ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Судьбы поляков, граждан СССР — это проблема все еще мало изученная. Те публикации, которые официально появляются в польской печати, представляют действительность неточно, а в независимых изданиях не принято поднимать эту проблему, поскольку лучше не дразнить властей соседнего государства, чтобы не стать причиной ухудшения и без того уже непростой ситуации. Однако данная предпосылка в корне ошибочна. Те, кто непосредственно заинтересованы, в обнародовании исторических фактов, дают этому убедительное подтверждение; они пишут письма властям Советского Союза (Письмо Платера, Встреча № 6), иногда непосредственно апеллируя к учреждениям или к людям за границей (Письмо польских и немецких католиков из Молдавии Павлу VI, Континент № 16). Такого рода сообщения появляются все чаще. Текст одного из подобных воспоминаний попал и к нам. Ксендз Владислав Буковинский (1904-1974) написал свои воспоминания во время краткого пребывания в Польше в 70-х годах. Руководимый правильной оценкой общественно-политической ситуации, отличающейся от сегодняшней, он поставил условие, что его воспоминания будут опубликованы только после его смерти и с исключением некоторых фрагментов. Кроме этих оговорок издатель сделал только несколько незначительных сокращений, которые продиктованы заботой о безопасности некоторых жителей СССР. На фоне относительно большого числа публикаций на тему преследования граждан в Советском Союзе «Воспоминания о Казахстане» (название

от издателя) являются удивительным документом с точки зрения этого высказывания.

В воспоминаниях польского ксендза нет и тени экзальтации, нет ни единой ноты ненависти по отношению к преследователям. Ксендз Буковинский рассказывает о страшных вещах тихим и смиренным голосом, так, как если бы он описывал историю тяжелой, безнадежной болезни. Удивляет его огромная вера в Божье Провидение, которое помогает в безвыходных, казалось бы, ситуациях.

Ясно, что эту книгу писал не литератор-профессионал. Но, несмотря на это, удивляет ее простота и подлинность стиля, которые также обладают документальной ценностью. Однако при всем том заданную в воспоминаниях тему нельзя считать исчерпанной. Поэтому мы обращаемся ко всем, у кого есть подобные материалы предоставить их какому-нибудь издательству.

ВСТУПЛЕНИЕ

В этой первой части моего повествования речь пойдет обо мне самом и о моих друзьях [ксендзах] священниках Брониславе Джепецком и Иосифе Кучинском, а затем о Советском Союзе, где протекает вся моя жизнь, начиная с 18 августа 1939 года, за исключением неполных 3-х лет немецкой оккупации в Луцке и нескольких месяцев, проведенных в Польше во время отпуска.

Для лучшей ориентации я приведу несколько дат из моей жизни. Я родился 22 декабря 1904 года (по старому стилю) в Бердичеве на Украине. В июле 1920 года наша семья переехала в Польшу. В 1921—1931 годах я закончил юридический и теологический факультеты в Ягелонском университете в Кракове. 28 июня 1931 года я получил рукоположение в кафедральном соборе в Вавеле от священника митрополита Адама Степана Сапеги.

В 1931-36 годах работал в Краковской архиепархии в Росбцах и в Сухей, а с августа 1936 года — в Луцке.

В ноябре 1939 года — после начала войны — Епископ Адольф Петр Шеленжек назначил меня настоятелем Луцкого кафедрального собора. С августа 1940 года по 26 июня 1941 года длилось мое первое заключение, все время в Луцке. После выхода на свободу я продолжал работать настоятелем Луцкого кафедрального собора.

С января 1945 по 10 августа 1954 года длилось мое второе тюремное заключение: первые 18 дней в Луцке, затем полтора года в тюрьмах Киева, а затем 8 лет в исправитель-

но-трудовых лагерях в 1946-50 годах в Челябинске, а в 1950-54 годах в Джезказгане, расположенном в 500 км юго-западнее Караганды.

С сентября 1954 до 3 декабря 1958 года я занимался пастырской работой в Караганде, куда был выслан в административном порядке. Однако эта ссылка длилась только два года, до середины 1956 года.

С декабря 1958 по 3 декабря 1961 года, то есть ровно 3 года, длилось мое третье тюремное заключение. С декабря 1961 года до нынешнего моего выезда в отпуск в Польшу я продолжал вести пастырскую работу в Караганде.

Как перед моим последним арестом в 1956-58 годах, так и после освобождения, в последние годы у меня была возможность совершить несколько миссионерских поездок. Дай, Господи, чтобы я мог продолжать эту работу после возвращения из Польши в Советский Союз!

Провидение Божье повело общими дорогами нас — трех священников Лупкой епархии: священника Бронислава Джепецкого, священника Иосифа Кучинского и меня. Так как я пишу друзьям, я буду их иногда называть по имени. Я смею утверждать, что мы подружились по воле Божьей.

С Брониславом и Иосифом мы сидели в одной камере в тюрьме в Киеве более года: с июня 1945 по июль 1946. В течение первого полугода, до декабря с нами был в одной комнате наш уважаемый и преклонного возраста седой Архипастырь ксендз Петр Адольф, епископ Шеленжек, о чем я далее пишу более подробно. Именно в этой киевской тюремной камере ему исполнилось 1 августа 1945 года 80 лет.

После освобождения от десятилетнего тюремного заключения мы все трое работали в Казахстане: я с 1954 года в Караганде, Бронислав с 1953 года в деревне Зеленый Гай около Целинограда, а Иосиф с 1956 года в маленьком городке Танчи в Кокчетавской области. В декабре 1958 года меня и Иосифа арестовали, а в январе 1959 года — Бронислава. Судили каждого из нас отдельно. Я сидел три года, Бронислав — 5 лет, а Иосиф — 7 лет.

В это время более 2-х лет (1959-61) я был с Брониславом в одном лагере. Иосифа сначала видели мимоходом два

раза в 1959 году, а потом мы были все вместе в течение 8 месяцев — с апреля до декабря 1961 года — в лагере для «верующих», о котором я напишу подробнее в третьей части моего повествования.

После этого объяснения я считаю своим долгом немного ближе познакомить читателей с моими друзьями.

Бронислав Джепецкий родился в 1906 году в городке Фелыптын (ныне Красногвардейск) около Плоскирова в Подоле.

В 1922 году он нелегально перешел реку Збруч и таким образом прибыл в Польшу, где он находился под опекой Епископа Каменецкого Петра Маньковского. На официальном советском языке это называется, предательством своей советской родины.

Под опекой епископа Маньковского Бронислав восполнил гимназические знания в Бучаче, а затем учился в Духовной Семинарии в Луцке. Он сразу выделился своими незаурядными способностями, особенно по философии. В 1930 году Бронислав получил рукоположение во Владимире-Волынском от ксендза — епископа Петра Маньковского.

Первые три года своего священства он работал под боком своего епископа и опекуна Петра Маньковского во Владимире-Волынском.

В 1933—37 годах он закончил основательное обучение теологии в Доминиканском университете «Ангеликум» в Риме, защитил докторскую диссертацию в области de uisione beatified.

В 1937-1939 годах Джепецкий занимал должность вице-ректора и профессора догматической теологии в Духовной семинарии в Луцке. В начале войны он стал работать настоятелем в деревне Гута Степаньска в Полесье Волынском, откуда выехал вместе с прихожанами во время бандеровских разгромов летом 1943 года.

Затем священник Бронислав был неполный год настоятелем в Ковеле, из которого он во время военных действий был эвакуирован немцами вместе с народом в Люблин. После освобождения Люблина летом 1944 года ксендз Бронислав возвращается в Волынскую область и идет в распоряжение

ксендза — епископа Шеленжека в Лупке. Из всех священников Лупкой епархии, которые выехали на Запад, в Волынскую область вернулся только ксендз Бронислав.

Епископ Шеленжек послал ксендза-каноника доктора Бронислава Джепецкого в Житомир на должность администратора Житомирской епархии. Короткой, но плодотворной была его работа в Житомире, прерванная арестом в январе 1945 года. Дальнейшая жизнь ксендза Бронислава нам уже более или менее известна. Его тюремное заключение длилось ровно десять лет, затем 3 года пастырской работы в Казахстане (1955 - январь 1959 г.). Снова 5 лет тюремного заключения. После освобождения ксендз Бронислав пробовал работать в Казахстане, но безуспешно из-за сопротивления местных властей, и, наконец, он решил стать настоятелем в Старограде на Подоле.

Несмотря на слабое здоровье, священник Бронислав работает на этом месте с начала 1966 года до сегодняшнего дня.

Иосиф Кучинский родился в 1904 году в деревне Бучки, расположенной между Житомиром и Коростенем в Волынском Полесье. В 1924 году, после окончания учительской семинарии в Житомире, Иосиф нелегально пересек советско-польскую границу, или первый раз предал свою советскую родину. Сразу же после пересечения границы он пошел в духовную семинарию в Луцке. Там среди клириков было много таких беженцев из Советского Союза. Их всех называли «большевиками». Известный своей добротой и кротостью вице-ректор Духовной семинарии прелат Адам Жулкевский не обращался к Иосифу иначе как только «мой дорогой большевик».

Так же как и Бронислав, Иосиф (Юзеф) отличался в семинарии способностями в науке и любовью к общественной работе.

В 1930 году Юзеф получил рукоположение в Луцке из рук епископа Суфрагана Степана Вальчикевича.

В 1930-35 годах он работал префектом общеобразовательных школ в Луцке, завоевав огромную популярность среди школьной детворы и их родителей. Одновременно он принимал участие в харцерском движении.

В 1933-37 годах ксендз Юзеф изучал общественные науки в Католическом Институте в Париже и получил степень доктора общественных наук.

В 1937-39 годах ксендз Юзеф Кучинский руководил Католической акцией мужской и женской молодежи в Луц-кой епархии и одновременно был капелланом Волынского харцерского союза.

В военные годы ксендз Юзеф Кучинский был настоятелем в Шумбаре, а потом также в Дедеркалах в Кременецком округе. В Дедеркалах во время бандеровского разгрома ксендз Юзеф вместе со своими прихожанами скрывался в близлежащем бывшем монастыре, где они выдержали осаду, которая счастливо закончилась, потому что подошли советские войска.

В 1944 году ксендз Юзеф Кучинский начинает миссионерскую работу на советской Украине: Красилов, Киев, Харьков, Днепропетровск, дошел до Днепродзержинска, где и был арестован в январе 1945 года.

После 10-летнего тюремного заключения ксендз Юзеф работал в Казахстане в течение 2-х с половиной лет, за что и заработал 7 лет тюремного заключения. В январе 1966 года, на второй месяц после тюремного заключения, он стал настоятелем в историческом Баде, в Подоле. Несмотря на тревожность обстановки и бессонные ночи, он работает очень интенсивно и плодотворно.

Ксендз, в настоящее время прелат, Юзеф Кучинский достойно держит мировой рекорд среди всех католических ксендзов. Это рекорд тюремного заключения. Он превышает 17 лет.

Ксендз, в настоящее время также прелат, Бронислав Джепецкий поставил второй мировой рекорд. Он отсидел 15 лет тюрьмы.

Я нахожусь на третьем месте. Несмотря на трехразовое тюремное заключение, я «едва» набрал 13 лет» 5 месяцев и 10 дней.

Кто читает слова о Советском Союзе, написанные человеком, который, как я, отсидел 13 лет в тюрьме, тот даже подсознательно ожидает какого-то разочарования, чувства

горечи, ожесточения. А если он этого не находит, то возникает подозрение, что этот человек пишет не то, о чем он думает, но то, что ему наказали говорить и писать.

Я пишу к своим друзьям. Знаю, что вы мне доверяете; итак, читайте дальше о том, что я об этом думаю сам.

Большая часть бывших заключенных, особенно долголетних, хранит в себе затаенную обиду или даже психическую травму. Эти люди, даже высказываясь откровенно, не способны на беспристрастный суд. Однако тот, кто победил в себе эту затаенную обиду, способен на объективное мнение, и это в высшей степени так именно потому, что он познал действительность объективно, а также знает всю подоплеку. Мне кажется, что я нахожусь в этом счастливом положении и попробую его использовать в дальнейших выводах.

Проиллюстрирую свою мысль на одном примере из моей лагерной жизни. Именно потому, что это пример счастливо редкий. Это было зимой 1947-48 года. Я был тогда в лагере на Уральских горах в поселке Бакуль Челябинского округа. В этом лагере было несколько тысяч заключенных, из них большая часть — жулики или, говоря по-польски, грабители, бандиты. Мы жили в больших бараках в очень примитивных условиях. Ночью двери каждого барака были открыты, а перед бараками стояли знаменитые «параши» или ведра. Было строго запрещено переходить из барака в барак. На протяжении всей ночи в лагере курсировал патруль из войск НКВД или, популярнее, «чекисты». Если такой патруль поймал ночью такого неудачного путешественника, его сразу же отправляли в карцер, где он должен был провести по меньшей мере трое суток. Было это, особенно зимой, средней приятностью. Карцер был холодный, необогреваемый, не разрешали брать пальто, а есть давали только хлеб, пить только холодную воду, причем ежедневно из карцера выводили на работу. Ничего удивительного, что из карцера прямо в лагерную больницу пропутешествовал не один заключенный.

Жулики — элемент неспокойный, и такие репрессии по отношению к ним были не один раз. Но к этим ночным путникам — правда, только зимой — летом никогда —

принадлежал кроме жуликов также и единственный лагерный душепастырь в моем лице. В этом лагере было кроме меня два православных священника, но больше ни одного католика.

Речь шла об исповеди. Летом с этим не было проблем, но зимой это можно было делать только ночью, когда все спали. Много раз эти ночные прогулки удавались отлично. Пока, наконец, однажды... В течение нескольких ночей я готовил к первой исповеди одного нашего соотечественника с Каменецк-Подольского округа, которого звали Болеслав. Это был очень милый и неглупый человек в возрасте 25 лет. Жил он в значительно лучшем бараке, чем я, потому что не был обычным работником, а так называемым «десятником» при строительных работах. Мы договорились, что используем этот лучший барак для наших набожных целей. Все шло согласно плана. После нескольких ночей подготовки Болеслав очень хорошо исповедовался обо всей жизни. После исповеди мы еще хорошо, по-дружески, поговорили. Было уже далеко за полночь, когда я возвращался в свой барак, который находился в конце лагеря. И вдруг свет ручного фонарика и голос: «Стой, кто идет?» Я наткнулся на патруль. Я знал этих сержантов, а они знали меня как «попа».

Дальше покатилось все очень быстро. Первый сержант: «А, это поп» — «Чего же ты поп ночью шатаешься по лагерю?» Первый сержант подходит ко мне, дает мне пощечину с треском и говорит: «Ну, проваливай» — убирайся. Я не подставил согласно Евангелию щеку для другой пощечины, только вернулся в свой барак очень злой и возмущенный. Если бы не забота о Болеславе — подумал я — то можно было бы пожаловаться на этого сержанта начальнику лагеря. Пусть меня посадят в карцер, но какое он имеет право меня так оскорблять?

После нескольких минут размышлений я подумал: собственно, это обязанность патруля запаковать меня в карцер сразу же. Тем временем оба сержанта остановились на том, что следует немедленно покарать меня. С их стороны это было гуманно, говоря сердито, это был «советский гуманизм» — но несомненный. Естественно, этот инцидент можно бы использовать для антисоветской пропаганды. Можно бы

говорить о том, как героический католический священник, со сверхчеловеческим посвящением исполняя свои обязанности, был пойман, узнан, получил пощечину от жестокого солдата, и у него даже не было возможности пожаловаться, доказать справедливость.

Да, но была ли бы такая пропаганда честной с моей стороны?

Не встретился ли я тогда с определенного рода милосердием и симпатией? Не была ли эта пощечина не только непреднамеренным оскорблением, но в тех условиях в какой-то степени даже «снисходительным похлопыванием по плечам?» Было ли бы честным представлять как палачей людей, которые, несмотря ни на что, явили мне доброе сердце?

Да, скажет нам сочувствующий «Свободной Европе», этот инцидент с двумя сержантами, ничего не значащими пешками, является пусть небольшим, но все-таки обвинением всей системы.

Отчасти, наверное, так, но только отчасти. У меня теперь нет времени на то, чтобы дать подробную характеристику советских тюрем, хотя у меня есть многолетний собственный опыт и наблюдения. Прежде всего, не всегда было одинаково. Во время моего третьего тюремного заключения было несравненно лучше, чем во время первого и второго, особенно в его первые годы. Очень тяжелая система содержания в одной камере и в одном лагере честных людей и жуликов, которые их обворовывали, не раз издевались над ними и еще, в придачу, до 1948 года получали привилегии от администраций лагеря или тюрьмы. Много крови попортило тюремщикам распространение в лагерях доносительской системы.

В первые послевоенные годы было очень слабо с питанием и обмундированием, но следует учесть то, что в то время была общая беднота и разруха. В военные годы с питанием в лагерях было еще хуже, но об этом я знаю только понаслышке, потому что сам тогда я в них не был. Также я слышал, что в конце войны и сразу после войны во время следствия били особенно наших (AK-owcow) и участников разных антисоветских партизанских групп: украинских, ли

товских и белорусских. Зато ксендзов во время следствий не били. Я слышал, что только одного ксендза били во время следствия. До этого он был офицером, военным священником, и его воспринимали как офицера, а не как ксендза. В мое время никого не били в лагерях. Единственный случай, когда представитель власти меня ударил, это была та «милосердная пощечина», которую мы уже подробно описали.

Пару раз я был еще не столько побитый, сколько потолканный заключенными — жуликами. Но и я по собственной инициативе приложил руку к одному из жуликов, который издевался над старичком.

