У Александра Исаевича Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ», в главе «Менять судьбу» о побегах из лагерей, есть небольшой рассказ об одном из них, совершенном в Краслаге:

«В 1951 в том же Краслаге около десяти большесрочников конвоировались четырьмя стрелками охраны. Внезапно зэки напали на конвой, отняли автоматы, переоделись в их форму (но стрелков пощадили! – угнетённые чаще великодушны, чем угнетатели) и четверо, с понтом конвоируя, повели своих товарищей к узкоколейке. Там стоял порожняк, приготовленный под лес. Мнимый конвой поравнялся с паровозом, ссадил паровозную бригаду и (кто-то из бегущих был машинист) – полным ходом повел состав к станции Решёты, к главной сибирской магистрали. Но им предстояло проехать около семидесяти километров. За это время о них уже дали знать (начиная с пощаженных стрелков), несколько раз им пришлось отстреливаться на ходу от групп охраны, а в нескольких километрах от Решёт перед ними успели заминировать путь, и расположился батальон охраны. Все беглецы в неравном бою погибли». (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. – М. : Советский писатель – Новый мир, 1989. Т. 2. С. 369.)

На самом деле происходило это несколько иначе…

«Я вам должен сказать, я слушал из Америки больше двух лет тому назад. Американский диктор читал вот это самое, что пишет Александр Исаевич Солженицын... Я знаю, что побегов было много в те годы и разные, но такой как наш был единственный... чтобы все знали, что Солженицын описал неправильно, о том что мы ехали по узкоколейке, а колея была широкая. А самое главное он написал, что при побеге нас всех десятерых постреляли. Вот что мне не понравилось, что он раньше времени меня похоронил, да еще окромя меня остались еще пятеро...» – писал Закир Зинатулович Габайдулин Н. А. Формозову» (Габайдулин З. З. Из писем Николаю Формозову // Сопротивление в ГУЛАГе : Воспоминания. Письма. Документы / сост. С. С. Виленский. – М. : Возвращение, 1992. – С. 171)<…>

В 1948 году я был арестован за прогул от работы и отправлен в тюрьму. Где-то через месяц меня вызвали на суд. И там мне объявили, что я обвиняюсь по Указу от 1947 года и должен понести наказание за прогул, как за саботаж. Мне прокурор вынес 7 лет лишения свободы. Дали мне последнее слово. Я сказал всему составу суда: «Вы враги народа и недобитые ежовцы». После чего мне суд вынес 10 лет и пять лет поражения в правах с отбытием в строгорежимных лагерях. Итак, моя жизнь покатила и поехала «по воронкам и столыпинским вагонам».

Первое время я не мог понять, что творится в юридических законах: абсолютно ни за что судят людей. Сначала я думал, что меня только одного осудили по Указу за прогул. А когда я увидел в тюрьме таких же, как я, сотни человек, здесь окончательно понял, что это террор и вредительство.

Да, я должен Вам сказать, что у меня ненависти было хоть отбавляй, притом я был настырным. За свое самолюбие я много страдал в лагерях, которые прошел, и всюду лагерная администрация колола мне глаза, как саботажнику. А надзиратели были хуже немецких полицаев, постоянно ходили с железными тростями. За одно неправильное слово били этими тростями, сажали в карцер или в барак усиленного режима. Но сколько они меня не мордовали, я все равно перед ними на задних лапках не стоял и пощады не просил.

Сколько раз мне говорили товарищи, чтобы я воздерживался от несчастий, но я не мог себя сдержать. Почему и страдал больше других. Заключенные понимали, для чего создаются такие указы: им нужна была дармовая рабочая сила, вот они по плану и делали чистку, сколько куда нужно заключенных.

Понадобилось в Китойлаг на новую стройку 60 тысяч человек, они быстро свезли со всего Советского Союза. Что такое Китойлаг? Станция Китой в Иркутской области. В то время там стоял густой лес. В 1947 году нагнали заключенных, спилили лес, поставили юрты и бараки, огородили колючей проволокой и – пошли этапы заключенных.

Таких зон сделали 25, и почти в каждой было по две с половиной тысячи. Начали строить секретный комбинат и одновременно строить город Ангарск.

