ГОРОД ВЛАДИМИР

В вашем туристском путеводителе о нем сказано примерно так: город на территории РСФСР. Административный центр Владимирской области, население... площадь... Один из древнейших исторических и культурных центров России. Основан великим князем Владимиром Мономахом в 1108 г. Достопримечательности: Успенский собор постройки XII века с фресками А. Рублева (конец XIV -начало XV века), Дмитриевский собор, Золотые Ворота, Кремль, живописные окрестности, церковь Покрова на Нерли.

Для нас же, доставленных сюда этапом в августе 1963 г., основной и единственной достопримечательностью являлась тюрьма № 2. Ее мы увидели сразу же, как сошли с поезда, на холме над вокзалом, и видели ее все время, пока потели на перроне под августовским солнцем, построенные в пятерки под конвоем автоматчиков, ожидая тюремные машины.

И Успенский собор, и Дмитриевский собор, и храм на Нерли и прочие достопримечательности, указанные в путеводителях, и шумные перроны, и туристы в кедах с рюкзаками и с этими самыми путеводителями, и матери, и жены с детьми, и вся Россия - были по ту сторону цепи автоматчиков, так же как и мы потевших на солнце и потому злых на нас.

Тюрьма на холме пока еще тоже была по ту сторону, но только пока, пока мы ехали в нее, сначала в вагонзаке, затем, - дождавшись наконец, - в «автозаке», и вот мы уже в ней.

- Фамилия!

- Иванов.

- Имя, отчество, год рождения!

- Юрий Евгеньевич, 1928.

- Статья, срок, срок тюремного!

- Семьдесят, часть вторая. Десять. Три.

- Образование!

- Высшее.

- Специальность!

- Художник.

- Проходи!

- Фамилия, имя, отчество!

- Вандакуров Юрий Петрович.

- 1932.

-.........

- 70, часть вторая, 10,3.

- Кузнецов Борис Михайлович.

- 1932. 70, часть вторая. 15. 3.

Фамилия, имя, отчество!.. Год рождения!.. Статья, срок... Фамилия... Год рождения... Статья... Срок...

Обыск. Раздеться донага. Дело привычное. Только здесь построже, потщательнее.

Собственных книг с собой в камеру брать не разрешается.

Продукты сдать на склад.

Теплую одежду сдать на склад.

При обыске присутствует женщина - «хозяйка» - довольно молодая особа. Для нее это тоже дело привычное. Беседует с обыскивающими нас надзирателями о своем, домашнем. Сплетничает об общих знакомых. Затем затрагивается волнующий всех вопрос о том, что в «четырнадцатый магазин должны выбросить свежую рыбу».

Все деловито, обыденно. Даже скучновато как-то. Не чувствуется любви к искусству.

Вот у немцев, наверно бы... Да! Но - некогда. Ведут в баню. Баня как баня. Грязная. На стенах слизь. Ничего особенного. Обычная тюремная баня. Бывают и хуже.

Выводят во двор, ведут, как тут говорят, «на корпус».

Идем в колонне по одному.

Руки назад.

Не разговаривать.

Не смотреть по сторонам.

Идем.

Вот, значит, и знаменитая Владимирская тюрьма... Бывший Владимирский каторжный централ. Тут сидел их Фрунзе. При случае они любят об этом напомнить. Сидел он в так называемом каторжном «польском» корпусе. Вот он, красный, из добротного кирпича, на нашем пути из бани. Сейчас это второй, больничный, корпус. Стало быть, самый лучший. А нас ведут мимо него в первый корпус. Похуже. Постройки 30-х годов. В нем уже не мог сидеть Фрунзе. В нем отбывал срок тюремного заключения Даниил Леонидович Андреев - поэт, сын Леонида Андреева. В нем отбывал 25 лет Гогоберидзе - бывший министр правительства Грузии, существовавшего до 21 г. Отбыл весь срок. Освобожден в 1968 г. В нем отбывали тюремное заключение немецкие генералы и так называемые «старые большевики», воры-рецидивисты и украинские националисты, «бериевцы» и «троцкисты».

В нем умирали. Из него уезжали в лагеря. Из него освобождались. Редко.

