, когда лекции нам читали корифеи, вошедшие в историю своей деятельностью, авторы учебников, по которым мы сдавали экзамены. Это профессора: Близняк (гидролог); Щукин (геоморфолог); Баранский (экономгеография); Марков (декан факультета). На лекции проф. Орлова Б.П. (общая география) приходили студенты других факультетов (явление небывалое для советского периода!). Дословная запись лекций проф. Дензина (геодезия) стала готовым учебником.

375

Не подумай, что я навязываю тебе свое мнение, я только беседую с тобой; не нужно думать то же самое, что думает другой, но думать вместе легче, полнее; только за этим я и пишу об этом…

Еще о твоем письме; читая его, я вижу и твою комнатку с обитателями дома и гостями, и палисадник с цветами, и двор, зеленый тогда еще, и Варские – огород, кабачки, Лидину комнатку, Юрика место отдыха «под столом», и путь назад, с купаньем и приход домой. Спасибо за все это. Не все приятно в последнем «купаньи» с лодкой в Гостинополье, уж если даже дядя Коля пробрал, но из песни – жизни «слова не выкинешь»…

О вашей Гостинопольской посылке, я получил ее 20.VIII; теперь – конец сентября; только вчера я съел последнее – содержимое консервной банки (свинина), в общем, посылки хватило на месяц с лишним; так благодарю за все тебя, вас, тетю Лену, Колю, и за то, чем она нужна, и за удовольствие получить ее от вас, за то, что вы отобрали от себя для меня, за вещи и труд.

Ты пообещала мне в письме еще вернуться к описаниям своей поездки: Л[енин]град, Моск[овская] с[ельско]х[озяйст-венная] выставка, остаток каникул в Рязани. Сделай, хотя и трудно уместить будет это, с описанием всех новых событий, очередной жизни с началом учебного года; постарайся, моя милая дочка!

Я послал вам две картинки собственного рисунка; мне все хотелось в этот период нарисовать серию их; словами тебе о письме, главным образом: о людях, о жизни здесь.

Я смотрю, люди здесь – весьма разнообразные: есть девушки от 20 лет и старушки до 70; матери с грудными ребятами; всего детей здесь 112 человек, до 2-х летнего возраста; теперь, с плохой погодой мы мало видим детей; да и перевели их в другой барак дальше от конторы. Народ – всякий, разных профессий на воле, от балерины, врача, учительницы, дом[ашней] хозяйки до более несложных занятий, весьма скромных; крайне дерзкий; до того, что два дня назад был суд, выездной, обл[астной], Архангельский над 4-мя женщинами; две цыганки, две русские, приговор 2 и 4 года; за хулиганство, с сопротивлением местной власти; их брали из барака приступом с выстрелами, пожарной струей воды и т. д. Мужской состав столь же и более разнообразный. Речь – от культурной до самой некультурной; языки: немецкий, украинский, еврейский, татарский, туркменский; много специальных выражений и слов, у

376

вас не употребляемые. Когда я мысленно рассказывал тебе, то вставлял эти слова, требующие объяснений, примечаний.

В этом письме не успею.

Два дня, как стало лучше – вечерняя «проверка» происходит по баракам (подсчет людей); не нужно выходить на холод, иногда и под дождь; можно лежать на койке и полнее использовать часы отдыха от 6-9 вечера; соснуть необходимо. В эти часы – мы «обедаем-ужинаем» (с 6 до 6.45); обычно с разговорами; затем, почти обязательно играет мандолина, а когда две и с гитарой, иногда и с пением; начинается с чего-нибудь вроде: «Выходила на берег Катюша…» продолжается – то фокстротом, то авиамаршем и т.д.; реже: «Спи моя радость, усни»; в 7 ч. веч[ерний] вып[уск] известий – многие подходят к рупору-радио; большинство на стороне неангличан, разговор; в 8 ч. поверка; чай; в 9 ч. занятия; после одиннадцати – повторяется: чай, шахматы, музыка, радио. Половина 1 все укладываются, кто еще не лег.

2 дня как начали протапливать печи; мое место – прежнее.

Извини, моя Ируся, что написал мало, да и то неважно.

Будь хорошей

Твой папа, Евгений

№ О-218

Жене

4.X-1940 г.

Моя милая Нина, письмо общее послал в конце сентября; но т[ак] к[ак] оно, вероятно, будет идти долго, то, чтобы вы не беспокоились обо мне, посылаю эту открыточку.

Я здоров, была перекоммисовка категирии – результата не знаю; но, видимо, прежняя. Получил твою, запоздавшую открыточку от 24.VIII – два дня назад. Письма от 2. IX все еще нет (тем более от 29 VIII) подробности об инст[итутски]х не знаю. Надеюсь, что мое отдельное тебе, посланное ранее общего, письмо ты получила.

5 X 1

1 Ночь с 4-го на 5-е.

Вчера вечером сперва получил талон к посылке от тебя (29.VIII денежного); и посылку – целое богатство. Как тебя благодарить? Да еще подозреваю по штампу, что м[ожет] б[ыть]

377

сама ездила в выходной день? Так или иначе, но твоя забота обо мне постоянная, неизменная, вызывает во мне чувство благодарности, которое я не сумею здесь передавать; но не думаю, что никогда не сумел бы; буду копить его до тех часов, когда увижу тебя – но часов этих нужно много…

Получил все полностью, в полной исправности; не все еще рассмотрел, т[ак] к[ак] дежурю по конторе – отлучаться только на недолго. Дошла быстро: 30.VIII – вечером.

4.X – в руках; на пятый день; следовательно и талончик письмеца свежее, успокаивающее за вас.

Председателю учкома – руководительнице кружка ГСО передай пожелание успеха в порученных им обязанностях, а еще больше в занятиях для образования «выпускного» и еще больше приобретения лучших человеческих свойств – воли доброй, мыслей ясных и своей радости от жизни личной и общественной.

ВСЕМ, кто меня «обнимает», передай, что я этим доволен; но, что мне этого мало; а я хочу еще, не забудь и сама, прежде всего – обнять… Постараюсь немедленно начать писать вам дневникообразное письмо, которое пошлю не скоро, как полагается, в конце месяца; а вы ждите и думайте, что я живу благополучно, т.е. здоров и здоровьем не рискую – в тепле, в сытости, сыт и благодаря вашей посылки со вкусом кушаю. Вчера был первый настоящий утренний мороз; а днем солнце.

5.X, утро 8 ч[асов]

Отдежурил; иду спать; сперва позавтракаю, нашел мундштучек, еще раз спасибо тебе; спасибо вам. Ночью читал Шолам Алейхома.

Целую тебя, детей и маму. Желаю счастья.

Ваш Евгений Яблоков

№ П-219

Жене

7-13.XI-1940 г.

7.XI.

Моя милая Ниночка, моя хорошая, обращаясь к тебе, я прежде всего, не знаю как сказать: то ли верю, что у вас все благополучно, то ли прошу об этом, не знаю кого; но это первое условие моей беседы с тобой в тоне празднично-беспечно.

378

Вчера, улегшись ночью, я беседовал с тобой с этой уверенностью. А несколько дней назад, начиная с первого ноября, было какое-то неспокойное настроение; если бы я думал, что это – в себе, просто от оттепели, например, или по причинам личного внутреннего настроения, это бы ничего; но мне почему-то было неспокойно, как будто за вас. Как вы живете?

Мне очень досадно, что письмо мое прошлое не придет к празднику; ничего не вышло; я попробовал писать его «заказным» и не знаю: ускорит или замедлит это его путь; отправил 2.XI да и содержание его как-то стало мне не нравиться; все это было тоже после 1-го ноября.

Вчера и сегодня, не смотря ни на что, у меня хорошее настроение. Как и следует под праздник, мысли вчера ночью мои направились на самые общие вопросы; этому помогли статьи из газеты присланной тобой; не смотря на мудреное заглавие «Познаваемость мира и его закономерности» мне было весело ее читать, а потом подумать на эту тему. В бараке происходили обычные предпраздничные «искания» чего-то; а я был в конторе на работе; это после 12 ч. ночи. Вернулся, когда уже все спали, кроме трех человек, работавших одновременно со мной.

Бывает так, прочтешь что-нибудь вовремя и добавится несколько своих мыслей, которых не доставало. Думал я и о том, что мне бы хотелось, чтобы ты увидела меня, когда я бываю в хорошем состоянии; как мне хочется принести его к тебе, когда?

7 – вечер.

Вот и день кончается, оказывается, я не столько писал вам, сколько сидел… Когда я читаю и перечитываю твои письма, вот чего мне хочется: посидеть с тобой дома и послушать твои «воспоминания о дне рождения Юры – 14 лет назад»; я меньше и хуже помню чем ты; ты много могла бы рассказать и других воспоминаний; о том, как мы были вместе; не поймешь почему иногда встают в памяти обрывки воспоминаний, ничем не связанных с окружающем, из времен дягилевской жизни – иногда, просто дорога на велосипеде с тобой…

Не догадался я о смысле фразы твоей: «поможешь мне в чем-то».

Как приятно читать твои слова благодарности «за что-то хорошее» – Как мне нужна бы твоя ласка для поддержания и развития моих сил духовных.

У меня в памяти: осенние листья на пустом тротуаре у

379

род[ильного] дома; видимо, вечером, т[ак] ч[то] блестит местами мокрая панель от света фонаря и подъезда; и ощущение, что нельзя тебя увидеть; и что ты не одна; все казалось, что я должен что-то сделать; что за мной какой-то долг по отношению к тебе… и чувство и осенние листья подходят одно к другому.

8 XI.

Да, моя родная, наша переписка – наше счастье. Мои соседи по комнате оба, имеют права на одно письмо в три месяца. Так как я перечитываю твои письма, то отвечаю сейчас и на октябрьское и на сентябрьское; я знаю, на что еще не ответил. Ты спрашивала про Дм[итрия] Як[овлевича] – которого видела на свидании; очень милого человека; он давно уже на другой зоне, инвалидной, за провинность; но чувствует себя неплохо; кажется еще толстеет; там он заведует столовой. Другой быв[ший] начальник мой по ч/с каб…-я – Нешель, давно выбыл в этап, то же за провинность, и только теперь я узнал, что он был тех[ническим] директором «мясоконбината» в Ленинграде, м[ожет] б[ыть] его знал Коля? Теперь моим непосредственным начальником является бухгалтер производственной группы финчасти – Козловский Мар-Ян Ник[олаевич], человек – ростом выше меня намного, с правильными красивыми чертами лица и стройный; моложе меня, но сединой больше. По общему мнению упрям и требователен; отношения наши вполне удовлетворительные за исключением одного дня в месяц – когда первое число – день сдачи мной отчета за месяц; он требует невозможного: сдачи на один-два дня раньше, хотя я не сплю ночь накануне; я «огрызаюсь» – на другой день все улаживается и уже на целый месяц. Сам он себя и все его считают поляком, я не сомневаюсь, что он еврей; он – с Украины. В постановке «Наталки-Полтавки» пел.

Следующее начальство – гл[авный] бухгалтер – Романовский Сигизмунд Эдмундович; сердечно больной, строгий, со мной ласков; играет на скрипке и мандолине очень хорошо; с прекрасным слухом скрипача. Иногда мы с ним играем в шахматы – так и сегодня. Часто «территориально» моим начальником является и П. К. Эрглин – так как я сижу в комнате плановой части. Все это з/к.

А дальше, выше идут нач[альник] из вольнонаемных фи-н[ансовой] ч[асти] и участка. Те же, какие были и при В[асилие] И[вановиче]. В[асилия] И[вановича] я часто вспоминаю –

380

передай ему. Быть может добавлю на отдельном листочке для него справки о других знакомых ему людях и о лошадях, от которых он, к счастью для него, уехал, вот уже больше года. И мне сейчас кажется, что по возвращению в Рязань я с наибольшим удовольствием из всех знакомых увидел бы В[аси-лия] И[вановича].

9.XI.

Праздники прошли; кончился сегодня рабочий день; с утра потеплело, давление упало, настроение тоже снизилось.

10.XI.

Подморозило; днем светило солнце; все повеселело; хотя завтра, конечно, рабочий день – отрабатывать праздники.

Мне так хочется ввести тебя в курс своей душевной жизни. А попытка не удается, мне кажется, по кр[айней] мере, в прошлом письме. И про детей хочется поглубже поговорить…

13.XI.

Моя милая,

твое сообщение в письме от 28.X и два других меня вполне огорчило; значит, в 40 г. решение то же, что в 37-м, и ждать нечего. Но нужно ждать и надеяться. Много горьких мыслей приходит, но что об них говорить и думать?! Я подумал, что может быть стоит мне написать заявление Нач[альнику] Ряз[анского] обл[астного] Управления НКВД – и попросить освободить меня, т[ак] к[ак] вины за мной нет, т[ак] к[ак] прошло почти три года моего ожидания, так как он легко может установить, что я по несчастному стечению обстоятельств лишен возможности быть гражданином своей страны, не хуже других исполняющим свои обязанности по труду и по науке, по семье… Едва ли, конечно, он обратит на него-то исключительное внимание, которое могло бы изменить мое положение; скорее это могло бы случиться, если бы его внимание обратил кто-нибудь, кроме тебя, но кто теперь согласится «рискнуть»? вероятно таких людей не бывает; может быть кто-нибудь из юристов, кажется был такой период, что дела, прошедшие по тройке и ОСО были им доступны, но, должно быть, опять кончился. Я не буду в претензии, если ты констатируешь, что сделать ничего нельзя. Я могу терпеть и ждать еще долго, при условии, что ваша жизнь, всех вас, будет идти так же относительно благополучно,

381

как шла без меня эти годы, что у вас будут хорошие радости, а трудности переносимые.

Когда я волей-неволей обдумываю свое положение, думаю о своем будущем, то и в минуты уныния и во время надежды я обращаюсь больше всего к тебе. Я знаю – ты самый надежный мой друг, мы с тобой две половины; ты не изменишь своего сочувствия ко мне и будешь ждать меня, мне отрадно писать и говорить эти слова. Ты понимаешь без слов, от чего бывает горько; но говорить об этом не стоит; имеет смысл только жить и надеяться. Меня спасает охота работать над собой в настоящем; надежда – быть с тобой и вами в будущем и ваше отношение ко мне.

Открыточка твоя от 24.X и письмо от 28/X – пришли вместе: 12-го XI, по обыкновению, узнал из них многое о вашей жизни и делах. Узнал, что «дом стоит пустой» для кого он освобожден? М[ожет] б[ыть] П[едагогическому] инст[иту]ту он годился бы; особенно удачно это было бы в отношении отделения усадебной земли – причленения ее к инст[итутскому] саду, а он нуждается в квартирах до крайности.

Привет мой Зине. Ну, что пишут наконец Коля и Верушка?

Да, удивительная вещь – жизнь, когда она клонится к закату и подрастают следующие поколения – Верушка – мать; дети и племянники переходят в студенческий возраст… а кажется, сравнительно недавно мы переживали его…

Вернулся из отпуска в[ольно-наемный] инспектор пожарной охраны и рассказал чудеса про Всесоюз[ную] С[ельско]-х[озяйственную] Выставку – Ируся так и не написала про свои впечатления от нее, кроме только того, что нашла Зину; милой дочке не хватило места в ее письме, а теперь и времени. В последнем письме это попортило мне настроение; не то, что она мне мало могла написать, а то, что она так много занимается; к чему уж это? Надо знать меру, не идолопоклонничать, а жить. Как ни важно учение, но оно для человека, а не наоборот; даже образование – это не совсем то, что ученье; образование – больше. Ты верно отмечала, что твоя задача по отношении к Ирусе – сдерживать ее в этом отношении.

Лидочке и Лене – мой поклон. Лене желаю дальнейшего восстановления здоровья, а Лиде – хорошей погоды в дни ее путешествий и вообще хороших условий в ее работе.

Поцелуй на сон грядущий, моего сынка и мою дочку в день получения письма, от меня.

382

А, ты, моя голубка! береги себя во всех отношениях, здоровье, трудоспособность, силы, положение; тебе есть для кого беречь себя; и для меня; и для себя. Я бы при тебе стал лучше; я и сейчас уже немного поумнел и за предстоящий срок чему-нибудь научусь, лишь бы не растерять много за эти годы.

Благодаря радио, и отчасти газетам здесь переживаются все многочисленные события международной и внутренней жизни в специфическом преломлении людей лишенных свободы…

Зима как стала, так и стоит; пока мягкая, но угрожающе ранняя.

Пришло утверждение перекомиссовки; у меня V к[атегория] инвалидность «А», то есть с «остаточной трудоспособностью». Это неплохо, список работ еще не прислан. При работе в конторе – это значения не имеет, а на общих работах – очень важно.

Милая моя, целую тебя и надеюсь ты почувствуешь мой поцелуй!

Твой Евгений

№ П-220

Ирине

7.XI-1940

Ируся, дочка моя милая, подожди расти… или мне нужно приехать, похоже, что второе так же невыполнимо, как первое. Я так и не буду видеть тебя и Юру в периоды жизни вашей столь интересные и неповторяемые.

Ну, ничего. В каждый следующий период остается кое-что от предыдущего… Может быть кое-что я и увижу… И теперь между нами, тобой и мной, есть связь и дорогое мне, описанное мамой-Ниной, твое хорошее ко мне отношение.

Но ты вот молчишь о выборе ВУЗа, и как будто, сменила свое намерение идти в Ун[иверсите]т – на какой-то институт, какой вы с Лялей выбираете – напиши; время идет; зима пройдет и не заметишь как.

Как твое сочинение о «Вишневом саде»? Не отметка, и не то, что в книжке. А что из своих собственных мыслей и чувств тебе удалось вложить в него?.. хоть немножечко собственное, новое – не для других, а для себя.

Моя милая дочка, сегодня – праздничный, солнечный, зимний день, про это я уже написал Юре. Должно быть от погоды настроение улучшенное. Я начал с 10 сентября вести календарь погоды; и так как без приборов наблюдения неопределенны

383

и записи субъективны, то решил удариться в эту крайность – стал прибавлять параллельную запись настроения своего и людей; и вижу, что влияние погоды не просто есть, а поразительно велико, быть может, даже – решающе. Поэтому я уверен, что сегодня у вас – прекрасное настроение. Лишь бы все у вас было благополучно.

Скажи, как твои обморожения в прошлом году, щека? Не осталось ли знака или не объявляется он в мороз?

Как прошла четверть у тебя и Юры? Напиши мне как-нибудь про Юру, свое мнение. С аналогичной просьбой обращаюсь и к нему, для уравнения, хотя ему труднее дать суждение о тебе. Сделайте это не читая друг у друга, чтобы не повлиять. Мне так хочется побольше знать и говорить о вас, что это пополнило бы мне эту возможность.

8. XI

Не тороплюсь писать; поджидаю письма от вас; да и срок отправки не скоро, этого – 2. XII.

Вчера был спектакль «Семья Волковых» я не ходил. Сегодня – концерт; я прослушал 2/3; и я, и все остальные очень довольны им: хор, струнный оркестр, сольное пение, танцы на эстраде. Сколько способностей. Голоса молодые, хорошие; совершенно старые (до 65 лет) – умелые; сегодня исполняли, между прочим, дуэтом: «Крики чайки», «Уж вечер, облаков померкнули края…» украинские танцы групповые, «Яблочко» и т. д. Как видишь, развлечений много.

В оркестре был скрипач, пиликает плохо, но хорошо делает скрипки сам, сделал уже штуки три при мне (Серафимович).

10. XI.

Пришло распоряжение об отъезде «мамок» в Каргополь, то есть дет[ских] яслей: детей и матерей, как не резали сперва мне ухо это слово «мамки», но привык теперь. Будут и еще какие- то перемены. Кажется наш участок станет отделением и будет ведать Каргопольским уч[астк]ом (сельхоз. дет-ясли), но пока, ничего толком не знаем.

13.XI.

Получил ваше письмо от 28.X вчера, твое такое коротенькое. И от этого, а главное, д[олжно] б[ыть], от маминого сообщения от Соф[ьи] Григ[орьевн]ы и от вывода из него стало

384

сильно невесело… Ну, что делать? Будем жить; бывает и хуже и есть в других местах и у других людей.

Вот почему, в частности, я написал тебе, что считаю А.П. Чехова воспитателем: прошло много лет, как я читаю его, а до сих пор некоторые его фразы – мысли вспоминаются, как руководящие; напр[имер] в пьесе «Иванов» – он говорит: «Раньше я ненавидел поступки, а не людей»…

В «Вишневом саду» – Соня начинает последний диамонолог словами: «Ну, ничего, Дядя Ваня, нужно жить и мы будем жить…» Эта фраза спасала меня от уныния еще в молодости. Она для меня была аксиомой, исходным положением. И фраза-то таки, которую можно услышать от многих, но им она сказана была (для меня убедительна); она во время сделалась для меня аксиомой в трудное, в некоторых отношениях, время юности… О , моя дочка!

14.XI.

Наш участок «крепнет» – перевезли радиопередатчик (отправной). Отъезд д[етских] ясель назначен на 20 XI.

Милая дочура, целую твою милую мне головку. Твой папа Евгений.

Маме П.П.

Моя милая мамочка, хочу поторопиться с отправкой письма и потому пользуюсь и твоим разрешением, ограничиться короткой припиской к письму дочке.

Спасибо тебе за твое ласковое письмо; спасибо за труд по отправке посылки и от 21 октября.

Будь осторожна в ходьбе и езде, и всегда, теперь скользко, и особенно при хлопотах обо мне. Спасибо за печенье и за все присланное. Я хорошо обеспечен еще маслом и чаем, хватит на много дней, а это – две важнейшие вещи. Обеспечен также конвертами и бумагой для писем. Думаю, получила мое предыдущее письмо и уверена, что я не нуждаюсь ни в какой одежде и в зимней в частности.

Целую тебя, мама. Твой сын – Евгений Яблоков.

№ П-220А

Юре

5-13. XI-1940 г.

Мой милый, я не уместил в прошлом письме к тебе того, что

385

хотел написать о рисунках твоих; они получают одобрение от лиц подходящих к моей койке и видящих теперь еще добавившуюся картину: «Борзые». Я рад, что ты рисуешь.

А все таки, опять совпадение произошло, т. к., не зная о посылке тобой этого рисунка, я заготовил свой: «Окно»; а мой «Столб и подсолнечник» был уже в пути, когда двигался этот, твой в посылке… Так как мое «Окно» залежалось, то здорово мне надоело, п[отому] ч[то] я время от времени, перечитывая написанное к тебе и взглядывал на рисунок, и он мне казался все хуже и хужу, хоть не посылай. Но, если мои рисунки имеют смысл и оправдание – документов с натуры, то твои – имеют для меня добавочную ценность – как нарисованное или по кр[айней] мере, выбранное «тобой – для меня». А главное – это то, что из занятий твоих в свободное время, рисование – одно из лучших, из самых лучших; и мне бы хотелось, чтобы ты к нему обращался чаще; дело не в похвалах, а в том, что тебе это очень полезно и теперь, и будет потом, а главное теперь – рисуй…

Подходят Окт[ябрьские] праздники. У нас завтра будет кино («Близнецы»); по радио слышны приготовления; погода, однако, кислая; снег у нас не стаял, а у вас «зима» если и начиналась, то кончилась за эти два-три теплых дня. На эти Октябрьские праздники у нас работ не бывает; но праздники з/к не полагаются, и наоборот, кое-чем его портят, придется отрабатывать. Благодаря посылке от 20.X я обеспечен; у меня (попробовал) замечательное селедочное филе; чай, сахар, табак, папиросы хорошие отложил; только сегодня, после бани, съел последнее яблоко. Спасибо за все это.

7. XI – утро.

День солнечный, морозный немного. Я один в конторской комнате. В бараке была слышна радио-музыка – марш. Утром все выбили постели на снегу. Вчера вечером было кино, но я пробыл в бараке, после кино «шмонка»; я был в конторе на работе, потом не уходил, а дождался пока она кончится и читал клок газеты из посылки, статью «Познаваемость мира и его закономерности» и был очень доволен этим чтением… Потом долго не спал, часов до трех с половиной; зато встал часов в 10.

Поверь, что статью читать было не только интересно, но прямо смешно. Очевидно ум у меня был в свежем состоянии, а так как придя в барак, я еще напился чаю (с селе[дочным] филе, с печеньем!), то возбуждение не прекращалось и мне не

386

спалось; пришлось сыграть две победоносные партии в шахматы; потом лечь, и все же не удавалось уснуть.

Мысленно поговорил с мамой Ниной о своем предпраздничном настроении; в нем было обязательное предположение, что у вас все благополучно, что нет никаких неприятных случаев, что «завтра» у вас праздник…

На стол сейчас падает солнечный прямой свет… и греет руку… Окна сплошь в зелени: астры еще цветут, но доцветают, в комнате для них слишком тепло; и то довольно – зацвели они с 30.VIII; не знал я ранее, что может быть такое продолжительное цветение их в комнате – больше двух месяцев (не одновременно, сумма кустов в ящике – 6). Зато цинерарии и левкои все тянутся и не могут зацвести – от недостатка света. Около меня стоит баночка с дернинкой мха – кукушкина льна; кто-то принес эту дернинку в тамбур, положил его на полку, и она дней 7-8 мерзла без воды, одеревенела совсем; я перенес ее в комнату и она «ожила» один стебелек посылаю тебе, хотя он опять съежился и клей – пачкуля…1

1 Фотография этого стебелька, сохранившегося на листочке письма, сделана в 2007 году в память и о других присланных отцом стебельках, цветах, которыми он иллюстрировал текст, но которые не сохранились, как не сохранились и упомянутые ранее рисунки (Ю. Яблоков).

Под бочку, на углу конторы, я спрятал кустик земляники, чтобы к весне «пристановить» его (так говорят садоводы) на цветение; тот же самый кустик, с которого уже раз снимались ягоды в комнате весной этого года.

Все эти дела берут по минутке, но представляют интерес…

10. XI

Радио принесло сообщение о землетрясении; (22.X и 10. XI), а у вас в Рязани, ощущалось? У меня в библиотечке была книга Петерс «Что говорят камни» тебе пора ее почитать, там много сведений о геологических явлениях, в том числе и о наиболее сильных землетрясениях; прочитай – не скучно, а главное, будешь знать точнее… А[втор] Нечаев А.П. – это географическая хрестоматия – «На суше и на море» очень интересная; там тоже есть, но она у меня исчезла.

13. XI

Мой милый, мой родной, сынок Юрик (в ответ на письмо

387

от 28.X), спасибо за информацию об учебных занятиях и их результатах.

Действительно, пришли фотокарточку, а то вы выросли, я не могу себе представить вас, карточки давно нет; последняя плоховата (где мама, тетя О[ля] и Юра бол[ьшой] 1

1 Оля Пахомова – двоюродная сестра мамы, по рождению Киркинская, Юра ее сын..

«Одноэтажную Америку» читал и я с интересом, а ни «Теленка», ни «Стульев» не читал.

Напиши мне что-нибудь про Ирусю, про маму, про бабушку Я[блокову], про Лёню, Лиду, что-нибудь вроде характеристик… Не обо всех сразу, а хотя бы по одной в каждом письме; ведь ты понимаешь, как мне хочется знать побольше про каждого из вас, или хотя бы просто побольше читать; да на основе их и о тебе у меня будет большее представление, о твоем отношении к людям. Хочется знать больше, чем к вещам и занятиям с ними.

Как действуют у нас электробытовые приборы? ремонтируешь ли ты их и имеешь ли свой запас спиралек, чтобы выручать мамочку?

Обнимаю тебя, моего милого, «сынка» (люблю эту твою подпись нежную).

Твой папа

№ П-221

Ирине

26.XI – 3 XII-1940 г.

Милая Дочка.

Жду со дня на день письма от тебя и не начинаю писать поэтому.

Сегодня вечером был на «прощальном концерте»; т[ак] к[ак] начинается отъезд дет[ских] ясель и уезжают некоторые исполнительницы; одна на нем спела «При луне шумят уныло листья в поздний час» (серенада Шуберта; меня всегда трогали особенно эти слова мотивом из этой «трогательной песни» (Жаль, что исполнительница в этой жизни, невероятно ругается…); впервые я слышал «лирическую», про аккомпанирование свое, которое ты мне давно писала, а я не знал, что это за песня. Двое уже безголосых, певец и певица-любителей, исполнили очень грамотно и приятно, замечательный дует: «Не искушай» тоже старый, но тоже еще не вполне состарившийся,

388

как и сами исполнители (одного из них – Зинченко – видела мама, когда была на свидании – это к нему приезжала тогда дочь, так странно одетая и нарисованная) – он здешний руководитель хора. Значит голос ему иметь и не полагается…

Я только хотел пожелать тебе «спокойной ночи» – так как пишу после работы – после концерта и уже – «поздний» час!

27.XI утро.

С добрым утром!

3.X.

Моя милая дочь, моя Ирина.

С наслаждением прочел твое письмо (от 24 XI).

Некоторые места наводят меня на мысль и чувство, что у нас с тобой – много общего, много сходства во взглядах и вкусах, а от этого ощущения глаза чем-то наполняются…

Кое-что из того, что я мог написать тебе, я уже разместил в письмах Юре и маме П.П.

Я кажется не поблагодарил тебя за присылку последней карточки миниатюрной. За нее я признаюсь тебе: летом у меня пропало пенсне, вместе с футляром и двумя вложенными в него карточками: твоей и бабушкиной; как случилось, не буду описывать… поэтому я рад твоей присылке карточки вдвойне: и как новой и как бы восстанавливающей прежнюю. Карточка хорошая, хотя на ней не совсем ты.

Расти милая дочка; я приеду неизвестно когда, но оставайся моей дочкой.

О переходе школы на 2-ю смену: молодец ты, что в переменах, имеющих отрицательные стороны рассматривать преимущественно стороны положительные, раз имеются те и другие.

Очевидно и мне нужно держаться этого в моем положении… Я так и стараюсь делать.

Милая дочка, я вижу, как ты выросла; а разве в этом нет хорошего? Есть. Подходит время, когда у нас с тобой потребность разговаривать друг с другом и возможность понимать друг друга возрастут до крайней степени, тогда… я должен буду приехать…

У меня есть, что передать тебе и Юре из узнанного мной о личном развитии. Но ты родилась первой, тебе первой и надо бы рассказать… Я буду, надеюсь – готовиться.

Пока только несколько слов о выборе Вуза: мне приятно

389

было прочесть то, что ты об этом написала. Так что важней? Образование для развития, или образование для спроса на труд? Но прежде всего, можно ли так ставить вопрос? Ответь сама; это будет твой ответ. А мой вот какой: совмещение возможно, но всегда с перевесом в одну сторону; значит, первый вопрос остается, пусть остается и стремление совместить то и другое; я бы дал перевес образованию для развития, поэтому и высказался за университет и был рад, что тебя тянет больше туда. Геологический или географический «Оба – лучшее». Даже то, что Верочка К[иркинская] училась на геологическом, и то в пользу него (как и то было примером, что она не подавала туда, куда подала ты, обошлась). Но главное, с моей точки зрения, это то, что по-моему, без знаний естественных наук нельзя иметь образование достаточного для понимания мира, жизни и человека (но жить правильно можно и без этого образования; еще не известно ведь, кто проживет лучше, вернее, естественник или неестественник; совсем неизвестно). Мы говорим только об образовании; его я не мыслю без знания естественных наук. Они есть на обоих факультетах (на географическом), (физгеографическом отделении), почему, я за географический? напишу подробнее после.

Другой вопрос – не об образовании, а о воспитании; или иначе: о личном развитии; о нем мы поговорим позднее, этой зимой напишу.

Наконец третий – о приемах личного развития. Как мне хочется кое-что передать вам: тебе и Юре. Тебе и для выбора специальности.

Моя дочка, моя милая, до свидания; до следующего письма.

Твой папа Евгений Яблоков

На поле письма: места осталось «довольно чтобы крепко тебе поцеловать» и поздравить с «Новым годом». Неудобно не от недостатка времени, а от избытка времени до «Нового года». С Н[овым] Г[одом] поздравь Лялю, ее папу и О[льгу] В[асильевну].

№ П-222

Жене

21.XI-6 XII-1940 г.

Моя милая.

Еще не получив вашего письма от 4.XI, хотел писать тебе…

390

Соскучился по письму, по самому процессу писания тебе, хотя послал письмо недавно (16.XI) – но , вот получил и от вас (от 2.XI); оно шло недолго – 15 дней… Теперь уж хочется ответить и на всё затронутое тобой – прежде всего спасибо за сообщение распорядка дня вашего – но, как тебе достается!

Напрасно называешь посылку последнюю (октябрьскую) малоценной – когда она драгоценна для меня во всех отношениях; и по ее сердечному значению, и по содержимому, столь достаточному и существенному, о чем я уже писал маме, и по тому, что мне ясно, стоимость ее содержимого и для вас велика; если бы за неимением что прислать, ты прислала бы не столь дорогие и нужные продукты, а просто наполняющие вес, то и этого было бы довольно.

О табаке, ты хочешь моего суждения, скажу, что хорош всякий «легкий», лучше односортный, так как меньше раздражает дыхательные пути чем разные табаки.

О жалобах и заявлениях. Я мало думаю (и не пишу), пока не получаю от тебя напоминания. Здесь мало кто пишет теперь; помнишь, как я сообщал о других массовых настроениях, когда все заражались писанием их. Полное затишье. Изредка уходят на свободу отбывшие 5-тилетний срок, исключительно женщины «сидящие за мужей»; то есть по статье «за не донос».

Спасибо Эзе, а особенно Зине… Напиши, чем отличается объявление написанное им.

Даже Ал[ексан]др Юл[ьевич] упал духом, получив отказ на свою жалобу и сообщение сыновей из Москвы, что они получили аналогичное извещение; и про отца, и про мать; кроме того им пришлось выехать из техникума за невзнос платы…

Спасибо тебе за детей, за их успехи, за наблюдения за Юриными занятиями.

Утешь Лидочку, «в разгрузке» мыслью, что вынужденный отдых она должна принять без неудовольствия, т. к. ей нужно понакопить, сберечь силы – работать ей еще придется долго и много; и, кстати, передай ей мой привет добрый.

Не велишь мне долго, поздно засиживаться за письмами? Недосыпание, действительно, иногда отзывается не хорошо; но, прежде всего просится ряд «но» основательных и не правильных, может быть; основательно, что письмо – это все, что осталось лучшего, неправильно, но обычно так. Здесь отвечают все на всякие советы о сбережении себя – «а для чего беречь?» Я знаю, что это не верно и мысленно уже говорил тебе следующее: если спросить любого, почти из здесь сидящих, стоит ли

391

жить? ответят – «не стоит»; но это только слова, передающие настроение, но не действительное отношение – они жить хотят, надеются; но не знают, как нет сознания, как нет умения жить сегодняшним днем, чтобы провести его как-нибудь: поесть, отдохнуть; так то, именно и живут, изо дня в день, отдавая подавляюще – большую часть времени использованию обязанностей; а в том смысле, чтобы иметь какую-то реальную цель и смысл в жизни, при данных условиях, я не берусь противопоставлять себя всем, уйдя от них недалеко; но есть некоторая разница в моем взгляде, в моем ответе на этот вопрос; у меня два, даже три ответа на него; первый как у всех надежда на скорую жизнь с семьей; второй, если так не будет, развиваться тем больше, чем дольше будет срок; и я, думаю, что не ошибаюсь в том, что это мне несколько удается. Недавно я записал себе несколько своих мыслей (это я иногда стал делать), изыскивая для этого благоприятные минуты экономии 1

1 Сноска на поле письма: Их стало больше – работы меньше.и в них слово «Развитие» с прописной буквы. Как бы мне хотелось прочесть тебе эти строчки и объяснить их, вообще, нужно сказать, что жизнь здесь удаленная, «уединенная», обеззабоченная, для сосредоточения мысли, для углубления ее, для понимания того, над чем мы мало задумываемся – то есть вопросов общего порядка; для понимания жизни и развития человеческого; вопросов – не далеких, а близких к жизни, к воспитанию…

Когда то мы с тобой будем близко и долго будем об этом говорить!? Милая моя…

24.XI

Вчера я получил конверт с надписью «цензор», оказалось меня извещает он, что книга Шитта – «Плодоводство» пересылается им в нашу участковую библиотеку, «откуда я и могу брать ее для чтения» И все.

Я понял, что речь, очевидно, идет о книге, посланной бандеролью, вероятно, милой Зиной, из внимания ко мне; составленной, вероятно, при ее большой помощи проф[ессором] Шитом; но, очевидно, цензор признал за благо переадресовать в библиотечный фонд. Я справился в нашей библиотеке – книга еще не поступала туда. А утром про такое же извещение мне рассказал Канатчиков (математик-методист); очевидно, через несколько дней все станет ясно.

392

26.XI у[тро].

Вчера раздали много писем – мне нет; так и быть должно – это «в наказание» за позднее (2.XI) отправление предпоследнего письма. Говорят стали поступать посылки из Москвы, то есть предполагают, что разрешены; узнали и то, что очень повысилась плата за их пересылку…

30.XI-2 ч.

Сейчас прочел талончик к твоей посылке (от 17. XI – я знал, что в этот день ты пошлешь ее, рассчитал) посылку выдадут вечером. Милая моя, спасибо тебе! Спасибо за посылку, за талончик, за подаваемые тобой заявления; сегодня утром или вчера на ночь – не помню, но я мысленно сказал тебе свою благодарность за это, за то, что ты все подаешь заявления, а я нет – я уверен, что вслед за отправкой посылки – ты, вы получили мое письмо, даже два; и твоя жалоба, что все еще нет письма от меня, не действительна.

Не понял, почему Верочка с Танюшей бывают только 2 с половиной часа; разве Вера еще в больнице? Спасибо ей пошли за поцелуй ее; я счастья ей желаю во всем, в Танюше, в Сергее, в самой себе. Как приятно узнать, прочесть, что «у Коли все здоровы».

Вижу по талону, что нужно благодарить маму П.П. за очередную поездку – спасибо вам милые мои.

3.XII.

Вечером 30-го получил посылку и, мало того, письмо ваше от 24.XI и письмо такое хорошее; от него мне стало спокойней; надежда как-будто возросла, хотя мы достаточно воспитаны в критическом отношении к ней; здесь, ведь, много всяких сообщений о жалобах, пересмотрах и т[ому] п[одобное], и действительность показывает, как мало, близко к нулю, дают они результатов. Твое сообщение от прокурора «о просмотре» подтверждает, все время циркулирующий слух о том, что все дела 37-38 гг. подвергаются, именно, «просмотру» в 40-ом году; может быть он в чем-нибудь и скажется этой зимой; а если нет, то летом и ждать нечего. Мне очень хочется увидеться с тобой летом. Как-то это удастся?

Слухи по городу о моем возвращении не могут идти из Упр[авления] НКВД, а из других источников они не имеют значения. Главное, я рад, что неверно понял срок (5 л[ет]) –

393

два, но напиши, ему ли одному или и другим дан такой; м[ожет] б[ыть] ему, по исключению?

Здесь есть люди, которые отбыв срок семилетнего заключения и, пробыв дома полтора дня, вновь отправлены были сюда в 37-х на срок в десять лет… Это противовес надежде. Не для того, чтобы разрушать и лишаться ее, пишу я об этом, но нужно считаться с действительностью и с фактами противоположного значения, если они имеют место. И ты поймешь, почему мы не можем только надеяться, почему хватаемся и за всякую надежду, за всякий слух – сообщение об освобождении кого-нибудь, о сокращении срока и т. д., то и другое.

Милая-милая Нина моя. Как хочется мне подробно ответить на многое из письма твоего, так хочется много, что кажется от этого неосуществимым. Ты мне написала так много и хорошо про детей, про свои воспитательные задачи. Другие многие фразы, на которые не обязательно отвечать, вызывают непреодолимое желание откликнуться, как это бывает в разговоре «наперебой», когда перебивают от согласия, а не от разногласия. Но письмо не устный разговор, оттого, не удается.

Пока письма идут сюда без всякого ограничения и я давно хотел сообщить, что можно писать чаще и не собирать в конверт все письма. Долго ли так будет? Не знаю. Довольно сказать, что и это мое письмо вы, вероятно, будете читать только, через месяц. Может быть мне не удастся написать другого к праздникам, а это должно придти к ним и принести мои пожелания вам, прежде всего тебе – моей милой, моей жене. Ой, опять прихлынуло ощущение, которое, кажется, и выразить нельзя… Во всяком случае, пожеланиями его не исчерпаешь. Я знаю тебе нужно сохранять и приобретать силы; столько у тебя дел; нужен помощник тебе – то есть я; не ослабевший, а улучшившийся, этого я тебе и желаю; а сколько еще нужно; не буду перечислять… Ты и так чувствуешь мои пожелания.

Я буду вспоминать тебя и всех вас в дни семейных дат. Все-таки, пришли мне годовой календарь их; а то я иногда теряю из памяти точную уверенность в них.

Я так понял тебя (еще до последнего письма), что мои письма к тебе представляют исключение и не читаются полностью. Если ты не любишь, когда входят туда, куда, то ты знаешь, как еще более я не люблю выказывать свое чувство на людях.

Я ничего не имею против того, что то письмо осталось не оглашенным; что же касается прочих писем и совершившегося

394

факта, что их читали другие, я не огорчен этим и не недоволен, хотя думал, что ты сама читаешь их вслух, с пропусками.

Я думаю, что письмо мое (от 2.XI) октябрьское дошло наконец, отстав от следующего по понятным причинам; оно не могло пропасть, как «заказное».

Юрий ждет меня. Вместо фразы: «что скажет папа, когда вернется» я не просто припоминал в эти минуты: «м. б. скоро вернется папа». Смысл и значения те же; но во второй – намек, а не прямое «припугивание папой». Оно двухсторонне по значению; отдаляет от меня. Ты очень права, когда считаешься с состоянием Юры; не только усталость, но даже погода должна подсказывать оценку состояния, предвидеть и считаться с ним. Что значит «считаться»? Например, в дни легкоморозной – бодрящей погоды можно рассчитывать на большую энергию в труде, во всем, чем при спаде давления (атмосферного) в дни оттепели, когда м[ожет] б[ыть] стоит согласиться на меньшее: на занимающее чтение, рисование и т. д. Ты права, что должна или мириться с учкомовской перегрузкой, как отвлекающей от худшего, заполняющего время и энергию; по этим же мотивам я писал Юре, что радуюсь его занятиям рисованием, что они полезны ему «особенно теперь» (т. е. тогда, когда по возрасту ему свойственна активность, которой должен быть дан хороший выход), пройдет детство и спадет активность, возрастет размышление; деятельность, во всяком случае, потеряет столь бурный характер, как в детстве.

Как-нибудь, я пришлю тебе свой чертежик («кривую жизни») характеризующий возрасты – четыре периода жизни, как раз мы все четверо – в разных. Он прост и кое-что подсказывает. Как-то я сделал его для себя. Сделаю и для тебя.

Об Ирусе. Прекрасны глаза обоих наших детей. Правда, я давно в них не глядел. Но сужу по всей серии имеющихся у меня карточек. Душевные возможности у них хорошие. Радость во мне поднимают твои сообщения об Ирусином ко мне отношении, об ее хороших отношениях в школе, с Лялей А[нисимовой] и, особенно, с тобой.

Я думал-думал после предыдущего вашего письма о «неприятии» и кончил тем, что решил ничего об этом не писать.

Воздержусь и теперь про сообщение об отставании Игоря…

Про выбор Ирусей специальности, про мое участие в этом, ты написала мне как раз то, что нужно и ей. Ты говоришь то, что нужно.

395

Я написал ей еще несколько слов об этом, но мало, надеюсь продолжить в след[ующем] письме ей, и тебе.

4.XII.

Беспрепятственно получил сегодня в собственность прекрасно изданную книгу Шита – «Плодоводство» и, первым делом, посмотрел есть ли в предисловии автора оправдание моей догадки о большом участии Зины в этом труде; с удовольствием убедился, что признание высказано в определенной лестной форме. Показывал другим и объяснял причину получения мной этого дорогого специального издания, перечитывал это указание и каждый раз испытывал приятное удовольствие. Передай Зине мою благодарность и поздравление с изданием.

Познакомиться с книгой – обстоятельно, конечно, не успел; только взглянул, и вижу, будь побольше времени, я бы внимательно занялся ею и читал бы ее подряд. Понемногу буду это делать.

Подходят дни, а когда дойдет письмо, приедут и побывают у вас Зина, Рая и м[ожет] б[ыть] и другие; и я прошу передать им мои новогодние пожелания, улучшения всего, что должно улучшиться. Ты, Ниночка, будь моим полномочным представителем в этих поздравлениях и вырази их кому нужно и в нужной форме и это будет так же искренно, как бы сделал я; начни с самых близких: с Юры, Ируси, мамы, Лиды, Лёни, Зины, Раи и т. д. и в др[угих] случаях.

В следующий раз постараюсь вложить записочку В[аси-лию] И[ванови]чу, и тем дать тебе повод побывать у него; хотя ты могла бы и теперь это сделать, передавай ему не только привет мой, но и захватив для прочтения ему несколько отрывков из моих писем к вам, которые он мог бы дополнить своими воспоминаниями – разъяснениями.

Спасибо за присланное в посылке; спасибо сердечное, тоже невыразимое, как следует; булочки распаривал – вкусные. Ты все спрашиваешь, что прислать? Ответ такой: запас имею конвертов и бумаги, туал[етного] мыла – 2 куска; чаю половина; нужна черная катушка ниток и дюжина мелких пуговиц; присланного масла хватит на месяц вполне; от времени, когда летом не было 2 месяца посылок, остался переходящий долг табаку и сахару; т[ак] к[ак] расплачиваюсь и вновь занимаю; но боюсь это труднее всего (сахар) доставать вам самим; тогда не присылай – долг с меня не требуют, остальное – роскошь.

396

Здесь сахар не выдается с марта; уже год как в ларьке не бывает сладкого, вообще ничего (исключением был сыр осенью).

Спасибо тебе, маме, Лиде и всем помогающим тебе в этом обременительном деле – поддержки меня, когда трудно тебе так обеспечить детей своих.

Нина, милая, близкая моя, пиши мне почаще и приезжай летом.

Евгений твой.

№ П-223

Юре

3. XII-1940 г.

Мой милый, милый, сынок, Юрий.

Какой хороший подарок – аппарат «Малютку» получил ты от милой тети Зины! Я так рад. Мне нравится и то, что у тебя есть фотоаппарат, и то, что он миниатюрка, что к нему ты построишь свой увеличитель, и то, что он пленочный. Такие маленькие аппараты часто бывают очень удачны; хотя фото – это такое дело – которое столь же зависит от качества аппарата, сколь от качества фотографа; от аккуратности в обращении, самонаблюдения в момент съемки, находчивости и вкуса в выборе сюжета; не мешает и почитать побольше; две-три дополняющих брошюры найдется и у меня в книгах. Значит, главное, что меня интересует – получить снимки от тебя – плохие и хорошие; даже плохие, мне будут говорить, показывать вас, а хорошие покажут, кроме того, как ты приобретаешь те качества, которые нужны не только фотографу. Поэтому – прояви выдержку в изучении и выяви те качества. Вот для того и нужны фотоаппараты, и я рад ему. В письме не оказалось ни одного снимка; или ты их не положил, или они не дошли?..

Я буду ждать теперь снимков в каждом письме, буду надеяться, что неизбежные неудачи начала не охладят тебя (а то буду вспоминать кинокартину «Одноклассники»)…

И ты будешь регулярно и упорно добиваться хороших снимков, которые мне много дают хороших воспоминаний, а выучка нужных свойств фотографа – физика и химия – такие важные для твоих интересов (для техники) – почему-то затрудняют тебя? вот не ожидал. В таких случаях, как ты пишешь, когда нов[ый] преподаватель спрашивает, не пройденные формулы; нужно, ведь вовремя разыскать их в книге: не в одном учебнике, так в другом; наконец нужно обратиться за помощью к

397

кому-нибудь – Лёня все знает. Тут, как и везде, нужна воля к действию, а дело – стоящее – и с твоей точки зрения.

В общем, спасибо тебе за успешные занятия в школе.

Всякий раз, как я читаю твое письмо или пишу тебе, когда вникаю в твои занятия, какие угодно, мне очень хочется быть с тобой и заняться ими с тобой вместе; сейчас это чувствую…

Вчера я смотрел кинокартину «Семиклассники», в семиклассниках и десятиклассниках я особенно заинтересован… гл[авным] образом поэтому просмотрел с начала до конца, хотя ночь перед этим была короткая (лег в 3 ч. – кончился месяц, и утром сдавал журнал). Картина – ничего, хороши только отдельные маленькие эпизоды, вроде запоздавшего на первый раз новичка, самых малых размеров.

Вот опять хочется послушать от тебя, что ты увидел в этой картине…

У нас каждый день понемногу уезжают матери с грудными детьми. Прибыли и новые этапы; в одном 7 человек молодежи; и вчера появился в конторе новый сотрудник; но производящий странное впечатление; на вид ему лет 12 (на самом деле 17 лет или 18, то есть недоразвит); служил где-то счетоводом, сделал прогул; хотел сменить место и получил срок 4 месяца, ему осталось уже только два месяца. Имеет вид ребенка и вид его вызывает улыбку, так он не подходит к привычному составу конторы.

Собака «Серый» живет весело. Сегодня встретил меня и облапил. Ему видимо нравится бегать по снегу, есть у него приятель – пестрый щенок, принадлежащий нач[альни]ку и пользующий правом входа в контору и даже правом спать в ней. Вдвоем они носятся по зоне.

Зимние гости зоны – сороки и синички. Снегу много. Зима пока мягкая.

В твоей коротенькой приписочке в предпраздничном письме я увидел что-то красивое в твоем почерке. Первые слова состояли из букв аккуратных, несколько прямоугольных и подавали надежду, которую сбили следующие слова, написанные неровными буквами, торопливо и нетерпеливо. Значит, возможности – одно, неосуществление их – другое.

Последнее письмо – длинное, полное, на которое я только что ответил, дополнило, создало вместе с другими от мамы-Нины, от бабущки П.П. и от Ирины то хорошее впечатление, отрадного успокоения, за которое я благодарю тебя и всех вас.

398

Желаю тебе успехов в физике, немецком, русском, в учкомовских делах, в фото, в рисовании, в спорте зимнем, в доставании и чтении интересных книг и в других делах, которых у тебя так много!

Папа Евгений Яблоков1

1 Сноска на поле письма: Очень жду от тебя писем; ведь я у тебя не в долгу или за последнее время; и ответ был короткий. Напиши, милый, побольше и почаще.

№ П-224

Жене

6-18. XII-1940 г.

6-7. XII.

Моя милая Нина, только сегодня утром я сдал письмо для вас. Случилось мое дежурство по конторе сегодня же; ночь проходит, я почитал книгу Шита, подарок Зины; правда, только начал – 35 стр[ани]ц но, остался доволен больше, чем ожидал; оказалось: первая часть не имеет узко-плодоводческого характера, а широко – ботанико-биологического и представляет для меня большой интерес; кроме того я по достоинству ее почувствовал яснее, что Зина должна испытывать большое удовлетворение от участия в этом труде. Так что передай ей еще раз и мою благодарность и мое поздравление за эту книгу. Я не знаю, где Зина работает (считал, что летом на С.х. Выставке; а зимой?) Так бы хотелось теперь поговорить с ней о прочитанном в этой книге; про чудеса Выставки, про наших детей и т. д.

Конечно, и про ее хлопоты по «юридическим» делам…

Темно у нас в этот месяц. Не только работающие за зоной и уходящие на работу в 6 ч. у[тра] – ходят впотьмах черными, похожими друг на друга, фигурами; но и мы, в 8 ч. утра, выходим на занятия еще «ночью»; и «вечерний» перерыв в 5 ч. оказывается «ночным» уже темно вполне, но остается несколько дней – и солнце пойдет на лето… Все чередуется…

Начал пересоставлять для тебя чертеж «кривой» жизни… Вот жизнь – не повторяется; продолжается в детях… но вникни в чертеж.

Благодаря дежурству же, послушал полчаса радиопередачу, монтаж посвященный Полине Виардо, я думал, что м[ожет] б[ыть] и ты или Ируся слушаете.

