ОТ МЕЖДУНАРОДНОГО КОМИТЕТА

ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА

Наряду с небывалыми достижениями в области науки и техники, первая половина двадцатого века ознаменовалась также неслыханными формами преследований и угнетения как отдельных лиц, так и целых народов.

Защита основных прав человека стала одной из наиважнейших задач всего цивилизованного мира. Однако опыт показал, что далеко не все государства оказывают должное внимание подписанной ими же самими Декларации о правах человека.

В таких условиях, опираясь на текст этой Декларации, возлагающей на каждого человека и па каждый орган общества обязанность стремиться «путем просвещения и образования содействовать уважению этих прав и свобод», группа представителей французской передовой общественности создала «Международный Комитет защиты нрав человека».

В качестве первого проявления своей издательской деятельности, Комитет решил выпустить труд молодой и талантливой поэтессы Натальи Горбаневской, посвященный демонстрации 25 августа 1968 года па Красной площади против оккупации Чехосливакии. Данное произведение распространяется в России в сети Самиздата. Оно было получено нами от Друга нашего Комитета, ездившего в СССР.

Трудно, пожалуй, представить себе более высокий по своему замыслу, более эффективный по своей форме и более мужественный по своему выполнению поступок. Несмотря на ничтожное число участников, на кратковременность и на старания властей окружить ее впоследствии стеной молчания, демонстрация достигла своей цели и стала известной всему миру.

Гораздо менее известны, однако, обстоятельства, при которых она происходила и дальнейшая судьба ее участников. Настоящее произведение отредактированное в виде «белой книги», восполняет этот пробел. Из нее явствует не только факт многочисленных нарушений основных прав человека, но и наличие немалого числа представителей советской общественности, готовых за эти права заступиться.

Желая пойти им навстречу и считая, что вне рамок Всеобщей Декларации не может быть прочного мира на земле, «Международный Комитет защиты прав человека» решил опубликовать и широко распространить книгу Натальи Горбаневской.

Как справедливо подчеркивается в Декларации Объединенных Наций, «Необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения».

Париж, ноябрь 1969 г.

И вот, ныне я, по влечению Духа, иду в Иерусалим, не зная, что там встретится со мною. Только Дух Святый по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня. Но я ни на что не взираю и не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить поприще мое и служение...

Деяния Апостолов, гл. 20, ст. 22-24

ВСЕМУ НАРОДУ ЧЕХОСЛОВАЦКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Вчера, 20 августа 1968 г., около 23 часов, войска СССР, Польской Народной Республики, Германской Демократической Республики, Венгерской Народной Республики и Народной Республики Болгарии перешли государственную границу ЧССР. Это произошло без ведома президента республики, президиума Национального собрания, президиума правительства и первого секретаря ЦК КПЧ и всех этих органов. Все эти часы проходило заседание президиума ЦК КПЧ, посвященное подготовке XIV съезда партии. Президиум ЦК КПЧ призывает всех граждан сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления продвигающимся войскам, поскольку сейчас защитить наши государственные границы невозможно.

Поэтому наша армия, госбезопасность и народная милиция не получили приказа о защите страны. Президиум ЦК КПЧ считает совершённый акт противоречащим не только основным принципам отношений между социалистическими странами, но и отрицанием основных норм международного права.

Все ведущие активисты партии и Национального фронта остаются на своих местах, на которые они были избраны как представители народа и члены своих организаций согласно законам и другим уста-

новлениям, действующим в ЧССР. Руководящие органы немедленно созывают заседание Национального собрания и правительства республики, а президиум ЦК КПЧ созывает пленум ЦК партии для обсуждения создавшегося положения.

Президиум ЦК КПЧ

«Праце», 21 августа 1968 г.

«Правда» от 21 августа 1968 г.

ЗАЯВЛЕНИЕ ТАСС

ТАСС уполномочен заявить, что партийные и государственные деятели Чехословацкой Социалистической Республики обратились к Советскому Союзу и другим союзным государствам с просьбой об оказании братскому чехословацкому народу неотложной помощи, включая помощь вооруженными силами. Это обращение вызвано угрозой, которая возникла существующему в Чехословакии социалистическому строю и установленной конституцией государственности со стороны контрреволюционных сил, вступивших в сговор с враждебными социализму внешними силами.

События в Чехословакии и вокруг нее были неоднократно предметом обмена мнениями руководителей братских социалистических стран, включая руководителей Чехословакии. Эти страны едины в том, что поддержка, укрепление и защита социалистических завоеваний народов является общим интернациональным долгом всех социалистических государств. Эта их общая позиция была торжественно провозглашена и в Братиславском заявлении.

Дальнейшее обострение обстановки в Чехословакии затрагивает жизненные интересы Советского Союза и других социалистических стран, интересы

безопасности государств социалистического содружества. Угроза социалистическому строю в Чехословакии представляет собой вместе с тем угрозу устоям европейского мира.

Советское правительство и правительства союзных стран — Народной Республики Болгарии, Венгерской Народной Республики, Германской Демократической Республики, Польской Народной Республики, исходя из принципов нерасторжимой дружбы и сотрудничества и в соответствии с существующими договорными обязательствами, решили пойти навстречу упомянутой просьбе об оказании братскому чехословацкому народу необходимой помощи.

Это решение находится в полном соответствии с правом государств на индивидуальную и коллективную самооборону, предусмотренным в союзнических договорах, заключенных между братскими социалистическими странами. Оно отвечает также коренным интересам наших стран в отстаивании европейского мира против сил милитаризма, агрессии и реванша, не раз ввергавших народы Европы в войны.

Советские воинские подразделения вместе с воинскими подразделениями названных союзных стран 21 августа вступили на территорию Чехословакии. Они будут незамедлительно выведены из ЧССР, как только создавшаяся угроза завоеваниям социализма в Чехословакии, угроза безопасности стран социалистического содружества будет устранена и законные власти сочтут, что в дальнейшем пребывании там этих воинских подразделений нет необходимости.

Предпринимаемые действия не направлены против какого-либо государства и ни в какой мере не ущемляют чьих-либо государственных интересов.

Они служат цели мира и продиктованы заботой о его укреплении.

Братские страны твердо и решительно противопоставляют любой угрозе извне свою нерушимую солидарность. Никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из содружества социалистических государств.

КОММУНИСТИЧЕСКИМ И РАБОЧИМ

ПАРТИЯМ ВСЕГО МИРА!

Товарищи! Сегодня Чехословацкая Социалистическая Республика против воли правительства, Национального собрания, руководства КПЧ и всего народа была оккупирована войсками пяти стран Варшавского договора.

Поскольку здание ЦК КПЧ, где заседает президиум ЦК КПЧ, занят оккупационными войсками, городской комитет КПЧ Праги обращается ко всем коммунистическим и рабочим партиям:

Товарищи, протестуйте против этого беспримерного нарушения социалистического интернационализма !

Требуйте от центральных комитетов коммунистических партий СССР, Польши, Венгрии, Болгарии и ГДР, чтобы, несмотря на временное присутствие оккупационных войск, не была парализована деятельность ЦК во главе с А. Дубчеком и деятельность правительства Черника!

Требуйте немедленного вывода оккупационных войск!

Мы призываем вас обсудить необходимость немедленного созыва совещания коммунистических и рабочих партий, которое заняло бы соответствующую позицию к акту беззакония против чехословацкого народа и его КПЧ.

Одновременно президиум решил информировать о создавшемся положении румынское и югославское посольства и требовать от них передачи сообщений центральным комитетам их партий. Желательно, чтобы эти страны в ускоренном порядке рассмотрели ситуацию, возникшую в ЧССР.

Городской партийный комитет заверяет пражан, что он полностью функционирует и просит о полной поддержке своих мероприятий.

Пражский горком КПЧ

«Вечерни Прага», 21 августа 1968 г.

«Правда», 22 августа 1968 г.

В ИНТЕРЕСАХ СОЦИАЛИЗМА И МИРА

Наше общее дело

События в Чехословакии в последние дни все больше и больше вызывали законную тревогу у рабочего коллектива московского завода «Серп и молот». Вот и вчера, закончив смену, металлурги собрались в красном уголке сортопрокатного цеха. Слова выступавших были полны суровой озабоченности за судьбу социализма в ЧССР.

— Контрреволюционные элементы в Чехословакии и их подстрекатели из империалистического лагеря, — сказал оператор стана «450» Алексей Белоусов, — пытались отторгнуть ЧССР от социалистического содружества, отнять у чехословацкого трудового народа свободу и независимость, завоеванную и кровью советских солдат, и кровью чехословацких патриотов. Наш народ не мог относиться с безразличием к тому, что реакция поставила под угрозу социалистический строй в Чехословакии и установленную волей народа государственность.

И потому мы, рабочие, верные интернациональной солидарности, сознавая всю опасность, нависшую над братским народом, горячо поддерживаем действия Советского правительства и правительств союз-

ных стран, которые по просьбе партийных и государственных деятелей ЧССР решили оказать Чехословацкой Социалистической Республике необходимую помощь.

рабочие единодушно приняли резолюцию, в которой в частности, говорится: «Мы целиком и полностью одобряем деятельность Советского правительства и правительств союзных стран, которые, исходя из принципов нерасторжимой дружбы и сотрудничества и в соответствии с существующими договорными обязательствами, пошли на помощь братскому чехословацкому народу».

Митинги и собрания состоялись также на заводах «Красный пролетарий», имени Владимира Ильича, имени Лихачева, Втором подшипниковом и других предприятиях, у литераторов, театральных работников столицы, во многих других коллективах. Всюду москвичи выступали с горячим одобрением действий Советского правительства и правительств братских стран, направленных на защиту социалистических завоеваний и мира.

Слово ленинградцев

Ленинград, 21. (Корр. «Правды» М. Королев). Трудовой Ленинград единодушно поддерживает решение правительств СССР и союзных социалистических стран об оказании неотложной помощи братским народам Чехословакии в их борьбе с силами внутренней контрреволюции и происками международного империализма. На крупнейших предприятиях всех районов города сегодня состоялись массовые митинги трудящихся, на которых выра-

жена единодушная поддержка действиям социалистических государств, продиктованным заботой об укреплении позиций социализма в мире.

— Это очень правильная и своевременная мера, предпринятая социалистическими странами для защиты завоеваний социализма в ЧССР, — так заявил бригадир фрезеровщиков цеха крупных паровых турбин Металлического завода имени XXII съезда КПСС Н. В. Перлов. — Я от всей души горячо одобряю эту меру.

— Решение правительств социалистических стран выражает волю народов этих стран и отвечает коренным интересам чехословацкого народа, — заявил начальник механосборочного участка Б. П. Караулов. — Защиту социализма в Чехословакии мы рассматриваем как свой интернациональный долг.

Участники митинга единогласно одобряют энергичные действия Советского правительства и правительств братских союзных государств, оказавших по просьбе партийных и государственных деятелей Чехословакии неотложную помощь чехословацкому народу.

Солидарность

Киев, 21. (Корр. «Правды» М. Одинец). Сегодня утром просторное помещение самого крупного на заводе «Большевик» механического цеха было до отказа заполнено людьми.

На импровизированной трибуне передовой рабочий предприятия Л. Радуцкий.

— С напряженным вниманием и нарастающей тревогой, — сказал он, — следили мы за событиями,

развертывавшимися в Чехословакии. Вступив в сговор с враждебными социализму внешними силами контрреволюционные силы стали преследовать рабочих, коммунистов, посягнули на социалистические завоевания народа, социалистический строй и установленную Конституцией ЧССР государственность. Выполняя свой священный интернациональный долг, братские социалистические страны решили оказать чехословацкому народу необходимую помощь. И мы от всей души одобряем этот мудрый и решительный шаг.

— Я только что вернулся из Праги, — сообщил начальник цеха М. Кравченко. — И скажу вам откровенно: меня до глубины души возмутило то, что я там видел. По улицам разгуливали молодчики, издевавшиеся над всем самым святым, что есть у человека нового мира.

Собрание рабочих завода единодушно одобрило коллективные действия социалистических стран по пресечению происков империализма против ЧССР.

Обязанность друзей

Минск, 21. (По телефону). Все мы белорусские литераторы, с понятным волнением слушали сегодня утром заявление ТАСС, обменивались мнениями по поводу событий в Чехословакии. Мы считаем, что меры, принятые Советским правительством и правительствами других социалистических стран, были необходимы, ибо речь идет о судьбе братского нам народа.

Закон советских людей, закон настоящих интернационалистов — помогать в трудную минуту това-

рищам по борьбе, не позволять недругам вбивать клин в дружбу и сотрудничество. А дружба Советского Союза и Чехословакии скреплена кровью лучших сынов и дочерей наших стран, она мужала и закалилась в смертельных схватках с немецким фашизмом. Чехи и словаки сами выбрали себе в жизни ясную и широкую дорогу социализма.

Я несколько раз бывал в братской Чехословакии, проехал ее из края в край. Видел воочию, как расцвели в послевоенные годы ее народное хозяйство, ее литература и искусство. Я чувствовал настроение народа, настроение моих друзей, писателей-коммунистов, и я понимаю, с каким гневом восприняли они попытки контрреволюции реставрировать капиталистический строй, оторвать Чехословакию от социалистического содружества. Протянуть им руку помощи и поддержки — святое дело, братская обязанность стран социализма.

Петрусь Бровка

Народный поэт Белоруссии

лауреат Ленинской премии

Одобряем!

Ташкент, 21. (По телефону). Наши колхозники единодушно одобрили решение правительств Советского Союза и других социалистических стран — удовлетворить просьбу партийных и государственных деятелей Чехословакии об оказании помощи братскому чехословацкому народу.

Все товарищи на наших собраниях говорили так: пусть знают реакционеры и их вдохновители из им-

периалистического лагеря, что им никогда не удастся вырвать ни одного звена из социалистического содружества.

А. Одилов

Герой Социалистического Труда,

председатель колхоза им. Ленина

Узбекской ССР

ВСЕМ ПРОФСОЮЗНЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ МИРА!

В ночь с 20 на 21 августа 1968 г. Чехословацкая Социалистическая Республика была оккупирована войсками Советского Союза, Польской Народной Республики, ГДР, Народной Республики Болгарии и Венгерской Народной Республики.

Это произошло без ведома президента ЧССР, правительства, Национального собрания и Центрального Комитета Коммунистической партии. Эта безосновательная, вероломная оккупация нашей страны прямо противоречит международному праву и Уставу Объединенных Наций. Наша страна была оккупирована, потому что мы хотим прийти к гуманному и глубоко справедливому социализму путем, который наиболее соответствует нашим условиям и возможностям.

Мы призываем вас от имени пяти с половиной миллионов членов чехословацких профсоюзов, от имени всех трудящихся, чтобы в интересах человечества вы всеми силами протестовали против этого насильственного акта.

Секретариат Центрального совета профсоюзов и председатели центральных комитетов профсоюзов

«Комсомольская правда», 22 августа 1968 г.

В ЗАЩИТУ ЗАВОЕВАНИЙ СОЦИАЛИЗМА

Советские люди единодушно одобряют действия правительства СССР и правительств союзных стран, которые решили пойти навстречу просьбе партийных и государственных деятелей Чехословацкой Социалистической Республики об оказании братскому чехословацкому народу необходимой помощи в связи с угрозой социалистическому строю, которая возникла в этой стране.

Москва

1-й Московский часовой завод. Контрреволюции, вступившей в сговор с силами реакции за рубежом, не остановить твердой поступи народа Чехословакии к социализму! Эта мысль проходила красной нитью в выступлениях участников собраний, прошедших в цехах и отделах.

— Решение Советского правительства и правительств союзных стран отвечает коренным интересам трудящихся — отстоять европейский мир, — заявил в своем выступлении шлифовщик И. Филимонов. — Мы ясно и отчетливо понимаем, что введение советских и союзных вооруженных сил на территорию Чехословакии является свидетельством

большой заботы о защите и укреплении завоеваний социализма в братской стране.

Завод имени Владимира Ильича. В резолюции, принятой единогласно, труженики предприятия выразили уверенность, что передовые силы Чехословакии победят происки реакции.

— Мне, как участнику минувшей войны, — сказал слесарь В. В. Айдарханов, — хорошо помнятся дни, когда советские войска освобождали народы Европы от фашистского гнета. Участники этих событий знают, какой дорогой ценой досталась нам победа над гитлеризмом. Мы хорошо помним, с какой радостью встречали советских воинов-освободителей трудящиеся Чехословакии. И вот теперь мы вновь протянули руку помощи народу ЧССР.

Автозавод имени Лихачева. На всех участках, во всех цехах автозавода были приняты резолюции, одобряющие оказание братскому чехословацкому народу неотложной помощи.

Ленинград

На митинге строителей паровых турбин Металлического завода имени XXII съезда КПСС слово взял фрезеровщик Н. В. Перлов.

— Сегодня мы узнали, что по просьбе партийных и государственных деятелей Чехословакии войска пяти стран — участниц Варшавского Договора — введены в Чехословацкую Социалистическую Республику, — заявил он. — Это очень правильная и своевременная мера, предпринятая для защиты завоеваний социализма в Чехословакии.

Митинги состоялись сегодня также в объединении

«Электросила», на Кировском заводе, на предприятиях Станкостроительной фирмы имени Я. М. Свердлова. На многих других заводах, фабриках, в учреждениях. В резолюциях ленинградцы единодушно отмечают, что неотложная интернациональная помощь братской Чехословакии служит целям мира.

Баку

В обеденный перерыв несколько сот рабочих Бакинского завода нефтяного машиностроения имени Ю. Касимова собрались, чтобы поделиться мыслями.

— Мы полностью поддерживаем и одобряем действия Советского правительства и правительств других социалистических стран, решивших оказать братскую помощь чехословацкому народу, — заявил токарь Асиф Гусейнов.

Ташкент

—          Мы знаем, что трудовой народ Чехословакии предан идеям социализма, — сказал на многотысячном митинге коллектива завода «Таштекстильмаш» мастер А. П. Кротов. — Но знаем мы и то, что империалисты плетут заговор против этой страны и, пользуясь поддержкой кучки ими же вскормленных отщепенцев, пытаются нанести удар в спину чехословацкому народу. Долг народов-братьев — встать на защиту социалистических завоеваний ЧССР.

21 августа. (ТАСС)

ВОЗЗВАНИЕ К ВСЕМИРНОМУ СОВЕТУ МИРА

Уважаемые друзья!

На этот раз с горечью в сердцах обращаемся к вам мы, кто до сих пор стоял в передовых рядах тех, которые всегда осуждали насилие, агрессию, где бы они ни происходили, кто всегда выражал свою активную солидарность с жертвами насилия.

Ныне мы — жертвы насилия! Ныне мы — те, кто требует солидарности. Нас обвиняют в чем-то, чего мы не допустили и допустить не хотели. Если кто-либо может об этом судить, так это вы, кто всегда сотрудничал с нами; вы знаете наши взгляды и не только наши взгляды, но и наши конкретные действия.

Если бы мы были захвачены империалистической армией, это было бы болезненно; но быть жертвой агрессии своих лучших друзей — это невероятно, это вызывает недоверие между всеми прогрессивными и миролюбивыми силами.

Мы хотели свободной, социалистической и демократической Чехословакии как нераздельной части социалистического лагеря. Мы хотели глубоко гуманного социализма, в котором действительно будет править народ. Мы члены Варшавского договора, который должен был защитить от агрессии империализма, но не защитил нас от оккупации со стороны друзей.

Поскольку Всемирный Совет Мира всегда занимал определенную позицию по отношению к любой агрессии, против любого нарушения прав человека, мы ожидаем, что он поступит так и сейчас. Мы просим вас: поддержите наше ясное и бескомпромиссное требование, оккупанты должны быть немедленно выведены из нашей страны, если что-то еще можно сохранить. Это не только в наших интересах, но и в интересах всего социалистического лагеря и мира во всем мире.

Мы надеемся на вас! Информируйте все комитеты мира, ведь речь идет о мире во всем мире!

Чехословацкий комитет защиты мира

Прага, 22 августа 1968 г.

«Правда», 23 августа 1968 г.

ВОЛЯ СОВЕТСКОГО НАРОДА ЕДИНА И

НЕПОКОЛЕБИМА

Все советские люди твердо и решительно поддерживают действия, предпринятые для защиты дела социализма и мира.

Москва

Многотысячный коллектив Московского автозавода имени И. А. Лихачева единодушно одобряет действия Советского правительства и правительств других социалистических стран, направленные на защиту и укрепление социалистического строя в Чехословакии, на оказание помощи братскому чехословацкому народу в борьбе против обнаглевшей контрреволюции.

На собрании в прессовом корпусе наладчик Н. Г. Мячин заявил:

— Я участвовал в освобождении Чехословакии от фашистских захватчиков. Я хорошо помню, с какой любовью встречал народ этой страны нашу армию-освободительницу. И я не сомневаюсь, что подавляющее большинство населения Чехословакии с одобрением встретило помощь социалистических стран, которая продиктована заботой об интересах социализма и мира.

Собрания и митинги проходят на других пред- приятиях, в учреждениях, в творческих организациях интеллигенции. Москвичи единодушно одобряют решения правительств братских социалистических стран об оказании помощи чехословацкому народу, выражают твердую уверенность в том, что чехословацкие коммунисты, все трудящиеся обуздают распоясавшиеся силы контрреволюции, укрепят социалистический строй в своей стране. Советские люди шлют горячие приветствия своим славным и мужественным сынам — солдатам, сержантам, офицерам, которые с честью и достоинством выполняют на земле братской Чехословакии свой высокий долг патриотов и интернационалистов.

Более двухсот человек участвовало в собрании московских литераторов. Открывая собрание, парторг МГК КПСС в Московской писательской организации А. Васильев охарактеризовал события, которые назревали и развивались в последнее время в Чехословакии и вызывали естественную озабоченность у всего советского народа, в том числе у московских литераторов.

Слово предоставляется поэтессе Л. Татьяничевой. С волнением говорит она о том, что контрреволюционные силы в Чехословакии, подстрекаемые и поддерживаемые извне, угрожают социалистическому строю этой братской страны. Советские писатели, как и все советские люди, горячо поддерживают принимаемые меры, которые послужат укреплению социалистического строя Чехословакии. По-братски, по-дружески мы помогаем нашим братьям, на свободу которых покушаются враги социализма.

На трибуне — писатель Г. Марков. Заявление

ТАСС, подчеркивает оратор, — документ огромного значения, выражающий чувства миллионов советских людей, граждан нашего великого социалистического Отечества. Нас, советских литераторов, продолжает он, с Чехословакией связывают многие годы искреннего братства и дружбы. Нет сомнения, что в чехословацкой литературе, как и во всем чехословацком народе, существуют могучие силы, способные разгромить черные замыслы реакции.

На собрании также выступили писатели Б. Керба-баев, А. Шарипов, И. Винниченко, В. Соловьев, Е. Рябчиков, секретарь МГК КПСС А. Шапошникова. Все ораторы горячо поддержали меры, предпринятые правительством СССР и правительствами других социалистических стран, направленные на защиту социалистических завоеваний братской Чехословакии.

Балхаш

Тысячи тружеников Балхашского ордена Ленина горно-металлургического комбината имени 50-летия Октябрьской революции, собравшись на митинг, выразили полную поддержку своевременным мерам Советского правительства и правительств стран социалистического содружества по оказанию помощи братскому чехословацкому народу в борьбе с контрреволюцией, в защите завоеваний социализма.

— Нам, советским людям, дороги интересы братского чехословацкого народа, — заявил слесарь В. С. Вершинин. — Защита социалистических завоеваний народов ЧССР, как и других братских стран, — общее дело всех государств и народов социали-

стического содружества, связанных между собой неразрывными узами интернационализма.

— Мы, советские люди, — сказал плавильщик Д. Шахатаев, — не допустим, чтобы добытые в совместной борьбе завоевания чехословацкого народа, его успехи в социалистическом строительстве были уничтожены контрреволюцией при поддержке международного империализма.

В. Ганюшкин,

(Спец. корр. «Правды»)

Баку

Старейшее предприятие нефтяного машиностроения — завод имени Касимова расположен в гуще промыслов Ленинского района. Единодушное одобрение вызвало у всех здешних нефтяников решение Советского правительства и правительств союзных стран оказать необходимую помощь братской Чехословакии.

— Все мы с неослабным вниманием и тревогой следили за развитием событий в Чехословакии, — заявил на митинге слесарь Н. Костин. — Лично мне особенно дорога и близка Чехословакия: я был в составе Советской Армии, освобождавшей ее народы от фашизма. Решение Советского правительства и правительств союзных стран отвечает интересам всех народов, строящих новую жизнь.

— У советских людей, у всех братских народов сильно развито чувство локтя, — как бы продолжая речь товарища, сказал токарь Асиф Гусейнов. —

Пусть знают враги мира и прогресса: братские народы твердо и решительно противопоставляют любой угрозе извне свою нерушимую солидарность.

Л. Таиров,

(Корр. «Правды»)

ОБРАЩЕНИЕ ДЕЛЕГАТОВ XIV ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО СЪЕЗДА КПЧ К КОММУНИСТИЧЕСКИМ

ПАРТИЯМ ВСЕГО МИРА

(22 августа 1968 г., после полудня)

Мы обращаемся к коммунистическим и рабочим партиям всего мира, в особенности к партиям и народам Советского Союза, ПНР, НБР, ГДР, ВНР, войска которых оккупировали нашу страну.

В январе наша партия вступила на путь возрождения социализма. Она начала в большой мере развивать его демократические и гуманные принципы в соответствии с условиями нового этапа нашего пути. Она верила, что принципы суверенитета и невмешательства будут уважаться и все спорные вопросы будут решены путем переговоров. Из этого исходило руководство нашей партии во всех после-январских переговорах — двусторонних и многосторонних. Эта политика, включенная в «Программу действий» ЦК КПЧ, снискала нашей партии небывалый авторитет и поддержку. Обеспечение и ускорение этого пути должно было быть предметом обсуждения на XIV чрезвычайном съезде, подготовка к которому уже заканчивалась. Накануне этого съезда войска СССР, ПНР, НРБ, ГДР и ВНР без каких-либо поводов и без согласия законных правительственных и партийных органов, против воли нашего на-

рода насильственно захватили нашу территорию, вызвали в стране беспорядок, сделали и делают невозможным продолжение начатого пути. Мы стоим перед горькой правдой: войска государств, в которых мы привыкли видеть друзей, ведут себя как оккупанты. Конституционные органы нашего государства и представители партии не могут продолжать выполнение своих функций. Они не имеют возможности обсудить возникшую ситуацию в нормальных конституционных формах. Они не имеют никакого доступа к средствам связи. Видные руководители интернированы. Нет сомнений в том, что эти действия должны привести к пагубным последствиям для всего международного коммунистического движения. Мы заявляем, что наш народ, а с ним и наша коммунистическая партия никогда не согласятся с такими действиями, отвергают их и сделают все для обновления нормальной жизни в нашей стране.

С этой целью по требованию и пожеланиям коммунистов и всей общественности собралась большая часть делегатов чрезвычайного XIV съезда, законным путем избранных на районных и областных конференциях, они обращаются к вам с настоящим призывом и просьбой о помощи.

Для того, чтобы иметь возможность свободно продолжать наш социалистический путь, необходимо выполнить следующие требования:

1. Немедленно освободить всех интернированных представителей партии, правительства, Национального собрания, Чешского национального совета и Национального фронта, и дать возможность им, а

также президенту республики, беспрепятственно выполнять свои функции.

2. Немедленно восстановить все гражданские права и свободы.

3. Незамедлительно начать ускоренный вывод оккупационных армий.

Чрезвычайный XIV съезд партии заявляет, что он не признает никаких других представителей партии и правительства, кроме тех, которые были избраны надлежащим демократическим путем.

В связи с трагическими последствиями оккупации нашей страны для дела социализма просим вас, товарищи:

Политически поддержите наше справедливое дело и выскажите свои взгляды представителям партий, ответственных за действия в отношении нашей страны. Рассмотрите возможность и желательность созыва совещания коммунистических и рабочих партий, в переговорах с которыми участвовала бы и наша делегация. Вступайте в контакт лишь с теми представителями нашей партии, которые будут избраны на этом съезде.

Защитите человеческое лицо социализма. Это наш интернациональный долг.

Делегаты XIV чрезвычайного съезда КПЧ

«Руде право», 23. 8. 68 (спецвыпуск к съезду).

Правда», 24 августа 1968 г.

СОВЕТСКИЙ НАРОД ВЫПОЛНИТ СВОЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ

Во имя светлого будущего

Как и все советские люди, я люблю чехословацкий народ, с большим уважением отношусь к его истории, к его культуре, к его достижениям. Этот народ добился немалых успехов в социалистическом строительстве. И я верю в его доброе будущее, верю, что трудящиеся Чехословакии с братской помощью, оказываемой Советским Союзом и другими социалистическими странами, сумеют преодолеть сопротивление сил внутренней реакции. Чехословакия была, есть и будет социалистической!

Ян Судрабкалн,

Народный поэт Латвийской ССР

г. Рига

Нерушимая солидарность

Обстановка, сложившаяся в Чехословакии, не может не волновать советский народ. Нельзя позволить контрреволюционерам отторгнуть Чехословакию от социалистического лагеря. Я, как и все советские люди, горячо одобряю меры, предприня-

тые Советским правительством и правительствами других братских социалистических стран. Эти меры продиктованы интересами безопасности государств социалистического содружества и прежде всего самой Чехословакии. Угрозе реакции необходимо противопоставить нерушимую солидарность трудящихся.

Обострение обстановки в Чехословакии затрагивает не только жизненные интересы социалистических стран, но и представляет угрозу устоям европейского мира и безопасности. Поэтому меры по оказанию необходимой помощи братскому чехословацкому народу, несомненно, найдут понимание и поддержку у всех честных людей мира.

Ф. Давитая,

Академик Академии наук

Грузинской ССР

Верность дружбе

Как советский художник, я не могу не отметить неблагородную роль некоторой части интеллигенции Чехословакии в развитии драматических событий в этой стране. Достаточно вспомнить выступления Прохазки, Ганзелки и других. Как могло случиться, что печать, радио и телевидение по существу превратились в рупор контрреволюционных сил? На экранах Чехословакии все чаще и чаще стали появляться фильмы, искажающие процесс социалистического строительства.

Наш долг, долг советской творческой интеллигенции, с четких партийных позиций оценить события в Чехословакии, противопоставить идеологическим

диверсиям всю революционную страстность, воспеть подлинного творца истории — народ.

Разумеется, события в Чехословакии нарастали не без участия контрреволюционных сил, пропагандистских организаций империализма. Но они не смогли бы найти такого развития внутри страны, если бы руководство КПЧ последовательно выполняло свой долг авангарда рабочего класса.

Мы уверены, что чехословацкий народ, опираясь на братскую помощь СССР и союзных социалистических стран, сумеет отстоять завоевания социализма.

С. Герасимов,

Народный артист СССР,

Кинорежиссер

Единодушие

Москва

В Москве продолжаются митинги и собрания, на которых рабочие, служащие, деятели науки и культуры, все трудящиеся выражают свою безраздельную поддержку ленинскому Центральному Комитету КПСС и Советскому правительству в их активной и последовательной внешнеполитической деятельности, направленной на обеспечение жизненных интересов советского народа и народов братских социалистических стран, на поддержку всех революционных, антиимпериалистических сил в совместной борьбе за дело мира, демократии и социализма.

В резолюциях, принимаемых трудящимися, выра-

жается твердое убеждение, что попытки реакционных элементов в Чехословакии осложнить положение в стране, разжечь националистическую истерию и посеять вражду к Советскому Союзу и другим странам социализма потерпят полный провал.

Комбинат «Трехгорная мануфактура». Отделочница 3. И. Медведева заявила в своем выступлении:

— Советские люди хорошо понимают, что прочный мир на земле может обеспечить только единство социалистических стран, крепкая дружба между братскими народами. Исходя из принципов нерасторжимой дружбы и сотрудничества, наше правительство, правительства союзных стран на деле оказывают братскому чехословацкому народу необходимую помощь в защите его социалистических завоеваний от посягательств внутренней контрреволюции, которую поддерживает империалистическая реакция извне. Мы полностью одобряем и поддерживаем это решение.

Первая образцовая типография имени А. А. Жданова. Выступая на собрании, печатник Г. Н. Шкуркин сказал:

— Сообщения, поступающие из Чехословакии, показывают, какой правильной и своевременной была мера правительств братских социалистических стран, оказавших народу ЧССР неотложную помощь, включая помощь вооруженными силами. Враги за рубежом подняли сейчас злобный вой. Это и понятно. Они делали все для того, чтобы отторгнуть Чехословакию от социалистического лагеря. Пусть знают они, что и впредь братские страны социализма противопоставят любой угрозе извне свою неру-

шимую солидарность. Никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из содружества социалистических государств.

(ТАСС)

Свердловск

Многолюдные митинги состоялись сегодня на «Уралмаше», Верхисетском металлургическом заводе, в производственном объединении «Уралобувь» и на многих других предприятиях Свердловска.

— Дружба народов социалистического содружества нерушима, — заявил электросварщик «Уралмаша» В. Шумаков. — Во имя этой дружбы, во имя нашей общей цели — социализма и коммунизма — мы полностью поддерживаем решение правительств социалистических стран об оказании неотложной помощи ЧССР. Это решение — наше решение, выражение народной воли. Оно служит делу социализма и мира.

— Мы не можем оставаться равнодушными к тому, что контрреволюционные силы, поддержанные империализмом, пытаются сорвать строительство социализма в стране, связанной с нами нерушимыми узами братства и союза.

— Необходимо остановить тех, кто пытается угрожать миру в Европе, — сказал инженер, бывший воин Уральского добровольческого танкового корпуса, участвовавшего в освобождении Чехословакии от фашистских захватчиков, П. Логинов. — Коллектив Уралмашзавода полностью поддерживает твердую и решительную волю коммунистических партий

и народов братских стран: никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из содружества социалистических государств. Мы еще теснее сплотимся вокруг нашей ленинской партии, будем неустанно работать над осуществлением планов коммунистического строительства.

В. Данилов,

(Корр. «Правды»)

Ташкент

На митинге ордена Ленина завода «Таштекстильмаш» выступавшие говорили: Мы не можем допустить, чтобы контрреволюционные силы, поддерживаемые империалистами, отняли у чехословацкого народа социалистические завоевания, добытые им в трудной борьбе. В доме брата случилась беда, и помочь ему — наш прямой долг.

На митинге Научно-исследовательского института курортологии и физиотерапии имени Семашко выступили участники боев за освобождение Праги:

кандидат медицинских наук 3. Далимов, заведующий отделением Т. Н. Абдуллаев и врач В. М. Бочков.

— Советские люди хорошо знают, — сказал Т. Н. Абдуллаев, — какой ценой досталась чехословацкому народу свобода. И мы от души приветствуем решение социалистических стран пресечь происки реакции в Чехословакии.

В принятых резолюциях рабочие, служащие, инженерно-технические работники целиком и полно-

стью одобряют деятельность правительств социалистических стран по оказанию помощи чехословацкому народу.

Ю. Мукимов,

Н. Гладков,

(Корр. «Правды»)

Вильнюс

В обстановке единодушия прошел митинг рабочих Вильнюсского завода топливной аппаратуры. Собравшиеся горячо одобрили принятые пятью социалистическими странами меры помощи братской Чехословакии.

— Судьба социализма в братской стране волнует каждого из нас, — сказал в своей речи моторист сборочного цеха Ю. Пашкявичюс. — Нельзя допустить, чтобы контрреволюция растоптала то, что чехословацкие трудящиеся достигли ценой огромных усилий. Мы горячо поддерживаем решительные меры Советского правительства и правительств союзных государств по оказанию помощи народу Чехословакии в защите завоеваний социализма.

— Коллектив нашего завода считает, что этот шаг стран социалистического содружества является совершенно своевременным, — подчеркивает в своем выступлении слесарь-инструментальщик автоматного цеха Ю. Сопатка. — Никому не позволим поднять руку на самое святое для наших народов — дело социализма, мира, демократии.

А. Рудзинскас,

(Корр. «Правды»)

УЧЕНЫМ ВСЕГО МИРА

Чехословацкая Социалистическая Республика незаконно оккупирована войсками Советского Союза и некоторых других стран Варшавского договора. Это грубейшим образом нарушает наш государственный суверенитет, принципы международного права и Устав Организации Объединенных Наций. Оккупанты интернируют в неизвестном месте председателя Национального собрания, председателя правительства, первого секретаря ЦК КПЧ. Президент республики, Национальное собрание и правительство, пока еще их деятельность не прервана оккупантами, в прямом согласии с единодушным мнением всего народа категорически требуют немедленного отвода иностранных войск.

Экономическая и культурная жизнь нашей страны серьезно нарушена. Оккупанты вмешались также в деятельность Академии и чехословацких высших учебных заведений. Здание президиума Академии занято войсками, заняты некоторые институты Академии и факультеты вузов, ведущим чехословацким ученым угрожает преследование. Существует серьезная опасность того, что незаконная оккупация будет углубляться, что чехословацкий народ вновь утратит свою самостоятельность, что жестокое внешнее вмешательство нарушит движение по пути демократического и гуманного социализма, на который наш народ вступил несколько месяцев назад.

В этой ситуации, весьма важной не только для нашей страны, но и для всего мира, мы обращаемся к вам с просьбой всесторонне поддержать наше дело и помочь обновлению свободной жизни нашей страны.

Чехословацкая АН

Прага, 23 августа 1968 г.

«Известия», 24 августа 1968 г.

ОТСТОЯТЬ ДЕЛО СОЦИАЛИЗМА!

Советские люди единодушно одобряют помощь

народу Чехословакии.

Под знаменем интернационализма

Трудящиеся Москвы пристально следят за событиями в Чехословакии. Рабочие и служащие, деятели науки и культуры выражают свою безраздельную поддержку ленинскому Центральному Комитету партии и Советскому правительству в оказании помощи трудящимся Чехословакии — нашим братьям по классу.

Московский компрессорный завод «Борец». — Советских людей волнуют события, происходящие в братской Чехословакии, — заявила депутат Верховного Совета РСФСР разметчица 3. Р. Гриничева. — Реакционные силы пытаются оторвать чехословацкий народ от социалистического лагеря. Но это им не удастся. Наш народ, верный пролетарскому интернационализму, горячо поддерживает политику Советского Союза и других социалистических стран по оказанию помощи ЧССР.

Центральный научно-исследовательский институт технологии машиностроения. — Действия Советского правительства и правительств союзных стран, —

заявил заведующий лабораторией кандидат технических наук Г. Туляков, — являются исключительно своевременными. Мы уверены, что коммунисты, все честные труженики ЧССР, опираясь на братскую поддержку социалистических стран, нанесут сокрушительный удар по контрреволюционерам, отстоят свободу и независимость своей родины.

1-й Государственный подшипниковый завод. — История научила нас смотреть на вещи открытыми глазами, — заявил слесарь Н. М. Клинишев, — поэтому нам не безразлично, что происходит в Чехословакии. Слишком большие жертвы понесли советские люди, освобождая народы Чехословакии от фашистского ига. Вот почему для нас дорога дружба с народами Чехословакии, которая родилась в совместной борьбе против фашизма и окрепла в ходе строительства социализма.

Верность долгу

Харьков, 24 августа. (По телеф. от обществ. корр. «Известий» Г. Семенова). На заводе транспортного машиностроения имени Малышева немало рабочих участвовало в Великой Отечественной войне. Есть и такие, кто освобождал Прагу. На митинге в сталелитейном цехе ветеран минувшей войны коммунист С. Емельянов сказал:

— Мы хорошо помним, с какой радостью встречали чехословацкие братья наших воинов-освободителей в годы минувшей войны. Но силы контрреволюции хотели свернуть Чехословакию с верного пути, возродить старые порядки. Сегодня, как и прежде,

мы верны своему интернациональному долгу. Вместе с другими социалистическими странами мы преградили дорогу реакции.

Коллектив цеха единодушно принял резолюцию, в которой одобрил действия Советского правительства и правительств союзных стран по организации необходимой помощи братскому чехословацкому народу.

Прошли рабочие собрания на Харьковском тракторном заводе. Тракторостроители единодушно одобряют решения Советского правительства и стран социалистического лагеря об оказании народу братской Чехословакии всесторонней, в том числе и военной помощи.

Слово ветеранов

С одобрением встретили мы решение правительств Советского Союза и других социалистических стран оказать братскому чехословацкому народу неотложную помощь в защите социалистического строя. Сложившееся там положение особенно глубоко волнует нас — бывших партизан, воевавших в Чехословакии.

Летом 1944 года наша партизанская группа оказалась в Восточной Словакии, где в то время началось народное восстание против фашистских поработителей.

Никогда нам не забыть, с какой искренней радостью встречали нас братья-словаки. Они делились с нами последним куском хлеба. Буквально каждый день к нам прибывало пополнение из местного на-

селения. Шли все: мужчины и женщины, старики и подростки, часто целыми семьями. Вскоре наш небольшой отряд вырос в крупное партизанское соединение.

Много бойцов нашего соединения — людей разных национальностей погибло во имя того, чтобы в Чехословакии восторжествовал социализм. И вот в наши дни реакционные элементы в сговоре с враждебными внешними силами пытались ликвидировать завоевания народа, добытые кровью. Не бывать этому!

Мы твердо уверены, что трудящиеся Чехословакии при поддержке Советского Союза и других социалистических стран наведут у себя порядок и продолжат строительство социализма в своей стране.

Алексей Садиленко, бывший командир партизанского соединения в Чехословакии, почетный гражданин города Тисовец и других городов и поселков Чехословакии.

Зинаида Титова, бывший начальник санитарной службы этого соединения, почетный гражданин чехословацкого поселка Опатка.

Пролетарская солидарность

Владивосток, 24 августа. (По телеф. от соб. корр. «Известий» П. Демидова). На предприятиях, стройках, в совхозах и учреждениях Приморского края прошли собрания, митинги, беседы. Везде единодушно одобряются неотложные действия Советского

правительства и правительств других социалистических стран по оказанию помощи братскому чехословацкому народу. Вот что говорят приморцы.

Владивосток. Ректор Дальневосточного политехнического института М. Г. Морозов:

— Завоевания социализма в Чехословакии — дело не только чехословацкого народа, но и всех социалистических стран. Решение о вводе войск — это выражение воли всего советского народа, народов социалистических стран.

Иман. Домостроительный комбинат. Работница А. М. Овечкина:

— Верность революционному учению проверяется в наши дни не на словах, а на деле. Интересы социализма и коммунизма требуют активной наступательной борьбы за великие принципы марксистско-ленинского учения, против любых происков империалистов.

Спасск-Дальний. Мастер швейной фабрики К. П. Трусов:

— Мне пришлось участвовать в подавлении контрреволюции в Венгрии. Пресечь вылазки империалистов в Чехословакии — наш общий долг. Мы не позволим возродить буржуазные порядки в стране братского народа.

Большой морозильный рыболовный траулер «Ба-рабинск». Матрос А. И. Голованов:

— Я поддерживаю меры Советского правительства. Мы были и будем солидарны с чехословацким рабочим классом в борьбе за интересы социалистического лагеря.

Братья по классу

Ашхабад, 24 августа. (По телеф. от обществ, корр. «Известий» В. Шевченко). Защита социалистических завоеваний — общий интернациональный долг всех социалистических государств, таково единодушное мнение трудящихся Туркменистана. На митингах и собраниях, состоявшихся на предприятиях Ашхабада, Красноводска, Ташауза, Чарджоу, Мары и других городов Туркмении, рабочие, инженерно-технические работники и служащие, все люди труда единодушно одобряют меры, предпринятые Советским правительством и правительствами других социалистических стран по оказанию помощи братскому чехословацкому народу.

— Социалистические страны — единая семья, — сказал на митинге работников Чжарджоуского суперфосфатного завода имени Ленина аппаратчик А. Мамедкулиев. — Всем нам дороги интернациональные интересы социалистического содружества. Мы уверены, что империалистам не удастся отторгнуть Чехословакию от семьи социалистических стран. Порукой тому — решительные меры, предпринятые Советским Союзом и другими союзными странами, помощь, которую мы оказываем братьям по классу.

Чувства горячей солидарности с братским чехословацким народом высказала швея-мотористка Чарджоуской шелкомотальной фабрики Т. Алум-баева:

— Мы поддерживаем меры, принятые социалистическим содружеством по оказанию помощи чехословацкому народу.

ВСЕМ СТУДЕНТАМ МИРА

Я чешский студент, мне 22 года. В момент, когда я пишу это воззвание, советские танки стоят в большом парке почти под моими окнами. Дула орудий нацелены на правительственное здание с надписью: «За социализм и мир!» Этот лозунг на здании я помню с тех пор, как я стал способен понимать окружающее. Однако прошло лишь семь месяцев со времени, когда эта надпись понемногу начала приобретать свой первоначальный смысл. В течение 7 месяцев моей страной руководили люди, которые поставили целью доказать, вероятно, впервые в истории, что социализм и демократия могут существовать вместе. Место, куда увезли этих людей, сейчас неизвестно. Я не знаю, увидим, услышим ли мы их еще когда-нибудь. Многого я не знаю. Например, я не знаю, долго ли советским солдатам не удастся заставить замолчать свободные радиостанции, правдиво информирующие наш народ. Не знаю также, встречусь ли я со своими друзьями за границей, если я когда-нибудь окончу свой университет, как я рассчитывал; но в этот момент все утрачивает свой первоначальный смысл. В 3 часа утра 21 августа 1968 года я проснулся совсем в другом мире, чем тот, в котором несколькими часами раньше я лег спать.

Возможно, вы думаете, что чехи вели себя как трусы, потому что они не воевали. Но против танков

нельзя идти с голыми руками. Я хотел бы заверить вас, что чехи и словаки вели себя как политически зрелый народ, который может быть сломлен физически, но морально — никогда. Потому я это пишу. Единственное, чем вы можете нам помочь, — не забудьте о Чехословакии. Мы просим вас, помогите нашему пассивному сопротивлению, постепенно усиливая напор общественного мнения во всем мире. Думайте о Чехословакии и тогда, когда она перестанет быть газетной сенсацией.

Единственная Чехословакия, которую мы признаем, — это Чехословакия свободная и нейтральная.

