Вторая книга воспоминаний Людмилы Грюнберг-Солдатовой посвящена её жизни вместе с мужем на Западе после вынужденного отъезда из Таллинна в 1981 году. Отбыв шестилетний срок в Мордовских лагерях, С.И. Солдатов был поставлен перед выбором: новый срок или эмиграция – так боролись с инакомыслием в СССР.

Трудности и горести первых лет жизни на чужбине, радость встреч с друзьями, новые знакомства, впечатления от поездок и образа жизни на Западе, работа над изданием трудов С.И. Солдатова и участие во Франкфуртской международной книжной ярмарке – все это нашло отражение в книге.

Посвящается светлой памяти

Сергея Солдатова

На изломе судьбы

Когда что-то сгибают, то получается излом – место, которое резко меняет форму и содержание предмета. Это то состояние, в котором мы с Серёжей тогда находились. Сломано старое, но не выстроено новое; разрушили одно, но не создали другого. Трудно приживается дерево, вырванное с облюбованного им места, а ветка, оторванная от материнской основы, сохнет, теряет листву и гибнет.

В первые годы после революции русская эмиграция наводнила и Европу, и Азию, и Америку. По своему составу она была очень пёстрой, разнородной, разночинной. Вторая эмиграция из СССР считается военной и послевоенной.

Третья, эмиграция 1960–1970 годов, называлась «выезд на ПМЖ» (постоянное место жительства), на историческую родину (евреи, немцы, греки). Люди собирались в отрыв по собственному желанию, по зову сердца, крови, веры. У каждого из них были свои планы, надежды, устремления. Свои материальные проблемы они также тем или иным способом решали сами: у кого-то были родственники, готовые помочь на первых порах, у кого-то были накопления, кто-то рассчитывал на поддержку национальной или религиозной общины.

Мы сидим в самолёте, который несёт нас в неведомые страны помимо нашей воли. У нас нет родных ни в одной стране, кроме России, нет родных могил нигде, кроме России, нет средств, чтобы начать какое-то дело на новом месте; мы не принадлежим ни к какой общине, которая бы нас поддержала, нас никто и нигде не ждёт.

Дорогая Родина разрешила нам взять с собой по чемодану личных вещей, толику с трудом собранных книг, одну пишущую машинку на двоих да «контрабандой» погруженную швейную машинку благодаря сердобольным русским мужичкам-грузчикам. Это всё, что мы, два человека с высшим образованием, заработали за тридцать лет, и нам обоим уже почти по пятьдесят.

Переселение вообще считается неординарным событием. Говорят, два переезда равны одному пожару. В моей жизни их было уже шесть. И сколько их будет на нашем пути в будущем? И что нас ждёт «там, за облаками»?

Полёт проходит нормально. Маршрут нам выбрали тоже неплохой – Вена, столица вальса, город Иоганна Штрауса. Стюардесса плавно двигается по салону, угощает закусками, напитками и даже вином. Наши «сопровождающие» расслабились от стаканчика доброго вина, зашевелились и даже стали обмениваться между собой какими-то репликами.

Прошло больше часа полёта. Вдруг машину резко рвануло вверх. Через иллюминатор вижу, как поднимаются закрылки. Самолёт взревел и задрожал всей своей махиной. Облака стали медленно куда-то уплывать. Сначала трудно понять – вверх или вниз. Машина медленно совершает круговое движение, плавно приближается к земле. Я не отрываюсь от иллюминатора. Внизу замелькали квадратики, полоски, треугольники неправильной формы и разного цвета, рассечённые прямыми линиями. Это уже какой-то австрийский городок, а может быть, это уже предместья Вены? Полёт подходит к концу, и мы уже НИЧЬИ.

Ещё мгновение – и самолёт касается взлётно-посадочной полосы, подпрыгивает и быстро катит в сторону аэропорта.

Пассажиры, как по команде, отстёгивают ремни и начинают забирать вещи из салонных багажников. Всё это происходит без разрешения команды самолёта. Понятно! В последний раз нас окружают бывшие соотечественники. Они торопятся через крохотную щель-дверь вырваться на просторы вожделенного ЗАПАДА.

Кого-то ждёт встреча с родными, знакомыми, деловыми партнёрами. Мы не торопимся, нас никто не ждёт; сидим, не зная, что делать дальше. Появляется улыбающаяся стройная стюардесса, видимо, довольная тем, что посадка прошла мягко, и поздравляет нас с прибытием в столицу Австрии город Вену.

Выходим из салона и двигаемся вместе с толпой прилетевших. Крутим головами, инстинктивно ища кого-нибудь, кому мы могли бы понадобиться в чужой стране. Куда идти? Встретит ли нас кто-то? Надежды мало, но она не умирает. Продолжаем осмотр зала и встречающих. Наше внимание привлекла группа людей, окружённых солдатами в камуфляже и с автоматами. Один из этой группы держал плакат, на котором было что-то написано. Подошли поближе и поняли, что эта группа ждёт людей из Союза, выезжающих в Израиль на ПМЖ. Других групп, к которым мы могли бы примкнуть, не обнаружили. Значит, нам сюда – решили мы и не ошиблись.

Наши «сопровождающие» собираются в тесный кружок и о чём-то переговариваются. Взглянув в нашу сторону и убедившись, что нас «опекают», исчезают за дверью-вертушкой, выпускающей пассажиров на привокзальную площадь.

Нашу группу, прибывшую этим рейсом, усадили в микроавтобус. Вооружённые люди с автоматами и в камуфляже сопровождают нашу машину. Как мы поняли, охрана нужна была, чтобы предотвратить нападение террористов.

За окнами автобуса замелькали пригороды Вены. Аккуратные домики, окружённые садиками и палисадниками, тонули в невероятном количестве тюльпанов, нарциссов и кустов сирени самых разных цветов и сортов. Предместье очень напоминало мне таллиннский район Нымме весной – такой же зелёный, яркий, с домиками, отдалённо похожими на здешние.

Но дальше картина изменилась. Пошли городские постройки, парки, аллеи, площади, памятники – всё мелькало, как в калейдоскопе. Идеальная чистота улиц, сияющие на солнце стёкла домов и самое удивительное – изумительно красивые витрины магазинов, заполненные всякой всячиной. Мелькали вывески: итальянская обувь, английские товары, баварское пиво, французское кафе, турецкое кафе, музыкальное кафе, рыбная закусочная и так далее. Нашему удивлению не было предела.

Я представить себе не могла, что на свете может быть такое изобилие продуктов. Так просто – заходи и покупай всё, что только твоей душе угодно. Вспоминала длинные очереди за продуктами; они уже измерялись не кварталами и метрами, а часами, которые нужно было выстоять, чтобы получить 200 граммов масла. И больше 200 граммов тебе не дадут – норма. А нужно подготовить посылку в лагерь, и встаёшь снова в ту же очередь, чтобы купить ещё 200 граммов.

Автобус летит дальше под бдительным наблюдением военных, следующих за нами. Городские улицы остались позади, и мы снова в пригороде. Останавливаемся у высоких металлических ворот. Наш автобус пропускают внутрь. Автобус военных разворачивается и уезжает. Они своё дело сделали – доставили нас в целости и сохранности.

В лагере переселенцев

Выгружаемся со своими пожитками. И тут нас ждёт немалое удивление. У приехавших с нами столько вещей, что я теряюсь в догадках: как им удалось всё это пронести через таможню? Но это было только начало необыкновенных открытий и превращений. Всё самое интересное нас ожидало утром следующего дня.

Разместили нас в помещении, похожем на спортивный зал. В нём были выстроены двухэтажные нары с обеих сторон выделенного нам жилья. Спальные места заправлены с солдатской простой и аккуратностью. Всего нас в этот момент в лагере было человек 50–60, не более. На ночь женщины отправлялись в свою спальню, а мужчины – в свою. Каждый стремился занять место внизу, чтобы вещички расположить в поле зрения, а ещё лучше около себя или под собой. Первая ночь прошла беспокойно: новое место, стресс после дороги, окружение незнакомых людей. Всё вместе не способствовало спокойному сну.

Проснулась я оттого, что на меня сверху полетели пух и перья. Недоумевая, я села на нарах и стала оглядываться по сторонам. Насколько хватало взгляда, всё шевелилось, двигалось параллельно полу и шебаршило. Пережившие тревожную ночь, люди кинулись проверять наличие своих чемоданов, корзин, тюков, ползали по полу, заглядывая под нары, шарили по углам. По нашей казарме пух и перья летали, как осенью листья с деревьев. Дамы с верхних нар пороли привезённые с собой подушки и вынимали из них свои драгоценности и прочие ценные вещи. Откровенно говоря, мне бы такое в голову не пришло – зашивать в подушку ювелирные изделия, может быть, потому, что у нас их не было. Вспомнились бессмертные Ильф и Петров со своим гениальным произведением «Двенадцать стульев». В воздухе висело столько вопросов, восклицаний радости, проклятий и непереводимых ни на один язык мира ругательств, что я поняла: в моём бывшем «портовом образовании» обнаружились большие прорехи. То, что выдавали дамы, круша подушки, явилось бы предметом зависти трудяг-грузчиков в Таллиннском порту.

После приведения себя в порядок после сна мы вышли во дворик здания, которое стало для нас первым убежищем на чужой стороне. Он небольшой, засаженный редкими деревьями и кустарником. Кое-где высажены цветы. Но впечатление удручающее: всё пространство лагеря окружено бетонной стеной, а поверх стены идёт колючая проволока. По углам территории стоят вышки, на которых расположились солдаты с автоматами. Мы с Сергеем, увидев всё это, переглянулись и подумали: там за стенами с колючкой и сторожевыми вышками и тут попали в пространство с такими же аксессуарами. Собачки тоже входили в арсенал охраны. Так выглядел лагерь внутри.

Из лагеря не выпускали. Наш слух поражало птичье многоголосие, а временами доносилось и кукушкино ку-ку, хотя в городе она вроде бы и не живёт. Непонятно, где мы находимся: город, предместье или загород, но явно лес недалеко. Воздух кристально чистый, и тишина, которую нарушают лишь пение птиц и редкий лай собак. Впечатление жизни на необитаемом острове.

После завтрака все высыпали во внутренний дворик, разбились на группки и обсуждали насущные проблемы переселенцев. Чужбина всех сплотила и сдружила. Если в Москве за нарушение порядка в очереди могли не только оскорбить, но и поколотить, то здесь все старались поддержать слабого, посоветовать сомневающемуся, успокоить страдающего. Потеря чего-то большого и объединяющего сплотила людей на пока ещё чужой земле.

К нам подошёл очень симпатичный молодой человек и стал говорить, что вот, мол, сейчас надо решать, куда отправиться: в Израиль или в Америку. Такое деление эмиграции действительно шло внутри лагеря. Вызывали по одному и спрашивали о желании: куда хочет отправиться семья. Так вот этот парнишка очень сокрушался, что речь может идти о выборе. «Я не могу понять, почему люди хотят ехать в Америку. Ведь их историческая Родина – Израиль. Не могу себя представить ни в какой другой стране, кроме Израиля». Его желание жить на своей земле и среди своих очень понятно, но поймут ли его там? Внешне он был похож на киргиза, узбека или таджика. Конечно, внешность говорит не обо всём, но и она имеет какое-то значение. Дай Бог ему найти то, что он ищет.

К обеду почти все дамы преобразились. То, что было извлечено утром из подушек, сверкало и искрилось в ушах, на руках и шеях прекрасной половины эмиграции. Да и мужская половина обзавелась перстнями и золотыми цепями в палец толщиной. Народ оттаивал от скованности и страха. А меня только поражала находчивость и умение отстоять своё перед грозной властью. Я оказалась «слабаком» – не сумела вывезти даже маленькие золотые часики и серебряный подстаканник. Мне их не жаль, но урок хороший я получила.

После ужина нам показали прекрасно сделанный документальный фильм о природе, истории и сегодняшнем дне Израиля. На следующий день нас познакомили с фильмом о ремёслах, которыми можно овладеть, и о жизни в кибуцах. Каждый день шли беседы и лекции на самые разные темы, связанные с жизнью и культурой Израиля. Чувствовалось, что начальство лагеря кровно заинтересовано в том, чтобы как можно больше людей уезжало не в Америку, а к себе на историческую Родину. Тех, кто хотел ехать в Америку, отправляли в Рим, и там они должны были ждать оформления документов или ещё чего-то – точно не знаю. Там приходилось ждать иногда не один и не два месяца. Тех же, кто хотел ехать в Израиль, забирали сразу и увозили.

Мы тут уже три дня. Все, кто приехали с нами, уже определились и уехали. Нас вызывают каждый день и просят наконец-то решить – Америка или Израиль. Ни то ни другое нам не подходит.

Встреча с друзьями. Начало пути

Неожиданно нас вызвали в канцелярию лагеря и сказали, что мы должны собрать вещи. После обеда за нами пришли и тайком от всех повели какими-то подвалами в неизвестном направлении. Шли мы довольно долго. Но вот наконец впереди показался свет. Вывели к воротам, а затем выпустили на улицу, где нас ждали эстонский композитор Арво Пярт и его жена Нора с шикарным букетом цветов. Мы едем к ним. Они с двумя очаровательными малышами уже год живут в Вене. Арво подписал контракт и на данный момент имел работу.

Вечером после подробных расспросов и прикидок, что делать дальше, нас отвезли на временное жильё на квартиру Лёвы Рудкевича, снимавшего жильё для беженцев. Жил ли он сам в этой квартире – не знаю. Лёва – симпатичный, мягкий и добрый человек. С ним мы встретимся ещё раз в Мюнхене при совершенно других и очень приятных обстоятельствах.

Квартира, куда нас привёз Арво, представляла собой Ноев ковчег. По своим размерам мне она показалась невероятно большой. Кухня могла быть маленьким футбольным полем. В ней стояло пять-шесть столов и три газовые плиты. Приблизительно одна треть её была отделена матерчатой занавеской – там находились туалет и душ. Вечером, когда нас привезли сюда, почти всё население этой обители собралось на кухне, обсуждая пути и способы добывания денег.

Ночлежка была пристанищем никому не нужных, невостребованных беженцев со всех сторон Союза. Тут была семья молдаван с тремя детьми, два украинца, подрабатывавших всем чем только можно и обитавших в этой ночлежке уже полгода, феминистка из Питера, компания молодых ребят из Кишинёва, ещё какие-то тётки, мелькавшие в кухне за занавеску и обратно.

Так начиналась скитальческая жизнь, полная неожиданностей, неопределённости, бедная на перспективы, полная нужды и тоски по обжитым, не просторным и дорогим, но уютным и милым сердцу жилищам и богатая на горькие плоды жизни без дома и работы.

На ночлег Сергея и меня привели в комнатку, похожую на вытянутый кверху пенал. Окна не было. Из обстановки стояла одна железная кровать. В комнате стоял смрад от грязного постельного белья. Я порылась в наших чемоданах и нашла кое-какие тряпочки, чтобы не ложиться на эту грязь.

Рано утром за Сергеем пришёл Арво, и они пошли оформлять документы. Я встала и вышла на кухню. Когда я вернулась, «наша» кровать была уже занята. Создавалось впечатление, что кто-то стоял за дверью и ожидал, когда освободится спальное место. Позже выяснилось, что это мы заняли место, пока его хозяин ночью работал.

От безысходности, никчёмности и отверженности я заплакала и пошла искать своё «место под солнцем». Все комнаты, которые мне попадалось на пути, были уже заняты. Свободным оставался только зал, где стоял чёрный концертный рояль. Самый чистый пол здесь был под инструментом. Туда я и забралась, рыдая и дрожа от холода, – одежду я не взяла, боясь нарушить сон «хозяина» комнаты. В слезах я и заснула. Проснулась оттого, что кто-то меня тормошит.

После деловых встреч вернулись Сергей и Арво. Увидев меня, спящую на голом грязном полу, Арво сказал, что вечером мы должны собраться и переехать отсюда к ним. Следующую ночь мы уже провели в гостеприимном доме семейства Пярт. Днём Сергей посетил эмигрантские организации, пытаясь узнать, каким путём можно пересечь границу из Австрии в Германию.

До нашего переезда на постой, то есть ночёвку, к Пяртам из этого горьковского «дна» деваться мне было некуда. В ожидании Сергея я пристроилась на табуретке в кухне и слушала советы и рекомендации одной словоохотливой женщины, уже давно прижившейся здесь. Она была вполне довольна своей жизнью: за квартиру, свет, газ и воду платить не надо. На поиски работы она выходила каждый день с утра пораньше: на рынок, к маленьким магазинчикам, а вечером искала работу в кафе, ресторанах, барах посудомойкой, поломойкой, в общем, по принципу «подай, принеси – пошла вон».

Каким образом все эти люди попали в Вену? Каждый из них рассказывал фантастические, одна невероятнее другой, истории из серии «как уйти на Запад». Чаще всего это был нелегальный переход границы, связанный с различными, иногда комическими, но чаще трагическими и даже криминальными эпизодами.

Теперь, после перехода границы, нашей судьбой занимается ИРС (международная комиссия помощи беженцам). Нам выдавали каждый день крошечную сумму на дневной рацион питания. Сегодня я должна была первый раз пойти за продуктами в западный магазин.

От посещения магазина у меня создалось двоякое впечатление. С одной стороны, поражало обилие и разнообразие продуктов, вещей, обуви, техники. С другой – поражали своей длиной цифры цен, обозначенных на товарах. Это сейчас я понимаю, что цены были нормальными. Необычным было количество денег, находившихся в моём кошельке. В тот день на обед и ужин на двоих я смогла купить несколько булочек под названием «бротхен», огурец, пачку творога и 150 граммов самой дешёвой колбасы.

В семье Арво Пярта

Вечером у Пяртов собрались их друзья-австрийцы из Эмнести Интернешнл (AI) Австрии. За ужином они разговорились с Сергеем и потешались над его немецким произношением. Сергей знал немецкий очень неплохо, слышал этот язык ещё с детства. Ольга Фёдоровна, его мать, кончала гимназию в буржуазной Эстонии, и тогда в школах преподавали не только иностранный язык, но и латынь. В детстве она часто читала Серёже сказки братьев Гримм на немецком. Затем немецкая оккупация, уроки немецкого в школе – всё вместе повлияло на хороший разговорный немецкий язык Сергея. Австрийцы же считают, что звучание австрийского наречия гораздо лучше, мягче и не приемлют немецкий акцент – чёткий, звучный, как твёрдый шаг на плацу под звуки марша. Но они прекрасно понимали друг друга, а замечания были весёлым дружеским подначиванием. Вечер прошёл в прекрасной атмосфере понимания, сочувствия и желания помочь. Эти парни организовали наш переход через австрийско-немецкую границу. Но об этом немного позже.

Мы прожили у супругов Пярт четыре дня. За это время нас посетили сотрудник эстонской редакции радио «Свобода» Юри Эстам, находящийся в Вене Рейн Пуусепп с супругой и гости Пяртов молодожёны. Все старались поддержать нас. Помощь незнакомых людей была настолько трогательной, что у меня глаза были всё время на мокром месте.

Не могу не рассказать о нашей встрече с Галей Саловой и Кронидом Любарским, которые приехали из Мюнхена, чтобы познакомиться с нами. Эта супружеская пара очень чутко и сердечно отнеслась к нам, «свежим переселенцам». Они пригласили нас в китайский ресторан – это было нашим первым посещением такого рода заведения за границей. Мне понравилось всё – от помещения и оформления зала до необычайных экзотических и вкусных блюд. Особенно запомнился десерт. Официант-китаец внёс в зал пылающий поднос, взмахнул рукой – огонь погас, и мы увидели красивые дольки бананов, украшенных какими-то ягодами и листьями. Выглядело всё ярко и напоминало декорацию. Десерт имел незабываемый вкус и дивный аромат.

За ужином мы обсуждали наши дальнейшие шаги, связанные с оформлением документов для получения вида на жительство в Германии и разрешением на работу. Обычно всех эмигрантов, желающих получить такие документы, селят в лагере, и они там находятся до рассмотрения немецкими властями их прошения о политическом убежище. Эта процедура длится от полугода до года. Если власти дают положительный ответ, то соискатель политического убежища получает документ АЗИЛ, который заменяет ему паспорт. Листочки, которые нам выдали в ОВИРе вместо паспорта, впоследствии власти отобрали и выдали серенькие книжечки, прародителями которых были нансеновские паспорта.

В 1922 году на Женевской конференции Лигой Наций был введён по инициативе Фритьофа Нансена временный документ, заменяющий паспорт (по его имени он получил название). С этим документом, не дающим право на гражданство, мы прожили десять лет. Он давал возможность ездить по всем европейским странам, кроме СССР, стран народной демократии и Финляндии.

АЗИЛ нами был получен в рекордно короткие сроки, за два месяца. В этом заслуга AI Германии и лично фрау Моники фон Плятте, друзья которой хлопотали за нас, водили за ручку по всем «амптам» (учреждениям). Но это будет позже, а сейчас нам надо было перейти австрийско-немецкую границу.

Переход Австрийско-Германской границы

Купили билеты до Зальцбурга. В дороге к нам в купе подсела молодая фрау из Ингольштадта, очень весёлая и общительная. Расспросила, откуда мы и куда направляемся. Сергей рассказал, что мы эмигранты с Востока. Вскоре она вышла. Несмотря на наши возражения, она оставила на столике сто швейцарских франков, Это была первая иностранная валюта, полученная нами за границей как пожертвование. Так просто, без утайки человек вынул из сумочки купюру и предложил её как помощь. Мы переглянулись и по привычке обвели глазами купе: где здесь «глазок». Страха не было – были любопытство, удивление и, конечно, благодарность.

В Зальцбурге нас встретил молодой человек от AI с плакатом в руке. Он отвёз нас на пограничный пункт Вальзерберг, и там мы «сдались» немецкой пограничной охране.

Происходило это довольно забавно. Прибыли на пограничный пост: двухэтажное здание, пёстрый шлагбаум, пропускающий автомашины. Всё тихо, спокойно. Кругом лес и поля. По ярко-зелёным лугам пасутся стада чёрно-белых коров. Далее за полями и лесами тянутся зубцы гор, верхушки которых покрыты снегом. Между вершинами гор и низиной на склонах виднеются небольшие, как кукольные, аккуратные домики с красными черепичными крышами. Они похожи издалека на сбежавшихся в кучку божьих коровок. В каждом таком селе возвышается церквушка. Какая-то идиллия, картинка с пасхальной открытки; не верится, что это натура, а не бутафория.

Подходим к зданию пограничной заставы, поднимаемся на второй этаж, в коридорах ни души. Вошли в зал для посетителей: большая комната, окно во всю стену, диван с креслами, маленький столик, в горшках цветы. На стене у дверей большой плакат «Их разыскивает полиция» и фотографии в два ряда с подписью под ними: «Просьба сообщить в полицию по телефону…». Мы сели, поставив свои чемоданы рядом, и ждём. Чего ждём, кого ждём? На наше счастье в коридоре появляется молодой пограничник; увидев нас, спросил, кого мы ждём. Сергей и я бросились к нему, как к родному, объясняя, что мы эмигранты с Востока. Он нас спокойно выслушал и, извинившись, сказал, что сейчас обеденный перерыв и нам придётся подождать.

Ровно в час дня к нам вышел офицер пограничной службы и пригласил в кабинет. Сергей предъявил наши овировские листочки и объяснил, что мы являемся эмигрантами, высланными из СССР по политическим мотивам.

Начался опрос. Он долго не мог понять, что такое отчество – почему я Людмила Ильинична, а Сергей – Иванович. На Западе у людей нет отчества, но бывает присоединение имени матери к основному. Моя фамилия тоже сильно его озадачила. Офицер настойчиво просил меня вспомнить, кто из моих предков был этническим немцем, уверяя меня, что это может быть прабабушка или прадедушка. Самое важное, чтобы я вспомнила, что такие в моём роду были. Начинать новую жизнь с обмана очень не хотелось, и я упрямо твердила, что в моём роду немцев не было, что являлось чистой правдой. Мы оба выбились из сил – он своё, я своё.

Пригласили ещё одного пограничника и старика, который воевал в 1941–1945 годах на русском фронте. Дедуля давно забыл русский и еле-еле смог вспомнить пару-тройку русских слов. Помощи от него никакой. Было понятно, что они не знают, что с нами делать.

Выбившись из сил, старший из присутствовавших подошёл к окну. С отчаянием и тоской во взоре взглянув на нас, он протянул руку в сторону окна и сказал: «Все эмигранты с Востока переходят границу вон по той тропочке, вдоль леса». Он посмотрел на нас с такой жалостью, что нам и самим себя стало жаль до слёз, что мы так оплошали – пошли не той дорогой.

Дедушка всё ещё пытался вспомнить какие-то русские слова, но кроме «спасибо», «стой», «иди сюда», «мужик» и «солдат» он, как ни тужился, припомнить не смог.

Уставшие от непривычной работы, пограничники решили связаться по телефону с начальством. Через полчаса прибыла полицейская машина. Нас посадили в неё и отвезли в пограничный городок Вад Райхенхалл. Тут началось всё сначала. Опять анкетные данные. Произвели досмотр наших чемоданов, чего на пограничном пункте не делали, взяли отпечатки пальцев – впервые познакомились с этой процедурой. За этим последовал медицинский осмотр: рентген, терапевт, измерение роста и веса. Все эти процедуры были не то чтобы унизительными, но несли какой-то почти неуловимый привкус некомфортности, неудобства. У меня было чувство, будто мы пришли в чужой дом и у нас проверяют, чистые ли у нас руки и шеи, чистим ли мы зубы. С формальной точки зрения всё было на уровне законов и правил, установленных при приёме беженцев, но впечатление осталось неприятное.

На этом наши приключения на границе не закончились. Нас поселили в маленькой и очень симпатичной деревушке Ауфхам. Она находилась между автобаном Зальцбург–Мюнхен и предгорьями Альп. С вершин гор часто стекал в долину белый туман, называемый здесь фёном (не путать с феном). Это природное явление чревато неприятными воздействиями на человеческий организм: головная боль, тошнота, потеря сна, нервозность и так далее. Страдают от фёна все – как аборигены, так и приезжие. Привычки к нему нет. Почувствовали его на себе и мы. Это была первая встреча с особенностью баварского климата.

Пансион, куда нас поселили, переполняли поляки-беженцы. В это время набирало силы движение «Солидарность». Германия была наводнена молодёжью, входящей в объединение, созданное Лехом Валенсой. Молодые люди, шумные, активные и уверенные в своей правоте, собирались на сходки и митинги каждый день. Их споры, дискуссии и протесты приводили в недоумение местное население, привыкшее к тишине и покою.

От молодых людей мы узнали много интересного о местных особенностях быта. Оказалось, что местные доброхоты каждый день привозили в пансион свежие булочки и пасту, состоящую из какао, масла и орехов, – всё это бесплатно. Этот завтрак можно было получить на кухне. Когда стоишь на «баррикадах», работать нет времени, а этот завтрак поляки растягивали и на обед и на ужин.

Альпийская деревенька мне очень понравилась своей самобытностью и чистотой. Непривычным здесь было многое. Домики утопали в цветах вьющейся герани. Ими украшались балконы, окна, двери и внутренние помещения. Невиданными ранее были крошечные окошечки размером чуть больше ладони. Несмотря на свою малость, на них были занавесочки с рюшечками и украшениями из бантиков и кружев. Оконца эти как будто явились в эту горную альпийскую деревушку из сказок – наяву таких не бывает. Некоторые дома имели на торцах целые картины, изображавшие то оленя в лесной чаще, то тетерева на току или клумбу с разнообразными яркими цветами. Всё зависело от фантазии хозяев дома. Стерильная чистота всюду: на улицах, в помещениях, на лестницах и самое главное – в туалетах.

В мае у жителей этой местности проходил какой-то праздник. Из леса привозили высокую ель, с неё удаляли нижние ветки, устанавливали на площади и украшали верхушку венком и лентами. Массовые гуляния сопровождались танцами под аккордеон. Одежда на всех праздничная. Мужчины красовались в коротких кожаных или замшевых штанах на помочах. Белые рубашки с красивыми металлическими пуговицами и вышитыми на них эдельвейсами. На голове фетровые шляпы с великолепным украшением из пушистого хвоста, кажется, енота. Завершают наряд белые гольфы. Обувь обычная, удобная для танцев.

Молодые парни во время танца лихо подпрыгивали, похлопывая себя по бедрам, икрам и подошвам сапог, одновременно приплясывая и издавая гортанный клокот, подражая тетеревам. Со стороны это выглядело очень забавно. Танцы сопровождало горловое пение, называемое здесь йодел.

Народ веселился от души. Лёгкое кружение танцующих, атмосфера веселья и раскованности, дружелюбия и общности охватывало всех и сплачивало в одну большую семью. Мы с Серёжей бродили между собравшимися и чувствовали себя, может быть, первый раз так легко и беззаботно, хотя впереди нас ожидала полная неизвестность.

Каждый день за мной приезжала полицейская машина и отвозила в пограничное управление. Немцам никак не давала покоя моя фамилия. День начинался всё с того же: постарайтесь вспомнить кого-нибудь из своей родни немецкого происхождения.

О, моя наивность и прямота до глупости!! Я с упорством идиота повторяла, что в моей родне нет, и никогда не было немцев. Как я жалела о своих словах много лет спустя, как корила свою недальновидность!! Но время прошло, и уже ничего не вернуть. Результат этих переговоров проявится через 12 лет, а сожаления живут до сих пор: стаж работы в СССР для начисления пенсии немцы засчитывали только этническим немцам. Отец моего первого мужа был из немецкой семьи, когда-то осевшей в Прибалтике. Может быть, и не было бы большим преступлением, если бы я сказала: «Да, были какие-то дальние родственники». Ведь у меня не требовали документов или каких-либо доказательств. Так и пропали мои почти двадцать лет трудового стажа.

Один из немецких полицейских, работавших с нами на границе, рассказал о нас своей матери. Для неё мы, видимо, были какой-то экзотикой, а может быть, была и другая причина, но она пригласила нас к себе домой на кофе. Я чувствовала себя не очень комфортно без знания языка и отказалась от приглашения. Серёжа, владея немецким, распушил перья и ринулся в языковую пучину, рассказывая о жизни на Востоке. Беседа длилась часа четыре, не меньше. И хозяева, и Сергей были довольны каждый по-своему: первые, что получили информацию из первых уст, а второй был рад, что может свободно изъясняться с аборигенами. Поздно вечером его привезли обратно в Ауфхам.

В пансионе был только один телефон у хозяйки. Сергея каждый день звали на переговоры. Из Мюнхена звонили и беспокоились о нашей судьбе и эстонцы, и немцы, и наши соотечественники. Немецкое AI сумело добиться того, что нас не направили в лагерь для переселенцев, а разрешили дожидаться получения временного документа (Азил) в Мюнхене.

Через неделю, получив указания от вышестоящего начальства, пограничники купили нам билеты до Мюнхена и отвезли на вокзал. Наши злоключения на границе закончились. Впереди нас ждали новые испытания и неизвестность.

Бавария, Бавария – прекрасная страна!

Мюнхенский вокзал. Встречали нас, как героев-победителей. Толпа с цветами и радостными улыбками окружила нас. Немцы, приехавшие с этим же поездом, притормаживали у нашего вагона и не могли понять, что происходит. До полного впечатления встречи президента какого-то смежного с Германией государства не хватало только оркестра и красной дорожки.

Мы были приятно поражены теплотой и сердечностью людей, принимавших нас на баварской земле. От немецкой общественности были представители AI, от радио «Свобода» – её сотрудник Ю. Шлиппе, эмигранты из Ленинграда Лера и Егор Давыдовы, бывшие москвичи Кронид Любарский и его жена Галя Салова и другие.

Первые три дня мы жили у Гали и Кронида, старавшихся ввести нас в курс эмигрантской жизни. Они приехали раньше и уже оба работали: Галя на радио «Свобода» в отделе Самиздата, Кронид издавал списки политзаключённых СССР. В это время нас навестил представитель эстонских кругов доктор Ольгерд Ауле. Позже он опекал нас и во многом помог устроиться на новом месте.

Фактически у Германии не одна, а три столицы: Бонн (в то время административная столица, сейчас его заменил Берлин), Франкфурт-на-Майне – финансовая, Мюнхен – культурная.

Мы приехали в сердце культурной жизни страны – Мюнхен, город, в котором нам судьба уготовила прожить двенадцать лет. Это один из красивейших городов Германии. В XIX–XX веках город становится одним из центров авангардизма и немецкого модерна («югендштиль»). Город утопает в зелени садов и парков. Знаменитый Englisch Garten (английский парк) тянется приблизительно на 5,5 километров – из центра города и до северной его окраины вдоль берега реки Изар. При входе в парк расположена китайская башня, состоящая из пяти этажей, и каждый имеет крышу с загнутыми углами, как у китайской пагоды. Поднявшись на неё, можно обозревать всю площадь, уставленную длинными столами и скамейками. Биргартен (пивной сад) у башни вмещает 7000 посетителей.

Это любимое место отдыха горожан и туристов. Сюда приходят выпить пива с друзьями, позагорать (можно и нудистам, есть отведённые для них места), погулять по тенистым аллеям.

Парк был заложен в 1792 году. Автором архитектурной планировки являлся Фридрих Людвиг Шкель. Название своё парк получил в честь применённого при его проектировании архитектурного стиля английского ландшафтного парка: с лужайками, озёрами, мостиками, беседками. Всего в нём четыре пивных сада, два из которых в основном посещают местные жители – они расположены вдали от туристских маршрутов.

Во время своей работы на радио «Свобода» я вместе с сослуживцами часто приходила в парк пообедать. Порции там подавали такие, что можно было бы одной накормить всёх трёх мушкетёров вместе с их капитаном. Обычно большую часть обеда мы уносили домой на ужин. Пиво разливалось в большие литровые кружки из толстого стекла. Но заказывать пиво было совсем не обязательно – жареный окорок с тушёной капустой прекрасно шёл и без него. Летом почти каждый ресторанчик имеет свой минибиргартен.

Туристы, посещающие Мюнхен, как правило, в первую очередь по пешеходной зоне идут на Мариенплац. Тут расположена Новая Ратуша и рядом с ней колонна с фонтаном. В средневековье на этой площади проходили турниры, крестьяне спешили со своими товарами на базар, который располагался тут же, В такие дни шли раёшные представления со сценами из жизни Святых и фигурами баварских правителей.

Над Ратушей возвышается 85-метровая колокольня. Ежедневно ровно в 11 часов, после боя курантов начинается действо, на которое собираются не только туристы, но и жители города, желающие освежить свои впечатления от яркого и завораживающего зрелища. Тридцать две фигуры в человеческий рост, вращаясь по кругу, разыгрывают свадьбу Вильгельма V с Ренатой Лотарингской. Перед глазами публики происходит рыцарский турнир и танец бочкарей. Впечатление от увиденного остаётся надолго.

В Мюнхене находится и самый большой Хофбройхаус (пивной зал). По внешнему виду это довольно мрачное здание, но внутри кипит веселье. При входе нас поразило множество маленьких ящичков, похожих на старинные аптечные ячейки для лекарств. Я спросила: зачем нужны они? Оказалось, что в них завсегдатаи оставляют свои пивные кружки. Гурманы привыкают к своей кружке и не хотят пользоваться кружками от заведения, а таскать с собой довольно объёмную «крюге» (так немцы называют пивные кружки) неудобно. Этой «камерой хранения» занята одна из стен вестибюля.

Само помещение – это громадный зал, заполненный широкими длинными скамьями и такими же длинными дубовыми столами. Вдоль стен расположены антресоли. Там обычно собираются небольшие компании. Шум стоит оглушительный, и всё плавает в облаках табачного дыма. Так было раньше, сейчас в связи с борьбой против курения, я думаю, кое-что изменилось.

В маленьких сельских пивных часто около стойки находится ящик, в который в течение года постоянные посетители бросают деньги, чтобы во время празднования Октоберфеста их истратить, не нанося ущерба семейному бюджету, – разумно, экономно, типично для немца.

Перед самым отъездом в каком-то сельмаге Серёжа купил себе шапочку защитного цвета, по крою напоминающую немецкую солдатскую шапку времён Второй мировой войны. Когда эту шапку увидели немцы, от предложений продать её не было отбоя. Начался аукцион. Один из присутствовавших взобрался на стол и стал объявлять предлагаемые суммы. От 35 марок начального предложения цена дошла до 500 марок. Сергей держался до последнего, сказав, что это подарок жены и он продать её не может. После такого довода немцы успокоились и угостили Сергея большой кружкой пива.

Не знаю, как назвать – традицией, торговым правилом или каким-то другим термином – особенность немецкой торговой жизни, но если женщина придёт в магазин отдавать купленную и не понравившуюся мужу вещь или наоборот, муж откажется от покупки, ссылаясь на неудовольствие жены, – покупку принимают безоговорочно. Все другие доводы не принимаются во внимание, и не полюбившаяся вещь останется без обмена. Это к слову о значении мнения жены или мужа к покупкам и подаркам.

Свою шапку Сергей носил постоянно. Со временем мы увидели такие же на мужчинах и в продаже. Возможно, немцы решили возобновить пошив этого головного убора.

К одной из примечательностей Мюнхена можно отнести и его зоопарк. Он произвёл на меня неизгладимое впечатление. В нём звери не сидели в клетках, как с детства мы привыкли видеть, а разгуливали в огромных вольерах, а некоторые даже свободно общались с посетителями. Вольеры представляли собой среду обитания, типичную для того или иного животного.

Рядом с «проживанием» копытных стоит ларёк, в котором продаётся в фунтиках еда для животных. Я решила покормить козочек, но не тут-то было. Кормлю их, а сзади здоровенный козёл подошёл ко мне и, видимо, терзаемый обидой, что не ему достаётся вкусный кусочек, поддал меня рожками: мол, не забывай, что и другие тоже не прочь полакомиться. Моё не очень элегантное падение распугало ни в чём не повинных козочек.

Все животные холёные, шерсть блестит, совершенно не боятся людей, еду берут из рук. У приматов вольер больше стадиона. У них там самый разный ландшафт: гористый с пещерами, лесистый с множеством искусственных лиан, водоём, поляна для игр молодняка.

В центре парка стоянка для пони, которые катают детей и не повзрослевших дядей и тётей. Тут же расставлены столы, скамейки и очень соблазнительно пахнет жареными сосисками, мясом и картошкой. Не хочешь, да остановишься и съешь сочную, горячую, румяную сосиску с хрустящей тёплой булочкой. Галя и Кронид старались показать нам интересные места и достопримечательности города.

Дела бумажные и квартирные

Без документов мы не могли никуда ни поехать, ни хлопотать о работе. Немецкие и эстонские друзья принимали горячее участие в нашем устройстве на новом месте. Нас буквально за руку водил один из доброхотов AI, «прикомандированный» Моникой фон Плятте к нам, не имеющим никакого опыта общения с немецкой бюрократией. Социаламт (служба помощи бездомным и бедным) выдал нам ежемесячную денежную помощь: мне 295 марок, Сергею – 365. Кроме того, эта же служба оплачивала нам проживание в пансионе. Он находился в очень выгодном месте – от него было недалеко до места нашей будущей работы и в двадцати минутах езды был центр города.

Окна комнаты выходили во двор. В нем располагался какой-то склад и выходили окна ещё двух домов. Поднимая ежедневно жалюзи, я наблюдала «жанровую» сценку. С пятого этажа женщина на верёвке спускала корзиночку, с которой обычно хозяйки ходят за продуктами в магазин или на рынок. Внизу стоял мужчина и принимал это «послание». Позже я была свидетелем оригинального трюка. Некоторое время спустя эту корзинку, уже наполненную продуктами и свежей газетой, мужчина привязывал всё к той же верёвке, и она плавно подтягивалась рачительной хозяйкой. В результате этой манипуляции экономились время и силы. Мужчина, с удовлетворением проследив путь корзины, помахав жене рукой – мол, теперь всё в порядке, мог идти на работу. Увиденное действо и удивило и рассмешило меня.

Двор производил унылое впечатление: заасфальтированный и пустой. Только два дерева стояли под нашим окном – «горькая рябина» и «плакучая ива». Их ветви сочувственно заглядывали в наше жилище. В моём сознании они ассоциировались с нашим сегодняшним положением. Обводя двор печальным взглядом, я каждое утро думала об утраченном доме, о друзьях, о дорогих могилах, оставшихся далеко, далеко. На душе было тревожно и печально. Казённая, хотя и очень чистая обстановка пансиона дополняла чувство навсегда утраченного очага.

Небольшая комната в 12 квадратных метров находилась на первом этаже. Её обстановка по-солдатски незамысловата: шкаф, стол, два стула и складывающаяся кровать – в дневное время она поднималась вверх и превращалась в бутафорию шкафа. В коридоре находились кухня с пятью газовыми плитами и душевая комната, пользоваться которой следовало в соответствии с расписанием. Все места общего пользования сверкали чистотой.

Напротив нашей комнаты был штаб «Солидарности». Там каждый вечер собиралась польская молодёжь, обсуждая политическое и экономическое положение на своей родине. Людей собиралось так много, что большая часть их оставалась в коридоре рядом с нашей комнатой. Споры, обсуждение и осуждение антидемократического режима в Польше чаще всего затягивались далеко за полночь, а иногда и до утра. Заснуть было невозможно.

Материально на первых порах нам помогла Моника фон Плятте, входившая в немецкое отделение AI Германии. Она на своей машине привезла нам массу необходимых в быту вещей: постельное бельё, посуду, обувь, платья и костюмы, занавески и даже одеяла и подушки.

Одноразовое денежное пособие передала нам представитель AI фрау Элизабет Курц. Они же сняли нам маленький домик на озере Штамберг, которое находится в двух часах езды от Мюнхена. Но нам пришлось отказаться от их любезного предложения, так как мы связывали дальнейшую свою жизнь и работу всё-таки с Мюнхеном.

Помог нам и католический священник отец Карл, снабдивший нас необходимой одеждой. Мы бесконечно были им благодарны за отзывчивость и помощь. Теперь у нас было всё, что нужно для жизни, кроме работы, а у меня ещё не было и языка общения.

О зубы мои, зубы!!

Ещё в венском лагере для переселенцев, видимо, на нервной почве у меня начали выпадать зубы – один за другим. Ни боли, ни воспаления дёсен не было. Нас предупредили, что за границей посещение врача, и особенно зубного, стоит больших денег. Теперь наше социальное положение давало право на посещение зубного врача бесплатно. Перед отъездом я привела в порядок весь рот. Сестра одного из подельников Сергея была зубным врачом и сделала всё, чтобы мне на первых порах не обращаться к врачу. Теперь же надо было немедленно начать лечение. Я не могла ни жевать, ни нормально говорить.

Началось с того, что немецкий врач, осмотрев меня, категорично заявил, что лечить нечего – надо всё удалять и делать целиком челюсти. Меня это повергло в шок. «Что же я буду, как старая бабка, без зубов шамкать?» На что он мне ответил совершенно спокойно, что не один десяток оперных певцов имеют вставные челюсти и от этого никто не страдает, в том числе и слушатели.

Думала я две недели и наконец согласилась, поняв, что выбора у меня нет. Начались хождения по мукам. Каждый день он вырывал по два-три зуба. Вырвет один – даст понюхать валерьянки, полежать минут пять и снова вперёд, берётся за следующий. Те протезы, которые он сделал, мне не понравились. Но они были бесплатные.

Теперь началась борьбы за красоту. Пришлось посетить ещё двух врачей, прежде чем я добилась того, что приемлемо смотрелось и было удобно. Но эта красота стоила денег, причём моих, и немалых. Оформили кредит, который я начала выплачивать, получив работу. Два года я «носила свой кредит во рту», боясь нарушить его первоначальное состояние. Но, слава Богу, всё обошлось – и кредит выплачен, и зубы на месте.

Поиски работы. Поездки по Германии

Немецкая социальная служба не бросит бездомного человека умирать на улице с голода. Она даёт пособие и обеспечивает скромным жильём. Делается это не только из альтруистических побуждений, хотя это главное. Мне, например, при назначении пособия по безработице предложили поработать в Мюнхенском зоопарке – кормить животных. Памятуя своё первое посещение зоопарка (встреча с козлом), я вежливо отказалась. Тогда мне предложили курсы изучения немецкого языка. Я согласилась.

Придя на первое занятие, была поражена тем, что в группе я одна женщина, остальные – молодые люди турецкой, польской и других национальностей. Занятия проводились вечерами, и домой возвращаться в такой компании было не очень комфортно. Посетив эти курсы пару-тройку раз, я от них отказалась, тем более что начались поездки по приглашению различных эстонских эмигрантских организаций. В июне нас пригласили в Гейслинген – один из эстонских культурных центров Германии. Во время этой встречи мы познакомились с председателем эстонского комитета господином Вястриком, журналистом А. Кокк, издателем из Англии Эйнером Санденом. Он на своей машине организует нам первое путешествие по Европе: из Мюнхена в Испанию через Италию, юг Франции с заездом в княжество Монако. Там у него в горах было бунгало в районе городка Сиджес. Но это будет значительно позже, когда мы получим «выездные документы».

На этой же встрече Сергей увиделся с Юри Лина, с которым был знаком ещё по Эстонии. Это молодой талантливый человек, вожак духовно ищущей молодёжи Эстонии. Юри также будет участником нашего путешествия в Испанию. Незадолго до нашего изгнания он эмигрировал в Швецию.

В июле мы были приглашены издательством «Посев» во Франкфурт-на-Майне. Там я пыталась попробовать свои силы в качестве наборщицы. Работа несложная, требующая только внимания, но условия оплаты труда нас никак не могли устроить, да к тому же для Сергея там работы не предвиделось. От этого предложения я была вынуждена отказаться.

Знакомство с Ю. Беловым

Во время пребывания во Франкфурте произошло наше знакомство с бывшим многолетним узником лагерей и психбольниц Юрием Беловым и его женой Верой. Знакомство оказалось очень приятным и переросло в многолетнюю дружбу, что на Западе среди эмигрантов случается нечасто.

Судьба этого человека во многом похожа на тысячи судеб в стране, где преследуют любую свободную мысль, печатное слово или неугодное властям действие. Он прошёл все круги ада советской карательной системы.

Юрий Сергеевич Белов родился 22 ноября 1940 года в Кронштадте. Первый раз он был арестован в 1963 году и приговорён к трём годам лагерей. Второй раз его арестовали 1967 году за антисоветскую пропаганду и агитацию и приговорили к пяти годам лагерей особого режима. Отбывал он срок сначала в Мордовском лагере, а затем во Владимирской тюрьме. Осенью 1971 года против него было возбуждено уже третье уголовное дело. Ему инкриминировалась внутритюремная антисоветская агитация. Решением суда он был направлен на судебно-медицинскую психиатрическую экспертизу в институт им. Сербского. После обследования его признали невменяемым и в мае 1972 года перевели из Владимирской тюрьмы в психиатрическую больницу города Сычёвка Самарской области.

В 1977 году его освободили, и он эмигрировал в Федеративную Республику Германии. Там он получил политическое убежище. Юрий с энтузиазмом трудился во Франкфурте-на-Майне в Международном Обществе защиты прав человека. Через него нами была сделана большая посылка (10 кг) с вещами для Александра, к этому времени уже находившегося на свободе.

От Юры узнали мы о проходящей ежегодно во Франкфурте Международной книжной ярмарке. Сергей очень заинтересовался условиями участия в этих выставках, и впоследствии, когда у нас наступит относительный достаток, мы будем принимать участие в них в течение двенадцати лет.

И снова поездка и встречи

В августе нас пригласили принять участие в католическом конгрессе «Кирхе ин Нот» (Церковь в беде), проходившем в немецком городке Кёнингштайне и посвященном положению Церкви в Восточной Европе.

Нас поселили в маленьком и очень уютном пансионе. В нём было всего шесть номеров, прекрасно оборудованных и украшенных заботливыми руками хозяев. На завтрак мы поднимались на второй этаж, где находились столовая и буфет. Для оформления их были использованы мотивы из цветов подсолнечника, великолепно сочетавшиеся с золотистыми шторами, скатертями жёлтого цвета и коричневыми сервировочными салфетками. В напольных вазах стояли подсолнухи, на стенах развешены картины с изображением этих солнечных цветов, в том числе и репродукция с картины «Подсолнухи» кисти Винсента Ван Гога. Всё в этом пансионе дышало свежестью, покоем и отражало прекрасный вкус хозяев.

В столовую каждый день бонна приводила мальчика лет 4–5. Сначала я не обратила внимания на них, но, услышав русскую речь в провинциальном городке крохотного пансиона, невольно стала прислушиваться к ним. Не знаю, чей это был ребёнок, но няня всё время ему повторяла: «Говори по-русски». Малыш говорил с сильным акцентом, и она заставляла его повторять по нескольку раз одно и то же, добиваясь чистоты произношения. В конце нашего пребывания малыш говорил за столом только по-русски и без акцента. Мне показалась очень странной эта парочка: мальчик явно русского происхождения, не говорящий по-русски, и дама при нём, по внешним данным – немка, говорившая в основном по-русски. Зачем они здесь, в глубине Германии, в затерявшемся в Таунусских горах крохотном пансионе? Кто они такие? Для меня это осталось интригующей загадкой, наталкивающей на подозрения и будоражащей фантазию.

Сергей на конгрессе выступил с призывом спасти недавно арестованного и помещённого в психбольницу эстонского священника Вело Салума.

Гуляя по городу, мы подошли к газетному киоску, чтобы купить мне сигареты, и увидели на прилавке свежий номер баварской газеты «Зюддойче Цайтунг», которую Сергей, живя в Баварии, читал постоянно. Продавец внимательно посмотрел на Сергея и сказал: «Я, кажется, не ошибаюсь – на третьей странице напечатан Ваш большой портрет и статья о Вас?»

Мы купили газету. В ней действительно была помещена статья о Сергее почти на целую страницу. В ней рассказывалось о борьбе за гражданские права в Союзе, о лагерной жизни Сергея Солдатова и о нашей высылке за пределы страны. Эта фотография была сделана ещё в Бад Райхенхалле в гостях у немецкого полицейского и его матери. Не скрою, такое внимание к нам, беженцам, было трогательно.

Перед отъездом Серёжа побывал на сторожевой башне кёнигштейнского замка. Он ушёл довольно высоко в горы, мне пришлось отказаться от этой экскурсии из-за больных ног. Вернувшись, он рассказал о своих впечатлениях, о великолепной панораме, открывающейся с высоты на Таунусские горы.

Документ, открывающий ворота в мир

Вернувшись в Мюнхен, мы узнали, что нам дано разрешение на получение политического убежища. Теперь мы обрели официальный статус и получили серенький, но очень важный для нас документ, разрешающий заграничные поездки (Райзепасс). Этот паспорт необходимо было менять каждые два года. Обычно разрешения дожидаются год-полтора в лагерях переселенцев (Цирндорф близ Нюрнберга) или в пограничных областях Германии. Мы его получили благодаря AI через три месяца – это был рекорд рассмотрения дел по предоставлению политического убежища. Но этот документ ещё не давал права на работу. Для того чтобы его получить, надо было ходатайствовать. Его мы тоже получим несколько позже.

В поездках и новых знакомствах незаметно пролетели лето и осень. Подкатил ноябрь, а с ним непривычные для Баварии холода.

На радио «Свобода» я познакомилась с Валей Шпонхаймер, интересным человеком, чутким и верным другом. Её жизненная линия с ранней юности ставила перед ней вопросы, которые необходимо было решать одной, не имея права на ошибки.

В ночь на 22 июня 1941 года она с одноклассниками праздновала окончание средней школы, а утром началась война. Жила она с родителями в Орле. Отец её был из интеллигентной немецкой семьи и преподавал немецкий язык в школе. Мама её не работала – семья бы многодетной. Когда немцы оккупировали Орёл, отцу пришлось стать переводчиком при штабе. После взятия советскими войсками Орла, при отступлении немцы предложили ему уходить с ними на Запад, Он же, зная, чем может обернуться для него и его семьи решение остаться в городе, решил уходить вместе с семьёй. Минуя Польшу, добралась до Дрездена. Во время страшного налёта союзнической авиации на город семью разбросало, они потеряли друг друга. Оставшись в живых после нескольких налётов – а они следовали один за другим, – она выбралась из укрытия и, не найдя родных, отправилась пешком в Мюнхен, где жила дальняя родственница отца.

У неё не было ни документов, ни вещей, ни денег. Путь неблизкий, почти тысяча километров. Она пряталась в сараях и на чердаках домов, голод гнал в деревню за едой. На хуторах находила работу и оставалась там, чтобы подкопить хлеба и немного денег для продвижения к цели. Более трёх месяцев добиралась она до Мюнхена. Там встретилась со всей своей семьёй, которая уже считала её погибшей во время бомбёжек в Дрездене. Вскоре она вышла замуж. У неё родились два мальчика и девочка. В послевоенные годы, когда начала свою работу радиостанция «Свобода» (март 1953) и дети немного подросли, она начала работать на радио.

К нам она отнеслась с большим сочувствием и помогала всем, что было в её силах. Первый Новый год (1982) за границей мы отпраздновали в её семье. Происходило это очень торжественно. Посреди зала благоухала большая ёлка. Как я позже узнала, «живая» ёлка на Рождество и Новый год в Германии считалась роскошью, которую могли себе позволить очень немногие. На столе дымилось блюдо горячих ароматных гречневых блинов. Звучали песни Галича, Окуджавы и Высоцкого, которые исполнял под гитару Валин старший сын.

Несмотря на то что её дети родились и учились в Германии, все они великолепно говорили и читали по-русски. В этом её заслуга. Без учебников, книг, широкого общения в русскоязычной среде она сумела привить своим детям любовь к языку. В Германии есть такое официальное понятие – «материнский язык» (die műtterliche Sprach), он присутствует даже в анкетах. Здесь, далеко от «своих» услышать чистый, как ручеёк, русский язык! Для нас, только что покинувших Родину, это казалось чудом. Сейчас в эмигрантской среде всё обстоит совсем наоборот, хотя возможностей для изучения родного языка множество. Сегодняшние дети, привезённые родителями на Запад, в скором времени забывают «материнский» язык и говорят на каком-то суржике: половина слов немецких, причём исковерканных, вторая половина таких же исковерканных русских. Эмигранты первой и второй волны очень трепетно берегли то, что власти отобрать не могли – язык. Мне приходилось сталкиваться и с теми и с другими: не только дети, но и внуки знали язык – это ли не патриотизм, это ли не любовь к Родине!!

Но я далеко ушла от встречи Нового, 1982 года. С удовольствием возвращаюсь в нарядную, душистую и душевную атмосферу гостиной.

Встретили Новый год по-русски: застольем и песнями. Среди веселья, затронувших до слёз песен меня не покидала мысль о том, как же устроится наша жизнь в наступающем году. Теперь все документы, необходимые для жизни в Германии, у нас были на руках. Но нет основного – работы.

Зима выдалась небывало холодная. Самое страшное время началось со снегопадов – обильных и не прекращающихся по целым суткам. Город, не подготовленный к такой зиме, буквально потонул в сугробах. Транспорт ходил с большими перебоями, снегоуборочных машин не видно. С проезжей части улицы снег сгребали к тротуару, освобождая дорогу для машин. Для пешеходов оставался узенький коридор, ими же самими протоптанный. Если вам навстречу кто-то шёл, то вы спиной ложились на сугроб высотою в полтора-два метра и пропускали встречного. Что происходит на проезжей части улицы – не видно. Перейти на другую сторону тоже нет никакой возможности. Старожилы такой снежной зимы не помнили. Вот так встретили мы первую зиму на чужбине – привезли сибирские холода и снег, так шутили наши знакомые немцы. Больше такой зимы в Германии нам пережить за двадцать два года не довелось.

Знакомство с русской эмиграцией

Первые заработанные деньги

Серёжа и я почти каждый день бывали на радио «Свобода» в отделе Самиздата, выясняя, что из переданных нами документов через друзей-баптистов дошло до Запада. С найденных бумаг я делала копии, так как из архива Самиздата мы не смогли их получить.

Во время работы в отделе мы познакомились с Сюзаной Франк, женой Василия Франка, который работал журналистом на радио в отделе новостей. Они пригласили нас в гости по случаю дня рождения кого-то из семьи. Это было для меня первое посещение дома эмигрантов. Я очень волновалась. Незнание языка меня смущало – ведь званые гости будут говорить по-немецки. Мои опасения оказались совершенно напрасными. Все приглашённые и хозяева дома хорошо владели русским. На вечере присутствовала сестра Василия Наташа, приехавшая с мужем из Лондона. Они направлялись в Италию на отдых. Вечер прошёл весело и непринуждённо. Эта первая встреча стала началом нашего долголетнего и доброго знакомства с этой семьёй.

Вскоре Сюзана и Вася обратились ко мне с просьбой поухаживать за престарелой матерью Василия. Сами же они хотели провести зимние каникулы в Греции, где у них был небольшой домик. Малютку Павлика они брали с собой. Я, конечно, согласилась им помочь, тем более что работы у меня пока ещё не было. Мы с Серёжей перебрались из шумного пансиона в квартиру Франков на время их отсутствия.

Жили они в современном доме, на девятом этаже. Балкон был настолько велик, что по нему можно было кататься на велосипеде и при надобности устроить не очень большую вечеринку. Если спуститься на лифте на нулевой этаж, то можно поплавать в бассейне в любое время года, не выходя из дома. Очень удобно. Вот в этой квартире нам с Серёжей предстояло прожить до возвращения семьи.

Татьяна Сергеевна, мать Василия, за которой мне доверили уход, в девичестве Барцева, родилась в 1886 году в дворянской семье. Её детство прошло в Саратове, где она окончила гимназию. Затем она продолжила обучение в Париже на медицинском факультете. Вернулась в Россию. В 1906 году она поступает на Высшие курсы для женщин М.Н. Стоюниной, где знакомится с Семёном Людвиговичем Франком, своим будущем мужем, преподававшим на курсах социальную психологию. В браке Татьяна Сергеевна была счастлива и называла свои отношения с Семёном Людвиговичем «царским подарком». В 1922 году по решению советского правительства большая группа интеллигенции была выслана из страны, в том числе и Семён Людвигович Франк с семьей.

К моменту нашего знакомства с Татьяной Сергеевной из её большой семьи здравствовали младший сын Василий и дочь Наташа. Василий, как и его брат Виктор, в своё время, работал журналистом на радио «Свобода». Наташа Франк-Норман постоянно жила в Лондоне. И Татьяна Сергеевна жила то в Лондоне у Наташи, то в Мюнхене у Васи.

По нраву Татьяна Сергеевна была человеком решительным, строгим, требовавшим точного и неукоснительного выполнения её распоряжений. С другой стороны, она была глубоко верующим, чрезвычайно заботливым, внимательным к чужой беде и удивительно щедрым человекам. Я искренне полюбила эту красиво состарившуюся женщину, интересующуюся всем происходящим в мире и следящую за своей внешностью трепетно и мило.

В мои обязанности входило покупать провизию, готовить еду и убирать квартиру. В эту лютую зиму поход в магазин для меня был подобен переходу Суворова через Альпы: где на пятой точке, где ползком, где распластавшись на груде снега. О дороге домой из магазина страшно вспоминать. Нагруженная пакетами и свёртками, шатаясь под их тяжестью, пробиралась я по снежным лабиринтам; кувыркаясь и не отряхиваясь от снега, продолжала свой путь.

