ЛАГЕРНЫЙ НОРИЛЬСК БЫЛ МОИМ ЛУЧШИМ УНИВЕРСИТЕТОМ

В жизни этого человека были норильский и магаданский лагеря, забравшие 11 молодых лет - расцвета сил, способностей, чувств и желаний. Но поразительный факт: как многие выжившие, он вспоминает те годы как лучшие в своей жизни.

* * *

С НОРИЛЬСКОМ Борис Елевферьевич Измайлов виделся последний раз в конце июля 1953 года, в дни восстания узников, горного лагеря. Тогда его в числе других заключенных повезли в лагпункт на Купце, и каждый по дороге думал одно - на расстрел. Но судьба распорядилась иначе: мятежный этап отправили в Дудинку, а оттуда на Колыму. Измайлова в числе других - под Магадан, на 25-Й километр...

Борису Елевферьевичу выпала удивительная и интересная жизнь. Столь же неординарная, как и он сам.

Русский исход

Матушка его, забайкальская казачка Зиновия Кузьминична Калдина, девушкой горячо поддержала революцию. Она работала в Кяхте, под Иркутском машинисткой в ревкоме. А когда адмирал Колчак смел Советы, установив в Сибири и на Дальнем Востоке белую власть, ревком разогнали. На руках с малюткой, старшей сестрой Бориса Елевферьевича, которая вскоре умерла, в 1922 году Зиновия бежала на Дальний Восток. Из Владивостока - в Корею, далее в Маньчжурию. Ее муж Елевферий Иванович Измайлов, отступавший туда с Каппелевской армией, догнал семью в Харбине. Так они оказались на Китайско-Восточной железной дороге, где отец затем учительствовал и где 12 февраля 1923 года у них родился сын Борис. Было это на станции Сяо-Хо-Цзи, на территории Манчжоу-Го.

Но на том скитания семьи не окончились: в 1928-м, с переходом КВЖД к СССР, всех, не имевших советского гражданства, уволили с железной дороги. Горе-интеллигенции (как называет бежавших от Советов соотечественников Измайлов), из которой состояла многочисленная эмиграция, трудно было найти работу. Глава семьи брался за различные профессии, многие из которых были ему не под силу, но жене трудиться физически запрещал: обязанность матери - воспитывать детей. Елевферий Иванович преподавал русский японцам, а его маленький сын легко впитывал язык, на котором говорили все вокруг.

Родителей и родину не выбирают...

Оставшись в очередной раз без работы, отец обратился к атаману Семенову, руководившему деятельностью белоэмигрантов на Дальнем Востоке. Тот рекомендовал его казакам Троеречья, и Елевферий Иванович вскоре стал учить казачьих детишек грамоте. Борис, так случилось, свел дружбу с младшим сыном атамана Михаилом...

Как-то он приехал из Харбина в ученический лагерь в Далянь (Дальний). Там в местечке Канахаси стоял и дачи Семеновых. Возвращаясь с моря, повстречал юного всадника и вслух похвалил его лошадь, так как вырос на ипподроме и уже с семи лет сидел в седле.

Откликнувшись, Михаил предложил Борису подвезти его. Так он подружился с мальчиком, почти не общавшимся со сверстниками из-за своей хромоты, оставшейся после полиомиелита.

У атамана было пятеро детей, которые приезжали на лето к родителям, жившим в разных коттеджах. Самая старшая Елена, а также Татьяна и Ольга, учившиеся во французском колледже, останавливались у матери. Сыновья - Миша и Вячеслав - у отца. У Елены был жених, и часто они брали с собой на море Бориса. Отношения между молодыми людьми, близкими по возрасту, были очень светлыми, юношески-наивными, в духе воспитания, царившего в семьях среднего достатка дореволюционной России.

61945-м, когда в Маньчжурию вступили советские войска, до Бориса дошел слух, что Михаил, за год до войны работавший управляющим конюшней в Харбине, застрелился, вся семья атамана арестована. Его самого по приговору суда казнили в Хабаровске. Но самая трагичная участь досталась дочерям: они прошли советские лагеря. Борис Елевферьевич ничего не знал о них вплоть до конца 90-х. Спустя полвека нашлись следы женщин: друг прислал из Ярославля газетную заметку, где говорилось, что одна из дочерей находится в психиатрической больнице. В лагере у нее отобрали дитя, и она дважды бросалась на колючую проволоку. Измайлов писал в редакцию той

газеты, просил сообщить адрес больницы, но ответа не получил.