Это кирпичный прямоугольник в четыре этажа и ровными рядами маленьких окон. На окнах -решетки. В нижнем этаже еще тонкая проволочная сетка. Кое-где на окнах козырьки.

Направо - забор. За забором зелень. Может быть, там парк? Деревья старые, развесистые, и их много.

Оттуда слышны звуки музыки. Играет духовой оркестр. Труба диссонирует. Подходим ближе к первому корпусу - музыка слышнее. Ага! Это траурный марш Шопена. Там - за забором - не парк, а кладбище. На кладбище кого-то хоронят.

Мы входим в корпус, поднимаемся на третий этаж. Камера № 90 на 5 человек. Нас в ней пока трое. На окне козырек - значит, камера строгого режима. В двери открывается форточка. Вызывают пофамильно. Читают:

Постановление

Заключенному такому-то, осужденному по статье... за преступления, совершенные в местах лишения свободы, прибывшему в тюрьму № 2 г. Владимира из исправительно-трудового учреждения, отбывавшему ранее, тюремное заключение, определяется строгий режим содержания на срок не менее 6 месяцев, первый месяц назначается пониженное питание.

Начальник тюрьмы.

Подпись.

Форточка захлопывается. С улицы слышны звуки духового оркестра. Труба диссонирует. Это траурный марш Шопена. По ту сторону забора городское кладбище. На кладбище хоронят. С 9 до 17 часов. Каждый день, кроме воскресенья. Все три года мы будем слышать под окном этот марш. Каждый день. С 9 до 17 часов, с небольшим перерывом, кроме воскресений. Постепенно мы начинаем различать и другие звуки, они доносятся из коридора. Слышно, как в камере напротив (общий режим) говорит радио. Голос диктора сообщает: «...осуждены к разным срокам тюремного заключения, сроком от 1 года до 3-х месяцев. Все прогрессивное человечество протестует против произвола, учиненного над...»

Это уже юмор. Вообще, здесь довольно много веселенького. Несколько отвлекаясь, скажу, к примеру, что клич «Свободу Манолису Глезосу!» с некоторых пор стал чем-то вроде шутливого пароля во время моего пребывания во Владимирской тюрьме и на 10-м лаготделении Дубравного ИТУ.

Слышно, как в коридоре лязгнула камерная дверь. Крик: «Пусти руку, сволочь! Ах ты...». Возня. Еще сдавленный крик. Кузнецов Борис констатирует: «Кому-то надели наручники...» Голос диктора из камеры напротив: «Как стало известно из компетентных источников, ко всем осужденным прогрессивным деятелям применяются меры строгой изоляции. Они содержатся в условиях, противоречащих принципам «Декларации Прав Человека», принятой ООН, текст которой подписан, в частности, и деятелями государственными этой страны...

Советское правительство, весь советский народ присоединяет свой голос протеста ко всему прогрессивному общественному мнению, провозглашает свободу патриотам...»

А еще воскресенье на строгом режиме отличается от будней тем, что получасовой прогулки в этот день не полагается.

- Как фамилия?

- Иванов.

- Предупреждаю: сидеть на койке правильно.

- То есть как это - правильно?

А так: не приваливаться на подушку. Не дремать. Дремать не положено. Правила читал? Вот так. Предупреждаю. Буду наказывать. Все.

Из «Правил поведения заключенных в тюрьмах МВД РСФСР»:

Заключенным запрещается:

- лежать на койке в дневное время, от подъема до отбоя, за исключением лиц, имеющих на это специальное разрешение врача...

Пониженное питание на строгом режиме в тюрьме - это 450 г. хлеба, несколько штук килек и кипяток утром, черпак простых щей или супа на обед и несколько ложек каши на ужин. Все. Сахар не полагается. Мяса не полагается. В ларьке можно покупать на 2 рубля в месяц только табачные изделия, спички, мыло, зубной порошок, простые карандаши, конверты, марки и т. п.

Установлено, что ни один человек, находясь длительное время на таком пайке, не может вести нормальный образ жизни, не испытывая постоянно, даже во сне, мук голода. Именно мук, ибо постепенно мысли о пище вытесняют все другие. Человек еще может внешне держать себя прилично, может не клянчить у раздатчиков и делить свою пайку на три части.