«Студент», 1 недатированный спецвыпуск, примерно 23 августа 1968 г.

«Правда», 25 августа 1968 г.

ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ БРАТСКИХ

НАРОДОВ ВОСТОРЖЕСТВУЮТ

В «Правду» телеграфируют:

Из Альметьевска Татарской АССР.

Я и мои товарищи нефтяники Татарии уверены в том, что Советское правительство и другие социалистические страны приняли единственно правильное решение, протянув руку помощи братскому народу Чехословакии. Как бы сегодня радовались враги социализма, если бы в этот решающий час мы проявили медлительность и нерешительность.

И еще. У советских людей солидарность с братскими народами никогда не была пустой фразой. Мы привыкли подкреплять действия родной партии и правительства ударным трудом. Так поступает сегодня многочисленный коллектив промысловиков Татарии. Он гордится тем, что у стен молодого города татарских нефтяников берет свое начало нефтепровод «Дружба», питающий жидким топливом европейские страны социализма, в том числе и Че-

хословакию. И мы сделаем все, чтобы поток нефти по этой трассе дружбы никогда не прекратился.

3. Шарифуллин,

Герой Социалистического

Труда, мастер по добыче

нефти промыслового

управления «Елховнефть»

...с борта теплохода «Наманган».

Моряки теплохода «Наманган» Азовского пароходства горячо одобряют решение Советского правительства, правительств Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши об оказании братской помощи Чехословакии. Мы уверены, что с помощью социалистических стран чехословацкий народ преодолеет все препятствия на пути строительства социализма, что дружба между нашими народами будет вечной.

Желаем нашим братьям по классу — чехам и словакам полной и окончательной победы над контр
революцией.

По поручению экипажа —

капитан Волошин, предсудкома

плавсостава Азовского морского пароходства Янда

Одобряем!

Кишинев

«Мы единодушно поддерживаем и одобряем действия Советского правительства и правительств стран — участниц Варшавского Договора, пришедших на

помощь трудящимся Чехословакии» — так говорится в резолюции участников митинга на Кишиневском тракторном заводе.

Вся трудовая Молдавия солидарна с усилиями социалистических стран, оказывающих братскую помощь трудящимся Чехословакии в их борьбе с контрреволюцией.

Кишиневский завод «Электромашина». На многолюдном митинге выступили рабочие, инженеры, служащие. Токарь инструментального цеха Л. Ярмоленко сказал:

— Решительные, энергичные меры правительств пяти социалистических стран правильны и своевременны. Это решение соответствует интересам чехословацкого народа и народов других стран социализма, отстаивающих мир против сил милитаризма, агрессии и реванша.

Гневно осудили попытки вмешательства международного империализма во внутренние дела социалистических стран сотрудники Института экономических исследований и научно-технической информации при Госплане Молдавской ССР. В принятой на митинге резолюции научные работники выразили уверенность, что Чехословацкая Социалистическая Республика под руководством рабочего класса и его авангарда — Коммунистической партии — одержит победу над контрреволюцией.

П. Богатенков,

(Корр. «Правды»)

Красноводск

Трудящиеся туркменского портового города горячо и единодушно поддерживают решение правительств пяти социалистических стран об оказании необходимой помощи братским народам Чехословакии в их борьбе с внутренней контрреволюцией и происками империализма.

— Мы, советские люди, — интернационалисты, — сказал, выступая на митинге коллектива типографии старейший коммунист, участник гражданской войны М. Семейко. — Мы оказали братскую помощь трудящимся Чехословакии в дни Словацкого национального восстания, а также в 1945 году, когда смертельная угроза нависла над Прагой. И сейчас мы готовы сделать все, чтобы отстоять и укрепить там завоевания социализма.

Участники собраний и митингов принимают резолюции, в которых заявляют, что не пожалеют сил для укрепления могущества Родины.

А. Соломончук,

(Внештатный корр. «Правды»)

Таллин

В Советской Эстонии продолжаются собрания и митинги, на которых трудящиеся республики единодушно одобряют решение Советского правительства и правительств других социалистических стран об оказании помощи народам Чехословакии в борьбе против контрреволюции.

— Пребывание в Чехословакии союзнических вооруженных сил поможет чехам и словакам отстоять и укрепить социалистический строй, способствует сохранению мира во всей Европе, — сказала работница фабрики резиновых изделий «Тегур» В. Нукк.

Директор Орусского торфокомбината им. Я. Анвельта В. Ватис заявил:

— Советский народ и народы братских социалистических стран еще раз подтвердили свою непреклонную волю отстоять мир, социалистические завоевания, укрепить безопасность социалистического содружества.

И. Рейди,

(Корр. «Правды»)

МЫ С ВАМИ — БУДЬТЕ С НАМИ!

МЫ ОБРАЩАЕМСЯ К ВАМ И КОГДА НАШИ

СЛОВА ГЛУШАТ

...Никто из нас не забудет, что в те минуты, когда в честь президента Свободы нынешние советские руководители велели вывесить на Внуковском аэродроме и на улицах Москвы чехословацкие флаги, их солдаты в наших селах стреляли в молодежь, несущую эти флаги как символ нашего несломленного патриотизма. Что когда к звукам нашего государственного гимна, узурпированного теми, кто его попрал, примешивался салют московских орудий, такие же орудия сеяли здесь, у нас, смерть и разрушения. Что пока на московском аэродроме и на улицах города «группы граждан» троекратно скандировали «Дружба, дружба, дружба!», гусеницы танков и сапоги солдат давили последние крохи этой дружбы, которая была в нашей стране столь истинной, как, вероятно, нигде более, и которая столь жестоко была выбита из наших мыслей и сердец.

Придет время, когда дни и ночи, начавшиеся 21 августа 1968 г., покажутся потрясающим, фантастическим, невероятным сном. Не все из нас доживут до этого времени. Но оно придет, и жить для него, работать для него, бороться за него — хорошо! Это единственный достойный человека образ жизни, единственная действительно человеческая жизнь.

«Свободные телевизионные новости» № 2, 24. 8.1968.

21 августа войска 5 стран — участниц Варшавского пакта — совершили вероломное и неспровоцированное нападение на Чехословакию.

Агрессивные действия СССР и его союзников встретили резкий отпор мирового общественного мнения.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наиболее решительным выступлением против агрессии в Чехословакии (имеется в виду — в нашей стране. — Н. Г.) явилась сидячая демонстрация протеста, состоявшаяся 25 августа 1968 г. в 12 часов дня на Красной площади.

«Год прав человека в Советском Союзе. Хроника текущих событий», выпуск 3, 31 августа 1968 г.

ЗАПИСЬ ОЧЕВИДЦА ДЕМОНСТРАЦИИ

Воскресенье, 25 августа 1968 года.

Полдень. Красная площадь заполнена провинциалами, интуристами. Милиция, отпускные солдаты, экскурсии. Жарко, полплощади отгорожена и пуста, кроме хвоста к мавзолею.

Перед боем часов 12⁰⁰ разводится караул у Мавзолея: толпы любопытных, мальчишек бегут глазея туда и обратно — к Спасским воротам.

Часы бьют. Из Спасских выскакивает и мимо ГУМа в улицу проносится черная «Волга».

В этот момент у Лобного места, где народу довольно много — стоят, сидят, рассматривают Василия Блаженного — садятся несколько человек (7-8) и разворачивают плакаты. На одном из них метров с тридцати можно прочесть «Прекратить советское вмешательство в Чехословакию».

...Через несколько секунд к сидящим со всех ног бросаются бежать около десятка человек с разных ближайших к месту точек на площади. Первое, что они делают, вырывают, рвут и комкают плакаты, ломают маленький чешский флаг, похожий на те, которые раздавали населению для встречи президента Свободы два дня назад. Ликвидировав плакаты, подбежавшие бьют сидящих в лицо, по голове.

Сбегается толпа. Базарное любопытство к скандалу, вопросы друг к другу: «что произошло?».

Среди толпы, окруженные первыми подбежавшими, сидят несколько обычно одетых людей лет по 30-40. Две женщины — молодая в очках и постарше, с проседью. В детской коляске спит младенец нескольких месяцев на вид.

Любопытные не понимают, в чем дело, так как решительно ничего скандального заметить не могут, кроме того, что у одного из сидящих в кровь разбиты губы. Некоторые делают предположения: «Это, наверно, чехи», «Ну и сидели бы у себя», «Сюда-то чего пришли», «А если не чехи, то в милицию их и всё». Но общий тон сразу же становится более определенным. Из окружающей толпы через некоторые промежутки времени раздаются четко произносимые фразы: «Антисоветчики», «В милицию их», «Давить их надо», «Жидовские морды», «Проститутка, нарожала детей, теперь на Красную площадь пришла» (видимо, в адрес женщины с коляской).

Сидящие либо молча глядят на окружающие их лица, либо пытаются объяснить любопытным, что они здесь протестуют против агрессии СССР в Чехословакии. Их негромкие, не совсем отчетливые даже для близстоящих слова покрываются криками: «Сволочи», «Какая агрессия? Все знают, зачем мы туда пришли». Женщине, которая пробует вступиться за сидящих, кричат: «А её тоже надо арестовать».

...Это продолжается минуты 3-4. Милиционер свистками расчищает проход в толпе от светло-голубой «Волги», остановившейся в 7-10 метров от Лобного места со стороны ГУМа (наискосок по прямой). Люди без формы или каких-либо знаков отличия, руководимые несколькими людьми, — одни пробились

через проход от машины, другие стояли в толпе около сидящих, — проводят к машине четырех мужчин и одну женщину (с проседью). Первый ведомый огрызается назад: «Не крути руки». Другого несут, волокут. Третий — с разбитыми губами — перед тем, как его вталкивают через заднюю дверь, успевает крикнуть «Да здравствует Чехословакия». Всем перед тем, как засунуть в «Волгу» через левую заднюю дверь, успевают ударить по голове, женщине, которую заталкивают последней, заламывают голову, чтобы влезла через пролет двери.

Машина отъезжает. У Лобного места остаются сидеть женщина в очках, рядом стоит, держась за ручку коляски, другая женщина. Между ними и рядом стоящими начинается перебранка. Голоса: «Хулиганы», «Вам хлеб дают» — ответ: «У меня сломали чешский флаг».

Некоторые уговаривают женщину уйти, просят разойтись — «Граждане, дадим дыхнуть ребенку», одновременно идет базарная ругань без мата и крики: «Их тоже в милицию». Молодая блондинка в общем приятной наружности втолковывает: «Таких, как вы, надо давить. Вместе с детьми, чтобы они идиотиками не росли».

Никто не страгивается с места. После увоза мужчин проходит минут 8-10 и другая светло-голубая «Волга» (метрах в десяти между Лобным и Мавзолеем) останавливается. Женщин несут на руках, не так грубо, как с мужчинами, обращаясь по дороге. Вместе с коляской грузят в машину.

Неудовлетворенная толпа остается, но милиционер-регулировщик на площади настойчиво просит разойтись. В некоторых местах ожесточенные пере-

бранки: «А что вы их защищаете!» Молодой человек в очках с назойливым терпением в голосе предлагает: «Давайте поговорим, разберемся», но партнеров для дискуссии не находит. Муж в тенниске энергично говорит толстеющей супруге в выходном платье: «Заткнись, если ничего не понимаешь». Она пыталась непрофессионально поставленным голосом присоединиться к хору осуждающих.

Народ начал было расходиться (пробило четверть первого), но тут свистки, беготня милиции — регулировщиков — из Спасских ворот вылетают две черные «Чайки» и по проходу шириной метров 8 между двух толп проскакивают в улицу мимо ГУМа.

В них занавески. Во второй машине на среднем сидении вполоборота человек в шляпе, а рядом с ним на заднем выглядывает через стекло правой дверцы физиономия, напоминающая фото Дубчека, который, как будет объявлено через два дня (во вторник), входил в делегацию ЧССР на переговорах в Москве.

Вслед за этим у зеленой «Волги» между Лобным местом и Василием Блаженным собирается новая толпа. У иностранца пытаются засветить пленку, он протестует по-русски с сильным акцентом. Машина трогается. Протесты смолкают. Толпа медленно рассредотачивается.

Слова: «Чехи протестуют, что флаг поломали». На вопрос: «А что такое?» — пожимают плечами.

На Спасской башне часы показывают 12.22.

*

В 16⁰⁰ 25 августа Би-Би-Си в передаче новостей (на английском языке) упомянуло сообщение Рейте-

pa из Москвы о задержании «по крайней мере» четырех человек на Красной площади, «по-видимому», в связи с демонстрацией группы интеллигенции против советского вмешательства в Чехословакии».

Через два дня одна из радиостанций, вещавших на СССР, сообщила, что среди задержанных — Павел Литвинов и Лариса Даниэль, жена сидящего писателя. Задержанным будет предъявлено обвинение в нарушении «общественного порядка».

Примечания к записи очевидца демонстрации. В этой записи не всё точно, но я не знала ее автора и не имела права редактировать ее по существу. Поэтому только отмечу имеющиеся неточности.

Лозунги продержались так недолго, что автор записи, видимо, восстановил текст увиденного им лозунга по смыслу. Вероятно, он увидел лозунг «Руки прочь от ЧССР!» — самый заметный, размашисто черным по белому, а вспомнил его как «Прекратить советское вмешательство в Чехословакии».

Машин было не две, и меня увозили не вместе с другой женщиной. До меня увезли девять человек, в том числе трех женщин, — по крайней мере, в трех машинах, а потом, после большого интервала, увезли меня, да и коляску засунули не в ту же машину, а искали машину отдельно. А за женщину, «увезенную» вместе со мной, автор записи, видимо принял КГБ-истку, которая била меня по губам, да только это видели лишь ближайшие к машине.

Мне кажется, что автор записи сгустил краски в изображении толпы. Мне толпа показалась более нейтральной, большая часть реплик принадлежала нескольким людям, оставшимся в толпе от той группы, что рвала у нас плакаты.

ЧТО ПОМНЮ Я О ДЕМОНСТРАЦИИ

Накануне прошел дождь, но в воскресенье с самого утра было ясно и солнечно. Я шла с коляской вдоль ограды Александровского сада; народа было так много, что пришлось сойти на мостовую. Малыш мирно спал в коляске, в ногах у него стояла сумка с запасом штанов и распашонок, под матрасиком лежали два плаката и чехословацкий флажок. Я решила: если никого не будет, кому отдать плакаты, я прикреплю их по обе стороны коляски, а сама буду держать флажок.

Флажок я сделала еще 21 августа: когда мы ходили гулять, я прицепляла его к коляске — когда были дома, вывешивала в окне. Плакаты я делала рано утром 25-го: писала, зашивала по краям, надевала на палки. Один был написан по-чешски: «At' zije svobodne a nezavisle Ceskoslovensko!», т. е. «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия». На втором был мой любимый призыв: «За вашу и нашу свободу» — для меня, много лет влюбленной в Польшу, особенно нестерпимым в эти дни было то, что вместе с нашими войсками на территорию Чехословакии вступили и солдаты Войска Польского, солдаты страны, которая веками боролась за вольность и независимость против великодержавных угнетателей — прежде всего, против России.

«За вашу и нашу свободу» — это лозунг польских повстанцев, сражавшихся за освобождение отчизны,

и польских эмигрантов, погибавших во всем мире за свободу других народов. Это лозунг тех русских демократов прошлого века, которые поняли, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы.

Проезд между Александровским садом и Историческим музеем был перекрыт милицией: там стояла очередь в мавзолей. Когда я увидела эту толпу, мне представилось, что вся площадь, до самого Василия Блаженного, запружена народом. Но когда я обошла музей с другой стороны и вышла на площадь, она открылась передо мной просторная, почти пустынная, с одиноко белеющим Лобным местом. Проходя мимо ГУМа, я встретила знакомых, улыбнулась им и прошла дальше не останавливаясь.

Я подошла к Лобному месту со стороны ГУМа, с площади подошли Павел, Лариса, еще несколько человек. Начали бить часы. Не на первом и не на роковом последнем, а на каком-то случайном из двенадцати ударов, а может быть и между ударами, демонстрация началась. В несколько секунд были развернуты все четыре плаката (я вынула свои и отдала ребятам, а сама взяла флажок) и совсем в одно и то же мгновение мы сели на тротуар.

Справа от меня сидела Лара, у нее в руках было белое полотнище, и на нем резкими черными буквами — «Руки прочь от ЧССР». За нею был Павлик. Доставая плакаты, я сознательно протянула ему «За вашу и нашу свободу»: когда-то мы много говорили о глубокой мысли, заключенной в этом призыве, и я знала, как он ему дорог. За Павликом были Вадим Делоне и Володя Дремлюга, но их я видела плохо: мы все сидели дугой на краешке тротуара, повто-

ряющего своими очертаниями Лобное место. Чтобы увидеть конец этой дуги, надо было бы специально поворачиваться. Потому-то я потом и не заметила, как били Вадима. Позади коляски сидел Костя Ва-бицкий, с которым я до тех пор не была знакома, за ним — Витя Файнберг, приехавший на днях из Ленинграда. Всё это я увидела одним быстрым взглядом, но, по-моему, на то, чтобы записать эту картину, ушло больше времени, чем то, что прошло от мгновения, как плакаты поднялись над нами, и до мгновения, как они затрещали. Вокруг нас только начал собираться народ, а из дальних концов площади, опережая ближайших любопытных, мчались те, кто поставил себе немедленной целью ликвидировать демонстрацию. Они налетали и рвали плакаты, даже не глядя, что там написано. Никогда не забуду треска материи.

Я увидела, как сразу двое — мужчина и женщина, портфелем и тяжелой сумкой — били Павлика. Крепкая рука схватила мой флажок. «Что! — сказала я. — Вы хотите отнять у меня чехословацкий государственный флаг?» Рука поколебалась и разжалась. На мгновение я обернулась и увидела, как бьют Витю Файнберга. Плакатов уже не было, и только флажок мне еще удалось защитить. Но тут на помощь нерешительному товарищу пришел высокий гладколицый мужчина в черном костюме — из тех, кто рвал лозунги и бил ребят, — и злобно рванул флажок. Флажок переломился, у меня в руке остался обломок древка.

Еще на бегу эти люди начали выкрикивать различные фразы, которые не столько выражали их несдержанные эмоции, сколько должны были про-

воцировать толпу последовать их примеру. Я расслышала только две фразы, их я и привела в своем письме: «Это всё жиды!» и «Бей антисоветчиков!» Они выражались и более нецензурно: на суде во время допроса Бабицкого судья сделала ему замечание за то, что он повторил одно из адресованных нам оскорблений.

Тем не менее, собравшаяся толпа не реагировала на призывы «бить антисоветчиков» и стояла вокруг нас, как всякая любопытная толпа.

Почти все, кто бил ребят и отнимал плакаты, на короткое время исчезли. Стоящие вокруг больше молчали, иногда подавали неприязненные или недоуменные реплики. Два-три оратора, оставшиеся от той же компании, произносили пылкие филиппики, основанные на двух тезисах: «мы их освобождали» и «мы их кормим» — «их» это чехов и словаков. Подходили новые любопытные, спрашивали: — Что здесь? — Это сидячая демонстрация в знак протеста против оккупации Чехословакии, — объясняли мы. — Какой оккупации? — искренне удивлялись некоторые. Всё те же 2-3 оратора опять кричали: — Мы их освобождали, 200 тысяч солдат погибло, а они контрреволюцию устраивают. Или же: — Мы их спасаем от Западной Германии. Или еще лучше: — Что же мы, должны отдать Чехословакию американцам? И — весь набор великодержавных аргументов, вплоть до ссылки на то, что «они сами попросили ввести войска».

За этими ораторами трудно было слышать, кто из ребят что говорил, помню, кто-то объяснял, что «письмо группы членов ЦК КПЧ» с просьбой о вводе войск — фальшивка, недаром оно никем не под-

писано. Я на слова «Как вам не стыдно!» сказала: «Да, мне стыдно — мне стыдно, что наши танки в Праге».

Через несколько минут подошла первая машина. После мне рассказывали люди, бывшие на площади, как растерянно метались в поисках машин те, кто отнял у нас лозунги. Найти машину в летнее воскресенье на Красной площади, по которой нет проезда, трудно, даже учитывая право работников КГБ останавливать любую служебную машину. Постепенно они ловили редкие машины, выезжавшие с улицы Куйбышева в сторону Москворецкого моста, и подгоняли их к Лобному месту.

Ребят поднимали и уносили в машины. За толпой мне не было видно, как их сажали, кто с кем вместе ехал. Последним взяли Бабицкого, он сидел позади коляски, и ему достался упрек из толпы: «Ребенком прикрываетесь!» Я осталась одна.

Малыш проснулся от шума, но лежал тихо. Я переодела его, мне помогла незнакомая женщина, стоявшая рядом. Толпа стояла плотно, проталкивались не видевшие начала, спрашивали в чем дело. Я объясняла, что это демонстрация против вторжения в Чехословакию. «Моих товарищей увезли, у меня сломали чехословацкий флажок», — я приподнимала обломочек древка. «Они что, чехи?» — спрашивал один другого в толпе. «Ну, и ехали бы к себе в Чехословакию, там бы демонстрировали». (Говорят, вечером того же дня в Москве рассказывали, что на Красной площади «демонстрировала чешка с ребенком».)

В ответ на проповедь одного из оставшихся на месте присяжных ораторов я сказала, что свобода

демонстрации гарантирована Конституцией. «А что? — протянул кто-то в стороне. — Это она правильно говорит. Нет, я не знаю, что тут сначала было, но это она правильно говорит». Толпа молчит и ждет, что будет. Я тоже жду.

— Девушка, уходите, — упорно твердил кто-то. Я оставалась на месте. Я подумала: если вдруг меня решили не забирать, я останусь тут до часа дня и потом уйду.

Но вот раздалось требование дать проход, и впереди подъезжающей «Волги» через толпу двинулись мужчина и та самая женщина, что била Павла сумкой, а после, стоя в толпе, ругала (и, вероятно, запоминала) тех, кто выражал нам сочувствие. «Ну, что собрались? Не видите: больной человек...» — говорил мужчина. Меня подняли на руки, — женщины рядом со мной едва успели подать мне на руки малыша, — сунули в машину, — я встретилась взглядом с расширенными от ужаса глазами рыжего француза, стоявшего совсем близко, и подумала: «Вот последнее, что я запомню с воли», — и мужчина, указывая всё на ту же женщину, плотную, крепкую, сказал: «Садитесь — вы будете свидетелем». — «Возьмите еще свидетеля», — воскликнула я, указывая на ближайших в толпе. «Хватит», — сказал он, и «свидетельница», которая, кстати, нигде потом в качестве свидетеля не фигурировала, уселась рядом со мной. Я кинулась к окну, открутила его и крикнула: «Да здравствует свободная Чехословакия!» Посреди фразы «свидетельница» с размаху ударила меня по губам. Мужчина сел рядом с шофером: «В 50-е отделение милиции». Я снова открыла окно и попыталась крикнуть: «Меня везут в 50-е отделение

милиции», но она опять дала мне по губам. Это было и оскорбительно, и больно.

— Как вы смеете меня бить! — вскрикивала я оба раза. И оба раза она, оскалившись, отвечала:

— А кто вас бил? Вас никто не бил.

Машина шла на Пушкинскую улицу через улицу Куйбышева и мимо Лубянки. Потом я узнала, что первые машины ехали прямо на Лубянку, но там их не приняли и послали в 50-е отделение милиции. Мужчина по дороге сказал шоферу: «Какое счастье, что вы нам попались». А когда доехали, шофер сказал этому «случайному представителю разгневанной толпы»: «Вы мне путевочку-то отметьте, а то я опаздываю».

— Как ваша фамилия? — спросила я женщину в машине.

— Иванова, — сказала она с той же наглой улыбкой, с которой говорила «Вас никто не бил».

— Ну, конечно, Ивановой назваться легче всего.

— Конечно, — с той же улыбкой.

РАССКАЗ ТАНИ БАЕВОЙ,

ВОСЬМОГО УЧАСТНИКА ДЕМОНСТРАЦИИ

На следствии я сказала: «Была случайно». Почему? Почему я не побоялась идти на площадь и почему впоследствии отреклась?

24-е, вечер. Я знаю, что пойду, решила сразу. Почему? Понимание и возмущение, основанное на понимании, пришли позже. Я понимала интуитивно, что совершено насилие, что моя страна вновь становится жандармом Европы. И еще я понимала — идут мои друзья. Я пошла с друзьями.

Они пошли с Чехословакией. Они отдавали свою свободу Чехословакии. А я отдавала ее друзьям.

Я понимала, что впереди лагерь. Я готовилась к этому. Поздно ночью я чистила свою квартиру и писала письма друзьям и родителям (они были в отъезде). В решении своем я не сомневалась.

25-е. Красная площадь. Около двенадцати. Все в сборе, шутят, смеются. Вдруг появляется Вадик. Он узнал случайно. Ему не говорили, ведь он недавно вышел из тюрьмы. «Вадик, уходи!» — «Нет!» Он улыбается.

12 часов. Полдень. Сели. Мы уже по другую сторону. Свобода для нас стала самым дорогим на свете. Сначала, минут 3-5, только публика окружила недоуменно. Наташа держит в вытянутой руке флажок ЧССР. Она говорит о свободе, о Чехословакии,

Толпа глуха. Витя Файнберг улыбается рассеянной близорукой улыбкой.

Вдруг свисток, и от мавзолея бегут 6-7 мужчин в штатском — все показались мне высокими, лет по 26-30. Налетели с криками: «Они продались за доллары!» Вырвали лозунги, после минутного замешательства — флажок. Один из них, с криком «Бей жидов!», начал бить Файнберга по лицу ногами. Костя пытается прикрыть его своим телом. Кровь! Вскакиваю от ужаса. (Потом Таня, присев на корточки, вытирала Виктору платком окровавленное лицо. — Н. Г.) Другой колотил Павлика сумкой. Публика одобрительно смотрела, только одна женщина возмутилась: «Зачем же бить!» Штатские громко выражали возмущение, поворотясь лицом к публике.

Минут через пятнадцать подъехали машины, и люди в штатском, не предъявляя документов, стали волочить нас к машинам. Единственное желание — попасть в машину вместе со своими. Рвусь к ним, мне выворачивают руки. В одну машину, нанося торопливые удары, впихнули пятерых. Меня оттащили и «посадили» в другую машину. Со мной посадили испуганного юношу, схваченного по ошибке. Матерясь, повезли на Лубянку, позвонили, выругались и повернули к 50-му отделению милиции.

«Полтинник». Опять все вместе, оживлены, смеемся, шутим. Я, пожалуй, меньше всех думаю о дальнейшем. Мы вместе — это главное. Смотрю на Вадика: он улыбается, на рубашке расплылись темные пятна пота. Ему, пожалуй, сейчас тяжелее всех. Смотрю в окно — ходят люди, свободные... Вот я сейчас встану и выйду, встану и выйду, встану и...

Смотрю в окно — пыльный тротуар, солнце, голоса. Милиционер задергивает занавеску. Смотрю на товарищей — Витя улыбается разбитыми губами, остальные о чем-то разговаривают. Случайно заглядываю в окошечко КПЗ — на корточках сидят трое мужчин и смотрят без любопытства, холодно — люди из того мира.

В том, что меня ждет тюрьма, я не сомневаюсь. Вдруг, в разговоре, фраза: «Ну, тебя, Татка, конечно, не отпустят!» Мы уже разделились на людей без надежд и тех, кто вернется к свободе, к людям. Впервые мысль: а что, если попробовать? Подхожу к Ларе: «Лар, я попытаюсь выбраться?» — «Конечно, девочка, главное уже сделано!» Для меня главное уже кончилось. Для них только начиналось.

Прошло три часа. Тщетно требуем врача Вите. Наконец, начинают вызывать. Уводят Павлика, он прощается с нами, уходит, Вадика — он улыбается нам в дверях. Меня. Второй этаж, обычная комната следователя. Я уже не думаю ни о чем. Только перебираю воспоминания той жизни, началась другая.

Допрос. «Я была случайно». (Кто этому поверит? За плечами уже три демонстрации — и все «случайно».) Рассказала, как били, как отнимали лозунги. Взгляды поддерживаю. Допрос идет вяло. Вдруг: «Что же вы говорите, что были случайно? Боитесь отвечать за свои поступки? Вы нечестны».

Честность — здесь? Нужна ли с этими людьми честность? Позднее я поняла, что это была бы честность по отношению к себе.

Допрос окончен. Выводят — вижу Лару, она ободряюще улыбается.

Везут на обыск. Проезжаю по вечерней Москве,

которую я никогда особенно не любила. Сейчас все мне дорого: гомон, суета, смех — все эти атрибуты свободы.

Дома никого не было. Здесь уже со мной перешли на «ты». Проводил обыск капитан милиции Боготоба, который меня допрашивал, и двое в штатском. Понятых привезли с собой. Два мальчика лет по 19: Андрей Истаков и Михаил Антусюк. Понятые сидели молча, перепуганные. На обыске не присутствовало ни одной женщины. Они обыскивали, я собирала вещи в авоську. Они роются в белье, рассматривают семейные фотографии, спрашивают, не веду ли я дневника. А я спрашиваю, холодно ли в камере: ведь на улице жара. Они видят, что я собираюсь серьезно, перестают «шутить», отводят глаза. Торопливо ем: есть не хочется, но когда еще придется. Они молчат. Выключаю газ, холодильник. Они молчат.

Обыск идет уже три часа. Они рылись в личных вещах отца, взяли две его пишущие машинки, поздравительные открытки от иностранных ученых. У меня забрали тетради, записные книжки, магнитофонные ленты.

«Можете остаться дома», — говорят они с усмешкой и уходят.

Затем пошли допросы. В протоколе ничего нового. Говорили, что в предыдущий раз, после Пушкинской площади, «пожалели», а сейчас мне «не уйти от расплаты». Следователь Галахов не отличался особой любезностью: с особым интересом он завел разговор о моих личных делах. Он даже вынул бумажку и зачитал мне имена моих «любовников», которых оказалось так много, что он не в состоянии был

их запомнить. В этот список вошли имена всех моих друзей Галахов явно не понимал, что такое друзья. После того как я сказала, что потребую заменить следователя, подобные вопросы прекратились. Много речей было сказано им, а позднее и Акимовой, о Н. Горбаневской: «ее место в психобольнице», «какая же она мать», «то, что она не в тюрьме, — наша гуманность». Расспросы были основаны на примитивном шантаже: «А вот Делоне говорит...» или «А вот мы вызовем вашего папу...» О Чехословакии говорили мало: на банальные фразы из передовиц бессмысленно было отвечать.

На последнем допросе сказали: «Мы решили пожалеть вас и на этот раз, но...» — и снова последовали угрозы.

Забирая у Акимовой вещи, взятые при обыске (часть отправили в КГБ), я спросила об ее впечатлении об обвиняемых. Акимова сказала: да, это очевидно, хорошие люди, они ей понравились, но почему они идут на заведомую расправу, ей непонятно; почему они свободе предпочитают тюрьму, любимой работе — каторжную, семье — лагерь; какая же это мать, которая подвергает своего ребенка опасности. Существует государство, закон, вы обязаны чтить законы. На вопрос: «Почему же вы не чтите законы?» Акимова важно ответила: «Мы тоже можем ошибаться».

Через неделю после демонстрации меня выгнали из института. В приказе было сказано, что я не работаю, учась на заочном отделении Московского историко-архивного института. Я обратилась к юристу Министерства высшего образования. Она подтвердила справедливость моего возмущения соответствую-

щим параграфом и буквой закона. Но Фемида оказалась бессильна перед старшим инспектором товарищем Шуйских. Он развел руками и сказал: «А мы же тебя не за это выгнали».

Итак, меня «пожалели»... Теперь мои друзья тал, а я здесь. Мои мужественные, последовательные друзья. А я — здесь. Я преклоняюсь перед своими друзьями — перед Ларой, Павликом, Наташей, Костей, Витей, Володей, перед Вадиком, которого мы считали мальчишкой, и который повзрослел такой страшной ценой.

Я отреклась. Пускай только от факта участия в демонстрации — не от друзей, не от убеждений, но отреклась. И вот я здесь. Кто же я?

Примечание: Эта книга была уже готова, и в ней был записанный мною Танин рассказ: когда-то я попросила ее вспомнить, кто где сидел, как кого забирали, что она помнит о «полтиннике», о следствии. Таня рассказала довольно коротко, не зная точно, зачем мне это, — я записала. Таня оказалась одним из первых читателей книги и, увидев этот короткий рассказ, перечисляющий факты, но опускающий самый важный факт, о котором у нас не принято было говорить, — факт ее участия в демонстрации, — решила восстановить истину. Так как следствие не доказало участия Тани в демонстрации, я также не считала себя вправе упоминать об этом. Я рада, что Таня написала об этом сама.

В «ПОЛТИННИКЕ»

50-е отделение милиции, в просторечии называемое «полтинник», находится — вернее, находилось — на Пушкинской улице, рядом с Цыганским театром «Ромэн». Сейчас его почему-то перенумеровали в 19-е, но у дверей стоит все тот же мрачный милиционер, который упорно добивался от нас, чтобы женщины сидели с одной стороны от двери, а мужчины — с другой. И чтобы не смели подходить друг к другу.

Это отделение — ближайшее к Пушкинской площади, традиционному месту московских демонстраций. Видно, по традиции и нас отвезли туда же.

Эти три часа, которые мы провели в «полтиннике» все вместе, еще до допросов, я вспоминаю с нежностью. Демонстрация состоялась, и мы были счастливы. Лариса, просто почерневшая за последний тяжкий месяц (арест Марченко, арест ее сестры Ирины, наконец, 21 августа — день вторжения и день суда над Толей Марченко), теперь поразительно просветлела. У нас было легко на сердце.

В комнате дежурного нас было 11 человек: кроме семи участников демонстрации, еще Таня Баева, Майя Русаковская, Инна Корхова и Миша Леман. Мишу, видно, приняли за нашего знакомого и посадили с нами. Где были все остальные свидетели, в первую очередь — «свидетели», рвавшие плакаты и бившие ребят, неизвестно. Мы их не видели. А доп-

росы их датировались 25 августа. Неизвестно, и где были сами плакаты. Потом в материалах дела не оказалось ни фамилий «граждан», задержавших нас, ни фамилий «граждан», передавших плакаты в милицию, — почти никаких данных на этот счет. А между тем, те немногие из этих «граждан», которые выступали в суде, уверенно рассказывали, как они издалека прочитали текст плакатов: даже карандашом написанное «Свободу Дубчеку».

Кстати, о плакатах. — Какой был четвертый лозунг? — спросила я кого-то из ребят.

— С одной стороны «Позор оккупантам», с другой — «Свободу Дубчеку», — ответили мне. — Он и сам не помнит, какой стороной держал, кажется, «Позор оккупантам».

«Он» — это Володя Дремлюга. Мне бы у него спросить, и не было бы досадной ошибки в моем письме. Лозунг был «Долой оккупантов», а «Свободу Дубчеку» я опустила, решив, что раз он оказался на обороте плаката, то как бы и не было его.

Может быть, на меня повлияло и то, что писала я, как только кончились московские переговоры, и я уже знала об участии Дубчека в этих переговорах и о компромиссах, принятых при его участии. Имя Дубчека уже утратило частицу своего ореола.

В самом начале мы потребовали, чтобы Виктору Файнбергу сделали медицинскую экспертизу. В связи с этим дежурный милиционер записал все наши фамилии, имена и отчества, и дознанию не пришлось заниматься процедурой установления наших личностей. Через некоторое время приехал испуганный врач, Виктора увели, и больше мы его не видели. Как я потом узнала, в материалах дела этой экспер-

тизы не было: то ли ее вообще не произвели, то ли выделили из дела вместе с остальными материалами Файнберга. А она была бы объективным показанием о методах расправы с демонстрантами.

Кроме того, мы заявили, что задержанные вместе с нами люди не участвовали в демонстрации: пусть их допросят раньше, чтобы зря не держать. Их допросили, но не отпустили, а продержали до позднего вечера, как и нас.

Когда прошло три часа, Володя Дремлюга встал и спокойно пошел к выходу, вызвав ярость нашего стража. Володя спокойно объяснил, что больше трех часов нас не могут держать без постановления о задержании. Мы присоединились к его заявлению. Милиционеры забегали, и вскоре в дверь заглянул какой-то человек:

— Литвинов здесь есть?

Павлика увели на допрос. За ним Ларису, следующей — меня.

Сидя в «полтиннике», мы не раз вспоминали пророческую песенку-пародию: «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз, еще Пашку, и Наташку, и Ларису Богораз».

Допрашивал меня следователь Московского УООП Василенко. Я дала показания о расправе с демонстрантами: о том, как рвали плакаты, о побоях, которые я видела, о том, как у меня поломали флажок, о женщине, которая била меня в машине. На все вопросы о самой демонстрации, о ее подготовке и организации я отказалась отвечать — только подчеркнула, что демонстрация была сидячая, поэтому ее участников легко отличить от людей, задержанных случайно. Свой отказ я объяснила тем, что

единственными нарушителями общественного порядка на Красной площади были те, кто разгонял демонстрацию и избивал мирных демонстрантов, — поэтому только об их действиях я и буду говорить. Стремясь быть последовательной, я отказалась отвечать даже на вопрос, когда началась демонстрация.

С готовым протоколом в руках и со мной Василенко спустился с третьего этажа в коридор второго и пошел в кабинет с кем-то советоваться. Из другого кабинета доносился неразборчивый яростный крик следователя. Можно было понять только «Как вам не стыдно!» Отвечал ему голос настолько тихий, что об ответе можно было только догадываться по паузам в озлобленном крике. Мне сразу представилось, что там Лариса, и стало очень больно: лучше б на меня кричали. Я так и не знаю, кого так грубо допрашивали.

Снизу, где остался мой малыш, ничего не было слышно, как я ни прислушивалась.

Василенко вышел от начальства и снова пошел со мной наверх. Он взял новый лист для протокола, заполнил страницу анкетных данных и снова задал вопрос относительно демонстрации. Я сказала, что дала все показания, какие считаю нужным. Не добившись толку, следователь порвал пустой протокол и снова повел меня на второй этаж.

Конечно, оба раза он не так-то быстро соглашался с моим отказом от показаний. В ход шли все средства убеждения, вплоть до классического «А ваши товарищи всё рассказывают».

— Это их личное дело, — сказала я, улыбнувшись. Если б они и правда «всё» рассказывали, это ничего не изменило бы в моих показаниях. Да я-то знала

моих товарищей. А вечером того же дня, во время очной ставки, о которой я еще скажу, я увидела на столе у майора Караханяна протокол Дремлюги — только анкетную страницу. Но и по ней было видно, что Володя оказался еще последовательнее меня. В обоих местах, где должна была стоять его подпись,

— под анкетными данными и под предупреждением об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний — следователю пришлось написать: «Подписать отказался». А допрашивали нас как свидетелей. И опознавали

— как «свидетелей».

«Опознавали» меня вечером, в девятом часу, а всё это время до опознания я провела в каком-то из кабинетов второго этажа, ничего не зная о своем младенце. Меня стерегли — то один милиционер, то другой, притом они были очень недовольны этой заботой: у них, видно, и без нас хватало дела. Толстого пожилого милиционера я спросила, как там ребенок, не видел ли он. «Его нянчит ваша подруга». Потом уж я узнала, что с малышом больше всего нянчились Инна и Миша Леман, а был какой-то момент, когда с ним не осталось никого, кроме молодого и, к счастью, доброго милиционера. Малыш, впрочем, вел себя идеально, хотя мог бы и покричать: я кормила его в середине дня, а из того прикорма, что у него был, одну бутылочку кефира разлили, обыскивая коляску, а творог от жары испортился, так что без меня ребята дали ему съесть немногое, что оставалось.

С этим же толстым милиционером мы побеседовали о Чехословакии: «Вы сейчас говорите, что там контрреволюция и надо вводить войска, — потому

что так написано в газетах. А через месяц скажут, что не надо было вводить войска, — и вы будете повторять это за газетами».

Наконец, милиционеры сдали очередь сторожить меня мальчикам из оперотряда. Всегда, когда я видела подобных мальчиков «на деле» — у суда над Буковским, у суда над Галансковым и Гинзбургом, я не могла удержаться от мысли, что в оперотряд идут от некоей неполноценности. Теперь, видя их, невольно слыша их разговоры, я еще раз в этом убедилась. Двое из них, как я поняла, работали продавцами в книжных магазинах, что ничуть не повышало их интеллекта. (Впрочем, сколько раз встречаешь каких-нибудь книжных «жучков», которые знают названия и цены всех редких книг на черном рынке, но самоуверенные суждения об этих книгах произносят со своих убогих спекулянтских позиций.) Момент наибольшего энтузиазма в беседе наступил, когда один из них рассказал, что какому-то знакомому привезли из Западной Германии порнографическое издание. Тут они все со знанием дела стали говорить о том, как эти книги там издают да кто какую книгу видел. Притом, учитывая мое присутствие, они, конечно, не говорили «порнография», а употребляли какой-то специфический, но весьма прозрачный условный термин.

Здесь же я получила четкое подтверждение нашему предположению, что понятыми на обыски теперь возят оперотрядчиков. При мне следователь дважды вызывал по двое ребят ехать понятыми. Парни из этой же компании были понятыми и на моем опознании.

Я видела и слышала моих сторожей, но сознание

мое было отстранено. Я еще не предполагала, что меня выпустят, и, глядя в окно, навсегда запоминала бедный пейзаж: облупленные желтые стены, замыкавшие голый внутренний двор, и два дерева, поднимавшихся высоко позади стены. Впрочем, в какой-то момент я испытала ясное ощущение, что меня выпустят. Была я очень спокойна, только скорее хотела соединиться со своим ребенком.

Часов в восемь меня вызвали на опознание. Посадили рядом с двумя красивыми девочками, лет на десять меня моложе, и предложили некоему Олегу Константиновичу Давидовичу, молодому человеку в штатском, тонколицему и тонкогубому, опознать меня из «трех предъявленных для опознания». Ну, он, конечно, опознал. И изложил при каких обстоятельствах он меня видел и что я делала, — более кратко на опознании, более подробно — на последовавшей за этим очной ставке. Это тот самый Давидович, старший лейтенант КГБ из лагерей строгого режима в Коми АССР, показаниям которого позднее суд поверил больше всего. Тогда в «полтиннике» я знала только те его показания, что касались меня: что я подошла к Лобному месту вместе со всеми демонстрантами, что я держала плакат, что демонстрантов никто не бил, а в отделение отправляли работники милиции и т. п. — словом, сплошная ложь. Он заявил, что я произносила «антисоветские речи», сравнивала ввод войск Варшавского пакта с гитлеровским вторжением.

Если прибавить к этому неизвестные мне тогда его показания, что вышел он на Красную площадь из ГУМа (а ГУМ в воскресенье закрыт), что Лариса не держала плаката, — можно почти твердо увериться,

что он либо не был вовсе на площади, либо явился туда только помочь увозить демонстрантов.

Перед опознанием и очной ставкой меня вывели в коридор, и тут я в последний раз увидела Ларису. Ее увозили на обыск. «Ларик», — окликнула я. Она улыбнулась и помахала рукой. И всё время улыбалась.

А после очной ставки я на минуту увидела Павлика. Он тоже был просветлен, но это выражалось не в радостном оживлении, как у Лары, а в какой-то особенно явной мягкости. Так я простилась с двумя своими сердечнейшими друзьями.

И наконец мне сказали: «Вы свободны. Пойдете с этим товарищем».

И, не слишком задумываясь, свободна ли я вообще или только от очной ставки, в сопровождении этого «товарища» я спустилась вниз, к моему младенцу, который как раз к этому времени доконал последние сухие штаны. А вся коляска была увешана мокрыми. Вместе с коляской нас погрузили в милицейский газик и повезли домой, на обыск.

ОБЫСКИ

В этот вечер было произведено восемь обысков: у шести демонстрантов-москвичей и у двоих из задержанных с нами — у Тани Баевой и у Майи Русаковской.

Брали, как всегда, всякий самиздат, записные книжки, клочки бумаги с адресами, телефонами, личными записями. У Дремлюги изъяли... Уголовный кодекс. У меня взяли машинописного Мандельштама. У Дремлюги и у Майи Русаковской — американское издание Мандельштама. Впервые за долгое время снова брали на обысках мои стихи. Стихи Делоне изымали и прежде, изъяли и сейчас. У Делоне изъяли крест.

У Ларисы делали третий обыск за последний месяц, изымать было практически нечего, поэтому в поисках хоть чего-нибудь перерыли все, только что подушки не вспарывали. У Майи Русаковской перевернули вверх дном всю квартиру. К Татке на обыск поехали пятеро мужчин, без единственной женщины. Как проходили обыски у Павлика, у Вадима, у Володи, неизвестно: в это летнее воскресенье у них никого не было дома. Санька Даниэль, в этот день вернувшийся из Прибалтики, попал домой на обыск и успел проститься с мамой.

Все обыски проходили — по крайней мере, заканчивались — в ночное время. А у меня и начался в 10 часов вечера, что уже считается ночным време-

нем. Руководил обыском вполне корректный капитан милиции, понятыми были две молоденькие девочки, которые весь обыск просидели не шелохнувшись и испуганно отказались съесть предложенные им яблоки. Обыскивали комнату, кроме капитана, два человека, не назвавших себя, — один молчаливейший, ни слова за вечер, второй наоборот, словоохотливый. Например, находит уведомление о вручении письма с лагерным адресом.

— Это кто же такой Гинзбург?

— Мой друг.

— Тоже в тюрьме сидит?

— В лагере.

— Да? А какая разница?

Я терпеливо объясняю разницу между тюрьмой и лагерем — не для этого фигляра, а для девочек, которые показались мне случайными в своем качестве оперотрядчиц.

— А за что же он сидит?

— По статье 70.

— Да? А что же это за статья? Я опять объясняю: и что за статья, и что сделал, и почему «Белая книга».

— Гинзбург её так не называл — это почему-то в ходе следствия она оказалась «Белой». Он назвал просто: сборник документов по делу Синявского и Даниэля.

Через минуту опять невинно спрашивает:

— Почему же он назвал ее «Белой книгой»?