Потом по телевизору, в репортаже из Николаева, вдруг увидел Татьяну, которая после освобождения преподавала английский язык в местной школе. Она забрала Елену из больницы (было заметно, что та не в себе), а о судьбе Ольги - ни слова. Один из братьев - это Вячеслав, почти уверен Измайлов, - живет в Австралии: он и тогда ездил по заграницам в качестве коммерсанта.

Борис Елевферьевич хочет обратиться в фонд Солженицына - может, помогут сестрам: родителей, по его словам, не выбирают, как и родину...

25 "истребительно-трудовых"...

Четыре года Измайлов прослужил в Кпантунской армии переводчиком, где крепко сдружился с японцем Индимой ёсио, выходцем из японской знати. Тот, освоив с помощью друга русский язык, очень быстро, затри года, сделал военную карьеру и стал начальником Бориса. В 1942-м, когда Измайлов женился на Елене Максимовне, своей первой спутнице жизни, гулял на его свадьбе.

В 1945-м "за тяжелое нарушение" дисциплины Бориса арестовал и. "Тяжесть" проступка состояла в том, что он не выразил должного почтения начальнику. На фоне всеобщего чинопочитания и низкопоклонства это был дерзкий шаг Ёсио, узнав о беде, "нажал на все кнопки", вытащил друга из тюрьмы и устроил его переводчиком в акционерное общество. Тогда Измайлов легко отделался - его свободу ограничивал лишь гласный надзор полиции. Поехав в Харбин, он отблагодарил друга, поздравил с новорожденным сыном. Разве мог он тогда знать, что это их последняя встреча?

Борису было 22, когда в августе 1945-го в Маньчжурию вошли советские войска, а 14 сентября его пригласили в областной центр и - "Руки вверх!", "Назад!" - задержали на месяц. Затем вывезли в СССР, в Читу, где провели недолгое следствие и вынесли приговор: 25 лет исправительно-трудовых лагерей.

"Истребительно-трудовых", - вслед за Солженицыным повторяет Борис Елевферьевич. Его, как и тысячи других, не принявших советского гражданства, обвинили в шпионаже в пользу Японии: переводил советские газеты на японский? Известно зачем...

В Норильск попал почти весь их эмигрантский этап - "в чреве" Сталина (парохода "И.В.Сталин"). Но прежде - страшный месяц пересыльного лагеря на станции Решеты, под Красноярском. Работа на лесоповале была адом. "Концлагерь - один к одному, - говорит Измайлов, - по нашим телам можно было анатомию изучать". В Решетах на вырубке леса он сильно покалечил палец: потом в Норильске, в 5-й зоне, его долечивал японец Фучимото. Были и курьезные моменты. Когда заключенных привезли в Краслаг, то, следуя обычной процедуре, начальник конвоя брал персональные дела, выкрикивал фамилию - и каждый докладывал о себе: год рождения, срок, профессия. Выкрикнули китайца, который не знал русского. Тот, заучив свои данные подряд, на вопрос начальника: "Специальность?" - ответил не думая: "Шпиона"...

Спасительныйl Норильск

Норильск стал для них единственным спасением, как ни парадоксально это звучит, -стройка, промышленность, здесь каждому находилась работа по силам и навыкам, дававшая возможность существовать, а главное - надежду. "Тяжело было, но и интересно", - говорит Измайлов. "Лагерь нас, приехавших из XIX века, нивелировал, тут мы стали частью современного русского народа". Этот народ разговаривал на другом, изменившемся за годы языке, лагерной "фене", и как-то не очень соответствовал определению "народ-богоносец", данному ему великим Достоевским.

...Слух, как всегда, шел впереди пополнения: узнав, откуда пришел этап, зеки выходили встречать земляков. Так Измайлов встретился с Ходуновым - первым из "китайцев". Как оказалось, тот знал его отца Епевферия Ивановича, видел самого Бориса еще четырехлетним ребенком.

Вечером, когда Борис пришел к нему на разговор, земляк спросил: за что осудили. Пока тот рассказывал, Ходунов мрачнел: его срок подходил к концу, и если бы узнали о контакте с "японским шпионом", могли продлить пребывание в лагере. Но всё же предупредил, что ворье попытается раздеть новичков, и посоветовал, как этого избежать. У уголовников горели глаза при виде "импозантно" выглядевших новичков, но те держались дружно и дали отпор. Блатные даже послали делегацию: разойдемся, мол, по-хорошему. И всё же их группу, как и предупреждал Ходунов, разбили, и уже

вскоре пополнение внешне ничем не отличалось от других заключенных.

