Я родилась в 1923 году в Румынии, в г.Ботошани. Родителей своих не помню. Мать в раннем детстве меня оставила на воспитание дедушке с бабушкой. Рано пришлось начать трудовую деятельность. Приходилось работать у частных лиц на производстве. После освобождения румынской территории от немецких захватчиков и в нашем городе была создана контрольная комиссия от Советского правительства. Я пять лет трудилась кухонным работником в этой организации. Там я познакомилась с рядовым советских войск. И когда его перевели на территорию Молдавии в г.Бельцы, я тоже решила туда переехать. Устроилась горничной в гостинице г.Бельцы. Мое знакомство с этим военнослужащим продолжалось. Однажды он пригласил меня пойти в гости к его знакомым. Когда мы возвращались из гостей, нас встретили местные, трое молодых молдаван. Между моим знакомым с этими молдаванами вначале началась ссора, из-за чего - я не поняла, так как плохо знала русскую речь. В итоге они скрутили руки солдату (моему знакомому) и отвели нас в местную ратушу к дежурному, который вызвал сотрудников военной комендатуры. Надели наручники, привезли нас в часть, где служил мой знакомый. Им занялся дежурный комендатуры. О чем шел у них разговор, я не знаю, так как нас с ним разлучили, и мы

встретились лишь на суде в г.Кишиневе, куда нас перевели. Я находилась до суда в кишиневском изоляторе. Во время допросов применяли недозволенные приемы, били, требовали, чтобы я в чем-то призналась. Я плохо понимала язык и что они от меня хотят, и когда им не удавалось заполучить мое признание о помыслах бежать в Румынию, то даже насиловали меня.

В итоге состоялся суд военного трибунала. Вот здесь мы встретились с моим знакомым. Я его первоначально даже и не узнала. Он сильно похудел, под глазами были синяки, нижняя губа была разбита. Говорил он мало из-за боли. У него даже было выбито несколько зубов.

Мне присудили 10 лет тюремного срока и 5 лет лишения права на самостоятельное передвижение по территории СССР. После суда была переведена в челябинские лагеря на 2 года, а затем мне часто меняли места отбывания срока.

Это была не жизнь, а скорее существование в неволе. Было ужасно, порой приходили мысли покончить с собой, если бы была возможность. Кормили иногда один раз в сутки какой-то баландой, иначе ее не назовешь. В бараках было очень холодно, сыро. А работать приходилось по 10-12 часов на лесоповале, копали зимой траншеи. Выбивались из сил. Многие не выдерживали, умирали рядом, и никто из охраны не обращал на это внимания. В конце смены трупы куда-то свозили. Часто приходилось работать в ночное время. Я удивляюсь, откуда только бралась сила все это пережить?

Там же меня отправили в местные мастерские на курсы трактористов. Освоила и эту профессию. Работая на тракторе, я познакомилась с молодым человеком, жителем Клина, который отбывал срок.

В 1954 году у меня родился сын. После родов меня перевели на поселение закрытого типа, охраняемое конвоирами, в Мариинск Кемеровской области. Ребенка у меня забрали. Разрешали встречаться с ним по воскресным дням в течение 30 минут.

Так шло время. Прошел год моего отбывания срока после родов. Встречи с сыном были самыми радостными минутами жизни, и в то же время угнетала тоска, что не было возможности прочувствовать всю глубину материнства. И когда я уходила, то ощущала опустошение души. Хотя в то же время забывалось все пережитое, когда приближалось время встречи с ним. Однажды, когда я пришла на очередную встречу с сыном, мне объявили, что он умер.

Мне показалось, что я не расслышала, и спросила, не ошиблись ли они. Но с нами там много не разговаривали. Представляете мои переживания и физическое и душевное состояние? Но человек подневольный не может, да ему и не дадут, расслабиться.

Жизнь продолжалась. Продолжала работать. Я была не одна в таком положении. И у других заключенных тоже умирали дети. В тоске и горе мы коротали вечера, свободные от работы. Старались в работе забыться.

В 1956 году меня вызвали в комендатуру и объявили, что на меня пришли документы о реабилитации. Отец моего сына раньше освободился. Я с ним переписывалась. Он постоянно писал, чтобы после освобождения я приехала к нему в Клин. Я же о смерти сына ему ничего не сообщила (не хочу называть, кто он, так как он и сейчас живет в Клину).

После получения справки о реабилитации я приехала в Клин. Устроилась работать как лимитчик на стройку штукатуром, проживала в общежитии.

В 1957 году у меня родился сын. Воспитывала его одна как мать-одиночка. Все годы пребывания в СССР у меня была одна мечта - вернуться в Румынию -на родину. В течение 4 лет я добивалась, чтобы мне выдали паспорт. Я жила по справке, что была выдана комендатурой по месту последнего отбывания срока.

В Москве в военном трибунале получила документы на получение паспорта, там же мне было отказано в выезде за пределы СССР. Так я стала жительницей г. Клина. Растила сына. Работала на разных предприятиях города. В 1975 году вышла на пенсию, но продолжала работать кухонным работником заводской столовой до 2002 года.

Я до сих пор никак не могу понять, за что мне, иностранке, присудили 15 лет каторжного труда и помимо воли сделали россиянкой. Вот и приходится доживать свой отпущенный Богом век в России.