ОСТАНУСЬ РОССИЙСКИМ ГОРНЫМ ИНЖЕНЕРОМ^*

С Алексеем Васильевичем Ивановым я познакомился около двадцати лет тому назад. Ему было тогда шестьдесят пять, и по тогдашним моим меркам он был уже совсем немолодым человеком. Пост занимал высокий. Сейчас я понимаю это лучше, чем тогда. Думаю, что главный геолог основного научного учреждения Ухты, занимавшегося проблемами нефтяной геологии, - это звучало. Звучало веско. И все же уважение вызывал не сам по себе пост, не чин, не начальственное кресло (а именно чинам и креслам уже много лет оказывались всякие почести, присуждались ордена и медали, степени и звания). Нет, уважение вызывал человек, его работа, многотрудная жизнь, о которой даже смутно мы еще не догадывались... А говорить о том, что они пережили - с нами, ничего этого еще не знавшими, - был ли смысл?

Дверь его кабинета (так же, как в недавние времена и начальника ЦНИЛа - Татьяны Георгиевны Карасик) выходила прямо в коридор. "Предбанника" с секретарем не было. Входить в такие кабинеты было намного проще, но уважение к хозяину от этого не падало...

Я работал в те годы в Печоре, в геолого-поисковой экспедиции (сейчас она называется Южно-Печорская), и мне пришлось обрабатывать материалы бурения в южных районах республики (Юго-Западное Притиманье). В то время поразили меня очень интересные труды Ивана Николаевича Стрижова по этому району. Привлекла и небольшая, но содержательная работа Алексея Васильевича. Удивил прежде всего его стиль: "Чтобы судить, насколько обоснованы мотивы, заложенные в поисковый пессимизм, - писал А.В., - мы считаем полезным вернуться к истории этого вопроса и вправе спокойно вчитаться в документы, покрывшиеся уже пылью геологических архивов, критически вдуматься в то, что говорили и писали многие видные геологи 20-30 лет тому назад, учесть результаты работ семилетки и высказать свое мнение по затронутому вопросу."

А.В. предложил тогда для изучения Юго-Западного Притиманья комплекс исследований - геофизических и бурения - который осуществляется там сейчас на наших глазах, примерно с 1985 года. «Слишком ли громоздка для Ухтинского геологического управления организация поисковых работ в Вымско-Вычегодском бассейне?» - ставил вопрос А.В. И сам же отвечал на него: «Надо полагать, что эта важная задача не ляжет тяжелым бременем на УТГУ. В конечном итоге, речь идет пока о бурении примерно десяти скважин, глубиной 1300-1600 м, общим метражом порядка 14-15 тыс.пог.м.

Для выполнения работ потребуется организация Вымско-Вычегодской экспедиции в составе нескольких отрядов или партий. Прекрасные транс-

портные пути крайне облегчат производство работ, а относительно небольшие глубины не создадут технических трудностей бурения. Стоимость работ не будет высокой».

Записка датирована 18 ноября 1985 года. Почти четверть века минуло с тех пор, а представления А.В. пока не опровергнуты и остаются по существу основой геологоразведки в этом районе.

Алексей Васильевич Иванов родился 1 октября 1904 года в городе Старом Осколе Курской области в семье священника. В 1922 году по окончании в своем родном городе средней школы поступил в Ленинградский горный институт на геологоразведочный факультет. Через семь лет закончил институт по угольной специальности. Ещё во время учебы (с марта 1926 года) начал трудовую деятельность в качестве химика, а затем помощника начальника партии, которая исследовала Ткварчельское месторождение угля в Абхазии. Проект разведки этого месторождения молодой геолог защищал как свою дипломную работу в 1929 году.

С нашим краем, в котором ему суждено было позднее провести большую часть жизни, он впервые познакомился в 1931 году, когда Ленинградский угольный научно-исследовательский институт главного геологоразведочного управления (ГТРУ) начал исследования нового района. Алексею Васильевичу довелось тогда участвовать в разведке углей в районе Кожима и поисках на Воркуте.

