ЕВСЕЕВ

Петр

Яковлевич

Я всегда ставил перед собой вопрос:

может ли деревенский парень в условиях

таких противоречий выжить и сохранить

достоинство и природное дарование?

Мои предки — исконные жители села Курумоч. По течению Волги—это левый берег, вверх, недалеко от г. Самары. Там проживал мой прадед Евсей; у него было три сына, Илья, Сергей, Иван, и дочь Евдокия. Иван Евсеевич — это мой родной дедушка, у которого родился Яков Иванович — мой родной отец. Все они проживали в селе Курумоч, занимались крестьянством.

В 1910 году мой отец переехал жить на Красную Глинку, купил участок земли вместе с Парфеновым Петром Ивановичем и построили небольшой домик.

В 1912 году я родился четвертым ребенком в семье.

Поселок Красная Глинка расположен на левом берегу Волги, вверх по течению от Самары, на 25-м километре. Жители поселка были переселены из ближайших сел:

Курумоча, Царевщины, Семейкино-и других. Поселок был аккуратно нарезан просеками, а в середине на участках стоял лес. Постепенно лес раскорчевали и рассадили сады: яблони, вишни и всякую ягоду. Жители поселка были вежливы и дружны. Друг друга называли по имени и отчеству: Яков Иванович, Василий Михайлович, Николай Степанович, а женщины называли друг друга по отчеству: Степановна, Григорьевна, Петровна. Было приятно слышать такое уважительное обращение; чувствовалось какое-то культурное поведение. Мы, молодежь, с детства с охотой воспринимали такой уважительный порядок, и жизнь наша была более или менее нормальная.

У нас в поселке земли было мало, только для садоводства, хлеб сеять было негде. Тогда мужики обратились с просьбой о выделении земли для посева хлеба и других сельхозпродуктов. Им выделили землю на Красном Пахаре (сейчас Управленческий), от Красной Глинки 12 километров. Там выстроили для укрытия кто сарай, кто землянку. Во время посевной и уборки хлеба уезжали туда на неделю. Крестьяне оживились немного, стали пахать, сеять, излишки возили в Самару. Земля на Красном Пахаре считалась тяжелой: одна лошадь не могла тянуть плуг, пришлось отцу купить вторую лошадь.

Мне уже исполнилось 8 лет, пришла пора учиться. Школа была в большом доме, хозяин покинул его во время революции. У нас учились только до 4-го класса, дальнейшую учебу можно было продолжить только в Самаре. Мне так хотелось учиться дальше, и я стал просить родителей, чтобы меня отправили учиться в Самару, но родители меня не пустили. Не знаю, или оттого, что дополнительные расходы (семья уже состояла из 8-ми человек), или не хотели, чтобы я от земли оторвался. У меня

мысли в то время «взбудоражились»: если я сбегу из дома и поступлю учиться в Самаре, то отец все равно найдет меня и вернет домой. Проживая в Самаре, надо где-то было добывать средства на проживание. Кроме Самары я практически не знал других городов. Тогда я решил оставить мысль о дальнейшем моем обучении до лучших времен. Стал развивать свои способности в сельском хозяйстве.

Наступило время новой экономической политики (НЭП). Крестьяне стали приобретать новую сельхозтехнику: кто веялку, кто сеялку, молотилку и даже трактор. Мой отец тоже хотел не отставать, и купили вдвоем с Кол-чиным В. М. сеялку и поочередно сеяли. А Ворожейкин купил трактор «Фордзон». Мне пришлось наблюдать, как его заводили. Рукояткой он не заводился, тогда на рукоятку набрасывали вожжи и вставали по два человека, взявшись за их концы, а тракторист стоял в середине, держась за рукоятку трактора. По команде — раз-два, раз-два — начинали крутить, и как только трактор «чихал», тракторист быстро прыгал на сиденье, а он опять глох. И это продолжалось до тех пор, пока «железная лошадь» не затарахтит равномерно.

Вот так крестьяне стали понемногу «богатеть». У нас тогда уже было две лошади, две коровы, овец с молодняком 15 голов, поросенок и курочки.

Однажды отец приходит с собрания и говорит: «Меня лишили права голоса». Мы тогда не имели понятия, что это такое и не придали этому особого значения. Отец только сказал: «Ну и пусть лишили голоса, не буду ходить на собрания, лучше отдохну». А вышла большая неприятность. В 1929 году отца забрали в тюрьму. В 1930 году нас выгнали из дома (мы тогда временно поселились у родственников Быстровых). К нам приставили охрану:

жену деревенского пастуха Шутова А. и эскимоса — комсомольца, который приехал с Севера наводить у нас порядок. Дежурили день и ночь посменно.