Во время третьего тюремного заключения я не слышал ни об одном случае, когда кого-то били во время следствия.

Но как же относились к ксендзам? В общем-то, лучше, чем к другим, обычным заключенным. Их не били вообще, а клеветали на них меньше, чем на других. Только в одном отношении ксендзам было хуже, чем другим заключенным: ксендзов не брали на легкие работы, например, канцелярские. Они должны были работать, как все люди, за исключением некоторых привилегированных, к которым не допускали ксендзов до определенного времени. Только после смерти Сталина и в этом отношении наступила для ксендзов перемена в лучшую сторону, но в небольшой степени.

Наконец, можно ли требовать, чтобы коммунистическое государство оказывало ксендзам особое внимание, все равно — во время тюремного заключения или на свободе? Не надо требовать слишком многого! В Советском Союзе пропагандируется идеал атеистического государства, граждане которого все без исключения будут убежденными атеистами, полностью освобожденными от так называемого религиозного суеверия. Я сам советский гражданин. Совершенно добровольно я принял советское гражданство, а как это случилось, я расскажу во второй части моего повествования. Я хорошо отдавал себе отчет и в том, что моя душепастырская работа может быть в лучшем случае терпима, но никогда не будет поддержана государственной властью.

Конечно, все верующие люди, а их в Советском Союзе очень много, заинтересованы в том, чтобы политика государ-

ственных властей была терпимой. Таким образом, в этом отношении односторонняя антисоветская пропаганда имеет отрицательное влияние, особенно в области преследования религии, веры, церкви и духовенства.

Нужно отдавать себе отчет в двух вещах:

— после смерти Сталина в Советском Союзе достигнута большая, хотя, конечно, относительная либерализация всей системы;

— в Советском обществе всегда были сильные традиции и тенденции абсолютизма.

Россия это не Польша. У нас, когда Мешко Стары пробовал управлять железной рукой, его выгнали из Кракова. Когда позднее Ян Казимир с Марией Людвигой пробовали установить в Польше «absolutum dominium» по французскому примеру, то это закончилось отречением от престола самого Яна Казимира. В России диктаторами чистой воды были знаменитые монархи Иван Грозный, Петр Великий, Николай I и, наконец, Иосиф Джугашвили или Сталин. Зато Ленин не был сторонником абсолютизма ни в теории, ни в практике. Организованная им диктатура пролетариата не является эквивалентом с абсолютной властью одного человека. Не нужно, однако, забывать об одновременном проявлении в истории России так называемой «соборности», начиная с истории Великого Новгорода.

Так или иначе, в России всякая либерализация может очень легко закончиться поворотом от очень относительного либерализма к абсолютизму государственной власти, такой, как сейчас власть партийная.

Нужно учесть и еще одно. В Советском Союзе существует очень большое — я бы даже сказал преувеличенное — суждение о мнении заграницы. В этом отношении в России, кажется, мало что изменилось со времен Николая I. Я читал, что этот царь, перед которым дрожала вся Европа, чуть не плакал, когда узнал, что один французский литератор — не помню его фамилии — написал о нем после посещения России, что у императора большой живот, который он безуспешно старается спрятать под мундиром.

Теперешняя власть Советского Союза считается относительно либеральной. Преувеличенная критика ослабляет это

мнение и усиливает тенденцию абсолютизма. Речь идет не о том, чтобы хвалить. Это было бы похоже на иронию. Умеренная критика, не лишенная определенной ноты вежливости, лучше всего служила бы укреплению тенденции либеральности, а в связи с этим и терпимости по отношению к религии.

А что касается тенденций абсолютизма, то здесь тоже не надо преувеличивать. Знаете ли вы, когда я лучше всего почувствовал свою силу по отношению к абсолютистским выходкам одного самоуправца? Это было еще в 1940 году во время моего Первого тюремного заключения. Один из моих следователей, несомненно, был человек мало интеллигентный и при этом еще хамовитый. Это был единственный следователь, которому я мог дать такую низкую характеристику. Все остальные были мудрее и культурнее, чем он. Этот следователь даже не мог как следует организовать следствие и время от времени заводил его в угол. Хотя я рассказал ему все, что можно было рассказать по тому или другому вопросу, он требовал, чтобы я рассказал еще больше, а в действительности мне нечего было добавить к сказанному. Время от времени он говорил: «одумайтесь», а сам читал газеты, я сидел в углу комнаты на табурете и вместо «обдумывания» на пальцах тихонько молился розарий. Так было в течение двух дней, пока, наконец, мой судья-следователь не заметил что-то. Он высунул голову из-за газеты и спросил: «А что вы там делаете?» Я: «Молюсь Богу». Он сорвался с места и кричит во все горло: «Здесь запрещено молиться Богу!» А я: «Успокойтесь, пожалуйста. В будущем я буду молиться так, чтобы вы этого не заметили».

Насилие тоже имеет свои границы. Кто же может мне запретить молиться? Самое большее, что он может — выставить самого себя на смех. Действительно, молиться можно всегда и везде, было бы желание. Тело можно закрыть и даже целыми годами держать в одиночной тюремной камере, но нельзя связать душу, которая и оттуда найдет прямую дорогу к Богу. Преследование веры — это не самая большая опасность. Большая опасность — это изоляция детей и молодежи, лишение возможности познать Бога.

Благодать Божья непонятными для нас людей путями достигает и таких людей. И, тем не менее, Сын Человеческий Иисус Христос взывает к нам: «Жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателя на жатву Свою (Лк 10, 2.).

Часть первая

К МОИМ СВЕТСКИМ ДРУЗЬЯМ

Связывают меня с вами кровные узы, узы дружбы, идей.

Кровные узы; у меня есть горячее желание, чтобы эти слова захотели прочитать все мои родственники. Может не все заинтересованы проблемой Востока, но все интересуются моей личностью, а может через эти лекции в вас хоть немного углубится и одно и другое.

Узы дружбы — дружбы не какой-нибудь, но долголетней, испытанной всей жизнью. Таким образом, я обрабатываю часть моего повествования с мыслью прежде всего о друзьях нашего круга. Я знаю только одну организацию, которая в такой же степени создала условия на всю жизнь. Ею является созданная Винцентом Лутославским организация Эльсув. Я хорошо знаю, что интересует наших друзей и постараюсь это все описать хоть вкратце. Но и мои друзья вне нашего круга найдут в этом повествовании что-то большее, чем только личные моменты. И это люди как светские, так и духовные, к которым будет непосредственно обращена третья и последняя часть моего повествования.

Узы идеи, конечно, самые глубокие — это узы веры. Однако есть и другие элементы идеи, которые чаще всего у нас вдохновенны христианством. Скорее всего, большее число читателей будет близко идейному облику автора этих слов. Если бы, однако, это читал мой идейный противник, то я желал бы только одного: признания того, что я достойный противник. Тем, которые эти дела понимают глубже у добав-

лю, что для меня Христова заповедь любви недругов не является какой-то прекрасной утопией, но чем-то в высшей степени реальным и жизненным.

В жизни бывают переломные моменты. Прошлое кончается бесповоротно, приходит будущее совсем новое. Очень часто мы осознаем это не сразу, но значительно позднее.

В моей жизни было два переломных момента. Один был в январе 1945 года, а второй через 10 лет в июне 1955 года. Первый был независим от моей воли, второй — с полным участием моей воли, но оба переломные и оба сразу мною полностью осознанные. 22 января 1945 года мы выезжали из Лупка втроем: ксендз епископ Адольф Петр Шеленжек, ксендз каноник Кароль Галензовский и я. Это было после нашего ареста, который случился ночью с 3 на 4 января этого же года. 18 дней длилось вступительное следствие, и именно 22 января нас вывозили на дальнейшее следствие из Луцка в Киев. Ясно, что мы ехали под конвоем. Ксендз епископ получил лучшее место в машине возле шофера, а мы с ксендзом Галензовским сидели на узелках просто на платформе грузового автомобиля. Был прекрасный, солнечный, слегка морозный зимний день. Нас на платформе посадили таким образом, чтобы мы сидели спиной к шоферу. Мы выехали из Луцка. Проехали мост на Стыре. Едем через предместье, называемое Красным, где еще несколько месяцев тому назад была наша Луцкая Духовная семинария. Сидя на самосвале, мы осматриваем панораму города. Отсюда, с Красного, должно быть, смотрел на нее и восхищался ею гостящий в Луцке у Витольда император Зигмунд Люксенбурчик в 1429 году. Отсюда и происходит само название Красное. Над небом возвышается купол нашего кафедрального собора — в лучах солнца он прекрасно блестит золотистым блеском. Постепенно исчезают с глаз постройки города, но все еще виднеется купол храма. Наконец, исчезает и он...

Глядя с тюремного грузовика на постепенно исчезающий с глаз Луцк, вместе с куполом нашего кафедрального собора, я ясно понял, что Луцк — это, бесповоротно ушедшее из моей жизни, прошлое в истории Польши современной. Что принесет будущее? Что-то совершенно новое.

Теперь мы едем в Киев, а потом, наверное, еще намного дальше на восток. Там, на востоке, и есть мое жизненное будущее. По воле провидения Божьего. Чтобы я достойно все исполнил.

В июне 1955 года мои жизненные условия были уже совершенно иные, чем в январе 1945 года. Около 10 месяцев на свободе в Караганде. Туда я был выслан в административном порядке после окончания 10-летнего заключения, которое длилось 9 лет 7 месяцев и 6 дней; на 5 месяцев мне сократили срок за хорошую работу, хотя, правду говоря — я никогда не чувствовал того, что был хорошим работником. Провидение Божье действует иногда и через атеистов, которые сослали меня туда, где нужен был ксендз. Уже в сентябре 1954 года я знал, что меня ожидает огромная ду-шепастырская работа. У ссыльного, как и у заключенного, есть обязанность работать для власти. Я взял себе такую работу, которая оставляла мне относительно много свободного времени на душепастырскую работу. Я работал каждую вторую ночь как ночной сторож на строительных объектах. Ксендзовской работы в частных домах было вначале много как никогда до и после в моей жизни. Большое число исповедей было за всю жизнь сразу. Как у ссыльного, у меня была обязанность отмечаться в комендатуре, без разрешения которой я не имел права выезжать из Караганды. Комендантом был там старший лейтенант, по национальности казах. При ежемесячных отметках он у каждого ссыльного выпытывал очень точно об условиях жизни и работы. Это была обязательная ежемесячная исповедь, как я шуточно выражался среди многочисленных ссыльных-поляков.

После одного такого рапорта через три-четыре месяца, когда я «исповедовался» о том, где я живу и работаю, комендант неожиданно спросил: «Все это хорошо, но скажите еще, как у вас идет душепастырская работа?» Он уже откуда-то узнал о ней. «Спасибо, — отвечаю я, — и душепастырская работа идет неплохо». С тех пор, когда я отмечался, главным предметом «месячной исповеди» была, названная так комендантом, работа пастырская. Я должен, однако, при-

знать, что тот казах был довольно добродушным и не задавал лишних вопросов.

Ссыльные поляки ожидали тогда разрешения на репатриацию (возвращение на родину) в Польшу, однако долгие месяцы безуспешно. Наконец в июне 1955 года (какого числа — не помню) пронеслась желанная весть: «Сегодня записывают на репатриацию». Кто был жив, шел быстрее в комендатуру.

У меня не было причин спешить, и я пошел туда в тот день только вечером. Комендант в тот день меня не исповедовал, только записал, что я отметился, и сразу же отослал к капитану, — наверное, русскому, — который записывал на репатриацию.

Между мной и капитаном состоялся следующий разговор. Капитан, после проверки моих анкетных данных: «Гражданин Буковинский, мы предлагаем вам репатриацию в Польскую Народную Республику». Я: «Я с радостью приветствую решение советской власти о репатриации поляков, которой ожидали тысячи моих соотечественников, но лично сам я хочу остаться в Советском Союзе». Капитан: «Вы имеете также право остаться в Советском Союзе». В этот момент я увидел у капитана на столе 2 списка: один, очень длинный, согласных на репатриацию, а другой — совсем короткий, как я это точно заметил. Моя фамилия стояла третья в этом списке. Тогда-то я окончательно стал гражданином Советского Союза.

Так просто и обыкновенно закончился тот второй переломный момент в моей жизни. В этот раз я сам добровольно поруководил своей жизнью, совершенно ясно отдавая себе отчет в принятом решении.

Одно из последствий этого решения я ощутил через три года, когда 3 июня 1958 года был арестован третий раз в моей жизни, а 25 февраля 1959 года судим впервые в жизни, потому что во время первых двух арестов решения были административными, а не судейскими.

К этому единственному в моей жизни суду мы еще вернемся в третьей части моего повествования. Теперь поговорим только об одном эпизоде суда, который кажется мне очень характерным.

Судил меня коллегиум окружного суда в Караганде. Главный судья произвел на меня очень хорошее впечатление. Скорее всего, он был юристом, человек дела и тактичный. Около НПО было два ассистента (юрист, сдавший 2 гос. экзамена). Ассистент была похожа на учительницу и была явно ко мне благосклонна. Зато ассистент произвел впечатление человека мало интеллигентного и очень не любящего «попов». Насколько судья и ассистентка разговаривали со мной вежливо и довольно свободно, настолько ассистент надменно молчал и отозвался только один раз. А было это так.

Главный судья спросил, почему я не воспользовался возможностью репатриации и остался в Советском Союзе? Я ответил, что сделал это по идеологическим мотивам, для душепастырской работы, среди так много нуждающихся, и не имеющих своих священников верующих Советского Союза. Здесь мой ответ вывел из равновесия ассистента. Он отворил уста и сказал: «Что вы нам говорите о каких-то идейных взглядах? Ясное дело, что вы остались в Советском Союзе только из-за материальных побуждений. Вы себе посчитали, что за ваши «требы» (крещение, венчание, похороны) в Советском Союзе у вас будет больший доход, чем вы могли бы заработать в Польской Народной Республике и поэтому вы остались в Советском Союзе. А нам «не пускайте пыль в глаза».

На это я ответил: «Если бы я руководствовался материальными соображениями, то был бы — простите меня за грубые слова — круглым идиотом, оставаясь в Советском Союзе. В Польше я получил бы приход с постоянным доходом и мог бы в нем легально и спокойно работать, а в Советском Союзе я должен сидеть на скамье подсудимых.

Ассистент замолчал и больше уже до конца суда не открывал рта.

Есть люди, которые не хотят признать, что даже пренебрегаемый властями «поп» может руководствоваться в жизни идейными взглядами. Я далек от унижения взглядов материальных, особенно в семейной жизни. Но, говоря библейским языком, горе человеку, забывающему о словах Спаси-

теля, что «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (От Матфея, 4).

Итак, исполнилось мое намерение от 22 января 1945 года. Уже долгие годы я живу и работаю на востоке. И это долго не только по меркам польским, но даже по меркам советским. Здесь на востоке, в азиатской части Советского Союза, лежит как сама Караганда, так и все другие местности, которые я посетил во время моих миссионерских путешествий. Как работа в Караганде и ее округе, так и работа на «миссиях» будет нашей главной темой в третьей части повествования. Уже теперь припоминаю, что моя административная ссылка в Караганду длилась только первые два неполных года. Тогда вся душепастырская работа проходила только в Караганде и не могло быть и речи о каких-либо миссионерских путешествиях.

В мае 1956 года я освободился из ссылки и получил паспорт как полноправный гражданин Советского Союза, который может свободно без всякого разрешения перемещаться по всей огромной территории этого государства, только нужно иметь при себе паспорт.

Вскоре я уволился с работы ночного сторожа строительного предприятия и уже в этом же 1956 году совершил три недалекие миссионерские поездки, чтобы в будущем 1957 и 1958 году достичь наибольшей частоты моих миссионерских визитов.

Так получилось, что я живу и работаю на востоке, но не на исторических окраинах Польской Народной Республики. Территория восточных окраин Польши в настоящее время входит в состав трех советских республик — литовской, латышской и украинской, не считая Белосточины и Смоленщины, когда-то принадлежавших Польше, но сейчас относящихся к Российской Федерации.

Мы все очень хорошо помним, как много мы говорили в нашем округе об унии и идее ягелонской. С первого взгляда может показаться, что идея ягелонская сегодня абсолютно неактуальна, поскольку сейчас торжествует идея Пястов. Однако нет ничего более ошибочного, чем такая постановка вопроса. Идея ягелонская это определенный способ или стиль

 регулирования отношений Польши и поляков с ближайшими соседями, особенно на востоке. Речь идет о литовцах, белорусах, украинцах, латышах и, прежде всего, о русских. А кто же не согласится, что отношения польско-русские сегодня не являются болезненно притворными?

Мои наблюдения относятся главным образом к русским, литовцам и украинцам, поэтому я ограничусь только ими, пусть меня простят белорусы и латыши. Начну с русских.

Было бы стопроцентной ошибкой отождествлять Советский Союз с Россией, но было бы еще большей ошибкой допустить поглощение России Советским Союзом, не заметить специфики российской из-за примата Советского Союза.

Первое, на что надо обратить внимание: ничего нет более убийственного для отношений польско-русских, чем неволя и далеко зашедшая зависимость Польши от России. Но как же относится современный русский к Польше, к полякам?

Здесь не может быть однозначного ответа. Нужно, прежде всего, отличать среди россиян старое поколение, уже отличающееся по своим взглядам от младшего поколения. Среди старых русских, видимо, еще есть отголоски долголетнего польско-русского антагонизма, неизлечимого с царских времен. Они относятся к полякам недоверчиво, видя в нас, по меньшей мере, потенциальных врагов России.