Потом пошли годы, когда выбирать свою дорогу в жизни удавалось далеко не каждому. По принятой в то время руководящей "философии" и "морали" человек рассматривался как винтик в общегосударственном механизме. Его, как и солдата, следовало без долгих слов назначать, посылать, перемещать, направлять туда, куда начальству было виднее, а, может быть, и просто угоднее.

Свою биографию Алексей Васильевич излагает очень просто, без эмоций. Направили и направили. Так было тогда принято. Направляли и отправляли не его одного. Нет, это был еще не арест. До ареста оставалось еще пять с половиной лет...

«В период с мая 1931 по май 1 932 года, - пишет А.В., - я был мобилизо-

ван на освоение Анжеро-Судженского угольного района Кузбасса, где работал техническим руководителем разведочной базы Западно-Сибирского геологоразведочного управления». Затем его перевели в Тбилисское управление. Правда, дело оставалось тем же - разведка месторождений угля. По окончании работ Алексея Васильевича подключили к изысканиям в связи с проектированием и строительством гидротехнических сооружений на Волге. В роли гидрогеолога и начальника гидрогеологических партий Ленинградского отделения института "Гидроэнергопроект" А.В.Иванов проработал почти четыре года - с марта 1933 года по 20 января 1937 года, изучая строение будущих водохранилищ между гг.Казанью и Калининым...

Последнюю дату - 20 января - А.В. называет точно. Это был день ареста... Человеку, выросшему в атмосфере высокой духовности и нравственности, трудно было понять, чего хотят от него люди, наделённые властью казнить или миловать, следующие не законам совести и морали, а неведомым ему указаниям вышестоящих палачей. "Не сознавался" он, видимо, долго: три года провел в тюрьме, три дня из них в камере смертников... Арестованы были и погибли в сталинских казематах отец - Василий Николаевич и брат Евгений - тоже геолог. Семью Евгения отправили в ссылку. Но А.В. повезло: "высшую меру социальной защиты" ему в 1940 году заменили десятью годами лагерей.

С сорокового по сорок седьмой год он отбывал срок в Ухтижемлаге. Почему именно с сорокового - тоже понятно. К этому времени кончился десятилетний срок у тех специалистов, которых взяли в двадцать восьмом-двадцать девятом. В Ухте уже не было А.А.Аносова, Н.Н.Тихоновича, И.Н.Стрижова, нужно было пополнять геологический сектор новыми зэками.

В Ухтижемлаге А.В. работал геологом в поисковых и разведочных партиях по инженерной геологии, рудным и нерудным ископаемым, по. углю и нефти.

В начале сорок седьмого кончился 10-летний срок. С этого времени в том же лагере он числился уже по вольному найму. Продолжая начатые ранее поиски, А.В. возглавлял в течение двух лет геологическую службу Заполярной экспедиции по твёрдым полезным ископаемым. В пятидесятом году он перешёл на нефть и потом уже всегда был связан с ее проблемами...

АВТОБИОГРАФИЯ

ГЛАВНОГО ГЕОЛОГА УХТИНСКОЙ ТЕМАТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

ИВАНОВА АЛЕКСЕЯ ИВАНОВИЧА

Родился я 1 октября 1904 г. в г.Старом Осколе Курской области в семье священника, умершего в 1937 году. По окончании средней школы в этом же городе в 1922 г. поступил в Ленинградский горный институт на геологоразведочный факультет, который и окончил по угольной специальности в 1929 г., получив диплом горного инженера и защитив проект разведки Ткварчельского угольного месторождения Абхазии. По изучению данного крупного района я работал, начиная с марта 1926 г. по май 1930 г. в должности химика, а в дальнейшем - помощника начальника партии. По окончании изучения Ткварчельского угольного бассейна в течение года работал младшим геологом Печорской экспедиции Угольного Научно-исследовательского института ГТРУ. В этот год я впервые ознакомился с бассейном, в дальнейшем получившим большую известность как крупнейшая угольная база (Воркута).