Вот тогда у меня зародилась мысль бежать. Я тогда произнес это вслух и тем самым расстроил мать. Больше я не стал об этом говорить, пока не доехал до места назначения нашей ссылки.

В 1931 году 31 марта подъехали двое саней-розвальней, на одни посадили мать с младшими детьми, Григорием и Марией, а нас троих, Александра, Петра и Ивана,—на вторые. Ехали по Волге, пока лед еще был крепкий, а сердце щемило, что я уже больше не увижу Волгу. Проехали мимо Самары и где-то за рекой Самарой свернули налево и заехали в село Стро-милово, там были переоборудованы госконюшни специально для новых «гостей». Там мы встретились с отцом, провели неспокойную ночь, а на утро нас повезли к железной дороге, где стояли товарные вагоны. Нас быстренько погрузили, захлопну "ч двери и—прощай, дорогая Самара. Ехали мы целый месяц. Остановились недалеко от города Свободного. Через два дня нас расформировали: трудоспособных отправили на прииски, а остальных оставили на перевалочной базе. От станции Тыгда в сторону Зеи нас гнали сначала по дороге, а потом — по таежным тропам. Пригнали нас на старый прииск Чапов-ский. Работа была земляная: долбили канаву. Руководил работой китаец, он ходил вдоль будущей канавы взад-вперед, а мы пользовались его отсутствием, садились, перекуривали и проводили «совещание». Обсуждался один вопрос: как совершить побег? «Совещания» были строго секретными, и никто не фиксировал наши вопросы, каждый хранил в себе глубокую тайну.

В бригаде нас было 10 человек, из них нашлись более смелые и непокорные такой несчастной судьбе, решившись бежать. Это — Ермилов, небольшого роста коре-

настый и большеглазый, Жулин — ростом повыше, волосы торчали кверху как обрубленный веник; еще был Коля (не запомнил его фамилии), он был чуть повыше нас всех, более степенный, и мы его назначили главарем нашей группы непокорных людей.

В результате таких совещаний мы договорились бежать. Я с вечера приготовил котомку, попрощался с братьями и лег спать пораньше. Утром, часа в три, я услышал через палатку сигнал, как договорились. Быстренько обулся, оделся, взял котомку и вышел из палатки, там стояли три друга, и мы тронулись в путь. Только прошли пять метров, как залаяла комендантская собака, будь она неладна. Мы сразу прилегли в высоком кустарнике, и как только собака затихла, мы поднялись в неполный рост и тихонько стали удаляться от места жительства.

Нам предстояло преодолеть путь в неведомой тайге, в неизвестном направлении и неизвестного расстояния. Вот эти три неизвестные нас беспокоили на протяжении всего нашего пути. Во-первых, мы выбрали путь не тот, по которому нас гнали сюда, а на 60° отклонились вправо.

И вышли мы на железную дорогу невдалеке от станции Магдагачи. Мы так были довольны, что наш путь по тайге благополучно был закончен без всяких происшествий. Теперь нам предстояло решить, как нам сесть на пассажирский поезд. Денег у нас было мало и продукты на исходе. Один из нас подал такую мысль: «Давайте перейдем границу в Китай». Я категорически запротестовал, сказав: «Вы как хотите, а я не пойду в Китай». Тогда все со мной согласились. Мы взяли три билета до станции Хилок на четверых, а четвертого решили спрятать в изголовье, в то время верхние полки были сплошные. Это было удобно во время проверки билетов: один из нас ложился поперек, а остальные вдоль выставляли три пары ног, следовательно, три пассажира и три билета. На сэкономленные деньги мы могли кое-что купить из продуктов. Кроме этого «заяц» обнаружил на соседней полке в мешке сухари, пришлось «позаимствовать». Воттак незаметно мы стали постепенно нарушать правопорядок. Но голодный желудок диктует не только нарушать правопорядок, но и придумывать рацпредложения. Так, например, у нас было пшено, но его не будешь жевать. Тогда мне пришла такая мысль: на остановках всегда был кипяток, если в чайник с пшеном налить и слить несколько раз кипяток, то получалась замечательная каша, которую мы с большим удовольствием ели...

Приехали мы в Хилок и пошли искать работу. На станции прочитали объявление: требуются рабочие сплавлять лес. Мне эта работа была знакома: однажды я сплавлял по Волге плот из Самары до Батраков. Когда пришли в контору, нам сказали, что надо подняться вверх по речке, наготовить бревна, сплотить их и спустить вниз. Мы с условиями работы не согласились. Нам бы немного подзаработать и вернуться на Родину. Как будто нас там

ждали. Тогда мы вернулись на станцию, взяли билеты на оставшиеся деньги, причем я взял билет только до Уфы, не хотел возвращаться с»пустыми карманами, а остальные ребята — до Самары, их там сразу поймали и отправили обратно.