— Я же вам объяснила, что это не он так ее назвал, а КГБ — вы КГБ и спросите. И тут он единственный раз взрывается:

— Мы — не КГБ!

— А я не говорю, что вы — КГБ. Я говорю: спросите в КГБ. Молчаливый молчит. Похоже, что он-то и есть

КГБ. Словоохотливый находит коробку гуаши:

— Отсюда мазала?

— А что у нас, — спрашиваю я, — допрос или обыск?

— Ну, — он недоволен, но говорит почти ласково, — сказала бы, что нет, и оставили бы.

Капитан просматривает книги, кивает на сборник стихов Глеба Горбовского:

— Хороший поэт.

Время приближается к двум часам ночи. Девочки сидят прямо-прямо и изо всех сил борются со сном. Маленький Оська давно спит на диване. Ясик, мой старший сын, не проснулся, когда мы пришли, и продолжает спать при свете, при разговорах. Мамино лицо окаменело, но, в общем, она держится более спокойно, чем я ожидала. Обыск кончается. Я заявила протест против проведения обыска в ночное время и против изъятия оригиналов подписей под письмом Генеральному прокурору по поводу процесса Гинзбурга и Галанскова.

Надо сказать, что из всех материалов обысков мало что было приобщено к делу: взятые у меня гуашь и кисточка; доска, на которой писался и отпечатался текст не принесенного на площадь плаката, изъятая у Бабицкого, — пожалуй, что всё. Тем не менее, не всё изъятое было возвращено: материалы обысков Богораз, Литвинова, Русаковской были переданы «для проверки» в КГБ, то же самое — и часть материалов, изъятых у Тани Баевой. Осталь-

ное было возвращено. (В нарушение всех законов был произведен обыск у матери Володи Дремлюги, в Мелитополе, — 7 октября, когда следствие было давно закончено.)

А наутро после обыска в кармане халата я обнаружила забытый мною кусок материи с надписью «За вашу и нашу свободу»: мне не понравилось, как я написала, и я переписала заново, а «черновик» выбросить забыла. Действительно, трудно сделать тщательный обыск в нашей тесной, захламленной, заваленной книгами комнате. Да и некоторая, как ни странно, гуманность. Уходя, мне сказали: «Скажите спасибо вашим детям, что обыск кончился так быстро». Назавтра мне велели явиться на Петровку 38, к следователю Стрельцову.

ДОЗНАНИЕ

26 августа утром я уже знала, у кого были обыски, кто арестован. Формально это еще был не арест — задержание. 28-го должно было окончательно выясниться, не выпустят ли ребят.

С утра я ходила записывать Ясика в школу. К часу поехала на Петровку, попросив одну из подруг посидеть с малышом. Обещанного пропуска в бюро пропусков не было, а молодой человек в окошке сказал: «Дозванивайтесь сами Стрельцову». Я объяснила, что мне Стрельцов не нужен, это я ему нужна. И написала аналогичное заявление начальнику управления: явилась, пропуска не получила, дозваниваться не стану, ухожу. Это чтобы не сказали, что я не приходила. И пользуясь некоторым пробелом в лимите времени (во времени меня связывали часы кормления ребенка), я отправилась по своим делам.

Я обычно не замечаю слежку — оттого и считаю, что за мной не следят. Но тут было бы слишком трудно не заметить. Притом слежку вели не какие-нибудь начинающие юнцы, а опытные лбы — вероятно, скинувшие со своих плеч ношу неусыпной слежки за Литвиновым и Богораз. Выглядело это очень смешно: здоровенные пожилые мужики, остановишься, обернешься на них, и они, застигнутые врасплох, начинают любоваться небом, деревцами или внимательно глядят себе под ноги. Я забежала

в знакомую редакцию и из окошка увидала сосредоточенного типа на той стороне неширокой улицы. Когда я выходила из дверей редакции, он и другой такой нее сидели на лавочках по обе стороны двери, и я волей-неволей прошла через этот почетный караул. И как только я вернулась домой, раздался звонок:

— Наталья Евгеньевна? Это говорит Федоров, зам. прокурора города Москвы. Что же вы не пришли? Я специально приехал с вами поговорить.

— Я же оставила заявление, — объяснила я и повторила то, что там было сказано. Затем я обещала, что приеду, когда покормлю ребенка.

Не знаю, раздумал ли Федоров со мной говорить или вообще не собирался, но в этот вечер у меня было два опознания и одна очная ставка — ничего больше. Когда я шла к кабинету следователя, Стрельцов стоял с каким-то мальчиком за дверью, ведущей вглубь здания. Когда я проходила, он сильно толкнул парня — оттолкнул, чтобы я его не видела. Этот-то мальчик, 19-летний слесарь из Ростова, и опознавал меня. Владимир Ударцев. С ним же была и очная ставка. Набитый газетной терминологией, он путал агрессию с эскалацией и все время говорил, что я выступала против «эскалации в Чехословакии». Когда я спросила, видел ли он, как задерживали и били демонстрантов, он сжался, как запуганный зверек, и злобно закричал: «Вас всех, всех следовало убить». Следователь обращался с ним на «ты», пренебрежительно, и мне вообще казалось, что парня взяли на площади, подержали ночку в КПЗ, припугнули и сделали из него хорошего свидетеля, возненавидевшего нас, — ведь это

из-за нас схватили его, ни в чем не повинного. Но это, конечно, психологическая гипотеза.

Еще он сказал: «Они сами себя побили». Эта версия потом повторялась в следствии: «ударил себя кулаком», «побили друг друга», но все-таки ею не воспользовались.

В конце его показаний я широко раскрыла глаза — пока еще от удивления, а не от ужаса. Он сказал, что когда меня стали задерживать, я сбила очки с мужчины и стала душить своего ребенка. Чтобы нанести ему повреждения и потом сказать, что их (демонстрантов) били. Мне это представилось такой несусветной чушью, что я сказала: «Да вы, наверное, не видели, как детей держат». Я решила, что ему показалось. И что он честно рассказывает то, что ему показалось.

Позже я узнала, что в деле было еще несколько показаний о том, что я «душила ребенка». «Показаться» нескольким людям не могло. Речь шла, безусловно, об искусственном создании доказательств, которое инспирировалось дознанием и следствием. Видно, потом следствие осознало чрезмерную неправдоподобность этой версии и отказалось от нее. Кстати, и Ударцев на суде отказался от этих показаний.

В тот же день меня опознала Татьяна Михайловна Великанова, жена Бабицкого. Она пришла разыскивать своего мужа, а ее сейчас же допросили как свидетеля да еще привели на опознание. Таким незабываемым образом мы познакомились.

Допрашивал меня не Стрельцов, а следователь, фамилию которого я забыла. От него я впервые услышала версию о том, что нас «спасли». Когда я

сказала, что нас били при задержании, он сказал, что если б нас не задержали, толпа растерзала бы нас. Это тоже была следственная версия, повторенная потом на суде прокурором. Она не имела ничего общего с действительностью, но была призвана оправдать действия тех, кто применил насилие.

Стрельцов руководил ходом дознания. Он подписал постановление о возбуждении дела «по факту организации и активного участия в групповых действиях, нарушивших общественный порядок в 12 часов 25 августа 1968 г. на Красной площади». По кабинетам Петровки уже толклись и командовали работники прокуратуры: тот самый Федоров и следователь Гневковская. Уходя, я слышала, как Федоров сказал про Ударцева: «Вы ему выпишите пропуск на выход, но он нам еще будет нужен. Я тогда не знала, кто эти люди, и решила, что из КГБ, — по хозяйскому тону.

У меня есть еще некоторые сведения о показаниях, данных на дознании и на следствии, но здесь я ограничусь лишь непосредственными впечатлениями, а всё остальное изложу в рассказе «Следствие», так как не всегда могу с уверенностью утверждать, когда были даны те или иные показания — на дознании или на следствии. Кроме того, именно в эти первые дни была положена основа всех следственных версий, под которую потом подгоняли остальные показания.

ПИСЬМО

Я решила написать свое письмо, поняв, что о нашей демонстрации ничего не известно, кроме неопределенных слухов. Заглушаемое западное радио передавало о «попытке» демонстрации, и то «по слухам». Если уж я осталась на свободе, то я должна была довести дело до конца: смысл и цель демонстрации, её лозунги и её участники не должны были остаться лишь достоянием слухов. Я написала и отправила это письмо 28 августа, убедившись, что три дня прошло, а демонстрантов не собираются освобождать.

Предварительные примечания к письму. Ошибку с текстом плаката я уже объяснила. Мне представляется не вполне удовлетворительной и фраза, в которой присутствие работников КГБ на площади объясняется только тем, что они дежурили в ожидании чехословацких машин. Как позднее стало ясно, первыми к нам кинулись, в основном, те, кто вел слежку — за Павлом, за Ларисой, может быть, еще за кем-то из нас. Все они служат в одной и той же воинской части 1164 — какого рода войск, неизвестно, но какого рода войск офицеры занимаются слежкой за такими людьми, как Литвинов, Богораз, Якир, Григоренко?

ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРАМ ГАЗЕТ

«Руде право»,

«Унита»,

«Морнинг стар»,

«Юманите»,

«Тайме»,

«Монд»,

«Вашингтон пост»,

«Нойе цюрхер цайтунг»,

«Нью-Йорк тайме».

Уважаемый господин редактор, прошу Вас поместить мое письмо о демонстрации на Красной площади в Москве 25 августа 1968 г., поскольку я единственный участник этой демонстрации, пока оставшийся на свободе.

В демонстрации приняли участие: Константин Бабицкий, лингвист, Лариса Богораз, филолог, Вадим Делоне, поэт, Владимир Дремлюга, рабочий, Павел Литвинов, физик, Виктор Фаинберг, искусствовед, и Наталья Горбаневская, поэт. В 12 часов дня мы сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу». Почти немедленно раздался свист, и со всех концов площади к нам бросились сотрудники КГБ в штатском: они дежурили на Красной площади, ожидая выезда из Кремля чехословацкой делегации. Подбегая, они кричали: «Это всё жиды! Бей антисоветчиков!» Мы сидели спокойно и не оказывали сопротивления. У нас вырвали из рук лозунги,

Виктору Файнбергу разбили лицо в кровь и выбили зубы. Павла Литвинова били по лицу тяжелой сумкой, у меня вырвали и сломали чехословацкий флажок. Нам кричали: «Расходитесь! Подонки!», но мы продолжали сидеть. Через несколько минут подошли машины, и всех, кроме меня, затолкали в них. Я была с трехмесячным сыном, и поэтому меня схватили не сразу: я сидела у Лобного места еще около 10 минут. В машине меня били. Вместе с нами было арестовано несколько человек из собравшейся толпы, которые выражали нам сочувствие, — их отпустили только поздно вечером. Ночью у всех задержанных провели обыски по обвинению в «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». Один из нас, Вадим Делоне, был уже ранее условно осужден по этой статье за участие в демонстрации 22 января 1967 г. на Пушкинской площади. После обыска я была освобождена, вероятно, потому, что у меня на руках двое детей. Меня продолжают вызывать для дачи показаний. Я отказываюсь давать показания об организации и проведении демонстрации, поскольку это была мирная демонстрация, не нарушившая общественного порядка. Но я дала показания о грубых и незаконных действиях лиц, задержавших нас, я готова свидетельствовать об этом перед мировым общественным мнением.

Мои товарищи и я счастливы, что смогли принять участие в этой демонстрации, что смогли хоть на мгновение прорвать поток разнузданной лжи и трусливого молчания и показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, которое творится от имени советского народа. Мы надеемся, что об

этом узнал или узнает народ Чехословакии. И вера в то, что думая о советских людях, чехи и словаки будут думать не только об оккупантах, но и о нас, придает нам силы и мужество.

Наталья Горбаневская

Москва А-252.

Новопесчаная ул., 13/3, кв. 34.

28 августа 1968 г.

СЛЕДСТВИЕ

Итак, 28 августа дело было передано в прокуратуру города Москвы, следствие приняла бригада следователей во главе с небезызвестной Людмилой Сергеевной Акимовой. В свое время Акимова руководила следствием по делу о демонстрации на Пушкинской площади — до того, как это дело передали в КГБ. В том же следствии участвовала и Гневковская, тоже входившая в состав бригады по нашему делу. Кажется, и тогда, и сейчас она вела, в основном, следствие по Делоне. Кроме них, в бригаде были следователи Галахов, Лопушенков и Соловьев.

Я была уже знакома с Акимовой. 23 августа я была у нее на допросе по делу Ирины Белогородской. На день раньше у нее была Лариса. Меня Акимова запомнила особенно хорошо, потому что я пришла на допрос с ребенком и он кричал, как резаный, — до того, что кто-то прибежал в кабинет и спросил: — Людмила Сергеевна, что у вас такое?

— Это у меня свидетель по делу Ирины Белогородской, — ответила она, ударяя на каждом слове, как бы говоря: сами понимаете, какие по этому делу вредные свидетели.

Но дело было не во вредности: мне не с кем было оставить малыша.

После 26 августа меня не вызывали на допросы до 3 сентября, и 3 сентября допрашивали уже как «подозреваемую» — предъявляя ст. 190³ УК РСФСР.

Только эта статья фигурировала и в первоначальном обвинении, предъявленном ребятам.

Кстати, всех задержанных с нами на площади — Таню Баеву, Майю Русаковскую, Мишу Лемана, Инну Корхову — допрашивали как свидетелей, и только в момент окончания следствия было вынесено постановление о прекращении против них уголовного дела, так как «не установлено, что они знали заранее» о демонстрации и «приняли активное участие». Если дело прекращено — значит, оно было возбуждено, значит, всех четверых тоже должны были допрашивать как подозреваемых, а не как свидетелей. Это не мелочь: свидетель обязан давать показания — подозреваемый так же, как и обвиняемый, имеет право дать объяснения и не несет ответственности ни за отказ от дачи показаний, ни за ложные показания. Таким образом, правовое положение этих четырех человек было ущемлено, права их грубо нарушены. Притом как раз их четверых допрашивали по нескольку раз, у Инны и Майи очные ставки с Павликом, следствие искало, кого бы объявить организатором «групповых действий», и единственная ниточка, за которую оно цеплялось, состояла в том, чтобы найти, кто от кого узнал о демонстрации. Инна Корхова дала те нее показания, что позднее на суде (см. дальше запись судебного процесса). Она, действительно, не знала заранее о демонстрации. Мне врезалось в память, как в «полтиннике» она печально сказала: «Ох, ребята, если б я знала заранее, как бы я вас отговаривала!»

Следствие на всякий случай вызывало на допросы людей, известных им по делу о Пушкинской площади: нескольких приятелей Делоне, которые, естест-

венно, ничего не знали о его участии в демонстрации, — сам Вадим узнал о будущей демонстрации только утром 25-го; Илью Габая, который 25 августа вообще был в археологической экспедиции в Молдавии. Когда 3 сентября меня вызвали на допрос, со мной поехала Галя Габай, жена Ильи, — пока меня допрашивали, она сидела под лефортовской стенкой и нянчила моего малыша. Следователь Галахов долго допытывался: «Кто с вами приехал?» Я сказала, что их не должно интересовать, кто из моих подруг нянчит моего ребенка: «Если вам надо, спросите ее сами». Он отпустил меня и вызвал Галю на допрос — на всякий случай. Я ждала ее с малышом в комнате для свидетелей. Там же сидел какой-то весьма молодой человек — как потом оказалось, Саша Епифанов, приятель Вадима.

— Это что, тоже свидетель? — спросил он, указывая на Оську.

— Нет, подозреваемый.

Услышав от Гали ее фамилию, Галахов несколько оторопел. Еще более неожиданным для него было то, что Галя могла дать конкретные показания: она была в тот день на Красной площади с сыном Алешкой. Правда, Галя была далеко от демонстрации и видела только, как демонстрантов сажали в машины.

Вызвали на допрос Петра Якира. Собственно, протокол его допроса весьма краток: на Красной площади не был, об обстоятельствах демонстрации знает от Татьяны Баевой, подруги его дочери Ирины, и из письма Горбаневской, услышанного по западному радио.

Зам. прокурора Федоров вошел во время допроса и нагло сказал:

— Что, не дает показаний? — и обращаясь к Яки-ру: — Вы не выдумывайте насчет милиции, мы всё равно знаем, что вы — организатор демонстрации.

Кстати, Якир и не говорил ничего насчет милиции, но Федоров, вошедший посреди допроса, поспешил высказать то, что ему было известно: что утром 25 августа Петра Якира задержали на одной из улиц в Москве и больше часа продержали в отделении милиции «для проверки документов». Надо сказать, что с этим задержанием было связано множество слухов, ходивших по Москве: прежде всего, на этом основывались те, кто считал, что о демонстрации было известно заранее. Этот вопрос — было или не было известно о демонстрации — вызывал естественный интерес. Я думаю, что точно мы этого не узнаем, разве что когда-нибудь раскроются архивы КГБ.

Мое личное мнение что о демонстрации заранее не было известно. Когда мне говорят: «А почему же вас так быстро схватили?», я удивляюсь. Для тех условий, в которых мы были, нас схватили недостаточно быстро. На Красной площади всегда есть сотрудники КГБ и охраны МВД (тогда еще МООП). За некоторыми из демонстрантов пришли оперативники, осуществлявшие за ними постоянную слежку. Если б они хотели, они могли бы вообще не допустить демонстрации. Если б они знали о демонстрации, но имели бы задание дать демонстрации начаться, чтобы иметь повод для ареста, они могли бы всё сделать более проворно: не только стремглав выр-

вать плакаты и нанести удары, но и в тот же момент подогнать машины, а не метаться по площади и вокруг в поисках машин. К тому же, как доказывает практика, кагебисты стараются осуществлять подобные акции чужими руками, обычно руками оперотрядчиков. Только неожиданность заставила их кинуться на нас, неподготовленность — и это привело к тому, что некоторым из них пришлось не укрываться в тени, как это принято для оперативников, а быть вызванными в суд свидетелями. Впрочем, эта «ошибка» во время суда была исправлена: между первым и вторым днем суда двое из них уехали в командировку, а третий просто исчез.

Ничего не доказывает и задержание Якира. Существует несколько версий, почему его задержание доказывает то, что о демонстрации знали. Первая: решили «спасти», не сажать старого лагерника, не усиливать скандала. Вторая: решили не сажать, чтобы не придавать большего веса делу. Обе они имеют мало почвы под ногами. Сам Якир считает, что о демонстрации известно не было и объясняет свое задержание просто: он выехал из дому вместе с женой, и за ним поехала одна машина с тремя людьми (кстати, столь слабая слежка — обычно за Якиром ездили две машины — тоже доказательство того, что оперативная служба не имела никаких подозрений). Потом Петр и его жена встретились с тремя своими знакомыми (ни один из них не участвовал в демонстрации) и разошлись в три разные стороны. Два кагебиста пошли за двумя парами, а на Петра, который остался один, остался один кагебист за рулем машины. Осуществлять слежку один на один трудно, и, чтобы Петр не «ускользнул»,

кагебист попросил ближайшего милиционера задержать его «для проверки документов».

На допрос Якир ехал тоже в сопровождении двух машин слежки, хотя вез его следователь Галахов на служебной машине прокуратуры. Слежка проводила их до самого Лефортова. Когда Якир сказал об этом следователю, тот промолчал, но, приехав, сказал Акимовой, что вот Петр Ионыч говорит, да и правда ехали машины, на что Акимова, мило улыбнувшись, сказала: «Ну, это другое ведомство».

Слежка в эти дни и долго еще потом была, в самом деле, густая и весьма откровенная. Я ходила с колясочкой в детскую поликлинику, в ясли — узнать, когда примут малыша, в школу — встречать Ясика, в магазин, всё это на пространстве двух кварталов, и все время, туда и сюда разворачиваясь по Новопесчаной и узкому Чапаевскому переулку, ездила то одна, то другая «Волга». Это забавно, пока внове, как игра: смешно, например, уйти от слежки едучи в «Детский мир» за покупками. Потом уже стараешься не замечать: надоедает фенотип кагебиста.

Моментом пик в слежке был день, когда я собралась крестить своего малыша, — за неделю до суда. Слежка началась не с меня: машина приехала к моему дому вслед за Верой Лашковой, Осиной крестной, и потом поехала за нами в церковь. Вот за что получали свою высокую зарплату пять больших и толстых кагебешников. Впрочем, они не ограничивались нами. Один из них живо включился в разговор об искусстве, который вели возле церкви худенький юноша и художник с бородкой. Затем

он сменил поле деятельности и пошел в комнату, где регистрируют крестины и прочие обряды. В результате этого визита мне отказали в крещении. Но я отвлеклась от изложения хода следствия. Ряд людей был вызван на допросы по признаку знакомства: Валентина Савенкова (жена Петра Якира), Юлий Ким. Кима задержали на улице вместе с его товарищем Герценом Копыловым, доктором наук, физиком из Дубны, который и на площади не был и с нами ни с кем не был знаком. Их привели в ближайшее, 52-ое отделение милиции, приехал Гала-хов и на всякий случай допросил обоих.

Татьяна Великанова, жена Бабицкого, сообщила на допросе, что на площади присутствовали две ее подруги — Медведовская и Панова, а также товарищ Бабицкого по Институту русского языка Крысин, и что все трое готовы дать показания. Следствие допросило Панову и Медведовскую (Крысин был в отпуске), но так же, как и всех остальных неугодных свидетелей, не вызвало в суд. И потом, когда суд удовлетворил некоторые ходатайства адвокатов и подсудимых о вызове дополнительных свидетелей, не была вызвана Панова: между тем, ее показания очень полно представляли картину демонстрации и расправы с демонстрантами. Она видела, как били Файнберга, и хорошо запомнила в лицо того, кто его бил. Потом она узнала этого человека около суда. Она видела, как меня с малышом заталкивали в машину и, как оказалось, именно в её сторону я указала, прося взять «еще свидетеля». Я не знала тогда не только Панову, но и Великанову: просто указала на ближайшее человеческое, доброе лицо.

Одновременно с тем, как вызывали нас и наших знакомых, следствие вело свою основную работу: собирало материалы против нас. Главными свидетелями здесь были те, кто нас задерживал, и ряд лиц, присутствовавших на площади. Как они нашли этих последних, я точно не знаю. В каком-то из показаний на суде говорится, что на площади был человек с кинокамерой, который записывал свидетелей. Интересно: с кинокамерой — а не лежит ли где-нибудь в архивах прокуратуры или КГБ кинолента о нашей демонстрации? Если она есть, то это уникальный документ: у иностранных туристов, снимавших на площади, засветили пленки.

Любопытны показания, данные немногочисленными официальными лицами.

25 августа капитан мотомехполка милиции Стреб-ков, который вместе с сержантом Кузнецовым нес службу на Красной площади, в своем рапорте заявил, что около 12 часов им «приказано было» — — кем, Стребков не указывает — подъехать к Лобному месту, «где группа лиц учинила хулиганство». Далее он рассказывает: «Мне в машину посадили неизвестного, я доставил его в 50-е отделение милиции. В 50-м отделении милиции у этих лиц отняли плакат «Руки прочь от ЧССР».

Стребков и Кузнецов отвозили Бабицкого, т. е. это была предпоследняя машина, притом и эти единственные возле демонстрантов работники милиции не участвовали в самом задержании: кто-то приказал им подъехать, кто-то посадил им человека в машину. Заявление же, что плакат был отнят в отделении милиции, видно, настолько очевидно про-

тиворечило фактам, что в тот же день, 25 августа, Стребкову пришлось написать второй рапорт.

В этом рапорте говорилось следующее: «Мне дали команду» — кто же все-таки дал команду? — «подъехать к Лобному месту и оказать помощь сотрудникам милиции» — ага, уже появляется версия о сотрудниках милиции, которые нас якобы задерживали. «В отделении милиции я увидел плакат, который принес сотрудник комитета и сказал, что при обыске обнаружил. У кого — не знаю». Когда милиционер говорит «сотрудник комитета», это не означает работника Комитета по делам науки и техники или же физкультуры и спорта — это сотрудник Комитета государственной безопасности. Итак, сотрудник комитета принес плакат и сказал, что обнаружил его при обыске. Но нас в милиции не обыскивали, да и плакатов при нас уже не было.

Вообще вопрос о плакатах остался загадочным. Все четыре плаката и флажок были в материалах дела и фигурировали на суде, но откуда их взяло следствие, остается неясным. Единственный свидетель, Долгов, все из той же воинской части 1164, показал, что изъял два плаката.

Весьма любопытны и результаты криминалистических экспертиз вещественных доказательств. Эксперты либо ничего не решаются утверждать, либо делают неверные выводы. Будь у них в период следствия хотя бы те показания о плакатах, которые ребята давали на суде, да еще знай они то, что твердо известно мне, — и они бы подогнали свои выводы под обстоятельства. Но так как в период следствия на этот счет не было никаких показаний, эксперты лепили свои заключения вслепую.

Экспертиза тканей заключила, что все плакаты выполнены на группе однотипных тканей, притом плакаты «Свободу Дубчеку» и «Руки прочь от ЧССР» — на разных тканях и не на тех, что остальные два плаката и флажок. Но вот одинакова ли ткань этих двух плакатов (сделанных мною из одной и той же ветхой детской простынки) — решить нельзя. Одна ли ткань — плакаты и кусок, изъятый у Бабицкого, решить нельзя. На этой ли доске делали плакаты, решить нельзя, но «что-то на ней делали».

Экспертиза красителей легко установила вещи очевидные: что «Долой оккупантов» и «Свободу Дубчеку» написано карандашом, что «Руки прочь от ЧССР» написано тушью. И далее сделала вывод, что тушью раскрашен флажок, только нельзя установить, той или не той же, что «Руки прочь...». Мне кажется, не надо быть экспертом, чтобы отличить акварель от туши: синий уголок и красная полоска на белом полотнище флажка были сделаны обыкновенной детской акварелью.

Экспертиза почерка заявила, что установить, кем выполнены тексты на плакатах, невозможно. Для того, чтобы произвести эту экспертизу, следствие взяло образцы почерка печатными буквами у арестованных — впрочем, не у всех: я знаю, что Литвинов отказался дать образец почерка, возможно, это сделали и другие, верные общей линии отказа участвовать в следственных действиях. А Вадим Делоне написал печатными буквами свое стихотворение «Прощание с Буковским». Усмотрев в нем «криминальность», Акимова тут же приобщила его к делу, составив акт, что это стихотворение действительно написано Делоне.

Кроме этих экспертиз, были произведены столь же неопределенные по выводам экспертизы палочек (плакатов и флажка), краски и гуаши, органического красителя, ниток, кистей. Мне кажется, все это множество экспертиз должно было лишь симулировать тщательность следствия. Ведь если вспомнить, что впоследствии тексты этих плакатов — только они одни — послужили материалом для обвинения и осуждения по ст. 190¹ УК РСФСР, становится ясным, что не была произведена единственно важная экспертиза: экспертиза текста, смысла, содержания плакатов — содержат ли данные лозунги клевету на советский строй. Гораздо удобнее утверждать такие обвинения голословно — по крайней мере, не запутаешься.

Теперь я опять должна рассказать о себе. Мое положение было в высшей степени неясным. Я была единственным участником демонстрации, оставленным на свободе. Я понимала, что оставили меня из-за детей, но долго ли это протянется, трудно было понять. Во всяком случае, мои друзья организовали что-то вроде моей охраны: провожали меня, если я куда-нибудь ехала, особенно на допросы. Это почему-то вызывало раздражение следователей и кагебистов. 26 августа, пока я была на Петровке, в соседнем скверике меня ожидал один мой товарищ. К нему подошел некто с удостоверением угрозыска, проверил документы, заявил, что у него печать в паспорте не в порядке, после чего этого юношу продержали час в ближайшем отделении милиции и выпустили примерно через полчаса после того, как я вышла и, не найдя его, уехала.

3 сентября за мной также явились на допрос нео-

жиданно, но я дозвонилась до ребят, и со мной поехала Галя Габай. Допрашивал меня Галахов, следователь грубый и неумный, о чем я уже знала от тех, кто у него побывал. Я отказалась давать вообще какие бы то ни было показания, заявив, что считаю следствие незаконным, а о нарушении общественного порядка, совершенном теми, кто разгонял демонстрацию и бил демонстрантов, я уже дала показания на дознании.

Теперь я была подозреваемая, а не свидетель, и вообще не обязана была давать показания и даже мотивировать свой отказ. Тем не менее, Галахов задавал и задавал мне вопросы и записывал мои отказы, время от времени напоминая мне, что ему спешить некуда, у него целый рабочий день впереди, а у меня ребенок на улице, на чужих руках. Произносил он и более определенные угрозы: «Вы не думайте, у нас есть тюрьмы, куда помещают с грудными детьми». Вероятно, чтобы спастись от этой тюрьмы, я должна была немедленно начать давать показания.

Между прочим, тогда я обнаружила странный психологический эффект. Обычно следствие пользуется заключением под стражу как средством давления на психику обвиняемого. Человека изолированного, ощутившего вкус тюрьмы, кажется, легче обработать, легче извлечь из него показания, угодные следствию. Я думаю, что такой случай, как у меня, тоже должен бы давить на сознание: когда ты на свободе и, кажется, только от тебя зависит, остаться на свободе или не остаться, эта свобода, воздух, которым дышишь, деревья, под которыми идешь, становятся особенно дороги. И все-таки ни

угроза лишения свободы — на меня, ни камеры Лефортовской тюрьмы — на ребят никак не повлияли: просто очень здраво и спокойно мы к этому относились.

К концу допроса пришел Федоров, от имени прокурора г. Москвы наблюдавший за этим следствием. Он тоже стал задавать мне вопросы, но, получив опять-таки отказ, не стал, как Галахов, тянуть волынку, а сказал:

— Ну, напишите: «Прошу больше не задавать мне вопросов, отказываюсь отвечать» и мотивируйте причины отказа.

И под занавес, не в протокол, задал мне самый идиотский вопрос, некую идею — вопрос-фикс этого следствия: — Кто отец ваших детей?

Всех, кто хоть чуточку был со мной знаком, спрашивали обо мне, о моей психике — не наблюдали ли каких отклонений (или прямо говорили допрашиваемым: «Ну, Горбаневская — это нее больной человек»), спрашивали про моих детей и, наконец, всех, всех — кто отец моих детей. Я сказала Федорову, что я и с ближайшими друзьями на эту тему не говорю — тем более с вами не стану. «Ну как же, — сказал Федоров, — ведь если мы вас заключим под стражу, мы должны это знать. Кто же о них позаботится?» — «Позаботятся», — заверила я этого гуманиста.

И в заключение мне сказали, что мне надо будет поехать в Институт Сербского на психиатрическую экспертизу, что мне позвонят, предупредят накануне и приедут за мной.

ПСИХЭКСПЕРТИЗА

Экспертизу, насколько я знаю, проходили все обвиняемые, но для всех, кроме Виктора Файнберга, ограничились амбулаторной экспертизой: по-моему, ребят даже не возили в Сербского, а эксперты приезжали в Лефортово. Виктора после амбулаторной экспертизы положили на стационарную.

Я проходила только амбулаторную экспертизу. За мной приехали 5 сентября, в одиннадцатом часу утра, конечно, без всякого предупреждения, и следователь Лопушенков стоял под дверью, пока я кормила и собирала малыша, пока дозванивалась ребятам, чтоб кто-то приехал проводить меня в Институт Сербского, а кто-то — побыть с Ясиком, пока бабушки нету дома. Потом я пошла в школу встречать Ясика, разминулась с ним, а машина со следователем ездила за мной и за детской коляской — чтобы я не сбежала. Наконец, Ясик нашелся, и приехали ребята. «Вы пришли ко мне на день рождения?» — спросил он их радостно и так же радостно остался играть с ними в футбол.

Ребята обещали, что Галя Габай приедет прямо в Сербского. Потом она действительно приехала, но не могла туда попасть: вход по пропускам. И лишь случайно встретила Акимову, которую хорошо знала с того времени, как Илья сидел в Лефортове по делу Буковского. Акимова вывела меня к выходу и я отдала Гале Оську. Но это было уже перед заклю-

чительным этапом экспертизы, после длительной беседы с врачом-ординатором, перед беседой на представительной комиссии. Кстати, все это время малыш был спокоен, ел, спал, и Акимова была несколько удивлена.

Врач-ординатор, молодая приятная женщина, недавно вернувшаяся на работу после того, как год просидела дома со своим маленьким сыном, разговаривала со мной очень долго. Мне кажется, ей было даже интересно — не медицински интересно, а просто так, и я ей даже понравилась, но вот то, что я предполагала, что меня могут арестовать, и все-таки пошла на демонстрацию, вселяло в нее ужас. Мы разговаривали так долго, что Акимова, несколько раз проходя через этот кабинет, нетерпеливо спрашивала, скоро ли мы кончим.

Перед ординатором лежала моя история болезни из районного диспансера. Я не была там с осени, с того момента, когда врачи кричали на меня, требуя, чтобы я не смела рожать. Имел ли диспансер прямое отношение к тому, как меня в феврале принудительно положили в больницу им. Кащенко, я точно не знала. Дело ведь обстояло так: 12 февраля врач женской консультации внезапно потребовала, чтобы я легла в больницу — с диагнозом «анемия, угрожающий выкидыш», а 15 февраля меня насильно перевезли из родильного дома, где я лежала, в психиатрическую больницу. И вот теперь, разговаривая с врачом Института Сербского, я увидела последнюю запись в диспансерной истории болезни: «беседа с представителем К.Г.Б.» и дата: 12.2.68 г. Так я получила наглядное доказательство, что вся

эта история с больницей была прямым делом рук КГБ.

Потом я долго ждала, пока со мной будет разговаривать комиссия. Вероятно, в это время там читали результат беседы ординатора и заслушивали ее выводы.

Комиссия состояла из трех человек: ординатор — она, видимо, уже доложила свою точку зрения и теперь не задала ни одного вопроса; белокурая пожилая дама, которая задала мне только один вопрос: «Почему вы взяли ребенка на площадь? Вам не с кем было его оставить или вы просто хотели, чтоб он участвовал в демонстрации?» — «Не с кем было оставить, — сказала я честно. — Да еще мне в два часа надо было его кормить». — «Ну, до двух часов было много времени, вы могли оставить его где-нибудь у знакомых». Я пожала плечами. Оставить трехмесячного ребенка у знакомых? Да и не думала же я, что к двум часам смогу прийти к знакомым.

Из трех человек, написала я и поставила двоеточие, а назвала пока только двух. Третьим был — и руководил экспертизой — небезызвестный профессор Лунц. Я прекрасно знала, кто такой Лунц, и прекрасно знала, что ни от каких моих ответов не будет зависеть результат экспертизы, но вела себя лояльно, отвечала на все вопросы — и о давней своей болезни, и о Чехословакии, и о том, нравится ли мне Вагнер. Вагнер мне не нравится. Какое значение этот вопрос может иметь для экспертизы? Кого можно считать вменяемым — кому нравится Вагнер или кому не нравится? Нет, это я сейчас задаю вопросы. Лунцу я просто сказала: нет, не нравится. — А кто нравится? — Моцарт, Шуберт, Прокофьев.

Через неделю, 12 сентября, в день окончания следствия, я узнала результат экспертизы и свою странную судьбу. Заключение экспертизы, подписанное профессором Лунцем, гласит, что у меня «не исключена возможность вяло протекающей шизофрении», — замечательный диагноз! Хотела бы я знать, многим ли лицам, особенно интеллигентам, можно твердо написать «исключена возможность и т. д.» И после этого проблематичного диагноза той же бестрепетной рукой написано, что я «должна быть признана невменяемой и помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа».

Я не знаю, оказалась ли прокуратура города Москвы гуманнее профессора Лунца или просто высшие сферы скомандовали избежать чрезвычайного скандала (впрочем, посадить мать двух маленьких детей в тюремную больницу — скандал большой, но не больший же, чем ввести войска в Чехословакию), но только прокуратура вынесла постановление о прекращении дела ввиду того, что я невменяема, и ввиду того, что у меня двое детей. Меня передали на попечительство матери.

«Не исключена возможность», что вынесенное Лунцем заключение еще аукнется в моей жизни. Кстати, сразу после суда над демонстрантами меня вызвали в диспансер. Главный врач диспансера Шостак, не спросив даже, как я себя чувствую, задала мне один-единственный, весьма медицинский вопрос: считаю ли я правильным свое поведение.

— Да, — сказала я.

— И ваш поступок в августе? — слово «демонстрация» она произнести не решалась.

— Да, — сказала я.

— Ну, вам нельзя оставаться дома. Я пожала плечами. На этом мы расстались. Пока что я дома.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДСТВИЯ

Того же 12 сентября следствие завершило свою работу. Накануне Татьяне Великановой впервые сказали, что обвиняемым будут предъявлены две статьи Уголовного кодекса: 190³ и 190¹. Мы долго гадали, на основе чего же предъявят ст. 190¹. Может быть, по каким-нибудь самиздатовским документам, найденным при обысках? Ничего подобного, обвинение по этой статье основывалось исключительно на том же единственном факте демонстрации. Читатель увидит это, прочитав в материалах суда обвинительное заключение.

В общем, всё выглядело так, как сказал следователь Галахов обвиняемому Дремлюге: «Был бы человек, а статья найдется».

Мое дело было прекращено. Неизвестно когда возбужденное дело против Баевой, Корховой, Лемана, Русаковской было прекращено. Дело Файнберга, находившегося в тот момент на стационарной психиатрической экспертизе в Институте Сербского, было выделено в особое производство. Против этого возражали все адвокаты и обвиняемые.

Адвокат Файнберга С. Л. Ария заявил ходатайство, в котором утверждал, что так как по предъявленному обвинению действия Файнберга непосредственно связаны с действиями остальных обвиняемых, то и приговор по их делу, по существу, будет решать вопрос о противоправности действий Фаин-

берга — и в этой важнейшей стадии процесса Файнберг будет лишен возможности защищать свои интересы. Адвокат заявил, что выделение дела Файнберга ограничит его процессуальные права и возможность объективно рассмотреть его обвинение. Поэтому адвокат ходатайствовал о том, чтобы постановление о выделении дела Файнберга было отменено, а следствие приостановлено до выяснения заключения судебно-психиатрической экспертизы. Об этом же ходатайствовали и другие адвокаты.

В ходатайствах было отказано. Следствие мотивировало отказ тем, что «действия каждого обвиняемого в материалах дела разграничены» и «установление виновности обвиняемых в суде не повлечет за собой автоматического решения вопроса о виновности Файнберга». Читатель увидит, как были «разграничены» действия каждого обвиняемого: в обвинительном заключении для всех пяти обвиняемых была дословно повторена одна и та же формулировка, нигде не говорилось о том, кто что сказал, кто какой лозунг держал и т. п. — суд пошел еще дальше, употребив в приговоре формулировку «все они» и описывая действия демонстрантов вкупе, что противоречит советскому уголовно-процессуальному праву даже в случае групповых действий.

В этот же период окончания следствия, знакомясь с делом, подавали свои ходатайства обвиняемые.

Вадим Делоне потребовал произвести доследование, т. е. выявить лиц, действительно нарушивших порядок на Красной площади, избивавших и оскорблявших демонстрантов. Следствие ответило, будто бы оно «не располагает материалами, что в отношении обвиняемых во время задержания и доставле-

ния в отделение милиции кем-либо были допущены противоправные действия, а потому нет необходимости в установлении этих лиц».

Лариса Богораз заявила ходатайство о соединении касающихся ее материалов дела Ирины Белогородской с материалами данного дела, чтобы обвинение по ст. 190¹ рассматривалось во всем объеме инкриминируемых Богораз действий. Следствие ответило, что «в настоящий момент» оно не ставит вопроса об уголовной ответственности Богораз по данным документам и что у Белогородской при обыске найдено много других материалов. Таков же был ответ на аналогичное ходатайство Литвинова. А через несколько месяцев Ирина Белогородская была осуждена за распространение именно того письма в защиту Марченко, о котором шла речь в ходатайствах Богораз и Литвинова.

Литвинов заявил также наиболее радикальное и, по-моему, наиболее нужное ходатайство: о прекращении дела за отсутствием состава преступления. На что следствие ответило, что дело прекращено быть не может, так как «виновность доказана материалами дела».

В этот же период окончания следствия и позже, почти до самого суда, шел сильный нажим на адвокатов. Не желая повторить судьбу Золотухина, отказался от защиты Бабицкого адвокат Попов. Адвокат Ария отказался от защиты Дремлюги. Об этом писали в несохранившемся (изъято при обыске 19 ноября у Григоренко) письме П. Г. Григоренко и А. Е. Костерин.

В начале октября стала известна дата суда над демонстрантами.

КОГО И ЗА ЧТО СУДЯТ В МОСКОВСКОМ

ГОРОДСКОМ СУДЕ В СРЕДУ,

9 ОКТЯБРЯ 1968 г.?

Обвинение отвечает на этот вопрос так: «Будет слушаться простое уголовное дело — нарушение общественного порядка».

Так ли это?

Действительно ли перед судом предстанут нарушители общественного порядка, т. е. хулиганы, действующие не против отдельных личностей, а против всего общества?

Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, какое действие инкриминируется подсудимым как нарушение общественного порядка и кто эти подсудимые.

25 августа с. г. группа молодежи устроила на Красной площади сидячую демонстрацию протеста против оккупации Чехословакии советскими войсками. Иными словами, они выразили свое отношение к происшедшему событию способом, предусмотренным Конституцией СССР. Орава хулиганов набросилась на демонстрантов и избила их. Никто не вступился за них, никто из хулиганов не был арестован. Арестовали и вот теперь судят самих демонстрантов. Как их избивали и как арестовывали, описано в письме поэтессы Натальи Горбаневской, а политическая оценка содеянного ими видна из письма пере-

водчика Анатолия Якобсона. Оба письма прилагаются.

Таким образом, нарушением общественного порядка названо использование гражданами своих конституционных прав. Шутники! При этом опасные шутники сидят в Московской городской прокуратуре.

Эти шутники, срабатывая это противозаконное дело, пытались всячески очернить обвиняемых, представить их как людей низкого морального уровня. В этих целях не брезговали даже сбором грязных сплетен. Но это попытки с негодными средствами.

Лингвист Лариса Богораз смело и безбоязненно, несмотря на прямые угрозы КГБ, неоднократно выступала против произвола лагерной администрации в местах заключения ее мужа Юлия Даниэля. Вместе с Павлом Литвиновым она подписала известное «Обращение к мировой общественности», а также письмо 12-ти «Президиуму консультативного Совещания Коммунистических партий в Будапеште». Копии обоих этих документов прилагаем.

Физик Павел Литвинов известен всему миру как инициатор открытой мужественной борьбы против незаконных репрессий в нашей стране, как несгибаемый и неустрашимый боец против всякого произвола. За это он подвергался различным гонениям (вызовы в КГБ, увольнение с работы), но не склонился перед произволом.

Остальные подсудимые — лингвист Константин Бабицкий, поэт Вадим Делоне и рабочий Владимир Дремлюга тоже неоднократно выступали против всяческого произвола властей.

Сочувственное отношение к процессу демократа-

зации общественной жизни в ЧССР, к чехословацкому народу и ведущей его силе — КПЧ — вырабатывалось у них и крепло постепенно, начиная с января с. г. Это их отношение было выражено письменно задолго до событий 21 августа 1968 г. Все они сочувственно отнеслись к письму группы советских коммунистов «Членам КПЧ и всему чехословацкому народу» (письмо к сему прилагается). А один из них, Владимир Дремлюга, был в числе молодежи, сопровождавшей представителей этой группы — Григо-ренко П. и Яхимовича И, — к посольству ЧССР. Как видим, процесс — чисто политический. Снова, как и на процессах Синявского-Даниэля, Хаустова, Буковского-Делоне-Кушева, Гинзбурга-Галанскова и др., людей судят не за действия, а за убеждения! Судят совесть нашего народа!

Мы решительно протестуем против этого беззакония и требуем от суда прекращения дела за явным отсутствием состава преступления.

Товарищи судьи!!!

если вам дороги интересы Родины и нашего народа, вы немедленно прекратите это искусственно и нечистоплотно созданное дело.

Мы просим всех граждан СССР, всё прогрессивное человечество поддержать это наше требование.

Приложение — пять документов, упомянутых в тексте.

Илъя Габай

Александр Каплан

Петр Григоренко

Надежда Емелькина

Алексей Костерин

Иван Рудаков

Петр Якир

Примечание: Я не привожу здесь приложений. Два из них, непосредственно связанные с содержанием книги (мое письмо и письмо Анатолия Якобсона), приведены в других местах книги.

«Московская правда», 10 октября 1968 г.

В МОСКОВСКОМ ГОРОДСКОМ СУДЕ

9 октября в г. Москве начался судебный процесс по уголовному делу Бабицкого К. И., Богораз-Брухман Л. И., Делоне В. Н., Дремлюги В. А. и Литвинова П. М., обвиняемых в нарушении общественного порядка на Красной площади в Москве 25 августа с. г.

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК

КПСС ТОВ. БРЕЖНЕВУ Л. И.

Председателю Совета Министров СССР тов. Косыгину А. Н.

Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Подгорному Н. В.

Мы, нижеподписавшиеся, пришли сегодня, 9 октября 1968 г., на суд над Л. Богораз, К. Бабицким, В. Делоне, В. Дремлюгой, П. Литвиновым, протестовавшими против ввода советских войск в ЧССР и пролития крови советских и чехословацких граждан, но в зал попасть не смогли. Процесс, видимо, специально перенесли в помещение нарсуда Пролетарского района г. Москвы, в котором нет ни одного зала, где могло бы вместиться более 30 человек. К тому же в зал пропустили в первую очередь публику, подобранную КГБ.

Нет никакого сомнения, что сделано это для того, чтобы превратить процесс, объявленный открытым, в фактически закрытый, как это было на процессе Синявского-Даниэля, Галанскова-Гинзбурга и др. Мы убеждены, что сам суд на такое решиться не мог, что сделано это по указанию свыше.

Исходя из этого, мы вправе предполагать, что и в данном случае готовится беззаконная расправа. Чи-

стые дела в темноте не делаются. Если эти люди действительно совершили преступление, суд обязан доказать это открыто. Без открытого разбирательства нет суда — есть беззаконная расправа. Чтобы этого не произошло, мы просим вас немедленно вмешаться и прекратить беззаконие — приостановить закрытое ведение суда, перенести слушание дела в достаточно просторное помещение, убрать из зала суда и с подступов к нему всех агентов КГБ.

