СУДЬБА НАРОДА — МОЯ СУДЬБА

Б.М. ДОБЖИНОВ ^¹

В Широклаг я попал с Закавказского фронта. Сначала нас собрали в г.Гори — на родине Сталина. Там находилась 38-я запасная бригада. Нас, калмыков, прибыло сюда 107 человек. Это были ребята из пограничных войск, с бронепоездов, были и недавно призванные в армию. Среди них я встретил своего однокурсника по педучилищу Тюрбя Лиджи-Гаряева и товарища моей сестры Нямин Буриева, гвардии казака.

Нас проинформировали о том, что создается национальная дивизия. Но я знал, что никакой национальной дивизии не будет и калмыки должны быть высланы. Мне об этом рассказали ребята из особого отдела, они мне предложили изменить национальность, чтобы остаться работать у них. Но я им ответил, что не стану это делать, потому что придет время, когда война кончится, мы вернемся домой, а у меня, калмыка, будет другая национальность. Мне будет стыдно. Какая судьба постигла мой народ, такая пусть постигнет и меня. Так я и оставил запись в графе национальность — калмык.

Из Гори мы попали на станцию Кунгур Пермской области. Сборный пункт размещался в церкви. Туда прибыло много солдат, сержантов и старшин — калмыков со всех фронтов Великой Отечественной войны.

Из Кунгура нас привезли на станцию Половинка. В клубе мы переночевали. Тогда мы были молоды, резвились, танцевали, хорошо провели вечер. Утром нас повезли на рабочем поезде до разъезда "Русский Болиндер". Там находился лесопильный завод, обслуживавший строительство Широковской ГЭС. Потом нас повели пешком на северо-восток по тайге. Мы прошли километра три или четыре от этого разъезда и увидели бараки, колючую проволоку, четыре вышки по углам.

В бараках мы отдохнули два дня, на третий день вышли на работу. Работали на лесоповале, трудно было из-за глубокого снега. Но силы еще у ребят были, поэтому мы справлялись. Меня назначили командиром взвода, в котором было 25 человек. Здесь мы проработали до конца апреля. Потом наш взвод перебросили на этот "Русский Болиндер", где надо было сделать автолежневку, чтобы трактора и автомашины могли ездить, не застревая в болотах. Эту работу мы выполнили за две недели, в середине мая. Нас за это поощрили. В качестве поощрения мне дали брюки, другим выдали по рубашке, третьим давали дополнительный паек, горячий завтрак.

После этого нас повезли на главную стройку. Там мой взвод, как более "свежий", попал в самую гущу. Нас поставили на гидроизоляционные работы. Здание ГЭС уже было построено, и надо было водонепроницаемой глиной изолировать его от проникающих грунтовых вод. Делалось все вручную. Деревянными "бабами" мы колотили глину, тачками ее возили и трамбовали.

Потом на глину клали железную сетку, а затем бетонировали. Но бетон делали уже другие ребята. Здесь мы проработали до августа, закончили эту работу и силы наши кончились.

И вдруг в нашей специальной газете "Сталинская стройка" появилось объявление: "Кто может строить каменную дорогу из булыжника, должны записаться". Ребятам своего взвода я предложил записаться, чтобы вылезти наверх из ямы, ведь тяжело в ней было и страшно. Ребята вначале сомневались. Я их уговорил, тем более, что двое из наших — Очир Бадмаев и Самта Нохаев до войны работали на строительстве дороги Элиста-Дивное. Все согласились и с этим решением я пошел в прорабскую. Там поговорил с прорабом — вольнонаемным инженером, и он дал свое согласие.

Наш взвод сняли с ямы и мы выбрались наверх, затем пришли на бетонный завод. А это место утопало в грязи. Если туда попадала машина, то ее надо было вытаскивать тремя машинами, потому что грунт дал усадку, все было залито вОдой.

Строить в таких условиях каменную дорогу было невозможно. Прораб мне -сказал, что сначала эту грязь надо вычистить. Мы с ребятами решили грязь из котлована выпустить в реку Косьву. Но для этого нужно было вырыть траншею. Мы так и сделали. Затем для строительства дороги эту траншею заполнили грунтом и утрамбовали. После этого начали готовить "подошву" для дороги, а потом строить и саму дорогу. Всю эту работу наш взвод выполнил до 1 октября на "хорошо". Дорога, которую мы построили от цементного завода до висячего моста, была длиной примерно метров сто. Дорогу у нас приняли, сказали, что мы — молодцы, выдали нам по 200 г спирта, по полбуханки хлеба, а также селедку. Мои ребята выпили спирт и не смогли подняться, т. к. сил уже не было. Я не пил, потому что ходил на кухню, носил баланду и кормил их.

