ДЕГТЯРЁВ АНТОН ИЛЬИЧ

Родился в 1907 г. в с.Мужичье (Бобровского района Воронежской области).

До 1930 г. - крестьянин-единоличник на родине. С 1930 г. - член колхоза «Красный пахарь» там же. К 1937 г. — пекарь колхозной пекарни. Арестован 13.05.37 г.

Осуждён Воронежским облсудом 20.07.37 г. по ст. 58 - 10 к 5 годам ИГЛ с последующим поражением в гражданских правах на 3 года.

Отбывал в Севвостлаге (Магадан). После окончания срока (13.05.42 г.) не освобождён, принудительно оставлен в системе Далъстроя: забойщик прииска НКВД Водопьянова.

Освобождён («уволен из системы Далъстроя с выездом на материк») 28.12.46 г.

С 1952 г. жил в г. Каменске-Уральском: рабочий ж.-д. станции Синарская.

Реабилитирован Верховным Судом РСФСР 20.12.62 г.

Умер в г.Каменске-Уральском 16.06.94 г.

«ЛЯГУШКА ПЕРЕД ТРАКТОРОМ»

В 1937 году Антон Ильич Дегтярёв был «мужчиной в самом расцвете сил», крепким и жизнерадостным, и вполне соответствовал работе, которую поручили ему в колхозе: он пёк хлеб. В семье росло трое детей.

О тех давних событиях он рассказывал спустя полвека - в 1990 году. Воспроизводим его рассказ по магнитной записи:

«В 1937 году я работал в пекарне для совслужащих - учителей. Мне дали двух парней в помощники. Мы выпекали 15 центнеров хлеба в день. Служащих было много. Выпеченный хлеб развозили в Берёзовку, в Воробьёвку - в разные колхозы. Ну, а колхозникам хлеб не продавали.

Когда приехал к нам уполномоченный на собрание по вручению «Акта на вечное пользование землёй» - «Акт» рукописный, большой, написана золотыми буквами: «Правительство вручает колхозу «Акт на вечное пользование землёй» - и всё, больше там ничего нет, - он сделал доклад, потом после доклада пошли выступления, назывались «прения», все восхваляли и так далее.

Ну, а мне так и ударило в голову, дай, я тоже скажу слово! А председательствующий мне всё никак слова не давал, так что я даже два раза выкрикнул, говорю, почему мне не даёте? Уполномоченный сказал: «Да пускай говорит!»

И начал я. «Товарищи, - говорю, - к этому «Акту» не хватает, по-моему, одного слова, надо добавить». Уполномоченный спрашивает: «Какого слова?»

Я говорю: «Надо добавить - «и хлебом»: «На вечное пользование землёй и хлебом». А то колхозник работает-работает, а хлеба ему и до ползимы не хватает, доживает кое- как. Вот колхозник придёт в кооперацию (сельский магазин потребительского общества. - Авт.), где я выпекаю хлеб, я уже вижу, что ему хлеба не продадут, говорят: «Вы на трудодни получаете». А на трудодни у него не хватает хлеба. Вот я и говорю: «Надо добавить одно слово, тогда «Акт» оправдывал бы своё назначение. А раз нет этого слова, то обидно колхозникам».

Вот на этом я и погорел.

Уполномоченный встал и говорит: «Вот тут выступал парень, сказал про хлеб. Так это всё равно, как если бы лягушка скакала перед трактором - он её раздавит!»

Через 3-4 дня меня с пекарни сняли, поставили конюхом. А вскоре приехала машина и с ней конный милиционер. И милиционер нас двоих - меня и ещё одного парня из с.Мужичье - Ефима Дмитриевича Рогозина - увёз в соседнее село Воробьёвку. Через несколько недель оттуда увезли меня в бобровскую тюрьму (в город Бобровск Воронежской области). Там был суд. Судила спецколлегия, человека 3 или 4. Меня выслушали. Я рассказал, как выступил на собрании, и дали мне 5 лет. И отправили меня на Колыму золото мыть. За одно это слово.

На Колыму везли на пароходе до Магадана, а где сели, забыл. А из Магадана нас по приискам перегоняли пешком: приисков там много! Наконец, привезли на прииск Туманный. Там золото моют. Зимой его вскрывают (оно глубоко в земле), снимают всю породу - рвут аммоналом - и вывозят. А летом уже берут пески, моют их в лотках. Лоток деревянный, небольшой. Наложишь в него песок и моешь. В середине лотка - канавка, там золотые пески оседают, они тяжелее всего. Трясёшь его туда-сюда и кидаешь. Чистое золото остаётся. А за золото мы там получали по шесть рублей за грамм.

В заключении нам не платили. Это по вольному найму я ещё пять лет проработал, вот тогда и платили. А в заключении только кормили и одевали, и всё.

Люди были в лагере и из Москвы, и со всех концов Советского Союза. И каждый человек сам себе устанавливал, жить ему или помереть.

Летом на тачке возили пески, ссыпали в бункер. К бункеру подходит транспортёр, он тянет на прибор. Каждый работает, моет. Делали ещё большую колоду, через неё пускали воду, на дно настилали маты. В колоду пески попадают, а воду из неё откачивали вагонетками.

Норма была -12 граммов золота в день. А если ты принёс больше, то за каждые два грамма сверх нормы давали по одному грамму табаку. Я ради этого табака и перевыполнял норму. На табак я покупал себе продукты, хлеб. Я не курил, потому и выжил, а если бы курил - не дай Бог!.. А табак там был дороже золота. Если норму не выполняли, отправляли на домыв: «Идите домывайте!» Пока не домоешь, не будешь спать, А бывало, моешь-моешь, а ничего нет, нет золота!

В лагере были палатки брезентовые сделаны. В них слышишь, как ветер воет, какая погода на дворе. В палатках окна сделаны. Палатки большие, в каждой жила целая бригада, человек сорок. Делали койки двухъярусные - там же лес, леса хватает! В палатках стояли бочки, не одна, в них дрова горят, и тепло от них.

Кормили в другой палатке - в «столовой». Супы делали. Плохо кормили, мы всегда были голодные. Посылок не получали. Многие помирали, попадали в палатку для больных, а оттуда уже не выходили.

В заключении кто работает, о том всё же беспокоятся, а кто не работает, тому плохо, ой как плохо!.. .Он доведёт себя, что и кушать уже не может - истощение. Никто внимания не обращает. Кто не работал, тех били, И кто больной, тоже били. Там их погибло — ой, не дай Бог! Вывозили их ночью, складывали в яму и закапывали. Складывали друг на друга.

Сидел я десять лет. Пять лет мне дали. Срок кончился в 1942 году. Сказали: «Пока война не кончится, тут будете». И пять лет ещё «вольным» золото мыл на выработках.

В конце 1946 года освободили. Вернулся в своё село Мужичье к жене, она меня дождалась».

Так одно умное слово обошлось крестьянину Дегтярёву в десять каторжных лет.