Бели вы этого не сделаете, вся вина за происходящий произвол падет на вас персонально, ибо ни мы и ни один честный человек в мире не поверит, что подобное могло быть сотворено без вашего ведома, вернее, без ваших прямых указаний.

Всего под письмом 56 (пятьдесят шесть) подписей. Экземпляр с подлинными подписями посылается Генеральному секретарю ЦК КПСС тов. Брежневу Л. И.

Ответ направлять по адресу: Москва Г-21, Комсомольский проспект 14/1, кв. 96, Григоренко Петру Григорьевичу.

РАССКАЗ АНОНИМА

За несколько дней до процесса меня, в числе нескольких активных членов партии с нашего предприятия, вызвали в райком партии. Всего там собралось человек тридцать. Нам сказали, что будет судебный процесс над группой лиц, выступивших с клеветой на советский строй и что мы должны присутствовать на судебном заседании. Нам сказали, как мы должны вести себя: не делать никаких записей, сидеть вместе со своей группой, стараться не отвечать на вопросы со стороны других присутствующих, а если придется отвечать, как мы попали на суд, сказать, что сегодня день отгула на работе, утром случайно зашли и заинтересовались. Затем было предложено разделиться на три группы, кто в какой день пойдет. Мне достался второй день.

Сбор был назначен на восемь часов. Подъехала закрытая машина и доставила нашу группу в Се-ребреннический переулок. Мы вышли из машины не у самого здания суда; какой-то человек пошел впереди нас и провел в здание суда, в большую комнату на третьем этаже. Там мы сидели часа полтора; вместе с нами находилось много молодых людей: курили, играли в домино. Потом уже нам стало известно, что они дежурили весь день у здания суда. Около 10 часов нас провели в зал.

В зале было всего человек пятьдесят. Среди них сразу можно было отличить родственников подсу-

димых от тех, кто попал сюда подобно мне. Родственники смотрели на нас неприязненно. Мне стало неудобно, что мы, совсем чужие люди, станем свидетелями их горя.

Невозможно восстановить в памяти содержание судебного заседания. Было много речей, и они вызывали разные чувства, а главное, — непонимание того, что здесь происходит. Из подсудимых мне больше всего понравился красивый мальчик с нерусской фамилией. Подсудимый, которого звали Павел (фамилию я не помню) был, как мне сказали, внуком какого-то великого артиста, а женщина — женой тоже какого-то известного человека. Мне показалось, что все подсудимые — хорошие люди.

Когда мы, очень усталые, выходили через главный подъезд суда, то увидели громадную толпу людей, стоявших перед зданием. Не знаю, как другим, но мне стало очень стыдно. Мы гуськом шли через толпу, и кто-то сказал, указывая на нас: «Посмотрите, какие морды подобрали».

СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

МОСКОВСКОГО ГОРОДСКОГО СУДА

9-11 октября 1968 г.

в помещении народного суда Пролетарского района

г. Москвы

Состав суда: председательствующий — В. Г. Лубенцова, народные заседатели — П. И. Попов и И. Я. Булгаков.

Государственный обвинитель: пом. прокурора г. Москвы В. Е. Дрель.

Защитники: адвокаты Д. И. Каминская, С, В. Ка.л-листратоеа. Ю. Б. Поздеев, Я. А. Монахов.

Секретарь суда: Я. И. Осина.

9 ОКТЯБРЯ 1В68 г. 9.00

Первый день суда. Здание Пролетарского районного суда, Серебрениическая набережная. 15. Третий этаж. Небольшой зал, мест на 40, с трудом вместивший 60-70 человек. Как характеризовал один ИЗ присутствующих, «судья Лубенцова, седая женщина в сером костюме, подчеркнуто к естественно вежлива, похожа на учительницу или завуча хорошей

школы». О заседателях Попове и Булгакове, слесаре и инженере, тот же человек пишет: «Один помоложе, вид боксера, второй седой, носатый... придирчивый, скрипучий голос». Прокурор Дрель в темно-лиловом ведомственном мундире, «коренастый, плоское лицо, педантичен, многословен, высокий голос звучит словно обиженно». На скамье подсудимых впереди Делоне, Дремлюга, Богораз, позади Бабицкий и Литвинов. С обеих сторон от скамьи подсудимых — два конвойных солдата без винтовок.

Заседание начинается с удостоверения явки подсудимых, находящихся со дня ареста в следственном изоляторе Комитета государственной безопасности.

Судья: Богораз-Брухман Лариса Иосифовна.

Секретарь суда: Доставлена.

Судья: Литвинов Павел Михайлович.

Секретарь: Доставлен.

Судья: Делоне Вадим Николаевич.

Секретарь: Доставлен.

Судья: Бабицкий Константин Иосифович.

Секретарь: Доставлен.

Судья: Дремлюга Владимир Александрович.

Секретарь: Доставлен.

(Объявляется состав суда. Отводов участникам судебного разбирательства не поступает. Следует заявление ходатайств.)

Богораз: Имею несколько ходатайств. Первое. Прошу вызвать дополнительных свидетелей. Следствие предложило для вызова в суд только тех свидетелей, которых сочло нужным, и не включило никого из тех, чьи показания совпадают с объяснениями подсудимых. Я прошу вызвать Баеву, Русаков-

скую, Лемана, которые присутствовали на площади и видели, как всё это происходило.

Второе. Я заранее решила, что на суде буду защищаться сама. До суда я нуждалась в консультации адвоката, которую и получила. Я вполне доверяю адвокату Каминской, но на предварительном следствии я ничего не говорила о мотивах своих действий, и они остались неизвестны адвокату. Я отказываюсь от защитника и прошу суд предоставить мне возможность самой осуществить право защиты, предусмотренное ст. III Конституции СССР и ст. 19 УПК РСФСР.

Третье. Знакомясь с делом, я прочла ходатайство Делоне о проведении дополнительного следствия и поддерживаю его, так как считаю необходимым установить личность и привлечь к ответственности тех, кто действительно нарушал порядок на площади и применял к нам физическое насилие.

На основании ст. 18 УПК я прошу допустить в зал суда наших друзей.

Делоне: Заявляю ходатайство о направлении дела на дополнительное следствие с целью выявить лиц, своими хулиганскими действиями действительно нарушивших порядок на Красной площади 25 августа 1968 г. Я имею в виду лиц, которые избивали у Лобного места Файнберга, меня и Литвинова, оскорбляли демонстрантов выкриками: «Хулиганы! Бандиты! Антисоветчики!», провоцируя толпу на необдуманные действия. В том числе я имею в виду лиц, которые на предварительном следствии показали, что они вырывали лозунги у мирных демонстрантов и мешали проведению демонстрации, т. е. осуществлению конституционного права, предусмотренного ст.

125 Конституции СССР. Эти лица были в штатском и не имели, либо не предъявляли, никаких полномочий — если же у них и были какие-то полномочия, то они их превысили, применяя к нам физическую силу. Я считаю необходимым потребовать объяснения их незаконных действий и решить вопрос об их уголовной ответственности.

Если суд отклонит мое первое ходатайство и начнет слушание дела, то я прошу, чтобы были вызваны свидетели Великанова, Русаковская, Баева, Ле-ман, Панова, Медведовская. Их показания существенно отличаются от показаний свидетелей, вызванных в суд по списку, составленному следствием.

Кроме того, я прошу допустить в зал суда моих друзей.

Литвинов: Я полностью присоединяюсь к ходатайствам Богораз и Делоне. Направление дела на дополнительное следствие считаю необходимым, так как следствие не выявило тех лиц, которые участвовали в нашем задержании, при этом избивали демонстрантов и этим нарушили порядок на Красной площади. Считаю совершенно необходимым вызов свидетелей Пановой и Баевой: против Баевой было возбуждено уголовное преследование по нашему делу, прекращенное только 12 сентября; Панова сама предложила себя как свидетеля и добровольно дала свидетельские показания на предварительном следствии.

Я также ходатайствую о допуске в зал наших друзей. Они имеют большее право здесь присутствовать, чем те лица, которых мы видим перед собой.

Бабицкий поддерживает все заявленные ходатайства.

Дремлюга: Я прошу о том, чтобы в зале суда присутствовали мои друзья. Друзья, а не собравшиеся здесь «товарищи». Я даже не прошу этого, а требую: ведь у меня нет в Москве никаких родственников.

Адвокат Каминская (защитник Богораз и Литвинова): По поводу ходатайства Богораз: коль скоро она желает защищаться самостоятельно, прошу суд удовлетворить ее просьбу в соответствии со ст. 50 УПК РСФСР. Я полностью поддерживаю ходатайства о производстве дополнительного расследования и о вызове в суд дополнительных свидетелей. В список, приложенный к обвинительному заключению, не вошел никто из тех свидетелей, которых следствие считает знакомыми подсудимых. Однако ст. 20 УПК РСФСР возлагает на следствие и суд обязанность всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела. Поэтому я ходатайствую о вызове свидетелей Баевой, Великановой, Пановой, Медведовской, Русаковской, Леман, Габай.

В согласии со ст. 20 УПК дополнительное расследование является необходимым, так как органы следствия игнорировали утверждения обвиняемых и другие материалы дела, свидетельствующие об обстановке, в которой происходило задержание подсудимых. Оставлен без внимания ряд свидетельств людей, которые первыми увидели события, а также свидетельств о поведении тех людей, которые первыми начали задерживать участников этих событий. Защита, в частности, ставит вопрос о проверке того, участвовали ли в задержании сотрудники милиции, так как показания свидетеля Стребкова о том, что сотрудник милиции помогал доставлять в машину

Литвинова, Делоне и других, находится в противоречии с показаниями других свидетелей.

Доследование необходимо также для объединения настоящего дела с делом Файнберга. Следствием принято неправильное постановление о выделении дела Файнберга, который в настоящий момент находится на стационарной судебно-психиатрической экспертизе. Экспертиза еще не дала заключения о вменяемости Файнберга. Если Файнберг вменяем, его показания имеют существенное значение для исследования обстоятельств дела.

Адвокат Каллистратова (защитник Делоне): Список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание, составлен следователем с явным нарушением ст. 20 УПК. Все свидетели, которые подтверждают показания подсудимых и опровергают обвинение, оказались за пределами списка. Я настаиваю на вызове в судебное заседание свидетелей-очевидцев, допрошенных в предварительном следствии: Великановой, Пановой, Русаковской, Лемана, Медведовской, Ваевой, Габай. Кроме того, считаю необходимым вызов свидетеля Крысина, который вызывался к следователю, но не был допрошен, так как находился в отпуске. В настоящее время Крысин в Москве, может явиться в суд и дать показания о событиях, очевидцем которых он являлся.

Дело в отношении Файнберга выделено с нарушением ст. 26 УПК РСФСР. Каждый из обвиняемых по настоящему делу, в том числе и Файнберг, в своих показаниях удостоверяет те или иные детали вменяемого всем обвиняемым события, которое обвинением квалифицируется как групповые действия. Поэтому выделение дела Файнберга неизбежно по-

мешает всестороннему и полному исследованию обстоятельств дела. Я ходатайствую о направлении дела к доследованию для объединения дел.

Поддерживаю ходатайство Вадима Делоне о направлении дела к доследованию. Мне как адвокату несвойственно требовать привлечения кого-либо к уголовной ответственности, тем более, когда в деле участвует прокурор. Но подсудимые не признают себя виновными и указывают, что действительными виновниками нарушения общественного порядка были лица, производившие их задержание, поэтому необходимо установить этих лиц и проверить объяснения подсудимых. Это можно сделать только в процессе доследования.

Адвокат Поздеев (защитник Бабицкого): Поскольку цель процесса — установление истины, я поддерживаю ходатайство моих коллег.

Адвокат Монахов (защитник Дремлюги): Поддерживаю заявленные ходатайства. Считаю необходимым направление дела на дополнительное расследование. Я не связываю вопрос о дополнительном расследовании с привлечением к уголовной ответственности каких-либо других лиц — доследование необходимо для установления действительных обстоятельств события, имевшего место на Красной площади.

Прокурор: Я не согласен с ходатайством подсудимых о проведении дополнительного расследования. Следственными органами были приняты исчерпывающие меры для выяснения истины. Нет основания для того, чтобы дополнительно расследовать действия тех лиц, которые пресекали преступные действия подсудимых. Если судом будет установлено, что ка-

кие-либо из этих лиц поступали неправильно, то суд может на основании ст. 321 УПК вынести частное определение. Не вижу никакой причинной связи между преступными действиями подсудимых и действиями граждан, принимавших меры против них. У суда нет оснований для дополнительного расследования.

О вызове новых свидетелей. Поскольку уже вызваны в качестве свидетелей 17 человек, все они давали показания с достаточной полнотой — прошу суд сделать замечание адвокатам, которые меня не слушают, —

(Судья делает замечание адвокатам Каллистратовой и Каминской.)

— имеющиеся свидетели дали исчерпывающие показания, но вместе с тем, учитывая ходатайства, я полагал бы возможность вызвать дополнительно Великанову и Медведовскую.

Я возражаю против объединения настоящего дела с делом Файнберга. Не исключено, что его признают невменяемым, и тогда его показания не будут иметь значения. Ждать решения экспертизы явно нецелесообразно, так как это повлекло бы значительную задержку в слушании дела. Выделение дела Файнберга не ущемляет прав подсудимых.

(Суд удаляется на совещание. Через полчаса оглашается определение.)

Определение суда: Ходатайство Богораз о предоставлении ей возможности защищаться самой — удовлетворить. Ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование отклонить. Ходатайство об объединении настоящего дела с делом Файнберга отклонить. Вызвать и допросить дополнитель-

ных свидетелей Великанову, Лемана, Медведовскую. Ходатайства о вызове других свидетелей отклонить.

Судья: Подсудимые, ваши ходатайства о допущении друзей и родственников в зал мы будем решать в рабочем порядке. Поскольку это не имеет отношения к существу дела, это не включается в определение.

Литвинов: Но сами наши ходатайства внесены в дело?

Судья: Они внесены в протокол.

Судья зачитывает обвинительное заключение.

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

по обвинению:

БОГОРАЗ-БРУХМАН Ларисы Иосифовны,

ДЕЛОНЕ Вадима Николаевича,

ЛИТВИНОВА Павла Михайловича,

БАБИЦКОГО Константина Иосифовича,

ДРЕМЛЮГИ Владимира Александровича

по ст. ст. 190¹ и 190³ УК РСФСР.

25 августа 1968 года Следственным Управлением УООП Мосгорисполкома было возбуждено уголовное дело по факту учинения групповых действий на Красной площади, грубо нарушивших общественный порядок. По делу арестованы и привлечены к уголовной ответственности БОГОРАЗ-БРУХМАН Л. И., ДЕЛОНЕ В. Н., ЛИТВИНОВ П. М., БАБИЦКИЙ К. И., ДРЕМЛЮГА В. А. и ФАЙНБЕРГ В. И. Материалы в отношении ФАЙНБЕРГА выделены в отдельное производство. Активной участницей труп-

повых действий на Красной площади была ГОРБАНЕВСКАЯ Н. Е., уголовное дело на которую, в связи с признанием ее судебно-психиатрической экспертизой невменяемой, прекращено.

Расследованием установлено:

БОГОРАЗ-БРУХМАН, ДЕЛОНЕ, ЛИТВИНОВ, БАБИЦКИЙ, ДРЕМЛЮГА и ФАЙНВЕРГ, будучи несогласны с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, вступили в преступный сговор с целью организации группового протеста против временного вступления на территорию ЧССР войск пяти социалистических стран. Для придания своим замыслам широкой гласности они заранее изготовили из белой материи плакаты с текстами: «Руки прочь от ЧССР», «Долой оккупантов», «За вашу и нашу свободу», «Свободу Дубчеку», «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (последний на чешском языке), то есть содержащими заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй.

Затем, после предварительной договоренности, БОГОРАЗ-БРУХМАН, ЛИТВИНОВ, БАБИЦКИЙ, ДРЕМЛЮГА, ФАЙНБЕРГ и ДЕЛОНЕ 25 августа с. г. в 12 часов дня прибыли к Лобному месту на Красной площади, доставив с собой спрятанные указанные плакаты, где во исполнение своего преступного сговора приняли активное участие в групповых действиях, развернули плакаты и, обращаясь к находившейся на площади публике, стали выкрикивать аналогичные с плакатами призывы, чем грубо нарушили

общественный порядок и нормальную работу транспорта. Этими действиями БОГОРАЗ-БРУХМАН, ДЕЛОНЕ, ЛИТВИНОВ, БАБИЦКИЙ, ДРЕМЛЮГА и ФАЙНБЕРГ вызвали возмущение находившихся на Красной площади граждан.

Участие указанных лиц в групповых действиях на Красной площади подтверждается показаниями допрошенных по делу свидетелей. Свидетель ЯСТРЕБА показала, что она 25 августа с. г. в 12 часов дня, находясь на Красной площади вблизи Лобного места, стала очевидцем следующего: «...Со стороны Спасских ворот к Лобному месту к Горбаневской подошли Богораз, Литвинов, Делоне и кто-то еще. После разговора с Богораз Горбаневская села на парапет у Лобного места, и сразу же рядом с ней демонстративно сели Богораз, Делоне, Литвинов и Файнберг. Буквально мгновенно все они вскинули руки вверх. У Литвинова в руках был лозунг: «За вашу и нашу свободу». В руках у Горбаневской был трехцветный флажок. Почти сразу же у них отобрали лозунги. Литвинов, Делоне, Богораз, Горбаневская и Файнберг даже не поднялись на ноги, а продолжали сидеть. Вокруг собралась большая толпа граждан, которые возмущались их поведением. В общей сложности собралось более 100 человек народу...» Аналогичные показания дали свидетели ДОЛГОВ, БОГАТЫРЕВ, САВЕЛЬЕВ, ИВАНОВ, ФЕДОСЕЕВ, ВЕСЕЛОВ, ДАВИДОВИЧ, УДАРЦЕВ, СА-ВИЛОВ, ВАСИЛЬЕВ, БЕСЕДИН, КУЗНЕЦОВ, СТРЕБКОВ, КУКЛИН, РОЗАНОВ. Допрошенная в качестве свидетеля КОРХОВА, знакомая обвиняемого ЛИТВИНОВА, показала, что 25 августа с. г. она, будучи предварительно уведомлена ЛИТВИНОВЫМ,

пришла вместе с ним на Красную площадь и наблюдала организованные обвиняемыми групповые действия, нарушившие общественный порядок. Кроме того, содеянные обвиняемыми противоправные действия подтверждаются вещественными доказательствами, изъятыми при их задержании и обысках, документами, заключениями криминалистических экспертиз, которые установили, что оргалитовая крышка, изъятая у БАБИЦКОГО, использовалась для изготовления плакатов.

Обвиняемая БОГОРАЗ-БРУХМАН еще до участия в названных групповых действиях, проявляя недовольство, 22 августа 1968 года направила заявление на имя директора института и в профсоюзную организацию по месту своей работы с выражением протеста по вышеназванному решению Советского правительства.

В предъявленном обвинении БОГОРАЗ-БРУХМАН, ДЕЛОНЕ, ЛИТВИНОВ, БАБИЦКИЙ и ДРЕМЛЮГА, не отрицают факта прибытия 25 августа с. г. на Красную площадь с плакатами вышеупомянутого содержания и факта их развертывания, однако в этих своих действиях не усматривают преступления и поэтому виновными себя не признали. Об организации и подготовке групповых действий на Красной площади обвиняемые дать показания отказались. Содеянные обвиняемыми преступления подтверждаются собранными по делу доказательствами, анализ которых приведен в описательной части обвинительного заключения.

Обвиняемые ЛИТВИНОВ, ДРЕМЛЮГА, ДЕЛОНЕ последнее время общественно полезным трудом не занимались, БОГОРАЗ-БРУХМАН в августе 1968

года уволена с работы за прогул. ЛИТВИНОВ и ДРЕМЛЮГА в быту характеризуются отрицательно. БАБИЦКИЙ к служебным обязанностям относился дорбосовестно, но в коллективе допускал нездоровые антиобщественные суждения. На основании изложенного ОБВИНЯЮТСЯ: БОГОРАЗ-БРУХМАН Лариса Иосифовна, 1929 г. р., уроженка г. Харькова, еврейка, беспартийная, замужняя, на иждивении сын 1951 г. р., образование высшее, работала старшим научным сотрудником Всесоюзного научно-исследовательского института технической информации, классификации и кодирования, ранее не судима, прож. Москва, Ленинский проспект, 85, кв. 3 — в том, что она, будучи несогласна с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, 22 августа 1968 г. направила об этом два заявления по месту своей работы на имя директора и в профсоюзную организацию Всесоюзного научно-исследовательского института технической информации, классификации и кодирования, а затем с целью организации в г. Москве группового протеста по названным вопросам вступила в преступный сговор с обвиняемыми по данному делу — ЛИТВИНОВЫМ, БАБИЦКИМ, ДРЕМЛЮГОЙ, ДЕЛОНЕ, ФАЙНБЕРГОМ и ГОРБАНЕВСКОЙ, заранее изготовив плакаты с текстами, содержащими заведомо ложные измышления порочащие советский государственный и общественный строй, а именно: «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу», «Долой оккупантов», «Свободу Дубчеку», «Да здравствует свобод-

ная и независимая Чехословакия» (последний на чешском языке), 25 августа с. г. в 12 часов дня явилась к Лобному месту на Красную площадь, где совместно с БАБИЦКИМ, ДЕЛОНЕ, ДРЕМЛЮГОЙ, ЛИТВИНОВЫМ, ФАЙНБЕРГОМ, ГОРБАНЕВСКОЙ и другими лицами приняла активное участие в групповых действиях, грубо нарушивших общественный порядок и нормальную работу транспорта: развернула вышеуказанные плакаты, выкрикивала лозунги аналогичного с плакатами содержания, чем вызвала возмущение собравшихся вокруг граждан, — то есть в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст 190¹ и 190³ УК РСФСР.

ДЕЛОНЕ Вадим Николаевич, 1947 г. р., уроженец г. Москвы, русский, беспартийный, образование среднее, холост, без определенных занятий, осужден Мосгорсудом 1 сентября 1967 г. по ст. 190³ УК РСФСР к 1 году лишения свободы условно с испытательным сроком пять лет, прож. г. Москва, Пятницкая ул. 12, кв. 5 — в том, что он, будучи несогласен с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, с целью организации в г. Москве группового протеста по названным вопросам вступил в преступный сговор с обвиняемыми по настоящему уголовному делу ЛИТВИНОВЫМ, БОГОРАЗ-БРУХМАН, БАБИЦКИМ, ДРЕМЛЮГОЙ, ФАЙНБЕРГОМ и ГОР-БАНЕВСКОЙ, заранее изготовив плакаты с текстами, содержащими заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а именно: «Руки прочь от ЧССР», «За

вашу и нашу свободу», «Долой оккупантов», «Свободу Дубчеку», «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (последний на чешском языке), 25 августа с. г. в 12 часов дня явился к Лобному месту на Красной площади, где совместно с перечисленными обвиняемыми и другими лицами принял активное участие в групповых действиях, грубо нарушивших общественный порядок и нормальную работу транспорта: развернул вышеуказанные плакаты, выкрикивал лозунги аналогичного с плакатами содержания, чем вызвал возмущение собравшихся вокруг граждан, — то есть в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 190¹ и 190³ УК РСФСР.

ЛИТВИНОВ Павел Михайлович, 1940 г. р., уроженец г. Москвы, русский, беспартийный, на иждивении один ребенок 8 лет, образование высшее, по профессии физик, без определенных занятий, ранее не судим, прож. Москва, ул. Алексея Толстого 8, кв. 78 — в том, что он, будучи несогласен с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, с целью организации в г. Москве группового протеста по названным вопросам, вступил в преступный сговор с обвиняемыми по настоящему делу БОГОРАЗ-БРУХМАН, БАБИЦКИМ, ДРЕМЛЮГОЙ, ДЕЛОНЕ, ФАЙНБЕРГОМ и ГОРБАНЕВСКОЙ... (далее в точности повторена предыдущая формулировка).

БАБИЦКИЙ Константин Иосифович, 1929 г. р., уроженец г. Москвы, еврей, беспартийный, образование высшее, женат, имеет на иждивении трех детей — 1953, 1955 и 1958 г. г. р., младший научный

сотрудник Института русского языка АН СССР, ранее не судим, прож. Москва, ул. Красикова 19, кв. 86 — в том, что он, будучи несогласен с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, с целью организации в г. Москве группового протеста по названным вопросам, вступил в преступный сговор с обвиняемыми по настоящему уголовному делу ЛИТВИНОВЫМ, БОГОРАЗ-БРУХМАН, ДРЕМЛЮГОЙ, ДЕЛОНЕ, ФАЙНБЕРГОМ и ГОРБАНЕВСКОЙ... (далее в точности повторена та же формулировка).

ДРЕМЛЮГА Владимир Александрович, 1940 г. р., уроженец г. Саратова, русский, беспартийный, образование среднее, женат, без определенных занятий, ранее судим в 1963 г. нарсудом Ждановского р-на г. Ленинграда по ст. 174 и 154 ч. I УК РСФСР, осужден к 2 годам лишения свободы условно с испытательным сроком 2 года, прож. г. Москва, Метростроевская ул. 7, кв. 44 — в том, что он, будучи несогласен с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, с целью организации в г. Москве группового протеста по названным вопросам вступил в преступный сговор с обвиняемыми по настоящему угловному делу ЛИТВИНОВЫМ, БОГОРАЗ-БРУХМАН, БАБИЦКИМ, ДЕЛОНЕ, ФАЙНБЕРГОМ и ГОРБАНЕВСКОЙ... (далее в точности повторена та же формулировка).

Настоящее уголовное дело подлежит направлению в Мосгорсуд для рассмотрения по существу.

Обвинительное заключение составлено 20 сентября 1968 года.

Ст. следователь Прокуратуры г. Москвы советник юстиции АКИМОВА

Согласен: Зам. начальника следственного управления Прокуратуры г. Москвы ст. советник юстиции ФЕДОРОВ.

Судья по очереди опрашивает всех подсудимых: Понятно ли обвинение? Признаете ли вы себя виновным?

Все подсудимые дают одинаковый ответ: Обвинение понятно, виновным себя не признаю.

Судья: Товарищ прокурор, что вы имеете сказать о порядке судебного следствия?

Прокурор: Предлагаю начать с допроса подсудимых, в следующем порядке: Богораз-Брухман, Литвинов, Бабицкий, Делоне, Дремлюга; допрос свидетелей в порядке списка, представленного обвинением.

Судья: Подсудимая Богораз, не возражаете ли вы против предложенного прокурором порядка судебноного следствия?

Богораз: Против порядка допроса подсудимых возражений не имею. Что касается порядка допроса свидетелей, прошу допросить в первую очередь официальных лиц и работников милиции Стребкова, Кузнецова, Розанова и Куклина.

Делоне, Литвинов, Бабицкий, Дремлюга поддерживают предложение Богораз. Дремлюга просит, чтобы в отдельную группу были выделены еще 5 сведете-

лей из воинской части 1164: Долгов, Богатырев, Иванов, Веселое и Васильев.

Адвокаты поддерживают ходатайства подсудимых. После совещания судебная коллегия объявляет, что свидетели будут вызываться в порядке, указанном в списке, представленном обвинению.

Перерыв

ДОПРОС

ПОДСУДИМОЙ БОГОРАЗ-БРУХМАН

ЛАРИСЫ ИОСИФОВНЫ

Судья: Подсудимая Богораз, встаньте. Что вы можете сказать по существу предъявленного вам обвинения?

Богораз: 25 августа около 12 часов я пришла на Красную площадь, имея при себе плакат, выражающий протест против ввода войск в Чехословакию. В 12 часов я села на парапет у Лобного места и развернула плакат. Почти сразу подбежали люди мне лично незнакомые, хотя я их не раз видела около себя в разных местах. Подбежав ко мне, они отняли плакат. С левой стороны я увидела Файнберга. У него было разбито лицо. Его кровью забрызгали мне блузку. Я увидела, как мелькает сумка, кто-то бьет Литвинова. Собралась толпа. Я услышала голос: «Бить не надо — что здесь происходит?» Я ответила: «Я провожу мирную демонстрацию, но у меня отняли плакат». Остальных я не видела. Ко мне подошел гражданин в штатском и предложил идти к

машине. Он не предъявил никакого документа, но я за ним последовала. Я увидела, как вели Литвинова и били по спине. В машине было человека четыре. Меня схватили за волосы и головой впихнули в машину. Я также видела в машине Файнберга с выбитыми зубами. В 50 отделении милиции, куда нас привезли, мы все потребовали медицинской экспертизы для Файнберга. Ему разбили лицо и выбили зубы. Вечером из милиции меня привезли домой для обыска.

Судья: Какое содержание плаката, который вы подняли?

Богораз: Я отказываюсь назвать содержание своего плаката.

Судья: Почему?

Богораз: Не имеет значения, какой именно плакат был у меня в руках. Я не снимаю с себя ответственности ни за один из плакатов. (Называет тексты всех плакатов.)

Судья: Кто был вместе с вами на Красной площади?

Богораз: Я отказываюсь отвечать на вопросы, касающиеся других подсудимых. Я отвечаю только за себя.

Судья: Известно ли было вам, что придут другие люди?

Богораз: Нет, не было известно. Я для себя заранее решила, что пойду. Мне даже 25-го не было известно, придут ли другие.

Народный заседатель: Вы знали, что вам будет за это? Вы знали, что это будет именно на Красной площади?

Богораз: Заранее ничего не было известно.

Народный заседатель: Когда вам стало известно?

Богораз: Когда я пошла на Красную площадь.

Судья: Одновременно ли вы сели на тротуар?

Богораз: Не помню, затрудняюсь ответить.

Судья: Одновременно ли сели и подняли плакаты?

Богораз: Мне трудно сказать.

Судья: Работали ли вы?

Богораз: Да, я работала во ВНИИКИ в должности старшего научного сотрудника. О том, что я уволена, я узнала уже в тюрьме. 22-го августа, в четверг, я сделала устное заявление начальнику своего отдела о том, что я объявляю забастовку в знак протеста против ввода войск в Чехословакию, в пятницу подала письменное заявление об этом в дирекцию и профком, и мне не сообщили о моем увольнении, 23-го была пятница, в субботу институт не работал, то есть уволили меня после ареста.

Прокурор: Почему вы выбрали именно Красную площадь?

Богораз: Этот протест был адресован правительству, а по традиции принято то, что адресовано правительству, выражать на Красной площади. Во-вторых, на Красной площади нет движения транспорта.

Прокурор: Но вы же знаете, где находится здание ЦК, здание Совета Министров, — они же не на Красной площади.

Богораз: Я повторяю, что на Красной площади нет движения и что такая уж традиция — обращаться к правительству на Красной площади.

Прокурор: Как давно вы знаете подсудимых?

Богораз: Литвинова — полтора-два года, Бабиц-

кого 6-7 или 8 лет, Делоне — приблизительно полгода-год, Дремлюгу — месяца два.

Прокурор: Почему он, поддерживая ваше ходатайство, называл вас по имени — Лариса?

Богораз: Потому что это мое имя. А вообще спросите у него.

Прокурор: Охарактеризуйте ваши отношения с подсудимыми.

Богораз: С Литвиновым очень близкие, дружеские отношения, Бабицкого тоже считаю своим другом, если он не возражает. С Дремлюгой хорошие отношения, с Делоне — тоже, насколько позволяет разница в возрасте.

Прокурор: Когда в последний раз до 25-го вы виделись с подсудимыми?

Богораз: Отказываюсь отвечать на этот вопрос и затрудняюсь на него ответить.

Прокурор: Почему?

Богораз: Я отказываюсь отвечать на что-либо касающееся остальных и отвечаю только за себя. Ведь дело Файнберга вы же выделили.

Прокурор: Чем вы можете объяснить, что вы оказались вместе у Лобного места?

Богораз: Видимо, тем, что каждый хотел выразить свой протест именно там.

Прокурор: Был ли у вас об этом предварительный разговор?

Богораз: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Не кажется ли вам странным совпадение, что вы все оказались у Лобного места вместе? Нельзя ли предположить договоренность?

Богораз: Мне не кажется это странным: это или

совпадение, или закономерность. Допускаю и то и другое.

Прокурор: Какой плакат вы держали?

Богораз: Я уже сказала, что отказываюсь отвечать. Я не снимаю с себя ответственности за все плакаты.

Прокурор: Как же вы принимаете на себя ответственность за все другие плакаты, если у вас не было предварительной договоренности и вы не могли знать, что на них написано?

Богораз: Мне известны тексты всех плакатов, каждый из них выражает то, что могла сказать я.

Прокурор: Откуда они вам известны?

Богораз: Я их видела на Красной площади, и они мне известны из материалов дела.

Прокурор: Но вы сидели все в один ряд?

Богораз: Файнберг сидел рядом, Бабицкий немного позади, рядом с ним Горбаневская, точно не помню.

Прокурор: Каким же образом вы могли видеть плакаты?

Богораз: Посмотрела направо, налево и увидела. В деле есть показания свидетелей, которые видели эти плакаты, стоя спиной к ним.

Прокурор: Какого размера был ваш плакат?

Богораз: Отказываюсь отвечать.

Судья: Какого цвета был плакат? Опишите его. Он был исполнен на белом материале?

Богораз: Отказываюсь конкретизировать, но могу сказать, что он выполнен на белом материале кистью.

Прокурор: Какого цвета была надпись?

Богораз: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Почему вы отказываетесь отвечать о том плакате, который был в ваших руках?

Богораз: Я не хочу снимать с себя ответственность за все другие плакаты.

Прокурор: Когда вы шли на площадь, были ли у вас лично какие-нибудь вещи в руках?

Богораз: Плакат.

Прокурор: Как вы его держали?

Богораз: Завернутым в газету.

Прокурор: Кто изготовил плакат?

Богораз: Я.

Прокурор: Когда и где?

Богораз: Накануне, у себя дома.

Прокурор: Кому-нибудь было известно, что вы делаете?

Богораз: Не думаю. Нет.

Прокурор: 24-го вы встречались с кем-нибудь из подсудимых?

Богораз: Не помню.

Прокурор: А 25-го утром вы видели кого-нибудь из них?

Богораз: Наверняка нет.

Прокурор: А на Красной площади кого из них вы увидели первым?

Богораз: Затрудняюсь сказать. Я пришла за 20 минут и ходила по Красной площади.

Судья: Вы все вместе пришли на Лобное место или кто-нибудь подошел первым?

Богораз: Затрудняюсь сказать.

Прокурор: Вот вы говорили, что адресовали свой протест правительству и поэтому пришли на Красную площадь, где по традиции принято адресоваться к правительству. Так я вас понял?

Богораз: Так. Но еще и потому, что на Красной площади нет движения транспорта.

Прокурор: А почему вы не обратились в правительство с письмом?

Богораз: Мне приходилось обращаться к правительству раньше, по другим поводам, и ни на одно из моих писем я не получила ответа.

Прокурор: А почему вы не избрали другую площадь или тихую улицу? Место, избранное вами, лежит на трассе движения от Спасской башни в сторону ГУМ'а.

Богораз: Если бы я это знала, я бы выбрала другое место. Я бывала на Красной площади и никогда не видела движения.

Прокурор: Представляли ли вы себе, что ваши действия привлекут внимание экскурсантов и других граждан? Разве вы не предвидели, что ваше выступление вызовет возмущение граждан и будет нарушением порядка?

Богораз: Я допускала возможность, что это привлечет внимание, но я не считала, что граждане кинутся с кулаками и станут отнимать плакаты.

Прокурор: Так что ж вы думали: что граждане благожелательно отнесутся к вашим действиям?

Богораз: Я не знаю, какой была и какой могла быть действительная реакция граждан, если бы не вмешались эти лица — те, кто на нас набросились.

Прокурор: Если вы читаете газеты, если слушаете радио, наше советское радио, вы должны знать, как советские трудящиеся относятся к политике партии и правительства.

Богораз: Да, я читала газеты и слушала радио.

Прокурор: Так разве вам не было ясно?

Богораз: Я тоже советская трудящаяся, но отнеслась к этому совсем по-другому. Но я не могла выразить свое отношение в газетах. И я вовсе не уверена, что все, что было написано в газетах отражает мнение всех граждан. Скорее наоборот. К сожалению, моего отношения к этим вопросам не узнает никто за пределами этого зала.

Прокурор: Имеете ли вы научную степень?

Богораз: Да, я кандидат филологических наук.

Прокурор: Когда вы защитили кандидатскую диссертацию?

Богораз: Кандидатскую диссертацию защитила в феврале 1965 года.

Прокурор: В деле имеется производственная характеристика, где отмечено, что вы систематически опаздывали или не являлись на работу. Что вы можете сказать по этому поводу?

Богораз: Мне случалось опаздывать, но не чаще, чем другим.

Прокурор: Здесь рассматривается дело не других сотрудников, и это ваша характеристика.

Богораз: Моя характеристика заключается в том, что я не отличаюсь от других сотрудников.

Адвокат Каминская: Признаете ли вы правильной формулировку обвинительного заключения о несогласии с политикой партии и правительства по оказанию братской помощи Чехословакии?

Богораз: Нет, не признаю. В обвинительном заключении сказано, что я будто бы не согласна с политикой оказания братской помощи. Это не правда. Мой протест относился к конкретной акции правительства. Я вполне согласна с оказанием братской

помощи, например, экономической, но не согласна с вводом войск.

Каминская: Признаете ли вы правильной формулировку обвинительного заключения о том, что вы вступили в преступный сговор?

Богораз: Нет.

Каминская: Подтверждаете ли вы, что, как указано в обвинительном заключении, вы выкрикивали лозунги?

Богораз: Не подтверждаю.

Адвокат Каллистратова: А кто-нибудь из других лиц рядом с вами выкрикивал лозунги? В частности, Делоне?

Богораз: Нет, я не слышала никаких выкриков, в частности, не слышала и голоса Делоне.

Каллистратова: Скажите, когда у вас отнимали плакаты, оказывал ли кто-нибудь физическое сопротивление? В частности, Делоне?

Богораз: Нет, ни Делоне, ни кто-либо из остальных сопротивления не оказывал.

Судья: Задавайте вопросы подсудимой Богораз о ее действиях. У вас еще будет время спрашивать о вашем подзащитном.

Каллистратова: Я учту ваше замечание. Скажите, Богораз, считаете ли вы, что тексты лозунгов содержат заведомо ложные измышления, порочащие наш общественный и государственный строй?

Богораз: Нет, я этого не считаю. В этих лозунгах не было никаких измышлений.

Каллистратова: Когда вы для себя решили выступить с протестом, думали ли вы, что можете нарушить общественный порядок?

Богораз: Я специально думала об этом, так как я

знала об ответственности за нарушение общественного порядка, и я сделала все, чтобы его не нарушить. И я его не нарушала.

Адвокат Поздеев: В течение какого времени продолжалось это событие на Лобном месте?

Богораз: Не более 10 минут, скорее даже меньше.

Поздеев: Проезжали ли в это время машины по площади?

Богораз: Нет, в это время не было ни одной машины, за исключением той, которую пригнали, чтобы нас увезти.

Поздеев: Вы не помните, как был одет Литвинов?

Богораз: Кажется, белая рубашка и серые брюки.

Адвокат Монахов: Скажите, вы сидели на проезжей части или на тротуаре?

Богораз: На тротуаре. Вплотную к стенке Лобного места.

Монахов: Могли вы мешать проезду машин?

Богораз: Нет, не могли. Да там и машин не было.

Судья: А толпа, собравшаяся около вас, была тоже на тротуаре или на проезжей части?

Богораз: Я не считаю, что там есть проезжая часть, но собравшиеся люди были не на тротуаре.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО ЛИТВИНОВА

ПАВЛА МИХАЙЛОВИЧА

Литвинов: Вкратце я остановлюсь на мотивах моего поступка. 21 августа советские войска перешли границы Чехословакии. Я считаю эти действия советского правительства грубым нарушением норм

международного права и нарушением статьи конституции о праве наций на самоопределение. Как советский гражданин я считал необходимым протестовать — так или иначе. Демонстрация — это законная форма выражения протеста. Поэтому 25 августа я пришел на Лобное место и поднял плакат. Сразу, как только мы сели, к нам бросилась группа людей. Они бежали быстро, с разных сторон. Подбежав, они вырвали плакаты. Первыми ко мне подбежали мужчина с портфелем и женщина с сумкой. Мужчина портфелем нанес мне несколько ударов, в том числе по голове. Возможно, удары наносила и женщина. Раздался треск, и, оглянувшись, слева от себя я увидел окровавленное лицо Файнберга — у него были выбиты зубы. На нас бросились сначала 5 или 6 человек, потом их стало больше. Женщина с сумкой кричала все время в сторону, явно собирая толпу. Эти люди кричали: «Хулиганы, тунеядцы, антисоветчики!» Остальная толпа недоумевала. Некоторые граждане задавали вопросы. Практически они не могли понять, в чем дело: они не успели увидеть содержание плакатов.

Люди задавали вопросы, зачем мы здесь, мы спокойно отвечали, объясняя причину демонстрации. Кричали и шумели только те граждане, которые напали на нас. После этого нас стали затаскивать и впихивать в машины эти же граждане. Сопротивления мы не оказывали, хотя они не имели никаких знаков отличия и ничем не могли доказать свое право арестовывать нас. Мы не видели никого в форме, никто не предъявлял нам документов. Меня впихнули в машину, где было человек шесть. Мы провели целый день в 50 отделении милиции, где

мы сразу потребовали произвести судебно-медицинскую экспертизу по поводу выбитых зубов Файнберга.

Судья: Вы держали в руках плакат. Откуда он появился?

Литвинов: Я не снимаю с себя ответственности ни за один плакат, бывший на площади, и не вижу причины отвечать на этот вопрос.

Судья: Вы пришли на площадь один?

Литвинов: Я отказываюсь отвечать.

Судья: Была ли договоренность с другими подсудимыми о времени и месте встречи?

Литвинов: Не было.

Судья: В материалах дела отмечено, что вы нигде не работаете. На какие нее средства вы живете? Ведь у вас есть ребенок, которому вы должны помогать.

Литвинов: Я был уволен в начале этого года формально за прогул, но фактически не за это, так как никаких замечаний по работе у меня не было. Однако меня уволили. Существовал я на переводы и частные уроки. Имена лиц, которым я давал частные уроки, я называть не собираюсь. Я все время пытался устроиться на работу. Подавал на конкурс в два ВУЗа. Обратился в комиссию по трудоустройству в Горисполком. Там мне предложили работу, но меня на эту работу не взяли, так как она не соответствовала моей специальности. Затем начал оформляться в Институт горного дела, но оформление затянулось. В августе я устраивался на завод. Разные люди пытались мне помочь, но безуспешно. Я старался зарабатывать уроками и переводами и да-

вал деньги на воспитание сына, но меньше, чем обычно.

Судья: Накануне 25-го Вы звонили кому-нибудь из знакомых?

Литвинов: Да, я звонил своей знакомой Инне Корховой 24-го и назначил ей свидание у метро «Проспект Маркса» в половине двенадцатого без объяснения причин. Встретившись, мы пошли в сторону Красной площади, я ей тоже ничего не объяснил. Сказал только: «Останься на тротуаре и смотри на всё, что будет». После этого я увидел ее только в милиции.

Народный заседатель: Почему вы выбрали именно Лобное место?

Литвинов: Основные мотивы: отсутствие движения транспорта; и Красная площадь — это подходящее место для предания гласности обращения к правительству.

Народный заседатель: Кто выбрал место и время?

Литвинов: Я отказываюсь отвечать.

Судья: Как давно вы знаете остальных подсудимых и в каких отношениях с ними состоите?

Литвинов: Богораз — около двух лет, мы друзья. Бабицкого — полгода-год, знаю мало, но отношения у нас хорошие. Дремлюгу — 4-5 месяцев, виделись не часто, отношения хорошие. Делоне знаю лет 15, последнее время видел его редко, близких отношений между нами не было.

Прокурор: Когда в последний раз перед 25 августа вы виделись с каждым из подсудимых?

Литвинов: Не помню и отказываюсь говорить о других. Когда мы виделись в последний раз, не имеет отношения к делу.

Прокурор: В каком месте вы встретились с Богораз?

Литвинов: Недалеко от Лобного места.

Прокурор: Была ли между вами предварительная договоренность?

Литвинов: Не было.

Прокурор: Значит, это случайное совпадение?

Литвинов: Думаю, что это не случайное совпадение.

Прокурор: Как же вы так говорите?! Вот вы физик, должны рассуждать логично. Если это не случайность, значит была договоренность.

Литвинов: Нет, это не противоречит логике. Я могу вам предложить несколько вариантов иных возможностей. Например — я не утверждаю, что так было, но возможен следующий вариант: некое третье лицо сообщило и мне, и Богораз о том, что 25-го готовится демонстрация. Мы могли там встретиться без всякой предварительной договоренности, но в то же время не случайно.

Прокурор: Если бы вы были один, вы бы все равно пошли?

Литвинов: Безусловно.

Прокурор: Чем вы объясните, что вы оказались 25-го именно в 12 часов на Красной площади?

Литвинов: По-моему, это не имеет отношения к существу дела.

Прокурор: Вы должны быть заинтересованы в выяснении всех обстоятельств, связанных с этим делом, а вы все время отказываетесь отвечать.

Литвинов: Я не вижу ничего предосудительного ни в моих действиях, ни в действиях других подсудимых.

Прокурор: Если вы не видите состава преступления, то тем более непонятно, почему вы не хотите говорить о них.

Литвинов: Потому что обвинение считает их преступными, я не хочу ему помогать.

Прокурор: Но я спрашиваю о ваших поступках.

Литвинов: Я отказываюсь говорить о себе то, что может служить отягчающим обстоятельством для других.

Прокурор: Какой вы держали лозунг?

Литвинов: Содержание лозунга: «За вашу и нашу свободу», но я не снимаю с себя ответственности ни за один лозунг.

Прокурор: Каков внешний вид плаката?