В молодом поколении современных русских доминирует равнодушие. Характерно для него очень слабое знание истории и одностороннее технико-математическое направление советской системы образования. Если в придачу у такого молодого человека нет более близких знакомых среди поляков или полек, то Польша и поляки не касаются его больше, чем Австралия и австралийцы.

Однако это не значит, что дело так обстоит со всем молодым поколением русских. И среди молодых русских также встречаются люди недоброжелательно настроенные к Польше и к полякам. Только источник их недоброжелательности совсем другой, чем у старых русских. Эти недоброжелательные к нам молодые русские говорят о нас:

«Поляки все господа, польские коммунисты тоже все госпо-

да». Но среди молодых русских есть и такие, правда, их совсем немного, которые доброжелательно настроены к Польше и полякам, и даже очень доброжелательно. Привлекает их, прежде всего, дружеская культура. Они считают, что поляки — это культурные и хорошо воспитанные люди, с которыми стоит познакомиться и даже подружиться. Постепенно эти наши современные «друзья москали» начинают все больше интересоваться Польшей, а особенно польской культурой; иногда даже долгие годы мечтают о том, чтобы поехать в Польшу.

С нашей стороны было бы непростительной глупостью, если бы мы этих «друзей москалей» не замечали, пренебрегали бы ими или, еще хуже, отталкивали бы от себя.

В отношениях к русским мы должны как огня избегать двух крайностей:

1. Унижения и раболепия, которые могут вызвать презрение.

2. Возвышения себя, особенно в культурном отношении. Такие выражения, как, например, «мы, поляки, представляем высшую западноевропейскую культуру, до уровня которой России и русским далеко», доводят каждого русского, особенно интеллигента, в зависимости от его темперамента, до ожесточения или бешенства. Он скажет или подумает:

Значит мы, русские, по сравнению с вами варвары? И значит Пушкин, Толстой, Менделеев или Павлов — это варвары?

Прекрасный пример в этом деле показал президент Италии Ян Гронхи во время его визита в Москву. Мимоходом замечу, что президент Гронхи, бывший в течение долгих лет деятелем католических профессиональных союзов, в определенном смысле представлял католицизм и вместе со своей женой был на мессе в католической церкви в Москве. Президент Гронхи в мудром и глубоко продуманном обращении подчеркнул, что он прибыл из Рима — этого повсюду признанного центра европейской культуры, прибыл в Москву, которую можно признать наследницей второго центра европейской культуры, каким в свое время была Византия. «Эта близость культуры (добавлю от себя: не идентичность), говорил он дальше, пусть озарит визит президента Италии

в столицу России, а теперь и всего Советского Союза. «Было бы очень желательно, чтобы и мы, поляки, умели так мудро и тактично разговаривать с русскими, а особенно с теми, которые действительно искренне считают себя нашими друзьями.

От русских сразу перехожу к литовцам. Здесь, прежде всего, не нужно забывать, что все они, особенно старшее поколение, имеют на Польшу и поляков некоторую обиду из-за Вильнюса. Мы должны себе ясно представить альтернативу: или вся Литва или один Вильнюс. Что важнее? Или хорошие отношения со всем литовским народом или обладать городом Вильнюсом. Я думаю — и пусть мне простят вильнюсские земляки, — что хорошие польско-литовские отношения важнее, чем только Вильнюс.

Но на чем должны быть основаны польско-литовские отношения, из-за которых мы должны отречься от Вильнюса с его огромной и богатой не только литовской, но и польской исторической традицией? Идет ли здесь речь об обновлении ягелонского спора? Нет, ибо это совершенно нереально. Современные литовцы не мечтают ни об обновлении союза с Польшей, ни о том, чтобы оставить Литву Советскому Союзу до конца мира. Их политический идеал — это концепция балтийской федерации: литовско-латышско-эстонской, а, может, даже и финской.

В 1961 году в лагере для «религиозных» мы, польские ксендзы, то есть Бронислав, Юзеф и я, очень искренне вели интересные для нас разговоры с литовскими ксендзами. Они ясно говорили, что не хотят обновления литовско-польского союза — даже если бы это было возможно, — потому что боятся этого. По их мнению, русские могут физически уничтожить немногочисленный литовский народ, но не обрусят его. А поляки физически не уничтожат, но полонизируют. Достаточно того, что литовцы в свое время потеряли всю свою интеллигенцию, которая подверглась полонизации. Ни один литовец не может допустить опасности полонизации всего литовского народа, которая появилась бы в случае обновления союза Литвы с Польшей. Именно в том, что поляки очень милые, очень дружелюбные, и состоит самая большая опас-

ность для существования литовского народа при условии обновления союза между ними.

Хотя их идеал есть федерация балтийская, не грозящая литовцам исчезновением нации, однако литовские ксендзы считают, что в будущем, как только для этого появится возможность, должны развиться и углубиться взаимные отношения и в церкви, которых до сих пор практически не было. Но когда же эти церковные отношения, католическая связь обоих народов, смогут осуществиться?

Современный украинский народ не монолитный как, например, литовский — это народ внутренне разделенный. Речь не идет о той разнице, которая существует в каждом народе, как, например, у нас между краковяками и горцами или между жителями Силезии и кашубами или мазурами. Создается впечатление, что украинский народ постоянно еще рождается в муках.

Короче говоря, среди украинцев сейчас различаются:

1. Старые советские граждане, жители «великой Украины».

2. Так называемые «западные», происходящие от западных областей Украинской Советской Республики. Среди них следует еще различать:

а) галициян, или вернее галичан;

б) волынян;

в) жителей Закарпатья.

Кроме того, есть еще украинцы в Буковине и в Бессарабии, но о них почти ничего не слышно. Классификация галичан и волынян имеет свои основания еще со времен княжества Галицкого и Владимирского, от которых первые отхватили позднейшую Галицию, а другие Волынь. Особенно характерным и интересным является разделение украинцев, старых советских граждан, на сознательных украинцев и так называемых «хохлов». «Хохол» — это прозвище украинца, как «кацап» — русских. Русский обижается, если его называют кацапом. Сознательный украинец обидится, если его назвать «хохлом». Между тем, хохол сам о себе скажет, что он «хохол» и никогда не говорит, что он украинец. Кто же, этот загадочный «хохол»? Это украинец, но полностью обру

севший. Говорит он по-украински очень хорошо, часто безжалостно калечит русский язык, но предпочитает не признаваться в том, что он украинец. Предпочитает сам себя называть и быть названным «хохлом». Таких «хохлов» миллионы. Но их совершенно нет среди «западных». Известное дело, граница между «хохлами» и сознательными украинцами проходит более-менее по бывшей до разделения восточной границе Польской Республики. «Хохлы» главным образом преобладают к востоку от этой границы, в Харькове и в Донбассе. Это не значит, что там нет настоящих украинцев, но они там взяли верх над хохлами.

Все будущее украинского народа зависит от вопроса, что перевесит. Или украинизация хохлов, или хохолизация украинцев?

Из-за такой внутренней раздробленности трудно говорить о каком-то монолитном отношении украинцев к полякам и к польскому народу. Лучше всего относятся к полякам западные украинцы. Они подчинялись венграм, а в междувоенное время относились к Чехословакии. Они не подвержены воинственному украинскому национализму и более глубоко, чем другие соотечественники, проникнуты западной культурой.

В общем, хорошо относятся к нам волыняне, и это несмотря на трагичные выступления против поляков во время второй мировой войны.

Обычный волынянин старшего поколения хорошо вспоминает о польской власти на Волыни, которая длилась почти 19 лет (1920-1939). В разговорах со мной уже после войны многие волыняне подчеркивали, как им хорошо жилось при Польше, как с ними вежливо обращался староста.

Хвалили проводимое тогда соединение разрозненных земельных участков. Претензии они имели главным образом из-за учебы, а особенно они сожалели о том, что в школах учили детей читать сначала по-польски, а потом уже по-украински. Такие разговоры убеждали меня в том, что польские власти в пограничных районах не были такими глупыми и жестокими, как о них теперь говорят «pouer Ie roi de Prusse».

Об отношении галициян к Польше и полякам я ничего, к сожалению, сказать не могу. Эти отношения кажутся еще более доброжелательными, чем отношение литовцев к нам. Если речь идет о галициянах-интеллигентах, то среди них немало больных народной мегаломанией (манией величия).

И у нас до войны были мечты великодержавия. Но у Польши уже тогда была независимость, довольно раскинутая граница и свыше 30-ти миллионов жителей. Мы только забывали о том, что Польша была слишком слаба в экономическом отношении, чтобы серьезно претендовать на великодержавность. В то время независимой Украины еще не было. Украинцы сами не хотят признать и не признают Советскую Украину независимой. У них на плечах многомиллионный горб совершенно обрусевших «хохлов». Однако они испытывают упоение державной Украиной уже не от Буга и Сана, но от Люблина и Кракова аж до Кавказа. На основе этой своей, нужно признать, фантастической картины — эти галицианские мечтатели смотрят на нас, поляков, с пренебрежением, с высоты своего могущества. Конечно, при такой постановке дела не удастся добиться каких-либо лучших украинско-польских отношений.

Намного серьезней воспринимают Польшу и поляков украинцы-киевляне и с Полтавщины, вообще, с так называемой большой Украины. Они видят в поляках ценных и порядочных союзников в борьбе за лучшее будущее народа. Такое филопольское отношение многих украинцев не всегда бывает одновременно антирусское, но всегда соединено с антихохляцким настроением.

О хохлах я мало что могу сказать. Идеал хохлов — это Москва. Чем больше их внимание приковывает Москва, тем меньше и, в конце концов, никакого значения для них не имеет Варшава или Краков.

Если речь идет об изначальной раздробленности украинского народа, то, надо сказать, сталинское руководство подлило еще масло в огонь, упраздняя церковный союз 1946 года по примеру отмены союза во времена царя Николая I в 1839 году. Тогда царская власть нашла униатского епископа Юзефа Шемачка, который привел это в исполнение.

равда, теперь сталинская власть не нашла ни одного греко-католического епископа, но нашла во Львове прелата Габриеля Костельника, который встал во главе так называемой инициативной группы к возвращению в лоно православной церкви. С этих пор на Украине действует православная церковь, которая официально поглотила греко-католическую церковь и всех греко-католиков. Действуют также отдельные католические церкви, но только латинского обряда. Хотя очень многие греко-католики не считают себя православными, теперь нет ни одной действующей греко-католической церкви. Большинство этих церквей отдано православным, некоторые вообще закрыты и не действуют. Один из галицианских интеллигентов как-то сказал мне с горечью: «Мы, украинцы греко-католики, на Украине в худшем положении, чем вы, поляки. У вас есть хотя бы немного церквей, у нас же нет ни одной действующей греко-католической церкви».

Что касается греко-католических священников, то одни из них — незначительное число в Закарпатье и большее число в Галиции — «вернулись» в православие и стали его апостолами, другие во главе со всеми епископами, наоборот, стали исповедовать католическую веру и прошли через многолетние тюрьмы, некоторые были в заключении до 10 лет. Были и такие, которые остались при католицизме,' но благодаря счастливому случаю, избежали тюрьмы.

К Польше и полякам греко-католические священники из Галиции относились лучше, чем светские интеллигенты. Однако и среди них есть такие, которым кружит голову образ владычествующей Украины, тогда как закарпатские греко-католические священники относятся к нам не только хорошо, но сердечно. В таких условиях нет ничего удивительного, что на Украине господствует замешательство, и совершенно невозможно посчитать, какой урон потерпела католическая церковь и сколько убежденных верующих приобрела православная церковь.

И наконец, нельзя забывать о существовании многочисленной, подвижной и хорошо организованной украинской эмиграции на Западе. Главным ее бастионом является Канада.

Я не хочу давать какие-то рецепты относительно будущих польско-украинских отношений. В любом случае, мы должны более внимательно наблюдать за этой бурлящей украинской церковью, и за тем, что постепенно из нее будет выплывать. А тех из них, которые будут к нам относиться позитивно, не надо отталкивать несвоевременным напоминанием их ошибок и жестокостей, допущенных ими в межвоенные годы.

Это мои примечания, что касается наблюдений народов, охваченных ягелонской идеей. Но сам я живу в Казахстане и часто встречаюсь с интересом к казахам и другим азиатским народам. Я охотно расскажу о них.

Казахская Советская Республика охватывает огромную территорию, которая раньше, до революции, считалась просто юго-западной частью Сибири. Самих казахов раньше называли киргизами. Теперь киргизами называют только жителей Киргизской Советской Республики, расположенной южнее Казахстана, точнее, юго-восточнее. На юг от Казахстана находится обширная, хотя меньшая чем Казахстан, территория, названная еще до революции Туркестаном, а в настоящее время Советская Средняя Азия. На этой территории, двигаясь с востока на запад, расположены четыре связанные республики: Киргизская, Таджикская, Узбекская, Туркменская.

Все эти народы, а именно: казахи, киргизы, таджики, узбеки и туркмены — народы мусульманские. Казахи, киргизы, узбеки и туркмены говорят на диалектах турецкого языка и считаются тюркской этнической группой. Судя по физическому типу, у казахов и киргизов есть примесь монгольской крови. Только одни таджики принадлежат к другой этнической группе и говорят на совершенно другом языке. Они являются арийцами иранской группы. Самыми близкими к ним родственными нациями являются иранцы и афганцы.

Придерживаются ли мусульмане своей веры? Таджики и узбеки, конечно же, набожнее казахов. Молодежь плохо знает свою веру, и, наверное, большая часть вообще не молится. Однако все они верят в одного Бога Аллаха, самым

большим пророком которого является Магомет. Очень характерно: русские жулики и иногда даже не жулики — ругают Бога. Мусульманский жулик может ругаться самыми плохими словами, но никогда, ни в коем случае, он не будет ругаться на Бога.

Было время, когда все мечети в Советском Союзе были закрыты. Советским мусульманам очень помог визит президента Насера, который сам был набожным мусульманином. Снова были открыты мечети в больших городах. Сейчас функционирует два организационных мусульманских правления: для Казахстана и Средней Азии, а также для европейской части Советского Союза. После долголетнего перерыва из Советского Союза в Мекку отправляются паломники. Как сказал мне на ломанном русском языке один казахский мулла: «Раньше было плохо (плохо, очень плохо), а теперь хорошо, очень хорошо».

Действительно ли все так хорошо, насчет этого у меня есть сомнения. Хотя, конечно же, теперь советским мусульманам лучше, чем до визита Насера.

Объектом моей долголетней душепастырской работы и миссионерской деятельности являются не русские, и не казахи или таджики. Прежде всего, я работаю среди немцев и поляков. Что же это за немцы и что же это за поляки? Немцы не из Германии, а поляки не из предвоенной Польши. Конечно, в военные и послевоенные годы в эти края прибыло много, как их тут называют, поляков из Польши, польских граждан, но они уже давно репатриировали в народную Польшу — одни в 1945 году, другие в 1955-56 годах. Многие также выехали из Советского Союза вместе с армией Андерса.

Поляки, живущие в настоящее время в Казахстане — это переселенцы с Каменецкой, Житомирской и Винницкой областей Украины. В тех краях до сегодняшнего дня существует многотысячная польская община и есть несколько действующих церквей, как, например, в Шарограде и Баре, где уже четвертый год настоятелями работают Юзеф Кучинский и Бронислав Джепецкий. Наши казахстанские поляки переселены с Украины в Казахстан в 1936 году. Повлиял на это решение тогдашний «флирт» санационного правительства

с Гитлером. Целое молодое поколение поляков родилось и воспиталось в Казахстане. Долгие годы польские переселенцы были под комендатурой и не могли никуда выезжать. Позднее они получили полную свободу передвижения. Некоторые вернулись в свои родные края на Украину, но основная масса осталась в Казахстане.

По данным последней переписи в Казахстане 53 тысячи поляков. В действительности же их намного больше, так как очень многие поляки записаны украинцами, хотя совсем себя таковыми не считают.

Есть три основных центра размещения польского населения в Казахстане:

1. Кокчетавская и Целиноградская (раньше Ахмолинская) область. В этих двух областях живет основная масса казахстанских поляков. Их очень много в городах. Здесь есть целые деревни, иногда с преобладанием польского населения. Именно в Кокчетавской области работал ксендз Юзеф Кучинский, а в Целиноградской области Бронислав Джепецкий.

2. Окрестности Алма-Аты. Здесь значительное скопление поляков. В городе Алма-Ата, который является столицей Казахстана, поляков немного, но в районах есть поселки со значительным, даже преобладающим польским населением.

3. Город Караганда с его окрестностями — это третий самый маленький центр поляков. Поляки, старшее поколение, которым около 70-ти лет, в общем-то неплохо говорят по-польски, хотя не без русских и украинских вставок. Они очень набожные. Многие из них знают наизусть множество религиозных песен, иногда уже очень устаревших, и забытых в Польше. Среднее поколение говорит уже хуже по-польски, но в общем-то еще говорят. Зато молодежь говорит по-польски только в лучших и наиболее старательных семьях. В общем-то, в основном вся молодежь понимает польский язык, но уже не разговаривает по-польски. Попадаются, к сожалению, и такие, которые даже не понимают своего родного языка. Среди молодежи большинство не умеет читать по-польски, хотя охотно этому учится, был бы только учебник. Зато старшее поколение все читает в молитвенниках по-польски очень хорошо, но из других книг хуже. Старшие

поляки почти все верующие, в основном привязаны к своей вере. О религиозном состоянии молодежи поговорим попозже. Во всяком случае, как старшие, так и младшие пока придерживаются католической веры — они поляки. Если же они отходят от католической веры, то очень быстро русифицируются. Потихоньку образуется молодая интеллигенция из детей наших поляков-крестьян, ремесленников и рабочих. Но эта молодая интеллигенция совершенно ничего не знает о Польше, ее культуре и истории. То же самое творится и на Украине, в окрестностях, из которых выходят наши переселенцы.