Уход за престарелой дамой требовал не столько труда, сколько терпения. Каждый день начинался с того, что она спрашивала: «А где Вася? Когда он придёт?» Я объясняла, что Вася и Сюзана уехали отдыхать. Вернутся через месяц. Она успокаивалась и больше не вспоминала о нём до следующего утра. Не забывала она мне ежедневно напоминать и о том, что её фамилия записана в «Бархатной книге».

Феномен старческой памяти меня поражал. Она не помнила, что было вчера, но до деталей помнила и рассказывала о своём детстве, о родителях, о первых годах эмиграции.

После обеда она располагалась на диване в гостиной и просила меня записать, что готовить завтра на завтрак, обед и ужин. В обед она пила всегда только белое чинзано. Заказывая еду, подробно объясняла мне, как надо делать то или иное блюдо. Сервировка стола имела для неё особое значение: тщательно проверяла чистоту скатерти и салфеток, для вина должна стоять её любимая «царскосельская», как она её называла, серебряная рюмка на тонкой высокой ножке; внимательно осматривала столовые приборы.

Иногда она предавалась воспоминаниям. Чаще всего вспоминала детские годы, связанные с жизнью в Саратове и первые годы после высылки из СССР. И то и другое она вспоминала без надрыва, спокойно.

Мне ни от кого ранее не довелось слышать таких нежных слов любви в воспоминаниях о своём друге, муже и наставнике. Самые трогательные, рвущиеся из глубины души слова любви и благодарности, что судьба была к ней так щедра и она встретила того единственного, которому она посвятила жизнь, всегда были обращены к Семёну Людвиговичу

Рассказывала, что в детстве любила играть с немецкими детьми, жившими на другом берегу Волги в немецкой колонии. Родители запрещали ей общение с ними. Но она всё-таки улучала минутку, чтобы побегать и пошалить в компании озорников.

Любила вспоминать о первых годах эмиграции. Жизнь была не устроена. Не было работы, плохо с жильём. Сначала жили за счёт дорогих вещей, которые смогли привезти. Когда их высылали, разрешили взять всё, что они хотели.

Во время посадки на пароход в таможне обыскали детей, до штанишек, а взрослых не тронули. Чтобы иметь средства для прокорма семей, жёны высланных организовали кружок, который занимался вышивкой замечательных шалей, кашне, платьев и блузок. Техника вышивки гладью была необыкновенная, и заказы сыпались на них, как из рога изобилия. Работали они много и зарабатывали большие «деньжищи», как выражалась Татьяна Сергеевна. Мужчины, по словам Татьяны Сергеевны, всегда были заняты лекциями, преподавательской работой или изданиями русскоязычных книг, газет и журналов. Все их труды мало оплачивались или вообще не вознаграждались.

В момент нашего знакомства ей шёл 95-й год, но она не носила очков и при ходьбе не пользовалась ни палкой, ни костылями. Ходила медленно, спокойно, высоко подняв голову, с достоинством. Каждый день слушала радио и смотрела телевидение, выбирая по своему желанию немецкий или французский языки. По-русски говорила чисто, без акцента, но иногда вставляла иностранные слова, чаще всего французские.

Её самостоятельность меня иногда приводила в отчаяние. Однажды вечером она ушла и пропала. Я особенно за ней не следила, она этого не любила, но, заметив, что её нет уже более получаса, я озаботилась. Квартира громадная: пять комнат, кухня, два туалета, ванная – где искать? Оказалось, она закрылась в одном из туалетов и уснула. Мне пришлось всю ночь сидеть на табурете и сторожить её. На призыв открыть дверь она не откликалась. В семь часов утра она вышла из туалета, как выходила, видимо, Екатерина Вторая утром из своих покоев: гордо, с достоинством, как ни в чём не бывало. С удивлением посмотрела на меня и спросила: «Что вы здесь делаете?» Мне очень хотелось ей рассказать, что я передумала за эту ночь. Но я сдержала свои эмоции и ушла готовить завтрак.

Несмотря на крутой характер Татьяны Сергеевны, мы жили очень мирно, стараясь не докучать друг другу. Когда вернулись Вася с Сюзаной, они были немало удивлены нашим хорошим расположением духа и порядком в доме. Мало кто соглашался оставаться с Татьяной Сергеевной на долгое время из-за её непростого нрава. Я же вспоминаю её с большой теплотой. К сожалению, невозможно теперь посидеть с ней на балконе вечерком и поговорить о наболевшем, о былом, о прекрасной юности. Но до её окончательного отъезда в Лондон мы ещё будем вместе осенью, когда Вася снова соберётся с семьёй на Кипр.

Наконец-то работа

Особенности немецкого транспорта

Месяц пролетел быстро, и мы снова в своём пансионе. Неожиданно мне предложили временную работу на радио в русской редакции.

Незадолго до нашего приезда в Мюнхен около здания радио прогремел взрыв и пострадали несколько сотрудников. На место одной из пострадавших взяли меня. Работа несложная, но непривычная: печатать материалы, присланные корреспондентами из корпунктов. Работать с наушниками мне до сей поры не приходилось. Но ко всему привыкаешь. Серёжа пока постоянной работы тоже не имел.

Путь к месту работы был недолгий, но с пересадкой. Во время поездок в метро я наблюдала очень интересную вещь, которая поразила меня своей рациональностью. В немецком метро не проверяют билеты при входе и не делают никаких заграждений (турникетов) при проходе на перрон. Всё отдано на откуп пассажира. Каждый знает, что если не купит билет и его обнаружит контролёр, то он заплатит большой штраф (сейчас 40 евро). По этой простой причине каждый старается не забыть о покупке проездного билета.

Контролёр может нагрянуть неожиданно и застать безбилетника врасплох. Обеспечить сеть мюнхенского метро достаточным количеством контролёров дорого. Отцы города придумали способ и выгодный с точки зрения экономии, и разумный с точки зрения помощи социальным службам. Они раздали бомжам книжки для выдачи квитанций на штраф за безбилетный проезд и направили на самые загруженные станции метро. Входят обычные граждане, без формы служащего метро, но и не в «униформе» бомжа. Двери закрываются, и начинается самое интересное: «Граждане, пожалуйста, приготовьте свои билеты». Деваться некуда – предъяви документ и получи квитанцию на оплату штрафа, если ты был нерадив и беспечен. Поездят такие контролёры два-три часа и идут сдавать свой «улов», с которого и им приходится какой-то процент.

Решение простое, как всё гениальное, – общество не несёт затрат на содержание армии контролёров, и бомжи не болтаются по улицам, а заняты делом и получают какую-никакую прибавку к своему социальному пособию. Позже я обнаружу немецких бомжей на работе в качестве сторожей в советском павильоне на Франкфуртской книжной ярмарке.

Как ни вьюжила зима, но весна брала своё. Ворвалась она в город-котлован неожиданно, дерзко, тёплым ветром, который за ночь растопил и высушил улицы. Через два-три дня полезли из земли крокусы и голубые перелески. Их было так много, что казалось: весь город утопает в первоцветах – дворы, обочины дорог, скверики и балконы. Первую зиму пережили.

Голубая мечта. Николай Драгош

Моя временная работа заканчивалась, и опять наступало смутное время ожидания – чего? Пока не решился вопрос с нашим трудоустройством, мы воспользовались этим временем.

Добрый друг, Коля Драгош! Ну, как не вспомнить тебя – энергичного, рискового парня! Ты организовал первое путешествие за пределы Германии, ты привёз нас в Париж – голубую мечту обывателя российских просторов. Могла ли я мечтать о том, что когда-нибудь буду бродить по парижским улицам и улочкам, площадям и бульварам, описанным любимым мною А. Дюма, воочию увижу места, где его отважные мушкетёры дрались на шпагах со стражей кардинала Ришелье. Это была сказка наяву. Вот когда я вспомнила о пророчествах гадалки, которая предрекала мне в далёком уже теперь 1956 году жизнь за границей.

Переехав в Эстонию в 1959-м, я расценил её как заграницу. Теперь выходило на поверку так, что заграница настоящая – это Париж, Мюнхен и ещё будет много, много других городов за пределами Эстонии. Судьба подарит возможность восхищаться и любоваться ими. Я старалась ничего не пропустить, отложить в памяти неповторимость стилей, аромат старины и прелесть парков, садов и аллей.

С Колей мы познакомились в наш первый приезд во Франкфурт-на-Майне. В Германии он проживал с начала семидесятых годов. Родился он в Молдавии в 1932 году. Отец его, немец по национальности, работал на железной дороге, мать растила троих сыновей. Николай окончил одесский институт и работал преподавателем математики в школе рабочей молодёжи, позже стал её директором. Вместе со своими соратниками он выступал за многопартийность и демократический социализм. В 1962 году в Одесской области ими была основана нелегальная группа «Демократический Союз социалистов». Группа выпускала и рассылала листовки по всему Союзу – от Молдавии до Дальнего Востока. Подпольно им была издана брошюра «Правда народу». Нелегальная организация продержалась недолго. В 1964 году она была раскрыта и её участники арестованы. Николая приговорили к семи годам строгого режима, и он отбывал срок в Мордовских лагерях. После окончания заключения он стал хлопотать о выезде на историческую родину, то есть в Германию. К моменту нашего знакомства он уже имел и работу, и гражданство, и машину, и водительские права – все самые необходимые атрибуты для нормальной жизни на Западе.

Остановились мы у любезно пригласивших нас Арины и Алика Гинзбург. С Ариной я была знакома ещё в Москве по делам, связанным с Фондом помощи политзаключённым, основанным А.И. Солженицыным. С Аликом я тоже была знакома, но, что называется, «шапочно». Теперь же мы могли вместе побродить по городу.

Алик пригласил нас с Серёжей во французский ресторан. Он заказал изысканное блюдо – устриц. Их принесли на громадном блюде, оно заняло почти весь стол. Устрицы были в раковинах, и мне казалось, что они «пищали». Я не могла видеть, как Алик с Сергеем расправляются с ними, и ушла в другой конец зала. Но остальная еды была выше похвал.

Алик, прекрасно знавший город, повёл нас на экскурсию. Показал здание Парижской оперы, овеянное таинственными легендами. Мы любовались белоснежным Сакрэ-Кёр (Священное сердце), побывали на Монпарнасе и в соборе Парижской Богоматери. Рядом с собором на пешеходной части площади выложена из разноцветных камней роза ветров, как нам объяснили, обозначающая центр Франции. Поднимались на Эйфелеву башню, с которой Париж виден «с птичьего полёта», – великолепный обзор прекрасного города. Побывали в Лувре, Версале и на Марсовом поле.

«На десерт» путешествия по Парижу нам оставили Мулен Руж. Место удивительное не только своими ночными развлекательными заведениями, но и массой «ночных бабочек», стоящих у своих роскошных машин и крутящих на изящном наманикюренном пальчике ключи. Юркие молодые люди снуют в толпе зевак, выбирая молодых женщин, и, заглядывая им в глаза, с придыханием спрашивают: «Са ва?» – в переводе – как дела?

Вся улица освещена, как рождественская ёлка; витрины секс-шопов, фасады, окна домов, и сама Красная мельница с вертящимися и сверкающими крыльями создают впечатление вечного праздника и нескончаемого наслаждения жизнью. Из любопытства я заглянула (уточняю: не вошла) в один из секс-шопов – еле ноги унесла. У «дверей», а это была просто занавеска, меня схватили мёртвой хваткой и потащили вглубь. Я успела вывернуться, вырваться и выскочить на улицу, так ничего и не увидев.

За один день мы сумели обойти много достопримечательных мест Парижа, но ещё больше осталось на следующий раз. А будет ли он?!

Во время нашего пребывания в Париже приехал Лех Валенса. Его встречали, как национального героя: устроили пресс-конференцию, на которую Алик был приглашён как журналист. Он, как добрейшая душа, всем всегда помогавший и выручавший, пригласил с собой на конференцию Сергея. В зал пропускали строго по пропускам. Каким образом Алику удалось провести Сергея – осталось тайной. Выступление Валенсы произвело на Серёжу сильное впечатление. Он умудрился сделать фотографию, хотя это было запрещено.

Алик предложил нам посетить один из центров русской эмиграции, располагавшийся где-то недалеко от Парижа. Названия этого места я, к сожалению, не запомнила. Коля любезно согласился нас подвезти. Помню очень старый двухэтажный дом, увитый плющом, с облупившейся местами штукатуркой, в запущенном парке. Народа собралось не очень много. Беседа проходила за столом в комнате, сплошь уставленной иконами. Из присутствовавших нам были знакомы только Алик и Коля, с остальными мы были не знакомы. Атмосфера беседы мне очень напоминала по своему характеру беседы под шёлковым оранжевым абажуром в дореволюционной России: временами эмоциональная, но выдержанная в рамках светского воспитания.

Первые впечатления о столице столиц

Эта поездка на меня обрушилась, как шквал: масса впечатлений ярких, запоминающихся, как со знаком плюс, так и со знаком минус.

Не берусь судить о сегодняшнем Париже, но в то время, когда мы его посетили (сентябрь 1982-го), у меня были не только восторженные возгласы от красоты, торжественности и сжимающих сердце исторических ассоциаций. Кое-что из увиденного повергало в уныние и страх. Пусть простят меня парижане за мои, с их точки зрения, крамольные высказывания, но и умолчать о них я не могу – что было то было.

Первое. У меня возникло желание, как у любого туриста, зайти внутрь собора Сакрэ-Кёр. Мои спутники осматривали его снаружи. Открываю тяжёлую входную дверь и попадаю в совершенно тёмное помещение. Желая сориентироваться, я остановилась у порога, и тут совершенно неожиданно кто-то невидимый за шиворот выталкивает меня за порог. Всё произошло так быстро, что я не успела понять, в чём я провинилась, за что меня так грубо выкинули из собора.

Второе. Однажды, ожидая поезда в метро, я увидела крысу размером с откормленного кота, которая спокойно, по-хозяйски разгуливала между рельсами. Ничего подобного ни в питерском, ни в московском, ни в харьковском, ни в киевском метро мне наблюдать не приходилось. Что это?

Третье. Гуляя по набережной и знакомясь с книжными развалами вдоль Сены, я обратила внимание на реку. По мутной воде плыли стол, перевёрнутый столешницей вниз, старая корзина, какие-то огрызки, клочки бумаги. Конечно, такое можно увидеть и в Питере на Мойке или Карповке, но Париж – это европейская столица номер один. Не скрою, была, мягко говоря, поражена.

Четвёртое. Посещение Лувра меня не поразило, но озадачило. Картины развешены так, что как ни прыгай около них и справа, и слева, и отдаляясь, и приближаясь, рассмотреть удаётся с трудом, а вернее, догадаться о том, что может быть изображено на них. Расположение картин оставляет желать лучшего. Пол музея скорее напоминает автобусную остановку: плевки, обрывки бумаги, фантики и даже окурки. Воспитанная на музеях Питера (Эрмитаж, Русский музей) и Москвы (Третьяковская галерея, Пушкинский), я не могла понять, как можно содержать музейные помещения в таком неприглядном виде. Что касается статуи Венеры Милосской, то она была во всей своей красе. Для неё выделен отдельный полукруглый хорошо освещённый зал, который находился на несколько ступенек ниже галереи. Основание, на котором установлена статуя, можно было обойти со всех сторон, а поднявшись на ступеньки, полюбоваться ею сверху.

Мона Лиза за бронированным стеклом смотрелась без особых восторгов, может быть, потому, что её образ видишь везде и всюду – от громадных плакатов в метро до наклеек на спичечных коробках. Затёрли, растиражировали в различных рекламах бедную Лизу. Тем не менее очередь желающих осмотреть творение Леонардо да Винчи начиналась в соседнем зале.

Пятое. Дворец Версаль. Приводила в недоумение оплата осмотра дворца. По экскурсионной программе показывали несколько комнат. Остальные комнаты требовали дополнительной оплаты за осмотр: захотел посмотреть будуар королевы – заплати, захотел посмотреть спальню короля – заплати и так далее. Во дворце шёл ремонт, возможно, что этим всё и объяснялось.

Ну и, наконец, гвоздь парижской программы – у меня из сумочки вытащили все деньги. В моём кошельке находились 123 доллара, которые поменяли в Союзе перед высылкой, 295 немецких марок, выданных мне социаламптом на месячное моё пропитание и 500 марок, заработанных нелёгким трудом сиделки, домработницы и поварихи в одном лице. Экономила каждую «копейку», чтобы побывать в Париже, и в результате потеряла всё в первый же день, прогуливаясь по городу своей мечты.

У Коли Драгоша тоже не обошлось без приключений. Его машину ночью вскрыли и утащили какие-то ценные вещи. Дверные замки пришлось ставить новые. После ремонта мы собрались в обратный путь, в Германию.

Негатива от посещения столицы замысловатых виражей истории, интриг, кровопролитных революций, изысканной моды и гастрономических чудес оказалось больше, чем можно было предположить. Вероятно, мне не повезло, вероятно, это не мой город, а может быть, посещение было несовместимо с нашей жизненной ситуацией. Да простят меня парижане за столь откровенные высказывания. Видимо, чтобы полюбить город, надо его посетить ещё раз, находясь в более определённом статусе и в полном согласии с думами и сердцем. Мне пока это не удалось.

Но не только негатив присутствовал в нашем первом знакомстве с Парижем; конечно, были и замечательные встречи, и незабываемая служба в православной церкви на рю Дарю, и прогулки по улицам Парижа, и, конечно же, дух свободы, который нас пьянил и завораживал. Не надо было оглядываться, проверяя, не следят ли за тобой, говорить шёпотом, опасаясь подслушивания, ждать обыска и самое главное – можно было строить планы на будущее, хотя в этот момент и очень туманное.

Так вот закончилось наше первое путешествие за пределы приютившей нас строгой, но справедливой Германии с её порядком и размеренным образом жизни.

Великолепный Октоберфест

Вернулись в наш пансион, но ненадолго. Семейство Франк собиралось на отдых в свою любимую Грецию. Вася снова обратился ко мне с просьбой поухаживать за Татьяной Сергеевной. Я была рада новой встрече с этим милым для меня человеком. Мы с Серёжей снова переезжаем: квартира знакомая, уже не зима, и походы за провизией не такие тяжёлые; к характеру Татьяны Сергеевны я тоже уже приноровилась – нет никаких причин отказываться.

Во время второго длительного общения, теперь уже с моим дорогим другом Татьяной Сергеевной Франк, начинается знаменитый на весь мир Октоберфест. Мы сидим в гостиной и не отрываясь смотрим телевизор – транслируется шествие. Этот праздник проходит традиционно в столице Баварии Мюнхене в третью субботу сентября. Погода, как правило, в это время стоит замечательная, солнечная и сухая. Мне впервые довелось познакомиться с традициями баварцев и их любимым праздником.

Всё начинается семикилометровым шествием по Максимилианштрассе до Терезиенвизе. Самая фешенебельная улица Мюнхена, с самыми дорогими бутиками и магазинами названа в честь Максимилиана II, посвятившего себя строительству города, покровительствовавшего наукам и искусствам.

В 2010 году исполнилось 200 лет с того времени, как началось празднование Октоберфеста. Бавария является житницей хмеля и крупнейшим производителем пива. Когда-то на месте Мюнхена, который стоит на реке Изар, был монашеский посёлок Мунихен. Во время поста монахам запрещалось пить вино, и они вместо вина пили пиво и называли его жидким хлебом. Его можно было употреблять и во время поста.

Шествие настолько ярко, музыкально и своеобразно, что посмотреть на него приходят и приезжают сотни тысяч людей. Толпы выстраиваются вдоль улицы на тротуарах, заполняют балконы, высовываются из окон, залезают даже на фонарные столбы.

Открывает праздник молодая девушка, одетая в монашеский палантин, отороченный золотой каймой. На ногах у неё красные сапожки. Она восседает на породистом скакуне, украшенном венками. Далее следует шикарная открытая карета с множеством цветов и венков. В ней сидят обербургамайстер города с супругой. Далее следуют нескончаемые группы участников шествия.

Лохмоногие битюги везут на платформах громадные бочки с пивом. Лошади, возницы и сами платформы богато убраны лентами, цветами, хмелем и колосьями. За ними следуют горожане и сельчане в старинных национальных одеждах.

Маленьких детей ведут за руки, а младенцев везут в деревянных самодельных колясках, сработанных ещё прадедами. В одну из тележек запрягли белоснежных коз. У многих взрослых и детей в руках сумочки, кулёчки, маленькие чемоданчики: в них, по всей видимости, национальная закуска – солёные брецели. Брецель по вкусу напоминает бублик, посыпанный крупной солью, но имеет форму кренделя. Кое-кто из мужчин несёт маленькие деревянные бочонки.

Проезжают платформы, изображающие бытовые и ремесленные сценки. Оформлены они с использованием старинного инструмента, мебели и аксессуаров. Женщины поражают великолепием своих головных уборов. В нескольких группах мимо зрителей проходят пары в свадебных нарядах, а за ними на увешанных цветами повозках следует приданое: деревянная кровать с пуховыми подушками и перинами, искусно раскрашенный масляными красками шкаф и всевозможная кухонная утварь.

Проходят профессиональные группы: пожарники, стрелки, охотники, войсковые подразделения, одетые в амуницию времён наполеоновских войн, пивовары, горные стрелки, цирковые комедианты. Каждая группа имеет свой духовой оркестр. Музыканты – не профессионалы, дилетанты, любители. Гремят оркестры, бьют литавры, с обочин летят приветственные возгласы – хелло!

Кое-кто из участников шествия прихватывает из дома и своих четвероногих: вот коза, цокая копытцами о мостовую, потряхивает бородой и послушно шагает рядом с хозяйкой. А вот сестричка с братцем вприпрыжку несутся со своим любимцем – здоровенным псом ньюфаундлендом. Американская молодая пара привезла с собой мартышку, которая сидит на плече у хозяина и потешает зрителей своими ужимками.

Телеги с бочками пива сменяют одна другую: на лошадях и, откормленных, с блестящей на солнце шкурой быках, покрытых праздничными попонами. Ушки лошадей закрыты нарядными колпачками, а на шеях яркие венки из цветов, лент и ржи. Зрелище незабываемое. Такое впечатление, что перед тобой прошли люди всего земного шара из разных исторических эпох. Да это, пожалуй, так и есть.

Шествие заканчивается на Терезиенвизе (Wiese – луг). Назван он так по имени принцессы Терезии Саксонской, и отсчёт Октоберфестов начался с празднования её свадьбы с Людовиком І.

Когда шествие достигает праздничного Луга, обер-бургамайстер берёт в руки молоток и трижды бьёт по бочке, выбивая из неё пробку. С пеной вырывается молодое пиво наружу. Под дружные возгласы собравшихся начинается праздник.

На лугу строятся 14 длинных шатров. Каждый из них принадлежит какой-либо фирме-производителю пива. Есть и павильон вина, и всюду в ларьках множество разнообразных сладостей. Обязателен и ларёк, продающий солёные огурцы. Поел сладкого – захотелось солёненького – пожалуйста, к вашим услугам.

Праздник есть праздник. Не обходится здесь и без увеселительных каруселей, крутящихся колёс, клоунов и танцев. За длинными столами, тянущимися вдоль шатра, все друзья и, выпив немного, подхватывают друг друга под руки и, раскачиваясь из стороны в сторону, поют каждый на свой лад и на своём языке. Мне кажется, что в такие вот праздники, как во время Олимпийских игр, должны прекращаться всякие войны и конфликты.

Для Татьяны Сергеевны это зрелище не было новинкой. Это я, с замиранием сердца и в восторге открыв рот, смотрела на этот великолепный праздник. Она давала мне пояснения по тому или другому сюжету, ведь я ещё языка не знала, и все комментарии ведущего были для меня пустым звуком. Шествие длилось несколько часов.

С обедом мы в этот день запоздали, но такое каждый день не увидишь, а пропустить это зрелище было невозможно. Весь остаток дня мы обменивались впечатлениями от увиденного. Позже, когда мы с Серёжей немного «оперились» и купили видео, я записала Октоберфест на кассету, чтобы иметь возможность показывать это диво всем приезжающим к нам погостить.

Наша жизнь у Франков шла мирно, спокойно, размеренно, и мы пребывали в благости и согласии. После обеда Татьяна Сергеевна любила посидеть на балконе. С него открывался вид на луг, где мирно паслись овцы, а за пастбищем начинался редкий лесок. Для меня, городского жителя, было большой неожиданностью увидеть отару овец, спокойно поедающих травку посреди большого европейского города, можно смело сказать, одного из крупнейших культурных центров Европы. В ста метрах от пасущейся отары находился крупнейший банк – Хипобанк, десятиэтажное здание из стекла и металла. Видимо, одна из особенностей немецкой жизни – использовать во благо всё что можно для общей или личной пользы.

Месяц нашей идиллии промчался. Вернулись из отпуска Вася с семейством. Шутливо говоря, произошёл ритуал: пост – сдал, пост – принял. Мы с Серёжей «сдали» Татьяну Сергеевну и хозяйство в надлежащем порядке.

К этому времени вернулись из Италии Наташа с мужем. Они по пути к дому заехали проведать Татьяну Сергеевну и семейство Васи. В честь такого события был организован небольшой семейный ужин, на который пригласили и нас с Серёжей.

После ужина Наташа и Вася рассказывали о своих впечатлениях, об отпуске. В завершение вечера мы были наделены подарками. Татьяна Сергеевна передала нам на память две книги Семёна Людвиговича. Первая – это «Смысл жизни», издана в Брюсселе. Вторая работа «Непостижимое» была издана в Мюнхене с посвящением Татьяне Сергеевне. С благодарственной подписью Вася подарил нам книгу под названием «По сути дела» своего брата Виктора, работавшего журналистом на радио «Свобода». В книге собраны материалы передач, которые вёл на радио «Свобода» Виктор Семёнович под рубрикой «По сути дела». Наташа одарила меня шикарной шалью из тончайшей итальянской шерсти с необыкновенным геометрическим рисунком.

Закончилось «золотое время», проведённое с замечательным человеком, тонким ценителем прекрасного и последним из представителей уходящей эпохи домашнего воспитания и обучения, трепетного отношения к семейным узам и умения преданно дружить.

Первая поездка в Швецию

Мы снова в нашем пансионе и снова ненадолго. В это время начались наши поездки по приглашениям эстонской диаспоры по Германии и Швеции, а у Сергея ещё в Англию и Америку.

В октябре–ноябре 1982 года мы были приглашены на конгресс Немецко-Балтийского Общества в город Люнебург. Не доезжая до университетского города Гёттингена, увидели через окна вагона укреплённую границу и пустынную территорию ГДР. Впечатление удручающее: один народ разделён – два лагеря и та же колючая проволока, которая так хорошо знакома по советским лагерям.

На конгрессе присутствовало много интересных людей. Там я встретилась с эстонским «почтовым ящиком» – Теэле Лемберг. На её адрес посылались письма, которые содержали сообщения конфиденциального характера. Позже мы с ней подружились и встречались и в Швеции, и в Мюнхене неоднократно.

В эту же поездку в Эстонском Доме мы познакомились с эстонским дирижёром Неэме Ярви и Лембитом Сави, который на следующий год посетил нас в Мюнхене вместе с супругой.

После люнебургского конгресса сразу же отправились в лекционное турне по городам Швеции. В ожидании поезда побродили по ночному Гамбургу, который нам показался не очень дружелюбным. Как и любой портовый город, он ночью был наполнен всевозможными криминальными субъектами. Боясь попасть в какую-нибудь неприятную историю, вернулись на вокзал.

Поезд отходил глубокой ночью. В вагоне тусклый свет был только в коридоре. Купе совершенно не похоже на привычное для нас четырёхместное, полки расположены только на одной стороне и в три этажа. Мне досталась самая верхняя полка. Я долго стояла в темноте и прикидывала, как мне забраться на неё. О том, как на ней удержаться при толчке вагона, – это будет уже задачей номер два. За что-либо ухватиться, чтобы вскарабкаться под потолок на указанное мне место, я не обнаружила. Поняв, что мне никто не поможет и так можно простоять до утра, решилась действовать смело, не обращая внимания на недовольные реплики «счастливчиков» нижних полок. Добравшись до полки, уперлась ногами и руками в торцовые стенки и так, не смыкая глаз, дождалась утра. Сергей ночевал в «мужском» купе.

В Копенгаген поезд прибыл утром. Здесь нам следовало пересесть на паром, который проходил недалеко от берега. На фоне бледно-голубого неба возвышался замок принца датского, в котором сотни лет назад разыгрывались шекспировские страсти, плелись интриги и лилась кровь. С моря он выглядел сумеречно, окутанный лёгким флёром таинственности.

Мальмё – первый город на шведской земле. Здесь нас встретила милая Лиета Сандер, пригласившая нас пару дней погостить в её семье.

Далее шли выступления Серёжи с лекциями в Лунде, Хальмстаде, Гётеборге, Уппсала, Вастероз и Стокгольме. Своими лекциями Серёжа исполнял долг перед эстонским народом, рассказывая о политическом, экономическом и культурном положении маленькой советской республики. Были выступления и по шведскому телевидению.

Не владея эстонским языком, я пассивно участвовала в активной деятельности Серёжи. К счастью, многие старые эстонцы очень хорошо владели русским языком, и я со своей стороны старалась рассказать им о положении в лагерях и тюрьмах. Каждый из нас стремился по мере сил помочь оставшимся на другом берегу соотечественникам.

Шведская природа очень напоминала нам Эстонию: сосновые леса, море, обилие живописнейших озёр и тот же климат с частыми дождями, туманом и не очень щедрым солнышком.

Оказавшись на берегу моря, я с печалью и мольбой обращалась в сторону Эстонии. От мысли, что мы не увидим её никогда, сердце сжималось и становилось тяжело от утрат и от непоправимости положения изгоев, неизбежности коротать старость на чужбине, вдали от дорогих могил, родной речи, друзей.

Везде нас встречали сердечно и даже с почётом, который нас очень смущал. Вспоминается один завтрак в Уппсала. На ночь нас разместили на втором этаже. Утром я спускаюсь по лестнице вниз и с первых же шагов передо мной открывается замечательный вид: стол, накрытый к завтраку, уставлен не менее чем двадцатью разновидностями сельди. Чего-чего тут только не было! – сельдь в томатном соусе, и в горчичном, и с лимоном, и в масле, и с укропом, и с луком и перцем, и приправленная какими-то неведомыми нам соусами. В большой плетёной корзинке ждал своей очереди ароматный свежий хлеб, в круглой маслёнке манило к себе сливочное масло со «слезой». Завтрак выглядел аппетитно и обильно, как на картинах голландцев. Но с утра сельдь!? – это нас немного удивило. Как нам объяснили позже, это обычный завтрак в Голландии и прибрежных районах Швеции. А может быть, и в каких-то других северных странах?

Во время нашего пребывания в Стокгольме Сергею неожиданно позвонил из Лондона Борис Георгиевич Миллер, организовавший ему двухнедельную программу встреч с общественностью в Англии. Программа начиналась 16 ноября. Серёже пришлось прервать свои уже запланированные мероприятия в Швеции и срочно вылетать в Лондон. Я же одна добиралась обратно в Мюнхен.

Для меня поездка оказалась крайне тяжёлой и сложной. Пришлось везти с собой два тяжелейших чемодана с книгами, которые подарили нам в Швеции. По пути меня ждали три пересадки. Казалось бы, ну и что – подумаешь, пересадки. Но я не знала ни одного иностранного языка. Говорят: «Язык до Киева доведёт!» А как быть, если его-то и нет?

Намыкалась я по дороге, пока добралась до Мюнхена. Могу точно сказать, что и без языка всё-таки можно доехать до нужного места. Помогала мне в пути немецкая точность и рациональность. Пересадки в нашем понимании не было. Происходило всё просто и быстро: поезд останавливался на перроне, а напротив него на этом же перроне стоял, дожидаясь вас, поезд, на который нужно пересесть. Всё согласовано, отрегулировано с точностью до минуты, никуда не надо бежать, искать нужный перрон, тащиться с вещами по переходам, торопиться и нервничать. Несмотря на определённую усталость, я была в восторге от такой разумной организации передвижения по железной дороге.

О своих впечатлениях от поездки в Лондон Сергей написал в книге «Солнце», вошедшей в «Наследие и архив» (том 10).

И снова поиски работы

Через знакомого фрау Моники фон Плятте, директора немецкой автомобильной фирмы БМВ господина фон Кунхейма, Сергею было предложено место инженера. Зарплата там была, на наш взгляд, астрономической, и это только на первых порах. Дальше, когда Сергей вошёл бы в курс производства, зарплата соответственно возросла. Но, несмотря на такие сказочные условия, Сергей от этого предложения отказался и никогда об этом не жалел. Он считал своим долгом – коль он волею судьбы заброшен на Запад, то должен использовать всё для того, чтобы помочь тем, кто остался за колючей проволокой, в лагерях и «психушках», обличать зло, несправедливость и жестокость.

В Мюнхене находились редакции радио «Свобода» и «Свободная Европа», вещавшие на СССР и страны народной демократии. Устроиться туда на работу было заветной мечтой многих, очень многих эмигрантов, но попасть туда было делом таким же трудным, как пролезть верблюду в игольное ушко.

У Сергея, однако, появилась очень неопределённая, но всё же надежда устроиться на радио «Свободная Европа» в эстонскую редакцию. В начале сентября 1982 года директор Балтийской редакции радио «Свобода» Ян Пенер предложил Сергею составлять правозащитные и религиозные программы в эстонской редакции. Сергей принял это предложение и написал заявление. Но американская администрация радио почему-то не хотела принимать его на работу и начала тянуть время. Прямо в работе не отказывали, но и не спешили оформлять в штат. Получалось так, что Сергей не мог принять предложение фирмы БМВ, так как радио определённо не отказывало ему в работе. Приходилось ждать и надеяться.

Наши поиски работы закончились тем, что мне в начале 1982 года предложили временную работу в качестве машинистки фриланс – работа на три месяца, а дальше: «Спасибо. Вы свободны. Когда вы понадобитесь, мы Вас известим». Сергея же в ноябре на полгода отправили в Лондон для усовершенствования английского языка.

Там его поселили в английскую семью, чтобы он слышал разговорный английский и общался с членами семьи только на английском. Я всё это время оставалась одна в Мюнхене. Мы очень скучали друг без друга, хотя Сергей звонил мне через день, ведь у нас за плечами была шестилетняя разлука, от которой мы ещё не пришли в себя.

Около нашего пансиона находилась телефонная будка-автомат. Однажды мне пришла в голову шальная мысль: а что если позвонить с этого городского автомата Диме в Москву? Наменяла мелочи и решила попробовать – была не была. Каково же было моё удивление, когда на том конце провода я услышала такой дорогой мне голос Димочки. Мы, задыхаясь, торопясь и боясь разъединения, стали, перебивая друг друга, обмениваться новостями. Говорили, пока не закончились все деньги, а дальше ту-ту, ту-ту… гудки, гудки, гудки. Никто из нас не мог предвидеть, что это был последний наш разговор и больше нам не придётся сказать друг другу приветственного: «Алло. Ну, как ты там?»

Через очень короткий промежуток времени Дима погибнет из-за нерадивости медиков от приступа астмы – это в центре Москвы, в двадцатом веке! Не верится, что молодого человека нельзя было спасти! А что если был злой умысел? Нежелание сделать всё необходимое или предписание не делать ничего для спасения? Теперь этого уже не узнать. Погиб очень талантливый, добрый и красивый молодой человек. Царствие тебе Небесное, наш милый Димочка. Спасибо тебе за все твои земные старания и вечная тебе память.

Новый год в Париже

1982 год подходил к концу. По приглашению Арины и Алика мы решили встречать Новый, 1983 год у них. Я должна была приехать в Париж из Мюнхена, а Серёжа – из Лондона.

Это был второй Новый год за границей. Собрались знакомые и друзья Арины и Алика. Встреча с такой большой компанией соотечественников за границей была для нас большим подарком и, я бы сказала, сюрпризом. Кто-то принёс записи песен Окуджавы и Высоцкого – здесь, в Париже, на чужбине, они воспринимались по-особенному, остро и щемяще.

Во время подготовки праздничного стола обнаружилось, что чего-то не хватает из провизии, а время уже близилось к 23:00 часам. В Германии это была бы катастрофа. Там все магазины, как по команде, закрываются в 21 час, даже самые большие. А в Париже – никаких проблем. Магазины и лавочки работают круглосуточно. Меня это сообщение так удивило, что я увязалась пойти с Аликом за недостающими продуктами.

Вышли на улицу. Тротуары полны народа, как днём. Витрины сверкают, двери всех магазинчиков и лавочек нараспашку. Из бистро и ресторанчиков плывут соблазнительные волны ароматов, на прилавках блестящая свежая зелень, как будто только что собранная с грядки, красиво уложенные и манящие яркостью красок фрукты и овощи. Хозяева винных погребков приглашают прохожих попробовать молодое вино. Такой бурной, оживлённой и яркой ночной жизни я в Германии не видела и была поражена.

Днём мы с Серёжей решили погулять по городу одни и поехали в сторону Марсова поля. Памятуя свой первый опыт пребывания в Париже, когда из моей сумочки исчезло всё содержимое, я отдала и билеты и деньги Сергею. Ах, какая наивность и недооценка способностей парижских лихих парнишек, опустошающих карманы и сумочки зевак!

Едем в метро. Народу много. Толкучка не хуже московской. Около нас всё время крутится какой-то парень и, приплясывая с ноги на ногу, спрашивает: «Са ва?» Сергей ему несколько раз ответил: «Са ва, Са ва!» На следующей остановке парнишка вышел. А через пару остановок вышли и мы. Поднялись наверх. Тут Сергей обнаружил, что у него вытащили портмоне с билетами и деньгами. Париж как будто бы брал с нас дань: как только мы появлялись, в этом городе обкрадывали или меня, или Сергея.

Алик, добрейшая душа, узнав о нашей беде, тут же вызвался помочь субсидировать нас и отправил меня в Мюнхен, а Сергея в Лондон.

Дело в том, что Серёже обещали работу на радиостанции после того, как он пройдёт шестимесячную стажировку в Англии. Это было сделано якобы для усовершенствования произношения и накопления словарного запаса. Мне трудно сейчас судить, но думается, что у начальства радио были какие-то другие планы.

Вечером того же дня Серёжа и Алик провожали меня в Мюнхен. Поезд отправлялся очень поздно, и нам пришлось приехать на вокзал заранее, до закрытия метро. Сидим в ожидании поезда на перроне. Вдруг в зале раздалось многоголосье, шум и ворвалась ватага молодых людей и девушек. Прибывшая молодёжь была очень возбуждена: кто пел, кто кричал, кто рыдал. Лавочек для всех не хватало, и некоторые располагались на полу, на подоконниках, как воробьи, и на своих рюкзаках. Оказалось, что это были новобранцы, отправляющиеся по месту несения службы, а девушки их провожали. Всё, как у нас – и смех, и слёзы, и любовь.

Вагон, в котором мне предстояло ехать в Мюнхен, был роскошен.

Панели вагона отделаны красным деревом, вставленные в них зеркала сверкали, диван покрыт гобеленовым покрывалом, тут же в купе мраморная раковина с холодной и тёплой водой, на столике фрукты и минеральная вода. Я вошла в купе, села на диван, осмотрелась и долго не могла придти в себя – и это всё для меня одной? Поезд тронулся, а я всё сидела и любовалась, и удивлялась, и рассматривала всякие приятные мелочи. Вывел меня из этого состояния стук в дверь. Бригадир поезда попросил у меня мой паспорт, чтобы ночью пограничная служба не нарушала мой сон. Удобство, комфорт, забота о пассажире – вот то, что отличало вагон французского поезда от того, в котором мне довелось ехать в Швецию. Возможно, что и в том поезде были подобные вагоны, но у нас не было денег для такой комфорта.

Работа, работа, работа!!

Не выдержав разлуки, Серёжа вернулся в Мюнхен через три месяца. Он навестил эстонскую редакцию и получил приглашение от её начальника господина Александра Терраса поработать в качестве фриланса.

В Париже при издательстве газеты «Русская мысль» мне предложили работу наборщицы, но там не было никакой надежды получить работу Серёже. Пришлось отказаться. Оставался нерешённым насущный вопрос – наличие постоянной работы.

По немецким законам на временную работу можно брать на три месяца. Если работодатель пропустил этот срок хотя бы на один день, он обязан оформить работника на постоянную работу. Но начальство не дремлет, и за неделю уже извещает, что в ваших услугах, начиная с такого-то дня, пока не нуждается. Так может повторяться много раз, а может и всю жизнь. Эта нахождение в подвешенном состоянии определённым образом сковывает жизнь: невозможно планировать поездки, покупки, оформление кредита и так далее. Серёжа в таком режиме проработал полгода и, возможно, так и остался бы на подхвате: кто заболел, кто в отпуске, кто переезжает. Но удача нам улыбнулась с совершенно неожиданной стороны.

На станции в русской редакции в это время менялось начальство, а оно по неписаному закону всегда должно быть только американским. Что американский чиновник может знать об особенностях эмиграции из Советского Союза и самих эмигрантах? Ничего! Умный начальник обязательно посоветуется со знающим и мудрым человеком, чтобы не наделать ошибок в подборе кадров. Именно таким начальником наградило проведение русскую редакцию: он знал, к кому обращаться за советом и помощью. Этим человеком был Александр Исаевич Солженицын. Он сделал список эмигрантов, которых рекомендовал для работы на радиостанции «Свобода». В этот список вошёл и Сергей Солдатов.

Таким образом была решена судьба Сергея, а заодно и моя, на ближайшие двенадцать лет. Серёжа с 1 января 1983 года был взят пока на временную работу в эстонскую редакцию радио «Свободная Европа», но в ближайшие месяцы администрация твёрдо обещала оформить его в штат. Свершилось!!!

Я в это время продолжала оставаться на временной работе в русской редакции. На постоянную работу меня оформят спустя год и девять месяцев. Но это не беда, если знаешь, что хотя бы один в семье работает постоянно. Жизнь постепенно входила в нормальное русло.

В связи с тем, что Сергей получил постоянную работу, нам было предложено подыскать себе жильё и освободить комнату в пансионе, за которую платил социаламт. Сергей активно принялся за поиски жилья. На Западе всё было не так, как в Союзе. На нашей родине всё зависело не от человека: если власть имущие захотят – дадут жильё, хочешь не хочешь найдут работу и заставят работать; если, не дай Бог, не захочешь трудиться на благо социалистической Отчизны, то либо осудят, либо, в лучшем случае, вышлют на 101-й километр. Здесь всё надо делать самому.

Дом – моя крепость

Сергей накупил ворох газет с объявлениями, разложил их на полу и лёжа стал изучать предложения о сдаче в аренду жилья. Предложений – море, но надо выбрать дешёвое и поближе к работе. Три дня после работы он бегал по отобранным адресам – всё не то. Район, где расположена станция, считается фешенебельным, и цены соответственно серьёзные. Но кто ищет – тот найдёт. Повезло несказанно. Нашлась квартирка просто рядом со станцией, всего в одной трамвайной остановке от неё. И так совпало, что в это же время пришёл наш багаж.

События развивались с такой скоростью, что мы не успевали на них реагировать. Переезд на новую квартиру, прибытие багажа и, в довершение ко всему, Серёже эстонские общества в Америке и Канаде предложили тур с лекциями о политическом, экономическом, культурном положении в Эстонии, а также о репрессиях и положении в политических лагерях. Пригласили нас обоих. Я отказалась ехать, мотивируя это тем, что боялась потерять даже временную работу. Серёжу эстонская редакция отпустила за океан, желая информировать американскую и канадскую общины о жизни в Эстонии.

За один день нам пришлось совершить невероятное: переехать на новую квартиру, получить багаж, собрать в дорогу Сергея и проводить его в аэропорт. Вернувшись из аэропорта, я вошла в квартиру, заваленную коробками, ящиками и разобранной мебелью. На следующий день нашла на помойке старую полку, которую, вероятно, использовали в магазине для размещения на ней продуктов. Она была целая, но обшарпанная. Решила её покрасить и использовать как полку для книг и как перегородку в комнате для создания рабочего места Сергею. Для меня наступила пора обустройства нашего нового семейного «гнезда», первого на Западе.

Самой трудной была сборка мебели. Стол, стулья с трудом, но были собраны. Как подступиться к шкафу, я прикидывала несколько дней. Старый, трехстворчатый, с тяжеленными дверцами и стенками, он не раз обрушивался мне то на голову, то на спину при моих попытках собрать его. Промучилась я с ним два дня, но всё-таки собрала. Остальное было делом времени: разложить и расставить вещички и книги по местам.

Серёжа тем временем переезжал из страны в страну, из города в город. За две недели он посетил 15 городов, и в каждом были встречи, дискуссии, вечера вопросов и ответов, банкеты и частные приглашения. Свои впечатления от знакомства с Канадой и Америкой он в виде дневника опубликовал в книге «Солнце», вошедшей в цикл «Наследие и архив», том 10.

Постоянные переезды и перелёты очень сильно переутомили его и начали сказываться на физическом состоянии. Несмотря на занятость, Серёжа не забывал мне посылать из каждого города большой конверт с видами и фотографиями достопримечательностей тех мест, где он побывал. Его приглашали переехать в Америку, гарантируя работу, но он отказался, мотивируя это тем, что на радио «Свобода» он теснее связан с делами «на той стороне» и ближе к Родине.

К приезду Сергея квартира была в полном порядке: его письменный стол собран, книги расставлены, пишущая машинка готова к работе. «Кабинет» получился уютным.

Путешествия на Запад продолжаются. Испания

В конце июня в Мюнхен приехали глава издательства «Бореас» (Англия) Эйнар Санден и Юри Лина из Стокгольма. У меня в это время закончился трёхмесячный срок временной работы, и я снова находилась в свободном полёте. Эйнер предложил нам отправиться вместе с ним в Испанию, где у него было небольшое бунгало. На знавшем лучшие времена автомобиле Эйнера выехали мы из Мюнхена рано утром, чтобы в самую жару не париться на автобане, а заехать в какой-нибудь тихий зелёный островок и переждать до вечера.

Скорость, с которой наш водитель продвигался вперёд, смело можно было назвать черепашьей – 20–30 километров в час! На немецком автобане машины останавливались, чтобы посмотреть на шофёра такой диковинной машины и необыкновенно «лихой» скорости. Мы поняли, что об остановке на отдых нечего и мечтать. С такими темпами мы только к ночи добрались до итальянской границы.

Выбирать гостиницу не было никакой возможности – стояла глубокая ночь. Остановились у первой, которая нам встретилась. Вошли в холл. К нам моментально подскочил шустрый хозяин и любезно предложил номера, а заодно и меню. Взглянув в меню, мы, не сговариваясь, заказали овощной суп и поднялись в свои номера, чтобы принять душ и привести себя в порядок после столь изнурительной дороги.

Через полчаса спустились в ресторан отеля. Нам подали заказанное нами блюдо. При расплате счёт оказался в два раза больше той цены, которая была первоначально означена в меню. Мы отказывались платить, требуя меню. Официант принёс его и подал без тени смущения: там цена была исправлена карандашом со 1000 лир на 2000. Спорить было бесполезно, но это был для нас первый урок на итальянской земле.

Наградой за «прокол» на ужине стал номер с балконом, выходившим в сад. В темноте невозможно было рассмотреть само здание, но, видимо, это была старая вилла. С балкона открывался вид на великолепный сад со скульптурами, фонтаном, тончайшим ароматом цветов и, конечно же, с заливистой перекличкой цикад. Небо, как чёрный бархат, звёздочки на нём переливаются бисером. В саду мягкая подсветка дорожек шла как из-под земли. Не видно никаких лампочек – свет струится и обволакивает скульптуры. Мы стоим на балконе, заворожённые тишиной и красотой парка. Спать не хочется, несмотря на утомительный и жаркий день. В эту необыкновенную ночь особенно остро ощущаем всё пережитое за последний годы. Мы молчим, но думаем об одном. Уже совсем под утро ложимся.

Дом, который дал нам ночлег, осмотрели утром. Это была обычная провинциальная итальянская постройка конца XIX века. Здание из кирпича с облупившейся штукатуркой, почти сплошь увитое плющом. Свободными от плюща оставались лишь узкие, но очень высокие окна да небольшие куски стен, по какой-то причине не облюбованные растением. Прелесть этого отеля, изумительный сад, спрятался за неприглядным фасадом.

Впереди у нас второй изнуряюще жаркий день в раскалённой на южном солнце машине, на ещё более раскалённом автобане. И сколько ещё их будет с такой вот скоростью? Не едем, а тащимся. Наши уговоры прибавить скорость ни к чему не приводят. Эйнар, почти лёжа на руле, со спокойствием стоика продолжает молча держать первоначально выбранную скорость.

К середине дня мы останавливаемся, чтобы перекусить, но теперь уже действуем осторожно. Цены вывешены крупным планом, но значат ли они то, что на них обозначено? Берём одно блюдо и идём расплачиваться – взяли цену, указанную в прейскуранте. После этого все остальные берут всё то же самое. Пообедали без происшествий.

К концу дня прибыли в Монако. Княжество невелико. Шикарные дома, отели, казино, кругом роскошь и уверенность в своём совершенстве. Проехали по нескольким улицам, посмотрели здание самого элитарного казино Европы – впечатляет. Из-за своей «прирождённой скромности» мы в казино не заходили. Помпезно, завлекающе, «но нам туда не надо».

Теперь Эйнар держал путь к Ницце. К границе Италии мы подъезжали с севера. Теперь находимся на юге Франции, Набережная, по которой мы пробираемся на запад в своей колымаге, открывает изумительный вид на лагуну Средиземного моря, усеянную богатейшими, белоснежными яхтами разных размеров, конфигураций и класса с одной стороны, и сказочными отелями-дворцами с другой. Море переливается и сверкает от огней с яхт и освещённой набережной. Всё вокруг кричит о неге, беззаботности и могуществе, которые дарит золотой телец. Это великолепие на какое-то время завораживает нас. Мы стоим на набережной, как бедные родственники из рода homo sapiens, случайно попавшие на «ярмарку тщеславия». Полюбовавшись на красоту, окружающую знатных и не очень бедных, продолжаем свой путь к намеченной цели.

Вся наша дорога после немецкой границы проходит по автобану, а это значит: проехал три-пять километров – остановись и плати. Это только Германия из всей Европы разрешает ездить по своим автобанам бесплатно. Остальные страны собирают оброк. Особенно часто останавливали машину на итальянской территории: «Билетто?» Французы тоже не гнушались поборами, но не так часто. Конечно, можно было ехать сельскими дорогами, и там платить не надо. Но те дороги мало чем отличаются от российских шоссейных дорог – то яма, то ухаб, то объезд в тридцать километров, то лужа величиной с миргородскую. На нашей машине по таким дорогам и ста километров не продержишься, а это хоть и не немецкий, но всё же автобан.

К концу вторых суток, двигаясь по югу Франции, добираемся до границы Испании. Эйнар решает не останавливаться на ночлег, а ехать и ночью.

Конечная наша цель – городок Сиджес, находящийся в 40 километрах от Барселоны. От Сиджеса мы должны подняться в горы, в небольшую деревушку, которая почти целиком состоит из бунгало, принадлежащих иностранцам.

Измученные изнурительно жарким днём, мы дремали на заднем сидении машины, открывая время от времени глаза, Вокруг царили сплошная тьма и мёртвая тишина. Ни одного огонька, ни одного звука. Мы спросили Эйнара, почему нет машин и освещения. Еле ворочая языком от усталости, он ответил: «Теперь мы уже в горах. Ещё пара часов – и мы на месте».

«Он опять поспал немножко и опять взглянул в окошко» – как у Маршака. Очнулись мы, и опять темно и тихо. По серпантину поднимаемся вверх. Взглянула на часы – три часа. Скоро будет светать.

В это время машина неожиданно задрожала и издала жалобный стон. Эйнар объявил, что бензин кончился. Это единственное, чего нам не хватало в ночной поездке по горам – заночевать в этой консервной банке под названием автомобиль. Спрашиваем, сколько осталось до места. Не останавливая машины, он отвечает, что метров двести. Это не страшно – дотянем.

А вот и дом. Бросаем замученную нашу «кобылку» во дворе и сваливаемся от усталости кто где нашёл себе место. Утро ночи мудренее.

Ещё не пришли в себя после ночной дороги, как в двери постучал гость. Хозяин наш пошёл выяснять, кто пожаловал так рано. Это был местный администратор-полицейский и судья в одном лице, следящий за всем, что происходит во вверенных ему угодьях. В действительности же это только нам, новичкам в этих местах казалось, что освещения нет и тишина безлюдья вокруг. Ему ещё ночью сообщили, что кто-то поднимается в горы.

Комиссар оказался давним знакомцем нашего хозяина. Они распили по стаканчику испанского вина, обменялись новостями, накопившимися за год, и разошлись. К нам он отнёсся благосклонно, но просил не злоупотреблять спиртным.

После ухода начальства решаем осмотреться. Домик стоит в крохотном садике, буквально метров десять на десять, квадратик. От дома натянут большой тент, который является и кухней и столовой.

Самой большой бедой в этих краях является отсутствие воды. Ни в душе, ни на кухне из кранов не выжать ни капли. За водой надо ехать в лавку. Её там продают большими галлонами. Тащить в гору такой груз ежедневно невозможно. Мысль о хорошем душе после такой утомительной дороги умирает тихо и, вероятно, навсегда. Бензина нет. За водой и провизией надо спускаться на побережье.

Ближайший к нам городок Сиджес. Он буквально усеян различными кафе, барами, танцевальными залами, в том числе и такими, куда дамы не допускаются, ночными клубами и шикарными ресторанами. Однажды мы всей компанией возвращались с набережной к себе в горы пешком. Мужчины шли, общаясь между собой на эстонском языке. Мне стало скучно, и я решила пойти сама по себе, не отрываясь далеко от них. Улица, по которой мы поднимались в горы, не освещалась, не было видно ни одного светящегося окна, тёмный тоннель. И вдруг до меня долетают звуки весёлой танцевальной музыки. Мне захотелось посмотреть, что там происходит. Открываю дверь и замираю в недоумении: в зале одни мужчины – танцуют друг с другом. Что это было, я поняла только после того, как меня легонько выдворили на улицу.

Настоящая жизнь тут начинается вечером, с заходом солнца. Все торговые заведения открываются очень рано и к двенадцати часам дня закрываются на послеобеденный сон и отдых от жары – это блаженное время сиесты. После шести часов вечера всё оживает

Местные жители и туристы, нарядные и весёлые, отдохнувшие, свежие, пропитанные утренними, целебными лучами солнца, прогуливаются по набережной. Пальмы, высаженные вдоль набережной, днём почти не дают тени. Они здесь для декора, не больше.

По вечерам от яркой иллюминации прибрежных заведений, отражающейся на морской глади, разноголосого гомона, пения, яркой одежды впечатление праздника, который начался когда-то очень, очень давно, но по воле собравшихся здесь не кончится никогда. Посетители выбирают места на набережной под зонтами. Здесь с моря веет свежий ветерок, слышен шелест прибрежной гальки и завораживающий световой контраст: вокруг всё сверкает, но стоит отойти на пять шагов – и ночная тьма резко обволакивает вас и поглощает.

Контраст света и тени присутствует не только ночью, он остаётся и в дневных красках. Жители Сиджеса считают, что именно здешние контрасты красок свойственны полотнам Эль Греко. Он никогда не жил в Сиджесе, но посещал его не раз. В переводе с испанского его имя звучит просто – грек. Настоящее же имя художника – Доменикос Теотокопулас. Его родина – остров Крит. Талант Эль Греко сформировался в Италии. Какое-то время он служил у кардинала. В 1576 году его привлекло известие о строительстве Эскориала, и он отправляется в Испанию, надеясь получить заказы. Поселился он и почти всю жизнь прожил в Толедо. Творчеству Эль Греко характерно изображение библейских сюжетов и святых, но он был также и великолепным портретистом.

Ограниченность во времени, и особенно в средствах заставляла нас быть бережливыми. Питались мы только дома. На мне лежала обязанность быть «кормилицей» трёх совершенно различных по своим кулинарным пристрастиям мужчин: кто-то был вегетарианцем, кто-то «хищником»-мясоедом. Далеко и надолго мы с Серёжей ездить не могли. Составляя план экскурсий, ограничились лишь теми, которые могли совершить на автобусе: Таррагона и гора Монтсеррат.

От Сиджеса до Таррагоны пара автобусных остановок. Город находится на побережье и является памятником римской эпохи императора Августа. В Тарако (так город назывался в древности) он устроил свою резиденцию. Во время его правления был выстроен колизей, который сохранился до сих пор. Сооружение монументальное, вмещавшее до 15 тысяч зрителей. Арена и большинство скамеек сохранились, но буйно заросли травой. Посидели на каменных скамьях амфитеатра, пофантазировали, что могло здесь происходить две тысячи лет тому назад. С последних рядов амфитеатра открывался великолепный вид на море. Казалось, что мы не на берегу, а висим в воздухе над морской гладью.

Во времена Веспасиана Флавия в Тарако было выстроено много религиозных и бытовых зданий, открыты увеселительные заведения и цирк, а позднее театр, в нём проходили соревнования на колесницах. Был возведён амфитеатр, где велись бои гладиаторов. Ему же принадлежит расхожая фраза «деньги не пахнут» – они брались со всех и за всё.

Покровительницей Таррагоны является Текла (Фекла). В кафедральном соборе находится великолепный резной работы образ Теклы.

Побродили мы по узким средневековым улочкам тихого городка, когда-то называемого вторым Римом. Жителей не видно, кругом тишина и обаяние старины. На набережную не спускались. Пора было возвращаться домой. Приготовление ужина, а затем ставший маленькой традицией обмен впечатлениями заканчивали напряжённый день.

Мы выбирали дневные маршруты по своим деньгам и интересам, а вечером иногда всей компанией спускались на набережную Сиджеса. Но чаще проводили вечер дома, наслаждаясь прохладой и хором цикад. Юрий часто ездил в Барселону. В это время случился праздник фламенко. Его танцевали всюду: на улицах, площадях, в больших магазинах, на танцплощадках, на выстроенных помостах. И танцевать мог каждый, кто умел и хотел. Классический танец всегда сопровождает гитара и пение. Мы, к сожалению, не смогли увидеть его во всей красе и размахе в Барселоне и узнавали о празднике только из рассказов Юрия.

Эйнар был у нас «хранителем очага». На вечерних посиделках он сообщал нам всё, что происходило в мире. Он никуда не ходил и выбрал себе в компаньоны старенькое, хрипящее и гулькающее радио. Слушая его, я вспоминала, как приходилось ловить «Голос Америки», Би-Би-Си, «Немецкую волну» и другие «враждебные» радиостанции в СССР. Для усиления звука и снятия помех приёмник ставился в алюминиевый таз. Это немного улучшало слышимость. Здесь, слава Богу, таких ухищрений не требовалось.

Объектом следующей нашей экскурсии Сергей выбрал гору Монтсеррат. До автобуса добирались пешком. Гора эта необыкновенной красоты. Такого чуда мне не приходилось видеть, хотя гор на моём жизненном пути было немало (Урал, Хибины, Кавказские, Ала-Тоу, Альпы, Таунас). Это произведение искусства, созданное Матерью-Природой.

Машина, доставлявшая туристов на гору, была открытой. Смотреть направо и налево не хотелось, хотя и это было интересно – внизу открывался вид на море. Серпантин дороги уходил резко вверх с каждым поворотом, и казалось, что горы встают дыбом. Все смотрели только вверх.