В период с мая 1931 г. по май 1932 г. я был мобилизован на освоение Анжеро-Судженского угольного района Кузбасса, где работал в качестве техрука разведочной угольной базы.

В дальнейшем, по распоряжению ГГРУ был переведен в Тбилисское геологоразведочное управление, где примерно в течение года в техрука Ахалцихской геологоразведочной партии занимался разведкой угольных месторождений.

По окончании работ меня подключили к большим работам по сооружению гидросооружений на р.Волге. В роли гидрогеолога и начальника гидрогеологических партий Ленинградского отделения института "Гидроэнергопроект" я и проработал с марта 1933 г. по 20 января 1937 г., изучая строение будущих хранилищ между гг. Казанью и Калининым.

В январе 1937 г. я был арестован и осужден на 10 лет по ст.58^8,11. В последующем я был полностью реабилитирован, отбыв срок начиная с 1940 по 1947 г. в Ухтижемлаге. По окончании срока я остался работать в Ухтинском комбинате.

В период отбытия срока заключения в системе Ухтижемлага я работал геологом различных геолого-поисковых и разведочных партий по инженерной геологии, нерудным и рудным полезным ископаемым, а также по углю и нефти.

С 20 января 1947 г. я уже работал по вольному найму, специализируясь исключительно в области поисков и разведки газонефтяных месторождений.

Лишь первые два года в качестве главного геолога я участвовал в Заполярной экспедиции по поискам твердых полезных ископаемых.

С 15/IV -50 г. по 1/III-51 г. был начальником экспедиции Геолого-

поисковой конторы Ухткомбината по изучению бассейна истоков р.Вычегды и Северной Мыл вы. По ноябрь 1953 г. в роли главного геолога экспедиции я продолжал работать в этих же районах. По окончании данных работ я был переведен на тематические и камеральные работы ГПК треста "Войвожнефтегазразведка", выполняя их в качестве старшего геолога и начальника камеральной группы и тематической партии, постоянно пребывая в пос.Дина-Иоль-2 Троицко-Печорского р-на. По распоряжению руководства Ухтинского комбината 11 октября 1956 г. я был назначен главным геологом Центральной научно-исследовательской лаборатории Ухткомбината, где работаю в этой должности и по настоящий момент.

За все годы работы в Ухтинском комбинате, помимо печатных работ, мною составлено большое количество трудов, хранящихся в геологическом фонде Ухткомбината.

Эти работы охватывают многочисленный круг вопросов геологического и разведочного характера и относятся к различным полезным ископаемым Тимано-Печорской провинции (газ, нефть, уголь, соли, строительные материалы и др.).

Мое семейное положение: женат с 1948 года на Ивановой (ранее Коробцевой) Валентине Яковлевне, работающей с 1956 г. в Ухтинской тематической экспедиции техником в группе оформления. Имею сына Александра (рожд. 1950 г.), дочь Татьяну (рожд. 1963 г.)

1/VII-1968 г.

г.Ухта

Личную подпись т.Иванова А.В. заверяю

ст.инспектор отдела кадров УТЭ А.Потапова

1995 г.

Семья Иванова Алексея Афанасьевича и Ивановой Пелагеи Яковлевны до раскулачивания проживала в селе Бушуево Юргинского района Тюменского округа Уральской области (по территориальному делению на 1930 год). Семья занималась сельским хозяйством. Имела свой дом и всё, что нужно было для ведения хозяйства: соху, бороны, телеги. Держали трёх лошадей, трёх коров, овец 6-8 штук, свиней, гусей, кур для питания семьи. Торговлей семья не занималась. Не голодали, но и роскоши не ведали. Поскольку семья была большая (7 человек), всех надо было одевать. Отец занимался летом изготовлением кирпича прямо на своей усадьбе. Построены были сараи, и обычно в июне (между посевом и уборкой урожая) вся семья занималась изготовлением кирпича-сырца. В помощь отец обычно на этот месяц нанимал одного работника из наших же односельчан. Осенью и зимой наш кирпич покупали односельчане и крестьяне из других ближних деревень. Благодаря этому в конце 20-х годов отец сумел купить кон-

ную молотилку. Другой техники мы никакой не имели. Сеяли хлеба 7-8 десятин. Все сельскохозяйственные работы выполняли только своей семьёй и вручную.