399

Из твоего письма о распорядке дня у тебя знаю, что у нас с тобой совпадает – начало утр[енней] «службы» в 8 ч. (выход); иногда вечерний сон; у тебя он с 7-8 ч.; у меня или тоже, или с 5 [с половиной] до 7 ч., укладываемся на ночь, тоже почти в одно время; вероятно почти всегда слушаем одновременно и 9 час[овое] вечернее радио и 12 часовое ночное… Нехорошо другое сходство: у меня 10 ч. раб[очий] день вместе с ходьбой; у тебя – 9 ч.; у меня далее нет забот и обязанностей – все готовое; у тебя – оч[ень] много… Как мне неловко!

Я на многое из твоего письма или не ответил, или ответил оч[ень] кратко; надеюсь справиться в этот раз постепенно.

10. XII вечер, 9-10 час.

Барак наш, 8 чел. спят; остальные в клубе-столовой на концерте; я – один, передо мной книга Шита; по радио слышна музыка Моцарта, передача из Минска… Походил около барака; ночь тихая, светлая; снегу много; мороз легкий; ходил – упражнялся; знаю, как полезно мне это упражнение; часто думаю как бы рассказать, доказать детям, убедить их, передать им?

Даже неисправности моего носа (воспаление гаймор[овой] полости), излечимые только операцией (как говорит доктор Николаев), начинает уменьшаться; думаю, в связи с сознательными упражнениями моими при дыхании через нос…

11. XII.

Сегодня днем (выходной) я занимался, чем бы ты думала? Читал брошюру о клинических анализах (мочи, мокроты, крови и т. д.). Повод к этому: при ликвидации Каргопольского Управления – передали сюда оборудование лаборатории для клинич[еских] анализов (микроскоп, центрифугу, краски). Коротко говоря, есть надежда на мое участие в этой работе; дело за помещением и штатной единицей; если не будет других «случайных» препятствий – так, может быть; конечно мне нужно подучиться «у врача» иметь литературу; и м[ожет] б[ыть] тебе удастся добыть что-нибудь для меня на этот случай; что найдется (по микроскопу и химич[ескому] и клинич[ескому] анализу); м[ожет] б[ыть] тебе помогут знакомые медики достать нужную литературу; кажется, основным пособием является книга-учебник Предтеченского; есть другая, по частному вопросу – «классификация крови» Шиллинга. Лучше бы новое издание, т.к. его легче выдадут через цензуру; можно и старое –

400

как-нибудь добьюсь выдачи; годилась бы мне и книга «Микроскоп» Огаева, имеющаяся у меня в библиотечке. Очень важны рисунки (в книге) или таблицы; м[ожет] б[ыть] даже в иностранном, напр[имер], немецкого издания...1

1 На полях письма: Романович (гл[авный] бух[галтер]) просит выписать пособие по шахматной игре; раньше была в Дягилево хорошая книга – автор Шеффер; если не трудно достать ее или что-нибудь подобное, но полное, посалиднее, пришли для него; и я был бы заинтересован, ему обратиться не к кому.Пока я допишу письмо, через несколько дней, вопрос о моей работе будет стоять или снят, определеннее; я поддержу эту просьбу о присылке книг или откажусь от нее – в этом же письме.

12.XII.

Не писал письма дальше и потому, что читал вышеназванную брошюру, и потому, что мысли, вчера и сегодня, приходят – унылые; у А. Ю[леви]ча уволили из ФЗУ № только что принятого туда сына, так как отец и мать в ссылке… У других – не берут на военную службу. В разговоре здесь было высказано мнение, что лучше детям отказаться от отцов, находящихся в лагерях. Какие мысли могут быть по поводу всего этого? Что писать об этом в письме, которое м[ожет] б[ыть], придет к Н[овому] г[оду] или в праздник? Писать же на выбор, только об «анализах клинических»? – это почти врать, показывать только бодрые мысли и скрывая тяжелые.

18.XII.

Приготовил тебе за эти дни чертеж – «кривые развития» – и прилагаю. Мне самому он дает многое. Кое-что с его помощью я понял с исключительной ясностью; нового в нем нет ничего; мысли самые обычные и общепризнанные, но передо мной они встали как-то особенно ярко и значительно; вероятно, по моей склонности «думать на бумаге»; и все-таки по важности их. Они помогают думать о воспитании, образовании, о счастье. Так же как я применил чертеж для примера к себе, ты примени его к каждому из нас: даты периодов, особенности возрастов – назови себе. Чертеж во всей полноте показывает значение семьи; исключительно важное и незаменимое; и с точки зрения членов семьи, и общественной государственной. Из него ясно, что в семье старость дополняет молодость (детство и юность) не достающие им; сознание и осознание морали; у детства они 401

в зачатке; у старости – в избытке, ищущей выхода; у старости не хватает активности и эмоциональности, которые брызжут в детстве; в меньшей мере тоже относится и к средним возрастам – юности и зрелому. Т[о] е[сть] полнота жизни не возможна без этого сочетания, больше того: детству и юности так хватает во время, понимание многих сложных вопросов (цели, смысла жизни, в чем счастье) малых и простых вещей (из личного развития) и т.д.

Человек понимает их слишком поздно! нужно вовремя помочь детям.

Старик, когда понял – уже поздно. Один выход у него: передать кому-то свой опыт, свое понимание; кому-то любимому; его стремление так понятно!

Исключительные личности: писатели, ученые – передают «свое» – массе людей; обыкновенные люди созданы прекрасно – они могут (но, крайне редко делают и неумело): передать свое «сознание» своим детям.

Писатель и ученый могут передать только сознание, на словах, то есть дать «образование» – А обыкновенный человек может сделать детям больше – передать не только сознание-образование, а и «воспитание» – то есть уменье, привычку; не слова – а дела! Вот, почему семья имеет исключительное! ни чем не заменимое значение: ни образованием, ни школой, ничем! нельзя ее заменить ни в жизни, ни в государстве. Если развитие старика как-нибуть передать детям, то их развитие пойдет легче и скорее. Что может быть больше, значительней! этого ускоренного развития?

С чьей бы то ни было точки зрения!

Моя милая, ты поймешь, что я пишу; что я переживаю; ты разделишь со мной и радость этих мыслей и грусть их… Если краткость изложения здесь в ущерб ясности то перечитай несколько раз, пока не поймешь, не почувствуешь всё до слова. Эти вопросы стоят того и напиши мне свой ответ, свой отзвук. Может быть и дочка доросла до того, что без скуки прочтет эту «кривую жизни».

Вечером получил наконец, письмо от вас! (от 10.XII).

19.XII – письма я ждал. Сказал было себе, что вы реже стали писать. Шел в контору и думал, что долго нет письма; подсчитал даты и понял, что это не так; последнее письмо было 24.XI – дошло очень быстро (30.XI); следующее вы должны написать дней через 10 не позже – т.е. числа 14.XII – обычно, пути ему

402

дней 15–20; значит, еще рано – это было: 18.XII вечером; вошел в контору – и!.. получил письмо; оно опять дошло хорошо – быстро; хотя вы действительно запоздали и отправили 10-го, т.е. через [пол]месяца от предыдущего; не ждите друг-друга, отправляйте почаще… письма идут хорошо; вам ограничения нет.

Не здорова Ируся – и я долго не буду знать ни о ходе болезни, ни о выздоровлении.

Мне кажется, что Ал[ексей] Мих[айлович] 1

1 Комментарий Ю. Яблокова: Кастров Алексей Михайлович, музыкант, виолончелист, отец моего товарища Виктора, был арестован в 1937г., осужден на три года и и отбыв срок , вернулся домой, в Рязань.отбыл срок; а М.Дм. вернулся досрочно?

Спасибо тебе за надежды. Что же касается обещанного заявления получить ответы (Секретариата СНК) – Юдовичу, то она ничего не говорит и ты правильно делаешь, что переходишь прямо к сновидениям… Объективно все это ничего не значит; а субъективное твое чувство мне твои надежды, заботы, заявления значат для меня очень много; спасибо родная милая. Будем надеяться…

Бедный Ирусин пальчик! Моя дочка пусть она будет здорова, румяна и хороша так, чтобы и Юрий удивился! Братья редко признают авторитет сестер молодых.

Помоги Юре удержаться на серьезном увлечении фотографией, («в кривой» объяснено почему, конечно, ты без нее знаешь). Вот я удивлен, что Вовочка перерос Юрия! Похудел ли Игорь? Какие теперь результаты той операции, что посоветовал Александр? Об Олеге ты писала, что он призывается, а о женитьбе, я не помню? На ком? На той девушке, что училась у меня? Он учится еще? Я ведь ничего не помню…

Посоветуй Ирусе полоскать нос водой (вбирать ее) раза 4 в день, не теплой; ох, я бы научил ее дышать носом правильно и м[ожет] б[ыть] это было бы достаточное лечение.

Спасибо за заботу о П[авле] П[етровне]; я нахожу хорошим выход с выделением занавеской комнатки, как это было раньше – и близко от вас, и отдельно; экономия дров необходима. Но, вот, в тоне письма твоего, мне что-то почудилось… Милая Нина, мне стыдно просить тебя, напрягать и без того напряженные силы, но я прошу у тебя еще усилий – прощать мамины недостатки и не менять твоего хорошего к ней отношения. Тебе от этого хуже не будет, а моя благодарность к тебе будет расти; хотя ей, кажется, расти некуда.

403

Неужели пропала мое письмо от 2.XI – (писанное в октябре), посланное заказным?

Сегодня – 19.XII – годовщина. Условное начало срока моего отбывания лагерей. Очень кстати пришло ваше письмо – оно скрасило этот день. Я тоже видел в эту ночь что-то хорошее во сне – тебя, детей, маму… Начался 4-й год.

22.XII.

Сегодня у нас выходной (вместе с вами), поэтому не удалось писать позавчера и вчера, т[ак] к[ак] вчера, против обыкновения, не было клубного вечера (здесь начался грипп) и были занятия обычные. А выходной (21-е) перенесли на сегодня.

Кажется, решен вопрос о моем переходе на работу в лабораторию при стационаре (больнице), по кр[айней] мере в первой инстанции – получено согласие Нач[альника] фин[ансовой] части; остается согласие Начальника. Поэтому поддерживаю свою просьбу о присылке книг, посоветуйся с кем-нибудь из врачей, что из книг нужно и можно достать (для проведения «химических» анализов) и пришли поскорей; видимо, будет скорее – не в посылке, а бандеролью; как удобнее? Твое сочувствие усыпляет мою совесть и позволяет обратиться с лишней просьбой об этом.

24.XII.

Моя милая, ласковая, трудолюбивая, верная моя Ниночка.

Я закончил письмо к детям и у меня к тебе просьба: проследи, какое действие будут иметь фразы поучительного «морального характера»; я хорошо знаю, что действие их весьма ограничено, они не могут иметь «воспитательного» значения, т[ак] к[ак] впечатление от них слишком не сильно, и не продолжительно, чтобы действовать на волю; самое большее их значение могло бы быть «образовательного» характера, то есть значение сообщения мыслей, взглядов, но я боюсь, не будут ли они иметь отрицательного значения, как делающие часть письма скучным и неприятным; сперва, последи за впечатлением от них; потом, помоги детям, особенно Юре, внимательно прочесть, понять их, отстраняя их неприятное впечатление. И напиши мне свои наблюдения. Без тебя я ничего не могу сделать, даже столь малого, как сообщение мыслей, кажущихся мне верными и важными.

Кое что напишу еще маме.

Тебя, мою милую, обниму. Твой Евгений

13-16.XII-40 г.

«Кривая развития человеческой жизни» (наиболее важные вопросы в наиболее краткой форме)

Обыкновенная физиологическая кривая

Время

Из суммы физиологических процессов складывается физиологическая жизнь организма. По такой же кривой проходит развитие всей жизни человека…

405

II. Жизнь человека обычно и правильно подразделяется на четыре периода: Детство, Юность, Зрелый возраст, Старость.

Они идут друг за другом, плавно и непрерывно переходя один в другой;

так что: 1) в начале период, каждый период не вполне выявлен;

2) в каждом, все время, кое-что остается от предыдущих периодов и

3) в конце каждого периода, уже, появляется кое-что из последующего.

Все же, они отличаются друг от друга: соседние – значительно, а крайние – очень резко: отличаются преобладанием то одной, то другой стороны развития: и удобнее, рассматривать жизнь с подразделением на эти периоды, хотя и несколько искусственно:

Средняя продолжительность жизни

у мужчин = 65 л(ет); у женщин= 70 л(ет)

МММ. А

В физическом (в физиологическом) отношении они отличаются, особенно значительно, развитием желез вообще и желез внутренней секреции, в частности; которые играют роль в регулировании всех процессов и не меньшую, чем мозг и нервная система в целом (щитовидная, гипофиза, половые). То есть:

I. – Детство отличается развитием не всех желез.

IV. – Старость – упадком деятельности и даже прекращением деятельности некоторых желез.

II. – Юность и III. – Зрелый возраст – полной их деятельностью:

406

а) юность – более бурной

б) зрел[ый] возраст – более спокойной

Б. В духовно-умственном и волевом отношении периоды отличаются разной степенью активности и разным развитием сознания. То есть:

I. Детство отличается наивысшей из всех возрастов, активностью и эмоциональностью.

IV. Старость – наивысшим из всех возрастов, сознанием и развитием морали (не моральных чувств, а морального сознания только).

II и III – Юность и зрелый возраст отличаются от детства и старости сочетанием: как активности, так и сознания, и отличаются одно от другого, так сказать, соотношением, активности и сознания; в юности еще преобладает активность; в зрелом возрасте преобладает уже сознание; для наглядности – в пропорции (выдуманной, конечно).

Применение кривых:

а) II – Я родился в 1887г., значит в 1902г. кончилось мое детство (6 кл. гимназии); в 1912г. – 25л[ет] от роду, кончил Ун[иверсите]т; – кончилась юность; в 1937 г. начался возраст старости (год ареста); жизнь должна продлиться до 1952 г (65 лет).

б) III А и II Б все мы, четверо, находимся в четырех разных периодах, Юра, Ирина, ты, я, (мама, П[авла]. П[етровна] – к счастью, живет сверх средней продолжительности) это нужно ценить.

в) – Недоразвитость сознания и морали в детстве – явление естественное. Неуравновешенность и бурность деятельности и эмоций в детстве должно иметь выход, нужно создавать для этого лучшие направления и условия.

г) – В юности нужно очень считаться с развитием желез и ростом сознания. Развитие желез – это не только возможность, но и потребность; не только потребность, но и обязанность. Физиологическое и духовное развитие связаны между собой. В юности начинает вырабатываться миропонимание и осознание морали (добра и зла) – им помогать.

д) Зрелый возраст – период спокойной деятельности.

е) Старость – отличается стремлением передать свое сознание и мораль – опыт личной жизни и нуждается в радости от наблюдения и участия в детской активности (продолжение в письме)

407

1941 год

№ П-228

Юре

4. I. 1941 г.

Мой милый, милый Юрий, мой сынок.

Отвечаю на письмо от 18.XII в нем получил два малюсеньких фото; у меня, видимо, заметно ухудшилось зрение и одну из них – где мама с Ирусей – я не могу разглядеть без лупы, а ее нет; но все же я доволен обеими карточками; во первых, получил представление о твоем аппаратике; во вторых, на одной карточке увидел с удивлением, что Ирусино лицо стало напоминать и Лиду и бабушку П[авлу] П[етровну], а на другой, при помощи еще вторых очков чужих, разглядел фигурки Ируси и мамы Нины, их сравнительный рост и облик (зачеркнуто) очертания.

Все это мне интересно… Твое мнение, что «твоим аппаратиком нельзя снимать резко», по моему – совершенно ошибочно; судя по этим двум снимкам, ты допустил ошибки: на одной – нерезкость от близкого расстояния, по трудности наводки на фокус, который ты и не нашел при наводке; а на второй – от передержки (излишней выдержки), п[отому] ч[то] все детали вышли серыми, потеряли контрастность; что тоже диафрагма была велика для взятой экспозиции. Самые дешевые и самые маленькие аппараты дают резкие, контрастные снимки, при достаточном диафрагмировании (уменьшении диафрагмы) и соответствующей экспозиции (выдержке). Так что все это дело дальнейшего навыка, который и желаю тебе приобрести. А маленький, но резкий снимок, увеличенный будет прекрасен. Так что я надеюсь летом получить от тебя замечательных фотографий замечательных милых мне людей.

Также доволен очень я твоим сообщением, что сочинение твое «о городе по Ревизору» удалось; из твоих способностей я больше всего надеюсь на развитие у тебя речи, по кр[айней] мере письменной и этим интересуюсь: Ну, а как вышла «Жизнь пескаря»?

Порадовался я и твоим словам «работа захватывающая» рисовать с натуры лицо человека… Письма от В[асилия] И[ва-новича] пока еще не получил… непонятно почему. Что же вы не написали мне давно? что мои упражнения в рисовании не

408

доходят до вас; это я узнал только теперь из письма бабушки П[авлы] П[етровны], правда я давно уже удивлялся тому, что вы о них ни звука не пишите в своих письмах, но думал, что они не производят впечатления.

Теперь у вас каникулы; снега много; сегодня кончился мороз; так что лыжному спорту ты уделяешь время (едва ли не излишне большое?). А я читая газету, (которых мы теперь не видим), прочел из-за тебя в «Сев[ерной] правде» статью командира запаса, орденоносца, Александрова Г. «Советы лыжнику» и даже выписал из нее для тебя несколько фраз; думаю, а может быть ты не следуешь этим советам, вот они: «Можно назвать немало таких лыжников, которые становились чемпионами во многом потому, что знали, как надо мазать лыжи (дословно). Мазь для лыжника это – все» … ты – лыжник, значит для тебя мазь это все! Немного, конечно, но далее дельно: «Если умело смазать лыжи, то можно пробежать 12-15 клм. в час, в то время, как на лыжах без смазки бывает трудно пройти 3 клм…» «Мазь разрешает задачу – помочь хорошему скольжению без отдачи (при переступании) в разных условиях погоды и снега». «Мази чрезвычайно разнообразны» …»По рецепту Н.М.Васильева мазь №3 употребляют, если снег мягкий и мокрый; при средней температуре воздуха – мазь №18 и №22, во время мороза №5»;

«Смазанные лыжи охлаждаются на воздухе 5-10 минут и только тогда становятся на снег»…

Длина лыжи по весу лыжника: 50-55кг – 180 см

55-60 – 198

61-70–213 и т. д.

«Уход: от сырости лыжи коробятся; после каждой прогул-ки – чистить от снега; и протереть тряпкой. Чтобы не потеряли правильность выгиба, время от времени, ставить в распорки: носки между собой, а также задники связываются, а посреди (где колодка) вставляется распорка, шириной 4-5 см...

Летом, держать в распорке и хранить в сарае, где не очень жарко и не сыро».

Вероятно, ты все это знаешь, и делаешь, но я сужу по прежнему, когда ты этому не следовал; на случай и пишу.

Не менее внимательно готов я относиться ко всем обильным делам твоим: Учком, кружки, учебные предметы; делам не менее важным, чем лыжи, но написать про них мне нечего.

409

Я буду интересоваться всем, что ты напишешь мне. Мне очень приятен был сердечный тон начала письма твоего (о своих письмах). Я получил его 29.XII во время; мог новый год встретить спокойно, зная о вас… Как я встречал его, напишу, должно быть, Ирусе; ты там прочтешь…

Пока, до свидания, мой милый; будь хороший

Твой отец – Евгений

PS Слышу по радио, что в каникулы вы будете много заниматься лыжным спортом («поход»); что будут выпущены хорошие листовки о нем (о лыжах, о физкультуре, о фото!). Так что излишне было мне писать эти выдержки из статьи. Зато ты напишешь много мне о каникулах.

№ П-229

Ирине

5, 13-14. I.–1941 г.

Моя милая дочка, моя радость.

Я не улавливаю, не укладываю в слова то чувство, какое ощущаю и мысли приятные, но ускользающие, когда читаю твои слова и перечитываю, что «дочкой моей ты всегда будешь» или другие твои ласковые фразы… но, я еще их «половлю», перечитывая.

В прошлом письме (конца декабря) я попросил тебя «за Лялю»; ты не могла еще ответить на него; в твоем последнем письме (от 17.XII) ты пишешь: «я люблю Лялю, ни с кем из класса не могла бы так дружить». Это уже ответ. – Да, я тогда догадывался, что значит твоя фраза: во-первых, она имела тот ограниченный смысл – что ВУЗ не выбирают по вкусу подруги, а – по своему; во-вторых, вероятно, в ней была мысль о независимости твоего мнения; и то, м[ожет] б[ыть], что в мнениях скорее Ляля посчитается с твоим, чем ты с ее; так сказать, дело в соревновании друзей, их личностей; совершенно законная борьба или соревнование за некоторое первенство, не забывая дружбы; это хорошо, но и опасно; мне показалось, что ты и не избежала опасности, допустив пересол в выражении: «мнение ее ничего не значит»… Может быть, я напрасно пишу все это, не дождавшись твоего ответа; но мне кажется не лишним, обратить внимание на ответственность за слова, за выбор выражения для мысли и на то, как они могут вызвать ложные впечатления. И очень не хотелось бы вызвать в тебе осуждение моей «придирчивости» или доставить тебе хоть сколько-

410

нибудь неприятное ощущение. Ты посчитаешься с этой моей просьбой? Не обидишься?..

Теперь еще о выборе ВУЗа: («Не могу думать серьезно, решать») Эту нерешительность я вполне понимаю – таков вопрос. Но, так как к сроку все же нужно решить и думать нужно, то – давай дальше: ты пишешь «буду выбирать из интересующих меня специальностей. Но, определенного сказать не могу»... Перечисли мне – какие специальности тебя интересуют, то есть все дисциплины, все виды деятельности; затем какие из них предпочитаешь? – круг несколько ограничится – это и есть «думать»… Твои процитированные мной фразы вызывают уже у меня некоторые мысли, которые пока писать не буду; а будущий перечень и вовсе позволит мне высказать свое мнение, свои мысли о том как выбрать; так мы с тобой и спишемся…

Как бы мне хотелось знать, что от твоего заболевания гриппом и от раздражения лобных пазух не осталось и следа… нос… «без валенок нельзя ходить из-за носа противного»… «у меня даже нос твой»… Справедливо… Я сам утешил себя тем, что у тебя не только нос мой, но и весь организм, и не только «противный». Признавая свою ответственность за нос, я должен тебе сказать две вещи: во-первых, я не думаю, что этот порок не органического характера, а только – от неправильной «постановки» привычки, п[отому] ч[то] если бывает «постановка рук», «голоса», то также должна быть «постановка» всех движений; редко кому это дается даром, без труда, от природы; п[отому] ч[то] всем даются способности, но не с готовой техникой одновременно; так – у певцов, у пианистов, и у всех людей во всех движениях; (от этого же и «физкультура», ее отдельные упражнения, не всем удаются; и мне не удавались – это у тебя – тоже наследственное). Но ты знаешь по пианино, чего можно достичь верной привычкой – техникой: скорость, неутомляемости, красоты звуков также и во всех других движениях…

Я уже писал, что замечаю теперь некоторое улучшение с моим носом; это – в моем-то позднем возрасте. Поэтому, во-вторых, я уверен, что твой носик можно улучшить; как? – полоскание холодной водой – это средство его очистки и только; оно дает возможность дышать через нос большее время, а главное, правильно его «держать» при дыхании; как это понять, как это сделать? «Прислушайся, причувствуйся к своему дыханию через нос, чтобы оно стало ровным, полным; это стоит того; если верно то, что я говорил, то результат – избавления от

411

неприятностей, какие ты испытала, или худших, – окупит труд; я сужу по себе, по своим ощущениям; чтобы дышать и левой стороной носа (неисправной) я должен бы заметить и приучиться небольшим искривлением губ и щеки влево, помогать этому дыханию и через левую сторону носа. Не думай, что я тратил на это много времени, внимания и усилий. Нет, я занялся этим кое-как изредка, и то почувствовал некоторый результат.

В твоем возрасте всего этого можно добиться и скорее, и успешнее. Пишу я все это и не только ради улучшения носа – когда-нибудь мне нужно было сообщить тебе свои наблюдения. «Нос» заставил не откладывать. Нигде я не читал, может быть, об этом и негде прочесть; – о значении «мышечного чувства»; такое есть; и упоминается в «физиологии» человека, но вскользь; поверь, значение его – огромное; кто не сумеет прислушаться к нему, тот не сумеет достигнуть техники пальцев при игре на пианино; кто сумеет прислушаться к ощущениям мышечным, к ощущениям улучшенных движений, тот пойдет далеко в технике движений (пальцев, физкультурных движений, в беге, ходьбе, танцах и т.д.). А кто хочет стать умнее, пусть научится чувствовать и находить лучшие, нужные движения лица (губ, глаз, всех мышц лица, шеи, всего тела; п[отому] ч[то] все – одно с другим связано. Нельзя чувствовать движение мозга, мысли; но она спаяна с мимикой лица – движения же его ощутимы.

Тебя удивляет, что я пишу это… Тебе – не интересно м[ожет] б[ыть]? но я не могу умалчивать об этом; наоборот, я надеюсь изложить тебе и Юре это подробнее, убедительней, доказать разными способами. Я даже боюсь, что не успею, не сумею заочно этого сделать. На столько это мне кажется важным для вас и для себя. А может быть даже этих слов окажется достаточно, чтобы ты поняла в чем дело; важно почувствовать ощутить это хоть на чем-нибудь; поэтому я ссылаюсь на технику пальцев, м[ожет] б[ыть] на знакомые для тебя ощущения.

Зародыш этих мыслей возник у меня лет в двадцать отроду с чем-нибудь, за тридцать лет я не оставлял их, они развивались, дошли до того, о чем я написал только что; я сделал очень мало за такой большой срок – тридцать лет; но я все время убеждался в них все больше; узнавал все больше из ленивых наблюдений над собой; и думаю, что знаю теперь очень важное для развития человека, его способности. Иногда я думаю очень дерзко или мечтательно о них как об очень важном открытии.

412

Я не знаю пошлю ли я тебе это письмо или оно покажется тем, что прячут обратно…

Поэтому пока ложусь спать – времени много – начался четвертый час 6.I…

13-14.I (…) За эти дни моя решимость (послать тебе написанное) колебалось, сперва она возросла; я думал такими словами: «моя дочка, если содержание изложил кратко и не может произвести такого впечатления, какое я хочу, то она почувствует по крайней мере – много значат в моей жизни; это моя дочка и я предполагаю глубокое сходство между мной и ею; сходство и телесное и духовное; в ней должен возникнуть отзыв (резонанс) моим мыслям и чувствам; это должно быть приятно и ей и мне».

Потом решимость спала; не от перемены мысли, а от настроения… я хорошо видел во сне Юру и неважно тебя…

Сегодня я получил ваши письма от 1-3.I; сегодня же вышло распоряжение о переводе меня на работу лаборанта и с зав-трашнего (с 1-го дня старого Нового года) число (14.I) я буду работать в лаборатории при стационаре. Изменится и характер работы и часы ее, и весь распорядок дня. Напишу обо всем этом в следующем письме, когда испытаю.

Моя милая дочка! хочется полнее ответить на твое письмо, но как часто испытываешь несоответствие слов чувству, неуменье удовлетворить его словами; и тем более делом…

Внезапно умерла Наташа Форостенко, неведомая мне девочка, но по ее детскому отношению к тебе, по твоему к ее маме Е.В., мне грустно узнать об этой смерти ребенка, дочки матери, больше, чем в других подобных случаях, происходящих так неминуемо постоянно, где-нибудь… Сегодня вполне будничный вечер. Но я получил письмо ваше. Люди чрезвычайно подвержены суевериям и я, получив письмо, стал чувствовать, что новое назначение мое и предстоящий по (нрзб) год, должны быть удачны. Что это суеверие, я понимаю, но чувствовать иначе не могу, потому что приятное ощущение от писем достаточно сильно, чтобы улучшить настроение и обратить все ожидания в оптимистические; смотреть, как на «предсказания»… Так устроена человеческая психика.

Сегодня у нас нет эл[ектрического] тока со станции и света; и радио молчит. Вчера 12-го был воскресный день, и мы стоя у радио смеялись, слушая рассказы Рины Зеленой «о раковине» «о том, как Сережа собирался на каток». Вспоминается, как и под «нов[ый]»: Новый год она читала «про елку»… В тот вечер

413

у нас в бараке с 11 часов было «по-нашему» новогоднее настроение, то есть мы с интересом слушали радио, передачи новогодние; и так – до 2-х часов ночи… Что кто вспоминал в это время – не известно – не делились; чаще беззаботно шутили или реже угрюмо молчали. Пили чай, табака почти ни у кого не было, и вообще разговаривали все кто хотел – конечно, нельзя было ничего делать в этой обстановке, кроме игры в шахматы, чем некоторые и занимались…

День был морозный, погода ведь у нас такая же как и у вас; и о вашей мы знаем не по радио, а по своей.., но печи были натоплены, а днем была баня для нашего барака; и т[ак] к[ак] кончился месяц, то пришлось поработать в конторе; так день и прошел незаметно для меня скрашеный, незадолго до него, полученным письмом вашим…

Спасибо тебе за новое письмо от (3.I), ничего и понятно, что оно несколько «разбросано» или как ты пишешь: «нескладное»… Спасибо за пожелания твои, поклоны от Лиды. Поздравляю с таким успешным окончанием четверти по отметкам. А о ВУЗе напиши хотя бы то, что думаешь по временам.

Очень жду твоего следующего письма, моя милая дочка.

Твой папа Евгений Яблоков.

Уполномачиваю и прошу тебя поздравить от меня маму Нину, бабушку и Юру в предыдущие дни праздников нашей семьи.

№ П-230

Юре

14. I.–1941 г. (ночь на 15-е)

Милый мой, пишу тебе вновь в день Старого–Нов[ого] года и в последний день ваших каникул. Опять морозный день, но красивый от инея в лесу, дыма столбом и луны.

За полученное вчера письмо твое от 3.I, елку, устроенную тобой для себя и для всех, за 4-е еловых шишки, привезенных Ирусе из В[арски]х, за помощь маме и другие ее хорошие сообщения о тебе, за все отлично во 2-й четверти и за хорошо по русскому языку с добавкой неизменной любви к чтению, за удавшуюся без повреждения поездку в Н[овый] г[од] к Лиде. Я должен продолжить, возобновить письмо к тебе и долг этот мне приятен.1

1 Сноска на полях: пусть это же письмо будет поздравительным к твоему празднику, т[ак] к[ак] едва ли следующее придет к нему.

414

Ты спрашиваешь: как я встретил Н[овый] год? а я уже ответил Ирусе про 1-е января; напишу тебе про 14-е. «Встречи», конечно, ни какой не было, ни тогда, ни теперь, но жизнь шла и новый год пришел… Что отметить по жизни в этот день? Во первых, 13-го я узнал о назначении меня «лаборантом» – т. е. химиком и бактериологом стационара «больницы»; во вторых, вечером получил письмо от тебя и от всех вас; значит, у меня установилось хорошее от него настроение и ожидание Ст[арого] Нов[ого] года; вечером я соснул до 8 [с половиной] часов; мне предложил кусочек сахара Ал[ексей] Мих[айлович], и я пил с ним чай дважды: и в 9 и около 12; читал пособие по анализам и писал письмо Ирусе, а маме Н[ине] приписочку в две строчки.

Сегодня утром был первый раз на работе в стационаре – там комната (палата) отведена под лабораторию, еще не вполне меб-лирована. Дом стационара мама видела: первый налево от ворот, как войдешь в них.

Разбирал реактивы, окрасил и просмотрел один препарат крови на малярию.

К моему переходу на другую работу все относятся одобрительно, с кем ни поговоришь.

А вечером мне пришлось дежурить в конторе, и вот я провожу в ней ночь, когда все спят. Последние ушли поздно в 2 часа ночи (годовой отчет). Другие скоро встанут в 5 ч[асов] утра, чтобы идти на работу – кто в лес, кто куда; придут убирать контору и можно пойти завтракать… Так идет ночь и настанет день…

Завтра я думаю получше рассмотреть карточки миниатюрки, что ты прислал мне, рассмотреть при помощи окуляра от микроскопа, сняв с него и перевернув верхом вниз к объекту – фото; вместо лупы.

Во время дежурства знал, что, наконец, из скопившихся в Няндоме посылок в наш адрес привезли сотню; среди них моей пока не оказалось; но завтра привезут еще.

Знаю, что завтра ты и Ируся пойдете в школу, не останавливаясь на сожалении, что каникулы скоро кончились, и радуясь тому, что дает школа. Из школы будете спешить домой предвкушая кучу удовольствия; может быть, лыжи, наверное обед и чай, встречу и разговоры, за ними и сверх них, с мамой Ниной, с Ирусей, окончание исполнения уроков, чтение, м[ожет] б[ыть] еще что-нибудь из любимых занятий; и мне совершенно ясно, что нужно пожелать тебе на Н[овый] Г[од], чтобы все эти простые, но могущие быть радостными дела, так и шли у тебя

415

гладко, дружно, радостно, не мешая одни другим, укладываясь во время; одного его только и может не хватать и достать его неоткуда; не выдают; время у каждого собственное, вот в день нового счета времени я и желаю тебе «побольше времени»; не то чтобы год был длиннее, а чтобы в него уложилось больше хорошего.

Обнимаю тебя, мой милый; стараюсь – также крепко, как ты меня; м[ожет] б[ыть] я еще и посильнее тебя.

Твой папа Евгений Я.

№ П-231

Жене

18, 26, 30. I, 7.II–1941 г.

Ниночка, милая, добрая моя, спасибо тебе за одолжения – сегодня вечером получил посылку и хочется самому же получше ощутить свое спасибо; поэтому и записываю его; хотя письмо это пойдет еще не скоро, и позавчера я сдал свое письмо к вам; из него ты должна уже знать, что ваши – получены мной 13-го (от 3-го); я кончил свое – обещанием продолжить письмо тебе сразу же после отправки; я знаю это, обычное, свое желание…

За сегодняшний день я сделал три дела: получил посылку; получил из однодневного капитального ремонта валенки; и работал, уже четвертый день, в лаборатории. На ремонт валенок только теперь пошли те подметки, которые ты давно мне прислала; кажется, еще – в колонию.

Нечего говорить, что дошло все в исправности. Пока распорядился следующим: съел две котлетки в два приема, и несмотря на то, что они по крайней мере 25 дней ехали, они свежи, как накануне сделаны; также и остальные продукты; съел пару огурчиков (очевидно это – затея мамы, П[авлы] П[етровны]), которые доехали так же, не потеряв окружавшей их маринадной жидкости; съел ватрушку, вкусную и свежую, попробовал сырки; нашел, к своему удивлению, еще дов[ольно] мягкой булочку и отложил ее, ложась спать, съем мандаринчик; конечно, всего этого слишком много для одного вечера, но таковы продукты; и день получки, начал уплачивать долг А[лексею] М[и-хайловичу], попил с ним чайку; курю присланные папиросы из сотни, с тем большим удовольствием, что махорки не хватает (и кажется не будет вовсе). Вам, посылавшим, будет интересно это упоминание о полученном мной от вас и моя распорядительность, спасибо за большое количество масла, которого, 416

конечно, у меня не было с полмесяца, за сахар и прочее; за полотенце с изящной петелькой; не очень нужное, т[ак] к[ак] целы и употребляются старые, но, действительно, они поизносились несколько. За все спасибо.

Работой своей новой – я очень доволен, т.е. тем, что назначен на нее; лучшего трудно придумать, чем эта лабораторная работа в данных условиях. Я даже, должен выиграть в твоих глазах (милых), т[ак] к[ак] «пошел по медицинской части». Описать подробнее успею через несколько дней, за которые и узнаю и устрою ее побольше.

А пока, спокойной ночи, тебе, моей милой, моим Ирусе и Юрику, и маме П.П. Холодновато у вас… У нас морозы.

19. I.

Сегодня получил и талончик к посылке от 24.I. Его сведения некоторые устарели за получением письма от 3. I. – я уже знаю, что волнения Ируси перед письменными были излишни – но кое-что узнал вновь; что Зина была только на денек; понял, что настроение у тебя неплохое, судя по тону и похвале погоды; ощущаю приятно твое поздравление с Новым годом… По поводу посылок хочу тебе сказать, что: во-первых, ты знаешь все почтовые правила относительного «невложения»: но некоторые благополучно и постоянно нарушаются; некоторые выполняются и здесь; например, вкладываются письма; дежурный, выдающий посылку (стрелок) просматривает, и если записка коротка и простая, выдает или сдает в цензуру; список вложенных вещей разрешается и почтой; я думаю, что стоит его вкладывать не с целью проверки, все доходит и так исправно, а с указанием от кого какая вещь, п[отому] ч[то] я не могу не ставить себе этого вопроса по поводу каждого предмета; конечно, это вложение списка необязательно, но желательно, кладут спички (их здесь нет) 1

1 Почему перестали класть мне курительную бумажку?зимой их выдают, с 1. V – не выдают; я начинаю с не меньшим терпением ждать вашего очередного письма – и все боюсь, что мое (конца декабря) не дошло. Последнее, что хочется сказать о посылке что ощущаю все больший стыд, за то, что написал тебе про свой долг, которым должен бы расплатиться не сообщая тебе…2

2 Расплатился.Когда все это кончится?

417

22. I.

Милая моя Нина, первый раз присел написать тебе несколько строк в лаборатории; здесь тепло, жарко; светло (если погаснет эл[ектрическая] лампа – есть керосиновая; а то последнее время у нас не ладится работа эл[ектрической] станции, и все в потемках, за исключением немногих помещений, в том числе и стационара; тихо, хотя – 10 ч. веч[ера] (выходной день); но времени сегодня не было свободного у меня (была проверка «по формулярам», потом вещей), принесли новую работу – исследование желудочного сока; надо было «подчитать» поэтому присел, чтобы хоть с несколькими словами обратиться к тебе. Как получается: письмо от вас доходит хорошо и не очень редко; а я пишу уже третье, не получив отголоска еще на первое из них. Жду, вспоминая вас…

Глубокая и тихая ночь. Время идет – звезды передвинулись по небу как-то в другую сторону. Сейчас пил чай с тобой – т. е. взял присланный сухарь и воображал… Сидел долго – делал выписки из брошюры об анализах, так как ее скоро увезут.

Все вещи перевернули вверх дном (я был в стационаре, без меня)… Ничего, мы привыкли.

Соскучился о письмах – скажи ребятишкам…

24.I – веч[ер]

Сегодня получил ваше письмо от 9. I. – спасибо милая. Спасибо, что прибавила к прекрасному ласковому письму Ируси свой листочек, такой же ласковый, милый! Отвечать буду завтра. Кроме того узнал, что и вторая посылка уже на Перевалке. И за нее спасибо и за письмо. Тронуло меня очень Ирусино письмо. Как она выросла!

26. I.

Посылку и вторую (от 10.I) получил сегодня. Спасибо.

И талончик одновременно; спасибо и за него и за написанное в нем.

Спасибо за письмо от 9. I; что приложила свой листочек, конечно, совет мой – посылать письма, не собирая в один конверт, относится ко всем кроме тебя, – ты должна вкладывать свою приписочку или письмо в каждый… Я рад, что мое письмо с «кривой» дошло, что оно вызвало интерес и у тебя, и у Ируси; и только поэтому я забываю постепенно, что в каком письме написал; посылаю только, что мне вообще хотелось, чтобы

418

письмо дошло. Следующее январское отличающееся разговором «о жалобе»; надеюсь, ты его уже прочла – м[ожет] б[ыть] сегодня; видимо теперь путь писем продолжается [долго].

30.I.

Вчера получил твою открыточку и сегодня письмо от 20.I. Видишь, как хорошо они идут. И почта и цензура работают отлично. Но, увы, в апреле-мае будет распутица и другие «сезонные» майские препятствия, этот период надо предвидеть по опыту; и мне потерпеть, а вам – заранее писать и тоже подождать тогда от меня.

В этом письме ты откликнулась на мои мысли о связи членов семьи, сменяющих и дополняющих друг друга, о воспитании и передачи жизненного опыта. И мне очень хочется продолжить с тобой этот разговор, и в направлении взятом тобой.

3.II. (21.1 с…)

Пробовал думать: какими мыслями сегодня вы вспоминаете меня? Вероятно, мама П.П. вспоминает мои праздники, когда я был маленьким или недавние сравнительно (в многогодичном масштабе), когда она пекла «большой крендель»… Ты, Ниночка, связываешь с этим днем весь период оформления нашего брака, что думают Юрочка и Ируся – не догадываюсь… вероятно, они просто хотят меня видеть. Я бы тоже хотел показаться им, тебе, маме, всем вам – еще не стыдно; не настолько я постарел и немножко приобрел.

Кстати, пришелся этот ответ на твою просьбу: «не старей»…

День прошел просто, как рабочий; морозный с ясным солнцем, которое, кажется уже удивительно рано начинает день; настала ночь со звездами, когда видишь ее, выходя из барака, сразу почувствуешь большую перемену – переход от обыденной и мелочной человечности, окружающей суеты – к природе, огромной; медленно плавно, величественно и как-то по законам – вращающейся… и это ощущение повторяется каждый день, но, и – обратный переход; уже не на мгновение, а на часы – в человеческую жизнь…

Я знаю, ты часто ощущаешь то же… Ирина скажет: «И я тоже»; а Юрий – подумает «о стратостате»… Хотя я и напрасно истратил место на эти строчки, ничего не написав, но отдал дань желанию думать в этот день одно и то же вместе с вами… (Я тоже, как говорит Ирина).

419

7.II.

Теперь уже стало очевидно, что я не дописываю письма тебе как следует. Надо кончать, чтобы послать. А тогда начинать другое. В письме к детям я вставляю кое-что для тебя.

В Ирусином есть пример как родителям и детям трудно сговариваться, высказываться и понять одинаково (о ходьбе под руку), в Юрином – о чувстве вперед мысли, о силе воли, о чтении. Часто я обращаюсь столько же косвенно к тебе, сколько прямо к ним. Это не совсем умышлено. Но кстати, в ответ тебе на предпоследнее письмо; пока за неимением места, так, не договаривая, в уверенности, что договорю, потому и хочется уже начинать следующее письмо.

У нас опять врачебный осмотр; приехал врач, вольнонаемный из Каргополя; опять просматривают всех 5-й категории; зачем, не знаем; все делается здесь секретно; а это только рождает догадки, жалко, они всегда у нас однобоки; не будет ли дескать актировки безнадежных хроников (домой «на иждивение», а вернее на поруки); или передвижка участка; или просто посылка на работу более принудительным порядком, чем теперь.

Меня все это, практически, не касается почти конечно, и об этом хочется поговорить поподробней; но ведь это желание «ненасытное». А ты в этот раз – два последних письма особенно много написала такого и о себе, и о детях, о чем хочется нужно бы говорить; и обо мне.

Спасибо за хорошее устройство мамы П.П. на зиму, о чем она мне пишет. Спасибо за все. Часто непередаваемое в письме.

Привет Лёне и Лиде. Поклон Зине. Если можно отправь письмо листок Верочке; или оставь у себя. Привет Марусе и ее детям в письме, а может быть и лично Сереже. Обними за меня Юрика в его праздник, моя милая.

Твой муж и друг Евгений.

№ П-232

Ирине

25. I, 6.II–1941 г.

Моя милая дочка, моя Ируся, довольно было мне двух фраз твоих из письма от 7.I – чтобы убедиться, что ты доросла до понимания «кривой» («вся жизнь в схеме», «жутко» «в школе не расскажут»). Жаль, что я не вижу тебя, какая ты стала; по карточке миниатюрке Юриной, туманной и маленькой я вижу

420

твой облик 1

1 В лаборатории есть лупа.(habitus) 2

2 Мне кажется в одну из прогулок в Давыдовке я объяснял тебе значение этого слова), по письму – твое развитие и вижу, что ты стала интересной; я не склонен вызывать в тебе самомнение, но я надеюсь, что и тут ты поймешь меня серьезно.

Кроме того, это твое письмо было особенно ласковым и вызвало у меня радостное чувство. Вообще, это письмо было особенно хорошее и несколько слов о смерти Наташи и о ее маме Е.В., о дружбе Юрика с тобой, о его нежелании «идти под руку» (это вопрос, между прочим сложный); о том, что у вас в 10 кл[ассе] геология идет во втором полугодии, а пока – малоинтересная минералогия, я тоже узнал с удовольствием, т[ак] к[ак] уверен, что у тебя будет совсем другое впечатление; о моей карточке на столе… о Ляле…

И то, что письмо мое с кривой попало в руки первой тебе и ты первая ответила на него, мне ожидавшему отклика на него, все это создало и у тебя и у меня впечатление о радостной и духовной связи. Хорошо…

А звонок, действительно нужно переменить; он какой-то «нервный» в вашей квартире; попроси Юру улучшить; или проводку нужно заменить, чтобы он так внезапно не дергался; или язык ему смягчить, или совсем устроить по-другому. Это не мелочь, а если и мелочь, то существенная.

То, что у вас с Лялей разные вкусы, и вы все-таки дружите, это может быть еще лучше. Ни навязывать, ни уступать их не нужно, а обогащать друг друга и уважать вкусы другого. Я верю Ляле и мне нравится поэтому твоя дружба с ней, хотя я знаю о ней мало.

«Ходьба с мамой под руку!»; знаешь, с Юрой повторяется то же, что было со мной, когда и я в юности стеснялся ходить с мамой моей, это дело сложное; мама говорила: «Ты стыдишься идти со мной, со своими родителями», и я не умел ей ответить, а между тем в уме у меня было: «действительно, это было бы безобразием стыдиться родителей», а я, вообще, стеснялся «значения» этой ходьбы под руку; любого из толкований; если я «большой» – то этого слишком много, слишком особенно, стыдливо, значение этой ходьбы, если я маленький, то я этого не хочу демонстрировать перед товарищами; одним словом выходило так, что никак – есть чувства возражающие про

421

тив этой ходьбы, но нет ясных мыслей и слов. И я думаю, ты ошибаешься: Юра еще очень не скоро захочет ходить под руку. Я был бы рад, если бы он не переживал того, что я, и умел с удовольствием идти под ручку с мамой Ниной – но пережив, я понимаю и его… А, я – с тобой?.. Ты, знаешь, я несколько раз думал, представлял себя с тобой вместе, под ручку, и чувствовал с какой бы гордостью я шел – «показывался бы»… И вдруг ты пишешь «что и ты с удовольствием походила»…1

1 Приятное ощущение после прочтения твоих писем в целом. Целый дом напоминало это чувство хождения с тобой под ручку – общения….

Милая моя дочка.

О ВУЗе… В прошлом письме тебе я «расписался» о другом. И сейчас опять жду на него ответа; думаю, тогда мы продолжим разговор на эту тему.

Теперь дополняю написанное в письме к Юре о внешней стороне моей новой работы, кое-что о ее содержании.

6.II.

Ирусенька, моя милая, моя хорошая.

Вчера получил еще твое письмо (от 25.I.); вы за этот период так набаловали меня письмами, что я не успеваю отвечать, дописать ответ на одно, как приходит другое… не вздумайте сокращаться – так приятно и нужно. Это письмо тороплюсь отправить завтра, чтобы начать следующее, поэтому м[ожет] б[ыть] и сокращусь, не допишу всего, что просится и что бы нужно; кроме того придется перейти на «телеграфный» стиль и не «размазывать», как я по-видимому делаю иногда.

Каток помню – вспоминал. Очень доволен, что учишь аккомпанемент, «к письму Татьяны», п[отому] ч[то] хорош, что придется «много играть одной», что хорошо поет Валентина Ле-онидовна, ведь я слушал ее исполнение этой арии и удивлялся, как удачно она пела.

К тому, будешь ли читать письмо «Книппер», отношусь так же, как Елена Васильевна… «Если оч[ень] не хочется, то не надо», а сумеешь заставить «слушать» – то прочти…

Мнение о Маяковском у нас с тобой, как и другое все, совпадает…

Я обещал написать тебе про свою новую работу. Немного можно представить характер ее уже из внешнего описания места работы, которое я сделал для этого подробно в письме к

422

Юрику. Кое с чем я освоился, например, делать препараты на tbc; открывать белок, сахар в моче, определять кислотность желудочного сока и т.п. Но всякое дело может делаться схематично и шаблонно, что не так уж интересно; и имеет детали и глубину, которыми не просто овладеть, особенно без достаточной практики и литературы. Одна книга все-таки есть (Коварский, 1916 г. изд[ания], принадлежит здешнему вет[еринарному] врачу Соколову А.С., заменившему в конце-концов В[аси-лия] И[вановича]. Они знают друг друга. Не ладится у нас дело (нет полной ясности) с препаратами на малярию. Сперва мне пришлось найти другую концентрацию краски, чем указано в инструкции (краска Гимза готовая, скоропортящаяся); ушло время и была порча препаратов; потом сама картина препарата не дает уверенного заключения; врач, Розенблюм, заведующий и стационаром, и лабораторией, работал раньше по анализам (на воле), но не по малярии. Мне стало понятно, что нужно очень хорошо знать «кровь» и иметь пособие по гематологии; говорят его не возможно купить иначе как «по случаю»; так что надежды на получения его от вас немного, по крайней мере, в скором будущем. Тетя Лида, должно быть, хорошо знает препараты малярии, а мне никогда не приходилось их видеть… Поэтому дня не хватает, чтобы переделать сверх всех анализов и изыскания свои по малярийным запросам. Так что и «полная успеваемость» и экономия времени у меня еще впереди.

А так в общем, все хорошо, все – ново, более содержательно и интересно. Каждый день в лабораторию заходят оба врача: Регина Изралиевна и Иван Адамович; а еще лучше, когда сидишь один, в довольно милой лаборатории, время тогда идет с большей пользой, без потерь; любовь к пребыванию одному – мой исконный недостаток. Я знаю, что общение полезней, но еще не переделался.

После этих писем, твоего, особенно маминого, у меня есть повод поговорить с тобой о выборе ВУЗа и специальности; но, дай срок подумать; – «видишь места нет» (то есть я и сам, оказывается – не знаю). Я начинал этот вопрос увереннее обсуждать с тобой, чем теперь, когда от вас идут такие разноречивые соображения, колебания и сомнения… Ну, что же, так и быть должно. Спасибо – есть еще время подумать. Надеюсь и я вернусь к решительности в совете, вернее в высказывании мнения. Но ты мне напиши побольше, а то в этих двух письмах мало ты пишешь об этом. Пиши полно, пиши правду, противоречь сама

423

себе; так и надо, пока обдумываешь, не надо – когда делаешь. Лучшее обдумывание – наука; – состоит сплошь из отказов, из перемен мнения; но на основании этих временных, лучших знаний, люди строят технику и много достигают. Зато когда действуют, то не колеблются, а опираются на науку. Так и везде.

Приходится внезапно сказать «до свидания» до следующего письма.