Отвесные скалы были продолжением предыдущей гряды, изображавшей двух стоящих людей, и вот уже появляются какие-то животные: то ли быки, то ли лошади. А там вырисовывается голова великана с добрым и мудрым лицом. Он сидит и как будто смотрит на нас сверху. За следующим поворотом появляется целая череда пальцев великана, который хочет ухватить не то змею, не то ящерицу. И вдруг сразу за следующим витком целый ряд оскаленных зубов разной величины, высоты и конфигурации. Животные, птицы, цветы и фигуры людей сменяют друг друга. И всю эту сказочную горную махину сотворили природа и время. Много пещер – и больших, и поменьше. В них когда-то жили монахи-отшельники.

Главной достопримечательностью этой горы является бенедиктинский монастырь, основанный ещё в XI веке. Расположен он на высоте 750 метров над уровнем моря. Он является главной святыней Каталонии. В базилике монастыря ежедневно во время службы поёт хор мальчиков, старейший в Европе. В этом хоре начинал свою ослепительную певческую карьеру Хосе Карерас – один из лучших теноров мира.

В монастыре находится «Чёрная мадонна». Она помещена в нише, отделанной филигранной резьбой. Мадонна с младенцем на руках сидит в кресле, стоящем на пьедестале. За спиной мадонны чернеет ниша, а сама композиция из светлого дерева как будто освещена солнечными лучами. Лики же младенца и мадонны тёмные.

К монументальному зданию собора примыкает сад чёткой планировки с фонтанами и скульптурами. При монастыре находится и музей, в котором хранятся бесценные полотна Эль Грко, Караваджо, Пикассо и многих других мастеров.

Поднимаясь наверх, мы не заметили малой «Чёрной Мадонны». Легенда гласит, что резчики закончили работу над нею и понесли в гору, но сил у них не хватило донести святыню до самой вершины. Они оставили Мадонну в пещере ниже верхнего собора. Там она находится по сей день. Верующие, не имеющие сил дойти до собора, поклоняются ей и приносят дары и цветы.

На самой вершине стоит памятный камень, посвящённый героям гражданской войны. Я помню время, когда в СССР привозили испанских детей, мы тогда носили шапочки, называемые испанками. Позже я работала на станции «Свобода» с одним из тех, кто был привезён в то беспокойное время в СССР. Гарсия – так звали нашего редактора-испанца – знал русский язык в совершенстве, понимал все нюансы пословиц и поговорок, а редактировал лучше, чем некоторые русскоязычные работники радио.

Впечатление от поездки было настолько сильным, что и сегодня я вижу всё это великолепие, созданное руками человека, и сказочные творения природы.

Из-за недостатка времени мы не смогли посетить археологический музей, пройти по обеим улицам Рамбла, делящим город на две части в Таррагоне, не спеша побродить по монастырскому музею на горе Монтсеррат. Что можно успеть за два часа? Но впечатлений от древнего города, игравшего значительную роль в истории Европы времён Римской империи и в средние века, от красот горы Монтсеррат и собора с хранящимися в нём сокровищами, мы получили столько, что до сих пор этих поездок не забыть.

Обратно добирались на машине испанской пары, любезно пригласившей нас довезти до побережья. Дома за ужином, перебивая друг друга, рассказывали об увиденном.

Отпуск подходил к концу. Юрий уже уехал домой. Эйнар оставался ещё на юге до сентября. Нам нужно было добираться до Мюнхена самим.

Дорога домой

Обратный путь был не менее, а может быть, ещё более неприятный, чем дорога в Испанию. До Барселоны доехали на автобусе. В Барселоне побродили по улицам. Жара невыносимая, не хочется двигаться. Билетов на автобус до Мюнхена нет. Обещали найти возможность отправить людей ещё одним, незапланированным рейсом.

Рядом с автостанцией расположен большой универсам. Решили зайти и купить на оставшиеся деньги маленькие сувениры. У дверей магазина стоит цыганка и держит большой букет роз – протягивает мне одну из них. Я поблагодарила и направилась в магазин. Вдруг сзади на меня кто-то набрасывается и вырывает из руки розу. Я оборачиваюсь и вижу искажённое злобой лицо цыганки. Она страшно кричит, и я понимаю, что она ругается. Оказывается, она продавала цветы, а я решила, что это подарок, и прошла не заплатив. В магазин мне уже идти не хотелось. Всё это произошло так быстро, что Сергей не успел ничего понять и стоял в оцепенении.

Из этой поездки мы увозили самые приятные впечатления. Испанцы очень гордый, весёлый, трудолюбивый и гостеприимный народ. Немало поездив по Европе, я могу сказать, что лучших строителей нет: планировка, отделка внутренних помещений, строительные материалы, облицовочные материалы, кафель – всё оставляет неизгладимое впечатление. Красота зданий приводит в восторг. Ни одно из них не повторяет своего соседа. Люди строят не только для «крыши над головой», а для услады глаза, сердца и душевного комфорта.

Обещанный автобус действительно дали. Народа собралось столько, что сидячих мест не хватило и люди стояли в проходе и сидели на ступеньках. Автобус старый, вентиляции нет, окна не открываются, дышать нечем. Ехали мы по югу Франции через Лион до немецкой границы более суток. Поскольку рейс незапланированный, шофёр гнал машину без остановок.

Ночью салон автобуса превратился в необычайное переплетение рук и ног. Люди всеми способами старались выпрямить затёкшие конечности. У меня на плечах покоились ноги сзади сидевшего пассажира. Спали на полу, притулившись на ступеньках или склонив голову к соседу на плечо. Ни одной остановки не было сделано до самой немецкой границы. Люди без воды, пищи и воздуха теряли сознание. Как только шофер открыл двери, все высыпали на асфальт автобана, как горох, и рухнули навзничь. Раскинув руки и затекшие ноги, люди стонали от боли. Лёжа на спине, я смотрела в звёздное небо, встать не было сил. Так бы и лежала до утра. Но шофёр, наш неугомонный трудяга, уже, как ретивый конь, бил копытом и громко созывал всех занять «свои места». Хотелось спросить: «Какие места?» Автобус был настолько забит людьми, что ступню некуда было поставить. Однако нужно было ехать дальше. Упросили остановить машину у первой закусочной, чтобы помыться, выпить кофе и перекусить. В Мюнхен приехали ближе к вечеру. Двух женщин встречавшие вынесли из автобуса на руках.

Наконец-то дома! Эту поездку не забуду никогда. Трудно себе представить в цивилизованной Европе в ХХ веке передвижение таким образом. В тот момент я зарекалась пользоваться автобусом как средством передвижения на большие расстояния, но жизнь независимо от наших желаний вносит свои коррективы, и мне ещё не раз придётся испытать неудобства этого вида транспорта.

Новый статус

Теперь положение с работой было таковым: Сергей имел постоянную работу в эстонской редакции радио «Свободная Европа», а я время от времени работала в русской редакции радио «Свобода».

В годы советской власти у граждан не было проблем отсутствия работы. Государство само находило работу даже тем, кто не хотел работать на это государство. Если гражданин уклонялся от работы, его объявляли «тунеядцем» и судили. На Западе дело обстояло совсем иначе. Работу надо искать, добиваться признания твоих знаний и способностей, а это нелегко для человека, не знавшего 50 лет, что такое безработица. За двадцать лет жизни на чужбине у меня ни разу не спросили, имею ли я диплом. На Западе доминируют два принципа при приёме на работу: первый – что ты умеешь, второй – кого ты знаешь, то есть твой круг общения.

Вскоре случилось то, чего мы так долго ждали: администрация радио предоставила Сергею как работнику, принятому в штат, квартиру. Снова сборы, переезд, но теперь уже надолго.

У меня снова «окно» в работе, и я могу заняться устройством быта. Квартира, которую нам предложили, первоначально предназначалась Э. Кузнецову, но он от неё отказался. Нам она приглянулась сразу: рядом с местом работы (две трамвайные остановки), тихий район, красивый балкон, заросший диким виноградом, большой светлый двор и наличие гаража. Всё это были несомненные плюсы. На новом месте я обрела некоторый покой и стабильность. Теперь надо было присмотреться к окружающей обстановке и к соседям.

Занимаясь мытьём окон, я была нечаянным свидетелем двух бытовых сюжетов. Один из них меня особенно позабавил.

Немецкая мама выводит своё дитятко на прогулку во двор. Девочка лет трёх-четырёх идёт рядом с ней. У мамы в руках книга и чайное блюдечко. Дойдя до лавочек в центре двора, она удобно устраивается под тенью раскидистого клёна, раскрывает книгу и углубляется в чтение. Девочка моментально присоединяется к детишкам, игравшим в прятки. Так проходит полчаса. Я продолжаю мыть окно. Неожиданно до моего слуха долетает звон стекла. Отрываюсь от работы и наблюдаю такую сцену. Мамаша бьёт ложечкой о блюдце, и через секунду дочка предстаёт перед ней, как солдат, руки по швам. Дитё на месте, можно заняться чтением дальше. Девочка убегает играть. Во дворе тишь и покой – только детский смех и побрякивание время от времени ложечки о блюдце.

Эта сцена напомнила мне наши дворы. Гуляющие мамы то и дело кричали свом отпрыскам: «Коля, не сыпь песок Оленьке на голову!» или «Миша, иди домой, пора обедать!» и ещё много-много просьб с восклицательными знаками, повторяемых несчётное количество раз, несущихся не только со двора, но и из окон и балконов. Причём каждая мама старается перекричать другую, не менее горластую. А рядом расположились ещё и дедушки с домино: кричат и стучат костяшками до позднего вечера. От зари до заката во дворе какофония.

Второе моё наблюдение касалось дедушки, который ежедневно подолгу обозревал наш двор из своего окна в полевой бинокль. Дом его стоял перпендикулярно нашему двору, и каждый день без перерыва и устали он утюжил каждый метр нашего двора. Что его так интересовало или кто его так тревожил, не давая покоя и отдыха, – вопрос! Так продолжалось изо дня в день. Пустячок, но любопытный!

Напротив нашего дома находился школьный стадион (Гебелешуле). В один из дней меня привлёк необычный шум, доносившийся с него. Вышла на балкон, прислушалась. Там проходил праздник-аукцион. Дети принесли из дома свои рисунки; их развесили на построенных по этому случаю выставочных витринах. Гости, приглашённые на праздник, разместились на траве футбольного поля. Открывал торжество директор школы.

Я долго не могла понять, в чём заключалась изюминка праздника. Но благодаря детским крикам, вероятно, в немалой степени соответствовавших моему словарному запасу, я догадалась, что происходит продажа детских рисунков. Торговля шла между творцами «шедевров» и гостями. Каждый мастер карандаша, пера и кисти старался продать свою работу подороже. Таким путём дети зарабатывали себе карманные деньги на летние каникулы. После торгов был концерт с танцами и пением. Совсем малышки, лет 7–8, играли на флейте и скрипочке. В конце праздника директор объявил, какую сумму получит каждый из участников вернисажа.

Расходились с праздника шумно и весело; родители, гордые за своих отпрысков, а детишки уже строили планы, как потратят свои честно заработанные марки. Праздник удался – все довольны.

Я уверена, что такое воспитание в детях стремления не перекладывать свои желания и мелкие нужды на родителей, бабушек и дедушек очень ценно для их последующего жизненного пути.

В этой же школе перед Рождеством устраивали очень красивое шествие деток с самодельными горящими фонариками. Шли они парами, аккуратно неся фонарики, и пели торжественные рождественские песни.

Впервые на Международной Франкфуртской

книжной ярмарке

Но перейду от дел житейских к более интересным и важным. В октябре 1983 года мы впервые посетили Международную Франкфуртскую книжную ярмарку.

Она ведёт своё начало с XV века, когда Йоханнес Гуттенберг основал книжную типографию около Франкфурта-на-Майне. Тут она оставалась до XVІІ века и была центром выставок в Европе. Но в XVІІІ веке из-за политических и культурных изменений роль главного центра перешла к Лейпцигу. И только в 1949 году старинная традиция была восстановлена, и Международные книжные ярмарки теперь постоянно проводятся во Франкфурте-на-Майне.

Размах и разнообразие выставки поразили нас. В десяти павильонах, каждый из которых имел три-четыре этажа экспозиций, были выставлены книги десятков тысяч издательств со всего мира. Такое обилие стендов, издательств и авторов воспринять одновременно невозможно. Мы выбрали, естественно, стенды, содержащие книги, изданные в СССР. Экспозиция советских книг на выставке в октябре 1983 года представляла собой хаотичное собрание различных издательств, но в основном это была художественная литература. Редко попадались книги по политическим, экономическим и историческим вопросам. Но для нас выставка была дорогим и желанным глотком родного языка.

Помещение, занятое советскими издательствами, по площади было чуть меньше колхозного поля в захудалой деревушке: стенды, переходы, лабиринты, площадки и снова стенды. Беспорядочное расположение материала и безвкусица оформления стендов поражали. Переходя от одного книжного стенда к другому, я заметила парочку молодых людей, как-то странно двигающихся по проходам. У одного из них за плечами был вместительный рюкзак. Они часто останавливались. Один из них брал со стенда книги, внимательно их рассматривал и передавал своему напарнику. Тот, оглянувшись по сторонам, отправлял книги в рюкзак. Они неоднократно попадались мне на глаза, и рюкзак становился всё объемистей. Про себя я подумала: ребята соскучились по литературе, а денег на покупку книг у эмигрантов нет – вот они и «пасутся». Вспомнился мне рассказ Максима Горького о весёлом и беззаботном мелком жулике и воришке итальянце Пеппе, напевавшем всегда свою песенку:

Если от многого берут немножко,

Это не воровство, а просто делёжка.

В то время я их понимала.

Пройдёт время, и Россия займёт должное место на этом мировом празднике книги, издательского и оформительского мастерства. Но перед этим будут болезненные годы переходного периода – отсутствие хорошей бумаги, интересного оформления, полиграфических изысков. Скороспелые и некачественные издания с множеством грамматических, орфографических и стилистических ошибок, с несчётным количеством маленьких и очень маленьких издательств канут в Лету.

Начиная с этого года, мы будем тесно связаны с ярмаркой 17 лет, и каждый год в октябре будем с радостным трепетом спешить на встречу с ней.

Здравствуй, прекрасная Эллада

Поскольку мы теперь работали оба, наш достаток настолько улучшился, что в ноябре 1983 года мы решили предпринять первую поездку самостоятельно, на заработанные деньги. Этой страной, конечно же, была Греция, горячо любимая и почитаемая нами.

В греческом туристическом агентстве Сергей узнал, что нам как людям, обладающим заграничным немецким паспортом, виза не нужна. Купили билеты и в назначенный день вылетели в столицу Эллады Афины.

Сидя в салоне самолёта, мы радовались, что скоро ступим на землю прародительницы европейской цивилизации. Но, как оказалось, радовались мы рано. В аэропорту пограничники нас в город не выпустили. Они почему-то решили, что мы советские граждане, неведомо каким путём попавшие в Грецию, и собирались нас отправить в СССР. Пока шли переговоры, я вытащила своё вязание и принялась за работу.

Зал ожидания уже опустел, а мы всё ждали решения своей судьбы. Прошло уже девять часов с того момента, как мы приземлились. Греческие власти всё никак не могли решить вопрос: впускать ли нас в город или отправить в СССР. Поздно ночью пограничные власти связались с Мюнхеном, к которому мы были причислены по документам, министерством иностранных дел Греции и решили нашу судьбу. После этих переговоров нас отвезли в заказанную нами гостиницу. которая располагалась напротив Афинского Политехнического института, в самом центре города.

Гостиничный номер небольшой, но чистый, с балконом и душем. Завтрак входил в стоимость путёвки, но состоял из очень плохого кофе, заплесневелых конфитюров в крохотных коробочках и пары кусков несвежего серого хлеба. После предыдущих поездок по Европе, а у Сергея по Америке и Канаде, этот завтрак никак не вязался с сегодняшним сервисом. Для обеда и ужина мы выбрали недалеко от отеля маленький ресторанчик, где еда была выше похвал. Хозяин харчевни был и поваром, и официантом, всегда доброжелательный, весёлый и щедрый. Нам, как постоянным посетителям, он каждый вечер к ужину приносил по стаканчику ароматного красного вина.

Бродить по кривым старинным улочкам города было одновременно тяжело и трогательно; захватывало дух от вида монументального Акрополя, который как будто парил над всем пространством, был виден со всех сторон, где бы вы ни находились. Особенно он был красив в момент заката солнца в ореоле золотисто-красных всполохов.

Парфенон, находящийся на вершине, был возведён по приказу Перикла (447–438 до н.э.). Это мраморный дорический периптер с 17 колоннами по фронтону и 8 по торцам. Внутри храма была установлена скульптура Афины-Девы работы предположительно Фидия. Многие скульптуры и фрагменты фресок афинских храмов были или разрушены во время войн, или вывезены после них. Не сохранилась и эта.

Цивилизованной дороги на Акрополь не было во время нашего пребывания в Афинах, автобусы наверх не ходили. Приходилось карабкаться по размытой дождями и изобилующей камнями и щебнем тропинке. Тот же хаос из нагромождения камней, кусков колонн и осколков фресок царил на площади вокруг храма.

В давние времена храм являл собой не только место поклонения богам, защиту от нападения в виде стен и укреплений, но и был хранилищем городской казны, сокровищ и драгоценностей. Всё это сказочное богатство собрано в музее. К великому сожалению, на момент нашего посещения музей храма находился в аварийном состоянии, и туристов туда не пускали, шёл ремонт. Обошли храм кругом, полюбовались фрагментами фресок. Поражали масштабы сооружения и его чёткая планировка.

У подножья Акрополя с восточной стороны был построен театр под открытым небом – театр Диониса. От амфитеатра сохранились развалины, густо поросшие бурьяном. Тут, впрочем, как и по всему городу, велись раскопки.

С другой стороны Акрополя дорога выводила на агору (рынок). На греческой агоре мне был куплен и подарен православный крестик, который заменил маленький оловянный, надетый на меня при крещении отцом Дмитрием. Для иконки, подаренной мне мамой Серёжи, купили серебряную лампадку.

Рынок, как все восточные рынки: яркий, хаотичный, живой и многоликий. Тут можно было купить всё: от семян для огорода и специй со всего мира до ярких, узорчатых, тяжёлых ковров. Вокруг рынка ютились маленькие лавки и лавчонки, специализирующиеся в основном на продаже икон. Одни из них работали с предоставлением документов на вывоз и указанием подлинности времени написания иконы, с заключением экспертизы. Другие не утруждали себя формальностями: веришь сказанному – покупай, нет – проходи мимо. Сами продавцы были больше похожи на монахов: чёрные шапочки замысловатой формы, чёрное одеяние, напоминающее то ли тунику, то ли рясу. Они, несмотря на такой аскетический вид, были любезны, разговорчивы и невозмутимы.

В центре города находятся развалины храма Рома и Августа. Сеткой обнесено небольшое круглое пространство с парой сохранившихся колонн и фундаментом. Современный город, снующие автомобили объезжают клочок земли, где когда-то кипела культурная жизнь и немалые политические страсти. А за сеткой… за ней немыслимое количество котов, кошек и котят всех мастей, окраса и возраста. Большинство из них висят на сетке и выпрашивают у прохожих еду. Остальные ходят, лежат и сидят, занимая большую часть пространства, отделённую от проезжей части площади. Выбор для желающих обзавестись четвероногим любимцем здесь уникален.

Гуляя по городу, мы заметили, что за нами постоянно ходит какой-то субъект. Этот человечек, сидя на скамеечке, наблюдал в прорезь газеты за нами, когда мы заходили в то или другое здание, церковь или магазин. Сначала мы подумали, что это у нас продолжается мания преследования после репрессий на Родине, но, перепроверив несколько раз, поняли, что именно мы его интересуем. Ну, что делать?! По тому, как власти нас приняли, их можно понять – мы для них подозрительные иностранцы.

В это же время по Афинам прокатились бурные молодёжные демонстрации. Юноши и девушки с плакатами «Ное демократик», с выкриками и, как нам показалось, с требованиями, группами налетали, как вихрь, и так же быстро исчезали, а на смену им уже неслась следующая волна демонстрантов. Они ничего не громили, но громко кричали, размахивали руками и плакатами. Что это было, мы так и не поняли. Возможно, что из-за этих волнений власти и присматривали за нами, неблагонадёжными?

По улицам древней столицы разбросано множество маленьких часовенок, церквушек, которые постоянно открыты и в них может зайти каждый желающий. Там день и ночь горят лампады и свечи. Можно присесть и помолиться. Они настолько малы, что выглядят, как домашние, вмещая всего восемь-десять человек. На фоне высотных домов, окружающих их, эти островки духовности ненавязчиво вписываются в суетную материальную круговерть современного города. Как они хороши, эти крохотные часовенки с тёмными от времени ликами и горящими лампадами!

На площади Стадиу в центре города находится Президентский дворец, отгороженный от проезжей части садом и красивой кованой оградой. По обеим сторонам ворот стоят лёгкие белые будочки – укрытие от солнца и дождя для охраны. Охраняют дворец молодые, красивые сыны своей легендарной Родины. Их обмундирование великолепно: красные маленькие шапочки, белые коротенькие юбочки в мелкую складку, жилетки, белые гольфы. Наряд завершается замечательными башмачками с огромными меховыми ярко-красными помпонами. Ружья охрана держит на согнутой в локте руке. Вышагивают, высоко подняв ногу, согнутую в колене, а выпрямляют её на уровне пояса. Охрана таким шагом перемещается до своих будок и, дойдя до них, неожиданно валится внутрь. Зрелище завораживающее, можно стоять долго, наблюдая за этим ритуалом, а вернее сказать, театральным действом.

На следующий день мы пошли в Археологический музей, который находился рядом с нашим отелем. О нём рассказывать невозможно, его надо посетить. Кто бывал в петербургском Эрмитаже, может это отдалённо представить себе. Конечно, масштабы экспозиций в греческом музее несравненно обширнее.

У меня создалось впечатление, что весь город – это постоянные археологические поиски. Идёшь по улице – и вдруг видишь глубокую траншею, в которой люди со скрепками и метёлками что-то раскапывают, рассматривают, откладывают в сторону, переговариваясь между собой. Афины – это город-музей под открытым небом.

Бегло осмотрев город, мы решили поехать в Пирей – главный порт Греции, находящийся в 30 минутах езды от столицы. Расположен он в Сардоническом заливе Эгейского моря. Первым, кто оценил значение залива для Афин и начал строительство порта, был Фемистокл. Позже фортификационные сооружения были завершены Периклом. Он же возвёл длинные стены, защищающие дорогу с обеих сторон из Афин в Пирей.

Порт очень большой, включает в себя не только торговые и пассажирские причалы, но и довольно обширный парк индивидуальных яхт. Обозревать порт лучше всего из центра города, с высоты – оттуда открывается и вид на море. Рядом с портом находится маленькая церковка; видимо, предназначена она для моряков, уходящих в плавание: перед разлукой с землёй и близкими помолиться о благополучном возвращении и о тех, кто остаётся ждать их на берегу.

Последней нашей вылазкой была поездка в Дельфы. Погода в этот день выдалась мрачная, дождь лил с утра. Времени у нас оставалось всего два дня, и несмотря на ненастье мы решили поездку не откладывать.

На автобусной остановке толчея и неразбериха. Мы не пользовались экскурсиями, запланированными по туристической путёвке, Экскурсии «дикарей» имеют свои преимущества, но есть и недостатки: незнание местного языка, обычаев и особенностей жизни.

Начали с поиска расписания. Какие-то выцветшие от времени листочки с расписаниями висели, но разобраться в них мы не смогли. В зале ожидания, из-за дождливой погоды, было многолюдно и душно. В воздухе преобладал запах чеснока. На площадке, где останавливались автобусы, сновал народ, которому дождь не помеха. Тут шла бойкая торговля всем, что привозят крестьяне в город, Мы потолкались в шумной толпе, прислушиваясь к гомону, и на уровне интуиции поняли, что автобус в Дельфы пойдёт скоро. Скоро – это когда? Решили держать в поле зрения молодого человека, который сумел понять, что нам надо. Он, кажется, ехал тоже в Дельфы. Действительно, примерно через полчаса парень подхватил свои корзины и махнул нам рукой – мол, пошли за мной.

Таких старомодных автобусов не приходилось видеть даже в российской глубинке в предвоенные годы. Медленно двигаясь, он стонал, охал, скрипел, переваливался с бока на бок; казалось, что ещё мгновение – и он развалится.

Напрасно мы опасались, что не доедем на этой колымаге до Дельф. Доехали! Вышли из автобуса, оглянулись: холмы, хилый кустарник, узкая тропинка в горы. Ни на минуту не прекращающийся дождь лил, не давая ни малейшей надежды увидеть чистое и ясное небо. Интуитивно пошли прямо по проезжей дороге. Пройдя метров сто, повстречались с мужчиной, трусившим в сторону автобусной остановки. На наш вопрос, куда нам идти, он махнул рукой – вперёд. Дождь набирал силу. Идти было тяжело, Под ногами не дорога, а скользкая жижа.

Дошли до обрыва и остановились как вкопанные – внизу простиралась площадка, выложенная мозаикой. С одной стороны площади стояло несколько полуразрушенных колонн. Мозаика, выложенная по кругу, сохранила свои краски – ярко-синие и коричнево-песочные. За площадкой находился большой тёмный грот, уходивший в скалу. От потоков дождя краски стали яркими, отчётливыми. Чёрный грот, яркие краски мозаики, грозовое небо создавали впечатление близкой опасности. Молнии, зарождавшиеся где-то в глубинах мироздания, сверкали, расчерчивая небо таинственными знаками, и находили своё успокоение, уходя в чрево земли. Раскаты грома становились всё яростней. Мы восприняли эти знаки природы как призыв покинуть это место.

А дождь всё лил и, кажется, набирал силу с каждой минутой, грозя перейти в ливень. Небо стало чёрным, раскаты грома разрывали воздух с оглушительным треском. Мы быстрым шагом направились в сторону автобусной остановки. И только мы успели переступить порог станционного домика, как начался ливень. Нет! Даже не ливень, а потоп. Людей, ожидавших автобус в сторону Афин, было много. Откуда они взялись? Ни по дороге, ни на самом обрыве и около него мы никого не встретили. В основном это были туристы-англичане.

У стойки бара шумели студенты. Радом с нами расположилась многодетная семья. У них был путеводитель на английском языке. Серёжа попросил посмотреть. Из него мы узнали, что на том месте, где мы только что были, по преданию, Аполлон победил чудовищного змея Пифона, который охранял оракула. Аполлон стал владыкой прорицалища. В память об этой победе, по легенде, Аполлон сам построил храм, названный его именем. К оракулу, находившемуся в храме, приходили властелины и простые миряне за советом. На тот мозаичный круг с возвышением, который мы видели, ставился треножник, и на нём восседала пифия. Она изрекала пророчества, которые жрецы расшифровывали и обращали в стихотворную форму.

Гроза помешала нам походить по развалинам храма и познакомиться с другими достопримечательностями Дельф. Жаль! Что-то не ладилась у нас эта поездка: то в аэропорту нас задержали, то нелепая слежка, то погода, а впереди нас ждали и другие напасти.

Автобусного расписания и здесь нет. Владелец корчмы сказал, что, возможно, из-за грозы автобус не придёт – размыло дороги. В зале поднялся ропот. Тогда он куда-то позвонил и сообщил нам, что автобус всё же придёт, но после грозы. Сидим, ждём.

В Афины мы прибыли уже ночью. В гостинице нас ждал «сюрприз». Дежурный администратор кроме ключа вручил нам повестку в пограничный отдел аэропорта.

Утром Серёжа пошёл выяснять, по какому вопросу нас вызывают. Меня он попросил закрыться в номере и никому не открывать дверь Часа через два он вернулся и сообщил, что власти собираются отправить нас в Советский Союз как незаконно проникших на территорию Греции. Была суббота, а в воскресенье мы должны были вылетать в Мюнхен. Необходимо было действовать очень быстро. Сергей связался с посольством ФРГ. Ему назначили встречу с работником консульского отдела, несмотря на субботний день. В посольстве посмеялись над действиями греческих властей и их некомпетентностью. Заверили нас, что они этот вопрос уладят.

На следующий день в аэропорту мы себя чувствовали очень напряжённо и побаивались идти на регистрацию – а вдруг развернут, наденут наручники и «добро пожаловать» на родину. До последнего момента тянули с регистрацией. Потом решили: один идёт, другой будет наблюдать и в случае чего звонит в посольство (нам оставили номер телефона дежурного в посольстве ФРГ). Но немецкое посольство сработало чётко. Нас пропустили.

Сидя уже в самолёте, мы пытались проанализировать все события нашего пребывания в Греции. Что произошло? Нелепая случайность, совпадение нашего пребывания с какими-то внутренними проблемами в стране, незнание международных документов греческими пограничными службами или чья-то злая воля? Это осталось для нас загадкой. Все последующие годы нам присылали красочную рекламу с призывами посетить «прекрасную, солнечную Элладу», но мы, памятуя первую поездку, на вторую не решились.

Работа, здоровье и встреча Нового года

У своего очага

Дома Сергей продолжил работу над книгой, которую он начал сразу же после возвращения из поездки по Америке. Книга «Зарницы возрождения» должна была выйти в лондонском издательстве «ОВЕРСИС». Сергею выделили грант для написания этой книги, и закончить её надо было в срок.

В эстонской редакции радио «Свободная Европа» он вёл серию правозащитных и религиозных программ. Всего за время работы в редакции он сделал около 300 передач. Значительно позже Сергей узнал, что его передачи эстонские слушатели записывали на плёнку и таким образом распространяли.

Одновременно мы начали работу по приведению в нормальный вид всех теоретических работ и статей, написанных Серёжей для нелегальных журналов, издававшихся в Эстонии. Все материалы переправили из Союза на Запад благодаря отважной работе нашего друга Антса и его связям с зарубежными баптистами. Все сделанные мною копии с этих работ надо было перепечатать, доработать, откорректировать и попытаться издать.

Дни проходили в напряженном труде. Состояние здоровья Серёжи меня сильно беспокоило. Он мучился бессонницей, часто страдал от головных болей и высокого давления. На рекомендации лечащего врача и мои настойчивые просьбы и уговоры лечь в больницу для обследования он отвечал, что «бывало и хуже» и у него нет времени «отлёживаться по больницам». Он всегда торопился, у него никогда не хватало времени заняться своим здоровьем. Как мы недальновидны, пока ноги нас носят и сердце не даёт роковых, непоправимых срывов!!

Новый, 1984 год мы встречали в своей квартире. Минули два с половиной года, и исполнилось пророчество священника церкви Казанской Божьей Матери в Таллинне, который благословил нас в изгнание. Шёл третий год нашего пребывания в Германии. Мы уже познакомились с местной русскоязычной эмиграцией, имели много знакомых в Швеции, Англии и Франции, не густо, но просачивалась корреспонденция и из Союза. На нашем празднично накрытом столе лежало шестьдесят поздравительных открыток, в том числе и из канцелярии Белого Дома от президента США.

Советский инакомыслящий Андрей Амальрик в этом году предсказывал распад Советского Союза. Он ошибся всего на один год. Уже наметились крупные трещины в фундаменте великой державы. Они увеличивались. За очень короткое время, начиная с 1985 года, некогда могущественная Советская империя начнёт превращаться в гигантские развалины. То, над чем трудились без малого семьдесят лет, превратится в лоскутное одеяло. Прибалтика начнёт свои «поющие» революции с введения войск на их территорию, и покатится ком «свободы», набирая скорость до республик Средней Азии.

По тибетскому календарю это год крысы, год скрытых, разрушительных, тёмных сил. В действительности же этот год не принёс ни побед зла над добром, ни торжества добра и свободы в мире. Для нас с Серёжей это был год очень напряжённого труда и множества коротких поездок по Европе и Скандинавии.

Снова Париж!

В этом же году мне снова доведётся побывать в Париже. Арина с Аликом собирались на премьеру спектакля, посвящённого их свадьбе, состоявшейся в мордовском лагере. Алика арестовали во второй раз накануне регистрации брака. Арину уговаривали и запугивали деятели из конторы «любви», но эта хрупкая на вид женщина с тёплым грудным голосом мужественно отвоёвывала своё право на любовь и желание быть с любимым. И она победила в этой неравной борьбе. Годы совместной жизни подарят этой необыкновенной семье двух чудесных мальчишек – Саньку и Алёшку.

Премьера спектакля должна была состояться в Нью-Йорке. Арина связалась со мной и попросила приехать в Париж и побыть с мальчиками во время их отсутствия. Я опять была не у дел и с радостью согласилась побыть с детьми.

В доме кроме малышей на моём попечении оставались ещё чёрный котёнок и громадный, лохматый и очень добрый пёс Нико (как у истинного француза, ударение в его имени стоит в конце). С животными всё понятно: дать поесть, пса вывести на прогулку. В общении с Саней в первые дни были некоторые проблемы: утром он бежал нагишом к телевизору и начинались игры, а вечером его было трудно уложить спать. С Алёшкой – никаких проблем. Это не ребёнок, а Ангел. Несмотря на противоположность характеров, мы довольно быстро подружились. По возрасту они, по-моему, были погодки – одному, старшему Сане шесть, другому пять лет. В магазин за продуктами и на прогулки с Нико мы ходили все вместе. Они довольно бегло лопотали по-французски и помогали мне при покупках в магазинах.

Дни пролетали один за другим. С утра они завтракали и шли играть. Заводилой всегда был Санька. Алёша подстраивался под темперамент старшего брата, а темперамент из Саньки был фонтаном. Ели они оба без капризов и быстро, поскольку Саня всегда был чем-то озабочен и куда-то торопился. Если они просили яблок, то им неважно было, какой они величины, важно было количество. По этой причине яблоки покупались маленькие.

Вечером, когда я их укладывала спать, они просили почитать книжку. Алёшка очень внимательно слушал и иногда задавал вопросы по ходу чтения. Саня же в это время успевал всё: слушать чтение, прыгать и кувыркаться на постели, скакать по комнате. Засыпали они оба быстро и неожиданно, как маленькие котята: бегают, кувыркаются и вдруг падают на бочок и уже спят.

Однажды вечером, почитав книжку, я спросила у Алёши: «Кем бы ты хотел стать, когда вырастишь?» Не задумываясь, он мне ответил: «Священником». Не скрою, меня такой ответ поразил. Обычно дети в таком возрасте отвечают: «не знаю», «ещё не придумал» или называют специальность мамы или папы. В крайнем случае, мальчики хотят быть чаще всего космонавтами, милиционерами, пожарными или лётчиками, но чтобы ребёнок в пять лет видел себя в будущем священником – этот ответ поразителен.

Мальчики, несмотря на очень юный возраст, росли воцерковлёнными, благодаря воспитанию родителей. Каждое воскресенье семья посещала церковь. Алёша вставал раньше всех и начинал собираться на службу в церковь. За то время, которое мне подарила судьба быть вместе с Саней и Алёшкой, я их полюбила, как родных. Расставаться не хотелось, но жизненные обстоятельства сильнее нас. Вернулись из Нью-Йорка Арина с Аликом, и я должна была ехать домой, передав детишек в руки родителей.

Никто из нас не знал, что эта встреча была последней. Не помню, кто сказал: не расставайтесь с людьми в ссоре, возможно, вы никогда больше не увидитесь. Мне помнится, что это сказал Александр Исаевич Солженицын. Мы расстались добрыми друзьями, но сколько ещё доброго и идущего от сердца не было сказано и сделано.

В последний день перед моим отъездом Алик передал мне книгу Льва Савельевича Друскина «Спасённая книга» с просьбой передать её из рук в руки автору. Мне трудно сказать, почему было сказано «из рук в руки», вероятно, была какая-то веская на то причина. Я слышала об этой книге. Она вышла в Лондоне в 1984 году. Возможно, это был первый экземпляр, передаваемый автору. Может быть. Конечно, я согласилась исполнить просьбу Алика.

«Спасённая книга». Знакомство с семьёй Льва Друскина

Расскажу о своей поездке в Тюбинген, где жил писатель. Это небольшой университетский городок. Из Мюнхена я поездом доехала до Франкфурта-на-Майне. Тут я встретилась с Юрой Беловым, и он мне рассказал, как проехать в Тюбинген.

Он посадил меня в поезд. Доехав до Тюбингена, я должна была пересесть на автобус, который идёт в студенческий городок. Название остановки неизвестно. Как ориентир названа была бензоколонка, которая расположена слева от автобусной остановки. Вот и все ориентиры. Дальше, мол, ищи сама, полагаясь на свой корявый немецкий язык и удачу. В этот день мне, пожалуй, больше помог мой лепет, как мне казалось, на немецком языке. Все, к кому я обращалась за помощью, пожимали плечами и с состраданием смотрели мне вслед, Но кто ищет, тот найдёт. На улице уже зажглись фонари, а я всё бродила от дома к дому, с этажа на этаж. Иду по дороге почти в отчаянии, думая о том, где же мне провести ночь. Вижу, навстречу идёт парнишка. Уже не надеясь на удачу, я залопотала, собрав все известные мне слова воедино, при этом показывая адрес, записанный на бумажке. Парень, видимо, принял меня за больного на голову человека. Взяв меня под руку, повёл к домам, расположенным внутри двора. Оказывается, я всё это время крутилась вокруг квартала, где находился нужный мне дом.

Из открытого окна мне кричали и махали руками все члены семейства. Семья Льва Савельевича состояла из его жены и её матери, стоически выдерживавшей уход за двумя тяжело больными людьми. И Лев Савельевич, и его жена были парализованы и прикованы к коляскам, передвигаясь в них даже по дому. Эта женщина несла свой крест спокойно и достойно, не жаловалась и не падала духом, хотя было от чего. По натуре добрый и терпеливый человек, она вела всё хозяйство и успевала ещё заниматься рукоделием. Впечатление от посещения этих людей, не сломленных болезнью, жизнелюбах и активно воспринимающих жизнь, дало мне немалый заряд для моего не всегда бравурного состояния духа.

Передала книгу, и на душе стало спокойно – дело сделано. Вечер прошёл в приятной беседе и обмене мнениями о нашей эмигрантской жизни.

Рано утром, попрощавшись с хозяевами, я отправилась домой. Сидя в поезде, я вспоминала и мысленно благодарила в который уже раз парнишку, сумевшего помочь мне в беде.

В этот момент я даже и предположить не могла, что последует после моего посещения Друскиных и, главное, передачи им книги. В Мюнхене, когда об этом узнала Лера Давыдова, произошёл безмолвный разрыв наших отношений, бывших до сих пор доверительными и добрыми. Я не знаю, чем могла так досадить. Ведь будучи ещё в СССР, я приезжала к ним в Ленинград, они приезжали в гости ко мне в Таллинн. Наши мужья были диссидентами и оба прошли лагеря и ссылки. Что произошло? Почему этот эпизод так повлиял на наши отношения – загадка. Но всё загадочное рано или поздно становится понятным. Время всё расставит на свои места. Но пока не расставило!!

И снова Швеция

Серёжу в начале года эстонская общественность пригласила в Стокгольм на торжественное собрание, посвященное 66-й годовщине независимости Эстонии. Закончил он свой доклад 19 февраля 1984 года в Большом концертном зале Стокгольма следующими словами: «…главный принцип – не только политическое освобождение, но и моральное обновление народа, но и духовное Возрождение эстонского общества».

После доклада председатель Эстонского Национального Комитета священник Мартин Юхкам наградил Сергея золотым Знаком Почёта. Сергей поблагодарил за оказанную честь и заявил, что «знак по праву принадлежит тем, кто борется в Эстонии или находится в заключении». (Цитаты взяты из 10 тома «Солнце», входящего в «Наследие и архив» С.И. Солдатова.)

После Стокгольма я выехала в турне по северной Швеции с лекциями о положении политзаключённых в лагерях (города Лулео, Умое, Норботтен). Выступая перед студентами, я стремилась довести до общественности Швеции гуманитарное и политическое значение деятельности Фонда помощи политическим заключённым в СССР, основанного А.И. Солженицыным. Рассказывала об условиях содержания в лагерях и тюрьмах, о преследованиях людей по политическим, религиозным и национальным мотивам. Студенты задавали мне много вопросов, на которые я порой не знала, как ответить. То, что было для нас «привычным», а вернее навязанным сверху, для них было совершенно непонятным, заставлявшим усомниться в существовании такого государства.

Их поражало: как это нельзя писать писем сколько хочешь – почему? Почему судят людей за то, что они читают то, что хотят? Почему государство запрещает ездить в другие страны? Эти «почему», «зачем» и «как» сыпались на меня, как из рога изобилия. Я старалась подробно рассказывать на примерах отдельных заключённых, в чём была их вина, каков приговор и их состояние на данный момент. Реакция на мои рассказы порой переходила в прения, а временами и возмущение, вызванные моей якобы озлобленностью и предвзятостью к властям.

Из зала неслись неодобрительные возгласы: «Это клевета! Такого быть не может!» Я терпеливо объясняла, что в это трудно поверить, но такова действительность.

Шведская пресса присутствовала на моих встречах с молодёжью и широко информировала общественность о том, что происходит в советских лагерях, о преследованиях инакомыслящих, о принудительном лечении в психиатрических клиниках особого режима.

Мне было горько и обидно, что Запад не всегда доверяет откровенным рассказам и отчаянным призывам о помощи, идущим из глубины души. Это было не правило, а скорее исключение. Но и оно больно ранило.

Природа Швеции покорила нас великолепием сосновых лесов, скалами, многообразием их разломов, чистыми прозрачными озёрами. Когда я возвращалась домой, летя на самолёте, из иллюминатора любовалась нескончаемыми лесами, долинами рек и было впечатление, что это необжитая земля: не видно городов, селений, дымящих труб заводов, только изредка в чаще леса виднелась красная крыша одинокого дома. Страна не очень большая в сравнении с Россией, но как заботливо и рачительно относятся шведы к своим лесам, не вырубают, чистят, высаживают молодняк. Они очень бережно относятся к тому, чем были наделены по Божьему промыслу.

Многое в природе Швеции напоминало нам Эстонию. Мы полюбила этот суровый, величественный край с сосредоточенными, а иногда и хмурыми лицами, но с чуткими, добрыми и верными сердцами.

Вернувшись в Мюнхен, я продолжила работу на радио всё в том же режиме фриланса. В русской редакции радио тесной дружбы ни с кем, кроме Вали Шпонхаймер, семейства Франк и Софы Варди как-то не сложилось. То ли я не проявила активности, то ли ко мне всё ещё присматривались – трудно сказать. Но то, что сложилось, было надёжно и очень дорого для нас.

Софа была моей «путеводной звездой» по вопросам, касающимся радиостанции. Она проработала уже больше десятка лет и знала все «подводные камни». Мы с ней долго переписывались даже тогда, когда она ушла на пенсию и переехала в Америку. Её бытовые советы об устройстве быта и покупках, для нас, новичков на Западе, были бесценны. Низкий им поклон, и Софе и Вале, за всё, что они бескорыстно и с большим тактом сделали для нас, уберегли от многих ошибок и промахов.

Швейцария – страна денежных мешков

В мае этого же года мы с Серёжей взяли второй краткосрочный отпуск и поехали в Швейцарию. Первым городом на нашем пути был Люцерн. Нас гостеприимно принял в своей крохотной квартирке А.Э. Левитин-Краснов. Сам он ушёл ночевать к своему знакомцу, проживавшему в этом же общежитии.

Скажу несколько слов о нашем великодушном хозяине. Анатолий Эммануилович – человек глубоко верующий, скромный во всех человеческих проявлениях, доверчивый как ребёнок и бесконечно преданный тем, кого любит. Живя в СССР, он выступал в защиту несправедливо преследуемых. Его несколько раз арестовывали, и в последний раз – в мае 1971 года, присудив к трём годам лишения свободы. В своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич Сахаров писал, что на суд никого не пустили, кроме него (и то в последний раз), а после неправедного суда одна из правозащитниц, Вера Лашкова, кинула ему гвоздики, и он, как интеллигент старой закалки, поклонился в знак благодарности. После конца срока, в 1974 году он эмигшрировал.

Мы пробыли у него три дня. За это время он показал нам все церкви города. Все вместе мы совершили поездку по озеру Четырёх Кантонов, поднялись по первой в Европе горной железной дороге на гору Риги-Кульм.(1752 метра). На самой вершине её расположена крохотная протестантская церковка. Она вся утопала в снегу, и только сверкали на солнце цветные витражи её маленьких узких окошек. По колено в снегу мы пробрались к ней. С нами приехали ещё человек пять, но никто не отважился пойти за нами.

Картины природы во время подъёма на гору менялись со сказочной быстротой: только что мы любовались розовыми фламинго, гордо и торжественно вышагивающими по мелководью озера, и вдруг сочная трава склонов, на которой паслись стада, начала покрываться снежными облачками, а ещё через несколько минут нас окружали уже снежные барханы. Эта быстрая перемена красок приводила в восторг и умиление. На горе солнце такое яркое, что глазам было больно смотреть, а очки мы взять не догадались. Надышавшись чистейшего горного воздуха, мы возвращались в нашем нещадно скрипящем и стонущем вагончике вниз – из тишины и снегов в шумный, жаркий летний город.

Каждый вечер Анатолий Эммануилович приходил к нам, и мы долго говорили о России. Он много рассказывал о своей жизни и читал отрывки из своих книг. Такие вечера остаются в памяти на всю жизнь.

В Люцерне же находится удивительный памятник, высеченный в скале: спящий лев грациозно возлежит внутри скального грота. Всё его тело исполнено скрытой мощи и красоты. Кажется, что он живой и вот-вот поднимет свою косматую голову с могучих лап и разнесётся по окрестности его предостерегающий врагов рёв. Эта работа скульптора Торвальдсена была установлена в память о швейцарских гвардейцах, павших при защите Лувра и короля Людовика ΧVІ во время Французской революции. С тех пор по традиции швейцарские гвардейцы стоят в охране французского дворца.

Перед нашим отъездом Анатолий Эммануилович пригласил нас в ресторан, где мы впервые попробовали повседневную еду швейцарских пастухов – фондю. Очень простая, сытная и вкусная еда моментального приготовления: в котелке расплавляется сыр, в него макают кусочки белого хлеба, запивая их вином, а можно и без него. Впечатляет и сама еда, и аксессуары, и приготовления к ней. Всё зависит от вкуса хозяев заведения: каким будет казанок, как будут подходить к нему тарелки и вилочки, какие будут салфетки, какой сыр выберут и как нарежут хлеб. Серёже и мне эта еда понравилась, главное – недорого, просто и быстро.

Перед нашим отъездом он подарил нам свою книгу «Звезда Маира» с дарственной подписью. Расставались мы, как давние и добрые друзья, и как всегда не зная – встретимся ли ещё.

Дальше намеченный нами путь вёл в Берн. Швейцария состоит из четырёх кантонов. Город Берн находится в немецкой административной части и является столицей государства. На гербе и флаге Швейцарии изображён медведь (вer – по-немецки медведь). Почему в таком почёте этот зверь? Он чаще всего ассоциируется с Россией, но не со Швейцарией? Существует несколько легенд. Одна из них рассказывает: когда герцог Берттольд V решил основать город средь густой лесной чащи, то дал обещание назвать его именем зверя, которого первым встретит в этих лесах. Первым ему повстречался медведь, и с тех пор он стал символом стража города и его жителей.

В Берне мы побывали у милой Наташи Тарсис, дочери Валерия Яковлевича Тарсиса. Книга, которую нам подарил Анатолий Эммануилович, посвящена его светлой памяти – старого друга и первого читателя его «Звезды Маира». Наташа рассказала о своей жизни и проблемах, мы – о своих. Вечер прошёл в воспоминаниях.

На следующий день младшая дочь Наташи предложила нам экскурсию по городу. Билеты на трамвай были для нас не по карману, и Сергей предложил погулять по городу пешком. Пройдя через мост, мы попали на большую, широкую улицу с идущими по обеим её сторонам аркадами. Гуляя под сводами аркад, переходя из магазина в магазин, можно совершить прогулку длиной в шесть километров. Здесь можно приобрести товары на все вкусы: гурманы найдут диковинные сладости и фрукты, сыры трёхсот сортов, морепродукты, копчёности и прочие невиданные изыски. Самые взыскательные модницы обзаведутся тут всем, что может сразить мужское население не только Берна. Переходя из магазина в магазин, из лавочки в лавочку мы незаметно дошли до центра города. Здесь нас ожидало зрелище, которого не увидишь нигде.

В небольшом парке находился громадный вольер-яма, в котором разместились медведи разных возрастов – от матёрых медведиц-мамок и самодовольных ленивых самцов до малышей, некоторые из которых ещё жались к мамкиным бокам. При входе в парк в ларьке продаётся корм в пакетиках. Кормить медведей можно только им.

Вольер окружен довольно высоким металлическим ограждением. Народа, особенно детей, так много, что подойти к самому барьеру удаётся не сразу. Наблюдать за этими забавными мишками можно, не отрываясь, часами. Одни из них от природы были попрошайками, но, понимая, что так просто ничего не получишь, они придумывали трюки: ходили на задних лапах, протягивая передние лапы к потенциальным «кормильцам», кувыркались, хлопали себя по жирным бокам. Молодняк подражал взрослым сородичам. Все наблюдавшие за ними старались кинуть корм малышам. Матроны-мамы держались солидно и не бегали за кусками. Мишки-малышки, поймав кулёк с едой (в основном морковь) уходили в сторонку и сосредоточенно хрупали, не обращая внимания на суету и разборки менее удачливых своих товарищей.

В Берне есть традиция: перед Пасхой показывают горожанам новый приплод, вновь народившихся малышей. Мишки произвели на нас с Серёжей такое умиление, смешанное в радостью бытия, что идти ещё куда-то не хотелось.

На пути к дому, давшему нам приют, мы полюбовались Часовой башней, выстроенной в ХVI веке. На этих часах можно узнать не только время, на них расположены и астрономические знаки, а незадолго до окончания каждого часа в раёшнике, расположенном сбоку самих часов, происходит кукольное представление. Полюбовались мы и нарядными вагонами трамваев: блестящие, яркие и очень чистые. Не пришлось нам совершить на них поездку, но ведь нельзя всё и сразу, что-то нужно оставить и на потом.

Пробыв пару дней в Берне, мы навестили Беллу Корчную в Лозанне. Это уже французский кантон (Во) Швейцарской Конфедерации.

Накануне, торопясь на поезд, я сильно подвернула ногу и, к сожалению, два дня не могла сопровождать Сергея. Он, быстрый на ногу, за это время сумел съездить в Женеву, которая находится всего в 66 километрах от Лозанны. Там он осмотрел Дворец Наций ООН, православную церковь и знаменитый фонтан на озере. Посетил памятные места, связанные с религиозным реформатором Кальвином, с писателями-мыслителями Вольтером, Руссо и Гессе.

Женева произвела на него сильное впечатление, но посещение Шильонского замка, находящегося недалеко от городка Монтрё, потрясло его до глубины души. Со слезами на глазах он рассказывал о тех чувствах, которые его переполняли, когда он стоял с непокрытой головой в просторном полутёмном подвале с семью гранитными колоннами. Он представил себе, как здесь к шестой колонне был прикован к железному кольцу женевский повстанец Франсуа Бонивар.

Серёжа вспоминал заключённых, которые сидели в мордовских и пермских лагерях со сроками, в четыре-пять раз превышавшими срок наказания этого узника ХVI века. В этом же подвале видна подпись, собственноручно высеченная в ХIХ веке на граните английским поэтом Джорджем Байроном, который также был узником Шильонского замка.

Я очень сожалею, что не сумела из-за болезни увидеть Женеву и Монтрё. В мае 1985 года мы вернёмся в Швейцарию, чтобы побывать во Всемирном Антропософском Центре. Сейчас же наш путь лежал через Базель в Эльзас.

Французская провинция

В пограничном городке Кольмар мы пересели на автобус и, миновав город Гюнцбах, углубились в Вогезские горы.

В Гюнцбахе почти 110 лет тому назад в семье пастора родился один из почитаемых Серёжей героев – мыслитель, врач и органист Альберт Швейцер. Ещё до своего ареста Серёжа попросил меня нарисовать несколько миниатюр особенно почитаемых им философов, общественных и религиозных деятелей. В их числе был и Альберт Швейцер.

Поездка через Вогезы на автобусе требовала крепких нервов и железного сердца. Дорога шла всё «по-над пропастью». Взглянуть из окна автобуса было страшно: открывалась бездонная пропасть, покрытая смешанным лесом, через который просматривались скалы. Автобус продвигался довольно резво, и каждый поворот, как мне казалось, мог быть последним. Создалось впечатление, что мы вот-вот взовьёмся ввысь и оттуда рухнем на дно ущелья. Не знаю как другие, но я затаила дыхание и боялась шевельнуться, представляя себе, что с малейшим движением или чихом автобус сорвётся и полетит с кручи.

Но вот, слава Богу, первая остановка. Добрая половина автобуса высыпала наружу и с шумом и смехом разбирала из багажника свои лыжи и рюкзаки. Мы вышли размять ноги от непривычной напряжённой езды. Рядом с остановкой стоял домик-гостиница, очень похожий на баварские горные отели: бревенчатый с балконом, идущим по всему периметру дома. В нём можно было погреться и выпить чашку кофе или чего-нибудь погорячей.

Кругом снег – пушистый, какой-то особенно белый, на солнце отливающий голубизной, как чистое подсиненное бельё на морозе. Первозданную тишину не могли нарушить даже оживлённые лыжники; все шумы как-то растворялись и потонули в снежных сугробах. Кристально чистый горный воздух проникал в лёгкие и ласкал их, слегка покалывая. Возвращаться в автобус не хотелось: остаться здесь, на этом удобном лежаке (их было много расставлено хаотично по поляне), смотреть в бледно-голубое небо с островками облаков, впитывать, как губка, горный воздух и не думать о том, что осталось там, внизу, за десятками крутых поворотов.

Но труба зовёт – наш шофёр рожком приглашает оставшихся пассажиров занять свои места; у него расписание и он обязан его соблюдать. Двигаемся дальше. Народа осталось совсем немного: мы с Сергеем и ещё три пары. Теперь остановка будет только у озера Жерадмер.

Это очень небольшое горное озеро с кристально чистой водой, окружённое хвойным лесом. Растительность изменилась – это уже была не зима со снегом, а разгар весны, буйное цветение тюльпанов, нарциссов и ещё каких-то неизвестных нам душистых белых цветов с соцветиями-шариками. Недалеко от озера притулился маленький городок, чистый, тихий, больше похожий на швейцарский, чем на французский.

В этом сказочном месте произошло то, что никто из нас не мог себе представить даже в страшном сне. Гуляя вокруг озера, мы набрели на необычную постройку в виде охотничьего домика – оказался туалет. Открываю дверь с рисунком «девочки в сарафанчике» и… ну, как тут не вспомнить строчку из песни Владимира Высоцкого о наших туристах во Франции (а может быть, они и были именно тут): «…в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке». От неожиданности я остановилась на пороге, не веря своим глазам и забыв зачем пришла. Надо же было доехать до небольшого провинциального городка Кольмар, сесть на автобус, уходящий в поднебесье, найти туалет и там прочитать то, что хулиганы пишут на заборах российских городов и посёлков. Ну, как побывать и не «расписаться» о своём присутствии!!! Вот бы юмористу Михаилу Задорнову побывать здесь и пополнить записи в блокнот.

В маленькой лавочке «Всё для рукоделия» я купила гобелены для вышивки, которые сейчас висят в комнате на стене, напоминая этот божественный уголок земли и те часы безоблачного счастья, проведённые вместе с моим дорогим Серёженькой.

Несмотря на страшную дорогу, мы очень приятно провели день. Но надо было возвращаться. Обратный путь был ещё страшнее, чем подъём. Кто лазал по горам, знает, что подъём трудный, а спуск – страшный. Я в горы по зову сердца никогда не ходила. Не горный я человек, люблю равнину. Спуск на автобусе по серпантину вспоминается, как спуск с ледяной горки на санках. Но он ещё неприятнее тем, что навстречу идут такие же отважные и одержимые жаждой познания нового, неизвестного туристы и в отличие от тебя они счастливые – ещё не знают, что такое спуск. Как и при подъёме, стараюсь не смотреть в окно, чтобы не видеть обрыва. А дорожка вьётся, автобус дрожит от натуги, его встряхивает при частом торможении. Он как будто страшится столкнуться с подымающимися навстречу ему автобусами, и сердце замирает: то ли мы уже летим в пропасть, то ли в этот раз пронесло.

Спустившись с гор, почувствовали страшный голод и решили поужинать. Зашли в ресторанчик. Народа нет, значит, нас быстро накормят. Официант появился, как из-под земли, неожиданно, мы не успели определить траекторию его движения к нам. С озабоченно-вопрошающим видом он остановился около нас. Сергей ждал, что он нам предложат. И он ждал. Наконец Сергей прервал молчание и сказал: «Bitte Speisekarte» (Пожалуйста, меню). Если бы знать наперёд результат своих действий, то многих ошибок можно было избежать!! Народная мудрость гласит: «Сначала думай, потом действуй». Официант посмотрел на нас с такой жалостью и одновременно презрением, что мы всё поняли, но было уже поздно. Решили всё-таки ждать своего приговора. Официант удалился. Ждали мы его час, однако он не появился. Иногда одно слово решает твою судьбу на ближайшие три-четыре часа. А всего-то и надо было сказать: «Меню» – и всё, мы бы ушли из ресторана сытые. У французов вошедшая в плоть и кровь неприязнь к иностранным языкам, и особенно к немецкому. С горечью покинули ресторан. Пошли закупать ужин в ближайший супермаркет.

С гостиницей тоже было не так-то просто. Дорогую мы себе не могли позволить, а дешёвую надо было искать. Пешком прошли центр, вышли на окраины, и здесь картина резко изменилась. Исчезли гостиницы с большими «козырьками» над входными дверями, с зеркальными стёклами, солидными хорошо упитанными швейцарами, богато украшенные лепниной и сверкающими окнами из венецианского стекла. Их место заняли маленькие частные гостиницы, рассчитанные на шесть-семь персон.

Долго выбирать не стали. Нам понравился дом, около которого стояла огромная старая липа. Её ветви спускались до земли, закрывая собой ствол. Она была похожа на зелёную пушистую огромную скирду. Мне очень захотелось заглянуть внутрь природного шатра, сплетённого из лап этого диковинного дерева. Я раздвинула ветки и вошла. Что я увидела? Не поверите! Прижавшись своим жёлтым боком к гигантскому стволу, там стояла «Симка» (марка французского автомобиля). Хозяин рационально использовал естественный гараж. Способ въезда в этот «гараж» остался тайной.

А вот и он сам! Только я зашла в таинственный мрак ветвей, как на пороге дома появился хозяин малюсенькой гостиницы и стал энергично размахивать руками, приветствуя своих возможных постояльцев. Выглядел он как-то нелепо. Ноги были обуты в шлёпанцы домохозяйки, разношенные, видавшие все виды соусов и подлив. Всё, что начиналось выше щиколоток и шло до пояса, было закутано в простыню. Верхняя часть тела толстяка прикрывалась майкой выцветшего красного цвета, из которой хозяин вырос уже лет пять тому назад, шея повязана маленьким кокетливым синим платочком. Голова имела природой данное украшение: буйную каштановую шевелюру. На вид ему было лет 50–55.

Лицо хозяина источало доброту, приветливость и неподдельное желание сделать нам что-то очень приятное. У нас не было сил лишить его этой возможности. Мы остановились у него.

