Юрий Додонов

Юрий Иванович Додонов родился в 1935 году в Муроме. Во время учебы в Рижском Высшем авиационном училище в 1957 году был арестован и осужден Военным трибуналом по ст. 58-10-11 УК РСФСР. С 1957 по 1961 гг. - политзаключенный. Освободившись, приехал в родной город, но через год он уже в поисковых партиях ищет слюду на Витиме, золото на Бодайбо и Лене, свинец и мрамор на Байкале. С 1967 года Юрий Иванович снова живет и трудится в Муроме.

Встретимся на баррикадах

Человеческая жизнь немыслима без мечты о том, что будет, и без памяти о том, что есть... Я считаю самым страшным пороком человека - его равнодушие. Именно оно всегда было благоприятной почвой преступлений, которыми так густо усеяна история человечества на нашей прекрасной Земле. Самым же ценным качеством человека я считаю умение сострадать.

Я родился в Муроме в день Парижской Коммуны 18 марта 1935 года, когда наша страна не только строилась и мужала, но и содрогалась, теряя в страшных застенках лучших своих сынов.

На страну надвигалась самая кровавая и бесчеловечная война. Я почти не помню свое довоенное детство, но первый день войны стоит у меня перед глазами рыдающей невестой, жениха которой только-только призвали на армейские сборы.

- Война! Война! - голосила она, прибежав к моей матери.

Скоро вместе с другими мы проводили на эту войну отца. Потом на село густо посыпались похоронки, зарыдали на поминках без . покойников молодые вдовы, матери и родня. Шок непонимания поражений в первые месяцы войны был страшен, но вера в нашу

непобедимость не только не умирала, но и крепла с каждым днем. Постепенно голос Левитана стал звучать все увереннее, и вот уже Москва салютовала первым крупным победам Красной Армии. А вот и прозвучал самый главный - 9 мая 1945 года. Победа!

Мы тогда жили в селе Малышеве, откуда отца взяли на фронт. Среди немногих уцелевших он вернулся домой офицером в 1947 году.

Это были страшные черные годы. Но в памяти от детства почему-то остались только самые светлые минуты... Потрясающие открытия окружающего мира, школа, первые и потом вечные книги. Это был прекрасный мир, из которого я взирал на жизнь, как из окна мчавшегося поезда... Помню, с каким восторгом я давал клятву своей пионерской дружине, с каким энтузиазмом работал в колхозе, особенно на ночной вспашке газогенераторным трактором. Стоять на мостике и засыпать березовые чурки в бункер было мечтой каждого деревенского пацана. А ночной поход на Красную Горбатку за двадцать километров для получения своих комсомольских билетов!

А какие были праздники! Праздновали одинаково широко и щедро Октябрьскую, Май, Новый год, Пасху, Рождество с его незабываемыми святками и колядками. Жизнь была очень тяжела, но праздники запоминающе светлы и веселы.

Да, наша страна пережила страшное: ужасы истребления лучших своих людей, попрание самых гуманных идей, долгое наместничество негодяев-хамелеонов. Но преступно забывать ту прекрасную, беззаветную веру в торжество коммунистических идей, веру в прекрасное будущее не только нашего народа, но и всего человечества. Да, голодные, униженные, мы думали за весь мир. Куда девалась та восторженная вера? Вот, пожалуй, с этого вопроса началось мое постижение наших, страшных в своей неприглядности, истин. Но это чуть позже...

А пока я - председатель пионерской дружины, затем комсорг Малышевской неполной средней школы. Потом переезд в Муром на Вербовский поселок: новая школа, новые друзья и учителя. Как счастье и великую удачу я считаю встречу с такими учителями, как Иван Герасимович Чичваркин и Изабелла Михайловна Цыплина. Они осветили нашу жизнь верой в человека, открыли радость со-

страдания и восторг активной сопричастности к жизни своей Родины.

И вот, получив аттестат зрелости, я уже слушатель Рижского высшего инженерного военного училища. Я был хорошим слушателем, комсомольцем и спортсменом. Жизнь страны, даже ее потрясающие разоблачения культа, были для меня, как в кино. Мой внутренний мир по-прежнему оставался круглым, острые углы, казалось, не касались оболочки моей души.

В 1954 году познакомился с младшим лейтенантом Ветольдом Аникушиным, тоже слушателем нашего училища. Мы с ним как-то быстро понравились друг другу, и знакомство вылилось в настоящую дружбу. Правда, почти первый же разговор меня просто оглушил. После него мне казалось, что я как бы проспал свои двадцать лет и вдруг проснулся. Я увидел совсем другую, настоящую, не книжную жизнь. На вопрос, как я понимаю социализм и возможен ли переход от социализма к коммунизму без революционных перемен и преобразований нашего общества, я ответил, почти не задумываясь. Вопрос и ответ, казалось, уже жили во мне, ничем пока не проявляя себя. Получал я тогда стипендию 850 рублей (по-старому) и мне этих денег всегда не хватало. Впервые всерьез подумал: а как же мать кормила нас троих на 260 рублей, работая уборщицей в заводоуправлении? Правда, отец получал побольше, работая маляром, но деньги к матери попадали очень нерегулярно из-за частых вмешательств в финансы отца "зеленого змия".

