О. Подборская,

председатель правления

Регионального объединения

сибирско-польских творческих связей Сибирь

Мало, чтобы жить. Много, чтобы умереть...

Поляки-сибиряки

Как оказалось, в Польше вообще и в Кракове в частности, живет много "сибиряков"-поляков, прошедших через сибирские лагеря и ссылки в годы сталинских репрессий. Они себя до сих пор считают сибиряками, почти в каждом польском городе существуют «Союзы сибиряков», которые ведут очень большую общественную работу: пишут и издают книги воспоминаний о тех страшных годах, проведенных в Сибири, организуют выставки , ставят памятники тем, кто уже никогда не возвратится на родную землю, занимаются другими, не менее важными делами. Им, людям, в жизни которых была Сибирь, хочется быть вместе, — слишком многое их объединяет. Они с большим интересом относятся к Сибири и сейчас.

Когда поляки-сибиряки смотрели фильм о современном Норильске, фотографии о нем, Иозеф Хальский и Чеслав Лотаревич живо вспомнили, как проходило строительство этих замечательных зданий на Ленинском проспекте. Они своими руками под 50-градусным морозом, на ветру, клали кирпич за кирпичом, возводя дома, которыми гордится Норильск и сегодня. До сих пор они не носят ни рукавиц, ни перчаток: им не холодно зимой. Их руки еще помнят те настоящие северные морозы, с ветром.

Думаю, что руководство комбината при праздновании 65-летия Норильска и комбината обязано было вспомнить таких строителей города, пригласить их на юбилей, поставить, наконец, памятник жертвам политических репрессий, чьими руками и на чьих костях в буквальном смысле слова стоит жемчужина Заполярья.

А еще, вспоминая о лагерной пайке, на которой они сидели по десять и более лет "сибиряки" говорят: "Мало, чтобы жить, много, чтобы умереть..."

О них у нас собрано достаточно материала. Он вошел в наш сборник, а пока мне бы хотелось рассказать о человеке, который возглавляет Союз сибиряков Кракова и с которым у нас сложились очень теплые дружеские отношения. Это пан Ян Гродзицкий, бывший норильлаговец. До сих пор в строю. Несмотря на возраст (он родился в 1929 году) и лагерную молодость. Провел в Норильлаге 11 лет.

Мы познакомились в Кракове во время подготовки выставки о поляках в Красноярском крае, которая проходила в зале библиотеки Ягеллонского Университета в октябре 1999 года.

Рассказ бывшего узника

Прибыл в Дудинку 5 октября 1945 года через три моря Северным морским путем из Гданьска. Не было ни имени, ни фамилии. Только номер личного дела: М-405. Этот номер намертво отпечатался в памяти.

Тогда мне было 19 лет. И я уже был признан государственным преступником статьей 58-2,11. Этот холерный параграф говорил о том., что меня признали контрреволюционером. За что? За то, что посмел вступить в ряды Армии Крайовой, которая боролась за независимость Польши.

А вообще- то по логике НКВД я был преступником от рождения, вернее, еще не родившись, в утробе матери. Дело в том, что мой отец имел несчастие быть вице-губернатором г. Вильно. А когда в Литву пришли Советы, они арестовали всех представителей прежнего правительства, всех "буржуев", и моего отца в том числе. Больше мы с мамой его никогда не видели. На все

наши запросы в НКВД мы не получили ни одного вразумительного ответа.

И вот я на Крайнем Севере, сравнительно недолго в Дудинке, потом в Горлаге (лагерь особо строгого режима), затем в Кайеркане. В переводе с языка местного населения название переводится как "долина смерти". Так оно и было. Бежать отсюда было некуда и незачем. Побег в тех условиях означал смерть. А мы были молоды и хотели жить несмотря ни на что.

Мне повезло: я работал в угольной шахте, мне не было так холодно, как тем, кто работал на строительстве Норильска или комбината. И нам было все равно, день там наверху или уже ночь.

Я хорошо работал, скоро стал бригадиром, потом закончил курсы горных мастеров и слал горным мастером. Постоянно был победителем всяческих социалистических соревнований.

Жили в бараках по 200 и больше человек. Работали от рана до рана по 12 часов. Каждый вечер в 20-00 была проверка, и нас запирали на замок до следующего утра. И вот тогда, когда уже можно было спокойно лечь и подумать о чем-то о своем, тогда сжималось сердце от тоски, боли, от несправедливости происходящего. Просто выть хотелось.

Письма можно было писать только два раза в год и то на территорию России. Дальше, в Польшу было

нельзя. Но мы исхитрялись: писали на Львов, а оттуда переправляли уж наши письма на Краков, где моя бедная мама сходила с ума, не зная, где я и что со мной.

Однажды я получил от нее посылку. Но мне ее не отдали на почте, сказав, что я должен заплатить за хранение рубль пятьдесят. Но у меня не было денег, нам за наш каторжный труд никто не платил денег! И посылку отправили в Краков. Мама получила назад то, что отправляла сыну, через полгода, естественно, она решила, что сына уже нет в живых, как и мужа.

На работу и с работы нас водили под конвоем. Каждый день охрана повторяла: "Шаг вправо, шаг влево считается побегом". А мы еще добавляли от себя: " И прыжок вверх — тоже". Хорошо, что нас не покидало чувство юмора, даже в тех нечеловеческих условиях. Это помогало нам выжить.

Охранники, как правило, были нашими одногодками, но старшие по званию их воспитывали так, что они видели в нас злейших врагов. У них в казарме на стенах висели то ли лозунги, то ли плакаты, не знаю, как назвать, такого содержания: "Солдат! Помни, что ты охраняешь опаснейших, злейших врагов твоей Родины!" И молодой хлопец, видевший такой текст с утра до ночи, постепенно начинал верить тому, что написано.

Но самое страшное было не это, а то, что, отбыв положенные сроки, мы не могли вернуться на свою Родину. Мы должны были остаться в Сибири навсегда, на вечное, пожизненное поселение.

Вот это "никогда" было страшнее всего. Оно лишало человека самого главного — надежды. Каждого десятого числа месяца мы обязаны были ходить в комендатуру отмечаться, чтобы не забывали, кто мы есть.

Но, слава богу, весь этот кошмар закончился через 11 лет, и в 55 году я возвратился домой, в свой любимый Краков.

Снова в Кракове

Возвратившись в Польшу, я сразу же поступил в горный институт, закончил сначала геологоразведочный факультет, затем выучился на горного инженера.

Занимал руководящие должности. Привык много работать и не могу от этой привычки отделаться до сих пор.

Занимаюсь общественной деятельностью потому, что чувствую себя обязанным помогать людям, таким, как я "сибирякам", которые не смогли адаптироваться в новых для них условиях. Таких много, можно сказать, большинство. Как правило, они попадали в лагерь детьми, подростками. Выходили из лагеря без образования, без специальности, без ничего, только с багажом лагерной и ссыльной жизни. На подобных "возвращенцев" на Родине смотрели не больно-то ласково. Неизвестно еще, за что они сидели.

Вот и получается, что в России ты враг и тут неблагонадежный. Куда деваться?

«Союзы сибиряков» помогают таким людям вернуть самоуважение, это очень важно для каждого человека. В годы социализма на нас смотрели как на людей третьего сорта. Теперь мы можем в полный голос говорить правду о себе, своих близких, называть вещи своими именами, поддерживать друг друга, насколько это возможно.