Комната, которую нам предоставили, тоже имела необычный вид. Размер её, может быть, уступал, но ненамного, тронному залу какого-нибудь маленького княжества – 40–50 кв. метров. В комнате стояла кровать необъятных размеров. Постельное бельё, на мой взгляд, встречало уже не первую пару постояльцев. Пришлось все тряпочки, которые были с нами, подстелить под себя и не раздеваться. Из мебели в комнате находился ещё шкаф, повторяющий размеры кровати, и тумбочка. К спальне примыкала туалетная комната, снабжённая всем, что французы считают необходимым для приятного времяпрепровождения. Но на этом наши апартаменты не кончались. Из туалетной комнаты высокая застеклённая двойная дверь вела на балкон. Он был истинным наслаждением для постояльцев: широкий, шесть-семь метров в длину, выходивший в запущенный тенистый сад, Из него волнами шёл почти неуловимый тот самый знаменитый аромат французских духов. Этим природным великолепием уже давно никто не занимался, но от этого он не стал хуже, но приобрёл прелесть нетронутости, буйство красок, цветов и зелени. Не хотелось расставаться с этим заброшенным чудом, но завтра ранний подъём, надо успеть на автобус.

Как ни старались мы позабыть о работе, вырываясь при первой возможности из города, она была необходима. Уезжая из города, мы становились свободными людьми. Было лишь одно желание: как можно дольше не вспоминать, что существует обязанность идти туда и делать то, к чему душа не лежит. Читатель, видимо, уже заметил, что я стараюсь как можно реже упоминать о службе, а останавливаюсь чаще на моментах, которые запомнились своей яркостью, незабываемым шармом, необычайностью ситуации или истории, а также о наших домашних делах и заботах. Самой работе можно было бы посвятить целый том восторгов и рыданий, но это не моя цель.

Вернёмся, однако, к нашему отъезду из пансиона. Собрав небогатые пожитки, спускаемся в столовую. В ней из-за раннего часа ещё стоит полумрак и освещена только кухня, из неё доносится тихое пение, скорее даже не пение, а какое-то умиротворённое мурлыканье. Хозяин, увидев нас, расплылся в улыбке. Его лицо, широкое и румяное, обрамлённое густыми вьющимися кудрями, выражало бесконечную радость тем, что он снова видит нас и приветствует от всей души с новым днём. Наряд был тот же, что и вечером. Двигался он, несмотря на довольно внушительный вес, легко, с кошачьим проворством. Наш стол в момент преобразился. На нём появился высокий медный кофейник. Запах ароматного кофе тотчас прогнал сонливость и настроил на энергичные действия. Не прошло и пары минут, как наш благодетель принёс свежайшие, только что испечённые круасаны с румяной хрустящей корочкой. Перемещаясь из кухни в столовую, он напевал какой-то весёлый мотив, негромко, себе под нос, для своего удовольствия. Вот секрет французского обаяния – жить со вкусом, никому не мешая.

Последними на столе появились большие белые керамические кружки, которые меня повергли в состояние, близкое к шоку. На белых чашках чёрными ручейками застыл вчерашний, а может быть, и позавчерашний кофе. Но… это же не главное в жизни! Главное – быть всегда весёлым, спокойным, добрым и не обращать внимания на мелочи жизни, окружающие нас. Он с видом человека, знающего нас не одно десятилетие, пожелал приятного аппетита и удачного дня, похлопав и меня и Сергея по спине своей рукой-оладушкой. Надо сказать, что, несмотря на грязные чашки, мы вышли из его дома весёлые, довольные всем и особенно его радушием. Как мало человеку надо: улыбка и доброе напутствие. А впереди понедельник…

В связи с сегодняшним растущим кризисом хочу сказать несколько слов о реакции населения на безработицу. Она очень разная на Западе и на Востоке.

На Западе это почти постоянное состояние, к которому привыкли уже не десятилетиями, а столетиями. В семьях почти всегда кто-то был безработным. Инициатива за тобой. Работу должен искать сам и ехать туда, где она есть, – это первый принцип. Не отказываться ни от какой работы, будь ты хоть инженер, хоть уборщик, любая работа оплачивается – это второй принцип.

Есть и третий, и он, пожалуй, главный – ты можешь стать безработным в любой момент и без кризиса – так что будь готов всегда. В связи с этим существует такое давнее понятие «чёрный день». На Руси в своё время о нём помнили и откладывали какую-то толику про запас.

На Западе есть и другая беда. Почти всё население пребывает в долгах у банков: за жильё, машины, открытие своего дела и так далее. И никаких поблажек в выплате долга нет: должен – плати.

Но это так, «заметки на полях».

Италия

К середине 1984 года у Серёжи сложились добрые отношения с находившимся в Милане институтом «Руссия Христиана» и его руководителем Романо Скальфи. Посетив институт, Сергей познакомился со многими деятелями христианско-демократического движения Италии. Это движение называло себя «Мовименто пополаре» (Народное движение). Участвовала в нём в основном молодёжь. Последовал целый ряд приглашений выступить перед участниками этого движения. С июня до сентября мы совершили несколько кратковременных поездок (по 2–3 дня) в Милан, Болонью, Парму, Флоренцию, Сальцо Маджоре. Поездки планировали на выходные или праздничные дни.

В Милане нас встречала активистка движения Лиза Давиди. Она предложила нам свою помощь как гид и переводчик. На своей машине Лиза отвезла нас в местечко Сальцо Маджоре, где начинались Серёжины выступления. По городу были развешены плакаты, извещающие о лекции. Мы ожидали, что соберётся молодёжь, но пришло много людей среднего и даже пожилого возраста. Зал был полон. «Будущая Европа – это Мир, Единство, Свобода и Любовь» – так обычно на итальянском языке заканчивал свои выступления Сергей. Итальянская молодёжь и местные общественные активисты восторженно приветствовали этот призыв. Во всех городах выступления бывшего узника советских лагерей встречали с пониманием и аплодировали с истинно итальянским темпераментом. После лекции задавали много вопросов о жизни в СССР, о заключённых, о фонде помощи политическим заключённым, который основал А.И. Солженицын, о возможности общения с другими странами.

После лекции нас пригласила в гости управляющая крупной парфюмерной итальянской фирмы. Ужин был сервирован на большой открытой веранде, с которой открывалась панорама города. Незабываемый вечер: благоухание кружащих голову ароматов, чёрное небо и поблёскивающие огоньки домов, спускающихся с горы к центру города. Хозяйка дома рассказала, что в Сальцо Маджоре находятся древние бани и в них проводится лечение солями. Приезжала сюда на лечение и Софи Лорен.

После выступления во Флоренции был приём у мэра города. Нам показали зал, на стене которого Леонардо да Винчи написал свою знаменитую картину «Битва при Ангиери». Полюбовались мы красотой флорентийского собора и примыкающим к нему Баптистерием (крещальня), посвящённым Иоанну Крестителю – это самое старое строение на площади Дуомо. Никого не может оставить равнодушным и посещение дома автора «Божественной комедии» Данте Алигьери.

Во Флоренции, впрочем, как и во всех городах Италии, все земные страсти переплелись, всё наполнено тайнами, заговорами, интригами, любовными приключениями, коварством и благородством. Всё пропитано итальянским темпераментом и лёгким весёлым лукавством: от героев древних мифов до сегодняшних мафиози и мелких жуликов. Аромат авантюризма – это воздух Италии.

В Милане нас покорила чарующая красота каменно-кружевного миланского собора. Он завораживает, от него невозможно оторвать взора. На соборной площади находятся ещё два архитектурных объекта, славящихся на весь мир: театр Ла Скала и знаменитая галерея с неповторимой мозаикой и самыми дорогими бутиками. Осмотрели мы и неприступный Кастелло, крепость-замок рода Сфорца – правителей Милана.

Прелесть итальянской старины не может не волновать. Домой мы вернулись очарованные радушием людей и под сильным впечатлением, полученным от сокровищ итальянской культуры. Когда у нас появится машина, мы ещё раз вернёмся сюда, в один из центров древнейшей цивилизации и эпохи Возрождения.

В доме появился «хозяин»

С того момента, как у нас появилась работа, мы каждые выходные стали выезжать в ближайшие города и страны. Так в сентябре мы поехали в Австрию. Посетили Грац и остановились на два дня в горах Штирии. С балкона отеля открывался изумительный вид разноцветных ярких лесов, покрывающих горные склоны. Надышавшись горным воздухом, наглядевшись на причудливые одежды осени, возвращались мы в городскую сутолоку с мечтой, что через неделю сможем снова приехать сюда или в какое-то другое прекрасное и интересное место.

В этом же году у нас произошло ещё одно приятное событие. Ещё в Эстонии на хуторе я увидела рыжего котёнка и попросила Серёжу взять его в Таллинн. Но не сошлись в тот момент звёзды для этого события. Теперь, живя в Мюнхене, я как-то в разговоре с друзьями посетовала, что когда-то не исполнилась моя мечта иметь рыжего котяру. И вдруг раздаётся звонок из Франции: «Ты хотела рыжего котёнка? Он у тебя будет», – сообщает Юра Белов. К приёму нового «члена семьи» готовились тщательно, с радостью и волнением.

Настал день встречи. Стою на балконе и жду появления Лёвы Рудкевича, который должен доставить к нам Котьку. И вот в начале улицы появляется Лёва с коробкой из-под шампанского под мышкой, Из коробки рвётся наружу что-то рыжее и громко оповещающее всех в округе о своём существовании.

Лёвушка, вегетарианец по образу жизни, даёт мне «точные указания», как и чем надо кормить животное-хищника. Я слушаю внимательно, но понимаю, что воспользоваться советами мне, увы, вряд ли придётся. Сомневаюсь, что морковь, салат, редис и яблоки придут по вкусу нашему рыжику.

Лука (так мы с Серёжей назвали котёнка) тем временем метался по квартире, ища «своё место» и точно его определил без подсказки с нашей стороны. Забавных и трагических случаев, связанных с этим зверьком, было немало. Везли его с восточного берега Франции. Кошка-мать жила в семье первых эмигрантов из России. Покидая Родину, они прихватили с собой свою любимицу. Вот от неё в каком-то сотом поколении и появилось на свет наше «чудо». Границу он пересекал «нелегалом». Документов не было, и везли его в автомобиле, замотав в плед, чтобы не было слышно писка. Вёл он себя, как настоящий «потомственный эмигрант»: при пересечении границы – ни звука.

Во время пути было несколько остановок в домах знакомых, и в каждом из них ему давали имена – одно из них, Казачок, дал Владимир Николаевич Войнович. При одной из «пересадок» Юра с женой остановились в доме своих старых друзей. Как всегда, встретились, заговорились и позабыли о животном. Он бегал, бегал и, не найдя того, что искал, сделал свои дела в детский горшок. Вот такой он был аккуратист.

В октябре мы второй раз посетили Международную книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне. В этом году она проходила под девизом «Орвелл 2000». Сергей встретился с друзьями, а я разыскала советский павильон и знакомилась с новинками. Каких-то существенных перемен в экспозиции не произошло. В основном привезли книги, изданные в прошлом и позапрошлом годах. Но появилось советское «ноу-хау». Дирекция советского павильона, подсчитав убытки прошлогодней выставки, наняла для охраны книг немецких бомжей. Они сидели с банками пива в руках почти в каждом проходе. Мне показалось, что им или не объяснили, зачем они здесь, или они уже были пьяненькие. Для проверки их бдительности я взяла со стенда книгу и, не оглядываясь, положила в свою сумочку. Никакого резонанса! Не знаю, сколько им платили, но толку от них не было никакого.

На следующий день я снова была на выставке и заметила, что экспозиция книг сильно поредела. На месте дирекции я бы радовалась, что печатная продукция страны пользуется таким успехом.

В эти дни Серёже сообщили, что вышла из печати его первая книга, написанная на Западе, «Зарницы возрождения». К открытию выставки она не успела, но на стенде издательства присутствовал её макет.

Вернувшись домой, продолжили работу по восстановлению самиздата, переданного нелегально на Запад. После рабочего дня я садилась за пишущую машинку, а Серёжа за корректуру. Нам нужно было переработать 1600 страниц сильно повреждённого в дороге, трудно читаемого текста. С большим напряжением, медленно, но мы продвигались вперёд.

С утра работа над составлением радиопрограмм, днём курсы по вождению, вечером работа над своим архивом – такое напряжение теперь легло на плечи Сергея. Не могло оно не сказаться на его телесном и особенно нервном состоянии. Я чувствовала, что на душе у него темно и тревожно. Такая нервозность обычно бывала перед каким-то несчастьем. Начинаю просчитывать, откуда может прийти ненастье: с работой вроде бы всё наладилось, квартира есть, работа с архивами идёт. Понимаю, что всё идёт от внутренней неудовлетворённости собой, от душевного дискомфорта. Пытаюсь с ним поговорить, успокоить.

Душевный кризис не исчез, но отступил. Сергей резко изменил свой жизненный режим: перешёл на растительную пищу, стал ежедневно заниматься йогой, два раза в неделю бегал по 30–40 минут, молился два раза в день, как он говорил, за семь начал: «…за малые народы; за большие народы; за узников совести; за добрых борцов и деятелей; за рождение нового Господнего дела на земле; за прощение и искупление всех своих вин перед всем сущим и живущим на земле, за упокой души замученных и соприкосновенных со мной, за родных и друзей, за Людмилу; за восстановление во мне духовных и телесных сил».

А беда подстерегает там, где её не ждёшь. Сдали не нервы, а сердце. В одну из ночей у Серёжи начался сильнейший сердечный приступ. Я вызвала скорую помощь. По немецким неписаным порядкам, врачи прежде всего интересуются не пациентом, а тем, какая у него больничная касса и есть ли она вообще. Сергея забрали в Богенхаузскую больницу, которая находилась ближе всего к нашему дому.

Я каждый день в обеденный перерыв или после работы торопилась к нему с волнением и тревогой. Врачи на этот раз справились с Серёжиным недугом. Через три недели его выписали, но он пробыл дома ещё полтора месяца.

Новый 1985 год

Новый 1985 год мы встречали дома. Теперь мы имели кров над головой, работу и вполне определённый гражданский статус.

К нам на праздник приехали из Франкфурта Юра Белов с женой Верой и любимицей – кошкой Ники.

В комнате стояла настоящая ёлка. В Германии чаще используют искусственные ёлочки, сберегая от трат свой кошелёк и одновременно лесное богатство страны. Игрушек было мало, но по опыту прошлых, советских лет, мы использовали всё бывшее на столе, для того чтобы принарядить нашу красавицу: мандарины, конфеты, пряники, орехи и яблоки. Получилось красиво.

Как-то исподволь, неожиданно на сердце легла щемящая тоска по ёлкам детства, по скромным, но очень дорогим новогодним праздникам на Родине. Как будто бы всё в жизни на чужбине налаживалось, а на душе тоскливо и сумеречно. Ностальгия не отпускала меня. Встретили Новый год по московскому времени. Включили радио и под бой курантов подняли бокалы, пожелав нашему Отечеству Возрождения и Преображения.

Весь год Серёжа был поглощён работой над архивом, общественной деятельностью, и такая загруженность не оставляла места для раздумий о том, что потеряно и уже не вернётся. Он думал о будущем. Его волновало будущее России, её развитие в политическом, экономическом и культурном планах. Его беспокоили вопросы нравственности и морали не только в России, но и в Европе, и других частях света. Он был полон издательских планов, возможностей передвигаться самостоятельно на автомобиле, знакомиться с новыми людьми и странами. После изоляции в лагерях ГУЛага он не мог надышаться свободой.

У меня жизнь складывалась не так бурно. День за днём проходили по простейшей схеме: дом – работа, работа – дом. Новые знакомые оставались за порогом радио, кончилась работа – кончилось общение. Возможно, так складывалось только у меня, не сумевшей вписаться в сложившиеся группировки, не разобравшейся, кто и против кого дружит.

Объединялись люди по времени эмиграции: потомки первой, послереволюционной эмиграции держали оборону против натиска последующих двух. Военная и послевоенная насторожённо воспринимала представителей первой и особенно последней, как её называли «колбасной» эмиграции. Многие из второй эмиграции были малообразованными людьми и, естественно, беспокоились, что их вытеснит новая, бойкая и напористая последняя волна.

Третья эмиграция, как правило, профессионалы – писатели, артисты, художники, музыканты, привыкшие на родине занимать высокие должности и пользовавшиеся заслуженной любовью и вниманием зрителей, читателей и слушателей, – с пренебрежением относилась ко второй эмиграции, но не прочь была подружиться с первой, которая деликатно держалась на расстоянии вытянутой руки от второй и третьей волн. Но эти отношения чаще всего проходили на мирном и цивилизованном уровне.

В начале трудовой деятельности мне было трудно сориентироваться в структуре взаимоотношений, и я предпочитала оставаться в стороне от общения вне работы. Так оно сохранится и в дальнейшем.

Но установились дружеские отношения с Юрой Беловым, Николаем Драгошем и Валей Шпонхаймер, супругами Франк и Софой Варди, жившими в Германии. Встречались мы редко, но всегда были счастливы видеть друг друга.

На радиостанции «Свобода» иногда происходили удивительные встречи, объединявшие одних, бежавших с Запада на Восток, и других, двигавшихся в обратном направлении – с Востока на Запад.

На работе моими самыми добрыми знакомыми были Софа Варди и Евдокия Степановна. Если Софа сразу прикипела к нам душой, то с Евдокией Степановной мы работали в одной комнате, нас сближала рабочая обстановка, но душевное сближение происходило непросто и не так быстро. К сказанному нужно добавить, что все трое мы были заядлыми курильщиками. Во время наших «курительных» перерывов я узнавала много интересного о своих новых знакомых.

В 1939 году Софа жила в Варшаве. Прослышав о том, какие зверства происходили в то время в Германии против евреев, она решила бежать в СССР. Тут она встретилась со своим будущим мужем, который прошёл сталинские лагеря. На Западе они оказались в послевоенные годы – сначала в Польше, Израиле, а затем в Германии.

Семья Евдокии Степановны действовала совсем наоборот. Они побежали из той же Польши в Германию. Её семья боялась больше восточного соседа. Но независимо от того, кто от кого бежал, все встретились в Германии.

Однако пора вернуться к новогоднему столу. Через два часа мы встретили Новый год по местному времени. Вторые бокалы подняли, провозгласив тосты за будущее наше и наших соотечественников, волей судьбы оказавшихся на чужбине, за всех гонимых.

Вышли на балкон, чтобы полюбоваться фейерверком, который устроили жители нашей и соседних улиц. Вокруг всё визжало, сверкало и ухало. Небо светилось и переливалось от разноцветья. Ещё не успевало погаснуть причудливое сочетание только что выпущенной ракеты, а её уже сменяли ещё более замысловатые конфигурации. Мы стояли зачарованные этим зрелищем. Но у немцев – порядок есть порядок: пошумели полчаса и хватит. Как по команде город погружается в тишину.

В эти минуты мне вспомнилось, как мы справляли наш последний Новый год перед арестом Серёжи. Дом оцеплен агентами КГБ. В любой момент они могут стать нежеланными гостями. Не зажигая света, мы сидим на полу. Серёжа листает Малую Советскую энциклопедию. При свете единственной свечки он водит пальцем по крохотной карте Мордовской АССР. Я, пока ещё ничего не понимая, слежу за ним. Наконец его палец останавливается на крохотной точечке с названием Потьма. Он поднимает глаза от книги, задумчиво и грустно смотрит на меня, и я всё понимаю. «Вот сюда ты будешь приезжать ко мне. Здесь власти будут испытывать мою верность свободе и любви к Отечеству». Голос его звучал негромко, но убеждённо, твёрдо. Тот необычайный Новый год не исчезнет из памяти никогда. Сколько после этого было перечувствовано, пережито и передумано!! Хоть и говорится, что «время всё лечит», но есть в жизни ситуации вечные, не проходящие, не заживающие, как рубцы на сердце после инфаркта.

Сегодня в нашей мюнхенской квартире горит множество свечей и на ёлке, и на столе, и по всей квартире. За столом желанные гости и никто не топчется под окнами, выжидая свою добычу, и не ждём мы неожиданного звонка в дверь незваных «гостей» из хорошо известной нам конторы.

На Западе Новый год не является таким праздником, как у нас. Для них он означает пункт перехода из одного астрономического состояния в другое, и главное не праздник, главное не перепутать бы число в подписании важных бумаг и счетов в первый рабочий день Нового года.

Главный же праздник, к которому начинают готовиться с сентября–октября, – Рождество. В это время друзья и родные мечутся по магазинам, бутикам и парфюмерным лавкам в поисках подарков для своих родных, любимых и коллег. Витрины и сами магазины украшаются с изяществом, фантазией и вкусом. В предпраздничные и праздничные дни мы любили вечером прогуливаться по улицам и разглядывать их. Большие, богатые супермаркеты устраивали в витринах сцены из Святого Писания: ясли с Младенцем и волхвами. Всё сделано тщательно, с любовью. Витрины настолько привлекательны, что не имеешь намерения, но зайдёшь полюбоваться разложенным и расставленным товаром и обязательно чем-то соблазнишься – на то всё это и рассчитано.

Новый год, и особенно Рождество, – праздники семейные. Собираются все ближние и дальние родственники со всех концов страны, а иногда приезжают из-за границы. Приглашение на праздник звучит примерно так: «Приходите на кофе» или какие-то вариации в этом же духе. Перед подачей кофе происходит шумная, весёлая раздача подарков и сюрпризов. После этого всё семейство чопорно усаживаются за торжественно сервированный стол, покрытый скатертью с салфетками, которые были вышиты ещё при кайзере Вильгельме ІІ какой-нибудь рукодельной тётушкой, бабушкой или племянницей. Никаких разносолов на столе нет. Полагается хороший кофе в сервизе, подаренном на свадьбу дедушке и бабушке, десять-пятнадцать сортов печенья домашней выпечки по рецептам, доставшимся от предков.

Рождественское печенье начинают печь в октябре. Его тщательно скрывают от домашних, прячут в самых потаённых уголках шкафов. Печенье – гордость хозяйки. В каждой семье оно своё, неповторимое, но неизменно вкусное. Такого печенья, как на Рождественских праздниках, даже в самых изысканных кондитерских не купишь. Рецепт? Даже и не думайте его просить! В ответ получите очаровательную улыбку хозяйки – и только. Вас просто сочтут дурно воспитанным человеком. Забыть вкус рождественского печенья невозможно. У нас же на Родине Рождество редко кто справлял.

Отметили мы праздник. Гости уехали, прихватив с собой полюбившуюся нашему Луке Ники. Остались позади обсуждения, споры, планы и праздничные хлопоты. Впереди год, полный неожиданных перемен как в СССР, так и на Западе. По тибетскому календарю это год Вола, мирный, добрый, трудолюбивый.

В связи с большой нагрузкой и плохим физическим состоянием Серёжа был вынужден в феврале послать в Лондон отказ Борису Георгиевичу Миллеру, предлагавшему организовать ему в апреле ряд встреч с членами британского Парламента. Им были отменены и другие встречи, собрания и лекции.

Мучительный путь к водительским правам

Одной из причин (но не главной) душевной неудовлетворенности у Серёжи было тягостное впечатление от двух неудачных экзаменов на получение водительских прав.

Живя на Западе, остро ощущаешь, что машина – это необходимое средство передвижения. Общественный транспорт дорогой, а бензин (в то время) был дешёвый. Подержанную машину можно было купить очень дёшево. Один наш знакомый, приехав на Запад, первым делом решил обзавестись автомобилем. На рынке подержанных машин он быстро нашёл, то, что искал – фольксваген чуть ли не довоенного производства, но стоил он всего 500 немецких марок. Получая социальную помощь, он без особого труда скопил за три месяца эту сумму. И ездил на ней уже год. Но тут произошёл казус. Однажды он остановился у перекрёстка, ожидая зелёного света. Рядом на тротуаре стояли два полицейских. Дали зелёный свет. Наш приятель старается включить мотор и ехать, а машина ни с места. Доброхоты полицейские, готовые в любую минуту придти на помощь гражданам, поспешили к водителю. Подошли, попросили его выйди из машины. Один из них сел на водительское кресло и… случилось непредвиденное – он оказался сидящим на асфальте. Дно машины было настолько прогнившим, что здоровяка-немца не выдержало и провалилось. Наш знакомый оказался и без машины и со штрафом. Но хорошо то, что хорошо кончается. Было бы значительно хуже, если бы это случилось с ним во время движения на оживлённой трассе.

Когда Серёжа пошёл на водительские курсы, он думал, что пара недель занятий – и он с ветерком помчится по немецким автобанам. Ан нет!! Теорию он сдал сразу, к великому удивлению и одновременно восхищению инструктора. А вот с практикой, учебными часами за рулём с инструктором, произошла заминка.

По немецким негласным правилам каждый, кто хочет получить водительские корочки, должен наездить столько часов, сколько ему лет плюс десять. Иначе говоря, Сергею надлежало получить шестьдесят уроков по 45 минут. К этому надо приплюсовать стоимость двух экзаменов и езду по автобану и городу в тёмное время суток. По нашим подсчётам, округлённо получалось около четырёх тысяч марок. Деньги немалые, но мы решили, что Сергей пойдёт на курсы.

Итак, все условия выполнены. Подошёл черёд экзамена. Мы знали, что немцы очень неохотно выдают водительские права выходцам с Востока. Они считают, что человек, который с младенчества с папой или мамой не ездил в машине, лишен навыка ориентации на дороге, а следовательно, опасен на немецких скоростных трассах. Некоторые наши знакомые-эмигранты по нескольку раз пытались сдать экзамен по вождению, и все попытки заканчивались неудачей. Один отчаявшийся получить права в Германии пытался получить их в Израиле и США. Но увы, его старания были потрачены впустую.

В то утро Серёжа был убеждён, что вернётся с победой, то есть с правами. Машину купили очень недорого. Она уже месяц стояла на улице под нашим окном. По вечерам иногда мы садились в неё и мечтали о поездках по Европе и Скандинавии на своей «Савраске». Так мы назвали нашего стального коня.

Домой Серёга вернулся темнее тучи. Я сразу поняла – не сдал. Молча пообедали. Он ушёл в свой кабинет и до вечера предпочитал хранить молчание. В таких случаях, зная его характер, я не задавала вопросов и ждала, когда в его душе осядет вся боль и разочарование по поводу неудачи и ему будет необходимо поделиться с другом.

За вечерним чаем он с горечью сказал: «Мать, не оправдал я твоих надежд – не сдал, не получилось. Прости». Я была радо, что он очнулся от нокаута. Теперь всё будет хорошо, он выговорится, и ему станет легче.

А произошло следующее. Инструктор гонял его по всем перекрёсткам в центре города, вывез на окраину и заставил покрутиться там. Затем задал направление к нашему дому. Серёжа решил, что всё кончилось, и, чтобы ускорить дорогу домой, поехал по трамвайным путям. Инструктор молчал. Около нашего дома он попросил остановить машину, протянул руку и сказал: «До следующей встречи. Вы не сдали». Серёжа на секунду потерял дар речи: «Как не сдал!? Я же ехал, как все, не превышая скорости». Инструктор ему ответил: «Вы ехали по трамвайным путям, а это запрещено правилами». Сергей возразил: «Но ведь все ехали, не я один!» – «Вот когда у Вас будут права, тогда Вы и будете ездить, как они. А сейчас вылезайте из машины. Экзамен Вы не сдали».

Для Сергея несдача экзамена из-за такой мелочи была ударом по самолюбию. Он, инженер-механик, водивший на целине тяжеловозы с зерном по российским дорогам, – и тут такой провал!! У него в душе боролись два чувства: обида на инструктора и желание доказать, что он не хуже немцев, которые ездят по трамвайным путям.

По правилам после провала экзамена он должен взять ещё десять-пятнадцать уроков вождения и заплатить за повторный экзамен.

Прошло несколько дней, и Серёжа снова собрался на экзамен. Инструктор был тот же. Очень осторожно Серёжа катал своего экзаменатора полтора часа, исполняя пунктуально все его команды. Казалось, что уж на этот-то раз всё прошло как нельзя лучше. Суровый немец, насупившись, сидел молча. Махнул рукой, мол, давай к дому. Сергей подъехал к дому, остановился. Инструктор вышел из машины, обошёл её и подал Сергею знак выходить. Теперь они оба стояли сбоку машины, а я наблюдала за ними из окна. Немец спокойно что-то Сергею объяснял, показывая пальцем на колёса. Мой дорогой Серёжа стоял ошарашенный и, по-моему, ничего не понимал. Неожиданно он схватился за голову, сорвал свой берет и, не попрощавшись с инструктором, быстро пошёл к входной двери.

В квартиру он не вошёл, а как вихрь влетел, закрылся в своём кабинете и до вечера не выходил. Я находилась в полной растерянности, не понимая, что случилось.

Уже кончились последние известия, а он всё ещё не выходил. Наконец скрипнула дверь, и он прошёл на кухню. Предложила ему поужинать. Молча кивнул головой, мол, не против. Ужин прошёл в тягостном молчании, и я стала убирать со стола. Неожиданно, глубоко вздохнул, Серёжа сказал: «Матушка, ни к чему я не приспособлен. Снова я не сдал. Обещал тебя покатать с ветерком, а не получается. Прости меня, родная». Господи, да не это главное, успокойся, всё наладится, – старалась я успокоить его. Но он был настолько удручён, что ушёл из автошколы, тем более что снова повысилось давление и начались боли в сердце. На полгода в доме было табу на упоминание всего, что связано с машиной. Автомобиль Сергей тут же продал.

Позднее он мне рассказал, что не понравилось инструктору в действиях Серёжи во время экзамена. Всё шло нормально, без замечаний со стороны инструктора. Сергей точно исполнял все указания своего «мучителя». Доехали до дома, и тут оказалось, что Серёжа припарковал машину не на 15 сантиметров от бровки тротуара, а на 10 сантиметров, что не по правилам, то есть, по мнению придирчивого немца, Сергей допустил грубую ошибку.

Мы забыли о машине, об экзаменах – здоровье снова пошло на поправку. Прошло полгода. Однажды, просматривая газеты, Серёжа наткнулся на объявление: «Наш отель раскрывает гостеприимно свои двери для проведения приятного отпуска. Если у Вас нет водительских прав, то Вы можете совместить приятное с полезным и получить их». Далее шёл адрес отеля и пояснение, как до него добраться. Таких объявлений оказалось не одно и не два, а целый раздел. Взяли отпуск и в начале марта выехали поездом в небольшой городок Кельхайм.

О поезде стоит сказать особо. Таких поездов, к сожалению, уже больше нет. Старинные вагоны, разделённые на уютные купе с раздвигающимися стеклянными дверями. При желании от коридора можно отгородиться, зашторив двери нарядными занавесками. Мягкие диваны обиты гобеленовой тканью, складывающийся столик полукруглой формы с углублениями для стаканов, стены и полки из какого-то тёмного дерева со вставками из зеркал. Завершался интерьер купе большим окном с занавесками в тон шторок на дверях. Слов нет, ехать в такой обстановке приятно и комфортно.

Сидишь, разомлев, смотришь в окно, и вдруг до твоего слуха доносится звук мелодичного колокольчика. По коридору разносится аппетитный запах сосисок и свежего кофе. Тебе ничего не предлагают, не кричат, но ненавязчиво напоминают, что ты можешь, если не успел дома, позавтракать здесь горячими сосисками с хрустящей тёплой булочкой и ароматным кофе. Однажды в обеденное время предлагали даже суп-харчо. Казалось бы мелочь, а как приятно.

Но это не единственная услуга, которую предоставляет вам железная дорога в пути. Можете не беспокоиться, если не успели купить билет. После каждой остановки все вагоны проходит кондуктор. Он не проверяет билеты. Он своим видом говорит: «Не успел купить билет – не волнуйся. У меня их много, покупай». И дело чести каждого честного человека остановить его и, протянув деньги, сказать куда едешь.

Если у вас в дороге пересадка или от вокзала надо добираться до нужного места ещё и на автобусе – не горюйте! Кондуктор – поводырь на вашем пути. Он знает всё. Открыв сильно потрепанный, видавший виды и доставшийся ему от предшественника гроссбух, он расскажет, когда и от какой платформы отходит ваш следующий поезд, в какое время отправится автобус в нужное вам место. И не только это. Он ещё предложит ряд вариантов, из которых вы можете выбрать наиболее удобный.

Но это было!! Теперь мы уже вспоминаем об этом под рубрикой «в старые добрые времена». В наше время всё модернизировано, упрощено, сокращено, удалено. Вагоны сейчас имеют скучную сигарообразную форму, кресла расставлены как в кинотеатре; чтобы выйти, приходится беспокоить соседей. Сидишь локоть к локтю, часами не повернуться – прощай, уют, прощай, комфорт – здравствуй, ноу-хау и быстрота передвижения! Видимо, я заскорузлый консерватор. Мне от этих перемен грустно. Спешим, торопимся, не оглядываемся на пройденный путь, нет времени обдумать его – отсюда и повторение ошибок. Ведь не всё так уж плохо ранее было придумано человеком! Стоит ли отказываться от многого ради скорости и упрощения бытия? Я понимаю англичан, не желающих отказываться от старых традиций, устоев, привычек. Они умело и осторожно вписывают новое в своё привычное и дорогое старое. Мною овладела тоска по милому, дорогому, доброму ушедшему времени. Но вернусь к событиям, которые ожидают нас в ближайшие две недели.

Мы оказались единственными пассажирами, вышедшими в Кельхайме. На вокзале нас ожидала машина, синий мерседес. Шофёр держал в руках табличку с названием отеля. Он нас приветствовал: «Grüss Gott!» (баварское приветствие).

Городок, куда мы прибыли, расположенный на слиянии рек Альтмюль и Дунай, завален до самых крыш пушистым снегом. Только на проезжей части дороги снег расчищен. Сугробы в человеческий рост и между ними тропинка шириной в ступню. Население города (по масштабам России – большого посёлка) 15600 душ. Наш отель типичное баварское строение – фахверк. Двухэтажный (по нашим меркам – трёхэтажный, первый этаж у немцев называется Erdgeschoß, то есть стоящий на земле) домик, опоясанный по всем четырём сторонам балконом. Крыша дома, как козырёк, нависает над последним этажом и закрывает летом от солнца, а зимой снег скатывается с неё, образуя сугробы вокруг дома.

Городок кажется спящим, укрытый белым одеялом, которое разорвано старинным каменным мостом, соединяющим левый берег с правым. Тишина, покой. Людей на улице нет. Машин мало. Несмотря на обилие снега, морозов сильных нет. За зиму река не покрылась льдом. Около моста в воде плещутся какие-то пернатые. В маленьких городках подобных этому сохранился аромат средневековья, время здесь как будто остановилось, замерло, задумалось. Вся природа и люди подчинились этому покою и равновесию. Ничто не выпирает, не кричит, не суетится, во всём благородное сочетание внутреннего и внешнего.

Нас поселили в хорошем большом номере, жаль только, что с отоплением было плохо – батареи холодные и воду горячую давали только утром на пару часов. Ресторан находился в здании отеля, и это в такую погоду было не последним удобством.

Серёжа сразу же встретился с руководством автошколы и договорился об уроках. Отпуск мы взяли на две недели. Администрация школы гарантировала, что водительские права Сергей за это время получит. В день приходилось ездить два часа днём и два часа вечером. Нагрузка довольно большая, но выбора не было – слишком мало времени для практики вождения.

Пока Сергей штурмовал немецкие дороги на машине, я рискнула пойти пешком в город по магазинам. Через каменный мост я вышла в старый город, По дороге я не встретила ни одного человека, но зато остановились три или четыре машины с предложением подвезти.

Водители, видя, как я барахтаюсь в сугробах, не могли не предложить помощь тонущей в снегу женщине. Но я сдаваться не собиралась. Мне хотелось испытать свои силы и дойти до города самой. Повалявшись несколько раз в снежных кучах, добралась до нужного мне гешефта и купила маленькую картинку для вышивки. На ней была изображена протестантская церквушка в маленьком горном баварском селении. На ней зима выглядела так же пышно и величаво, как и за окном магазинчика: крыши домов, купол церкви, ели и зигзаг дороги – всё завалено снегом. В окошках домов тусклые огоньки, пытающиеся рассеять сумерки зимнего дня. Я стою на пороге лавочки, набираюсь сил для обратной дороги, глубоко дышу и внутренне собираюсь в «пучок». Теперь я знаю «длину» своих возможностей.

Серёжа с раннего утра исчезал со своим инструктором, и я оставалась одна до обеда. За вышивку я взялась сразу. Надо было чем-то ознаменовать наше пребывание здесь, в этом священном месте для кельтских, а затем и древнегерманских племён. Пусть памятью будет маленький гобелен.

Рабочий день у немцев очень напряжённый – никаких походов по магазинам или отлучек «по своим делам» быть не может. Но наступает вечер пятницы, и с этого момента начинается «руетаг», то есть время отдыха. Большие магазины в субботу работают только до 3 часов дня, в воскресенье всё закрыто. Германия – это не Франция, где всё можно купить круглосуточно; здесь порядок, в субботу и в воскресенье все отдыхают. Серёжин инструктор сделал ему большой подарок, согласившись дать уроки в субботу.

В первое же воскресенье нашего пребывания в этом городке мы совершили поездку на небольшом прогулочном кораблике по Дунаю. Около Кельхайма Дунай прорывается сквозь меловые скалы Юрских гор, и называется это место Донаубрух (прорыв Дуная). Река в этом месте неширокая. Из-за вертикальных, высоких берегов напоминает открытый тоннель.

Экскурсия по Дунаю заканчивалась в Вельтенбурге, где в живописнейшей местности, вдали от суетного людского шума, на берегу Дуная расположился старейший монастырь Баварии, основанный ещё в VI веке.

Входим под сумеречные своды церкви, освещённой только свечами. После ярких солнечных лучей и весёлой баварской музыки, доносившейся с нашего пароходика, здесь царил монашеский аскетизм: полумрак, застоявшийся воздух, большое деревянное распятие, старые изгрызенные временем скамьи. Мы горячо помолились за всех родных, знакомых, за сидящих в лагерях и тюрьмах, за Германию, приютившую нас, за Россию. При входе стояла железная кружка для пожертвований, опустили в неё свою лепту.

Невозможно было удержаться, чтобы не попробовать изготавливаемое прямо в монастыре вкуснейшее пиво. Приготавливали его по старинному рецепту, отработанному веками. Что бы ни говорили о том, что изобрели пиво в Египте, мне кажется, это ошибка. Изобрели его монахи в Баварии, позже оно стало распространяться по всей Германии. Целая индустрия работает над изготовлением такого обилия сортов, смею думать, какого нет ни в одной другой стране Европы.

Экскурсантов было мало, кроме нас ещё пять человек, время не туристическое, мёртвый сезон, как нам объяснил капитан. Он не торопился: «Погода хорошая. Гуляйте».

На обратном пути мы сосредоточили своё внимание на высоких берегах. По обеим сторонам высились причудливые меловые скалы Юрских гор. Картины сменяли одна другую. Вот развалины древнеримской крепости, здесь когда-то проходила северная граница Римской империи и над ущельем стояла пограничная охрана. На другой стороне несколько пещер дунайских разбойников, в которых они прятали свою добычу и сами пережидали лихие времена. Рядом статуя Святого Непомука – покровителя вод. А дальше в горной породе высечена небольшая церковка, возраст которой семь столетий. Вглядываемся в береговую линию и видим творение неизвестного скульптора, изваявшего русалку, вольготно расположившуюся на выступе; её хвост омывается водами спокойно текущей реки. Над ней, чуть в стороне, в небольшой пещере прячутся три брата. Кто знает, что заставило их искать кров или защиту в этих таинственных и малодоступных местах?

Высеченные фигуры выглядят так чётко и выразительно, что поддаёшься желанию помахать им рукой. Вдоль берегов тут и там стоят большие и маленькие, размером не более двадцати-тридцати сантиметров, высеченные из породы кресты. Что они значат? – никто не знает. Может быть, это памятный скорбный крест, а может, наоборот, благодарственный, в память о какой-то Божьей милости? Множество изображений зверей, птиц и рыб. Выглядит всё это изобилие форм и сюжетов так же загадочно, как и настенные рисунки древних художников.

Наш пароходик движется не спеша, и всё-таки мы не успеваем разглядеть всего, мимо чего проплываем и, видимо, навсегда. Но и тех впечатлений, которыми мы переполнены, хватит на долгие годы: яркий, солнечный весенний день, воздух, пропитанный пробуждающейся природой, речным илом и тайнами, которые веками сохраняют молчаливые свидетели скалистых берегов. Тихо журчащий Дунай, посещение древнейшей монашеской обители, неповторимая рукотворная галерея образов и композиций – это подарок нам от Кельхайма, родового гнезда баварских королей из династии Виттельсбахов.

Вернувшись в Кельхайм, мы в этот же день посетили кельхаймский собор и помолились за души всех погибших в этом ущелье Дуная за сотни лет.

С понедельника началась вторая неделя нашего отпуска и Серёжиных занятий. До субботы всё расписано по часам. В конце недели будет ясно – сдаст Серёжа экзамены, как обещали в школе, или они снова «прокатят» чужестранца с Востока.

На выходной у нас был разработан план посетить и другие достопримечательности этих мест. А пока, оставаясь днём одна, я решилась ещё на один поход, но теперь не в старый город, а осмотреться вокруг нашего отеля.

Под лучами весеннего солнца снег начал таять даже тут, в горах. Бывшие двухметровые сугробы превращались в бурные потоки. За нашим пансионом, совсем недалеко я обнаружила симпатичный маленький итальянский ресторан-пиццерию. Зашла, спросила, есть ли у них вегетарианское меню. Мне дали шпайзекарте (меню) – мол, выбирай. Серёжа, перешедший на немясную, домашнюю пищу, устал от обильных баварских блюд. Я решила в воскресенье его пригласить отпраздновать получение прав и разгрузить от ресторанной чрезмерно белковой и жирной еды. Теперь надо было дождаться субботы. Почему-то я верила, что Серёжа всё сдаст. Иного быть не может! Посмотрим, осталось недолго ждать.

Неделя пролетела. Настала суббота и «судный день». Серёжа ушёл на экзамен, а я сжала кулаки и молилась, чтобы справедливость восторжествовала и в душе Серёжи поселились покой и радость. Через два часа в комнату вихрем влетел Сергей, схватил меня в охапку и закружил по комнате, крича: «Сдал, сдал!!» Инструктор в конце урока сказал: «Этого достаточно».

Таким радостным я его давно не видела. «Эмочка, теперь мы с тобой объедим всю Европу. В первое же воскресенье в Мюнхене я иду покупать машину. Какого цвета «Савраску» ты хочешь?» Я была так счастлива за своего шофёра, что мне было совершенно всё равно, какого цвета будет железный конь. Отпуск подошёл к концу, времени оставалось мало.

В тот же день мы совершили поездку в имперский город Регинсбург, основанный две тысячи лет тому назад. Посетили Домский собор, ратушную площадь, на которой в праздничные дни размещаются десятки палаток-домиков, предлагающих сладости, сыры, много-много свежей и вкусной снеди. Прогулялись по средневековому каменному мосту через Дунай.

Вечером обмывали «корочки» в итальянской пиццерии. Обстановка и аромат располагали к отдыху и обещали вкусный ужин. Помещение пиццерии оформлено в древнем римском стиле: колонны увиты плющом, терракотовые напольные вазы, на стенах керамические тарелки с изображением сцен из мифологии. Даже большие кремовые тарелки были оформлены в том же стиле. Зажгли свечку. В вазочке радовали глаз первые весенние цветы примулы, наверно, привезённые из Италии. Вегетарианская пицца, белое итальянское вино и хорошее настроение сделали своё доброе дело – Серёжа размечтался, как мы теперь отправимся в Венецию, в Стокгольм, Копенгаген и в Швейцарию на своём коне. На этот раз его мечтам суждено было сбыться.

В день отъезда утром мы посетили Бефрайунгсхалле, башню немецкой свободы, которая представляет собою цилиндрическое здание в классическом стиле. Воздвиг её в XIX веке на горе Михаэльсберг над Дунаем Людовик І, король Баварии. Посвящён Зал Свободы победе над Наполеоном во время Битвы народов под Лейпцигом в 1813 году. Открыт памятник в день пятидесятилетней годовщины победы 19 октября 1863 года. Здание внутри облицовано мрамором и имеет два этажа. Снаружи по кругу стоят статуи высших офицеров Баварии, участвовавших в битве. В центре маршал Луитпольд Баварский. Великолепно выполнены солдат с горном и солдат со знаменем – символы призыва к борьбе и победе.

Вечером мы поездом вернулись в Мюнхен. 15 апреля 1985 года Сергею вручили водительские права. Для нас это была знаменательная дата, начало новой эры освоения Запада. Водительские права так тяжело достались, а выглядели более чем скромно – маленькая серенькая бумажка, сложенная пополам, без корочек или какой-то другой обложки или символики. Невзрачная, но такая дорогая и в прямом и переносном смысле!!

С ветерком по Европе

По объявлению Серёжа нашёл подходящую нам по цене машину. Модель он уже раньше выбрал по каталогу и остался верен ей на все времена – Ауди. Наша была модели 80, цвет по-немецки назывался «манильская зелень». Машину привёл к нашему дому сам владелец – молодой парень, уходящий на службу в Бундесвер. У нас дома оформили договор купли-продажи, и Сергей осмотрел нашу будущую «Савраску». Она была в отличном состоянии. Парнишка вручил Сергею ключи и очень трогательно прощался со своей любимицей, даже поцеловал её. Эту машину ему подарила на совершеннолетие бабушка.

Так заканчивалось наше «безлошадное» житьё-бытьё. Впереди нас ждёт много приключений – и трагических, и комических. И расставание с «Савраской» будет таким же тяжёлым, как сейчас у этого паренька, но это случится нескоро: на ней мы исколесим всю Европу.

Жизнь на Западе без своих, пусть и не особенно новых и модных колёс, немыслима. Билеты на общественный транспорт дорогие – это раз. А увидеть хочется всё и сразу. Не остановишься там, где приглянулся ландшафт, замок или деревушка – это два. Чтобы меньше тратить денег на пропитание, надо ездить в определённые магазины, расположенные, как правило, далеко от центра города, и покупать оптом продукты длительного хранения впрок – это три. Я уже не говорю о такой роскоши, как отпуск где-нибудь в соседней Италии или Франции по туристической путёвке.

Всё перечисленное возможно только при наличии стоящих у вас под окном хотя бы нескольких лошадиных сил, спаянных усилиями немецких работяг в маленькую железную коняшку – гордость её хозяина и автомобильной промышленности Германии.

Сами немцы в отличие от эмигрантов, особенно с Востока, предпочитают маленькие, экономные, юркие машинки: и бензина берут немного, и ремонт дешевле, и парковаться легче, и страховка умеренная. Другое дело «наш человек». Широта души требует и широты для тела – ему подавай мерседес, BMW, а ещё лучше порше. Его тяга к величественному и прекрасному понятна. Ведь немцы уже давно наездились на своих «игрушках», а он, как африканец, увидевший впервые блестящие бусы, теряет голову от «погремушек», которыми начинён салон. Но этот дурман со временем пройдёт, и он тоже станет рачительным и экономным хозяином своей кобылки. Не миновала участь «зачарованного странника» и Сергея. Он долго и придирчиво выбирал свою первую машину.

С этого момента началась вторая эра открытия Европы на своих колёсах и по своей воле. Теперь я остановлюсь на путешествиях по Баварии, а немного позже и по другим, более отдалённым местам. Эти поездки – самое интересное из того, что происходило в нашей эмигрантской жизни, и то, чего мы были раньше лишены. Привыкала к Серёжиным рукам и наша «Савраска». Пока мы планировал короткие вылазки, осваиваясь со скоростями немецкого автобана.

В воскресенье, 5 мая мы поехали в Фюрстенфельдбрук на озеро Аммерзее, которое встретило нас приветливо. Первый раз мы взяли с собой в путешествие нашего котьку Луку. Добрались до озера благополучно. Выпустили его из клетки, и к нам прибежали все детки, отдыхавшие здесь с мамами и бабушками. Лука так испугался, что прижался к траве и боялся шевельнуться. Детишки, наоборот, оживились, скакали, кричали, прыгали около него, стараясь погладить и поиграть с ним. Пришлось его спасать, посадив в домик.

Затем через монастырь Андекс и город Штарнмберг мы вернулись домой. Это была наша первая вылазка из города на собственной машине. Впервые на автобане без инструктора Серёжа чувствовал ответственность и был напряжён и собран. Через какое-то время это пройдёт и он скажет: «От поездки я получаю удовольствие, и мой мозг отдыхает».

Следующая наша вылазка была на озеро Тегернзее. Озеро расположено среди снежных гор. Хрустальной чистоты синяя вода отражает на своей глади белые вершины. Сочетание синего и белого традиционно для Баварии. Флаг Баварии состоит из синих и белых ромбов. Посуда, одежда, домашняя утварь – всё содержит в себе это природные краски. Вокруг озера разбросаны небольшие частные отели. Красота природы, чистый воздух, тишина притягивают сюда на отдых в конце недели или в праздники много туристов.

Неделей позже отправились в Ландсхут, находящийся в 65 километрах от Мюнхена. Старейший город Баварии, ему более 800 лет. Основан он был в 1204 году. С 1231 года стал резиденцией герцогов Виттельсбахов, а в 1255 году стал столицей Нижней Баварии. Ландсхут – единственный город Германии, где торгуют и ночью. Вот очень краткая история города.

Знаменит Ландхут своим грандиозным праздником, посвящённым свадьбе сына короля Баварии герцога Георга Богатого с польской принцессой Ядвигой Ягеллон в 1475 году. В Ратуше сохранилось большое панно, созданное в средние века и запечатлевшее это событие. Оно так поразило последующие поколения горожан, что они создали Союз для возрождения этого пышного праздника-карнавала. Видимо, герцог действительно был чрезвычайно богат. Праздник был реконструирован, и теперь устраивается через каждые четыре года. Эти импровизации существуют уже более ста лет. Самого праздника в городе нам увидеть не удалось, но мы с большим удовольствием наблюдали его по телевизору, и я о нём расскажу. Сделаю только заметку, что последний карнавал состоялся в июне-июле 2009 года. Билеты на рыцарские турниры и другие зрелища, а также места в гостиницах надо заказывать за год до праздника. Кто хочет попасть на этот праздник-карнавал, кто любит и ценит исторические традиции – ведите отсчёт времени и заказывайте билеты.

А сейчас идём осматривать замок эпохи Ренессанса, находящийся на зелёном холме и возвышающийся над всем городом. Старинные каменные полукруглые ворота, от которых отходят в обе стороны оборонительные высокие каменные стены. Входим во двор, вымощенный кругляком: сумрачно, ни травинки, ни деревца. Прямо перед нами лестница, идущая на крытую галерею, тянущуюся по всей ширине замковой стены.

На первом этаже находится кухня, способная удовлетворить аппетиты Гаргантюа и Пантагрюэля. На белых известковых стенах висят начищенные до зеркального блеска медные тазы, сковороды, кастрюли и ковши разных размеров Разделочные столы такой величины, что вполне можно на них свежевать тушу коровы или кабана, внушительный очаг, в стене окошко и шахта для подачи блюд на второй этаж в столовую.

Поднимаемся по очень красивой резной деревянной лестнице и попадаем в парадный зал. Здесь принимались послы, купцы, деловые люди и проходили пиры и праздники: пол каменный, на стенах гобелены, на антресолях место для музыкантов. Окна узкие, высокие, украшены резным деревом. Ещё выше этажом располагаются несколько спален. Внушительных размеров балдахин скрывает от посторонних глаз пышное ложе, вероятно, предназначенное также для героев Франсуа Рабле.

Не менее удивительное нас ждёт за маленькой незаметной дверью в эркере, примыкающем к спальне. Открываем её – и что же видим? Обычную деревенскую уборную: рундук и в нём посередине вырезана дырка. Заглянули в неё (экскурсовод разрешил каждому подойти и ознакомиться) – деревянная труба, конца которой не видно, она пронизывает насквозь строение, и далее тьма. Всё блестит от лака и пахнет свежеструганным деревом: то ли только что обновляли, то ли это специальный химический состав, которым опрыскивается столь интимное место герцогского замка. Отмечаем про себя: средневековая знать не отказывала себе в удобствах.

Теперь обещанный рассказ о ландсхутском карнавале. Начался он в середине июня 1985 года и транслировался по баварскому телевидению. Это грандиозное красочное шествие насчитывает более двух тысяч персонажей. Средневековые костюмы, экипировку стрельцов, музыкантов и других героев праздника горожане шьют и приобретают за свой счёт, передавая всё это богатство по наследству из поколения в поколение. Многокилометровое шествие по главной улице реконструирует въезд польской принцессы Ядвиги в город. Проезжают повозки, гружённые приданым. Далее следует многочисленная свита: украшенные венками кареты с фрейлинами и вельможами. На лошадях дорогие бархатные попоны с серебряными украшениями. За каретами маршируют вооружённые пехотинцы. Конница гарцует, цокая копытами о булыжники мостовой. Трубачи и музыканты сопровождают колонну бравурной маршевой музыкой. За кортежем идут гимнасты, силачи, лицедеи, уличные торговцы и зеваки, которых немало было и в те далёкие времена.

Вдоль улицы выстроены трибуны для зрителей. Желающих полюбоваться великолепным зрелищем предостаточно, они занимают все балконы, окна и выступы близлежащих домов.

На площадях города и в предместьях были воссозданы картины средневековой сельской жизни: разводились костры, на веретёнах жарились туши животных, рядом паслась скотина, женщины пряли, работали ремесленники, играли дети – средневековая идиллия в венках, цветах, лентах и запахах.

После шествия наступило время развлечений, возлияний и обильной еды. На большой поляне устраиваются рыцарские турниры. Трибуны и гостевые ложи заполнены возбуждёнными зрителями. Рыцари выступают в белом, красном, синем, малиновом – публика выбирает, за кого «болеть». С криком и гиканьем, несущимися с трибун, рыцари устремляются навстречу друг другу. Кто выбьет соперника из седла, тот и победитель. Яркое зрелище, щекочущее нервы, пробуждает древние инстинкты смертельной опасности – борьбы и победы.

На других площадках, наоборот, звучит задорный смех, весёлые крики одобрения и подбадривания. Там веселят публику клоуны, силачи и гимнасты. Есть на празднике и шапито.

И после и во время зрелищ поглощается множество разнообразной еды и выпивается десятки тысяч кружек пива. Вряд ли найдётся гость, который не отведает знаменитого баварского пива. По всему городу разбросаны закусочные и кафе. Под зонтиками от солнца на улице стоят круглые столики, приглашая гостей полакомиться сочными сосисками или копчёной курицей, свиными ножками с тушёной капустой или сочной отбивной.

Немцы умеют работать, но умеют и отдыхать. Они не ждут, когда спонсоры приедут и устроят им праздник. Весь год они готовятся к всемирно известному Октоберфесту, к карнавалу, предшествующему Великому посту и проходящему по всей стране, к праздникам урожая, которые устраиваются объединенными усилиями нескольких небольших посёлков. И всё это проходит в сопровождении любительских оркестров, собирающихся добровольно целый год на репетиции и спевки. Разрабатывает и шьёт себе костюм каждый самостоятельно в зависимости от темы праздника, умения и фантазии.

Меня до сих пор поражает умение немцев организоваться не организовываясь. Вроде каждый сам по себе, а в нужное время, тем не менее, все вместе. Они не ждут дядю, который приедет и всё наладит. А мы всё ждём: «Вот приедет барин, барин всё рассудит». А сами! Мы же с усами!!

Постепенно, с каждой поездкой Серёжа набирался опыта езды по немецким автобанам. Наши путешествия становятся более длинными по расстоянию и долгими по времени. Он терпеливо изучает сеть дорог и автобанов, рассекающих страну по всем направлениям. На заднее стекло нашей «Савраски» мы стали наклеивать гербы тех городов и виды тех достопримечательностей, которые довелось повидать. Это самоклеющиеся картинки. Со временем их будет так много, что по ним можно будет восстанавливать наши пути-дороги по Европе. Немцы к таким «выставкам» относятся с большим почтением, останавливаются, рассматривают, а иногда и вступают в разговор, выясняя ту или иную картинку: где это находится, по какой дороге проехать?

Довольно много поездив по Европе, я сделала для себя заключение, что самой мобильной нацией в Европе являются немцы, а из восточных народов – японцы. Последние, несмотря на свой самый короткий в мире отпуск, умудряются объехать множество городов, стран и заглянуть в самые глухие места, куда и европейцы не всегда заглядывает. Японский турист, вооружившись шапочкой, зонтом и фотоаппаратом – вездесущ.

Замки сказочного короля. Нойшванштайн

Следующее наше путешествие по Баварии связано с замками «сказочного» короля, наделённого трагической и таинственной судьбой.

Некорректно будет начать рассказ о его прижизненных деяниях, не сказав нескольких слов о его биографии. Людовик II Баварский являлся старшим сыном почитаемого в народе короля Максимилиана II, величественный памятник которому находится на самой красивой улице Мюнхена, столицы королевства. Родился он 28 августа 1845 года. Рос в замке Хохшвангау. На формирование характера мальчика влияла обстановка в замке (обилие картин, гобеленов и книг) и материнская любовь. Романтический, мечтательный юноша обожал музыку, поэзию и природу. Был великолепным пловцом. В восемнадцать с половиной лет был коронован, но не был подготовлен к столь ответственному служению. Всю жизнь избегал столицы, шума и придворной суеты. В раннем возрасте, оценив и полюбив силу власти, он употребил её по своему усмотрению.

На него произвела сильное впечатление музыка Вагнера. Он был потрясён, услышав её впервые. Полюбив композитора, сделал его своим другом и советником, покровительствовал ему, заказывал дорогие подарки для него (белый рояль с позолотой), коллекционировал его произведения. Когда Рихарда Вагнера выслали из Баварии, он переписывался с ним и даже навещал его в Швейцарии. Вёл он переписку и с Бисмарком и королевой Австрии Елизаветой (Sissi).

Смыслом его жизни стало строительство замков. Он намеревался построить семь сказочных дворцов. Но его задумкам не суждено было осуществиться. Успел он начать строительство трёх, но и их не все закончил (Нойшванштайн, Линдерхоф и Херренкимзее). Король, не желавший воевать, проливать кровь своих подданных, но тративший и свои и государственные деньги только на строительство великолепных замков и на их пышное, дорогостоящее оформление, в подражание Версалю, не мог рассчитывать на доброжелательное к себе отношение со стороны правительства, родственников, да и некоторой части простых граждан. В народе его любили за красоту (чёрные кудри, статность – почти два метра роста) и добрый нрав, прозвав «сказочным королём». Но есть и другое объяснение его прозвищу: король, разоривший богатейшую казну Германии, тративший колоссальные средства на постройку сказочных замков.

Правительство в сговоре с родственниками решило прекратить безумные траты. Они объявили Людовика душевно больным и тем самым лишили его власти. Ему шёл сорок первый год. Он был изгнан в замок Берг близ Штамбергского озера. Сказочного короля отправили в ссылку в сопровождении придворного врача, участвовавшего в определении диагноза несчастному монарху.

Прогуливаясь однажды вечером со своим врачом, он решил покататься по озеру на лодке. Охрану врач отпустил. Они остались одни. Сев в лодку, выплыли на середину озера и… исчезли. Их нашли только на следующий день у берега, на мели. Что произошло на озере, остаётся до сих пор тайной. Король великолепно плавал, и не верится в то, что он мог утонуть. Загадочно жил, загадочно исчез. Это случилось 13 июня 1886 года. На том месте, где нашли короля и его врача, стоит большой железный крест. Все, кто проезжают мимо, останавливаются, чтобы почтить память монарха, преклонявшегося перед прекрасным и творившего красоту.