Литвинов: Кусок полотна с палочками, длиной 20-25 см.

Прокурор: Как вы были одеты?

Литвинов: В белой рубашке и серых брюках.

Прокурор: Могли ли вы спрятать плакат в одежде?

Литвинов: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Почему вы отказываетесь отвечать? Ведь это имеет прямое отношение к фактическим обстоятельствам дела.

Литвинов: На мой взгляд, фактические обстоятельства заключаются в том, что мы сели на тротуар и подняли плакаты.

Прокурор: Как давно вы знакомы с Корховой и когда вы встречались с ней в последний раз?

Литвинов: Мы знакомы примерно два года. Встречались то часто, то редко. Перед 25 августа — приблизительно за неделю.

Прокурор: Причина вашего звонка Корховой?

Литейное: Я хотел, чтобы на площади был чело-

век, ничего не знающий: я был уверен, что будет провокация, и хотел, чтобы на площади присутствовал человек, который мог бы объективно осветить происходящие события.

Прокурор: Какие у вас отношения с Русаковской?

Литвинов: Фактический брак в течение нескольких месяцев.

Прокурор: Известно ли вам, что Русаковская была на площади? Как и когда она узнала о готовящемся событии? Ставили ли вы ее в известность?

Литвинов: В известность не ставил, но в остальном отказываюсь отвечать, так как Русаковскую отклонили как свидетеля.

Прокурор: Представляли ли вы себе, что ваше появление около автомобильной трассы может повлечь за собой нарушение движения?

Литвинов: Не представлял, так как знал, что там нет автомобильного движения.

Прокурор: А знали ли вы, что то, что вы собирались сделать, представляет собой нарушение закона?

Литвинов: Я знаком с Конституцией и законом. Я считаю, что статья 190³ не отменяет гарантированную статьей 125 Конституции свободу демонстраций. Я не собирался нарушать закон и считаю, что я его не нарушил.

Прокурор: Вы так хорошо знаете статьи Конституции о своих правах, а знаете ли вы 130 статью Конституции?

Литвинов: Я не знаю по номеру, но содержание, наверно, знаю.

Прокурор: Статья 130 обязывает каждого гражданина соблюдать законы.

Литвинов: Я хотел соблюдать закон и считаю, что соблюдал его.

Прокурор: Знаете ли вы 112 статью Конституции?

Адвокат Каминская: Возражаю против вопроса прокурора. Мы рассматриваем конкретное предъявленное обвинение, и нет никаких оснований устраивать здесь экзамен по знанию Конституции.

Судья: Ваш следующий вопрос, товарищ прокурор.

Прокурор: Чем вы объясняете, что вы нарушили свою основную конституционную обязанность трудиться?

Литвинов: Я не повинен в этом. Виновны те, кто незаконно уволил меня и кто не принимал меня на работу.

Прокурор: Если вы считали свою увольнение неправильным, обращались ли вы с жалобой в надлежащие инстанции?

Литвинов: Я обращался в городской совет профсоюзов, и мне сказали, что дело судом принято не будет.

Прокурор: На какие средства вы жили?

Судья: Товарищ прокурор, суд уже уточнял этот вопрос.

Прокурор: Оказывали ли вы материальную помощь своему ребенку?

Литвинов: Когда я работал, я давал 30-40 руб. в месяц в соответствии с заработком. В последнее время, когда я не работал, — немного меньше.

Адвокат Каминская: Какую должность вы занимали в институте?

Литвинов: Ассистент.

Каминская: Это конкурсная должность?

Литвинов: Да. Увольнение с конкурсной должности не разбирается судом.

Каминская: Считаете ли вы, что уклонялись от своих конституционных обязанностей?

Литвинов: Ни в коем случае. Я старался найти работу.

Каминская: Почему вы говорите, что были формально уволены за прогул?

Литвинов: Потому что у нас это было обычным делом, что преподаватели подменяли друг друга во время лабораторных работ. Я пропустил два дня, предварительно договорившись. Мне было сделано замечание в учебной части, что я не поставил учебную часть в известность об этом. Однако после этого меня — как лучшего преподавателя — направили в командировку для обмена опытом. После возвращения меня уволили за пропущенные два дня.

Каминская: Выкрикивали ли вы лозунги аналогичного с плакатами содержания?

Литвинов: Я ничего не выкрикивал и не слышал, чтобы кто-нибудь что-нибудь выкрикивал.

Каминская: Считаете ли вы тексты лозунгов ложными или клеветническими?

Литвинов: Я не считаю их ложными и не считаю, что они носили клеветнический характер.

Каминская: Видели ли вы хотя бы одну машину, выходящую из Спасских ворот?

Литвинов: Нет, не видел.

Каминская: Оказывали ли вы сопротивление лицам, которые вас задерживали?

Литвинов: Не оказывал.

Каминская: Чем вы отвечали на удары, которые вам были нанесены?

Литвинов: Ничем. Я продолжал сидеть, так же, как и мои товарищи.

Каминская: Видели ли вы, чтобы кто-нибудь оказывал сопротивление?

Литвинов: Нет, никто сопротивления не оказывал.

Каминская: Вы могли бы опознать людей, которые вас задерживали и били?

Литвинов: Кое-кого могу опознать.

Адвокат Каллистратова: Вы сказали, что держали лозунг. Вы один держали его или с кем-нибудь?

Литвинов: Мы держали вдвоем. Вторым был Делоне или Файнберг.

Адвокат Монахов: С того момента, как вы развернули плакаты, вы оставались на тротуаре? Или сошли на проезжую часть?

Литвинов: Я не сходил с тротуара и вообще не знал, что там есть проезжая часть.

Народный заседатель: Вы сказали о том, что будет провокация.

Литвинов: Да, я был в этом убежден.

Народный заседатель: Почему вы не заявили в органы охраны общественного порядка, чтобы вас оградили от провокации?

(Смех в зале.)

Судья: Прошу прекратить смех. Здесь не происходит ничего смешного.

Литвинов: Так как провокация должна была быть связана с моими действиями, то о чем же я должен был заявлять, кого предупреждать?

Адвокат Каминская: Предполагали ли вы, идя на демонстрацию, что с вами поступят так, как поступили? И знали ли вы, что, поступая так, вы навле-

каете на себя опасность привлечения к ответственности?

Судья: Товарищ адвокат, суд делает вам замечание. Вы подсказываете подсудимому ответы.

Каминская: Чем вы объясняете, что вы пошли на площадь, зная, что вам предстоят серьезные неприятности?

Литвинов: Я был глубоко убежден в правоте своих действий и как советский гражданин был обязан протестовать против грубой ошибки, совершенной правительством.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО БАБИЦКОГО

КОНСТАНТИНА ИОСИФОВИЧА

Бабицкий: Полагая, что ввод советских войск в Чехословакию наносит прежде всего большой вред престижу Советского Союза, я считал нужным довести это свое убеждение до сведения правительства и граждан. Для этого в 12 часов 25 августа я явился на Красную площадь, сел на тротуар около Лобного места и поднял плакат. Очень быстро, через полторы-две минуты, около нас оказалось 5-6 человек в штатском, которые очень грубо и резко вырвали у нас плакаты. Никто из нас не оказал сопротивления. При этом люди в штатском выкрикивали грубые оскорбления. Один из них выкрикивал: «У, сука, антисоветчик».

Судья: Я прошу вас, Бабицкий, не повторять в зале суда эти выражения. Вы с высшим образованием, работаете в Институте русского языка. Хотя

они цензурные, но в зале суда их не следует употреблять. Достаточно сказать, что это были грубые выражения.

Бабицкий: Хорошо. Тот человек, который вырвал плакат у меня и Файнберга, два раза ударил его по лицу, по зубам, в результате чего зубы были выбиты и пошла кровь. После этого сбежался народ. Мы сидели минуты три, окруженные довольно большой толпой — человек пятьдесят. Во время этого происходил обмен мнениями между сидевшими и стоявшими. Слышались оскорбительные выкрики лиц, отнимавших плакаты. Одной женщине, которая возмутилась текстами плакатов, я сказал: «Друзья, это великая ошибка, мы теряем своих лучших друзей, чехов и словаков». Больше как будто ничего не говорил. Всё было без крика, в этом не было необходимости. В толпе было в большей степени недоумение: «Что произошло?» После этого те люди стали поднимать нас и уводить, говорили бранные слова, толкали в бок и в спину. Доведя до машины, два человека впихнули меня туда.

Судья: Вы не отрицаете, что вы были на Красной площади и держали плакат? Какой плакат вы держали?

Бабицкий: Я называл его уже на предварительном следствии: «At zije svobodne a nezavisle Ceskoslo-vensko».

Судья: Откуда у вас в руках появился этот плакат?

Бабицкий: Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос. Я полагаю, что задача обвинения — доказать, что был факт преступления, а задача суда —

дать оценку этому факту, иначе может быть совершена судебная ошибка.

Судья: Показания подсудимого в совокупности со всеми другими доказательствами помогут суду сделать оценку. Если вы не желаете отвечать, вы можете не отвечать. Вы принесли его с. собой?

Бабицкий: Это такой же вопрос.

Судья: Кто изготовил этот плакат?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать.

Судья: Дома вы изготавливали какой-либо лозунг?

Бабицкий: Да, но он не фигурировал на Красной площади.

Судья: Какого содержания лозунг вы изготовили дома?

Бабицкий: Текст известен, поэтому мне ничего не остается, как ответить: «Долой интервенцию из ЧССР!»

Судья: Вы изготовили его с помощью оргалитовой доски, которую у вас нашли при обыске?

Бабицкий: Да.

Судья: Вы договаривались с кем-нибудь из подсудимых?

Бабицкий: Нет, я пришел на Красную площадь по собственному почину. Договоренности не было.

Народный заседатель: Как вы оцениваете, что ваше сборище так быстро, так оперативно разогнали?

Бабицкий: Нас, очевидно, ждали.

Народный заседатель: А с кем вы договаривались идти на Красную площадь?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать.

Прокурор: Когда вы изготовили тот лозунг, который остался у вас дома?

Бабицкий: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Для чего вы его изготовили?

Бабицкий: Чтобы принести на площадь. У меня возникло минутное колебание, и я этот плакат с собой не взял.

Прокурор: Где он?

Бабицкий: Я полагаю, уничтожен. Большего я говорить не желаю.

Прокурор: Был ли у вас с собой лозунг, когда вы пришли на Красную площадь?

Бабицкий: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Почему?

Бабицкий: Потому что этот вопрос не относится к сути дела. Была демонстрация и был разгон демонстрации, а всё остальное не имеет значения.

Прокурор: В какое время и в каком месте вы встретились с Богораз и Литвиновым?

Бабицкий: У Лобного места, времени точно не помню.

Прокурор: Знали ли вы заранее, что на Красной площади будут Богораз и Литвинов?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать. Я уже один раз мотивировал, почему, — считаю, что это не имеет отношения к существу дела.

Судья: Вам предъявлено обвинение в предварительном сговоре, и это вопросы по существу предъявленного обвинения, а не праздное любопытство. Поэтому вы обязаны отвечать на эти вопросы.

Прокурор: Кто-нибудь из других лиц, кроме подсудимых, знал, что вы собираетесь идти на Красную площадь?

Бабицкий: Отказываюсь отвечать.

Прокурор: Понимали ли вы, что вы своими дейст-

виями собираетесь нарушить общественный порядок?

Бабицкий: Я не только не предполагал нарушить общественный порядок, но принял все меры, чтобы он не был нарушен.

Прокурор: Какое у вас образование?

Бабицкий: В 1953 году я окончил институт инженеров связи, в 1960 году закончил филологический факультет МГУ.

Адвокат Поздеев: В чем вы были одеты?

Бабицкий: Как сейчас, за исключением пиджака.

Судья: «Как сейчас» в протокол не запишешь. Скажите точнее.

Бабицкий: Белая рубашка, серые брюки.

Поздеев: За время вашей научной деятельности были ли у вас опубликованы научные работы и сколько?

Бабицкий: Двенадцать вышли, три находятся в печати.

Поздеев: Вы видели тексты лозунгов? Знаете их текст?

Бабицкий: Не могу сказать, что видел их все, они стали мне известны из материалов следствия.

Поздеев: Переведите текст своего лозунга.

Бабицкий: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия».

Поздеев: Вы искренне были убеждены в своей правоте? Или у вас были другие цели?

Бабицкий: Я не побоюсь сказать, что цели были... (поколебавшись) высокие. Разве пойдешь в тюрьму из-за того, в чем искренне не убежден?

Поздеев: Считаете ли вы, что лозунги содержали

лживые измышления и клевету на наш общественный строй?

Бабицкий: Никоим образом. Я решительно отрицаю, что содержание лозунгов порочит общественный и государственный строй. Ни один лозунг не содержит ни клеветы, ни измышлений. Ни один человек в СССР не стал бы спорить с требованием свободы и независимости Чехословакии. Против текста этого лозунга, я думаю, не станет возражать ни один здравомыслящий человек. Об остальных лозунгах могу сказать то же самое.

Поздеев: Кто вас сажал в машину: лица в гражданском или работники милиции?

Бабицкий: К машине меня подвели лица в гражданском, внутри был милиционер, он открыл дверцы.

Поздеев: Пытались ли вы оказать сопротивление?

Бабицкий: Нет, никакого сопротивления я не оказывал: ни милиции, ни гражданским лицам, совершавшим хулиганские действия, — даже тому мерзавцу, который выбил зубы Файнбергу.

Судья: Подсудимый, я вас предупреждала.

Бабицкий: Извините.

Поздеев: Кроме фразы о «тяжелой ошибке», вы ничего не говорили?

Бабицкий: Не помню других фраз. Кажется, я больше ничего не говорил.

Поздеев: Слышали ли вы выкрики?

Бабицкий: Никаких выкриков я не слышал, а содержание разговора других трудно было услышать.

Адвокат Монахов: Сходили ли вы с тротуара на проезжую часть до момента задержания?

Бабицкий: Я не поднимался. Даже при задержании я не сам поднялся, а меня подняли.

Монахов: Почему вы продолжали сидеть на тротуаре?

Бабицкий: Я не поднялся, и никто не поднялся. Мы сидели, чтобы ни малейшим движением не нарушить порядка.

Адвокат Каминская: За то время, что вы сидели, проезжала ли хоть одна машина?

Бабицкий: Я никогда не видел, чтобы там проезжали машины, потому и выбрал это место.

Каминская: Оказывал ли сопротивление хоть кто-нибудь из ваших товарищей?

Бабицкий: Никто не оказывал никакого сопротивления, даже Файнберг.

Судья: Суду уже совершенно ясно, что никто из подсудимых сопротивления не оказывал.

Адвокат Каллистратова: Узнаете ли вы кого-нибудь из тех, кто вас задерживал и отнимал плакаты?

Бабицкий: Я наверняка узнаю в лицо человека, ударившего Файнберга и вырвавшего плакат у меня, и еще одного, ругавшегося.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО ДЕЛОНЕ

ВАДИМА НИКОЛАЕВИЧА

Делоне: Прежде всего хочу сказать, что я не признаю себя виновным. Обвинение должно быть объективным и базироваться на фактах. Я считаю предъявленное мне обвинение несостоятельным, юридически безграмотным и недоказанным. На предварительном следствии я заявил, что я, будучи

не согласен с действиями правительства, участвовал в выражении протеста против ввода войск в Чехословакию и держал один из плакатов. Всё остальное в обвинительном заключении не соответствует действительности.

Во-первых, я протестовал не против братской помощи, а против ввода войск в Чехословакию. В обвинительном заключении сказано, что для предания своих преступных замыслов огласке я вступил в преступный сговор. Ни в какой преступный сговор я не вступал, да и не было преступного сговора, так как нет состава преступления. О возможности демонстрации или митинга я узнал только 25-го, и никакими материалами дела это не опровергнуто. У следствия есть точные данные, что 24-го я вообще не был в Москве.

Действительно, я участвовал в протесте и развернул один из плакатов. Я не считаю, что тексты плакатов содержат заведомо ложные измышления, порочащие действия советского правительства. Мы в текстах плакатов не сообщали никаких фактов, а лишь наше отношение к ним, следовательно ложными, тем более заведомо ложными, они быть не могут и никого не могут дезинформировать.

Мне предъявлено обвинение в нарушении общественного порядка. Но оно явно несостоятельно.

Да, я, действительно, явился на Красную площадь в 12 часов, однако никакого нарушения общественного порядка ни со стороны моих друзей, ни с моей стороны не было. Никаких лозунгов я не выкрикивал, и нет об этом ничего в показаниях свидетелей. Я не мог нарушить движение транспорта, так как ни одна машина от Спасской башни в сторону ГУМа

не проходила. Мне вообще не было известно, что эта часть Красной площади проезжая. Наоборот, на площади часто собирается много народу, часто ходят и толпами, экскурсоводы подводят большие группы людей к Лобному месту, подолгу останавливаются там. Возможно, мы и могли бы нарушить движение транспорта, если бы находились на проезжей части, но я сидел на бортике тротуара и оставался на этом месте вплоть до момента, когда меня потащили в машину.

В обвинительном заключении говорится про возмущение ряда граждан, а в чем оно выражено? В явно хулиганских и заведомо провокационных действиях нескольких лиц. Текст лозунгов, конечно, был необычным и должен был привлечь к себе внимание, но дело личной совести граждан реагировать на них по мере своей воли и выдержки. Они должны были действовать в рамках порядка, даже если бы им не нравился текст лозунгов. Правда, я действительно развернул лозунг. Но ведь всем вам известны примеры, когда на Красной площади появляются толпы людей с различными лозунгами. (Оживление в зале.)

Судья: Подсудимый Делоне, суд вынужден прервать вас. Вы должны давать объяснения по существу дела, а вы уже даете анализ. Вам будет потом предоставлена эта возможность.

Делоне: Я хочу объяснить мотивы своих действий. 21 августа я узнал о вводе войск в Чехословакию и был возмущен этой акцией правительства. Она противоречит праву нации на самоопределение и всем нормам международного права. И мне казалось, что, если я не выражу своего протеста, то тем самым я

своим молчанием поддержу это действие. Поэтому я должен был выйти с протестом. Уже 21 августа я думал о формах протеста. Последний раз я видел всех подсудимых 21-го, но никаких разговоров о демонстрации тогда не было. 25-го утром я вернулся с дачи и зашел к знакомому, где мне сказали, что 24-го был какой-то митинг на Красной площади, и что, возможно, 25-го тоже будет. Я приехал на Красную площадь приблизительно без двадцати 12, до этого ни с кем не встречался. Около 12-ти я встретил своих знакомых: Богораз, Дремлюгу и Литвинова — у Лобного места. Кто-то сказал, что тоже собирается протестовать. Мне дали плакат, я не хочу говорить, кто. Убедившись, что текст полностью соответствует моим убеждениям, я его поднял. Сейчас я могу сказать, какой был текст плаката: «За вашу и нашу свободу!» Как только мы подняли плакаты, к нам бросились несколько человек: трое мужчин, а затем еще двое. Они бежали со стороны ГУМа со всех ног, было видно, что они стояли наготове, по-видимому, специально подготовленные к тому, чтобы спровоцировать сопротивление. Они вырывали лозунги. Человек, который вырвал у меня лозунг, выразился в мой адрес нецензурно и два раза ударил меня портфелем. Литвинова тоже били. У Файнберга все лицо было разбито. Я не пошевельнулся и не встал. Начала собираться толпа. Обращаясь к толпе, эти люди в штатском выкрикивали: «Хулиганы, антисоветчики!», тем самым провоцируя ее. Представителей власти я не видел. Никто из нас не пытался бежать. Кто-то из тех, кто первыми бросились на нас, приказал доставить машину. Подъехали машины. Мы не собирались бежать и продолжали сидеть.

Нас стали хватать чрезвычайно грубо. Мне заломили руку за спину с явным намерением причинить боль. Меня бросили в машину. Именно бросили — так, что я ударился лицом в сиденье. Потом туда же бросили Литвинова. Мне показалось, что его ударили, по крайней мере, очень сильно толкнули. Я не могу утверждать, но предполагаю, что это были сотрудники КГБ. В отделении милиции эти люди в штатском показали книжечки — по-моему, удостоверения госбезопасности. Один из них в приказном тоне заявил милиционерам: «Никого не выпускать».

Прокурор: Уточните, с какой целью вы поехали на Красную площадь?

Делоне: Я поехал узнать, будет что-нибудь или нет. По дороге я решил, что, если будет демонстрация по поводу Чехословакии, то я приму в ней участие и буду вести себя предельно сдержанно.

Прокурор: Как фамилия знакомого, который сообщил Вам о том, что готовится демонстрация?

Делоне: Я отказываюсь называть фамилию знакомого.

Прокурор: Если вы не знали, что будет, то как вы собирались выразить свой протест?

Делоне: Я надеялся держать один из лозунгов, так оно и произошло.

Прокурор: Значит, вы знали, что будут плакаты?

Делоне: Я не знал, но предполагал. Мне сказали, что, возможно, будет митинг или демонстрация. Демонстрация предполагает плакаты. Я решил, что, если будет демонстрация, я так или иначе должен высказать свой протест.

Прокурор: Кто вам дал лозунг?

Делоне: Отказываюсь отвечать.

Судья: А как объяснить, что вы с Литвиновым держали один и тот же лозунг «За вашу и нашу свободу!»?

Делоне: А я держал этот лозунг с одной стороны, а Литвинов с другой.

Судья: Кто дал вам этот лозунг?

Делоне: Пожалуй, что я даже не помню.

Прокурор: Как был сделан этот лозунг? Специально подготовлен для показа?

Делоне: Да, это был холст на планках.

Прокурор: Какой размер плаката?

Делоне: 30-40 см.

Прокурор: В ваших показаниях на суде есть противоречия с показаниями на предварительном следствии. Почему?

Делоне: Какие противоречия?

Прокурор: Сначала ответьте, почему, а потом я скажу, какие.

(Смех по всему залу.)

Прокурор читает показания от 28 августа, где Делоне показывает, что выкрикивал лозунги.

Делоне: Я действительно один раз выкрикнул, а вернее громко сказал: «Свободу Чехословакии!» Но это было не на Красной площади — я сказал это, когда машина, которая меня везла, отошла на некоторое расстояние от Лобного места.

Прокурор: К кому же был обращен лозунг?

Делоне: Это была эмоциональная реакция на применение ко мне силы.

Прокурор: А кто ехал с вами в машине?

Делоне: Двое в штатском.

Прокурор: А из ваших знакомых?

Делоне: Литвинов и Дремлюга.

Прокурор: Так к кому вы обращались — к Литвинову или к Дремлюге?

Делоне: Не было смысла обращаться к Литвинову и Дремлюге. Я обращался к везущим нас.

Прокурор: В протоколе вашего допроса сказано, что вы кричали несколько раз.

Делоне: Я сказал: «Возможно, я кричал несколько раз», так как я не хотел давать неверных показаний. А теперь утверждаю, что один.

Прокурор: Были ли граждане поблизости, когда вы выкрикивали лозунги?

Делоне: Нет, граждан поблизости не было.

Прокурор: В протоколе вашего допроса от 28 августа есть ваши показания, что вы выкрикивали эти лозунги еще у Лобного места.

Делоне: У меня как раз была поправка к протоколу.

Прокурор: Но не по этому вопросу.

Делоне: Нет, именно по этому вопросу. (Судья ищет в деле соответствующую поправку к протоколу.)

Прокурор: Когда и за что вы привлекались к уголовной ответственности?

Делоне: 27 января 1967 г. я был арестован за участие в демонстрации протеста.

Прокурор: Вас осудили не за демонстрацию, а за групповые действия, грубо нарушающие общественный порядок. Значит, вы знали о противоправном характере подобных действий?

Делоне: Я не считал и не считаю, что действия, которые мы совершали на Красной площади, нарушают общественный порядок. И предыдущий при-

говор я считаю несправедливым, Буковского осудили неправильно.

Судья: Приговор вступил в законную силу, и обсуждать его вы не имеете права.

Прокурор: Вам разъяснили значение той меры условного наказания?

Делоне: Да, разъяснили приговор.

Прокурор: В каком высшем учебном заведении вы учились в последний раз?

Делоне: В Новосибирском университете, с января до июня 1968 г.

Прокурор: Почему вы его оставили?

Делоне: Было несколько причин: я поступил туда по настойчивому совету родных; языкознание как профессия меня не устраивало; кроме того, в мае 1968 г. я был в Москве и узнал, что потерял московскую прописку. Потом была статья про меня в «Вечернем Новосибирске», мягко говоря, очень тенденциозная. После этого мне стало неудобно там оставаться.

Судья: Когда вас исключили?

Делоне: Я ушел в июне 1968 г. Я хотел бы еще добавить по тексту обвинительного заключения. Там сказано, что я не занимался общественно полезным трудом. Но ведь я задержался в Новосибирске потому, что у меня была там литературная работа. В Москве меня долго не прописывали, 7 августа я был прописан, а паспорт получил только 12-го. Поэтому я не мог устроиться на постоянную работу.

Адвокат Каллистратова: С кем вы вели переговоры об устройстве на работу?

Делоне: В МГУ на геофаке, об устройстве в экспе-

дицию в Норильск, так как для этого не требовалась постоянная московская прописка. Мне уже дали направление.

Каллистратова: Вас не привлекала специальность, которую вам мог дать Новосибирский университет. А какая специальность вас привлекает?

Делоне: Я пишу стихи. Меня привлекает творческая работа. Я всё время работал над стихами. В Новосибирске я писал статьи и участвовал в литературных конкурсах.

Каллистратова: Была ли как-либо отмечена ваша литературная работа?

Делоне: Я получил вторую премию на конкурсе Новосибирского клуба «Под интегралом» и Советского райкома комсомола к 50-летию Октября.

Каллистратова: Ваши стихи печатались где-нибудь?

Делоне: Нет, они лежат в разных редакциях и пока еще не печатались.

Адвокат Поздеев: Вы давно знаете Бабицкого?

Делоне: Нет, до 25 августа я с ним не встречался.

Адвокат Монахов: Вы подтверждаете показания других подсудимых, что никто из вас не сходил с тротуара?

Делоне: Да, я подтверждаю, что никто не сходил.

Монахов: Можете ли вы припомнить, не разбили ли там кому-нибудь очки?

Делоне: Нет, не помню.

Богораз: Хочу спросить подсудимого Делоне — знал ли он конкретно, что именно мы будем принимать участие в демонстрации?

Делоне: Нет, не знал.

Богораз: А когда вы пришли на площадь, вы поняли, что мы собираемся протестовать?

Делоне: Да, понял, увидев и услышав вас и других.

Богораз: А 21 августа вы догадывались о моих намерениях протестовать против ввода войск?

Делоне: Конкретного разговора не было, но зная вас достаточно...

(Смех в зале.)

Прокурор (обращаясь к Богораз): Вы говорите, что уже 21-го выражали свое отношение. Как же вы могли знать, ведь в печати было сообщено 22-го?

Богораз: Я хорошо помню: и по радио и в печати сообщалось 21-го о вводе войск в Чехословакию. Я этот день хорошо помню. В этот день мы все виделись на процессе моего друга Анатолия Марченко.

Прокурор: Сообщение было опубликовано 22 августа.

Богораз: Нет, 21-го.

Прокурор: Нет, 22-го.

Судья: Товарищ прокурор, суд выяснит и уточнит это обстоятельство.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО ДРЕМЛЮГИ

ВЛАДИМИРА АЛЕКСАНДРОВИЧА

Дремлюга: К сожалению, мне приходится говорить последним. Ничего нового я добавить не могу к тому, что здесь уже говорили. Мне придется останавливаться только на мотивах моих действий. Я решил принять участие в демонстрации уже давно, еще в

начале августа. От своего знакомого, военнослужащего танковой части, я узнал, что его часть еще в мае перешла границу Чехословакии, вступила в город Кошице и была там больше месяца. Я решил тогда же, что, если в Чехословакию введут советские войска, буду протестовать.

Судья: Подсудимый, это все понятно. Вы заранее решили, а теперь расскажите, как вы осуществляли свое решение.

Дремлюга: 21 августа я узнал про ввод советских войск из газет. Не по радио, советское радио я не слушаю. Поэтому я пошел на площадь. По сговору или без сговора, это к делу не относится, этого не нужно для статьи 190. Я написал двусторонний лозунг, написал его сам. С одной стороны: «Свободу Дубчеку!», а с другой: «Долой оккупантов!»

Как все было, здесь уже рассказывали. Свидетель Долгов из воинской части 1164 ударил Литвинова два раза сумкой и ногой по ноге, ругался. Литвинов продолжал сидеть. Стоявший с Долговым рядом кричал Литвинову: «Давно я за тобой охочусь, жидовская морда»; и еще крикнул: «У, ...». Дальше следовало то слово на «с» из четырех букв, которое вы здесь не разрешаете произносить, и далее «антисоветчики!»

Судья: Подсудимый, я делаю вам замечание и прошу подбирать фразы, которые можно употреблять в зале суда.

Дремлюга: По дороге в отделение милиции я открыл окно машины и, пока нас везли, всё время кричал: «Свободу Дубчеку!» Я повторил это раз пять-десять.

Прокурор: Кого вы знаете из подсудимых и как давно?

Дремлюга: Я знаю всех подсудимых и всех недавно, порядка трех-четырех месяцев. В Москве я поселился недавно, раньше жил в Ленинграде. Прописали меня только 27 марта, после четырехмесячной волокиты.

Прокурор: На каком основании вас прописали?

Дремлюга: Я женился, прописался у жены.

Прокурор: Итак, вы недавно знаете подсудимых. Какие у вас с ними отношения?

Дремлюга: Знаю три-четыре месяца. Со всеми прекрасные отношения.

Прокурор: Бывали ли вы у них дома?

Дремлюга: Да, иногда.

Прокурор: Когда вы в последний раз видели подсудимую Богораз до 25-го?

Дремлюга: 22-го, вернее в ночь с 22-го на 23-е, ночевал у нее дома.

Прокурор: А когда видели Литвинова?

Дремлюга: 21 августа на суде над Анатолием Марченко.

Прокурор: А когда вы виделись с Бабицким?

Дремлюга: За месяц до этого.

Прокурор: А когда виделись с Делоне?

Дремлюга: 21 августа.

Прокурор: В тот день вы уже приняли решение или только обсуждали ваше предстоящее выступление?

Дремлюга: Нет, в этот день личная судьба Анатолия Марченко волновала меня больше всего. Умом я, конечно, понимал, что такая акция... я хотел сказать слово, но воздержусь — совершенная нашим

правительством — это страшное преступление, гораздо более важное, чем осуждение одного человека, но эмоционально судьба Марченко в тот день волновала меня больше.

Судья: Подсудимый, придерживайтесь сути дела.

Прокурор: Вы очень эмоционально отвечаете, но не на заданные вам вопросы. Выли ли у вас до 25-го разговоры с другими подсудимыми?

Дремлюга: Был обмен мнениями.

Прокурор: Включал ли этот обмен мнениями подготовку к вашему выступлению?

Дремлюга: Нет, не включал.

Прокурор: Где вы встретили подсудимую Богораз 25-го?

Дремлюга: У Лобного места.

Прокурор: Когда вы пришли туда, кто там был?

Дремлюга: Не стану перечислять. Вам все известны.

Прокурор: Когда точно вы пришли на Красную площадь?

Дремлюга: Без десяти, без семи двенадцать.

Прокурор: Чем вы объясните, что, придя на Красную площадь, вы подошли именно к этим людям?

Дремлюга: Потому что эти люди — мои знакомые. Не подойду же я к товарищам, которые мне не знакомы.

Прокурор: Когда вы сели у Лобного места?

Дремлюга: Сел ровно в 12 часов.

Прокурор: Вы сказали, что пришли без десяти, без семи двенадцать. Что вы делали эти семь-десять минут?

Дремлюга: Разговаривал с друзьями.

Прокурор: С кем именно?

Дремлюга: Со всеми.

Прокурор: Назовите фамилии.

Дремлюга: Вам что, всех подсудимых перечислить? Литвинов, Богораз, Файнберг, Горбаневская, Делоне, Бабицкий, Дремлюга. То есть Дремлюга — это я.

(Оживление в зале.)

Прокурор: О чем вы говорили?

Дремлюга: О прекрасной погоде. (Шум в зале.)

Судья: Суд еще раз делает вам замечание. Нельзя таким тоном разговаривать. Прокурор спрашивает вас вежливо, по существу дела. Вы можете отказываться отвечать, но, отвечая, обязаны разговаривать вежливо.

Прокурор: Какого размера лозунг вы держали?

Дремлюга: 50 см на 1 м.

Прокурор: Как он выглядел?

Дремлюга: Только полотно, палочек не было.

Прокурор: Знали ли вы, что у других тоже были с собой лозунги?

Дремлюга: О других плакатах не знал.

Прокурор: Чем вы можете объяснить, что избрали именно Красную площадь для своих действий?

Дремлюга: Вам уже объяснили, что на Красной площади нет движения. Я до того несколько раз ходил туда, я даже хронометрировал, там одна машина раз в два часа проходит.

Прокурор: Значит, вы искали тихого места, почему же вы не пошли, например, в Александровский сад?

Дремлюга: Я плохо знаю Москву, я ведь приезжий. Кроме того, там, в саду, нет людей, и они бы

еще больше распоясались — эти, как вы их называете, «лица».

Судья: Нужно говорить: граждане, у нас все граждане.

Дремлюга: Так вот эти граждане там еще больше бы распоясались.

Прокурор: Так, значит, единственный мотив — это отсутствие транспорта?

Дремлюга: Да.

Прокурор: К моменту совершения преступления вы работали?

Дремлюга: В последний месяц я не работал. До этого я работал поездным электриком.

Прокурор: Где вы учились?

Дремлюга: Учился в Ленинградском университете, меня исключили.

Прокурор: За что именно вас исключили?

Дремлюга: За незаконное присвоение звания советского чекиста. Долго было бы рассказывать. Это была шутка над одним бывшим сотрудником КГБ. Я жил с ним в одной квартире. В мое отсутствие по моей просьбе ему передали письмо, адресованное мне, с надписью: «Капитану службы КГБ Владимиру Дремлюге». Сосед, конечно. ...

Судья: Говорите коротко, с какой формулировкой вас выгнали.

Дремлюга: За недостойное поведение, порочащее звание советского студента.

Прокурор: Вы были членом ВЛКСМ?

Дремлюга: Да, с 1955 по 1958 г.

Прокурор: Почему выбыли?

Дремлюга: Исключили.

Прокурор: За что?

Дремлюга: За усы.

(Смех в зале.)

Судья: Подсудимый, я вас уже предупреждала. Что это значит?

Дремлюга: Я говорю правду, так и было сказано: «за разрушение советской семьи, неуплату членских взносов и за усы».

Прокурор: За что вы привлекались ранее к суду?

Дремлюга: По 174 статье, за перепродажу автомобильных покрышек.

Прокурор: В деле имеется ваша записка с именами 48 женщин в возрасте от 17 лет и выше. Это что же, все ваши знакомые?

Дремлюга: Да, знакомые.

Прокурор: Этот список ваших знакомых касается вашей интимной жизни?

Дремлюга: Можно сказать: «Да».

Адвокат Монахов: Вы хотите сказать «в том числе и интимной жизни»?

Дремлюга: Да, в том числе.

Судья: Суд этим вопросом сейчас заниматься не будет.

Монахов: Считали ли вы 25 августа, что в вашем плакате содержатся заведомо ложные сведения?

Дремлюга: Я не усматриваю в текстах лозунгов заведомо ложных сведений. В частности, в лозунге «Свободу Дубчеку!» клеветы не было. Я знал, что Дубчек интернирован, это была правда.

Прокурор: Откуда вы взяли, что Дубчек интернирован?

Дремлюга: Я слушал израильское радио. Да и в наших газетах никаких сведений о Дубчеке не было.

Писали только, что он ревизионист и предатель. Президент Свобода приехал в Москву...

Судья: Все ясно, можете не продолжать.

Дремлюга: Вы мне затыкаете рот, когда я хочу объяснить мотивы своих действий.

Монахов: Правильно ли я вас понял, что вы из наших газет сделали вывод, что Дубчек, видимо, интернирован?

Дремлюга: Да, правильно.

Адвокат Каминская: Оказывали ли вы или кто-нибудь рядом с вами сопротивление лицам, которые вас задерживали?

Дремлюга: Не оказывал сопротивления ни я, ни кто-либо другой.

Каминская: Предъявляли ли они вам какие-либо удостоверения?

Дремлюга: Никто никаких удостоверений не предъявлял.

Каминская: Были ли у них нарукавные повязки?

Дремлюга: Нет, ничего не было.

Каминская: Предлагал ли вам кто-либо из них покинуть Лобное место?

Дремлюга: Наоборот, они нас окружили, боясь, чтобы мы не покинули это место.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ СТРЕБКОВА

ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА

Стребков: Это было 25 августа с. г. Я нес службу на Красной площади, на патрульной машине. Около 12⁰⁰ получил команду в срочном порядке подъехать к Лобной части Красной площади. Когда подъехал, увидел очень много народу, толпу. Я не понял, что случилось. Открыл дверку, вышел из машины, только остановился, подходят трое граждан: двое по бокам, один в середине. Ведут его под руки. Дали указание доставить срочно гражданина в 50 отделение милиции. В милиции передал гражданина дежурному на руки, доложил обстановку дежурному по городу, и вернулся на Красную площадь.

Судья: Можете вы опознать среди подсудимых, кого именно вы доставили в отделение милиции?

Стребков: Пожалуй, нет. Кажется, в белой рубашке и очках. Кажется, он (показывает на Бабицкого).

Прокурор: Как вы сможете охарактеризовать движение в том месте?

Стребков: Не понял.

Прокурор (поясняет): Проезжали ли там машины?

Стребков: Нет, там движение запрещено, в это время был допуск в мавзолей.

Прокурор: А из Спасских ворот? Им надо было проезжать мимо Лобного места?

Стребков: Нет, машины идут напрямую из Кремля по ул. Куйбышева. Мимо Лобной части, но в стороне.

Прокурор: Как вел себя этот гражданин?

Стребков: Вел себя спокойно, ни слова.

Прокурор: А те лица, которые сажали его в машину?

Стребков: Не видел. Посадили и сказали доставить.

Прокурор: Подсудимый Бабицкий, этот свидетель доставил вас в отделение милиции?

Бабицкий: Я полагаю, что этим гражданином я был доставлен в милицию.

(Бабицкий к свидетелю вопросов не имеет.)

Богораз: Кто отдал приказ подъехать к Лобному месту?

Стребков: Я получил команду от старшего по наряду.

Богораз: А доставить в отделение милиции?

Стребков: Эту команду мне дали неизвестные граждане.

Богораз: В деле есть два ваших рапорта. Там сказано, что в отделении милиции вы видели плакат в руках сотрудника КГБ. Расскажите об этом подробнее.

Стребков: Пока я звонил по телефону в соседней комнате, зашел гражданин. Потом оказался сотрудником КГБ. Он принес лозунг: «Руки прочь от Чехословакии!»

Адвокат Каминская: Видели ли вы машины, идущие из Спасских ворот?

Стребков: Каждую минуту шныряют туда и обратно правительственные машины.

Каминская: Но толпа была в стороне?

Стребков: Да.

Каминская: Значит, она не мешала движению?

Стребков: Нет, не мешала. Там постовой стоит.

Каминская: Сколько времени вы пробыли у Лобного места?

Стребков: 1-2 минуты, машина оперативная.

Каминская: Сколько машин за это время вышло из Спасских ворот?

Стребков: Не знаю, не обращал внимания.

Адвокат Каллистратова: От кого вы узнали, что плакат принес именно сотрудник КГБ?

Стребков: Он назвал себя.

Каллистратова: Что он сказал при этом?

Стребков: Что он при обыске отобрал плакат.

Каллистратова: Вам дали команду отвезти их в 50 отделение милиции. Какие граждане дали вам эту команду?

Стребков: Какие-то граждане.

Каллистратова: И вы исполнили команду каких-то граждан?

Стребков: Да.

Судья (одновременно с ответом Стребкова): Ответ на этот вопрос уже получен.

Адвокат Поздеев: Оказывал ли задержанный гражданин сопротивление?

Стребков: Нет, не сопротивлялся.

Адвокат Монахов: С какой целью вы находились на Красной площади?

Стребков: Следил за порядком.

Монахов: Останавливались ли машины?

Стребков: Не обращал внимания.

Каминская: В ваших предварительных показаниях сказано, что вы взяли последнего. Уточните.

Стребков: Не знаю, оставался ли там кто-нибудь. Да, по-моему, я отвез последнего. Я думаю так, потому что других машин не было.

Бабицкий: Если завтра к вам подойдут двое, ведущие третьего, и прикажут отвезти его, вы исполните их приказание?

Судья: Вопрос предположительный и поэтому снимается.

Бабицкий: Граждан вы не знали?

Стребков: Нет.

Бабицкий: Что заставило вас выполнить приказание людей, которых вы не знаете?

Стребков: Я, как работник милиции, обязан задержать по требованию любого.

Дремлюга: Предъявляли ли они документы?

Стребков: Нет, не предъявляли.

Дремлюга: На каком расстоянии от Лобного места проходят машины?

Стребков: Не могу сказать.

Дремлюга: Вы сказали, что ОРУД перекрыл движение на Красной площади в связи с очередью в мавзолей. С какой стороны была толпа?

Стребков: Со стороны собора.

Дремлюга: С какой стороны от Лобного места проходят машины?

Стребков: Не могу сказать.

Прокурор (Дремлюге): С какой стороны Лобного места вы сидели?

Дремлюга: Лицом к Историческому музею.

Судья спрашивает поименно мнение участников суда, разрешить ли Стребкову не присутствовать далее на судебном следствии в связи с тем, что ему надо идти на похороны.

Прокурор не возражает против того, чтобы отпустить Стребкова.

Адвокаты и подсудимые не возражают, но просят суд обязать Стребкова вернуться на судебное следствие после похорон: «Стребков должен быть при допросе других свидетелей, так как есть расхождения его показаний с показаниями других свидетелей на предварительном следствии».

Суд, совещаясь на месте, определяет: Стребкова с судебного следствия отпустить.

ДОПОЛНЕНИЕ БОГОРАЗ

После того, как выступили остальные подсудимые, я считаю возможным сообщить, какой именно плакат я держала, так как это все равно явствует методом исключения: «Руки прочь от ЧССР!» Плакат был выполнен черной краской на белом полотне. Я еще раз подтверждаю, что несу ответственность за все плакаты.

В дополнение к показаниям Дремлюги: я вспомнила, что тоже слышала слова, обращенные к Литвинову: «Наконец-то ты мне попался, жидовская морда».

В ответ на слова прокурора о сговоре, к вопросу о случайности или договоренности: как указал Лит-

винов, есть еще и третья возможность - информация от каких-то третьих лиц.

Судья: Прошу вас уточнить этот момент.

Богораз: Я ни от кого не скрывала своих намерений, хотя и не утверждаю, что говорила о них именно подсудимым. Уточняю: я избрала именно эту форму протеста, так как я и по-другому протестовала, например, подавала заявление на работе, но не получала ответа. А такая форма протеста, как демонстрация, также является законной и гарантируется конституцией.

Прокурор (Дремлюге): Говорили ли вы на предварительном следствии об этой фразе, обращенной к Литвинову?

Дремлюга (гордо): На предварительном следствии я вообще никаких показаний не давал.

Литвинов (дополняет): Я сейчас тоже вспомнил эту фразу и вспомнил, кем и когда она была сказана. Ее произнес человек, сидевший за рулем машины, когда нас везли в милицию, и ее могли слышать Дремлюга, Богораз и другие.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ

ЯСТРЕБА ЕВГЕНИИ НИКОЛАЕВНЫ

Ястреба: 25 августа этого года без десяти двенадцать я пришла к Лобному месту для встречи со знакомыми девушками.

Я увидела, как мимо меня прошла женщина с коляской. В этот момент с противоположной стороны

к ней подошли женщина (Богораз) и трое мужчин — Литвинов, Делоне и, кажется, Файнберг. Несколько минут поговорили. Женщина с ребенком села у Лобного места, за ней все остальные. Тут же подняли вверх руки: в руках они держали плакаты. Женщина с ребенком подняла флажок — она сказала, что это чешский национальный флаг. Я постаралась прочесть лозунги, но не смогла. Прочла только лозунг: «За вашу и нашу свободу!» — его держал Литвинов. В это время подбежали трое мужчин, вырвали лозунги, один сломал древко флажка. Собралась большая толпа. Реплики: «Нехорошо так вести себя», требовали милиции. Потом подогнали машину. Туда посадили людей больше, чем я видела раньше (пятерых). Файнберг крикнул: «Долой агрессию!» Литвинов и Делоне шли спокойно.

Прокурор: В ходе предварительного следствия вы кого-нибудь опознали?

Ястреба: Да, я опознала Файнберга, Литвинова, Делоне, и Богораз. Дремлюгу и Бабицкого не узнала.

Прокурор: Как отнеслись собравшиеся граждане к происходящему?

Ястреба: Очень возмущались. Кто-то сказал: «Мой отец за Чехословакию погиб, а вы тут такое вытворяете», «Пригрелись, едите наш хлеб».

Прокурор: Как отвечали сидевшие?

Ястреба: Отвечали тихо, я не слышала, кажется, что-то о конституции. Из толпы ответили: «Конституцию знаете, а такое устраиваете».

Прокурор: Чем вы занимаетесь? Работаете, учитесь?

Ястреба: Я студентка 5 курса Челябинского Политехнического института.

Прокурор: Вы член ВЛКСМ?

Ястреба: Да, я комсомолка.

Богораз: Допустили ли грубые нарушения люди из толпы?

Ястреба: Допускали. Один мужчина ударил два раза Делоне портфелем по голове и по плечу, только поцарапал.

Богораз: Били ли Файнберга?

Ястреба: Я не видела, но слышала, кто-то в толпе сказал, что его ударили. Ему ответили, также из толпы: «Он сам себя кулаком ударил».

Богораз: Проезжали ли машины из Спасских ворот, наблюдали ли вы заторы?

Ястреба: Я не следила за машинами. Они ехали в сторону Спасских ворот, но заторов не было.

Богораз: Принимали ли вы участие в нашем задержании?

