В 1946 году, когда я заканчивала учебу в Военном институте иностранных языков в Москве, меня неожиданно назначили переводчиком английского языка и прикомандировали в группу советских офицеров, готовившихся выехать за границу со служебным поручением. В срочном порядке мне было присвоено офицерское звание - младший лейтенант.

Это было трудное послевоенное время. Хотя Вторая мировая война завершилась победным разгромом фашистской Германии, она оставила после себя много проблем. В первую очередь следовало возобновить мирные отношения и начинать обустраивать Европу. Поэтому участились контакты по различным вопросам между официальными лицами союзных государств (СССР, США, Великобритания, Франция).

Между тем правительство Советского Союза было озабочено проблемой возврата советских граждан, остававшихся в европейских странах. Было созда-

но особое управление по репатриации военнопленных, угнанных во время войны наших людей.

Небольшая группа во главе с полковником должна была возобновить работу советской военной миссии в Италии. С этой целью осенью 1946 года мы прилетели в Рим. Американцы имели в этой стране свои военные базы. Наш полковник налаживал с ними связь, участвовал в совместных заседаниях, выезжал на личную встречу в другие города. При этих встречах руководители обеих стран любезно улыбались, шутили, но до конкретных решений дело не доходило. Так шел месяц за месяцем.

В нашей миссии работал молодой человек, обязанностью которого было посылать зашифрованные донесения в Москву. Как-то мы с ним разговорились об общих делах, я поделилась с ним своими сомнениями. В то время мне казалось, что руководители партии и правительства в СССР не очень склонны идти на компромисс со своими союзниками и что это в некоторой мере затрудняет выполнение задач.

Мы продолжали так же безуспешно работать, пока полковник однажды не объявил мне о моем возвращении в Союз. Недоумевая по этому поводу, я вернулась в Москву в сопровождении одного сотрудника. Меня сразу же пригласили в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Выслушав меня, они сообщили мне показания нашего шифровальщика, заявили, что за границей я повела себя не по-партийному, высказывая свои критические мысли о руководителях партии и правительства. И приняли решение вынести партийное взыскание -«выговор».

После этого меня быстро демобилизовали из армии. Я осталась без работы и жилья. Мне хотелось стать учителем английского языка, однако в послевоенной столице трудно было устроиться на работу, и я подалась в Ташкент, надеясь найти ее на периферии.

Вначале повезло: меня приняли в институт иностранных языков преподавателем английского факультета. Я была счастлива. Но такое мое состояние было прервано моим неосторожным поступком: рассказывая студентам о том, как лучше изучать иностранный язык, я порекомендовала им слушать «живую речь» по радио. В те времена это можно было понять однозначно: слушать передачи «Голоса Америки», «Би-би-си» и других радк останций, обычно вещавших против Советского Союза. Такая политическая наивность с моей стороны не прошла незамеченной. Весть об этом облетела весь ташкентский институт.

На партийном собрании решение было единодушным: «...исключить Ильясову М.И. из членов партии как политически незрелого человека, не способного правильно воспитывать студенчество». Это означало также снятие с работы.

Не прошло и нескольких дней, как я была ночью арестована и привезена в узбекистанский Комитет госбезопасности.

Несколько месяцев шло следствие, во время которого от меня добивались признания вины в том, что я «проводила антисоветскую агитацию». Я долго со-

противлялась, не подписывая такую формулировку. Положили этому конец последние слова следователя: «У нас найдутся средства, чтобы заставить Вас признаться». Мне стало страшно, да к тому же пребывание в застенках КГБ было столь тягостным, что я решила прекратить все это самооговором. Мне пришлось подписать все бумаги, предложенные следователем. Обвинение было вынесено по ст.58 пункт 10 УК СССР.

После короткого и формального суда в Ташкентском областном суде я была отправлена на 10 лет в лагерь для заключенных, находившийся в Ташкентской области. Это произошло в августе 1951 года. После смерти Сталина, когда начали пересматривать судебные дела «политических», меня освободили в 1954 году. А судимость была снята только в 1988 году.