Немногим известно, что на дне Штамбергского озера лежит колечко матери Марины Цветаевой Марии Мейн. Романтическая, влюблённая девушка, почти девочка, проезжая мимо памятного креста, бросила в озеро своё первое колечко – обручилась с тем, кто на века почил в глубине вод. Об этом упоминает сестра Марины Цветаевой Анастасия в своих воспоминаниях.

Теперь мы познакомимся с одним из знаменитейших замков Европы – Нойшванштайн. Место для его строительства выбрано идеально. Замок заложен на руинах крепости Швангау. Вокруг Альгольнские холмы, Альпы и озёра. У подножья гор течёт живописная река Пеллат. Подниматься к замку пешком по серпантину надо минут 30–40. Но можно и в карете, запряжённой двумя лохматоногими битюгами.

Закладка строительства замка произошла в 1869 году. По плану в нём должно быть пять этажей. На четвёртом этаже располагались королевские апартаменты. Территория замка соединена мостом Св. Марии, висящим над ущельем. Мост был построен матерью Людовика Марией и подарен сыну (отсюда и название). При жизни короля было оборудовано только 14 комнат. Строительство главной башни замка с готической церковью высотой 90 метров не было осуществлено. Силуэт замка изобилует башнями и башенками, эркерами, балконами и переходами. В оформлении комнат часто используется лебедь, являющийся геральдической птицей рода графов Швангау. Преемником этой династии считал себя Максимилиан ІІ, отец Людовика. Лебедь и сейчас является символом Нойшванштайна.

В королевские покои ведёт мраморная лестница, рядом с которой изображены двенадцать Апостолов – Носителей Божьей воли. Рельефный свод перекрещивается, и в местах скрещивания выступов можно увидеть гербы Швангау, Баварии и Виттельсбахов. Дуги сводов заканчиваются изображением животных, выполненных из мрамора. Стены украшают картины из саги о Зигурде (вариант «Песни о Нибелунгах»). Все картины королевских покоев, а их неисчислимое множество на стенах, потолке, в переходах и нишах, написаны на грубом льняном полотне и производят впечатление гобеленов.

Тронный зал не был завершён. Ниша для трона напоминает нишу алтаря в церкви. Полотна, расположенные над пустующим тронным местом, изображают шестерых королей, возведённых в ранг Святых. Завершается тронная ниша изображением Христа, Божьей Матери и Иоханнеса.

Восхищение вызывает мозаичный пол, на котором изображён небесный свод в обрамлении разнообразных животных и растений. Окна не имеют переплётов. Они встроены прямо в скалу. Вид, открывающийся из такого окна, поражает воображение. Кажется, что воздух гор сливается с воздухом помещения, и вы летите над пропастью, любуясь склонами, озёрами и лесами. Вся мебель и настенные украшения выполнены из дуба и украшены резьбой, похожей на тончайшее кружево. Особенно хороша резьба по дереву полога в спальне короля. Столбики и крыша полога буквально утопают в сложном сплетении вычурной резьбы. Люстры и многие детали убранства замка украшены изображениями лебедя в разных вариациях. Стены столовой покрыты гобеленами, отображающими легендарные состязания певцов миннезингеров. Все внутренние помещения замка покрыты сценами из старинных сказаний и легенд (Лоэнгрин, Тангейзер). Строительство замка длилось 17 лет.

После того как Людовика II лишили короны, строительство было прекращено. Позже некоторые комнаты замка отделали, и он был открыт для туристов.

После осмотра замка, в котором Людовик ІІ был низложен, направились в замок Хохшвангау, находящийся напротив Нойшванштайна. В этом замке Людовик родился и рос под присмотром любящей и заботливой матери. Она оказала значительное влияние на формирование романтического, впечатлительного характера юноши.

Этот замок представляет собой тяжеловесное средневековое строение с высокими смотровыми башнями по углам, крепостной стеной и сумеречным мощёным двором. Построен он из песчаника с красными черепичными крышами, Небольшой и довольно мрачный. Из двора замка очень красиво смотрится на высокой горе, как будто парящий в облаках, белоснежный Нойшванштайн.

В эту поездку было решено переночевать в маленькой гостинице на красивом горном озере Титизее. В связи с тем, что поездка планировалась на два дня, то нашего Котьку пришлось взять с собой. Это было его первое испытание в длительной поездке. На ночь оставили его в машине, сделав небольшую щель в окне.

Номера в отеле получили порознь: Серёжа на втором этаже, я на первом. Комнатка у меня была совершенно очаровательная, как будто её готовили для куклы Мальвины. Вся мебель выкрашена в изумрудно-зелёный цвет, и художник разрисовал её ярчайшими цветами: розы, ромашки, васильки и эдельвейсы покрывали створки шкафа, маленький комод. Около кровати на тумбочке стоял крохотный старинный белый телефон. Я подняла трубку и была немало удивлена, что он работает. Сначала я его восприняла как аксессуар, не более. Набрала номер Сергея, и он ответил. Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Утром я отправилась посмотреть, как пережил наш зверь ночное одиночество. Он ждал меня, сидя у стекла заднего обзора. Как только я открыла дверь, бросился на руки и стал лизать щёки, шею, руки. Покормила его и вывела погулять. Надо было возвращаться в отель на завтрак. Серёжа за это время успел поплавать в бассейне и ждал меня в буфете.

Посещение антропософского Центра в Дорнахе

В этот же день через южные отроги Шварцвальдских гор и швейцарский город Базель совершили паломничество во всемирно известный антропософский Центр в Дорнахе – в Гётеанум. Найти центр оказалось делом не таким простым: указателей нет, спросить дорогу не у кого, на улицах ни души. Мы между собой пошутили, что, мол, швейцарцы сутками спят на мешках с деньгами. От границы до города Дорнах мы не встретили ни души. Долго плутали, попадали в тупики, выезжали на дороги, идущие к границе, и можно сказать случайно выехали на шоссе, приведшее нас к цели нашего поиска. Людей не видно ни около центра, ни в самом здании. Безлюдье и тишина.

После той роскоши, которую мы видели вчера, это округлое бетонное строение, отдалённо напоминающее череп человека, нас и удивило и разочаровало. Спроектировано здание самим основателем учения Рудольфом Штейнером (1861–1925). Нас провели по этому своеобразному зданию, в котором гармонично рассчитанное пространство пронизывается таинственными эхообразными звуками и разноцветными лучами света, льющегося через огромные витражи. Служащий Центра привел нас в зал, по своей конструкции напоминающий половину яблока. Полукруглая стена была составлена из больших листов стекла преимущественно ярко-красного и оранжевого цвета. Проходящие сквозь них солнечные лучи буквально слепили. Мне стало плохо с сердцем: оно учащенно забилось и стало подниматься к горлу. Я быстро вышла из зала. Сергей последовал за мной, у него было такое же состояние.

В семидесятые годы Серёжа изучал теорию Рудольфа Штейнера. Это учение заставило его во многом по-новому взглянуть на мир. Я была очень поверхностно знакома с этим учением, и мне трудно судить о его значимости в настоящее время. У Серёжи сложилось мнение, что это духовное движение уже прошло свой расцвет и держится на группе энтузиастов. Да и Гётеанум больше напоминал храм-музей, чем штаб всемирного движения.

Из поездки вернулись поздно вечером. Котька, измученный жарой и длительной тряской в машине, спал. Впечатлений было много, и разных – от восторга до отчаяния.

Завтра начинается рабочая неделя и планирование следующей поездки в неизведанные места и страны. Эти короткие вылазки давали духовный и физический заряд для преодоления нудной работы и не всегда приятно складывающихся отношений с коллегами. Так от уикенда до уикенда протекала наша жизнь.

1985 год был знаменательным не только для России. Сдвиги в сторону демократии влияли и на деятельность радио. Трудно сказать, кто был за кого. На станции в связи с приходом к власти М. Горбачёва настроение менялось изо дня в день. Особенно усилилось волнение ближе к октябрю-ноябрю, но началось оно ещё летом. По коридорам поползли слухи, что станцию в связи с наметившимися политическими изменениями в России закроют. Это было шоковым известием для очень многих сотрудников. Остаться без работы, когда набраны большие кредиты на дома, квартиры, машины и другие дорогостоящие вещи, подобно гибели иллюзий о благоденствии Запада. Обсуждались различные варианты дальнейшего существования. Задумались и мы о нашем бытии.

Пока мы работаем, у нас есть жильё, зарплата, существенно пополняется пенсионный фонд. Конечно, мы не пойдём по миру с протянутой рукой, если нас и уволят, но это заставляет подумать и самим о себе, а не только надеяться на социальные службы. Пережив этот трудный год, мы серьезно займёмся поиском дешёвого, но своего жилья. Но это, как говорится, «завтра». Сегодня же запланирована поездка в первый задуманный «сказочным» королём замок.

Любимый замок короля

Людовик ІІ почти всю свою недолгую жизнь провёл, пребывая в одиночестве, мечтая и слушая музыку своего кумира композитора Рихарда Вагнера. И замки свои он строил под влиянием его музыки и для наслаждения ею в роскоши и комфорте, восторгаясь его героями, изображёнными на множестве настенных полотен и скульптурах изображениях, – рыцаря-лебедя Лоэнгрина и Тангейзера.

Побывав в юношеские годы в Париже, он увидел Версаль и был восхищён его красотой и богатством. С этих пор он будет подражать и преклоняться перед Людовиком XІV и в то же время соперничать с ним в роскоши и оригинальности убранства и отделки.

В 1869 году Людовик приобретает владения вокруг Линдерхофа, вблизи охотничьего домика своего отца. Воплощение мечты юный король расположил посреди горного ландшафта в уединённой долине Грасвангталь. Название замку дала 300-летняя липа (die Linde) ранее, в средние века, стоявшая в крестьянском дворе. Это дерево находится под особым уходом и присмотром.

Замок предназначался не для представительских целей, а скорее как личное убежище, как место уединения от шума и суеты мирской. Король из-за затворнического, преимущественно ночного образа жизни и своеобразного гардероба в народе слыл чудаком.

Линдерхоф – любимый замок Людовика, в котором он прожил двадцать лет. Это единственный замок, законченный им при жизни. Описать все его комнаты я сейчас уже не смогу, моя несовершенная память тому виной. Поделюсь воспоминаниями о наиболее запомнившихся элементах.

Почти весь замок оформлен в стиле рококо: изобилует позолота мебели, стенная и потолочная лепнина, обилие зеркал, резьбы по дереву, слоновая кость, дорогие изделия из фарфора и антикварные коллекции ваз. В комнатах дворца много богатых безделушек и изящных вещиц.

Начну с музыкальной комнаты, в которой король часами наслаждался музыкой своего любимого композитора. Здесь, на ажурной позолоченной подставке расположился павлин, выполненный из севрского фарфора. Птица создана в натуральную величину. Павлин, наравне с лебедем, был любимой птицей короля. Восхищают и богато украшенные и необыкновенные музыкальные инструменты.

Интерьер приёмной интересен двумя мраморными каминами и расположенными между ними статуэтками Людовика XV и Людовика XІV. Тут же находился рабочий стол и великолепной работы письменный прибор.

В античном стиле оформлено самое большое помещение замка – спальня короля. Скульптура, лепка, роспись в изобилии украшают комнату. С небесно-голубого потолка спускается хрустальная грушевидная люстра. В былые времена в ней зажигались 108 свечей, освещая всё это великолепие.

Овальная зала столовой запомнилась вазой с цветами. Изделие мейсенских мастеров изумляло нежной красотой и филигранной работой. Цветы выглядят как живые, только что собранные в дворцовом саду. Ваза стояла на «столе-самобранке». Стол был так инженерно разработан, что его центральная часть опускалась прямо в кухню и там происходила сервировка, после чего всё в готовом виде поднималось наверх. Король настолько дорожил своим одиночеством, что даже не хотел видеть прислуги.

Кабинет ослепляет обилием зеркал, вмонтированных в бело-золотую обшивку стен. Зеркала создают впечатление множества помещений. Огни хрусталя отражаются на матовом глянце люстры, вырезанной из слоновой кости. От множества отражений начинает кружиться голова и теряется ощущение реального пространства. При зажжённой люстре и свечах король проводил здесь ночи в одиночестве, читая и слушая музыку.

Целый зал в замке посвящён излюбленной птице короля. В ней размещался павлиний трон, привезённый из Парижа и сделанный по заказу Людовика.

Теперь обратимся к замечательному парку. Окружение дворца во многом повторяет, а иногда и превосходит прелесть Версальского парка. Садово-парковое хозяйство замка объединяло в себе несколько стилей. Здесь слились воедино ренессанс, барокко и английский стили. За дворцом на крутом северном склоне расположен сад в форме Бурбонской лилии. Каскад по мраморным ступенькам стекает в бассейн с фонтаном, украшенным скульптурной группой Нептуна. Южная часть парка увенчана круглым классическим храмом с мраморной статуей Венеры. Король приобрёл Мавританский павильон, который доставили из Богемии. После реставрации его установили в парке.

Самое удивительное сооружение в Лендерхофе – пещера-грот Венеры. Это искусственное сооружение – чудо из чудес. Когда вступаешь под свод грота, перед глазами возникают картины из сказок Шехерезады. Узкая тропа ведёт вдоль озера из одной камеры в другую. С одной стороны тянется стена из горного массива, с другой озёро. С потолка свисают сталактиты и гирлянды цветов. Вода озёра снизу подсвечивается. Искусственно вызванные волны рябью пробегают по воде. Световые эффекты дополняют чувство нереальности, оторванности от внешнего мира. На озере красуется золотой чёлн из ракушек. Король в одиночестве плавал по озеру, слушая музыку.

Выходя из пещеры, хочется оглянуться, не идут ли за тобой гномики, тихо проживающие в этом подземном царстве. Вот и закончился наш праздник – осмотр самого любимого замка «сказочного» короля.

На озере Химзее

Остался ещё один замок, строительство которого не закончили. С ним мы познакомимся в следующие выходные дни. А пока разворачиваемся и едем в Мюнхен. При въезде в город случился первый прокол в нашей дорожной жизни: Серёжа не заметил жёлтый свет на перекрёстке и проскочил буквально в нескольких сантиметрах от едущей наперерез машины. Всё обошлось без жертв, но через неделю мы вынули из почтового ящика квитанцию на оплату штрафа. Это был первый и последний штраф в водительской практике Серёжи. Но было много других чрезвычайных происшествий, связанных с дорогой и машиной.

В середине лета вернулась в Мюнхен наша хорошая знакомая. Она посещала Святую землю и привезла для Серёжи крест, освящённый на Гробе Господнем. Я торжественно его надела самому дорогому для меня человеку со словами: «Храни тебя Господь в дороге и по жизни». После первого происшествия я очень боялась, что может произойти что-то более страшное, и молилась перед каждой поездкой.

Получив представление о размахе роскоши, фантазии и величия строительных идей Людовика ІІ, мы без особого энтузиазма поехали на озеро Хемзее. Здесь легендарный король решил превзойти по размерам и дороговизне строительства Версаль – дворец своего кумира Людовика XІV, солнечного короля. По распоряжению короля в 1878 году совершилась покупка острова, на котором планировалось строительство замка.

Озеро находится в 60 километрах от Мюнхена, рядом с курортным городком Прин. До него мы добрались на своей «Савраске». Дальше надо было пересесть на катер, который доставил нас через 20 минут на остров Херрензее (Мужской остров). На озере есть и Женский остров, где расположен женский монастырь.

Кто бывал в Версале, тому будет легко представить этот последний проект Людовика – он копия французского дворца и парка. Запроектировано было дворцовое помещение в 70 комнат, из них доведено до полного оборудования лишь 20. Остальные 50 остались потомкам в оштукатуренном виде.

Самым изумительным созданием в этом дворце стала зеркальная галерея, столь же великолепная, как и её «сестра», версальская Галерея Глясе, превосходящая, однако, её по масштабам (98 метров), с множеством оконных проёмов. Внутренние покои дворца оформлены в основном в трёхтональной гамме: голубой, бордовый и золотой. Всюду символы королевской власти Бурбонов – лилии, скульптуры, портреты короля-солнце, Марии Терезии, госпожи Помпадур и других персонажей французского двора. Спальня Людовика – копия спальни в Версале, но увеличенная в размерах. Обеденный стол такой же, как и во всех его замках, – сервировался в кухне и подавался наверх, в столовую короля. В этом дворце Людовик прожил всего десять дней.

Запомнились мне сани, стоявшие не то в недостроенной каретной, не то в конюшне. Изумительной красоты изделие, сотворённое руками умельцев. Тончайшая резьба по дереву, щедро покрытая позолотой, бордовый бархат и множество венков, купидонов и завитушек – впечатление игрушки, а не вещи для употребления в зимнюю пургу.

Парк прекрасно распланирован. У центрального входа бьют пять фонтанов. В парк ведет широкая лестница, дающая возможность обозреть чёткость и типичный французский стиль посадки, стрижки и сочетания кустарников и цветов.

Это последний из трёх строившихся Людовиком замков. На этом наше знакомство с неуёмным королём-строителем закончилось.

Да, на строительство своих замков Людовик ІІ Баварский истратил не только все свои средства, но разорил казну одного из богатейших княжеств, оставив после своей внезапной кончины более 14 миллионов долга. В этом, видимо, и крылась основная причина его трагической кончины. Но… Прошло не более полутора столетий, и миллионы туристов-паломников приходят любоваться красотой, созданной его буйным воображением, его фантазией, его стремлением к прекрасному. Вряд ли найдётся ещё такое место в Европе после Эйфелевой башни, как замок Нойшванштайн, полюбоваться которым приезжают туристы со всего света (в год бывает более миллиона). И он достоин этого. Замки, дворцы, парки, выстроенные или недостроенные сказочным королём, уже давно вернули Германии многократно его долг. Этот чудесный король оставил после себя не груды окровавленных тел своих соплеменников, погибших в войнах, не горы ржавого оружия, не слёзы матерей, жён, сестёр, а любовь, красоту, гармонию, восхищение и благодарность за всё то, что было им создано.

Мне кажется, что несмотря на свои, как выражались министры его кабинета, «легкомыслие и расточительность», он был, видимо, очень неплохим дипломатом. В это время великий Отто фон Бисмарк взялся за объединение немецких земель и вёл военную политику, склоняя и даже иногда добиваясь согласия кабинета министров Баварии на войны с Францией и Австрией. Людовик же отстоял свою независимость и всячески уклонялся от вступления в военные действия. Сохранилась «дипломатическая» переписка короля с «железным канцлером», первым канцлером Германской империи.

Случилось так, что король-отшельник, предпочитавший даже трапезничать в одиночестве, стал символом туристических фирм. Величественное воспринимается более объёмно на расстоянии, в том числе и во времени. Виват, король, виват! Ты выиграл битву за неукротимое стремление человека к Прекрасному.

Начало поиска домашнего очага

Объездив самые знаменитые места Баварии, утолив первое любопытство и пыл лозунга «Куда хочу, туда и покачу!», мы должны были подумать и о том, что нас может ожидать в ближайшие пять-шесть лет. Это не значит, что мы отказались от ознакомления со страной, приютившей нас, беженцев-странников, и со странами сопредельными – нет! Ни в коем случае! Но накопились дела первоочередные.

Первое и главное – крыша над головой. Эмигранты первых волн в большинстве своём уже обзавелись жильём, да и с пенсиями у них было всё в порядке. Для нас же это была вторая забота после решения жилищной проблемы.

Запад даёт человеку абсолютную свободу выбора. Но именно этот выбор обрушивается на нас, не привыкших думать самостоятельно и принимать решения независимо от «дяди» из райкома, обкома, цехкома, профкома или парторга, и оказывается тяжёлым испытанием.

Ценнее ценного на Западе – обладание информацией. Обладая ею, ты обладаешь ключом к решению своих проблем. У нас же отсутствует не только информация, но и язык, на котором в случае удачи можно получить необходимые данные.

Прожив пятьдесят лет, мы попали, как в первый класс. Всё надо начинать с нуля. Вот маленький пример того, как относятся к предоставлению даже минимальной информации на Западе. На работе подошла к одному из знакомых по диссидентским делам в СССР и спросила: «Скажи, пожалуйста, как позвонить (предположим) Ивану Ивановичу Иванову?» А он мне в ответ: «Возьми справочник и посмотри». Не ахти какая информация, а всё же… Вот поройся в толстенной книге, разберись во всех особенностях немецких справочников, потрать полтора-два часа на то, чтобы найти этот телефон, – тогда больше никогда спрашивать не будешь, отрывать людей от их насущных дум и великих дел!!

Мы с Серёжей это быстро поняли и правильно восприняли – надо учиться самим думать о себе. Нам нужно жильё – вперёд!! Каждую неделю выходит газета под названием «Suchen und gefunden» (Ищем и находим). Покупаем её и изучаем предложения. Сначала нелегко, но со временем становится даже интересно. Это один из вариантов решения внутренних, малых проблем: покупка домашней техники (дёшево), одежды, посуды, автомобилей, книг и так далее. Но нам нужно жильё! И на эту тему есть газеты-объявления – изучаем и их. А дальше всё предельно просто – садимся в свою «Савраску» и катим в указанном направлении.

Итак, 1986 год. Первое предложение – новый, только что выстроенный дом в 50 километрах от Мюнхена. Едем на смотрины. Подробно описывать его нет смысла. Это дом-свеча среди реденького кустарничка. Километрах в пяти от дома виднеется лес. В трёх километрах от дома проходит автобан. Комнатки, как соты в улье: 15–20 квадратных метров с балконом и санузлом. Цена «кусается». Для нас это как постоянное жильё не подходит. С Баварией всё ясно. Приобретение жилья здесь для нас «неподъёмно», и мы сразу отказываемся от поисков.

Был ещё вариант на севере Германии – новый дом. Немцы его называют райхауз: это несколько двухэтажных квартир, соединённых под одной крышей, с примыкающим к входным дверям кусочком земли два на три метра.

Пейзаж вокруг, как на луне: гора, валуны, спуск к морю по единственной протоптанной стёжке, вокруг шесты с намотанной на них колючей проволокой, а далее море. Ни дерева, ни кустика, ни травинки-муравинки. Дома стоят, как сиротки, необжитые, пустые: будет ли здесь кто-нибудь когда-нибудь жить? Вопрос. Планировка дома тоже довольно странная. Ступеньки на второй этаж идут отдельно для левой ноги, выше – для правой. Сплошных ступеней нет. Осторожно! Не спутайте, с какой ноги начинать спуск, где левая нога, а где правая – иначе будете считать ступеньки до гостиной, расположенной внизу. Вас постигнет катастрофа в полном смысле этого слова. Вместо спальных комнат на втором этаже лазы, в которые надо проползать, как в спальный мешок. Представьте себе поход в туалет ночью из этой «ячейки-спальни». Но предположим, что вы благополучно добрались до гостиной. Далее путь пролегает по тёмному коридору через кроху-кухню, и наконец-то вы попадаете в конечный пункт своего такого желанного, но рискованного путешествия.

Отказались мы и от этого варианта – с одной стороны, дорогого, с другой – неудобного и неуютного. Информацию о ценах и объектах продажи по Германии мы получили. Теперь можно было приступить к изучению рынка недвижимости в других странах.

Рассматриваем Швецию как постоянное место жительства

В очередной отпуск, который начинался в 45-ю годовщину начала Великой Отечественной войны, 22 июня, мы совершили наше первое самое длинное и по расстоянию и по времени путешествие. Цель поездки – сбор информации: стоимость жилья, предложения на рынке и условия проживания. Наш путь лежал в Швецию, в которой мы уже бывали не раз, но с совершенно другими задачами.

Выехав рано утром из Мюнхена, мы к вечеру прибыли в северный курортный немецкий городок Грёмиц, расположенный на Балтийском море.

Серёжа настолько овладел машиной в наших небольших поездках, что в течение всей поездки мы останавливались только два раза: поесть и заправить машину. Он освоился со скоростями на автобане и лихо обгонял по средней полосе любящих быструю езду немцев. Это, естественно, вызывало ответную реакцию со стороны владельца BMW или опеля последней модели. Никто не хотел уступать. Начиналась гонка. Я спешила напомнить Сергею, что немцу за обгон в неположенном месте будет только штраф, а его как иностранца могут лишить прав. Это действовало безотказно. Ценнейшим документом в нашей семье стали водительские права. С досадой, но ему всё-таки приходилось отказываться от водительского азарта.

За день наша «Савраска» проскакала 1100 км, ни разу не споткнувшись, хотя погода была грозовая и дождь хлестал такой, что вода с автобана перехлёстывала волнами через крышу машины. Немецкие асы уходили с автобана на стоянку. Надеясь на русский авось, мы решили в полной мере использовать опустевшую дорогу. Целыми и невредимыми прибыли в тот же вечер к берегам Балтийского моря.

Гроза прошла. Гладь моря покрылась пеленой лёгкой дымки. Воздух после ненастья пах тиной, солью и озоном. Мы вышли из машины, разулись и благоговейно вступили в морские воды. У меня на глазах навернулись слёзы. Глядя в сторону Эстонии, я вспоминала всё и всех: и кто остался там, и что осталось там, и самое главное – разлука эта навсегда. В то время не было ни малейшей надежды на то, что удастся дожить до времени, когда можно будет увидеть дорогие сердцу лица и священные места.

Заночевали мы в маленьком, по-домашнему уютном отеле, где комната стоила 25 немецких марок с человека. Разбудил нас ошеломляюще аппетитный запах яичницы с ветчиной и только что смолотых кофейных зёрен. Приглашения на завтрак не ждали. Кубарем скатились вниз. Ноги сами несли на запах столь привлекательный, особенно по утрам.

Кроме нас в отеле была ещё одна пара – девушка лет шестнадцати и парень чуть постарше. Они сидели у окна, выходящего прямо на пляж. По говору либо датчане, либо голландцы. Поприветствовав их кивком, мы направились в соседнюю комнату, из которой исходили те самые запахи, которые разбудили нас. Тарелка, наполненная со шведского стола, и только что заваренный кофе – что может быть прекраснее для продолжения дня! За завтраком прикинули, что делать дальше.

По утрам море на севере не всегда бывает приветливым. Чаще оно покрыто туманом, как пергаментной бумагой, солнышка не видно и все краски серые, тусклые – соответственно им и настроение. Итальянцы говорят, что внутреннее состояние человека зависит от цвета неба. Да не только настроение, но и голоса, и характеры, и темпераменты.

В это утро природа сделала нам подарок: лучи солнца переливались в мелкой ленивой волне, негустая белая пена подкатывала к берегу и тут же пропадала. Яркое солнце ещё полностью не поднялось над горизонтом, и его лучи объединяли собой небо и море. Это было единое целое, ослепительное, непостижимо прекрасное. Глаза тянулись к нему, обжигались и снова тянулись. Трудно было отвести взгляд от этого чуда слияния воедино солнца, неба и моря. Мы, как зачарованные, смотрели на восход. День обещал быть ясным и тёплым.

Северные курорты Германии работают круглый год. Люди приезжают сюда подышать морским воздухом, сосновым лесом, неспешно походить на лыжах и посидеть в пляжных корзинах. Невиданные нами ранее корзины разбросаны по всему пляжу. Эти сооружения из плетёного ивняка меня привели в восторг. Уютная, обширная, яйцеобразная корзина защищена с трёх сторон стенками, а четвёртая смотрит на море. В сидении ящик с крышкой, куда вы можете сложить свои вещи, чтобы их не разметал по пляжу иногда очень резвый шалун-ветер. И неважно, какое время года – в шубе ли вы или в купальном костюме, – удобно устроившись в этом «кресле», вы наслаждаетесь видом на море и дышите целебным морским воздухом, пропитанным водорослями. Можете подремать, а бывает и крепко заснуть. Это очень полезно для наших городских лёгких и уставших сердец.

Ранней весной сюда приезжают любители раннего весеннего загара. Вспоминаю ленинградскую Петропавловку. Вдоль её стен уже в марте выстраивались отважные любители раннего загара и, прижавшись спиной к крепостной стене, ловили солнечные лучи короткого северного лета. Родившись на Балтике, я нигде не встречала таких корзиночек. Интересно было бы узнать, кто их изобрёл, когда и где?

Поужинав в небольшом береговом ресторанчике, мы решили побродить по улочкам. Случайно набрели на старинное кладбище, аккуратно, с любовью ухоженное. Рядом стояла старая католическая церковь, в ней проходила вечерняя служба. В небольших городках вся жизнь органично связана, всё рядом, ничто не выпадает из жизненного порядка. Человек постоянно находится в окружении вещей, которые в больших городах так далеки друг от друга, что создаётся впечатление, будто они вообще исчезли из обыденной жизни.

Перед отъездом мы пошли к морю попрощаться с ним, походить по его мелководью. Вышли к одному из причалов, выходящему далеко в море, помахали руками Эстонии. Вид родного северного моря так нас обоих растрогал, что глаза наполнились слезами горечи и любви одновременно.

После ритуала прощания «Савраска» направила свои блестящие фирменные четыре колеса в сторону Дании. Проехали островную Данию. Покрутились по Копенгагену. У нас был адрес Люси и Бориса Вайль. Решение созрело мгновенно – раз мы попали сюда, то надо познакомиться, побыть в обществе близких по духу людей.

Встретили нас радушно, хотя ранее мы не были знакомы. Вечер пролетел незаметно. Мы рассказали, что нам известно о делах на Родине, они поделились своими новостями. За дружеским ужином мы познакомились с Ненилой и Андреем Назаровыми – страстными почитателями творчества Владимира Высоцкого, как и мы с Сергеем.

Переночевали у Люси и Бориса, а утром они повели нас на экскурсию по городу. Поскольку Борис работал в Королевской Копенгагенской библиотеке, то мы с большим интересом ознакомились с её работой. Здание старинное, с предельно простой архитектурой: красный кирпич, две небольшие башенки и посередине сооружения огромное окно в высоту всего здания.

Читальный зал произвёл на меня особенно сильное впечатление: высокие потолки поддерживаются чёрными мраморными колоннами, столы для работы из тёмного дерева, по-домашнему уютные зелёные лампы не мешают работе, они расположены на барьере между правой и левой сторонами. Библиотека большая, многоязычная. Она насчитывает 80 тысяч единиц хранения. Основана она была в 1648 году и является одной из старейших библиотек Европы. В последние годы в ней объединились три библиотеки: королевская, национальная и университетская.

Прошлись по набережной, где в былые времена располагался рыбный рынок. Там стоит тяжеловесная, но очень выразительная статуя торговки рыбой. Посетили парке «Тиволи», где множество всяческих горок, каруселей, гротов и прочих увеселительных сооружений. Веселились, как дети: кричали и визжали от страха и тут же смеялись над собой за слабости, непозволительные взрослым.

«Русалочку» мы увидели со стороны моря, с парома. Её много раз снимали с камушка, говоря попросту – крали. Нам повезло – она была на месте в целости и сохранности.

Что можно успеть за сутки? Крайне мало! Очень, очень много интересного мы не успели увидеть, но надеемся на следующий раз, который теперь во многом зависит от нас. Особенно я сожалею, что не удалось покружить по каналам этого удивительного города, напоминавшего мне родной Питер. Мой город расположен приблизительно на 33 островах, а Дания – более чем на 400 островах. Правда, не все они обитаемые, а вернее, не все имеют постоянное население.

Распрощавшись с гостеприимной четой Вайль, направились теперь уже на пароме в сторону Швеции. С парома при закате солнца смотрели на крепость Кронберг, где разыгрывались шекспировские страсти. Поступками героев руководили месть и коварство. Паром медленно проплывал мимо береговой линии с темнеющим рельефом замка со шпилем и башенками. В наступающих сумерках, в последних отблесках заходящего солнца у меня вдруг мелькнула мысль: а кто там сейчас находится, что делает? Какие душевные страсти терзают (или не терзают) его? Ни одного огонька на берегу. В бойницах крепости затаилась густая тьма. Молча стояли на палубе, пока датский берег совсем не исчез в темноте наступающей ночи. Спать не хотелось. Мы находились под впечатлением ауры города и береговой линии этого небольшого своеобразного государства.

Первым городом в Швеции на нашем пути был Мальмё. Здесь мы остановились у нашей старой приятельницы Лиетты Санден де Барреро. За девять дней, которые были запланированы на знакомство со Швецией, мы исколесили почти весь южный берег от мыса Сканёр до заповедника Куллаберг.

Переезжая из города Ангельсхольме в Бостаде и далее от Фалькенберге к Хальмстаде, мы любовались тёмно-зелёными густыми хвойными лесами, голубыми чистыми озёрами, чарующим, беспокойным, пенящимся и волнующимся морем, постоянно меняющим цвет волн.

По пути следования нам удалось навестить наших знакомых: Линду Ванаус, с которой я постоянно переписывалась, а также Лайне Бергрен и Анне Янсен – художниц по вышивке, создающих на материи удивительной красоты сказочные узоры и композиции, Случилось так, что мы оказались у них в гостях на какой-то праздник. На столе дымилось гречишные блины. Первый раз я их попробовала в Новый год у Вали Шпонхаймер. До тех пор я не только не пробовала ничего подобного, но даже не слышала о таком кулинарном чуде – они великолепны!

Благодаря нашим шведским знакомым мы получили информацию о продающемся недорогом доме. Всё, что нам встречалось по пути следования по южному берегу, было или очень дорого, или в недостроенном виде. Нам же нужно было готовое жильё.

Теперь наша задача – разыскивать это место. Нам рассказали, как добраться до объекта продажи. Хочу заметить, что Швеция – это страна нетронутых лесов. Если смотреть на неё из иллюминатора самолёта, то кажется, что страна состоит из озёр, скал, дорог, лесных массивов и только кое-где мелькающих домиков. На самом деле это только так кажется. Городов и городков в Швеции много, но они теряются в окружающих их еловых лесах, раскидывающих свои ветви широко и привольно. В самих городах много парков и аллей, садов и зелёных питомников. Смешанный лес в Швеции встречается реже.

В поисках домика мы исколесили не один десяток километров, хотя нам сказали, что это рядом. Заезжали по тропинкам в лес, выезжали снова на дорогу. Серёжа несколько раз выходил из машины и шёл пешком в поисках этой загадочной избушки, но всё было тщетно. В этот день мы так и не нашли домик. Вернулись в город к друзьям и рассказали о своих приключениях.

На следующий день с нами поехал провожатый. Оказалось, что мы неправильно поняли, что это «недалеко от дороги». По давно не езженной, заросшей густой травой тропе мы проехали 86 километров (это по спидометру). Тут и находился «объект» продажи. Кругом, куда ни взглянешь, сплошной густой лес, ни тропинки, как будто на этой хижине кончается мир и начинается сказочное зелёное царство, не имеющее никакого отношения к цивилизации.

Осмотрели домик. В давние годы это, видимо, была сторожка лесника. Дощатое строение, состоящее из двух комнат: кухня и жилая. Чердак с высокой кровлей густо зарос паутиной, на полу остатки серо-бурого сена, частично перегнившего. Во дворе колодец и почти сгнивший туалет – зимой по снежку бегать метров двадцать. Ни садовых деревьев, ни разработанной под огород земли нет. Всё чудовищно заросло травой и молодыми деревцами. Разруха и запустение. Дом на нас произвёл впечатление заброшенной могилки. Обошли всё кругом, стоим, молчим. Как здесь жить? Первым нарушил тишину наш проводник: «К сожалению, это жильё не для вас. Далеко от дороги, а тем более от города». Сергей попытался сказать, что, мол, у нас машина и всё можно отремонтировать. Но практичный эстонец махнул рукой и пошёл к машине. Следом потянулись и мы с Серёжей.

Вечером обсуждали увиденное. Основные доводы против: далеко от больницы, в случае необходимости «Скорая помощь» перестанет быть скорой, при сильных заносах зимой из леса на легковой машине не выбраться на дорогу, и последний, но очень важный довод: если занесёт избушку – кто будет откапывать? Соседей нет!

Был и один очень соблазнительный плюс, который больше всех защищал Сергей: никаких ограничений в освоении земли. Руби лес, строй новый дом, разрабатывай землю под огород и сад, делай в пределах разумного всё, что тебе необходимо для жизни.

Но было ещё одно «но», которое по незнанию никто из нас не учёл: в то время немецкий гражданин, переезжая в Швецию, терял свои социальные права (больничная касса, инвалидность, пенсия и так далее). Это было решающим фактором отказа от шведского варианта.

Но мы не унывали. Стран много, и где-нибудь мы всё же найдём уголок для спокойной и достойной старости.

Страна фьордов

В Швеции мы почти за семь лет побывали три раза. Но это были поездки по приглашениям: на конференцию, с лекциями. Рядом же расположена такая сказочная и неповторимая страна – Норвегия. Будучи давней и верной поклонницей Грига и Ибсена, я предложила Сергею не возвращаться сразу домой, а заехать хотя бы на один день в Осло. Он с готовностью принял предложение.

Мы развернули колёса и двинулись в сторону шведско-норвежской границы. Подъезжая к мосту, который является разделительной «чертой», своеобразной межой между государствами, приготовили свои паспорта и ожидали строгой проверки. Подъехали к будочке в начале моста. Никто не выходит. Машины проезжают туда и обратно не останавливаясь. Решили пойти сами – раз никто к нам не выходит. В будке никого не было. Немного в отдалении стоял небольшой деревянный сруб, изящно оформленный резьбой. Пошли туда. Это оказался магазинчик сувениров, подарков и алкогольных напитков. У симпатичной белокурой девушки спросили: как нам быть? Как проехать на ту сторону моста в Норвегию? Сначала она нас не поняла. Сергей напрягся, вспомнил свой недоученный английский и показал наши паспорта. Девушка мило улыбнулась и показала рукой, что, мол, проезжай свободно, служащие пошли обедать в кантину. Нам и в голову не могло придти, что можно покинуть пограничный пост по причине невыносимого голода. Не скрою, удивление было приятное. На радостях мы купили традиционный шведский сувенир – вырезанную из дерева чёрную лошадку. Если в доме у кого-то стоит эта лошадка, с определённостью можно сказать, что этот человек побывал в Швеции.

Пошли к машине, завели мотор и, не набирая скорости, поползли к другому берегу. Что нас ждёт там?

Продолжая держать свои паспорта наготове, подъехали точно к такой же будочке на другом берегу. Подождали пару минут. Никто не подходит. Машины шныряют туда-сюда с такой же лихостью, как и на другом конце моста. Сергей пошёл на разведку. Не обнаружив на месте никого, вернулся, включил газ и с ветерком проехал три-четыре километра, ожидая погони. Но никто не проявил интереса к нашему прибытию. Так мы въехали в государство Норвегия.

Автобан шёл по самому краю крутого берега, а внизу красота, от которой дух захватывает. Сколько хватает взора, морская гладь, по которой разбросаны крошечные тёмные штрихи – это рыболовецкие небольшие суда, лодочки, паромы. Вдоль всего берега на морской волне лежит зелёное ожерелье, очень похожее на вологодские кружева, – это знаменитые норвежские фьорды. Только в этих краях мог родиться фантазёр, влюблённый в себя и жаждущий власти над всем – Пер Гюнт. Только здесь обитали (а я уверена, что и сейчас обитают) сказочные жители лесов, скал и фьордов, Смотря с высоты на пещеры, слышишь поступь гномов, шествие троллей, вой лесной нечисти. Здесь в каком-то из фьордов в старой развалившейся избушке оплакивает своего любимого Сольвейг. Музыка Грига – драгоценная оправа для картин, которые описывал в своих произведениях Ибсен. Рассказывать об уникальной прелести фьордов неблагодарная задача – их надо видеть, проникнуться красотой неповторимых рисунков, сотворённых природой.

От границы до столицы совсем недалеко. Без проблем в центре города нашли парковку и решили походить пешком. Центральная улица Карла Юханса идёт через весь город: от вокзала и до королевского дворца. Посмотрели смену дворцового караула. Отдохнули у фонтана на бульваре и пошли искать ратушу, где ежегодно вручают Нобелевскую премию мира. Здание из тёмно-красного кирпича, ничем не примечательное. Городской парк – центр отдыха. Здесь можно увидеть и загорающих, и влюблённых, и старшее поколение, гуляющих за ручку как в детском саду. Много скамеечек для отдыха и огромных, ни на что не похожих скульптур. Машин в городе немного и воздух довольно чистый.

Устали, зашли в маленькую, как нам показалось, рабочую столовую, чтобы перекусить и отправиться в обратный путь. В помещении никого не было. Сели за столик и открыли меню. С этого момента аппетит у нас пропал. Там стояли такие цены, что тарелка супа нам стоила бы столько же, сколько ужин в мюнхенском ресторане. Аккуратно сложив меню, мы вышли на улицу и молча пошли к машине. Если судить по этому меню, то Норвегия самая дорогая страна Европы.

Около автостоянки был магазинчик, в который я зашла, чтобы выполнить просьбу знакомых и купить норвежскую кильку пряного посола, лучше которой нет. Подошла к полке и по старой советской привычке посмотрела срок годности. Моему удивлению не было конца. На банке стоял срок годности февраль текущего года, а на дворе был июль. Взяв банку, я подошла к кассе и показала на срок годности, указанный на банке. Начался небольшой переполох. Вышел солидный господин и что-то долго мне объяснял. Я терпеливо его выслушала и по-немецки сказала, что я ничего не поняла. Он ушёл. Через пару минут вышел молодой человек и вынес корзину банок с килькой и протянул мне: мол, бери. Я взяла две банки и пошла к кассе, чтобы отплатить покупку. Срок был недельной давности. Холодильника у нас в машине не было, и они бы до Мюнхена испортились – ведь июль не январь. В кассе мне сказали, что это презент от управляющего в благодарность за мою бдительность.

В память о поездке в Осло на границе я всё же купила норвежский сувенир: солонку в виде старинного варяжского чёлна с крохотной ложечкой.

Что можно сказать о Норвегии в итоге в двух словах? Великолепие природы и немыслимая дороговизна. Расставание было двояким: с одной стороны, я была очарована природой, с другой стороны, я знала, что никогда не смогу посетить её, чтобы пожить и узнать о ней больше – всё очень дорого (жильё, питание, транспорт, музеи).

Уезжая из Дании, мы обещали на обратном пути повидаться с Вайлями и Назаровыми, но, к сожалению, у нас оставалось очень мало времени на оставшиеся поездки и нам пришлось за сутки покрыть расстояние от Мальмё до Франкфурта-на-Майне.

Теперь на родину Гюго

У Юры Белова мы пробыли менее суток и двинулись в сторону Франции. Проехав через Страсбург, снова попали в уже знакомый нам город Кольмар. Задача была всё та же – жильё.

Серёжа вспомнил лагерные уроки со знатоками французского языка, прихватил с собой русско-французский разговорник, и мы ринулись искать объявления. Не могу сказать, что предложений было много. Конечно, во Франции есть и бюро, и фирмы, и солидные издания по купле-продаже недвижимости. Но там и очень солидные предложения, и соответствующая оплата услуг. Из найденных нами объектов нас не устроил ни один.

Не желая возвращаться домой ни с чем, мы решили: раз не повезло в одном – заменить невезение познавательной поездкой. Погода стояла не подходящая для путешествия: лил страшный дождь, переходящий в ливень, очень опасный на горных дорогах. В этих тяжёлых условиях мы пересекли Вогезы и приехали к церкви в Гюнцбахе. Здесь учился играть на органе почитаемый Серёжей мыслитель и великолепный исполнитель Баха Альберт Швейцер (1875–1965). В этой же церкви служил священником его отец. Рядом с церковью стоит дом, в котором родился А. Швейцер.

Из-за сильной усталости и проливного дождя я осталась около церкви. Серёжа решил, несмотря на непогоду, дождь и ветер, сбивавший с ног, добрался до склона горы, где стоял гранитный монумент А. Швейцеру. Здесь, как он рассказывал позже, он произнёс молитву перед светлой памятью творца этики «благоговения перед жизнью». Он на склоне лет поехал в Тропическую Африку, создал больницу в Ламбаене (Габон) и лечил больных до своей смерти на 90-м году жизни.

На обратном пути в Мюнхен мы заехали к Е. Габовичу. Он недавно купил в Карлсруэ дом, взяв кредит. То, что мы увидели, на наш взгляд, не стоило полумиллиона немецких марок и головной боли на 25 лет. Бетонный двухэтажный прямоугольник с прилегающим к дому участком зелени два на три метра. Конечно, интерьер они устроили уютный, красивый. Но внешне дом выглядел стандартно, как все дома на небольшой улочке. Возможно, потом этот район новостройки обрастёт зеленью, дома получат свою индивидуальность и будет этот район выглядеть интереснее. Но на это как раз и уйдут те 25 лет, на которые дают кредит.

От Габовичей мы в этот же день, 7 июля, доехали до Мюнхена. Забрали своего Луку от нашей замечательной соседки, которая согласилась нянчить его во время нашего отпуска.

Провинциальная Франция

За две отпускные недели мы проехали 4551 километр и вернулись обогащённые впечатлениями и информацией. Всего за год с апреля 1985 года наша «Савраска» пробежала 15 тысяч километров. Мы много раз находились в пути в опасных ситуациях, но трагических происшествий не было. Господь поистине хранил нас.

После такой напряжённой и связанной с непогодой поездкой нужен был хороший отдых. Но, как написал А. Блок, «И вечный бой, покой нам только снится». Уже в уикенд 20–21 июля Серёжа спланировал новую поездку во Францию, к её национальной святыне, в Домреми.

Здесь мы посетили скромный каменный крестьянский домик, где родилась спасительница нации Жанна д`Арк (1412–1431). В двух километрах отсюда находится церковь Св. Женевьевы. Расположена она в живописнейшей местности, на холме, который спокойно и плавно спускается с гряды, открывающей величественный вид на долину реки Маас. Казалось, что именно здесь одно из пространств Вселенной, где ясно-голубое, безоблачное небо зримо сливается с синевато-зелёной землёй. Здесь сочетались браком две великие стихии. Кажется, что эта церковь спустилась с небес и в любой момент может отделиться от земли и уйти обратно. Место действительно дивное и мистическое.

По преданию, именно здесь Орлеанская дева, пасшая своё стадо, впервые услышала звучавшие с неба голоса, призывающие её спасти Францию. Её родина изнемогала под бременем столетней войны и находилась на грани гибели.

В районе Домреми мы решили покрутиться по деревенькам, очень напоминавшим нам деревеньки средней полосы России и особенно Украины. Дороги между ними были родными сёстрами нашим просёлочными – ковыль-костыль. После дождя из колеи вытащит только трактор. Домики другого архитектурного стиля, но запущенность во всём: штукатурка облупилась и отпала, черепица на крыше местами побитая и снесённая ветром, заборы покосились, но у каждого из них стоят лавочки. На них, как куры на насесте, сидят такие привычные для глаза бабушки в платочках, Повязаны эти выцветшие платки не как в России, а как на Украине, с бантиком спереди. В довершение картины – все лузгают семечки. Маленькими, сморщенными руками они периодически вынимают из карманов своих фартуков семечки и закидывают их в рот профессионально – быстро и ловко. С губ свисают гроздья шелухи. На земле под ногами у каждой горка очисток. Сидят они гордо, с осанкой, соответствующей положению в сельской иерархии и возрасту.

Они очень внимательно осматривают каждого прохожего и каждую проезжающую машину, то положительно кивая, то презрительно отворачиваясь.

Сергей время от времени останавливал машину и пытался получить у старушек информацию о продаже жилья. Реакция была самая разная. То начинали стрекотать и даже предлагали проводить до продающегося или предполагаемого к продаже дому, то делали вид, что ничего не понимают, то презрительно отворачивались. Посмотрели в двух деревушках дома, но они требовали очень большого ремонта. Надо было нанимать фирму для восстановления дома и постоянно контролировать ход ремонтных работ. Мы оба работали и не могли часто приезжать, да к тому же для меня существовал языковый барьер. Пришлось отказаться и от французского варианта.

Интересная деталь. Проезжая приграничные местности, мы не заметили, что нашу машину встречают гостеприимно. Завидев на машине немецкие номера, юные граждане Франции забрасывали её камнями и вслед кричали Boss (бош). Так во время войны во Франции называли немцев. Но неприязнь к немцам здесь лежит гораздо глубже. Мы проезжали пограничные районы – Эльзас-Лотарингию, которые столетиями являлись предметом территориального спора между Францией и Германией. Эта неприязнь передавалась из поколения в поколение. Это было единственное неприятное ощущение, которое нам пришлось пережить во время наших довольно частных вояжей по Европе.

Наша «дача». Трагическая кончина Василя Стуса

Вопрос приобретения жилья пока так и оставался нерешённым. Уезжать из города на выходные дни настоятельно рекомендовал наш семейный врач, и особенно Серёже. Эту проблему решили быстро. Был куплен маленький садовый домик. Земли нашего хозяина лежали в одном из живописнейших мест Баварии, на озере Химзее. Они затерялись в гуще тёмного хвойного леса, местами перемежавшегося с лиственными рощицами. Чистейший воздух и близость озера создавали прекрасные условия для отдыха от городской сутолоки. Каждые свободные дни теперь мы ездили его обустраивать и перестраивать. Серёжа сам провёл электричество, выстроил веранду. Из Мюнхена привезли кое-какую мебель, посадили пять кустов роз. Я даже пыталась засадить пару грядок – морковь, редис, лук. Но, увы... мы приезжали только раз в неделю, и все мои посадки погибли без ежедневного полива.

Земля, на которой был расположен домик, принадлежала довольно зажиточному, но, видимо, ленивому человеку. Он никак не обрабатывал её, не сажал деревьев, не использовал для выращивания овощей, а сдавал небольшие участки внаём таким же бедолагам, как и мы. Арендаторов было примерно 35–40 семейств. Рядом стоял его трехэтажный особняк. Целыми днями он бродил по центральной дорожке нашего «посёлка» и наблюдал за всем, что происходило на его земле. С удовольствием принимал приглашения позавтракать, пообедать или пропустить стаканчик вина или опрокинуть кружку пива. С собой он всегда брал своего маленького сынишку трёх-четырёх лет. Мальчонка сидел у отца на плече и взирал на всех свысока. Папаша, наш арендатор, был детиной двухметрового роста, широченный в плечах, с пышной рыжей шевелюрой и такими же рыжими бровями, в которых тонули голубые глазки-пуговки. К тем, кто его не приглашал на чарочку, он относился с подозрением и придирался ко всяким мелочам.

Именно в то время, когда мы пытались обустроить свой быт для воскресного отдыха, приходит самая горестная весть этого года из России: в Пермском лагере скончался наш дорогой и близкий друг, соратник и талантливый поэт Василь Стус. Ему было всего 47 лет. Сергей сидел с ним в Мордовских лагерях. Бывало, их нары находились рядом. По ночам они мечтали, обменивались мнениями по философским и политическим вопросам, строили планы будущей борьбы, если Господь откроет им двери из заточения. Мы бросили всю работу и спешно вернулись в Мюнхен.

Сергей провёл бессонную ночь, но на следующий день на едином дыхании написал некролог, который, наряду с воспоминаниями М. Хейфеца и К. Любарского, был послан в эфир через радио «Свобода».

Продолжать строительные работы Серёжа был не в состоянии. Смерть Василя Стуса глубоко потрясла его и ещё раз показала, как быстротечна наша жизнь и как надо поспешать закончить дело своей жизни.

В этом богатом событиями году – получение водительских прав, начало поиска очага и паломничество – в нашей жизни началась ещё и четвёртая, пока ещё малоуспешная подготовительно-издательская работа.

Наша попытка приобрести хотя бы домик для отдыха в выходные дни тоже потерпела неудачу. Средства и силы, потраченные для его устройства, закончились тем, что Серёже пришлось его продать по очень низкой цене хозяину. Дело в том, что местная управа решила провести здесь автодорогу и наш дом подлежал сносу, так как стоял на краю посёлка. Хозяин был обязан расчистить место для прокладки шоссе. Неудачи преследовали нас. Но мы рассудили так: раз устройство очага не удаётся сейчас, надо перенести его на другое время.

Итоги путешествий. Начало подготовки к книжной ярмарке

Поездки по странам несли в себе двоякую цель: знакомство с Западом и поиск очага. Серёжа наши путешествия подытожил следующими строками в своей книге «Зарницы возрождения»: «И Греция, недоверчивая и бедная, но всё ещё в дивном очаровании своей древней культуры, и Италия, живая, противоречивая, но околдовывающая своим непревзойдённым искусством; гордая, учтивая, достойная Испания и спокойная, чистая, красивая Швеция; исторически прославленная и внешне яркая, но удручающая своим социальным хаосом Франция – все оказали на нас сильное впечатление и убедили в достоинстве, в своеобразии и в значимости вклада, делаемого ими в мировую жизнь» (Наследие и архив. Т. 9. С. 293).

Эпоха путешествий закончилась. Теперь мы должны подготовить работы Серёжи для сдачи их в типографию.

Были готовы к печати все Серёжины философские, социологические и лагерные работы. Но несмотря на то, что на Западе было опубликовано более 30 его работ, издана в Лондоне книга «Зарницы возрождения», напечатать эти работы стало задачей почти невыполнимой. Ни европейский, ни американский миры не откликнулись на предложение напечатать хотя бы одну из предлагаемых работ.

Так заканчивался год Вола. Он оказался годом тяжёлых потерь и обретения опыта. Годом большой неудачи в главном – в доведении плодов творчества Серёжи до общественности свободного мира и в приобретении жилья.

1986 год встретили дома. По тибетскому календарю это год тигра, животного свирепого, могущественного и стремительного. Мы решили, что заступником нашим в этом не обещавшем быть простым и лёгким году будет младший брат тигра наш котька Лука.

За последние годы у нас вошло в традицию, что я к Новому году заканчивала работу над гобеленом и дарила его Серёже, а он уже давал ему толкование и выбирал место проживания этому символу. В этом году это был французский сельский вид с бурным потоком, водяной мельницей и домиком на пригорке.

Серёжа назвал гобелен «Знаменем года» и расшифровал так: быстротечная река – поток времени; мельница – превращение зёрен духа в духовную пищу; лебедь – нежность и забота; дом на пригорке – храм истины. «Знамя» он повесил над свом столом в рабочем кабинете, и я ему сказала: «Пусть оно окрыляет, вдохновляет и защищает тебя в грядущие, нелёгкие времена».

Получив отказ или глубокое молчание на предложения о публикации своих работ, Сергей решает издавать их за свой счёт и только на немецком языке. В Союзе был Самиздат, за который сажали, на Западе тоже есть Самиздат, за который не сажают. Печатай всё, что хочешь и сколько хочешь, были бы деньги.

За последние четыре года мы, совмещая работу, поиск жилья и знакомство с Западом, успели привести в порядок рукописи и самиздатские работы для печати. Теперь, когда Серёжа принял решение печататься на немецком языке, требовался переводчик. Были попытки найти переводчика, который бы взялся за работу, не требуя большого гонорара. Юра Белов, в то время работавший в обществе Меншенрехт (Права человека), обещал помочь с переводом и изданием «Слова против меча».

В это время переехал на Запад или бежал – не знаю, как правильно обозначить появление в Меншенрехте восточного немца по имени Хельмут Хайнрих. Этот воистину замечательный человек, имея многодетную семью, брался за переводы с русского на немецкий практически бесплатно. С таким человеком, нуждающимся, но бескорыстным, я встретилась в своей жизни впервые. Человек увлечённый, отдающийся целиком работе над текстами, он не вспоминал о гонораре. Это, как говорят, переводчик от Бога. В своё время, живя в Восточной части Германии, он переводил на немецкий язык романы Валентина Пикуля.

Серёжа познакомился с ним, рассказал о препятствии, ставшем на пути к напечатанию своих трудов, и он без лишних слов согласился переводить. Позже мы ездили к нему в гости и познакомились со всей его семьёй. Четверо детей с большой любовью и лаской относились к своим родителям и друг к другу. Старший сын должен был уже идти на службу в Бундесвер, а младшей не исполнилось ещё и года.

Итак, переводчик был найден. Теперь надо было искать типографию. Опять взялись за объявления. Объездили пару десятков типографий в Баварии. Все брались за работу, но их смущал тираж, заявленный Сергеем. Он не хотел делать более 500 экземпляров, а это стоило почти в два раза дороже, чем солидный тираж с многими нулями. Все типографии привыкли к большим тиражам и на них давали рабат (скидку).

Через студенческое общество нашли небольшую типографию в Зальцбурге (Австрия). Поехали туда для встречи с представителем. Знакомство назначили в кафе, которое часто посещал Вольфганг Амадей Моцарт.

Это маленькое уютное заведение с деревянными, скрипучими ступеньками, ведущими на второй этаж, заворожило меня. Не помню, о чём говорили Сергей и молодой парень, представившийся управляющим типографией. Я сидела у окна, смотрела на улицу и представляла, как двести с лишним лет тому назад по ней бегал, ходил, а позже ездил в пышных экипажах знатных вельмож музыкальный гений, не доживший и до 36 лет. Он рано одарил человечество своим необыкновенным талантом и рано ушёл от него. Рано познавший славу и признание, он оказался захороненным на кладбище для бедных без почестей и провожатых.

Менялись мода, вывески, транспорт, а эта мощёная улица сохраняла в камне, в стенах, в дереве оконных переплётов и массивных дубовых дверей дух, запахи и ауру той эпохи.

После встречи мы побродили по старому городу. На меня поездка в Зальцбург произвела мрачное и тоскливое впечатление. Это не связано с неудачей в наших переговорах (маленький тираж не устраивал никого). Тяжёлое душевное состояние имело истоки в нахлынувших чувствах и размышлениях, связанных с мистической и загадочной смертью музыканта.

В Мюнхен возвращались без договора и почти без надежды исправить положение дел в ближайшем будущем. Всю дорогу ехали молча, погружённые каждый в свои мысли. Сергей холерик, и ему нужно, чтобы всё происходило быстро, сейчас, в момент, иначе у него появляется состояние неверия, отчаяния и он замыкается в себе. Я всегда боялась этого состояния и старалась его предотвратить.

Мне же, наоборот, как человеку терпеливому, переживающему неудачу как временное досадное неудобство, было ясно, что задача разрешима, но надо набраться терпения и ждать. Где-то в подсознании у меня была уверенность в том, что будет праздник и на нашей улице.

Интуиция меня не подвела. Как-то Сергей обедал в станционной кантине. Сделал заказ и взял в руки газету, кем-то оставленную на столе. По привычке открыл отдел объявлений и начал его просматривать: отдел продажи автомобилей, объекты продажи жилья и наткнулся на объявление: «Типография фрау Фройденберг принимает заказы на любые тиражи, от 20 экз. и выше». Это называется оказаться в нужном месте в нужное время. Не приди Сергей в кантину (что он делал крайне редко) и не оставь неизвестный свою газету, мы бы не узнали замечательных людей, ставших впоследствии нашими дорогими, близкими друзьями.

В первые же выходные дни поехали в эту типографию. Располагалась она в небольшом городке недалеко от Мюнхена. Нас встретили два человека, как будто забытых XIX веком. Женщина, фрау Фройденберг, с доброжелательной улыбкой на широком загорелом лице. Её сарафан, подпоясанный фартуком домашнего пошива, мягкие, уютные, но видевшие виды домашние тапочки красноречиво говорили, что особого достатка семья не имеет.