А согнали сюда заключенных и уголовников, и политических, и даже женщин. Оцепление сделали больше этого комбината. В каждую смену со всех зон выводили на этот комбинат около двадцати тысяч заключенных. Другие строили для вольных жилые кварталы. Одним словом, работа кипела, комбинат рос.

Теперь я опишу, на почве чего был бунт на этом комбинате. Это было в 1953 году. В то время в зонах было много чеченцев и ингушей. Они за деньги заняли в зоне все «вакантные» должности. Например, продавцов магазинов... нарядчиков, комендантов и так далее. Конечно, заелись и стали злоупотреблять в лице русских и других наций. Но, конечно, люди не могли терпеть такого беспредела. И решили, постановили – их убить на строительстве этого комбината по утреннему гудку.

И вот в один день это осуществилось. Придя на комбинат, лагерники у вольных механизаторов забрали машины, трактора, бульдозеры. Вооружились ломами, кайлами, железной арматурой и поехали к тем бригадам, где те работали, и стали их убивать.

В этом побоище погибло около ста семидесяти человек, и к этому еще солдаты постреляли в запретной зоне тех, кто из них успел убежать. Насколько я знаю, некоторых чеченцев бульдозерами свалили в глубокие траншеи и заваливали бетоном или раствором.

На расследование причин этого бунта, как я помню, приезжали из Москвы член Политбюро Полянский и генеральный прокурор Руденко. Выяснили и сказали, чтобы несколько человек взяли на себя это дело, ибо без наказания это дело не может остаться. Конечно, такие люди нашлись, которым нечего было терять, у кого был срок по 25 лет. Сколько они отсидели от своего срока, столько им добавили. На этом все закончилось. Одним словом, сама администрация с ними кашу варила и их же очернила, всех убитых списали, как бывших предателей родины, ибо у них, у большинства, были политические статьи за предательство в Отечественной войне.

...Теперь опишу Краслаг. В 1949 году меня этапировали в Краслаг. Почему называется Краслаг? Я Вам должен сказать: это Красноярский край, станция Решёты. В этих Решетах было само управление лагерей, зон было около, в то время, 15. В основном, леса повальные. На одну из них пришел (называется она Верхняя Поканаевка) ОЛП № 9 строгого режима.

Контингент лагерников был разный: были и воры, и политические, и головорезы. Зона делилась на три группировки: воровскую, сучью и мужицкую. Мужики – это вечные рабы. А воры и суки считали себя благородными. Но между ворами и суками постоянно была смертельная вражда, зачастую были трупы. Здесь в основном шла травля друг друга с помощью лагерной администрации, чтобы шло уничтожение самими себя. Ибо в то время администрация смеялась: якобы где-то они вычитали из истории Ленина, что он сказал о том, что преступный мир искоренит сам себя. Так вот администрация и действовала.

Зачастую и мужики страдали от этой мясорубки. В зоне был страшный произвол со стороны лагерной администрации: заключенных сильно избивали, спали на голых нарах, на ночь бараки замыкали, кормили очень плохо. Люди умирали от истощения. На работу водили далеко. Тогда в основном лес вывозили на лошадях по лежневке, труд был каторжный. Сколько людей вымерло, об этом знает один медведь, так называли там прокурора.

И вот меня упрятали в барак усиленного режима. В камере нас сидело где-то человек 25. И вот в один прекрасный день открылась дверь нашей камеры. Показался у порога начальник режима. Он обратился к нам: «Кто желает на работу?» Мы спросили: «Могилу копать?» Он сказал: «Силосную яму скрывать». Мы согласились выйти.

На другое утро нас действительно вывели на силосную яму. Вышло нас 10 человек. Конвоировали нас два солдата. Поработали мы первый день, второй – стали потихоньку в доверие входить, ибо они нас просили разжечь им костер, мы разжигали. А другие заготавливали дрова для них и для себя. Вроде бы помаленьку вошли к ним в доверие.