Немцев в самой Караганде и вообще в тех краях намного больше, чем поляков. Они являются потомками немецких колонистов, поселившихся в русском государстве во времена царствования Екатерины II и ее наследников, а значит, во второй половине XVIII века и в первой половине XIX века. В религиозном отношении немцы в Советском Союзе — как и в самой Германии — не монолитны. Есть очень много лютеран, много баптистов, но также много и католиков.

Некоторые немцы попали в эти края еще до революции, но значительное их число было переселено сюда из европейской части Советского Союза, частично еще до войны, но особенно во время войны и непосредственно после ее окончания. Немало немцев приехало сюда добровольно в послевоенные годы.

Немецкая колонизация в русской империи была в основном осуществлена на двух территориях:

1. На Южной Украине (Одесса, Николаев, Херсон, Запорожье).

2. В Поволжье, около Саратова. В основном из этих Двух территорий и происходят наши азиатские немцы. До сегодняшнего дня у нас говорится об одесских и волжских немцах.

Я работал среди немцев не только в Караганде и ее ближайшей округе. Я вел душепастырскую работу во время моих путешествий в разных районах, а особенно в Таджикистане, о чем я расскажу в третьей части моего повествования.

Могу утверждать с полной уверенностью, что хорошо быть  душепастырем среди немцев, или, как говорят здешние атеисты, «немецким попом».

У немцев в крови порядок и дисциплинированность. Или они совсем не приглашают ксендза, или, если уже пригласят, то все пользуются его услугами. Зато наши «полячки» как везде, так и в Казахстане — индивидуалисты.

Если в Казахстане немец-католик женится на немке-католичке, то обычно за целый месяц до свадьбы приходят к ксендзу обе мамы и говорят так: «Свадьба будет в такой-то день. Мы приходим заранее, чтобы у патера было время их подготовить к венчанию и чтобы вместе определить дату венчания, конечно же перед свадьбой». В то время наши дорогие «полячки» думают только о шумной свадьбе, густо заправленной водкой, а о церковном венчании начинают думать только после свадьбы (и то не все). Одним словом, немцы более последовательные католики, чем поляки, и поэтому хорошо быть их душепастырем.

Поляки превосходят немцев в некоторых отношениях, Они более сердечные и жертвенные. Все, не исключая молодых интеллигентов, целуют руку ксендзу и делают это охотно, без принуждения. У немцев, за исключением некоторых старушек, такого обычая нет. Они более официальны; хотя не лишены сердечности. Да, они жертвенны, нередко очень жертвенны, но поляки, в общем-то, более жертвенные. Исключительно за счет пожертвований верующих я живу уже долгие годы и содержу себя, когда нужно и путешествую, и вдобавок плачу еще подоходный налог, который в 1969 году составил 1088 рублей или 16320 злотых. Конечно же, я не смог бы себе позволить купить машину, но всего остального мне достаточно.

Старшие немцы-католики чувствуют себя, прежде всего, католиками, а потом уже немцами. Так, старый немец католик говорит себе: «Я немец-католик», и реже «Я немец» У молодежи уже нет этого перевеса католицизма над национальностью. Старшие немцы-католики не очень признают немцев-лютеран или баптистов за своих соотечественников. Они предпочитают, чтобы их дети, внуки женились и вы-

эдили замуж за поляков, литовцев, лишь бы действительно за верующих католиков, чем за немцев, принадлежащих к другим вероисповеданиям. Почти всегда они против браков с русскими. Так как немецкие семьи более дисциплинированны, чем польские семьи, их дети в основном считаются с мнениями родителей, несмотря на это смешанные русско-немецкие браки встречаются довольно часто, но даже союзы с немцами других вероисповеданий более редки, чем браки немецкие и католические.

Немцы, так же как и евреи, предпочитают жить скученно. В первые послевоенные годы они были более рассеяны, везде под комендатурой и должны были жить там, где им было указано — нередко без своих соотечественников, среди чужих народов. Но когда после смерти Сталина их освободили от комендатуры и вернули им свободу передвижения, то они не возвращались в свои родные места, где теперь осталось очень мало немцев, но ехали туда, где уже после войны сосредоточилось большое число немцев.

Так было в Караганде. Когда 15 лет тому назад я был выслан в Караганду, немцев здесь было относительно мало. Только в одном пригороде было много немцев с Поволжья, высланных сюда еще в 1930 году, после предварительного «раскулачивания» во время коллективизации. Среди них живет и работает мой сосед и друг ксендз прелат Александр Хира, бывший ректор греко-католической духовной семинарии в Ужгороде, в Закарпатье. В течение последних 15 лет немцы заселили всю Караганду. Конечно же, они приезжали сюда и по той причине, что здесь легко найти работу, но, прежде всего их сюда привлекало то, что в Караганде уже было много католиков, а особенно то, что в нашем городе есть католические ксендзы.

Ничего подобного я никогда не замечал у поляков. Еврей тянется к еврею, немец к немцу, но поляк редко тянется ^да, где хоть немного больше поляков. А если еще случается, что в молодом поколении браки смешанные с украинцами или русскими, что, к сожалению, встречается чаще, ^м монолитные польские семьи, то легко представить себе остальное.

Отношения между поляками и немцами-католиками хорошие, а часто даже сердечные, чего уже нельзя наблюдать в отношениях между поляками и немцами других верований. Немцы, в общем-то, в глубине души считают себя за нечто лучшее не только по отношению к русским, но и по отношению к полякам, но немцы-католики смотрят на поляков и на литовцев почти как на равных себе. Зато поляки старшего поколения считают себя лучшими, чем украинцы, не говоря уже о русских. Средний старый поляк считает украинский язык крестьянским языком. Хуже, что среди молодых поляков, причем самых интеллигентных, можно заметить убежденность в превосходстве русской культуры, что иногда доходит до того, что они стесняются своей польскости.

Как среди поляков, так и среди немцев создается молодая интеллигенция. И у нее также недостает знаний о Германии, ее истории и культуре. Но, однако, эти молодые интеллигенты-немцы больше знают о Германии, чем молодые интеллигенты-поляки о Польше.

Так как в Польше есть интерес и к евреям, то я напишу и о советских евреях, хотя у меня с ними было очень мало общего.

«Евреи по-мастерски умеют приспособиться и устроиться» — так говорят о них русские. А один из главарей киевских жуликов, и притом неплохой певец и господин... так пел об этом в тюремной камере:

«Ах, бедный Шлома,

У него забрали четыре дома.

Теперь он тихий и смирный

Зав. магазином "ювелирный"».

Согласно этой песне: «хоть у бедного Шломы забрали, — разумеется, после революции — четыре дома, но он теперь тихий и смирный зав. ювелирного магазина».

Евреи в Советском Союзе так хорошо приспособились и устроились, что теперь уже полностью исчезает тип еврейчика, хорошего торговца или ремесленника. Советский «еврей» — это интеллигент чаще всего с высшим образованием: инженер, врач, профессор или торговый работник с вы

соким социальным положением. В настоящее время, в связи с израильско-арабской войной, ситуация с советскими евреями не совсем понятна. За границу их не пускают, но евреи умеют ждать, пережидать и выдержать на своих государственных должностях.

После характеристики отдельных народностей я хотел бы немного больше сказать о религиозном состоянии в настоящее время. Особенно часто я слышу вопрос, придерживается ли молодежь своей веры или массово от нее отходит? Разумеется, нас, прежде всего, интересуют католики. Поговорим, прежде всего, о русской молодежи. Русские задают тон всему Советскому Союзу, а значит, обсуждение интересующей нас темы без их учета не дало бы нам ясной картины. Я должен оговориться, что пока буду говорить только об исконно русских, а не об украинцах и белорусах, которых так часто путают с русскими.

Мне кажется, что русские больше всех других народностей попали под влияние атеизма или агностицизма. Среди исконных русских процент убежденных атеистов и, еще больше, агностиков, конечно же, больший, чем у других народностей. Но здесь нужно учесть два обстоятельства, значимых не только для русских, но и в целом во всем Советском Союзе:

1. В Советском Союзе намного больше агностиков, чем атеистов, в полном смысле этого слова. Молодой человек средних лет, неверующий, если его спросить, отвечает: «Я не верю в Бога» и обычно добавляет, философски обосновывает:

«Я его не видел». Но он не будет клясться, что точно нет Бога, но скажет: «А может, он где-нибудь и есть, но я его не видел, и никто его не видел». А тот, кто не исключает возможности существования Бога, уже сам по себе не является атеистом.

2. В Советском Союзе много людей, которые считают себя атеистами, но вовсе ими не являются. Прежде всего, все партийные считают себя атеистами, в то время как среди них больше агностиков и даже немало таких, которые потихоньку верят в Бога. Хуже, что среди русских и среди восточных народов существует определенная легкость в отречении от

Бога для собственной пользы. Есть такие, которые даже этивд хвалятся, а в своем доверенном кругу говорят, что даже и не думают стать безбожниками. Атеистическая пропаганда в Советском Союзе проводится достаточно интенсивно, хотя, честно говоря, могла бы быть еще интенсивней. Особенное внимание при этом уделяется детям и молодежи. Уровень атеистической пропаганды, в общем-то, низкий. Достаточно сравнить статьи на эту тему в коммунистической советской и польской печати. При сравнивании предпочтение отдается польской стороне. В советской пропаганде очень мало философской аргументации. Обращается большее внимание на мнимое противоречие между наукой и религией. Еще больше насмехаются и внушают отвращение к «попам» и «богомолам». «Поп» — это не только православное духовное лицо,, но и также наш ксендз, лютеранский пастор, мусульманский мулла, сектантский проповедник, и зачастую под этим же понятием подразумевают «монахов» и «монахинь». «Богомол» и «богомолка» — это вообще набожная личность любого вероисповедания. Именно осмеяние, а не аргументация — это излюбленный метод советской атеистической пропаганды. Большое замешательство сеет то, что даже наивысшие формы и проявления религии уравниваются с грубыми суевериями, иногда не имеющими ничего общего с религией.

Результаты этой атеистической, антирелигиозной пропаганды, одновременно и малы и велики. Велики потому, что дети и молодежь боятся быть осмеянными, что наносит ущерб жизни молитвы и веры. А малы результаты атеистической пропаганды и иногда даже совсем нет никаких там,, где родители и воспитатели действительно верующие и действуют своим добрым примером.

Если атеизм, а еще более агностицизм, имеет больше успеха среди русских, то одна из грустных причин этого зрелища — это небрежность родителей и воспитателей. Часто в русских семьях бывает так, что старшие сами молятся, но совершенно не заботятся о том, чтобы молились их дети и внуки. Слишком мало в русских семьях заботы об укоренении и передаче веры молодому поколению. Влияние на это имеет также и специфический образ мышления русского

народа. Для русских аргументы ума играют в религии минимальную роль. На первый план выдвигается религиозное переживание, своеобразный мистицизм. Русской психике не соответствует томизм, ей намного ближе экзистенциализм.

Достаточно часто в Советском Союзе среди русских, и часто и среди других национальностей, наблюдается такая картина: подрастающая молодежь только временно проходит через атеизм. Парни и девушки в возрасте от 16 до 20 лет верят в то, что Бога нет. Однако позднее они задумываются, и уже в возрасте около 25 лет эти же самые парни и девушки принимают позицию или агностиков, но уже не атеистов, или, если эта вера хоть немного была им привита в детстве, возвращаются к вере в Бога, хотя обычно уже не к молитве.

Так как среди молодежи, и это не только русской, распространен агностицизм, то скажу еще несколько слов о нем. Эти молодые агностики, хотя и не исключают возможности существования Бога, в основном совершенно им не интересуются. Они полностью поглощены практическим материализмом, жизненным. Одних, и очень многих, очень интересует водка, других — техника, спорт, наука, искусство, литература, сексуальные дела, деньги, благополучие. Среди этих молодых агностиков есть также не такое уж большое меньшинство глубоко думающих. Они даже очень интересуются религией. Но нелегко такому молодому думающему человеку встретить ближнего, который мог бы ему подать руку помощи.

В Советском Союзе все на службе атеизма: печать, кино, школа, театр, радио, телевидение. Атеисты постоянно то одним, то другим способом обращаются к народу, а люди верующие, хотя их и больше, чем атеистов, обычно молчат.

И при этом даже мудрая и набожная старушка не сумеет убедить студента или студентку института, так как для этого нужны хоть минимальные знания философии и умение опровергнуть аргументы — в основном очень примитивные — советской атеистической пропаганды. Без сомнения, есть какое-то зерно правды в том, что в русской психике есть склонность к крайности. В современном русском обществе выступают крайности и в области религии. Выступает, без со-

Бога для собственной пользы. Есть такие, которые даже этим хвалятся, а в своем доверенном кругу говорят, что даже а не думают стать безбожниками. Атеистическая пропаганда в Советском Союзе проводится достаточно интенсивно, хотя, честно говоря, могла бы быть еще интенсивней. Особенное внимание при этом уделяется детям и молодежи. Уровень атеистической пропаганды, в общем-то, низкий. Достаточно сравнить статьи на эту тему в коммунистической советской и польской печати. При сравнивании предпочтение отдается польской стороне. В советской пропаганде очень мало философской аргументации. Обращается большее внимание на мнимое противоречие между наукой и религией. Еще больше насмехаются и внушают отвращение к «попам» и «богомолам». «Поп» — это не только православное духовное лицо, но и также наш ксендз, лютеранский пастор, мусульманский мулла, сектантский проповедник, и зачастую под этим же понятием подразумевают «монахов» и «монахинь». «Богомол» и «богомолка» — это вообще набожная личность любого вероисповедания. Именно осмеяние, а не аргументация — это излюбленный метод советской атеистической пропаганды. Большое замешательство сеет то, что даже наивысшие формы и проявления религии уравниваются с грубыми суевериями, иногда не имеющими ничего общего с религией.

Результаты этой атеистической, антирелигиозной пропаганды, одновременно и малы и велики. Велики потому, что дети и молодежь боятся быть осмеянными, что наносит ущерб жизни молитвы и веры. А малы результаты атеистической пропаганды и иногда даже совсем нет никаких там, где родители и воспитатели действительно верующие и действуют своим добрым примером.

Если атеизм, а еще более агностицизм, имеет больше успеха среди русских, то одна из грустных причин этого зрелища — это небрежность родителей и воспитателей. Часто в русских семьях бывает так, что старшие сами молятся, но совершенно не заботятся о том, чтобы молились их дети и внуки. Слишком мало в русских семьях заботы об укоренении и передаче веры молодому поколению. Влияние на это имеет также и специфический образ мышления русского

народа. Для русских аргументы ума играют в религии минимальную роль. На первый план выдвигается религиозное переживание, своеобразный мистицизм. Русской психике не соответствует томизм, ей намного ближе экзистенциализм.

Достаточно часто в Советском Союзе среди русских, и часто и среди других национальностей, наблюдается такая картина: подрастающая молодежь только временно проходит через атеизм. Парни и девушки в возрасте от 16 до 20 лет верят в то, что Бога нет. Однако позднее они задумываются, и уже в возрасте около 25 лет эти же самые парни и девушки принимают позицию или агностиков, но уже не атеистов, или, если эта вера хоть немного была им привита в детстве, возвращаются к вере в Бога, хотя обычно уже не к молитве.

Так как среди молодежи, и это не только русской, распространен агностицизм, то скажу еще несколько слов о нем. Эти молодые агностики, хотя и не исключают возможности существования Бога, в основном совершенно им не интересуются. Они полностью поглощены практическим материализмом, жизненным. Одних, и очень многих, очень интересует водка, других — техника, спорт, наука, искусство, литература, сексуальные дела, деньги, благополучие. Среди этих молодых агностиков есть также не такое уж большое меньшинство глубоко думающих. Они даже очень интересуются религией. Но нелегко такому молодому думающему человеку встретить ближнего, который мог бы ему подать руку помощи.

В Советском Союзе все на службе атеизма: печать, кино, школа, театр, радио, телевидение. Атеисты постоянно то одним, то другим способом обращаются к народу, а люди верующие, хотя их и больше, чем атеистов, обычно молчат.

И при этом даже мудрая и набожная старушка не сумеет убедить студента или студентку института, так как для этого нужны хоть минимальные знания философии и умение опровергнуть аргументы — в основном очень примитивные — советской атеистической пропаганды. Без сомнения, есть какое-то зерно правды в том, что в русской психике есть склонность к крайности. В современном русском обществе выступают крайности и в области религии. Выступает, без со-

мнения, крайний атеизм, хотя он намного меньше распространен, чем агностицизм. Но одновременно выступает и религиозность, и даже очень активная, часто проникнутая своеобразным мистицизмом.

Русское православие понесло большой ущерб из-за атеизма, агностицизма и частично также и сектантства. Несмотря на это, я думаю, основное большинство русских придерживается православия. Особенно сильна позиция православной церкви в великой России, а значит, и в самой Москве и во всей ее округе. Туле, Калуге, Рязани, Орле, Твери и Ярославле. На периферии, а особенно в азиатской части СССР, влияние православной церкви уже намного меньше.

Кроме того, надо учесть, что в русской православной церкви существует раскол. Часть, может быть незначительная, но очень активная в русском православии, не признает над собой московского патриарха, обвиняя его в том, что он продал себя безбожной государственной власти.