Её муж – сама любовь, теплота и забота, исходящие от него, напомнили мне сказочника Оле-Лукойе. Его небесно-голубые глаза источали доброту и постоянное удивление всему, что его окружало. Улыбка не сходила с его лица. Седые пушистые волосы окаймляли голову, оставляя место для обширной тонзуры, как у католических священников. Небольшого роста, худенький, он двигался плавно, почти неслышно и, как мы убедись позже, никогда никуда не спешил. Ему не хватало только разноцветного зонтика – и портрет сказочника, выдуманного Андерсеном, был бы готов.

Дом и сад их тоже достойны упоминания, они оказали на нас тоже незабываемое впечатление. В саду на грядках не было огурцов, помидоров, редиса или других овощей. Они были засажены лесными и полевыми лекарственными травами. В центре огорода располагалась красавица-клубника и пересажанная лесная земляника. Ароматы кружили голову, и натянутые как пружины нервы городских жителей расслаблялись, распрямлялись, потягивались. Первым это почувствовал Серёжа. Всегда собранный и напряжённый, он без конца зевал, терял нить разговора, а после переговоров и чая задремал в гамаке. Такого с ним ещё никогда не случалось. Я была рада, что он немного освежился, напитался положительной энергией.

Дом, архитектором которого был сам хозяин, поражал своеобразием: очень высокий, напоминал форму шалаша с крышей, покрытой соломой, внутри не имел перекрытий, Входишь в прихожую – и над головой пространство, не ограниченное потолком. Окна от стены до стены разделены колонной, обвиты каким-то вьющимся растением. Комнаты отделялись раздвигающимися стенами. Несмотря на необычность устройства, дом был уютным, и казалось, что он распространяет положительные эмоции хозяев.

К чаю фрау Фройденберг приготовила тоже необычную закуску, которую я потом включила в наш рацион. Если Вам интересно, поделюсь рецептом со всеми, кто любит вкусно и здоровоٰ поесть.

Для приготовления этого кулинарного шедевра нужно иметь совсем немного: творог 300 г; 2,5 столовые ложки оливкового масла (можно и подсолнечное), измельчённая смесь зелени (по желанию – чеснок), соль по вкусу. Творог и растительное масло взбиваются в миксере до состояния крема, в конце прибавляется зелень. Готово! Намазывайте на багет или другой белый хлеб. Уверена! Вам понравится такое блюдо на завтрак. Приятного аппетита.

Договор был подписан. Супруги Фройденберг согласились со всеми нашими условиями, а мы – с их пожеланиями (замечу не требованиями, а пожеланиями). Таких людей, как эта чета, наверно, скоро будут заносить в книгу Гиннеса.

Они в своём издательстве напечатали первую из переведённых на немецкий язык книгу Серёжи «Слово против меча». Дружба с этим семейством (в их деле участвовал и их сын – наборщик) продолжалась до нашего отъезда в Эстонию.

Теперь были решены основные вопросы издания Серёжиных трудов: Хельмут Хайнрих переводил, типография Фройденберг – печатала. Ну, а мы с Серёжей решили самостоятельно набрать его философскую серию на русском языке. Для этого (опять по объявлению) купили наборную машину. Всю осень и зиму мы по вечерам занимались этой серией, стараясь закончить её к Международной Франкфуртской книжной ярмарке.

У Серёжи был план в 1987 году заказать небольшой стенд и выставить всё, что успеет напечатать семейство Фройденберг на немецком языке, философские вещи на русском, которые сделаем мы, и книгу «Зарницы возрождения», напечатанную в Лондоне. Весь 1986 год прошёл под знаком «Выставка 1987 года». Все экскурсии и поездки были отменены.

К июню у нас были готовы четыре немецкоязычные книги и три философские работы на русском языке, оставалась ещё одна. Всё шло по плану. Фрау Фройденберг сообщила, что через неделю будет готова последняя Серёжина книжка. Они были настолько любезны, что привезли весь тираж к нам домой, в Мюнхен. Господи, спасибо тебе, что послал нам таких светлых, открытых, любящих всё живое и творящих добро друзей и соратников.

Издательство «Вест-Ост ренессанс». Гости с Украины

К сожалению, возможности семейства Фройденберг не могли соответствовать замыслам Серёжи. Он решил организовать своё издательство, чтобы иметь возможность печатать всё, что считает нужным и на избранном им языке. В 1987 году он основал издательство «Вест-Ост ренессанс». Благодаря этому решению в будущем он издаст все немецкоязычные труды, четыре книги на эстонском языке и большинство своих работ на русском языке. Кроме того, наличие издательства давало право заказать стенд на книжной ярмарке. Сергей отправил заявку и получил подтверждение, что нам выделен стенд в немецком павильоне. Ура! В этом году впервые поедем на выставку со своими книгами. Нашу радость трудно описать. Нам уже было что показать публике. Пусть не десятки книг, но это первый шаг.

Было в этом году и ещё одно очень примечательное событие. Появилась возможность пригласить кого-то из России в гости. Мы немедленно этим воспользовались и послали вызов моей сестре Татьяне и её мужу. С нашей стороны никакой задержки не было. Зато им пришлось побегать за справками, анкетами и постоять в очередях и в Харькове, и в Киеве. В посольство за визами нужно было занимать очередь и трижды приезжать в Киев. Но, как говорят, терпение и труд всё перетрут. Наступал день встречи. Серёжа накануне узнал, когда приходит поезд. Успокоенные тем, что всё подготовили к приезду дорогих гостей, мы легли спать. Поезд должен был прибыть где-то после 12 часов дня. Рано утром, когда мы ещё спали, раздался звонок, и я услышала голосок своей сестрички. Они звонили с мюнхенского вокзала. Со сна я ничего не могла понять, каким образом они попали в Мюнхен, когда их поезд должен был ещё быть несколько часов в пути. Оказалось, что при пересадке в Берлине им удалось сесть на скорый поезд, но мы-то этого не знали. Договорились, что они будут нас ждать у входа в вокзал. Собрались, как солдаты по команде. Через полчаса были уже у вокзального входа, а их нет. К счастью, они нас увидели. Не выдержала душа обилия товаров в привокзальных магазинчиках и ларьках, и они пошли знакомиться в ними. К счастью, всё обошлось: они не потерялись, а нас не успел хватить сердечный удар.

Привезли их домой. По дороге, любуясь городом, ахам и вздохам не было конца. Перебивая друг друга, они рассказывали, как трудно жить сейчас на Украине: продуктов в магазинах нет, а на рынке всё стоит дорого, за одежду и обувь приходится переплачивать на чёрном рынке, на телевизор, видеомагнитофон, машину и радиоаппаратуру надо записываться в очередь. В общем – караул!! Мы всё это слушали и про себя думали – нам бы ваши печали. Рассказывать о том, что пришлось нам пережить (потерю гражданства, принудительный переезд, безработицу, бытовую неустроенность, отсутствие постоянного жилья) не имело смысла. Человек всегда видит свою беду самой страшной, самой трагичной.

Я и Серёжа были рады встрече и старались помочь им всем, что было в наших возможностях. Татьяна с удовольствием занималась хозяйством и ходила по магазинам. Две недели пролетели незаметно. Наступил час расставания.

Провожали с приключениями. Набралось девять багажных мест. На вокзал приехали за час, но все вагоны были переполнены. На билете не было указано ни номера вагона, ни номеров мест. В кассе сказали: «Где будет свободно, там и устраивайтесь». В вагонах мест не было, и проводницы стояли в дверях вагонов насмерть: «Мест нет. Багаж стоит в тамбуре, и дальше меня не пройдёте». Ясно. Решили идти в начало состава и, проходя все вагоны, найти места. Меня оставили сторожем около тачки с вещами. Сергей, Татьяна и Олег пошли по вагонам. До отхода поезда оставалось десять минут, а моих дорогих не было. Я начала волноваться и решила перетаскать все вещи в тамбур. Получилось так, что из начального вагона к своему месту работы должен проходить водитель локомотива. Он подошёл ко мне и спрашивает: «Это ваши вещи? Забирайте их, мне нужно пройти». Умоляюще смотрю на него и понимаю, что надо всё выгружать. Затащить я их затащила, а вытаскивать сил нет – это большие ящики и коробки. Видя мою беспомощность, водитель моментом выкинул все вещи на перрон и прошёл в свою кабину. Что делать? Ни Сергея, ни гостей не видно, вещи у моих ног, до отхода поезда остаются две-три минуты. И вдруг… из вагона на перрон выскакивает Сергей и начинает забрасывать вещи снова в тамбур, а Олег с Татьяной ловят и затаскивают их. Я подтаскиваю багаж к Сергею. Последний тюк полетел в уже тронувшийся поезд. Как они доехали, мы узнали через три дня, когда они добрались до Харькова.

В одном из вагонов нашли одно свободное место. Решили все вещи перетащить к нему. Татьяна осталась с грузом, а Олег пошёл искать второе место. Поезд шёл до Берлина. Там предстояла пересадка на киевский поезд. Снова тачки, погрузка, перегрузка, и так до Харькова. Мучительная дорога окупалась покупками и подарками.

Первая книжная ярмарка

Проводив родных, мы снова занялись подготовкой к выставке. Времени оставалось совсем немного. Перед приездом гостей философскую серию закончили и сдали в печать. Сейчас книги уже привезли из типографии.

Серёжа решил оформить выставку под тремя «знамёнами». Все три маленьких флажка, которые я сшила из лент, были нам одинаково дороги: российский – это родина (правда, бесцеремонно выгнавшая нас на чужбину) и богатейший язык; эстонский – это место рождения и политической деятельности Серёжи; немецкий – страна, давшая нам приют и возможность творческой свободы.

Сейчас не смогу вспомнить, какого числа открывалась выставка 1987 года, но это был октябрь. Он традиционно закреплён за книжной ярмаркой. Из года в год в это время во Франкфурт приезжают сотни издательств со всего мира, привозя с собой всё новое, чтобы поразить посетителей выдумкой оформления стендов, типографскими изысками и главное – разнообразным содержанием своей продукции. Ярмарка – это праздник! Но сейчас у нас ещё идёт подготовка к нему, будни, связанные с ежедневными хлопотами.

Имея достаточно средств, можно всё организовать одним росчерком пера в банковской книжке. У нас же всё должно быть только по минимуму, поэтому приходится везти с собой необходимые вещи: для покрытия цементного пола ковёр, стол и канцелярские принадлежности, стулья, книги, плакаты и много, много всяких мелочей, которые будут нужны во время семи напряжённых дней работы.

Накануне отъезда грузим в машину и крепим всё, что возможно, на крышу: стол, стулья, ковёр. Остальное размещаем в багажнике и в салоне. Выставка всё может предоставить: и мебель, и покрытие полов, и освещение, и строительство самого стенда, обеспечивая рабочими, и даже провести воду, но стоят все эти услуги дорого.

Крупные, богатые издательства иногда делают из своих экспозиций шедевры архитектурного мастерства, строят лабиринты, украшают стенды фотографиями только что выпущенных книг размером с киноэкран, выпускают специально для выставки открытки, ручки, мешки, закладки и другие вещицы, которые раздают бесплатно посетителям своего стенда, Одним словом, им легче показать себя.

Для первого раза мы справились с оформлением стенда неплохо – смогли показать всё, что удалось сделать за последние годы, затратив минимум средств и максимум сил. Серёжа светился от счастья, Исполнилась его мечта – мы участники Франкфуртской книжной ярмарки!! По счёту она была 39-я, а для нас первая.

Двенадцать раз нам посчастливится участвовать в выставках, до 1999 года, последнего года тысячелетия. Дальнейшее участие стало физически нам не под силу: погрузки, разгрузки, упаковки и строительство стенда. У Серёжи были проблемы с сердцем. Я перенесла тяжёлую операцию и не могла уже помогать ему в полной мере. К великому нашему сожалению, пришлось от выставок отказаться, но это не значит, что мы отказались от посещения ярмарки. Она как магнитом притягивала нас к себе каждый октябрь.

Несмотря на скромность нашего стенда, гостей у нас было немало. Приходили эмигранты, студенты-немцы из университета, с которыми Сергёй вошёл в контакт, эстонцы, увидев свой национальный флаг, сотрудники журнала «Евразия» и просто люди, поддерживающие идеи морального и нравственного Возрождения в мире.

Сергей вынашивал план основать общество и начать выпуск журнал «Катарсис» (Очищение). Но об этом немного позже.

Работа на ярмарке была распределена между нами так: Серёжа с утра и до часа дня старался наладить связи с издательствами, торговцами печатной продукцией и магазинами. Им отводилось три дня выставочного времени для ознакомления с экспозициями, приобретением новых контактов с участниками и подписания договоров.

Я в это время находилась неотлучно на стенде и принимала друзей и посетителей ярмарки. Во второй половине дня Серёжа меня менял, давая возможность ознакомиться с книжной продукцией выставки. Как вы, видимо, догадались, мои первые шаги были направлены в павильон России.

Громадная площадь выставочного зала, занимаемого россиянами, была заставлена стеллажами с книгами, о существовании которых я не имела представления. С жадностью, знакомой только книголюбам, набросилась на новые издания и переиздания уже хорошо знакомых книг. Проходил час за часом, и невозможно было оторваться от общения с книгами на родном, прекрасном, богатом и выразительном русском языке. Я набирала кипу книг и забиралась в уголок, читая, перелистывая, рассматривая каждую из них. Сколько новых книг вышло за эти семь лет!

Я уже писала о том, каким образом русскоязычная эмиграция обогащалась книгами на ярмарке. Не избежала этого соблазна и я – каюсь. В то же время я с состраданием относилась к хозяевам стендов. На выставке я познакомилась с работниками издательства «Воскресенье». Каждое утро я приносила им бутерброды, чтобы они не тратили свои скудные средства на еду. Они тоже прониклись ко мне дружескими чувствами – дарили мне книги. После закрытия ярмарки они попросили меня продать несколько оставшихся книг. Мне удалось это сделать благодаря работе на радио. Я предложила их своим коллегам, и они были благодарны. Деньги Серёжа привёз в Москву с первым же визитом и передал издательству.

Рассказать о ярмарке подробно невозможно. Это целый город со своими улицами, переулками, площадями, домами-павильонами и даже со своим транспортом. По выставке курсируют автобусы. Внутри выставочных павильонов действуют «бегущие дорожки», соединяющие здания между собой. Работа ярмарки освещается журналистами всех стран-участниц. В их распоряжении пресс-клуб со всевозможной аппаратурой, компьютерами, телефонами, факсами, справочным отделом и переводчиками.

Вблизи ярмарки расположены два примечательных объекта. Один из них – самое высокое здание Франкфурта-на-Майне Europaturm. Высота его 331 метр. Это самый высокий небоскрёб в Европе. Примечательно, что форма башни представляет собой заточенный для работы карандаш. Расположение башни около книжной ярмарки оправдано и закономерно: карандаш – «инструмент» писателя. Само здание – ориентир для туристов. Оно видно со всех концов города.

При входе на ярмарку располагается вторая достопримечательность – странная фигура из чёрного металла размером с 3–4-этажный дом. По силуэту она похожа на человека, беспрерывно бьющего молотом по наковальне. Эта стилизация вечного двигателя вызывает у меня массу вопросов, ответа на которые я не нашла ни в литературе, ни в Интернете. Выглядит это чудо импозантно, но зачем оно здесь? Каково его назначение?

В последние годы линию метро провели таким образом, что вы сразу попадаете в зал, ведущий к билетным кассам и павильонам выставки – это очень удобно. Посетителей и участников ярмарки десятки тысяч. Всё это множество людей: работников, гостей, посетителей – должны быть накормлено. И здесь всё продумано. Каждый может выбрать себе то, что ему больше подходит по деньгам и вкусам: рестораны (вегетарианские, рыбные, азиатские), бистро, закусочные, сосисочные.

На центральной площади раскинулись столики, витрины, шатры торговцев. Здесь торгуют всем: от самодельных калейдоскопов, национальных платков и музыкальных инструментов до ювелирных изделий в десятки тысяч немецких марок (в то время ещё не было евро). Присутствуют здесь и антиквары. В воздухе витают тончайшие ароматы пряностей и душистых масел. Всё это вместе создаёт впечатление восточного базара по своей яркости, разнообразию и запахам. Это очень беглый внешний обзор. Теперь пройдём внутрь.

В комплекс выставки входило в то время семь трёхэтажных зданий. Позже было выстроено ещё несколько павильонов. Каждое издательство из десятков стран стремится привлечь внимание посетителей к своим стендам. И здесь всё зависит от фантазии хозяев стендов – кто во что горазд. В ход идёт всё: подарки, сладости, ряженые, изображающие героев новых книг, приглашают ведущих тематических программ с телевидения, приглашают авторов вновь изданных книг, которые раздают автографы, и ещё много, много чего.

Каждый год Советы директоров и попечительский выбирают почётного гостя – им может стать одна из участвующих на ярмарке стран на конкурсной основе. Почётному гостю предоставляется наиболее выигрышный по расположению павильон, выделяются рабочие и средства для оформления, строительства стендов.

Ярмарку открывает президент страны почётного гостя. Во время работы выставки происходит показ достижений культуры, искусства, техники, издательского дела, демонстрируются фильмы о природе, достопримечательностях, истории, национальных особенностях страны-гостя. После окончания выставки почётный гость устраивает банкет с национальной кухней.

Что же касается работы на стендах, то она была, к сожалению, не очень комфортна. Открывалась выставка в 9 часов и закрывалась в 21 час. Приходилось 12 часов почти безвыходно находиться на стенде. К концу дня глаза режет от пыли, душит кашель и лицо становится серым. Почему так происходит – позволю высказать своё мнение.

Вентиляция, видимо, строителями не была предусмотрена. Толпа людей непрерывным потоком текла в обе стороны, поднимая пыль столбом, и она висела серым облаком. Проветривали павильон только тогда, когда уже было невмоготу, открывая громадные товарные двери с двух сторон, устраивая грандиозный сквозняк. К этому надо прибавить, что курили на каждом стенде. Если подняться с первого на второй этаж, то воочию увидишь лондонский туман. Семь дней глотать это месиво – большое испытание даже для любителя книг. Когда после закрытия выставки выходишь на воздух, то несколько минут стоишь, наслаждаясь им.

К минусам я бы отнесла и постоянный шум, издаваемый самыми различными источниками: где-то идёт презентация и возгласы восторгов, похвал и поздравлений; целый день кричат торговцы с лотками, дефилируя между рядами: «Сигары, сигареты. Сигары, сигареты». Правда, в последние годы продажу сигарет в павильонах запретили. Разноголосый говор летит с каждого стенда. Кто-то прослушивает музыкальные кассеты, кто-то встретил своего друга, которого давно не видел, и радости нет конца. Всё это вместе создаёт волнообразный шум; он достигает крыши и, отталкиваясь от неё, снова захлёстывает все три этажа эхом или, шелестя, расходится от стены к стене. К концу дня в голове звенит, глаза слезятся от пыли, и очень хочется абсолютной тишины и свежего воздуха.

Радость общения с новыми книгами, встречи с друзьями старыми и приобретение новых – эти ярмарочные жернова, приносящие каждый день что-то непредвиденное, радостное и дорогое сердцу, затмевают все неудобства и тяготы. Я всегда с трепетом ждала дня открытия выставки.

Практических результатов от первой нашей выставки не было, но была масса впечатлений, знакомств, контактов для дальнейшего сотрудничества, и главное – мы приобрели опыт выставочный работы. Семь дней пролетели вихрем. Праздник кончился. Впереди дальняя дорога в Мюнхен.

Новые друзья и новый дом

Первое участие в книжной ярмарке ознаменовалось ещё одним событием, для нас важным и значимым. В это время во Франкфурт приехала семья замечательного человека – Евгения Михайловича Анцупова. Он вместе со своим сыном и дочкой посетил наш стенд, чему мы от души радовались – в нашем полку прибыло.

Его судьба похожа на многие судьбы бывших политзаключённых СССР. Он был осуждён за антисоветскую агитацию и пропаганду. Срок отбывал в тех же лагерях, что и Сергей, – в Мордовии. Вот что вспоминает о нём Владимир Осипов, такой же политический узник: «Яркой фигурой на зоне был Евгений Михайлович Анцупов, историк из Харькова, демократ, человек исключительной честности и порядочности… За его приверженность к теории цикличности в историческом процессе его некоторые называли “русский Шпенглер”».

Со дня знакомства мы подружились с его семьёй: женой, братом и детьми Димой и Катей. Виделись мы нечасто, но когда выдавалась такая возможность, были рады встрече. Немного позже к ним присоединилась невеста Димы Лиленька. С ней до сих пор мы сохраняем тёплые дружеские отношения. Человек она необычайно ответственный, добрый и отзывчивый. Она сумела не только выучить немецкий язык, но и подтвердила свой медицинский диплом и работала по специальности. Некоторое время она работала в доме престарелых. Это труд тяжёлый не только физически, но и психологически. Родив двух сыновей, ей пришлось эту работу оставить. Старички потеряли в её лице очень заботливую сестричку, готовую помочь во всём и всегда словом и делом.

Бывая на книжных ярмарках, мы обязательно навещали семейство Жени. Евгений Анцупов жил недалеко от Юрия Белова, у которого мы обычно останавливались, приезжая на книжную ярмарку. К этому нашему приезду семья пополнилась невесткой Лиленькой. Забегая немного вперёд, скажу, что у Жени проявились два очаровательных внука – Лёша и Миша. Ребятки – совершеннейшее великолепие: Лёша любознательный, рассудительный, шустрый выдумщик и озорник, Мишаня, наоборот, спокойный, задумчивый, пухлый карапуз с белокурыми кудрями, больше похожий на куклу Мальвину, чем на пацана. Но это будет немного позднее, а сейчас у нас очередная встреча.

Хлебосольный хозяин дома тут же затеял печь пироги. Сам поставил тесто. Пока обменивались новостями, оно подошло. Здесь наступила и моя очередь включиться в процесс приготовления пирогов по рецепту Жени. Собственно, моя роль была очень скромная. Мне доверили только раскатать тесто. Пироги получились отменные. Где же Женя научился такому искусству? Несмотря на то что все члены семьи отличались индивидуальностью, Женя был могучей основой во всём построении семьи, ни на кого не давил, но был непререкаемым авторитетом для всех.

К сожалению, вскоре он серьёзно заболел, перенёс операцию, но восстановить здоровье не удалось. Евгений Михайлович скончался в 1994 году и похоронен на немецком тихом, красивом и очень чистом кладбище во Франкфурте-на-Майне.

На кладбищах вне родины покоятся десятки тысяч эмигрантов, и многие из них до своей кончины не смогли избавиться от болезни по имени ностальгия. Вот и ещё одно надгробие в виде мраморной раскрытой то ли не дочитанной, то ли не дописанной книги. Тяжело терять людей, близких по духу и пережитым ненастным годам. Светлая ему память. Для родных это была невосполнимая утрата. Семья понесла потерю, которую каждый её член пережил по-своему.

Я была у него на могиле в 2008 и в 2009 годах, уже без Серёжи. Сергей скончался в январе 2003 года в Таллинне, куда мы перебрались в январе 2000 года.

В последний вечер во Франкфурте устраиваем отвальную и празднуем окончание нашей первой выставки в гостеприимном и хлебосольном доме нашего хорошего знакомого, а теперь уже можно сказать верного друга Юры Белова. Он великолепно готовит и печёт. Пока мы упаковывали книги и нагружали машину, он накрыл по этому случаю красивый, вкусный и ароматный стол. Вечер прошёл в весёлых воспоминаниях.

Утром, уже собираясь уезжать, Сергей присел за стол, чтобы просмотреть свежую прессу. Неожиданно наткнулся на объявления о продаже недвижимости (проблема домашнего очага оставалась нерешённой). Увлёкся и просидел за изучением объявлений до обеда, но время было потрачено небесполезно.

Он нашёл кое-что подходящее, а именно небольшой домик за цену для нас приемлемую. Располагался дом в очень приятной зоне, в природном заповеднике и очень недалеко от Франкфурта-на-Майне. Решено было без промедления поехать и осмотреть объект продажи.

Дорога шла по автобану до Висбадена и далее сворачивала в сторону Лимбурга. Несколько слов об этом городке. Расположен он на небольшой живописной реке Лан в земле Гессен. Благодаря судоходной реке город был старинным торгово-судоходным пунктом, который впервые упоминался в начале Х века, а городом стал в ХIII веке. В центре города находится величественный романо-готический собор Санкт-Георг. До введения евро этот собор был изображён на 500-марковой денежной купюре ФРГ (кстати, самой большой). Рядом с собором расположен замок ХIII века, в котором сейчас находится епархиальный музей. Из достопримечательностей Лимбурга ещё можно упомянуть каменный мост через Лан, старую ратушу и жилые дома XVII–XVIII веков. Во времена нашего появления в этих местах в городе проживали приблизительно 20–22 тысячи жителей.

Меня смущало то обстоятельство, что в этих местах находились Таунусские горы. В Баварии мы очень страдали от фёна, дувшего с Альпийских гор. Кто знает, что таит в себе этот горный хребет? Успокаивало то, что место, куда мы направлялись, лежало по другую сторону гор и мы должны были их перевалить, то есть уйти в сторону от Альп. Горы, к которым мы приближались, являли собой живописное зрелище: смешанный лес, разукрашенный осенью, на фоне бледно-голубого неба. Подножье горы резко контрастировало с ярко-желтым жнивьём. Закатанные тугие валики разбросаны по всему полю. Мы не сразу поняли, что это за катыши. Остановились, подошли и глазам своим не поверили: обычная солома, упакованная в полиэтилен. Аккуратные катыши ожидают вывоза с полей на зимнее хранение. Чудо! Это сейчас у нас на полях появились такие же, а в 70–80 годах прошлого столетия наше сельское хозяйство и слыхом не слыхивало о такой уборке и хранении кормов для скота.

Ориентировочным пунктом поездки было селение с очень симпатичным названием – Катценельбоген. Оно являлось центром восьми небольших поселений, в одно из которых мы и направлялись сейчас. Само название будущего нашего обиталища настраивало на поэтический лад – Клингельбах, то есть звенящий ручей. Оба посёлка сливаются в единое целое, только на центральной улице, проходящей по ним, стоит столбик, который и является разделительной отметкой одного селения от другого.

Деревенькой Клингельбах можно назвать только с большой натяжкой. Если эти два поселения оградить «берлинской стеной» от остального мира, то они, не прерывая нормальной жизни, могут существовать очень и очень долго. Инфраструктура посёлка такова, что в наличии будет всё, что нужно для жизни без забот и бед: два банка, два супермаркета, две булочные, две мясные лавки, десяток мелких продуктовых гешефтов, бутики, адвокатская контора, нотариус, врачи всех специальностей, два дома престарелых, три бензоколонки, кафе, рестораны, закусочные, парикмахерские, отели, две церкви (католическая и протестантская) – всего не перечислить. И все эти блага сервиса для населения в 3000 человек (в Катценельбогене менее 2000 человек, в Клингельбахе 734 – цифры на 2000 год). А ведь по немецким понятиям это «глубинка».

Вспоминаю я наши деревушки от Подмосковья до Дальнего Востока и думаю: почему же у нас при таком богатстве на деревне такая разруха? Заборы покосившиеся, дома покривившиеся, колодцы сгнившие, о дорогах и вспоминать тяжело. В чём дело? В чём разгадка такой деревенской неустроенности и заброшенности? Спору нет! Для русской души ближе и душевнее заросший сад, покривившаяся скамеечка в палисаднике, съехавшая набекрень крыша избы. Привыкли мы к этому – это наше!

Но я ушла далеко от основного пункта нашего пути, увлекшись красотой и чистотой немецкой провинции. О ней более подробно я напишу позже, когда буду жить в этой красоте.

Без особых трудностей нашли дом, стоящий на центральной улице, ведущей к протестантской церкви, и улица называлась Kirchstrasse (церковная улица). Извиваясь, она шла вверх, к стоящей на пригорке скромной небольшой церкви и прилегающему к ней кладбищу.

Продаваемый дом поделен на две части. Одна половина дома была занята, другая половина продавалась. Дом в своё время был выстроен, как фахверк. Это стиль, которым начала обстраиваться Европа, начиная с XV века. Мы же его увидели облицованным крупными плитами серого цвета. Как позже обнаружилось, дубовые балки костяка-основы дома внутри сохранились и совсем не выглядели старомодными, а несли какой-то особый дух средневековья и домашнего уюта.

Мы вошли во двор и обошли дом. Внешне он производил впечатление запущенного и нежилого. Из соседних окон дома высунулись две заспанные, всклокоченные и чумазые мордочки. Если бы я знала, какую коварную роль они сыграют в нашей жизни в будущем! Но это произойдёт позже, а сейчас внешне нас всё устраивало, и мы отправились к маклеру в Лимбург, где находилась его «контора».

В 1987 году город был небольшой, похожий на многие городки Западной Германии, в которых жить спокойно и уютно. С маклером договорились через неделю встретиться. Наши отношения развивались, как в детективе: звонить нужно было в строго определённое время. Место встречи всегда было где-то на нейтральной почве, не в конторе: то на развилке дороги, то в парке, то в кафе. Возможно, что так и принято на Западе. Для нас же это было ново и в какой-то степени подозрительно.

В назначенный день мы приехали в указанное кафе. Сидим, ждём нашего «благодетеля». Он появляется в точно назначенное время и приглашает нас в свою машину. Едем осматривать дом.

Мы давно уже ищем себе пристанище на старость лет; повидали много и разного, но эта местность кажется мне чужой и я не могу себе представить, что придётся жить здесь до гробовой доски. Всё очень ухожено, красиво, чисто, благоустроено, но не моё, не лежит сердце к этому месту. Проезжая по узеньким, кривым улочкам Катценельбогена, не представляю своей жизни среди этих домиков, садиков, огородов. На душе тоскливо, сумеречно – ощущение того, что вот сейчас в это время решается судьба последних лет жизни. А душа кричит: «Не хочу, не моё это, мне здесь неуютно!»

Дом оказался вместительным, но нуждался хотя бы в косметическом ремонте. Открываем входную дверь, и нас обдаёт застоявшимся запахом нежилого помещения. Узнаём, что на продаже он стоит уже более двух лет. Серёжа очень внимательно осматривает крышу, санузел, водопроводные трубы, электропроводку – всё в рабочем состоянии, но обветшало и требует замены. Потолки закопченные, стены покрыты лёгким слоем плесени.

Дом продаётся вместе с мебелью и домашней утварью. Цена ниже низшего – это единственный плюс, который меня радует. Сергей набирает в лёгкие воздуха и, выдыхая, произносит: «Да, мы покупаем его». Чувствую, что ему он не очень по душе, но выбора у нас, можно сказать, нет. Времени на поиски тоже.

Опишу объект купли, как нам тогда казалось, последний приют в нашей жизни. Входная дверь открывает перед нами широкий и длинный коридор, заканчивающийся витой лестницей, ведущей на второй этаж. В коридор выходит одна дверь в смежные комнаты и прилегающие к ним ванную комнату и туалет.

Второй этаж: две комнаты и кухня. Одна комната имеет большой балкон, с которого виден земельный участок, сейчас представляющий собой заросшее сорняками поле, два куста сирени и парник с разбитыми стёклами.

Ещё был чердак, заваленный старыми вещами, сломанной мебелью и какими-то свёртками, мешками и коробками. Всё это «богатство» пропитано запахом проживающих здесь постоянно мышек или ласок. Единственное достоинство чердака – очень высокая кровля, которая давала возможность обустроить там третий этаж и сохранить чердачное помещение. Неприятным открытием было отсутствие стены между чердаками соседей и нашим. Дом имел обширный подвал из двух помещений, а во дворе перед домом – сарай и гараж. Двор полностью заасфальтирован. На кусочке земли у стены гаража доцветали кусты роз. Со двора к лестнице на крыльцо шли широкие пять ступеней из ракушечника. Они тянулись вдоль всего фасада дома, создавая площадку, на которой можно было устраивать представления или танцы.

Казалось бы, вот то, что мы искали. Но нет – внутри меня не было покоя, умиротворения. Что-то мешало принять это красивое, благодатное, тихое место как постоянное жильё.

Оформление покупки назначили на ноябрь. Ближайший к нам городок Диц, в котором находился банк, дававший ссуду, и нотариальная контора был в 18 километрах от Клингельбаха. О нём я расскажу немного позже.

Всё оформление документов на покупку заняло два часа. Это случилось в ноябре 1987 года. После подписания купчей мы пригласили маклера в кафе отметить очень важное и долгожданное для нас событие. Для этого поехали в Лимбург в кафе, где происходили наши предварительные переговоры и неоднократные встречи. Позже мы узнали, что у маклера и не было офиса, а встречался он всегда с клиентами в этом кафе, где числился завсегдатаем, и его клиентам хозяин бесплатно подавал кофе и пару маленьких кексиков.

Обратно ехали, обсуждая ремонт и перестройку жилища. Я почувствовала, что Серёжа принял дом и доволен его состоянием, хотя произошло это не сразу. Теперь придётся каждую неделю ездить из Мюнхена для протапливания дома и ремонта.

Необъявленная война

На работе у меня медленно но верно назревал конфликт с одним из ведущих редакторов. Его не устраивала моя работа с его материалами. Не знаю, кем он числился в СССР по профессии и какое получил воспитание, но то, как он издевался над машинистками, мне хорошо известно. Свои репортажи, очерки, критические статьи он писал бисером на бумажках-клочках. Прочитать то, что начертало его «гениальное» перо, было настолько трудно, что мы разбирали почти каждое слово, передавая его текст из рук в руки. Времени для обработки текста всегда было в обрез. У машинисток это вызывало нервный стресс и сердечные приступы. И это доставляло, как мне кажется, ему определённое удовольствие.

Против меня он начал войну сначала угрозами, а затем и судом. Однажды, когда я не успела «расшифровать» его материал, он, уходя, ткнул пальцем в мою сторону и при всём честном народе прошипел: «Пойдёшь мыть туалеты».

Несколько раз меня вызывали к начальству (как я понимала, по его просьбе) для беседы на тему – покиньте радио. Я стояла «насмерть»: нет, не уйду, если имеете основания для увольнения – действуйте. Признаюсь, мне очень не хотелось вспоминать о конфликтах, происходивших на радио, но как иначе можно объяснить своё увольнение, если не рассказать, почему появилось решение об уходе с работы.

Человек, который не проработал на станции десять лет, не имел права на пенсию. Как я могла согласиться с решением начальства? Это означало бы лишиться пенсии. В связи с высылкой из СССР у меня пропал рабочий стаж – почти тридцать лет. Он потерян безвозвратно. И здесь, в демократической стране, хотят уподобиться стране, выгнавшей своих граждан, лишив их всего. Этому не бывать!

Руководство станции подало в суд с требованием уволить меня по причине «несоответствия занимаемой должности». Вот так: восемь лет соответствовала, а тут вдруг стала не соответствовать! Суд я, конечно, выиграла. Слишком явно в процессе расследования прослеживалась неприязнь начальства к своей подчинённой, а не её ничем не доказанное «несоответствие занимаемой должности».

Серёжу тоже в это время не оставляли в покое. Тут тактика психологического давления была иной: на него ополчились некоторые деятели эстонской эмиграции. Его передачи на религиозные и правозащитные темы оценивались высоко не только начальством, но и слушателями радио и на Западе, и в Эстонии. Главный редактор эстонской службы радио «Свободная Европа» господин А. Террас ценил и уважал Сергея как журналиста. Но с уходом А. Терраса на пенсию начались какие-то клеветнические, незаслуженные нападки на него. Чтобы не накалять обстановку в редакции и спокойно заниматься работой, Сергей перешёл в исследовательский отдел.

Вся эта недоброжелательная атмосфера на работе требовала от нас большой выдержки, терпения и принятия каких-то решений для обеспечения нашей спокойной и обеспеченной старости.

Я, вызванная в очередной раз к начальству, предложила свой план «мирного сосуществования». Он заключался в том, что, отработав полные десять лет (на тот момент мне не хватало двух лет – шёл 1990 год), я подаю заявление об уходе с работы по собственному желанию, а они оформляют мне пенсию. Американцы – люди, с которыми можно договориться. Они подходят к решению вопроса реалистично и практично, огибая острые углы. На том и порешили. Таким образом, они прекратили придирки и шантаж по отношению ко мне, а строптивому редактору пообещали, что через два года меня на станции не будет. Но жизнь распорядилась по-своему: редактора, которому я очень не нравилась, попросили из удобного и очень сытного кресла раньше, чем меня с моего старого и обшарпанного стула.

Очередная книжная ярмарка.

Объединение Германии

1990 год. Как обычно, осенью мы готовимся к Международной книжной ярмарке. Приезжаем во Франкфурт к нашему доброму приятелю Юре Белову. На следующий день, 3 октября, направляемся на выставку для строительства своего стенда.

В павильонах, как обычно в эти дни, царит шумная, суетливая атмосфера: привозят оборудование, мебель, сгружают контейнеры с книгами и аксессуарами. Павильон – это большая строительная площадка: Помещение наполнено звуками сварки, грохотом молотков, шумом въезжающих и выезжающих погрузчиков, машин, криками рабочих и разноязыким гомоном гостей, приехавших на ярмарку. Обычная и для нас уже привычная атмосфера озабоченности и волнения, предшествующая моменту открытия ярмарки.

Вдруг, перекрывая все шумы, по павильону прокатываются возгласы радости, ликования и со всех сторон слышатся выстрелы и шипение открываемых бутылок шампанского. В первый момент мы ничего не понимаем. Что случилось? Какая радость обуяла вдруг большую часть присутствующих? Наши соседи поляки тоже находились в недоумении.

Мимо нас по проходу бежали молодые люди с бутылками шампанского в руках, обливая всех, кто встречался, – сплошные «брызги шампанского», неудержимое ликование со сладким словом Свобода (Freiheit!). Теперь мы всё поняли. Произошло то, чего так долго и, казалось, безнадёжно, ждал немецкий народ: ГДР (Германская Демократическая Республика) присоединяется к зоне действия Основного закона ФРГ (Федеративной Республики Германии). С этого момента Германия становится единой страной.

В двух словах напомню о том, что было до этого момента. Демаркационная линия между ГДР и ФРГ проходила по Фридрихштрассе в Берлине. Протяжённость же всей стены составляла 155 километров. Возведена она была, что называется, в одночасье 13 августа 1961 года, хотя на самом деле строительство продолжалось и позднее.

Переговоры об объединении страны шли уже не один месяц. По телевизору постоянно показывали демонстрации, с требованием ликвидации стены плача; как родители, карабкаясь по стене, передавали своих детей на Запад, как пограничники стаскивали со стены пытающихся бежать, но уже не стреляли по ним.

С 1 июля 1990 года отменили пограничный контроль. Люди хлынули волной, кто на своих трабантах, кто пешком с рюкзаком за плечами. Встречали их со слезами радости родные, друзья, знакомые и просто соплеменники. Люди шли днём и ночью. Временами казалось, что весь Восток Германии переселяется на Запад. Но благодаря немецкой дисциплине и несокрушимой любви к порядку всё очень быстро пришло в норму. В короткие сроки произошёл обмен восточной марки на западную. Вновь прибывшие определились на работу и получили жильё. Жизнь продолжалась, хотя для западных немцев она принесла некоторое разочарование и даже лёгкое недовольство. Давала себя знать долголетняя советская система: разболтанность, неумение, а вернее нежелание ответственно и добросовестно работать, полное отсутствие чувства порядка. Но и эти недостатки скоро сгладились.

Теперь на месте, где когда-то стоял главный пропускной пункт под названием КПП «Чарли», всемирно известная американская фирма MсDonaldۥs собирается построить одно из своих заведений. Был пропускной пункт людей – станет пропускным пунктом гамбургеров.

Выставка этого года прошла под лозунгом: теперь снова вместе и навсегда! Кругом царили радость, оживление, море улыбок, смеха и веры, что вот теперь-то всё на свете устроено правильно и справедливо. Мне кажется, это была единственная выставка, на которой немцы позабыли о деловой части и сосредоточились на праздничной. Время немного остудит эти преждевременные пылкие восторги и расставит всё по местам.

Уход с работы. Гражданство ФРГ

Мы решили оба уйти с работы и поселиться в нашем «имении», тем более что само радио уже дышало на ладан. Последние два года нам дали возможность работать без скандалов, судов и прочих неприятностей. Я подала заявление об уходе ровно через два года, как и обещала, – весной 1992 года. Но перед этим решением, существенно меняющим наше финансовое положение, мы пришли к заключению, что пора подумать и о нашем политическом статусе.

Проработав девять лет, мы имели право ходатайствовать о получении немецкого гражданства. Решения немецких властей о предоставлении гражданства, как правило, надо ждать не менее года. Собрали все документы и стали готовиться к экзаменам.

Серёже было проще – он знал язык. Для меня он выработал целую программу подготовки к собеседованию. После работы, поужинав, занятия начинались с того, что я должна была прочитать статью из газеты и перевести её. Затем шёл диктант, текст которого был из той же газеты. Потом начинались вопросы и ответы на них. Для меня это было самое трудное. Я никак не могла уловить на слух немецкую речь, а не поняв вопроса – не могла и ответить.. В заключение занятий все новые слова, которые встречались в тексте, выписывались, и их нужно было выучить к следующему уроку. Кроме этого надо было хотя бы прочитать и понять смысл статей немецкой Конституции и выучить Гимн.

Для меня этот год был самым напряжённым и мучительным. Язык мне давался нелегко. Предстояло сдавать и устный и письменный экзамены. Письменного испытания я не боялась благодаря своей хорошо натренированной зрительной памяти. Устный же экзамен приводил меня в глубокое уныние. Дни проходили за днями, месяц за месяцем, а извещения, вызывающего нас на собеседование и сдачу экзаменов, не было. Знакомые, уже проходившие натурализацию, успокаивали нас – нужно время и терпение.

И это время наконец-то настало. Нас вызвали для определения наших языковых возможностей. Мы должны были написать диктант. После этого начиналась беседа, состоящая из вопросов экзаменатора и наших ответов на них.

Диктант мы благополучно сдали оба. Беседа с Сергеем прошла на ура, ни одной заминки или ошибки. Он был допущен для обсуждения его прошения.

Мои дела были не такими блестящими. Общение с экзаменатором у меня не прошло гладко. Он дал мне две недели на переподготовку. Это было время, лишившее меня сна и отдыха, но увенчалось оно успехом – я сдала и тоже была допущена к рассмотрению моего ходатайства. Самое главное было сделано, теперь надо было ждать решения.

Приезд Александра в Мюнхен.

Обед в семье Моники фон Плятте

Пока суд да дело Серёжа решил в очередной раз послать Александру приглашение приехать к нам в гости (до этого было уже послано несколько приглашений). Особенно не рассчитывали на успех, но, к нашей радости, Александр подал документы для получения визы и в скором времени приехал в Мюнхен. Я встречала его на вокзале с трепетом и тревогой: какой он? Узнаю ли его? Не пропущу ли в плотной толпе приезжих?

Не пропустила, узнала – он всё такой же сумеречно-рассеянный, ничем не озабоченный, углублённый в себя. Встретились дружественно, я бы даже сказала радостно, обнялись. И сразу пошли звонить отцу, что мы встретились и едем домой. Это был первый приезд Александра в Германию. Зимой следующего года он приедет к нам со своей женой Ириной, а ещё через год с сыном Андреем.

В первый приезд Серёжа через фрау Монику фон Плятте организовал Александру знакомство с автостроительной фирмой. Рано утром за ним приехал на мерседесе, чтобы отвезти на предприятие. Ему посвятили целый день: показали цеха, снабдили аннотациями, в рабочей столовой накормили обедом, предложили языковые и профессиональные курсы с последующим устройством на работу – сделали всё, чтобы человек принял решение: соглашаться на эти условия или отвергнуть их. И Александр с присущей ему лёгкостью всё отмёл в сторону, заявив: «Мне вашей колбасы не надо». Народ подметил правильно: всего, что недорого досталось, не очень-то и жаль. Сергей, конечно, был раздосадован и огорчён таким поведением сына, ведь он так стремился ему помочь. Отношения между отцом и сыном и до этого не были идеальными, а после такого демарша Александра они осложнились ещё больше. Тем не менее, Сергей отдал Александру много книг из нашей библиотеки, в том числе и «Архипелаг ГУЛаг» Александра Исаевича Солженицына. Я со своей стороны старалась накупить ему одежды и обуви.

Провожать сына Сергей не пошёл, видимо, огорчённый решением Александра. Поезд уходил очень поздно. Вещей было много. Я вызвала такси и, взяв у вокзала тачку, мы благополучно добрались до вагона. Обратно я возвращалась с последним поездом метро. Сердце сжималось от жалости к Саше и Сергею, в глазах стояли слёзы. Мне казалось, что после такой долгой и сложной разлуки отношения отца с сыном должны были наладиться, но, увы, этого не произошло. И такими они останутся до конца.

Какой-то рок висит над этой семьёй: не сложившиеся отношения родителей, несчастная первая женитьба Серёжи, сложные отношения с сыном – всё это вело к разрушению семейных основ. Негладко складывается семейная жизнь и у Александра. Я пишу об этом с большим сожалением и болью в сердце. Многое из семейных отношений я оставляю за кадром, не желая осложнять жизнь Александра и особенно его сына Андрея. Ему, только вступающему в жизнь, надо будет приобретать свой жизненный опыт и научиться делать правильные выводы из сложных жизненных ситуаций. Дай Бог ему светлого разума и доброго, справедливого сердца!

Хочу рассказать о первом в нашей жизни на Западе званом обеде. Приглашение на него мы получили от Моники фон Плятте. Она очень много сделала и для того, чтобы Александр приехал к нам, и во время его пребывания в Мюнхене. Сбор нашей семьи под одной крышей она решила отметить тем, что пригласила нас в своё родовое поместье, находящееся недалеко от Штамбергского озера.

После знакомства с семьёй, осмотра дома и прогулки по небольшому парку, фруктовому саду и огороду нас пригласили в столовую. Прислуги в доме не держали. Вся домашняя работа была распределена между членами семьи. С гордостью и даже пафосом о своих обязанностях подробно рассказал только самый младший – Мориц. В его обязанности по жизнеобеспечению семьи входило только два, но очень важных задания. Первое – каждый вечер он должен был приносить с фермы молоко. Его путь на крестьянский двор проходил по живописной тропинке: справа начинался еловый лес с густо поднимающимся молодняком, по другую сторону – не занятое посевом, отдыхающее поле с разноцветьем полевых трав и цветов. Сама тропинка из золотистого песка, причудливо извиваясь, уходила под гору. В низине, как в зелёной чаше, располагались владения фермера. Туда-то и направлялся Мориц. На обратном пути он иногда собирал полевые цветы для мамы и сестёр – Нины и Лизы. Второй его обязанностью было следить за чистотой туалетов. Не гнушаясь этой работы, он с достоинством её исполнял, понимая, что это необходимо для всей семьи.

Мне редко приходилось видеть такую спаянную, где все уважают друг друга, семью. Здесь не было взрослых и детей – здесь были личности, и каждый был ответственен за другого и думал прежде всего о пользе не для себя, а для всех.

Обед накрыли в большой столовой, выходящей окнами в парк. О том, что подавали на обед, стоит рассказать отдельно. На первое был томатный суп; на второе – картошка «в мундире», красиво уложенная в плетёную корзинку на белоснежную вышитую салфетку. К картошке принесли салат из сырых шампиньонов, редиса, зелёного салата, листиков цикория и огурцов. На десерт подали кисель из ревеня. Хозяйка дома поведала нам, что все входившие в меню компоненты (кроме шампиньонов) выращены на их огороде, за которым ухаживают все члены семьи. За обедом фрау Монике помогали старшая дочь Нина и средняя из детей Лиза.

После трапезы в нашу честь был устроен маленький концерт. Лиза, бравшая уроки сольфеджио, спела детскую песенку о рыбаке и рыбке, аккомпанировал ей на флейте Мориц.

Провожали нас до станции всей семьёй. При прощании подарили шикарный букет, собранный Ниной. День прошёл интересно и насыщенно. Мы многое узнали об истории семьи, традициях и увлечениях каждого из её членов. А интересы были очень разные – от увлечения музыкой и рисованием до сооружения системы для полива огорода. Быт семьи Моники разрушил наше представление о том, что в семье с приставкой к фамилии фон царят шик, изнеженность и целый клан прислуги. Скромность и разумное самоограничение, видимо, и есть черты аристократизма.

На долгие годы мы останемся добрыми друзьями с этой старинной и знатной, но обаятельной, дружественной и трудолюбивой семьёй.

Вскоре Александр вернулся домой к своей «родной колбасе». Может быть, он прав: где родился, там и пригодился. Ведь я страдала ностальгией и могла его понять. Возможность остаться с отцом, получить образование и специальность – эти аргументы не победили. Жалко, очень жалко, но каждый вершит свою судьбу своими руками.

Поездка в Таллинн и Ленинград

К этому времени в России всё коренным образом изменялось и, к сожалению, не в лучшую сторону. В стране начался хаос. Однако перемены, происходящие в стране, давали возможность посетить родные края.

Летом 1988 года я решилась во время отпуска навестить Таллинн и побывать в Ленинграде, где была захоронена на Серафимовском кладбище моя мама. Прошло семь с половиной лет со дня нашего прибытия на Запад. С большими трудностями я получила визу и взяла билет. Серёжа в это время находился в Москве и должен был встретить меня. Вместе мы собирались поехать в Таллинн, а затем в Ленинград.

Описать своё душевное состояние, когда объявили, что надо пристегнуться ремнями – самолёт идёт на посадку, сложно. Слёзы навернулись сами собой, сердце перестало биться и, подкатив к горлу, замерло. Мысленно в какие-то доли секунды промелькнули все годы, проведённые вне родины, – от прощания на таллиннском вокзале до приземления самолёта в Вене. Проклятая ностальгия выплёскивалась наружу слезами и внутренним стоном. Не помню, как дали команду отстегнуться и пройти к выходу. В оцепенении я сидела, не в состоянии пошевелиться. Подошла стюардесса и спросила: «Вам плохо? Надо помочь?» Её вопрос привёл меня в чувство – действительно, что это я так раскисла, соберись! – тебя ждёт встреча с прошлым.

Вышла в зал. Пассажиры, прилетевшие нашим рейсом, уже выстроились в очередь на таможенный досмотр. Вопросы: сколько везёте валюты, какие есть золотые вещи, их вес, проба, описание – быстро вернули меня к действительности. Ба, да ничего не изменилось! И сегодня таможня роется в моём кошельке и считает вес украшений. Но это не главное – и пусть себе! Я дома, на Родине.

После формальностей выхожу в зал и вижу самого дорого человека с букетом цветов, прыгающего, улыбающегося и размахивающего приветственно рукой. Серёжа прибыл в аэропорт заранее, и тут сообщили, что наш рейс задерживается. Среди встречающих, как это обычно бывает, прошёл слух, что на борту что-то случилось. Это всех насторожило. Однако всё хорошо, что хорошо кончается. Радости встречи не было конца.

В этот же день мы поездом выехали в Таллинн. На перроне встречали все те, кто провожал нас в безвременную ссылку семь с лишним лет назад. Не верилось, что это тот же город, тот же вокзал, та же гора Вышгорода, те же троллейбусы.

Но это только внешняя сторона жизни города. Внутренняя же суть изменилась: люди стали более озабочены выживанием и приспосабливались кто как мог к новым условиям. Страна содрогалась от демонстраций, шествий с лозунгами, призывающими к независимости, к отделению Эстонии от СССР. Одним словом, население находилось в состоянии страха и неопределённости, но и надежда не покидала, что всё скоро образуется, стабилизируется. В это время начали формироваться политические объединения, возник «Народный фронт», в который вошли и наиболее инициативные представители русскоязычного населения. Однако некоренное население чувствовало себя неуютно. Многие русскоязычные семьи, предчувствуя опасность, уезжали из Эстонии. Дело не доходило до вооружённого столкновения, но обстановка была накалена.

С одной стороны, появилась возможность иметь свой бизнес, выезжать за границу, открыто высказывать свою точку зрения на политику и экономику, которую проводили власти. С другой – процветали взяточничество и рэкет.

С продовольствием также были значительные трудности. Не было карточек, но вводилась норма на продажу мясных, молочных и других продуктов. В промтоварные магазины поступали импортные одежда и обувь, но купить их свободно удавалось далеко не так просто: нужно было либо переплачивать, либо иметь знакомых, связанных с торговлей.

Сам город показался мне запущенным, серым и уже не таким близким, каким я его воспринимала до отъезда. Возможно, сказалось долгое пребывание за границей. Было с чем сравнивать. Я себя чувствовала в этой обстановке неуютно. Мы с Серёжей посетили своих родных и знакомых, в меру сил помогли им и через неделю отправились в Ленинград.

Прибыли мы в Питер не на Финляндский вокзал, как обычно, а на Варшавский. Теперь, чтобы сесть на трамвай, нам пришлось обогнуть продолговатое здание вокзала и пройти вдоль Обводного канала до площади Ленина, где ходили трамваи. Всё пространство вокруг вокзала, набережная и площадь перед Финляндским вокзалом были усеяны ларьками, ларёчками, будками и прилавками, в которых можно было купать всё – от шоколадки, жвачки и сигарет до колготок, свитеров, костюмов и обуви. Вокруг этих развалюх, собранных из фанеры, старых досок, жестяных листов и древесных отходов, толпились странного вида мужчины и женщины, опухшие, неряшливо одетые, совсем не похожие на горожан, которых я помнила по прошлой жизни в этом красивейшем городе мира.

Изменилось всё – от внешнего вида людей до окружающих их домов и транспорта. Окна в трамваях забиты фанерой, пол покрыт слоем шелухи от семечек, старыми билетами. На мокрые, грязные скамейки страшно садиться. По ходу трамвая мы видели вместо привычных жилых домов разорённые остовы с пустыми глазницами вместо окон, обвалившуюся штукатурку, забитые двери цехов, складов, пакгаузов и предприятий. Людей на улицах мало. Трамвай пустой. Впечатление если ещё не умершего, то умирающего города. Всюду ощущается мрачное запустение, разруха и какое-то безразличие горожан к тому, что происходит. Таким я не помнила город даже в послевоенные годы, после блокады, бомбёжек и обстрелов. Не выразить словами удручающего впечатления, которое оставлял мой любимый и самый родной город. Как долго я ждала этой встречи с ним! Что же случилось? Кто виноват в этой разрухе и обнищании? В душе смешались все чувства: и досада, и жалось, и удивление, и, конечно же, любовь до слёз, до замирания сердечного.

Кладбище – это место, где изменения происходят быстрее, чем где-либо в другой части города: оно разрастается и в длину и в ширину, сносят старые могилы, появляются на их месте новые, вырастают целые аллеи. Могилу мамы мы нашли не сразу. Долго бродили между оградками. Я уже отчаялась её найти, и вдруг радостный крик Серёжи: «Иди сюда! Я нашёл!» Почистили вокруг раковины, посадили цветы. Я в сердцах поговорила наедине с рано ушедшим родным человекам, помолилась о спасении её души и попрощалась до следующего раза, надеясь на то, что теперь можно будет навещать могилу чаще. В скромной деревянной кладбищенской церкви, посвященной Святому Серафиму Саровскому, заказали панихиду. Церковь была открыта всю войну, кроме 1942 года, когда она использовалась, в порядке исключения, как морг.

После кладбища поехали на Невский. Мне не хотелось уезжать из города в таком мрачном настроении. Я лелеяла надежду, что величественный и красивейший проспект остался таким же своеобразным, гордым, аристократичным, каким он запомнился мне с детства.

Но увидела я его печальным, я бы сказала страдающим, но всё таким же прекрасным, чарующим своими архитектурными шедеврами, каналами, мостами. Народа на проспекте было мало, Тишина и безлюдье настраивали на угрюмый лад. Невольно мы перешли на шёпот, как при тяжелобольном.

Идём по проспекту, и неожиданно до нашего слуха доносится мелодия духового оркестра – играли марш «Прощание славянки». С одной стороны, он навевал грусть, а с другой – утверждал животворную силу возрождения, веры в будущее. С этой мелодией мы покидали город, надеясь в скором времени вернуться в него, уже пережившего недуги, очистившегося от скверны и вновь засверкавшего, как в былые дни своего величия. Вечером мы были уже в Таллинне. Так закончилось моё первое посещение Родины. Не радостно, но я не в обиде – она была серьёзно больна.

Закончился отпуск. Надо было возвращаться домой. Раньше у меня был один дом – Родина. Не могу о ней судить – плохая она или хорошая. Смотря по тому, что вкладывать в это понятие. Дом там, где родился, где вырос, где твои предки, где тепло, уютно и безопасно. Первая половина – принадлежит России, вторая – Германии. Объединить их невозможно. С нравственной точки зрения перевес на стороне Германии – она дала приют гонимым, возможность заниматься творчеством, крышу над головой, гражданство.

Россия, занимая первенствующее место в нашей жизни, не выдерживала критики: принудительная эмиграция, лишение гражданства, имущества, трудового стажа, всего, что дорого сердцу.

Вопрос, где дом, – для меня остаётся открытым, нерешённым. Да и как его можно решить, если российского гражданства нет, а просить его – гордыня мешает. Ведь я не отказывалась от него, родилась в России, а теперь для получения должна ходатайствовать о его получении. Ну, а сдача экзаменов по языку граничит с абсурдом. Может быть, когда-нибудь у депутатов-демократов морально-нравственный облик созреет до того состояния, когда они примут закон о возвращении гражданства всем тем, кого тем или другим способом выгнали из страны. Сейчас выборочно Россия возвращает гражданство, но именно выборочно.

Однако меня занесло в дебри чувств и переживаний, навеянных посещением Союза. Вернусь к делам в Германии.

Жизнь в провинции

Немецкие власти, уже давно мечтавшие о переводе радио из Мюнхена в другое место, были рады, что станция нашла себе новое убежище и переехала в Прагу. К этому времени мы с Серёжей уже были на пенсии.

Переезд – дело хлопотное и несущее в себе массу потерь. В народе говорят: два переезда равны пожару. У нас это был уже третий, но, как покажет жизнь, не последний.

Серёжа ещё ходил на работу, а у меня весь день был в хлопотах по подготовке к отъезду. В течение жизни человек очень незаметно обрастает уймой ненужных, а иногда и мешающих ему жить вещей и вещиц. У нас их накопилось предостаточно. Причиной тому был экономный и запасливый характер Серёжи. Он никогда ни к кому не обращался за помощью; как хозяин всегда имел всё своё. Во время сборов я обнаружила три ящика всяких инструментов, гаек, шурупов, коробки гвоздей, мешки резиновых прокладок к водопроводным трубам и множество предметов, назначение которых мне было неведомо. Тащить всё это с собой мне казалось нерациональным. Но Серёжа эти ящики отвоёвывал, как последнюю сопку перед разгромом. Пришлось ему уступить.

Сервизов не было, но было много разнокалиберной посуды, подаренной разными людьми и в разное время. Она вкупе с довольно большой библиотекой, состоящей в основном из эмигрантской литературы, составляла самые тяжёлые коробки. Все мелочи и «двойники» мною были без сожаления выброшены или раздарены.

По воскресеньям постепенно перевозили в свою «норку» всё, что мне удалось упаковать за неделю, Дом был уже приведён в нормальное состояние и пригоден для жилья.