Вот здесь-то мы между собой решились их обезоружить и бежать. У нас было много ненависти к солдатам этого взвода, ибо, когда нас выводили из зоны на работу, или на лесоповал или на шпалорезку с большой партией, что они с нами вытворяли! Народ был истощен, еле-еле двигались. Солдаты всю партию, человек двести, клали в грязь и в воду, травили собаками, чтобы те нас драли. И все это делалось по указанию командира взвода. Зачастую нас клали без причины, из прихоти. Что мы пережили в годы страшного произвола, я не желаю это своему врагу.

И все это было, это не преукраска. Я пишу это только вкратце. Хотя нас и считали чуть не врагами народа, но они сами были хуже варваров. И жаловаться было некому.

Вот я опишу всех десять человек, что правильно написал в своей книге Александр Исаевич. То есть я тороплюсь описать, ибо не надеюсь на свое здоровье, чтобы Вы могли знать всех.

Это:

1) Это я. Габайдулин Закир Зинатулович, статья 58-14.

2) Алиметов Шер Мухамедович, статья 58, уйгур.

3) Волков Николай Петрович, статья 58, Приморье, ст. Иман.

4) Виноградов Алексей, статья – ?.

5) Урозаев, статья – 59 (?), 58. Срок – 25 лет.

Вот этих четверых нет в живых.

6) Чикин Петр – уголовник, Алтайский край.

7) Королев Петр – уголовник, Алтайский край.

8) Барзилов Владимир, статья – ? Большой срок – 25 лет (Из Ростова-на-Дону).

9) Устинов Иван, статья – 7. 8, срок – 6 лет (Средняя Азия).

10) Миронов Николай, статья – 10, 7. 8 (Небит-Даг).

Но опять пишу о своем побеге.

Вышли мы на работу и четвертый день и окончательно решили действовать. И вот опять насобирали дров, а вернее разного хлама. Стали им разжигать костер. В это время солдаты от нас стояли в двух метрах, расслабленные в ожидании тепла. Вот в это время мы на них набросились, здесь и подскочили остальные наши товарищи. Отняли у них карабины, их было двое. Мы забрали два карабина, на каждый карабин по два магазина патронов. Сняли с них полушубки, шапки со звездочками, а их одели в свои бушлаты и шапки. После чего отвели их в кустарник от силосной ямы метров за 500, связали их. А сами пошли по железной дороге по направлению к станции Сосновка, или, как еще называли, Лесозавод. Нам нужно было пройти около 5 километров.

Пришли мы на эту станцию. Смотрим: стоит паровоз с двумя вагонами, гружеными лесом-долготьем, в направлении Решёт, куда нам и нужно было ехать. Наш мнимый конвой договорился с машинистом довезти нас до станции Ревучий на этих платформах. Машинист согласился, и мы поехали. Но сначала он не подозревал, что мы беглецы. Проехали мы километров 30, нас остановили на станции Копай Горка, рядом находилась женская зона. Подбежали к нам старший лейтенант и несколько женщин в военной форме. Здесь этот офицер приказал нашему конвою следовать за ним. Тогда Шер М. Алиметов застрелил его с расстояния пяти метров, а женщин не стали стрелять.

Машинист все это видел, после чего мы управление паровозом взяли в свои руки и ехали так, как нам нужно было. В топку паровоза сами уголь бросали.

Проехали мы еще километров десять, тут нас изрядно обстреляли из пулеметов и автоматов из засады. Тогда же убили нашего товарища Виноградова Алексея. Машиниста ранили в ногу, но он нам говорил, какое колесико нужно крутить. Мы уже этот паровоз вели произвольно. На подъезде к станции Ревучий нас еще пуще обстреляли уже с двух сторон. Здесь я был ранен в левую руку. Был ранен и Петр Чикин в ногу, а Петру Королеву оторвало пулей указательный палец. Тогда же Николаю Волкову пуля попала выше локтя, раздробила ему кость, впоследствии ему ампутировали руку.

Паровоз весь изрешетили нулями, вода вся из тендера выбежала. И наш паровоз на подъеме зачах. Здесь мы были вынуждены с него сойти, да и боялись, что он может взорваться без воды, ибо топка топилась.

