Павел ИРИНИН

МОЙ ДРУГ ЗИГУРД БИНСКИЙ

Лагерь заключенных шахты № 29, Воркута. Мне приснился сон, что я должен умереть 1 июня 1954 года. Точность даты уверила меня в том, что это непременно случится. Умереть здесь было легко и просто: переходя под конвоем из лагпункта на шахту; при обвале породы в забое или при разгрузке креплеса, — да и мало ли еще, как! А умирать в 33 года очень не хотелось. Сталина уже не было и появилась надежда на лучшее. Да и срок мой уже подходил к концу.

В то время я работал на шахте сушильщиком спецодежды и поломоем. Смена продолжалась двенадцать часов, но я справлялся с работой раньше. Кроме того, после выхода из шахты люди долго ждали развода и конвоирования в зону лагпункта и заходили ко мне в сушилку 'погреться и поболтать. В сушилке стояла густая вонь, но это нам не мешало.

Я поделился своим предчувствием лишь с самыми близкими друзьями. Это были Петр Антонович Иоделис, Сергей Колпаков, Иван Февралев, с которыми я был объединен общими духовными интересами, помогавшими выжить и остаться людьми. Петр Антонович, работая учетчиком в ОТК, писал литературоведческие исследования, Иван Февралев обдумывал будущие рассказы, а я в своей сушилке кропал стихи. Наши сроки подходили к концу, потому по лагерной традиции нас избавляли от тяжелых работ. Об этом заботилось, конечно, не лагерное начальство, а наши товарищи заключенные, ведавшие распределением кадров.

Как-то Петр Антонович познакомил меня с человеком атлетического сложения почти не говорившим по-русски. Он оказался .немцем из Германии. Я не знал немецкого языка и Петр Антонович стал нашим переводчиком. Человека звали Зигурдом Бинским. Он был высок, строен, круглолиц, смотрел добродушно, говорил мягко. Работал он на разгрузке креплеса, работе опасной и трудоемкой, требовавшей большой физической силы и выносливости. Справляться с этой работой на воркутинском морозе при скудном питании, при одежде и обуви, не спасавшими от обморожения, помогали Зигурду природное здоровье и не иссякавшая бодрость духа. Как оказался Зигурд в заключении, да еще в особых лагерях Воркуты? Задержался в гостях в Восточном Берлине и был арестован, как нарушитель комендантского часа. А потом были СМЕРШ, обвинение в шпионаже, особое совещание и Воркутлаг (спецлагерь носил название Речьлаг).

В нашем лагере практиковалось выписавшихся после хирургических операций больных направлять на разгрузку креплеса. Считалось негуманным загонять их на добычу угля под землей. То ли дело — здоровый физический труд на поверхности: воздух свежий, мороз крепкий, а то и пурга. И полезно, и приятно! Но у прооперированных расходились швы, появлялись грыжи и люди умирали. Это не заботило ни врачей, ни начальство. Кому придет в голову жалеть врагов народа?

Жалел таких заключенных Зигурд Бинский. Бревна полагалось нести вдвоем, а Зигурд тащил один — и за себя, и за другого.

Креплес разгружался на поверхности, возле шахты, находящейся в двух километрах от зоны лагпункта. Хождение под конвоем на шахту и обратно в зону длилось мучительно долго. После тяжелейшего двенадцатичасового труда Зигурд буквально спал на ходу. Придя в лагерь и наскоро проглотив баланду, он сваливался как сноп и засыпал мертвым сном.

Петр Антонович рассказал Зигурду о моем предчувствии. Зигурд посерьезнел и обещал мне помочь. Оказалось, что он был психологом и занимался психоанализом, как методом лечения неврозов и навязчивых состояний. Сущность метода заключалась в исследовании причин заболевания, проведением с больным особых бесед, помогающих распутать клубок негативных факторов и свести недуг на нет. Вот и начал Зигурд с помощью говорившего по-немецки Петра Антоновича проводить со мною лечебные сеансы. Обладая огромной силой воли, он преодолевал усталость и регулярно занимался со мной.

Постепенно тяжесть ожидания рокового дня стала у меня слабеть. А незадолго до наступления этого срока друзья сделали все возможное, чтобы обезопасить меня от случайностей. В тот день настроение у меня было беспечным и веселым, и наследующие сутки я принимал поздравления со счастливым исходом. Петр Антонович со свойственным ему юмором заметил:

— Вы повторили историческую закономерность своего народа. Известно, что в Судный день все израильтяне должны умереть. Но каждый год совершается чудо, и все остаются живы.

За время лечения мы с Зигурдом сблизились духовно и стали друзьями. Я был преисполнен благодарности к нему и находился под обаянием его личности. А занятия наши продолжались, но теперь Зигурд давал мне уроки по философии и психологии. Я даже начал вести конспект, который у меня до сих пор сохраняется. В философии Зигурд был последова-

телем Эдуарда Гартмана, немецкого философа-идеалиста конца XIX, начала XX века. Я с радостью впитывал знания, чувствуя, что общение с Зигурдом, спасшим мне жизнь, делает меня оптимистом, наполняет душу верой в добро и в людей.

Я освободился из заключения в ноябре 1954 года, а мои друзья, и Зигурд, все еще оставались за колючей проволокой. Но стало легче, так как режим ослабел. Кроме того, через Красный Крест Зигурд стал получать посылки из Германии, которые помогали ему восстанавливать силы.

Я вернулся в Ленинград, был реабилитирован и зажил нормальной жизнью. Зигурда я потерял из виду, а с Петром Антоновичем, жившим в Литве, поддерживал постоянную связь. И вот однажды он сообщил мне радостную весть: Зигурд нашелся! Я тотчас написал письмо и отправил по прилагаемому адресу. Ответ не заставил себя ждать — за минувшие годы Зигурд стал профессором, доктором психологии, но помнил и ценил нашу дружбу и звал меня в гости в Германию.

В 1990 году я получил возможность приехать в Кельн на конференцию протестантских церквей, как автор религиозных стихов. По окончании конференции Зигурд приехал за мной, и я жил у него в гостях целую неделю. Мы не виделись 36 лет, постарели физически, но духовно остались совершенно прежними. Зигурд пытался говорить по-русски и объяснялся вполне понятно, а потом мы переходили на английский.

Знаю, что в наши дни Зигурд Бинский помогает инвалидам Санкт-Петербурга, отдавая этой заботе не только силы и время, но и личные средства. Я счастлив, что судьба свела меня с ним в далекие лагерные годы, я горжусь моим другом! И с ужасом представляю, что во время войны, будь мы солдатами, мы могли бы стрелять друг в друга!..

Одно из моих религиозных стихотворений вдохновило Зигурда и он перевел его на немецкий язык. Вот это стихотворение:

Верить в Бога

трудно:

Слишком много

против.

Мысль —

замкнутая окружность

И мы

в круговороте.

Не верить в Бога

нелепо.

Что тогда жизнь?

Насмешка.

Если в вере

некрепок,

Жизнь —

Дымная головешка.