Моя милая дочка, ласковая. Твой папа Евгений

№ П-233

Юре

25. I, 6.II–1941 г.

Лаборатория стационара. Д[окто]р Розенблюм просматривает в микроскоп препараты «на малярию» и «tbc» 1

1 Мама объяснит, а у нас говорят: «та бы-ка», я это «остроумие» повторяю первый раз, по исключению, для тебя: улыбнешься., подготовленные и подаваемые лаборантом, сидящим за другим столом, на табурете. У шкафа с хирургическими инструментами стоит «Юзик» юноша моложе 17 лет, санитар и что-то вроде помощника лаборанта, он моет посуду в лаборатории, меряет температуру у больных и сверх всего этого имеет свободное время… Все трое в белых халатах. Доктор и лаборант обмениваются замечаниями о препаратах и рассуждают о том, что в лагере научаешься ценить многое, чему раньше придавал меньшее значение. «Да, да»… говорит Юзик; «вот я тоже раньше мечтал, живя в Польше, увидеть лес на юге; а когда в тюрьме, где во дворе росла всего одна маленькая березка, увидел ее, какая она была красивая! вся зелененькая...» Действительно, одна маленькая березка может быть, больше лучше и значительнее леса. Тому, кто так чувствует, не заметно, что это старые мысли, а понятно, сколько они значат. А без чувства мысли вообще ничего не значат и не стоят. И нужно учиться не только думать, но сперва и чувствовать. Юзик приехал сюда недавно; он учился в Виленской гимназии, но Вильно отошло к Литве, а родители Юзика, по его словам – крестьяне, занимавшиеся культурой лекарственных и других растений, жили километрах в 70 и их местожительство отошло Сюда; он просился к ним, ему не дали пропуска; он в марте перешел на лыжах границу; его поймали и «дали ему три года»; он очень удивлен, но не унывает, ему повезло: как «малолетка» он попал сюда, его взяли на работу в

424

стационар; здесь обстановка, люди, порядок – все выгодно отличается от других точек. Он сыт. Сегодня ему попала плиточка масла и конфетка от лаборанта, который думал при этом что делает это в честь своего Юрика… Юзик мыл посуду и рассказывал, что у них в гимназии было 40 микроскопов, отдельный на каждого ученика в классе (36), что он больше всего любил ботанику и что старика преподавателя этого предмета любили все ученики, т.к. он только грустно качал головой, когда ученик не знал урока и этого было достаточно, чтобы ученик сам обещал, обязательно выучить урок к следующему разу, может быть пристрастие Юзика к ботанике, объясняется и нравившимися ему работами дома, по кул[ьтуре] лекарственных растений!

Комнатка лаборатории маленькая 3,5 метров; в коротких ее стенах: в одной – окно, в другой дверь в коридор; длинные стены граничат с палатами; вдоль стен стоит мебель; слева от двери – за выключателем – шкаф с хирургическими инструментами, потом лабораторный стол с посудой – химическим реактивом, красками; над ним шкафчик с кислотами, полка; полочка крошечная, с привинченной центрифугой; за этим столом производятся анализы, приготовление препаратов; постепенно со дня появления лаборанта появлялись и эти полочки, подставка для пробирок, для красок и теперь удобно работать: чуть протянешь руку – можешь достать что нужно. У окна новый стол для микроскопа; маленький с тумбочкой, сделанной по проекту лаборанта. Справа, вдоль другой долевой стены – стоит шкаф с реактивами; изящный шкафик, его сделали было для игрушек дет-яслей, но они уехали в К[аргопо]ль; у шкафа есть закрытая дверцами часть и открытая этажерка; на этой ставится по полочкам: моча для анализа, мокрота в баночках; на верхней полочке три-четыре книги и тетради медицинского характера; шкаф низкий и на нем стоят штативы химические и часть посуды. Дальше вдоль стены вешалка, печка, умывальник; в углу у самой двери. Тепло – через край, иногда целый день открыта форточка, несмотря на мороз в 20°.

Доктор маленького роста, говорит и по-польски, и по-немецки и по-еврейски. Лаборант – высокий, постоянно с очками на лбу, пожилой и солидный. Ровно тикают ходики на правой стене, ровно идет работа…

5. II–1941 г.

Наконец, я получил и твое письмо от 23. I. Спасибо. На твои

425

вопросы могу ответить: может быть бумага («ixi») нераспечатанная была испорчена от многолетнего лежания (пожалуй, и больше 10 лет); но она особенная, для нее нужен не обычный проявитель и она могла давать отпечатки разного тона: красный, зеленый, желтый, коричневый, в зависимости от состава проявителя; но я не помнил рецепта, так она и валялась… но – жаль. С пленки на пленку, как и с негатива на пластинку можно перепечатать диапозитив, обычным способом, как на бумагу с проявлением.

Получил еще (кроме первых двух) четыре снимка твоих в этом письме; они, действительно, не больно удачны; но, мне они милы, т.к. в них-то, превосходящее достоинство сравнительно со всеми хорошими фотографиями, что они свежи и на них люди, очень меня интересующие, мой альбомчик пополняется. Я согласен получать такие снимки в каждом письме; но мечтаю о более четких, т.к. надеюсь увидеть в них больше и главное, увидеть, что ты достигаешь улучшений, что побеждаешь в борьбе «за лучшую технику», не сдаешься... Это для меня и тебя – очень важно.

Ты пишешь, что за каникулы прочел 20 книг и из Воровских вы с Вовой привезли 9; если бы ты в письме перечислил названия их всех – мне читать этот перечень не было бы скучно, чем тебе мое длинное слишком описание лаборатории.

В газете я прочел, что вышли книги: Ферсман А.Е. акад[е-мика]. «Воспоминания о камне» – минералогическая книжка, как сказано «художественно» изложенная; да таким крупным ученым; и другая: Нечаев И. «Рассказы об элементах» «в увлекаемой форме» – и я бы хотел, чтобы обе были у вас с Ирусей – о чем и прошу маму Нину или Зину.

Потом, мне очень хочется сказать тебе «о качестве» чтения. Количество у тебя так хорошо обеспечено; ты много читаешь; еще лучше – перечитываешь (по крайней мере, раньше так делал); любишь читать; но и любить можно лучше; нужно несколько потрудиться, как бы я желал тебе этого – силы в этом; я не сумел во время полюбить то, что читал по школьной программе из стихотворений, нравилось, но не глубоко, а вот уже студентом «вчитался» в стихи Тютчева Ф.И. и понял прелесть стихотворной формы; дело было так: понравилось, перечел несколько раз; запомнил кое-что наизусть – понравилось еще больше; значит, полюбил, когда вспоминаю их – как бы получаю проценты даром, за ранее вложенный труд. Так как я знаю

426

только этот путь, то и хотел, чтобы ты выбрал что-нибудь, что тебе нравится из настоящих классических произведений (например, Пушкина «Сказка о царе Салтане», или Жуковского (сказки, баллады), или еще что-нибудь и читал несколько раз до запоминания наизусть, вот тебе это нужно: любить; но, полюбить больше, еще более – по-настоящему. Извини, что пишу это; но пойми, почему: потому что я придаю значение к твоему пристрастию больше, чем другим способностям.

Ируся писала о тебе хорошее. Как я рад. Предстоит твой праздник. Может быть это мое письмо не очень запоздает и будет тогда поздравительным. Пожелания в нем уже есть, остается пожелать, чтобы все исполнилось без труда с твоей стороны. Но это будет похоже на сказку о Иванушке, да еще дурачке. Поэтому желаю тебе одного – той силы, которая преодолевает трудности – силы воли, желаю – хорошо развиваться.

Жду твоих писем, мой Юрий, очень жду и сам собираюсь писать тебе, пока не приеду…

Твой папа Евгений.

№ П-234

Жене

11, 23, 25 II–1941 г.

Моя милая жена, Нина.

Живу по-прежнему благополучно; по-новому настолько, насколько изменила новая работа мое положение в ряде мелочей, небольших, но нужных удобств, о которых не стоит писать по их малым размерам; а главное и в большом, в отношении, самой работы: интересной, требующей новых знаний и умений, имеющий большой смысл. Все это я уже сообщал, но тебе приятно будет повторение.

Поджидаю вашего очередного письма; должно быть, избаловался вашим аккуратным корреспондированием; сдал 8 п[исе]м к вам; оттого и не терпится… Хотя, я далеко не исчерпал ответы на твое и Ирусины письма…

Писание к вам в виде дневниковых обрывочков, вошло в строй моей жизни и соответствует ему; на большее не хватает ни времени, ни умения. Иногда, я даже не пишу, а успеваю только перечесть ваше письмо; то есть дело останавливается на первоначальном своем этапе.

В связи с новой работой я на время забросил и свои записочки, которые помогали мне обдумывать разные вопросы жизни

427

и ее развитие. Вчера «под выходной» (сегодня выходной) взялся было за пересмотр их; но оказалось их больше чем мог справиться за полчаса. Увидел среди них свою «схему» жизни, как назвала ее Ируся, и опять пожелал, чтобы ты перечла ее еще раз. Я не соблазнился, не пошел вчера на постановку в клуб, хотя ставили Мальера «Лекарь – поневоле»; и хорошо сделал, т.к. вот взялся за записочки; послушал концерт из произведений Пушкина; вероятно, кто-нибудь из вас тоже слушал его и больше всего подивился прочитанной диктором арии Татьяны: – отповеди, сильнейшей обвинительной речи последнего акта; конечно, Татьяны никогда не было, а был Пушкин, теперь их подавно не бывает; но почему так трогает глубоко эта отповедь даже в моем возрасте и что же должны испытывать такие люди как Ирина? Ты права, что не в том беда, что мы, отцы, находимся иногда далеко, а в том, что когда и близко, мы не умеем говорить с детьми; избегаем чаще всего говорить о том, глубоковолнующем, развивающегося юного человека, в чем очень важно помочь. За нас разговаривают «Пушкины» писатели весьма разнообразные, с которыми полностью тоже поговорить нельзя – это книги; не все в них хорошо…

Не знаю, кто виноват; я никогда не упрекаю своего отца, что он мало со мной разговаривал; я только с глубокой грустью вспоминал, что не сумел быть с ним достаточно близким, ни в один из своих возрастов; хотя, я помню, как он был внимателен ко мне и всегда готов со мной разговаривать по душе; я – не умел; за это, может быть, в юности ранней винить нельзя; но позднее – это большой недостаток; поэтому я всегда вспоминаю папу со скорбью об этом… Вероятно, поэтому я однообразно вижу его во сне: «большой город, папа болен, мне приехавшему в этот город надо уже уезжать; а я не успел с ним повидаться»… Так в разных вариантах, одно и то же… Один и тот же сон… Пусть так; пусть даже никто не виноват и это просто «трагедия отцов и детей»; и не в тургеневском только, а более в широком смысле. Но, я не хочу с ней мириться, считать, что она должна повторяться во всех поколениях. Наоборот, в борьбе с ней я вижу весь смысл семейной жизни, главнейшее средство развития людей. Взаимное понимание, отдача опыта с одной стороны, принятие его с другой – чтобы передавать, нужно страшно много уметь, самому понимать только в развитии, да не только понимать, нужно уметь делать. Чтобы принимать, тоже что-то нужно у принимающих. «Два разных

428

характера» (твои слова): один берет, другой не то, чтобы нет, но предпочитает «свое». Что же: не то ни другое – ни плохо, ни хорошо; хотя второму характеру передавать труднее… Конечно, тут «мудрствовать» нечего, нужно передавать, что знаешь; что умеешь; стараться «во всю» делать все дружественно – без этого не может быть успеха, а в остальном, как ты говоришь, «плыть по течению», хотя с оглядкой, как бы оно не занесло, куда не надо. Об одном из этих заносов мы, кажется, уже подумали по-разному (свое мнение я, кажется, высказал как раз в этом письме, которое пропало). Мне хочется, чтобы ты предвидела некоторые ограничения, которые дети будут испытывать, как бы из-за меня. Во первых, предвидя их старание не нужно увлекаться, чтобы потом не разочаровываться сильнее; во вторых, я бы хотел, чтобы вина не ложилась на невиновного; а на истинную причину; чтобы предстоящие неприятности понимались, как дальнейшее их распространение на людей невиновных; а что называется не переносились с больной головы на здоровую. От этого я не могу отказаться и не по всякому течению согласен плыть. Я не сомневаюсь, что мы с тобой думаем одинаково, но сговориться не мешает, особенно в таких «скользких» путях.

Верно, самое возможное явление, что «родители отстают от жизни»; что мудрые из них «не мешают» складываться новой жизни с новым понятием ее. И в каждом отдельном случае может быть, чаще всего, – это единственный разумный путь; но нужно согласиться и с тем, что это – путь отказа, как раз от всего главного, что есть в семье; то есть, значит, на данный вопрос – как бы «семей нет» – плыви как знаешь… Так, конечно, и бывает очень часто, постоянно; и ничего с этим не сделаешь, если не умеем, значит все дело опять сводится к тому, что нужно уметь… Все это конечно – одни рассуждения… Нужно не рассуждать, а жить вместе. Нужно «уметь» вместе. А этого у нас с тобой нет, совместной жизни. Есть надежда увидеться летом, но, на какой короткий срок… Писать… Я вот пишу и не знаю, пошлю ли? Боюсь, не то что кто-нибудь другой, а и ты-то заочно не так меня поймешь… Но я больше надеюсь, что написанного достаточ-но – ты поймешь; так я ответил на все затронутое тобой в письме ко мне. Продолжать буду следующего письма от тебя.

Зима простояла, как у вас, так и у нас – не суровая, переменная; удивила ты меня сообщением о дожде в январе; стоят у нас мягкие дни; не далеко время, когда мы обгоним вас

429

количеством света в сутки; но весна здесь – самое плохое время года; затяжное, холодное, захватывающее июнь… И, все же, переход к весне и лету будет ощущаться и здесь приятно в некоторые дни. А у вас и вовсе. Только бы вы все были здоровы. Не только… Много нужно. Смутила ты меня сообщением, что у Ирусе здоровье и вся конституция слабее, чем это нужно бы, например, для геологической работы. Разве это так? Она подошла к тому критическому возрасту – к периоду в несколько лет, когда или развиваются силы, или хиреют в развитии. Неужели нельзя рассчитывать на нашу с тобой наследственность, здоровую достаточно, на то, что Ируся развивается с полной силой? Конечно, для этого нужно ей жить правильно… Как хочется ей удачи в этом!.. Я больше боюсь за Юрия, потому что он – мальчик… Поэтому еще «больше» хочу ему. Ируся не обидится на это «больше», она у нас понятливая… Ну, милые мои, пока, до свидания. Тебе Ниночка, и маме П.П. всем хочу «больше» по разным причинам…

Перерыв до следующего раза.

13.II.

Хотел писать тебе, а написал Ирусе; она выросла и у меня уже путается: то, что я хочу написать тебе – попадает в письмо к ней; что к ней – в твое.

23.II.

Я исполнил твое желание, твой совет: я рассуждал с Ирусей о выборе ВУЗа с мыслью, что цель этого рассуждения – не решить за нее, а вызвать в ней ее мысли. Но ведь и не только в ней, может быть, и тебе они помогут обдумывать. Теперь уже не разберешь, где твое, где ее… Уже и Юрий начинает впутываться… вопросом «о дыхании»… Хорошо…

Спасибо за все сообщенное открыткой от 12.II. Спасибо за письмо от 7.II, за похвалы, пускай преувеличенные, мне, но дорогие для меня; за хорошие сны; за мечты о свидании; за все…

Где же я теперь упишу все, что бы хотелось.

25.II – ночью.

О полученной сегодня посылке я написал маме П.П. Талончик еще не получил.

Я, конечно, не наговорился с тобой, но вынужден кончать письмо, чтобы, наконец, послать его. Хотелось бы писать еще:

430

о детях, о том что в них, в наших с тобой, хорошего; о нашем 20-летнем юбилее; о практических вопросах твоей, вашей жизни, работе. Эх, о многом. Ну, ничего, я начну новое письмо и так буду «жить с вами».

Не смущайся возможностью перевода всего пункта; он не может происходить не постепенно; и я, когда он приблизится, напишу.

Для письма В[асилию] И[вановичу] не хватает места. Хочется узнать, когда вы получили мое предыдущее письмо.

Дай мне твою руку и глаза… Твой муж Евгений.

№ П-235

Ирине

13. II–1941 г.

Ирусе (начало)

Какая сегодня ночь! Снег точно под елкой, весь в искорках. Фонари вокруг зоны не включены, потому что одного довольно, от которого все зелено; освещены облака на горизонте, остальное небо в звездах; туман откуда-то, должно быть с речки-ручейка, что течет возле нашего забора; его вскрыли, берут лед с пруда; вот и туман… Должно быть у вас еще лучше…

Моя милая дочка! Прочел твое письмо (от 25.I). Еще о Маяковском: говорят, у него есть стихотворение, в котором перед каждым куплетом повторяется фраза: «И спросила кроха, что такое хорошо, что такое плохо?..» Ей отвечали: «Хорошо – умываться, плохо ходить грязной…» и т. д. Я хотел это взять эпиграфом к своему письму к тебе, изменив смысл фразы так: «И сказала кроха: «Что такое хорошо, что такое плохо?» А папа и сам не знает… (о добре и зле, о выборе специальности и т. д.).

Сперва я напишу тебе ряд своих вопросов и поводов к ним:

1 – ты второй раз употребляешь слово «институт», а не Университет; и из этого я заключаю, что ты предпочитаешь специальное учебное заведение, верно ли?

2 – Мама-Нина мне пишет: «Она охотнее всего занималась бы музыкой, как специальностью…» Все ли время у тебя держится это настроение и когда и почему появилось?

3 – Почему, относясь так хорошо к некоторым из своих преподавательниц, ты сама исключаешь для себя эту профессию? (сообщает мама-Н[ина] и ты сама).

4 Каково твое здоровье, физическое развитие и виды на

431

будущее в этом отношении? Сможешь ли ты путешествовать, «быть туристом»?

5 – Тебя «огорчило», что Людочка мечтает о «медицине» (сообщила мама-Нина). Очевидно потому, что она знает, чего хочет, другие – тоже, а ты не знаешь?..

Теперь мои отдельные мысли по этим же вопросам. Начну с конца, с последнего.

5) Вероятно, Людочка выбрала потому, что Тамара – медик, дядя Саша, Миша, Алеша – тоже. Иначе говоря – она не знает – она подражает… Это не она. Огорчаться и завидовать тут нечему. 4) Кем бы, где бы ты ни работала, ты должна иметь хорошее физическое развитие; виды на него у тебя впереди; оно очень зависит от тебя самой; я полагаю, что телосложение у нас c тобой одинаковое; у меня – не плохое; за свое физ[ическое] развитие я «сумел» взяться поздно; берись скорее. Как? – я напишу. 3) Профессию педагога, может быть, и не нужно бы выбирать; но нельзя от нее зарекаться… Суди сама: если ты занималась бы музыкой, как специальностью, куда бы ты ушла от преподавания? Если ты будешь матерью когда-нибудь, какую более совместимую с материнством ты найдешь профессию? Наиболее ограниченное число часов работы в день и дней в году может иметь, кажется, только педагог; к тому же и – везде работу…

Игорь идет в «Морское училище» не потому, что он «моряк» по призванию и «родился на море»; Людочка не потому, что она уже «медик по призванию», может быть она им будет; так и ты, может быть, будешь совсем не тем, чем собираешься… Я писал тебе, как случилось со мной. Сначала я был настроен как Людочка – (я «медик»); и как ты («только не педагогом»); кончив естественный факультет я хотел делаться агрономом, но стал таки педагогом! Теперь я им быть и хотел бы; стал недавно лаборантом! а, вообще, не хотел бы быть тем, что есть…

Я могу совсем смутить тебя этим перечнем; не смущайся; но и не думай, что ты можешь предсказать свое будущее. Надо будет жить; и жить как можно лучше. Для этого нужно всю жизнь развиваться: телом, душой, умом, чувством, в том, что «придется» делать… Нужно верить в хорошее, а не в плохое – тогда нечего и смущаться. (Но спросила кроха: что такое хорошо, что такое плохо?) Я немножко знаю.

2) О муз. спец[иальнос]ти. Еси бы ты выбрала ее, я бы не осудил. Очень вероятно, что она удастся тебе не хуже, чем географическая, геологическая, текстильная и т. п. Не знаю

432

почему мамочка-Нина пишет: «если бы был голос, то можно бы» (я надеюсь она напишет мне ответ на этот, обращенный к ней вопрос). У тебя голос есть, как и у меня, человеческий голос, с огромными возможностями. Правда, чтобы технически овладеть им, нам с тобой нужно начинать с большего неумения, чем другим, которым техника далась готовой в большей мере, хотя, может быть, эти «счастливые» и имеют голос и чутье более ограниченные в других отношениях. Кстати, голос так же необходимо развивать, как все тело; актер, оратор, педагог не меньше нуждаются в его постановке, чем певец; а каждый человек в любой жизни, в любой профессии и «играет» и «ораторствует»; и «учит»; не в этом отдаленном сходстве дело, а в том, что я говорю правду; голос «поставить» надо, просто для жизни. Не обязательно; но не обязательно и для того, чтобы быть пианистом…

Имей в виду, что при выборе муз[ыкальной] специальности, ты, вероятнее всего, будешь «преподавателем» музыки, это не плохо для матери.

1) Институт или университет. Мой ответ ты знаешь. Почему университет? Потому что он больше готовит к «неизвестности», чем институт; потому что он больше дает для общего развития (человеку вообще, матерям в частности). Потому что он не исключает специализации. Я, как и ты, оказывается, предпочитаю факультеты с изучением природы и человека (вместе). Но тот недостаток, что есть у институтов, есть и университетов – они не могут научить всему (только называются они «университас» – всеобщность). Придется учиться жить. Придется жить.

Тоже не пугайся. Ведь ты уже живешь и не плохо; хоть «под опекой» мамы, тети, школы, Государства; но, имей в виду, что главную роль в том, как живешь, ты все-таки играешь сама… Взгляни на Юру; он моложе, но ведь он живет «сам», он выбирает… Пока ты живешь не плохо; не значит, что всегда будешь выбирать хорошо; нет гарантии, но есть большая вероятность…

Приходится ответить на вопрос, не минуемо у тебя возникающий: а если обстоятельства сложатся плохо? От плохих обстоятельств плохой человек становится хуже, а хороший? Сама логика говорит, что лучше; ведь он первому противоположность; практика говорит то же, и я замечаю, умные люди говорили то же, давно про благую роль счастья, спроси хоть у Толстого Л.Н…

Вот и поэтому все дело – в развитии…

433

Ну, всего не перечислишь, не упишешь. Нет, не все думают: «Институты лучше обеспечивают место в жизни». Нельзя отрицать, но нужно добавить пример: дядя Алеша получил специальное медицинское образование. Не получи он его – он был бы хуже обеспечен; но, все-таки оказалось так: на фронте он болтался дольше всех; из Рязани не другие, а он вылетел в Душанбе и далее; обратно ехал по горам на кривой лошади над ущельем, и кривой глаз лошади был обращен как раз в сторону ущелья; тропа была горная, крайне узкая; отстал; приехал все-таки; лучше всего он жил в Б[арнауле] с братьями; но хорошо сделал, что уехал… Потом: или маленькие, или отдаленные города… Дядя Алеша очень хороший и умный; но жаль что он не еврей; у него нет деловитости и нет той взаимопомощи, при которой живут лучше; не ездя в глушь – захолустье; от которых совсем не спасает специальность, образование. Так надо знать, что «место в жизни» зависит больше от других вещей чем от спец. образования.

Тетя моя П[лаксина] живет вон в М[оскве], не имея специальности из школы. Она – скромно; а другие – прекрасно…

Итак: тебе кажется, что я ничего не посоветовал; и все спутал… но заметь: 1) на вопросы, которые я сам же и отвечал, как умел (они остаются к тебе; ответь для меня и для себя); во 2) я не скрываю своих настроений и пристрастий; в 3) я не хочу, чтобы ты делала «по-моему» – п[отому] ч[то] не советую завидовать тому, что Людочка делает «по дядиному».

Мне очень хочется помочь тебе в обдумывании жизненного шага. Поэтому я пишу как умею. Мы заглядываем в будущее; но ведь его никто точно не знает; я стараюсь заглядывать всесторонне, не односторонне. Это производит впечатление «путаницы», но некоторые торопливым неразборчивым подчерком, но очень медленно, меньше странички в час; читаться должны еще медленней. Если, что написано не ясно, сообщи – сделаю подробней; это – нужно; если, что понравится, напиши – что хочется.

Рабочие пошли за завтраком, пойду и я; и тогда уже лягу, до 8 ч. утра.

А ночь хорошая…

Мои тезисы вполне определенны: 1-й – принести все в жертву развитию. 2-й – угадай в себе, чем и как лучше всего ты сможешь служить ему – этому и учись: и в школе и в жизни. 3-й – какую бы узкую или широкую профессию и образование

434

предварительное ты не выбрала – все будет уже жизнь и на много; так что ошибка в выборе сравнительно не будет велика; не робей.

Пиши мне дочка! как жаль, что нет больше места, а я еще не все ответил на твое письмо. Ну, ничего. До следующего раза.

Твой папа, – папа милой дочки Евгений.

PS. Я начал письмо в 12 часов ночи, кончаю в 5 ч у[тра]; такие письма пишут не...

№ П-236

Ирине

17. II–1941 г.

Моя милая дочка, сегодня получил твое письмо от 4. II.

Первая часть моего письма к тебе, таким образом, уже устарела и «отлежалась».

Это хорошо, мне самому стало ясней; что я написал, чего не дописал. Теперь у меня набралось довольно много твоих мыслей и соображений по вопросу о ВУЗе, специальности, профессии. Многое из твоего письма я читал с большим удовольствием, видя как совпадают наши суждения. Отчасти, ты уже ответила на мои пять вопросов (на 3-й, 5-й; на третий «сомнением»). Давай рассуждать дальше:

Во первых, ты устанавливаешь, что у тебя нет «любимого» предмета… Совершенно правильно добавляешь, что по школьным предметам судить и нельзя о науках; и что в ВУЗах (ты пишешь «институтах») каждый предмет (дисциплина, наука) – интересен. Что у тебя есть интерес к разным предметам и занятиям – а это ведь хорошо; что: «главное – хочется быть всесторонне культурным человеком». Хорошо ли это? Не знаю, но, мне это нравится больше всего. Вопрос, конечно, не в том: хорошо ли? а в том: «что предпочесть?». Пройти узко-специальную школу, например, музыкальную, почти значит, остаться без общего (высшего) образования, вот почему я не за музыку; хотя меня радуют твои успехи в ней, твое приподнятое настроение после уроков В.Н., хотя я не отказываюсь этим и от своих, написанных в первой части письма, слов, что не боюсь, если ты пойдешь по музык[альной] спец[иальнос]ти. Тебя смущает, что у тебя нет пристрастия явного ни к одному «предмету», а меня – нет, п[отому] ч[то], по-моему, это должно совпадать с более ценным стремлением к универсальному образованию. Причем у тебя это не только слова; это доказано делом, твоим

435

упорным трудом по всем предметам в средней школе, и в залог уверенность в том, что в том или ином ВУЗе ты будешь хорошо работать, будешь увлекаться – тем-то уже наверняка; п[отому] ч[то] там, действительно, много интересного, глубоко, не по-школьному, мне кажется, это будет в любом из них…

Ты думаешь, читая это, «тем хуже – что же предпочесть?», а я думаю, значит нечего бояться ни одного из них, а предпочесть?..

Во вторых, ты маловато пишешь о профессиях, о своем отношении к ним, но все же – особенно выделяю я из твоих суждений фразу о профессии педагога: «Я начинаю думать, очень ли это плохо?» ты понимаешь почему выделяю, потому что она выражает то же, что я написал об ней в первой части письма. Пока мы сходимся на том, что если не следует стремиться к этой профессии, то не следует и избегать ее; а дальше – посмотрим. Нужно установить правильное к ней отношение; это поможет разобраться и в отношении к другим профессиям. От чего зависит выбор профессии? Если бы в жизни было так: интерес=специальность= профессия; и не было бы к этому выбору препятствий – было бы хорошо и просто. Но часто, слишком часто, бывает иначе. Откуда берутся препятствия? Отовсюду; нет мест в ВУЗе и одно звено в этой плавной тройке выпадает; или: специальность приобретена, но по данной профессии нет работы по месту жительства, или материальные условия заставляют предпочесть другую, или личные связи; теперь большую и все большую роль будет играть «плановое распределение специальности». Это нужно очень иметь в виду. Поэтому нужно заранее быть готовым к тому, что выйдет м. б. не то, что хочешь или заранее приготовиться к более вероятной профессии, а лучше, к нескольким подходящим. И не нужно совсем исключать педагогическую. Ведь не случайно, что женщины часто выбирают ее, или медицинскую, или музыкальную… Очень часто выберут сел[ьско]-хоз[яйственн]ое образование (я видел ведь в с. х. техникуме), а получив, уходят в педагогическую; кроме того я видел, как не легко им бывает по сел[ьско]-хоз[яйственн]ой; часто условия оказываются не по ним (а, Зина).

Многие соблазняются быть инженерами, заманчиво, но почему же меньшинство? и что-то об них мало слышно; все это не случайно; одним словом, я думаю, надо считаться с жизнью, с ее условиями, с ее опытом. Опыт опять из прошлого; условия из будущего; а из настоящего – только желание. Если бы все это было просто сложить, то мы бы и не «ломали голову»…

436

Очень важно и характерно сообщение Верочки о географическом факультете: «но выходят 90% педагогов». Верно.

А 10 %? Я бы старался попасть в число 10%, а если бы не попал, а в 90%, то не смутился бы. Кто эти 10%? Это так разнообразно, что не перечесть. Во первых, это почти столько специальностей, сколько дисциплин на факультете; м. б. ботанико-географическая, м. б. зоогеографическая; м. б. физико-географическая (рельеф страны, почти геологическая с минералогией); м. б. с метеорологией и т. д., почти столько же профессий: обследователи тех или других территорий; топографы, чертежники, почти математики (географическая сетка), кабинетная (камеральная) обработка; не говоря уже про то, что на этом факультете есть и экономика и антропология; что географ нужен и для работы в музеях, и в госучреждениях (плановых отделах). Не в том дело, что не все это соблазнительно, а в том, что возможно разнообразное применение специальных знаний и на хорошей основе широкого образования. Не легче ли будет при таком образовании сочетать независимость (будущее и его условия) с желанием своим, не расходясь с опытом прошлого? А если они заставят быть педагогом? По моему – не беда. Я был им и не жалею. Я пошел потому, что хотел быть поближе к науке и к детям. Вещи эти не плохие? Почему я теперь не хотел бы им быть, не могу написать. Что бы ты ни выбрала из тех ВУЗов, которые дают более широкое образование, ты всегда будешь иметь эти 90, 10 %...

Так что же предпочесть? Широкое университетское образование или специальное, институтское? (медицинское занимает нечто вроде промежуточного положения, как и многие другие). Мой ответ ты знаешь: я не за музыкальное, потому что оно в значительной мере оставляет без общего образования; аналогично этому отношусь и ко всякому узко-специальному образованию, (хотя, вспомни, я писал уже, что специализация мной не исключается она нужна; и чем раньше напр[имер] из дисциплин факультета, тем лучше). В университете дают общее образование, а специализацию нужно взять, выбрать. Можно, конечно, считать и наоборот: в институте дают специализацию, а образование можно взять самообразованием и жизнью; но первое легче, вероятней, чем второе; да мы ведь и говорим об образовании, а не о самообразовании 1

1 Кроме того ВУЗы воспитывают по-разному: консерватория воспитывает хуже, чем институт..

437

Ты думаешь о текстильном институте… Кажется потому, что советует тетя Лида; каждый день о нем твердило радио, у тебя есть склонность к рисованию… Ну, что же, может быть, стоит; но я – не за него; специальность рисование не шире музыки дает образование; техническое приложение еще более сузит; специализация такая поставит еще более тебя в зависимость от планового распределения кадров; близость к производству – к выполнению и перевыполнению плана и к прочему, что есть на производстве аналогичного; конечно, и там есть лаборатория и м. б. хорошие люди и интересное дело, а материальные выгоды на производстве более доступны мужчинам, чем женщинам и очень мало доступны матерям 1

1 Смотри: Верочка уже стоит перед дилеммой: или Танюшка, или даже не карьера геолога, возможная бы для нее по ее способностям, а только служба геолога… И то, или, или…. Что-нибудь одно…

Химико-технологическая специальность того же института… О том, что везде может быть интересное, увлекательное дело и предварительное такое же образование – мы сговорились. Но химия, как наука – широка и интересна; для научного работника она очень специальна: трудно внести новое в нее; для преподавателя – довольно широка (и легка, имей в виду, что то, что трудно ученикам учить, то легче преподавателю передавать, например, математику, химию; что легче ученикам, то труднее преподавателю: география, история, литература, биология (негде объяснять это подробнее); для практика – аналитика, лаборанта – химия это ряд шаблонных, мало интересных приемов; со стороны смотреть – хитро, самому владеть довольно скучно. Еще раз оговариваюсь: при известных условиях даже счетоводом быть не плохо; и у большинства людей, огромного, труд – это кусок хлеба, право на жизнь, увлечение им – удел не многих. Жизнь поставит свои условия и не такие милые, как выдумываете вы сами с Лялей, вроде того, что «прыгаете», думая, что будете вместе жить и вместе учиться… Не горюйте, если будете жить врозь и радуйтесь друг за друга, когда найдете, каждая отдельно, таких же хороших товарищей, как вы сами…

В юности они будут, не могут не быть. Вот не забывайте помогать друг другу, когда будете врозь, это главное.

Итак, часть наших мнений совпадает: мы оба, ты и я, за более широкое высшее образование; за факультет с естественными науками (географический, биологический, геологический);

438

мирились с профессией педагога, если не сумеешь обеспечить себя работой: исследовательской, обследовательской. лабораторной и т[ому] подобное. Но ты в выборе колеблешься, а я не настаиваю. Не настаиваю потому, что твое желание важнее моего; потому, что жизнь поставит условия, а не я; потому, что ты (с мамой) учтете эти условия полнее, скорее, точнее, чем я. Потому, наконец, что я исписал 8 страничек об образовании и очень мало о жизни; а образование и профессия это – частный вопрос жизни; сказанного мной слишком мало.

23.II.

Выходной, вместо 21-го только сегодня. Признаться, твое письмо меня огорчило тем, что в нем не было ни строчки от мамы-Нины и о ней; как я недоумевал, что бы это значило! Но 21-гопришло письмо Нины и Юры, а вчера и открыточка от 12. II. Теперь я знаю, что твой «Чеховский» доклад прошел хорошо.

Как я рад, что твое серьезное внимание к Чеху началось раньше чем у меня, года на два; у меня давно вертится мысль написать тебе кое-что, ссылаясь на «Скучную историю» м. б. после этого письма.

Заглаживай мою вину перед Юрой и бабушкой, что я мало написал им, т. к. виновата и ты.

Как хорошо, что у тебя такая учительница музыки, что при разучивании акк[омпанимента] арии Татьяны она напевает тебе… Как хорошо, что «новая Танюша стала крепенькая» напиши Верочке. Привет мой всем о ком упоминал в этом письме, и мамочке-Нине особо.

Моя милая дочка, мне вовсе не хочется прерывать беседу с тобой в письме – но нужно отложить до следующего. Место в нем осталось ровно «столько, сколько нужно, чтобы обнять тебя».

Твой папа Евгений Яблоков

PS Оно опоздает к твоему дню рождения, но ты знай, что я поздравляю тебя.

№ П-237

Юре

18. II–1941 г.

Мне кажется, что сегодня твой день. Так или иначе, но он и письмо посвящается тебе 1

1 Примечание Ю.Е: В действительности день моих именин – 17 февраля.. Я просил маму-Нину прислать мне справку – календарь наших праздников; она не исполнила…

439

Прошу тебя: нарисуй круг, раздели его на 12 неравных месяцев, узнай в какие числа наши праздники; угадай – дни каких лиц мне нужно знать; распредели все в этом годичном кругу и положи его в посылку (не в письмо, п[отому] ч[то] могут рисунок не пропустить в нем). А то здесь у всех нас с памятью неладно – все жалуются… М[ожет] б[ыть] письма еще поспеют к Ирусиному празднику, так это будет все равно удачно – у вас они – общие…

Вчера пришло письмо от Ируси и бабушки. Ни от мамы, ни от тебя – нет; и не понятно: раньше ли вы послали, и они про ваши молчат, или еще не написали?.. Обе «жалуются» на тебя, как на фотографа (Я конечно шучу; они оправдываются в том, что «такие плохие», будто виноват фотограф).

Узнал от них, что приехал (приезжал) Юра П[ахомов] и я хотел бы посмотреть на вас вместе. Может быть сегодня ты получишь мое письмо от 8-го. Мое поздравление; мое описание места моей работы; оно понемногу улучшается; сегодня я (монтер) приладил лампу для микроскопа; вышло замечательно; за отсутствием специальной лампы я догадался приладить еще более специальную – ту, которой пользуются для облучения синим цветом, вернее, рефлектор от нее, а лампочку вставлять обычную в 100 свечей; монтер же провел только штепсель (Ируся облучала носик свой, она пишет; она тебе опишет, какая это лампа).

Врач Роземблюм уехала в командировку, в Каргополь, в старую лагерную лабораторию за оборудованием, чтобы пополнить нашу. Так что анализы я сдаю уже один…

23.II

Кстати я прервал письмо, так как получил уже твое (от 5.II). Оказывается я уже ответил тебе о бумаге «ixi», раньше чем получил этот запрос; не знаю, где достать рецепт проявителя для нее; может быть у кого-нибудь из старых знатоков фотографии?

Кем ты теперь в Учкоме? Жду твоих писем, жду фото, самых маленьких и самых больших – увеличенных.

Обнимаю тебя моего милого сынка, твой папа Евгений

Ложечка твоя пружинит здорово и напоминает тебя также.

№ П-238

Маме

22. II–1941 г.

Спасибо милая мама, за приветствие 3-го и 4-го в письме

440

твоем. Действительно, можешь порадоваться за меня – моя новая работа, место ее, распорядок – все значительно лучше прежней. Ты представь, что три раза в день я вхожу в лабораторию и почти всегда сам отпираю ее ключом; большую часть дня или половину его, по крайней мере, сижу один за работой, в чистой, уютной лабораторной комнате, за хорошим микроскопом; ведь это одно – чего стоит в моем положении.

Но пошли опять слухи о скором перемещении всего нашего лагпункта куда-то, говорят, ближе к Ерцеву (что по жел[езной] дороге Вологда–Архангельск. Все возможно. Не хочется никуда ехать, кроме как домой… Но это не будет так неожиданно; будет постепенно; здесь много старых и больных людей, которых перевозить трудно.

Вероятно, теперь вы знаете по моему письму от 8-го, что посылку вашу декабрьскую (от 24) я благополучно получил во 2-й половине января.

25.II – утро

Вчера меня уведомили, что прибыла посылка мне; очевидно от 16.II, поэтому придется еще день или два не отправлять это, почти законченное, письмо и еще более запоздать с ним к Ирусиному празднику.

25.II – вечер

Получил ее. Спасибо, извините, что так много отрываю от вас средств и сил… Получил все главное: масло много, сало, сахар, чай и прочее. Занялся прежде всего последним и булочкой. Чаю и сахара мне не хватило всего на два дня до посылки; масла еще не было, все израсходовано, и она пришла в самый раз во время. Я хочу попросить тебя или Нину прислать мне 1) бумаги писчей и папиросной; первое приходит к концу, а второй нет и в помине здесь; во 2-х), оказывается здесь разрешается только один способ получения газет – бандеролью; и если вы будете посылать на мое даже имя газетки по 3–4 раза три в месяц, или выбирая, что посодержательней, или просто, что бывает под руками, то я и весь наш барак будем иметь хоть что-нибудь для знакомства с жизнью, кроме радио. Я знаю, вы извините меня за просьбу, но мне все-таки хочется извиниться…

До свидания, милая мама. Передай поклон П[ахомовы]м и М.Ильиничной – скажи ей, что я понимаю, что нужно и важно уважать таких людей, как она, умевшая помогать другим.

441

№ П-239

Жене

21. III–1941 г.

Моя милая, моя хорошая Ниночка, жена моя. Тебе и Ирусе я начал письма еще 1-го марта; писал «дневником»; теперь переписываю начисто и пишу снова, прежде всего, выбросив ставшее лишним. Я получал ваши письма; спасибо за них большое (26.II. талончик к посылке от 19/3.III– открыточку, от 25-го письмо общее, от 11/19-го Юры, от 7/15-го твое) – письма идут хорошо, скоро: дней по 8.

Я очень доволен, что и мое письмо дошло, хоть и не к 5-му III. – но другая мечта – более тяжелая: посылка, бандероли не идут из-за заносов, неисправности машин; такой период погоды настал – буранистый, метелистый… Стоят морозы градусов 15 днем – но мы их мало замечаем, т.к. ходим очень недалеко; бараки топятся исправно… рабочие помещения тем более.

У нас все ходят слухи о перемещении участка этого лагеря, в том числе и нашего; слух приходит, опровергается, видоизменяется; но вероятности в том, что поздней весной он сбудется – дов[ольно] много. Есть догадки и о том, куда; но не буду их передавать, ввиду ненадежности; в свое время успею сообщить… А как этот переезд скажется на возможности свидания нашего – сказать трудно. Нужно свидеться…

А еще лучше было бы быть с вами и умом и сердцем я проникаюсь… (строка нрзб)… и о дне рождения Ириночки и в 1923 году и в 1941… Читая описание ее праздника, я чувствую, как мне не достает видеть ее; забавило меня, что Юрий удрал в свою комнату – читать – я тоже быстро уставал и устаю от общества. Я замечаю по его последним письмам, что он подрос, развился.

Я рад, что нам удалось обменяться взглядами по вопросу о выборе ВУЗа, и хотя выбор сам и не произведен, и не все ясно, но некоторые положения выяснились; я не во всем разбираюсь; но думаю, что каждое конкретное определенное предположение нужно рассматривать с нескольких сторон и в сочетании их: 1) что дает оно в смысле общего образования? 2) какие возможности специализации и профессии? 3) каковы материальные и бытовые условия будущей работы? Первое – я считаю более важным, чем прочее; для человека вообще, для женщины в частности. Второе – лучше выбрать по вкусу; но нужно помнить, что может быть придется мириться; лишь бы не было

442

отвращения; третье – нужно учитывать, но помнить что: а) получают работу более выгодную, удобную – не по образованию; и не по заслугам (которых в начале и не бывает кроме хорошего аттестата), а по взаимопомощи людей, которую раньше в наших глазах компрометировало слово «протекция», теперь, более грубое слово «блат», они заслоняли совершенно великий, важный смысл помощи человека человеку в житейской борьбе; которая, действительно, ведется дурными методами; но, тем более, – нужна против них честная взаимопомощь; не нужно и вредно – идеализировать людей, их отношения; не нужно пускаться в жизнь с одним благодушием российским, с уверенностью, что побеждает только лучшее; от этого – родится только еще большая неподготовленность, невнимательность к житейским затруднениям, к борьбе между людьми, ведущейся хитро, умно и безжалостно; да – в добавок – но честно. Верное дело учить и честности и великодушию; но не верно, незаметно внушаемое положение, что все вокруг должны быть и есть честны и великодушны; когда как раз наоборот – их единицы на сотни… Нужно готовиться к честной и великодушной борьбе, да еще и вести ее мудро…

б) Нужно различать разные периоды в жизни; сперва будет одно, потом другое; я бы очень хотел, чтобы мои дети попутешествовали; может быть в порядке экспедиционной работы; потом это будет едва ли возможно; а не обязательно и в начале ехать в какие-то опасные места… Ну, в этом отношении лучше всего посоветоваться с Верочкой – у нее есть опыт и, теперь, разносторонняя точка зрения: геолога и матери…

Как сочетать все эти стороны? Во первых, третье, устройство на работу, устройство в жизни вообще стоит особняком, в значительной мере. Это вопрос житейский, а не образования; всякое образование при этом может быть использовано; при некоторых условиях, ни одно не годится, а понадобится только ремесло… Я надеюсь, что медицинская профессия спасет Александра, Михаила…

Мое занятие не хуже докторского; но оно появилось дов[ольно] случайно; образование годилось; а до того никуда оно три года не годилось… Вообще – это жизнь! В лагере лучше быть парикмахером, чем на общей работе; один здесь объявился им, хотя явно никогда им раньше не был, но он из числа людей у которых сильна взаимопомощь и умение бороться за место в жизни, перестраивается на ходу.

443

Что касается сторон: первый и второй – то удачное сочетание их я видел, например, в географическом факультете. Хотя должен оговориться в отношении преподавания в средней школе преподавать химию легче чем географию.

Так нужно: 1) получить возможно более широкое образование; 2) с ним вместе иметь одну или на выбор несколько профессий; и 3) завоевывать место в жизни, помогая другим; и не пренебрегая честной помощью других, ни из каких высоких соображений…

Некоторые частные соображения, имеющие, условный, временной характер: напр[имер], на географ[ическом] отделении II МГУ читает курс Лев Мелхисидинович (по кр[айней] мере читал раньше), или – в пед. ВУЗах преподаются дисциплины полезные матерям; или – к медицине ты сама имела тяготение, и могла бы внушить Ирусе пристрастие; знакомых и родных врачей у нас порядочно; или будь я дома, я бы попытался передать Ирусе и Юре все свое увлечение мыслями о развитии личности человека; которыми я сам бы готов был заняться – научно; и склонен фантазировать, что они занявшись или восприняв их, могли бы дать людям то, что дают настоящие ученые 1

1 Поэтому еще я еще за географический факультет университета или Педвуза., но я не с вами… Жизнь идет и ставит и свои рамки, и свои условия; и оставляет самое трудное: уметь жить, уметь учиться, уметь развиваться… Но, во многом мы можем утешиться: дети учатся и развиваются неплохо (по-моему даже – я немного развиваюсь… Своим словам я улыбаюсь… А ты, моя милая, оплот всех нас! Нельзя не вспомнить сразу и друзей наших: Лиду и Зину в первую очередь. Так скажем спасибо им, и судьбе – за хорошее, отводимое или оставляемое на нашу долю; и будем желать еще лучшего; это не запрещается; а работать, развиваться для лучшего – рекомендуется… Еще раз, как и всегда, с любовью, желаю тебе сил физических, духовных; помощи от хороших людей; наконец, просто – удачи…

Перечел письмо – вижу, что читать его будет трудновато; но ты перечтешь несколько раз, вдумаешься и поймешь все, несмотря на краткость и отрывистость изложенных мыслей.

Вы балуете меня хорошим отзывом о моих письмах, хотя я вижу по-непосылаемому, как они нескладны местами; и именно, там, где хочется душу вложить…

444

В предпоследнем своем письме Юрий обрадовал меня своим лестным отзывом о моем письме к нему; наконец, я ему угодил, и – это важно, он выразил желание: «писать так же»; эх, будь я с ним, я бы ему подсказал кое-что…

Насколько я понял, его занятия в мотто-кружке являются хотя и одним из ряда увлекающих его занятий, но более серьезным и полезным. Видишь теперь, как хорошо; важна не только серьезность и полезность, а переход к ним – естественное развитие.

Они растут Ирина и Юрик! И пусть растут, пусть сохраняют и детское; – помнишь, к своей «схеме жизни» я прибавил примечание, что: возрасты сохраняют черты прошлых и приобретают черты будущих; подразделения на них – это только схема; а в действительности, развитие непрерывно и преемственно, без заборов, без перегородок… У меня, и то, осталось кое-что от юности; и, может быть, это поможет мне понимать детей…

28.III.

Вчера после месячного перерыва в доставке, привезли на лошадях из Няндомы двести посылок. Моей – пока нет.

Я подал снова заявление о свидании; кажется, оно прошло здешние инстанции (КВЧ, УРЧ) и направлено далее (уполномоченному; и в УРО)… Будем надеяться на него… Снов мало; я редко их вижу или не то что нужно. Не дописываю письма, ожидая посылки, чтобы известить о ней и ответить на твои вопросы.

30. III.

Вчера вечером получил посылку от 21.III. – и записочку в ней. На оставшемся месте я не смогу ни благодарность выразить, ни перечислить полученное. Спасибо за все, начиная с булочки, сахара, масла, кончая папиросами, бумагой.

Пенснэ, если не приобретали (без оправы), не посылай; очки (у тебя есть), если №– слабее 3 – пришли, если 3 или сильнее – не присылай; и никаких не приобретай.

Табак «Чакон» не покупай (это махорка); у нас последнее время выдают махорку.

Так как очередная посылка «в конце апреля» – попадет в распутицу и будет лежать, вероятно, до половины июня или дольше, не должна содержать ничего «портящегося»; хотя опыт показал, что ничто не портится… Спасибо А.И. и Наде.

445

Спасибо вам всем… Я не сумел поздравить Лиду в ее праздник, но помнил о нем…

Пришли черных ниток, пуговиц, малых (брючных); бумаги писчей; какую-нибудь блузу из старых, можно хотя бы белую; сумею выкрасить, если нужно.

Грустно, что приходится кончать письмо. Знай, что мои письма к детям и мои чувства к ним – это прежде всего к тебе… Я твой, накрепко… Голубка моя… Евгений 1

1 Сноска на поле письма: Объясни Юре – что к 1Ѕ тысячам в его письме нужно добавить «смертей» незаслуженных.

№ П-239-А

Юре

(21. III)–1941 г.)

Окончание письма, начала не найдено!

...и ветлабораторию и в его комнатку. Эту постройку почти не видно; лишь крыша выдается из-за забора с восточной стороны; зато видно «камеру» для окуривания лошадей, с круглым окном и своеобразной «занавеской», п[отому] ч[то] голова окуриваемой лошади тогда торчит из камеры наружу, а туловище – и далее в помещении; а занавеска – рукавом надета и завязана на шее, чтобы сернистый газ делал свое дело очистки кожи туловища и не вредил голове большой. Я прибавил «большой», чтобы сказать лагерную поговорку: «Думать? Пускай лошади думают – у них головы большие»… И так, и на другие лады, здешнее население формулируют свою лагерную философию беспечности! Что ему остается делать?

Это молодая часть населения рассуждает так; иногда и старики, кто пободрей и повеселей, но слишком много совсем старых; об их философии и раздумье – как-нибудь потом…

Не видно, но чувствуется по воспоминаниям, что ручейка что течет близко за забором скрыт им; он вспоминается, потому что от теплицы сюда к нему по косогору, спускаются парники; потому что через него приходилось переходить, идя к Василию Ивановичу; около ручья собирать крапиву для свиней, переходить через ручей, идя с В[асилием] И[вановичем] в лес… Потом как забыть про воду текучую, когда она и так оживляет вид всякой местности. За восточным забором видно немного; почти как за южным; но, далеко за лесом видна лиловая даль какой-то лесной гряды; отсюда редко-редко слышно

446

гудок жел[езной] дороги… Я слышал его как-то недавно ночью, там – станция Бурачиха; в ясный день можно даже различить какую-то крышу…

Значит, места, в которых я живу теперь недалеко от тех, из которых я, слава Богу, выбыл; переезд, вернее тяжелый переход из них, пешком 30 километров, я вспоминаю и оцениваю всегда как спасение… Так, «все в мире относительно»…

Ну, довольно… Места нет… Может быть стоит, прочесть это описание В[асилию] И[ванови]чу; оно должно вызвать перед его глазами виды ему знакомые, может быть и чувства не неприятные, а если иначе – то не стоит… Много еще мыслей и чувств вызывают все четыре стороны света: но разве все упишешь? Крайне ограниченные виды представляющиеся взору; но безгранично заглядывание при помощи них и через них в даль; куда? туда…

Мой милый Юрий, в угоду тебе я пишу языком напоминающей тебе книги, столь тобой любимой вообще. Но места мне предоставлено меньше, чем в книгах; и я не могу позволить себе эту «роскошь»… Мне нужно спросить у тебя кое-что – во первых, я понятия не имею о том, кто такой писатель Воеводин и о чем он пишет? Что он так нравится тебе… во вторых, я не понимаю, как ты прыгаешь на 1 м 20 см? вверх? 5-е место в стрельбе – это уже хорошо!

Кстати, напиши, на каком месте, приблизительно, ты в классе «по почерку»? Плохо не то, что он нехорош; а то, что он выдает, что у тебя есть какие-то неладности в характере; выдержки трудовой что ли? я не умею угадывать по почерку, но чувствую что что-то неладно. Нужно бы исправить не почерк, а эти недочеты, тогда и почерк исправится. У меня кажется тоже подобные черты. Разъясни мне, в чем тут дело? Если ты догадываешься… Я уверен в тебе, что поборешь их, осознав.

Книгу, которую послала Зина, я все еще не получил… Думаю, причина в транспортных затруднениях; жду очень; справляюсь, но пока нет и нет… Только что прочел книгу «Чингизхан» Яна; ты читал? Нужно прочесть, она хорошо пополняет пробелы в знании истории и очень интересна.