Поезд остановился в Уфе, я распрощался с друзьями и вышел из вагона. Впервые меня охватило чувство жуткого одиночества. Незнакомый город, незнакомые люди, но, не теряя присутствия бодрости, физического равновесия, я стал искать работу. Кстати, на станции требовался извозчик по развозке продуктов. Я пошел в контору, там договорился и поступил разъездным извозчиком при вокзале. Поместили меня в общежитие и выдали хлебную карточку. На другой день я приступил к работе. Дело привычное, лошади запрягать умею, управлять тоже. В общежитии проживали одни башкиры, приехавшие из деревень на заработки. Они говорили между собой на своем языке, а я слушал их только глазами, хотел угадать по выражению лица, о чем идет речь. Но это мне не удавалось. Мне удалось только запомнить коротенькую речь на башкирском языке, которую напевал молодой башкир: «Утардам Богун сигимда». Я спросил его, что это означает по-русски, он ответил, что «сидит Бог на престоле». На этом моя азбука закончилась...

Проработав месяц, я взял расчет и уехал в Самару, где проживали хорошие знакомые, я к ним сразу и обратился за помощью. Приняли меня хорошо, отвели мне комнату, я прожил у них неделю. Потом мне посоветовали поехать в Саратов, там меня никто не знает, и я смогу устроиться на работу. Приехал я в Саратов на пароходе вечером, узнал, что требуются рабочие на 8-рамный завод. Я добрался до этого завода, но уже было поздно.

Тогда я расположился на ночлег на берегу Волги на бревнах. Время было летнее, теплое, «гостиница» моя просторная, со всеми «удобствами», и я, как только лег, сразу заснул. На утро поднялся, умылся, благо «умывальник» рядом, привел себя в порядок и пошел в контору. Там меня приняли, дали хлебную карточку и отвели в общежитие. На второе утро приступил к работе. Работа была не тяжелая: знай только толкай багром бревна с ленты, которая ловит их из воды и тащит ближе к лесопилке.

За работой время прошло незаметно, наступил октябрь, в общежитии стало холодно: ночью только и знаешь крутиться на топчане то на правый бок, то на левый. А утром встаешь вялый, полусонный: какая уж тут работа. Я подумал, если так будет продолжаться, то непременно заболею, и решил уйти без расчета. Вернулся опять в родную Самару, где устраивался работать на различные предприятия: в артель Шурапова, на элеватор, силикатный завод и на строительство мясокомбината. В то время таких людей называли летунами. У меня документов почти никаких не было, кроме какой-то справки, а с меня требовали справку с места жительства и справку о социальном положении. Я обещал, что напишу письмо и мне пришлют все документы, а сам никуда не писал. Вот и приходилось мне «порхать» с места на место. Потом представился случай поехать в Ленинград на строительство мясокомбината, приехал представитель по набору рабочей силы, и я записался.

В Ленинград мы приехали поздно, пришлось ночь провести на вокзале. К нашему удивлению, ночь была светлая, даже можно было читать газеты. Утром погрузились в автобус и поехали на мясокомбинат. Там шло строительство полным ходом. Нас зачислили в бригаду плотников, бригадиром был дядя Ваня. Он был хорошим

мастером и нас всему обучал. Еще нас удивило, что по карточкам давали 400 г белого и 400 г ржаного хлеба, тогда как в Самаре — 800 г только ржаного. Здесь я случайно встретил на рынке односельчанина Митю Шутова, он приехал сюда учиться на агронома. Случай был исключительный потому, что он знал, что год тому назад всю нашу семью выслали, а тут неожиданная встреча. Не знаю, что он подумал, но я решил поскорее расстаться, и мы, немного поговорив, разошлись, не обменявшись адресами. Потом я уехал из Ленинграда в Самару, а тут приехал новый представитель для набора рабочей силы в Ленинград. Я записался и поехал в уже знакомый мне город. Работа была не тяжелая, грузили пароход отборным ошкуренным лесом метровой длины. В общежитии меня обворовали. Сломали мой чемодан и бросили его в туалете. Здесь было строго: затребовали справку с места рождения — пришлось снова выехать из Ленинграда.

