ВСТРЕЧИ В ПОЛОВИНКЕ

П.Н. ФЕДОРОВ

Я родился на хуторе Сальский Дубовского района Ростовской области, по-калмыцки Салын Чонс, в станице Чунусовской на Гашуне в 1926г.

Первый класс начальной школы окончил в своем хуторе, научился читать и писать по-калмыцки на латинском алфавите. Дальше учился в начальной школе станицы Эркетеневской, куда мы переехали в 1934 г. В этой школе работал учителем мой отец.

В 1937 г. умер отец, в 1938 г. — мама, и остались мы, четверо детей, сиротами. Нас забрал к себе дядя, Дмитрий Абушинов, проживавший в колхозе им.Фрунзе Калмыцкого района Ростовской области. Дядя в то время был председателем Труд-Крестьянского сельсовета.

В 1940 г. я поступил учиться в ремесленное училище № 2 при заводе им.Димитрова (31-й самолетостроительный в Таганроге). Это был первый набор в ремесленные училища, куда посылали прежде всего сирот. 9 сентября 1941 г. вся местная власть Таганрога уехала из города, потому что распространился слух: в 40 км от города, в с.Федоровка немцы высадили десант. А до этого немцами уже был взят Мариуполь (12 0 км от Таганрога).

Директор училища, замполит и военрук посадили свои семьи на машину училища и поехали с нами. Из 2100 учащихся нас оказалось 250.

В октябре 1941 г. я вернулся домой. Послали рыть окопы около хутора Карповка на Дону. В ноябре нас, десять человек, отозвали с этой работы и направили со скотом в с.Ульдючины, где и перезимовали.

В мае 1942г. вернулся домой. Летом пришли фашисты, а в январе 1943г. их изгнали из нашей области.

В феврале 1943 г. опять направили рыть окопы около хуторов Алексеевка, Верхний Жиров, Павлинский в Дубовском районе. Через месяц вернулся и стал работать в колхозе.

17 ноября 1943 г. Зимовниковский объединенный военкомат призвал меня в армию. Попал в 802-й полк 392-й Грузинской дивизии в Батуми. После окончания карантина нас обменяли с солдатами 313-го отдельного саперного батальона Закавказского фронта.

В нашем батальоне калмыков было пять человек: в первой роте — Василий Георгиевич Адьянов, Слава Алымов, во второй роте — я, Овг Гаврилов и Антон Тихонович Хахлашов. Антон Хахлашов проживает в настоящее время в Новосибирской области, Убинском районе, д.Кирилловке, женат на местной жительнице.

В сентябре 1944 г. нас отчислили из части и отправили на пересыльный пункт в Гори, оттуда — в 88-й запасной полк, находившийся там же. Там мы встретили четверых калмыков. Помню Тугульчинова — уроженца Ростовской области Сальского района и Шевитеева Шииря. Один из них был курсантом Грозненского пехотного училища.

Итак, нас, девять человек, в ноябре отправили на Урал в сопровождении лейтенанта и солдата с автоматом. Сказали, что формируется национальная часть. Прибыли в г.Кунгур Молотовской области, где к нам присоединились еще шесть человек, Оттуда мы приехали на станцию Половинка в Широклаг.

В то время из лагеря уже отпускали домой орденоносцев и актированных. С нами были два орденоносца, один из них —сарт-калмык из Фрунзенской области Киргизии, их обоих отпустили.

По слухам, в то время умер в поезде мой станичник Шарманжинов Олюр.

Ну, а нас оставили в Половинке. Работал в бригаде на погрузке угля на машины. Машин было три — марки ЗИС-5. Шоферы: Пантелей Бадугинов, Василий Бадмаев, Балюгинов, отвозили уголь к железнодорожной ветке. Однажды в ночную смену двоих грузчиков завалило углем, одного удалось откопать. Бурты угля от долгого лежания самовозгорались, местами пробивалось пламя, едкий дым вызывал у нас сильный кашель.

Жили в зоне, в бараках, в которых стояли нары в два яруса. Из постели у нас были байковое одеяло и матрац, набитый сеном. Спали почти не раздеваясь, потому что было холодно, хотя печи топились постоянно, ведь морозы трещали сорокаградусные.

В баню водили нас через каждые 10 дней.

Зона была огорожена проволокой высотой полтора метра. На проходной сидели охранники НКВД, поэтому не всегда была возможность выйти из лагеря. В конторе работали в основном вольнонаемные. На строительстве работали мы — стройбатовцы, немцы — мобилизованные и заключенные. Все это называлось ОЛП — отдел лагерных подкомандировок.

Начальниками в зоне были, в основном, немцы, а бригадирами — калмыки. Немец — санитар из медпункта, по фамилии Криммель, рассказал нам, что российских немцев пригнали сюда около двух тысяч человек. Здесь тогда ничего не было. Пока строили бараки, жили на улице, спали возле костров на хвойных "лапах". По утрам ежедневно вывозили до 35-ти трупов на санях. В 1944 г. немцев оставалось уже около 600 человек.