Но не думать о еде он не может.

Как правило, отбыв на строгом режиме б месяцев, остальные 5 месяцев отличаются от первого тем, что хлебный паек уменьшается до 400 г., остальная же пища выдается по общей норме, без права закупок продуктов в ларьке, без права получения посылок и передач, - человек уже почти не может читать, быстро устает, становится сонливым, короче говоря - обнаруживает все признаки физического и нервного истощения.

Пребывание на строгом режиме может быть продлено начальником тюрьмы практически на неопределенный срок. Время от времени, как правило с месячным перерывом, за так называемые «нарушения режима» может возобновляться режим пониженного питания. Я встречал людей, отбывших на строгом режиме более двух лет.

Ко всему прочему следует добавить, что здесь весьма широко практикуется такой «метод воспитания», как водворение заключенных в карцер.

Из «Правил поведения заключенных в тюрьмах МВД РСФСР»:

Меры взыскания:

- водворение в карцер на срок до 15 суток.

Примечание: Горячая пища в карцере выдается через день по пониженной норме. В дни лишения горячей пищи наказанному выдается только хлеб, соль и кипяток. Постельные принадлежности в карцер не выдаются. Заключенные, переведенные в карцер, на прогулку не выводятся.

Его привели в нашу камеру под вечер, после ужина. Из карцера. Звали его Хорошилов Василий. Родом из-под Москвы. Ранее неоднократно судимый за бытовые преступления. Последняя судимость за антисоветскую агитацию среди заключенных «исправительно-трудового лагеря», где Хорошилов отбывал очередной срок.

Статья 58-10 ч. 1 УК РСФСР. Малограмотен. На лице его, на груди и на руках были выколоты свастика и слова «Раб СССР» и «Раб КПСС». Татуировки были выполнены кое-как, очевидно, второпях. Он сказал, что отбыл 15 суток карцера за нанесение этих татуировок. Еще он сказал, что есть постановление о привлечении его к уголовной ответственности по ст. 77-1 и 70 часть 2.

Из Уголовного кодекса РСФСР:

Ст. 77-1 - Действия, дезорганизующие работу ИТУ.

Особо опасные рецидивисты, а также лица, осужденные за тяжкие преступления, терроризирующие в местах лишения свободы заключенных, ставших на путь исправления, или совершающие нападения на администрацию, а также организующие в этих целях преступные группировки или участвующие в таких группировках, - наказываются лишением свободы на срок от 8 до 15 лет или смертной казнью.

Хорошилов был голоден.

Он находился на той стадии истощения, что не мог уже поверить в возможность поесть досыта. За корку хлеба или ложку каши он способен был на все. Он хотел есть. Уже много месяцев подряд ни одного дня он не был сыт, ни одного раза не наелся досыта.

В сущности, этот человек недоедал всю жизнь. С самого детства. По его же словам, всего 2 или 3 раза за всю свою жизнь ему представилась возможность поесть колбасы, так сказать, вволю. Никогда он не пробовал никаких лакомств, дороже дешевого джема или рублевых конфет.

На воле он бродяжничал, нищенствуя и воруя. Был осужден первый раз еще несовершеннолетним и с тех пор на свободу не выходил. В так называемых «хороших лагерях» не был, ибо, будучи человеком характера робкого, неизбежно вовлекался в орбиты враждующих между собой воровских группировок, чтобы быть вблизи сильных и пользоваться подачками, и в конце концов оказывался на скамье подсудимых, после чего - штрафной лагерь или тюрьма.

В тюрьме его знали. Он побывал во многих камерах, и на прогулках о нем отзывались плохо.

Он был жалок, но его никто не жалел. Во Владимирской тюрьме люди не могут позволить себе такой роскоши, как жалость, вероятно, потому, что каждый в какой-то степени заслуживает жалости и смутно чувствует это. Хорошилов был слабее других и потому подличал. За это его били. Он опускался все ниже и ниже...