На этот раз я остановился в совхозе Чудово, где устроился плотником на строительстве свинарника. Там работал столяр Лагуткин, он все время напевал: «По мурманской дороге...» Мне очень нравилась его чистая столярная работа. Он меня пригласил поехать с ним в Москву и устроиться в столярную мастерскую. После долгих раздумий я согласился. Приехав в Москву, он повел меня к своим знакомым, они жили в подвальном помещении. Не могу определить, в какой части города мы находились, но хорошо запомнил, что улица выглядела каким-то косогором и напоминала деревенскую улицу. Нас встретили по русскому обычаю: выпили изрядно и повалились спать. Утром похмелились и на третий день тоже... Лагуткин позабыл про меня. У них, как я понял, была какая-то «шарашка» и дела, вроде как «На дне» Горького. Такое многократное похмелье мне надоело, и я решил бежать как можно быстрее отсюда.

На четвертый день утром я взял котомку и — «давай Бог ноги». Добрался до Казанского вокзала, взял билет на оставшиеся деньги до станции Пенза и—прощай, моя столица. В Пензе я тоже не задержался долго, проработав на заготовке леса на станции Леонидовка, вернулся в Самару. В Самаре набирали рабочих на Байкал в Шосдорстрой для строительства шоссейной дороги от Байкала в Монголию. Работа заключалась в дроблении камней в щебенку. В то же время мой возраст призывали в армию. Меня признали пригодным к строевой службе, но по социальному происхождению в армии служить я был недостоин и приказали в 24 часа покинуть местожительство. Тогда я вернулся в Самару, поехал на Красную Глинку и решил больше не скрываться. Там я прожил полтора года, и меня направили в Самару в НКВД, а через неделю меня отправили этапом в «столыпинском вагоне». Не буду описывать, что это такое, но скажу одно, что не приведи Бог злому врагу испытать такое «удовольствие». Таким образом, я снова оказался на спецпоселении. Пять лет нелегального положения пролетели как один год.

Если сказать, что за это время я ничего не достиг, то это будет противоречить всей моей жизни. Во-первых, я стремился быть честным, добросовестным человеком как в работе, так и в быту. Поэтому я всегда стремился устроиться на любую работу, чтобы у меня были деньги на самое необходимое.

Во-вторых, я узнал всю глубину человеческого существования, все премудрости человеческого бытия. Но одно дело быть совершенно свободным и другое — влачить нелегальное существование, когда живешь с оглядкой и все время ждешь—вот-вот тебя схватят. Но, слава Богу, все обошлось благополучно и, когда настало время, я сам

явился в свой поселок с повиннойй потому что мне надоело скрываться и летать с места на место. В-третьих, я извлек большую пользу для дальнейшей моей жизни и назвал это «Мои университеты».

На спецпоселении я встретился со своими родителями и братьями, они проживали на прииске «Пионер». Мне не хотелось жить с родителями (видно, сказалась привычка), и меня направили на Кумкан. Там, проработав неделю, нас перебросили на прииск «Ленинский». Здесь мы работали в летнее время, а на зиму переезжали на прииск «Апрельский», там подземные работы на глубине 8— 10 метров в вечной мерзлоте. Работа была подневольная, в неделю раз ходили на «свидание» с комендантом, который в журнале делал пометку, и продолжали работать. Там мне приглянулась девушка, и я на ней женился.

В 1941 году началась война, и мы работали по десять часов без выходных. Работали мы, как и весь Советский народ, напряженно и добросовестно. Однажды к нам на работу приехал комендант, осетин Битаров, и объявил:

«Война закончилась, бросай работать, пошли на митинг!». Мы поднялись наверх и пошли в поселок. Там собрался народ. Кто радуется, кто плачет—картина трогательная. С фронта вернулись кто без руки, кто без ноги, кто совсем не вернулся. В основном на митинге были горькие слезы и слезы радости, что наконец-то закончилась война нашей победой. Мы уже больше не пошли на работу, и каждый по-своему отметил Победу.

Вскоре нас совсем освободили, и поехал народ кто куда. Моя семья насчитывала пять человек. Я задумался: денег в запасе—ни одной копейки. И я решил поехать в Приморье, где открылся оловянный рудник. Если удастся там заработать и скопить немного денег, то обязательно

вернусь в Россию (так называли Европейскую часть страны).

Моя мечта сбылась, я достиг своей цели, заработал денег и купил себе дом в Зубчаниновке, где и проживаем в настоящее время с женой. Дети живут в разных местах: старшая дочь, Зинаида, живет в Зубчаниновке, средняя, Тамара, живет в городе Бор Нижегородской области, а сын, Виктор, живет в Самаре.

Вот такая моя биография. Более подробно я изложил в своей книге, но ее судьба мне пока не известна.

Еще добавлю, что семья моя увеличилась: у меня — пять внуков и пять правнуков.