О японском "спецназе" в Норильске уже прослышали. Прибежал посмотреть, узнав, что везут "китайцев", Борис Константинович Федосеев - друг детства. Уже в лагере, когда они готовили из овса, украденного конюхами и проданного зекам, кашу "жуй-плюй" (овес поджаривали, разминали бутыли просеивали, сдабривали солью...), вспоминали, как в 1944-м встретились в Харбин кабаре...

В Норильске Измайлов сразу подхватил цингу, пятна от которой сохранились на всю жизнь. На вопрос, была ли у него обида зад порушенную судьбу, отвечает без раздумий.  Была, но не за себя - за погибшую молодеж, генофонд нации. "А меня, - говорит, - вполне удачливого, беззаботного жизнь кинула щенка в воду, - захочешь жить, выплывешь. Как бы ни было тяжело, спасался мыслью: ну вот прошел испытание, хуже уже не будет. Так плохо, как сейчас, не может быть постоянно -  за тонет. Да и с 1949 года, комбинат заботился о нас – из прагматичных целей, конечно: одевали, подкармливали неплохо, старались учить".

Без обиды на судьбу

И какого мне черта обижаться, когда в лагере сидели такие люди, как главный инженер РОР Эммануил Аронович Левин, Вильберман, Илья Соломонович Киссельгоф? - продолжает Измайлов. - Они находили в работе отдушину, трудились честно, с рвением". По приезде их определили в 6-е лаготделение, а когда раскидали, Борис Елевферьевич в числе восьми заключенных попал на Медвежку, на рудник открытых работ (POP). Там он проработал в аварийно-восстановительной службе при отделе главного энергетика POP до 1949-го - года создания горлага. С большим удовольствием вспоминает Измайлов те дни. А также один совершенно замечательный случай...

С его другом, Борисом Федосеевым, работавшим на ЗЖБИ, главный энергетик РОРа М.Е.Петренко договорился о ящике электродов. За ним послали Измайлова в сопровождении вохровца. Начало мести, и тот. оказавшийся астматиком, вдруг стал задыхаться в пурге. Пришлось заключенному буквально взвалить на себя стрелка и его винтовку. В общем-то, политическим в Норильске доверяли: зеки Петренко, Усевич во время войны даже ездили во Владивосток, в Находку принимать американские экскаваторы.

Кабели, тросы, металл, завозимые на Север, всегда были дефицитом. В 1948-м, они тянули на Медвежку ЛЭП ГПП-6 с расчетом на большое напряжение. Поднимали мачты с помощью механизмов. "Как-то дали нам, - рассказывает Измайлов, - трактор и 120 метров троса, но тут поднялась пурга. Бригаду и весь гужевой транспорт сняли на очистку дороги, по которой на лошадях возили уголь в центральную котельную. Пока люди чистили дорогу, трос украли буровики и быстро расплели на жилонку. "Раззявы! - пенял Петренко Киссельгофу. - Звоните снабженцу Махновецкому". Через два дня трос привезли, стали работать, но его снова умыкнули. Совсем загрустил Киссельгоф. "Илья Соломонович, - продолжает рассказ Измайлов, - ты поближе к Михаилу Евгеньевичу. ." Тот прищурился хитро: "Хочешь еврейский анекдот? Один еврей попал в железнодорожную катастрофу, и знакомые сломали голову, думая, как предупредить о беде его жену. Отрядили Моисея. Тот пошел, стучится. "Кто там?" - "Вдова Роза тут живет?" - "Почему вдова?" - "Простите, я оговорился, а где Соломон? И знаете что, я встретил знакомого, он ехал поездом, от которого оторвался вагон, и тот видел, как несли Соломона. Может, он живой, а может - нет. В общем, не ждите его..."

"К чему, - спрашиваю, - анекдот?" - "Иди, - отвечает, - проси у Махновецкого лошадь вы везти трос. Он не даст, а ты проси".

Так я и сделал. Тот отмахнулся: "Хоть ты мне го лову не морочь! Иди, сам позову". На второй день Махновецкий говорит; "Нет тебе лошади". Назавтра Илья к нему: "Миша, трос украли, пока я эти два дня за тобой ходил, а теперь мы и виноваты!.."

"Был у нас, - вспоминает Борис Елевферьевич, - смешной электромонтер по фамилии Келлер. Лицо комичное - вытянутое, глубоко посаженные глаза, большой кадык. Однажды комиссия проверяла наши знания. Один-второй вопрос задают Келлеру - "хромает". Наконец задают такой: "Идете вы по трассе, видите: лежит трос под напряжением, а рядом человек, который его схватил по незнанию. Какие ваши действия?" Он отвечает: "Я должен прежде всего подойти и посмотреть - что это за человек..."