Но где-то в глубине подсознания зрело некое смутное предчувствие, что в чем-то состоит и его миссия. Что-то и ему надлежит сделать такое, что оправдывало бы в какой-то степени наличие его на земле, как персоны. Может быть, он и не так думал. Скорее всего - не так. Вероятнее всего, он только чувствовал, что надо что-то сделать. И он сделал. Он знал содержание статей 77-1 и 70 часть 2 и знал, чем грозит это сочетание ему - особо опасному рецидивисту.

На третий день своего пребывания с нами в камере № 90 он увеличил состав своего предъявленного ему ранее обвинения тем, что написал чернилами на стенах камеры «Смерть коммунистам!» и «Хлеба!»

Он был переведен в карцер, а через несколько недель осужден к расстрелу. Верховным Судом РСФСР мера наказания была изменена и Хорошилову было определено 15 лет лишения свободы.

В 1966 г. Хорошилов вновь был отдан под суд по обвинению в действиях, аналогичных описанным. Психиатрическая экспертиза нашла, что действия Хорошилова носили сознательный харак-

тер. Суд состоялся, И Хорошилов второй раз был приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.

Так жил з/к Хорошилов Василий, и так он умер. Встаньте.

В том же, 1966 году во Владимирской тюрьме умер заключенный Гречкин, 62 лет. С незаконченным высшим образованием. Дважды судимый за антисоветскую деятельность.

Гречкин был калека. У него не было правой руки по плечо. Не было правого глаза. Еще в детстве он получил эти увечья, попав в барабан молотилки. Он был сын зажиточных крестьян Саратовской губернии. В 20-х годах учился в Ленинградском университете на юридическом факультете.

Узнав о том, что все его родственники дома арестованы, он вынужден был оставить университет и начать бесконечные хождения с бесполезными ходатайствами и жалобами по поводу беззакония, учиненного над его семьей. Единственным результатом этих хождений явился арест, обвинение по ст. 58-10 и 10 лет концлагерей. 10 лет в Соловках и на Беломорканале.

После отбытия 10 лет Гречкин приезжает на родину и зарабатывает себе пропитание тем, что пишет малограмотным землякам своим жалобы и заявления, стараясь разъяснить людям их права, помогая им отстоять эти права, во всяком случае, в той мере, в какой вообще-то можно говорить о правах в условиях существующего режима. Вероятно, люди были благодарны ему и берегли его, так как до 1962 года Гречкину удавалось прожить на свободе. Однако в 1962 году он выступил перед большой толпой людей на базаре своего городка с призывами к борьбе против режима, в защиту попранных человеческих прав и человеческого достоинства.

Он был арестован «за нарушение общественного порядка», так как свидетелей, готовых подтвердить антисоветский характер его выступления, не нашлось. Поразительный факт, не правда ли? Сразу же после того, как Гречкин был осужден к восьми годам, ему предъявляется новое обвинение - в антисоветской агитации среди заключенных, содержащихся вместе с ним в камере.

Новый суд. Гречкин - инвалид 1 группы, калека, больной гипертонией - признан «особо опасным рецидивистом» и осужден к 10 годам лишения свободы, из которых первые 5 лет он должен был отбыть в тюрьме.

Своим поведением в самых трудных условиях, на строгом режиме, этот человек являл пример стойкости, образец духовной чистоты и честности по отношению к товарищам. Он знал, что не доживет до конца срока заключения, но не отчаялся, не опустился, ибо он верил.

И он умер.

Встаньте!

Из инструкции для тюремной администрации. Секретно.

Голодовка является нарушением тюремного режима.

В случае объявления заключенным голодовки начальник тюрьмы обязан выяснить причины этого поступка и всеми мерами постараться убедить объявившего голодовку принять пищу. В случае отказа со стороны последнего начальник тюрьмы обязан:

1. В течение суток сообщить прокурору о случившемся с указанием причин голодовки и о мерах, принятых в связи с этим;

2. Перевести заключенного, объявившего голодовку, в отдельную камеру и обеспечить наблюдение за состоянием здоровья последнего силами медперсонала тюрьмы.