Это было 4 марта 1951 года. Хоть и начало весны, но снег лежал большой, где-то сантиметров на тридцать. Мы отошли от железнодорожного полотна в кустарники, но уже кругом стояли солдаты, вооруженные автоматами и карабинами. Они применили в нашу сторону огонь. Мы здесь залегли, выбрав удобные позиции для себя, и применили ответный огонь. Солдатам, конечно, жить хотелось больше чем нам, они тоже попрятались. Смотрим: инструктор-собаковод направляется в нашу сторону, в руке пистолет, а собака у него на длинном поводу. Здесь, конечно, вначале мы застрелили этого собаковода, а потом co6aку. Смотрим, второй собаковод крадется. Этого не смогли убить, но собаку застрелили. Когда солдаты поднялись в полный рост, а их было много, около четырех десятков, мы убили еще двух. Вроде бы стрельба прекратилась на некоторое время. Оказывается, в это время приехали из Решёт на дрезине начальник управления полковник, начальник следственного отдела, тоже полковник, и командир дивизиона.

Они дали указание солдатам в нас не стрелять. После чего командир дивизиона на расстоянии стал нам кричать, чтобы мы сдавались. «Никто в вас стрелять не будет, – говорит, – есть у нас указание Москвы вас взять живьем».

Мы между собой переговорили, что нам делать, ибо у нас в то время другого выхода не было (нас все равно бы постреляли, перевес был на их стороне), и мы решили сдаться.

Командир кричит: «Карабины отбрасывайте в сторону и идите ко мне!» Мы так и сделали, карабины отбросили и пошли.

Вот здесь нас солдаты взяли в кольцо и конвоировали до самой дрезины. Там нас усадили на нее и увезли в Решёты, в лагерный следственный изолятор. Медицина оказала нам помощь. Сделали нам перевязки, а Волкова – на операционный стол, где сразу ему ампутировали руку почти до самого плеча.

И вот начались наши мытарства по следственному отделу. Стали нам фабриковать дело: что мы хотели бежать за границу. Мы их фабрикацию не стали подписывать. Нас, конечно, били и пугали каждый раз, но все равно мы не подписали. И так нас теребили целых полгода. За это время наши дела отправляли в Москву два раза для применения статей в судебную коллегию Военного трибунала. К нам применили четыре статьи (самые страшные): 58-14 – групповой побег; 58-11 – саботаж; 58-8 —террор; 59-3, пункт 16 – истребление человечества.

После этого нас с Решёт отправили в Канскую тюрьму Красноярского края. Нам еще до суда пришлось сидеть в этой тюрьме полгода.

Приехал Военный трибунал Новосибирском округа – тройка. На суде мы узнали о том: что наш одноделец Урозаев покончил жизнь самоубийством (повесился) за три дня до суда. Так как мы сидели по одиночкам, то и не могли видеть друг друга и знать о других.

Итак, начался суд. Судили нас прямо в тюрьме, в красном уголке. Применили к двоим как организаторам статью 58, пункт 8 (террор), которая в то время означала высшую меры наказания. Другие статьи не гласили высшей меры, так как в те годы расстрел был отменен.

Алиметову и Волкову присудили террор, их суд приговорил к расстрелу, без обжалования.

Нам, остальным, суд вынес по 25 лет строгого режима лагерей, первые пять лет – тюремный режим.

Месяца через три после суда меня этапировали в Ригу для отбытия тюремного заключения. Я ровно год просидел, затем меня отправили в Брест-Литовскую тюрьму для дальнейшего отбывания наказания. Опять через год меня отправили в город Ставрополь. Еще год пробыл, отправили во Владимирскую тюрьму, а последний год я отбывал в Тобольской тюрьме.

После тюрем меня этапировали опять в тот же Краслаг, только не в 9-й ОЛП, а на 12-й, рядом, в восьми километрах. Но 12-я зона с таким же режимом, как и 9-й ОЛП. Все тот же произвол, вся та же мясорубка и смерти ежедневно.