Познания по своей новой специальности черпаю пока откуда приходится; читаю «диагностику (клиническую) болезней домашних животных» проф[ессора] Синева; ее принес ветврач, заменивший Вас[илия] Ив[ановича]; тоже милый человек. Скажи тете Лиде, что если в техникуме есть эта книга, то в

447

ней она найдет библиографию книг, использованных автором; т.е. как раз частью тех, какие бы стоило увидеть мне; не нужно особенно стараться искать и добывать; но, если мама Н[ина] хочет знать, что годилось бы мне, то Лида ей может сказать, заглянув в Синева или в какую-нибудь подобную книгу, в которой есть такая библиография 1

1Напишите название, чтобы я мог запросить их из цензуры.. .

А ты сам умеешь так разыскивать книги?..

Ну, мой милый, крепко обнимаю тебя.

Твой папа Евгений

Знаю, что у вас теперь каникулы – третий день… а там, последний переход к лету.

№ П-240

Ирине

21. III–1941 г.

Моя милая, моя прекрасная доча.

(Это я пишу в тоне твоего праздника). Письмо к которому я начал 1-го марта и три дня исполнял намерение, ежеднев-но – до 5 марта – вписывать какое либо пожелание; но пятого это сорвалось из-за обилия дел, потом 2-го получил ваши письма: мое стало стареть и вот я начал вновь его же. Лишнее выпущу, а остальное повторю.

Я начал его с подарка тебе двух книг – одну – любую из моей быв[шей] библиотечки, возьми себе, а мама Нина пусть напишет за меня на ней «дарственную» надпись; другую – по моему выбору: плохонькую с виду, без переплета; возьми, если найдешь, и береги, а летом прочтешь… Эта – книжечка А.С. Серебровского «Биологические прогулки» (боюсь, не второй ли раз я делаю этот подарок тебе? Не так важно; важно другое) я так люблю ее, что с чувством отношусь к самому автору, которого никогда не видел; и даже теперь, все еще мне хочется его увидеть… Это единственный экземпляр м[ожет] б[ыть] еще сохранившихся у меня из 8–9 приобретенных мною… Полностью оценить ее достоинство быть может, возможно только имея полное биологическое или большее образование и достаточно впечатлительности; но, она нравилась и моим ученикам – студентам, которым я цитировал ее. В ней есть блестящие страницы и фразы – ты поймешь красоту их и глубокий смысл… и не раз найдешь в ней ответы…

448

Я писал еще о том, что ты подошла к возрасту, в котором начинает действовать, и тем самым вырабатывается «сознание»; когда начинают думать о всем мире и о себе; о себе и всех людях; об их и своих поступках…

(…Сознание… Л. Н. Толстой почти отождествляет его с «я хочу».) Иначе говоря, возникает масса вопросов, на которые трудно дать ответ. Я бы хотел всегда помогать тебе, чем умею, в ответах на эти «мудрые» вопросы. Когда ты спросишь себя: «Зачем я живу, существую?»… Обратись ко мне… Когда, какое-нибудь чувство не будет тебе ясно, задай вопрос; может быть я сумею ответить… Если придет к тебе в голову мысль, что «ты хуже других», может быть, что «не грешнее» – или «не умнее», напиши мне – я отвечу: как – это не так, и как к этому относиться…

Я сужу по себе, рано или поздно в юности – приходят ко всем почти эти вопросы. Не все, сразу, 5.III! Постепенно «мучают» ряд лет. Мучают за то, что возраст очень хорош; Замечателен он полнотой жизни – способностью к радости, к чувству, размышлению; в этот период определяются все силы, все способности и возможности человека; так что и то, что он создает, обрабатывает – много позднее, в 40–50 лет – зарождается в этот период…

Поэтому, когда я писал тебе свои поздравления, свои пожелания ко дню восемнадцатилетия, я пожелал просто и коротко: «развиваться и расцвести; духовно и физически…» Береги свои «цветы» – свое развитие; не рви его раньше времени; ухаживай за ним всячески; и можно верить, что все будет прекрасно, как весной и летом в природе…

Я забыл: спасибо Нина напомнила, что ты и Ляля родились почти в один день, это – еще раз в пользу вашей дружбы и для передачи ей моего, как и тебе, приветствия. Ей и ее родителям. И Анне Ив[ановне]: за чай 1

1 Не успел поблагодарить за ту пачку, а вчера получил уже вторую от А[нны] И[вановны] – 30.III.и за то, что «Вовка» оказывается перерос! Юрия. Удивительно… Значит и ему и Игорю мой привет!

4.III я писал тебе «сегодня чувствую предпраздничное настроение…» Я помылся в бане, побрился, надел чистую домашнюю рубашку вместо казенной гимнастерки; есть и другие мелкие благополучия; и большой ощутимый повод, т[ак] к[ак] в полученной вчера открытке мама-Нина сообщает о твоем хорошем сне обо мне; и о твоем хорошем ко мне чувстве и

449

отношении – так, – сегодняшнее мое пожелание: – «пусть он сбудется, этот прекрасный сон…»

5-го я ждал вашего письма. Я знал по расчету, что оно придет попозже, дня на два; но, встал, ждал 5-го… и получил 7-го, в двух конвертах; потом 19-го – второе твое, от 9-го; в последнем нет еще ничего в ответ на мое – «ВУЗ», так как – мое запоздало еще на день… Но из маминого, на день более поздно написанного, я знаю, что мое тобой получено – мы почти в одни и те же дни писали и отправляли, и получали… Не завести ли нам запись совпадений? Запись дат – отправ[ки] – получения писем, слушание некоторых пьес по радио и совпадений? Вы у себя – я у себя…

По-моему у тебя в письмах не выходят только две вещи: самое-самое начало и самый-самый конец. Ты не привыкнешь никак – в начале ставить дату; а в конце – свое имя надо писать не мельче (и не размашистей) чем прочий текст…

Ты пишешь про исполнение «Трубадура» и вспоминаешь давнее мое чтение в теснейшем, но милейшем мне кругу. А знаешь, я тоже как-то вспоминал его; и вот теперь только получил ответ на интересовавшие меня, как и всякого исполнителя, вопрос – понравилось ли вам тогда?..

Я рад, что музыка играет заметную роль в твоем отдыхе, вернее разнообразит твои занятия; и, по-моему, тебе в ней «везет»… и этого довольно…

30.III.41

Моя милая дочка, пишу тебе в часы самого разгара – сполоха северного сияния; оно играет третью ночь подряд и сегодня с невиданной мной силой, на высоте такой, что я смотрю и думаю: видишь ли ты его? оно безусловно, будет наблюдаться и у вас, и южнее; а описывать его не буду…

Я напишу тебе про то, что хотел в эти дни; первое – если ты утром дома и слышишь радио, то в 8 ч. утра можешь сказать себе и «увидеть» – «вот папа сидит у своей койки и пьет чай»; через 15 м[инут] – когда передают 4-е упр[ажнение] гимнастики – «вот он ходит» – занимается «своей» гимнастикой и с удовольствием; оно – в том ощущении от более правильных движений, которые нужно испытывать, нужно приобрести; кроме того, я часто испытываю удовольствие «открытия» новых более правильных деталей движения; вчера – сегодня я дошел до сочетания в одном 4-х тактном ритме напряжении и

450

ослаблении мышц – чуть ли не всех частей тела: ног, плеч, рук, кистей, шеи, туловища; ритм в 4 счета – это прежде всего ритм дыхания, т[ем] с[амым] 2 счета приходится на вдох и выдох и два на промежуточные между ними паузы, все же дополнительные, слабые движения.

Через 15м[инут] я держу в руках гитару и на одной струне, никогда не трогал аккорды, прислушиваюсь к звукам, которые я все лучше извлекаю, выдерживаю и заканчиваю. Это продолжается недолго (минут – 10).

Я дослушиваю внимательно известия и одеваю пальто без 5 мин. 9 час…

Второе – я давно хотел прочесть о том, что я делаю; я перебирал догадки, кто бы мог этим по-серьезному заниматься…

Третье – каких только людей нет здесь у нас?.. В аптеке работают двое; мне приходится иногда заходить в нее за материалами для реактивов. Я знал, что помощница аптекаря – «бывшая балерина»… Когда, несколько дней назад я услышал, что она ежедневно вечером перед сном делает свою «специальную» гимнастику, я спросил ее, не известна ли ей теоретическая основа ее? – Что же оказалось? что она – б[ывшая] преподавательница ленинградского хореографического училища (балетной школы); при том – методистка; т. е. знает многое, и что был в Париже такой преподаватель пения (дель-Сарт), который был автором книги, переведенной на русский язык; он написал о гимнастике, что она нужна каждому человеку, гимнастика «ходьбы», «стояния», то есть «моя гимнастика»; что он был предшественником Даль-Кроза. Она не может вспомнить названия книги; она думает, что его книга должна быть в библиотеке вашего, моего техникума. Так ты переспроси В[еру] Н[иколаевну], кого-нибудь еще; раздобудь и прочти эту книгу Дель-Сарта.

Вот и все.

Моя милая, моя прекрасная дочка.

Жду твоего письма… Последних два твоих – прочел сейчас, в какой раз?.. И опять почувствовал ласку твоих слов, твоих вопросов и мечтаний… О нашей встрече… По привычке она отзывается щемлением в левом боку, хотя сердце находится посередине, как ты знаешь… Чудно… Да и не в сердце дело, а в мысли и ее переживании… Я буду заниматься гимнастикой, дыханием, чтобы «сердце не разорвалось при встрече»… Годится она для долгого ожидания… Ну, о печальном поменьше (нрзб). Ируся,

451

пиши мне, пиши, пиши… Велик оказался промежуток от предшествующего до этого письма (нрзб) меня… но законный.

Если судить по нашей хорошей погоде, у тебя прекрасные каникулы… У нас, по утрам – 25–30°мороза, а днем тает на припеке у стен… А ночью все небо в звездах и сполохах… Моя дочка… Твой папа Евгений.

№ П-241

Жене

23. IV-21.V–1941 г.

Моя милая Ниночка.

Письма от тебя все нет и нет… От этого два дня назад пошли у меня невеселые предположения, что не все благополучно, что кто-нибудь расхворался; тем более, что время весеннее и дети уже были простужены; и мама П[авла] П[етровна] два-три дня проболела и т. д. Потом я догадался, что причиной запаздывания письма может быть и моя поздняя отправка мартовского письма (29-30.III), что ты все поджидала его, если так, то завтра или на днях я должен получить от тебя ответное на свое письмо. Поэтому и мое «не пишется» сейчас: присел я за письмо, только чтобы обратиться к тебе, побыть с тобой… Как вы там живете, эти дни?

Как мы живем? Ответить полно трудно. Отдельные картины – штрихи, искажающие полную правдивую исчерпывающую картину, дать легче. Сейчас мне бросилась в глаза такая в нашем бараке: радио; 9 ч[асов] в[ечера]; ужасные события в Европе (сейчас сообщили о перемирии греческой армии); прошло еще пять минут и оркестр барака – две мандолины, скрипка и гитара заиграли танцы и они начались; правда только в две пары; в одной – мой бывший начальник – бухгалтер Коз[иц-ки]й; в другой – народ помоложе – кореец и карел, бытовики… Видишь, как спокойно у нас живут.

Проходит компания противотифозных прививок; я освобожден от нее. Лежит толстый слой снега; и каждый день тает на солнышке, но очень медленно; пока без ручейков…

Стало известно, что идет на волю еще один человек по ОСО, я его не знаю, знаю только его «мочу» по анализам, австриец… Все это исключение…

26. IV.

Начались предмайские дни и по погоде и по другому –

452

прекращена доставка почты, вся она, включая посылки, собирается на Перевалке; раньше 4-го я, таким образом, не получу твоего письма… Зачем это?.. У нас новость – прибыл цензор, будет здешний; хорошо если это скажется ускорением работы цензуры.

Побежали ручейки…

1.V.

Все время стояли солнечные дни, а сегодня утро пасмурно с сев[ерным] ветром; к 12 ч. показалось солнце и все-таки удивительно было слышать от диктора, что в Москве на параде прекрасный, теплый, весенний день… Я рад за вас, если так.

Шумный барак я сменил на пустую лабораторию; раз – утром, другой – днем; походил здесь по комнате; подумал и записал, вернувшись к теме о выборе ВУЗа Ирины… Настроение улучшилось, должно быть и от того, что показалось солнце, и от ходьбы и от того, что мысли сдвинулись вперед и что побыл один. Не совсем один – я писал обращаясь и к тебе, и об Ирине, – с вами…

Моя милая Ниночка, поздравляю вас с праздником!

Я не видел, но говорят, что уже 2 дня, как кружатся и кричат журавли; а делать им здесь нечего – всюду снег толстым слоем…

Вчера вечером обычная предпраздничная процедура осмотра вещей прошла в нашем бараке быстро и тактично…

Сегодняшний вечерний спектакль я проспал.

4.V.

В ожидании ваших и твоего писем в эти дни я вернулся к теме о выборе ВУЗа; кажется, что-то из мыслей «отстоялось». Я их записывал, разбирал на листках; теперь, возможно сжатей выбираю. М[ожет] б[ыть] они не нужны, не интересны; но, ты и это мне все простишь, «как голубка», а кл[асс] Игоря. Обдумывая вопрос о ВУЗе, с этими вопросами неминуемо встречаешься; а это письмо успеет прийти до окончательных действий Ируси по этому делу; следующее – уже едва ли.

I – Выбор ВУЗа – с точки зрения «призвания» – мы сняли (иной вопрос: о склонности, о предпочтении занятия, по вку-су – он опять возникает дальше).

II – в выборе ВУЗа – нужно считаться с «будущей жизнью»: хотя, наперед нужно сказать, что вполне предвидеть будущее нельзя; однако, предполагать, намечать – нужно; значит, нужно

453

правильно предположить: 1 – условия личной жизни, основные; 2 – место жительства; 3 – род занятий – 1) из первых – глав-ное – семья, мать, жена должна и может работать вне дома не больше, чем дома.. Нужно выбирать такую профессию, чтобы она не мешала, а помогала быть матерью; чтобы не отнимать всего времени или не во время. Матери не нужно и нельзя стремиться к большой «карьере» – деятельности, а к скромной; поэтому, пожалуй, и нечего бояться, что по той или иной специальности (напр[имер] педагогической, медицинской) – много конкурентов. Работа по медицине отнимет времени больше, чем педагогическая; работа в учреждении – то больше, то меньше – как выбрать.

2) О втором – можно предположить четыре примера места жительства: 1 – столица или бол[ьшой] обл[астной] город; 2– Рязань; 3 – подобный ей – средний, но чужой город; 4– район, т.е. очень маленький город или деревня. Рассчитывать на первые два случая очень трудно; вероятнее – два вторых; из них нужно исходить; тем более, что если будешь готов к худшему, то к лучшему готовиться не надо.

С кем будет она там? М[ожет] б[ыть] одна; м.б. вдвоем; не желательно в маленьком местечке делать выбор себе пары – при ограниченном, «плохом» выборе. Лучше его сделать раньше при окончании ВУЗа, перед отъездом; трудно учесть связи, какие останутся у ней с нашей семьей в то время…

Какая профессия, род занятий, лучше в маленьком местечке? Медицинская – хороша везде, но в деревне она поглощает особенно много времени; работа инженера, техника – «в глуши» на уединенном предприятии очень суживает круг людей – среду; хорошо, если она окажется хорошей, дружной; а если наоборот – так беда; достоинство педагогической профессии, вообще, в том, что «среда» отчасти будет всегда состоять из детей, из лучшей части человеческого общества, живой, веселой любознательной, менее испорченной; в крайнем случае можно остаться с ними одними…

3) О третьем: – о выборе профессии как об условии будущей жизни, как о цели вузовского образования.

Кроме названных: материнства и места жительства этот выбор должен определяться стремлением к образованию, важному для собственной личности, для обязанности матери и гражданина; от вкуса к занятию, к профессии; вопросом материально-бытового обеспечения себя, своей семьи.

454

Прежде всего, что Ирина уже имеет? – удовлетворительное среднее общее образование; удовлетворительное музыкальное; немного в отношении физкультуры, иностр[анного] языка и санитарии; для специального образования не сделано почти ничего (хотя кое-что стоит считать: и кружок ГСО и музыку, и пристрастие к природе).

Что нужно? для личности, для матери, для гражданина – возможно, более широкое общее образование; этому больше всего удовлетворяют ун[иверсите]т, Пед.ВУЗ, Мед.ВУЗ (но не консерватория и не спец[иальный] институт технич[еского] характера). Правда, для гражданина м[ожет] б[ыть] предпочтительна специализация инженерно-технического характера; но ведь и профессия медика, педагога и даже сотрудницы учреждений разнообразных – также нужны; а инж[енерно]-техн[ическое] лучше предоставить мужчинам, которые могут им отдаться полностью.

Если у Ирины нет «призвания» – это ничего, оно удел немногих; зато у нее есть вкус к нескольким занятиям; тем легче выбор и примирение с условиями; правда, у меня больше вкуса к живой природе, или к ней в целом (биология, география), а не к химии, но, это дело вкуса… У меня нет возражений против химической специальности (правда, есть «привязавшаяся» мне идея – передать Ирине и Юрию свой личный опыт, свои наблюдения (не из ботаники); увлечь их обоих, или одного из них, Ирину первую – по старшинству – продолженного разработкой того, что я заметил, что по-моему является для меня и для них в личном развитии самым нужным; но… будем относиться к этому как «к фантазии»…).

Вопрос материально-бытового обеспечения – он должен играть роль, но ограниченную обязанностями женщины, матери; он больше должен лежать на муже; правда, может быть, как и тебе пришлось, он ляжет на нее одну; но ты по себе знаешь, что все равно придется делить время между работой вне дома и дома; и никакая специализация не поможет, лишь родные. Мало, выбирая ВУЗ, ответить на вопрос – какой: нужно, и на вопрос – где? т.е. Москве, Ленинграде, в бол[ьшом] обл[астном] городе или в Рязани? Больше всего даст не только в смысле образования, но и воспитания – большой город и больше всего – Ленинград. Никогда стены консерватории не научат, не воспитают так, как стены университета, а стены Ленингр[адского] ун[иверситет]а вместе с городом дадут больше, чем другие. 455

В этом отношении Рязань будет на последнем месте; но есть еще одна сторона – материально-бытовые условия во время обучения в высшей школе; в данном отношении Рязань – на первом месте; никто, нигде не создаст тех условий (бытовых и материальных) для Ирины как ты сама, Нина, никто не сможет ее любить так, как ты. Это я не к тому, чтобы Ирине оставаться в Рязане, но если какая-нибудь неудача в поступлении предоставила ей только Рязань, то нужно бы вспомнить тогда эту положительную сторону и утешиться ей.

Ну вот и все, кажется ничего нового.

Как я доволен присланным тобой пенснэ; оно мне самый раз по глазам; и на носу держится удовлетворительно.

6.V.

Писем не выдавали ни 4-го, ни 5-го; но 4-го я неожиданно узнал о прибытии посылки, да еще прямо из Рязани,

5-го получил бандеролью книгу Предтеченского «Клиническая микроскопия», посланную Зиной; был и обрадован, и удивлен, и благодарен. Почти потерял надежду дождаться этой бандероли; я получил книгу, которую не ожидал – думал, что ее нельзя достать; понимаю, как много потратила Зина времени и трудов на покупку ее; я так ей благодарен! В книге оказалось так много цветных иллюстраций и нужных сведений; этого я тоже не ожидал – передай милой Зине о моей ей признательности. Сегодня получил, наконец, письмо ваше 21.IV (штамп).

Завтра получу посылку; одновременно с письмом получил твою открытку от 12.IV.

В них есть грустное сообщение о Пане Михайловой… Только одной слезой я мог ответить на это…

14.V.

Получил посылку, два письма и открытку; письма Ируси и мамы шли только шесть дней; твое и Юры – девять; посыл-ка – десять; открытка – четырнадцать… Всей этой почтой я очень тронут – многое в этих письмах радует; кое-что заставляет задуматься.

Все, что нужно добавить к моему письму на тему о школе, средней и высшей, перенесу в письмах детям; о своем житье, о вашей посылке – в письмо к маме… Тебе же я должен повторить на случай, если бы мое предыдущее письмо затерялось, что я имею разрешение на свидание с тобой – продолжительностью

456

в сутки; надеюсь, что к 24-м часам приплюсуют здесь и прошлогодние, неиспользованные 8 часов и будет всего 32 часа; которые, может быть, удастся распределить на два приема – на двое суток, приблизит[ельно] так – с 5 веч[ера] первого дня до 9 ч утра; также и во второй день; с выходом на работу в 9 ч у[тра] до 5 ч веч[ера]; чтобы ты могла отдохнуть днем; такой порядок иногда допускается; думаю заручиться на него поддержкой нач[альника] санчасти и врача.

На мой вопрос: может ли приехать, как я просил, дочь, последовал ответ, что может, кто угодно, лишь бы одновременно. Мне представилось возможным, что ты согласуешь время своей поездки с переездом Ируси в Ленинград и она по пути туда заедет ко мне вместе с тобой. Излишне говорить, что я хочу видеть ее, Юру и многих других, но отнюдь не настаиваю на приезде кого-либо, боясь помешать плану отдыха детей, Ируси.

Отвечаю на твой вопрос о личных деньгах – у меня на счету на 1.V – 171 р.; я получаю зарплату 20 р. в месяц; мне хватает ее на стирку, на парикмахерскую, ремонт и покупки.

Но у меня есть другая, нескромная просьба – купить и привезти или переслать мне плащ, вроде непромокаемого, подержанный, новый, образца пальто или извозчичьего балахона, все равно; при том – это не обязательно…

17.V.

Письмо полученное от тебя и Юры (от 5.V) – как-то хорошо подействовало на меня сперва, я как-то не мог разделить одно от другого, хотел отвечать вам обоим вместе… Но перечитав твое письмо, я одумался… мне кажется, я не совсем с тобой согласен… В чем – я написал тебе (но теперь эта страничка переписывается и написанное здесь выпущено) боясь ошибиться, или быть не вполне понятным – я отложил эти мысли до встречи с тобой, надеюсь, недалекой…

Надеюсь написать завтра Юре и Ирусе и поздравить их с праздником, с успехами в школе…

21.V.

Ирусе написал только вчера – в день ее первого экзамена. Сегодня утром слушал по радио, как начались в школах Москвы экзамены… Вчера я получил твое еще нежданное письмо. Милая ты моя!

Из письма стало ясно, что кое-что из написанного мной,

457

м[ожет] б[ыть] большая часть его, является лишним; но таково писание письма «дневником» – целый месяц, одного – в ответ на несколько, последнее так хорошо, что не беда, что мое не совсем ладно. Мы с тобой часто думаем об одном и одинаково…

Расспросил о «Соллосе» своих врачей – они не пугают, но, родная, береги себя… Как тебя просить об этом!..

Удивила ты меня сообщением о возвращении троих; но и умолчанием о (сведениях); меня интересуют – кто их осудил? в одном ли месте они были?

Судьба, видимо, против меня; не судьба, а случай… все так не понятно; много догадок; больше неприятных…

Не знаю, удастся ли сделать так, чтобы до твоего приезда ко мне успело дойти еще одно мое письмо; предполагаю, что нет; поэтому имей в виду, что ты проедешь мимо ст. Ерцево, где управление лагерями; что на Перевалке – те же люди, что и раньше; в случае надобности можешь зайти в их общежитие или увидеть их у склада (сторож Герасимов; счетовод Соловьев; да и заведующий – Филиппов, страшный толстяк), меня знают; на случай дождя, на счет подводы и т.п.

Моя милая, моя добрая жена и мать моих детей, родная Нина – до свидания… Евгений твой. Действительно…

№ П-242

Юре

18.V–1941 г. (выходной день)

Мой милый Юрий, сын мой, будущий друг мой…

Письмо бабушки от 4.V, твое – от пятого – получены.

Бабушка «Я» (Яблокова) – сообщила мне одну деталь о твоем хорошем отношении к Ирусе и страшно меня обрадовала… В твоем письме ты выразил намерение поступить в 8-й класс 3-ей школы… А я не знал этого, хотел писать Нине свое мнение, что лучше всего было бы тебе поступить в школу, где училась Ирина; там тебя хорошо встретят за нее; это был бы большой подарок ее, твоей сестры, тебе; подарок особенный, сделанный большим, хорошим трудом Ирины, ее личностью в целом, тем, что ее в школе любили, уважали; такими подарками не пренебрегают; за них благодарят; его нужно взять и беречь с честью. Я бы хотел, чтобы ты учился в 3-ей школе, тем более, что там «Вовка» привет ему мой!

Я очень рад также и «Верочкиной даче» желаю тебе поехать туда, иметь прекрасное лето; все время «попадать в точку», т.е.

458

становиться и быть там тем, быть там таким человеком, который и себе и другим хорош. Желаю развиваться физически так, как это иногда удается летом; развиваться «технически» т. е. чему-нибудь выучиться; каким-нибудь делам, ремеслам; и развиваться умственно; чтобы попадались тебе книги самые хорошие, чтобы читал ты их с толком, чтобы беседа за чаем, за обедом, за игрой, на прогуке, на рыбной ловле и т. д. была умная, остроумная, чтобы чувства будила хорошие, взгляды: честные, геройские – без глупости, мудрые – без «жульничества»; желаю, чтобы прожили вы там все беззаботно, помогая друг-другу, с радостью, на перебой; одним словом, жили бы там так, как иногда бывает, что выдастся там лето такое удачное, что самое ненадежное дело – погода – и то стоит все время хорошая...

Пишу столько пожеланий потому, что следующее мое письмо в Рязань придет уже в твое отсутствие, потому что нужно тебя поздравить с окончанием учебного года, с окончанием неполной средней школы, милой школы, которая была к тебе хороша, в общем, семь лет и ты был неплох… Есть итоги, не всегда «стопроцентные», но все же, дов[ольно] хорошие. Я не все знаю, и сегодня год еще не кончился, но можно быть уверенным, что итоги будут не плохие. Между прочим, как добавки к основному, ты приобрел уменье рисовать («паука»), чертить надписи в школе и дома за это время – это хорошо; может сгодиться; твои дополнительные занятия в кружках были неплохие. Спасибо, милый, за все хорошее; целую тебя.

Спасибо за присланное фото бабушки, но, в общем, ты присылаешь их мне мало… Купи пластинок размером 18х24; достань алмаз (или отдай нарезать) на три каждую (8х18), они будут держаться в кассетах; снимай двойные снимки, наклеивай левую направо, правую налево; наводи на матовое стекло с лупой, сильнее диафрагмируй, соответственно увеличивая экспозицию; умей выбирать сюжеты с «перспективой» ряд объектов, уходящих вдаль, включая очень близкие, например, веточку или сук на первом плане, хотя бы не совсем в фокусе – будет красиво.

Мне почудилось в твоем письме в твоих словах: «будут развиваться ноги» (при ходьбе в дальнюю школу), что ты вторишь моему мнению о гимнастике «ходьбы» поэтому я напишу тебе, что я учусь ходить и стоять ровно тридцать лет – и только три дня назад сообразил, и был очень доволен, что правильно начал, «с самого начала» потому что дети тоже прежде всего начинают учиться «стоять и ходить» и подумал, значит нужно

459

потом-теперь снова начать учиться «говорить», а тебе, кстати сказать, и писать.

Спасибо за твое сообщение «о наушнике» за моим портретом…

Отвечаю: играю в шахматы, причем, много «разговариваю» и хотя ведь это дело запрещенное (разговаривать во время игры в шахматы), однако наблюдатели одобряют эту мою особенность; играю находчиво, проигрываю часто; никогда не горюю; интерес к моим партиям от этого не уменьшается; Хотел бы сразиться с тобой…

Читаю Гюго В. «Человек который смеется»… Поражен языком и отдельными мыслями. Достань для мамы-Нины журнал «Октябрь» №1 за [19]40 год; пусть она прочтет «Неотосланные письма»; «Черный (нрзб)» и из другого № (не помню какого) – «Идущие впереди»… Авторы – женщины.

До свидания, милый.

Твой Е[вгени]й Яблоков 1

1 На поле письма: Добрый путь тебе в последние дни учебного года и в Ленинград.

№ П-243

Ирине

20.V. 1941 г.

Моя милая дочь, моя Ирина, сегодня с утра – я с тобой, по случаю первого дня экзаменов… Должно быть по этому очередное совпадение – я получил в мамином письме твою карточку… сегодня же днем… Не только я сам, но и «судьба», видимо, за то, чтобы я был с тобой со дня твоих выпускных экзаменов 2

2 На поле письма: Думал писать тебе 18-го – не удалось….

Нина написала мне свои мысли, свои советы тебе к твоим экзаменам, которые я вполне разделяю. Одну добавлю: если бы на одном из экзаменов, скажем, например, на истории случилась какая либо неудача, несправедливая, что всегда может быть, мне было бы важно, чтобы ты сумела перенести ее легко; и вот почему: несправедливое отношение к тебе может случиться только из-за меня… хочешь ты или не хочешь, думать будешь или нет, но нелегкость перенести будет мне укором, тоже незаслуженным, а главное, я бы хотел, чтобы ты умела жить, а значит и переносить неприятности легко те, в которых ты неповинна, а это самое трудное, я уверен, что когда пройдут

460

экзамены ты скажешь, сужу по себе – по воспоминаниям, что хороший это период, богатый впечатлениями, напряжением сил и товарищеских отношений; поэтому я и высказывал тебе свое пожелание, чтобы об экзаменах у тебя осталось хорошее впечатление на все годы студенческой жизни; это не столько пожелание, сколько уверенность, мое письмо придет к концу их почти; и может быть это письмо последнее до твоего отъезда на дачу, а может быть, и до свидания со мной.

Я буду его ждать… Знаю, что и ты хочешь: а если не приедешь, я пойму, что нельзя было.

Я доволен твоим решением, поступить в Ун[иверсите]т; факультет хороший; хорошо, что три года до выбора специальности на нем; да еще в запасе, на худой конец, возможность перейти там же на другой факультет. Все это – хорошо. И по окончании большой простор выбора профессии, работы, места… Хорошая подготовка к практической, а м. б. и научной деятельности. Счастливый путь, дочка! Желаю тебе счастья в дни экзаменов, в дни каникул – отдыха; в подаче заявления в ВУЗ, в устройстве твоей жизни в Москве, с Лялей; а дальше столько хорошего, что и желать нечего…

Несмотря на приписку на карточке, я знаю, что ты похудела; вот. Это – нехорошо; и причина этому не может быть хорошей; нехорошо, хотя бы от заботы… И Нина в письме призналась, что похудела и она… С этим должна вестись борьба; я говорю серьезно, во что бы то ни стало… от чего-то нужно отказываться, только не от нормального здоровья… Напиши мне об этом про нее и про себя, и что вы думаете сделать…

Последние два дня быстро исчезает снег с земли; в лесу его д[олжно] б[ыть] порядочно; чувствуется тепло весеннее; сошлись заря с зарей; и сумерки в полночь… Не цветут еще у нас ветлы…

А времени, когда мы с тобой вместе увидим природу в ее великолепии, далеко – на Кавказе, или ближе, и я рад помечтать… Пусть оно будет…

Я имею очень мало сведений о «Татьяне Сергеевне», не узнаешь? о Верочкиной Танюше, и прошу сообщить мне о ней все, что становится известно о ней, особенно, когда это будет по твоим личным впечатлениям; вашей поездке туда я очень сочувствую…

Я недоволен тем, что ограничиваюсь сегодня в письме тебе одним полулистком; мне хотелось бы написать кое-что

461

и о «ветле цветущей» и о «пяти минутах» утренних, когда ты чувствуешь через природу мир и о многом другом… но, я запаздываю с письмом и кончаю его подписью – Евгений. Я – стараюсь, как и ты поразборчивее, но у меня не выходит; но я буду учиться… от малого к большому переходить… жаль, что мне уже так много лет.

№ П-244

Маме

21.V–1941 г.

Моя милая мамочка, твои хорошие письма получал; радовался их настроениям, бодрым и добрым, и сообщениям Нины о тебе…

Предстоят два твоих личных праздника и мой привет тебе сыновний, мои пожелания – здоровья, настроения, хорошей погоды и лета хорошего и всех радостей доступных тебе – должно донести это письмо.

На то же письмо я решил перенести все сообщения о моей личной жизни, быте, работе, состоянии. Все – благополучно. Все хорошее – сохраняется; быть может даже улучшается; мне не на что жаловаться; разве что на самого себя? а на судьбу бесполезно и вредно…

Забота Нины, которую ты видишь и отмечаешь сама и на себе, заботы ее и всех вас обо мне решают решительную роль в моей жизни; связь с вами всеми – с тобой, с Ниной, с детьми и другими родными делает из мало приемлемой здесь жизни, вполне приемлемую и в материальном и в духовном отношении. Мне есть чем жить и чего ждать…

Я получил посылку от 29.IV; я обеспечен питанием полным и здоровым. Нам ежедневно дают два раза щи кисл[ые], один раз капусту квашенную, три раза кашу или горох (2+1), я ем все два раза (кроме утра), смешивая все с капустой квашенной или выловленной из щей и имею возможность добавлять неограниченное количество масла, присланного вами; получается однообразный, но здоровый стол. Сахара у меня вполне хватит до след[ующей] посылки; к чаю есть и другое сладкое, варенье хорошо держится, расходуется понемногу, п[отому] ч[то] трудновато справляться одним зубом с неочищенными вишнями, но это тем лучше – экономней, прислали много мясного (паштет, ветчина); боюсь, что мой стол лучше вашего, да на много – но у меня к тебе просьба – прислать кусочек туалетного мыла

462

(не обязательно), расходую последний из присланного вами ранее запаса.

Живу в том же углу, работаю в той же лаборатории; отношения прежние; погода улучшается; известия по радио доходят; попадают газеты, присылаемые знакомым бандеролью регулярно… Говорят, что положение участка на лето устойчивое, а там – видно будет. Люди здесь все надеются на освобождение массовое; чем они проще, тем больше верят в это; рассказывают друг другу невероятные, но такие заманчивые для всех слухи, которые любят слушать и скептики, все зачем-то интересуются мировой жизнью и живут маленькой… Правда, я по роду своей работы вижу безнадежно больных, но их сравнительно мало; зато много быстро стареющих, на глазах… В общем, отношение к старикам, их положение за этот год значительно улучшилось.

Я получил в мае Юрин снимок с тебя, дов[ольно] удачный; ты постарела, но настроение на снимке соответствует настроению письма; я доволен снимком, хотел бы иметь еще такие, чтобы видны были милые мне люди и место…

Проходит вторая майская волна холода – свежо; но, видимо, через день-два настанет полное весеннее тепло, во всяком случае у вас; быть может, и у нас; ведь, у нас по углам, под заборами еще лежат пласты снега; в лесу – то же; но уже началась уборка зоны (т.е. площади внутри зоны, на которой мы живем и которой ограничен нам свет, до небольших нелишних размеров; и то, кое-где растет бурьян, остатки мелких мхов и трав и кустиков, и тонкие – влажные площадочки).

Привыкаешь и кажется, что и этого много… Зона год от года улучшается, очищается, богатеет цветниками; ремонтируют деревянные тротуары над сточными для воды канавками; зимой пропали почти все крысы; но д[олжно] б[ыть] возродятся.

Теперь, когда над головой проплывают облака, кажутся аэропланы – небо так изменилось в мире за последние годы…

Милая мамочка, целую твою седую голову, руки. Желаю тебе поскорее увидеть сына своего.

Евгений.

№ О-245

Всем

25.XII–1941 г.

Милые мои: жена-Нина, дочка-Ируся, мама, Лида, Леня! Со дня войны впервые имею возможность известить вас о себе:

463

работаю по-прежнему лаборантом; живу там же; сыт; болел только карбункулом, о своем будущем ничего не знаю. От вас получил в конце октября открытку от 8.IX и июньское довоенное письмо. Сейчас перечел и поцеловал его. Надеюсь, что ушедший 2 месяца тому назад в польскую армию Юзик, написал вам обо мне. Скоро уйдет земляк Максимов старик из Данкова, который м[ожет] б[ыть] проездом посетит вас и расскажет обо мне – у вас так много, д[олжно] б[ыть] событий.., у меня так много вопросов, что они давят и числом своим и значительностью, что я не буду ничего писать. Надеюсь, когда-нибудь увидеться, поэтому не прощаюсь, желаю вам счастья, правды, добра, развития. В моей жизни вы самое светлое, самое верное… Если судьба пожелает, так и свидимся…

Дойдет или нет мой привет Юре и семье Коли, все же мысленно шлю его.

Пишите вы мне письма, то выдают, то нет. Радио – то же, газеты – то же. Здесь все говорили, что Рязань была «освобождена от неприятеля» (13.XII); я же понял из газеты, что она и не была занята…

Я не знаю даже где вы? Кто – где?

Родные мои милые, давайте надеяться на все лучшее, я буду верить в развитие моих детей и всех вас. Ваш Евгений муж, отец, сын, друг.

Открытка Юзика из г. Мурома жене Яблокова Е.И.

3.XI–1941 г.

Горячий Вам привет от Евгения Ивановича.

Он живет неплохо, работает на старом месте в лаборатории, чувствует себя хорошо того же и Вам желает.

Евгений Иванович моцно волнуется тем, что уже долго не получал от Вас писем. Потому он просит Вас, чтобы Вы писали ему наибольше. Ответа однако вже не ожидайте, потому что он не может Вам писать.

Евгения Ивановича моцно интересует судьба Юрия и Ирины, поскольку Вы подробно о всем пишите. Основным желанием Евгения Ивановича – ето вернуться домой и жить в окружении семьи и передавать вес свой опыт детям.

Карточку пишет Юзик, который долгое время работает с Е.И. и если бы можно было повидаться с Вами мог бы очень многое Вам рассказать.

Юзик

464

1942 год

№ О-246

Всем родным

21.II–1942 г.

Милые мои, родные, хорошие, отвечаю на ваши письма, полученные мной 4. II (от 12. I от Нины и мамы) и 15. II (от 14.I – от Ируси, 27. I – от Нины; 3. II – от мамы) и так благодарю вас и судьбу за них. 18. II я думал как этот день нелегок для моего милого сына Юрика, еще мальчика, который уже не знает «как жить». Сжимается сердце и стыдно мне, что мои условия сравнительно легче, чем его, в окруженном городе 1

1 Юра (Яблоков Ю.Е.) в данный момент находился в Блокадном Ленинграде..

Дни увеличились, погода еще зимняя, хорошая, с солнцем и небольшой капелью; впереди страшноватая весна, с ее распутицей и болезнями, многие старики уже не выдерживают.

Радио в общем пользовании нет, но основные сведения сообщаются. Я живу пока по-прежнему. Два дня назад сменился Нач[альник] Сан[итарной] ч[асти]; быв[ший] нач[альни]к, она же зав. лабор[атории], Розенблюм переведена в Няндому. Наш участок переходит в Онеголаг; управление которого на ст. Плесецкая; это уже вторая передача, без перемены места. Опять десятками освобождают досрочно бытовиков, теперь не больных; был ли у вас Максимов, и получили ли вы мою открытку от конца января?

Лаборантке, Ирусе, привет, вместе с ее друзьями: Зиной, Лидой и И.; пожелание всем справляться с работой легко и с удовольствием обязательно; хотел бы я посмотреть на вас, вообще и на работе в частности. Читаю и читаю И.П. Павлова сборник «Изучение высшей нервной деятельности»; много записал (дневник) о своей «гимнастике» тоже относящейся к высшей нервной деятельности; немного занимаюсь в досуг анатомией риса (срезы через молодые проростки, что завел в лаборатории; все это сообщаю для доказательства моего относительного благополучия.

Спасибо маме за подробное письмо, за пожелание Ново-год[нее] и имен[инное] и за ободрение; но больше всего от нее меня ободряет факт сохранности самой мамы; и благодарю я

465

ее за наследственность. Привет Вере Петровне, тете Мане с семьей; Лене и Рае. Рад что узнал про Алёшу и его место пребывания; рад за Олиных сынов, что они вместе, привет родным московским – К и С – м.

Милая Нина, жена и друг родной! спасибо тебе за все: за жизнь, за наших детей, за маму, за прежнюю любовь и «по-прежнему». Январские даты помню, всё мне кажется, что когда вы мне пишете – я вспоминаю вас в эти же дни подробней…

Будем продолжать надеяться на благополучие, прежде всего для ленинградцев наших; за нас самих; за всех родных; чтобы благополучно прошла весна, начало лета и т.д., чтобы собраться нам вместе с родными и друзьями; мы сумеем ценить жизнь; дадим обязательство каждый развивать свои способности, самообладание. Так хочется верить, надеяться и жить своей и нашей общей жизнью. Это и есть мои пожелания тебе, Ирусе, Юре, маме, Лиде, Зине, Лёне и т.д. Не забывайте меня; я знаю – помните, не забудете; но это единственная постоянная форма свидания между нами; письма – редки; от меня есть надежда посылать раз в месяц; ко мне – чаще, без ограничений, но с редкой доставкой почтой. Ваш Евгений.

№ О-247

Ирине

5.III–1942 г.

Моя милая дочка, сегодня для нас с Ниной – женой – дорогой день твоего рождения; вместо символического обручального кольца ты фактом своего рождения сильней скрепила наш брачно-семейный союз. Спасибо за него Нине; спасибо тебе… Мои пожелания к твоей жизни, твоему развитию я ощущаю сильным желанием, но не буду сейчас пытаться высказывать его. Как выскажешь чувства, как передать обилие мыслей на такой тесной бумажке! Пусть этим оно само передастся; а мысли – позднее выскажем друг другу.

Я думал, что мне не удастся писать раньше 20-го III и ответить тебе и Нине на письмо от 30.I; но нам объявлено распоряжение Наркомата о приеме посылок для нас и предложено написать об этом по домам; вот и представилась возможность именно сегодня действием вспоминать о тебе. Признана особая нужда в посылках для нас, но возможность их собрать у родных наших часто тоже сомнительна; и я не буду ждать от вас ничего нужного вам самим; а табаку попрошу, если можно;

466

какого угодно, какой можно достать, лучше крепкого (разбавим чем-нибудь); достаточно хотя бы махорки «самосада» побольше, п[отому] ч[то] не для одного меня; не собирайте ничего другого, все равно это трудно и долго; а у нас м[ожет] б[ыть] распутица; посылки разрешены и продуктовые и вещевые; до 8 кг; число не ограничено.

Из вещей попрошу носки: одни теплые и пары две холодных; из книг – только что найдется по новой спец[иальност]и моей и по микроскопии; и газеты. Если целы и не нужны миниатюрные издания Тютчева и кого-нибудь другого – положите…

У нас пока зима – это хорошо; до лета очень далеко и вес-на – время трудное и опасное; у меня пока перемен нет и живу удовлетворительно.

Я доволен, что ты получила именно лабораторную работу, да еще в Ворских – и описанием твоей жизни в письме от 30.III; она сложилась достаточно хорошо, а для личного развития, которое больше всего зависит от самого себя, совершенно удовлетворительна; и нет для него у тебя никаких препятствий.

Милому Юрику досталось тяжелое испытание – выдержит ли? физически и морально? Мы с тобой не можем сейчас помочь ему – обязаны позже…

Всем по твоему выбору передай мои поклоны. Твой отец Евгений.

Жена моя, Ниночка, целую твои глаза с поздравлением в родах, что были в этот день 19 лет назад. Твой муж Евгений.

Целую мою маму П.П. привет Лёне.

№ П-248

Маме

10.III–1942 г.

Моя милая старушка, мамочка, Я жду от тебя письма, такого же хорошего, как предыдущее. Я здоров, два дня назад умудрился простудиться, но отделался от простуды в один день; фурункулы повторились, но тоже вылечил. Работаю и живу там же. Отношусь к числу людей в лагере, сравнительно благополучно переносящих условия жизни. Новости к нам поступают скудно; газеты местные дней через десять пачкой и не за все числа; радио для з/к нет; письма доставляют и без ограничения; будут посылки – то же; разрешены с 3. III. Даже табак ждать стыдно, но по крайней мере – это не продовольствие,

467

а только лекарство, действующее на нервную систему, самочувствие и работоспособность.

Стоит зима еще; то – теплеет градусов до 5-2 ниже нуля, то – появляется северное сияние и морозит градусов до -17, как обычно в течение всей зимы. Солнышко греет, на окошке у меня стоит несколько рисинок, а в столе лежит несколько рисунков – зарисовок анатомического строения. Около станционара есть маленький, метров в сто кв., огородик, думаю принять участие в его устройстве – составил план посадок на нем. Вот так живем; то как-будто «беспечно» с замыслами на будущее, то не зная, что имеет смысл или нет – с предположением, что все это ни к чему. Будем надеяться с тобой на всяческое благополучие, на свидание нас всех и жизнь вместе; но когда это будет? и что будет до этого? Приходится обращаться к Судьбе, которая не совсем к нам не милостива.

Обнимаю тебя, моя милая мама.

Твой сын – Евгений Яблоков

№ П-248-А

Ирине

10 III–1942 г.

Моя дочурка, прелесть ты моя!..

Привет тебе за ласку твою, за хорошее настроение, то есть – мысли, за юный твой расцвет!

А пожелания тебе – от мысли: что расцвет – подготовка к зрелости.

Скоро у вас вишни и яблони будут цвести красиво. У нас их нет. Потом некрасиво осыпят лепестки; и долго будут своими прекрасными зелеными листьями работать и лелеять невзрачные зелененькие завязи, чтобы нескоро, но ярко зардеться плодами, не только прекрасными, но и значительными. У природы – один закон, что для растений и зверей, что для людей. А у людей – страшная путаница (особенно у девиц… я шучу). Только наука поточней, да и то больше естественная. Так вот мои пожелания: первое простое – изучай естествознание; тем более так случилось, и оно, что мне нравится, тебе пришлось по вкусу. Минут тяжелые времена войны, опять поступишь, изу-чишь курс высшей школы; тогда и теперь готовься на «аттестат зрелости» в науке и жизни.

Второе пожелание трудней: созрей, медленно, но верно; до самообладания, понимая эти слова в самом широком смысле –

468

до обладания настроением – мыслями; чувствами и интонацией и поступками… Вот почему я повторяю и люблю слово «развитие»…

А пока, когда моешь пробирки, и вспоминай в это время меня – потому что и я тоже мою и с таким же « удовольствием»; условились, чтобы и мысли совпадали – хотел бы я поцеловать тебя так же крепко, как ты меня обещаешь.

Твой отец Евгений Яблоков (подпись)

Я не понимал, когда папа, Иван Гаврилович подписывался так «сухо» «отец». Теперь я понимаю – это не сухо, это значительно.

№ П-249

Жене

10. III–1942 г.

Моя Нина, жена милая, далеко-близкая моя!

Пишу, т. к. нам предложено написать домой и притом объявлено, что Зам. Наркома Вну[тренних] дел дал распоряжение почте принимать посылки для з/к. Причины для этого веские; декабрь-февраль – mors – сотни, все время жили с запасом на 1-2 дня, впереди – распутица. Пишу, хотя понимаю, что не следует «отнимать» у вас и м[ожет] б[ыть] нечего; но я и не хочу, условимся, что ты ничего не пришлешь, отнимая у себя. В голову часто приходят отгоняемые догадки о еще худшем и об обреченности нашей; поэтому, я, вообще, не хотел бы быть вам в тягость; вижу, что вероятнее всего, уже не буду полезен вам и в будущем, не нужно отнимать от того, кто должен жить…

Тема эта тяжелая; вспоминается сразу и Юрик, сынок наш – как-то он? Что с ним будет? А время подходит для всех еще более серьезное; остаются недели–месяцы. Так не хочется все это писать, не хочется глядеть в будущее, а хочется сразу помечтать о далеком, когда, когда мы могли бы жить вместе; на мечтанье подталкивает и то, что многое миновало сравнительно благополучно; но действительность заключается в том, чтобы пережить ближайшее и в борьбе за благополучный исход.

Теперь ты мало мне пишешь, все занята? Но в немногих строчках, в словах ласковых и любимых многое чувствуешь и тянется сердце к тебе. Спасибо. А дочке за подробные письма; м[ожет] б[ыть] она получила мою открыточку, посланную в день ее рождения?

Об условиях жизни, конечно, подробно писать не буду, стол

469

наш таков для работающих, что им можно довольствоваться в смысле сытости, он почти без белковой и тем более безжировой, а у неработающих – отеки.

Если посылка будет содержать один табак – это уже будет замечательно; если можно достать его. Хотя бы «самосад» на рынке или в деревне, приобрести с помощью опытных курильщиков вроде А.Н.П 1

1 Алексей Николаевич Попов.. (привет им, «Олегу с наследницей»); приобрети покрепче и побольше, т.е. 1–2 кг, п[отому] ч[то] посылка может придти не скоро или очень скоро, по условиям транспортировки, кроме того уже несколько месяцев меня выручали куревом другие; конечно, и это все не обязательно; нужна и бумага курительная и всякая; из одежды только грубые теплые носки и пары две холодных; из книг – только по анализу, по микроскопу и хорошо бы справочник по химии. Нет мыла и ниток. И ничего не нужно, что трудно достать: а вероятно – трудно все. Нужнее всего, чтобы ты была здорова, работала и жила на прежнем месте, чтобы к тебе приехал сынок, с внучатой племянницей Татьяной, чтобы дочка стремилась и приходила к тебе, как и теперь. Так хорошо, во-время она начла работать и именно в том техникуме. Еще – много удачи нам… Многое хочется написать и спросить, но требуется писать покороче; я и то первый раз пользуюсь таким поводом и пишу закрытое письмо. Продолжу немного дочке, маме. А тебя, милую, целую! Эх, старею я; но еще не так я стар, и если бы меня освободили таким, то я еще мог бы быть полезным. Твой муж и любящий тебя друг. Твой Евгений

Ах, как хочется поговорить с тобой – душу выложить; все-таки есть хорошие мысли у меня; вероятно, так пропадут…

Поцелуй-обними Лиду, Зину; привет Лёне, Рае.

№ О-250

Юре 2

2 Адресовано в Вологду, двоюродному брату Киркинскому Алексею Павловичу. Юра был вывезен из блокадного Ленинграда по «Дороге жизни» и добрался до Вологды к дяде Алексею Павловичу (Из автобиографии Яблокова Ю.Е.).

22. III–1942 г.

Мой милый сын! Сегодня я получил от него первое письмо,с тем важнейшим известием, что он выбрался, добрался так счастливо под твою и твоей жены заботу о нем…

470

…Правда узнал и то, что нет больше Коли… физически; остался только в наших воспоминаниях; удастся ли нам когда поделиться в память о нем?..

На конверте – твой адрес; кто знает, м[ожет] б[ыть], и для меня будет важно когда-нибудь твое местопребывание, сравнительно ближнее – 300 клм.

Милый Алексей, какой соблазн! увидеть тебя, твою жену; сынка твоего – вашего, усиленный моим положением, жаждой ко всему вольному, родному… Я рад, что ты в своем городе, со своей семьей, желаю и дальше так же; м[ожет] б[ыть] и Юрий еще у тебя? Едва ли; ему я напишу в Рязань; письма «от нас» с ограничением; «к нам» – без ограничения; поэтому напиши не раз; разрешены посылки к нам; но опасаюсь, что не из Ряз[анской] обл[аст]и; тогда, узнай и если можно, пришли ск[олько]-нибудь «курева», какого угодно, хоть деревенского «самосада», хоть «табачной пыли» мы переработаем здесь. Табаку нет; вообще снабжение – на волоске.

Я пока здоров; работаю, как знаешь, лаборантом (клиника); извини за просьбу; не исполняй! коль трудно, что вероятней всего.

Привет, неведомым мне, твоим родным Жене и сынку, узнать которых очень хочется.

Твой Евгений.

№ П-251

Жене, Ирине, Юре, маме

11.IV–1942 г.

Мои милые, суть жизни моей! Моя жена – Нина, моя дочура – Ируся, мой сынок – Юра, моя мама.

Наконец-то позавчера получил ваши письма (от 18-20. III); до них были только январские; и отпала тревога за вас про истекшие два месяца.