Очень характерное явление для верующей части русского общества — развитие сектантства, но нельзя смешивать православных оппозиционеров с сектантами. Эти оппозиционеры считают себя лучшими православными. Они основываются на православной традиции и подчеркивают, что с этими сектами не имеют и не хотят иметь ничего общего. Именно в этих оппозиционных православных направлениях и проявляется русская крайность и мистицизм. Такие «истинно православные христиане» не могут, например, иметь ничего общего с государственной властью как безбожной, и даже как говорят, сатанинской. Поэтому они не работают на государственной работе и живут в нужде. Более того, они даже не берут паспортов и других документов, а на вопросы сотрудников милиции: «Кто ты?» отвечают: «Я раб Божий Иван» или «Я раба Божья Агафея». Так и михайловцы уверовали в то, что их предводитель, православный монах Михаил Ершов есть не кто иной, как только святой Архангел Михаил. На основе одного из высказываний из пророчества Даниила, что объявится Архангел Михаил, Ершов объявил, что он сам Архангел Михаил, посланный от Бога для спасения Святой Руи.

В подлинном сектантском движении большим успехом пользуются баптисты, менониты, адвентисты, духовники, и свидетели Иеговы или евангелисты. Это все секты западного происхождения. Есть и секты русского происхождения, например, молокане. Но у них не так много приверженцев. Сектанты обычно очень старательные, иногда просто дотошные в своей старательности. Очень им помогает то, что у них все проводится на русском языке, молитвы, религиозные песни, чтение святого писания и проповедь. Зато в церкви православной до сих пор господствует церковно-славянский язык, непонятный для молодого поколения. В русском православном духовенстве до сих пор есть разделение на «старых попов» и «молодых попов». До войны на протяжении многих лет все духовные семинарии были закрыты. Ни одна из них не работала. Поэтому сейчас русскому православному духовенству недостает среднего поколения. Старшим попам около 70 лет, а молодым 40-45 лет. В настоящее время есть 4 действующие духовные семинарии: в Москве, в Ленинграде, в Одессе и, кажется, в Казани, а также две духовные академии в Москве и Ленинграде.

Хотя старшие попы менее образованны, их очень любят в русском обществе. Зато молодые попы не пользуются доверием, их обвиняют в слишком тесном контакте с государственной властью, хотя это ни в коем случае не следует обобщать. Определенную роль в православном духовенстве играют те священники, которые получили образование в довоенной Польше, а особенно учителя православной теологии Варшавского Университета, а также отступники из бывших греко-католических священников. К этим последним у русских нет доверия. Наконец, православные священники, получившие образование в Польше, так же как и священники-вероотступники не русские и не белорусы.

В настоящее время есть действующие православные монастыри женские и мужские, но их мало. Наибольшую роль играют монастыри: Троице-Сергиевский в Загорске около Москвы, а на Украине Печорский в Киеве и Почаевский на Волыни.

Если, однако, мы сравним процент верующих среда русских, украинцев и белорусов, то процент верующих среда украинцев и белорусов больший, а процент атеистов и агностиков меньший, чем среди русских. Есть, однако, и некоторые общие явления. Действует одна и та же религия, православно-церковная, во главе с московским патриархом. Также развивается сектантский дух, как среди русских, так и среди украинцев и белорусов. Зато среди других народностей СССР о сектантском движении можно сказать намного меньше. Советская власть воспринимает отдельные религии и вероисповедания совершенно не одинаково. Больше считаются с православными, которые признают московского патриарха. За ними идут баптисты и некоторые другие секты, лютеране, а также мусульмане. Хуже относятся к католикам, а особенно к ксендзам-католикам, как к «агентам Ватикана». Однако хуже всех относятся к православным оппозиционерам и тем сектам, у которых свои центры в Соединенных Штатах, как, например, свидетели Иеговы.

Католическая церковь иначе воспринимается в Литве, Латвии, где признан епископат и где есть духовные семинарии в Каунасе и Риге. Иначе и в других частях Советского Союза, где зарегистрированы церкви и священники, хотя и нет епископов и церковной организации, а священники полностью зависят от местных уполномоченных по делам религии. Иначе на всей остальной территории Советского Союза, где нет ни одной зарегистрированной церкви и ни одного зарегистрированного ксендза, где вся душепастырская работа проводится в частных домах, о чем мы подробней поговорим в третьей части моего повествования.

Теперь я отвечу на вопрос, как с религиозной точки зрения представлены католики Советского Союза, и что делается с нашей католической молодежью и детьми. Здесь без сомнения дело в СССР обстоит лучше, чем с православными.

В европейской части Советского Союза по численности на первом месте среди католиков находится Литва, на втором поляки, на третьем латыши, но есть, хотя и в меньшем количестве католики белорусы, грузины, армяне, немцы.

Особую группу составляют украинские греко-католики, о чем мы уже говорили выше.

В азиатской части СССР среди католиков на первом месте находятся, и это в превышающей численности, немцы, на втором поляки, на третьем литовцы, а другие народности представлены очень немногочисленно.

Католики превосходят православных, в старании передать веру и набожность своим детям и внукам. В борьбе за душу ребенка больше всего зависит от семьи, а особенно от матери. Немного позже я это продемонстрирую несколькими наглядными примерами, взятыми из жизни.

В многонациональном католическом обществе Советского Союза убежденных атеистов очень мало, агностиков больше, но меньше, чем среди православных. Достаточно среди молодого поколения верующих, но они не молятся совсем или очень мало; однако они, прощаясь вечером и ложась спать, всегда крестят своих детей.

Такова ситуация в католическом обществе в Советском Союзе. Почти все старшие и значительная часть молодых — это католики верующие и практикующие. Значительная часть молодых — это люди верующие, но не молящиеся, как я только что говорил.

Среди молодежи есть определенный процент агностиков. Меньше атеистов.

Происходит это так:

Если семья верующая, по-настоящему и старательная, то она воспитывает и верующую практикующую молодежь. Если семья верующая, но так, на среднем уровне, то очень часто молодежь верит в Бога, не отрекается от веры, но не молится. Если семья верующая, но халатная или смешанный брак в отношении вероисповеданий или частично неверующая, то в среде такой семьи молодежь вырастает агностиками, а иногда и атеистами.

Значит, не совсем плохо в нашем советском обществе католикам, но и не совсем хорошо. У нас должны быть серьезные опасения за будущее. Я знаю такие примеры: пока в семье живет бабушка, мудрая и набожная, вся семья — верующая и практикующая. Когда бабушка умирает, то мама

уже не может этого дать своим детям то, что давала бабушка, воспитанная в намного лучших в отношении веры условиях. А если умрет мама, то ее дочь еще в меньшей степени может влиять на своих детей, чем мама. И так, потихоньку, среди католической молодежи уменьшается процент тех, кто считает себя верующими. Они перестают молиться, и их дети, вернее всего, будут агностиками.

И здесь я еще раз могу напомнить слова Спасителя:

«Просите Господина жатвы, чтобы послал делателей на жатву Свою», тем более что «жниво велико, а работников мало».

Я не люблю печальных примеров, хотя иногда они заставляют нас больше задуматься. Я люблю примеры добрые, воспитывающие. Приведу 12 примеров. Все они взяты из жизни Советского Союза. Только два из них печальные, Все использованные имена, за исключением последнего, изменены по понятным причинам.

Пример первый. В одном из больших городов недалеко от Москвы жила одна бездетная семья. Назовем их часто встречающимися в России именами Николай Петрович и Анна Павловна. Оба уже люди пожилые, партийные, известные во всем городе. Он был инженером и директором фабрики, она — педагогом и общественным деятелем. Из-за плохого состояния здоровья Анна Павловна должна была оставить работу в школе, но тем более деятельной она была в других общественных организациях. Через некоторое время было замечено, что Анна Павловна оставила и эту общественную работу. Когда ее об этом спрашивали, она всегда ссылалась на состояние здоровья. Однако было известно, что ее здоровье поправилось после того, как она оставила работу в школе. Вскоре выплыли и причины того, почему она оставила общественную работу. Оказалось, что Анна Павловна принимает у себя в доме визиты каких-то гостей из Москвы, с которыми она много часов дискутирует об индийской философии. Обратились к Николаю Петровичу, чтобы он повлиял на свою жену, но бедный Николай Петрович ничего не мог поделать. Наконец, дошло до разговора между партийными деятелями и Анной Павловной. Было обращено ее

внимание на то, что она напрасно занимается чуждой нам индийской философией. Ей было предложено глубже заняться философией марксистской и диалектическим материализмом. На это Анна Павловна со всей искренностью ответила:

«Ах, если бы вы знали, как это мне все надоело».

Комментарии излишни. Среди русской интеллигенции, которую кормили только марксистской философией, немало жаждущих другой, лучшей духовной пищи. После визита индийского премьера Неру в Москву для укрепления договора о взаимном обмене материальными и духовными благами, на русский язык было переведено несколько современных и важных книг об Индии и ее культуре. Среди них было переведено двухтомное произведение о буддийской философии позднейшего президента Индии Радхакришны. Русская интеллигенция смогла познакомиться с другой философией: нематериалистической, спиритуалистической. Работа Радхакришны была в миг расхватана, она стала бестселлером. После быстрой распродажи всех экземпляров этого произведения труд одалживали друг другу, несмотря на то, что суть была очень трудна для восприятия. Как мы видим, и Анна Павловна не устояла перед чарами индийской философской мудрости. Это очень утешающий факт, что русская интеллигенция ищет чего-то более глубокого, чем то, что ей досыта дают. Хочу еще объяснить, откуда я знаю эту историю об Анне Павловне. Только из газеты. Нужно знать некоторые обычаи советской печати. В ней есть раздел публицистики, который называется изобличающий репортаж. В нем часто описываются с мельчайшими подробностями жизнь и поступки изобличаемых личностей, как в данном случае этой, мною названной Анной Павловной.

Пример второй. Я ехал на поезде из Караганды в Алма-Ату. Мы уже приближались к цели нашего путешествия. В купе нас осталось только двое. Мой единственный попутчик был симпатичный молодой интеллигентный человек. Мы начали разговор. Очень важным было то, что это был разговор без свидетелей, с глазу на глаз. Поэтому он мог быть искренним. Я ему даже сказал, кто я есть. Мой собеседник, назовем его Иваном, был русский, студент пятого курса

Алма-Атинского университета. Это был типичный советский агностик, не по философским убеждениям, а только из-за невозможности более глубокого познания философско-религиозных проблем. Видя его заинтересованность этой темой и используя нашу возможность говорить один на один, я кратко изложил ему наше философское понятие о Боге и познакомил его с личностью и фактами из жизни Иисуса Христа. Я говорил научным языком об элементарных правдах веры. Если бы я это начал объяснять польскому студенту, то он, наверное, спросил бы: «Ксендз, наверное, думает, что я этого не знаю?» А между тем мой Иван этого не знал. И слушал он все это вовсе не пассивно. Он задавал разные вопросы. Видно было, что это его очень заинтересовало. Прощаясь со мной, он сказал мне очень сердечные и очень характерные слова: «Это как раз то, чего нам не хватает». Я считаю, что и в этом случае комментарии излишни.

Пример третий. Одна бабушка, которая недавно приехала в Караганду, обратилась ко мне с просьбой, чтобы я покрестил ее внучку. Эта польская семья. Из других источников я знал, что ведет она себя безупречно, но, однако, она не была крещеной даже, как говорится, «водою». Эту девушку я буду называть София. Как известно, «София» означает мудрость, однако в данном случае это мудрость в кавычках. И вот эта София, которую я до сего дня не видел, не согласилась покреститься, мотивируя это боязнью, что об этом могут узнать в техникуме, где она учится, и выгнать оттуда. Из-за того, что София боялась со мной встретиться и поговорить, по просьбе бабушки я написал ей письмо, которое бабушка ей вручила. Наша переписка велась, из-за необходимости, по-русски. Я предложил Софии встречу, где не будет посторонних свидетелей. Я подчеркнул, что хочу только выяснить проблему с Крещением, к которому я не имею права принуждать без ее согласия. Кроме того, я предложил ей поговорить на философские темы. Не сомневаясь в том, что ее заинтересует нечто, помимо того, что она знает материалистическую философию, я допускаю, что она не отвергнет возможность познакомиться и с нашей христианской философией.

София через бабушку написала мне ответ уже на следующий день. Что касается Крещения, писала она, то она не может согласиться, так как не верует в Бога. А креститься только ради того, чтобы угодить бабушке, было бы нечестно. Что касается христианской философии, то София писала, что она ее совсем не знает. Однако, твердила она дальше вдолбленные ей на протяжении нескольких лет пустословные разговоры, хорошо мне известные, что она убеждена в превосходстве материалистической философии, так как диалектический материализм это единственная правдивая философия, согласная с наукой. Я не оставил еще бедную Софию в покое. Я написал ей второе и последнее письмо. «Что касается Крещения, — писал я, — то ты совершенно права. Нельзя креститься, не имея веры в Бога. А что касается философии, то ты сама признаешься, что совершенно не знаешь христианской философии. Как же ты можешь утверждать о превосходстве материалистической философии, когда не знаешь никакой другой философской системы? Я был бы очень рад, если бы ты над этим подумала».

Подумала ли София об этом, этого я не знаю. К сожалению, она и по сей день не окрещена. Хочется, чтобы так не осталось до смерти.

Еще одно замечание в конце этого грустного примера. Стоит ли терять время и писать письма людям такого типа как наша София, которые в своей жизни не хотят встретиться и посмотреть на священника? Да, нужно бросать зерна Евангелия и на такую почву. Может, хорошее зерно прорастет через много лет. Может, София покрестится уже после смерти этого священника, которого она не хотела видеть, но который, несмотря на это, захотел хотя бы в письме бросить ей несколько слов правды.

Пример четвертый. Во время моих миссионерских путешествий я приезжаю в один городок и объявляю, что буду готовить молодоженов к венчанию. Согласилось готовиться около 10 пар. Это были поляки, молодые люди, живущие Уже в браке по несколько лет, но без венчания, потому что не было священника. Почти никто из них еще не был на исповеди и не принимал Св. Причастия.

Мое внимание привлекла своим интеллигентным видм одна супружеская пара. Оказалось, что молодой муж, назовем его Станиславом, — инженер. Ему тогда было 27 лет, Его жена была еще моложе и очень приятная. У нее было полное среднее образование. Они жили вместе с матерью Станислава, которая была еще не старой женщиной, простой, но мудрой и искренне верующей.

Все закончилось наилучшим образом. У меня было даже время ближе познакомиться с этой семьей, которая очень хорошо говорила по-польски. Я очень обрадовался, что об верующие и практикующие католики. Как-то я спросил Станислава, когда мы были втроем с ним и его женой: «Не помешала ли тебе учеба в советских учреждениях верить в Бога?» Станислав ответил: «Может, это и удивит ксендза, я закончил среднее и высшее учебное заведение в Советсковд Союзе, учил философию материалистическую и сдавал по ней экзамен, но никогда в жизни у меня не было даже малейшего сомнения в отношении веры в Бога. Вы познакомились с моей матерью. Она женщина простая, но неглупая. Она мне все так объяснила, что мне этого было достаточно. В школах много говорили против веры в Бога, но это не производило на меня впечатления. Я всегда понимал, что это не имеет ничего общего с наукой, что это обыкновенная агитация.

Стоит еще сравнить Станислава с Софией. Они более-менее одинаковы и ровесники. Оба — поляки. Оба с высшим советским образованием. Почему между ними такая огромная разница? Потому что Станислав был критичный, имел свой разум, а София, к сожалению, была не критичной. Но это еще не все. Я знаю не только мать Станислава, но я знаю также и мать Софии, которая ее воспитала. Если бы Софию воспитала ее бабушка, было бы совсем по-другому. К сожалению, мать Софии, хотя она и верующая, нельзя сравнить с мудрой и набожной матерью Станислава. «По плодам их узнаете их» (от Матфея 7, 20.).

Пример пятый. Герой этого примера — молодой студент, литовец. Назовем его литовским именем — Витольд. Историю Витольда рассказал мне один литовский ксендз — че

ловек очень надежный. Витольд был студентом третьего курса университета одного из больших сибирских городов. В то время в Сибири было много сосланных литовских семей. Теперь большинство из них вернулось в Литву. В том городе рабо-уод — конечно, без регистрации — один литовский священник, и работал он уже несколько лет очень умело, действительно замечательно. Витольд часто ходил на Св. Мессу, а иногда даже прислуживал. Наконец, об этом уже стали говорить в университете.

Студенты в советских высших учебных заведениях разделены на подгруппы с научной и воспитательной точки зрения. У каждой группы есть свой руководитель, в основном из доцентов или ассистентов, которые бдят над наукой и идеологией своих студентов. Как-то раз этот руководитель собрал свою группу и начал говорить о том, что даже не верится, но, к сожалению, это правда, что есть еще студенты, которые верят в Бога и молятся. Но — и это уже настоящий скандал, — находятся даже такие студенты, которые прислуживают попу во время богослужения. Все студенты поняли, что их руководитель имеет в виду Витольда, хотя он и не назвал его по имени. И что же на это Витольд? Он не молчал. Встал и совершенно свободно сказал: «Я заявляю, что верю в Бога и до конца своей жизни не перестану в Него верить». Сказал и сел, а его однокурсники, среди которых не было ни одного католика, зааплодировали ему за его отвагу и решительность, это произвело на них хорошее впечатление.

Ну, а бедный руководитель, — как говорят по-русски, — остался в дураках.