...Подъезжая к Норильску 50 лет спустя, Измайлов еще издалека по маячкам на трубах узнал медный завод. На медеплавильном, как его тогда называли, он работал от первого колышка до пуска. "Кайлом, лопатой копаем котлован. Смотрю, мальчишка

бежит к бригадиру. Оказалось, по мою душу: вызывает начальник стройки. Захожу. "Ты кто?" - спрашивает. "Измайлов, с РОРа" - "Кто твой начальник?" - "Киссельгоф" - "Хорошо - тебе от него привет и посылка". Брезентовый плащи сапоги заботливо передал Илья Соломонович. Тут же мне поручили лег кую работу: дали фанерку, карандаш - записывать ходки машин. Сколь ко было мороки с внутрицеховыми путями, но к 21 декабря, дню рождения Сталина, все же управились, пустили медеплавильный".

Довелось Борису Елевферьевичу потрудиться и дежурным электромонтером на пылеугольной фабрике - филиале ЗЖБИ - лаборантом по испытанию металлов. Два месяца помогал строителям Горстроя, штукатурившим первые дома на Ленинском, "дома с башенками" на Октябрьской площади, - замешивал растворы. Молодой был, сильный, выдерживал нелегкий труд.

Провокация

Случилось ему в 1953-м, в дни восстания в Горлаге, побывать на Кайерканском карьере, но всего 2-3 часа. Туда к нему пришел земляк с томиком Сталина, однако беспроволочный телеграф предупредил Бориса Елевферьевича, что тот дал показания на своих. Измайлов прямо ответил: с предателями не разговаривает.

Страшная слава шла о Каларгоне, где сидели воры с большими сроками. Работали они на песчаном карьере - на расстоянии друг от друга. Во время перекура уголовники клали инструмент плашмя и сходились. Такой порядок существовал для того, чтобы они не могли убить друг друга. Однако те только и ждали подходящего момента. Когда убийство удавалось, оказавшиеся рядом старались ткнуть жертву ножом, ломом, лопатой - чтобы пойти соучастниками. В таком случае они попадали под суд и, получив срок, оказывались в нормальной зоне. На Каларгоне ссученные воры при поддержке администрации "прижимали" честных воров, уничтожали политических.

Борис Елевферьевич почти ничего не говорит о перипетиях восстания заключенных Горлага. Он поддерживал требования его участников, но в состав забастовочного комитета, как его друг Борис Федосеев и однофамилец Михаил Измайлов, не входил. Убежден, что те события спровоцированы определенными силами в правительстве. Восстание вовсе не нужно было руководству норильских лагерей - в таком случае оно могло лишиться погон за допущение вольницы, остановки выпуска продукции. Когда умер Сталин, жестко удерживавший власть, к ней потянули руки разные группировки в правительстве, военная верхушка в том числе. Так что раздор в стране, в лагерях усиливал нездоровую обстановку, что было на руку многим - в мутной воде легче ловить рыбу.

После Купца и Дудинки мятежников раз бросали - кого-то отправили в Красноярск, в Александровский централ, кого-то на Колыму. "А для чего нас - "вредную головку" из 1,5 тысячи человек - повезли в Магадан? - спрашивает Измайлов. - Чтобы занести "вирус". Как в свое время в норильские лагеря забросили взбунтовавшийся карагандинский этап - вполне вероятно, чтобы посеять бунтарские настроения..."

В порту Ванино их провоцировали откровенно: охранники из ближнего слоя двойного оцепления, через которое проходили политические, чуть ли не встрой лезли, но заключенные не поддались. Под Магаданом на окнах бараков уже не было решеток, а на одежде номеров. Они, вооруженные опытом восстания, смелее отстаивали свои права. Строить ледник - хорошо. Но в обмен на 4 кинофильма в месяц по обоюдной договоренности. Не соблюдаете это условие - мы не выходим на работу: мы свои обязанности выполняем, выполняйте и вы...

Были и отказники. Из их числа - Анатолий Шульц. Он практически ни одного дня не работал, и потому от отчаянного зека отказывались все лаготделения. "Лес пойдешь валить?" - спрашивали его. "Да, - отвечал Шульц, - но если он пойдет на ваши гробы..."

Благодаря учителям

В 1-й зоне Берегового лагеря Измайлов познакомился с Чабуа Амирэджиби - автором романа, по мотивам которого был снят знаменитый "Дата Туташхиа". Чабук, как его все звали, был капитаном лагерной волейбольной команды.

...В конце 80-х Измайлов по пути в Одессу заехал в Тбилиси, к Чабуа. Тот, обратившись в ЦК партии Грузии, помог с билетами на поезд, которые было трудно достать. "Пока ЦК еще власть имеет!" - задорно прокомментировал успех Амирэджиби...