3. В случае, если объявивший голодовку продолжает отказываться от пищи, распорядиться об искусственном питании не позднее, чем через 3 суток после объявления голодовки.

Я, назвавший себя в начале этого рассказа, державший голодовку в тюрьме № 2 города Владимира с ноября 1963 года по февраль 1964 г., свидетельствую:

Я был переведен в отдельную камеру только через 7 суток после объявления мной голодовки.

Искусственное питание было применено только на одиннадцатые сутки, так как врач первого корпуса, осматривая меня перед переводом в отдельную камеру, а затем ежедневно, не рекомендовал этой меры, так как, по его мнению, «в ней (этой мере) еще не было необходимости».

Так называемое «искусственное питание» состояло из тех же самых продуктов, что и общее, только приготовлено по «специальному рецепту», т. е. имело вид жидкой кашицы, чтобы было удобно вводить это питание через зонд.

Отдельная камера, куда я был помещен, была, даже по тюремным нормам, непригодна для сколько-нибудь продолжительного пребывания в ней, так как почти не отапливалась, и по этой причине стены и потолок в ней почти до половины были покрыты инеем.

Находясь в этой камере вдвоем с другим голодающим, Толмасяном Карленом Сирабовичем, несколько суток, я, так же как и Толмасян, все это время почти не спал, ибо холод еще больше увеличивал физические страдания, неминуемые в этом состоянии.

Через несколько суток - не могу сказать с точностью, через сколько - меня и Толмасяна перевели в более теплую камеру. Это была мера, которую администрация была, очевидно, вынуждена принять, так как здоровье каждого из нас приняло к этому времени крайне опасный характер: каждый из нас был уже настолько истощен, что почти полностью прекратилось слюноотделение; ни я, ни он уже не могли ходить, лично я уже не испытывал чувства голода.

Несмотря на все эти тревожные симптомы, качество так называемого «искусственного питания» не было улучшено, вводилось оно через день, и только через месяц это питание стали применять ежедневно, улучшив несколько его качество. Было разрешено также сделать несколько инъекций глюкозы.

Я не знаю, извещен ли был прокурор о голодовке сразу после того, как я ее объявил, или это было сделано позднее, однако моя встреча с прокурором состоялась в связи с его обычным, «плановым» посещением тюрьмы, что, кстати сказать, делалось крайне нерегулярно.

Разговор с прокурором - если это можно назвать разговором - носил, мягко выражаясь, односторонний характеру, е. мне пришлось выслушать очередную порцию угроз и выговоров примерно такого рода: «голодовка - нарушение режима», «если вы хотите обратиться с просьбой, то для этого существуют указанные способы, перечисленные в правилах» и тому подобное. От разговора же по существу прокурор фактически уклонился.

После прекращения голодовки, несмотря на то что состояние моего здоровья было крайне тяжелым, я был помещен снова в камеру со строгим режимом содержания, об условиях которого здесь уже говорилось.

Только после окончания срока строгого режима, да и то по причине очень тяжелого состояния, меня перевели в тюремную больницу.

Мистер Гревилл Винн был осужден к 8 годам лишения свободы по так называемому «делу Пеньковского» и отбывал срок во Владимирской тюрьме.

Мистер Г. Винн находил, что условия, в которых он содержался в этой тюрьме, ужасны (terrible).

Он получал в тюрьме больничное питание - так называемый «язвенный стол», однако считал и, вероятно, совершенно справедливо, что все блюда приготовляются неправильно, неаккуратно, и по этой причине на вкус они мерзки (loathsome) и к употреблению почти непригодны. Обо всем этом Винн заявлял в устной и письменной формах, через переводчика и при помощи своего сокамерника - Геннадия Борисовича Тарасевича заместителю начальника Управления КГБ Владимирской области полковнику Шевченко В. И., а также подробно описывал это обстоятельство в своих воспоминаниях, после того, как возвратился на родину.

Когда мистер Винн узнал о том, что заключенные, содержавшиеся в 1-м корпусе, поймали голубя, обварили его кипятком и съели, он нашел это невозможным (impossible). В связи с этим м-р Винн выразил справедливое негодование по поводу варварства (barbarisme) и дикости этих людей. «Как можно», - заявил м-р Винн, в частности, - пожирать грязных птиц, не приготовив их соответствующим образом и без необходимых приправ».