Ястреба: Сама не задерживала.

Адвокат Каллистратова: Кто ударил Делоне?

Ястреба: Мужчина подбежал, сгоряча ударил Делоне, следующий бежавший крикнул: «Прекратите бить». После этого первый опять ударил.

Каллистратова: Ударил тот, кто вырвал лозунг?

Ястреба: Да.

Каллистратова: Когда задерживали Делоне, и вели его, он сопротивлялся?

Ястреба: Я не видела, чтобы он сопротивлялся, но между мной и ими стояла колонна людей в одну шеренгу.

Каллистратова: Что делали подсудимые, когда их били и вырывали у них плакаты, и после этого?

Ястреба: Сидели спокойно и не пытались сопротивляться, может, что и говорили, я не слышала.

Только женщина с ребенком сказала: «Что вы делаете! Не трогайте, это же национальный чешский флаг».

Адвокат Монахов: Как Делоне реагировал на то, что его два раза ударили?

Ястреба: Делоне даже не поднимался и никаких действий не производил. В ответ на то, что его били, никакой физической силы не применял.

Богораз: Уточните, где мы сидели.

Ястреба: Там есть тротуарчик, вы сидели на нем лицом к Историческому музею.

Литвинов: В каких наших действиях вы заметили нарушение общественного порядка?

Судья: Суд снимает этот вопрос.

Литвинов: Как вы показали, женщина с ребенком шла одна, а потом подошли мы. Где это произошло?

Ястреба: Встретились в нескольких метрах от меня.

Бабицкий: Видели ли вы около Лобного места представителей милиции?

Ястреба: По-моему, у Лобного места работников милиции не было.

Делоне: Что успели крикнуть подбежавшие к нам люди, прежде чем начали бить и вырывать лозунги?

Ястреба: Что-то крикнули: «Что вы себе позволяете?», «Что вы здесь делаете?»

Делоне: Правильно я вас понял, что мужчина ударил меня после того, как вырвал лозунг?

Ястреба: Не помню, кажется, после.

Дремлюга: Вы смотрели на нас сзади?

Ястреба: Да.

Делоне (поясняет): Ястреба стояла сзади и приняла один плакат за два.

Богораз: Я еще раз обращаю внимание суда на то, что в зал не допущены наши друзья и некоторые родственники. Это является нарушением принципа гласности судопроизводства.

Судья: Суд не занимается этим вопросом. Это находится в компетенции коменданта суда.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ДОЛГОВА Н. И.

Долгов: 25 августа я договорился встретиться с детьми возле мавзолея Ленина. Смотрел, как шли и сменялись часовые. Оглянулся и на фоне церкви на Лобном месте увидел группу лиц — 5 мужчин и женщину с коляской. У женщины с коляской — чешский национальный флажок. У остальных над головами — сплошная полоса плакатов, не меньше четырех. Почувствовал, что что-то неладно, затевается какая-то провокация. Быстро приблизился и изъял два плаката. Двусторонний плакат у Дремлюги, на одной стороне — «Свободу Дубчеку!», на другой — что-то еще, кажется, «Долой оккупантов!», у рядом сидящего — «За вашу и нашу свободу!». Собралась толпа, я оказался в кольце. Публика стояла, говорила отвести в милицию. Прошло 2-3 минуты, подъехали машины. Их стали сажать в машины. Плакаты хотел отдать милиционеру. Он сказал, чтобы я написал заявление в 50 отделение милиции. Я написал и отдал. Вылез из толпы.

Прокурор: Уточните, что представляли собой эти

плакаты. Только полотнища или еще что-нибудь?

Долгов: Плакаты написаны не как государственные: от руки, небрежно. Небольшие, у Дремлюги плакат подлиннее, «За вашу и нашу свободу!» на палочках. Когда я схватил плакат, эти ветки сломались.

Прокурор: Как окружающие граждане отнеслись к происходящему?

Долгов: Очень возмущено. Были выкрики из толпы: «Тунеядцы», «Как вам не стыдно?».

Прокурор: А как отвечали сидящие?

Долгов: Женщина с ребенком что-то говорила, резко так. Но я не расслышал.

Богораз: Свидетель показал, что он долго был на Красной площади. Много ли было людей у Лобного места до этого?

Долгов: Я там находился не очень длительное время. Скоплений до этого не видел. Публика гуляла, смотрела.

Богораз: Видели ли вы в толпе своих знакомых или сотрудников?

Долгов: Нет.

Адвокат Каминская: Где вы работаете?

Долгов: В воинской части.

Каминская: В какой?

Судья: Номер не обязательно говорить, в деле он записан правильно.

Каминская: Сколько человек одновременно с вами подбежало?

Долгов: Я, кажется, подбежал первым. После меня
через секунду и другие. Публика очень скоро стала
подходить. Шли от мавзолея Ленина и повернули
лицом к Лобному месту.

Каминская: Сколько времени прошло до того, как подошли машины?

Долгов: Мне показалось, минуты 2-3.

Адвокат Каллистратова: Каким способом вы изъяли плакаты?

Долгов: Первый — за древко, второй за полотнище.

Каллистратова: Кому вы передали плакаты?

Долгов: Передал старшине милиции в форме.

Каллистратова: Знаете ли вы свидетелей Богатырева, Веселова, Иванова и Васильева?

Долгов: Нет, не знаю.

Каллистратова: Как, совсем не знаете?

Долгов: Лично не знаком, может, видел где на партконференции.

Каллистратова: Видели ли вы, чтобы в вашем присутствии наносились какие-нибудь удары?

Долгов: Нет, не видел.

Каллистратова: А сами вы не наносили удары?

Долгов: Сам участия не принимал.

Каллистратова: Предъявляли ли вы удостоверение сидевшим?

Долгов: Нет.

Каллистратова: Предлагали ли вы сидящим свернуть или отдать плакаты?

Долгов: Нет.

Адвокат Поздеев: Оказывали ли сопротивление подсудимые?

Долгов: Мне — нет.

Поздеев: Других машин, кроме увозящих, не было?

Долгов: Нет, другого транспорта не видел.

Адвокат Монахов: А заявление вы как передали? По почте?

Долгов: Нет. Написал и передал в комнате у Спасской башни.

Делоне: Было ли у вас что-либо в руках?

Долгов: Нет, ничего не было.

Делоне: Меня в лицо не помните?

Долгов: Кажется, нет.

Делоне: Вы утверждаете, что ни вы, ни кто другой нас не били?

Долгов: Я к вам и пальцем не прикасался и не заметил, чтобы кто другой тронул.

Бабицкий: Уточните, где вы находились в 12 часов.

Долгое: У ГУМа, ближе к Историческому музею.

Бабицкий: В тот момент вы прочли лозунги?

Долгов: Прочел лозунг на чешском языке. Я его не понимаю, но в памяти он у меня остался. Другой прочел уже вблизи.

Дремлюга: Как велика ваша организация?

(Смех в зале.)

Судья: Вопрос снимается.

Дремлюга: Многих ли своих сотрудников вы знаете?

Долгов: Да.

Дремлюга: И вы не видели там ни одного из них?

Долгов: Нет, ни одного.

Делоне: Почему вы решили вырвать лозунги, не обращаясь к нам и не предъявив документы?

Долгов: Возмутился. Я много видел, сам воевал,
газеты читаю. Сразу понял, что какая-то провокация.

Делоне: Почему вы действовали самолично?

Долгов: Так велит моя совесть.

Делоне: Почему вы не обратились к представителям власти, к милиции?

Долгов: Вы хотите сказать: если кто ножик занес, я должен в милицию обращаться?

Дремлюга: Вы на большом расстоянии, не видя содержания лозунгов, решили, что затевается провокация?

Судья: Свидетель Долгов, уточните, на каком расстоянии вы прочли лозунги?

Долгов: Лозунг «Свободу Дубчеку!» я прочел метров за 30.

Дремлюга: Почему вы решили, что лозунг «Свободу Дубчеку!» — провокация, и сочли нужным его вырвать?

Судья: Суд снимает этот вопрос.

Богораз: Лозунг «Свободу Дубчеку!» вы увидели. Чем он исполнен?

Долгов: Карандашом.

Богораз: А лозунги, выполненные краской, не прочли?

Долгов: Нет.

Богораз: Значит, за 30-50 метров вы прочли лозунг, написанный карандашом, и не прочли лозунги, написанные краской?

Долгов: Да.

Литвинов: Вы подошли или подбежали к Лобному месту?

Долгов: Подошел ускоренным шагом.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ

САВЕЛЬЕВА ПЛАТОНА ПАВЛОВИЧА

Савельев: 25 августа я приехал с семьей на Красную площадь в мавзолей. Поставил машину и пошел по направлению к ГУМу. Иду — вижу: у Лобного места сидит народ полукольцом с транспарантами. Вдруг один товарищ с портфелем побежал туда и выхватил транспарант. Я тоже побежал туда. Там сидели трое, один стоял, еще женщины стояли. Транспарантов, когда я подошел, уже не было. Один стоял и выкрикивал: «Советские танки на улицах Чехословакии», «Свободу Дубчеку». Еще кто-то крикнул: «Красные сволочи». Кто кричал — не слышал.

Прокурор: Заметили ли вы содержание транспарантов?

Савельев: Я не видел, что там было написано.

Прокурор: Сколько людей собралось вокруг?

Савельев: Трудно определить, человек под пятьдесят.

Прокурор: Видели ли вы там женщин с детьми?

Савельев: Видел женщину. Ее в машину посадили. Она крикнула: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия».

Прокурор: Кто вы по специальности?

Савельев: Я шофер.

Богораз: Видел ли свидетель меня на Красной площади? Выкрикивала ли я что-нибудь?

Савельев: Нет, но что-то похожее есть. Видел женщину с ребенком — она кричала.

Богораз: В деле имеются два показания свидетеля Савельева, первое — что он слышал, как жен-

щина что-то кричала; второе — что он никаких выкриков не слышал. (Указывает том и лист дела.)

Судья проверяет.

Богораз: Чем объяснить разницу в ваших показаниях?

Савельев молчит.

Судья: Второе показание свидетеля Савельева дано на очной ставке с Дремлюгой и касается только Дремлюги.

Адвокат Каминская: Вы лично участвовали в задержании?

Савельев: Нет.

Каминская: В отделение милиции поехали?

Савельев: Нет.

Каминская: Каким образом вас позвали на следствие?

Савельев: Мою фамилию там же и записали. Вызвали как свидетеля.

Каминская: Сколько времени все происходило?

Савельев: Минут 15-20.

Каминская: Долго ли вы после этого там находились?

Савельев: Долго.

Каминская: В протоколе допроса сказано, что свидетель приехал на машине, чтобы дети пошли в мавзолей. Но в мавзолей они не попали. Почему?

Савельев: К мавзолею была очередь.

Каминская: В деле есть ваше показание, что мавзолей был закрыт.

Савельев: Нет, он был открыт, но была очередь.

Адвокат Каллистратова: Вы видели, кто первым подбежал к сидевшим?

Савельев: Видел. Первым подбежал мужчина с портфелем. До этого около них никого не было. (По просьбе Каллистратовой повторно вызывается свидетель Долгов.)

Каллистратова (Долгову): Вы уверены, что вы первый подбежали к Лобному месту?

Долгов (неуверенно): Да.

Каллистратова: Было ли у вас что-нибудь в руках?

Долгов: Нет.

Каллистратова (Савельеву): Вы узнаете этого человека? У него был портфель?

Савельев (неуверенно): Вроде тот выше был.

Каллистратова: От кого-нибудь еще, кроме женщины, вы слышали какие-либо выкрики?

Савельев: От сидящих здесь выкриков не слышал. Слышал от одного, которого здесь нет.

Адвокат Поздеев: Видели ли вы на площади какие-нибудь машины?

Савельев: Были машины, которые приехали за ними, других не было.

Судья: Вы это точно видели или не можете утверждать?

Савельев: Не могу утверждать точно.

Адвокат Монахов: Не заметили ли вы заторов машин?

Савельев: Народу было много, затор мог получиться.

Монахов: Вы затор видели или не видели?

Савельев: Не видел.

Богораз: Сами вы изымали лозунги?

Савельев: Нет.

Литвинов: Вы меня узнаете?

Савельев: Нет.

Литвинов: Вы меня на площади видели?

Савельев: Нет, не видел. На опознании я обознался.

Бабицкий: На каком расстоянии от плакатов вы находились, когда их увидели?

Савельев: Метров 25-30.

Делоне: Узнаете меня?

Савельев: Нет.

Делоне: Тот человек с портфелем, который подбежал к нам первый, вырвал лозунг или не вырвал?

Савельев: Дернул.

Делоне: Какие-нибудь другие его действия вы видели?

Савельев: Нет, не видел, народ мешал.

Богораз: С какой целью вы побежали?

Савельев: Узнать, что к чему, из любопытства.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ИВАНОВА И. Г.

Иванов: 25 августа этого года я гулял перед работой на Красной площади. Была смена караула. Я был на углу ГУМа. И вдруг я услышал шум у Лобного места. Я подбежал ускоренным шагом. Там стояла милиция. Я помог Дремлюгу посадить в машину. Из машины я услышал выкрики: «Свободу Дубчеку!», «Свободу Чехословакии!»

Судья: Он сопротивлялся?

Иванов: Да.

Судья: Вы применяли к нему силу?

Иванов: Нет.

Прокурор: Кроме Дремлюги, вы никого не узнали?

Иванов: Никого.

Прокурор: Много ли людей собралось?

Иванов: Народу собралось очень много.

Прокурор: Как граждане реагировали на происходящее?

Иванов: Свидетели были страшно возмущены. Тех уже не было.

Богораз: В ваших показаниях оценено количество народу. Сколько там было людей?

Иванов: Не могу точно сказать. Человек 250-300.

Богораз: Прошу суд зачитать соответствующее показание Иванова на предварительном следствии.

(Судья зачитывает. Выясняется, что на предварительном следствии Иванов оценивал количество народу приблизительно человек в 25-30.)

Судья (Иванову): Человек 30 — это вы имели в виду до того, как их увезли?

Иванов: Да.

Богораз: Вы лично изымали плакаты при задержании?

Иванов: Нет.

Богораз: Где работает свидетель Иванов?

Иванов: В воинской части 1164.

Богораз: Свидетеля Долгова вы знаете?

Иванов: Ну, как же, мы с ним вместе работаем.

Богораз: Была ли у вас с ним договоренность о встрече?

Иванов: Нет.

Богораз: Видели ли вы его 25-го на Красной площади?

Иванов: Нет.

Богораз: Других своих сотрудников не видели?

Иванов: Нет.

Литвинов: С какой целью вы пришли на Красную площадь?

Иванов: Шел на работу.

Литвинов: Васильева знаете?

Иванов: Да.

Литвинов: Богатырева?

Иванов: Может быть.

Литвинов: Долгова?

Иванов: Да.

Литвинов: Веселова?

Иванов: Нет.

Делоне: Долгов вас знает?

Иванов (с улыбкой): Да.

Делоне: На каком основании вы стали сажать Дремлюгу в машину?

Иванов: Увидел, что сажают в машину, и помог.

Делоне: Вас попросили об этом?

Иванов: Нет, помог товарищам по собственной инициативе. Помог, потому что товарищи очень возмущались. Мне сказали, что этот гражданин из этой группы.

Дремлюга: Кто конкретно меня вел?

Иванов: Не знаю.

Дремлюга: Какое сопротивление я оказывал?

Иванов: Не хотели идти. Упирались.

Дремлюга: Как упирался?

Судья снимает вопрос.

Дремлюга: А вы ко мне применяли физическую силу?

Иванов: Да, применял.

Дремлюга: Каким образом?

Иванов: Рукой в спинку, когда сажал в машину.

Дремлюга: С какой силой? Иванов: Усиленно помог есть.

(Смех в зале.)

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ФЕДОСЕЕВА Б. И.

Федосеев: 25 августа я выходил на Красную площадь по улице Куйбышева. У углового дома я сверил часы — было ровно двенадцать. Вижу, мужчины бегут к Лобному месту. Смотрю, сидят двое мужчин и женщина с коляской. Сидящие говорили, обращаясь к окружающим: «Нам стыдно за наше правительство. Вы еще не поняли обстановки, когда поймете, вам тоже будет стыдно». Подъехала машина, их повели в машину. Я увидел третьего мужчину, лицо у него было в крови. Он кричал: «Долой правительство тиранов». Его посадили в машину. Осталась женщина с коляской. Из толпы ей говорят: «Что ты сидишь? Уходи отсюда, а то и тебя заберут». Она сказала: «Мы объявили сидячую забастовку, никуда я отсюда не уйду, меня могут увезти только силой». И действительно, подъехали машины, женщину с ребенком погрузили в машину и увезли, а в другой машине коляску.

Судья: Видели вы плакаты?

Федосеев: Когда я был еще далеко, на углу улицы Куйбышева, я видел, что из рук у них вырвали что-то белое. Подойдя, увидел в руках у одного человека свернутое полотно.

Прокурор: Вы москвич?

Федосеев: Иногородний, из города Дзержинска Горьковской области.

Прокурор: Ваша специальность?

Федосеев: Механик.

Прокурор: Образование?

Федосеев: Средне-техническое.

Прокурор: Узнаёте вы кого-нибудь из подсудимых?

Федосеев: Да (указывает на Литвинова).

Прокурор: Вам кого-нибудь предъявляли для опознания?

Федосеев: Да.

Прокурор: Опознали вы кого-нибудь?

Федосеев: Да. Узнал мужчину, изо рта которого текла кровь.

Прокурор: Сколько людей было вокруг?

Федосеев: Очень много, человек 50, может, больше.

Прокурор: Как относились собравшиеся к происходившему?

Федосеев: Мой сосед обращался к сидящим, говорил: «Мой отец погиб на чехословацкой земле, а вы тут митингуете».

Прокурор: Отвечали ли они что-нибудь?

Федосеев: Нет, не отвечали.

Прокурор: Что еще говорили?

Федосеев: Или вот: «Морду наели...» (Судья останавливает свидетеля).

Прокурор: Они отвечали?

Федосеев: Они опускали лица и ничего не отвечали.

Богораз: Вы сами изымали плакаты, помогали задерживать?

Федосеев: Нет.

Богораз: Было ли у вас желание задержать?

Федосеев: Нет, не было.

Богораз: Почему вы направились к Лобному месту?

Федосеев: Увидел, что туда идут.

Богораз: Проходили ли машины из Кремля?

Федосеев: Да, проходили.

Богораз: Был ли затор?

Федосеев: Нет, милиция освобождала проезд.

Адвокат Каминская: Где вы были, когда сверяли часы?

Федосеев: В 12 часов на углу.

Каминская: Сколько времени вы шли до Лобного места?

Федосеев: Шел я одну минуту, пока подошел, лозунгов уже не было.

Каминская: Сколько времени после этого они сидели?

Федосеев: Меньше пяти минут.

Адвокат Каллистратова: Можете вы назвать конкретнее какие-либо действия подсудимых?

Федосеев: Они только сидели, говорили, что им стыдно за наше правительство. Больше никаких их действий я не видел.

Адвокат Поздеев: Кого вы имеете в виду, говоря «они»?

Федосеев: Трех мужчин и женщину.

Поздеев: Бабицкого узнаете?

Федосеев: Нет.

Адвокат Монахов: Подходили ли к сидящим гражданам работники милиции в форме?

Федосеев: Милиция освобождала проезд с территории Кремля. Других милиционеров в форме не было.

Литвинов: Вы меня опознали. Что вы можете конкретно сказать о моих действиях?

Федосеев: Вы сидели и тоже говорили, что вам «стыдно за наше правительство».

Делоне: Могли бы вы охарактеризовать возгласы из толпы как чрезмерно возмущенные, оскорбительные или почти нецензурные?

Федосеев: Нет, ничего такого не замечал.

Делоне: Вы приводили некоторые слова, которые председательствующий прервал. Были ли другие оскорбительные возгласы со стороны толпы?

Федосеев: Кроме этих слов, ничего оскорбительного не было.

Дремлюга: К какому министерству относится организация, в которой вы работаете?

Судья: Суд снимает этот вопрос.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ

ДАВИДОВИЧА ОЛЕГА КОНСТАНТИНОВИЧА

Давидович: Всех подсудимых я видел 25 августа на Красной площади. Они имели при себе антисоветские плакаты: «Свободу социалистической Чехословакии!», «Руки прочь от Чехословакии!» и произносили речи антисоветского содержания, осуж-

дающие правительство и партию по отношению к Чехословакии, выкрикивали фразы.

Судья: У кого были плакаты?

Давидович: Точно не помню.

Судья: Кто выкрикивал эти фразы?

Давидович: Гражданка справа (Богораз), Литвинов и Дремлюга.

Прокурор: Вы москвич или иногородний?

Давидович: Постоянно проживаю вне Москвы.

Прокурор: Когда вы находились на Красной площади?

Давидович: В 12.30 примерно.

Прокурор: Вы точно это помните?

Давидович: Может быть, я ошибаюсь минут на 15-20.

Прокурор: Какие события прежде всего привлекли ваше внимание?

Давидович: Граждане сели и развернули плакаты.

Прокурор: Откуда они появились?

Давидович: Я шел от ГУМа, а они шли навстречу мне.

Прокурор: Кого вы запомнили?

Давидович: В группе было 7-8 человек, мужчин и женщин.

Прокурор: Обратили ли вы внимание на коляску?

Давидович: Коляска была у Горбаневской, она доставала оттуда плакаты.

Прокурор: Что она сделала с этими плакатами?

Давидович: Один оставила у себя, другой отдала мужчине, кажется, Дремлюге.

Прокурор: Вы точно видели?

Давидович: Кажется, точно.

Прокурор: Вы прочли содержание плакатов?

Давидович: На одном плакате — «Свободу социалистической Чехословакии!» на чехословацком языке. На другом — «Руки прочь от Чехословакии!».

Прокурор: Вы знаете чешский?

Давидович: Языка не знаю, но догадался по смыслу. Прошло приблизительно 5 минут до появления других людей. Я находился совсем рядом с ними, метрах в трех.

Прокурор: Сколько было людей вокруг?

Давидович: Приблизительно 40 человек.

Прокурор: Как относились граждане к этой группе?

Давидович: Окружающие были возмущены, требовали убраться с Красной площади, пригласили работников милиции. Были возмущенные крики с требованием задержать.

Прокурор: Помогали ли вы задерживать кого-нибудь?

Давидович: Да, по просьбе работников милиции.

Прокурор: Кого?

Давидович: Помог задержать гражданина слева (показывает на Делоне).

Делоне: Так это вы мне руки заломили?

Прокурор: Как он себя вел?

Давидович: Он пассивно сопротивлялся — не подчинялся требованиям работников милиции, отказывался сесть в машину.

Прокурор: Он что-нибудь говорил при этом?

Давидович: Не помню.

Прокурор: Говорили ли что-нибудь остальные?

Давидович: Остальные доказывали несправедливость ввода войск в Чехословакию, говорили, что это агрессия.

Прокурор: Вы были в форме?

Давидович: Нет, в штатском.

Богораз: Охарактеризуйте мои действия. Что я говорила, сопротивлялась ли я и т. д.?

Давидович: Плакат вы не держали. Оказывали ли сопротивление — не знаю, не видел. Обращались к толпе с речью. Говорили, просьба группы членов ЦК КПЧ о вводе войск — вымысел, фальсификация, так как не были опубликованы фамилии; что была совершена несправедливость, агрессия.

Богораз: Вы утверждаете, что я не держала плакат?

Давидович: Кажется, не держали.

Богораз: В ваших показаниях на предварительном следствии говорится, что демонстрантов задерживали мужчины в штатском при помощи работников милиции. На очной ставке вы утверждали, что не знаете, была милиция или нет. Чем вы объясняете это противоречие?

Давидович: Наоборот, задерживала милиция с помощью граждан в штатском.

Богораз: Это еще более сильное утверждение.

Судья зачитывает оба показания, их взаимное противоречие соответствует утверждению Богораз.

Адвокат Каминская: Вы говорили, что находились метрах в трех от сидящих. Вы были там еще до того, как были подняты лозунги. Вы лозунги отнимали?

Давидович: Нет, но лозунги отбирали в моем присутствии. Я не был в непосредственной близости к сидящим.

Адвокат Каллистратова: Сколько времени прош-

ло от момента, когда они сели у Лобного места, до того момента, когда их посадили в машину?

Давидович: Очень мало — минуты три.

Каллистратова: Вы уверены, что вы пришли на площадь именно в 12 часов 30 минут?

Давидович: Да, в 12.30. Может быть, в 12.40.

Каллистратова: Вы утверждаете, что подсудимые произносили речи. Какова была продолжительность этих речей? Какой характер они носили? Как громко они произносились?

Давидович: Речи были митингового типа, продолжались 2-3 минуты. Произносили одновременно несколько человек и достаточно громко.

Каллистратова: Вы говорите, что Делоне пассивно сопротивлялся. В машину вы его одного сажали или нескольких человек?

Давидович: Нескольких.

Каллистратова: Остальные тоже сопротивлялись?

Давидович: Сопротивлялись.

Каллистратова: Сопротивление Делоне приходилось преодолевать с помощью физической силы?

Давидович: Да.

Каллистратова: В чем выражалось применение физической силы?

Давидович: В том, что он, несмотря на сопротивление, оказался в конце концов в машине.

Каллистратова просит суд о том, чтобы вызвали Ястреба.

Суд удовлетворяет ее просьбу.

Каллистратова (Ястреба): Вы видели, как вели Делоне к машине. В ваших показаниях вы сказали, что он шел спокойно и не сопротивлялся. Вы подтверждаете ваши показания?

Ястреба: Насколько я видела, да.

Каллистратова (Делоне): Вы опознаете Давидовича?

Делоне: Не опознаю этого человека. Точно утверждать не могу, но, насколько я помню, он ко мне не подходил.

Адвокат Поздеев: Уточните, откуда появился плакат на чешском языке?

Давидович: Оба плаката Горбаневская достала из коляски.

Поздеев: Бабицкого помните?

Давидович: Да.

Поздеев: Укажите конкретно его действия.

Давидович: Не могу сказать.

Поздеев: Плакат ему передала Горбаневская?

Давидович: Да.

Поздеев (Бабицкому): Бабицкий, вы подтверждаете это?

Бабицкий: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Адвокат Монахов: Вы явились на суд в форме. К какому роду войск вы принадлежите?

Судья: Суд снимает этот вопрос.

Монахов: У меня есть заявление к суду. Я прошу суд удостоверить, что форма свидетеля Давидовича является либо формой КГБ, либо формой войск МООП.

Судья: Суд не может ответить на этот вопрос. Суд не разбирается в формах.

Каллистратова: Откуда вам известна фамилия Горбаневской?

Давидович: Из опознания во время следствия.

Монахов просит суд вызвать Ястреба. (Обращаясь к ней): Были ли митинговые речи?

Ястреба: Я не слышала. Между мною и сидящими стоял ряд людей, и был шум, и я не могла разобрать.

Монахов: На каком расстоянии от сидящих вы находились?

Ястреба: Около метра.

Монахов: И на расстоянии одного метра вы не могли разобрать, были ли речи?

Ястреба: Нет, не смогла.

Монахов: Подтверждаете ли вы ваше показание о том, что в форме милиции никто к Лобному месту не подходил?

Ястреба: Точно не утверждаю, но, кажется, нет.

Монахов просит суд вызвать свидетеля Федосеева. (Федосееву): Вы подтверждаете ваши показания, что в ответ на оскорбления и выкрики, в частности, на слова: «Мой отец за Чехословакию погиб, а вы тут...», подсудимые опускали лица и не отвечали?

Федосеев подтверждает.

Литвинов (Давидовичу): Свидетель Давидович, с какой целью вы пришли на Красную площадь?

Давидович: Без цели.

Литвинов: Вы нас впервые увидели у Лобного места или раньше?

Давидович: Видел раньше, но внимания не обратил, а потом вспомнил. Вы были все вместе.

Литвинов: Где?

Давидович: Слева от ГУМа.

Литвинов: И Горбаневская была с нами?

Давидович: Да.

Литвинов просит суд вызвать Ястреба. (К Ястреба): Вы подтверждаете, что мы встретились с Горбаневской только у Лобного места?

Ястреба: По-моему, да.

Литвинов (к Давидовичу): На предварительном следствии вы говорили, что вышли из ГУМа, а ГУМ в воскресенье закрыт. Чем вы это объясните?

Давидович (вызывающе): Это не имеет значения. Я рассказываю о том, что я видел.

Литвинов: Горбаневская держала плакат или флажок?

Давидович: Флажок.

Литвинов: На предварительном следствии вы утверждали, что она держала плакат. Кто вы по образованию?

Давидович: Юрист.

Бабицкий: Где находились работники милиции в форме?

Давидович: Там же.

Бабицкий: Среди тех, кто вел задержанных, были работники милиции?

Давидович: Да, они принимали участие в задержании.

Бабицкий: Те, что вели, были в форме?

Давидович: Да.

Бабицкий: Вы это видели?

Давидович: Да.

Бабицкий: Вы видели, как отнимали плакаты?

Давидович: Нет, не видел.

Бабицкий: Где находились вы в это время?

Давидович: Ближе к Спасским воротам.

Бабицкий: Видели, как ударили Файнберга?

Давидович: Нет.

Делоне: Вы опознали меня. Перечислите мои действия.

Давидович: Вы произносили речи политического содержания.

Делоне: Какой был общий смысл этих «речей»?

Давидович: Ну, вы разделяли точку зрения вашей группы. Вы спорили с гражданами и говорили, что действия правительства по вводу войск являются неправильными.

Делоне: Другие мои конкретные действия?

Давидович: Других не видел.

Делоне: Вы уверены, что вы принимали участие в моем задержании?

Давидович: Да.

Делоне: Вы предъявили удостоверение при этом?

Давидович: Нет, удостоверение предъявил работник опергруппы.

Делоне (удивленно): Какой работник?

Давидович: В штатском.

Делоне: Что я делал, когда меня вели к машине?

Давидович: Сопротивлялись, упирались, пытались вырваться.

Делоне: Руки мне заламывали?

Давидович: Кажется, нет.

Делоне: Когда я шел от Лобного места к машине, я говорил что-либо?

Давидович: Что-то говорил, кажется, «позор», но я не помню.

Делоне: Мои дальнейшие действия?

Давидович: Не знаю, я ехал не с вами.

Делоне: Вы видели потом того человека, который якобы предъявил документы?

Давидович: Да, в милиции.

Адвокат Каминская: Видели ли вы у кого-нибудь телесные повреждения?

Давидович: Да, видел у Файнберга во время очной ставки.

Каминская: Видели, как кто-нибудь наносил удары?

Давидович: Нет, не видел.

Каминская: Писал ли человек, предъявивший документ при задержании Делоне, объяснение в милиции?

Давидович: Я об этом ничего не знаю.

Каминская: Что-нибудь об этом человеке вам известно?

Давидович: Нет, ничего не известно.

Богораз: Насчет милиции, это только к Делоне относится или ко всем?

Давидович: Нет, не ко всем. Толпа была большая. Все были очень возмущены. Задерживали и люди в штатском.

Богораз: Сколько примерно было милиции в форме?

Давидович: Примерно человек 5-6.

Богораз: Они не допрошены. Куда они делись?

Давидович: Не знаю.

Богораз: Все происходило в течение пяти минут. По показаниям свидетеля Давидовича речи продолжались 2-3 минуты, значит, мы могли говорить только одновременно. Как же свидетель мог различить, кто что говорил?

Давидович: Вот, различил.

Богораз: Всех?

Давидович: Всех.

Адвокат Каллистратова: Вас допрашивали в этот же день?

Давидович: Да.

Каллистратова: Тогда вы показали, что вышли из ГУМа. Чем вы объясните это утверждение?

Давидович: Я уверен, что не говорил этого следователю.

Дремлюга просит вызвать свидетеля Долгова. (Долгову): Вы видели Давидовича?

Долгов: Нет.

Дремлюга (Давидовичу): Вы видели первого, кто подбежал к Лобному месту?

Давидович: Нет, я больше внимания обратил на демонстрантов.

Литвинов: Вы можете сказать, в каком порядке мы сидели?

Давидович: Я стоял лицом к демонстрантам. Крайняя справа была Горбаневская, затем Богораз, Файнберг, Бабицкий.

Литвинов: Сразу всех увезли?

Давидович: Нет, позже всех увезли Горбаневскую.

Делоне: Только двое меня вели, вы и гражданин в штатском, предъявивший удостоверение?

Давидович: Да.

Делоне: На каком основании вы решили меня задержать?

Давидович: По просьбе второго товарища.

Делоне: Слышали ли вы в толпе выкрики, обращенные к демонстрантам?

Давидович: Да, возмущенные выкрики.

19 часов 25 минут

Конец первого дня

10 ОКТЯБРЯ 1968 г. 10.00

Богораз (делает заявление): Я не вижу в зале суда двух своих родственников: Алексееву и Бураса.

Судья: Всех родственников пустить нельзя — зал переполнен.

Литвинов: Я не вижу в зале своей жены и ее отца. Имею ходатайство по существу.

Дремлюга: Можно ли нам разговаривать между собой?

Судья: Нет. Допускается разговор только с адвокатом.

Дремлюга: Так как у меня нет родственников в Москве, прошу допустить двух-трех друзей.

Судья: Назовите фамилии ваших друзей коменданту суда, он решит этот вопрос.

Дремлюга: Якир Петр Ионович, Юлий Ким и Илья Габай.

Делоне: Так как мы дали свои показания, прошу разрешить в перерывах переговоры между подсудимыми.

Судья: Нет, следствие не закончено, поэтому разговоры не разрешаю. Какие есть ходатайства по существу?

Литвинов: Прошу направить дело на доследование, так как следствие не захотело выявить непосредственных участников — лиц, разгонявших демонстрацию, хотя у него была для этого полная возможность: по показанию Стребкова можно установить личность сотрудника КГБ, на действия другого сотрудника и милиционеров-указывал свидетель Давидович. Свидетели Панова и Баева должны быть вызваны, тем более, что Баеву неоднократно вызывали на допросы во время предварительного следствия, и только через три недели было прекращено дело против нее.

Делоне: Полностью поддерживаю ходатайство Литвинова.

Адвокат Каминская: Поддерживаю ходатайство Литвинова. Защита собиралась ходатайствовать о допросе сотрудников 50 отделения милиции: кто из сотрудников КГБ и работников милиции задерживал и доставлял подсудимых? Считаю, что это можно сделать без доследования, в ходе судебного следствия.

Адвокат Каллистратова: Поддерживаю ходатайство Каминской. Тем более, что работники милиции всегда составляют рапорт о задержании, в котором указано, кто доставлял нарушителей в отделение милиции. Например, в отношении Делоне свидетель Давидович заявил, что Делоне оказывал сопротивление. Это противоречит показаниям его самого и других свидетелей. Поэтому считаю, что необходимо вызвать официальных лиц: сотрудников КГБ и милиции, участвовавших в задержании.

Адвокаты Поздеев и Монахов поддерживают ходатайство.

Богораз: Поддерживаю ходатайства адвокатов и Литвинова, которые касаются и лично меня. Один из плакатов, который был в моих руках, потом видели в милиции, в руках сотрудников КГБ. Неизвестно, кто доставил плакаты и флажок в милицию. Неизвестно, кто сломал флажок, тем более, что надругательство над государственным флагом, во всяком случае в отношении нашего флага, осуждается ст. 190².

Бабицкий: Полностью поддерживаю.

Делоне: Настаиваю на выявлении сотрудника КГБ, о котором говорит Давидович, так как я не сопротивлялся при задержании и никто мне не предъявлял удостоверения.

Прокурор: Считаю ходатайство Литвинова о направлении дела на доследование неосновательным, так как суд имеет в уголовном деле все необходимые материалы, по которым он может полностью разобраться. Ходатайство о дополнительных свидетелях частично удовлетворено: дополнительно вызваны три свидетеля — они еще не допрошены. Ходатайство Каминской не подлежит удовлетворению, так как Каминская неправильно сослалась на показания Стребкова. Он не говорил, что сотрудник КГБ участвовал в задержании, его показания касались только плаката, который сотрудник КГБ держал в руках в отделении милиции. В отношении запроса в У ООП о лицах, которые задерживали: все фамилии есть в деле. В отношении ходатайства Каллистратовой о противоречиях в показаниях свидетеля Давидовича с другими свидетелями — можно допросить

дополнительно Давидовича. Суд учтет все противоречия при вынесении приговора.

Суд отклоняет все ходатайства, ссылаясь на статьи 331 и 276 УПК.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ УДАРЦЕВА

ВЛАДИМИРА АЛЕКСАНДРОВИЧА

Судья: В каких вы отношениях с подсудимыми?

Ударцев: Я никого из них не знаю. Я приезжий из Ростова, работаю слесарем.

Судья: Расскажите кратко, что вы знаете об этом деле.

Ударцев: 25 августа около 12 часов я ходил в мавзолей Ленина и затем прошел в собор Василия Блаженного, около Лобного места. Увидел много народа. Я подумал, что кому-нибудь стало плохо. Подошел. Около Лобного места сидели 6-7 человек, я заметил среди них женщину с ребенком. Они выкрикивали лозунги: «Долой советскую агрессию», «Долой советские танки» и т. д. Точно не запомнил. Народ возмущался, конечно.

Судья: Во сколько часов это было?

Ударцев: Около 12-ти.

Судья: Сколько было народу вокруг?

Ударцев: Около 30-40 человек.

Судья: Вы видели подсудимых? (Показывает.)

Ударцев: Я видел их со спины. Заметил только женщину с ребенком.

Судья: Что было у них в руках?

Ударцев: Видел в руках древко, с чем-то оборванным.

Судья: Что они делали?

Ударцев: Выкрикивали лозунги: «Долой эскалацию в Чехословакии».

Прокурор: Не можете ли вы уточнить, сколько сидело мужчин и женщин?

Ударцев: Кажется, 5 мужчин и 2 женщины.

Прокурор: Что держали в руках?

Ударцев: Обрывки плакатов.

Прокурор: Сколько?

Ударцев: Несколько, точно не помню.

Прокурор: Как вели себя окружающие граждане?

Ударцев: Сильно возмущались.

Судья: Значит, граждане сильно возмущались.

Прокурор: Вы видели, как их задерживали?

Ударцев: Видел. Забрали сначала всех, осталась женщина с ребенком. Потом забрали и ее.

Прокурор: Как вели себя подсудимые?

Ударцев: Они противились, вырывались из рук.

Прокурор: Видели ли вы, как наносили кому-нибудь побои?

Ударцев: Не видел.

Прокурор: На предварительном следствии вы говорили другое.

Ударцев: Да. Когда забирали женщину, она выбила очки молодому человеку.

Прокурор напоминает Ударцеву его показания, касающиеся того, что Файнберг сам себя ударил.

Ударцев: Люди говорили, что один ударил себя кулаком или древком по носу, пошла кровь.

Судья: Вы сами это видели? Нет, люди говорили.

Прокурор: Как вела себя женщина с ребенком?

Ударцев: Когда ее сажали в машину, она кричала лозунги и прижимала к себе ребенка.

Прокурор: С целью нанести повреждения?

Ударцев: Нет, хотела его прижать.

Богораз: Вы видели меня на площади?

Ударцев: Да.

Богораз: Я сопротивлялась?

Ударцев: Нет.

Богораз: 26 августа вы в своих показаниях утверждали, что трое из мужчин были в очках. Вы подтверждаете это? Уверен ли свидетель, что именно мы выкрикивали, а может быть, речь идет о других людях?

Ударцев: Возгласы слышал от сидящих. Один мужчина кричал: «Долой агрессию». Кто, не помню.

Богораз: Где мы сидели?

Ударцев: На тротуаре, прислонившись к барьеру Лобного места.

Адвокат Каминская: Вы видели сами транспаранты, известно ли вам, какие были надписи?

Ударцев: Нет, когда я подошел, их уже не было.

Адвокат Поздеев: Кого вы опознали?

Ударцев: Женщину с ребенком.

Поздеев: Сколько вы видели мужчин? На допросе вы говорили, что лозунги: «Долой эскалацию» и еще что-то выкрикивала только женщина с ребенком? А как вели себя другие?

Ударцев: О других сказать ничего не могу.

Адвокат Монахов: Были ли заторы транспорта? Видели ли вы машины?

Ударцев: Не видел.

Богораз: Вы участвовали в задержании?

Ударцев: Нет.

Богораз: Видели, кто нас задерживал?

Ударцев: Нет.

Делоне: Что нам кричали?

Ударцев: «Вы антисоветские люди».

Адвокат Каллистратова: Непосредственно в момент задержания был ли кто-нибудь в форме?

Ударцев: Нет, в милицейской форме я никого не видел.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ САВИЛОВА А. Т.

Савилов: Я работаю на заводе Лихачева, старшим инженером-технологом. 24 августа ко мне приехал брат с экскурсией из Липецка. Автобус приехал на Красную площадь. Остановились около Спасской башни. Экскурсовод рассказывал. Проходила смена караула. Недалеко товарищ с камерой снимал. Мы увидели толпу людей, подумали, что драка. Люди побежали. Раздались свистки. Через 2-3 минуты из Спасской башни выехала машина. Одна, две или три. Я увидел, что в них сидят люди. Много. Человек 8. Одна женщина выкрикивала: «Свободу Дубчеку!», другая ей зажимала рот.

Прокурор: Большая была толпа?

Савилов: Около 100 человек. Многие возмущены.

Богораз: Вы пытались принять участие в задержании?

Савилов: А зачем? Они уже сидели в машине.

Богораз: Именно в эти машины, которые вышли из Кремля, сажали людей?

Савилов: Я номеров не помню. Но сажали именно в эти «Волги».

Адвокат Поздеев: Когда вы видели толпу людей?

Савилов: Скопление людей было, когда люди уже сидели в машинах.

Литвинов: Каким образом вы стали свидетелем?

Савилов: Гражданин с кинокамерой записывал свидетелей, я записался.

(Следующим вызывают свидетеля Васильева, но его по неизвестным причинам нет.)

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ КУКЛИНА Е. Е.

Куклин: 25 августа я работал на посту, перекресток улицы Куйбышева и проезда Сапунова. Около 12 часов я заметил группу людей у Лобного места. У них были плакаты. Люди стали стекаться и мешали движению транспорта. Я обратился к ним: «Граждане, освободите дорогу для движения транспорта». И здесь я услышал выкрики: «Вывести войска из Чехословакии», «Свободу Дубчеку». Люди возмущались. Обратились ко мне, чтобы отобрать плакаты. Сотрудник, стоящий на перекрестке с Красной площадью, отошел к телефону. Поэтому я пошел туда. Пришлось освободить такси, чтобы посадить туда людей. Граждане стали сажать этих людей в машины. Стали сажать в машину, некоторые сопротивлялись. Я обращался к толпе: «Граждане, освободите дорогу, разойдитесь, не мешайте транспорту».

Судья: Кто выкрикивал лозунги?

Куклин: Те, у кого были плакаты, и сидящие в машине. Они даже из машины выкрикивали.

Судья: Где находились эти люди? Сидели или стояли?

Куклин: Они сидели, обратившись в сторону Исторического музея, человек шесть. Остальные стояли. Граждане подбегавшие отнимали лозунги. Взяли их за руки, и, когда их сажали, они кричали: «Свободу Дубчеку», «Вывесть войска из Чехословакии». Кричал Дремлюга.

Прокурор: Где находится ваш пост? Вы говорите: улица Куйбышева и проезд Сапунова. А на предварительном следствии вы говорили: улица Куйбышева и Красная площадь.

Куклин: Это тот же самый пост.

Прокурор: Уточните, в каком месте вы стояли.

Куклин: Это перекресток поблизости. Сотрудник подошел к телефону, и я не мог покинуть пост.

Прокурор: Кого из подсудимых вы запомнили?

Куклин: Подсудимых Дремлюгу и Литвинова.

Прокурор: Как вел себя Дремлюга?

Куклин: В машину он не шел. Его взяли за руку и повели. Дальше я не видел.

Прокурор: Вы на предварительном следствии показали, что он кричал: «Свободу Дубчеку», «Вывести войска из Чехословакии».

Куклин: Когда его сажали, то он кричал.

Прокурор: Были ли среди машин, куда сажали людей, машины, выехавшие из Кремля?

Куклин: Нет, не было. Были посторонние машины.

Богораз: На предварительном следствии вы показали, что, находясь на своем посту, вы увидели труппу граждан, идущих к Лобному месту, и побе-

жали туда. Что, вы предполагали, что группа в 6-8 человек создаст помехи транспорту?

Куклин: Там милиционера Розанова не было, а пост оставлять без присмотра нельзя. Туда начали стекаться люди. Ежели бы они, как все граждане Советского Союза, шли, — бывают группы экскурсантов и гораздо больше, и никаких сомнений быть не может. А когда эта группа из шести человек шла, вокруг них стали собираться люди.

Богораз: Когда вы обращались с требованием разойтись, к кому вы обращались?

Куклин: Ко всем. Я просил толпу разойтись.

Адвокат Каминская: Вы написали 25 августа рапорт. После чего?

Куклин: После сдачи смены.

Каминская: Чем объяснить, что рапорт датирован 3 сентября? (Указывает лист дела.)

Куклин (после паузы): Я писал рапорт по окончании рабочего дня, но опустил сам факт о нарушении движения транспорта.

Каминская: Почему вы написали второй рапорт? Первый вы написали кому? На имя своего руководителя?

Куклин: Да.

Каминская: Вы знаете, где он?

Куклин: Нет.

Каминская: Что вы упустили в первом рапорте?

Куклин: Что главная помеха в нашем деле, затор транспорта.

Каминская: Когда вы подошли к посту Розанова, пост был пустой?

Куклин: Да.

Каминская: Вы Розанову говорили, чтобы он пошел и позвонил?

Куклин: Нет.

Адвокат Каминская: На предварительном следствии вы показали, что вы близко к Лобному месту не подходили и лозунгов не видели. Подтверждаете ли вы это?

Куклин: Да. Не видал ничего.

Адвокат Каллистратова: Кто не подчинялся требованиям уйти с проезжей части?

Куклин: Некоторые проходили, а некоторые не уходили.

Каллистратова: С вашего поста вам было видно Лобное место?