В 1929 году отец, как всегда, сдал положенный ему продовольственный налог (хлеб). Однако ему принесли ещё требование - сдать 150 пудов хлеба. Такого количества зерна у отца уже не было (осталось в закромах только то, что весной нужно было для посева и для питания). Отца решили судить за несдачу так называемого индивидуального налога. Судили тут же в деревне. Дали ему 1,5 года тюрьмы и отправили под конвоем в Юргу (райцентр), а потом - в Тюмень. Мы остались без отца. Из дома нас выселили в избушку бедняка, а в нашем доме устроили колхозную контору. Имущество наше всё было описано и распродано с молотка, лошадей и другой домашний скот забрали в колхоз. Так мы остались без отца, без дома, без имущества. Таково наше положение было перед высылкой из деревни, о том, что нас выселят из деревни, никто даже не догадывался. Газеты не читали (не было), не было и радио.

Шёл февраль 1930 года. Рано утром к избёнке нашей подъехала подвода, запряжённая одной лошадью. В розвальнях (санях) сидели два молодых человека, вооружённые охотничьими ружьями. Сзади на санях лежал узкий крестьянский мешок с мукой. Молодые люди вошли в наше жильё (избушку), в них мы узнали наших деревенских комсомольцев. Один из них был даже наш сродный брат, Фёдор Иванов. Они потребовали от нас немедленно одеться и следовать за ними к сельскому клубу. Заявили, что с собой брать ничего не нужно, разве только пилы и топоры. Мать заплакала. Русская печь уже дотапливалась, тесто из квашни плыло: мать собиралась печь хлеб... но делать было нечего... Мы быстро собрались, одели то, в чём ежедневно ходили, и вышли из избушки. Куда нас повезут? Надолго ли? Комсомольцы не отвечали. Последней из избушки вышла мать, она закрыла дверь на простенький висячий замочек, но делать этого, очевидно, не следовало, так как в эту избу мы больше никогда уже не возвратились.

Когда мы приехали к сельскому клубу, там уже находилось несколько порожних саней, и на каждых санях лежал такой же мешок с овсяной мукой, как и на наших санях. Мужчины насчитали 13 подвод. Стало ясно, что из нашей родной деревни Бушуево выселяют 13 кулацких семей. Собраны все 13 семей так же на «скорую руку», как и мы.

Всех нас пригласили в клуб. Все уселись на деревянные скамейки. Здесь были старики и старухи, женщины и дети. Как и в нашей семье, в некоторых семьях не было отцов. Они ещё раньше были репрессированы.

Представитель ОГПУ (органы государственного политического управления, позднее НКВД), который проживал в деревне несколько месяцев в связи с хлебозаготовками, начал разговор: «По решению органов Советской власти и общего собрания колхозников вы выселяетесь на Север. Всё оставшееся ваше имущество конфискуется. Вы поедете в сопровождении конвоиров на тех же лошадях, которые вам сегодня даны. Сюда вы больше никогда не вернётесь. Поэтому предлагаю вам сдать золото и драгоценные вещи или указать, где они вами спрятаны. Также укажите, где у вас спрятаны хлеб, машины и другие ценные вещи. Вы всё равно сюда никогда не вернётесь, и всё спрятанное вами пропадёт».

Все люди молчали. Своё разъяснение и свой вопрос представитель ОГПУ повторил ещё один раз, но реакция свезённых в клуб кулацких семей оставалась той же - молчание. Кто-то выкрикнул: «У нас ничего нет. Уже давным-давно всё отобрали...». Поднялся галдёж, плач женщин...