20.III вы еще не знали про Юру приблизительно с 5.III, был у Алеши, по-видимому телеграмм не принимают, а письма запаздывают, иногда. А я все еще не знаю, доехал ли Юра до вас? М[ожет] б[ыть] и ждет у Алеши Верочку с Танюшей? вот было бы хорошо, если бы они собрались все у вас… Надежды, надежды… но нужно и трезвое предвидение, испытаний впереди много… и вам нужно быть готовыми…

У нас сегодня будет передача нашего участка Онеголагу. Управление его на ст. Плесецкая; наш л[аг]/пункт по контин-

471

генту стариков-инвалидов, конечно, неподвижен; но перемены частичные в личном составе, вероятно будут. Нач[альник] санчасти д[октор] Левицкий, рассчитывает на перевод его в Управление. Намерен перевезти лабораторию за собой, потянуть и меня. Это только предположения и трудно сказать желательное ли? Хлебный паек у нас тот же (600), приварок – мучной суп без овощей. Три раза за март я сообщал вам о себе, писал о разрешении посылок, понимаю, что посылать нечего, приходит посылок мало пока; иногда умершим – вчера трем из восьми адресатов. Трезво рассуждая, надежды на свидание с вами мало; жизнь прошла, остался грустный кончик; но для жизни пригодны только надежда и бодрость. Мое желание передать детям свой жизненный опыт, рассказать предупредительно о поучительных уклонах (ошибках и о положительном), о том во что нужно верить и чему служить в жизни – это желание – едва ли осуществимо; это и есть самое грустное, а рассказать в процессе совместной жизни есть что, о нужном для счастья, для жизни; пока еще буду жить этим – самым большим желанием, этой надеждой…

Ваши письма подкрепляют ее! Дороги мне слова Нины, милой, любимой жены моей, о ее чувстве ко мне, о ее радости от детей, о ее заботе о жизни совместно с милыми сестрами – родными для меня.

Дороги мне письма любимых дочери и мамы, конкретно рисующих мне жизнь вашу и их самих; дорого мне письмо моего любимого сына Юрия с благой вестью о его прибытии к Алёше; письмо, в котором кроме того мне почудилось, что Юра сохранился и развился к лучшему духовно.

Я заранее рад встречам вашим хорошим; встрече и Юры с Вовой Х[олмогорским]. Сообщение Ируси о Вове, что пишет стихи, подкрепило мое подозрение в его духовной одаренности, подозрение, возникшее, когда ему было еще 10-11 лет, и я наблюдал его устойчивый, милый юмор, свойство духовного порядка и не только детское, не по возрасту.

Рад буду встрече Ируси с Игорем; мне приятно представить себе юное оживление вашей молодежи; и еще приятней представить себя в кругу ее, но это уже – мечта…

М[ожет] б[ыть] Бэни-то у вас еще? («ведро с кониной»). (по-видимому хоть одно письмо ваше, д[олжно] б[ыть] февральское, не дошло пока до меня).

Знаю, что мне есть на почте перевод в 13 р., но пока он и талон не получены. Если сумеете пришлите мне брошюру

472

(зелененькая тетрадочка в шкафу) «Дикорастущие овощи» и справку из книги (ботаника) как делать лишайники съедобными, освобождать от горечи. Просил я табаку прислать п[отому] ч[то] считаю его для себя лекарством и для мозга и для сердца; но, вероятно, он дорог, тогда – не присылайте. нужна бумага всякая (а конверты у меня есть).

На очень многое из ваших писем хотелось бы откликнуться, спросить, подать реплики, но нужно быть более кратким…

Милая Ируся, вижу по карточке твое развитие до взрослой девушки, о как бы я хотел быть с тобой, чтобы духовные жизни наши сблизились, переделились… Я верю в тебя, расположен к твоим друзьям, но я так далеко от вас, так лишен… Верь в жизнь, в развитие, в огромные возможности среднего человека; не нужно выдумывать, нужно изучать – постигать и, согласно законам человеческого развития, развиваться; в этом человеческое счастье…

Мой милый сын, мой Юрий! если ты дома, то и тебе такая радость, которая делает тебя лучше, хорошим; я в этом уверен…

Моя милая мама, я рад тому, что и в твою жизнь приходит от окружающих близких много хорошего, радостного сильного, удачного. Придавай этим радостям главное значение, а трудностям меньшее. Я так надеюсь и хочу нашей встречи с тобой…

Милые Рая, Лёня, Зина, Лида – благодарю судьбу за то что все вы хорошие и дружные.

Моя жена, Ниночка моя – «половина» меня самого; или – я – твоя «половина» довольно только это сказать…

Привет вам всем! Привет другим родным, без перечисления; и кое-кому из знакомых… Напишите мне… Ваш друг Евгений Яблоков

15. IV.

Дня три как стало сильно таять, а то стоял прочный зимний тип погоды. И кстати потеплело, а то дрова стали возить без лошадей; воду – носить. А люди в большинстве случаев – инвалиды, слабосильные. В оттепель будет трудно с уборкой нечистот. Солнце греет, светит дольше, до 8 час. вечера и дольше немного.

Работы у меня стало несколько меньше, тоже кстати, сообразно силам… А все таки, время идет да идет…

Вот скоро 1-е мая, м[ожет] б[ыть] это письмо будет к нему – поздравительно или к Ирусиному празднику… 5. III хотел

473

писать вам, но не смог, т. к. не было долго писем от вас… Пишите почаще.

Еще раз всех обнимаю, желаю всем силы.

Евгений Яблоков.

№ П-252

Всем родным

1-8.V–1942 г.

О, мои милые, ваши письма апрельские я получаю одно за другим четыре дня: 18 апр. 2 открытки от Нины о возвращении Юры; 18. IV. от Ируси о том же. от 30. III, 21.IV от Юры, от 4. IV. – его первое рязанское письмо; 22. IV. – от Нины от 10. IV. В предпоследнем накануне Нина приписала: «…бедная Верочка…», а в последнем на др[угой] день: «Приехала Верочка…» События, и радостные описанные в них, и грустные, и трудности, чередуются…

Милые Верочка с Танюшкой, как я рад, как я рад, что вы собрались вместе и помогаете друг другу; как бы мне нужно к вам… Еще одно очень нужно, чтобы приехали Лена и Ниночка…1

1 Мать и сестра Веры Николаевны Киркинской (Ю.Е. Яблоков).

Пусть пережитое вами, Юрой и Ирусей, послужит большому духовному развитию и закалке к острой, но честной борьбе физической без сентиментальности и благодушия, а с твердой волей и ясным сознанием серьезности ее.

Я горжусь дружбой и пристрастным отношением ко мне моей жены Нины, столь трудоспособного человека, столь нужного окружающим, таким милым мне и людям; как бы я хотел быть достойным ее… Оттого и полна жизнь Нины, но чтобы не грозила опасность перенапряжения ее сил, нужно, и я уверен, Юра с Ирусей это сами понимают, помогать ей; это их же воспитает, но тут надобно уменье и дальнейшее развитие физическое и духовное – этого я и желаю обоим больше всего.

Я прошу Ниночку простить меня за «упрек» в неписании писем; я – неправ, я мог скрыть свое переживание и нужно было скрыть, я понимаю, как ей некогда.

Ирусю и Юру я прошу написать мне именно о том, что «трудно описать» о их встрече… а теперь и о другой – о встрече с Верочкой и Таней, а из написанного, отдельные фразы так много говорят: «Юра стал старше меня» (Ирина), «ценю до

474

машний уют» (Юра), «полюбил музыку» (Юра), «насколько Ируся дорога мне» (Юра)… и т. д.

Сынок с Ниной «размечтались», что я приеду к ним работать на огороде, а я сам – мечтал о том же; но оснований объективных для этого нет – никого не освобождают, отбывшие срок умирают здесь; но будем хотя бы снам придавать значение вещее, если я 3.III видел во сне свою встречу на вокзале с Ириной и Юрой – редкостный сон, я записал его дату и содержание… Я мечтал об огороде в Варских, под руководством столь много знающей тети Зины; вот, мы с Юрой – занимались бы «уплотненными культурами» и уходом «высшего качества индивидуального характера» по отношению к некоторым растениям 1

1 На поле письма: хотя бы табачной пылью или нюхательного на переработку (далее неразборчиво)..

Пишу подробно, чтобы показать, как я мечтаю… На ого-род – я гожусь пока.

У нас нового: то, что наш участок переведен в ведение Онег-лага, и это сказалось положительно на питании – прибавили 100 гр. хлеба и 20% на приварок; начался завоз муки в запас/ ...PL Апр. Май – про (нрзб) лучше, обеспеченней, чем предыдущих, чем ждали.

5.V

Получил письма от Нины и мамы, П[авлы] П[етровны] – от 18.IV. – как я рад им! т. к. у меня длилось порченное настроение, и я не мог писать вам из-за него, пропустил все сроки для поздравления Ируси (к 18.V); но эти письма прервали такое настроение – допишу, а само настроение объяснить не сумею; никаких особо неприятных событий не произошло; правда комната лаборатории осталась занятой наполовину (слева), а наполовину (справа) стала комнатой жилой Нач. Сан-части, д[окто]ра Левицкого, от этого многое изменилось: 1) мой режим дня – я в лабор[атории] бываю меньше; 2) да и работы стало меньше и реактивов; 3) я «стал мешать» и т. д. Нельзя объяснить и состоянием здоровья, т. к. заметных перемен в нем нет; правда, на последней ежемесячной перекомиссовке – 1 мая – я получил категорию «(зачеркнуто) [инва]лидности». Это хорошо: нельзя послать на общие работы, но не работать нельзя, п[отому] ч[то] тогда очень снизится питание (напр. хлеб: вместо 700 – (зачеркнуто, но можно разобрать, что 400).

Погода не благоприятствует настроению; чудесным днем по

475

погоде выдался 1-го мая, потом – опять холод, снег, снеговой покров на двое суток и т. д.

А в ваших письмах все так значительно! что не знаешь, на что сначала откликнуться. В них описывается та жизнь, пусть трудная, но имеющая полный смысл, какой стоит жить. Мне так мило все хорошее, просто жизненное, описываемое вами. Напр[имер], «Танечка хорошо и охотно все кушает» или «Т[анечка] сидит одна и спокойно играет…»

Я пытаюсь вообразить себе ее и у меня д[олжно] б[ыть] выходит маленькая Верочка, которую я тоже представляю неясно…

Вот я не знал, что Юра температурит? Буду ждать следующего письма, где надеюсь узнать про него и маму П.П. – лучшее, что не кашляли они и Леонид…

8.V.

Не кончив ответ, получил еще письмо от мамы (от 27.IV). Пришло быстро. Посылки пока нет, но и никому с 1 мая еще не доставляли; вероятно они накапливаются в Няндоме из-за транспорта местного. Спасибо вам большое за отправку ее. Другой раз не посылайте съестного, особенно мучного; я писал, что я сыт, хлеба имею достаточно; эти сухари буду беречь на случай. С наступлением лета улучшится м[ожет] б[ыть] и витаминность нашей пищи; страшна здесь пеллагра (болезнь авитаминоза, лечить ее здесь нечем – нужны дрожжи, печень и другие привозные продукты), она унесла здесь много людей (убыль свыше тысячи). Если бы мы могли хоть немного позаботиться о себе сами – собрать ягод, грибов, половить рыбу, то летом все это можно бы добыть, но режим – прежний, все стесняет… Спасибо за табак; спасибо вам, спасибо В[асилию] И[ва-нови]чу. Не буду распространяться насколько и почему он важен и дорог. Хотя боюсь, что трудно его послать будет еще, но должен сообщить к случаю, если не так трудно, что существует вид почтовых отправлений «ценные письма» весом до 2-х кг! по 10 р. за кило и в которых можно посылать и табачные изделия и съестное.

Проверьте на почте, м[ожет] б[ыть] это облегчит отправку; проверьте не только офиц[иально], но и по знакомству, напр[имер], у Любы, если она работает на почте. И за всего прочего, здесь есть один человек, который так получал нужное и кроме того газеты – центральные, которых мы не видим.

Я получил разрешение отправить 50 р. переводом и написал

476

его на имя Юры; больше не разрешается; сумма незначительная; но хоть что-нибудь, вроде «рыболовных принадлежностей» купить можно; это мой 2-х месячный заработок (не «зарплата», мы на нее не имеем права, а «премвознаграждение» «премия»); у меня еще два раза по стольку есть; и за 2 месяца не получено. Мне хотелось приветствовать Юрика.

Привет вам всем; форма всем – одинаковый, с разной только степенью силы – поцелуй – думаю всем из вас выбрать и почувствовать его по своему.

Ваш Евгений Яблоков.

№ П-253

Жене

31.VII–1942 г.

Ниночка, голубка моя, жена моя.

Так получилось плохо с моими письмами, что вы долго не получали их – июньское вернулось ко мне, т. к. было в нем по две страницы каждому из вас, а всего восемь; цензор Няндомы вернул мне его с запиской, что нельзя писать больше 4-х стр[ани]ц; спасибо я не успел послать такого июльского, хотя оно было уже написано на 7 стр[аницах], видимо, и майское письмо не дошло; и так мне жаль, что не дошли до вас некоторые мои ласковые фразы – ответные на трогавшие меня ваши ласки; что пропали мои ответы – отклики на письма Юры и Ируси, на описание вашей жизни и их переживания юные. Перечел я свои письма и жаль стало; повторять не буду; невозможно уместить написанное на стольких страницах.

Наконец-то я получил твое письмо от 4.VII; оно шло 24 дня, тогда как Юрино, тоже от 4.VII – шло только семь дней. Не получал от тебя с 3. VI – (может быть тоже одно твое не дошло; по кр[айней] мере об отъезде Ируси не от тебя я узнал, а от мамы и Юры), я начал скучать и грустить по твоим словам – письмам.

Хотя я живу без перемен по-прежнему работаю, не плохо питаюсь, в общем здоров, могу описать некоторые отрывки – картинки из своей обстановки, связанные с летом, которые произвели бы благоприятное впечатление на Юру и Ирусю; но сказать по правде, происходят в организме и психике какие-то неблагоприятные перемены, ослабление физического состояния и психической деятельности.

Тревожат и события на фронте, газеты мы все же читаем с

477

«пятого на десятое», последняя была от 26. VII, боюсь, что и письма будут идти хуже; радио у нас пока нет.

Посылки идут, мне не было с мая; а вчера узнали, что произошли похищения на нашей почте… Начали покуривать зеленые листы табака со своего огорода, но редко и они мало действуют на нервную систему, а она очень нуждается в стимулировании.

Погода была дов[ольно] благоприятна для огорода своими дождями, но тепла не было. Зелени с огорода еще не поступает; главное питание доставляется мукой, почти одной ею; но с возвратом нашего участка в Каргопольлаг все же стол улучшился; есть надежда на выдачу сахара, после длительного перерыва. Появились в лесу ягоды, но едят их только те, кто бывает в лесу, правда, и я щипнул несколько ягодок земляники т. к. выходил по делу на огородный участок, а среди него есть кустарник; и малина начинает поспевать; хорошо в природе… Я подробно описал было Юре в не посланном письме, где я теперь ночую – а именно, при амбулатории есть большая веранда (14х40 шагов); в ней много зелени – целый огород, разведенный лекпомами с моим участием и здесь же мои кустики риса (начинает цвести), и три кустика табака; о них я подробно писал в письмах к Ирусе; и потому, что от нее не было отклика на майское письмо с рисунком окна лаборатории и риса, думаю, что и это письмо не дошло. Если вырвать из цельной неприглядной моей жизни этот кусочек – картинку веранды – этот кусочек моего быта, получится очень – хорошее впечатление.

Кое-что из интересных книг удается прочитать: «Четыре товарища» Кренкеля, «Кюхля» Тынянова, «50 лет в строю» Игнатьева и пр. Составляю доклад о «Лекарств[енных] растениях окрестн[остей] Липова» для сообщения среди медработников, в надежде на организацию сбора их, но едва ли что выйдет, т. к нет расконвоирования лабораторных работников, хотя реактивы иссякают. С летом наступило некоторое оздоровление нашего лаг[ерного] населения (далее зачеркнуто цензором).

Получил в июне письмо от Алеши, рассеявшее мое недоумение – почему он не отвечает, оказывается он уезжал в две командировки; у него все благополучно; жена его учится на курсах счетоводства; вот сынок почему-то потерял место в дет[ском] саду, это их затруднило. Ваших писем он не имел и не знал даже про то, как доехала от него Верочка. Маруся ему писала, что Людочка кончила бухг[алтерские] курсы, продолжает

478

учиться в Инст[иту]те Машиностроения в Барнауле; Лёвочка уехать должен был на Сельхоз. работы с Марусей; Сережа на фронте с марта; получил звание «младшего командира»; писем от него нет с 1V; он артиллерист; Маруся жалуется на усталость. О[льга] А[ндреевна] – здорова1

1 Ольга Андреевна – жена Александра Павловича Киркинского, двоюродного брата жены Е.И. Яблокова, была арестована вместе с мужем в 1937г., вернулась из лагеря в 50-х годах, муж расстрелян (Ю.Е. Яблоков)..

С таким удовольствием отвечал я на ваши письма; отвечал Юре, Ирусе, маме, тебе и все это не дошло… передай им мою грусть и привет. Так хочется знать об Ирусе и Зине, вернулись ли они и где живут, как работают, если еще на Сельхоз. работах. Хочется знать про жизнь и состояние Лиды; про Лёню и Раю; про Верочку и Танюшу. Всем им мой привет. Я очень мало знаю про Олю К[иркинскую], ничего про Ив[ана] Никифор[овича]; интересуюсь всеми родными – Рязанскими, Московскими, Ленинградскими, Сибирскими…

Обнимаю мою маму, поздравляю ее с ее праздниками, желаю сил и здоровья, чтобы нам встретиться и пожить вместе.

Обнимаю крепко-крепко тебя, Ирусю, Юрика.

Кончаю письмо, чтобы (зачеркнуто цензором).

Ваш Евг. Ябл.

№ П-254

Юре

9.VIII–1942 г.

Мой милый Юрик, мой сынок родной!

Я надеюсь, что мамочка Нина получила мое письмо (от конца июля) и ты уже знаешь, почему ты не получал моих писем. Твое письмо от 4. VII дошло быстро (11. VII), но после него не было их от тебя. Я благодарю тебя и за то, что раньше ты писал мне часто, не получая моих ответов, а я их писал, и мне так жаль, что не дошли до тебя мои слова и благодарности, и отклики на твои мысли и чувства, на описания твоей жизни. Некоторые из твоих фраз производили на меня такое значительное впечатление, что старался как умел, откликнуться на них, оценивая их с точки зрения своего жизненного опыта, своего естественного возрастного развития, старался отметить в них то, значительное, что может быть, ты и сам в них не замечал. Да разве все напишешь; вот, если бы жить вместе, переживать, делиться мыслями и чувствами, опытом! О, милый сын!

479

Трудно сесть за письмо – это обычная человеческая слабость… Но вот, в теперешние времена, когда неизвестно и грозно будущее, трудно и писать, когда сядешь. Из впечатлений жизни можно выбрать лучшее, украшающее ее, успокаивающее, но это так не идет ко всему в целом, к грандиозным и грозным событиям войны и к тревожному, полному опасностей и трудностей, будущему, что можно только насильно заставлять себя останавливать внимание на этом маленьком лучшем в окружающем. Но, конечно, это нужно делать. Вот пример. Этот месяц (с 18.VII) я ночую и провожу позднюю часть вечера (от 10-12) и раннюю часть утра (с 5-8) – в амбулатории, вернее в квартире двух лекпомов, а сплю с ними на веранде, построенной когда-то для дет[ских] яслей и д[етского] сада; это длинное (14 шагов и 4[с половиной] ширины) застекленное помещение (с двух сторон Сев[ерной] и Вост[очной]), значит, почти на такой же, как и ты, только большей и более Нов[ой]. На ней очень хорошо спать (но, блохи!), п[отому] ч[то] свежо, не то что в душном бараке – с блохами и клопами, а потому, что в ней много зелени; один лекпом посадил тут томаты, огурцы, горох, укроп (с моим участием, главным образом консультационным); зелень очень украшает (а «урожай» слабенький, но огурцы уже ели); кроме того [половина] веранды занято кустами табака разных лиц, наконец, одно окно «мое» т. е. на нем растет рис в трех сосудах, 4 куста табака – в ящиках и чуть-чуть укропа. Рис цветет.

Все, идущие мимо веранды, смотрят и любуются. По сходству наших с тобой ночлегов я часто, ложась или вставая, вспоминаю твое помещение. Почти каждый день над головой или вдали спокойно пролетает почтовый или какой-либо иной самолет. По контрасту тоже вспоминаю…

Лаборатория «моя» при том же стационаре переведена в другую несколько большую комнату, т. к. в той было вдвоем слишком тесно, но увы, живем опять вместе с начальником санчасти, то есть он живет, а я занимаюсь, я лишен возможности проводить в нем больше времени, как было раньше, пользоваться одиночеством и для себя. Разладилась от этого внешняя и внутренняя моя жизнь; забросил гимнастику, так продолжалось несколько месяцев; кажется, опять начинаю выправляться, на веранде.

Мой милый мальчик, юноша, сынок мой, учись владеть

480

собой… Ведь я мог бы поговорить с тобой об этом подробней, если бы мы были вместе дома…

Жаль. Как я радуюсь, когда из писем узнаю о тебе что-нибудь хорошее! Как мне самому хочется тогда жить… Люби маму, Ирусю и за меня – люби нашу бабушку – П[авлу] П[етров]ну.

Пиши, мой милый, мой родной, мне письма пока можно.

Твой папа Евгений Яблоков.

№ П-255

Ирине

19.VIII–1942 г.

Моя милая дочурка, солнышко мое!

Сегодня получил твое письмо от 7.VIII.

Я приготовил было тебе письмо в один день (9.VII) с отправлением Юре, но отложил, не вложил в конверт и, вот, дотянул до сегодня, боюсь, дойдет ли оно? Есть слух о движении неприятеля в направлении к Ряжску…

Голубка ты моя, как я благодарен тебе за письма (и Юре, но он перестал писать; и мамочке Нине за полученную от нее недавно открытку, тоже от 6. VIII). 9.VIII – я писал тебе (которое не послал), в ответ на твое от 19. VII; его я тоже, получил вместе с маминым (Нины) от 18. VII.= 5.VII. ст[арого] ст[иля]. Ты, видимо, не получила даже моего майского письма, в котором я писал про рис и нарисовал окно лаборатории с рисом, т. к. о нем ты не упомянула ни в одном письме…

Я благодарен судьбе за то, что ты попала на работу под начало Ан[ны] Ив[ановны], хорошего человека, моей любимой ученицы, и за то, что ты вернулась домой. А как мила, хороша Зина; не судьба, а ее, исключительно добрая, прекрасная воля была, поехать с тобой – друг она тебе! и всем нам.

Напишу сейчас коротко про себя; весна и лето были дождливые, для огородных растений. Это было хорошо, тепла было маловато для них и для людей; последние 4-5 дней погода улучшилась; мне удавалось два-три раза быть за зоной, на сельхозе; так приятно; тем более, что огород далеко огорожен и включает дикие кустарники, так что я собирал с них лесную малину, ее много в этом году, можно купить и здесь стакан за 5 рублей; конечно нелегально. Сегодня первый день положили в суп молодую картошку; несколько дней назад стали класть в него зеленые капустные листья. Питаюсь я удовлетворительно, не худею, относительно здоров, кашляю с треском и много, но,

481

видимо, сходно с мамой, П[авлой] П[етровной], не считаю это опасным. Стали покуривать табак со своего огорода, конечно, дрянной, но все лучше, чем без него.

Работаю я по-прежнему приблизительно; с реактивами – хуже, некоторые нужнейшие на исходе или вышли совсем. Кое-как тяну остатки, экономлю. Еще хуже с лекарствами; поэтому я приготовил доклад о сборе лек[арственного] сырья, т. к. у меня есть пособие, присланное из Рязани и наблюдения, сделанные, когда я в [19]39 году собирал ягоды. Доклад не состоялся – Нач[альни]ку Санч[асти] все «некогда»; был здесь Нач. Сан[итарного] отдела и взял обо мне данные, чтобы возбудить вопрос о расконвоировании для сбора лекарств[енных] растений; жду – было недавно.

Настроение мое… про него трудно писать, сложный это вопрос, оно – не плохо; но, уж никак не хорошо; мысль все забирается в будущее, встают вопросы, на которые нет ответа; с усилием глушишь, прекращаешь их; учишься жить настоящим и надеждой, а это трудное уменье; это борьба в себе, нужна она всем, и тебе; а, главное, нужно жить, развиваться при всяких условиях; плохие условия хороши тем, что заставляют это делать, а, в общем, обо всем этом нужно говорить, а не писать; давай надеяться будем, что наступит для нас этот вид счастья – наши беседы с тобой; свидание и жизнь в кругу людей милых, ласковых, родных, как ты о том пишешь мне. А пока передай им мой привет. Мне нравится, что Юра работает в мастерской; мне думается, что это полезно, ему нравится, у него много новых впечатлений, знакомых. Его руководитель – преподаватель Р. не был ли раньше преподавателем Гим[назии] «Екимецкой», не вернулся ли из Ленинграда? Тогда я его знавал.

Милой мамочке Нине я не пишу; это письмо и ей; впадаю в другую крайность – сокращаясь в числе страниц – ограничиваюсь одним этим листком. Мне так приятно назвать в письме каждого из вас; но и на это места не хватает. Поцелуй и мою маму – П[авлу] Пе[тров]ну. Передай привет и знакомым лучшим своим, подругам и товарищам (Вове, Игорю). Пиши мне о своей жизни, о вашей – как мне все это дорого, как дороги мне ваши письма, как они прекрасны для меня.

До свидания моя любимая. Писал бы я тебе, кажется, без конца…

Твой папа Евг.Ябл. (Факсимиле)

482

№ П-256

Жене

29, 31.VIII–1942 г.

Моя милая жена, мой друг, душа моя!

Ты знаешь это ощущение, когда в первые же слова хочется вложить все чувства письма… Я это ощущаю постоянно, когда пишу вам…

Я получил твое письмо от 13-15 числа; оно шло 11 дней. Как я ждал его! Ваши письма для меня – это жизнь. Правда, читая их, хочется видеть все о чем пишите и участвовать в вашей жизни, но все же самые письма и чтение их – это неизмеримо выше и жизненней того, что называется моей жизнью, прежде всего, одинокой. И хочется писать в ответ только о ваших письмах и вашей жизни. В общем, сам я живу (нрзб два слова), писал в последних письмах своих. Только чувствуется перемена режима к худшему…

Стоят теплые дни, проходят ливни вместо ненастья, был заморозок (кажется 23-го), убил ботву картофеля и заставил снять табак. Ночую пока на веранде, там же мой рис – частью созревает, частью зацветает весь. Несколько раз ел ягоды, один раз – грибы; общий стол однообразен: один раз в день, иногда два раза (далее три строчки вычеркнуты цензором). И все же нужно говорить не обо мне, а о вас. За многое из вашей жизни нужно поблагодарить судьбу и вашу взаимную дружбу. Передай мой привет Рае за то, что она сумела стать хорошим членом вашей семьи, привет Зине и Лиде за их любовь к нашим детям; Лене и Верочке – за них самих. Как мало сказать все это, как я далеко от вас! Хорошо было бы, если бы приехали Лена и Ниночка к вам…

То что Юра и Ируся не будут учиться в школах в этом году надо принять, как необходимость; вероятно, и занятий регулярных не будет; но страх за неполученное образование нужен и перевести его в уменье, использовать-закрепить, тем большую их тягу к учению. Я тоже боюсь этого; но дело – в их направленности и, конечно, в событиях будущего, столь неизвестного; опять моя надежда на тебя, как на воспитательницу моих милых детей, почти взрослых уже, надежда на тебя, жена моя любимая; и на них самих.

На смерть Федора Антоновича (Холмогорского) у вас есть ответ – дружба с их семьей, а у меня ответа нет. И Вовочке и Игорю я желаю благополучия; и выздоровления Анны Ивановны; пишите мне про них.

483

Значит моя крестная М[ария] Г[авриловна] умерла и похоронена в день моего рождения? Поклон им земной от меня. Детям ее привет.

Сейчас мне принесли письмо от Ируси (от 16-19.VIII). Зачем-то вложена 30 к. марка? (я ее буду беречь). Вот с писчей бумагой – дело у меня дрянь, даже лабораторные анализы писать не на чем. И я вдвойне живу, пишу тебе письмо и прочел Ирусино! Прежде всего нужно дополнить написанное: 1) Заочно проходить ВУЗ – трудно, требуется перенапряжение; но вопрос о «неотрыве» от учения для Ируси – этим бы решился неплохо1

1 Сноска на полях письма Заочное образование – было организовано хорошо, как «самообразование» и практикумы очные; а у Ируси в Варских – благоприятная обстановка и помощь не только «Деда», но и тетей..

2) Несмотря ни на что, все же лучше бы Лене с Ниной приехать; только потому, что зима там не будет легче прошлогодней, а в общем, будущее кто знает?.. Как хочется благополучия всем оставшимся!

За мной теперь долг ответов Ирусе на два письма (это и от 10.VIII); если буду писать, как начал, по очереди, то буду безнадежным должником, если вы будете такие же милые и будете иметь возможность по-прежнему писать мне. Пишите, в этом мое счастье. А если удастся отправить посылку, то не кладите съестного; пришлите табак, хотя бы сухими листьями, в «панушах»), бумаги курительной (газет) и писчей; белья – не надо, а на ноги – носки или портянки – стоит; верхняя одежда у меня обносилась – вся в заплатках, сносные только жилеты (теплый я перешил), но, пожалуй посылать, вероятно, не стоит.

31.VIII

В своих письмах указывайте, какое из моих получено.

А главное, пишите про себя; пришлите фотокарточки (если разрешается) – cвои портреты; мне так хочется знать о тебе побольше, какая ты, про всех вас; как много сил нужно тебе! и все-таки, как хорошо, что ты пишешь, что жизнь у вас «кипит»; мне кажется, что Танюша в этом играет не малую роль, несмотря на малый возраст и именно поэтому. Теперь, в старости, еще понятней роль юности и детства. Поцелуй ее.

Обнимаю тебя нежно и сильно. Приласкай за меня Юру и Ирину.

484

Привет Оле; ей не следует ждать Ив[ана] Ник[ифоровича], т. к. его оставят там же работать по найму; таков теперь порядок…1

1 Оля – двоюродная сестра Нины Ивановны Яблоковой, Иван Никифорович Пахомов – муж Оли, в ссылке в Казахстане (Ю.Е. Яблоков).

Опять захолодало, утром только +3, осень не началась, но подошла к нам вплотную; утепляемся, идут ремонты. Клопы не унимаются – наоборот; с нетерпением ждем привоза серы для окуривания, а то плохо без сна.

Молодежь (до 40 лет) бытовики – идут от нас на военную службу, как раз, вчера – сегодня, оживление освобождения.

До свидания – не близкого, но надеждой на него. Целую мысленно твои руки и глаза

Твой друг, брат и муж.

Евгений

Моей маме, П[авле] П[етровне] я напишу вскоре – а пока прошу передать ей мой сыновний привет. А тебя, Нина, благодарю за нее много, много раз.

№ П-257

Жене

26.X–1942 г.

Мой милый друг, Нинушенька.

Столько переиспытавшая тяжелых часов у постели больной дочки нашей, Ируси милой! Но, наградой твоим силам, твоей энергии является жизнь нашей милой – мне нечего и пытаться высказать тебе свою благодарность – не сумею; может быть, удастся делом, если приеду пожить с вами…

Твоего письма я ждал-ждал… и вот, 24-го, в день праздника доброй, деятельной Зины, пришла твоя открыточка (от 12. X). Передай Зине, мое полное уважение к ней, припоминание о ней в этот день.

А Рае – мою память о Лене…

В том, что опасность осложнений окончательно миновала для Ируси, я уверюсь, когда в период «октябрьских» дней, получу твое письмо от двадцатых чисел октября и узнаю, что Ируся благополучно переехала домой!

Надеюсь, ты мне напишешь подробно и про себя; про свое здоровье и силы. Хочется знать побольше, и про всех вас, живущих вместе, и про родных, живущих подальше.

485

У нас здесь три дня стояла «зима», теперь опять ни следа снега, потеплело сильно. (Далее строка зачеркнута цензором, но можно понять, что лабораторию переводят в Каргополь); идет «комиссовка»; она создает настроение надежд; я еще не проходил комиссии, об этом я писал Юре 20-го. Что-то будет? Получается впечатление, что наш участок зимой будет ликвидирован – переведен… Но, конечно, ничего путем неизвестно; здесь всё тайна… И, вернее всего, моя жизнь сильно изменится в хорошую или худую сторону. Буду надеяться, как и другие, на «актировку» освобождение и даже, может быть, на возвращение к вам, а не в места более или менее отдаленные.

Так хочется побеседовать с тобой; чтобы ты побывала в моей душе; побыть в твоей… А писать и нельзя и не хочется; количество писем отправляемых нами опять, говорят, сокращено до одного в месяц.

Чтобы быть кратким, кончаю на этом.

Целую у моей дочки – Ируси – ручку.

Обнимаю Юрика и тебя.

Прошу передать мой поклон – моей маме, Лиде с Зиной, Рае, Верочке, поцеловать Танюшу. Прошу поклониться близким знакомым, и хорошим товарищам моих детей.

Ваш Евгений Яблоков.

№ П-258

Жене

11.XI–1942

Нина, милая моя, моя родная.

Наконец-то сегодня получил твое письмо от 27.X, перерыв не то чтобы велик между письмами, но ждутся они очень; Юрик обещал в последнем письме от 8-го писать «регулярно», но не пишет… думаю, что вскоре получу и от него – раньше чем дойдет это письмо, до конца ноября… Спасибо тебе большое за оба письма (и от 16-го X); письма хорошие, во первых, тем, что сообщают, что Ируся поправляется, а, во вторых, своим характером, хотя и коротенькое. А в моих, я чувствую, уже не достает содержания и жизни, в чем виноваты обстановка и я сам, очевидно.

Получив мои последние письма, вы, должно быть, ждете, как завершится вопрос с «актировкой» инвалидов, а мы и сами ничего не знаем; комиссия врачебная закончила свою работу и уехала, а акты отправлены были в Ерцево: попал в число «актированных», т. е. инвалидов 2-ой группы (полных) и я; дальше

486

этот материал будет рассматриваться центральной лагерной (нашего лагеря) врачебной комиссией, затем поступит в суд; видимо, какая-то часть «актированных» будет освобождена из лагеря; но со времени отъезда комиссии настроение надежды здесь, у лагерников, сильно упало, просто ли от ожидания и своего рода нетерпения или глубокого сомнения в этом, выросшем за пять лет пребывания под арестом, трудно сказать.

На рассмотрение дел нужно некоторое время, приблизительно до конца ноября; а в декабре должно бы быть большое движение, отъезд освобождаемых, тем более, что ходят слухи, что наш участок просуществует только до 1 января и остатки его будут куда-нибудь передвинуты – скорее всего к Ерцеву или к Плесецкой. Но все это слухи; мы никогда ничего определенного не знаем. Вот эти вопросы господствуют в наших интересах и разговорах о себе.

Праздничные дни 7 и 8. XI прошли так: 7-го был нерабочий день, 6-го – рабочий; у меня, как и у других медработников, и 7-го была работа. Под 7-е был спектакль; пьеса «Разлом»; в которой когда-то роль капитана исполнял я; теперь я не ходил на нее, а 7-го вечером – украинская оперетта « Сватание на Гинчаривцах» ведь накануне 7-го пришло распоряжение (зачеркнуто цензором) о сокращении отпуска продуктов наполовину (хлеба, по-прежнему, я получаю 500 гр); и на настроение, как и восприятие, это сказалось отрицательно; скажется и на здоровье, особенно у неработающей, инвалидной части лагнаселения; если только она не будет освобождена, то будет «освобождаться», как и прошлой весной, как здесь говорят, «под елку»; здесь , вообще, любят забавные выражения и вместо «умереть» говорят «загнуться»; или «придет Загиб Петрович»… и т. д. Я уже говорил, что вообще здесь язык лагерный, тяжелый чрезвычайно; хотя, в настоящее время за отсутствием «урок» (ур – Уголовного Розыска элемент) того нет, что бывает при них; жизнь несколько тише, спокойней и чище, и язык более человеческий, хотя далеко не вполне. Но, мы более или менее привыкли, многие научились; э, да что говорить!

Пишу так поздно, сидя в лаборатории; сегодня здесь и ночую; истоплена печь и можно спать на полу; был в бане в 9 часов вечера, вчетвером, вместе с врачами, вместо обычного хождения днем, со своим бараком; баня хорошая, с паром, чисто, просторно для четверых-то. Это к примеру того, что у нас

487

здесь многое то, что не везде теперь найдется. Втроем пили чай (заварки нет никакой теперь) в комнате врача, Зав. стационара (бывшего Зав. санчасти) и разговаривали конечно об «актировке» и шансах на освобождение, все трое – кандидаты… Разговор – как чай, в сущности «без заварки»…

Всю ночь ярко горят электролампочки; конечно, есть светомаскировка и пройти «по улице» трудновато в потемках; в лаборатории – светло, тепло и тихо, больные спят спокойно…

На эти же темы есть многое еще, что написать, но главное написал и то слишком длинно сегодня. Я предпочел бы писать, спрашивать про вас всех, воздержусь и от того и от другого…

Число отправляемых нами писем ограничено одним в месяц; следовательно, следующее я смогу отправить в декабре. Но вы не сокращайте своих сообразно с этим. Ты, Нина, упоминала в письмах не раз о посылке, а я писал, что мне ничего кроме табаку и бумаги не нужно; от этой просьбы я не отказываюсь; если на то есть возможность, ничего другого не нужно.

Знать я хочу, конечно, больше всего о здоровье каждого из вас; о вашей жизни, о делах каждого. Желаю так благополучия каждому, как можно желать близким; правда, ничего для них не делая… но я, может быть, и мог бы кое-что делать… Имен ваших не перечисляю, хотя это было бы мне приятно. Всем кланяюсь с глубоким уважением. Тебя обнимаю с благодарностью и за теперешнее и за прошлое.

На основной обо мне вопрос – освободят ли меня – ответа не имею; ответом является все написанное выше. Актировка и ожидание праздников, слухи, возбудили надежду на амнистию вообще – но ведь не оправдалась…

Не откликаюсь на сообщенное тобой и вашем быте, но переживаю все и интересуюсь чрезвычайно. Когда сам пишу, вижу, как мало можно уместить, написать.

Еще раз, мой глубокий поклон Ваш Евг. Ябл.

2 часа ночи, 12. XI, 42 г.

№ П-259

Всем

6.XII–1942 г.

Милые мои, родные,

Поздравляю вас с возвращением Ируси, с этой великой жизненной радостью ее возвращения…

Моя милая Нина, твои письма от 11 и 18. XI и откр[ытка]

488

от 23.XI – получил, а Ирусиного письма еще нет; благодарю и понимаю, как трудно тебе найти время на них; спасибо за все написанное.

Моя милая дочура, Ируся, моя надежда и радость, не писал тебе должно быть потому, что стоял вопрос о самом твоем существовании и я не сумел писать. О счастье, что опасность тяжелых заболеваний, напавших на тебя, миновала; о роли мамы-Нины и других людей, родных и чужих, помогавших тебе; об изменениях в ходе твоей жизни и планах этого года; обо всем этом, большом, не вместит маленький листок письма.

Письмо написанное мной тебе от 18.XI не послал, дожидаясь того, что напишу маме-Нине, теперь то отчасти устарело, да и написано было на бланке, за отсутствием бумаги, и оказалось, что его послать нельзя. Кое что повторю.

Я и жаловался и выражал надежду. Жаловался на то, что лишен устного общения с вами, что приходится много раз глушить мысль, что может быть его никогда и не будет, во первых, старею; во вторых, слишком много людей уже погибло; выражал надежду на относительное благополучие ваше и свое, а также людей, которым мы так желаем этого. Нина писала, что Игорь – на фронте; и я желаю ему и его родным, чтобы он вернулся физически и морально сохранившимся, развившимся, чтобы вы с ним встретились дружно.

Я писал про себя, что по-прежнему занимаюсь с некоторым успехом своими упражнениями и у меня набирается материал на тему «Значение мышечного чувства для работы мозга»; от самонаблюдений, но продолжительных, «кустарный», без научной подготовки, но я бы хотел поделиться им с тобой и Юрой. Я писал, что событий нет, новостей тоже; что мы переживаем состояние ожидания отпуска инвалидов; но в ожидании преобладает скептическое сомнение и тоскливое настроение.

Нового у меня было только то, что 17.XI – лабораторию перевели из 1-го стационара – во 2-й, в маленькую комнатку, с окном на север; но оказалось и ряд преимуществ – большая печь с затопом из лаборатории – достаточно тепло и светло – провели две Эл-ламповые точки по моему указанию; поставили топчан – можно и прилечь; граничит она не с палатами, а с «дежуркой», с кубовой и теплой уборной, удобно сливать воду, брать всегда имеющуюся горячую, т.к. куб топится и день и ночь; тесновато, но все расположилось точно по местам и я все достаю, поворачиваясь на винтовом табурете; недавно уехал Зав. Лаборатории

489

д[окто]р Левицкий, стало лучше без него. Работы стало много; увлечение анализами крови и кала – обнаружились большая зараженность лагнаселения глистами; кроме того подозревается «брюшняк» 1

1 Брюшной тиф..

Но главное, вот что: 4.XII пришел список на 400 человек инвалидов 2-ой группы, подлежащих освобождению. Настроение изменилось. Частое выражение – «лед тронулся».

Я в список не попал. Но говорят, что будет продолжение; будто бы все актированные, за малым исключением, утверждены к освобождению. На другой день, т. е. вчера начался опрос освобождаемых (приезжим начальством), куда собираются ехать, где родные; не все желания удовлетворяются; легко удовлетворяется выбор района или районного центра, не всегда дается согласие на выбор областного; и вообще, это согласие не окончательное, т. к. документ на выезд будет выдаваться в Няндоме. Приеду ли я? Отпустят ли к вам? Пока ответа нет. Нужно время считать, по-видимому, так: эту первую партию отправить успеют до конца декабря; затем придет другой список; известно, что медработники будут отпускаться в последнюю очередь; и в первом списке их очень мало – человек шесть. Так что на ожидание полного результата нужно положить месяца два. Юра писал мне, что читая мое первое сообщение об отправке, он почувствовал, что «сердце забилось чаще»; вот так и у меня сейчас, когда пишу об этом.

Предположения – противоположные, волнующие: жизнь или смерть…

Ходят слухи, что участок Липовский к весне, а м[ожет] б[ыть] раньше, ликвидируется, а люди будут куда-то переведены, есть надежда и на то, что круг освобождаемых расширится, что за инвалидами 2-ой группы пойдут и 1-ой и т. д. Во всяком случае, настроение приподнялось; в бараке целый ряд лиц ожидают отъезда на днях…

Пишите мне по-прежнему почаще; кто знает, что будет и когда…

Пишу и думаю обо всех вас живущих вместе, составляющих одну семью. Привет мой всем. Поклон Рае, если она с вами. Лиде с Зиной – когда приходят. Не ответил Юрику на его письмо от 11.XI – нельзя было. Задачку его – вспомнить что-нибудь о Татьяне Антоновне, не зная фамилии, не разрешил, хотя и

490

заинтересован; а пока же заинтересован его обещанием «поговорить при свидании» о литературе, о Дж. Лондоне…

Спасибо всем, за все.

При мысли о возможности вернуться к вам есть и страх – что устарел и не научился жить; тогда я думаю, ну не беда, может, если и не вернусь…

Милые мои, будьте счастливы, здоровы, благополучны; пусть судьба благоприятствует вам всем и, если нужно, пусть я вернусь какой есть.

Обнимаю вас всех: маму, м[ожет] б[ыть] скоро узнаем о наших родных, таких же как я.

Ваш Евгений

№ П-260

Жене

20.XII–1942 г.

Моя Нина! (Как милая подпись «твоя Нина»).

Положение с «актировкой» таково на сегодня: никто еще не уехал; причина – карантин; в списке освобожденных было более 300 человек; 50 человек было назначено к отъезду с первым рейсом автомашины, кажется, еще недели две назад; сдали вещи и т. д., как здесь говорится, «оформились» т. е. в отношении местных документов материального учета, но так и по сей день ждут отъезда; карантин наложен по подозрению на тиф; теперь здесь живет вольнонаемный лаборант, 19 летн[яя] девушка «Валя», которая производит анализы крови; данные получила отрицательные и, вероятно, карантин будет снят не ныне-завтра – тогда и начнется отъезд, если не будет нового случая. С ней вместе приехал и тот врач, что производил актировку; он обнадеживает, говорит, что все акты утверждены. Надо ждать второго и следующих списков; «обслуга» и медработники пойдут после отправки инвалидов. Пока нет этих списков; нет и уверенности каждого лица в своем личном освобождении.

Вопрос о «выборе» местожительства, решение которого было намечено здесь на основании опроса всех бывших в первом списке, получил утверждение только по отношению к 170 человек, выбор которых утвержден; остальным – снова; говорят, что не разрешают въезд в областные города и даже будто бы не ближе 60-100 клм. от них; м[ожет] б[ыть] это еще не совсем верно; во всяком случае, я прошу вашего совета, если судьба приведет и меня отвечать на этот вопрос и приехать в

491

Рязань разрешено не будет, что, какой пункт в Рязанской области мне указывать, если можно будет, по крайней мере, выбирать таковой и перечислите все возможное предположительно1

1 Сноска на поле письма: Солодча, Варские, Спасск, Касимов, Елатьма, Шацк и тому подобное – для примера.и выскажите свои соображения; с ответом, конечно, поторопитесь.

Кстати, очень прошу, не прекращать писание писем, что бы ни случилось, напр[имер], длительный перерыв в моих письмах, несмотря ни на какие предположения, п[отому] ч[то] они всегда могут быть и могут оказаться неверными, а мне без писем будет крайне тяжело.

Получил твою открытку от 9-го XII, конечно, и твое от 1/XII, Ирусино (единственное – первое) письма от 4-5. XII – дошли быстро. Благодарю очень пишущих.

Ты умалчиваешь про болезнь – ушиб своего глаза?..

Как он?

Как грустно, что у Юры малярия; да и она ли? Проверен ли диагноз нахождением плазмодия? Не верьте одной клинической картине, проверьте на малярийной станции.

Я относительно здоров; но сердце быстро портится… Скуден стол.

Работы по временам многовато; с приездом лаборанта тесновато в лаборатории; она проживет до 1-го января; м.б. и больше. День – короток, темен; укладываться с работой трудно, т[ак] ч[то] приходится на вечернее освещение; спасибо, оно дов[ольно] хорошее; вообще, на условия жаловаться нечего, они у меня дов[ольно] благоприятные…

Твоей энергии я всегда удивлялся раньше, а теперь тем более; удивлялся и уважал тебя; вижу в тебе пример себе завидный; и желаю тебе сил, здоровья, благополучия, чтобы «щепки не отскакивали» и прошу очень – беречь себя, моя милая, моя прекрасная жена, Нина.

Есть надежда на свидание с тобой, но, малая и казалось бы, что настал период обоснованных надежд, что настроение должно быть у всех приподнятым, а оно, наоборот – угнетенное, по разным и многим причинам…

Все-таки, будем надеяться на хорошее; без этого условия нельзя быть бодрым, нельзя жить; оказывается, нельзя жить без веры; и я все вырабатываю ее в себе; коль свидимся, так и поговорим душа в душу; близость твоей души я многократно чувствовал; и ощущение это чрезвычайно приятное и укрепляющее меня; это ощущение – предвзятого расположения, во что бы то ни стало… конечно, его нужно оправдывать всей своей личностью, всем своим поведением.

Все, что ты, Нина и Ируся пишете о вашем быте, все мне страшно интересно. Ваши передвижения, возвращение Ируси, проводы Раи, приходы из Ворских, праздники, дела, (нрзб) предприятия (вроде поросенка) и т.д. нет места писать о них, так хоть упомянуть хочется. Занятия Юры, развитие Танюши, лечения Ируси и твои, здоровье мамы, работа Верочки – все; за сообщения обо всем благодарю, благодарю особенно тебя, мою милую, моего друга верного.

Муж – твой Евгений

493

1943 год

№ П-261

Всем родным

7-22.I–1943 г.

Милые мои!

Какое приятное ощущение, написать вот это «милые мои»!..

Писем от вас к Н[овому] Г[оду] не получил еще – это грустно; с третьего дня мной овладело беспокойство за вас, за здоровье мамы, Ируси, Юры да и вообще за ваше благополучие – что-то вы не пишете?..

Сам живу по-прежнему благополучно… Но вижу, что старею быстро. После моего письма от 1.I движение освобождаемых приостановилось; но позавчера пришел список с утверждением выезда, говорят, еще на 50 человек, в счет первого списка в 350–400 ч[еловек]; а об «втором списке», т. е. о всех остальных, в котором мы, не попавшие еще, надеемся встретить и себя – ничего нового не слышно; подготовлено «оформлено» к отъезду 50 человек, но не было машин; ночью пришла одна, но замерзли трубы и ожидают второй на помощь, на разогревание; мороз посильнее; но до сих пор зима была «сиротская». Не думайте, что уверенность увидеть себя «во втором списке» очень велика, нет, есть надежда, но не уверенность и сомнения о возможных исключениях; толкуем и о том, что при таком темпе отправки – она может затянуться и еще на месяц, на два, и вообще приобрести неопределенность еще большую; в этих толках не только настроение нетерпения, но и объективное знание того, чего не знаете вы; ну, что же, будем жить и ждать, будем надеяться…

С трудом достал этот клочок бумаги для письма, поэтому жду посылок; кстати, в сопроводительном талоне, не перечисляй посланного, особенно табаку, а то может пропасть; вложите листочек с перечнем в самою посылку – весом ее не стесняйтесь, хотя бы это был 1 кг вместе с тарой; табачку, если есть свой «самосад» – положите, конечно, побольше, в каком угодно, неразделанном виде (он годится не только для курения); и листьев, и стеблей.

9.I. у[тро].

За сутки ушли две машины, взяли по 17 человек.

494

10.I веч[ер].

Мороз крепкий, видимо надолго; список на сорок человек, машины нет. Писем от вас нет.

13.I.

Сегодня получил от Алеши посылку 300 гр табачку; 3 тетради курит[ельной] бумаги и две газеты – 41 года.

На талоне ничего не написал, но так что мое недоумение, отчего он не ответил на мое летнее письмо (если получил его, в чем нет основания сомневаться) – не развеялось, а усилилось. Кажется есть явное нежелание поддерживать даже редчайшую переписку; так что я в затруднении – писать ли ему благодарность или переслать ее через тебя – Нина. Напиши ему. От вас писем все нет.

Вчера в моем быту возникло ухудшение – в лаборатории поселилась врач; у меня это отнимает мое благо, драгоценность – уединение в рабочей комнате; заявил решительный протест – чем кончится – не знаю; врач – почтенная женщина (окулист), человек энергичный и очень тяжелого нрава. За постепенной ликвидацией другого нашего участка – «инвалидного» – она переведена сюда и пожелала жить в лаборатории, а не в других предлагаемых ей местах; проявляя, с моей точки зрения житейскую наглость – хватку, зная, что отнимает у меня единственное вознаграждение.

14.I веч[ер].

Получение и частично известен список еще на 159 человек (в счет «второго») подготовлено к отправке по старому списку 41 чел[овек] – опять ждут машин и чувствуется оживление; часто слышится вопрос – «а, вы куда едете?»

По новому списку идет опрос – «куда поедете?»

Письма от вас все нет; что случилось? Нина, здорова ли?

15.I– у[тро].

Вчера поздно вечером получил наконец письмо Ниночки (от 25 и 30.I) 1

1 По-видимому описка: должно быть (от 25 и 30.XII)., как я рад им! Долго шли – 15 и 20 дней; средний срок от вас = 11 дней. Как хорошо, что я получил их! Болели, но поправляетесь; жизнь трудна, но надежды не оставляют вас. Может быть и я приеду, «мужик» хоть и старый при доме годится; а м[ожет] б[ыть] «помолодею» с вами.

495

18.I у[тро].