Перед самым освобождением Бориса Елевферьевича из Берегового лагеря в конце

1955 года жена, давно потерявшая надежду увидеть мужа, забрала его родителей из Кустаная в Орск. После ареста сына Елевферия Ивановича два раза разбивал паралич, но он работал в школе, сколько хватило сил.

Устраиваясь на работу, Измайлов всегда прямо говорил, что у него нет диплома ("Мое образование - гимназия и норильский университет, где у меня были великие учителя-зеки", - улыбается он). Тем не менее его практический опыт, интуицию и знания оценивали сразу. А еще порядочность и интеллигентность. И лагерное прошлое никого не смущало - добросовестность и талант были человеку лучшей характеристикой. В Орске, куда он приехал после освобождения, стремительно рос по службе: всего за 1,5 месяца с монтера, техника - до начальника сети и службы подстанции, а затем и главного инженера. В Сибири, в Белово, трудился начальником ПТО, замначальника мехкцлонны. Но тут заболела жена, и они переехали в более благодатный климат - в Хиву Хорезмской области.

В 1989-м Борис Елевферьевич написал Н.И.Рыжкову, что готов трудиться как знаток японского языка, и вскоре по звонку из, Совмина Таджикистана обком партии предложил ему работу в Душанбе, переводчиком. "Интересно, что меня рекомендовала партия, - я всегда был противником коммунизма. Не коммунистов - среди них были отличные люди. Но для них материя выше духа, а по мне - наоборот", - говорит он.

В том же году Борис Федосеев настоял, чтобы Измайлов добился реабилитации: "Меня реабилитировали, а ты что молчишь?" - "А мне что - работа есть, квартира тоже..." Но официальное подтверждение своей невиновности получил.

Разные страны, похожие судьбы

Через японского профессора, специалиста по промышленному получению шелка, работавшего в Душанбе, Измайлов узнал о судьбе друга, Индимы Ёсио. Тот отсидел в лагерях 11 лет как военный преступник, выжил и стал директором одного из заводов "Тойоты". 61995-м Борис Елевферьевич попал в Японию с делегацией, уведомил друга о приезде. Но на встречу приехал сын Ёсио с фамильной ценностью, хранимой родом столетиями, - кольцом от клинка, гардой. Клиноки рукоять после ареста друга его жена закопала, а кольцо вывезла. Родители, сказал сын, получив весть, что Измайлов жив, заплакали. Он прилетел в Японию в октябре. Ёсио не стало в конце сентября...

Семейная реликвия занимает видное место в квартире Измайловых - на книжной полке рядом с портретом Индимы.

Свою вторую жену, Лидию Васильевну, после смерти Елены Максимовны Измайлов встретил в Кузбассе - среди выходцев из Харбина. Выбирал принципиально из "китаянок" - близкую по духу и воспитанию. Вместе они уже 40 лет.

Если бы не война, не покинули бы они теплый, "фруктовый" Душанбе, прекрасную квартиру с лоджией. Когда там в 1992-м засвистели пули, Борис Елевферьевич вспомнил свои слова: "Отсюда уеду только под пулеметом". Как и родителям, им пришлось бежать - из бывшего СССР в Россию. Живут супруги в Биробиджане, выбранном за близость к Японии, где нужны переводчики языка, а значит, есть возможность заработать на хлеб.

Я всегда верил в Норильск

Жизни всё равно, какое значение мы придаем словосочетанию "ирония судьбы", -работники службы безопасности вот уже 12 лет лучшие соседи и друзья Измайловых. Молодые военные, посланные служить в Биробиджан и на какое-то время оставшиеся без жен, уюта и тепла, нашли в Лидии Васильевне вторую мать. "Очень приличные люди, - говорит Борис Елевферьевич, - поколение, родившееся в 60-70-х. Они по-другому, чем их предшественники, относятся к делу, людям". Друзья очень поддерживают супругов. Год назад, когда Измайлову исполнилось 80, организовали праздничный стол, избавив от хлопот приболевшую Лидию Васильевну.

Сын Бориса Елевферьевича, родившийся вскоре после ареста отца в 1945-м, - Евгений Борисович Измайлов - вырос и окончил Томский политехнический университет. Живет в Красноярске. Доцент, кандидат наук.

Полвека не был Измайлов в Норильске. С большим нетерпением ждал встречи с Медвежкой. Понимал, что вряд ли встретит своих учителей по "норильским университетам" - они тогда были значительно старше его.

Увидев, насколько изменился рудник за полвека, порадовался. За него и за Норильск: "Я всегда верил, что он жемчужина Сибири, что за ним большое будущее".