Во время подготовки к переезду и обустройству на новом месте я сжилась с мыслью, что эта деревушка уготована нам судьбой пожизненно. Это был для меня очень тяжёлый в психологическом плане процесс. Всё-таки где-то глубоко, глубоко в подсознании теплилась искорка надежды, что всё ещё может измениться. А сейчас моей задачей было «собраться с корней до крон» и увезти Серёжу подальше от города, давшего нам и радости, но чаще горе и проблемы, в тихий, собственный домик на пригорке близ звонкого ручейка и скромной деревенской церквушки.

За месяц мы на собственной машине перевезли почти весь свой скарб. Бывало, так загружали нашу «Савраску», что немецкие молодые люди, не привыкшие видеть такой нелепо загруженной машины на своём расчудесном автобане, притормаживали, открывали окно и кричали: «Мужик, что везёшь?» Серёжа с достоинством отвечал: «Парни, свой дом». Вопрос и ответ в моём переводе. По-немецки это звучало более солидно.

Наконец осталось перевезти только две вещи: полированный шкаф «с волной» и сервант, которые я перед самым нашим «отъездом» приобрела у соседки, переезжавшей в Ленинград. Остановились на заправку. Я ненадолго отлучилась. Иду обратно к машине и вижу, что около Серёжи стоит баварец весьма солидного вида. В голове мелькнула мысль: видимо, мы что-то нарушили. Ведь у немцев на всякий чих есть инструкция или правило.

События развивались быстро, как в бегущей киноленте. Только я удалилась, к Сергею подошёл господин и стал просить продать старый полированный шкаф. Сначала Серёжа это воспринял как шутку. Но господин стал предлагать довольно крупную сумму за него. Ситуация начинала быть похожей на торги. Сергей продолжал её воспринимать, как весёлое времяпрепровождение отдыхающего от сидения за рулём баварца.

Сумма удваивалась и утраивалась, а Серёжа всё не мог взять в толк, что с ним говорят серьёзно. Подхожу ближе, и тут мой Серёженька бросается ко мне, как утопающий за спасательный круг. «Этот шкаф принадлежит моей жене. Я не могу его продать», – в отчаянии обращается он к баварцу. После этой фразы господин умерил свой пыл и только скромно попросил: «Если Вы надумаете его продать – вот моя визитка. Сообщите. Извините за беспокойство». Это один комичный штрих из саги о нашем переезде на «фазенду».

Теперь мне нужно наводить порядок в доме: разбирать, расставлять, раскладывать вещи по своим местам. Но эти домашние заботы не главное. Основным для нас стало сейчас удачно, тихо и без лишней суеты вписаться в жизнь общины и особенно наладить отношения с соседями. Мы понимали, что этого можно добиться только набравшись терпения и обретя официальный статус. Для этого мы отправились в магистратуру нашего округа, расположенную в Катценеленбогене.

Секретарь мэра взяла наши паспорта и внесла нас в регистр живущих в одной из деревень округа. Возвращая нам паспорта, сообщила, что мэр приглашает нас сегодня к себе на обед. Вот чудо из чудес: иностранцы, новопоселенцы из Восточной Европы, и на тебе – сразу на обед!

Мэром у нас в то время был Вилли Геммер. Под его началом находилось семь населённых пунктов, как наш Клингельбах. Его жизненный путь не отличался ничем особенным и был похож на многие десятки тысяч судеб его поколения.

Родился он в доме, который сейчас занимал наш единственный в посёлке фермер. Остальные подались в город или нашли работу, не связанную с сельским хозяйством. Дом этот стоит напротив нашей «усадьбы». На фасаде его была выведена цифра 1887 (после ремонта эти цифры убрали).

По рассказам Вилли, семья его строила свой дом, когда наш уже стоял. Следовательно, нашему фахверку уже перевалило за сотню лет.

До прихода Гитлера к власти Вилли закончил школу и уже работал. В армию его призвали совсем мальчишкой, в восемнадцать лет. Дошёл до Сталинграда, был серьёзно ранен и отправлен на лечение. После госпиталя его признали негодным к военной службе, и он вернулся домой. Женился на девушке, которая его ждала. Способный молодой человек после войны показал себя отличным организатором и хозяином и был выбран на должность мэра, проработав на этом посту тридцать лет бессменно.

По характеру Вилли весельчак, балагур и добрейшей души человек. Серёжа, серьёзно изучавший историю Германии, часто удалялся с Вилли в сад для откровенных бесед о войне и о судьбах стран, участвовавших в ней. В их беседах не было никаких тайн. Уходили они, как выражался Серёжа, чтобы не мешать дамам «кроить модели нарядов».

Позже Сергей рассказывал мне со слов Вилди, что в окопах не было единства мнений в отношении похода Гитлера на Россию. Особенно роптала молодёжь. Они не были против такой войны, как «поход на Париж» или присоединение Польши и Чехословакии, но «зачем соваться к медведю в пасть?». Некоторые вообще не понимали, зачем нужна вся эта мясорубка – ведь дома так уютно, сытно и красиво.

Второй званый обед на провинциальный лад

Вечером мы отправились в гости. Если наш дом стоял на пригорке, то дом Геммеров был выстроен в геометрически двойной плоскости – одна проходила на уровне фундамента, другая плоскость выстраивалась из-под первой и спускалась в сад, образуя второй этаж под первым, если смотреть с улицы. Сад спускался ещё ниже, туда, где начинался огород и протекал ручей, тот самый – звенящий. Вся усадьба тянулась по берегу нашего крохотного, но очень чистого ручейка. Участок обустроен разумно и экономно. В громадную цистерну собиралась вся дождевая вода: с крыш дома, гаража и хозяйственной пристройки. Эта вода шла на полив сада и огорода.

В этом была двойная выгода. Во-первых, вода была природной и подогретой солнцем, что полезно для растений. Во-вторых, и это было главным, использовалась влага, за которую землевладелец платил деньги. В Германии плата взимается не только за воду, которую вы потребляете для своих нужд, но и за воду, которая вытекает из дома плюс осадки, выпавшие на вашем участке (дождь, снег, град). Понятно, что, собирая дождевую воду, хозяин экономил.

От цистерны трубки были проложены по всему участку. Полив происходил включением системы. Маленькие фонтанчики, распыляя влагу, распространяли в вечернем воздухе, одновременно с поливом, аромат цветов, зелени, нагретой за день земли.

Встретила нас хозяйка дома фрау Хильда. Она тоже уроженка этих мест. Её отец служил на почте, и она начала свою трудовую деятельность почтальоном. Не окончив института, эта образованнейшая женщина знала три иностранных языка. Она ведёт переписку со своими друзьями на французском языке, общается с невесткой на английском, читает в подлиннике Данте и Пазолини. На дни рождения дарит своим друзьям и близким замечательные акварельные миниатюры в рамочках, сделанных своими руками. Хозяйка она безупречная, помощница мужу во всех его делах и начинаниях. Есть у неё и общественная обязанность – она староста протестантской церкви в нашей деревне.

Хильда не любит ездить за покупками на машине, как это делают почти все. Она садится на свой старенький велосипед, на заднее сидение ставит корзину – и в путь. Видимо, привычка к велосипеду осталась у неё с довоенных времён, когда она на нём развозила почту по деревням. Скромная в одежде, она с большим вкусом и даже некоторой роскошью обустроила дом: ничего лишнего, вычурного, никакого китча: занавески, обивка мягкой мебели, ковры, диванные подушки, мебель – всё в современном стиле и гармонии друг с другом. Стены в доме раздвижные, похожие на японские, – из одного пространства при их помощи можно сделать три-четыре отдельные комнаты. Из прихожей дверь ведёт в большую комнату, в которой находятся кабинет хозяина, гостиная с оранжереей, столовая и кухня.

Вот хозяйка подходит к стене и что-то нажимает: плавно из стены выплывает дверь и за ней скрывается кухня. Мы остаёмся в помещении, предназначенном для гостей: диван, кресла, маленький столик на кривых ножках, итальянский торшер на мраморной подставке, окно во всю стену, этажерка с растениями и выход на балкон. Вилли подходит к противоположной стене, и она тихо выдавливает из себя дверь, отгородившую гостиную от его кабинета. На этом преображения этой комнаты не заканчиваются. Ещё одно лёгкое движение – и стол со стульями, буфетом и сервировочным столиком, примыкающие к кухне, отделились от гостиной. Уходя от Геммеров, мы узнали, что ещё и столовая соединяется скрытой дверью с прихожей.

Сейчас сидим мы на балконе, окутанные волнами свежести волшебных ароматов, льющихся из сада. Радушие хозяев располагает нас к задушевной и непринуждённой беседе. Надо отметить, что на обед малознакомых людей приглашают крайне редко. Обычно гостей зовут на кофе и кухан (пирожное или штрудель). Нас с Серёжей удивило такое внимание. За десять лет жизни в Германии на обеде мы были до Геммеров только один раз – у фрау Моники фон Плятте. И вот теперь у нашего мэра.

Про обед у Моники я уже рассказывала, а сейчас нам подали томатный суп, мясо с картофелем, на десерт – яблочный штрудель. Обед был «приятным во всех отношениях»: свежий воздух, прекрасный ландшафт, открывающийся с балкона (сад, ручеёк, а дальше лес заповедника) и неторопливая застольная беседа.

После обеда перешли в гостиную, и здесь проявилось одно из хобби Вилли. За ручейком он имел довольно большой участок, засаженный яблонями. Ухаживал он за ними, как за невестой. Пропадал в саду целыми днями: подрезал, удобрял, следил, чтобы не появились вредители, поливал, скрещивал и выводил новые сорта.

Осенью несколько таких садоводов-любителей объединялись и брали напрокат промышленную соковыжималку. Полученный сок Вилли частично консервировал, но большая часть шла на приготовление сидра – слабого яблочного вина. Вот этим вином он нас и потчевал сейчас. Пить его было приятно – вино из разных бутылок имело свой аромат и вкус. Оформлено оно было тоже необычно. Фрау Хильда разработала дизайн бутылок и этикеток к ним. На них указывалось место, где были собраны плоды, и имя изготовителя, так что Вилли совмещал приятное с полезным. Продавать вино или шнапс, сделанные в домашних условиях, не запрещалось, если было разрешение.

Второе хобби заключалось в том, что он писал книги о своих питомцах – деревьях. Одна из них, подаренная нам, называлась «Мои друзья – яблони», в ней он делился опытом выведения новых сортов.

Третье его хобби. Как человек верующий, прошедший войну и видевший немало горя и смертей, он считал, что есть какая-то доля и его вины в этой, как он говорил, «неразумной политике немецких властей». Он и фрау Хильда от имени и по поручению общины каждый год приглашали школьников из Чернобыля на летние каникулы, обеспечивая им билеты на самолёт сюда и обратно, питание, экскурсии (иногда экскурсии проводил он сам).

Община выделяла помещение, посылала поваров, врачей и людей-энтузиастов, которые брали на себя обязанности по обеспечению чистоты и порядка в лагере. Сами же Геммеры приглашали к себе в дом по две-три семьи с детьми и оплачивали все расходы. Они и к нам относились так чутко, видимо, из того же чувства «вины» за прошлое. Когда я рассказывала им о ленинградской блокаде, они оба плакали. Фрау Хильда садилась около меня, брала мою руку и, гладя её, приговаривала: «Бедная Людмила».

Считается, что немцы – прагматичный, сухой на выражение эмоций народ. Из своего более чем двадцатилетнего общения как с жителями немецкой глубинки, так и городскими, скажу, что это внимательные, чуткие люди, готовые в любой момент придти на помощь.

Итак, вечер первого знакомства подходил к концу. Мы уже собирались уходить, и тут фрау Хальда принесла нам корзину яблок, а Вилли подарил бутылку своего фирменного вина. Первое знакомство на новом месте прошло и оставило самое приятное впечатление. Как-то жизнь сложится дальше? Наладятся ли отношения с соседями? Новые люди всегда вызывают повышенный интерес и одновременно настороженность и подозрительность.

Знакомство с соседями.

Нравы, обычаи и праздники

Начиналась наша сельская жизнь на чужбине. Меня всё вокруг интересовало, изумляло и приводило в восторг своим порядком и рациональностью. Постараюсь, как сумею, описать жизнь немецкой провинции, её нравы и обычаи.

Забегая вперёд, скажу, что отношения складывались с одними трудно, но надолго, с другими же легко, быстро, но так же быстро и легко уходили в прошлое навсегда. Поддерживать отношения с соседями пришлось мне, так как Серёжа почти сразу же после переезда уехал в Москву по приглашению редактора газеты «Литературная Россия» Эрнста Ивановича Сафонова. Эти рабочие поездки будут происходить два-три раза в год.

Продолжу описывать среду, в которую мы по воле судьбы должны были вписаться – выбора не было. Одновременно со знакомством с нашими ближайшими соседями мы узнавали правила поведения, распорядок жизни, нравы и обычаи этих мест.

Слева нашими соседями была семья Вебер. Как говорится, в каждой избушке свои погремушки. И в этой семье был давний и очень застарелый конфликт между двумя сёстрами. В своё время их родители по каким-то причинам в пользу старшей сестры распорядились своим имуществом (дом, денежные накопления, хозяйство). Младшая же получала только небольшой земельный участок. После кончины родителей младшую сестру попросили уйти из отчего дома. А у неё в это время намечалась свадьба. Эмми, так звали младшую сестру, было стыдно перед женихом и его роднёй, что она оказалась бесприданницей. Молодым пришлось призвать на помощь всех своих друзей, родных со стороны жениха и за три месяца выстроить дом, который и стоял теперь рядом с нашим. Сёстры не общались более пятидесяти лет, хотя жили в сотне метров друг от друга.

Обида у Эмми осталась на всю жизнь. Тем не менее, её личная жизнь сложилась благополучно. Она дождалась своего жениха с фронта и вышла за него замуж. Отто и Эмми прожили в доме, который построили своими руками, более пятидесяти лет, родили и воспитали троих детей – двух сыновей и дочку. Но не очень ладно сложились отношения между детьми. Они не нашли общего языка и почти не общались друг с другом. Такая неприязнь – большая редкость в немецких семьях. Как правило, члены семьи, живущие в других городах и даже странах, регулярно собираются на празднование Рождества, юбилеев, рождение детей, свадьбы и помолвки.

С родителями остался только младший сын, который рано женился. Так появилась в семье «вторая» хозяйка. Дом пришлось разделить – две трети занимали родители, одну треть молодая семья. Доверительных отношений, тем более любви, между невесткой и свекровью, как часто случается, не сложилось. Но несмотря на это, Эмми с уважением относилась к Кристл, своей невестке. Внешне отношения выглядели добропорядочно.

Эмми и Кристл ненавязчиво показывали мне, как жить в немецкой провинции. Здесь всё подчинялось строгому распорядку. Наблюдая за ними, я делала для себя «заметки на полях».

Вот некоторые из них. Окна в доме надо мыть каждую неделю; выстиранное бельё не вывешивать на «обозрение» прохожих, а вешать за домом; подметать двор и прилегающую к участку улицу надо обязательно до трёх часов дня в пятницу: с этого момента начинается «руетаг» –. время тишины и отдыха; нельзя что-то строить, стучать, греметь, пилить в выходные дни. В определённые расписанием дни вывозились контейнеры с отходами, а их было три – с пищевыми и химическими отходами, обозначенными определённым знаком, и мусор. Это далеко не полный список того, что, когда и как надо делать. Конечно, никто от тебя всего этого требовать не будет и полицию не вызовет, но жить тебе с этими людьми будет нелегко.

Спасибо Эмми и Кристл за то, что они тактично, «не уча», меня учили, готовые придти на помощь в любой момент. Кристл всегда говорила: «Immer fragen» (всегда спрашивай). В какой-то мере у меня с ней сложились вполне дружеские отношения. Она научила меня покупать вещи для себя и для Серёжи не по принципу «дёшево», а руководствуясь тем, насколько это необходимо и практично.

Она прекрасная портниха и моментально всё перешивала и переделывала за очень скромную плату. Кристл арендовала помещение под ателье. Работы у неё всегда было много, особенно после весенне-осенних распродаж.

У своих доброжелательных соседей я проходила «университеты» провинциальной жизни. Они нас приняли сразу, не присматриваясь и не испытывая, и мы были им благодарны за поддержку, так необходимую особенно мне.

Напротив нашего дома жила семья Майер. Глава семьи и его сын были единственными фермерами в нашем посёлке. К ним я каждый вечер ходила за молоком.

В этой семье тоже были свои «скелеты в шкафу». Жили-были два брата. Старший ушёл на войну, младший остался при родителях. Во время войны был негласный порядок отпускать на побывку домой молодых солдат, чтобы они встретились со своими любимыми девушками и создали семью на короткое время отпуска. Уезжая обратно в часть, они чаще всего оставляли наследника, который рождался в их отсутствие; многие так и не увидели своих детей. Вот так получилось и в этой семье. Старший сын погиб, а младший женился на девушке своего брата, вырастил и воспитал его сына, как своего. Думаю, что мало кто знает эту семейную историю, и я бы её никогда не узнала. Но случилось так, что мы были приглашены к ним в гости. В гостиной на стене висел портрет очень красивого молодого человека, как две капли воды похожего на сына хозяина дома. Я взглянула на портрет и, не удержавшись, ахнула. Хозяева поняли моё удивление. Я смутилась и постаралась как-то исправить своё нетактичное поведение.

В наш сад выходил торец дома семьи Кадиш и их огород. Отто, хозяин угодий, делал исключительно вкусные наливки из различных фруктов и ягод. В его огороде на торце дома распластались ветки огромной груши. Она как виноградные лозы вилась по стене. Во время цветения он на отдельные соцветия надевал стеклянные бутылки и в них начинали развиваться плоды. После полного созревания он отрезал эту бутылку и делал в ней настойку. Получалось красиво: целая, румяная груша внутри бутылки с вкусной и ароматной настойкой. Мы такое видели и пробовали впервые.

И в довершение обзора – наши соседи по дому. Это было Божье наказание для меня. Он поляк, появившийся в Германии каким-то криминальным способом в 60-е годы, окопался в глубинке и женился на коренной немке. Работать он не хотел, жил на социальную помощь и пенсию своей психически больной жены. Оба они беспробудно пили и скандалили. Сначала мы их приняли за обычных селян и даже пригласили к себе в гости. Первое время они вели себя прилично. Но со временем, завидуя нашей жизни в довольстве и покое, всеми возможными способами досаждали нам. По ночам сосед выгуливал свою собаку на нашем участке и выбрасывал мусор на наш двор, цветы в саду или выкапывал и без стеснения высаживал у себя на участке, или выливал щёлочь после стирки белья под розы. Погубил все мои розы, которые я берегла, растила и лелеяла. Ни одного хорошего воспоминания об этой семье не всплывает в моей памяти. Вот коротко о наших соседях.

Журнал «Катарсис». Воскресный отдых

В связи с переездом Серёжа арендовал помещение во Франкфурте и расположил в нём издательство «Ост-Вест ренессанс» и редакцию журнала «Катарсис» (Очищение). Журнал издавался с 1988-го до конца 1989 года. Журнал имеет целенаправленный подзаголовок: «Форум духовно-нравственного и культурно-общественного Обновления». Вот что писал Сергей Солдатов в обращении к читателям: «“Катарсис” может и должен стать средством массового общения, содействующим Духовно-нравственному очищению людей и культурно-общественному просвещению обществ Европы. Иначе говоря, журнал должен быть Форумом личного и общественного Возрождения Европы, Трибуной для диалога, стать Школой лучшего будущего Европы»¹.

Основной принцип журнала – КАТАРСИС противопоставляется КАТАСТРОФЕ. В этом журнале Серёжа наконец-то осуществил свою давнюю мечту: обратиться к обществу с призывом поставить во главе угла морально-нравственное обновление и очищение общества, а не экономическое благополучие. Ещё в годы борьбы за политические свободы он в одиночку решил выпускать журнал «Луч свободы», который ставил задачи «Катарсиса». В то время его никто не поддержал. Журнал был конфискован сотрудниками КГБ при обыске. На Западе он нашёл единомышленников и соратников, но, к сожалению, неширок был их круг.

В понедельник он уезжал во Франкфурт, а я оставалась хозяйничать дома. Возвращался домой он в пятницу вечером. В субботу и воскресенье мы обычно на машине отправлялись изучать окрестности. Во время одной из таких поездок открыли для себя небольшое озеро совсем близко от дома. Оно представляло собой треугольник: одна сторона была похожа на аллею Керн, другую сторону занимал маленький пляж, а с третьей начинался лес. Серёжа дал ему название «тригоне». В хорошую погоду мы использовали озеро как место отдыха. Там можно было покататься на лодке, побродить по лесу, поваляться на привозном чистом песочке.

Тут же были разбросаны несколько ларьков с напитками, мангалы, готовящие любимые немцами сосиски и сардельки. Более состоятельные бюргеры могли уютно устроиться в небольшом ресторанчике с довольно длинным перечнем блюд и вин в меню. На пляже для желающих одновременно вкушать еду, запивая её холодным пивом, и любоваться озером были поставлены столики с большими разноцветными зонтами. Малюсенькое озеро, а сколько сервиса для отдыхающих! Привыкшая к западному сервису, чуть не забыла – конечно же, присутствовал и архичистый туалет.

Так шла наша деревенская жизнь – размерено, спокойно и, может быть, на взгляд многих, скучно и однообразно. Но нам она приносила отдохновение от городских и особенно станционных потрясений. У Серёжи под влиянием местной микрофлоры наладилось давление. Он говорил, что ему помогла избавиться от гипертонии весенняя пыльца с полей. К здоровой сельской жизни прибавилось и политическое обоснование нашего благоденствия – мы получили приглашение от властей нашей Земли из Бад-Эмса для торжественного вручения нам немецкого гражданства.

Мы – граждане Германии

Бад-Эмс – жемчужина в ожерелье водолечебниц Германии. Это небольшой городок с населением немногим более 10 тысяч жителей. Расположен он на не очень широкой красивой реке Лан, притоке батюшки Рейна. Со всех сторон город обнимают живописные горы. Посередине реки в центре города бьёт фонтан, не такой высокий, как в Женеве, однако красиво гармонирующий с береговыми строениями. Брызги от фонтана разлетаются пышным веером, орошая проплывающие мимо прогулочные пароходики и лодки. Вдоль реки высажены сотни сортов роз и шиповника.

В Бад-Эмсе была простроена первая в Германии русская православная церковь. Находится она на берегу реки, и её миниатюрные купола отражаются в воде. Из-за недостатка прихожан в послевоенные годы церковь не была закрыта, а функционировала как музей икон. Во время нашего посещения там уже раз в неделю велись службы. В связи с наплывом новой эмиграции появилась потребность в открытии ранее закрытых церквей.

Кроме минеральных источников, православной церкви, парков и других достопримечательностей Бад-Эмс знаменит весенним музыкальным фестивалем Жака Оффенбаха, который привлекает немало поклонников этого жизнерадостного композитора. По рассказам наших друзей, там проходят большие выставки цветов. Но нам не пришлось побывать на них.

Город-курорт обладает уникальными горячими (от +32° до +53°) термальными источниками. О них знали давно, ещё в XII–XIII веках, но как лечебные они стали применяться только в конце XVIII – начале XIX века. «На воды», как выражались в те времена, приезжали сюда политические деятели, монархи, художники, артисты, писатели со всей Европы. Здесь поправляли своё здоровье царь Александр ІІ и его семья, художник Верещагин, писатели Достоевский, Гоголь, Тютчев.

Коротко описав место, где нам суждено было стать гражданами Германии, перейду к самому главному. Здание мэрии ничем особенным не отличалось – новое, только что «испечённое», двухэтажное, окружённое ещё не разросшейся, высаженной после строительства зеленью; рядом каменный старинный мост через Лан. В приёмной вместе собрались несколько человек. Народ разношёрстный: супружеская пара из Сербии, мать и дочь из Черногории, мы с Сергеем и ещё два молодых человека и девушка. Мы очень тщательно готовились к этому торжественному акту. Нам мнилось, что мы будем одни, и нас поздравлять будут обязательно с цветами, с красной дорожкой, и мэр будет при всех регалиях – с цепями, орденами и в мантии. Но ничего подобного не произошло.

Нас пригласили в комнату, которая, видимо, использовалась для совещаний. Пришёл господин в обычном деловом костюме, поздоровался, стоя зачитал имена всех собравшихся и объявил, что после рассмотрения наших заявлений о предоставлении нам гражданства решено удовлетворить наши просьбы и отныне мы являемся полноправными гражданами Федеративной Республики Германии. После этого он прочитал клятву на верность, и каждый из нас подписался под ней. Подписание сопровождалось пожатием руки и поздравлением.

Всё произошло так быстро и обыденно, что мы решили сами себе устроить праздник, ведь не каждый день бывает такое событие! Поехали домой, поставили машину и отправились в «Зоненхоф» – ресторан, который выстроил и долгое время был хозяином в нём наш друг Вилли Геммер. Привычная обстановка (мы там часто обедали), знакомые люди располагали к тому состоянию эйфории, праздника, которое было у нас. Сообщили о событии, которого долго ждали. К нам потянулись знакомые, поздравляя и радуясь вместе с нами. Хозяин ресторана, теперь уже не Вилли, а другой, вышел тоже поздравить нас и объявил, что вся закуска и выпивка для всех за счёт заведения. В сельской местности, где все и всех знают, такие события, как свадьба, рождение детей, юбилеи и похороны проходят при участии всей общины: радуются и горюют вместе. Но это касается только больших событий; малые проходят в семье, если вы не попросили помощи.

Вечер прошёл в непринуждённой, дружеской обстановке. Наша новость в течение получаса стала достоянием всей нашей общины. Одни, поздравив, уходили по своим делам, другие оставались, но и те и другие искренне радовались за нас. Домой мы вернулись далеко за полночь, хотя ресторан работал только до 24 часов. С этого момента я, пожалуй, прикипела сердцем к этому месту. Мне стало уютно и надёжно в этой маленькой немецкой деревушке, где каждый разделяет твою радость и твоё горе.

Один – часть общего. Праздники

Очень трогательно было видеть натянутые во дворе или на доме верёвочки, на которых вывешивали кукол, ползунки, одеяльца, всякие детские вещи – это был знак, что в этом доме появился младенец. Все, у кого оставались детские вещи, приносили их новорожденному. Детские вещи очень дороги и недолговечны, поэтому делиться ими – старая традиция, помочь – благо для каждого.

Поскольку сельская жизнь не так разнообразна, как в городе, провинциальный люд особенно трогательно относится к праздникам и традициям. Для меня же, городского жителя, деревенская жизнь в немецкой глубинке была испытанием. Попробую очень коротко описать годичный цикл жизни в нашей местности.

Начну с самого тяжёлого для меня периода. Зимой я научилась орудовать лопатой не хуже ленинградского дворника. Снег здесь выпадал только в феврале, вьюжил и заметал тропинки, дороги и, что особенно опасно, автобан – кровеносные сосуды страны. В наследство от бывших хозяев мне досталась широченная деревянная лопата, с которой первое время я не могла справиться, но благодаря соседям научилась с ней управляться.

Однажды меня так замело, что я не могла открыть входную дверь. Пришлось кричать: «Помогите!» На моё счастье, мимо проходил наш мэр Вилли Геммер. По колено в снегу, он добрался до нашего крыльца, взял в сарае лопату и откопал меня. Выбравшись из дома, я уже сама очистила крыльцо, двор и улицу, хотя Вилли никак не хотел отдавать мне лопату и всё приговаривал: «Ну, вот ещё одну лопату уберу и пойду».

После такой двухчасовой работы болело всё тело, а на душе было светло, чисто, благостно. Морозный воздух, физическая нагрузка и чувство выполненного долга поднимали настроение. Ведь по нашей улице народ посёлка ходил в церковь, а детишки бегали в школу. Каждый хозяин должен убрать дорогу, прилегающую к его владению, не только зимой от снега, но и каждую неделю круглый год.

В пятницу, вооружившись мётлами и скребками, народ выходит на уборку своих участков. Особенно много хлопот приносили зима и осень. Кроме опавшей листвы, надо почистить и отцветший сад. Все работы по наведению чистоты и порядка надо закончить до трёх часов, а дальше наступает неприкосновенное время отдыха и тишины.

Вообще немцы уделяют трепетное внимание тому, как выглядят дом и приусадебный участок. Фантазия хозяев часто приводит в садик или огород сказочных персонажей и зверей. Строятся копии существующих или выдуманных замков и дворцов, Создаются удивительные композиции из цветов, трав и кустарников. Я уже не говорю о традиционных гномах разных размеров. Эти полюбившиеся всем персонажи трудолюбивы и старательны: одни стоят с фонарями, освещая тропинку к дому; другие держат наготове лопаты, готовые вот-вот начать взрыхлять землю и только ждут команды; третьи несут в дом корзины грибов и шишек.

Довольно часто встречаются дома с расписанными стенами. Я упоминала о них, когда писала заметки с немецкой пограничной заставы.

А какая красота в рождественские праздники! Дома как будто вышли с праздничных открыток: разноцветные фонарики мигают, переливаются, гаснут и вдруг неожиданно вспыхивают, освещая всё убранство дома и сада. На входные двери обязательно вешается пышный еловый венок, украшенный цветами, шишками, орехами, лентами. Перед Рождеством отмечается Адвент. За четыре недели до праздника на столе появляется венок с четырьмя свечами, которые зажигаются по одной в неделю в воскресенье. Последнюю свечу зажигают в канун Рождества.

Мне понравилась предварительная, красивая и торжественная подготовка праздника. Его трепетно ждут, душевно готовятся. Это разумно – не сваливать праздник в один день, а дать время созреть тому светлому огоньку, который вспыхивает в нас с новой силой в этот Светлый день.

После Рождества и Нового года, 6 января празднуется День Трёх Королей. У католиков он ещё называется Богоявлением. В основу праздника положен библейский сюжет о путешествии королей-волхвов Каспара, Мельхиора и Бальтазара к яслям родившегося Христа.

Вся семья в этот день посещает мессу и устраивает торжественный ужин. Вечером мальчики в белых просторных одеждах с коронами на головах и посохами в руках обходят дома, поют песни, благословляя хозяев и дом. На входных дверях пишут три начальные буквы имён королей-волхвов (С+М+В), ставят дату и рисуют крест. Последний раз зажигается рождественская ёлка.

Не зная местных обычаев, я была немало удивлена, когда, открыв нашу входную дверь, услышала детское пение. Узнала позже, что «волхвов» надо было за пение поблагодарить сладостями или мелкой денежкой. Чтобы не попасть в неловкое положение в следующий раз, я завела для себя правило: у входной двери на столике всегда держать мелкие монеты и леденцы.

Это последний зимний праздник. Считается, что после него день прибавился, становится светлее и радостнее от ожидания первых и очень робких признаков грядущей весны. Она далеко, но в воздухе и птичьем гомоне слышится её тихая, неспешная поступь.

Ещё снежное одеяло покрывает землю, а из-под него уже высовываются ослепительно-белые подснежники. Нежные разноцветные крокусы, первые вестники ярких летних красок, разбросаны по саду тут и там. Их оранжевые рыльца, как лучики солнца. Фунт высушенных рылец этого растения в древности равнялся стоимости арабского скакуна. Эта самая дорогая специя называется шафраном. Она особенно любима восточной кухней.

Набухают почки яблонь, вишен и моей любимой пушистой бело-розовой сакуры. Встряхивает с себя зимнюю дремоту не только земля, украшая свой покров цветами и травой. Птицы озабоченно носятся по саду, собирая прошлогодние травки, опавшие за зиму веточки и укладывают их в приглянувшиеся для гнёздышек места. Гомон стоит оглушительный. Одна пара дроздов выбрала строительство гнезда на нашем балконе, сплошь заросшем диким хмелем – место уютное и укромное, если бы… не наш постоянный жилец кот Лука. Он целыми днями сидит на балконе, наблюдая за «строительными работами», жалобно мяукает и щёлкает зубками. Соблазн велик, но ни разу он не тронул птенчиков. Эта парочка из года в год гнездилась у нас, выводила птенцов, «ставила их на крыло», учила летать, а потом уводила за собой в лес-заповедник, который начинался в двухстах метрах от дома.

Жила у нас в саду и семья ежей: мама и трое ежат, а на крыльцо часто прибегала из леса белочка. Схватит приготовленные для неё орешки, шоколад или печенье, засунет за свою вместительную меховую щёчку, предварительно покрутив гостинец в лапках, и бегом обратно в лес.

Перед приходом весны по всей Германии проходят весёлые, озорные, хмельные праздники, предшественники Великого поста. В Европе перед началом поста повсеместно гремит музыка и шествует карнавал, а в Германии – фашинг. Он проходит в конце февраля или начале марта. Такой праздник в России называется Масленицей. Продолжается он шесть дней. По своей сути это смесь католических обычаев и языческих ритуалов. Народ называет этот праздник «выпусканием пара». Заканчиваются маскарадные шествия в Розенмонтаг – последний день перед началом поста.

Самый знаменитый карнавал проходит в Кёльне. Этот город является родоначальником карнавальных шествий, начавшихся в Германии в 1823 году. Полюбоваться на шествие и принять в нем участие в городе собирается до полутора миллионов человек. Маскарадное шествие открывают ряженые. Самые невероятные костюмы, с шутливыми, устрашающими или весёлыми масками проходят по улицам, где их уже ожидают толпы любопытных и жадных до зрелищ зрителей.

С платформ автомобилей с криками «хелау!» летят конфеты, шоколадки, пачки печенья и другие сладости. Зрители ловят сладости раскрытыми перевёрнутыми зонтами. Дети снуют под ногами взрослых, собирая то, что пролетело мимо зонтов.

В воздухе гремит музыка десятков оркестров. Небывалое оживление, часто мелькают костюмы и маски откровенно «хулиганского» вида, раскрепощённость жестов, мимики и плясок создаёт впечатление невероятного возбуждения, восторга и уверенности в безнаказанности всего происходящего. Греши, пока это разрешается; пост, который последует за этим безудержным весельем, всё спишет и простит. Часто народ использует карнавальное шествие, чтобы выказать своё отношение к политическим деятелям и их деяниям, изображая их в самом неприглядном виде.

Шествие следует до места, где начинается основное празднование; там гостей ждут накрытые столы и шутовское представление. Избирается король шутов, которым может стать любой – мэр города или кто-либо из министров. Все ранги, звания и почести в этот праздник отменяются – все равны. Жизнерадостность и беззаботность царят все дни праздника. После этого безоглядного веселья наступает пост.

Весна приносит с собой ещё один весенний радостный, весёлый и вкусный шоколадный праздник – Пасху. Опять начинается страда предпраздничных дней. Родители накупают для детей шоколадных зайчиков, яйца и другие сладости. Витрины универмагов, магазинов и магазинчиков украшаются зайцами с корзинами ярких крашеных яиц. Чем богаче магазин, тем роскошнее оформление интерьера. Дети захлёбываются от восторга при виде шоколадного зайца величиной с них самих. А какая радость выбирать краски и украшения для пасхальных яиц, а потом катать их и обмениваться с друзьями.

Мне пришло в голову украсить разросшийся розовый куст палисадника, развесив на ветках разноцветные, сделанные из пластмассы яйца. Соседям моя идея понравилась. Отто, хозяин дома, который примыкал к нашему саду, развесил на нашей яблоне маленькие бутылочки шнапса из различных фруктов и ягод. Получилось оригинально и красиво.

Где-то в конце мая проходил праздник, в который молодёжь, парни и девушки, гуляют всю ночь и проверяют, закрыты ли двери и ворота в посёлке. Если находили их незакрытыми, то уносили с собой и забрасывали где-нибудь подальше от дома. Забыл закрыть – бегай по всему селу и ищи. Именно так произошло с нами. Мы не знали о таком обычае. Позже соседи нам объяснили, что это озорство происходит в ночь, когда ведьмы собираются на шабаш. В этот день нельзя оставлять выстиранное бельё на улице. Нечисть, летящая на шабаш, запутается в нём, и принесёшь её домой. Вот такая страшная беда может случиться!

Прошла весна, и начались новые хлопоты. Сельская местность весной и летом наполнена заботами. На каждом поле и земельном участке при доме кипит работа: посадка рассады, прополка, полив, борьба с вредителями, сбор созревших овощей и ягод.

Лето – ещё и время отпусков и каникул. Напротив нашего дома жила семья механика. В семье было трое деток-«бизнесменов». Денежки себе на каникулы они решили заработать оригинальным способом. Вышли на улицу и растянули поперёк её верёвку. Дорога у нас напряжённая. Она ведёт к церкви, гостинице, ресторану, теннисному корту и большому населённому пункту. Со всех машин, которые шли туда и обратно, братцы-разбойнички брали мзду, какую-то денежку, и тогда «открывали» путь. Я всю эту «таможенную службу» наблюдала из окна. Сергей решил совершить «нелегальный» переход границы. Пешего путника они пропустили без денег.

В это время с работы возвращался их отец. Увидев своих озорников, он двоих старших взял за шиворот и повёл домой. Третий, самый маленький, вприпрыжку побежал следом. Вскоре из дома на всю улицу полетел звонкий рёв трёх шалунов. Больше на такие аттракционы они не решались.

Эта семья в летние свободные дни отправлялась на велосипедную прогулку по нашему заповеднику. Папа впереди, мама замыкающая, а посередине погодки – пяти-, четырёх- и трёхлетний мальчики с рюкзачками за спиной. В дорогу каждый мог взять всё, что захочет. Условие только одно: всё, что взял, должен нести сам. Это условие заставляло задуматься: всё ли брать, на что упал глаз?

За работой в саду, дальними и ближними поездками быстро пролетают летние месяцы, даря загар, сочные ягоды и плоды, кружащий голову аромат цветов, жужжание пчёл и бесконечную радость бытия. Но в природе наступает очередной виток жизненного развития – увядание, которое по-своему тоже прекрасно. Осень богата праздниками, и не менее весёлыми, чем весенние и летние. Напомню, что в сентябре проходит Октоберфест, о котором я уже писала. В нашей местности ежегодно устраивается свой праздник «урожая», но он так не называется – это просто праздник-отдых. Закончились все полевые, садовые и огородные работы, и народ, как сейчас модно говорить, расслабляется.

В нашей общине, объединяющей семь поселений, каждую осень проходят шествия и гуляния, посвящённые какому-либо событию или юбилею. Сельчане, участвующие в шествии, собираются, строятся и настраивают свои инструменты на обширной площадке в конце нашего посёлка. Закончив предварительные приготовления, они двигаются по главной улице, где их с нетерпением ждут и стар и млад, пришедшие посмотреть и послушать тех, кого хорошо знают и с кем рядом живут.

С приветствиями и под одобрительные, а иногда и восхищённые возгласы зрителей, шествие направляется на площадь, предназначенную для гуляния. Здесь всё очень напоминает Терезиенвизе: те же палатки для гостей с угощениями, аттракционы, маленькие домики, продающие сладости, игрушки и большие пряники, покрытые глазурью. Их дарят любимым и дорогим. Кто-то их тут же съедает, кто-то вешает в доме и хранит до следующего праздника. Веселятся и пьют пиво до глубокой ночи – сегодня можно всё. На будущий год будет другая тема, другие костюмы. И так из года в год уже много, много десятилетий. Можно только удивляться и восторгаться той приверженности традициям, организации и творческой фантазии участников празднеств.

Открывают шествие полицейские на мотоциклах, срываясь с места по взмаху руки главного распорядителя. За ними следует сводный оркестр, оглашая окрестности звоном литавр бравурного марша и тем самым объявляя о начале праздника.

Стоящие вдоль улицы машины, трактора, повозки, запряжённые волами или лошадьми, с выстроенными на них декорациями, двигаются к центру гуляния. В шатре гремит оркестр и расставлены столы и скамейки. Всё готово к застолью и веселью.

Мне особенно запомнились два праздника. Один из них был посвящён столетию изобретения кино братьями Огюстом и Луи Люмьерами. Первый показ киноленты произошёл в подвале «Гран кафе» на бульваре Капуцинов 28 декабря 1895 года. Праздничное шествие началось с этого события. На первой машине был установлен щит, демонстрирующий первую в истории киноленту «Прибытие поезда». Далее шли живые картинки из кинолент. Участники карнавала изображали Чарли Чаплина, создавшего бессмертный образ «Малыша» – персонажа инфантильного, смешного, нелепого и жалкого, но бесконечно трогательного и дорогого сердцу зрителя. Самодеятельные артисты убедительно, с большим юмором воплощали его образ на подмостках платформы, а сам он шествовал впереди повозки в своём неизменном котелке, помахивая тросточкой.

Несравненная Марлен Дитрих была представлена стоящей у фонарного столба, а из репродукторов лилась её знаменитая грустная, прощальная песня из фильма «Голубой ангел».

Далее мимо нас проплывают персонажи кинолент Альфреда Хичкока, постановки сцен из забавного и весёлого фильма «Кто любит погорячее» (в СССР этот фильм шёл под названием «В джазе только девушки»), любимые всеми персонажи весельчака и везунчика Ж. Бельмондо и красавца Алена Делона, героини, созданные незабываемыми, неповторимыми Анни Жирардо и Софии Лорен. Отображена и современность. На платформе выстроен межпланетный корабль и «тарелка» пришельцев из космоса.

Звучит музыка из старых и новых фильмов, которую исполняют не профессиональные певцы и музыканты, а любители, собиравшиеся всю зиму на репетиции. Мастерство исполнения заставляет думать, что здесь живут сплошные таланты. Такая слаженность и гармония достигаются терпением, трудолюбием и желанием подарить односельчанам настоящий праздник после окончания кропотливых и тяжёлых летних и осенних забот.

Второе запомнившееся мне осеннее шествие было посвящено замкам, расположенным в нашей Земле Рейнланд-Пфальц. На платформах машин выстроены макеты замков и башен. Участники шествия одеты в средневековые костюмы владельцев этих замков и рыцарей. Прекрасные дамы блистали шелками и украшениями, бедный люд и калеки шли в рубищах. Детишки, сопровождавшие шествие, нацепив на себя белые мешки и простыни с прорезями для глаз, изображали замковых приведений. Возглавляло группу «мелкой нечисти» высокое худое привидение, видимо, на ходулях.

К концу последней группы шествия присоединяются зрители и гости, приехавшие из соседних с нашим округом местностей Франции. Яркая, шумная, весёлая колонна, извиваясь лентой по старинным узким улочкам, двигается к праздничному лугу. Пустеет главная улица. В посёлке воцаряются тишина и покой. Кто остался дома – может отдыхать без помех: шум выведен за пределы жилой зоны; как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Это ли не удивительная забота о тех, кому не до шумного веселья? Я не перестаю удивляться организационному гению немецкого народа.

Цикл годовых праздников завершился – впереди зима. Всё начнётся сначала – с Рождества.

Телевидение и радио – источники изучения языка

Праздники праздниками, а повседневная жизнь требовала внимательного отношения к тому, что происходит каждый день. Для меня это значило – слушать радио и смотреть телевизор. Для этого я решила заняться языком. Теперь, кажется, есть и место и время.

У нас вошло в распорядок дня смотреть по центральному немецкому телевидению новости. После них Серёжа уходил к себе в кабинет и работал допоздна. Я же переключалась на другие программы, которые были мне под силу без переводчика. Мой словарный запас был скромным, ограничивался несколькими фразами, и те немцы не всегда понимали. Любимых и понятных программ было немного. Расскажу о некоторых из них. Думаю, это будет интересно.

В одной из них речь шла о старых или антикварных вещах и вещицах, которые живут почти в каждом доме. Но чаще всего случается так, что люди не знают или не помнят, как они оказались в их хозяйстве. Два раза в месяц в студии собирались любители старины. Некоторые из них приносили с собой различные предметы, желая узнать историю, мастеров, время и место появления их на свет. На эти передачи приглашались эксперты по фарфору, стеклу, металлу, драгоценным камням, специалисты-оценщики по коврам и тканям. Особое место отводилось в этих передачах книгам, картам и другим документам и письмам.

Обычно это проходило следующим образом. Ведущий опрашивал, кто и что принёс на экспертизу. Участники выходили на сцену и предъявляли свои «сокровища». Тут начиналось самое интересное. Эксперт всесторонне осматривал вещь и рассказывал о ней, как бы рассуждая сам с собой, делая предположения и тут же опровергая их, мотивируя фактами, противоречащими только что выдвинутому им мнению, приводил новые соображения и путём сравнения дат, мест и времени появления определённой вещи, наконец, делал своё заключение. После этого он отбрасывал в сторону все предположения, сомнения и версии, создавая по возможности чёткую и наиболее вероятную историю данной вещи. Сами же хозяева иногда были буквально сражены заключениями экспертов, узнав о ценности принадлежащих им вещей, некоторые из которых десятилетиями валялись на чердаке.

Во время этих передач можно было получить массу интересных сведений о стилях, школах и периодах в творчестве того или иного художника, скульптора или ювелира. Очень полезная в познавательном смысле программа.

Другая передача была любима нами обоими. Это был совместный проект Австрии и Германии. Называлась она «Ищу дом».

В студии – светлой, убранной разнообразными растениями, украшенной огромным аквариумом, – стояло королевское бархатное кресло с резьбой и позолотой. На нём грациозно восседала очаровательная дама-ведущая. К ней на показ и характеристику особи выводили кошачьих и собачьих домашних «любимцев». Я поставила слово «любимцев» в кавычки потому, что зачастую они были брошены своими хозяевами и подобраны службой охраны животных. Эти бедные существа получали не только первичный кров и еду, но их лечили, мыли, стригли, вычёсывали колтуны – одним словом, их любили. Некоторые из них получили такой сильный шок, пережив «предательство» хозяев, что им требовались особое внимание и помощь. После адаптации животных к новым условиям нужно было подумать о том, каким образом найти им новый дом и любящих хозяев.

О каждом животном рассказывалась история того, как оно попало в питомник. Ведущая подробно описывала его характер, пристрастия и привычки, возраст и слабые места в физическом состоянии. Особо подчёркивалась дружелюбность животного к детям или наоборот. Для проживания под одной крышей с новым членом семьи это немаловажный фактор.

Претендента на новый дом показывали со всех сторон, он делал всё, что умел: трусил рядом, бегал, прыгал, играл и даже ел, чтобы показать какой он аккуратный и чистоплотный. Были случаи, когда предлагалось взять не одного, а двух животных, которые являлись «близкими родственниками»: братом и сестрой или матерью и кутёнком, так как до несчастья, случившегося с ними, они жили вместе.

О животных рассказывали с такой теплотой и любовью, что после окончания передачи, объявления адреса и телефона, по которым можно было связаться с питомником и забрать понравившегося «жильца», хотелось всех их забрать. Отдавали их бесплатно, но предварительно узнавали, в какой семье им доведётся жить.

Трогательным было поведение некоторых животных во время их демонстрации. Чувствовалось, как им хочется понравиться, как хочется, чтобы их взяли. Это особенно касается собак.

Третья передача, которая меня очаровала, называлась «Дети о взрослых». В российских телевизионных программах тоже сейчас есть похожая передача. Но составлена она несколько иначе. В Германии дети, с которыми происходит диалог, находятся не в студии, а у себя дома, в своей детской и занимаются своими делами, играют и на вопросы отвечают как бы между прочим, не смущаясь незнакомых дядей и аппаратуры, а часто вообще на обращают на них никакого внимания... Операторам и ведущим приходится подстраиваться под настроение, темперамент и характер интервьюируемых. Этот непринуждённый разговор и привычная для ребёнка обстановка дают свои результаты – раскован, не озабочен и отвечает смело, охотно, как будто делится своими мыслями со сверстниками.

Ребята фиксируются в самых обычных для их возраста позах. Участники подбираются 5–6 лет, не старше. Они могут во время эфира поковырять в носу, почесать, где чешется, крутиться, сидя за столом, положить голову на столешницу, вздыхать, когда вопрос бывает трудным. Случались и более курьёзные моменты. Им можно всё.

В разговоре участвуют чаще двое – мальчик и девочка. Каждый из них отвечает на вопрос, высказывая своё мнение или соглашаясь с мнением друга или подружки. Бывают и «мыслители»-одиночки, но это редко.

Забавных ответов было много, но, к сожалению, память человеческая не совершенна. Однако один ответ я запомнила навсегда. Ведущий спросил девчушку лет шести: «Кто такие политики?» Ребёнок насупился, долго молчал, сопел, морщил носик и, наконец, выдал фразу, которую и взрослый не сможет так коротко и ёмко сформулировать. Она ответила: «Это дяди, которые много говорят и сильно потеют». Ну разве это не чудо!

Кроме новостей и этих передач, как ни странно, мне нравилась немецкая реклама. Всегда лёгкая, ненавязчивая, с юмором, короткая, и действовала она не раздражающе, а весело и развлекательно – смешные персонажи, смешные ситуации с неожиданным результатом.

Вообще телевидение сыграло большую роль в освоении языка. Мне не пришлось ходить на курсы, и я осваивала его самостоятельно, а телевидение и радио мне помогали.

Сладкое слово – Свобода. Поездки Серёжи в Москву

Выйдя на пенсию, я неожиданно обнаружила, что у меня появилось много свободного времени. Несмотря на уход за садом и, хоть и маленьким, но всё же домом, день, мне казалось, раздвинулся. Всю жизнь моим хобби было занятие рукоделием, но времени всегда не хватало. На своём веку я перепробовала много видов вышивок и вязаний. Теперь я спокойно и в своё удовольствие вышивала гобелены, одаривая ими всех своих соседей. Мне нравилась и сама работа над ними и радость людей, получавших в подарок моё рукоделие. В Германии работы такого рода ценятся довольно высоко – сотни, а иногда и тысячи немецких марок. Само собой разумеется, что свои работы я дарила. Меня уговаривали сделать выставку работ и брать заказы. Для меня это было неприемлемо, так как тогда появлялся бы пресс сроков выполнения работ, а я очень дорожила своей свободой. Быть хозяином своего времени – неоценимое счастье.

Размеренная деревенская жизнь нарушалась лишь получением писем от родных. В последние годы почта в Украине и России стала работать более или менее нормально. Я теперь имела возможность отправить посылки к Новому году и в Эстонию, и на Украину. Да и с загранпоездками стало много проще, и это касалось не только въезда, но и выезда. Для Сергея наступила пора тесного общения с российскими печатными изданиями.

В феврале 1995 года Серёжа уехал в Москву, чтобы встретиться с двумя очень важными для него персонами, сыгравшими значительную роль в его судьбе: с Александром Исаевичем Солженицыным и бывшим президентом М. Горбачёвым.

С Александром Исаевичем его сближала общность идеи всеобщего покаяния и необходимости нравственного обновления, Возрождения нации. Встреча состоялась. Подробностей беседы я сейчас, к сожалению, не могу припомнить, но Серёжа был очень доволен обменом мнениями по волновавшим его вопросам.

Второй встрече не суждено было состояться. Сначала администрация Горбачёва раз за разом её переносила, а потом Сергей был вынужден покинуть Москву в связи с моей болезнью.

А вопрос, который он хотел задать Горбачёву, был, скорее, ретроспективного характера, чем имел какую-то ценность для настоящего и будущего. Сергея интересовало: использовал ли Горбачёв в своей деятельности идеи, высказанные Сергеем в статьях для нелегально издаваемых журналов, в частности, журнала «Луч свободы». Дело в том, что журналы были изъяты при обыске, а во время следствия, когда Сергей находился в Лефортове, ему намекнули, что ими интересовался Андропов. От Андропова до Горбачёва рукой подать. Вот и возник этот вопрос – уж больно часто в речах Горбачёва звучали целые отрывки из этих статей. Впоследствии Сергей написал Горбачёву два письма с этим же вопросом, но ответа не последовало. Нет, и теперь уже не надо. История всё расставит по своим местам, кто и в чём был прав, а кто нет.

Очень далеко я ушла от своего повествования, пора возвращаться в немецкую «глубинку».

Приезд сестры в наши «пенаты»

В Мюнхен к нам приезжали погостить моя сестра Татьяна с мужем и Александр, сын Серёжи от первого брака. Теперь, когда устроились на новом месте, Серёжа решил пригласить на отдых мою вторую сестру Валентину с мужем. Как всегда, Серёжа всё делал, чтобы как-то смягчить мою тоску. Ностальгия имеет особенность преследовать неотступно всю жизнь, временами обостряясь или давая короткие передышки, напоминая периоды затишья и обострения при хронических болезнях. И я страдала ею все двадцать лет эмиграции. Увидеть сестру для меня было праздником.

Вскоре мы получили известие о том, что визы получены и автобусные билеты куплены. Оставалось ждать. Как только автобус пересёк немецкую границу, мы постоянно держали с ним связь, чтобы встретить своих гостей. Шофёр сообщил нам по телефону, по какому автобану он едет к Штутгарту. Серёжа по карте определил, где нам лучше всего ожидать автобус.

Выехали на автобан. Час ночи. Нашли бензоколонку, у которой должен остановиться автобус. Ждём.

К бензоколонке подъезжает машина. Из неё выходит молодой человек, потягиваясь и разминая ноги. Видимо, долго был за рулём. Не обращая внимания на нас, застывших в ожидании у машины, он устроил себе спальное место, сложив кресла, накрылся пледом и уснул. Думаю, он проспит да утра, а затем, подкрепившись завтраком в кафе автозаправки, двинется дальше. Молодёжь часто путешествует таким образом, не тратя денег и времени на гостиницы.

Около двух часов ночи подкатил автобус. Встреча была бурной и радостной. Привезли их домой и сразу пригласили уставших, измотанных дорогой гостей к столу. Они почти двое суток не ели горячего. После позднего ужина – спать, спать и ещё раз спать. В дороге отекли ноги и устала спина.

Два дня они приходили в себя после дороги. На третий день Серёжа запланировал поездку к Рейну на скалу Лорелеи.

Множество легенд существует о прекрасной девушке, обладавшей сказочно прелестным голосом. Одна из них рассказывает, что Лорелея родилась в местечке Бахарах на батюшке Рейне в семье рыбака. Однажды она увидела прекрасного юношу-рыцаря и влюбилась. Юноша тоже полюбил Лорелею за великолепный голос и золотые волосы и увёз её в свой богатый замок. Но скоро ему надоело сидеть дома. Его в дорогу манили приключения и путешествия. Недолго думая, он отослал Лорелею к отцу. Девушка была в отчаянии и решила уйти в монастырь. Когда её везли в ближайший монастырь, она взглянула на реку и увидела тонущую лодку своего любимого. В отчаянии она бросилась со сколы в омут за своим возлюбленным.

Есть множество вариаций этой трагической девичьей судьбы. К ней обращались многие поэты. В 1824 году Генрих Гейне написал стихотворение о Лорелее. Предполагают, что и Пушкина эта легенда вдохновила на написание «Русалки».

Это самая высокая скала на Рейне. Здесь река резко сужается, и звук в ущелье славится семикратным эхом. Масса легенд окутывает это захватывающее дух ущелье с видом на противоположный берег и подножье. Одна их них повествуют о гномах, которые нашли здесь себе пристанище. Другие говорят о том, что в этом ущелье спрятаны сокровища Нибелунгов.

Сейчас этот утёс является местом паломничества туристов со всех стран мира. Громадная площадка заполнена экскурсионными автобусами и индивидуальным транспортом. Здесь всё есть для приятного времяпрепровождения: рестораны, кафе, парк, смотровая площадка с биноклями.

У подножья утёса проходит железная дорога. Небольшой посёлок раскинулся чуть выше. С высоты дома выглядят, как разноцветные горошины, а поезд, выскакивая из тоннеля, голубой лентой бежит вдоль берега реки.

Гуляя, мы наткнулись на длинный хвост очереди, от которой уже давно успели отвыкнуть. Серёжа пошёл узнать, за чем народ собрался. Оказалось, что в маленькой будочке делают на память кулоны из монет достоинством в два пфеннига. Встали и мы, держа в руках маленькую медную денежку. Продев шнурок или цепочку, кулон носят на шее. Этот брелок и сейчас напоминает мне о том солнечном и очень радостном дне, проведённым с моим дорогим Серёжей и родными. Сейчас, когда его нет рядом, каждый день с ним становится неоценимым подарком и радостным воспоминанием.

Следующая наша поездка состоялась в натурпарк. Этот парк славится тем, что звери в нём находятся не в клетках, а живут в привычной для них природной среде. Их территория ограждена от дорожек для туристов бревенчатыми оградами. Поляны, лужки, озера и лесные массивы сменяют друг друга. Гуляя по парку, можно увидеть и оленей, и кабанов, и лосей, и лис, и много водоплавающей птицы. На дорожки для посетителей выходят из леса на своих маленьких лапках ежи целыми семьями. Не обращая никакого внимания на восторженный визг детишек, они идут по своим делам.

К площадке, где была медвежья семья – мама, папа и трое озорных медвежат – не подойти. Наблюдать за тем, как родители воспитывают и учат молодняк, как они кувыркаются и бегают, играя в догонялки, одно удовольствие не только для детей, но и для взрослых.

Парк занимает очень большую территорию. За один день его не обойти. Мы уже второй раз приезжаем сюда, но и половины его не обошли. Слышали, что здесь водятся и пятнистые олени, и антилопы, но увидеть их не удалось.

Я обещала рассказать о ближайшем к нам городке Диц. Туда мы приезжаем раз в месяц за продуктами. Там расположен громадный супермаркет, где цены значительно ниже обычных.

Мы подумали, что нашим гостям будет интересно посмотреть на западное чудо: по торговому залу можно ездить на автомобиле, количество отделов неисчислимо, прилавки с любимыми украинскому сердцу колбасами, мясными копченостями и салом тянутся на десятки метров. Выбранный продукт дают попробовать. Одним словом, это была экскурсия, как оказалось, очень заинтересовавшая и Валентину, и Володю. Но супермаркет – не главная и не основная достопримечательность маленького старинного городка.

Впервые в документах Диц упоминался в 790 году. Семейная линия Диц закончилась в 1388 году, и их владения перешли к графству Нассау. Старинный замок восстановлен. Характерные для замков средневековья башенки и эркеры красиво выделяются на зелени парка, окружающего его. И замок, и парк расположены на высокой скале над рекой Лан. В музее замка хранится генеалогическое древо владельцев.

В 1674 году в городе была открыта одна из первых аптек Европы. Сейчас в ней расположен музей инструментария тех лет.

Проезжая по мосту через Лан, увидели строение с круглой надстройкой на крыше, похожей на кайзеровскую каску с небольшим шпилем. Нас заинтересовало необычное здание из красного кирпича с большим внутренним двором. Серёжа рассказал, что это тюрьма. «Если посадят, то далеко ездить не придётся», – сказал он с печальной улыбкой.

Следующим объектом, который Серёжа выбрал для экскурсии, стал Кобленц. Он находится в том же районе, что и скала Лорелеи. Основан он был римлянами более 2 тысяч лет назад. Четыре горных массива средней величины окружают старинный город. В нём сохранились соборы ΧІІ века, выстроенные в романском стиле.

Удобное расположение на речных путях – в слиянии Рейна и Мозеля, образующих «Дойчес-экк» (немецкий угол), – было постоянным яблоком раздора между Францией и Германией. Обладание контролем над товарами, двигающимися по рекам, и желание иметь столь выгодное стратегическое положение приводили к постоянным вооружённым столкновениям соседей.

Чтобы закрепиться на выгодном для страны в военном и экономическом смысле месте, прусские власти в начале ΧІΧ века выстроили одну из самых больших крепостей Европы – Эренбрайтштайн. Она сохранилась почти полностью. Расположена крепость на утёсе, возвышающемся на 118 метров над уровнем рек. Сейчас в крепости находится музей. Со смотровой площадки открывается величественный вид на Рейн и Мозель, на «немецкий треугольник» и конный памятник Вильгельму І. До воссоединения Германии памятник служил символом единства немецкого народа.