В зоне был медпункт на несколько коек, там работали фельдшер и санитар. Как-то я заболел (простыл) и находился в санчасти неделю. Оттуда меня перевели в OK — отдыхающую комнату, где я пробыл до отправки к родным, т. е. до 23 февраля 1945 г.

Питание было очень скудное. Работающие получали по 700 г хлеба в день. Утром давали овсяную кашу с одной ложечкой прогорклого масла. Нам также давали противоцинготный отвар, приготовленный из хвои. Это была белая, похожая на дрожжи, кислая жидкость. На обед готовили баланду из мерзлых овощей: капусты и картошки.

На 100 человек выдавали три бараньи головы или требухи. Работающим давали УДП — усиленный дополнительный паек и ГЗ — горячий завтрак: картофельный пирожок или запеканку. Хлеб выдавали с ужином, и он сразу съедался. Обед приносили на шахту в котелках. Мы съедали все, что давали, и больше не старались искать что-нибудь. Люди, прибывшие ранее, ходили на помойку к столовой, собирали там кости, рыбьи соленые головы, картофельные и капустные очистки и варили все это в котелках. В тамбуре столовой стоял большой котел с водой, заваренный травами, пей, сколько хочешь. Прибывшие раньше нас называли эту воду "калмыцким чаем".

На станции Половинка я встретил земляка Шургучинова, 1929 года рождения. Его родители, раскулаченные в 1929 г. проживали в 12-ти км от Половинки на станции Губаха. Сестра и зять Шургинова жили на станции Половинка. Станичники, побывавшие у него дома, рассказывали, что он не без упрека говорил им: "Нас выслали, а теперь вы сами — здесь".

Был там Огнга Иван — калмык из Казахстана. Он рассказал, что в Казахстане жили кара-калмыки и салам-калмыки. Разговорный язык кара-калмы-

ков был ближе к нашему, а у салам-калмыков слова короткие, как бы недоговоренные.

В лагерь попали также каракалпаки и кумыки, по-русски почти ничего не понимавшие. Их вскоре отправили в местный военкомат. Был там еще алтайский калмык по фамилии Кольцов, почти совсем обрусевший, работал бригадиром. Его тоже отправили в военкомат.

Помню уроженца с.Ульдючины — Бавлзурова. В первый раз, когда я увидел его, у него было полное румяное лицо. А когда через некоторое время я встретил его в бане, то это был уже скелет, обтянутый кожей. Страшно было смотреть на него — копчик позвоночника торчал на 10 см. А на лице от голода — сплошной отек.

Отпускали людей из лагеря небольшими партиями, человек по 20-30, вначале актированных из отдыхающей команды. На дорогу давали паек в зависимости от расстояния. Мне дали на двенадцатисуточную дорогу две с половиной буханки хлеба, немного воблы соленой и одну банку консервов. Поехал я в Новосибирскую область, Убинский район, совхоз Круглоозерский, на ферму № 3. Там находилась семья дяди Абушинова Дмитрия Тимофеевича, у них жила моя сестренка Оля.

Из армии мы писали письма домой, но никто не получил ответа. Один из сержантов как-то сказал: "А не выслали ваших?". Мы были очень удивлены таким предположением. Видимо, командованию было известно о высылке калмыков. Я писал письма и русским ребятам, которые жили в нашем колхозе (семей 20 было русских), но ответа не получил. Летом я получил письмо от Цеденова, в котором он указал адрес своих родителей и моих. Дело в том, что зимовавшие с крупным рогатым скотом на Дону, вернулись весной в свой Калмыцкий район Ростовской области. В апреле они сдали скот соседнему колхозу. Перед отправкой в Сибирь Цеденов узнал мой адрес от русских соседей и сообщил его в письме.

Я пошел работать в совхоз. Меня поставили на учет в спецкомендатуре, где я должен был отмечаться каждый месяц. Без разрешения коменданта нельзя было никуда ходить, выезжать, только со справкой-разрешением.

Здесь до меня дошли слухи, что семья другого моего дяди, Федора Тимофеевича, попала в Тюмень. А сам он в то время находился в Западном Казахстане с табунами. С его семьей жили мои сестренка и братишка. Я попросился переехать в Тюмень, но комендатура не разрешила. По совету моей бывшей учительницы я бежал в Тюмень в 1946г. Дядя был уже дома. Он рассказал, что мои сестра и брат находились в детском доме "Верхний Бешкиль" Исетского района. По тому времени они неплохо были одеты, обуты и накормлены.

Я вернулся к дяде Феде. В 1948 г. нас переселили из совхоза в поселок Вин-эили, где на лесокомбинате я работал до выезда на родину. Женился в 1949 г., в 1950 г. забрал сестренку и братишку из детского дома. В 1960 г. переехал в Элисту. До 1971 г. работал на заводе в ЖБИ № 12, потом до пенсии, т. е. до 1986 г., работал в ПМК "Сельхозтехника". Время, прожитое в Широклаге незабываемо.