Через 9 месяцев меня повторно этапировали в Китойлаг. Пробыл я там около двух лет, затем меня перевели в Омские лагеря. После Омска я ушёл в Приморье, в Уссурийск. Одним словом, покатали меня досыта. В общей сложности, я прошел много тюрем, когда меня возили на тюремный режим, я постоянно шел транзитом. Только в одной Москве я прошел через Краснопресненскую тюрьму четыре раза. Был также в транзитках в Сызрани, Куйбышеве, Сталинграде, Ростове-на-Дону, Пятигорске, Армавире, Уфе, Челябинске, Новосибирске, Иркутске, Хабаровске и Владивостоке. Только не был я в Магаданской тюрьме, а по всему Советскому Союзу прошел почти половину тюрем.

Но, правда, транзитчиков больше трех дней в одном месте не держали, отправляли дальше. За пройденный мною путь сколько я видел унижений, слышал оскорблений со стороны тюремных надзирателей, это я знаю один.

...Если человек работает в системе тюрем и лагерей, то он разлагается больше, чем отпетые преступники. А ведь большинство из них работают по 25 лет и больше, после такого стажа их место должно быть только в дурдоме. Эти укротители делаются хуже хищных зверей, они способны на мародерство и на рукоприкладство. Можно написать больше. Но я думаю, другие узники продолжат об этом за меня.

А я опять вернусь в Краслаг, только в другую зону, в апреле 1952 года.

Есть такая станция, называется она Шубный, там стоит ОЛП № 12, также лесоповальная зона строгого режима. В этой зоне еще одна зона, отгорожена пятиметровым забором. В ней есть барак усиленного режима, весь в решетках, заключенные в нем содержатся под замком.

В том бараке содержались две враждующие между собой группировки, одни называются ворами, а другие – суками. В апреле 1951 года был спровоцирован ложный бунт, будто суки режут воров. Спровоцировал надзиратель (проник в зону и сказал об этом).

После чего вся зона хлынула в этот барак, забор свалили. Тогда солдаты открыли пулеметный огонь по людям, было убито 64 человека и много ранено. Несмотря на то, что этот забор не должен был простреливаться. Почему же так поступили и по чьему указанию? Вся зона знала того надзирателя, который спровоцировал на ложный бунт, но он остался без наказания. Обо всем этом знала лагерная администрация, и потому за погибших нужно было судить многих из них. Но из числа заключенных нашли крайних и пустили по делу, как организаторов бунта.

Эти парни, обвиняемые, на следствии говорили всю правду: от кого и кем было передано о ложном сигнале, что в БУРе идет резня, и якобы суки режут воров. Значит, у провокатора был умысел в прямом смысле стравить одних с другими. Провокация была осуществлена, чтобы постреляли массу заключенных.

В те годы все законы были в их руках, что хотели, то и делали. Между ними была круговая порука.

Насколько я знаю, в бунте погибли шесть моих земляков, фамилии двоих я помню: Чередов и Сингалеев. В камере следственного изолятора со мной сидели за этот бунт. Они все рассказали: кто их натравил, но следственным органам невыгодно было возбуждать дело против одного из своих служителей. Следственному отделу выгодно было, наоборот, пустить дело как саботаж группы заключенных. За такие дела они шли на повышение. Я знаю, что к этим заключенным применили страшную статью 58, пункт 11 (прямой саботаж). В то время она гласила до двадцати пяти лет. В общем, парни эти пострадали не за понюх табака. Их осудил специальный лагерный суд. В то время был и такой суд. Это равносильно тройкам, которые были в ежовские годы.

В те годы даже управление лагерей имело свои следственные изоляторы. Постоянно они были битком забиты убийцами за возрождающуюся мясорубку. Вся травля делалась со стороны лагерной администрации и всего надзорсостава. Люди были до предела обозлены, а потому ни с чем не считались, кого убить и за что, лишь бы уехать с этого пекла.

В то время во всех управлениях лагерей творилось одно и то же. Видимо поступила секретная директива из Москвы: больше обозлить заключенных, для того чтобы они сами себя уничтожали. Да, я должен сказать, что до 1955 года было уничтожено не сотни, а многие тысячи. Это во всем ГУЛАГе, ибо все это я видел своими глазами не в одном управлении, а везде, где я был.

<…>