Свой взвод я передал в отдыхающую комнату, а сам попросил врача Ивана Ивановича Бекера забрать меня к себе в санчасть.

В 1933 г. я закончил первый курс Астраханского медицинского института. Когда я сообщил об этом Ивану Ивановичу, он сказал: "Так ты же почти врач". Так я стал работать у него. Но через некоторое время Бекера перевели на другое место, а к нам прислали молодого врача Владимира Шмидта. С ним я проработал до конца пребывания в Широклаге.

Лечения в санчасти практически никакого не проводилось, да и нечем было лечить, лекарств не было, кроме аспирина, о пенициллине тогда и не знали. В качестве лекарств готовили отвары из хвои и трав и давали их всем пить. Тяжелобольных направляли в лазарет, который размещался в отдалении от бараков. С нами работала Ефросинья Васильевна Кудисенова — настоящая фельдшерица.

Медицинская комиссия ежемесячно проводила актирование. Когда человек уже терял всякую силу, и у него оставались только кожа и кости, а мышц не было, комиссия списывала таких дистрофичных больных и отправляла домой.

Я обязан был как медик не допускать, во-первых, кишечных заболеваний, во-вторых, завшивленности. Была баня, все в ней мылись в обязательном порядке. Поэтому случаев заболеваний сыпным тифом в Широклаге не было.

Зато клопов было много, потому что жили в деревянных домах-бараках. Никаких средств от клопов не давали, отделывались кипятком. Уставшие от работы люди засыпали на нарах, привыкнув к насекомым. Мы, медики, как могли, так и обслуживали людей.

В таких тяжелых условиях люди слабели, болели. Если я много давал отгу-

лов, то меня ругали: "Почему у тебя много дней невыхода на работу?" или "Температура невысокая, а ты его оставляешь?". Я отвечал: "У него пониженная температура, потому что сил нет". Вот, например, пришел ко мне Санджи Манджиевич Бамбышев — весь синий, температура у него смертельная. Я дал ему отгул на два дня и доложил врачу. Врач проверил и сказал, что я правильно сделал. Так я проработал до конца мая.

Я был зачислен в 1 -и батальон, командиром которого был старший лейтенант Рябов. Ничего плохого он нам не делал. Он требовал от нас то, что требовали от него. Начальником штаба был Наминов, строго следивший за выполнением плана.

В то время люди не рассуждали о том, что правильно, а что нет. Любой приказ выполняли как должное. Есть приказ — иди выполняй, а потом будем разбираться.

День Победы я встретил в Широклаге. Во 2-м батальоне работал троюродный брат моего отца Андрей Савельевич Дертынов. Мне сказали, что он заболел и лежит в лазарете. А люди уже уезжали домой, еле-еле каждый сам себя "тащил" как мог. Я попросил врача отдать мне под расписку моего родственника, и 25 мая мы выехали из лагеря. Я его на себе носил до самого Свердловска, а потом Санджи Манджиевич Бамбышев довез Андрея до семьи, проживавшей в 3-х км от станции Кормиловка. А я увез двоих молодых ребят на Аральское море. Мы договорились, что остановимся там, где хорошо устроимся, и связь будем поддерживать.

Ребята приехали к родственникам, а я остановился у своего товарища Санджи-Гаря Цеценовича Церенова. Пожил у него три-четыре дня и захотел устроиться на работу. В школу идти Церенов мне отсоветовал. Сказал, что мы теперь — враги народа, и лучше пойти охранять рыбные запасы, Было такое управление "Аралрыбвод" — Аральское управление охраны рыбоводства. Я пошел к руководителю этого управления — симпатичному русскому мужчине с перевязанной рукой, он был, по-видимому, ранен. Я ему все рассказал, и он согласился принять меня. Оформлял меня на работу Арсений Артурович Жарковский, по национальности еврей. Он мне понравился как человек.

Меня приняли участковым инспектором с окладом 700 руб. и выдали обмундирование: рабочее и парадное. Для меня это было большим делом. Там я работал до тех пор, пока не выехал в Калмыкию. За это время я поступил в Московский рыбный институт, окончил его и вернулся на родину с высшим образованием и специальностью — инженер-рыбовод, ихтиолог.

В Калмыкии по этой специальности я работал несколько лет, а уже перед пенсией пошел учителем математики в школу, Я все-таки учитель начальных классов, до войны закончил десятимесячные педагогические курсы.

Сейчас я на пенсии, материально обеспечен, но очень слабое здоровье у меня, перенес тяжелую операцию. Дочь живет в Санкт-Петербурге, у нее своя семья. Жена моя умерла в 1969 г.

За участие в Великой Отечественной войне Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 г. награжден медалью "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." и юбилейными медалями: "Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", "Тридцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", "60 лет Вооруженных сил СССР".