Задерживаюсь с письмом потому, что умудрился простудиться, поднялась t – 16-го, держалась вчера; сегодня утром только 37,1. 15-го была баня, обычно после ее я ночевал в лаборатории, чтобы не выходить ночью на улицу; теперь – у меня это отнято жилицей; 16-го я почувствовал, что захворал, к вечеру было 38,2.

20.I.

У меня вчера T=36,1; весь день; сегодня утром – 35,8. На улице морозов нет; погода для отпрвки оч[ень] хорошая; но отправки – нет; т. к. по первому списку уехали все, кто жив и может следовать», а по второму – опять задержка.

Лаборатория занята по-прежнему жилицей.

Опять жду писем, полагая, что должен бы получить от детей и мамы; т. к. последнее письмо от Ируси было от 18.XII; а от Юры и мамы – и говорить нечего как давно. Опять тревожно; особенно за 5.I – когда испытывал особое беспокойство.

22.I у[тро].

Новостей нет; затишье, недоумение. Температура у меня нормальная. Хочу письма отправить, и так оно сильно задержалось.

Моя милая, родная, хорошая моя Нина, друг мой милый. Я не сумел поздравить тебя ни с первым, ни со вторым днями, твоего лично и нашего, праздника; но ты знаешь мое сердце, оно – твое; мое за твое – столь доброе и энергичное; пусть твое будет таким же, как и теперь и радостным.

Привет мой твоим гостям; прежде всего самым близким тебе, находящимся возле – твоим нашим Ирусе и Юре! и – радости больше всего от них! затем Верочке с Танюшей и моей маме. Тете Лиде. Ей я очень сочувствую в ее трудах, в недостатке сил и желаю восстановления их. Тете Зине – остается ли она с вами или уедет? А[нне] И[вановне] и Вовочке; хотел бы видеть его; ведь я представляю его все таким же маленьким беленьким мальчиком… Привет и более отдаленным.

Спасибо тебе за ласковые слова о будущем. Но в ответ на твою фразу «не беспокойся, не расстраивайся, думай о будущем» – должен признаться, что думы о будущем – как раз и расстраивают; его неизвестность – это понятно, отвычка от вольной жизни – это вам не понятно – вселяет страх к жизни,

496

неуверенность в своих силах. Вообще вы не знаете, что зна-чит – пробыть пять лет, в неволе; как велико оскудение душевной жизни, энергии, веры в себя. Прости за эти слова невеселые, но правду говорить нужно – когда-нибудь. Она годится и на случай, если вернуться не суждено будет.

Хоть далекий, но твой – Евгений

№ П-262

Ирине, Юре

19.I–1943 г.

Милая дочура, Ируся моя, на днях как то мысленно обратившись к тебе я вспомнил следующие фразы замечательнейшего земляка нашего – рязанца акад. И. П. Павлова, которые, мне кажется, тебе необходимо знать (Может быть я их уже выписывал тебе, мне мерещится или только давно хотел этого) «…невольно поднимались сомнения в правильности избранного образа действий. Но постепенно, вместе с движением работы вперед, они появлялись все реже – и теперь я глубоко, бесповоротно неискоренимо глубоко убежден, что здесь главнейшим образом, на этом пути окончательное торжество человеческого ума над последней и верховной задачей его – познать механизм и законы человеческой натуры, откуда только и может произойти истинное, полное и прочное человеческое счастье…

...только последняя наука, точная наука о самом человеке – а вернейший подход к ней со стороны всемогущего естествозна-ния – выведет его из этого мрака и очистит его от теперешнего позора в сфере межлюдских отношений.» (ноябрь 1922 г.).

Эти фразы производили и производят на меня такое глубокое впечатление, что стремление поделиться им – неустранимо; они одни, без письма моего, дадут тебе больше, если ты почувствуешь их, как чувствую я.

Твой папа1

1 На поле письма: Из старого письма: «31.VIII-39 г. на притолке арки – отметки роста В(овы) и И(горя) – посмотреть через два-три года». Сообщи результат..

Мой милый сынок, мой Юра.

Я достал книжку Дж. Лондона – «День пламенеет». Когда-то уже давно тому назад, ты писал мне, что предпочитаешь этого автора; а я его не читал; мне очень захотелось достать

497

что-нибудь из его произведений, чтобы познакомиться с твоим вкусом; и желание мое сбылось, хотя здесь так редки книги, так их мало; читать только начал. Твое обещание поговорить о литературе при нашей встрече – и все еще надеюсь на его осуществление. А все-таки, давай сговоримся и напишем друг другу по страничке впечатлений от книги Дж. Лондона «День пламенеет» прочитав только 60 страниц, мне кажется, я начинаю понимать, что в ней пленяет тебя и захватывает. Напиши об этом, напишу и я что думаю; дни отправки этих писем тобой и мной – первые числа марта – одновременно, чтобы письма разминулись.

Должно быть, чем-то мои последние письма к тебе отдалили тебя от меня, что ты мне не пишешь? Знаю, что ты очень занят обязательными делами по школе и по дому, что обстановка неблагоприятна, и времени тебе не хватает и очень желаю улучшения условий.

Твой папа.

№ П-263

Жене

2,7.II–1943 г.

Нина, родная, милая!

Вчера получил наконец твое письмо (от 11.I); как и ждал – предчувствовал, удар судьбы пришелся, правда, меньше по нашей семье, больше по друзьям нашим Х[олмогорски]м, но удар страшно тяжелый… Что будет с сердцем А[нны] И[вановны]? и в прямом смысле, и в том, что заключено в словах: «то сердце бедных матерей; им не забыть своих детей, погибших на кровавой ниве, как не поднять плакучей иве своих поникнувших ветвей…»

О, жизнь, жизнь. Сколько в ней хорошего и сколько тяжелого…

Как хочется быть с тобой, делиться, жить общей жизнью! Надежда все-таки есть. Боюсь одного – ложно приписанного мне Эссерства… Тогда – до конца войны.

7.II.

Позавчера получил твое второе письмо (от 16-го) Еще раз спасибо, спасибо; за него, за ласку, за совет по выбору местожительства…

Что нового? – Есть сведения от некоторых уехавших; одни устроили свою жизнь удовлетворительно, другим – как удается; выяснилось, например, что от Няндомы до Пензы переезд

498

шел 10 дней, с несколькими пересадками; всего с места отсюда, напр[имер], до Рязани – занял бы не менее [половины] месяца.

Отправки опять нет, равно и новых списков. Работала вновь та же актировочная комиссия и добавилось еще порядочно вновь актированных. Это убеждает в том, что дело не глохнет, а продолжается; стало несколько спокойнее; вот только срок когда дойдет очередь и дойдет ли, имея в виду написанное выше. Спасибо за описание вашего быта, распорядка дня. Вижу, как не хватает времени и еще многого…

А я эти дни живу в богатых условиях – в лаборатории. Случилось это так: в половине января я захворал – возобновился мой сухой плеврит; к 1-му февраля я с ним справился, но со слабостью справиться не могу до сих пор и числюсь лежащим в стационаре, меня положили в него сразу, как я заболел; и в прошлом письме я не написал об этом, не желая пугать; лежал я в одной из лучших палат; во первых, – на пять человек; во вторых, не только теплой, но жаркой; чисто, тихо; выходил на большую часть дня в лабораторию; почти не делал анализов; сперва в лаборатории жила еще врач, но в конце января «очистила» ее; понадобилась койка, и меня, не выписывая до сих пор, перевели в лабораторию на жительство, как стационарного больного; что для меня удобнее всего. Стол здесь не отличается от общей кухни, скудноват; лишнего только – кусочек сахара, ложка клюквы ежедневно и в 5-6 дней раз – стакан молока. Но все удобно, близко, все в одной комнате.

Извини меня: я еще раз остановлюсь на вопросе о посылках; как я писал уже, имею в виду только табак и писчую бумагу, и то с оговоркой, если цел тот, что вы садили для меня. Если же он израсходован – отчего не напишите, чтобы не вводить меня в заблуждение? Съестного не нужно; не нужно отрывать от себя; я от него все равно не поправлюсь особо. А табак я жду; его здесь нет с декабря; в нашей жизни с нашей нервной системой, он нужен, и я прошу (если он цел) прислать, и не одну, а и другую порцию; ведь того и гляди посылки запретят вообще, или недалеко и распутица; время на хлопоты с отправкой я прошу не твое, а или Юрино, или Верино. Мне стыдно просить, но ведь я не был нескромен в своих просьбах; значит нужно… Извини и за то, что эта просьба к концу письма.

Моя милая, Нина, обними меня в дни праздников Юры и Ирины – а я буду вспоминать вас всех в эти дни.

PS Одновременно посылаю в др[угом] конверте Ирусе и Юре.

499

№ П-264

Маме

3.II–1943 г.

(21.I старого стиля) 1

1 В письме оторван правый верхний угол, частично восстановленные слова приведены курсивом в скобках.

Моя милая мамочка

Я знаю, что мне нужно бы поскорее пр[иехать] к тебе, чтобы снять с Нины, о[блегчить ей заботу] о тебе, чтобы быть с тобой и приласкать, но, что я могу сделать; отпуск ин[валидов] домой продолжается, но идет медленно с промежутками; бывали и недавно (было настроение безнадежности), когда прошел слух, что отп[равки инвалидов] больше не будет; слух оказался неверным, но состояние было нехорошее, безнадежное; понемногу опять уезжают; 2/3 уехало из числа актированных; вновь приехала комиссия по актировке дополнительной; вчера начала работать; вновь просматривали и тех, что уже съактированы, в числе их и меня и пдтвердили акты. Так что, в общем, нужно надеяться, но вот, мед. работники, врачи, сестры – опять говорят – пойдут после всех, т. е. прежде всего нескоро; а за время могут быть и перемены нежелательные для нас. Правда, сестры понемногу уезжают – человека четыре уже уехали и человека три из лек-помов: но врачи – ни один; каково будет положение лаборанта – не ясно. Надейся и поджидай меня, может быть к весне, м. б. – летом…

Что не пишешь? Разве так мало сил у тебя, что на письмо не хватает?

Как твой кашель? Напиши про свое здоровье и состояние сил, вообще, напиши мне.

[Признаю]сь, что я не знаю, говоря светскими (словами) биографии-жизнеописания того св[ятого] Евгения [в] честь которого сегодня мне дано имя и думаю [не тол]ько я, но и ты недостаточно уделя[ла] этому; думаю, что мой упрек не столько неприятен, сколько... Дело не в знании, а вообще в отношении к этому вопросу; вспоминаю Папу…

Как я живу? Немного похворал; чувствую упадок сил после болезни, а в общем, ничего еще, в условиях, каких я живу, много существенно-благоприятного – тепло, свет, чистота, уединение, даже стол относительно неплохой; конечно, продолжительное ограничение в необходимом сказывается на организме

500

понемногу, незаметно, но серьезно. Поэтому очень трудно заглядывать на будущее, на несколько месяцев вперед.

Получается так, что все дело – в ближайшем будущем – нужно поскорее…

А зима здесь стоит теплая; почти все время ветер дует с юга; так и не бывало ни один год. Прибывает день ото дня день солнечный; он будет живить и нас и вас, и всю природу; зима кончается – у нас ей срок – 2-3 месяца, у вас и того меньше. Вот так и должны иметься и расти надежды на будущее – твердые на природные явления, менее твердые на людские – общественные, но все же надежды.

Обнимаю тебя, мою милую; целую твои щеки, руки, голову и буду ждать, что сделаю это в действительности в этом году.

Твой сын Евгений.

№ П-265

Ирине

5.II–1943 г.

Доченька моя милая, моя Ируся.

Утешать тебя я не стану, не буду и пробовать…

Твое письмо, от 11/XI – посланное из больницы, наконец, дошло до меня, через два с половиной месяца (25. I), без марки (отлепилась) и доплатой. Сперва, взглянув только на числитель даты, я дочитал его до конца в заблуждении, думая, что оно от 11.I; и так как я был в те дни настроен, ожидая какого-то неблагополучия, то вообразил, что ты вновь в больнице; но подсознательно оставалось недоумение и я вновь посмотрел на дату и понял в чем дело. Так как я очень ждал в те дни писем, а их не было, то от этого твоего у меня создалось и очарование и разочарование. Теперь я после него получил от мамы-Нины два письма (от 11 и 16 янв[аря]) и узнал об Игоре…

Заместитель Вас[илия] Ив[анович]а, тоже теперь уехавший, освободившийся, подарил мне ножичек с надписью: «жизнь-смерть», что она значит – не знаю, но догадываюсь, что она сделана потому, что мы с ним обсуждали написанные мной «восемь тезисов» о жизни и ее развитии; первый из них – был о смерти, что ею кончается жизнь, и так как «хорошо только то, что хорошо кончается» то и конец жизни должен быть хорошим (результат естественного развития); конец юноши, в борьбе за родину, с желанием ее защитить – конец безупречный; но – не конец естественного развития; которое могло быть таким хорошим.

Потенциально – жизнь прекрасна; в ней много ужасного;

501

как примирить это противоречие? Примирять не нужно; надо понять, что противоречие – свойство мира, свойство жизни; надо верить; и по временам всякий чувствует и верит, что жизнь прекрасна.

Действительно, только вера, вера в хорошее и спасает от уныния, от нежизненности.

Мне кажется и сейчас, когда пишу, и два дня раньше, я думал об этом, что благодаря кровному родству между мной и тобой – в наших умах, чувствах и характерах – много общего; разговаривая друг с другом, мы могли бы очень легко понимать чувства и мысли один другого, мне кажется, что несмотря на различие типов психики, женской и мужской, у нас с тобой так много общего, и у тебя, наверно, есть тот же уклон в обобщение, в отвлечение, какой и у меня…

С надеждой, не так уж далекой, увидеться с тобой, жить и твоими юными мыслями и чувствами и кое-что принести тебе взамен, от сознания, которым богатеет человек к старости – я, кончая письмо, шлю тебе мое отцовское благословение.

Твой папа Евгений

№ П-266

Ирине

21.II–1943 г.

Ирина, милая,

Спасибо за ласковое начало твоего письма от 5.II и за все письмо (полученное 18.II – в день именин Юры).

Да, до получения его, я знал об Игоре; и писал уже тебе после того в письме от 8.II; понимаю, как дорог тебе он и теперь особенно память о нем; я слушал бы все, что ты о нем могла рассказать… расспрашивал бы о вас обоих, о сердцах человеческих, знакомое.

Двум оставшимся, Вове и А[нне] И[вановне], нанесены судьбой удары, от которых как-то они оправятся? по крайней мере может быть Вова. Вова должен оправиться; во первых, его юность; во вторых, известный лекарь – время; в третьих, необходимость жить; но, вот ты пишешь, что у него «замкнутый» характер – тогда, это уже труднее; такие натуры хуже переносят удары, в одиночку. Замкнется еще больше, а осилит ли свои мысли и настроения? Мне казалось, когда я его знал, еще маленьким 10-11 лет, что у него светлый характер, склонный к добродушию и юмору; неужели этого не остается у него с возрастом и с событиями?

502

Каковы их отношения с Юрой?

Спасибо, что написала мне про Юру, хорошее. А то, не получая от него писем, я стал тревожно настраиваться, и теперь, я все-таки не понимаю, отчего он не пишет мне; и хотел бы объяснения, исчерпывающе-правдоподобного; хотел просить об этом Нину или тебя…

Тебя по субботам «непреодолимо тянет в Рязань»; по моему это хорошее явление, не столь удивительное в тебе, как в «более далекой» Верочке, которая так хорошо стремилась и возвращалась в Рязань, будучи взрослой, ленинградской девушкой; явление присущее в разной мере всей семье Киркинских, рязанских и дягилевских; да, мне кажется, не более ли того – не свойство ли это Рязанцев? Так или иначе, но свойство это хорошее – семейное, родственное; одно из самых надежных людских отношений. В детстве и юности мы с замиранием сердца возвращались «в Дягилево», т. е. в круг своих родных; предчувствуя, что это более чем приятное, т. е. чем-то еще более значительное событие; не осознавая это так, как я теперь с возрастом преклонным, сознаю.

Рад, что работка у тебя в Варских еще не очень напряженная. У меня – тоже. Ах, Ирина, как много нужно времени! и как мало его остается. Сожаление обычное для всех, кого годы привели к старости или почти к ней. Как хочется обо всем этом говорить; и ни с кем другим так, как со своими детьми.

Все мысли, мало-мальски хорошие, вызывают у меня желание поделиться ими с вами, с тобой и Юрой. Может быть они и не столь значительны, или не так легко передаваемы-усваиваемы; а часть из них кажущиеся мне хорошими – нужны; вызывают такое сильное желание делиться ими с вами, что, повторяясь, пишу об этом неоднократно; ощущение – чувство заставляет меня это делать. А во сколько раз чаще я переживаю это ощущение один, обращаясь к вам мысленно.

Мне кажется, что в вопросе о том, что такое счастье, от чего оно зависит, я теперь, не будучи счастлив, смыслю больше чем раньше и мне этим хочется поделиться с вами; я много (по моей мерке) занимаюсь «натурой» человека и что-то узнал о ней свое; жаль, если мое знание пропадет и недоделанным и не переданным. Но, может быть, мы будем вместе?

Я знаю твой ответ, обнадеживающий, и он меня бодрит, как и все твое отношение ко мне, которое я неизменно чувствую по твоим письмам.

Твое сообщение «о подаче на заочный в Пединститут»

503

меня, по-прежнему удовлетворяет; будь биологом, чтобы понимать «натуру человека», чтобы овладеть техникой этой натуры; удивительно, как мало люди изучают самих себя! Как верно они подходят к производству, к искусству – изучают орудия, инструменты – технику пользования ими и как мало изучают и берегут, например, свое тело, мышцы и мозг; пользуются ими как случилось, как далось, как сказал кто-то, а не точное научное знание, а оно ведь есть, и элементарное и сложное, включая последнее слово науки, напр[имер] И.П. Павлова.

Прости за такой характер письма, слишком, может быть, «рассудительный», но оно – дополнительное к предыдущим, где я писал и о другом и иначе.

Еще раз поздравляю с прошедшим днем рождения, тем более с юбилейным; небось «чувствуешь» это приближением «к старости»? вспомни «кривую жизни» – подъем, желаю в нем успеха

Лиде и Зине прошу передать… Что передать? То, чего нельзя описать на оставшемся месте, так как это больше, чем привет. Передай им, как поймешь, попробуй разъяснить мое желание. Тете Оле – по соседству может быть увидишь и передашь привет и мне пришлешь от нее сведения об Иване Н[икифоровиче] и о ее Юре.

Да, где же табак, что вы «растили для меня»? Крайне нужен, если цел. Посылки принимаются с надписью: «заключенному».

Дочка моя, милая, обнимая тебя, целую твои ручки.

Твой папа

№ П-267

Лиде, Зине (сестрам жены)

23.II–1943 г.

Милые, добрые Лида и Зина.

А почему бы мне не воспользоваться первым случаем отправки письма в Варские Ирусе и не обратиться непосредственно к вам с несколькими фразами приветствия и благодарности, с выражением своих ощущений от сообщений о прочной, родственной дружбе вашей с Ниной, о ваших заботах об Ирине и Юрии, и о маме П[авле] П[етровне], да и обо мне. Спасибо за подарки с Игарки 1

1 Зинаида Ивановна Киркинская , агроном по профессии, работала в Игарке с проф. П.Г.Шиттом, которому тоже не удалось уберечься от репрессийза книги и прочее.

504

Обращаясь к вам, хочется прежде всего представить себе, какими вы стали, как выглядите; и думаю, что Зина – (в моем представлении) – почти такая же, как раньше, а про Лиду знаю, что очень устаешь и прихварываешь, значит, изменилась. Сужу и по себе; от меня впечатление было бы, вероятно, двойственное и очень больших изменений внешних (и внутренних) и некоторой, удивительно малой, измененности – напр[имер], я сравнительно мало поседел; от некоторых незнакомых молодых я слышу обращение: «старик», «папаша»; а другие удивляются и не дают мне моих 56 лет по внешности.

Особые условия жизни за эти годы здесь заставили меня поработать над собой, чего-то достичь, но чего-нибудь завершенного, определенного, я вижу, никогда не добьешься, хотя надежда меня не оставляет; собственное «средство» «изобретено»; и когда бывает тошно от мысли, что еще не скоро попадешь домой, я всерьез утешаюсь тем, что – зато еще доработаю над собой, чтобы не возвращаться мало изменившимся, таким мало удачным, каким был, что и не стоит.

А вернуться нужно бы без всяких условий и оговорок. Надежда сохраняется еще на летние месяцы, но не твердая; такое сейчас здесь настроение у нас, «гадающих» так как определенного знания о положении вопроса о дальнейшем освобождении – нет.

Пишу про себя, а больше хочется расспросить про вас. Письма идут беспрепятственно и без того ограничения, которое было раньше, но теперь сняты. Напишите – буду очень рад и очень благодарен. С газетами – плохо: редко-редко удается прочитать случайный номер; радио – только в «клубе» и слушать так неудобно, и по помещению и по времени пользования, так что и не пользуемся; но доходят, почти каждый день, но только обрывки сообщений и сводок.

А так как, о моем быте, занятиях основное вы знаете, то и довольно этого; если бы беседовать устно, так кажется, и не кончил бы.

Ничего не написал, но удовлетворен тем, что хоть и сказал спасибо. Февральские метели пришли в свой черед и крутят снег подряд третий день, так что почта будет не скоро.

Желаю вам обоим здоровья и бодрости, да не просто желаю, а так хочу, как членам моей семьи, как самому себе.

Ваш Евгений

505

№ П-268

Жене

27.II–1943 г.

Ниночка, милая, родная моя, хорошая.

Твое письмо от 13.II дошло к 25. II…

Мне стыдно, что я не помню тех подробностей, какие вспоминаешь ты из знаменательных дней, нашей личной совместной жизни и как мне хочется о них послушать твои воспоминания и тем разбудить, восстановить свои. Вот и в этом замечательное значение двух людей, объединенных в одно… А жестокое, безосновательное разъединение, так непонятно, как преступление…

Спасибо и за подробности в письме о домашнем быте. Скажи мне, отчего моя мама не пишет мне полгода?

Какой случай с Веней! Какое несчастье и какое счастье, что обошлось без большой беды!

Время идет. Увидимся ли? Как хочется увидеться с ним и со всеми близкими – родными…

Какие мы стали? Вероятно так изменились, а по привычке представляешь всех прежними… Как выглядишь ты? Как Лида? Давно уже ты обещала прислать мне новые фотокарточки, но их нет, и, вероятно, пересылка их запрещена.

А, вот и Серафима Максимовна, как здесь хорошо выражаются, «ушла»… Это здешнее больничное слово.

Анна Ивановна и Вова… Как теперь они?

Наша дочка… Сегодня получил письмо от нее, из Варских – и напишу ей туда в день ее рождения. Письмо, как всегда, хорошее, спокойное, и кроме того от ее писем на меня есть какое-то воздействие успокоения, видимо исходящее от самого характера Ируси; как хорошо, что у тебя такая дочка, и что ты можешь с ней по дружески общаться; это хорошее уже вознаграждение за все, что ты делала для нее в детстве, со дня ее зарождения, рождения, но, сделанного тобой за всю ее жизнь стоит еще большего. Милая ты моя, неоцененная, жаль, что я далеко от тебя и что я не так хорош, чтобы вознаградить тебя.

Кончаю, чтобы на другой стороне продолжить другим письмом. Не к тебе, но оно тоже будет к тебе.

3.III

Теперь из Юриного письма узнал о твоем поломе руки! Милая Нинуша…

Твой – я….

506

№ П-269

Юре

3.III–1943 г.

Мой милый сын, мой Юрий родной! Точно для того, чтобы показать мою неправоту пришло твое письмо позавчера (от 17.II). Накануне, ложась спать, я с горечью подумал: ну, переписка наша с Юрием кончилась. Пробовал себе возразить, что я «подозрителен и обидчив», но это не помогло; но помогло, пришедшее на следующее утро твое письмо и все рассеяло. Спасибо.

Бедная мамочка-Нина – не хватало еще ей сломать руку (какую, ты не написал)… Спасибо ты пишешь, что «все уладится»… До предстоящего Ирусиного праздника пройдет? Но справившись здесь у лекпома, услышал, что нужно 1-[полтара] месяца… А мама-Нина написала мне про Веню, про несчастный случай попадания под грузовик. Нет и 43 г. не столь счастливый, как ждали; вообще не следует слишком и полагаться на будущее… Главное – день сегодняшний; он – настоящий, реальный… В юности, да и долго позже, как и большинство людей и я, придавали большое значение будущему, а не настоящему; понимал, что это – ошибка, а отучиться не умел, потом стало больше удаваться… А ты как?

Твое, почти приключенческое путешествие в Варские (12.II) конечно интересно и обогащает жизнь, как все рискованное, если человек выходит победителем, владеет собой, преодолевает трудности, почти наверняка.

Это напоминает мне мое предложение тебе обменяться отзывом о книге Дж. Лондона «День пламенеет», если ты ее читал… Что мне понравилось? – в I-й части – фигура Пламенного и во II-й – не его, а Дида Мезон; I-ая часть интересней; прельщает мощность личности Эллелна Харисона – развитость его тела, воли, самообладания; особенно характерна обрисовка энергии его, выражающаяся в переходе без перерыва, без отдыха от одного трудного мероприятия к другому. После утомительного пути, неутомимое веселье, после него – опять в путь без отдыха; во II-й части – в сложной обстановке не природы, а общества – его фигура темнеет, спутывается, правда «все хорошо кончается». Личность Дида М[езона] привлекает твердостью взглядов, линии. Дж. Лондон, почти как все романисты, делает ту же ошибку – не видит в браке и любви их истинной цели – детей; о них – ни звука (только дошел до жеребят); и у него «любовь – самоцель»; двое – друг для друга; это глубокая

507

ошибка, глубокое противоречие тому, что есть в природе; и эту ошибку делают почти все.

Ждать буду и твоего отзыва; я написал про то, что на меня произвело лучшее и худшее впечатление.

Как и ты, я усовершенствования ищу для своего моргаса, пользуясь битой посудой.

Будем ли мы вместе с тобой участвовать в путешествиях и приключениях?

№ П-270

Ирине

5.III–1943 г.

Ирина, моя хорошая милая дочь…

И по милу – хорошая, и по-хорошему – милая.

Сегодня 5 марта, т.е., по-моему, день твоего рождения, и мне хотелось бы все свободные часы и минуты его посвятить мыслям о тебе, письму к тебе и думам… День этот только настал, т.к. собственно говоря, кончается 4-е число и только что перевалило за заполночь; поэтому и думаю о «завтрашнем» дне. Он знаменателен для нас с мамой Ниной! – Ты первая дочка, желанная ею; твое рождение – событие в нашей жизни было… Ну, мама Нина может рассказать о нем больше, чем я… С рождения начинается развитие… Служи ему всю жизнь. Желаю тебе в этом счастья (запомни мое мнение: счастье – в развитии; развитие – в мышцах. В том числе – и «духовное»).

12.ч. дня.

Утром, чтобы пояснее восстановить твой облик (Habitus), достал альбомчик с фотографиями и перечел два последних письма (первых после перерыва – от 5 и 18.II); ясный и ласковый взгляд и такой же характер – видно по фото; веселость на последних карточках, задумчивость на других; новая, «неожиданная солидность» на последней, маленькой, в зимнем костюме… У меня от твоих писем за ряд лет – одно и то же ощущение – какого-то хорошего постоянства в характере и в отношении ко мне; оно вселяет уверенность в прочности; и всегда меня успокаивает…

Хочется знать, какая ты стала… Для этого нужно бы пожить вместе и «посидеть и поговорить», как ты пишешь… Какой бы я хотел видеть тебя? Какой должна быть девушка твоего возраста? из людей твоего образца определенной среды – и, именно, соответствующей возрасту, стадии развития?

508

Первое – это физическое и духовное здоровье; а для них у тебя неплохая, должна быть наследственность; неплохая конструкция организма – скелета, органов; едва ли только и правильно развиты мышцы – (ох, в них все дело; все дело в мышечном чувстве, в тонкости его; как в случае обучения техникой на муз-инструменте, так в случае пения – владение голосом, что необходимо каждому, не для пения, а для речи и чтобы владеть ею; слово сделало человека человеком; так, особенно важно – мышечное чутье – в мимике – в мышцах лица – п[отому] ч[то] с этим связано духовная жизнь: и чувства, и мысль, и воля).

Второе – свойственное возрасту – эмоциональность, сильное настроение – и веселость большая и грусть глубокая. И то, и другое, неотделимы – т.е. это одно в смысле эмоциональности; когда с возрастом утратишь это – пожалеешь как о невозвратном, замечательным свойстве возраста. Зачем оно нужно, чем важно? Да без этого жизнь не может быть столь счастливой (и несчастной). Что же нужно, чтобы после не жалеть об утрате невозвратимой? Утрата его неминуема – но она может произойти раньше или позже, больше или меньше; т.к. это свойство чисто физиологическое, возрастное – то и сохранность его на более долгий срок – должна зависеть от режима, от функционирования тела (особенно мышц), от правильного развития.

Третье – какого развития ты достигла, как оно будет идти дальше? – Выдающиеся люди – редкость; большинство люди «средние»; мы сами, наши знакомые и родные, правда «весьма не ординарные». Принадлежа сам к людям средним, я считаю их самыми интересными, самыми несчастными и могущими стать выдающимися, замечательными людьми. Почему? – Потому что в этом – «люди». Сравнительно с людьми выдающимися средние люди – отнюдь не плохие, даже «не хуже»; среди них и – люди высокой честности, высокой души (часто более высокой, чем выдающиеся, знаменитости), и люди – незаметные герои и люди – делающие великое человеческое дело 1

1 Примеры: бабушка Саша, мама Нина.; незаметно, обыденно, так что никто не замечает, не ценит; ну, не никто, а замечают только близкие и то мало ценят. У таких людей есть один самый характерный признак – они все время, безостановочно «делают» свои обыденные дела, но очень нужные (См. сноску). Не прочти в этом проповедь обыденщины. Но и не впадай в недооценку обыденного дела. Вот, я не

509

умею его делать; а как научиться? Мне кажется, теперь я знаю путь; но не успею… Моя беда всегда была – меня интересовало «большее»; и я не умел заканчивать дело; значит, третье – нормальное свойство – «всегда делать и доканчивать» (не иметь ни лени, ни скуки) малые дела; к ним я отношу те, что «приходится» делать, в домашних хозяйственных делах, затем – служебных (лаборантских); сюда же относится образование (в средней и высшей школе), большее – только сверх них.

Но я бы хотел и себе и тебе – такого развития, которое приводит среднего человека в положение человека выдающегося; я всегда был убежден (с твоего почти возраста, чуть попозже), что это – возможно; и мне кажется, я нашел путь, но сделать не успею; тем больше я хочу передать тебе и Юре найденное…

Хочу тебе – полной жизни, полного развития; а возможности среднего – обыкновенного человека неограниченны.

Вот, пока моя беседа, вместо – «посидеть и поговорить».

Привет мой, поклон глубокий Лиде и Зине. Хочу знать про них побольше.

Твой, любящий тебя, папа.

Евгений

№ П-271

Маме

9.III–1943 г.

Моя милая, родная моя, мама.

Что же это значит, что ты не пишешь мне полгода? Что с тобой случилось? Или ты обижена мной чем-нибудь? До сих пор я смотрел на отсутствие твоих писем не так неспокойно, как теперь. Прошу тебя напиши мне о своем уголке и о себе 1

1 Комментарий Ю.Е.Яблокова: Павла Петровна Яблокова умерла 24 февраля 1943 г..

Давай я опишу тебе свою обстановку с ее благоприятных сторон и как я живу.

Уже больше месяца я в лаборатории и ночую, и ем, и работаю, и отдыхаю. Иметь отдельную комнату, теперь в любых местах и условиях, а в частности, в здешних, большая удача – счастье… Я это чувствую каждый день; я взял себе за правило обращать больше внимания, чаще говорить себе о всем благоприятном из окружающего. И когда я сижу за двумя лабораторными столами на винтовом табурете, с хорошим освещением в

510

теплой (выше 20 °С) комнате – я отмечаю себе это, несмотря на привычность; или когда отходя в противоположный угол к умывальнику, чтобы мыть посуду лабораторную, и присаживаюсь на край кровати (топчана), так как ноги моего возраста не любят уже стоять подолгу (так как немного опухают) и пользуюсь для мытья теплой всегда водой – я и это замечаю постоянно. Я сам топлю печь в этой комнате; выбираю для этого время сумерек, теперь это около шести часов, и сижу возле нее, возле огня – я и это замечаю; дрова готовые, мелко наколотые; горят хорошо; научился хорошо регулировать тягу, и вьюшками, и поддувалом, и дверкой. День быстро удлиняется; еще недавно электроток давали в 5 ч. вечера; в феврале – с 6 ч., а теперь с 7 ч. вечера; Сегодня, t° выше нуля; снег тает уже и не на солнце; и говорят, сегодня днем крапал дождь, дело идет к весне, раньше, чем можно было ожидать

Правда, впереди наиболее трудных два месяца – для больных и в отношении питания. Я столуюсь в стационаре, на больничном питании; оно, хотя немного, но лучше общего котла (зато, как больной, не получаю зарплаты); дают: утром – в 8, кислые щи, в которых можно встретить 2-3 кусочка в 1 кубическом сантиметре – свиного сала (слово не определено); еще до подачи завтрака раздают хлеб – 550 гр., а через день он заменяется сухарями в половинном количестве; в 9 ч. утра приносят «кофе-чай», то есть кипяток, заваренный сурог[атным] кофе жидко как чай, когда бывает на складе сахар, его выдают (только по больничному пайку) ежедневно в количестве 20 гр. Собственно в этом и заключается главное отличие больничного пайка от общего; обед дается с 1 ч. дня – состоит из щей и на второе стакана [полтора] кашицы; в 4 ч. опять кофе; ужин из щей – в 6-7 ч. в[ечера], но или с кусочком мясца (далее полторы строки вычеркнуты цензурой), чаще с «холодцом» студнем из «сбоя»; я всегда этот кусочек или студень оставляю на следующее утро, п[отому] ч[то] в 11 ч. утра больше всего хочется есть; этого бывает достаточно с хлебом, чтобы «заморить червячка»; кофе пить можно еще в 8 ч. вечера. Задача заключается в том, чтобы хлебный паек разделить с утра на шесть частей и строго этого держаться, тогда хватает и на все чаи. Я понял, что научиться есть, есть в меру, с большим удовольствием – можно только в таких условиях сокращения; раньше я не умел есть; а теперь был бы очень благодарный потребитель любых, самых скромных кушаний твоего или Нины изготовления; не только

511

нетребовательный, а «восторженный» поклонник вашего кулинарного искусства.

Оказывается такое описание взяло все место письма. Целый день я провожу в лаборатории; а в свой барак, где за мной сохраняется моя койка, хожу по вечерам – после 9 ч. – сыграть в шахматы, побыть с товарищами, узнать что-нибудь новое. Вернувшись в 10-11 ч. вечера, я продолжаю свои дела или чтение до 12,-1 ч. ночи. Я мог бы описать свою работу, и хотел бы, но на это нужен еще такой же лист…

Встаю – до 7 часов у[тра]; после обеда – в 1Ѕ (половину второго) дня ложусь на 1-1Ѕ (полтора) часа на «мертвый час» по больничному.

Милая мамочка, извини, что по содержанию написал так мало, но ведь листок этот не единственный, который дойдет и до тебя в этом конверте. Обнимаю тебя, милая..

Твой сын

№ П-272

Ирине

11.III–1943 г.

Моя милая дочка, моя Ируся.

Решил, лучше задержать письмо, но поподробнее ответить на твое (от 18.II), так и буду в порядке его написания.

Я не бил посуду целый год, а в январе и феврале – набил 2 колбы, один термометр (лопнул в печке); только это едва ли к приезду моему; никто не уезжает; нет дороги до Няндомы – сугробы, которые не может расчистить трактор, «трехугольником»; а впереди и вовсе распутица; так что вопрос явно отложен до лета; да и тогда, как-то он решится…

Ряд людей, отбывших срок (то есть пятилетний), получили извещение, что их освобождение задерживается «до конца войны»; вот это и пугает всех ожидающих освобождения и по сроку и по актировке…

В Юриных путешествиях, подобных описанному тобой (и им) – его приходу в Варские при весьма неблагоприятных условиях совершаемых, есть еще одна хорошая сторона: он – Юра – после них пишет мне письма; видимо они возбуждают его на это дело. В его письмах – много движения; без него – он их не признает – не пишет.

Вопрос, который описав ты назвала «ерундой», как раз, меня очень занимает – это об отношении к тебе Чеховича и

512

о твоем отношении к нему. По моему это характерный случай жизненного испытания тебя, твоей личности; мне бы очень хотелось, чтобы ты его выдержала. Во первых, ты знаешь, что я на твоей стороне во что бы то ни стало; и не забудешь про это, если я напишу что-нибудь не в твою пользу, а в пользу Чеховича. Во вторых, ты сама пишешь про него не столь уж плохое, что он «грубовато придирается, но через минуту забывает» и «как ни в чем не бывало».

Я смотрю на эту возникающую в твоей работе трудность, как на то, что нужно преодолеть, вернее постоянно преодолевать; т. е. прежде всего быть выше этой трудности, найти реакцию и тебя не унижающую, и позволяющую работать вместе с ним – делать свое дело. Это настоящая жизненная задачка; встретить более трудную еше хуже, если она мелочна – то это характерно для жизни; в ней, преимущественно, такие задачи; так нужно решить ее; на этом – и учиться… Тут, как и всегда, дело идет о твоем самообладании. Если в чем не следует ему уступать, так не в словах, а в возможности работать охотно, весело, несмотря на чинимые им затруднения. Смотри «свысока» и веселей, старайся увидеть в этом смешное. Смех заменяет гнев.

А перед этим ты ставишь еще более важный и трудный вопрос – тоже к самообладанию, и правильно подчеркиваешь его: «к своему ужасу – чувствую, что нет охоты заниматься».

Охота – ощущение, чувство, то – чего не «делают»; но «делать» (в другом смысле) обыденные дела – нужно учиться, об этом я и писал в предыдущем листке – это «третье» пожелание мое к твоему возрасту, к твоему развитию; мне-то, как раз, не удавшееся за всю жизнь; хотелось бы как-нибудь оправдать себя, оправдаться; иногда мне это удается самому перед собой; но перед тобой я хотел бы оправдаться, достигнув чего-нибудь значительного, за счет «неделания», за счет размышлений; правда, легче остаться в глупом положении, так хорошо описанной в словах той детской книжки, что была у нас: «Думать зайчику не лень; думал заяц целый день»…

Про t – 9-11° в комнате у вас ты пишешь, что «тепло»; у нас бывают перебои с дровами на день-два, тогда у меня в лаборатории t опускается до 11° и я думаю, как «холодно»… Твое письмо пришло в такой день.

У меня просьба к тебе, некоторые культурные люди у нас получают бандеролью газеты, центральные, от родных раз-два в месяц, по 3-4 газеты, устаревшие недели на две, для нас крайне интересные. Если у тебя будет такая возможность, присылай.

513

Просил маму-Нину; она почему-то 10 месяцев не может ничего прислать, видимо тоже не читает – бывшего.

А главное, пиши сама, мне милые свои письма.

Твой, любящий тебя, папа. Евг. Яблоков

№ П-273

Ирине

13,14.III–1943 г.

Моя милая дочка, Иринушка.

Вчера я сдал тебе письмо; пошло то на почту сегодня и сегодня же получил от тебя, писанное от 26.II. Десять дней назад от него, а от сегодняшнего дня – 25 – у мамы Нины милой случился перелом руки, о чем ты еще не знала, когда писала, пропустив поход в Рязань одно воскресенье 21/II. А я не знаю, и когда-то еще узнаю, как он залечивается; Юра известил меня так кратко, что не написал даже – какой руки; не обнадежил в благополучии дальнейшего. Милая, бедная Ниночка… видно и на 43-й нечего полагаться… не нужно бояться, но нужно подтянуться… Тяжелый исторический период; когда-то и как он разрешится? Еще впереди напряжение конца войны, трудность и длительность периода заключения мира, трудность первых лет восстановления. И все это придется на годы вашей юности… Нужно собрать все свои силы и всю серьезность взглядов на жизнь, на борьбу за нее, за самосохранение. Тут и «верхушки картошки» и уменье шить и кроить все будет нужно, и главное – силы духовные, энергия, выдержка и т. д. о чем пишу и с точки зрения государственных интересов, нужно принять и с точки зрения личных. Обидно, юность ваша должна пройти уже не в беспечности ей свойственной, а в серьезности зрелого возраста. Грустно, но неминуемо; может быть все это окупится потом, вознаградится. Так должно бы быть.

Как хорошо и ценно поэтому, что бывают у тебя свободные часы, бывает уют в вашем – Лидином общежитии, чтения (я, конечно, догадываюсь «кто клюет носом», за кем это водилось еще в детстве и кого даже тогда не щадили дружеские «насмешливые замечания»).

Из упомянутого тобой прочитанного я с удовольствием вспоминаю (не содержание) а впечатления от «Симона шутника», веселой, легкой и как-то оживляющей читателя вещи Локка. Я в эти дни, в том числе сегодня, читал «Введение в философию» Паулыкина, и от ряда легких страниц испытываю полное удовольствие (главы о материализме, натурфилософии,

514

психологии) да и трудные – читаю с охотой; в конце концов, действительно необходимо читать такие книги, чтобы хоть несколько, а то и много, разобраться в своих мыслях. Удивительно то, что книг на участке по общему мнению исключительно мало, но попадаются все же как-то нужнейшие книги; вот, например, мне в лаборатории пришлось заняться (теперь оказалось ненужным, вернее невозможным, но я уж продолжаю в миниатюре – культурой пивных дрожжей; казалось бы откуда можно достать хоть какое-нибудь пособие, когда не было даже инструкции никакой? так нашлась! книга «по пивоварению», перевод с немецкого у одного бывшего пивовара, теперь работника продуктового склада здесь.

Еще я затеваю опять опыт теперь уже с просом; Ируська, занимайся и ты выращиванием чего-нибудь на окне комнаты, это дает очень близкие приятные, незаменимые полем, лабораторные и поучительные наблюдения. Здешний зав[едующий] сельхоз. участком (з/к) агроном Вилунсон (читающий с наслаждением присланную Зиной книгу Шита и ее) тоже очень заинтересован пробой культуры проса здесь, и если достанет семян, будет садить его рассадой, выгнанной в навозных горшочках, большим любителем которых он является. Придется и рисом немного продолжить занятие, п[отому] ч[то] от прошлого лета остались такие интересные наблюдения и вопросы, например, побеги третьего порядка у меня стали ветвиться! Что это– уродство, благодаря особенным для него условиям нашего места и комнатной культуры, позднего осенне-зимнего времени, когда развились эти побеги? Или это повторится у меня и при других условиях? Никогда я не читал и не слыхал о нем чего-нибудь подобного.

Ты упоминаешь «Наталию Ивановну» – «фамилию забыла», а я ничего о ней не помню, ни фамилии, ни лица. Пишу тебе об этом затем, чтобы ты знала, что с нами стало. Зато поклонись Галине Федоровне, [которую] я помню неплохо и с хорошей стороны; и кстати незнакомому мне Николаю Павловичу, во первых, как мужу ее; во вторых, как хорошему Юриному руководителю.

Ну, тоже нужно кончать, поцеловать тебя, мою дочку милую! И ложиться спать 3 1/4 (с четвертью) ночи, поздно.

На полях письма:

1) Не помню точно дат праздников тети Лиды– где-то близко от сегодняшнего дня. Скажи ей (что забыл – не говори),

515

что желаю ей много хорошего. Поцелуй ее. Я рад улучшению ее самочувствия.

2) Мне очень хотелось бы поговорить с тетей Зиной о ботанике, о культуре растений, о своих и ее опытах, о новой книге, о том как Зина работает над ней.

3) Пришли газеток бандеролью – повторная просьба, но, если не трудно. И напиши, куда делся табак, который рос «для меня»; по крайней мере так: «израсходован на свои нужды», чтобы уж я не ждал, если его нет, а то уже жду полгода, да как!

4) Ответ на вопрос твой «об освобождении» еще во вчерашнем письме и в этом – в виде планов по просу и рису. Не надежное дело.

№ П-274

Жене

24.III– 8.IV 1943 г.

24.III.

Умерла , мама милая…

Несколько дней, как я знаю об этом из твоего письма. Умерла ровно месяц назад. Дорогой мне человек со всеми ее достоинствами и недостатками, переданными мне по наследству рождения; на мне больше сказалась ее физическая и духовная конструкция, чем отца Ивана Гавриловича; о ее недостатках я мог бы только грустить вместе с ней, п[отому] ч[то] и сам их имею, и мне-то легче было бы понимать ее, это во первых, а во вторых, от них он, девушка и юноша, чувство – у ней; действие – у него, а терпела первая; но, и то хорошее, замечательное – человеческое, физическое и духовное, что я знаю по себе, я получил от нее и чувствую себя ей обязанным… Самое грустное, от того, что мама не дождалась меня, заключается для меня в том, что так же, как с отцом, я не смог, не сумел, не успел дать ему и ей радость сыновнего понимания их. Если бы, приехав во время, я сумел постоянной лаской в общении с ней дать ей радость чувства, если бы при ее естественном закате она чувствовала мое внимание, приближение конца для нее было бы, может быть, естественным вполне и спокойным, как сон старого человека, утомленного жизнью…

Я написал тебе письмо 15/III, несмотря на то, что незадолго до него послал (12/III). Но это письмо мне вернули здесь же, приложив его к твоему последнему (от 3/III). Прежде всего потому, что опять ограничено одним в месяц, число отправля-

516

емых нами писем; опять усиливается «режим» в нашем быту, строгости правил, расконвоирование и тому под[обное].

Глядя назад, на время за период с начала войны, я думаю, сколько пришлось тебе пережить тяжелых событий! и спрашиваю себя, перенося, «закалилась» ли ты еще или истрепались твои силы? Надо бы посмотреть на тебя… Как бы я хотел, чтобы не исчерпывалась твоя энергия, бодрость и жизненность…

А каким «законсервировано» наивным должен казаться я по моим письмам, т. к. они не могут не отражать искусственных условий обстановки моей, неосведомленности, отсутствия прямых воздействий событий жизни.

5.IV–43 г.

Сегодня сороковой день со смерти мамы... Эти дни я думал о ней и вспоминал ее недостаточно; такова уж возрастная моя притупленность и защищенность от впечатлений мира…

Незадолго до твоего сообщения о гибели Коти, Иннокентия Александровича (Киркинского), я возвращался воспоминаниями почему-то именно к нему и с прямым даже вопросом – жив ли он?.. Где-то его отец и дяди? Я почему-то меньше всего надеюсь на жизнеспособность дяди Вани… 1

1 Иван Павлович Киркинский, врач, расстрелян еще 27 декабря 1937 г. в Барнауле.

Сам я живу по-прежнему, в жилищно-бытовом отноше-нии – исключительно удачно сложившемся; в отношении питания – скудности, но относительно ничего; в рабочем – тоже не обременительно; в духовном – долг за мной; все эти условия скорее я не оправдываю, чем мог бы. Так что ты, милая, не беспокойся обо мне; многого, конечно, хочется и нужно, но не стоит говорить об этом.

Я получил уже и твое второе после смерти мамы письмо, писанное тобой в Варских и Ирусино оттуда (от 13.III и от 19.III); спасибо вам, милые мои, родные, любимые, сердечные мои.

Трудно будет мне не отвечать на них подробно в виду ограничений в письмах наших, одним в месяц; придется придавать своим характер кратких сообщений, по образцу Юриных. Характер писем Ируси и Юры – разный. Девушка и юноша, чувство – у ней, действие – у него.

Итак, сообщу прежде всего о ходе дела с освобождением-отправкой инвалидов; как я уже давно писал, так и теперь – опять

517

никто больше не уехал. Ждали нового списка, теперь «последнего», ходили слухи, наконец, список прибыл, но в нем оказалось больше людей из второй актировки, бывшей не то в январе, не то в феврале.. Меня в этом списке нет, как и многих из первой актировки; таких, как я, человек двести, почти все медработники и многие другие; при ожидании списка, как «последнего», думалось, что если не попадешь, то – все: теперь настроение изменилось – надеемся вновь; привезли 2.IV, говорят, процедура «оформления» людей затянется из-за распутицы, разъедутся к концу мая, а остальным нужно надеяться на июнь и позднее. Ох, это будущее! в него нельзя почти заглядывать с какой-либо уверенностью, так много перемен возможно в личной жизни, в семейной, в общественной, таково время войны…

Смутило меня ненадолго следующее обстоятельство: пришел запрос из Сан[итарного] отдела лагеря о трех лицах из мед. персонала, в том числе и обо мне; запрос о труд[овой] мед[ицинской] характеристике, автобиографии, здоровье. Зачем? – очевидно, на предмет перевода, этапа куда-то. Знаю, что мед. характеристику дали врачи хорошую, автобиографию краткую написал. Это было тоже около первого апреля; смутился мыслью, значит знают, что я не освобождаюсь и на случай ликвидации участка запрашивают; а м[ожет] б[ыть] этапируют куда-то и раньше; но мне говорят, что дело проще – что одно с другим не так связано, а на случай, если правда не освободят, так по крайней мере не затеряешься, не попадешь «на общие работы» или в неработающие и недоедающие сильно.

Надеюсь, что и второе мое письмо к Ирусе в Варские, открытка (14. III), успела проскочить до ограничения в письмах. Не знаю, удастся ли мне ответить ей в этом месяце; спасибо милой дочке за письмо, за нее самое, как человека, за приветы от Лиды с Зиной, за все содержание письма; за надежды поговорить, поделиться со мной своими мыслями, чувствами, воспоминаниями и за сообщение о табаке, что собираетесь послать, м. б. смешной это, но важный вопрос… И я очень рад началу ее работы в заочном, отправке первых двух контрольных работ, а там м. б. институт переедет в Рязань; как, об этом не слышно? Конечно, едва ли имеет смысл делать это до осени…

В своих мечтах о возвращении и жизни дома я решил стать рыболовом, охотником со спиннингом, как писал когда-то Юре, сперва мечтал о весеннем возвращении, теперь буду – о летнем… Пусть, все это наивно, но это – отдых от мыслей невеселых.

518

8.IV

Хорошо, что я еще задержал это письмо, и, удивительное дело! – пришла ваша посылка; дошла в течение восьми дней. Вот, спасибо! вот, богатство, какой замечательный набор; как хорошо составлена. Скажу только о наименее материально ценной части – о свекле сырой, картофеле…

Я думал так: почти год мне нет посылок, я писал не раз, чтобы не посылали съестного, но неужели они не догадываются прислать хотя бы пять картофелин со своего огорода (летом 1942 г.), во первых у меня и их нет, а, во вторых, это домашние, от них… ведь дело не в ценности материальной, пищевой, а в близости родной… И, вот, вы не только прекрасно догадались об этом, но и вижу, отняли от себя всего понемногу, чего м. б. и правда не следовало делать. Обрадовали меня целым ассортиментом предметов дорогих во всех отношениях, и в отношении питания и денежной стоимости и безденежной – сердечной; сколько дней и сколько раз я смогу вспомнить, ощутить ваше внимание, начиная с сегодняшней процедуры получения, открытия, разборки посылки; прочтения Юриной надписи на талоне и т. д.

Узнал я из нее: что Юрик собирается опять вскоре сесть на трактор, невзирая на конец учебного года. Ну что же, должно быть, все так и надо, что рука твоя, Нинуша моя милая, заживает, но видимо, небыстро и не вполне. Как хочется для тебя и для всех вас, милых моих, единственных, лучшего и в этом и во всех отношениях. Посылка эта прибавит мне много сил и физических, и духовной бодрости, и просто возбуждение мозга и сердца.

Обнимаю всех, начиная с тебя. О многом не упомянул за недостатком места.

Ваш – Я.

№ П-275

Жене

20.IV–1943 г.

Ниночка милая, моя хорошая.