Внутри крепости можно увидеть военный плац для построения, здания казарм, бастионы, которые соединены переходами с тоннелями и арками. Почти при входе в бастион находится памятная доска с перечислением имён погибших здесь по время Второй мировой войны.

Впечатление от посещения бастиона двоякое. С одной стороны, восхищает неповторимая панорама, открывающаяся с высоты, а с другой – мрачные, как казематы, строения ассоциируются с тюрьмами и изоляторами на родине.

Моя болезнь. Немецкая больница

В связи с резким ухудшением моего здоровья пришлось отложить дальнейшие поездки. Мне становилось всё хуже. Сергей вызвал «Скорую помощь», и меня увезли в больницу Лимбурга. Валю и Володю Сергей несколько раз привозил ко мне, и мы вместе гуляли по парку. Они старались держаться весело и непринуждённо, пытаясь поддержать меня и Серёжу в постигшем нас несчастье. Заканчивался их отпуск. Серёже пришлось одному собирать в дорогу наших гостей и провожать их. Он довёз их до франкфуртской станции международных автобусов, посадил и тут же приехал ко мне в больницу.

Исследования показали, что у меня опухоль и необходима срочная операция. Серёжа был в отчаянии, метался по врачам, опрашивал друзей о клиниках. Я наотрез отказалась от операции, и меня выписали. Всеми силами я пыталась успокоить Серёжу, говоря, что ничего страшного не происходит, что немецкая медицина лучшая в мире и всё будет хорошо. Но мои увещевания не помогали.

У Серёжи случился сердечный приступ, он рыдал целый день, не ел, не пил. Я была напугана его состоянием и вызвала из Франкфурта Юру Белова. Мы вдвоём старались его утешить. Наш домашний врач настаивал на оперативном вмешательстве, говоря, что иначе я не протяну и года. Выписал направление в больницу Висбадена. Чтобы Серёжа перестал думать о плохом, я согласилась лечь на операцию. В Висбадене врачи после обследования подтвердили диагноз, данный ранее, и назначили день операции.

Поместил меня в палату на двоих. Каждый день пребывания в больнице стоит более 700 немецких марок, но так как у меня была больничная страховка, то я платила только 60 марок в день. Палата очень уютная, чистая, постельное бельё меняли каждый день, был душ, туалет и раковина.

На стенах палаты развешены репродукции картин, а в углу на кронштейнах находился телевизор, Занавески на огромном окне выглядели по-домашнему свежими и яркими. Разрешалось иметь букеты цветов, однако на ночь сёстры их выносили в коридор, а утром ставили на наши тумбочки. Персонал больницы старался сделать всё возможное, чтобы обстановка больничной палаты была максимально приближена к домашней.

Соседкой моей по палате была пожилая фрау, к которой каждый день, как и ко мне, приезжал супруг. Однако различие в посещениях было, но заметила я его не сразу. Серёжа привозил цветы и мешочек с фруктами, хотя их было достаточно в меню. Супруг моей соседки каждый день приносил пакет с несколькими маленькими бутылочками спиртного и аккуратно складывал их в тумбочку, а на следующий день забирал и приносил новые. После обеда фрау (назовём ей Анной) становилась чрезвычайно разговорчивой. Причём она говорила сама с собой, ни к кому не обращаясь. Я не всегда и не всё понимала, но однажды ночью я проснулась от чётких и громких возгласов: «Я алкоголик! Я алкоголик!» Тогда я вспомнила о «заготовках» её мужа. Позже в разговоре с ним я узнала, что он винодел и у него свой виноградник. Когда фрау Анна выписывалась, он подарил нам с Сергеем две бутылки своего вина и пригласил в гости.

Быть с фрау Анной в одной палате было спокойно и очень для меня удобно. Она не досаждала болтливостью и расспросами, жила своей внутренней жизнью, разгадывая кроссворды, читая или рассуждая на неведомые мне темы. Все последующие соседи не обладали её достоинствами.

Питание скорее напоминало ресторанное, чем больничное. Раз в неделю нам давали меню на каждый день, в котором из четырёх различных вариантов мы должны были выбрать один по своему вкусу. Предусмотрено было меню вегетарианское, с пониженной калорийностью и с нормальной жирностью. Еда доставлялась в индивидуальных контейнерах, всегда горячая, со свежими салатами, фруктами и десертом.

В 2006 году случилась мне лежать с переломом ноги в Тартуской университетской клинике. Невольно я сравнивала её с немецкой больницей в Висбадене. Вспоминаю уход и особенно питание в эстонской больнице с содроганием. Еда всегда была холодной, неаппетитной на вид и отвратительной на вкус Что можно придумать для больного человека более противного, чем синие, слипшиеся, холодные макароны – серый бесформенной комок в металлической миске. Такими же малосъедобными были каши и супы.

Говорят, что всё познаётся в сравнении. К сожалению, эстонские больницы, несмотря на то, что страна уже вошла в Европейский Союз, не выдерживают никакой критики. Обрисовав в нескольких словах питание в именитой больнице Тарту, не могу умолчать и о качестве ухода за больными. Западный человек не поверит: я девять дней просила дать мне чистое и не рваное полотенце. Одним полотенцем надо было вытирать и лицо, и руки, и всё остальное. Постельное бельё старое и часто у больного человека не всегда чистое. Но меняют его только раз в неделю. На все просьбы отвечают: «Всё бельё в стирке» или «Нам не разрешают менять бельё раньше, чем через неделю!» К этому могу добавить, что сестру или нянечку не дозовёшься. Собрав воедино впечатления от эстонских больниц, становится совсем грустно.

Справедливости ради надо отметить, что и в немецких больницах бывают казусы, но это случается крайне редко. В моей памяти остались два случая невнимательности медсестёр к больному.

Один раз это случилось со мной. Утром нам делали уколы, предотвращающие тромбоз в послеоперационный период. Сестра сделала инъекцию и положила использованный шприц на раковину. В положенное время начался утренний обход врачей. Старшая медсестра, сопровождавшая врачей, увидела шприц и подумала, что мне не сделали укола, решила исправить оплошность коллег. Мне не оставалось ничего иного, как сказать ей, что шприц пустой и укол уже сделан. Врачи сделали вид, что ничего не произошло, но эта медсестра из нашего отделения исчезла, больше мы её не видели.

Второй случай произошёл, когда меня перевели в другую палату. Ночью у моей соседки отключили какой-то аппарат, чтобы взять анализ. Ночная сестричка сказала, что это на тридцать минут, а потом она снова аппарат подключит. Время пошло. Я успела заснуть. Вдруг просыпаюсь от сдавленного хрипа и стона. Оказывается, прошёл уже час, а сестра не появилась, и моей соседке стало плохо. Я вызвала сестричку, которая моментально прибежала. Она долго извинялась и объясняла, что у неё трое детей, она вынуждена дежурить по ночам, постоянно не высыпается и задремала.

Утром она пришла вместе с врачебным обходом и извинилась ещё раз перед пациенткой. Моя соседка потом просила лечащего врача не наказывать её. Конечно, никто не застрахован от промахов. Для больного человека главное доброжелательное, внимательное отношение медицинского персонала и чистота и порядок в палате. В Германии это повсеместно присутствует и в больших клиниках, и в малых.

Об обслуживании в общих чертах я рассказала. Теперь о самой клинике. Она включает в себя отделение общее и детское. Есть палаты на одного пациента. Они предназначены для людей, застрахованных по более комфортной и дорогой программе. Её пациенты имеют право, находясь в больнице, вызвать к себе врача любого профиля бесплатно. Остальные палаты рассчитаны на двух пациентов.

Висбаденская клиника – это маленький городок в большом городе. На первом этаже расположено кафе, славящееся великолепной кухней. Сюда приходит обедать не только почти весь персонал больницы, но приезжают и сотрудники близлежащих офисов. Мы с Серёжей часто обедали здесь.

Рядом с кафе раскинулись великолепно оформленные прилавки кондитерской. Чего-чего там только не было! Конфеты в ярких и соблазнительных коробках, десятки сортов шоколада, марципан в корзиночках, сделанный в виде фруктов, овощей и фигур зверушек, трюфеля ручной работы, торты, птифур, печенье с различными начинками и много, много ещё чего. Перечислить всё, что было красиво разложено на стеллажах и полках кондитерской, нет никакой возможности. Пройти мимо витрин и не зайти на призывный запах сладостей было просто невозможно.

Был в больнице и салон красоты: массаж, чистка лица, уход за волосами, макияж. Что касается маникюра и педикюра, то каждую неделю мастера обходили все палаты и спрашивали, кто заинтересован в приведении в порядок рук и ног. В заранее назначенный день и час они приходили в палату, так как не все могли самостоятельно передвигаться.

В клинике были и цветочная лавка, и маленький магазинчик, и библиотека, и книжный прилавок, и аптека. Сейчас всё это присутствует и в эстонских больших больницах, но в 70–80 годы прошлого века такого сервиса не существовало.

Гуляя по «улицам и проспектам» первого этажа, я набрела на незаметную дверь в конце одной из улочек. Открыла её и замерла на пороге. Передо мной открылась молельная комната: большой деревянный крест между двух колонн, скульптура Божьей Матери с младенцем на руках, искусно вырезанная из дерева и установленная на пьедестале. Цветы, принесённые молящимися, украшали всё помещение. Здесь были и маленькие, скромные букетики, и шикарные розы всех оттенков на длинных стеблях, и пушистые хризантемы, одиноко лежащие у подножья креста. В комнате стояли стулья с пюпитрами для молитвенников. Молельня была оформлена в смешанном стиле: сдержанность и скромность от протестантской веры и роскошная статуя Богоматери – от католической, но это не мешало настроиться каждому на свой лад. С этого дня я ежедневно приходила сюда с цветами и молитвой. Народа здесь бывало немного, и, побыв в тишине и молитве полчаса, становишься более уверенной в том, что ты не одна в своей борьбе за жизнь, что помощь придёт по твоей просьбе. Для меня это было большой и важной поддержкой. Кстати сказать, молельные комнаты существуют и во Франкфуртском аэропорту. Но там они представлены по конфессиональной принадлежности. Некоторые люди страдают боязнью полёта, и в этом случае молитва перед взлётом придаст им силы и веру в благополучной исход их путешествия. Обе идеи, на мой взгляд, имеют здравый смысл и заботу о человеке.

Было ещё одно замечательное событие во время моего пребывания в висбаденской клинике. В один из дней, уже после операции, лежу я в палате и слышу весёлую польку «Трик-трак», доносящуюся со двора. От удивления я встала и подошла к окну узнать, что происходит. Больница построена в виде каре с небольшим садиком в центре. Сейчас в центре садика расположился маленький оркестр из волонтёров, устроивших концерт для больных. Кто мог встать, высунулись из окон и вышли на балконы. Со всех сторон неслись пожелания исполнить ту или иную мелодию. Музыканты живо реагировали: исполняли произведения целиком или устраивали импровизированные попурри. Концерт продолжался более часа. Такие музыкальные вечера повторялись каждое воскресенье. Всю неделю пациенты обсуждали прошедший концерт и готовили заявки на следующий. Это великолепное поднимало настроение, давало силы для борьбы с болезнью и напоминало о том, что никто не забыт, обо всех помнят и заботятся. Не скрою, я была тронута.

В больницу Серёжа приезжал каждый день и оставался до вечера. Я не была одинока и покинута в этот час испытаний. Приезжал и Юра Белов. Он даже придумал прислать мне посылку со сладостями и цветами.

В больнице я уже находилась вторую неделю и спросила у врача, можно ли мне под душ. Он, не задумываясь, дал добро. На следующее утро я об этом сказала сестричке. Если бы вы видели её негодование по поводу моей просьбы!! С возмущением она сказала: «Врач делал Вам операцию, а я Вас выхаживаю и лучше знаю, что и когда можно. У Вас ещё не сняты швы, и речи не может быть о душе. Забудьте!» Вот так – не всё решает врач. Медперсонал строгий и высококвалифицированный.

Моё пребывание в больнице подходило к концу; последние анализы, рентгены, томографии и осмотры. По их результатам назначили дальнейшее лечение и выписали. домой.

Предстояло пройти тридцать облучений и регулярно посещать лечащего врача для профилактического осмотра. Теперь мне было необходимо собраться и физически и душевно для преодоления послеоперационного восстановления. Состояние было очень тяжёлое, особенно во время и после облучения: тошнота, головокружение, потеря аппетита, тяжесть в ногах, бессонница. Я вспомнила когда-то очень давно попавшую мне в руки книжку Маршала Алана «Я умею прыгать через лужи». В ней рассказывалось о парализованном мальчике и о его огромном желании двигаться, а значит жить активно. Вспомнив свою первую победу над болезнью детства, я решила не сдаваться и сейчас: собрать в пучок волю, заняться упражнениями, делать не только всю домашнюю работу, но и заниматься садом, внушить самой себе, что ничего страшного не произошло, всё поправимо. Возвращение к нормальной жизни происходило медленно. Много стараний к моему выздоровлению приложил Серёжа. Он всячески стремился поддержать меня, В октябре, несмотря на моё очень слабое состояние, он сам без моей помощи оформил стенд и привёз меня на книжную ярмарку. Конечно, общение с людьми, положительные эмоции и масса новых впечатлений, полученных на выставке, положительно отразились на моём самочувствии.

Новый, 1995 год мы встречали в отеле «Зонненхоф», расположенном в Клингельбахе, то есть в нашей деревушке. Оформление праздничного зала было забавным и торжественным. При входе в отель стояла большая кровать, и на ней возлежал Дед Мороз в своём традиционном одеянии: красная шуба, отороченная белым мехом, такая же шапка и алые сафьяновые сапоги. Он спал, похрапывая и тяжело вздыхая. Рядом с кроватью стоял вместительный мешок с подарками. Елка сверкала лампочками, блистали шарики, бантики и мишура. Всё было продумано до мелочей. Столы расставлены так, чтобы не мешать проходу к шведскому столу и дать возможность после застолья потанцевать. Столы с закусками включали в себя рыбные, мясные блюда, горячие и холодные. Отдельно стоял чан, очень похожий на наш самовар, из него можно было налить свежий горячий очень крепкий бульон. Дошёл до определённой кондиции – пойди, налей себе кружечку бульона, и снова жизнь забьёт в тебе ключом: отрезвляет моментально. Что касается десерта, то тут было всё, от громадного новогоднего торта, печенья, различных конфет и до киселей, взбитых сливок и домашнего мармелада.

Музыкант был один, но он успевал при помощи приспособлений играть на трёх-четырёх инструментах (были задействованы и руки и ноги), а иногда и подпевать.

Подарки каждому вручал наш мэр – нехитрые, недорогие, но памятные, каждому своё. Мы получили по глазированному прянику в виде сердечка. Веселье кипело и струилось, звенело и пело, танцевало и шутило, пило и закусывало. Приятно встречать Новый год среди людей, которых знаешь, видишь почти каждый день, а с некоторыми из них дружишь домами.

Встреча с Гулей Романовой и её семьёй

После праздников мне предстояло закончить облучение. Серёжа, видя, как я тяжело перенесла лечение, решил организовать поездку в Мюнхен, где к тому времени жила с семьёй моя давняя знакомая, замечательный человек и верный друг Августа (Гуля) Романова с семьёй.

После всех больничных палат, коридоров и лабораторий у меня было состояние безмерной усталости и апатии. Новые впечатления в таких случаях необходимы даже больше, чем лекарства. Прямо с последнего облучения Серёжа посадил меня в машину и направился в сторону Мюнхена. Дорога некороткая, 600 с лишним километров. С остановками мы за десять часов добрались.

Встретили нас очень сердечно. Мы не виделись много лет. В своё время, направляясь в лагерь на свидание к Серёже, я делала остановку в Москве. Часто кров мне давали в своей маленькой, но чрезвычайно уютной квартирке Гуля и её мама, наделённая от природы мягким характером и бархатным сердцем. Врач по профессии, она была терпеливой и сдержанной. Сколько ей пришлось пережить, увидеть и прочувствовать за годы войны, работая по госпиталям. Она была ранена, но она не ожесточилась, не очерствела. С большой теплотой я вспоминаю вечера, проведённые в этой московской квартирке в обществе двух дорогих мне людей.

Сейчас же нас встречали Гуленька, её муж Лёня и очаровательный, трогательный мальчик Дима, сын Гули. Моей радости не было конца. Для меня встреча со старым другом, с которым так много пережито в суровые годы пребывания Серёжи в политическом лагере, была подобна эликсиру жизни, таблетке счастья.

Воспоминаниям, обмену информацией об общих знакомых, впечатлениям о западной жизни не было конца. И как бывает при встрече давно не видевшихся друзей, мысли путались, прыгали с одного на другое, но главное – мы грелись в воспоминаниях и возможности общения, наши сердца бились в унисон. Приятным завершением нашего пребывания у друзей было прослушивание и просмотр киноплёнки с записью концерта, который исполнял Дима на конкурсе в Испании.

Попрощавшись с друзьями, мы направились в сторону дома с заездом во Франкфурт, решив навестить ещё одну семью, о которой я уже упоминала, – это родные Евгения Анцупова. С его кончиной многое изменилось, но это дела глубоко семейные, которых я касаться не буду. Несмотря ни на что эта семья нам дорога и любима.

Навестив друзей, пора было возвращаться домой. У Серёжи приближалось время поездки в Москву. Для меня наступала страда посадок цветов и уборки сада.

Экскурсии по земле Райнлад-Пфальц

Весна и лето – активное время для пенсионеров. Начинаются еженедельные экскурсии на автобусах по дорогам и рекам земли Райнлад-Пфальц. Мы с Сергеем никогда не пропускали эти поездки. Мы побывали в винодельческих хозяйствах, дегустировали вина, с прогулочных пароходиков любовались живописной береговой линией Рейна – самой большой судоходной реки.

Берега Мозеля и Рейна покрыты виноградниками, а на вершинах гор, подходящих к рекам, можно увидеть старинные замки. Всё вместе создаёт особую палитру цветов. Если смотреть с одного берега на другой, то серо-синие воды сливаются с зелёно-фиолетовой гаммой виноградников и завершаются контурами замков на бледно-голубом небе. Эти картины мне напоминали манеру письма Николая Рериха – поэтичность и символизм.

Лан производит совершенно другое впечатление. Его берега пологие, он петляет по равнине, то забегает в негустой лесок, то возвращается обратно. Берега его местами заросли густой травой и камышом. Тут и там разбросаны кемпинги и дачные домики, до того красивые, оригинально украшенные и утопающие в цветах, что глаз не оторвать. Около одних творений рук человеческих на воде покачиваются лодочки и миниатюрные яхточки, около других выстроены причалы и сходни. На Лане стоит один из старейших городов Германии Бад-Эмс.

Во время одной из таких экскурсий по Мозелю нас пригласили на пробу вина. Дело было так. Участники путешествия сочетали приятное с полезным: сидели в уютном баре прогулочного теплоходика и наслаждались предлагаемыми винами, любуясь проплывающими мимо живописными берегами.. Ненавязчиво к нам присоединился господин и сообщил, что он приглашает нас к себе в гости на виноградник отведать его вин. Все загалдели, посыпались вопросы: где, когда, сколько стоит. Всё было продумано заранее организаторами поездки.

Нас высадили на очередной пристани. Хозяин виноградника повёл нас в гору, где сквозь зелень просвечивались стены двухэтажного розового строения. Оно и было целью нашего «восхождения». Господин Вебер, как он нам отрекомендовался, пригласил спуститься в подвал. Трудно было предположить, что под небольшим строением лежит целый город с колоннами, арками и тоннелями.

В одних помещениях стояли громадные баки, похожие на наземные хранилища нефти, но более высокие и соединённые трубочками с меньшими емкостями. Всё блестело: кафельные полы и стены сверками, чистота операционной. На баках и стенах масса приборов с циферблатами. В этом зале вино бродило, подготавливалось к последующим операциям, чтобы со временем в результате многих превращений стать божественным напитком.

В соседнем зале на «нарах» покоились большие деревянные бочки, из которых при помощи приспособления отцеживают вино на пробу – специалист, посмаковав его, делает заключение, готово ли вино к разливу по бутылкам.

Следующий зал с низким потолком и земляным полам заставлен вдоль стен и параллельно стенам низкими полками, похожими на этажерки. В ячейках на этих полках лежали бутылки тёмного цвета. В них разлито вино, нуждающееся в выдержке. Его тревожить нельзя. Бутылки с шампанским, наоборот, необходимо время от времени встряхивать и переворачивать.

Экскурсия продолжалась около часа. После этого нас пригласили в большой зал, расположенный тут же в подвале: высокий потолок, стены, выложенные известняком, пол покрыт керамической плиткой. Вдоль стен и параллельно им располагались длинные деревянные столы и простые деревенские скамьи. На столах стояли плетёные корзиночки со свежим хлебом, нарезанным крупными ломтями. Молодые люди в высоких красных фартуках разносили вино. Рюмки были необыкновенные: витая, зелёного цвета толстая ножка и круглая ёмкость-шар. Когда в неё наливали вино, она становилась похожей на гроздь винограда. Прежде чем приступить к дегустации, нам рекомендовали поболтать вино в рюмке, чтобы увидеть, как медленно стекает оно со стенок бокала после «бури». Но и после этой процедуры вино пить ещё рано. Настоящий знаток опустит нос в рюмку и будет наслаждаться ароматом вина. Только теперь, оценив его визуально и прочувствовав аромат, можно взять глоток в рот и, не проглатывая, ощутить его великолепный терпкий вкус и запах самых разнообразных ягод и фруктов. Откуда у винограда вкус ягод и фруктов? Винодел нам объяснил, что он зависит от почвы, на которой произрастает виноград. Может быть. Но мне кажется, секрет он утаил, и это верно. Мы испробовали несколько сортов красного и белого вина – хозяин не скупился.

После дегустации началось то, ради чего хозяин пригласил нас. Он раздал нам прейскурант на все вина, шампанское и коньяки, которые производятся в его хозяйстве. Предложение было соблазнительное. Покупка чего-либо непосредственно у производителя всегда предполагает большую скидку. Вариантов было много. Можно было купить сразу две-три бутылки или ящик. Кроме того, предлагалось заключить договор на постоянную поставку понравившейся продукции на определённое время или к какому-либо торжеству. Мне представляется такой вид торговли выгодным и для продавца, и для покупателя. Продавец сразу может планировать свою деятельность и реализацию продукта, а покупатель знает, что он приобретает, попробовав заранее и выбрав по вкусу, не говоря уже о существенной экономии. Обе стороны не в накладе и довольны друг другом.

Обратная дорога была весёлой от выпитого вина и оживлённой от обсуждения того, кто и сколько сэкономил. Для немецкого бюргера это не последнее – сэкономить пару десятков марок.

Кончина любимца семьи. Переезд в город

В конце лета нас постигло большое несчастье. Заболел наш замечательный кот-философ. Ветеринар после осмотра нашего любимца сообщил неутешительную весть: в нашей местности завёлся какой-то кошачий вирус. Лечение не приводит к положительным результатам. Мы же с Сережей грешили на нашего соседа, который очень не любил нашего Котьку и мог отравить.

Я с горечью наблюдала за развитием болезни. Нам, людям, надо учиться у животных переносить боль молча и с достоинством покидать этот мир. Я часами сидела около него и гладила спинку, животик, грудку. Только кончиком хвостика, изредка подёргивая им, он благодарил. Меня потрясла смерть Луки и то, как он спокойно и достойно ушёл от нас. Я плакала неделями. Соседи, узнав о нашем несчастье, махнули рукой: мол, не стоит из-за этого расстраиваться – это ведь только животное.

С кошачьими у меня в деревне сложились особые отношения. Ближе к весне у нас в палисаднике прижился матёрый чёрный кот, пришедший из соседней деревни. На сельскохозяйственном дворе, который был напротив нашего дома, жили две кошки. К ним в гости уже несколько лет подряд в это время приходит этот кошачий Дон-Жуан. Он сутками сидел в сугробе под кустом, ожидая своих «душечек». Мне стало его так жалко, что я носила ему еду и молоко. Он был мне благодарен, лизал руки, и глаза его говорили: «Спасибо, что не гонишь». А летом, какая была радость наблюдать игру дюжины пушистых разноцветных комочков и гордо возлежащих около них мамаш.

Была и трагическая история. По посёлку бродил могучий, бывалый чёрный кот. Внешний вид его, с одной стороны, говорил о бесхозности и запущенности, а с другой – он был полон презрения к окружающим и считал себя хозяином всего и всех. Неоднократно интересовалась я, имеет ли котяра дом. Мне говорили, что имеет.

Несмотря на свою могучую природную силу, болезнь посетила и его. Теперь было понятно, что либо хозяева ему отказали, либо он был бродячим изначально. Днями он лежал в нашем палисаднике. Никто его не искал. Никому он был не нужен. Наблюдать, как на глазах умирает ещё одно животное, тяжело. Носила ему еду каждый день, но он только пил. Через несколько дней он ночью дополз до нашей двери и лежал совершенно несчастный. Положила его на подстилку и укрыла накидкой от страшных зелёных мух, которые буквально усыпали его исхудавшее больное тельце. На следующий день рано утром я выглянула из окна и увидела, как сосед запихивает в мешок уже окоченевшего котика. Он знал, как сильно я переживала кончину своего животного, и не хотел, чтобы я расстраивалась опять. Вот какие кошачьи «истории» разыгрывались около нашего дома.

Лето подходило к концу. Похоронив нашего Луку, мы стали думать о том, что оставаться мне на целую неделю одной в доме зимой тоскливо. Серёжа стал искать съёмную квартиру во Франкфурте. Жить на два дома стало тяжело и Серёже. Его физическое состояние ухудшилось. Он не мог нормально и регулярно питаться, ел кое-как. При его болезни надо соблюдать режим, а какой режим при его полном безразличии к себе?! Он был поглощён работой, и только ей.

В конце сентября, перед началом работы Франкфуртской книжной ярмарки, появилась возможность перебраться в город. Дом подготовили к зиме и налегке переехали на новое место, во Франкфурт-на-Майне. С собой взяли только самое необходимое.

Создать нормальную жизнь в городе с минимальными финансовыми затратами несложно. Всё, что, по мнению хозяев, им не нужно, выставляется около дома. Это не значит, что выставляемые вещи ломаные или пришедшие в негодность. Вовсе нет! Просто появились новые модели кухонной техники, усовершенствованные и красивые; хозяин получил возможность купить более мощный компьютер или надоела старая мебель. Да мало ли причин поменять то или другое в своём повседневном быту.

Выйдя вечерком «на охоту», можно «обогатиться» вещами, столь нужными для начала жизни новосёла. Здесь можно найти всё: от кухонной посуды до мебели, телевизора, радиоприёмника и даже компьютера. Как вы наверно догадались, именно этим мы занимались первые несколько дней. Набравшись терпения, проутюжили все соседние улицы и улочки. «Улов» получился удачным. Теперь в квартире было уютно и комфортно. Кое-что, конечно, пришлось купить, но это было мелочью в сравнении с тем, что затратили бы мы, перевозя вещи из деревни. Итак, началась жизнь на новом месте, в городе, от которого за последние годы я, признаться, сильно отвыкла.

Коротко опишу новую квартиру и район, в котором предстояло теперь нам проживать.

С жизненным опытом и частыми переездами у меня сложилось какое-то внутреннее, интуитивное чувство в отношении выбора места жительства. Я могла посмотреть десяток фешенебельных квартир в престижных районах, а оставить свой выбор на квартире в старом доме где-то на окраине города. Объяснить чувство соответствия места жительства с внутренним состоянием, что это твоё – невозможно. Это как любовь – трудно объяснить, за что любишь. Это на уровне интуиции, подсознания.

Войдя в квартиру, в которой нам предстояло теперь устроить свой быт, с первого шага я почувствовала положительную ауру, тепло и необъяснимое состояние покоя и комфорта, хотя внешне она была запущена и неказиста. Это было состояние, очень похожее на то, которое возникло у меня при выборе квартиры в Мюнхене.

Район, в котором мы живём

Район, где теперь нам суждено было обосноваться, находился, можно сказать, на окраине, хотя до центра города 15–20 минут езды на метро. В ста метрах от дома (не высотного, а двухэтажного) начинался не тронутый цивилизацией лес, который тянулся до Висбадена. В лесу любители птиц организовали питомник редких и вымирающих пород куриных. Гулять между вольерами и наблюдать за жизнью пернатых можно бесплатно и круглосуточно, но кормить запрещается. Здесь к немалому своему удивлению узнала, что гордый, красивый и независимый павлин тоже оказывается из этой же семьи.

В конце нашей улицы начинается район, расположенный на горе. Здесь только частные дома, великолепно ухоженные, утопающие в зелени. Это один из самых дорогих районов города. В недрах горы пролегает ствол целебной минеральной воды. Её можно попробовать из старинной колонки, расположенной на площади. Само собой разумеется, что воду добывают промышленным путём и продают в магазинах.

Наша улица является как бы подошвой этой горы. Дома выстроены в 30-е годы прошлого века. Сейчас они модернизированы снаружи, а внутри сделана перепланировка, проведены газ и отопление. Квартира трёхкомнатная, все комнаты квадратные, сухие и светлые.

Примечательным для меня был двор. Он стоит того, чтобы о нём рассказать отдельно. Не очень большой в ширину, он тянется до конца квартала. Каждый житель мог высаживать и строить на своём участке всё, что ему позволит его вкус и кошелёк. Например, на участке, примыкавшем к нашему дому, жильцы в складчину выстроили ротонду. Она служила местом отдыха. Там пили по субботам кофе или пиво, играли в какую-то неизвестную мне игру, обменивались мнениями по всем вопросам, от обсуждения принятых правительством законов до кулинарных рецептов, спорили отчаянно, громко и темпераментно. Тут же бегали дети и внуки, занятые своими играми. Молодёжь в этих посиделках участия не принимала. Они уезжали кто куда: на мотоциклах или велосипедах.

Во дворе высажены десятки сортов кустов, цветов и деревьев. Расположены растения так, что цветут, сменяя один другого. Первыми зацветают крокусы и подснежники, высаженные венчиками вокруг деревьев. За ними зацветает миндаль – красота, которую словами описать трудно. Цветы величиной с детскую ладошку, от нежно-розового до тёмно-розового цвета, свечками стоят на ветках, ещё лишённых листвы. Зрелище завораживающее. За этим ранневесенним великолепием следуют маргаритки, анютины глазки, тюльпаны, нарциссы – всего не перечислить. И так будет до глубокой осени.

Во дворе стоят кресла, столы, устройства для приготовления знаменитых немецких жареных сарделек и свиных ножек.

Мужчины под неусыпным руководством своих жён выстроили перголу и посадили клематис двух сортов, которые, переплетаясь, создают впечатление цветного кружева. Десятки больших и маленьких горшков расставлены вдоль изгороди, у каждой входной двери и на ступеньках. В центре двора стоит пушистая пятиметровая ель. Перед Рождеством её старательно украшают, подводят электропровода для свечей. Эта красавица радует всех жильцов до 10 января.

Но не только цветами, чистотой и комфортом веет от этого места. Сюда заглядывает для пополнения запасов ярко-рыжая белочка – лес-то, вот он, рядом. Она, перебегая и перепрыгивая с ветки на ветку, проверяет свои «кладовые», а мы старались пополнять их лакомствами. Наблюдать за её ужимками и тем, как она старательно закапывает свои «сокровища», можно было бесконечно и каждый раз с большим интересом.

Гомон, пение и стрёкот различных птиц в кустарниках звучали с раннего утра до вечера – просыпались с их пением и ужинали под их трели.

Я описала внутреннюю сторону нашей улицы. Внешняя сторона выглядела не менее привлекательно. Вдоль всей улицы идёт газон. По обе стороны его высажены кусты роз, цветущих до поздней осени. У каждого дома разбит миниатюрный садик. В доме напротив вишня разрослась так, что половина её кроны висела над тротуаром, и прохожие лакомились ягодами. Хозяева не собирают урожая, оставляя его птицам. В округе нашего района много старых, заброшенных садов. Летом в них можно собрать садовые ягоды, а осенью орехи, яблоки, груши и сливы. Местное население этим не пользуется. Но мы, эмигранты, с удовольствием сочетали прогулку со сбором ягод и фруктов.

В пяти минутах ходьбы от дома – конечная станция метро. Около неё протянулась полоса парковочных мест для велосипедов с багажниками, детскими креслами, дорожными сумками, перекинутыми через седло, и корзинами для продуктов. Человек, направляясь утром на работу, доезжает до метро на велосипеде и оставляет его до вечера.

Возвращаясь, он «седлает» своего железного коня – и в путь: в магазин за продуктами, за ребёнком в садик, в химчистку, кафе или поужинать в ресторан.

В нескольких остановках от нас выстроили пятиэтажный гараж. Называется он P + R. Что это значит? Всё предельно просто: «паркуйся и скачи» дальше. Человек, приезжающий во Франкфурт на работу или по делам из пригорода и близлежащих городков, паркует свою машину в этом гараже и тут же пересаживается на метро. И такие гаражи находятся во многих местах въезда в город. Это решает сразу несколько проблем. Первая – город не перегружен личным транспортом (уменьшается количество выхлопных газов), а грузовой, кроме мелкого, вообще объезжает город по кольцевому автобану. Второе – решается вопрос парковки. Третье – резко уменьшаются городские пробки. Четвёртое – бюргеры экономят бензин и берегут свою любимую машину. Конечно, такие многоэтажные гаражи есть в каждом торговом центре и в деловой части города. Так мудро и незамысловато решён вопрос транспорта в большом городе. Я почти уверена, что таким же образом решается этот вопрос и в других городах Европы.

Однако я далеко ушла от дома. Возвращаюсь. В ста метрах от нас расположился торговый центр, протяжённостью в две остановки метро. Это удивительное сооружение является центром жизни большого городского района. Ни с чем подобным в Мюнхене мне столкнуться не пришлось, хотя я не отрицаю, что и там есть что-то подобное. Для того чтобы описать его в деталях, понадобится брошюра, а не пара страниц.

Внешне здание ничем не примечательное: стандартная архитектура, принятая для таких центров, трёхэтажное, с большим количеством всяческих рекламных щитов с названием известных и не очень известных фирм, имеющее две парковочные площадки, широкие самооткрывающиеся стеклянные двери, – вот, пожалуй, и всё.

Необычайное и интересное начинается за дверями. Мы входим, и сказка начинается. Внутри здание устроено, как классический пассаж – справа и слева, меняя один другого, тянутся гешефты. Здесь, как на восточном базаре, можно купить всё. Есть универсальный продуктовый магазин, но наряду с ним существуют и, я думаю, не бедствуют магазины узкой специализации, торгующие чаем, кофе, рыбой, колбасами, мясом, овощами, фруктами, макаронами, сырами, винами и ещё десятками названий других продуктов. Это только начало. Далее все эти лавочки, магазины, палатки и лотки делятся по странам-изготовителям продуктов. Здесь можно найти любой продукт из любой страны.

Тут же находятся филиалы всех крупнейших банков. К этому надо прибавить книжные лавки, аптеки, десятки обувных магазинов разных фирм, различные бутики и ювелирные мастерские.

Ароматы разнообразных кафе, ресторанов и закусочных соблазняют посетителей. Официант итальянского кафе, красивый молодой парень, приглашает отведать мороженое. В витрине не менее 20 сортов мороженого в баночках, ласкающих глаз своим многоцветьем.

На втором этаже, наряду со всем перечисленным, находятся врачи основных специальностей. Кабинеты оснащены по последнему слову медицинской техники. Пациент обслуживается основательно, не торопясь, но и без проволочек.

И это ещё не всё. Проход в пассаже имеет двойное назначение. Во-первых, он украшается соответственно грядущему празднику или как реклама какой-либо фирмы. Помню, как перед Пасхой был возведён вольер и туда запустили кроликов разной масти и величины. Кролики весело скакали по зелёной траве на радость малышне, которую было не оторвать от вольера. На площадке поставили домики для животных и разукрасили корзинами с пасхальными яйцами. Около животных находилась девушка, которая присматривала за ними и отвечала на вопросы, детей и взрослых. Зрелище необыкновенное: визг восторга, крики, суета около заграждения, каждый хотел погладить или даже взять кролика. Взрослые мало чем отличались от детей. Эта предпраздничная атмосфера будет царить здесь всю пасхальную неделю.

А в рождественские каникулы из Центра и уходить не хочется. Здесь строятся настоящие ясли со всем, что описано в Библии: младенец, Мать Мария, волхвы и даже крошечный живой ягнёнок, расположившийся на сене. Здесь дети стоят заворожённые красотой и величием момента. Но стоит отойти на несколько шагов, как вы попадаете в круговерть посетителей с кульками, сумками и пакетами; все озабочены, все спешат, всем не хватает времени, чтобы обойти намеченные для посещения места в Центре.

Несчётное количество ёлок – сверкающих, переливающихся, больших и крошечных – украшали витрины, площадки перед входом в магазины, лестницы, переходы и эскалаторы. Если вы купили подарок, то вам его упакуют совершенно бесплатно в праздничную бумагу, украсят лентами, букетиками омелы или веточками ели и положат в новогодний мешок. Всё для радостного и счастливого Рождества. Кстати, по вашему желанию купленную вами в любое время года вещь запакуют, как подарок, разумеется, бесплатно.

Второе назначение прохода в пассаже – это познавательное. В последний свой приезд в Германию мне довелось познакомиться с тремя интересными экспозициями.

Первая. Громадный аквариум, приблизительно два на три метра, стоял посередине прохода. Его наполняли различные рыбки, морские коньки, медузы и существа мало похожие на рыб. Ребята замирали у аквариума, расплющив о него свои носы. Родители могли смело уходить за покупками – их дитя никуда от такого зрелища не уйдёт.

Вторым чудом был стенд, резко контрастирующий с первым. Это большой террариум, в котором содержались различного калибра и цвета черепахи и ящерицы. Обиталище животных имело «песчаный» пол, в котором хозяева прорыли себе норки, а со сферической формы «неба», прозрачного и легко открывающегося, лилось тепло и «солнечный» свет.

Около террариума молодой паренёк, вероятнее всего волонтёр, объяснял собравшимся, в основном детям, повадки, особенности и формы существования этих животных в дикой природе. Он приподнимал сферу и брал в руки животных, показывал их со всех сторон, желающим давал подержать в руках. Малыши в восторге тянулись к черепашкам, взрослые смотрели на это с опаской. Даже совсем малютки не боялись гладить этих неповоротливых, гладких как отшлифованных и совершенно безобидных зверушек.

Оживление, возгласы и толкотня около террариума целый день. Наблюдать за его жителями можно часами, так же как и за аквариумом.

Третье познавательное сооружение посвящено космосу. Шар наподобие глобуса возвышается на платформе, окружённой какой-то сложной техникой. Внутри шар оформлен как небо в планетарии: планеты, звёзды, солнце, земля кружатся на своих орбитах. В этот павильон, выстроившись в очередь, рвутся ребята постарше, а попав, возвращаются не скоро.

Все эти «чудеса» постоянно обновляются, одни сменяют другие, и так круглый год. Особенно интересные выставки, обзоры, макеты приходятся на праздники или школьные каникулы.

Центр любят посещать пенсионеры, дети, а сейчас ещё и безработные. По выходным дням сюда приходят целыми семьями, с детскими колясками, ведя малышей за руки, а ребята постарше уже сами выбирают себе развлечение. Я очень люблю наш Центр и всегда иду туда не только за продуктами, но и с надеждой увидеть что-то новое, интересное, приобщиться к жизни окружающих меня людей, наблюдать за их реакцией в разных жизненных ситуациях.

Ходи, гуляй, наслаждайся красотой и изобретательностью организаторов этих «чудес», но, проведя несколько часов в развлечениях, кушать всё-таки захочешь. И тут как тут всё к вашим услугам: и закусочки на «скорую руку», и обеды «с чувством, с толком, с расстановкой». Откушавши и побродив по лавочкам, обязательно чем-нибудь соблазнишься и купишь, хоть мелочь, хоть безделицу.

Устраивая эти выставки, администрация Центра преследует несколько целей: познавательную, развлекательную, помогает родителям делать покупки, давая детям занятие на время отсутствия родителей, не забывая при этом и свои интересы – задержать посетителей и склонить их к покупкам, что называется, приятное с полезным. Мне такая экономика нравится.

Ещё много можно было бы рассказать про наш Центр, но труба зовёт продолжать повествование. Я описала внутренний (квартира) и внешний (окружение) миры, в которых нам предстоит прожить следующие пять лет. Признаюсь, после провинции для меня это стало некоторым испытанием. Не было поддержки соседей, городские расстояния съедали много времени в сравнении с деревней, поменялся и порядок цен. Но не только это. Появились обязанности перед соседями: нельзя мыться в душе после 10 часов вечера, следует тихо ходить по лестнице, следить за громкостью радио и телевидения, все внутренние работы, связанные со стуком, скрипом и прочими шумами, производить до 18:00. Тишина должна соблюдаться и в субботние, воскресные и праздничные дни. От всех этих ограничений, живя в своём доме, мы отвыкли, и встраиваться в городскую жизнь снова было делом обременительным. Первое время были нарекания со стороны соседей. Но, к счастью, мы довольно быстро ассимилировались. Я, по природе своей «дитя асфальта», быстрее Серёжи приноровилась к новым условиям. Жизнь снова покатила нас без ухабов и колдобин по линии нашей общей судьбы. Пока!! Надолго ли?!

Хочу сказать несколько слов об отношении немецкого населения к правоохранительным органам. Если в России обижают гражданина, то он кричит «Помогите!» Это аморфное «помогите» звучит чаще всего безответно – кто такой «помогите»?! У немца есть точный адресат – полицай. В случае нападения на него он чётко, громко будет взывать к тому, кто его обязан охранять, кому он платит за свою безопасность. Находящиеся поблизости люди не пройдут безучастно мимо, а сию же секунду начнут вызывать полицию по телефону.

Из личного опыта сказу, что, встретившись с какой-то проблемой в метро или на улице, я начинаю глазами искать своего спасителя – полицейского. Первое время в городе я плохо ориентировалась в метро: где нужно делать переход, в какую сторону ехать. На помощь я всегда звала полицейского, и он не только рассказывал, но, видя мой бессмысленный взгляд после его объяснений, брал меня под руку и провожал к нужному перрону. В Германии полицейский – друг и помощник, если ты не нарушаешь общепринятых норм поведения. Ну, это так, на заметку тому, кто встретится с трудностями на улицах Германии.

Продолжу рассказ о нашей жизни в городе. Серёжа с утра уезжал в свой офис. Он начал сотрудничество со студентами, объединив их во время студенческих каникул работой над созданием исторического альманаха. Каждый из них работал над материалом по теме, выбранной им самим. Эта работа зачислялась им как прохождение практики. У Серёжи были навыки и практика работы с учащимися ещё со времён преподавания в таллиннском Политехническом институте. Кое-кто из его подопечных позднее по его рекомендации получил хорошую работу.

Дома он работал над увлёкшей его темой, рассматривавшей в моральном плане исторические судьбы народов на примере России и Германии. Начало работы над этим исследованием совпало с выступлением Александра Исаевича Солженицына перед Государственной Думой России.

Книга получила название «Таинство возмездия истории» с подзаголовком «Судьбоносные встречи Германии и России». Позднее она была переведена на немецкий язык и опубликована.

Моё время целиком поглотила корректура. Работая над книгой, я не раз задумывалась над смелостью, с которой Сергей вскрывал малоизвестные или замалчиваемые факты истории. Как воспримет их читатель? Пройдя суровую школу цензуры в СССР, дуешь и на воду. Позже был получен ответ – немцы восприняли её правильно и заинтересованно. Русское издание мы не сумели донести до читателя, оно малоизвестно, к сожалению, хотя и было выставлено в 1998 году на ярмарке.

Конечно, каждый год мы участвовали во Франкфуртской книжной ярмарке. Каких-то особых финансовых выгод она нам не приносила, как и раньше, но вошла в осенний ритуал знакомства с новинками на книжном рынке, и особенно новыми российскими изданиями.

Millenium

1998 и 1999 годы были переполнены обсуждениями того, что нас ждёт с переходом в третье тысячелетие (Millenium). Этот вопрос больше волновал политиков и научные круги. Население же продолжало жить привычными радостями подготовки к Новому году – пусть и 2000-му. В Германии принято на Новый год варить глинтвейн с гвоздикой и цукатами. Почти в каждой семье есть свой, семейный, передаваемый из поколения в поколение рецепт приготовления этого вкусного, ароматного и согревающего напитка. Его пьют повсеместно: на новогодних ярмарках, проходящих в каждом городке, в ресторанах, в выстроенных по всему городу домиках-пряниках и конечно в каждой семье за праздничным столом. Воздух пропитан запахом гвоздики и цукатов, кружит голову и создаёт неповторимое настроение наступающего праздника. Так было каждый год. В этом же всё шло как-то не так.

Радио и телевидение ежедневно включали в свои программы многочисленные беседы и интервью с представителями разных слоев населения, начиная от школьников и кончая учёными. А они, желая отдались страшные предсказания и предчувствия, стали успокаивать население, что, мол, переход в третье тысячелетие на самом деле должен произойти 1 января 2001 года.

Несмотря на их увещевания, принято считать, что когда приближается новое столетие – а сейчас тысячелетие!! – в обществе витает тягостное предощущение грядущих перемен и тревожные ожидания нарастают. Не исключалось, что появятся новые мессии, предвещающие конец света, страшный суд или мировую катастрофу, после которой останутся лишь избранные. Масса неподтверждённых ничем и никем слухов и теорий разрасталась, как снежный ком.

Не могу сказать, что я была подвержена этой «обработке», но временами, слушая и глядя на солидных профессоров, становилось как-то жутковато. Кто-то из великих сказал: «Если вы не думаете о будущем, оно для вас и не наступит». Волей-неволей подпадаешь под настроение окружающего тебя сообщества.

Настроение ожидания чего-то величественного, неотвратимого и грандиозного подталкивало человечество запечатлеть, отметить это какими-то невиданными делами рук человеческих.

В Англии развернулось уникальное строительство. Его объектами стали Купол тысячелетия на Гринвичском меридиане и Башня тысячелетия в Лондоне.

В Париже возводилась двухсотметровая башня из дерева.

В Лиссабоне шло строительство Millenium-City.

В Нью-Йорке на Тайм-сквер установили мониторы, на которые со спутников Земли будет вестись трансляция встречи 2000 года со всех концов земного шара.

Китай планировал соорудить огромные часы на Китайской стене.

Подготовка и проведение наступающего тысячелетия давали возможность заработать немалые деньги. Крупные города вкладывали средства в строительство чудес, чтобы позже получить солидный доход.

Туристические агентства организовывали экзотические туры для миллионеров – встреча тысячелетия в ракете вокруг земного шара. Кто победнее – мог поехать встречать его на Святую Землю. Даже города, которые не имели никаких шансов заработать на этой встрече, находят самые невероятные способы. Например, Чикаго. Там на 31 декабря 1999 года назначили международную встречу философов и предлагали каждому встретить 2000 год в компании самых умных людей Земли. От трагического до комического один шаг, но он стоит недёшево.

Как-то в пылу ожидания и подготовки к этому редчайшему событию была почти упущена такая простая арифметика, как прохождение этого события многими народами не два или три раза, а пять, шесть и более раз, и не наблюдалось никакого светопреставления. Астрономы ориентировались только на христианский мир, а кроме него на Земле существуют десятки других летоисчислений.

К великой радости всего живого мира, 1 января 2000 года мы проснулись живые, здоровые, автомобили ездят по дорогам, работают радио и телевидение, пекут хлеб и доят коров по старому дедовскому способу. Легко вздохнули – Рубикон перешли.

Не знаю, был ли такой же ажиотаж по этому поводу в России. Германия же пережила напряжённые недели и месяцы.

Встретили мы новое тысячелетие дома с шампанским и традиционной для русского человека закуской. Особых происшествий за ночь не произошло, если не считать более длительного по времени запускания ракет и хлопушек, криков поздравлений, приветствий прохожих. Обычно к часу ночи на улицах воцаряется тишина, В эту ночь шум продолжался почти до утра. Хочется крикнуть: «Ура!» – он наступил без конца света и прочих пророчившихся катастроф.

Переезд в Таллинн – круг замкнулся

В начале января Серёжа уехал в Таллинн по делам, связанным с решением переехать в Эстонию. Опять на горизонте маячили сборы, треволнения, устройство на новом месте – хлопоты, хлопоты, хлопоты!!

Пока не было ясности с жильём, я оставалась во Франкфурте и ждала известий. Вскоре Сергей позвонил и сказал, что возвращается в Германию. Жилья в Таллинне пока ещё не было. Мы решили ничего не паковать, ничего с собой не брать, а ехать налегке, если всё-таки вопрос будет решён положительно. Перевозить из Германии вещи, книги, мебель в очередной раз, по обоюдному нашему решению, не имело смысла. Физических сил уже не хватало на тотальные сборы, ведь нам уже было немногим менее семидесяти.

Ждать долго не пришлось. Вскоре пришёл ответ, что нам выделили двухкомнатную муниципальную квартиру. В один день мы собрались, купили билеты на автобусный рейс до Таллинна и через два дня выехали в Эстонию.

Поездка на автобусе до Таллинна продолжалась тридцать шесть часов. Дорогу мы перенесли тяжело. Досмотры на пограничных переходах длились до девяти-десяти часов. Дорога шла через пограничные пункты: Германия–Польша–Литва–Латвия–Эстония. Прибавив к основному времени поездки простой в ожидании таможенного и паспортного режима, получается почти двое суток. В Таллинн приехали совершенно разбитыми и измученными бессонницей, с опухшими ногами и руками, болью в спине. Пришли в себя только на третьи сутки.

Получив ордер на квартиру и ключи, мы поехали смотреть жильё, которое Эстонская Республика выделила борцу за её независимость. Сейчас трудно судить, кто и что сделал с нашей жилой площадью, оставшейся после отъезда. А осталось немало: моя двухкомнатная квартира на улице Лембиту (бывшее название улицы) и полдома, принадлежавших Сергею, по улице Ристику.

Итак, круг замкнулся. С чего начиналась наша совместная жизнь с Серёжей, на том месте мы сейчас с ним и оказались, прожив на чужбине более двадцати лет и даже не мечтая, что когда-то увидим вновь родные могилы и старых друзей.

Первые впечатления от Таллинна после долгой разлуки самые разнообразные. Хоть я бывала дважды в городе за последние пять-шесть лет, осмотреть его, что называется вблизи, не успела. На мой взгляд, город многое потерял в своём историческом облике, исчез знаменитый вид Таллинна с рейда.

С одной стороны, достойно расселить жителей из старых деревянных избушек в новые благоустроенные дома. С другой – город утратил прелесть старинных узеньких улочек. Стеклянно-бетонные башни банков и офисов затмили то, чем был славен город – запахами старины, домашнего уюта, дымком печей и свежесваренного кофе. Исчезла неповторимая живописность двориков, в которых росли столетние деревья; дороги, вымощенные кругляком, заменили асфальтом плохого качества в дырках и ямах. Одним словом, город мне показался чужим. Каждый город имеет свою индивидуальность, и Таллинн её имел в избытке. Я бывала в нескольких городах, входивших в своё время в Ганзейский союз, таких как северогерманские Любек и Бремен, норвежский Берген – они сохранили свою первозданность. В них нет этого оскала выпирающих к небу зубов-высоток. К счастью, остался Вышгород, район Нымме и частично район Кадриорга. Но что горевать о минувшем! Подросло новое поколение, которое прогибает мир по своей мерке, по своей стати. Значит, всё идёт своим чередом.

Переезда как такового не было. Знакомые поделились с нами кто чем был богат. Нашлась ещё вполне пригодная мебель. С миру по нитке собрали чашки, тарелки и прочую кухонную утварь. Да и это ли главное!

Жизнь пошла как-то наперекосяк. Серёже таллиннский климат явно был не на пользу, вопреки нашим ожиданиям. У него участились сердечные боли, повысилось давление, а в связи с этим начались головные боли. Всё вместе отрицательно отражалось на его общем физическом состоянии. Моё здоровье тоже резко пошло по наклонной – началась страшная аллергия. Я задыхалась, сильно кашляла.

Несмотря на недомогание, Сергей продолжал усиленно работать над редакцией и выпуском альманахов и своих работ на эстонском языке. За два года он издал три книги и несколько альманахов. Такое умственное и физическое напряжение не прошло даром. Я чувствовала, что он спешит.

В октябре 2002 года наступила трагическая развязка, которую Серёжа старался обогнать. В ночь с 1 на 2 октября у него случился первый инсульт. Утром я отвезла его в больницу.

С этого момента начался необратимый процесс: через две недели произошёл второй инсульт, а ещё через месяц третий. У Серёжи были парализованы левая рука и левая нога.

Но самое страшное происходило не с его телом, а с его душевным состоянием. Ему, всегда активному, быстрому, привыкшему принимать решения и осуществлять их, приходилось находиться в постели. Движения его были ограничены, вставать он не мог, сидел с трудом. Всё это вкупе так удручающе влияло на его психику, что 23 января 2003 года у него случился инфаркт.

Последний Новый год в нашей совместной жизни мы встречали вдвоём: безнадёжно больной Серёжа и я, прибитая горем и чувством вины, что не могу ему помочь ничем. Первый раз в жизни я почувствовала свою беспомощность. Не могу писать о последних днях самого дорогого, любимого человека, ещё свежа рана.

В присутствии священника, лечащего врача и врача скорой помощи Серёжа скончался дома 24 января 2003 года в 10:55 минут.

Похоронен Сергей Иванович Солдатов на кладбище Александра Невского в городе Таллинне.

Не говорите мне «он умер». Он живёт!

Пусть жертвенник разбит – огонь ещё пылает,

Пусть роза сорвана – она ещё цветёт,

Пусть арфа сломана – аккорд ещё рыдает!..

С.Я. Надсон

ЭПИЛОГ

После более 40 лет совместной жизни теперь я осталась одна с непривычной и такой скорбной приставкой к имени – вдова. Во время ночных бдений, связанных с болезнью, Серёжа был обеспокоен тем, что я остаюсь совершенно одна. Это его очень беспокоило. Он понимал, что его час скоро пробьёт, и старался из последних сил передать мне все те дела, которые он не успел сделать сам, с просьбой закончить их.

Коротко отчитываюсь перед памятью его.

1. Опубликованы все подготовленные им работы по истории, философии и морально-нравственному возрождению народов. В это собрание вошли работы, написанные в Советском Союзе (подпольные) и сочинения, написанные в эмиграции. Всего 15 томов (18 книг).
2. Значительная часть тиража разослана в библиотеки научных и учебных заведений Эстонии и России.
3. Перевезён из Германии, разобран и сдан на хранение в Эстонскую Национальную библиотеку личный архив С.И. Солдатова.
4. Переведена на эстонский язык его книга «Зарницы возрождения», но пока не издана.
5. Реставрировано захоронение его матери Ольги Фёдоровны Трудус.
6. Написаны мои воспоминания автобиографического характера под названием «Пунктир моей жизни». Сережа настоятельно просил меня это сделать.

Ещё не всё закончено, ещё остались долги. Если Господь подарит жизни, постараюсь доделать то, что осталось.

***

Опережая время, хочу подвести некоторый итог своего пребывания на Земле.

По факту рождения я получила замечательных родителей – мудрых, добрых, в меру требовательных. Они сумели за первые семь лет моей жизни наделить меня всем необходимым для выживания в сложных и порой опасных для жизни ситуациях. Развили во мне чувство терпимости к окружающим и терпения к жизненным трудностям. Низкий им поклон и светлая память.

Помимо своей воли, но благодаря прозорливости отца, я получила самую благородную, на мой взгляд, женскую профессию, окончив Библиотечный институт. Это дало мне бесценный подарок общения с людьми и неограниченное счастье погружения в мир книг.

Волею судьбы я переехала из России в Эстонию. И это было началом пути, который свёл меня с Сергеем Ивановичем. В нём я нашла не только нежного, заботливого мужа, но терпеливого учителя, наставника и верного друга.

Пройдя горнило испытаний лагерями и психушками, Сергей и я восприняли эмиграцию как одно из испытаний нашей твёрдости духа и верности избранному пути. Несмотря на оторванность от Родины и друзей, мы продолжали борьбу за справедливость, правду и любовь. Эмиграция много отобрала, но много и дала. Она дала возможность познакомиться с миром, доселе для нас закрытым, запретным. Серёжа всегда мечтал поехать в Индию, Грецию и Германию.

Жизнь не всегда гладила по головке, но всегда давала возможность осознать свои ошибки и выйти из трудного положения с достоинством. Рядом со мной всегда было родное, надёжное плечо. Трудности были, и немалые, но всё вышеперечисленное даёт мне возможность утверждать – ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ! На этой бравурной ноте я хочу закончить свои воспоминания.

Мне кажется, что и они удались.

Таллинн, 2010

Оглавление

На изломе судьбы

В лагере переселенцев

Встреча с друзьями. Начало пути

В семье Арво Пярта

Переход Австрийско-Германской границы

Бавария, Бавария – прекрасная страна!

Дела бумажные и квартирные

О зубы мои, зубы!!

Поиски работы. Поездки по Германии

Знакомство с Ю. Беловым

И снова поездка и встречи

Документ, открывающий ворота в мир

Знакомство с русской эмиграцией. Первые заработанные деньги

Наконец-то работа. Особенности немецкого транспорта

Голубая мечта. Николай Драгош

Первые впечатления о столице столиц

Великолепный Октоберфест

Первая поездка в Швецию

И снова поиски работы

Новый год в Париже

Работа, работа, работа!!

Дом – моя крепость

Путешествия на Запад продолжаются. Испания

Дорога домой

Новый статус

Впервые на Международной Франкфуртской книжной ярмарке

Здравствуй, прекрасная Эллада!

Работа, здоровье и встреча Нового года

У своего очага

Снова Париж!

«Спасённая книга». Знакомство с семьёй Льва Друскина

И снова Швеция

Швейцария – страна денежных мешков

Французская провинция

Италия

В доме появился «хозяин»

Новый 1985 год

Мучительный путь к водительским правам

С ветерком по Европе

Замки сказочного короля. Нойшванштайн

Посещение антропософского Центра в Дорнахе

Любимый замок короля

На озере Химзее

Начало поиска домашнего очага

Рассматриваем Швецию как постоянное место жительства

Страна фьордов

Теперь на родину Гюго

Провинциальная Франция

Наша «дача». Трагическая кончина Василя Стуса

Итоги путешествий. Начало подготовки к книжной ярмарке

Издательство «Вест-Ост ренессанс». Гости с Украины

Первая книжная ярмарка

Новые друзья и новый дом

Необъявленная война

Очередная книжная ярмарка. Объединение Германии

Уход с работы. Гражданство ФРГ

Приезд Александра в Мюнхен. Обед в семье Моники фон Плятте

Поездка в Таллинн и Ленинград

Жизнь в провинции

Второй званый обед на провинциальный лад

Знакомство с соседями. Нравы, обычаи и праздники

Журнал «Катарсис». Воскресный отдых

Мы – граждане Германии

Один – часть общего. Праздники

Телевидение и радио – источники изучения языка

Сладкое слово – Свобода. Поездки Серёжи в Москву

Приезд сестры в наши «пенаты»

Моя болезнь. Немецкая больница

Встреча с Гулей Романовой и её семьёй

Экскурсии по земле Райнлад-Пфальц

Кончина любимца семьи. Переезд в город

Район, в котором мы живём

Millenium

Переезд в Таллинн – круг замкнулся

Эпилог