22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны, меня призвали в ряды Красной Армии. Вскоре принял военную присягу и был уже на фронте. А вот другая дата: 28 января 1997 года. Между ними пятьдесят пять с половиной лет. Именно столько времени я должен был быть, но не был участником Великой Отечественной войны. И не последнюю роль сыграло в этом выселение калмыков в Сибирь.

С августа до 15 декабря 1941 года я воевал на территории Украины. Это были очень трудные месяцы войны, когда не только дивизии, а целые армии оказывались в окружении. Примерно 10 декабря наша 38-я кавалерийская дивизия приняла участие в наступлении против фашистских частей, оккупировавших Ворошиловградскую область, и оказалась в окружении. Через несколько дней от дивизии почти ничего не осталось. На моих глазах убило командира полка, меня самого ранило в правую руку. К концу дня 15 декабря оставшихся в живых бойцов немцы взяли в плен. Пройдя через лагеря военнопленных на Украине и в Польше, весной 1942 года я попал в Норвегию. Здесь около трехсот наших военнопленных работали на каменном карьере. Работа крайне тяжелая, и мы держались только за счет своей молодости. Потом нас перебросили в

Финляндию на строительство дороги. А через год, в августе 1944 года, мы снова оказались в Норвегии. Теперь лагерь для военнопленных находился вблизи города Бордухосы, а гоняли нас на лесозаготовки.

Пока мы были в плену, предпринималось много попыток завербовать кого-то во власовскую армию или в полицию. Ни я, ни мои товарищи, с которыми сблизился в лагере, не поддались посулам и шантажу вербовщиков. Мы верили и ждали, что час освобождения из неволи придет. Наконец, 29 мая 1945 года мы были освобождены норвежской полицией самоохраны и переданы советскому командованию.

Отсюда нас переправили в Мурманск, а потом в город Вышний Волочек Калининской области. Как тогда было заведено, мы проходили фильтрацию. Точно устанавливали: кто сотрудничал с фашистами, а кто нет. Первых сразу же отправляли в лагеря на срок от десяти до двадцати пяти лет. Вторым же свобода полной радости не принесла. Ярлык бывшего пленного очень долго сказывался в жизни. Но для меня он оказался вдвойне пагубным.

После фильтрации я оказался в Новосибирске. Сюда привезли нас, нескольких калмыков, под конвоем. Оказывается: как только выяснилось, что, будучи в плену, ничем мы себя не скомпрометировали, нас передали в ведение НКВД для постановки на спецучет и отправки на спецпоселение уже как лиц калмыцкой национальности. Вот так я оказался в совхозе № 1 под Новосибирском.

Жизнь здесь началась с неожиданного конфликта с комендантом. Красноармейскую книжку, которую мне выдали после фильтрации (а в ней было указано, с какого времени и по какое я находился на фронте, в качестве кого и в каких воинских частях воевал), комендант районной спецкомендатуры отобрал. Попыт-

ка доказать, что она мне понадобится для подтверждения участия в войне, ни к чему не привела.

Из-за этого до конца января 1997 года я нигде не мог доказать свое участие в войне. Из разных архивов приходили ответы, что сведений нет, хотя я точно указывал номер полка, дивизии и армии. Только 28 января 1997 года мне вручили удостоверение ветерана войны, и я получил возможность пользоваться положенными льготами. И то только благодаря тому, что помощь пришла совершенно неожиданно. В противном случае так бы ничего и не доказал.

От комендатуры приходилось терпеть и другие издевательства. Так, я ничего не знал о своих родителях и сестрах. После продолжительных поисков получил сведения, что они живут в Красноярском крае. Поэтому стал просить разрешение на выезд к ним. Но каждый раз следовал отказ. Тогда я решил бежать. Меня дважды ловили на станции. После повторной попытки чуть не отправили на двадцать лет каторжных работ. Но удалось мне избежать каторги почти случайно, благодаря моим хорошим отношениям с зоотехником молочного цеха совхоза, в подчинении которого я работал.

В самый последний момент он сжалился надо мной и открыл два секрета. Оказывается, в комендатуру приходили вызовы на меня от сестры, жившей с родителями. Участковый комендант, с которым у меня отношения были плохие с самого начала, скрыл это, хотя обязан был ознакомить под роспись. Теперь я имел сильный козырь в свою защиту и против самого коменданта за его преднамеренное нарушение распоряжения начальника спецкомендатуры и положения по вызовам.

В конце концов дело замяли. Второй же секрет состоял в там, что зоотехник был завербован комен-

дантом следить за мной и доносить все обо мне. В этом вопросе мы с ним помирились, вернее, я с ним помирился. Он ведь спас меня от каторги. С другой стороны, если бы не он, то кто-то другой доносил бы.

Родители мои так меня не дождались. Пока у меня шла тяжба с комендатурой, они умерли.