Отвечаю на ряд ваших писем, полученных после отсылки моего: на твою открытку от 26.III, твое письмо от 1. IV, и твое, полученное сегодня, от 9-11.IV, на Ирусино от 2.IV и Юрино от 2.IV; шли они почти все по 8 дней.

Спасибо, спасибо Вам за них и за посылку, что получил я 8.IV; мне очень бы хотелось написать про каждую вещь, вложенную в

519

нее, про ощущение, вызванное ими, каждой в отдельности – трогающие, приятные, волнующие. Чтобы не исписать всю бумагу об одной посылке, выберу только несколько ощущений, а сперва о ваших письмах в целом, о сообщениях о вашей жизни: поехал Юрик на работу, на весеннюю пахоту, я смотрю на это, как на должное, может быть, потому что принимаю, как уже сложившееся. Конечно какой-то пробел в образовании его это создает, но вопрос в том – значительный или нет – решит будущее, а не этот месяц; другой вопрос – каким он будет там на работе; если он будет хорошим, то поездка его оправдается и прибавит ему житейского опыта, укрепит его и в отношении характера, в отношении воли, морали, самообладания; если же в чем-нибудь не выдержит – то плохо и опасно; то что у него есть решимость, склонность к риску – само по себе ни плохо, ни хорошо; хорошо в случае успеха – победы; тут скажется прошлое его воспитание, самовоспитание, склад, натура, чувства. Верить в него в Юру – можно? Юра – мне не раскрыт; по возрасту – он на переходе. Милая дочка – Ируся – она уже более сложилась и в нее верится. Может быть Юра будет еще лучше ее; но пока знаю я, как мне кажется, больше Ирусю, чем Юру. Ты помоги мне узнавать их. Когда-то я приеду и приеду ли?.. Сейчас мы знаем только вот что: я писал, что прибыл новый список (240 – человек 50 из них не могут следовать по состоянию здоровья, таким образом, «могущих» – человек 180-190), пока никто не уехал; некоторых опросили куда думают направиться, где их родные; опрос только некоторых людей вызвал догадки; никто не знает в чем дело. Именно о тех, кого опрашивали, думают, что к ним «особое» внимание, не особенно приятное для них… Ждут прибытия из Няндомы Зав. Учетно-распределительной частью со дня на день; говорят, что на этот раз «оформлять» людей к отправке, то есть и документы выдавать – будут не в Няндоме, а здесь; говорят про скорую отправку; вернее же она растянется на май; упорно говорят, что будут еще списки, что вывезут всех; что эта «окончательная» разгрузка придется на июнь и т. д., а, в общем, никто ничего окончательно не знает, остается опасение, что ряд лиц не будет освобожден, хотя это опасение ослабело; я замечал, что вы не отмечаете его в моих письмах, видите только положительные догадки; нет – доля опасений всегда остается, да и всякая отсрочка – таит в себе опасность перемен к худшему. Ну, б[ог]

520

д[аст], увидимся. Но, вот маму уже я не застал; боюсь и Юра успеет уехать до моего приезда…

Ох, уж эта война! Сколько впереди трудностей, потерь; и как сложна будет международная обстановка к концу ее.

В будущее – хоть не гляди. Надо жить настоящим, так мудрее, так необходимо; а как жаль, что нам с тобой уже по многу лет; а за юных – жаль, что они попали в бурю. Но ход жизни общий – выдумывали не мы, так и думать нечего.

А вот то, что зависит от нас самих, начиная с собственного нашего организма, кончая жизнью, с его функционирования правильного, с управлением им – об этом мы мало знаем, мало думаем, мало придаем значения; хотя счастье наше прежде всего в нем; а во внешних условиях во вторую очередь. Не трактором управлять, а своим организмом – вот это труднее, важнее, Вот в чем я хотел бы успеха Юре и Ирусе, и может быть, мог бы немного помочь им, при жизни вместе… Ты пишешь: «Юра не широк, худенький, длинный»… Формируется его тело, его физическая основа, я знаю что сказать и показать ему, конечно, сказать это мало, нужно «передать», нужно, чтобы он «взял»… но, как мне не хотеть, когда я уверен, на себе испытал, как нужно мне быть вместе с ним, с ними, с вами; для чего другого – а для семьи своей я бы годился…

Давай верить в жизнь вместе, друг в друга, в детей своих. Мы знаем дружбу; мы можем верить, через твою фамилию круг друзей наших еще шире; пожелаем им всем счастья, удачи; будем надеяться на большее – на счастье нашей страны, на успешное и скорое окончание войны.

Целую твои милые, верные глаза и дельные энергичные руки, прежде всего болевшую. Продолжу письмом Ирусе.

Твой муж – друг Евгений.

№ П-276

Ирине

20. IV–1943 г.

Доченька, милая, наша Ируся.

(Сынок мой, Юра – в отъезде), и милая Веруша, дорогие мои, сейчас за письмом, я не могу выразить так ясно впечатление от предметов в посылке и попробую вспомнить только кое-что: когда я испек в своей печке первую пару картофелин и пару свеклин и попробовал их после промежутка в два или больше лет, то сказал себе – может ли быть вкуснее печеной

521

свеклы! Каждый день пью присланный кофе – и ощущаю не только вкус, но и факт, что пью благодаря «вашей» заботе обо мне. Баночка с вареньем, конечно, стоит и будет стоять, и будет беречься неизвестно сколь долго, но уж не меньше чем до 1 мая; сегодня узнал из письма Нины, что сахар – пайковый из Варских; спасибо всем; нам его перестали выдавать; дают только «слабым» больным. Табак! даже ниточки и проволочки, на который он нанизан, говорят, как и кто это делал; мне милы эти ниточки за это; хорошо, что ваш «Самосад» из семян легкого «турецкого табака»; приготовлен он неровно, часть крепкого, часть слабого, а искрошенная махорка – откуда? – она чудесна; ряд лиц (трое) сказали одно и то же – что «такой замечательной махорки никогда не курили». Спасибо, спасибо за все; нечего говорить про такие драгоценные вещи, как масло, чай и т. п. Даже обои я аккуратно завернул, как-будто на что-то понадобятся; спасибо за газеты; они оч[ень] интересны, прочли и врачи с удовольствием.

Пока писал это, представил себе и каждого из вас с его участием и отношение каждого почувствовал, и каждого поблагодарил… и Зину с Лидой.

Узнал из сегодняшнего письма Нины о тете Лене, Ниночке и Сереже (отчества мне не сообщила)… о Рае…

О Холмогорских… из письма Ируси – о Наташе М[ансуро-вой], Гале К[уриленко]… о Юре П[ахомове]. Спасибо что написали. Недостаток сведений о тете Оле П[ахомовой], о Плаксиных и других родных… Юра наш написал мне про свое путешествие рискованное за справкой в Варские – 1.IV; и я знал исход его раньше, чем Ируся – вот! Как хорошо, когда вы регулярно пишете; а так и есть, в этом году по сегодня я получил от вас 19 писем, по 5 в месяц! Хорошо, дай б[ог] и дальше так! Но все-таки промежутки кажутся иногда большими. Я сообщал уже, что мы опять ограничены одним письмом в месяц к вам… Ну, как-нибудь; и у нас здесь добрые люди, даже очень хорошие. Надеюсь это лицо – этого не прочтет… хотя и хорошо про него.

Милая Ируся, не знаю, сумею ли я выразить все мысли и чувства, какие вызвала во мне одна фраза твоего последнего письма; для нее одной я оставил всю эту страничку письма. Я повторю ее: «Я еще прежде удивлялась, почему это так иногда, без видимой причины, наступает какое-то повышенное настроение. Ведь понимаешь, что нечему радоваться, а весело»… Я отвечу на твое удивление своей фразой, записанной до

522

получения твоего письма: «Ируся, запомни – счастье челове-ка – прежде всего – в его организме, т. е. в правильном функционировании тела, кончая мозгом, начиная с сердца, дыхания и других мышечных сокращений, на которых базируется и работа мозга, пока только запомни крепко, навсегда; потом может быть мне удастся пояснить ее тебе. Твоей этой фразы, я, можно сказать, ждал. Конечно, я не представлял ее точно такой, но об этом; ждал со времени тяжелых переживаний для тебя; ждал потому, что необходимо это чувство жизни, чувство радости, потому что человек волен носить ее в себе, а юный должен их острее чувствовать и недоумевать, откуда это берется?

Счастье – это не только право, это обязанность человека! Потому что ему дано основание для него – в теле и душе, в организме человеческом, с мозгом, которым сперва чувствуют, ощущают, потом думают.

Как мне хочется говорить с тобой! Ведь ты пойми: я здесь сижу и думаю, как бы это объяснить Ирусе, что нужно и бывает вот теперь описанное тобой ощущение; ни выразить, ни объяснить – не умею, не нахожу, и вдруг, ты сама об этом пишешь; ну, как же после этого не хотеть говорить, не надеяться понять друг друга, и все?!. Я не только хочу помочь тебе, я знаю, что и ты поможешь мне. Это будет взаимный «обмен услугами»… Да, одно из лучших явлений жизни – семья! Пожалуй даже самое лучшее, самое важное, и не только с личной точки зрения, а и с общественной; и с точки зрения общей идеи, с точки зрения такого общего понятия, как «развитие».

Мало того, что хорошее ощущение, настроение иногда приходит, дает веру в жизнь, что из него надо исходить, важно, что оно приходит регулярно, ежедневно, в виде «утренней свежести» – тем и важен ночной сон и не жаль должно быть 8 часов его, будет вычеркнуто из жизни; утренняя свежесть – ежедневное обновление, молодение – великое дело, с него нужно начинать день; нужно беречь ее в течение утра, дня, жизни. Ребенок улыбается, открыв утром глаза; юный человек – удивляется, отчего у него хорошо на душе, зрелый и м. б. старый – удивляются своей бодрости по утрам – думают, откуда это? А это закон организма, периодичность восстановления; вот если бы зрелый чувствовал, как юный, юный, как ребенок – это было бы только естественное восстановление, возврат к своему же, имевшемуся. Поэтому можно верить в свое устройство в свой организм; изучать самого себя – для счастья, чтобы исполнять

523

свою «обязанность». О, много хорошего в человеке, но все это загоняется, не замечается, не понимается. И как мало места, чтобы мне написать об этом, как следует...

До свидания, милые, м. б. – по настоящему; м. б. – до бесконечных бесед наших… Привет мой вам, привет присутствующим и отсутствующим – с праздником весенним трудовым!

№ П-277

Алексею Павловичу Киркинскому (двоюродному брату)

1.V–1943 г

Милый Алексей.

Надеюсь, что Нина исполнила мою просьбу, выразить тебе признательность мою за посылку, полученную в январе. И благодарю тебя еще раз. Сам я не писал, предполагая, что ты уклоняешься от переписки со мной, так как не получил от тебя ответа на летнее письмо и ни строчки не было написано на посылочном талоне.

Поэтому, и в данном случае, прошу тебя уловить строжайшим образом твое впечатление от этого письма и если оно вызовет в тебе какое-либо опасение, прошу просто не отвечать на него и на поставленные в нем вопросы.

Дело в том, что еще в сентябре началась «актировка по инвалидности»; и я был актирован в самом начале, тогда же в декабре началась отправка на освобождение; сперва, казалось, и говорили, что всех актированных отпустят не позднее конца января; но вышло не так, дело тянется до сих пор; многие уехали, но многие (меньше половины) ожидают, надеются, теряют надежду и т. д. Человек полторасто будет отправлено на днях; но меня, как и большинства медработников в списке еще нет. По каким признакам была составлена очередность, до сих пор нельзя понять; говорят, что с июня будут отправлять последних, но может быть и не так, потому что много – не могущих следовать.

Так или иначе, но есть надежда, и неясность. За это время изменилось положение в отношении выбора места жительства. Сперва разрешалось ехать и в областные центры и всюду, где жили родные, ближайшие по родству; теперь закрыты и областные центры и ряд областей, в том числе – Рязанская… Значит, моя надежда увидеть семью, а тем более жить с ней – лопнула… Надо думать куда ехать в случае освобождения…

Пока разрешают – в Поволжье и далее от него к востоку и

524

на север. Я фантазирую на счет Чувашской республики, но, возможно, что летом выбор еще сузится и останется одно – север. Переезд, как известно, страшно труден; а мне, может быть, придется думать о Вологодской области. Поэтому, я бы хотел получить от тебя информацию, а может быть и прямой совет, даже помощь, по выбору места жительства в Вологодской области, может быть для меня, как работника высшей школы не будет закрыт доступ даже в областные центры, по крайней мере до сих пор такие исключения делались для лиц, не имеющих даже родственников близких в них, но я не соблазняюсь ни работой в Вузе, ни жизнью в областном центре, по причине отставания от науки, по отсутствию внешне приличной одежды и т. п.

№ П-278

Жене

9.V–1943 г. (№ 12)

Милая моя Нина.

За время от отправки своего предыдущего письма получил от вас – два (от 12.IV. и от 27.IV) и два от Ируси (от 15.IV и от 26.IV). Спасибо вам. Спасибо за впечатления от них: за ощущение прелести обыкновенных домашних дел и обычной жизни, но людей мне милых и дорогих; за душевные движения, вызываемые описываемыми в них вашими настроениями; за теплоту и ласку отдельных фраз обращенных ко мне. Не оставляйте меня своими письмами.

Дни по погоде пошли один лучше другого, и у нас не было еще первого майского возврата холодов («волны холода»), полезла трава, трогаются почки; тепло днем.

У себя перед окном лаборатории заложил участок 2х2=4 кв. м. для «огорода» – «паровой площадки» – на все лето… На окне уже месяц, стоят 4 банки с водой и рисом, посев – «своими силами» – своего прошлогоднего урожая. Окно северное – растет он плохо, дал 3 листа, тонких, чрезмерно вытянутых, чтобы не погиб – отнес его в палату к больным – ухода не требует.

Так идет наша весна.

С 4-го мая, ежедневно, отбывает отсюда машина (21 человек вмещает) с освобождающимися активированными инвалидами. Завтра исчерпывается весь список, о котором я писал в предыдущем письме. Уже на другой день после отправки выяснилось, что въезда нет нам в ряд областей, в том числе в Рязанскую, и в областные города. Таким образом, мечтаниям

525

нашим положен конец… Этому иногда вредному и всегда на-ивному занятию вообще не следует предаваться. Тем более, что предположение о моем – личном освобождении – никак не более, чем предположение, и за вероятность его не следует давать даже 50%; не могу написать больше, чем намек.

В числе освобожденных и уехавших в Няндому оказался и Сигизмунд Эдмундович Романович, тот скрипач, о котором я упоминал ранее, ст[арший] бухгалтер, хороший человек и очень хорошо относившийся ко мне. Едет в Стерлитамак. Семья его осталась и им потеряна пока в оккупированной части Украины. Его отъезд для меня искренняя радость. Остались мы с Алексеем Михайловичем, третьим (кроме меня) партнером по шахматам, об чем, об А[лексее] М[ихайловиче], я также неоднократно упоминал в письмах, ставя его инициалы, потому что хотел, чтобы и вы об нем знали.

Теперь – о будущем… не о том, о чем можно «узнать» только у гадалок, делая совершенно произвольные или маловероятные (но из наиболее подходящих нашему желанию и настроению) предположения, нужно на случай моего освобождения, посоветоваться по вопросу – «куда же мне ехать»; до сегодняшнего дня меня занимали три района: 1) г. Муром, куда пока еще разрешали (как и вообще в Горьковский край), как ближайший к вам пункт. И я прошу вас, имеющих карты, справочники, сообщить мне какие другие пункты в соседних областях, с этой же точки зрения сообщить, и с т[очки] зр[ения] бытового устройства и работы, мог бы я по вашему мнению, тогда назвать, как «выбираемый» мной…

2 – Чувашские районы, пункты по р.Суре, или другие по этой дороге – занимали меня на случай запрета и Мурома, как расположенные восточнее, где я мог бы по рассказам «туземцев» найти себе условия для существования… (например, г.Ядрин и его район).

3 – Окрестности Вологды – я написал уже Алеше свои вопросы. Не знаю, ответит ли он мне, так как я, не очень любезно, освободил его от необходимости отвечать. Я написал Алеше, что не претендую на прежние виды работы, но на скромные обязанности гожусь, я думаю, по многим видам работ; я не имею одежды верхней, хотя сколько-нибудь приличной, чтобы не компрометировать учреждение; ты, Ниночка, знаешь, что могло остаться от моих костюмов, которыми я обладал здесь в течение пяти лет – от «шубы», от брюк ватных, от пиджака

526

черного, от валенок – все в таких разноцветных заплатах, что для тепла-то они еще годятся, но не для «щегольства». Не знаю, может быть, можно будет что-нибудь переслать не почтовыми посылками, а багажом или грузами – об этом обязательно узнай и напиши мне, может быть и можно будет, что-нибудь получить и на место новой вольной жизни, если она когда-нибудь наступит и для меня. С бельем у меня и обувью дело лучше, нет только носков холодных.

Может быть я и не прав по отношению к Алеше, заподозрив его в уклонении от переписки со мной – з/к, но чего же от меня и ждать, после пяти лет пребывания здесь и после того, как он не писал мне, так же подобной подозрительности и злобности.

Не выбирал бы я ни Вологды, ни окрестности, или Вятской области, если к этому, как думается, не приведет ли дальнейшая затяжка с освобождением, может быть и вообще выбирать не придется… определят.

Письмо мое имеет оттенок несколько не подходящий ко дню предстоящего Ирусиного праздника да оно и не успеет к нему, поэтому постараюсь написать ей поздравление отдельно, на Варские, в другом духе... А тебя поздравляю; поздравляю с радостью существования такой милой нашей дочки. Желаю попраздновать денек (16-го или 23-го мая или может быть даже и 18-го) с семьей… Юра милый мой родной сынок будет с тобой, в пору горячей весенней экзаменационной компании. Желаю ему и тебе, чтобы он радовался и радовал тебя своим трудом и удачами и всем своим существом.

И я не предаюсь унынию; я – оптимист. За эту черту характера – вспоминаю мою маму, П[авлу] П[етровну]. Не обольщаюсь будущим – в организме уже ряд больших дефектов и невелик срок до конца вообще, чтобы успеть сделать что-то в жизни, желание к чему все-таки есть.

Как раз на месяц хватит присланного тобой в посылке (масло кончилось сегодня, сахар – недавно, кофе пил еще 1-го мая и тогда же начал варенье; недавно кончился табак). Спасибо еще раз за многие разы удовольствия, воспоминаний и ощущений от вас и подкрепление сил.

Милая моя, моя родная, хорошая, друг мой, жена моя, до свидания, твой муж Евгений.

Привет мой Верочке, Зине, Лиде, буду рад, если Поповы будут жить в вашем доме, привет им.

527

№ П-279

Ирине

10.V. 1943

Моя милая доченька, сердце мое.

Сердцу и уму твоим предлагаю вникнуть в следующее мое стихотворение:

«Другой придет – другой найдет»

Когда-нибудь – другой пройдет,В короткий срок, мой путь познанья.Успеет он, и в этом сутьТаков закон: доставит рок ему признанье.В моем открытии залог людей развитиеИ верю я, и смею знать,Что обязательно придет.Что сверил я, но не успел сказать;– Другой найдет.

Как оно возникло? В 12 ночи с 4-го на 5 мая я сделал за-пись: – «когда-нибудь найдется другой, который пройдет мой путь (анализа мышечного чувства: связи мимики лица и психики) в более короткий срок своей жизни и успеет продвинуться в понимании функционирования головного мозга еще далее и увидит очень многое...» И тут же мне захотелось написать то же в стихах. Я написал их минут в 15, но переделывал их в течение нескольких дней-часов. Это во первых, сделает тебе их более понятными, прибавлю для того же, что меня побудила сила убежденности; грусть незаконченности (была ясной в одной выпавшей строчке варианта), примиренность; я много раз раньше чувствовал желание, чтобы этот «другой» были «ты и Юра»... я не пишу стихов; но понимал, почему их пишут, теперь понял на этом стихотворении: – когда многое перечувство-вал – появляется желание возиться с отделанной словесной формой для одной и той же мысли, или группы их. Я доразвился (как поздно) до этого понимания.

Теперь представь меня в лаборатории, за столом для микроскопа, сидящим в ночной тиши больницы и всего участка со своими мыслями; обстановка тебе известна; представление же о внутренней жизни я этим и хотел дать тебе. Допустим, что все это стихотворение чепуха, не более, но как «картинка» из моей жизни, оно годится для «домашнего употребления». Тебе-то

528

оно не безинтересно. К твоему празднику 1

1 18 мая день именин Ирины, прим. Яблокова Ю.Е.оно сделает это письмо несколько необычным и углубленным.

Письмо это, конечно, запоздает к твоему дню, но едва ли удастся тебе – быть 18-го в Рязани. Желаю тебе праздновать три дня: 16, 18, 23-го; первый день с мамой Ниной; второй с тетей Лидой и Зиной; третий – с мамой и Юрой. Мне бы попасть с этими письмами в участие хотя бы на третий день. Желаю тебе в твоем развитии такой же прелести, таких же чудес, какие бывают в природе каждую весну. У нас с 4-го мая дни становятся все лучше и лучше (t° «в тени» дошла вчера до 29°С).

Твои письма апрельские (от 15 и 26) получены, прочитаны и перечитаны с чувством и с благодарностью. Чувство вызывают многие твои фразы, ну, например, такие: «Как мне хочется быть с тобой вместе» – мысль дорогая мне; об Игоре; сочувственное внимание вызывают такие: «Нет ни одной настоящей подруги»…»все чего-то жду, жду...» Обо всем этом надо говорить и не напишешь... Интерес: – твои экзамены; его же, в другом роде: – ваш огород... «мой» табак в нем; растите побольше: он и вам может годиться, как меновая ценность (здесь он стоит 100 р. стакан), – вне изгороди нашей; а внутри – дороже. Учебный корпус техникума я хорошо представляю, а в общежитиях не бывал; а Лидина комната – прежняя? В какой бывал и я?

Благодарность вызывают все сообщения о вашей жизни и все детали – о том, сколько грядок посеяли морковью, какого числа и т.д. Я готов вести календарь ваших огородных работ и, кажется, буду, если будут еще сведения от вас.

О ходе отправки освобожденных я написал маме-Нине. Прибавить пока нечего. Отправка оживилась; видимо, в июне она охватит все в ее возможном, но остается неясным вопрос: а) о лицах, которые будут, вообще лишены освобождения. Если бы я был освобожден в январе – я бы увиделся с вами; а теперь въезд в Ряз[анскую] обл[асть] – нам не разрешается, так что и сам вопрос о возможности – невозможности моего освобождения – потерял более половины своей остроты. Многое, конечно, можно было бы желать сказать на эту тему, но почтовой бумаги для этого недостаточно и не годится. Дело идет о жизни, о сохранении и сокращении ее, и ее смысле для индивидиумов; о связи с семьей; о многих больших вопросах жизни; о многих писать нельзя, а если бы позволили, то все просто не уместилось бы; как ни кинь – не выходит.

529

Спасибо еще раз, ваши посылки целый месяц с 2/1V – по 8/V так скрашивающих мое житье в отношении питания, кофепития, дымления табаком и размьшлений. Теперь пустые баночки и то приятно стоят в моем буфетном шкафу, большом сером термостате.

Милая доченька, Ируся, моя дорогая, спасибо за письма. Напиши и пиши еще: про все что хочешь; еще – про Юру; – про себя; про маму, про Лиду, Зину 1

1 Лида и Зина – сестры жены Н. К, помогавшие всю свою жизнь семье Е. И, (прим. Яблокова Ю.Е.).; про свои дела, чувства, мысли; про работы напряженные, в роде всяких экзаменов и обычных домашних огородных... – все мне от тебя дорого, мило, все сообщаемое делает меня участником твоей – моей жизни.

Твой папа – Е. Яблоков

№ П-280

Алексею ПавловичуКиркинскому (двоюродному брату)

8.VI–1943 г.

Милый Алексей, милый брат.

Твое письмо в двух конвертах получил сегодня и при чтении начала его, первое же ощущение стыда за мою подозрительность сменило ее. Ощущение от твоего расположения и желания помочь мне было чрезвычайно приятным. Мы, русские, очень мало ценим добрые намерения, добрую душу, легко забываем разницу между словом и делом; прощаем особенно легко себе, да и друг другу – лень, неповоротливость, неделовитость, неумение вовремя написать даже письмо. И у меня сразу вылетело прежнее осуждение тебя и заменилось чувством большой и сердечно-родственной признательности. Очевидно, так же стоит дело и с извещением тебя рязанцами о событиях семейной жизни, в частности о такой грустной утрате такого милого и, как Нина выразилась, такого «жизненно светлого» человека, каким был Лёня. Кто из вас больше виноват, что вы не переписывались, не важно, с точки зрения третьего лица виноваты обе стороны; родственники, забывающие всю прелесть родственных связей на деле, тускло помнящие милые воспоминания детства и своей близости, тускло, потому что в настоящем нет действенной связи, хотя бы в форме писем, может быть в единственно доступной.

Кстати, Ируся написала мне в письме своем от 20.V, что ты

530

сообщил о посылке посланной тобой мне и задала тем мне задачу, к которой я, по понятным причинам, все время обращаюсь до сегодня. Писал ли ты о посылке посланной мне тобой в январе, пять месяцев назад, или о другой, посланной через пять месяцев – то есть майской; так как посылка не пришла – нужно думать, что речь шла о январской, или Ирина что-то напутала… Если послал – выясняй в чем дело.

За этот год я постарел (и по своему впечатлению и по свидетельству других) так, как не старел за все четыре предыдущих года, дело в питании; я сам виноват, что писал домой, чтобы не присылали съестного, не отнимали от себя, что я сыт; действительно, по объему и режиму суточному меню было достаточное, но сов[ершенно] недостаточным для жиро-белкового баланса… витаминного, не буду распространяться о том, что получилось в результате не со мной, а с массой людей, ушедших, откуда не возвращаются; при том сколь глупо поступало большинство из них, не реализуя свои вещи и даже деньги, иногда тысячи, на дополнительное питание и теперь я не хочу по их примеру быть рабом вещей своих, беречь для будущего, которое столь проблематично у всех; хочу просить Нину, оставив все необходимое для себя и детей из моих вещей, все же из моей, ненеобходимые для них доли реализовать все в 4, в 10 раз дешевле, но скорей и посылать мне регулярно посылки с маслом и табаком; послужит ли это скрашиванием только короткого срока – остатка моей жизни или ее продлению – то и другое вернее, чем порядок этого истекшего года, за который – с мая по апрель Нина прислала мне две посылки, через 11 месяцев, очевидно, по причинам ряда событий в их жизни и общей, и трудности.

Но теперь, дело еще в том, что есть приказ об эвакуации нашего уч[аст]ка и на днях начнется перевозка больных в Няндому, а более здоровых куда-то дальше; куда будут переводить мою лабораторию, и куда я сам – пока не знаю, адрес мой изменится и временно порвется связь почтовая, особенно для посылок; конечно можно посылать по теперешнему адресу; или застанут, или, рано или поздно, найдут, так бывало, но прерывать переписку не следует.

Вопрос с освобождением актированных как-то «повис в воздухе»; о продолжении отправки ничего не слышно, неизвестно; у большинства настроения в пользу мнения, что не успевших до сих пор и не собираются отпускать, что мы попали в особый список… Однако, по-моему надежды терять не

531

следует… И я прошу тебя, благодаря очень за сообщение в этом письме, написать еще – нет ли шансов на работу мою лаборантом в военном госпитале в Вологде? На этот вопрос навела меня открытка, полученная мной сегодня из Мурома от освободившегося в мае нашего санитара, который пишет между прочим, что его берут в Армию и переводят в Горький…

О, будущее!.. Оно – всегда фантазия, но без него тоже нельзя жить; счастье – в настоящем, а настоящее, действитель-ность – только в прошлом. Меня всегда занимала связь этой троицы: настоящего, прошедшего и будущего, и я рассматривал ее на все лады доступные мне; недавно ответил себе так: настоящее – это совесть (деятельность); прошлое – это разум (знание); будущее – это вера (надежда); то есть для них самое характерное; как эти три понятия – так и другие три – связаны между собой; склонность к отвлеченному мышлению всегда была в моем характере, но недоразвилась, как и я сам… Здесь довольно удобно заниматься такими вопросами.

Итак, мой милый брат, теперь, если судьба приведет ехать через Вологду, заеду к тебе; но в данное время надежда спала. Не очень, но надеюсь, что получу от тебя еще ответное письмо. Не согласен с тем основанием, по которому ты не писал о своей семье, хочу знать о ней.

До возможного, но мало вероятного свидания

Твой Евгений, брат твой, хотя бы двоюродный, всегда одинокий, если бы не Нина

№ П-281

Жене (№14)

6.VI оправлено 12.VI–1943 г. (по штемпелям: Липово – 21,VI., Рязань – 30. VI.)

Моя милая, Нина родная, соскучился, что долго – месяц не писал тебе. Я ждал более определенного положения: конечно, не дождался; но новое есть.

В конце мая был список на освобождение 72 человек, из них 27 человек уехало; остальные настолько больны, или немощны, что не стали следовать. Из тех же, что уехали в первых числах мая (человек 10) были перекомиссованы в Няндоме и не отпущены. Теперь, говорят, все будут подвергнуты там перекомиссовке; в числе вернувшихся оказался и С.Э. Романович, отъезду которого я радовался и писал вам об этом; тяжелое разочарование для него.

532

Но самое новое – это то, что вчера здесь был большой нач[альни]к лагеря и решено пункт (Липово) (далее слова зачеркнуты цензурой, Но можно понять: « будет расформирован в срочном порядке»), оставив только человек 60-70 для продолжения с[ельско]-х[озяйственных] работ, остальных всех передвинут вкл[ючая] 373 больных з/к.

Будто бы и срок на это дан небольшой – дней десять; вернее же, это займет большее время. Переезд в Няндому; туда уехал сегодня Гл[авный] врач, осматривать и устраивать помещение для больных (далее четыре слова зачеркнуты цензурой, очевидно, численность, первое слово: двести) мест; по-видимому там останутся наиболее слабые, а остальные двинутся дальше – к Ерцеву. Все это настолько свежие новости и решение, что нельзя ответить на многие вопросы, ну, например, о лаборатории моей, будет ли она развернута в Няндоме или передвинута куда-либо дальше… Во всяком случае житью в Липовском л/п (лагерном пункте) – пришел конец… и неизвестно, как к этому относиться. Адрес изменится.

Относительно дальнейшей актировки – только догадки и слухи; и, конечно, прямо противоположные: одни – что она исчерпана и больше списков не будет; другие – иное, что продолжение последует после переезда в Няндому – в июле-августе.

12.VI.

Попробовал подождать еще для выяснения положения с эвакуацией лечебных учреждений в Няндому: завтра предполагают отправить первую машину с 10 стац[ионарными] больными; при таком темпе – эвакуация закончится во второй половине июля, можно догадываться, что при малом числе остающихся здесь после нее людей (65-70 человек) – лаборатория переедет в Няндому или дальше – неизвестно; вероятно – в Няндому; и этап пребывания, должно быть будет ограничен 1Ѕ (полтара)-2 месяцами, так как и там л[агерный] п[ункт] подлежит будто бы свертыванию, закрытию… Тогда – переезд – в Ерцево, в один из 20 его лагпунктов; все-таки южнее и «центральней».

Писем от тебя, после открытки от 25. V – нет, нет и от Ируси; не знаю, получила ли она мое письмо на Варские от 12.V – (оно написано стихами). Почта что-то стала редко поступать на «Перевалку» и теперь ее нет несколько дней.

Очень жду твоей посылки. Получил письмо любезное от Алёши от 8.VI и тогда же ответил ему. Хочу написать тебе, моя

533

милая Нина, о посылках, хотя это теперь, в связи с предполагаемым переездом, почти бесполезно, но годится на будущее, так как я не питаю особой надежды на то, чтобы быть освобожденным. Я вынужден просить, за истекший год я постарел и стал худеть, так что опасение – быстро скатиться – заставляет меня высказать свои мысли. Постарел я так, как не старел за все предыдущие 4 года. Нечему оказаться причиной этого, кроме питания; оно достаточно в отношении объема, но не по жиро-белковому и витаминному балансу и крайне однообразно (серая квашенная капуста). Это не может проходить безнаказанно для организма; я просил не присылать мне съедобного, но это была моя ошибка; события этого года и общая трудность жизни вашей было также достаточным основанием; но, глядя, как люди вокруг меня, имевшие вещи, деньги, иногда тысячи рублей, имевшие возможность подкупить кусок хлеба, умирали, оставив все свои вещи, при общем осуждении за ошибочность своего обращения с имуществом, ошибочность, связанную с надеждой жить, уехать и т. д.

Я считаю, что из всего, что можно бы считать моим и моей мамы, выбрав и оставляя что нужно тебе и детям, останется еще кое-что, что можно реализовать за 1/3 – 1/10 цены, так как некому этим заниматься; можно было бы регулярно – 2 раза – 1 раз в месяц послать мне посылку, чтобы или продлить срок моей жизни или сделать остаток короткий менее тягостным. Ни мне, ни вам не следует быть «рабами» своих вещей. Дороже них время жизни без них. Мне кажется вам трудно понять всю разницу наших положений и отношений к вопросам, подобным этому, несмотря на все ваше расположение ко мне, на всё ваше внимание, все же перерыв в 11 месяцев от посылки до посылки я теперь вижу, это не совсем верное дело; у тебя нет времени реализовать вещи, собрать и отправить посылку, но может быть можно кому-нибудь поручить за плату. За самую неумеренную, взятую из продаж вещей, лишь из тех, ненужных вам, вещей. Я по-прежнему прошу тебя – не отрывать ничего от себя и детей, и надеюсь, что возможно так сделать – только за счет цены вещей сбываемых; время грядет переоценки их, да и кто знает, не придется ли их просто бросить в будущем. Получил открытки от 3 и 8.VI, рад, что все благополучно у вас, что были гости; о посылке обещанной 20.V. ты молчишь – значит нечего надеяться.

Извини меня за просьбу, за постановку вопроса, в котором я прошу тебя, усмотреть какого-либо упрека. Мне легче сделать

534

это теперь, когда может быть идет твоя посылка, когда из-за неизвестности будущего адреса, может быть, придется воздержаться посылать (может быть телеграфирую как уточнится адрес – Няндомский, а то и так ясен – Няндома, л[аг]/п[ункт] «Кагопольлага»).

Как я живу? Работы меньше, бытовые условия лучше, погода хорошая дней 10; не болею, но старею, худею; тяжелеют ноги, тяжело бьется сердце, одышка, нет возбуждающего – ни сердечных средств, ни крепкого возбуждающего – табака. Ему цена (писали): в Муроме – 10 р[ублей] стакан, в Няндоме – 80, здесь – 100 (редко), а обычно – 2 от[крытые] спич[ечные] коробочки – шесть; я с января не получаю зарплаты (т. к нахожусь на больничном питании) и не имею денег; если в Рязани, например, табак по 20 р. стакан, то на сто рублей – вместо одного стакана здесь, там можно иметь пять; я не знаю, так ли это, но, увы, очень этим интересуюсь, да, многого вы не можете понять. Мог бы понять Вас[илий] Ив[анович], но и он жил эдесь совсем при других условиях; и он, очевидно, не понимает, не поймет…

Ируся, видимо, по ошибке, ввела меня в заблуждение, сообщив, что Алёша пишет «что он послал мне посылку»; я не думаю, чтобы все еще шла, речь о январской, майской я от него не получил пока, или вернее, он не посылал ее.

Должен сознаться, что я понимаю, что и при данных условиях жизни, питания, я могу и должен работать над собой, над своим умом и характером, над силой воли; не опускаться, а подниматься, но когда я говорю так своим товарищам, которые и умнее, и сильней меня характером, что нам нужно работать над собой, это не только не встречает понимания, но и вызывает злобу; так как одно дело предъявлять что-нибудь к самому себе, а другое – советовать другому; он сразу дает отпор и указывает на те исключительные условия, в которых мы находимся.

Так, может быть, и ты, моя милая, не осудишь меня за написанное в этот раз. Еще раз – прости, если не согласна.

Когда-то я писал вам про своего начальника по бухгалтерии, высокого, требовательного, бывшего много меня моложе – Козловского. Он – тоже умер, приобре…

Я продолжу письмо это, но уже – к Ирусе, хотел начать с письма к Юре, но вот не начал – не хватило света.

Целую тебя, их, всех вас. Ваш дальний одинокий Евгений

535

13.VI

Ночью вернулся Главный врач из Няндомы, отвести помещение там для лаборатории «позабыли». Переезд по его мнению затягивается «бесконечно»; сегодняшняя предполагавшаяся отправка 10 человек – отменена. Завтра сюда ожидается Начальник Санотдела лагеря (16.VI. не приехал).

О посылке – вывод – прошу, если можно, и пока не отменили прием посылок из Рязани, выслать мне, на тех условиях, о которых написал выше, за (счет) продажи ненужных вещей за бесценок, посылку, сразу по получении этого письма и реализации вещей, видимо, тогда она наверняка могла бы застать меня здесь; лаборатория… (нрзб …очевидно в конце эвакуации). А если не застанет? то будет догонять... (нрзб) ...жена написала с Сев[ерного] Кавказа после нескольких месяцев… (нрзб) …послала бы тебе посылку… Она не понимает того, что (нрзб) …посылка пропадет, потому что нет человека или» Человек… (нрзб) …Она же пишет… (нрзб) …все есть…».

Если бы я мог описать все, что здесь видел… (нрзб) …переживавшие его в течение длинного ряда месяцев, не поняли бы, это естественно, простительно им.

Надеюсь вскоре написать Юре и Ирусе на Рязань, думаю, что у Юры экзамены благополучно кончились; узнаю – поздравлю его 1

1Вставка на поле письма: Узнал, поздравление Юрику, рад за него, спокойнее мне, где то он будет проводить следующие месяцы? Мой милый, привет ему, привет Ирусе, обнимаю тебя, за глаза, голову твою прижимаю к себе и смотрю в глаза тебе…, также и Ирусю – с окончанием лабораторно-экзаменационной сессии. Еще раз привет им и ласка тебе с ними; Верочка, вероятно, в лагере? Зине и Лиде приветствие и пожелание от сердца – здоровья и счастья.

Жду писем ваших, сообщений о вас самих, о родных ближайших по месту жизни и отдаленных.

Как не хочется кончать письмо и «расставаться».

Ваш Евгении

PS. Да, жизнь ограниченная впечатлениями извне, ограниченная в потреблении питания, курения, и т[ому] п[одобное] в течение года – странная вещь, она меняет человека, пускай не меняет, а только – выворачивает его худую «изнанку»; ѕ [половина] письма, о еде и курении, я подлежу осуждению за это; но, если бы посчитать всех – много ли бы оказалось лучше меня?

536

Грустно, стыдно, но так есть… Осудишь – напиши откровенно, я буду знать себя…

№ П-282

Юре, Ирине, жене

17-19.VI–1943 г.

Милые мои дети, Юра и Ируся – приветствую вас – и этим продолжаю письмо к маме-Нине (от 6-16.VI) – и, прежде всего, отвечаю на письмо Юре – от первых чисел мая – с описанием его пребывания в колхозе и работы на тракторе.

Мой милый сынок и друг мой, в твоей поездке, не вполне удачной, я вижу прежде всего главное: что ты – тракторист, хотел бы я, чтобы настоящий; хотя, это только дополнительное твое занятие…

Из того, что ты попал и в колхоз неудачно, и «в самую худшую бригаду», как ты пишешь, и поздновато выехал – следует, сделать вывод: с одной стороны, как о причине неудачи; а с другой, как о факте – недостаточной подготовки с твоей стороны; и, очевидно, в любом другом случае нужно – все обстоятельно разведать, заручиться чьим-то содействием при выборе места и т. д., обеспечить успех не только с технической, но и с организационной стороны; промах – не беда; беда – повторение его; это и есть – учиться жить… И, вот, как опыт, как обилие новых впечатлений, эта поездка твоя хороша.

Может быть ты опять на подобной работе, и мое письмо не застанет тебя в Рязани? Пока из письма (открытки) мамы от 3/VI (и от 8/VI) я знаю, что 2/VI ты кончил 8-й класс благополучно, без троек (удовлетворительно), и отдыхаешь здесь. Я рад и доволен, мысленно стою рядом с тобой, обняв тебя, но представить себе тебя: твой рост, лицо, не говоря уже про его выражение, про глаза и губы; даже внешние признаки: прическу, нос – не могу; а как мне нужно бы это!

Мама Нина, в открытке от 8/VI – порадовала меня, сообщив о тебе, что ты «помогаешь ей», «кулинарил», бываешь «весел и общителен, когда в настроении». Правда, я крепко держу в памяти, и беспокойна ее же фраза о тебе: «во время подготовки к экзаменам – бывал вял; очевидно – не всегда в хорошем настроении… еще кое-что из прежних писем… все это вызывает во мне желание на тебя посмотреть; может быть увидеть причину, может быть помочь, извлекая из моего личного опыта, что найдется в помощь. Пока – коротко: мысли зависят

537

от настроений, настроение свое – нужно «делать», как это ни странно; а настроение и мысли нужно делать через «привычки» – мышечные, физические… – запомни, годится…

Я помню твое желание, выраженное еще в предыдущем твоем письме, знать, как я работаю мысленно, без бумаги. Я отвечал, пробовал; получалось только и о работе по профессии, и о занятиях по склонности и о проведении дня. Хочется написать это тебе, но не до того.

С сегодняшнего дня ощущается вполне разъезд людей с участка, его эвакуация в Няндому. Вчера ушла одна машина, сегодня – две, на завтра утром снаряжают людей на следующую; стационары (лабораторию) пока не трогаются, но очень может быть, что с 1.VII – переедут. Как это, так и все прочее о себе – гадательно. Теперешнее объяснение приостановки отправки актированных инвалидов – сводится опять, конечно, непроверенно, к якобы отказу в вагонах железной дорогой.

Итак, предстоит перемена места жительства лагерного; возникает ряд тревожных вопросов: о работе, о быте, о связи почтовой с вами, о сохранности в пути своих вещей, о жизни…

Мечтается об освобождении… через месяц – два – три; или что вероятней, оно не состоится и придется зимовать где-то в лагере… Эх, Юрик, не знаешь ты (и хорошо), как можно мечтать о самом малом из свободной жизни… Я наладился в мыслях стать «рыболовом»; наш слесарь помаленьку, делает мне спиннинговую катушку; мечтаю побывать у Алёши; и за невозможностью, при каких бы то ни было условиях, побывать у вас, перенес все свои желания побыть в семье – на его семейно-домашнюю обстановку… Куда ехать – если бы освободили – не знаю (Горьковская обл., Чувашская республика, Вологодская обл.); мама Нина – на этот вопрос – мне не отвечает пока…

18.VI у[тро]

Прервал письмо – оставил место, решил справиться о почте и получил сейчас твое письмо от 10. VI.

Во первых, за него спасибо и за 50% хорошо и отлично. Сочувствую всем твоим планам и занятиям; во вторых, отвечать на него подробно негде. Малярия твоя проверена была микроскопически, на малярийной станции был обнаружен возбудитель ее??? Или не обращался?

«В последний час» – распоряжения нет, но согласие Нач. сан. части на упаковку имущества лаборатории – есть; он думает, что в Няндоме она развертываться не будет – не из-за чего;

538

Няндомский лагпункт тоже в сентябре ликвидируется; задержат ли меня в Няндоме на общих работах, чего бы не хотелось, или отправят дальше в Ерцево – будет видно…

Юра, Юра, как тянет к тебе, как называется, сердцем!

Что предстоит тебе в ближайшие месяцы? и на зиму? и дальше? Рассчитывать на скорый конец войны – нельзя…

Давай сохранять надежду на нашу встречу, на предварительное условие ее – благополучие, на счастье в этом смысле; давай беречь и обеспечивать счастье, в другом смысле, поскольку оно зависит от себя. Будем сохранять связь при помощи писем.

Милый, обнимаю тебя. Твой папа Евгений.

18. VI

Моя дочка, Ируся милая, ты много раз радовала меня своими письмами, но теперь – перерыв в них (последнее твое от 20.V) может быть ты не получила моего отправленного 12.V?

Прежде чем откликнуться на твои письма, должен сообщить, что сейчас отправляется (вечер 10 часов) третья за сегодняшний день машина в Няндому, она же первая с 10 больными из нашего (№2) стационара. Разъезд развернулся и по приказу должен закончиться к 22.VI. Недавно я писал маме – совсем другое; я просил Нину послать посылку; если не послана – нужно воздержаться до уведомления о новом моем адресе. Лаборатория еще не укладывалась, но, вероятно, завтра же начнется ее упаковка.

Против моего окна – мой «огород» – 4 кв.м. площади с огурцами, томатами, картофелем, табаком – посадил недавно, но крупной рассадой. Погода теплая, но с холодным ветром; дождь был один день; в мае (19-20) были морозы, кое-что погибло на сельхозе и в лесу – ягодники: брусника, черника, малина, смородина; выскочила не зацветая, земляника.

Ночи – белые, и в 12 часов ночи мое окно – на север – самое светлое, так как зори сходятся именно там. Поет всю ночь кукушка и все утро, а здесь их много; люблю их песню и вспоминаю тебя.

Мне было поручено руководство цветниками в зоне; и всю весну мы пересаживали на рабачки и клумбы сохранившиеся двухлетники – гвоздику, ополу-«анютки». Самосев на клумбах – эпшолечия, мак, какое то крестоцветное. Все это теперь бросается; зона уменьшается – будет отгорожен один барак (бывший стационар №1, – где были раньше лаборатории – мама знает – видела) для всех остающихся здесь. Так ликвидируется «Липовская командировка»…

539

Весной я сходил несколько раз на Сельхоз, за зону; два раза собрал сморчки и варил их…

Завел себе по твоим письмам «календарь работ и всходов» в Варских, боюсь, что у вас нет таких записей дат, несмотря на культурные силы, работающие на вашем огородике; но у вас хорошая память, а все-таки записи нужны.

Ну, моя родная дочка, как хочется написать о твоих письмах, но, сегодня нельзя. Я рад тому, что у тебя идет дело заочного обучения и как идет; желаю тебе в нем и во всем успеха. Милые вы мои! Обнимаю вас всех вместе с мамочкой.

Твой папа Евгений

14. VI–43 г. – у[тро].

Ниночка, милая, жена моя, не могу удержаться на письме к одним детям и не обратиться к тебе лично, прямо не могу…

Разъезд в разгаре; через день, может быть завтра, вероятно, уеду и я. Буду стараться сообщить тебе свой адрес. Но, прежде – шли открыточки, одну за другой, через день; по адресам 1) старому на Липовку – хоть одну; на Няндому – другую – третью.

4 года и 4 месяца прожито здесь; нет места подводить итоги; было не только плохое, но и хорошее… и о последнем больше всего хотелось бы рассказать, вспомнить с тобой вместе и с детьми.

Моя голубка, до свидания. Будь здорова, будь сильна; пусть счастье и благополучие будет с тобой и всей твоей семьей.

Твой муж друг и брат. Евгений

№ О-283

Алеше

26.VI–1943

Милый Алёша.

Нужно уведомить тебя, что я выбыл из Липова и вчера прибыл в Няндому, с тем, чтобы ждать наряда на меня в качестве лаборанта на другой участок. Ожидание будет должно быть продолжительное. Я ответил тебе письмом от 8.VI, но ответ на него не получил. За это время произошли такие перемены: 1) Липовский участок ликвидирован и все больные перевозятся сюда; 2) Лабораторию упаковал и она направляется в Ерце-во – где аптекобаза лагеря; 3) Был Нач. санитарного отдела лагеря, лично мне и моему начальству говорил, что возьмет меня – на другой участок вместе с лабораторией; 4) Он же разъяснил врачам, что им не следует рассчитывать на освобождение

540

по актировке, по-видимому так же и среди мед. персонала. Так что и я не надеюсь больше. А после твоего письма я привык мечтать о свидании с тобой; потому что больше всего хочется к семье, а за невозможностью попасть к своей, стал мечтать о том, чтобы полюбоваться на твою. Вспоминаю все и твою фразу что достоверно. Остались трое: Веня, ты и я…

В Рязани благополучно живущая семья, но по ночам бывает беспокойно…

Твой Евгений

№ О-284

Ирине

2-4.VII–1943 г.

Милая дочура, Ирусенька моя.

Ты знаешь, что я получил твое письмо (от 28-19VI) на пятый день – 24.VI в 9 1/2 вечера, когда шел уже в машину, отвозившую меня из Липово; прочел его в пути, когда машина поломалась, и час продолжался ремонт среди шоссе; читал около полуночи при естественном освещении; приятное само по себе получение письма, было как бы предзнаменованием удачи пути, и действительно, переезд был легок и удобен; в машине – не тесно, сидел на своих вещах, с краю, смотрел назад, а не на людей; ночь не слишком свежая, бездождная, ехали вместе с остановкой часа 4, со своими вещами, без обыска их, и, вот, твое письмо перенесло меня среди пути в вашу, твою, жизнь. По этому пути от Лагеря до Няндомы я не был – 4 г[ода] 4 месяца, а по отрезку до дер. Липово от лаг/пункта – почти 4 года; ехал и вспоминал маму-Нину, ее приезд ко мне и смотрел ее глазами на открывавшиеся виды, не только сравнительно с окружающими нас мрачнейшим, неприглядным еловым лесом, и с более веселой равниной, сравнительно неожиданной благодаря рельефу местности.

Сев в машину, и в пути чувствовал, что у меня нет и тени сожаления об оставленном месте, хотя в ближайшие же дни мне будет на много труднее и хуже…

Проехали мимо ст[анции] жел[езной] дороги и подивились большому числу ж. д. построек – ст[анция] – видимо большая.

Все было так ново, но теперь видно через забор немного – все же жилье, местность. На днях провели в барак радио и почти целый день идут передачи из Москвы или из Архангельска. Конечно, все это живое – но, основу – загородку и стиль нашей

541

жизни не изменишь… Скудна до крайности: ожидание, еда, табак – в мечтах; клопы и блохи, ссоры и брань – в действительности.

Лабораторию я запаковал, она поедет в Центр[альную] Ап-теч[ную] базу Каргопольлага – в Ерцево, а оттуда, как мне сказало начальство, на другой участок; был в Липово Нач[аль-ни]к Сан[итарного] отдела Лагеря – то есть наше высшее начальство – и в разговоре со мной лично, сперва по поводу сбора лекарств[енных] растений, сказал, что возьмет меня в Ерцево, а потом, через два часа, что отправят вместе с лабораторией на один из участков; об этом я телеграфировал и писал со стационара маме; знаю, что телеграмма здесь пролежала 5 дней! Кроме того сказали, что меня отправят отсюда из Няндомы в Ерцево с первым эшелоном; будет ли это вскоре? или очень нескоро – через месяц – сказать трудно.

А пока я живу здесь без дела, на положении «хроника»; это дает мне: время свободное, которое я не умею использовать (на барачной обстановке, от которой отвык, место было до сегодня на верхних нарах, столик общий на весь барак, маленький, постоянно занятый для еды и т. д.); паек по 2-му котлу и 500 гр. хлеба; 2-ой котел здесь чуть лучше чем в Липово; можно кое-как терпеть и худеть.

Все мы как всегда заняты ожиданием будущего; «ждем освобождения», но ничего нет и неизвестно; перечислять разные слухи наши по этому вопросу не имеет смысла, рассуждения самые различные – так как не оправдываются уже давно. Так что вероятнее всего я уеду отсюда на другой участок, но думаю, что многие люди уйдут отсюда на волю в течение месяца-двух.

4.VII.

Моя милая дочка, допишу еще тебе о себе: я начал налаживаться, на основе моего основного открытия из области «самонаблюдения» (психологического, хотя с психологией у меня хуже дело, чем у тебя, ты хоть раз прошла и сдала экзамен, а у меня сзади и этого нет). Я делаю постоянно новые частые «открытия» – новые наблюдения. Так «самохвально» я пишу потому, что пишу тебе, как себе; потому что я начал понимать из натуры человека то, что хотел понять в твоем возрасте; мне хочется передать это тебе, чтобы ты знала на 30 лет раньше, чем я. Конечно, также хочется мне сказать это Юре, но переписка с ним у меня менее налажена, чем с тобой. О, как мне надо общение

542

с вами! Как полезно было бы иметь литературу, хотел бы пользоваться Бол[ьшой] Энцик[лопедией], словарями, чтобы быть грамотнее в вопросах, которыми занимаюсь. Будет ли это? или все пропадет со мной?..