Пример шестой. Из одного большого сибирского города на пару дней в Караганду приезжает молодой человек со своей женой, ему около 30 лет, инженер, немец и католик; они уже до этого венчались, жена тоже немка и католичка. Они привезли окрестить свою первую, уже двухлетнюю Дочку. Оба исповедовались и набожно приняли Св. Причастие. Инженера назовем Фридрихом, а его жену — Гертру-Дой. Я очень подружился с этой очень милой и примерной супружеской парой. Фридрих с высшим образованием, а Гертруда уступает мужу во всех отношениях, потому что она

едва окончила 5 или 6 классов начальной школы. Мы разговаривали втроем. Я спросил Фридриха: «Доволен ли ты тем, что взял себе жену настолько менее образованную, чек ты сам?» И получил от Фридриха такой ответ: «Да, я  очень доволен, что женился на Гертруде. Мне не нужщ ученая жена, мне нужна жена верующая и набожная. Моя мать и ее мать простые, неграмотные, но они воспитали на; хорошо, по-католически. Я хочу такую жену, которая сможет воспитать наших детей не хуже, чем наши матери», Я спросил Гертруду: «А ты довольна своим ученым мужем?» Гертруда ответила смеясь: «Да, и я им очень довольна, и совершенно не боюсь его учености». Я уверен, что Фридрих и Гертруда действительно хорошо и по-католически воспитают окрещенную мною дочь.

Пример седьмой. Приходит ко мне как-то раз старушка, полька, вдова уже много лет, и плачет. Было из-за чего плакать. Старушка эта, назовем ее Долороса (скорбящая), рано потеряла мужа. Она осталась одна с четырьмя малыми детьми, Долороса была тогда молодая, сильная и энергичная женщина, не боявшаяся работы. В тяжелые военные  послевоенные годы она работала почти целыми днями. Часто брала сверхурочную работу. Благодаря своей незаурядной способности к работе и трудолюбию, она неплохо зарабатывала, дала своим детям образование. Трое из четверых, старший — сын и две дочери — получили среднее образование, младший получил даже высшее. Долороса говорила мне, что на протяжении многих лет она гордилась, что сама, одна. без мужа, дала своим детям лучшее воспитание, чем многие другие матери вместе с мужьями. Но, однако, Долороса плакала и горько плакала, когда она пришла ко мне, только из-за своих якобы хорошо воспитанных детей. Плача, она говорила мне: «Только теперь я понимаю свою ошибку. Я заботилась только о теле своих детей, но не заботилась об их душах. Теперь я это понимаю, но уже слишком поздно» Я ответил ей, что никогда не поздно за них молиться. настойчиво призывать милосердие Божье. Однако ошибке этой матери была очень серьезной и без особой благодати Божьей невозможно ее исправить.

Сама Долороса, без сомнения, верующая и практикующая католичка. Она желает, чтобы ее дети и внуки были такими же. А как это в действительности? Кого она воспитала? Одну атеистку и троих, которых можно назвать полуатеистами. Оба сына женились на русских, обе дочки вышли замуж за русских. Конечно же, без венчания. Старшая дочь вышла замуж за партийного. Под влиянием мужа сама стала заядлой атеисткой. Своей матери говорит также атеистические мудрости: «Какая ты отсталая, что ты еще молишься. Не понимаешь, что это глупость и потеря времени». Младшая дочь и оба сына не атеисты, но они очень далеки от того, чтобы их можно было назвать верующими, практикующими католиками. Я лично знаком с младшим сыном. У него высшее образование, он симпатичный молодой человек. С матерью он разговаривает иначе, чем его безбожная сестра: «Ты сама молись столько, сколько хочешь. Прошу тебя, молись и за меня. Но не требуй от меня, чтобы я молился. Теперь другое время, а ты этого не понимаешь.

Разница между поведением брата и сестры очевидна. И все же ни один из четверых детей Долоросы не молится и даже не думает о молитве, а о внуках и говорить нечего. Долороса в свое время научила своих детей молиться, но не воспитала это в них. Молитва детей была у нее на последнем месте. Работа, питание, одежда, школа, домашнее хозяйство, а молятся дети или нет, об этом она не думала и сама вместе с ними не молилась. Пока не дождалась...

Пример восьмой. Два года тому назад умерла старушка. Полька, в течение долгих лет вдова, так же, как Долороса. Будем называть эту умершую старушку Фелиция (счастливая). В истории жизни Фелиции и Долоросы есть много общего: обе польки, обе почти ровесницы, обе рано овдовели. Долороса без мужа воспитала четверых детей. Фелиция — троих, двоих сыновей и дочь.

Фелиция перед смертью болела долго и тяжело. Я ее несколько раз навещал во время болезни. Всегда она мне повторяла одно и то же: «Как я благодарна Богу, что моя семья осталась польской и католической». В свое время она очень жалела о том, что у ее детей только неполное среднее

образование. Но теперь она сама видит, что это неважно. Перед смертью она радуется, что все в семье считают себя поляками и католиками, верят и молятся.

Как у Долоросы было о чем плакать, так у Фелиции было чему радоваться. Ее дочь — вдова. С умершим мужем она была венчана. У нее трое детей, которые молятся, ходят на исповедь и причащаются. Старший внук Фелиции уже женился на симпатичной девушке польке. Молодая пара венчана. Оба сына Фелиции женились на хороших и набожных польках. Дети обеих этих пар получают от своих родителей религиозное воспитание. Вся эта семья охотно посещает Мессы, если только она бывает где-то поблизости.

Каким образом Фелиция достигла таких результатов в воспитании, которые надо признать замечательными в глубине атеистического края? Ведь Фелиция воспитала своих детей без церкви, без ксендза, без Св. Мессы, без исповеди и Св. Причастия. Фелиция была мудрой и набожной. В ее семье на первом месте была молитва. Ежедневно она вслух молилась вместе с детьми. Огромную воспитательную роль в ее семье играло религиозное пение. Сама Фелиция в молодости пела в церковном хоре. У нее была прекрасная память, хороший голос и слух. Она наизусть знала много современных и старых, сегодня уже забытых, иногда очень красивых песен. Фелиция сумела заинтересовать своих детей церковным пением. До сего дня ее дочь и сын относятся к лучшим певцам среди наших карагандинских поляков. Я ставлю их всегда поближе к алтарю, чтобы они сами пели и помогали петь другим. Поэтому Фелиция могла умереть спокойно, так как заработала это всей своей жизнью. Она всегда вела своих детей к Богу, а Бог благословил начинания этой доброй матери.

Пример девятый. В одном городе, куда я приехал во время своих миссионерских путешествий, местная милиция узнала, где я служил Мессу. Я тогда оказался в затруднительном положении, о чем расскажу еще в третьей части. Начальник милиции вызвал к себе хозяйку того дома. Это была женщина лет 35, немка, набожная католичка, хорошая жена и мать троих детей. Назову ее Бонифацией (делающая

добро). Старшему сыну было тогда 14 лет, он ходил в 7 класс. Назовем его Пиус (набожный). Начальник милиции сделал Бонифации строгий выговор за то, что она приняла «попа» в своем доме, а особенно за то, что она молится с детьми. Он потребовал от нее, чтобы она обещала ему, что дети перестанут молиться. Бонифация решительно отказала. Тогда начальник милиции начал ей грозить, что отберет у нее детей и отдаст их в детдом, где их воспитают добросовестными гражданами Советского Союза. Бонифация ответила ему так: «Если даже вы заберете детей от родной матери, то у нас есть еще вторая мать в небе — Богородица. Я буду молиться к ней за своих детей, у этой матери и вы не сможете отобрать детей. Нужно признаться, что этот ответ достоин того, чтобы его записать в актах мучеников. Нужно знать, что это были пустые угрозы милиционера, который напрасно старался устрашить мужественную Бонифацию. Советское право вовсе не позволяет забирать детей у родителей за то, что они с ними молятся. Это можно сделать, если родители — как это бывает у некоторых сектантов — запрещают детям идти в школу или если дети очень плохо воспитаны аморальными родителями, например, оба хронические пьяницы.

Кроме начальника милиции Бонифацию еще вызвал к себе директор школы, в которую ходили двое ее старших детей. Директор разговаривал с Бонифацией очень вежливо. Он пробовал убедить ее в том, что для воспитания очень вредно, когда ребенок слышит в школе одно, а дома другое. Согласно этому «деятелю просвещения», именно для добра своих детей Бонифация должна отказаться от их религиозного воспитания, а сама она может молиться, сколько только захочет. Бонифация терпеливо выслушала директора и, конечно, же ничего не обещала. Директор вызвал к себе также 14-летнего Пиуса и заявил ему, что он, как будущий строитель коммунизма, должен отказаться от веры и молитвы. Пиус также выслушал директора и тоже ничего не обещал.

Ответ Пиуса и Бонифации на все это был таков: примерно через полгода после этих событий Бонифация и Пиус поехали в Караганду, пришли ко мне, оба исповедовались, ириняли Св. Причастие. Прошло пять лет. Пиус снова при-

ехал в Караганду на свадьбу своей двоюродной сестры (конечно, после венчания) на этот раз один, без матери. Он был уже 19-летним юношей, уже закончил среднюю школу начал работать по специальности и снова пришел ко мне исповедовался, принял Св. Причастие. На свадьбе он вел себя примерно. Категорически отказался от алкогольных напит. ков, даже от пива. Оказалось, что Пиус не может танцевать. Девушки пробовали учить его танцевальному искусству, но он даже не проявлял интереса к танцам.

Пример десятый. В Караганду на постоянное место жительства приехала одна немецкая семья. Они приехали издалека и никогда не видели ни одного священника, не говоря уже о церкви. Это была очень далекая от Церкви семья. Отец и мать, люди средних лет, жили без венчания. Отец был лютеранином, мать католичкой. Старшая дочь была также замужем за лютеранином и также без Таинства венчания. Кроме них в семье было еще трое младших детей: два мальчика и одна девочка. Дети были некрещеные. Однако заслуга этой матери, назовем ее Констанция (постоянная), в том, что вскоре после приезда в Караганду они пришли к священнику. С этой семьей было очень много работы. Их нужно было учить прежде всего вере и молитве, потому что они ничего не видели. Трое детей были торжественно окрещены. Первое Св. Причастие приняли пятеро: кроме троих детей также их старшая замужняя сестра и сама мать, Констанция, которая до этого никогда в жизни не исповедовалась. И мать, и дочь венчались со своими мужьями, которые хотя и не приняли Католичество, однако охотно приходили на католические Богослужения. Констанция действительно обратилась к Богу. Из бедной, внецерковной советской «гражданки» она стала набожной католичкой и старательной матерью — христианкой. Под ее руководством росли дети и вовсе не переставали молиться, как это в моде в запущенных семьях. Дети молятся часто и систематически и даже охотно принимают Св. Таинства. Старшая дочь теперь набожная молодая женщина, живет хорошо и в согласии со своим мужем, воспитывает двоих детей. Младшая дочь выросла, стала милой, интеллигентной и набожной девуш

кой. Старший сын теперь в армии. Когда он приехал в отпуск в Караганду, сразу же воспользовался этим, чтобы исповедоваться и принять Св. Причастие. Младший сын очень увлекается футболом, но Констанция следит, чтобы из-за футбольных эмоций он не забыл о молитве к Богу.

Пример одиннадцатый. Это происходило в Караганде в январе 1959 года, сразу же после моего третьего тюремного заключения, во время следствия. Следователь в звании капитана был человеком по природе спокойным и со мной всегда вежливым. Он устроил нам очную ставку с героиней этого примера, которую назовем Аудация (отважная). Аудация, 30-летняя немка, до этого была лютеранкой. Под влиянием своей набожной католической подруги приняла католицизм и покрестилась. С самого крещения Аудация стала убежденной и набожной католичкой. Не знаю, почему мне устроили очную ставку именно с ней. Предположительно, от нее хотели добиться признания, что я заставил ее окреститься и что я силой «насаждаю» католицизм в Караганде. Аудация пришла на очную ставку с поднятой головой. Сразу было видно, что она ничего не боится. Следователь стал писать протокол очной ставки. Не знаю, что он там написал, но знаю, что его диалог с Аудацией звучал так:

Следователь после записи анкетных данных: Знакома ли ты с Буковинским?

Аудация (резко и громко): Да, я с ним даже очень хорошо знакома.

Следователь: Какие у тебя были с ним отношения? Были ли у вас хорошие отношения или были между вами недоразумения, и какие?

Аудация (еще резче и громче): Да, наши отношения всегда были хорошие и даже очень хорошие, иначе не могло и быть, так как он очень хороший и спокойный человек. Но у меня самой к вам есть вопрос — почему вы арестовали такого хорошего человека? Здесь в Караганде женщина не может спокойно пройти по улице. Вокруг одни хулиганы, которые снимают пальто, а вы их не арестовываете. Зато арестовываете такого хорошего человека как Буковинский. Этого я никак не могу понять!

В таком же духе отвечала и дальше неустрашимая Аудация. Конечно же, очная ставка закончилась ничем. Аудациа вышла также, как и зашла — с поднятой головой. Мы остались в комнате со следователем вдвоем. Следователь так подытожил свое впечатление об очной ставке: «Видите, что это за женщина. Это настоящая фанатичка, с которой даже спокойно говорить нельзя. Да, да, Буковинский, ты много народу испортил».

Пример двенадцатый. 7 октября 1969 года на праздник Матери Божьей Царицы Св. Розария, в Каменецк-Подольске умерла одинокая женщина в 53-летнем возрасте. Должно быть, ее заслуги перед Церковью были велики, так как на ее похоронах было 5 католических священников, что является небывалым в советских условиях. Умершую звали Юлия Боярская.

Жизненная деятельность Юлии Боярской характерна для многих других женщин в этом крае. Родом она была из Каменецк-Подольска. Родилась в 1916 году. В молодом возрасте вышла замуж тоже за молодого русского человека без венчания. Через несколько месяцев муж бросил ее. Больше Юлия уже никогда не выходила замуж. Между тем арестовали ее отца и братьев и вывезли их из Каменецка навсегда. Они остались вдвоем — Юлия и ее мать-старушка, так как Юлия была ее младшим ребенком. Когда летом 1944 года в Каменецк прибыли посланные ксендзом-епископом Шелензким ксендз каноник Кукурузинский и ксендз Бень, Юлия сразу же стала им помогать в работе. Уже до этого она помогала в работе, и не только в работе, неофициально работающему старому ксендзу, прелату Владиславу Дворецкому. После ареста в конце декабря 1944 года ксендзов Кукурузинского и Беня, Юлия организовала систематическую помощь продовольствием для них, для епископа Шелензкого, а также Палензовского, Кучинского и для меня, так как мы остались без собственных прихожан, которые выехали из волынского воеводства на запад. Правда, посылки с продовольствием, посылаемые Юлией сначала в тюрьму, а потом в лагеря принудительной работы, бывали подписаны разными людьми, однако Юлия в своей старательности не обращала внимания на эти опасности.

В 1948 году Юлия Боярская была арестована. Конечно ясе из-за наших посылок с продовольствием. Юлия и на следствии и на суде защищалась отважно и умело. Она была по профессии бухгалтером и совсем не относилась к простачкам. На следствии и в суде повторялся примерно такой диалог:

Они: Зачем ты посылала посылки?

Юлия: Я не делала ничего нелегального, я посылала посылки явно, по почте и получала официальное уведомление из каждого трудового лагеря, в который посылка была послана.

Они: Да, но ты должна была знать, кому эти посылки посылала.

Юлия: Я посылала ксендзам, которые являются нашими духовными отцами, и которые для нас работали.

Они: И это говоришь ты, советская гражданка? Ты посылала посылки католическим ксендзам, агентам Ватикана, злейшим врагам Советского Союза!

Прокурор потребовал для Юлии 8 лет тюрьмы. Юлия сказала суду, что у нее на попечении мать-старушка, которая без нее пропадет, после этого Юлия горько заплакала. Суд осудил Юлию на пять лет лишения свободы. Это была тогда минимальная кара, обычно осуждали политических на 25 лет.

Юлия поехала в большой женский трудовой лагерь, находящийся на берегу реки Печоры в северо-западной части европейской России. Провидение Божье явно было над ней и ее матерью. Юлия ходила на работу только первые несколько месяцев, потом ей предложили руководить лагерной прачечной. До этого в прачечной были злоупотребления и воровство. Юлия взялась заведовать прачечной, и все привела в порядок. А в доказательство уважения ей дали отдельную маленькую комнату. Юлия повесила образ матери Божьей Ченстоховской над кроватью и в свободное время молилась столько, сколько хотела. И так в этой прачечной Юлия спокойно и почти выгодно отбыла до конца той «пятилетки», а потом вернулась к матери в Каменецк. Как над дочкой, так и над матерью явно чувствовалась забота Провидения. Каменецкие католики окружили старушку заботливой опекой, так что кроме дочери и здоровья ей всего хватало. Старушка

дождалась возвращения своей дочери из лагеря, они прожили еще два года вместе, после этого старушка набожно умерла в присутствии своей дочери и опекунши.

Юлия, осиротевшая после смерти матери, продолжала жить в своем родном Каменецк Подольске, где у нее от родителей остался домик с садом и огородом. В каменецкой католической общине (не имеющей своей церкви и ксендза из-за упрямого нежелания властей) Юлия была особенно уважаема и любима. Она часто ездила на автобусе в близлежащие церкви, а особенно в Черновцы, в Баршчень...

В последние годы жизни она сильно страдала из-за болезни. Она была очень полная, и у нее были сильно опухшие ноги. Она заслужила себе христианскую смерть и прекрасные похороны. Я лично не оплакиваю Юлию. Я молюсь за нее и буду в будущем молиться. Бог сократил ее страдания на земле и приблизил достижение заслуженной вечной награды.

Но и вы, наши читатели, помолитесь иногда за умершую Юлию Боярскую.

Раз уж мы размышляли о жизни и смерти Юлии Боярской, то я хотел бы проинформировать моих друзей, что я и сам два раза в жизни пережил смерть. Думал, что уже сейчас через минуту умру. Первый раз это было 23 июня 1941 года, а второй раз 6 апреля 1949 года..