Ничего не добившись, представители власти дали команду везти нас в Юргу, в райцентр. Впереди обоза, по сторонам дороги, сзади ехали вооружённые всадники из комсомольцев.

Во второй половине дня весь обоз (13 подвод) прибыл в село Юргу. Нам предложили расположиться в каменной юргинской церкви (церковь уже была разорена как культовое помещение). Сюда было свезено уже очень много людей из ряда деревень района. Церковь была переполнена людьми. Вокруг церкви стояли повозки. Переночевали на голом це-

ментном полу. Уже здесь, в Юрге, мы, бушуевцы, увидели, как жестоко с нами обошлись бушуевские власти. Нам ничего не позволили взять с собой в дорогу. Из других деревень нашего же района кулацкие семьи приехали в Юргу каждая на 2-3 лошадях. Причём люди были предупреждены за несколько дней о том, что их будут высылать, чтобы они приготовились к отъезду...

Узнав путь нашего дальнейшего следования, мать обратилась к кому-то из начальников с просьбой разрешить нашей семье заехать в деревню Барабан, где жила наша старшая сестра Мария, с тем, чтобы мы могли у неё кое-что взять с собой в дорогу и, в первую очередь, тёплые вещи. Ведь на дворе была зима. Путь предстоял далёкий... Такое разрешение мать получила с условием, что через пару дней мы должны догнать юргинский обоз и следовать на Север в общем обозе. Так мы и поступили. Задержались у сестры в деревне Барабан 2 дня. Она дала нам всем бельё, варежки, чашки, ложки, две подушки, одеяло, насушила нам на дорогу сухарей...

Вскоре мы догнали юргинский обоз и присоединились к своим односельчанам. Морозы, метели, оттепели, снегопады были постоянными спутниками в пути. Повозки, растянувшиеся на несколько километров, медленно, но неуклонно двигались по Тобольскому тракту на Север от деревни до деревни.

В селе Ярково (на половине пути от Тюмени до Тобольска) была сделана остановка на 2-3 дня. Дан был отдых людям и лошадям. Мужчины чинили валенки, которые изрядно поизносились, ремонтировали упряжь. Здесь, в Ярково, нам устроен был обстоятельный досмотр (как на самой строгой-престрогой таможне).

Как и в Бушуево, от всех взрослых потребовали сдать золото и золотые вещи (почему-то всех выселяемых подозревали в хранении золота). И, видимо, не получив искомого, решили всех поголовно и всё обыскивать. И наша семья тоже была подвергнута обыску. Искали тщательно. Мешки с мукой протыкали шомполами, осматривали сани, сбрую на лошадях, вещи. А затем просили каждого от мала до велика раздеться.

вплоть до нижнего белья, и всё проверяли, искали. Мужчин досматривали в одной комнате, женщин - в другой. В нашей семье ничего не нашли, так как у нас никакого золота не было вообще. Но знаю, видел сам, как плакали женщины, у которых отбирали серьги, обручальные кольца, цепочки, позолоченные крестики срывали с шеи вместе с цепочками... Деяния сии были не только сплошной грубостью и несправедливостью, но и унижением человеческого достоинства.

Не думаю, что это было выполнение указаний высших органов власти. Нет! Это было самоуправство местных властей и активистов-чиновников. При досмотре изымали даже бумажные советские деньги. И не тысячи и миллионы, а десятки, пятёрки и даже рубли. Это был настоящий открытый грабёж... Из Ярково обозы двинулись на Тобольск. Обозы огромные. Везли людей из разных мест: тюменских, ишимских, челябинских. Если обоз выходил на чистое поле, то не видно было ни его начала, ни конца. Так много одновременно ехало людей на Север.