Когда м-ру Винну пытались объяснить, что эти люди были голодны, очень голодны, он в справедливом негодовании заметил, что никакой голод не может оправдать пожирания предметов, непригодных в пищу.

Сам м-р Винн, опять же справедливо, считал, что смог поддерживать свое здоровье на более или менее нормальном уровне только благодаря помощи, получаемой из дома в виде посылок и передач, либо пересылавшихся по почте, либо вручавшихся ему во время свиданий с женой или членами британского посольства - для этих свиданий Винна каждый раз отвозили на несколько дней в Москву.

К чести м-ра Винна нужно сказать, что ко всем описанным ужасам он относился стоически и всеми силами старался вести такой образ жизни, который бы во всех отношениях позволил ему -Винну - не упасть в собственных глазах. Главное же, что для этого было необходимо, - сохранять британскую респектабельность (respectability).

Он всегда поднимался точно по сигналу «подъем», хотя в больничном корпусе, где он содержался, это было не обязательно, обстоятельно занимался личным туалетом, каждый день брился (м-ру Винну, в порядке исключения, разрешалось иметь в камере собственную электробритву), завтракал, после чего облачался в приличный, специально сохраняемый в выглаженном состоянии костюм и принимался просматривать английские газеты и иллюстрированные журналы, опять же заботливо доставляемые ему из британского посольства в Москве. Занятия эти продолжались с перерывами на обед и прогулку до 16 часов, после 16 часов м-р Винн переоблачался в затрапез и позволял себе держаться вольно.

Так жил Гревилл Винн все восемь месяцев своего пребывания в тюрьме города Владимира, так он проводил каждый день, кроме воскресений и официальных праздников, в каковые дни он позволял себе прилечь среди дня, а также позволял себе почитать развлекательную литературу, ибо м-р Винн знал, что в упомянутые дни его никто не посетит, а также нельзя ожидать никаких других событий, которые могут как-либо коснуться его персоны.

Этот несколько монотонный, я бы сказал, образ жизни м-ра Винна был обусловлен тем, что каждый день он (Винн) ждал решительного изменения этого образа жизни, ибо он был совершенно уверен, что о нем помнят, что там о нем заботятся, что где-то и кем-то делаются запросы о его, м-ра Винна, участи, что где-то и кем-то ведутся настойчивые переговоры об изменении этой участи. Гревилл Винн не допускал никаких сомнений - о нет! - он твердо знал, что в случае необходимости «вся королевская конница, вся королевская рать» готовы встать на защиту его драгоценной персоны. Счастливый мистер Винн!

А вот Васе Хорошилову, Гречкину и многим людям - тем, кого по праву можно считать политзаключенными, и тем, кто был в этом качестве случайно, - нечего было ждать и не на что было надеяться. И никого не беспокоила их участь, и никто никуда не обращался по поводу их участи с запросами, и не было никакой конницы и никакой рати, которые могли бы за них заступиться, - и они голодали и болели. И им, как правило, не оказывали никакой медицинской помощи, но зато часто сажали в карцер, надевали наручники и смирительные рубашки. И они умерли. Об их смерти были составлены соответствующие акты. По закону их, как говорится, «списали».

М-р Винн время от времени мог видеть этих людей, когда их проводили под окном его камеры № 31 во втором корпусе в баню или вели в наручниках в карцер в 4-й корпус, так как часто случалось, что в 1-м корпусе не хватало карцерных камер.

Да. Гревилл Винн видел этих людей в серо-коричневых полосатых униформах, изможденных, дикими, голодными взглядами как бы пронизывающих окна тюремной больницы - как каждому из них хотелось хоть бы на недельку попасть туда! - всегда небритых, так как в тюрьме не бреют, а обстригают бороды и усы машинкой раз в 10 дней во время бани, м-р Винн видел их и находил все это чудовищным (monstrous).