23 июня 1941 года, на второй день советско-германской войны, я находился в Луцкой тюрьме. В этот же день там были кровавые и трагические события, а именно, массовые расстрелы заключенных. Мы все, которые по счастливой случайности остались живыми, также лежали на тюремном дворе под градом пуль. Считаю излишним описывать это подробнее. Ведь в Польше живут люди, которые пережили этот ужас. Хочу описать только один момент.

Когда я лежал на тюремном дворе под градом пуль, я был удивительно спокоен. Вся моя жизнь, тогда 36-летняя, собралась в какое-то одно мгновение. Я дал еще отпущение рядом лежащим людям. Мысль моя работала очень интенсивно. Я переживал конец настоящего и отблеск вечности. Это переживание было неописуемо и прекрасно, абсолютно невозможно забыть. Не знаю, что бы со мною было, если бы

я почувствовал боль раны. Но не было никакой боли тела. А дух свободно витал между настоящим и вечным, как никогда до этого и после этого в жизни.

Через три дня я уже был на свободе.

6 апреля 1949 года я находился в лагерной больнице города Челябинска, так как был тяжело болен воспалением легких. Этой болезни нельзя было избежать. Я каждый день ходил на работу, хотя был очень сильно простужен, сильно кашлял и чувствовал себя скверно. Не раз я просил об освобождении меня от работы, в чем мне постоянно отказывали, так как у меня не было повышенной температуры, пока я как-то раз не вернулся в лагерь с работы, горя от высокой температуры, страдая от озноба. Придя с работы, я сразу пошел в лагерную больницу. Мне измерили температуру. Было 40,6°. Я уже лежал в больнице примерно неделю. С каждым днем я чувствовал себя все хуже и слабее. Сильных болей не было, но эта невообразимая слабость... И, наконец, это было 6 апреля вечером, я почувствовал, что умираю. Я был такой слабый, что трудно было думать, пожалуй, подсознательно появилась ассоциация с кажущейся приближающейся смертью, как там, в Луцке, на тюремном дворе. Какая тоска по такого рода возвышенным переживаниям. Тем временем ничего такого не происходило. Только слабость и апатия с редким и трудным вздыханием «О, Боже». И это все, больше ничего. Позднее, когда я уже выздоровел, один из тюремных врачей говорил мне, как сильно он боялся, что я умру в ту ночь. Однако я не умер. С той ночи прошло уже 20 лет.

За эти 20 лет я приготовил многих, даже очень многих к хорошей христианской смерти. Немало уже из них умерло по-христиански. Мы никогда не должны забывать о смерти и о вечности, как об этом нам говорит Св. Писание: «Без конца размышляй о последних вещах, и не погибнешь никогда».

Часть вторая

К МОИМ ДРУЗЬЯМ КСЕНДЗАМ

Соединяют меня с вами узы священнического призвания и душепастырской работы. Эта наша возлюбленная душепастырская работа, проводимая в условиях жизни Советского Союза, будет темой этой третьей и последней части моего повествования, посвященной в особенности вам.

Очень часто ксендзы задают мне вопрос: как можно проводить душепастырство без Церкви? Можно! Ведь за 12 лет моей работы в Караганде только один год у меня была Церковь, а 11 лет я работаю без всякой Церкви и дома молитвы.

Было время, когда в разных местностях начинали открывать Церкви, скорее Часовни, но без разрешения церковных властей. Расскажу, как это было в Караганде. Нужно знать, что было время, когда в нашей Караганде было в ссылке несколько католических ксендзов. Это было в 1955-57 годах. Один из этих ксендзов, литовец, хорошо знающий немецкий язык, открыл весной 1956 года такую церковь для немцев в центре города, но не в лучшем квартале. Ободренный этим примером, я подключился к открытию церкви для поляков в пригороде, где их больше всего живет. Также один украинский ксендз позаботился о Церкви для греко-католиков, и тоже не в лучшей части города.

Как это осуществлялось? Очень просто. Верующие собирали пожертвования, покупали дом. Убиралось несколько внутренних стен, и таким образом из нескольких маленьких комнат возникала одна большая комната или, если

хотите, маленький зал. Делался алтарь, после этого церковь освящалась, там проводились Богослужения, и прихожане постоянно старались убирать и украшать свою Церквушку.

К сожалению, все три церквушки в Караганде работали очень недолго. Прежде всего, весной 1957 года власти закрыли украинскую церковь, в мае этого же года немецкую и, наконец, 4 июля польскую. Эта польская церковь в Караганде действовала ровно один год. Ксендз Юзеф Кучинский освятил ее 29 июня 1956 года, а уже 4 июля 1957 года наша бедная церковь закончила свою короткую жизнь и даже была опечатана властями. Как ее оплакивали, это, наверное, знает только один Бог.

Немного дольше не закрывали церквей, в которых работали ксендз Бронислав и ксендз Юзеф. Они были богато обеспечены и красиво украшены. Церковь Бронислава была в деревне Зеленый Гай, находящейся в 80 км на запад от Целинограда, до недавнего времени называемого Акмолинском, она существовала более трех лет с конца 1955 года до начала 1959. Ее закрыли после ареста Бронислава.

Церковь Юзефа была в городке Таинча Кокчетавской области, в паре сотен километров к северу от Целинограда. Она начала работать немного позднее, чем у Бронислава, только летом 1956 года, но тоже была закрыта, хотя и не сразу после ареста ксендза Юзефа. Еще долгое время после этого люди собирались в своей церкви и молились, но уже без ксендза.

Были тоже церквушки и в других азиатских районах частях, по дороге из Караганды в Алма-Ату и в поселке Кант около города Фрунзе в Киргизии. Все они были открыты без разрешения властей и все были закрыты.

Во многих местах Средней Азии хлопотали, старались о разрешении на открытие Церкви или дома молитвы. Старания эти были очень длительны и безрезультатны. Только под конец 1967 года разрешили открыть церковь в Алма-Ате и в Кустанае. Это не было официальной регистрацией, не было Даже письменного разрешения. Она была открыта на основе устного разрешения властей.

Эти две первые в этих краях легальные, хотя и не зарегистрированные церкви существуют и по сей день, и работают, но без священника. Правда, в алма-атинской церкви ксендз работал по устному разрешению властей, но власти выгнали его из церкви через полгода. То же самое повторилось и в Кустанае.

Перед моим выездом в Польшу пришла весть, что немецкий ксендз Михаил Келлер получил разрешение властей заниматься душепастырской работой в Киргизии. Скорее всего, это устное разрешение, а не регистрация, хотя в Советском Союзе возможны разные неожиданности, чаще всего отрицательные, однако, бывают и положительные. Мы в Караганде теперь не спешим открыть новую Церковь после потери старой, потому что лучше и свободней можно вести душпастырскую работу так, чем в такой не зарегистрированной церкви.

Конечно, не исключена возможность случайного открытия также и в Караганде такой Церкви.

Как же выглядит душепастырская работа без Церкви в Караганде?

Я постоянно хожу по домам. Я не устраиваю никаких больших Богослужений у себя в доме, так как очень быстро власти могли бы осудить меня за нелегальную Церковь. Если я совершаю Богослужение у себя в доме, то приходит несколько набожных старушек. И все. Вся моя душепастырская работа происходит в других домах, но ни в коем случае не в одном и том же доме, если только через полгода, но ни в коем случае не сразу в следующий раз.

Не каждый дом пригоден для душепастырской работы. Лучше всего подходит дом односемейный, расположенный на окраине. Не желательно, чтобы по соседству было кино, школа или дом культуры, тем более милиция. Нужно обращать большое внимание на то, чтобы были хорошие соседи.

В таком доме можно спокойно молиться и даже громко петь, лишь бы были хорошо закрыты окна и двери.

Св. Мессу можно в наших условиях служить рано утром или поздно вечером. Днем я служу Мессу только похоронную при останках.

Обычно это бывает так. Я прихожу после обеда или перед вечером. Прежде всего готовлю алтарь. Им является обычный стол, лишь бы он крепко стоял и не качался. Стол накрывается белой скатертью. На стол ставится большая коробка или кладутся две большие книги, накрываются белой салфеткой и ставится крест. Свечи ставятся в подсвечники или, если их нет, то в стаканы с солью. Сверху над столом вешают один или два образа и алтарь готов. Затем я исповедую. Св. Мессу я служу вечером в 9 часов. После Св. Мессы обычно еще исповедь. Наконец, короткий ночной отдых. Короткий, так как я обычно ложусь после полуночи и уже в 5 или 6 утра утренняя Месса, а потом исповедь, иногда крещение, елеопомазание, иногда венчание.

Чаще всего первую Мессу я служу за живых членов семьи, хозяев, а вторую за умерших. Вся семья исповедуется и обычно два раза принимает Св. Причастие — вечером и утром. Какое это имеет значение для семейной жизни, тем более, когда нет Церкви, каждый легко поймет.

Так как это повторяется снова и снова в разных семьях, то я сплю чаще в чужих кроватях, чем в своей собственной.

Я всегда бываю у других людей в ночь с воскресенья на понедельник. Кроме того, по меньшей мере один раз в неделю повторяется то же самое, обычно среди недели. Очевидно, что здесь уместна соответствующая поговорка: «Omnia mea mecum porto» — постоянно нужно переезжать с места на место, и все, что необходимо для Богослужения и уделения таинств, возить с собой.

Караганда очень разбросана. Моим излюбленным средством передвижения является машина. Но у меня нет, и я не могу иметь собственной машины, иногда я пользуюсь добротой моих прихожан, чаще же всего оплачиваю сам. Таким образом легче всего, не обращая на себя внимания, удается осуществить транспортировку не только «его светлости», но вместе с ним и всех церковных вещей.

Посещаемость верующих на Богослужениях в Караганде достаточно велика. В воскресенье на Св. Мессу приходит не менее 100 человек. В будний день собирается около 50. В воскресенье верующие и без ксендза совершают Богослу-

жение, так как невозможно, чтобы все верующие присутствовали на Св. Мессе, которую совершает священник. Если помещение маленькое, то бывает очень тесно и жарко. Если более просторное, то люди помещаются хорошо, только обычно не все могут видеть алтарь.

Средний карагандинский католик или католичка редко бывает на Св. Мессе, которую совершает священник — хорошо если они бывают раз в месяц. Но зато довольно большой процент исповедуется и принимает Св. Причастие.

Потихоньку мы все больше вводим в литургию Св. Мессы народный язык. Легче бывает с тихой Мессой. Труднее с торжественной, так как нам не хватает нот для пения во время Мессы на польском и немецком языках.

Немцы поют уже «Vater unser» по-немецки, а поляки тоже неплохо по-польски. В некоторых местностях умение петь стало редкостью.

Нужно справляться и с разницей языков. Бывают случаи, что на Мессу приходят и поляки, и немцы вместе. Тогда я делаю так: лекцию и евангелие читаю на обоих языках, причем сначала на языке хозяина дома, а проповедь говорю по-русски, так как этот язык понимают все.

Однако чаще всего в Караганде я говорю проповедь по-немецки, так как немцев здесь намного больше, чем поляков. Часто также говорю по-польски и по-русски, редко по-украински.

В Караганде много душепастырской работы с постоянными жителями этого города. Добавляется еще работа с приезжими. Речь идет не о тех приезжих, которые с близлежащих районов, так как они в основном исповедуются. Речь идет о приезжающих издалека, которые часто приезжают за несколько тысяч километров, лишь бы найти священника.

Среди католиков очень широко разошлись слухи, что в Караганде всегда можно найти священника. Не говоря уже о самом Казахстане, люди едут с севера и из республик Средней Азии. Едут с севера, иногда даже из Архангельска, хотя оттуда намного ближе до Москвы, чем до Караганды.

Едут с запада, даже с Поволжья. Едут с востока, из глубины Сибири. Едут к родственникам и одновременно к ксендзу.

Как часто среди этих путешествующих, и не только среди них, есть такие, которые не исповедовались много лет, бывает, что 20, а иногда и 40. А еще чаще бывают такие, которые не исповедовались вообще. Самым старшим «ребенком», который принял у меня первое Св. Причастие, была одна вдова в возрасте 52-х лет. А таких, которые приняли Св. Причастие в 40 лет, трудно сосчитать. Такая же картина у каждого душепастыря в тех краях.

Хотя душепастырская работа в тех краях, в нашей третьей зоне, такая же, как и во всем мире, так как мы также исповедуем, крестим, совершаем богослужение, уделяем Св. Причастие, благословляем союзы молодоженов и готовим к хорошей христианской смерти, все же она имеет свои особенности, которые наверняка заинтересуют ксендзов, думаю, что и других читателей. Начнем с первого таинства — с крещения.

О массовых крещениях я расскажу попозже, когда буду говорить о миссионерских путешествиях. Обращу внимание на то, что здесь, чаще, чем в католических краях, приходится крестить детей уже в старшем возрасте, подрастающую молодежь и даже совсем взрослых людей. Из-за недостатка времени и при крещении взрослых употребляется «ritum parvulum». Наиболее знаменитой чертой при уделении крещения в СССР является необходимость условного крещения. В этих обширных краях, где поблизости нет ни одного священника, очень распространено крещение светскими католиками. Чаще всего крестит какая-нибудь авторитетная бабушка. Поляки называют такое крещение крещением водой, а немцы называют «Nottaufe».

«Отец духовный, я сама крестила этого ребенка водой». «А как ты его крестила?». «А я намочила палец в священной 'и сделала на лбу три крестика — во имя Отца и Сына и Святого Духа». Конечно, при таком крещении водою крестит ребенка условно, но вся трудность в том, что редко можно увидеть такую крестящую бабушку. она на том свете или живет очень далеко. А откуда

может ксендз знать, как эта бабушка крестила, правильно или нет? Поэтому нет другого выхода, приходится крестить условно. Если такое условное крещение получает ребенок или кто-то взрослый, то, конечно, после крещения обязательна исповедь.

Когда нужно, мы говорим людям, что «батюшка» в православной церкви крестит правильно, и ксендз второй раз не будет крестить ребенка, уже окрещенного батюшкой. Однако, несмотря на экуменизм, в советских условиях было бы рискованно предлагать католикам крещение «батюшки там, где нет ксендза. Лучше учить светских католиков правильному крещению. Отправка к батюшке порождает опасность неразличения конфессий, это, как будто, одно и то же. Впрочем, крестить у ксендза или у батюшки, что Православная это Церковь, или Костел католический — но это все одна вера .

От крещения перейдем к исповеди.

Отличительной особенностью уделения таинства покаяния является то, что в нашей третьей зоне приходится обычно слушать исповедь за всю жизнь. Такой генеральной исповедью является не только первая исповедь в жизни. если кто-то исповедовался 20 лет назад, можно ли при этой исповеди ограничиться только двадцатью годами? Не нужна ли здесь генеральная исповедь за всю жизнь?

Когда в 1954 году я приехал в Караганду (до меня там не было ни одного священника), когда я начал исповедовать людей, которые не исповедовались уже много лет, почти все-исповеди были генеральные.

Часто перед тем как выслушать верующего, нужно дать короткое поучение о таинстве покаяния и Св. Причастия. Генеральная исповедь длится долго. Исповедник должен точно все спросить. Без помощи исповедника не более 10% исповедующихся не сможет хорошо исповедоваться. Некоторые очень часто говорят мелочи, а забывают сказать серьезные грехи.

Исповедальни нет. Я не требую, чтобы кающиеся все время стояли на коленях. Кто может, делает так, я благословляю, затем сажаю на стул, а в конце исповеди говорю,

чтобы встал на колени, и отпускаю грехи. В исповедальне долгая исповедь на коленях для кающегося утомительна. Она мешает задуматься над исповедью. Если удается и если для этого есть условия, то я стараюсь принять генеральную исповедь перед елеопомазанием и полным отпущением на час смерти. Особенно часто мы уделяем таинство елеопомазания вместе с полным отпущением приезжим. Ведь нельзя позволить, чтобы 70-летние старушки выезжали в свои родные места из Караганды, правда, исповедовавшись и приняв Св. Причастие, но не приготовившись полностью на путь вечности. И в таких случаях генеральная исповедь нужна, и мы стараемся использовать эти случаи. Для многих таких приезжих это действительно была последняя исповедь в жизни, так как у себя дома уже не было возможности исповедоваться непосредственно перед смертью по той простой причине, что вокруг, на расстоянии тысяч километров, нет ни одного католического священника. Я служил не одну Мессу за умерших за таких, мною обеспеченных на вечность в Караганде.

Душепастырь в наших условиях должен отдавать себе отчет в своей огромной ответственности. Бывает часто так, что я — первый католический ксендз, которого видит человек, со мной говорящий, или первый за 20 или 40 лет. Я должен сделать все, что в моих силах, чтобы у этого человека осталось наилучшее впечатление от этой встречи. Если этот человек исповедуется, то нельзя заниматься чем попало, например, смотреть на часы, но нужно дать ему возможность исповедоваться как следует и затем дать глубокое, не шаблонное поучение. Если у меня нет на это времени, то я договариваюсь с этим человеком встретиться в другой раз, если же он выезжает из Караганды, то я должен обслужить его, несмотря на то, что у меня нет времени.

Генеральной исповедью за всю жизнь обычно является и исповедь перед венчанием. В наших условиях бывает так, что исповедь перед венчанием — это первая исповедь в жизни. Но даже если она и не первая, то она должна быть, и обычно является, — генеральной. В наших условиях учить молодоженов только таинству венчания — это слишком

мало. Нужно коротко рассказать и о главных истинах веры, а особенно об исповеди и Св. Причастии. Эти таинства она тоже будут принимать. Очень многие из них, особенно младших, не отличают церковное венчание от загса. Они считают, что это то же самое, только для венчания нужно найти ксендза, а для гражданского брака нужно идти в загс.