Несколько слов о том, как мы кормились в пути. Мешок овсяной муки пополам с отрубями, что положили нам на дорогу в Бушуево, был съеден к тому времени, когда мы подъезжали к городу Тобольску. В Тобольске мы побыли 2-3 дня. Отогрелись в солдатских казармах и снова - в путь. Но как и чем питаться в пути? Здесь мне невольно вспоминается старинная песня: «Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой...». Русь всегда славилась своей добротой, в том числе и сибирские крестьяне. На пути нам встречалось много добрых и бескорыстных людей. Жители деревень, в которых мы останавливались на ночёвку или останавливались на 1-2 дня, нас кормили, да ещё и на дорогу давали продукты. И делали это не из жалости и сострадания, а просто по-человечески, понимая наше положение. Но чем дальше мы продвигались на Север, тем беднее становились деревни. Хлеба здесь сеяли мало, скота держали тоже мало и помочь нам в продуктах местные жители имели небольшие возможности. Нередко целый день приходилось

ехать голодными, довольствуясь утром на дорогу одним чаем... Мать плакала. Все мы приуныли. Найден был один-единственный выход, чтобы выжить и не умереть от голода и холода, - пойти по миру и просить кусок хлеба, картофелину, рыбу... Сестра Анна (девушка 16 лет) наотрез отказалась. Мы с братом Степаном (23 года) решили идти по миру. Да и не только мы одни пошли на это. Делали это так. Когда день начинал клониться к вечеру, мы быстрым шагом обгоняли все повозки, идущие впереди нас, и прибегали раньше всех в деревню, где предстоял ночлег. Обходили дома, просили Христа ради милостину (объясняли, кто мы, откуда и куда). Редко нам отказывали. Что-нибудь да подавали. Когда обоз входил в деревню, мы находили свою повозку и радовали мать и сестру подаяниями добрых людей... И так мы делали не один раз... Горько вспоминать эти дни, но, как говорят, из песни слова не выкинешь.

А между тем наступала весна 1930 года. Весенняя распутица застала нас в селе Демьянское. Здесь мы весновали. Когда стаял снег, пронесло лёд на реке Иртыш, к Демьянску подошёл буксирный пароход «А. Микоян» с огромной баржей. Всех нас, и не только из Демьянска, но и из других близлежащих деревень собрали, погрузили на баржу и повезли на Самарово - Сургут - Нижневартовск. В указанных капитану населённых пунктах пароход останавливался, и кто желал, могли высадиться на берег и остаться на жительство. Мы, бушуевские, все 13 семей, всю дорогу держались вместе. И когда на барже осталось совсем мало людей, мы решили все сойти на берег в деревне Покур Сургутского района.

Вскоре нам всем приказано было отправляться на строительство посёлка в тайгу в 60 километрах от деревни Покур. Посёлок за одно лето был построен, назван Ореховским. И здесь нам предстояло жить под надзором коменданта НКВД. Советской власти, как таковой, для нас не существовало. Вся власть над нами была в руках поселкового коменданта, районного и окружного.

Вот так происходило в наших краях раскулачивание, выселение кулаков. Тяжело всё это вспоминать. Но хочется вспомнить и другое. Когда грянула война, многие мужчины были в 1942 году призваны в армию и отправлены на фронт. Другие призваны в трудармию. Знаю только один случай, когда наш бушуевский парень спрятался в тайге и всю войну скрывался. Все же остальные выполнили честно и до конца свой долг перед Родиной. Мой брат Степан погиб на Волховском фронте в 1942 году. Я возвратился с фронта после тяжёлого ранения инвалидом. Оставшиеся в живых вернулись с боевыми наградами, а 18 человек из посёлка погибли на фронтах. Чувство Родины для меня и для тех, кто испытал войну, было всегда выше обид.

Я был учителем. Проработал в школах 45 лет. Имею почётное звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». 8 лет был в комсомоле, 44 года в КПСС. Горжусь прожитой жизнью: она была интересной и плодотворной.

ГАХМАО. Ф. 293. Оп. 1. Д. 16. Л. 1-3. Подлинник. Рукопись.