Словно прозрев, я увидел, как живут матери-вдовы, вскармливая на скудные зарплаты своих детей, и как живут некоторые товарищи по училищу. Отец одного был заместителем председателя Совета Министров Латвии, другого - полковником, а третьего - простым рабочим. Дистанция огромного размера, как говорил Скалозуб. А я ведь видел все это и раньше, но никогда жизнь с ее болячками не стояла в моем сознании рядом с такими понятиями, как социализм, Советская власть, партия; И вдруг девиз "Кто был ничем, тот станет всем!" потускнел и стал насмешкой над всеми моими идеалами, громом над моим тихим благополучием.

Вопрос был поставлен. И я ответил устами моих любимых героев - Павки Корчагина и Овода. Ответ был однозначным - переход

от социализма к коммунизму в сложившихся условиях возможен только революционным путем, только путем коренной ломки всех ненужных бюрократических наслоений, путем очищения партии от окопавшихся в ней врагов истинной революции.

Ветольд поставил вопрос о создании революционной коммунистической партии России на основе кружков "революционных коммунистов", как мы себя именовали. Именно этот максимализм особенно подкупил меня, и я с головой окунулся в подготовку к неизбежным, как мы считали, революционным событиям. Страшной своей неожиданностью обличение Н.С. Хрущевым сталинизма у многих вызвало просто столбняк. В то же время эти обличения по инстанции - правда для одних, полуправда для других, четверть правды для третьих - были очевидным унижением всего народа.

А как было сочетать волну полуреабилитаций с волной новых арестов, когда политику "шили" даже за анекдот. В народе над многими начинаниями Хрущева смеялись, хотя это был смех сквозь слезы.

Мы готовили программу коренного преобразования политико-экономической платформы нашего общества. Разработали устав и программу партии, тезисы взглядов, новую политэкономию. Основу нашей программы составляли следующие положения:

1. Односторонее сокращение нашей армии на 50 процентов и глубокое ее реформирование.

2. Всемирное атомное и химическое разоружение.

3. Полное государственное обеспечение детей, инвалидов, пенсионеров.

4. Бесплатное обучение и лечение.

5. Альтернативное ведение сельскохозяйственного мелкого и частного среднего промышленного производства, а также сфер обслуживания, с обязательной государственной собственностью на землю, природные ресурсы, энергетику, железнодорожный, морской и воздушный транспорт, а также крупное и тяжелое промышленное производство.

6. Невмешательство во внутреннюю политику других народов и государств.

И так по всем отраслям народного хозяйства, внутренней и внеш-

ней политики. Естественно, всю программу предполагалось представить на всенародное обсуждение.

В процессе пропаганды нашей новой идеологии и программы встречи с рабочими и студентами Риги и Москвы убедили нас в том, что название Революционно-Коммунистическая партия не вызвало к нам особенного доверия, несмотря на действительно революционную программу. И вот мы, фактически не создав партию, приняли решение переименовать ее в Революционно-демократическую партию, так как именно демократизация общества и снятие "железного занавеса" должны были стать основой всех революционных преобразований.

Мы приняли решение стать профессиональными революционерами. Армейские условия ограничивали наши возможности, и мы подали рапорта об отчислении из училища. Аникушину это удалось, и он поступил в университет в Ростове-на-Дону. На моем рапорте появилась резолюция - отчислить для прохождения срочной службы, не считаясь со сроком обучения в училище. Вместо университета я попал в авиационный полк в Елгаву механиком по радиооборудованию. Это был первый удар перед моим арестом, который был уже не за горами. Я очень скоро понял, что мы обречены на поражение, что наша судьба - судьба декабристов (кстати, нас так потом и называли товарищи). Но у меня ни разу не мелькнуло в душе такое понятие, как "жертва", ибо все, что на пользу революции и во имя народа, - это уже не жертва. По-другому я не мог думать и не думал, со всей своей юношеской бескомпромиссностью я шел навстречу своей судьбе.

И вот второго марта 1957 года все-таки неожиданно прозвучало: "Именем Союза Советских Социалистических Республик вы арестованы". Лязгнул замок следственной камеры-одиночки Рижской тюрьмы. Правда, первый мой следователь, подполковник Королев из Рижского отдела УКГБ, оказался очень интересным, умным человеком. Показалось, что он в какой-то степени даже разделяет мои Убеждения.

Поскольку основой нашей группы являлись студенты ростовских ВУЗов, уголовное дело на меня объединено с уголовным делом на арестованных членов Ростовской группы, и меня этапирова-

ли в следственный изолятор Управления КГБ по Ростовской области. Здесь я встретился с иным психологическим отношением со стороны следователей.

Из героя-революционера меня настойчиво превращали в предателя и отщепенца. Потом я понял, что на позицию следователя Ростовского отдела КГБ несомненное влияние оказало заключение так называемой "научной экспертной комиссии". Фамилии экспертов, их должности и научные звания в те годы звучали громко.