Что же касается меня, то я вполне согласен с м-ром Винном в том, что условия, в которых он содержался в тюрьме № 2 города Владимира, были ужасны. Они были действительно ужасны, несмотря на то что Винн не отбывал строгого режима, не переводился на пониженное питание, даже не содержался в обычной тюремной камере 1-го корпуса, а находился в больничной камере с приличной кроватью с пружинами и спал на простынях.

Эти условия были ужасны и несмотря на то, что Винн никогда не сидел в карцере, не ел общего тюремного пайка, т. е. никогда не был голоден до такой степени, когда мечтаешь уже не о бифштексе, а возможность хоть раз поесть досыта черного хлеба расценивается как высшее блаженство. Неудивительно после этого, что Винн просто не мог понять, как это можно поймать простого дикого голубя (!) и, даже не сварив его как следует, без приправ съесть.

Эти условия были ужасны и несмотря на то, что посылки и передачи Винн получал практически в неограниченном количестве, а не две посылки в год, как остальные заключенные; несмотря на то, что получать письма Винн мог от кого угодно (имеются в виду его английские корреспонденты), в то время как другие заключенные могли получать письма только от ближайших родственников, указанных в «личном деле», а письма, приходившие на их имена от других лиц, как правило, пропадали неизвестно куда.

Но главное - это то, что Гревилл Винн был лишен свободы, состояния, необходимого человеку, был насильственно помещен в камеру с решеткой на окне, а не жил у себя в Челси с женой и сыном,

должен был гулять в бетонном дворике с натянутой над ним проволочной сеткой один час, а не прогуливаться в лондонских скверах, не мог открыть дверь и выйти, когда и куда ему хочется, не мог сесть в трамвай, автомобиль или самолет и ехать, лететь или плыть, когда и куда ему хочется, а находился под замком и под постоянным наблюдением днем и ночью и обязан был подчиняться командам. Вот это и было действительно ужасным (terrible).

Я видел и лично знал заключенного Винна.

Я видел и лично знал заключенных Хорошилова В. и Гречкина - умерших, - я с ними жил в одной камере.

Я видел и лично знал много других узников Владимирской тюрьмы - плохих и хороших, соответствующих высокому званию политзаключенных и людей случайных в этом качестве. Всех их здесь назвать невозможно, и не это является целью настоящего очерка.

Я хочу только одного, чтобы у вас создалось правильное представление о том, что же такое Владимирская тюрьма.

Я хочу, чтобы вы точно поняли, каковы условия в этой тюрьме и чем рисковали женщины-украинки, Зарицкая и Дидык, когда ухитрялись передавать тайком мне в камеру куски своего пайкового хлеба и помогали передавать записки в другие камеры.

Эти женщины находятся в заключении с 1947 года, и для того, чтобы освободиться, он них требовалось только письменное заявление, осуждающее их убеждения и деятельность. То есть от них требовали только лишь публичного предательства и ничего более, а за это обещали свободу. Сразу же.

Но эти женщины не вышли на свободу, не предали и продолжают отбывать свой срок. Этот срок -двадцать пять лет.

Я хочу, чтобы вы поняли, что не так страшен фа кттого, что за малейшее нарушение режима, ну хотя бы за то, что вы прилегли на койку или резко ответили кому-нибудь из начальства, вас могут лишить права делать закупки в ларьке, не разрешить получить посылку, посадить в карцер, ударить, наконец, или надеть наручники, - страшна привычная обыденность этого, страшно то, что к этому привыкаешь, как к нормальному образу жизни, а отсюда уже недалеко и до того, что человек начинает жить только ради обычных физиологических отправлений. Это страшнее всего.

И поэтому, я говорю сейчас уже от имени всех узников, поэтому мы хотим, чтобы все знали о нас, чтобы вы помнили о нас, ибо мы не теряем Веры.

Мы не теряем веры в то, что наша жизнь имеет смысл.

Мы не теряем веры в то, что мы правы, и сознание этой правоты помогает нам жить в этих условиях. Жить по большому счету. Мы не боимся, что это будет звучать нескромно.

И я прошу вас, когда вы откроете свой туристский путеводитель на странице с описанием достопримечательностей города Владимира, вспомните о том, о чем не принято писать в путеводителях.

ВСПОМНИТЕ!