Куклин: Да, та часть, которая обращена к Историческому проезду.

Каллистратова: Где вы заметили группу?

Куклин: Группу увидел на пешеходной дорожке от ГУМа к Лобному месту.

Каллистратова: Кто вас попросил предоставить транспорт? Граждане?

Куклин: Да.

Каллистратова: На предварительном следствии вы показали, что к вам обратился мужчина.

Куклин: Мужчина-то тоже был гражданин.

Каллистратова: Мужчина подошел до или после того, как вернулся Розанов?

Куклин: Сказать точно не могу.

Каллистратова: Вы лично кого-либо задерживали?

Куклин: Нет.

Каллистратова: Вы видели работников милиции?

Куклин: Кроме Розанова на посту, не видел.

Каллистратова: Задерживала кого-нибудь милиция?

Куклин: Нет.

Адвокат Монахов: На предварительном следствии вы говорили, что близко не были, выкриков не слышали. (Зачитывает показания: «Розанов пошел звонить, а я его заменил на посту. После этого подошел человек и стал требовать, чтобы я дал машину. Выкриков не слышал».) Вы давали эти показания?

Судья: Уточните, когда вы слышали и когда не слышали.

Куклин: Когда в машину садили, они выкрикивали.

Литвинов: Вы 25-го, по окончании смены, написали рапорт?

Куклин: Да.

Литвинов: А 3 сентября решили дополнить?

Куклин: Да.

Литвинов: Между этими моментами вас вызывали на допрос?

Куклин: Не помню.

Литвинов: А почему именно третьего вы решили дополнить рапорт?

Куклин: Мне начальник сказал, что нужно дополнить рапорт.

Литвинов: А чем дополнить, сказал?

Куклин: Я и сам знаю, чем дополнить.

Литвинов: Почему вы решили, что Розанов пошел звонить?

Куклин: Кто первый день работает, тот, может, и не знает.

Делоне: Как вы могли обращаться к гражданам, если вы близко к Лобному месту не подходили?

Судья: Уточните расстояние?

Куклин: Около 10 метров.

Делоне: С одной стороны, вы близко не подходили, а с другой стороны, вы обращались к гражданам. Значит, к сидящим гражданам вы не могли обращаться?

Куклин: Нет. К тем лицам, которые сидели, я с предложением разойтись не обращался. Эти 6 человек, которые сидели, они не мешали транспорту.

Дремлюга: Если люди сидят на тротуаре, будут они мешать движению транспорта?

Куклин: Нет, не будут, пешеходам мешают.

Богораз: Прошу суд удостоверить, что в промежутке между двумя рапортами у свидетеля Куклина был допрос. В первом рапорте ничего не было о заторах транспорта.

(Судья смотрит в деле и удостоверяет.)

Богораз: Почему вы, работник ОРУДа, основной обязанностью которого было регулировать движение транспорта, не отметили в первом рапорте заторы?

Куклин: День был воскресный, я спешил и, наверно, опустил то, что нужно было записать.

Прокурор делает замечание адвокату Монахову: Вы смеетесь, а смеяться в суде неэтично.

Монахов: Вы ошибаетесь: я улыбаюсь, а не смеюсь. А выражать свои эмоции не возбраняется и адвокатам.

Судья (Монахову): Суд вас просит быть внимательным.

Делоне: Что вы имеете в виду, говоря о заторе? Остановились какие-либо машины? Вы видели конкретно машины? Сколько их было? Номера машин записали?

Куклин: Нет необходимости отмечать.

Литвинов: Были ли помехи машинам, идущим от Москворецкого моста к улице Куйбышева?

Куклин: Были.

Литвинов: Какое расстояние от Лобного места до проезжей части этой трассы?

Куклин: Метров 20.

Адвокат Каминская: На чье имя был подан ваш первый рапорт?

Куклин: Начальнику 4 отделения ОРУДа.

Прокурор: Что, этот рапорт был внутреннего пользования?

Куклин: А я не знаю, нам не докладывают.

Каминская ходатайствует о представлении в распоряжение суда первого рапорта свидетеля Куклина.

Адвокат Каллистратова: Считаю чрезвычайно важным для данного судебного разбирательства приобщение этого первоначального документа к делу.

(Все адвокаты и подсудимые поддерживают это ходатайство.)

Прокурор: Считаю нецелесообразным затребование этого документа, так как свидетель дал исчерпывающие показания о содержании этого рапорта.

Определение суда: ходатайство Каминской удовлетворению не подлежит, так как необходимости в нем по делу нет.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ БЕСЕДИНА

ЭДУАРДА МИХАЙЛОВИЧА

Беседин: 25 августа я прогуливался по Красной площади. Мое внимание привлекла толпа. Отъехало две машины. Из одной машины женщина в голубом платье кричала: «Свободу Чехословакии». В толпе был мужчина, который привлек мое внимание тем, что бурно действовал и что-то говорил толпе. Его задержали и посадили во вторую машину люди в гражданском. За 2-3 метра до машины его передали в руки милиции.

Прокурор: Как относились окружающие люди?

Беседин: Люди в толпе были очень возмущены: «Живут у нас, едят наш хлеб, а такие вещи вытворяют».

Прокурор: Могли бы вы опознать мужчину, который развил бурную деятельность? Как он выглядел?

Беседин: Я видел его лицо из машины, одежды не видел.

Прокурор: На предварительном следствии вам предъявляли его для опознания?

Беседин: Да, предъявляли. Это был гражданин Бабицкий. Но он говорит, что он сидел, а тот стоял.

Прокурор: Вас это смущает?

Беседин: Да.

Прокурор: Где вы работаете?

Беседин: Я студент Московского энергетического института.

Адвокат Поздеев: Вы показывали, что мужчина, о котором вы говорили, был одет в рубашку грязно-розового цвета и коричневые брюки, а здесь говорите, что одежды не помните, а только лицо.

Беседин: Я говорю о двух разных людях. Бабицкого я увидел впервые в машине. Развил бурную деятельность другой.

Литвинов: Вы меня видели на площади?

Беседин: Нет.

Делоне: А меня видели?

Беседин: Нет.

Дремлюга: А меня?

Беседин: Нет.

Дремлюга: Как объяснить, что вы во время опознания оказались за стеклянной дверью?

Судья: Суд снимает этот вопрос.

Дремлюга: Почему?

Судья: Суд не дает объяснений.

Литвинов ходатайствует о том, чтобы впустили его жену Майю Русаковскую и друзей его и других подсудимых: На основании ст. 18 УПК суд должен следить за гласностью судопроизводства. В то же время в суде присутствует масса посторонних людей, пришедших по неизвестным пропускам. Прошу занести это в протокол и рассмотреть это ходатайство.

Судья: Ваше заявление будет занесено в протокол. Еще не было перерыва, и ваше заявление мы рассмотрим.

Делоне: Я поддерживаю ходатайство Литвинова и обращаюсь к суду с жалобой на коменданта. Второй день в зал раньше всех других проходят посторонние лица, и в то же время не пускают моих друзей.

Судья не принимает заявления по поводу коменданта и разрешает делать заявления, подобные заявлению Литвинова.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ РОЗАНОВА

ИВАНА ТИМОФЕЕВИЧА

Розанов: 25 августа я работал регулировщиком на перекрестке с 8 утра до 9.30 вечера. Я заметил группу в 5-6 человек. Сначала не обратил на нее внимания, так как они транспорту не мешали. Думал, это — экскурсия. Прошло минут 5. Я увидел: народ от мавзолея побежал к Лобному месту. Я увидел: люди сели, и над ними полотнища, а пока я подбежал, граждане полотнища уже отобрали. Я побежал, позвонил дежурному — из Спасских ворот вышли машины. Освобождал дорогу для машин, а затем пошел на свой пост.

Прокурор: Сколько было людей у Лобного места?

Розанов: Около трехсот.

Прокурор: Какое было содержание плакатов?

Розанов: Не видел.

Прокурор: Принимали ли вы участие в задержании?

Розанов: Никак не мог, я докладывал дежурному.

Прокурор: Как относились окружающие граждане?

Розанов: Не могу сказать, не видел.

Богораз: Произошло ли фактическое нарушение работы транспорта?

Розанов: Да, произошло. Мне пришлось расчищать дорогу.

Богораз: Сидевшие люди сами по себе мешали транспорту?

Розанов: Сами не мешали, но вокруг собралось много народу.

Богораз: Вы надолго уходили звонить?

Розанов: Нет, на секундочку.

Богораз: Человек, который вас сменил, подошел после того, как подняли плакаты?

Розанов: Сменивший человек подбежал после того, как отняли плакаты.

Адвокат Каминская: Вырывал ли кто-нибудь плакаты?

Розанов: Да, граждане вырывали.

Адвокат Каллистратова: Вы видели, как задерживали подсудимых?

Розанов: Нет.

Каллистратова: У Лобного места милиция была?

Розанов: Нет. Работники милиции стояли цепочкой и обеспечивали запуск людей в Мавзолей.

Делоне: Останавливались ли машины, идущие из Спасских ворот, у Лобного места?

Розанов: Ни одна не останавливалась.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ КОРХОВОЙ

ИННЫ ВЛАДИМИРОВНЫ

Корхова: 24 августа вечером мне позвонил Павел Литвинов, спросил, свободна ли я 25-го. Мы договорились встретиться у метро «Проспект Маркса». Павел предложил пройти до Красной площади. Там я увидела Богораз и несколько незнакомых людей. Затем я увидела Наташу Горбаневскую. Павел просил: «Ты ни во что не вмешивайся, только смотри». Затем они сели около Лобного места и развернули плакаты. Они сидели спокойно, криков я не слышала. Через минуту я увидела людей, бегущих со всех

концов, и услышала милицейские свистки. За мужчинами в штатском бежали люди, образовалась толпа. Некоторое время я ничего за этой толпой не видела. Когда я подошла ближе, я увидела, что подгоняют «Волгу». В нее затолкали Литвинова. Видела человека с окровавленным лицом. Видела, как он держал в руках зубы. В отделении милиции я узнала, что это Файнберг. На площади некоторое время еще оставалась Горбаневская. Затем забрали ее и коляску. Некоторое время после этого я оставалась на площади. Я слышала, как, разгоняя толпу, милиционер говорил: «Ну, что, вы не видели пьяных, сумасшедших не видели?» Ко мне подошел человек и потребовал, чтобы я пошла с ним в милицию. Там меня продержали до десяти тридцати вечера.

Судья: С кем из подсудимых вы знакомы и в каких вы с ними отношениях?

Корхова: С Литвиновым знакома один-два года, отношения — товарищеские, с Ларисой Богораз тоже знакома, но не очень близко. Горбаневскую знаю давно, но не близко. Остальных не знаю совсем.

Прокурор: В период вашего знакомства с Литвиновым были ли случаи, чтобы он вам в городе назначал свидание?

Корхова: Возможно и были, но я не помню.

Прокурор: Кто предложил вам пойти на Красную площадь?

Корхова: Литвинов.

Прокурор: Вас не удивило приглашение Литвинова?

Корхова: Удивило.

Прокурор: О чем вы разговаривали, когда встретились?

Корхова: Он ничего особенного не сказал, сказал: «Сама увидишь».

Прокурор: Были ли у вас 25-го встречи с другими лицами?

Корхова: Нет. 25 августа, подойдя к Красной площади без десяти двенадцать, около проезда Куйбышева я увидела Богораз, стоящую с несколькими мужчинами. Мы поздоровались, они разговаривали между собой, но о чем, я не прислушивалась.

Прокурор: Как был одет Литвинов?

Корхова: В белой рубашке и серых брюках.

Прокурор: Какие-нибудь предметы у него были?

Корхова: Нет, руки у него были свободны, из карманов ничего не торчало.

Прокурор: Вы с кем-нибудь говорили по поводу встречи с Литвиновым?

Корхова: Я говорила вечером 24-го со своей подругой Ириной Жолковской, сказала, что звонил Павел и просил встретиться.

Прокурор: Не припомните разговора между Богораз и Литвиновым?

Корхова: Не помню.

Прокурор просит удостоверить, что на очной ставке с Литвиновым она дала показания, что Богораз и Литвинов обменялись короткими фразами, среди которых была «пойдемте».

Корхова: Да, я давала эти показания, но кто именно сказал эту фразу — не знаю.

Прокурор: На каком расстоянии вы находились от Лобного места?

Корхова: Вначале на расстоянии около 40 метров. Потом прошла по направлению к Лобному месту.

Прокурор: Слышали ли вы какие-нибудь разговоры или выкрики?

Корхова: Разговоры между сидящими и толпой не слышала.

Прокурор: Где вы работаете?

Корхова: В Институте мировой экономики и международных отношений, младшим научным сотрудником.

Адвокат Каминская: Вы подтверждаете показания, данные на очной ставке, что подсудимые сидели тихо?

Корхова: Да, подтверждаю.

Адвокат Монахов: С очками ничего не произошло?

Корхова: Ничего.

Монахов: Были ли остановки транспорта?

Корхова: Вообще не было никакого транспорта.

Литвинов: Как вели себя граждане, вырывали ли плакаты?

Корхова: Видела, что группа подбежала, видела как очень грубо запихивали в машину. В милиции слышала, что задержанные просили произвести медицинскую экспертизу по поводу выбитых зубов у Файнберга.

Литвинов: Считаете ли вы, что, как говорится в обвинительном заключении, были действия, грубо нарушающие общественный порядок?

Корхова: Нет, не считаю.

Делоне: Знаете ли вы кого-либо из свидетелей?

Корхова: В отделении милиции я познакомилась со свидетелем Леманом. В свидетельской комнате я познакомилась с Великановой. Зато другие свидетели между собой знакомы. В свидетельской комнате я слышала, как один свидетель, войдя, спросил:

«Наших здесь много?», а другой ответил: «Человек восемь».

Дремлюга: Когда вас задержали, вам предъявили какие-либо документы?

Корхова: Человек, посадивший меня в машину, не показывал мне документов, и в милиции — тоже. При задержании подсудимых работников милиции не было.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ВЕЛИКАНОВОЙ

ТАТЬЯНЫ МИХАЙЛОВНЫ

Великанова: Я узнала о демонстрации утром 25 августа в 11 часов. Муж сказал мне, что будет протестовать против ввода войск в Чехословакию. И ушел. Я очень беспокоилась. Позвонила знакомым и договорилась встретиться. Когда мы пришли на Красную площадь, я увидела мужа, рядом сидел Файнберг и женщина с коляской. Остальных не заметила. К ним бросились люди. Я услышала свисток. Начали отнимать лозунги, бить ногами. Того, кто бил Файнберга, я очень хорошо заметила. Другой бил мужа ногами в бедро. Затем слева я увидела Ларису Богораз. Слышала реплики подбегавших людей в штатском, которые действовали очень активно и организованно. Хорошо запомнила реплику избивающего, который бил и помогал засадить в машину: «Хулиганы, зачем вы здесь сидите?» Слышала ответ Горбаневской: «Лет через двадцать вы тоже поймете, и вам будет стыдно». Слышала реплику мужа: «Мы теряем своих лучших друзей — чехов и

словаков». После демонстрации я видела, как кому-то засвечивали пленку. Не видела, как засовывали в машину остальных, все время смотрела на мужа и сидящих рядом с ним. Я хочу сообщить суду, что моя знакомая Панова, которая была со мной на Красной площади, вчера около здания суда опознала среди сотрудников в штатском, окружающих здание суда, того, который бил Файнберга. Когда она подошла к нему близко, он быстро скрылся...

Судья прерывает.

Адвокат Поздеев: Известно ли вам, что ваш муж договаривался с кем-нибудь?

Великанова: Нет, неизвестно.

Поздеев: В чем был одет ваш муж?

Великанова: Он был одет в зеленые брюки и белую рубашку. Мы собирались на именины к бабушке. Дети уехали утром. Он просил их взять гитару. В руках у него ничего не было.

Поздеев: Известно ли вам что-нибудь о изготовлении плакатов?

Великанова: Во время обыска я видела доску, на которой было что-то написано.

Поздеев: Выходили ли машины из Кремля?

Великанова: Нет, машины из Кремля проехали много позже. Я была там еще минут двадцать.

Поздеев: Сколько лет вы состоите в браке?

Великанова: 18 лет. У нас трое детей: 10, 12 и 15 лет.

Адвокат Каминская: Ставился ли на предварительном следствии вопрос, как реагировали ваш муж и другие подсудимые на действия задерживающих их лиц?

Великанова: Меня потрясло, что они не сопротив-

лялись: их били ногами — они не реагировали, как будто они не на этом свете.

Прокурор: Не пытались ли вы отговорить вашего мужа?

Великанова: Я не считала себя вправе его отговаривать, если это его убеждение и он действовал по велению совести. Кроме того, на следствии я сказала, что отговаривать было бы бесполезно, так как он очень упрям.

Адвокат Монахов: Кто-либо опознал человека, который избивал Файнберга?

Великанова: Панова опознала его вчера около суда, но он очень быстро скрылся.

Прокурор: Уточните содержание разговора с мужем 25 августа утром.

Великанова: Муж сказал, что он собирается протестовать в районе Василия Блаженного. Я спросила, один ли он будет. Он сказал, что, возможно, будут другие люди.

Прокурор: На предварительном следствии вы показали, что «муж сказал, что он не может молчать», и что он идет на Красную площадь, где «они будут протестовать».

Великанова: Это моя неточность. Я пошла на Красную площадь, где, по словам мужа, он собирался протестовать. Я просто предполагала, что он будет не один, поэтому и сказала «они». Я пошла туда, потому что я должна была видеть, как все это будет. Я позвонила своей подруге Медведовской и позвала ее с собой. В это время мне позвонила другая подруга, Панова. Она сама захотела меня видеть, и я ее тоже пригласила на Красную площадь. С

Медведовской я встретилась у метро, а Панову увидела уже на Красной площади.

Прокурор: Что было написано на доске, найденной при обыске?

Великанова: На доске можно было разобрать: «Долой интервенцию из ЧССР».

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ МЕДВЕДОВСКОЙ

ИРИНЫ ТЕОДОРОВНЫ

Медведовская: Я знакома только с Бабицким — он муж моей соученицы и сослуживицы, я работаю вместе с Великановой в Вычислительном центре Главмосавтотранса. Остальных подсудимых не знаю. 25 августа я вместе с Татьяной Великановой была на Красной площади и видела, как группа лиц выражала свой протест относительно событий в Чехословакии. Они сели спиной к Лобному месту. Развернули лозунги. Почти сразу раздался свисток и к ним бросились две группы мужчин и стали их бить. Они не вставали и не реагировали. Я видела одного милиционера, который сначала побежал в сторону демонстрантов, но тут же побежал обратно к Спасским воротам и стал нажимать кнопку.

Адвокат Поздеев: Какой разговор состоялся у вас с Великановой?

Медведовская: Она сказала мне, что ее муж собирается выразить протест против ввода войск в Чехословакию.

Поздеев: Говорила ли она о том, что там будет кто-то еще?

Медведовская: Нет, только о нем.

Поздеев: Оказывали ли подсудимые сопротивление, слышали ли вы с их стороны выкрики?

Медведовская: Никто сопротивления не оказывал, выкрики не слышала.

Адвокат Поздеев: Сколько народу было около Лобного места?

Медведовская: Не очень много.

Адвокат Монахов: Не было ли остановок транспорта?

Медведовская: Остановок транспорта не было, транспорта вообще не было.

Бабицкий: Как близко к нам подбежал милиционер?

Медведовская: Милиционер только направился в сторону демонстрантов и тут же, не задерживаясь, повернул к Спасским воротам. Как близко подбежал, затрудняюсь ответить.

Прокурор: Какова была цель вашей поездки, не показалась ли вам странной ее просьба?

Медведовская: Меня попросила поехать моя подруга, видимо, ей было трудно одной. Просьба странной не показалась.

Прокурор: Действия мужа вашей знакомой не показались вам странными?

Медведовская: Странными — нет, необычными — да.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ЛЕМАНА

МИХАИЛА ВЛАДИМИРОВИЧА

Леман: Лично никого из подсудимых не знаю. Я вышел из дома и пошел через Красную площадь. Примерно в 12.03-04. Около Лобного места увидел толпу. Я заинтересовался, подошел ближе. Я увидел какую-то возню. Хотел позвать милиционеров, но милиционера близко не было. Увидел две машины — служебные «Волги». Мимо меня к машине протащили человека в белой рубашке. Я решил, что мне здесь делать нечего, и решил уйти. Сделал два шага в сторону. В это время меня схватили, заломили руку назад, ударили два раза по шее. В это время я слышал диалог: — Этот? — Нет, не этот. — Нет, этот. После чего меня затолкали в машину и отвезли в милицию.

Адвокат Монахов: Вас ударили по шее каким-то приемом?

Леман: Не знаю, ударили ребром ладони.

Монахов: Почему вы решили, что машины служебные?

Леман: Я живу около Красной площади и знаю, что движения там нет, разрешен проезд только служебным машинам.

Богораз: Припомните, с какой просьбой я обратилась к вам в отделении милиции.

Леман: «Позвоните Якиру и скажите, чтобы сын не волновался».

Богораз: Вы знакомы с Якиром?

Леман: Никогда раньше фамилию Якира не слышал.

Богораз: Как я была одета?

Леман: В брюках, сверху не помню.

Литвинов: О чем мы все просили в милиции?

Леман: О судебно-медицинской экспертизе для Файнберга. Меня вызвали на допрос, и я не знаю, удовлетворили ли эту просьбу.

Литвинов: Где вы живете?

Леман: Я живу на улице Куйбышева.

Делоне: Подтверждаете ли вы свои показания, что кто-то ударил человека в зеленой рубашке?

Леман: Я видел, как замахнулись и ударили со всей силы, затем увидел окровавленное лицо.

Дремлюга: Ударили Файнберга рукой?

Леман: Ударили рукой, а били ли ногой — я не видел.

Прокурор: Уточните, когда вы вышли на Красную площадь, вы на предварительном следствии сказали, что в 12.15.

Леман: Я вышел из дома с боем часов, а свою длительность пути я специально потом проверил — это примерно 2-3 минуты.

Прокурор: Придя вечером к Якиру, увидели ли вы кого-нибудь из лиц, которых вы видели на площади?

Леман: Никого. На улице шел дождь. Я пришел, минуты 2 протирал очки, передал просьбу и вышел.

Прокурор: На предварительном следствии вы показали, что в коридоре промелькнула Татьяна Баева.

Леман: Я сказал, что возможно, что это была Баева.

Прокурор (Богораз): Почему вы обратились с просьбой именно к Леману?

Богораз: Потому что Леман был человек случай-

ный, а в отношении других я не была уверена, что их отпустят.

Прокурор: Почему вы просили сообщить Якиру, а не кому-нибудь из родственников?

Богораз: Никого из родных в это время не было в Москве.

Прокурор: Почему вы на допросе 25 августа не сказали о данном вам поручении?

Леман: Я не придал этому значения.

Судья ставит в известность стороны, что свидетель Веселов выехал из Москвы в командировку, свидетель Кузнецов находится в больнице, свидетель Богатырев выехал из Москвы, свидетель Васильев отсутствует по неизвестным причинам.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

К ПОДСУДИМЫМ

Адвокат Монахов (Дремлюге): Каково состояние здоровья вашей матери и брата?

Дремлюга: Она очень больна и вряд ли дождется моего возвращения. Брат — после того, как его избили в милиции, — психически больной человек.

Монахов: За что вас исключили из института?

Дремлюга: Во-первых, за письмо-протест Ильичеву. Во-вторых, из-за шутки: мне принесли пакет, якобы как сотруднику госбезопасности, а потом меня обвинили, что я «издевался над званием советского чекиста».

Прокурор: Когда был приговор, и когда вас исключили из института?

Дремлюга: Исключили через год после приговора.

Предъявляются вещественные доказательства — плакаты, флажок на обломанном древке, древко от флага, кисточка, тушь, гуашь.

Адвокат Поздеев (Бабицкому): Мог ли этот плакат на чешском языке поместиться в вашем кармане?

Бабицкий: Наверно, нет.

Ходатайство Богораз:

1. Поскольку прокурор задал вопрос о моей служебной характеристике, прошу суд затребовать с места моей работы документы о моем увольнении: кто истребовал характеристику, дата приказа об увольнении и объявлен ли он мне под расписку.

2. Показания свидетелей о помехе работе транспорта противоречивы. Прежде всего — о движении транспорта на Красной площади. Машины, проходящие через Спасские ворота, все регистрируются, поэтому можно уточнить, были ли они в это время, и опросить водителей, не было ли препятствий движению.

3. Повторяю ходатайство о том, чтобы допросить сотрудников 50 отделения милиции о том, кто нас задерживал. Прокурор сказал, что это есть в материалах дела, я этого в деле не видела. О моих действиях вообще ничего в деле нет. Меня интересует не действия задерживающего, а его характеристика моих действий.

Ходатайство Литвинова:

В свете показаний Лемана, Великановой, Медве-довской я еще раз в обеспечение нашего права на защиту настаиваю, чтобы были вызваны свидетели Баева и Панова. Присоединяюсь к ходатайству Богораз, заявляю аналогичное ходатайство о себе. Я

могу людей, которые меня задерживали, опознать.

Ходатайство Делоне:

Я считаю показания свидетеля Давидовича ложными. Прошу найти и вызвать того представителя КГБ, который, по показаниям Давидовича, меня задерживал и предъявлял мне документы.

Ходатайство Дремлюги:

Полностью присоединяюсь к ходатайствам Богораз и Литвинова. Так как меня обвиняют в распространении клеветнических измышлений, то требую представить доказательства, что Дубчек с 21 по 25 августа находился на свободе.

(Шум в зале.)

Адвокат Каминская: Поддерживаю ходатайства Богораз, Литвинова и Делоне. Считаю необходимым запрос в 50 отделение милиции. Хотя прокурор говорит, что данных о задержании подсудимых в деле достаточно, я подробно знакомилась с делом и я их в деле не нашла.

Адвокат Каллистратова: Поддерживаю ходатайство Делоне. Протокол о задержании Делоне датирован 25 августа, 23.50. Очевидно, этот документ с точки зрения обстоятельств задержания не представляет интереса, так как установлено, что Делоне задержан около 12 часов дня. Других данных о задержании в деле нет. Прошу суд вернуться к рассмотрению ходатайства о вызове свидетелей Пановой и Баевой.

Адвокат Поздеев: По поводу формулировки вопроса о машинах, выходящих из Спасских ворот (ходатайство Богораз), целесообразнее узнать, регистрируют ли там машины. Я это оставляю на усмотрение суда.

Адвокат Монахов: Присоединяюсь к ходатайству о допросе Пановой и Баевой.

Прокурор: Считаю, что ходатайство Богораз о запросе по месту работы неосновательно. В деле есть ссылка о дисциплинарном взыскании за прогул. Могу сказать, что характеристика представлена в ответ на запрос прокуратуры г. Москвы. Нет необходимости выяснять номера автомашин — это не представляет интереса для дела. О факте выхода из Кремля автомашин есть достаточно свидетельских показаний. О том, кто доставлял подсудимых в 50 отделение милиции: протоколы с фамилиями задерживающих составляются в том случае, если они являются работниками милиции. Если это частные граждане — фамилии не регистрируются. Относительно запроса Делоне. Из показаний свидетеля Давидовича не следует, что при задержании Делоне арестовал работник КГБ, а сказано только, что в задержании участвовал человек, предъявивший какую-то книжку. Какая именно книжка — неизвестно. Поэтому найти его не представляется возможным. Кроме того, все обстоятельства задержания Делоне имеются в деле. Что касается ходатайства Дремлюги, то обвинение сумеет доказать его вину в своей речи. По поводу вызова свидетелей Баевой и Пановой — в ходе судебного разбирательства суд допросил многочисленных свидетелей, и вызов других свидетелей считаю нецелесообразным.

Суд после совещания на месте выносит определение: во всех ходатайствах отказать, так как считает, что материалов, имеющихся в деле, достаточно.

Дополнительное ходатайство адвоката Каллистра-товой:

Так как показания различных групп свидетелей противоречивы, считаю необходимым вызвать дополнительно свидетеля Крысина. Прошу приобщить к делу бумаги, косвенно свидетельствующие о том, что Делоне искал работу. Прямые доказательства поисков работы представить трудно, так как это обычно разговоры и документов не остается. Делоне сказал, что считает себя поэтом. Печатных публикаций у него нет. Однако прошу приобщить к делу грамоту о полученной им на конкурсе поэтов им. 50-летия Советской власти второй премии. Кроме того, прошу приобщить отзыв известного советского писателя Корнея Чуковского, в котором он характеризует Делоне как молодого, даровитого поэта. Чуковский пишет, что Делоне «на верном пути и что, если он будет работать над своим дарованием, то советские читатели приобретут в его лице сильного большого поэта».

Адвокат Поздеев: Я сумел найти только 9 научных работ Бабицкого. Прошу приобщить их к делу. Вскоре должна выйти монография на 12 печ. листах. Прошу обратить внимание, что Бабицкий плодотворно работал на передовом фронте науки. Прошу также приобщить к делу справку из ЖЭКа о том, что у Бабицкого на иждивении находятся трое несовершеннолетних детей. Прошу обратить внимание, что по показаниям криминалистической экспертизы кусок ткани, найденный у Бабицкого, не совпадает с тканью ни одного из плакатов, а текст, отпечатавшийся на оргалитовой доске, не совпадает с текстом ни одного из плакатов.

Прокурор: Не возражаю о приобщении к делу справки о детях Бабицкого и научных трудов Ба-бицкого, не возражаю против грамоты Делоне и отзыва Чуковского на стихи Делоне, что же касается бумажек, представленных Каллистратовой, то ходатайство об их приобщении считаю несостоятельным.

Суд выносит определение удовлетворить ходатайства о приобщении к делу грамоты и отзыва Чуковского, справки о детях и научных работ, в остальных ходатайствах отказать. Ходатайство Дремлюги суд обходит молчанием.

Судья: Есть ли возражения к окончанию судебного разбирательства в отсутствие вызванных свидетелей: Богатырев и Веселов находятся в служебной командировке, Васильев отсутствует по неизвестным причинам, Кузнецов болен.

Прокурор: Свидетели отсутствуют по уважительным причинам. Обстоятельства дела разобраны с достаточной ясностью. Считаю, что разбирательство может быть закончено.

Богораз: Возражаю против окончания следствия в отсутствие свидетелей Васильева, Богатырева и Веселова. Согласно показаниям Богатырева и Веселова, они задерживали подсудимых, а Богатырев и Веселов сажали в машину женщину. Может быть, этой женщиной была я?

Литвинов: По тем же мотивам, что и Богораз, я возражаю против окончания судебного разбирательства.

Бабицкий: Возражаю против окончания следствия в отсутствие свидетелей Богатырева, Васильева, Веселова. Против неявки Кузнецова не возражаю.

Делоне: Также возражаю. Все эти лица, кроме Кузнецова, являются работниками военной части 1164.

Дремлюга: Также возражаю. Кроме того, требую ответа на мое ходатайство.

Адвокат Каминская: Возражаю против окончания следствия в отсутствие свидетелей. Можно запросить о длительности командировки.

Адвокат Каллистратова: Не возражаю против отсутствия Кузнецова, но категорически возражаю против окончания судебного разбирательства в отсутствие остальных свидетелей, участников задержания.

Адвокаты Поздеев, Монахов также возражают против окончания судебного разбирательства.

Суд определяет: закончить разбирательство в отсутствие свидетелей.

Судья: Судебное следствие объявляю законченным. Объявляю перерыв на полтора часа для подготовки речей прокурора и адвокатов.

Каллистратова от имени адвокатов заявляет, что этого времени недостаточно, и просит перенести прения сторон на следующий день.

Судья объявляет перерыв на 2¹/₂ часа. После перерыва начинаются судебные прения.

РЕЧЬ ПРОКУРОРА В. Е. ДРЕЛЯ

Товарищи судьи, вам в вашей деятельности по осуществлению правосудия приходится рассматривать различные нарушения. Любое уголовное пре-

ступление, поскольку оно посягает на правопорядок, государственный строй, вызывает возмущение советских людей.

Преступление, совершенное Богораз, Литвиновым, Бабицким, Делоне и Дремлюгой 25 августа на Красной площади в г. Москве, вызвало особое возмущение и негодование москвичей и гостей нашей столицы.

Богораз, Бабицкий, Литвинов, Делоне и Дремлюга, явившись на Красную площадь с намалеванными плакатами, не только грубо нарушили общественный порядок, но и допустили злобную клевету на политику правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу.

В годы войны свыше 20 миллионов советских людей отдали жизнь в борьбе с фашизмом, и мы знаем, что более 100 тысяч из них погибли, спасая Чехословакию от коричневой чумы. Многие советские люди и по сей день оплакивают своих близких.

Без Советской Армии не было бы и свободной Чехословакии. Советские люди всегда относились к чехам, как к братьям.

Все мы видим, что за последнее время международный империализм и, прежде всего, империализм США все больше усилий направляет на подрывную деятельность. В условиях резкого обострения империалистических войн весь огромный аппарат антикоммунистической пропаганды направлен на то, чтобы попытаться подорвать социалистическое движение изнутри.

В памяти народа еще свежи события в Венгрии 12 лет назад, когда там был организован контрреволюционный мятеж, в ходе которого погибли и лучшие сыны нашей Родины.

Тот же преступный почерк виден в организации контрреволюции в Чехословакии. Как показывают факты, широко освещенные на страницах наших газет, контрреволюционные выступления носили отнюдь не случайный характер. Контрреволюция готовилась к захвату власти всеми средствами. Нависла угроза утери завоеваний социализма. В этих условиях СССР, верный интернациональному и союзническому долгу, принял решение об оказании братской помощи чехословацкому народу. И решение это находится в полном соответствии с правом государств-членов Варшавского договора на индивидуальную и коллективную оборону. Братские страны исходили и исходят из того, что никому не будет позволено вырвать ЧССР из социалистического лагеря.

Новым ударом по силам контрреволюции явились московские переговоры. Опубликованные в печати документы свидетельствуют о том, что достигнута полная договоренность с руководителями ЧССР. Весь советский народ, наш рабочий класс, крестьянство и интеллигенция целиком и полностью одобрили меры, принятые советским правительством. На многочисленных митингах трудящиеся нашей страны выразили поддержку действиям правительства. Нельзя не отметить, что международный империализм развернул разнузданную кампанию антикоммунистической пропаганды. Буржуазная пропаганда, используя все возможные каналы, придумывает и распространяет самые нелепые измышления, клевету, чтобы опорочить действия братских стран. Советские люди правильно разбираются в ситуации и дают достойный отпор буржуазной пропаганде.

Однако, к сожалению, среди нашего 240-миллионного народа имеются морально неустойчивые люди, их - единицы, которые попадаются на удочку буржуазной пропаганде. Они не только сами неправильно мыслят, но и распространяют заведомо ложные измышления, совершая тяжкие преступления. Примером этого является этот процесс.

Как установлено, 25 августа сего года около 12 часов дня подсудимые явились на Красную площадь. Ими были заранее изготовлены плакаты с заведомо ложными измышлениями: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «За вашу и нашу свободу», «Руки прочь от ЧССР», «Долой оккупантов», «Свободу Дубчеку».

Эти лица не случайно избрали местом сборища Красную площадь, где всегда находится много людей — москвичей и приезжих. Нам всем, советским людям, бесконечно дорога Красная площадь, где покоится прах вождей и захоронены лучшие люди страны. Каждый человек, прибывающий в Москву, считает своим гражданским долгом побывать на Красной площади.

Мы пытались выяснить причину, почему подсудимые избрали именно Красную площадь. На предварительном следствии подсудимые вообще отказывались говорить об этом, а на суде крайне неискренне пытались убедить, что искали места, где наиболее спокойное движение. У нас есть немало таких мест, где вообще нет движения. На самом деле, как признался Дремлюга, когда отвечал на вопрос, почему они не выбрали, например, Александровский сквер, они хотели привлечь как можно больше внимания

к этому преступному действию. Именно этим объясняется то, что они избрали Красную площадь, явно кощунствуя над памятью людей.

Придя на Красную площадь, обвиняемые сели на тротуар и развернули плакаты, вынутые из коляски Горбаневской (Горбаневская в ходе следствия признана невменяемой). На вопрос о том, каким путем доставлены были плакаты, подсудимые отвечать отказались. Из показаний свидетеля Давидовича следует, что они были доставлены в детской коляске. Подсудимые прекрасно понимали, что если бы они их несли в руках, их остановили бы раньше. Зная, что их действия не встретят одобрения, они заранее пригласили своих знакомых и родственников, чтобы те исполняли роль статистов, одобряя их действия: Литвинов — Корхову и Русаковскую, Бабицкий — Великанову, а та пригласила своих двух друзей. Другие оказались на площади якобы случайно. Все эти обстоятельства свидетельствуют о том, что все было заранее продумано и организовано. Выяснялся вопрос, была ли предварительная договоренность. В предварительном следствии подсудимые на этот вопрос отвечать отказались, а на суде пытались представить как случайное совпадение. Правда, Литвинов сказал, что это могло быть не случайное совпадение, а нечто другое. Великанова сказала, что 25-го из разговора с мужем она узнала, что он собирается идти на Красную площадь. Об этом свидетельствует также показание Корховой, которая сказала, что видела, как подошла Богораз и несколько мужчин, которые впоследствии сидели у Лобного места.

Факт наличия договоренности подтверждается тем, что были изготовлены плакаты.

Подсудимый Дремлюга держал плакат: «Долой оккупантов», а на другой стороне — «Свободу Дуб-чеку», Литвинов и Делоне — «За нашу и вашу свободу», Бабицкий — «За свободную и независимую Чехословакию» (на чешском языке), Богораз — «Руки прочь от ЧССР».

Нет необходимости разбирать плакаты и доказывать их заведомо ложный, клеветнический характер. Но так как подсудимые отрицали свою вину, я остановлюсь на содержании плакатов. В частности, подсудимый Дремлюга держал двусторонний лозунг «Долой оккупантов» и «Свободу Дубчеку». Как видно из показаний подсудимых, все они солидаризировались с содержанием всех плакатов. Все мы хорошо помним, что такое оккупация. При слове «оккупанты» мы вспоминаем Бабий Яр, Лидице, Кошице, Освенцим, Майданек. В нашей печати и радио было дано исчерпывающее разъяснение необходимости ввода войск, и не понимать этого невозможно. По поводу другого лозунга, «Свободу Дубчеку», Дремлюга сослался на передачу израильского радио. Между тем известно, что в то время, когда подсудимый держал этот плакат, первый секретарь ЦК КПЧ т. Дубчек принимал участие в переговорах в Кремле, а 26 августа возвратился на родину.

(Судья делает замечание Дремлюге не улыбаться и слушать.)

О том, что 26 августа т. Дубчек возвратился в Чехословакию, было передано и по израильскому радио.

Богораз держала плакат «Руки прочь от ЧССР». А

позволительно спросить, чьи имела она ввиду руки? Реваншистов? Фашистов? Нет, Богораз имела в виду руки наших советских солдат, той армии, которая спасла братский народ Чехословакии от фашистского рабства.

Подсудимые Литвинов и Делоне держали плакат «За нашу и вашу свободу». Но о какой свободе идет здесь речь? Если о свободе устраивать сборища, свободе клеветать, то такой свободы нет и не будет.

Лозунг «За свободную и независимую Чехословакию». Бабицкому должно было быть известным, что именно для того, чтобы Чехословакия была свободной и независимой, были введены в нее войска социалистических стран.

Все плакаты носили заведомо ложный и клеветнический характер, и вполне понятно, что находящиеся на Красной площади граждане потребовали немедленно убрать плакаты и сами, не дожидаясь органов власти, стали отбирать плакаты и отправили их в милицию.

Здесь подсудимые скрупулезно выясняли, по какому праву их задерживали граждане. Да, у них у всех были на это права и полномочия, которые им дал наш советский закон. По ст. 13 УК РСФСР советские граждане обязаны пресекать нарушение порядка. Об этом же гласит Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 26 июля 1966 г.: «Действия граждан, направленные на пресечение преступных посягательств и задержание преступника, являются в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик правомерными и не влекут уголовной или иной ответственности, даже если этими действиями вынужденно был причинен вред

преступнику»^*). Поэтому действия граждан не тол ко морально правильны, но и юридически правомерны. Подсудимые говорили, что некоторые граждане нанесли им оскорбления. Может быть, некоторые граждане и допустили оскорбление, но разве может быть спокоен человек, потерявший отца в четырехлетнем возрасте? Разве мог быть спокоен человек, видя, что грубо клевещут на партию и правительство? Не исключено, что, если бы не своевременное вмешательство лиц, охраняющих порядок на Красной площади, то все могло бы окончиться для подсудимых более плачевно.

И после того, как пришедшие граждане и работники милиции отняли лозунги, подсудимые не прекратили свои провокационные действия и выкрики. Об этом говорили свидетели Ударцев, Федосеев, Савилов. Подсудимый Бабицкий и не отрицает того, что он пытался урезонить толпу, говоря: «Друзья, мы теряем своих лучших друзей...» Интересно спросить, о каких друзьях он говорил? Может быть, Свитак и Бродский, сбежавшие в США? Но это заклятые враги чешского народа. Чешский и словацкий народы хорошо знают и понимают, что истинными друзьями его являются советские граждане, Советский Союз. Ввод войск способствовал укреплению нашей дружбы.

Подсудимые Богораз, Литвинов, Бабицкий, Делоне, Дремлюга, устроившие сборище, своими действиями нарушили общественный порядок и работу транс-

порта, мешали пришедшим на Красную площадь знакомиться с достопримечательностями.

Полагаю, что вина всех подсудимых полностью доказана материалами дела. В частности, вина Богораз подтверждается свидетелями: Ястреба, Давидовичем, Васильевым. Свидетельница Корхова также подтвердила, что среди державших плакаты она видела Богораз. Подсудимая Богораз-Брухман не отрицает того, что в 12 часов была на Красной площади и держала в руках плакат: «Руки прочь от ЧССР».

Вину Литвинова подтверждают Ястреба и Федосеев. Так же показывает свидетельница Корхова. И сам Литвинов не отрицает того факта, что он принимал участие в действиях.

Вина Бабицкого доказана свидетелями Великановой, Медведовской. Сам Бабицкий не отрицает того обстоятельства, что он был на Красной площади и держал плакат. Необходимо отметить, что у него дома была обнаружена крышка от стола, на которой он изготовлял лозунг.

Вина Делоне также подтверждается материалами дела и свидетельницей Ястреба. Он и сам не отрицает своего участия.

Вина Дремлюги подтверждается свидетелями Долговым, Ивановым, Савельевым, Куклиным, которые видели его и подтверждают, что он держал плакат. Эти обстоятельства не отрицает и сам Дремлюга.

Плакаты как вещественные доказательства приобщены к делу и также доказывают вину.

Все свидетели, лица, которые до 25 августа не знали подсудимых, дают искренние и правдивые показания. Имеются некоторые противоречия в по-

казаниях, но они ни в коем случае не могут поколебать их достоверность. Объясняются противоречия в показаниях свидетелей тем, что они видели с разных мест и в разное время и чрезвычайно были взволнованы. Это люди разные по возрасту, специальности, месту жительства. Здесь есть и студент, рабочий из Ногинска, инженер, слесарь, то есть по существу они не были заинтересованы в том, чтобы опорочить подсудимых. Они говорили, кого они опознали, кого не могли опознать. Это доказывает их правдивость. Показания свидетелей не вызывают сомнения в их достоверности.

Вина подсудимых состоит в том, что они приняли участие в групповых действиях, грубо нарушили общественный порядок, работу транспорта. Это подтверждается свидетелями Савиловым, Куклиным, Стребковым, Давидовичем, а также справкой 4 отд. ОРУД ГАИ.

Нужно обратить внимание суда на то, что подсудимые не отрицают, что 25 августа они были на Красной площади и держали плакаты. Однако они говорят, что их действия законны на основании 125 статьи Конституции, которая обеспечивает, в частности, свободу демонстраций. Да, действительно, статья предусматривает свободу демонстраций. Но то, что совершили подсудимые, отнюдь не может называться демонстрацией. Под демонстрацией мы имеем в виду организованные действия. Подсудимые демагогически ссылались на одну ее часть, забывая о второй части статьи Конституции, которая называет демонстрацией организованное шествие в интересах трудящихся и в целях укрепления социалистического строя. Что касается сборища 25 августа, то его

нельзя отнести к демонстрации ни по существу своему, ни по содержанию.

Подсудимые очень хорошо усвоили права, забыв об обязанностях. Некоторые из подсудимых весьма широко использовали право на образование. Бабицкий имеет два высших образования. Богораз даже защитила диссертацию и имеет степень кандидата наук. Если высшего образования не получили Делоне и Дремлюга, то это произошло по причинам, зависящим от них самих. Государство дало им все возможности.

Юридическая квалификация их действий: преступление квалифицируется по статьям 190¹ и 190³ УК РСФСР. Материалы судебного следствия подтвердили верность обвинения и полностью доказывают вину подсудимых именно по этим статьям.

Подсудимые Богораз, Литвинов, Бабицкий, Делоне и Дремлюга заранее изготовили плакаты с текстами, содержащими заведомо ложные измышления, и выкрикивали лозунги. Эти действия полностью подпадают под статью 190¹ УК РСФСР.

Они грубо нарушили общественный порядок, мешали нормальной работе транспорта на Красной площади. Эти действия полностью подпадают под статью 190³ УК РСФСР.

Вам надлежит решить вопрос об определении меры наказания. При определении меры наказания существенно, что представляет собой личность этих подсудимых. На первый взгляд здесь сидят разные люди: отец семейства, имеющий трех детей, и юноша, начинающий жизнь, кандидат наук и недоучившийся студент. Их объединяет крайняя политическая незрелость и идейная неустойчивость. Совет-

екая власть дала им все, обеспечила простор для развития творческих способностей. Думаю, подсудимые упорно старались не замечать прекрасного, что творится в нашем мире. Сведения они получали не из советских газет, радио; они черпали порочащую информацию из мутных зарубежных источников. В порыве откровенности подсудимый Дремлюга, как видно из материалов дела, сказал, что дела эти до добра не доводят.