Мне и сейчас стыдно за этих "ученых", призванных дать следствию научную, политическую, идеологическую и художественную экспертизу изъятым при наших арестах и обысках документам, программе, уставу, статьям и сугубо личным стихотворениям, которые нигде не публиковались и существовали лишь в рукописном или, в лучшем случае, машинописном варианте. Такие определения, как мелкобуржуазные анархисты и бунтари, зарвавшиеся авантюристы и невежественные извращенцы, нытики и клеветники, и другие ярлыки украсили страницы "научной" экспертизы.

И вот суд при закрытых дверях, те же эпитеты, которые нормальному человеку просто стыдно слушать. Я получил шесть лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58-10-11 Уголовного Кодекса РСФСР. Потом срок снизили до четырех лет, я полностью отбыл его в Дубровском ИТУ Мордовской АССР.

Разве можно забыть, когда нас, уже осужденных, выводили из закрытого зала военного трибунала под дулами автоматов, огромная толпа, в основном студентов, образовала на улице живой коридор. И вдруг мой подельник Семен Платохин выкрикнул: "Встретимся на баррикадах!" И толпа в едином порыве ответила: "Встретимся на баррикадах!"

Даже конвой замер от неожиданности. Но, опомнившись, нас наскоро затолкали в приготовленные "воронки". Начались пересылки, этапы вплоть до Дубровлага.

Когда я прибыл в свой первый лагерь после следственных тюрем и пересылок, он мне показался свободней воли. Студенты, еще до конца не осмыслившие того, что с ними произошло, продолжали диспуты и филосовские споры уже за колючей проволокой. В ответ на обличения сталинизма и начавшуюся "оттепель"

народ стал обретать свое лицо. И, в первую очередь, как барометр всех революционных движений, заговорило в полный голос студенчество. Хрущев явно был не готов к такой активной реакции, его не хватило на то, чтобы за обличением дать конкретную и дейстсвенную программу демократических преобразований, так необходимых народу. Он просто испугался. На волну студенческой активности хлынула волна репрессий. Это означало конец оттепели.

Нам пришлось отбывать срок вместе с настоящими преступниками: изменниками Родины, бывшими полицаями и прочими приспешниками фашистов, которые и в наших лагерях прислуживали новым хозяевам, заслуживая поувесистей пайку или досрочное освобождение. Но большинство были все-таки наши. И я согласен еще раз пройти страшный лагерный путь, хотя бы только за то, что я встретил там замечательных людей, поэтов Василия Вернадского и Валентина Соколова, а также Степана Ананьева, Хрисанфа Тарашевского, Юрия Петухова, Олега Чистякова, Бориса Хайбулина, Альберта Новикова и многих-многих, да простят они мне, что я не упоминаю их на этих страницах. Все они оставили в .моем сердце неизгладимый след, наполнили мою жизнь новым содержанием и вечной благодарностью перед судьбой за эти встречи. Но так или иначе, а дни составляли годы, пришел конец и моему сроку. Жизнь нужно было начинать ниже чем с нуля. Я прошел через несколько отделов кадров, пока не устроился каменщиком в Муромский стройтрест. На Вербовском поселке я с большим трудом прописался у матери в бараке. Прошлое то и дело давало себя знать в самых неожиданных ситуациях.

Через год уехал туда, где ничего не напоминало о былом, устроился в геологоразведку и четыре года полной грудью вдыхал кедровый настой восточносибирской тайги: искал слюду на Витиме, золото на Бодайбо и Лене, свинец и мрамор на Байкале.

Хороша наша бескрайняя Сибирь, но тоска по родному дому привела меня опять в наш Муром. Шел 1967 год. Что описывать годы застоя? Можно выделить разве что Ю.В. Андропова. В народе до сих пор его вспоминают за активную позицию в борьбе с коррупцией и беззаконием, которые гнездились почти во всех сферах нашего общества. Но ему помогли побыстрее уйти, как говорится - не

ко двору пришелся. А прочие временщики были всего лишь болванчиками военно-партийной диктатуры, страшной изуверской машины, которая правила страной под коммунистическими лозунгами.

Горько осознавать сегодня, но так называемая перестройка и дальнейшее реформирование страны так и не принесли народу ничего, кроме разорения и обмана. "Свобода" оказалась не под силу народу, она согнула его под ярмо новых наместников и что еще хуже - беззакония. Слишком медленно раскачиваются новые законодатели, а страну в это время разворовывают новые, беззастенчивые "капиталисты".

Грядут новые выборы... Хочется верить, что на этот раз придут более добросовестные и грамотные головы, и наша Родина выйдет, наконец-то, из шока своей свободы и обретет лицо, лицо не мачехи, а любящей матери своего народа.

Заканчивая свою невеселую историю, хочу пожелать молодому нашему поколению неуступчивого, жизнеутверждающего максимализма, непримиримости ко всему, что мешает нашему народу идти по пути вечного обновления жизни, по пути активной сопричастности к судьбам своих сограждан. У всех у нас одна Родина и одна цель - сделать эту Родину самой прекрасной на этой планете, многострадальной нашей Земле.