Твои намерения учиться в Москве (не вникая в условия) – нужны по-моему. Образование высшее – вещь необходимая. Ун[иверсит]ет лучше Инс[титут]ов с т[очки] зр[ения], общего, необходимого человеку образования. Не плохи и Институты, а с практической точки зрения, может быть, полезней. Только знай, что с т[очки] зр[ения] развития (и образования) лично-сти – главное не в многознайстве, а в действительном естественном развитии тела и духа. О, как мне хочется говорить об этом, как нужно это! по-моему… Как мне хочется помочь вам – тебе и Юре – в понимании жизни и счастья… Сколько отдельных, из твоих фраз твоих писем вызывают у меня желание беседы с тобой, но в переписке это неосуществимо.

Меня удивляет совпадение наших с тобой вкусов к наукам, к отдельным дисциплинам, совпадение взглядов…

Напиши благопристойно о том, как изменился город от «гостей». Никак не представлю по вашим письмам границу вашего огородного участка перед домом…

Спасибо за написанные подробности быта и времяпровождения, о Юриной рыбной ловле, вернее ухи и т. д. (давно нет сведений о Бэне, Мышке), редко упоминаешь о знакомых и подругах своих. Из Липова стали поступать письма – посланные по старому адресу; известно, что есть 10 посылок, которые перешлют через день-два; мне – нет, – видимо для вас это дело непосильное…

Думая, мечтая о возможности освобождения и выборе места для жительства, я прихожу к выводу, что нужно выбирать Чувашскую республику, может быть глушь, чтобы жить самостоятельно и обеспеченно в отношении питания; не ехать к Вологде, чтобы не обременять Алёшу в случае нужды в помощи; не ехать и в ближайшие места к вам, все равно увидеться трудно, помощь невозможна должно быть, а, может быть, из мест богатых и я смогу вам помогать, а жить уже суждено бобылем…

Говорят (прибывшие на 8 дней позже меня из Л[ипова] сюда), что здесь я еще похудел, но загорел здоровым загаром.

Кончаю. С мыслями о маме-Нине, Юре… Прошу передать Зине и Лиде, что мысленно пытаюсь видеть их, представить

543

себе их облик и сердечно хочу им хорошего настроения от здоровья и успеха в делах и заботах.

Тебя, мою милую, родную, целую в головку.

Отец Евгений Я.

№ П-285

Жене

7,8.VII–1943 г.

Нина, милая, друг мой далекий! И не приближающийся, а все удаляющийся: грустно мне без тебя и твоих писем; последней была открытка от 8.VI.

Я написал Ирусе на Варские (6.VII.) и надеюсь, что это письмо мое, писанное столь же для тебя, как и для нее, скоро попадет к тебе. Особенность нашей жизни, лагерной – секрет из всего, что касается передвижения нашего; это дает с одной стороны, длительные периоды отсутствия всяких сведений по этому вопросу, с другой – короткие или длинные периоды всяких слухов; они идут и из надежных источников и из ненадежных, перемешиваются с искажениями в передачах; пожалуй, ничего не следовало бы говорить и писать об этом, пока факт не совершится; так и теперь… Все же я изложу, выделяя вперед достоверное, или почти достоверное: Вместо ожидавшегося освобождения – приезд комиссии, вместо другого варианта – отправки всех ближе к Ерцеву – внезапно оказвлось сов[ершенно] неожиданно не только для нас, но и для вольнонаемных, что заказаны вагоны-теплушки для всех инвалидов, находящихся теперь на этом Няндомском участке, для перевозки в самые ближайшие дни к северу, до ст. Пукса Северной ж. д., то есть в направлении к Архангельску, отсюда до нее – 110 км и далее в сторону, по жел[езной] дор[оге] лесозаготовительной ветке то ли 10-11, то ли 17 км. – до л/п «Мехринка». Зачем, почему все это? Неизвестно; следует ли это противопоставлять ожидавшемуся освобождению актированных инвалидов или нет? Неясно; никого из нас этот переезд не радует, многих огорчает, как движение к северу и в глушь…

Как мне лично, со своей точки зрения, смотреть на это? Принимать или нет меры к тому, чтобы двинуться не со всеми? по правде сказать – не знаю! Склонен держаться пассивно, куда судьба поведет (фатализм развился). Если бы Нач. СНО Шифрин сделал своевременно заявку на этапирование меня в

544

Ерцево я уехал бы в южном направлении на работу лаборантом; но, это может не случиться: 1) лабораторное оборудование все еще лежит на «Перевалке» и напомнит обо мне нескоро, должно быть только прибыв в Ерцево; 2) я мог написать и напомнить ему о себе «заявлением», но колеблюсь, боюсь идти против «судьбы», так как не знаю, не будет ли скорее решен вопрос об освобождении, если я буду со всеми и без работы; а боюсь самостоятельной жизни среди новых, чужих совсем, людей; опять среди молодежи, в которой много, действительно много, преступного элемента в бытовом отношении, много порчи от лагерной жизни; сил у меня все меньше; худею заметно, говорят другие мне об этом все чаще.

В наших условиях лагерной жизни, так трудно что-нибудь предвидеть, знать, решать… Если бы вы могли понимать это! Кто не жил здесь тот не поймет….

Мои товарищи, более близкие: С.Э. Романович – остался в Липово до ликвидации, предполагается – до января; А.М.Данилов – здесь, даже получил вчера посылку, шедшую 5 месяцев из Фрунзе. Почта из Липово пересылает все регулярно: я живу здесь уже 13-й день. От Ируси получил письмо уже садясь в автомашину в Липове. Здесь ничего еще не получил от вас. Тебе послал открытку и телеграмму (сдал 21.VI – квитанцию получил об отправке 1.VII).

Знаешь, Ниночка, ты не пиши мне что собираешь посылку, я знаю, что ты очень хочешь, но не можешь сделать, если удастся послать, тогда и напишешь; а то в нуждающемся человеке этот неосуществляющийся посыл вызывает дополнительное томление, не обижайся на меня, ведь я весь прошлый год ждал исполнения неоднократно написанных мне обещаний, и не писал такой просьбы, терпел дов[ольно] долго, а теперь мне стало труднее это делать; я знаю, что это непонятно нуждающимся, но живущим на воле; не поймешь, но все же не осуждай! и не обижайся.

Даже в том бараке, где живем мы – «хроники» есть радио и вот второй день сообщается о боях на Орловско-Курском и Белгородском направлениях, то есть, заглядывая дальше, и в вашем, И[рина] писала мне о «гостях» воздушных… опасность растет для вас….Что мне сказать об этом? Где Юра? Где он будет? Я писал Ирусе, что сочувствую ее намерению учиться в ВУЗе в Москве, но теперь сомневаюсь, что это осуществимо будет.

Милая ты моя, друг мой, жена моя.

545

Мне хочется представить, какая ты стала… Я знаю, что внутренне и по деятельности ты такая же хорошая, как раньше, вероятно, еще лучше; но облика твоего, возрастного изменения, представить себе не могу.

Во мне перемены крупные и глубокие; мне говорят «папаша», «старик», а мне это все еще не совсем понятно; часто у меня в мыслях разрешаются некоторые вопросы моей юности, о чем я писал Ирусе и чем так хочется поделиться с ней; кроме того моя «гимнастика» давно приносит свои плоды и мое тело в некотором отношении свежеет, мой мозг становится, как мне кажется, менее утомимым; головных болей и намека на них я давно не испытываю. Как я сочувствую тебе, если они не оставили тебя и кажется, мне бы и тебе помочь в освобождении от головных болей. Я не хвастун: и мне сдается, что мои «открытия» значительны, у меня есть методика «самонаблюдения» и я очень боюсь за их сохранность в пути, ношу на себе. Жизнь моя не во всем пуста, а если к этому прибавить «выучку» – приобретение уметь ценить ее, ценить скромнейшие условия, то в перспективе у меня много хорошего в будущей жизни, если она не сорвется, если и вы будете благополучны, если судьба пощадит нас, вас, моих детей, город, родных наших близких и далеких… Но пройдено мало, недостатки велики, время недостаточно используется, работы над собой безгранично мало. Это заставляет винить лишь себя и позволяет мириться с условиями, на что не согласен почти никто из окружающих.

Голубка моя, как хочется мне делиться с тобой своими мыслями и чувствами; как я знаю тебя, твое сочувствие ко мне, пристрастное, как верю в единомыслие во многом и по крайней мере в желании понять друг друга…

8.VII.

Ну, вот, за сутки новые слухи… и неопределенность. Начальник Санитарной части съездил в Ерцево по вопросам переброски; вернулась неизвестно с чем и поедет будто опять по тому же вопросу.

Вчера нам объявили, что разрешается отправлять нам («58 статье») по одному письму в три месяца… Ну, может быть, переезд выручит… Постараюсь или при отправке известить тебя открыточкой, куда еду; если только по прибытию на место, немедленно сообщить новый адрес. Однако прошу, как уже не раз писал, не оставлять меня и почту направлять не взирая на мое

546

передвижение; дойдет, найдет, а то перерыв будет огромный; вам нужно опять понять это, не со своей точки зрения, а стать на мою, вообразив мое положение… Как хочется, уже сейчас, знать про вашу жизнь в текущие дни: может быть – отдыха кого-нибудь, может быть особой работы Юрия; во всяком случае, в дни летние, от которых всегда больше радости, а сердце хочет ее для вас и хочет порадоваться ею. Д[олжно] б[ыть] трудно понимать, что являешься стариком, что в душе, в психической жизни и ее привычках, сохраняется многое от юности: может быть просто наивное и смешное, но «привычное»; в частности: а) воспоминания, б) мечты, желания по ним, не считаясь с реальностью и возрастом.

Милая моя, здорова ли ты? Как сильна и бодра? Пусть будет как можно лучше. Если бы можно было умолить кого-то об этом – я бы делал.

Твой муж, друг, брат Евгений

№ О-286

Алёше

14.VII–1943 г., ст Няндома

Милый Алёша.

Сколько еще проживу здесь не знаю, но вероятно долго, 20 дней уже прожил. Писал тебе отсюда открытку, из Липова – письмо; ответа не получил. Связь с домом установилась, получил от Нины открытку от 7. VII – там пока все благополучно; Ирина в Варских, Юра – в Вышгороде (очевидно на тракторе). Нина обещает посылку только на новый адрес, так что когда это будет, неизвестно, живут видимо с затруднениями… Поэтому и потому, что ослабели ноги решил просить тебя прислать срочно посылку – главное, что-нибудь из жиров, хотя бы самых дешевых суррогатных, растительные тоже доходят хорошо; и, конечно, табаку – несколько стаканов, это – валюта здесь. Я попрошу Нину возвратить тебе стоимость, напиши Нине ее при отправлении посылки. Я думаю Нина всегда сможет это сделать, реализовав мои вещи за бесценок, если посылки будут запрещены из Рязани, а переводы сохранятся.

Чтобы ускорить – пишу открытку, а не письмо; хотя равно имею желание написать его тебе; оно возникало при каждом перечитывании твоего письма. С освобождением – нет движения; не ясно, никто не уходит. Между тем ждут отправки

547

всех «в Мехринку» – у ст. Пукса, то есть севернее Няндомы на 110 км. Перестал мечтать о свидании с тобой.

Прости за тяжелую обоим просьбу. Евгений

№ О-287

Ирине

14.VIII–1943, п/о Пукса-озеро

Моя милая дочка, Ируся.

Пишу тебе, хотя нового ничего нет. Сейчас я в более спокойном состоянии, хотя настоящее во многом скудно; будущее неизвестно; из настоящего, как положительное, могу отметить, что пишу в комнате – конторы (статистики) Санитарной части, где и работаю; обычно с 8-и до 1 часа дня; потом – к вечеру еще 2-3 часа; дела не так много, даже по моим скудным силам; люди кругом не плохие; ближайший начальник руководитель (главный статистик) – интересный человек, известный Моск[овский] адвокат (Постолов, спросить у папы Мирочки) и театральный деятель (как юрист консультант ряда московских театров); среди новых знакомых по бараку есть люди близкие к моей педагогической профессии, а так, вообще в бараке, невообразимые тобой ссоры, ругань, драки, из-за пустяков, из-за кипятка ежедневно и т. д. Кое-что в добавок из моей жизни ты вероятно уже знаешь. Я о вас – ничего, ни одного письма; ничего от Алёши; надеюсь еще, может быть, в ближайшие дни получу… Новые слухи, может быть сплетни или искажение слухов о сроках освобождения; было высокое нач[альст]во и обнадежило массу инвалидов: один – что в 1-ой половине, другой – что во 2-ой [половине]сентября они будут уезжать на волю, но если начальство расходится в определении срока, то что же думать о точности всех ходящих, иногда более благоприятных слухов…

А главное – одно дело – масса, другое – отдельные личности, так что и ты, моя милая доча, надейся за меня, но не очень... Эх, если бы счастье встречи! Но, пожалуй, невозможна. Ты уедешь в Москву (как с этим дело идет?) и при счастье возвращения даже я не скоро тебя увижу.

А о самом худшем, и даже о более худшем не буду говорить и портить вес[еннее]… (нет текста, оторвано) …юное, естественной радости, состояние.

Обними Юрика. Скажи мой привет Танюше, Вере, Зине, Лиде и всем знакомым, о которых написала ты мне. Поцелуй мамочку Нину. Твой папа

548

№ П-288

Жене

19.XII–1943 г.

(Вспоминая Колю), №15 (Годовщина смерти моего брата).

Ниночка, жена родная, друг милый, верный, вернейший. Получил твое письмо от 25. XI, узнал из него многое о жизни семьи. Получил и фотокарточку Юры; смотрел-смотрел и хочу спросить твое мнение 1) отчего у него как-будто «тяжелый взгляд»? 2) похож ли он на тебя в действительности лицом? По карточке – мало, на меня – еще меньше. Жаль, что мои письма не доходят до тебя; последнее время писал исключительно открытки, сегодня отваживаюсь на закрытое письмо, все равно не доходят и открытки, и такие жалобы идут от очень многих з/к нашего л[агерного] п[ункта].

Получив от тебя сообщение, что ни об одной из трех посланных посылок ты ничего не знаешь, 1) 4.XII – послал тебе телеграмму подтверждающую получение всех трех в целостности и полностью. 2) Ни выраженные благодарности за каждую из них не дошли до тебя, ни разъяснения, что и насколько важно посылать, ты не получала, но все же выдержала и продолжала их слать, вот за это еще большее спасибо. Милая, как тебе ни трудно, как мне ни стыдно, но прошу тебя, поддержи мою жизнь, нужно, чтобы ты регулярно, каждые Ѕ [пол] месяца, высылала полновесную (не менее 8 кг) посылку; пускай дешевую, обязательно с табаком; и со съестным, не только не изысканными, но наиболее дешевым, доступным для тебя: хотя бы «комбикормом», как для Бэна, теперь ведь едят все, меньше разнообразия, побольше какого-либо одного продукта из основных; зерновых, суш[еных] овощных, мясных («сбой»), оч[ень] желательны и «белки» (бобовые, не горох, так чечевица, даже вика, не в муке, так в обломах, отходах в муке и т. п.); из сбоя и внутренностей особо желательна печень (так как предупреждает пеллагру)… Табак твоего выращивания – так необыкновенно хорош – прекрасно дошел 1

1 Вставка на поле письма: доставленности ждал через месяц в виду морозов посылки (нрзб) с досушиванием на печке, чтобы сырому не повредил мороз., если осталось еще от него что-нибудь, хотя бы не целые кусты, а обрезки; шли немедленно и полностью, а также из урожая табака в Варских; но вкладывай и покупной; покупай при помощи «сведущих» людей, более крепкий, может быть прямо в деревне, чтобы

549

подешевле обходилось, да он и не должен быть дорог у вас; особ[енно] сравнительно со здешним (10 руб. за спичечную коробочку, покупай тоже крошеный вручную табак, дешевле.

Нужны лук, чеснок, бумага всех сортов, нитки; (2 черную копирку), марки, спички и т. д. Если Ируся перешла на биологическое отделение – я очень рад; я боялся ее поступления в Менделеевский институт и оказался прав, судя по ее письму, предпочитая биологическое – химическому отд[елени]ю Университета, оказался тоже прав, в смысле ее теперешнего желания; ну ничего, пусть не боится переходить, не поздно даже и после 1 месяца; ведь образование более широкое (биология) нужнее человеку для развития личности, для жизни, чем специальное – более узкое – для выгод профессии материальных. Хочется писать про дочку и сына еще – негде, буду просто ждать ваших писем; от Ируси получил лишь одно; ответил. Теперь про себя – происходит, кажется, ряд улучшений в моем положении; участок сильно изменил свой характер, понемногу превращаясь в «Сангородок»; что значит это название полностью – пока не знаем; пока – уехали производственные бригады, малолетки, сократилось воровство; вместо 2-х стационаров – стало 5, правда не вполне еще устроенных; видимо наверняка будет открыта лаборатория, и я буду в ней работать; сменяется часть руководства; я уже получаю «Санпаек», он лучше; кажется начинают восстанавливаться силы (нога с отеком; самочувствие, настроение у меня поднимается, конечно, о восстановлении мяса на костях думать не приходится, даже при наличии посылок; пo крайней мере полученные три хотя поддержали меня; – но, Ѕ (половина) месяца улучшения, сменяются Ѕ (половиной) месяца ожидания и ухудшения… Судьба наказав жестоко меня, в основном щадит меня в деталях моей жизни и как бы «заботится», происходит невероятное, выходит нужное…

Но надежда на освобождение упала, этот квартал, вопреки обычаю, не принес ни одного списка; декабрь кончается; видимо следует ждать марта, но о себе лишь я думаю, что мне придется отбыть мой срок 3 года – еще… доживу ли я до счастливых дней свидания, жизни с тобой, с детьми, с сестрами и т. д.? О, как мечтается!

Ешь хлеб и думаешь, как он прекрасен, а каков он был бы в кругу родных! И так каждый день! И жить еще так хочется; и надежда быть полезным еще так велика!

О, Ниночка, родная, не выражая всех мыслей, чувств, надеюсь, что ты их чуешь с начала речи о них…

Привет всем не перечисляя, ты знаешь хорошо кому; пусть они не обижаются, что нет имен.

Люблю тебя, люблю вас всех, до мечтательности.

Твой муж Евгений

С Новым счастливым 44-м годом! Наступает период семейных поздравлений, но не до них – при такой редкой переписке. Ты-то могла бы писать хоть через 5 дней открытки и реже письма.

Этап IV

Переезд через Няндому

(конец июля-начало августа 1943 г.) и лагерь на ст. Пукса-Озеро (Сангородок) № П-91

553

№ П-289

Жене

30. XII–1943 г.

«Продолжаю» прервал, чтобы письмо пришлось на январь; неужели ты не получала не только моих редких писем, но даже единственной телеграммы?

Получил твое – открытку от 16. XII; узнал о Юре, Ирусе, о тебе и т. д. Какое счастье получать от тебя известия!

Узнал, что 12.XII – выслала 4-ю посылку; начинаю поджидать; они стали идти лучше. Сижу в амбулатории, работаю и пишу это письмо – вошла в[ольно]/н[аемная] сестра и сказала мне: «Вам есть посылка» – значит пришла и 4-я! Спасибо тебе родная – ох, какое спасибо!

А жизнь на участке с превращением в Сангородок стала заметно иная, лучше для нас инвалидов и для меня в частности… Питание стационарное лучше – количество малое, но последнее время дают и жиры (15 гр) и мясо (48 гр.).

Меня кладут в стационар (завтра или послезавтра) №6, он еще не открыт; у меня отек ног; трудно поднимать, помогаю руками; наск[олько] я изменился суди, напр[имер], по тому, что 1/2 года назад мне не давали мои 56 лет, а теперь – дают 65 лет!.. Но все же надежды меня не оставляют, особенно при твоей помощи и она станет чувствительней еще, когда добавляются к чему-то выдаваемому здесь. Ниночка, жена милая, друг мой, дарованный мне судьбой, давай надеяться на продолжение жизни вместе с тобой с милыми нашими детьми, с сестрами твоими, на свидание с сохранившимися в живых родными… Как далеко прошлое, как невероятно повторение его отчасти в будущем! Мечты и реальные предположения неразличимы… без конца лились бы слова друг о друге, о жизни , о вновь понятом в ней…

Прервал; вызвали получать посылку! Целое богатство! Третья и 4-я сыграли большую роль в моей жизни; после третьей я лучше жил почти весь декабрь; исправил одежду; ничего из нее не присылай. Табаку твоего замечательного хватило до новой 4-й посылки. Эта 4-я богаче всех – пришла к Новому году; давно не бывалый случай, чтоб к праздничной дате.

О, как я благодарю тебя. Если бы дошло это письмо! Моя родная жена, надежда моя растет на спасенье. Погибли давно многие, в числе их А. М. Данилов, о котором я не раз писал из Липова, как о выручавшем меня систематически товарище, с которым мы делились… многим; по правде говоря все неосвобожденные считают, что и их судьба такова же. Эта зима (очень мягкая по погоде, с прекрасной осенью) оказалась странной в том отношении, что большинство нас инвалидов теряет способность ходить, отказывают ноги; теперь смертей мало; забота о поддержании стационарным лечением есть; даже удивительная; но многие – периоды – зависят от подвоза продуктов и резко непохоже сменяют один другой. Сейчас идет дов[ольно] благоприятный; автомашина в исправности; лабораторию еще не снабдили ни помещением, ни оборудованием, то есть ее пока нет; но заверения, что буду в ней работать – появляются; я сам многое сделал, сберег, сумел сохранить в переездах: литературу, записки и т. п. Борюсь за жизнь как умею, и нельзя сказать, чтобы бесплодно.

Милая, пиши чаще; держись, как до сих пор, если даже опять будут редки мои письма. Так хочется знать о тебе, о детях, о сестрах, о всех родных: хотя я и мало сам спрашиваю.

Буду молить судьбу за тебя, за твои силы, за тебя, дарованную мне ею на жизнь.

Твой муж и друг.

Верю, что 44-й, наступающий сегодня ночью, будет счастливым для всей нашей страны и для нас и желай нам этого.

4. I. 44г. утром

Встретил утром Н[овый] Г[од] – благодаря посылке твоей счастливой.

555

1944 год

№ О-290

Жене

19.II–1944 г.

Милая Нина

Передумал несколько вариантов этой открытки и опять не знаю, как кратко выразить все, что нужно: бесконечную благодарность тебе; мое состояние – один день прошел и сл[ава] богу; – пока живу... (зачеркнуто) но, со дня на день ожидаю перевода в другой стационар; там будет лучше. Пишу тебе регулярно, раз в месяц; от тебя получаю всe письма, посылки: 4-ю 29. XII.

Все твои строчки о детях, о близких, обо всех родных – целую, жду их. Радуюсь за Ирусю, надеюсь на Юру и т. д. Не повторяю того, что писал, хотя они пропали вместе с моими, не доходящими почему-то до тебя, письмами. Кто бы разъяснил, что за злой рок надо мной?..

Твой Евгений

Письмо медицинской сестры Сангородка Пилипенко З.Ф. из Пукса-Озеро. Алексею Павловичу Киркинскому в г. Вологду

от 28 октября 1944 г.

Алексей Павлович!

Вчера только послала Вам альбом, извините, что с запозданием, были причины, которые помешали отослать раньше. Евгений Иванович до поступления в лазарет работал статистиком в Сан-бюро, одевался прилично, питался тоже неплохо. Он часто получал из дома посылки был он аккуратен и ждал освобождения, захворал, положили его в лазарет, хворал он до апреля у него было tbc легких 1

1 Согласно приведенному ниже свидетельству Евгений Иванович умер 14 марта, с стандартной для того периода формулировкой о причине смерти: «паралич дыхания и сердца»., а в апреле умер от кровоизлияния в мозг, умер в хороших условиях на чистом белье с хорошим уходом. Питание в Сангороде вообще было хорошее, он до последнего момента надеялся уехать домой к семье которую очень любил, особенно Наташу2

2 З.Ф. здесь забыла или перепутала имя Ирины, но первая партия ушла только в конце мая.

В последнее время он как-то ослаб даже сам не в состоянии был выйти в туалет.

Был у него друг Данилов, но он тоже… Они были очень дружны и, кроме того, он очень дружил с актированным инвалидом..

К нему относились хорошо. Сейчас сидит возле меня медсестра которая работала в госпитале, где он лежал, она мне о нем все и рассказала да и д[окто]р Поверен…. мне рассказывал о нем. Утром когда сестра пришла на дежурство, он неожиданно впал в бессознательное состояние, был без сознания до вечера так без сознания вечером и скончался. О нем говорят только хорошее, а как он любил свою семью, он только и говорил о жене, Юрике, Наташе (правильно – Ирине) и...

Кажется все, если чего еще нужно пишите, всегда отвечу, да совсем забыла, постарайтесь забрать вещи его, детям пригодится, а то пропадут, пока все, привет Вите,

с приветом,

Зинаида.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

Свидетельство о смерти

ЩМ 132012

Гр. Яблоков Евгений Иванович умер 14 марта 1944 года (тысяча девятьсот сорок четвертого года), возраст 57 лет, причина смерти: паралич дыхания и сердца, о чем в книге записей актов гражданского состояния о смерти 1945 года мая месяца 15 числа произведена соответствующая запись за №663. Место смерти – , Место регистрации: гор Рязань, городское бюро ЗАГС, Дата вы559дачи 29 июня 1956 г.

Заведующий бюро записей актов

гражданского состояния /подпись/

559

Приложение 2

Показания Яблокова Е.И. в деле №5885 (ранее №4057) Рязанского НКВД, 1938 г., стр. 286-288, единственные и подписанные рукой Е.И., в Протоколе от 15 февраля 1937 г. (по копии, выданной в ФСБ г.Рязани в 1994 г. сыну Евгения Ивановича, Яблокову Юрию Евгеньевичу)

На вопрос следователя НКВД об антисоветских выступлениях в Ряз. Пед. инст-те со стороны проф. преподавательского персонала, отвечал, что кроме тех случаев, о которых говорилось на профсоюзных собраниях, как, напр., случай на лекции с фразой доц. Докукина М.А. «О патриотах, считающих, что закон сохранения вещества открыл Ломоносов» с фразой проф. Иовлева Н.Н., который на заседании кафедры математики сказал, что это называется модным словом вредительство», наконец со словами проф. Лаврова С.Д., который при мне в докладе на научной конференции, о своей научной поездке по зоологии в Туркменскую респ-ку, мимоходом коснулся встречи с местным жителем, всадником и описал его наружность «как дикую и страшную» – все эти случаи я бы рассматривал, не как сознательные антисоветские выступления, а как «ляпсусы» – неудачные выражения, которым давали преувеличенную оценку антисоветских выступлений те лица на которых в институте лежит бдительность против всего антисоветского, т.е. прежде всего партийная часть состава преподавателей и администрации.

Других случаев этого года я не знаю. Если же говорить о недостатках в работе отдельных звеньев или лиц в институте, то, конечно, их не может не быть; однако, на меня они не производили впечатлений антисоветских, вредительских актов или тактики; я объясняю их неумением лиц, отсутствием такой организации работы, которая обеспечивала бы успех каждому мероприятию по педагогической работе в Ряз.Пед.Инст-те.

Учебный год начался при недостатке кадров проф-препод. персонала. Кадры вербует директор, делая это недостаточно определенно и не вполне своевременно, но он искал лучших кандидатов, профессоров, не мирился на меньшем, на самом деле, боле доступным и надежным для провинциального ВУЗа;

560

в результате – вопрос с обеспечением кадрами не для всех кафедр был решен к началу занятий.

Планировка учебной работы, проводимая деканами факультетов выражающаяся в составлении расписания лекций, практических занятий, консультаций экзаменов и зачетов, проводится также не вполне удовлетворительно и своевременно, очень поздно публикуются расписания экзаменов и зачетов, хотя должно быть известно одновременно с расписанием лекций. Трудность проведения всей планировки, привычка ли от прежних лет делать это с запозданием, м. б. и объективные причины какого-либо порядка вызывают это; но явление это нежелательное.

Планировка и руководство научно-исследов. работой, чем должне заниматься Зам. директора по УНЧ, что должно быть в конце концов выполнение ряда научно-исслед. работ, их опубликование в печати, а также должно выразиться в повышении научной квалификации научн. работников инст-а, в росте их, как кадров – в сдаче кандидатских экзаменов, в защите диссертаций – это дело стоит в институте на дов. низком уровне и руководство с ним не справляется, а м. б. недооценивает его; по крайней мере и в этом (1937) году остались неиспользованные кредиты, не вышел из типографии сборник научных трудов инст-а, никто, кажется, не приступил к сдаче кандид. экзаменов.

О работе всех отдельных кафедр и отдельных работников можно говорить: или будучи администратором, или только о своей кафедре, в которую ты входишь, я не администратор; я состоял в кафедре ботаники, до лета ею руководил наездом из Москвы доц. Палеев, с осени (конец X) прибыл вновь приглашенный зав. каф. проф. Вершковский из Ростова н/Д; я занимал должность доц. ботаники, являлся вторым основным работником кафедры, третьим и последним – асс. Маслов. О руководстве проф. Вершковского сказать нечего – он при мне, до моего увольнения, работал только месяц, с самого начала, через пять дней после своего приезда повел против меня странную и сначала не понятную мной компанию, рассчитывая меня сильно скомпрометировать, как работника, а м. б. и более – уволить. Он ложно осветил вопрос о выполнении моей программы и даже о пользовании этой программой. С этого началось целое дело обо мне, кончившееся сперва моим увльнением из Инст-та к 1.XII.37, затем, распоряжением Упр. Высш. школой Наркомпросса и отделом кадров – восстановить меня

на работе в том же Пед. инст-те. Подробные данные об этом и мои письменные заявления и объяснения (1 – Партком РПИ и Местком – от 14-15. XI) (2 – Директору – от 29. XI) (3 – в Наркомпрос, от Наркомпроса) – все имеется в делах института, здесь было бы слишком длинно их повторять.

Про себя могу сказать одно – работал много лет советской жизни без упреков, иногда с похвалами, работу любил, инициативно участвовал в ней, рос сам; старался помочь вырасти студентам, педкафедрам, получше и поглубже в научном отношении, своим научным ростом обязан жизни Советской страны. События последних двух месяце в Пед. инст-те рассматривал, как несправедливую травлю, а арест, как прямое последствие этих событий.

Е. Яблоков (собственная подпись)

562

Приложение 3

Жалоба Яблокова Е.И. Председателю Верховного суда СССР 1 января 1939 г.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

Жалоба заключенного в исправ. труд. колонии

Яблокова Евгения Ивановича

1 января 1939 г. /год рождения 1887; по постановл.

Особого совещания – 8 лет ИТЛ/

/адрес: Архангельская обл., ст. Бурачиха,Сев. ж. д., уч. №2, Няндомской ИТЛ/

Я прошу пересмотреть постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 23/IV-1938 г. обо мне, потому, что:

1) Недоумевая, за что я был арестован и присужден к длительному отбыванию наказания, т.к. в указанном в постановлении ОСО неповинен – там указано, что я «бывший член П.С.СР» – а я никогда в жизни в ней и в никакой другой партии (какой, когда, на следствии понять было нельзя; и я ни в какой к.-р. организации.

2) Про ход следствия я заявляю, что в сущности следствия не было, а была попытка молодого пом.опер.уполномоченного Стойко /Рязанское Управление НКВД/ искусственно создать дело; ответы писались за меня; мои устные ответы искажались; никаких данных в обвинении в писменном виде мне читать не давалось; очная ставка только с одним свидетелем – студентом Рязанского Педагогич. Института /Рябоконовым/, как слушателем моих лекций, была дана по окончании следствия. явно для проформы и после подписания протокола об окончании следствия; следствие тянулось 2 1/2 месяца, т.к. сообщить мне было нечего на предложение «рассказывайте»... Я уверен, что в протоколах допросов, какие я подписывал в моих приложенных показаниях, лицо, проверяющее дело, не найдет никаких материалов для моего осуждения, и я прошу эти протоколы следствия затребовать и рассмотреть вновь.

563

3) Я бы хотел доказать свою невиновность и не быть голословным; вот какие доказательства я могу представить, находясь в заключении: Документы о моей жизни и работе могла бы представить жена моя, Нина Ивановна Яблокова, проживающая в г.Рязань по ул.Щедрина, 53.

Я же могу сообщить о своей жизни и работе следующее:

1) Мой возраст – 52 года; я сын служащего (при моем рождении отец был учителем, мать – тоже). Ни отец, ни мать частной собственности не имели, торговлей не занимались, отец умер советским служащим, престарелая мать жива, живет с моей семьей.

2) По роду своих занятий я последние семь лет был доцентом ботаники Рязанского Педагогического Института и научным работником; о моих исследованиях над рисом, по культуре его в Московской обл. легко узнать в Москве (Акад. Якушин, проф.Ридигер, НКЗем).

3) Всю жизнь я или учился, или учил; окончил Московский Университет; с 1914 г. был преподавателем в течение 24-х лет. За свою работу я получил премии и не имел взысканий, нес общественную работу по профилю и по краеведению. В армии не был ни в какой. Был беспартийным.

4) Мои общественно-политические взгляды за длинный ряд лет, конечно эволюционировали и были обычными для Советского интеллигента, соответствуя честной работе, которую я нес за указанное выше время.

Всё происшедшее со мной, арест, осуждение, теперешнее в крайне тяжелых для меня условиях отбывание наказания в колонии, всё это было для меня неожиданно; я рассматрниваю их как несправедливость, как ошибку, в исправлении которой не сомневаюсь.

Первую и единственную жалобу свою я написал верховному Прокурору СССР Ю/Х 1938 г., но до сих пор не получил не только ответа на нее, но и никакого уведомления о том, направлена ли она и дошла ли по назначению; поэтому обращаюсь теперь к Вам.

Я был арестован 10 января 1938 г., – год назад.

Осужден постановлением ОСО 23 апреля 1938 г. (8 лет).

Нахожусь в Исправ.Труд. Колониях Архангельской обл. с

3 июня 1938 г. – 7 месяцев.

/Евгений Яблоков/

564

Приложение 4

Заявление Яблокова Е.И. Народному Комиссару Внутренних Дел СССР, 24 июня 1939 г.

Народному Комиссару Внутренних Дел СССР

О пересмотре постановления ОСО при

НКВД СССР

Заявление

Яблокова Евгения Ивановича

З/к в Каргапольском Исправ. Трудов. Лагере

НКВД в Архангельской обл. на Липовском

отд. лагер.пункте.

Год рожд. 1887; инвалид IV категор.

Срок отбыван.: 8 лет по ст. 58 к.-р.д.

Место ареста и жительства до него –

г. Рязань

Прошу Вас пересмотреть постановление ОСО от 23 апреля 1938 г. обо мне в виду отсутствия приписанного мне преступления.

Мне приписано эсэрство... Если Вы потребуете от меня доказательства тому, что я же был эсэром, то я не знаю, откуда я мог бы их взять, т.к. никогда не состоял им в партии эсэров, ни в какой другой партии или в какой либо к.-р. организации...

Могу же я передать только свои впечатления от того, как проведено следствие и как связано с материалами следствия постановление ОСО; если поглубже их разобрать. то станет ясно, что мое доло создано искусственно, а именно:

1) Арест произведен 10 января 1938 г. Я не понимал, за что меня арестовали; сперва я думал, что поводом было увольнение меня с должности доцента ботаники Рязанского Педагогического Института и за конфликт с дирекцией его (1.XII.1937), но дело в том, что меньше чем через месяц я был восстановлен Наркомпросом в прежней должности и на прежнем месте.

565

2) Следствие велось с 10 января 1938 г. при Рязанском Управлении НКВД; следствие производил пом.опер.уплном. Стойко; в течение трех месяцев следствия мне казалось, что я допрашиваюсь как свидетель, меня ни в чем не обвиняли; меня спрашивали: с кем знаком, что могу сообщить о к.-р. деятельности других; из приложенных к делу, написанных лично мной двух листов показаний видно, что я не имел в чем обвинить ни себя, ни других; за это меня называли «закоренелым врагом»; на мой вопрос, за что меня держат, мне отвечали такой бранью, какой я раньше про себя не слышал – я перестал спрашивать; меня не наказывали, не били; лишь угрожали и я боялся требовать; в протоколах показания писались за меня, искажая мои ответы; я не все подписывал, мне не дали самому прочитать ни одного документа, свидетельствующего против меня; 23 марта мне предложили подписать заключительный протокол следствия, и из него я узнал, что помимо ст. 58. п. 10 мне еще следователем добавлено участие в к.-р. организации; через день, почему-то уже после окончания следствия, меня вызвали на очную ставку, из которой я узнал больше всего, на которой студент (Рабоконов) указал на якобы высказываемую мной «фашистскую» трактовку вопроса о наследовании свйств растениями; этот студент учился у меня перед тем год назад и плохо сдал экзамен; он исказил слова моей лекции и смысл ее. Ни других свидетелей, ни других документов я не увидел за время следствия...

3) За ОСО я был с 10 по 23 апреля 1938 г. Постановление ОСО от 23 апреля 1938 г. для меня было совершенно неожиданным: неожиданно, во-первых, я был приговорен к 8 годам, якобы «за учатие в к.р. организации»; в какой, когда – теперь или раньше – я будто бы состоял, я так и не узнал; на следствии было единственное и то ложное свидетельство студента о к.р. агитации – но в постановлении речь шла не о нем... Недоумеваю я, как тогда, так и теперь, пробыв больше года в ИТЛ, за что же я так наказан...

Я понимаю так, что в период арестов конца 1937–начала 1938 г. я кем-то был передан в НКВД; затем следователь постарался оформить мое дело, кое-как придав ему видимость доказанности; наконец ОСО, соблюдая формальности, напр. известив меня в Рязанской тюрьме 21.IV, что я числюсь с 10.IV за ОСО, но, очевидно, не разбирая поданного мной 22.IV в ОСО заявления, не успевшего дойти до Москвы, 23.IV вынесло обо мне постановление ошибочное, подлежащее рано или поздно отмене...

Я думаю, что раз суда надо мной не было и я заключен в лагерь в администативном порядке, как лицо, «подозрительное в политическом отношении» без особых, судебных на то доказательств, то тогда я прошу проверить следующие показания:

1) Я прожил в Рязани подряд более 18 лет; работал преподавателем с.-х. техникума и Пед.ВУЗа; каждый день я читал лекции и об их политическом качестве, как и обо всём моём поведении не могло не знать Рязанское Управление НКВД; я полагаю, нужно думать, что лекции мои не только умышленно, но и ошибочно не могли содержать политически преступного, если в течение 18 лет об этом не возникал вопрос ни в НКВД, ни в стенгазете, ни у дирекции Пед.института – и теперь пришлось, чтобы осудить меня, привлечь свидетеля, исказившего слова моей лекции, прочитанной год назад...

Я не менял места жительства и места работы; в Пед. Институте я был старейший, по стажу в нем, работы с его основания в 1930 году.

2) Когда в 1932 г. управлением НКВД был изъят из Пед. Института ряд преподавателей, я не был включен в их число. Следовательно, ни к их организации я не причастен, ни к той, которую могло назвать управление НКВД в 1938 г., т.к. дело обо мне было окончено, когда ряд лиц, включая дирекции Пед.Института был арестован, а я с ними не связан.

3) Признаться, я ждал награды при Советской власти: 24 года преподавания без взысканий, похвальные грамоты и премии, не менял мест, стал из преподавателя средней школы, преподавателем ВУЗа; занимался, не без успеха, научной работой; сын служащего, женатый – имею двух детей, учащихся средней школы, отличников, пионеров. Я оказался лишенным свободы, приличного труда, семьи – и всё это по ошибке.

Я прошу Вас распорядиться пересмотреть мое дело и вынести справедливое решение.

/Е. Яблоков/

24.VI.1939 г.

Приложение 5

Справка о реабилитации 27.IV.1956 г.

568

Приложение 6

Воспоминания Яблокова Ю.Е., связанные с книгой В.Сойфера «Власть и наука»

Это было в 1965 или в 1966 году. Под яблонями в саду сидели мой тесть Василий Васильевич, его земляк из одной деревни и я; мы распивали бутылку водки.

Совсем незадолго до этого я прочитал самиздатовскую (или отвергнутую для печати) рукопись биолога Жореса Медведева о травопольной системе земледелия (названия не помню). Наибольшая часть работы была посвящена Вавилову и Лысенко. Превозносился Вавилов, излагались его заслуги в науке и организации научных исследований, и подробно излагалась история Лысенко – безграмотного фанатика, сумевшего путем фальсификации, лжи, невероятных обещаний, демагогии подняться до уровня академика, руководителя нескольких институтов. Еще в школе мы изучали достижения «народного академика», создавшего новые сорта сельхозкультур, увеличившие урожайность зерновых и картофеля приемом яровизации (промораживание семян перед посадкой). Даже один раз, во время войны я применял его метод посадки картошки «глазками», разрезая картошку по числу проросших или даже не проросших глазков. Забегая вперед, скажу: уже потом узнал, что Лысенко не вывел ни одного сорта, а все прибавки к урожаю – сплошной блеф, что его безграмотные антинаучные идеи, поддержанные Сталиным и прочими руководителями страны, нанесли огромный ущерб и послужили стимулом к разгрому биологической науки. Это стало ясно и из статьи Медведева, затем в журнале «Наука и жизнь» была знаменитая статья академика Семёнова, книга стенограммы сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 г. и, наконец, в марте 2007 го-да вышла книга Сойфера В. «Власть и наука. История разгрома генетики в СССР» (данная мне на время Василием Васильевичем). Больше всего меня потрясло, что Вавилов, посвятивший жизнь увеличению урожайности сельхозкультур и так много сделавший для этого, собравший по всему миру уникальную коллекцию семян зерновых и других растений (200 000 образцов), сохраненную в Питере даже в блокадные годы, умер в

569

тюремной камере практически от голода, а его арест и гибель спровоцировали Лысенко и его присные.

Тесть, номенклатурный работник в отделе сельского хозяйства Госплана СССР, выписывал газету «Социалистическое земледелие», которую почитывал и я. В этой ли газете, или в «Известиях», в 1953 году я прочитал и запомнил статью, сообщавшую о единогласном присвоении степени доктора наук некоему сотруднику Госплана, который под руководством Лысенко показал, что посадив овес, можно вырастить овсюг (сорняк, представляющий другой вид растений). Уже тогда я понимал бредовость перерождения одного вида в другой, как никак в МГУ на географическом факультете мы слушали курс геоботаники, читал его и принимал зачеты преподаватель (фамилию не помню), который вероятно был студентом Рязанского педагогического института, где преподавал ботанику мой отец. Во всяком случае преподаватель его знал, знал и его судьбу (арест в 1938 г. и смерть в лагере). Он относился ко мне иначе, чем к другим, и наедине пытался у меня что-то узнать, но я на контакт не пошел, о чем до сих пор жалею. По-видимому, он был порядочным человеком и заложил в нас скептицизм в отношении идей и «достижений» Лысенко.

Во всяком случае я очень смеялся, когда прочитал в 1954 г., кажется в Правде», статью, сообщавшую о единогласном решении расширенного Ученого Совета (того же института) о лишении ученой степени доктора наук того самого лысенковского докторанта, якобы доказавшего произрастание освсюга из семян овса под влиянием условий развития.

За столом в саду я высказал то, что думал тогда о Лысенко, виновном, как считал я, в гибели Вавилова, расстрелах ученых; в том, что сотни были осуждены, а тысячи уволены.

Приятель Василия Васильевича, побагровев, заявил, что ноги его больше не будет в этом доме, и покинул нашу компанию. Только тут я понял, что это Дмитриев В.С. – бывший зам. председателя Госплана СССР, начальник Управления планирования сельского хозяйства Госплана, и вспомнил рассказ Василия Васильевича:

«В марте 1947 г. С. Хрущев, Первый секретать ЦК Украины и председатель Совета Министров Украины, приехал в Москву с отчетным докладом на расширенный пленум ЦК КПСС. За месяц перед этим старший экономист Управления сельского хозяйства В.С. Дмитриев обнаружил, что на

570

Украине увеличены площади посева ячменя за счет сокращения пшеницы, и смекнул, что это сделано с целью увеличения валового урожая зерновых, поскольку урожайность (в весе) ячменя значительно больше, но в ущерб пищевой ценности этих культур, и подал об этом докладную записку Вознесенскому, тогда чуть ли не второму лицу в ЦК, курирующему сельское хозяйство. Вознесенский сделал соответствующее представление Сталину, и тот дал команду вызвать Хрущева на доклад. Выглядело это так: Никита на трибуне «заливался соловьем», напирая на то, как он увеличил уровень производства, в том числе повысил урожайность на Украине, а Сталин ходил сзади с трубкой в зубах, неожиданно перебил докладчика: «Ты лучшэ скажи, зачэм ты вместо пшэницы ячмень сеэшь?» Хрущев с открытым ртом превратился в статую, он мгновенно понял, что вопрос чисто риторический и что ему, судя по тону вождя, не сдобровать. Утром в гостинице «Москва», где он занимал, с сотней сопровождающих, всю гостиницу, из сообщения по радио узнал, что он больше не первый секретарь ЦК Украины, но еще Председатель СМ.

Правда, уже в декабре 1947 года пост «Первого» ему вернули.

В марте 1953 года Хрущев первым сообразил взять под контроль архив Сталина и поручил найти того, кто подставил его в 1947 году. Вознесенский был уже расстрелян. Нашли докладную Дмитриева, и на следующее утро тот проснулся уже не Зам. Председателя Госплана СССР, а рядовым агрономом самой захудалой МТС (машинно-тракторная станция) в Саратовской области! Через неделю (Хрущев позаботился) и состоялось лишение его степени доктора наук!»

Забегая несколько вперед, отмечу, что с помощью оставшихся связей Дмитриев через некоторое время переехал в Тверь, преподавал в институте, защитил кандидатскую (экономических наук). После свержения Хрущева в 1964 году перебрался в Москву в Институт мелиорации и водного хозяйства, защитил докторскую, стал зам. директора (позже Василий Васильевич после ухода из Госплана какое-то время работал в этом институте). В это время и состоялось застолье в саду.

Из книги Сойфера я узнал многое о пути Лысенко наверх, о его методах «туфты» в науке. Интересно, что он предвосхитил то, что приняло широкий размах во всем советском государстве после войны в период «царствования» Хрущева и Брежнева. Я объясняю это огромным числом людей, прошедших лагеря (счет идет на миллионы) и управляющих лагерями, определявшими в значительной степени экономику государства. Ведь строительство осуществлялось руками «зэков». Выжить в лагерях, как и сохраниться в управленческом аппарате лагерей, можно было только с помощью «туфты», то есть выдавая несделанное за сделанное.

Содержание

Яблоков Юрий Евгеньевич. Предисловие ..........................................................................................................................5

Этап I

От ареста до пребывания на разных участках Каргопольлага, Усть-Пинега (с 15 мая по 12 ноября 1938 г.)........11

Этап II

Участки Каргопольлага (с 12 ноября 1938 г. по 28 февраля 1939 г.) ............................................................................89

Этап III

Каргопольлаг. Участок (6-й) Липово (с 1 марта 1939 г. по 25 июня 1943 г.) .............................................................129

Этап IV

Переезд через Няндому (конец июля-начало августа 1943 г.) и лагерь на ст. Пукса-Озеро (Сангородок) № П-91 ...... 551

Приложения

Приложение 1. Свидетельство о смерти Яблокова Е.И. ................................................................................................558

Приложение 2. Показания Яблокова Е.И. в деле №5885 (ранее №4057) Рязанского НКВД, 1938 г. ....................559

Приложение 3. Жалоба Яблокова Е.И. Председателю Верховного Суда СССР 1 января 1939 г. ............................562

Приложение 4. Заявление Яблокова Е.И. Народному Комиссару Внутренних Дел СССР 24 июня 1939 г. ............564

Приложение 5. Справка о реабилитации 27.IV.1956 г. .................................................................................................567

Приложение 6. Воспоминания Яблокова Ю.Е., связанные с книгой В. Сойфера «Власть и наука» ...........................568

Яблоков Евгений Иванович

1887 – 1944

преподаватель

Москва, 1920 г.

Рязань, 1937 г.

1887. – Родился в Рязани в семье чиновника, дослужившегося до чина действительного статского советника, дающего право на потомственное дворянство.

1914 (?). – Окончание Московского университета, получение права преподавать в гимназиях естествознание и географию. Работа учителем ботаники в одной из Московских гимназий.

1920. – Переезд в Рязань из-за болезни отца, работа в сельскохозяйственном техникуме.

1921. – Женитьба. Жена – медсестра Нина Ивановна Яблокова (Киркинская).

1923, 5 марта. – Рождение дочери Ирины.

1926, 7 октября. – Рождение сына Юрия.

1920-е гг.– Переход на должность доцента в Рязанский пединститут. Параллельно с преподаванием проведение исследовательской работы, подготовка к защите кандидатской диссертации.

1938, ночь на 10 января. – Арест после конфликта с директором института, который уволил Е.И. ради освобождения вакансии для «своего человека». Причина ареста, выдвинутая органами НКВД, – участие в мифической контрреволюционной организации.

Фабрикация группового дела преподавателей и студентов Рязанского педагогического института. Следствие в Рязанском Управлении НКВД производил помощник оперуполномоченного Стойко.

1938, 23 апреля. – Осуждение Постановлением ОСО на 8 лет ИТЛ.

1938, 13 мая. – Этап в Архангельскую область.

С 15 мая (включая пребывание на пересылках) по 12 ноября 1938 г. – Временный лагерь («командировка») на лесосплавном участке п. Усть-Пинега, на правом берегу Северной Двины у устья р. Пинега (Северлаг). Тяжелая физическая работа на лесосплаве. Получение травматического плеврита.

Постоянная переписка с женой и детьми.

С 12 ноября 1938 г. (включая переезд через Архангельск до ст. Плисецкая) по 28 февраля 1939 г. – Участки Каргопольлага (станция Плесецкая, Бурачиха) Тяжелые физические работы на лесоповале и по обработке древесины. Желудочное заболевание, плеврит. Последняя неделя февраля – в больнице.

С 1 марта 1939 г. по 25 июня 1943 г. – Каргопольлаг, 6-й участок, Липово (от Няндомы – 30 км, от д. Липово – 6 км). Работа на лесоповале, по обработке древесины.

Лето 1939 г. – разведка ягодников.

С середины ноября 1939 г. работа статистом в части снабжения.

В феврале 1940 г. – переход в технический барак).

С 13 января 1941 г. – лаборант в санитарной части лагеря. Ухудшение условий жизни в период войны.

В 1943 г. – «актирован» как инвалид для отправки из лагеря на поселение.

20 апреля 1943 г. – включен в первоочередной список на отправку, но так и не успел уехать из-за задержек пересоставления списков, возможно и как работник, нужный лагерю.

С 26 июня 1943 г. по 14 марта 1944 г. – Участок Пукса-Озеро. Ожидание переезда лаборатории, в августе работа статистиком в санчасти. Голод. Полная нетрудоспособность.

1944. – От недоедания и болезней в лагере скончался Евгений Иванович Яблоков.

1955, 30 сентября. – Постановлением Президиума Рязанского областного суда дело прекращено «за недоказанностью состава преступления».

1956, 27 апреля. – Получение справки о прекращении дела из Рязанского областного суда.

1956, 13 февраля. – Получение Яблоковой И.Е. справки о реабилитации отца, Яблокова Е.И., Президиумом Рязанского областного суда 30 сентября 1955 г..

2004–2009. – Расшифровка и перепечатка писем отца сыном, Юрием Евгеньевичем Яблоковым.

Полную информацию об авторе и список его воспоминаний можно увидеть по ссылке.