Занятые поисками и распространением информации, трое из подсудимых — Литвинов, Дремлюга и Делоне — к моменту преступления вообще не работали. Литвинов не работал с января, будучи уволен за прогул. Из материалов видно, что Литвинов предупреждался органами милиции, но не поступал на работу. Пренебрегая воспитанием ребенка, несколько месяцев он не оказывал ему материальной помощи.

Пренебрегала своими трудовыми обязанностями и Богораз-Брухман. 8 августа ей был вынесен строгий выговор, а 23 августа она была уволена с работы. Делоне, 1947 года рождения, несмотря на свою молодость, уже второй раз сидит на скамье подсудимых. Меньше года назад он был осужден Мосгорсудом. Тогда поверили его чистосердечному признанию и уверениям, что ничего подобного с ним не будет. Пожалели его молодость и поверили его крокодиловым слезам. Очевидно, тогда суд допустил ошибку. Делоне не выдержал срока.

Дремлюга тоже к моменту совершения преступления не работал. 1940 года рождения, уроженец прекрасного города Саратова на Волге, Дремлюга вел далеко не прекрасную жизнь. Я не собираюсь

вдаваться в подробности жизни этого саратовского донжуана, о моральном лице Дремлюги лучше всего говорит список 48 женщин от 17 лет и выше. За спекуляции с покрышками и дачу взятки он был осужден, но суд, учитывая его молодость, оказал тогда Дремлюге доверие и дал ему условную меру наказания. Но доверия он не оправдал. Прошу суд учесть это.

Предлагается следующая мера наказания:

Богораз, Литвинову и Бабицкому с учетом того, что они ранее не привлекались к судебной ответственности — с применением ст. 43 УК РСФСР — Литвинову — 5 лет, Богораз — 4 года, Бабицкому — 3 года ссылки. Делоне и Дремлюге, так как они привлекались ранее к суду, — лишение свободы. Делоне — лишение свободы на 2 года, но учитывая год условный и присоединяя его — 3 года лишения свободы; Дремлюге — 3 года лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии общего режима.

Я полагаю, что этот приговор будет единодушно одобрен общественностью города Москвы.

РЕЧЬ АДВОКАТА Ю. Б. ПОЗДЕЕВА

(защитник Константина Бабицкого)

Мой подзащитный Константин Иосифович Бабицкий — ученый, научный сотрудник Института русского языка. До ареста он работал в той области науки, которая образовалась на стыке двух наук — лингвистики и математики. Он окончил Институт связи и филологический факультет университета. За небольшой период работы в Институте русского языка Бабицкий показал себя способным, если не талантливым, ученым. Бабицкий не просто занимался общественно полезным трудом, а находился на авангардном рубеже науки. В действиях органов

предварительного следствия, применивших арест до суда и оторвавших его от работы и семьи, была проявлена поспешность. Трудно поверить, что эта санкция была необходима, тем более что Бабицкий не признавал свой поступок основанием для предъявления ему обвинения.

Защита не хочет превращать зал суда в дискуссионный клуб. Цель защиты — не обсуждение политических взглядов Бабицкого, а представление правовых доводов о недоказуемости его вины. Формула обвинения для всех обвиняемых отличается удивительным однообразием. Это вызывает удивление еще и потому, что статья 190¹ УК РСФСР не предусматривает групповых действий. Ни один из признаков статьи 190¹ в формуле обвинения не конкретизирован и к действиям Бабицкого не подходит.

К статье 190¹ пока не издано комментариев. По аналогии рассмотрим комментарий к статье о клевете. Там тоже речь идет о заведомо ложных измышлениях, но по отношению к отдельному лицу, а не к обществу. Иначе говоря, лицо, которому предъявлено обвинение в клевете, должно знать о ложности распространяемых им измышлений. В данном случае, прежде всего, заведомости не было.

Бабицкий находился на площади с лозунгом на чешском языке «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия». Лозунг не содержит никакой информации. Это его убеждение, высказанное в такой форме. Судят ли человека за текст или же за подтекст? Это очень важный и трудный вопрос. Здесь представитель обвинения говорил, что войска были введены, чтобы обеспечить свободу и независимость Чехословакии, то есть именно то, о чем го-

верится в лозунге. То, что Бабицкий вкладывал в эти слова иной смысл, сомнений не представляет. Но уголовная вина должна следовать из самого текста, а не из его толкования.

Бабицкий — честный человек и, если он высказывает мнение, то верит в него. Но тогда отпадает заведомость. Состав статьи 190¹ — конкретный. Измышления, клевета или распространение заведомо ложных измышлений — ни один из этих признаков не содержится в действиях Бабицкого.

В доме подсудимого найдена доска с текстом плаката, который на Красной площади не фигурировал. Но изготовление этого лозунга не вменяется ему в вину, а значит, нечего и говорить о его содержании. Принести тот лозунг, который он держал, Бабицкий не мог, так как лозунг не поместился бы в его кармане. Жена Бабицкого подтвердила, что он вышел из дома без плаката. Свидетель Давидович показал, что плакат на чешском языке был вынут из коляски. Государственный обвинитель упомянул реплику Бабицкого: «Мы теряем своих лучших друзей». Но если ему инкриминируется эта фраза, то неясно, по какой части статьи — по 190¹ или по 190³. Но по 190¹ требуется неоднократное устное распространение. Может быть, по 190³? Но фраза сказана не громко, обычным голосом, в ответ на какое-то замечание, к тому же она не порочит советский государственный и общественный строй.

Таким образом, не доказано изготовление, не доказана заведомость, не доказано, что лозунг порочит советский государственный и общественный строй,

не доказано, что Бабицкий его принес. Следовательно, по статье 190¹ Бабицкий подлежит оправданию.

Сложнее обстоит со статьей 190³, в которой говорится о групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок. Действия, действительно, носили групповой характер. Обязательно ли здесь присутствовал сговор? Возможно, это была общая информированность. Но суть не в наличии или отсутствии сговора, а в том, привели ли действия подсудимых к грубому нарушению общественного порядка.

Прежде всего, это незначительная группа в семь человек. Они сели на тротуар. По тротуару транспорт не ходит. Я полагаю, что нарушение порядка должно быть действием самих обвиняемых. Никто из свидетелей ничего не сказал о действиях Бабицкого. Ни он, ни вся группа не могли мешать транспорту. Говорят, что действия подсудимых собрали толпу. Я не убежден, что толпа — это стационарное понятие. Свидетели называли цифру 30-40 человек. Для масштабов Красной площади 30-40 человек — это немного. Говорят, что, когда их увезли, была толпа до 400 человек, но за то, что произошло после того, как их увезли, подсудимые отвечать не могут. Из всех действий Бабицкого остается одна его фраза — о том, что мы теряем своих друзей: чехов и словаков, о которой он сказал на суде сам. Я полагаю, что по статье 190¹ Бабицкий подлежит оправданию за отсутствием состава преступления, а по ст. 190³ — за недоказанностью преступления.

При вынесении приговора прошу суд также учесть, что Бабицкий работает в уникальной области науки и специалисты в этой области редки.

РЕЧЬ АДВОКАТА

С. В. КАЛЛИСТРАТОВОЙ

(защитник Вадима Делоне)

Я прошу вас, товарищи судьи, отнестись снисходительно к некоторым шероховатостям, которые могут быть в моей речи, так как я начинаю эту речь на двенадцатом часу непрерывной работы.

Мы, юристы, глубоко уважаем закон и знаем, что нельзя оправдать нарушение закона никакими, даже самыми лучшими побуждениями. Руководствуясь законом и только законом, я обязана, в силу своего профессионального долга, просить суд об оправдании Вадима Делоне, так как ни в законе, ни в материалах дела нет оснований признать уголовно наказуемыми его действия. А если нет преступления, то нет места и для применения уголовной репрессии.

Правовой анализ материалов дела в моей речи будет очень краток, так как я постараюсь избежать повторения доводов товарищей по защите, выступавших до меня. Но прежде чем я перейду к изложению основной позиции защиты, я не могу не отметить, что даже с точки зрения государственного обвинителя, который считает виновность Делоне доказанной, даже с этой точки зрения невозможно понять, почему прокурор требует такой суровой меры наказания для Делоне.

В своей суровой несправедливости прокурор даже прямо нарушает закон, когда он просит, определив Делоне по совокупности двух вмененных ему статей наказание в виде лишения свободы сроком на 2 года, присоединить к этому наказанию еще год лишения

свободы по предыдущему приговору, в то время как по правилам ст. ст. 41 и 44 Уголовного Кодекса может быть присоединена лишь неотбытая часть наказания. Вы знаете, товарищи судьи, что Делоне до освобождения из-под стражи по приговору 1967 года пробыл в заключении более семи месяцев. Следовательно, в соответствии с буквой и смыслом закона, прокурор не имел оснований просить вас о присоединении года лишения свободы по предыдущему приговору.

Но дело даже не в этом.

Когда глядишь на Вадима Делоне, когда знаешь материалы дела, когда видишь его в суде и сравниваешь его с другими, — а такое сравнение неизбежно, — то возникает тягостное впечатление, что прокурор требует для Делоне наказания совсем не за то, в чем его формально обвиняют.

Прокурор, квалифицированный юрист, сказал, что Делоне, как и другие подсудимые, совершил тяжкое преступление. Мы, юристы, обязаны употреблять правовые термины только в строгом соответствии с законом. Я вынуждена обратить Ваше внимание, товарищи судьи, на то, что примечание 2-е к статье 24 УК РСФСР дает исчерпывающий перечень преступлений, отнесенных законом к числу тяжких. И в этом перечне нет ни ст. 190¹, ни ст. 190³ УК, по которым предан суду Делоне. Прокурор не может не знать и не понимать этого.

Вы хорошо знаете, товарищи судьи, санкцию закона, знаете, что обе статьи УК, вменяемые Делоне, предусматривают наказание не только в виде лишения свободы, но и исправительные работы без лишения свободы и штраф до 100 руб. Следовательно,

законом установлено, что человек, признанный виновным в совершении преступлений, описанных в этих статьях, может, в зависимости от обстоятельств, быть присужден к штрафу, или к исправительным работам без лишения свободы, или к лишению свободы сроком от трех месяцев до трех лет.

И вот прокурор, не пытаясь даже сослаться на предусмотренные законом отягчающие вину обстоятельства, хочет, чтобы Вадим Делоне получил максимально высокое наказание. Вот почему я говорю о тягостном впечатлении, что прокурор просит для Делоне наказание не за то, в чем он формально обвиняется.

Санкция закона широка. И если вы будете решать вопрос о том, как надо наказать Вадима Делоне, то вы будете избирать меру наказания не произвольно, а на основании закона, потому, что ст. ст. 37, 38 и 39 УК РСФСР определяют, чем руководствуется суд, избирая ту или иную меру наказания.

Вы должны учитывать характер и степень общественной опасности действий, вменяемых Делоне.

И вот здесь я вижу серьезное внутреннее противоречие в речи прокурора.

С одной стороны, прокурор говорит, что подсудимые — это незначительная кучка неправильно мыслящих людей, которая тонет в единодушии всего народа. Значит, их действия не так уж опасны? Но с другой стороны, прокурор требует определить меру наказания самую суровую — три года лишения свободы, то есть, очевидно, исходит из признания какой-то повышенной опасности этих действий, хотя материалы дела не дают для этого оснований.

И личность подсудимого должен учитывать суд, определяя ту или иную меру наказания.

Двадцать лет Вадиму Делоне. Он не герой — он не сделал в своей жизни ничего такого, что мы могли бы положить на судейский стол: характеристики, похвальные листы, свидетельства его неустанной плодотворной работы. По-разному складываются характеры людей. Одни — в 19-20 лет уже устоявшиеся люди, с определенной профессией, мировоззрением. Другие складываются и формируются позже.

Но назвать 20-летнего юношу «лицом без определенных занятий» только потому, что он не работал в течение нескольких недель, — можно только сухо-формально и бездушно.

Дело в том, что Вадим — ищущий юноша, который еще не нашел своего жизненного пути.

Если бы всегда так сурово и несправедливо именовали «лицами без определенных занятий» людей ищущих, бросающихся от одной работы к другой, из одной местности в другую, — если бы всегда так сурово относились к таким людям, то мы, может быть, не досчитались бы на своих книжных полках произведений не только Александра Грина, но и Константина Паустовского и многих других. Именно людям, склонным к творческой, литературной деятельности, часто свойственна такая неустроенность, такое метание, такая неспособность сразу найти свое место в жизни.

Поэтому я считаю, что нельзя ставить Вадиму Делоне в вину то, что он к моменту ареста не работал. Он просто не сумел быстро сориентироваться и устроиться на работу. Нельзя поставить ему в вину,

что он оставил учебу в Новосибирском университете. Вы слышали, товарищи судьи, как был травмирован Делоне, молодой, начинающий поэт, разгромной газетной статьей, обрушившейся на его голову. Я имею в виду статью корреспондента газеты «Вечерний Новосибирск», которая приобщена к делу. В этой статье все, что есть у Делоне дорогого, все его творчество было зачеркнуто даже не черной краской, а дегтем. Да и сам Вадим перечеркнут как человек, как личность, как поэт. Надо иметь закалку, надо иметь волю, чтобы устоять после такого удара.

Посмотрите, товарищи судьи, какая разница между корреспондентом газеты, заключившим с легкостью необыкновенной в кавычки и слово «творчество», и слово «стихи», и бережным и чутким отношением к стихам молодого поэта со стороны большого поэта и чудесного человека Корнея Ивановича Чуковского. Мы представили суду письмо Чуковского, который не пожалел своего времени и своих сил, по строчкам разобрал стихи этого юноши и написал, что Вадим Делоне станет большим и сильным поэтом, если будет упорно работать.

Не хватило у 20-летнего юноши духа противопоставить разгромной газетной статье даже грамоту, которую он получил от райкома комсомола и правления клуба «Под интегралом». А эта грамота, приобщенная к делу, удостоверяет, что Вадим получил вторую премию на конкурсе стихов, посвященных 50-летию Октябрьской революции. Эта премия и письмо Чуковского дают мне право утверждать, что Делоне — поэт.

Вадим малодушно бежал из Новосибирска — куда?

К матери. К этой самой матери, которой он оставил, когда его уводили из дома после обыска, такую простую и трогательную записку: «Прости за то, что я вновь причиняю тебе горе».

Я признаю право прокурора на убеждение, такое же право я признаю и за собой. У нас состязательный процесс. Мы спорим. Прокурор доказывает, что Делоне виновен. Я доказываю, что он не виновен. А вы, товарищи судьи, будете вершить приговор и устанавливать истину. Но разве можно в этом споре закрыть глаза на человека и, оперируя какими-то бездушными понятиями, просить три года лишения свободы для Делоне?

Я понимаю, у прокурора есть, что мне возразить. Прокурор может сказать вам, товарищи судьи: я прошу для Делоне такую суровую меру наказания потому, что он судим, а судимость является по закону отягчающим вину обстоятельством.

Да, судим, и по одной из тех статей, которые ему вменяются сегодня. И тот приговор 1967 года я не имею права критиковать, так как он вступил в законную силу, и мне и в голову не приходит выражать сомнение в его законности.

Но я напоминаю вам, товарищи судьи, что ст. 39 УК РСФСР дает суду право не придавать прежней судимости значения отягчающего обстоятельства.

Вы не можете не учесть, что к моменту первого ареста Делоне было едва 19 лет. Мы не можем сейчас ничего сказать по этому делу, кроме того, что Делоне был осужден к условному наказанию. Мы то дело не исследовали и не могли исследовать. Поэтому прокурор не имеет оснований говорить о «крокодиловых слезах». Может быть, позиция Делоне в

том суде объясняется вовсе не желанием кого-то разжалобить слезами, а совсем иными обстоятельствами.

Никаких других предусмотренных законом отягчающих вину Делоне обстоятельств прокурор указать не может. Их просто нет.

Безусловное отсутствие каких-либо корыстных целей — в самом широком смысле, — полное отсутствие надежд на получение какого-либо личного преимущества или какой-либо выгоды для себя в результате своего поступка, наконец, отсутствие тяжких последствий — все это должно расцениваться как обстоятельства, смягчающие вину.

Все это дает мне право утверждать, что прежняя судимость за поступок, совершенный в 19-летнем возрасте, не является достаточной мотивировкой для назначения Делоне максимально тяжелого наказания, если даже исходить из убеждения в его виновности.

Но я не могу, товарищи судьи, ограничить защиту Делоне только вопросом о мере наказания.

Уже в начале своей речи я высказала свое глубокое убеждение в том, что Делоне не совершил уголовного преступления, что он должен быть судом оправдан.

У меня не меньше, чем у моих коллег по защите, права и оснований ссылаться на то, что Делоне не изготовлял и не приносил лозунгов на Красную площадь, что Делоне держал в руках лозунг: «За вашу и нашу свободу», — который в своем содержании никакой клеветы не несет. Но я не буду на это ссылаться. Я скажу прямо: именно этот лозунг в руки Делоне попал случайно, он не выбирал лозун-

га. Поэтому я должна говорить о всех лозунгах, включенных в формулу обвинительного заключения.

Но, говоря о всех лозунгах, я не могу не отметить, что некоторые из них, по моему глубокому убеждению, могли попасть в формулу обвинения только по недоразумению.

Как можно признать клеветническими слова: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия», «За вашу и нашу свободу»?

В фойе кинотеатра «Россия» на стене большими красными буквами написано: «За вашу и нашу свободу!» Это название кинофильма. Газеты, содержащие объявление с этим названием фильма, широко, в миллионах экземпляров, разошлись по стране. И я возражаю против обвинения в уголовном порядке по подтексту.

Как можно признать клеветническим сам по себе лозунг, который содержит лишь призыв к свободе и не только не несет никакой информации о каких-либо фактах, но и не содержит никакой, даже объективно ложной оценки каких-то явлений?

Я помню, что есть и другие лозунги, и я обещала говорить о всех лозунгах. Но здесь я постараюсь, оставаясь на строго правовой юридической позиции, не выходить ни на минуту за рамки закона. При этом я не буду повторять доводов, уже прозвучавших в речах защиты.

По закону устное распространение заведомо ложных клеветнических сведений наказуется в уголовном порядке только в том случае, если оно носит систематический характер.

Произведениями, однократное изготовление или распространение которых наказуемо, эти лозунги не

являются. Это положение было прекрасно аргументировано адвокатом Каминской.

Значит, даже с этих позиций, независимо от содержания лозунгов, в действиях подсудимых нет состава преступления.

Заведомо ложные измышления — что это такое в строго правовом смысле? Это сообщение о фактах, якобы имевших место, лицом, заведомо знающим, что эти факты не имели места в действительности. Другими словами, закон устанавливает ответственность за распространение заведомо ложных, клеветнических сведений или измышлений, распространение заведомо ложной, клеветнической информации о фактах, не имевших места.

Ни один из вмененных подсудимым лозунгов такой информации не несет.

Может быть клевета и иного порядка — может быть заведомо для данного лица ложное освещение, умышленно ложная оценка тех или иных фактов или событий, действительно имевших место. Это тоже будет своеобразная и направленная информация, которая может быть субъективно заведомо ложной.

Но если та или иная оценка высказывается по внутреннему субъективному убеждению, то она может быть объективно правильной или неправильной, вредной или невредной, но она не может быть субъективно заведомо ложной.

Как можно утверждать, что оценка, в правильности которой человек убежден, — я еще раз повторяю, пусть объективно неправильная, — как можно сказать, что это его внутреннее убеждение, — пусть

объективно вредное, — но как можно сказать, что оно заведомо для этого человека ложное?

В соответствии с законом я имею право утверждать, что наш закон не знает уголовной ответственности ни за убеждения, ни за мысли, ни за идеи, а устанавливает уголовную ответственность только за действия, содержащие конкретные признаки того или иного уголовного преступления. Вот позиция защиты, которая дает мне право утверждать, что умысла порочить советский государственный строй у Делоне не было, что он в своих действиях руководствовался совсем иными мотивами. Если эти мотивы, это своеобразие мнений и убеждений прокурор охарактеризовал как политическую незрелость и неустойчивость, то за политическую незрелость и неустойчивость нет уголовной ответственности.

В наших руках целый арсенал средств борьбы, средств исправления людей, страдающих политической незрелостью и политической неустойчивостью. Уголовная репрессия в число этих средств не входит.

Таким образом, я полагаю, что в действиях Делоне нет состава преступления, предусмотренного ст. 190¹ УК, и он по этой статье подлежит оправданию.

Пожалуй, еще более кратко будет изложение позиции защиты по ст. 190³ УК.

Прокурор утверждает, что Делоне виновен, ссылаясь лишь на то, что Делоне признает факт появления на площади 25 августа и развертывания там плакатов и что его в этом уличает Ястреба.

Несмотря на то, что в законе идет речь о групповых действиях, в пределах этой группы каждый

несет ответственность индивидуально за свои действия, а не за действия всей группы, — по принципу: индивидуальная ответственность за индивидуальную вину.

Так вот: Делоне признает, Ястреба уличает. Это все доказательства, которые приведены прокурором в его обвинительной речи.

А в чем уличает Делоне Ястреба? В каком нарушении порядка? Она ведь не уличает Делоне в том, что он кого-либо ударил. Она дает показания о том, что ударили самого Делоне два раза. Она ведь не уличает его в том, что он кричал, создавал шум, нарушил порядок. Она его «уличает» в том, что он и сам признает, что он сказал так вот, совсем прямо и открыто: пришел на Красную площадь, чтобы выразить свое несогласие с решением правительства о вводе войск в Чехословакию, сел у Лобного места и развернул плакат с лозунгом «За вашу и нашу свободу».

Если, как утверждает товарищ прокурор, в самом факте выражения несогласия с отдельными мероприятиями правительства содержится состав преступления, — то тогда защищать Делоне невозможно. Но пусть прокурор укажет закон, определяющий, что в этом есть состав преступления.

А я слышу, что Делоне обвиняется не в несогласии с отдельными мероприятиями, тем более несогласии, которое никак не сочетается в обвинении с какими-нибудь неблаговидными целями, — а только за форму выражения этого несогласия. Вот этой преступной формы в действиях Делоне усмотреть невозможно. Ведь недостаточно 5 раз повторить, что было нарушение, надо указать и доказать, в чем именно

конкретно было нарушение порядка со стороны Делоне.

Прокурор говорит о ст. 13 УК, о необходимой обороне...

Судья (прерывает): Вы в своей речи больше касаетесь речи прокурора, пожалуйста, переходите к защите непосредственно.

Каллистратова: Я, товарищ председатель, очень дисциплинированный человек и беспрекословно подчиняюсь указаниям тех, кто имеет право — а Вы имеете это право — давать мне указания в судебном заседании.

Но я прошу Вас учесть, что я — адвокат — не обязана представлять доказательства невиновности Делоне, по закону я здесь для того, чтобы оспаривать и критиковать те доказательства, которые представлял прокурор. Поэтому мне представляется такое построение моей речи правильным.

Однако мне осталось не так долго занимать Ваше внимание. Я подхожу к концу своей защитительной речи.

Ст. 13 УК не может оправдывать незаконные действия. Нужно ли было в порядке ст. 13 бить Делоне, который не сопротивлялся? Мне кажется, что не нужно. И мне хотелось бы, чтобы в речи прокурора прозвучал упрек тем неизвестным, неустановленным лицам, которые делали это. Мы к юноше Делоне предъявляем очень большие требования. Давайте же предъявим такие же требования и к тем людям, которые своим несдержанным поведением создали нарушение порядка.

Нельзя за действия этих лиц возлагать ответственность на Делоне, который не шумел, не кричал,

никого не оскорблял, никому не мешал и не совершил никакого нарушения общественного порядка.

Не стану останавливаться на других вопросах, чтобы не повторять прекрасно аргументированные доводы Каминской и Поздеева. Я заканчиваю. Надеюсь не на снисхождение, а на справедливость и законность вашего приговора.

Я прошу Делоне оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления.

РЕЧЬ АДВОКАТА Н. А. МОНАХОВА

(защитник Владимира Дремлюги)

Товарищи судьи! Сам по себе факт, когда группа советских граждан пришла на Красную площадь, с тем, чтобы выразить свое несогласие с политикой государства в одном из чрезвычайно острых и важных ее аспектов, является фактом в условиях нашей действительности необычным и, естественно, заставляет задуматься. Весьма понятно неодобрение этих действий со стороны заинтересованных людей и ведомств. У меня есть основания не сомневаться в том, что и сам суд не разделяет взглядов, синтезированным выражением которых явились лозунги подсудимых.

Вместе с тем я хочу обратить ваше внимание на то, что личное отношение каждого к политическим взглядам не должно оказаться фактором, влияющим на оценку собранных по делу доказательств и на юридическую квалификацию действий подсудимых,

которые суд признает доказанными. В этих вопросах мы вправе ждать от суда абсолютного беспристрастия.

В соответствии с редакцией закона, по которому Владимир Дремлюга предан суду, в его вину вменено распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Это обвинение с объективной стороны ограничено содержанием пяти транспарантов, которые он вместе с товарищами развернул 25 августа у Лобного места на Красной площади. Я лично понял государственного обвинителя таким образом, что все высказывания, произнесенные каждым из подсудимых в отдельности или всеми вместе на Красной площади, вменяются им по ст. 190¹ УК РСФСР. В обвинительном заключении об этих высказываниях говорится, что они аналогичны надписям на транспарантах. Поэтому я считаю себя вправе говорить только о содержании транспарантов.

Даже не прибегая к анализу субъективной направленности поступка, следует признать, что само содержание транспарантов, за исключением одного, о котором речь пойдет особо, с трудом увязывается с юридически конкретной формулой — «распространение измышлений». В лозунгах вообще не содержится сообщений о каких-либо фактах, ложных или действительных. В них высказывается субъективное и личное отношение к событию, которое совершилось 21 августа, причем событие это настолько общеизвестно, что бессмысленно ставить вопрос, ложно оно или не ложно.

Но личное отношение, будь то одобрение или неодобрение, не может быть названо измышлением.

Эти личные реакции относятся к категории эмоций и оценок, но не к существу передаваемой информации. Само по себе несогласие с мнением пусть даже самого авторитетного учреждения Советского государства не является предметом уголовного закона вне зависимости от того, выражено оно устно либо письменно.

Составом статьи 190¹ УК может быть только умышленное искажение информации, нацеленное на то, чтобы ввести кого-то в заблуждение. А в данном случае кого и относительно каких конкретных фактов могли ввести в заблуждение транспаранты, демонстрируемые у Лобного места?

Теперь о последнем транспаранте. Обвинение утверждает, что само требование освободить первого секретаря КПЧ содержит в своем подтексте ложное сообщение о лишении его свободы. Но это не совсем так. Во-первых, ни в тексте, ни в подтексте плаката не содержится указаний на то, к какому государству, а может быть, и к отдельным лицам обращено это требование. Для людей, не слушавших зарубежных передач, этот лозунг, очевидно, остался бы просто непонятным. Разгадать смысл подтекста, не прибегая к разъяснениям зарубежного радио, невозможно. Но разве можно строить обвинение на подтексте, к которому добавляются другие привходящие соображения, авторами которых ни один из подсудимых не является и которым само обвинение не доверяет? Такую конструкцию обвинения я считаю юридически неправильной и необоснованной.

С субъективной стороны в действиях Дремлюги применительно к данному транспаранту также от-

сутствует состав распространения заведомо ложных измышлений.

Обратимся к показаниям Владимира Дремлюги. Он утверждает, что поверил сообщению израильского радио об интернировании Дубчека. Это его субъективное убеждение, по его показаниям, укрепилось еще и тем, что в печати перестало упоминаться имя первого секретаря ЦК КПЧ вплоть до 27 августа, а события, которые составляют фабулу обвинения, произошли 25 августа. Таким образом, добросовестность сложившегося у подсудимого убеждения можно объективно понять и объяснить, а появление соответствующего лозунга никак не свидетельствует об умысле на распространение заведомо ложных сведений.

Против Владимира Дремлюги выдвинуто и второе обвинение — это активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок и повлекших нарушение работы транспорта. Первое, что я хотел бы отметить по этой части обвинения, это то, что формула обвинительного заключения не вполне соответствует закону, то есть ст. 190³ УК РСФСР.

Если в законе в качестве одного из необходимых признаков данного преступления установлены определенные и конкретные последствия, а именно: совершившийся факт нарушения работы транспорта, то в обвинительном заключении применена расплывчатая и неподдающаяся точному определению формулировка о так называемой «ненормальной работе транспорта». Что такое «нормальная» работа и что такое «ненормальная», обвинение не объясняет и объяснить не может. Между тем, в деле не имеется

достаточных данных, свидетельствующих о том, что в результате действий подсудимых на Красной площади была остановлена хотя бы одна автомашина.

Здесь необходимо дать более развернутый анализ доказательств обвинения, поскольку показания подсудимых и ряда свидетелей по этому вопросу разошлись. Подсудимые, давая свои объяснения, не предприняли ни малейшей попытки отрицать факты, легшие в основу обвинения по ст. 190¹ УК. В то же время они категорически отрицают какую-либо свою причастность к действиям, которые могли бы быть расценены как нарушение общественного порядка, повлекшее ненормальную работу транспорта.

Товарищ прокурор, оценивая их показания, видимо, имел повод говорить о незрелости их политических суждений, однако незрелость суждений и связанное с нею личное недоверие обвинения к подсудимым не дает права товарищу прокурору обвинять их в лжесвидетельстве и не освобождает товарища прокурора от обязанности подробно и объективно анализировать показания подсудимых. Кроме показаний подсудимых, в деле мы встречаемся с показаниями двух групп свидетелей. Первая группа, которая обвинением была выделена еще на предварительном следствии, состоит из служащих известной вам воинской части, а также работников милиции. Если товарищ прокурор ставит под сомнение показания подсудимых, то у меня есть основания просить вас одинаково критически отнестись к показаниям свидетелей обвинения. Из материалов дела видна одна особенность в поведении этих свидетелей. В тот момент, когда происходили описанные в обвинительном заключении события, свидетели эти не

просто выразили неприязнь к тем лозунгам, которые они увидели, но и сочли своим долгом задержать подсудимых и доставить в милицию, то есть действовать как представители власти. Это обстоятельство достаточно серьезно, потому что если действиями хотя бы одного из них причинен какой-либо вред задержанным, то вполне естественно допустить, что эти свидетели становятся прямо или косвенно заинтересованными в исходе дела.

Для устранения противоречий следует обратиться к незаинтересованным, объективным показаниям тех свидетелей, которые не являются ни родственниками, ни знакомыми той или другой стороны.

Так, свидетель Ястреба дала показания, идентичные с показаниями подсудимых. Она подтвердила, что подсудимые вели себя на тротуаре Лобного места с подчеркнутой корректностью. Их спокойствие было намеренным и, как они сами утверждают, заранее запланированным. Далее Ястреба подтвердила, что никакие лозунги подсудимыми в действительности не выкрикивались. Разговор их с собравшимися гражданами был спокойным — настолько спокойным, что свидетель, хотя и находилась в непосредственной близости от подсудимых, не могла расслышать из этих разговоров ни одного слова.

По делу допрошен также свидетель Леман, который рассказал, что, будучи случайно задержанным гражданами в штатском, он подвергся с их стороны насильственным действиям. Леман относится к той категории людей, которые не разделяют взглядов подсудимых.

Судья: Вы знаете, что обвинение предъявлено подсудимым не за взгляды, а за конкретные действия.

Монахов: Леман не проявляет ни малейших симпатий к подсудимым. Находясь у Лобного места, он не мог допустить таких поступков, которые бросили бы на него тень. Тем не менее, он подвергся задержанию и побоям, что объективно подтверждает показания подсудимых о применении к ним побоев и насилия.

Таким образом, незаинтересованными показаниями названных свидетелей, а также свидетелей Федосеева, Корховой, Великановой, Медведовской, Стребкова, которые почти во всех деталях совпадают с объяснениями подсудимых, подтверждаются все основные факты, рассказанные самими подсудимыми, а именно:

— никакого нарушения общественного порядка со стороны подсудимых на Красной площади допущено не было;

— те же лица, которые присвоили себе функции представителей власти либо выступали в таком качестве, сами допустили ряд неоправданных действий — побоев, что, во-первых, не может быть поставлено в вину подсудимым как один из элементов нарушения общественного порядка, а во-вторых, отнюдь не способствовало выполнению воспитательной в отношении подсудимых функции, которую эти граждане, по их же показаниям, хотели выполнить.

Защита также не может согласиться с доводом обвинения, согласно которому возмущение граждан само по себе должно рассматриваться как признак нарушения подсудимыми общественного порядка.

Если реакция приняла формы, выходящие за рамки порядка, то и вину за это несет тот, кто перешел эти рамки. Умыслом подсудимых эти действия граж-

дан не обнимались и в вину им ставиться не могут. Даже если стать на точку зрения обвинения, то нельзя согласиться с тем его доводом, что имевший место в прошлом факт привлечения Дремлюги к уголовной ответственности должен усугубить меру его наказания по данному обвинению. Те действия, в которых Дремлюга обвинялся 6 лет назад, были корыстным поступком, сейчас же он обвиняется в действиях, которые никакой корыстной цели не преследуют и не могли преследовать. В силу разной направленности умысла складывать эти поступки нет оснований.

Таким образом, в действиях подсудимого Владимира Дремлюги отсутствует состав преступления, предусмотренного ст. 190¹ УК РСФСР, а обвинение по ст. 190³ УК не подтверждено достоверными доказательствами. Уголовная репрессия должна применяться в строгом соответствии с уголовным законом и только там, где есть для этого необходимые доказательства.

Хорош или плох Дремлюга, но он не совершал уголовного преступления и должен быть оправдан.

ЗАЩИТИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ

ЛАРИСЫ БОГОРАЗ

В своей защитительной речи я постараюсь не повторять доводов, приведенных адвокатами, тем более, что юристы могут лучше меня обосновать юридическую сторону дела.

Обвинение предъявлено каждому из нас в отдельности. Но предъявленные мне обвинения в большей части сходны с тем, что предъявлено другим подсудимым. Поэтому, защищая свои интересы, я буду вынуждена затронуть вопросы, касающиеся всех подсудимых.

Прежде всего, обращаю внимание суда на ту часть обвинительного заключения, в которой предъявленное мне обвинение отличается от других. Там говорится: «...будучи несогласна с политикой партии и правительства, направила два заявления в профком и дирекцию». Адвокат Каминская в период окончания следствия ходатайствовала о том, чтобы исключить это упоминание из обвинительного заключения, так как подача заявлений по месту работы не может рассматриваться как криминальное действие. Ей ответили, что эти заявления не ставятся мне в вину, а включены для характеристики личности и для подтверждения моего несогласия с политикой партии и правительства. Однако в обвинительном заключении эти заявления ставятся мне в вину. Прошу изменить формулировку обвинения в этой части.

Прокурор в своей речи ссылается на характеристику с места работы, где говорится о моем недобросовестном отношении к своим обязанностям: это выражалось в опозданиях и в неявке на работу 21 августа 1968 г. Действительно, у меня бывали случаи опозданий, но не чаще, чем у других сотрудников. А 21 августа я не явилась на работу, так как была свидетелем на судебном процессе моего друга Анатолия Марченко, причем о неявке я предупредила свое начальство. Прокурор также сообщил, что я уволена с работы 23 августа. На самом деле 22

августа я предупредила дирекцию института о том, что объявляю забастовку в знак протеста против ввода войск в Чехословакию, а 23 августа передала в профком и в дирекцию института письменные заявления об этом. Об увольнении при этом не было и речи. О том, что я уволена, я узнала из материалов следствия.

Перехожу к существу предъявленного обвинения. Прежде всего — к тем действиям, которые инкриминируются мне по статье 190³. Статья говорит об организации или активном участии «в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекших нарушение работы транспорта, государственных, общественных учреждений или предприятий».

Я не стану повторять аргументы адвокатов. Заявляя в ходе суда ходатайства о приобщении к делу дополнительных материалов по этому вопросу и о вызове свидетелей, я имела в виду доказать несостоятельность именно этой части обвинения и добиться снятия обвинения по этой статье. Я понимала так — может быть, я неправильно понимала — что если суд отклонил эти ходатайства, то у суда не возникает сомнения в моей невиновности по данному пункту. Иначе отклонение этих ходатайств явилось бы нарушением моего права на защиту.

Но даже из имеющихся показаний — прежде всего из показаний двух работников ОРУДа — ясно, что, сидя на тротуаре, мы не могли нарушить нормальную работу транспорта.

Таким образом, нас могут обвинить только в том,

что мы своими действиями могли спровоцировать скопление людей, что могло бы вызвать нарушение нормальной работы транспорта. Однако в вину ставятся лишь те нарушения, которые произошли, а не те, которые могли бы произойти.

Если даже принять, что произошло нарушение нормальной работы транспорта, то для обвинения нас по статье 190³ необходимо доказать, что это нарушение было вызвано нашими действиями.

По показаниям свидетелей, у Лобного места собралась толпа. Насчет того, сколько людей было в толпе, показания свидетелей расходятся. По-видимому, это была большая толпа. Но рассмотрим, как она образовалась.

Я не случайно задавала каждому свидетелю вопрос: «Почему вы побежали (или подошли) к Лобному месту?» Большинство из них формулировало свои показания примерно так: «Я увидел, что другие бегут, — тоже побежал», «Я увидел, что другие идут, — тоже подошел». Вполне понятное человеческое любопытство — это мы часто наблюдаем на улицах Москвы. Бегут, кричат — я тоже побегу, посмотрю, в чем дело.

Определенную группу свидетелей составляют те, кто первыми кинулся к Лобному месту. Это несколько человек — пятеро из них служат в воинской части 1164. Все пятеро показывают, что очутились одновременно на Красной площади случайно, без предварительной договоренности. Именно они отнимали плакаты — по крайней мере, три плаката; кто отнимал остальные лозунги и флажок, следствием не установлено. Именно они оскорбляли нас. Остальные же свидетели показывают, что побежали, уви-

дев, как бегут и кричат эти несколько человек. Таким образом, именно эта группа людей, кричавших, бежавших и отнимавших у нас лозунги, именно они спровоцировали скопление и возмущение толпы. А наши действия вызвали активную реакцию только у этих несколько человек. Мы не нарушили нормальную работу транспорта, и мы не спровоцировали образование большой толпы, которая могла бы эту работу нарушить.

В обвинительном заключении допущено существенное формальное нарушение: предъявленное обвинение выражено общей формулировкой без конкретизации определенных действий по статье 190³. К этой статье не существует комментариев. Что значит «грубое нарушение общественного порядка?» У различных людей понимание этого может быть различным.

Использую метод аналогии, который применил в своей речи прокурор, сравнивая чехословацкие события с событиями в Венгрии 1956 г. Полагаю, что если этим методом воспользовался юрист, то и я могу взять его за образец.

Как пример я приведу событие, которому сама была свидетелем. Я видела на площади Восстания массовую демонстрацию протеста против очередной агрессии США. Огромная толпа с самодельными лозунгами запрудила Садовое кольцо, заполнила мостовую, тротуары, движение транспорта было задержано. Демонстранты кричали, бросали в здание посольства США пузырьки с чернилами. Власти ограничились тем, что направили транспорт в объезд. Нарушение нормальной работы транспорта было куда шире, чем то, которое могло быть вызвано нашей

небольшой демонстрацией. Крайне грубыми были и действия участников той демонстрации. А мы, всего несколько человек, спокойно сидели на парапете, подняв лозунги.

Я считаю, что демонстрация у американского посольства была гораздо более грубым нарушением общественного порядка. Тем не менее, никто из ее участников не был привлечен к уголовной ответственности.

Вернемся к нашим действиям. Насчет того, произносилось ли что-нибудь кем-нибудь из нас или нет, показания свидетелей противоречивы. Я не ставлю под сомнение никакие свидетельские показания. Речь идет не о достоверности их, а о достаточности. Суд не имеет достаточных оснований утверждать, что мы «выкрикивали лозунги аналогичного с плакатами содержания».

О моих собственных действиях. Из свидетельских показаний следует, что я была на Красной площади и подняла плакат, — показания подтверждают то, о чем я и сама говорю. Я не отрицаю: да, я была на Красной площади, да, я подняла плакат. Свидетельских показаний о том, что я что-либо и говорила, нет. Есть мои показания о том, что я говорила. На чей-то вопрос, что здесь происходит, я ответила: «Мы проводим мирную демонстрацию, но у нас отняли плакаты». Показания свидетелей ничего к этому не добавляют.

Показания об остальных моих действиях не ясны. Давидович говорит, что я не держала плакат, но я-то знаю, что держала! Свидетель Ястреба говорит: «Не помню точно, держала что-то или нет». Кроме того, свидетель Давидович говорит, что мы, в том

числе и я, произносили речи. Но за такой короткий промежуток времени я не могла бы произнести речь.

О том, как меня задержали, вообще нет никаких показаний: никто не видел. Имеются показания одного свидетеля о том, что когда меня сажали в машину, я крикнула: «Свободу Дубчеку» или «Свободу Чехословакии». Но во-первых, он говорит, что это крикнула женщина, когда ее сажали в машину, а я была не единственная женщина там, а во-вторых, этот свидетель описывает мою внешность, мою одежду не так, как я на самом деле была одета, и не так, как это описывают другие свидетели. Так что, может быть, это была и не я.

Но возможно, это действительно была я, возможно, что я действительно выкрикнула или громко сказала эти слова или что-то кричала, возмущаясь грубыми действиями. Однако это произошло, когда меня запихивали в машину и не имеет никакого отношения к демонстрации. Демонстрация — это те несколько минут, пока мы сидели у Лобного места и пока нас не задержали. То, что я говорила в машине, или в 50 отделении милиции, или впоследствии в тюрьме, не имеет отношения к настоящему разбирательству.

Во всяком случае, если что-то и говорилось мною и моими товарищами, это было не грубее, чем в аналогичном событии, свидетелем которого я была на площади Восстания.

Итак, полагаю, что касающееся меня обвинение по ст. 190³ этим, соответственно, и исчерпывается. Считаю, что по имеющимся данным нет оснований обвинить меня по ст. 190³ и прошу снять с меня это обвинение.

Перехожу к обвинению по ст. 190¹. Эта статья говорит об ответственности за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный И общественный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений такого же содержания».

Я не буду повторять доводы адвокатов о том, что наши лозунги нельзя считать «произведениями», коснусь лишь сути их текстов. Являлись ли тексты наших лозунгов заведомо ложными измышлениями?

Подчеркиваю, что я не снимаю с себя ответственности ни за один из лозунгов, которые были на демонстрации. Действия наши по характеру были, действительно, групповые, и я принимала в них участие. А был ли сговор или нет — это не доказано и не имеет значения.

Можно ли считать тексты наших лозунгов заведомо ложными? Можно предположить ложность только одного текста: «Свободу Дубчеку», так как остальные выражали всего лишь эмоции по поводу ввода войск в Чехословакию, то есть по отношению к факту общеизвестному и не вызывающему сомнений в его истинности.

Лозунг «Свободу Дубчеку» — выражение эмоций по поводу того факта, что Дубчек не на свободе. С 21 по 25 августа в советской прессе имя первого секретаря КПЧ Александра Дубчека упоминалось лишь в следующем контексте. Я зачитаю заметку из «Правды» от 23 августа.

Судья: Суд не разрешает вам зачитывать это. Не надо говорить о своих убеждениях. Здесь вы можете говорить лишь о действиях, в которых вас обвиняют.

Богораз: Хорошо, я перескажу эти заметки. Имя Дубчека упоминается там лишь в связи с его пассивностью, которая привела к усилению контрреволюции; или же его называют руководителем правого меньшинства в ЦК КПЧ.

Судья: Суд не разрешает вам пересказывать содержание этих заметок.

Богораз: Почему?

Судья: Суд не дает объяснения своему запрещению.

Богораз: Но я должна опровергнуть утверждение о заведомой ложности этого лозунга.

Судья: Вы можете сказать, что вы были в этом убеждены, — и достаточно.

Богораз: Но прокурор посвятил этому вопросу половину речи. Можно ли говорить о том, о чем говорил прокурор?

Судья: Да, можно.

Богораз: Я считала...

Судья: Нас не интересует, что вы считали. Говорите только о действиях, в которых вас обвиняют.

Богораз: В таком случае я скажу просто. Тогда, 25 августа, я была уверена, что Дубчек не на свободе. Я и сейчас не уверена, что тогда он был на свободе. Следовательно, заведомой ложности не было, в этом я была убеждена. Считаю, что обвинение в заведомой ложности лозунга «Свободу Дубчеку» снимается.

О плакате, который держала я: «Руки прочь от ЧССР». Прокурор в своей речи задал ряд вопросов — думаю, не риторических. В частности «Что означает лозунг: 'Руки прочь от ЧССР'? Чьи руки? Может быть, руки германских реваншистов?» Разъяс-

няю. Это значит, что я протестую против ввода советских войск в ЧССР и требую их оттуда вывести Я считала тогда и считаю сейчас ввод войск в Чехословакию ошибкой нашего правительства, а форму этого протеста я избрала традиционную для демонстрации такого рода.

О лозунге «За вашу и нашу свободу». Прокурор спрашивает: «О какой свободе вы говорите?» Не знаю, известно ли прокурору, а также остальным, что это широко известный лозунг. Я знакома с историей этого лозунга и вкладываю в него исторический и традиционный смысл. Это лозунг совместного польско-русского демократического движения XIX века. Мне дорога идея преемственности совместных демократических традиций.

О лозунге «Долой оккупантов». Прокурор в своей речи говорил, что оккупация — это Бабий Яр, Освенцим и Майданек. Да, все мы знаем, что такое фашистская оккупация. Но слово «оккупация» имеет еще и прямой смысл: занятие войсками одного государства территории другого государства. А этот факт имел место.

Судья: Был ввод войск, но не было оккупации. Не говорите о своих убеждениях, а лишь о действиях, в которых вас обвиняют.

Богораз: Я говорю о том, как я понимаю слово «оккупация».

Судья (в раздражении): Вас не судят за убеждения, они нам и так ясны.

Богораз: Ну, если вам и так все ясно, то можно уже сейчас выносить оправдательный приговор. Но мне предъявлено обвинение в том, что я подняла лозунги. О текстах этих лозунгов я и говорю.