Супружество.

Характерной чертой душепастырства в этой области является то, что реже всего мы благословляем союз молодых в начале их супружеской жизни, как это делается во всем мире. Чаще приходится благословлять такую пару, которая уже живет между собой, но без благословления ксендзом.

У меня были случаи, что я одновременно венчал отца и сына, мать и дочь, как это было, например, с Констанцией и ее старшей дочерью, о чем я уже говорил выше в десятом примере.

Я написал, что такие супружеские пары живут без ксендзовского благословления, но, однако, не все живут без клятвы верности.

Среди немцев-католиков очень распространена Nottraung. Там, где нет ксендза, молодожены дают друг другу клятву верности в присутствии двух свидетелей католиков. Это уже настоящее сакраментальное супружество. Если такие супруги позднее встречают ксендза, то оба исповедуются, принимают Св. Причастие и в его присутствии обновляют супружескую клятву, а он потом благословляет их супружеский союз авторитетом католической церкви.

К сожалению, у поляков такая Nottraung неизвестна и не употребляется. Очень часто бывает так, что родители перед свадьбой благословляют молодоженов с образами, но при этом нет никакой клятвы.

Чаще всего ксендз встречает такие супружеские пары, которые ничего не знают о вере при вступлении в брак. Иногда эти бедные люди живут вместе многие годы и еще ни разу в жизни не исповедовались и не принимали Св. Причастие.

Привести такую супружескую чету к Богу, а очень часто вместе с их детьми и всей семьей — это большая и благородная миссия душепастыря в СССР. Однако бывают и такие

случаи, что их нельзя повенчать, потому что, например, было уже венчание с кем-то другим. Бывает и так, что можно было бы повенчать, но это было бы неразумно, потому что супруги даивут между собой очень плохо, чаще всего из-за алкоголизма мужа. В наших условиях нужно смотреть, чтобы никого не оттолкнуть, но всегда увлечь набожностью и посещением Богослужений.

О смешанных браках я не буду писать, так как это такие же проблемы, как и во всем мире. К сожалению, очень часто встречаются смешанные браки поляков с русскими, и с православными русскими, и украинцами. У немпев-католиков смешанные браки с немцами-лютеранами и баптистами, намного меньше с русскими.

Из этих смешанных браков, особенно с русскими, мало радости, а большая опасность, что такие супруги — хотя и венчанные — разведутся. Конечно, есть и исключения. Есть и смешанные браки очень показательные, особенно если вторая сторона примет католицизм. Но эти лучшие супружеские союзы, которые я знаю, с немцами-лютеранами и даже с мусульманами.

Как-то я покрестил, после соответствующего приготовления, одного туркмена и повенчал его с немкой, с которой он уже до этого жил. При крещении он получил имя Александр, в округе его знают как «Сашка». Этот Сашка стал очень старательным католиком, выучил разные немецкие молитвы. Очень часто ходит на Богослужения. Охотно исповедуется и принимает Св. Причастие. Если какой-нибудь молодой немец не хочет исповедоваться, а особенно не хочет идти на пасхальную исповедь, то мать или бабушка ставят ему в пример этого Сашку: «Смотри, Сашка не был христианином, а как охотно он идет на исповедь. Как тебе не стыдно — ведь ты католик от отца и деда».

Святое Причастие у нас раздают так же, как и в других местах. Я стараюсь, чтобы Св. Причастие принимали во время Св. Мессы, но часто приходится раздавать до или после.

Св. Мессу я чаще служу торжественную, чем тихую, потому что люди так хотят. Если она не за умерших, то

в конце я благословляю с Пресвятыми Дарами. Если в каком-то доме я служу две Мессы, вечером и утром, что бывает часто, то часто оставляю Пресвятые Дары от вечерней Мессы и до окончания утренней.

Согласно рекомендациям Собора, мы в Караганде стараемся, чтобы верующие понимали Св. Мессу и активно в ней участвовали. В Караганде есть довольно много набожных людей, которые часто исповедуются и принимают Св. Причастие.

При уделении Св. Причастия нужно считаться с тем, что есть много таких людей, которые не знают о том, что в Причастии принимают Иисуса Христа. Просто люди забывают об этом. Если в самой Караганде в этом отношении немного лучше, то на окраинах с этим совсем плохо. Есть немало и таких, которые даже не знают о том, что Иисус Христос умер на кресте, а еще меньше, что Он воскрес. Крестятся во имя Отца и Сына и Святого Духа, но не имеют понятия ни об Отце, ни о Сыне, ни о Святом Духе. Поэтому нужно снова неутомимо повторять, кого мы принимаем в Св. Причастии.

Важной проблемой в нашей третьей зоне является принятие Св. Причастия светскими людьми без ксендза. Немцы это называют «selbst kommunion». У ксендзов, работающих в нашей третьей зоне, на этот счет разные мнения. Среди ксендзов есть сторонники и противники этой практики. Были уже печальные злоупотребления. Некоторые ксендзы, приезжающие изредка, очень легкомысленно оставляли Пресвятые Тайны в местах, где нет ксендза. Появлялись такие «Matki kosciola» (матери церкви), которые раздавали людям Св. Причастие так, как ксендз, что вызывало соблазн и усмешки, особенно среди молодежи. Мне известен один случай, когда милиция забрала Пресвятые Дары и уже больше не отдала, несмотря на настойчивые просьбы.

Я сам оставлял людям Пресвятые Дары, но конкретно подчеркивал, кто может принимать Св. Причастие, и оставлял их на короткое конкретное время. При такой практике мы запрещали раздавание Св. Причастия одной личностью, ведь у нас нет дьяконов. Это делалось таким образом, что каждый принимающий Причастие, подходит к алтарю и сам

берет из Дароносицы или другого сосуда, замещающего освященный сосуд. Причастие при помощи ложечки.

Мой сосед, ксендз прелат Хира, разрешает довольно большой группе набожных христиан принимать Св. Причастие без ксендза, ибо иначе частое Св. Причастие было бы невозможным. Но все это совершается под строгим наблюдением ксендза прелата и не может вызвать никаких возражений.

Но как делается там, где ксендз далеко?

К сожалению, очень плохо. В 1952 году, незадолго до того как я вернулся в Караганду после моего третьего тюремного заключения, это было в 1952 году, приходит ко мне женщина полька и приносит мне ни много, ни мало Пресвятые Дары. «Был у меня ксендз и оставил мне это и уехал». — А как давно это было? — «А уже прошло четыре года». Я расспросил ее подробнее. Не подлежит сомнению: отслужил Св. Мессу, оставил Пресвятые Дары и уехал. Эта женщина и соседи молились перед Пресвятыми Дарами, но боялись без исповеди принимать Св. Причастие. Наконец, она отвезла Пресвятые Дары ксендзу в Караганду — но в каком состоянии! Наверное, была сырость в этой квартире, так как коммуниканты были слипшиеся и их было много. Конечно, я сам принял это Причастие и не давал никому из верующих, так как сам не знал, может ли еще в таком состоянии быть Иисус Христос?

В других случаях было еще хуже. Ксендз приехал, оставил и уехал, а та женщина, у которой он оставил, призывала людей принимать Св. Причастие без исповеди, потому что сам ксендз так говорил. Одни не хотели принимать, но находились и такие, которые, к сожалению, приняли. Скорее всего, это было святотатство.

В другом случае одна «Matka kosciola» раздавала обычные освященные облатки, как у нас в канун Рождества. У немцев нет такого обычая. Многие из них принимали эту облатку, думая, что это пресуществленное Св. Причастие, и это без исповеди, в то время как это была обычная облатка.

Одна из бед наших немцев, живущих далеко от ксендза, следующая: какая-то немка, обычно набожная особа, получает заказное письмо, а в нем облатки, даже не хлеб для

Причастия, при этом в письме обычно объяснено, что это Пресвятые Дары. А в действительности это самый обычный, но очень изощренный обман. Как-то раз одна немка, далеко живущая от Караганды, дала мне такое письмо прочитать. Это письмо было следующего содержания: «Посылает это тебе через посредничество особы, фамилия которой указана на конверте, один католический ксендз (фамилия его не указывается), который живет в Москве. Он отслужил Мессу и пресуществил это для тебя и для твоей семьи и соседей. Можете прислать для этого ксендза жертвы денежные по такому-то адресу в Москве. Что это явный обман, в том нет сомнения. Особенно подкупающа эта ссылка на католического священника в Москве. Где угодно легче прописать католического ксендза, чем в Москве, в столице Советского Союза. Единственный католический ксендз, прописанный в Москве — это московский настоятель, которого власти меняют чаще, чем любого другого настоятеля во всем СССР. Но в Советском Союзе трудна борьба с такими обманщиками, сеющими замешательство в душах.

Особенно важной и требующей много времени душепастырской работой в Советском Союзе является приготовление к первой исповеди и первому святому Причастию. Нужно приготавливать подрастающую молодежь, так как из них многие еще ни разу не исповедовались. Нужно подготавливать многих из молодоженов, нужно иногда подготавливать уже взрослых людей и даже уже старых. И нельзя всю эту работу сваливать на катехеток, даже если такие находятся, что, конечно, является достаточно редким исключением, или на родителей, которые чаще всего сами мало знают.

Вдобавок, эта работа, особенно если речь идет о детях, молодежи, особенно преследуется властями. Представители власти ссылаются на то, что учить религии запрещено до 18 лет. У меня нет времени, чтобы изучать советское законодательство. Но как мне кажется, в нем нет явного запрета, есть только общее положение об отделении церкви от государства и школы от церкви. Конечно же, никогда не было разрешения властей учить детей и молодежь религии в Советском Союзе.

Зарегистрированные ксендзы и работающие в зарегистрированных церквях во второй зоне — на Украине, в Белоруссии — особенно ограничены в этом отношении. В первой зоне, Литве и Латвии, насколько я знаю, немного свободнее, но тоже не без ограничения.

               На Украине, если и не всегда, то обычно бывает так: ксендз дает матерям инструкции, как и чему они должны научить детей. Мать приводит ребенка к ксендзу. Ксендз экзаменует ребенка, поучает его, старается войти в доверие и сразу же исповедует ребенка и мать. Ребенок принимает свое первое Св. Причастие во время Св. Мессы, всегда вместе с матерью, так как это необходимо для защиты ксендза перед властями. Но нет и речи о торжественном первом Причастии и о групповом первом Причастии, никаких белых платьев, никакой фаты, никакой проповеди ксендза. Что ксендз хочет сказать детям, он говорит во время экзамена и исповеди ребенка, но не перед первым Св. Причастием.

В нашей третьей зоне душепастырская помощь в частных домах лучше, чем во второй. Конечно, не все ксендзы делают так, как я. Особенно те ксендзы, которые на короткое время приезжают в какую-то местность, не имеют времени хорошо приготовить к первой исповеди и Св. Причастию, как я подготавливаю не только у себя в Караганде, но и в других местах во время моих миссионерских путешествий. Везде в нашей третьей зоне первое Причастие бывает групповое, хотя бы и очень маленькой группой. Везде используются белые платья и фата для девочек и белые рубашки для мальчиков. И везде ксендз, хотя бы коротко, обращается к детям перед их первым Св. Причастием.

Расскажу немного детальнее, как я сам это провожу. Речь не идет о какой-то авторекламе, только об указании своего рода maximum, какого можно достичь в условиях нашей третьей зоны.

В Караганде приготовление детей и молодежи к первому святому Причастию мы проводим во время летних каникул. Средняя группа составляет 10—15 человек в возрасте не менее 9 лет, реже бывают группы большие, из 20—25 человек.

Немецкие дети ходят к катехетке (их в Караганде не-

сколько), которая прорабатывает с ними материал, который нужно запомнить, а потом только они приходят ко мне. Польские дети приходят ко мне сразу, так как для них нет катехетки, но я сам учу их обычно на два дня дольше, чем немецких детей.

Моя катехеза, как для детей, так и для взрослых, готовящихся к первому Св. Причастию, разделена на 6 пунктов:

1) Бог, 2) Иисус Христос, 3) Католическая Церковь, 4) Вечная жизнь, б) Исповедь, 6) Св. Причастие. Одновременно с детьми, конечно отдельно, учу и матерей. Каждый ребенок должен лично и публично поблагодарить свою мать, попросить прощения и обещать после первой исповеди и Св. Причастии быть хорошим и послушным ребенком. Мы советуем также извиниться перед отцом, бабушкой, если они живут вместе. Немецких детей я готовлю три дня, при этом они приходят на учебу два раза в день, утром и вечером. Польских детей я готовлю на два дня дольше. На четвертый день назначена исповедь детей и членов их семьи, а на пятый день утром или вечером бывает само торжество первого Св. Причастия. Не требует пояснения, как важна в советских условиях исповедь (конечно, первая) и что я прилагаю все усилия, чтобы она была как можно более полезной. Как дети немецкие, так и польские учатся в основном по-русски, иногда вставляя немецкое или польское слово.

Я стараюсь, чтобы первое Св. Причастие каждого ребенка была одновременно и семейным Причастием. Вместе с детьми Св. Причастие принимает и мать, часто и отец, еще чаще бабушка, а также все семейство.

Конечно, дети одеты, как полагается, в белые платья или белые рубашки. Я стараюсь, чтобы Св. Месса была торжественной, с красивым песнопением, сам говорю сердечную короткую проповедь. Торжество заканчивается благословением Пресвятыми Дарами и раздачей образков на память. К сожалению, они в наших условиях очень скромные, но дети им очень радуются, потому что они лучших не видели. Минусом бывает то, что в маленьких квартирах при закрытых дверях и окнах летом обычно очень жарко и случается, что детям становится плохо.

Когда я учу матерей, то обращаю внимание на семейный характер праздника первого Св. Причастия. Всегда даю матерям три указания: 1) Снова и снова повторять ребенку, что он принял в Св. Причастии Иисуса Христа, иначе ребенок забудет об этом, 2) Каждый день смотреть, чтобы дети молились утром и вечером, а в Караганде, по крайней мере, раз в год исповедовались и принимали Св. Причастие. Очень советую семейную общую молитву ежедневно. 3) Помогать ребенку исправиться. Не бить, не ругать, но уметь повлиять на совесть ребенка и если нужно постыдить («А кто просил у мамы прощения и обещал, что будет хорошим?»). А когда нужно, то и похвалить и поблагодарить, например, за домашнюю работу. Кстати сказать, при каждой возможности я хвалю матерям должность домохозяйки, которая не работает в гос. учреждениях, а полностью посвящает себя детям и мужу и хорошим делам, христианскому воспитанию.

Конечно же, все это очень мало по сравнению с приготовлением детей к первому Св. Причастию в Польше, но в условиях нашей третьей зоны это максимум, который можно себе позволить. Благодарение Богу и за это.

Во время моих миссионерских поездок у меня бывают дети без всякой предварительной подготовки катехеткой и приходится их готовить еще интенсивнее чем в Караганде. И поэтому я беру детей уже постарше, 10-11 лет. Но я нахожу также время, чтобы поучить и матерей. Так же старательно и без спешки проходит исповедь детей и членов семьи. И так же бывает первое Причастие и семейный праздник, только в Караганде лучше поют.

Все ксендзы в третьей зоне, как и во второй, дают миропомазание. Некоторые ксендзы дают таинство миропомазания вместе с первым Св. Причастием. Я противник этого. В Караганде я стараюсь, чтобы дети получали Таинство миропомазания через год после первого Св. Причастия. По мере возможности я повторяю с ними пройденный материал, а затем даю объяснения о миропомазании. Если до первого Св. Причастия у меня была «дочурка» 52-х лет, то на миропомазание у меня была не одна 70-летняя бабушка.

Во время моих миссионерских поездок я мало уделяю Таинство миропомазания из-за недостатка времени на приготовление, но если уделяю это Таинство, то после предварительной подготовки. Я не хотел брать на свою совесть Таинство миропомазания без подготовки.

Проповедничество в нашей третьей зоне есть тоже. Я, конечно, в учительской работе обращаю большее внимание на катехизацию, чем на проповедь. Во время каждой Св. Мессы в Караганде, не говоря уже о миссиях, у меня другие люди. Какие-то циклы проповедей здесь неприемлемы. Чаще всего я говорю проповедь, связанную с евангелием. Проповедь должна быть короткой, особенно если в помещении жарко, и существенной, поучающей, и не витающей в облаках, куда большая часть слушателей и так не поднимется. Трудность есть еще и в том, что наряду с совершенно безграмотными в отношении веры, бывают также люди совсем неплохо знающие веру и при этом имеющие достаточно хорошее общее образование. Правда, не часто встречаются люди с высшим образованием, но значительно чаще люди со средним образованием, общим или специальным. Школьники чаще всего приходят на Мессу во время каникул, значительно меньше во время школьного года.

Ксендзы не принимают участие ни в свадьбах, ни в похоронах на кладбище. Иногда мы освящаем могилы, но не во время похорон. В Караганде ксендз обычно служит торжественную похоронную Мессу вместе с «Libera me Domine» в доме при останках. Если только остается время для исповеди, то вся семья во время святой похоронной Мессы принимает Св. Причастие. На кладбище похоронная процессия идет без ксендза, но и немцы, и поляки проводят христианские похороны с молитвами и похоронными песнями. Иногда даже бывает оркестр на похоронах, однако он среди наших набожных бабушек непопулярен, потому что обычно неверующих хоронят с оркестром. На могиле всегда ставят крест, хотя иногда советские руководители предприятий предлагают поставить столбик со звездой, а взамен этого похороны будут оплачены. Только один раз я видел крест и звезду на одной могиле.

Немцы всегда пишут на кресте по-немецки, хотя не всегда вполне грамотно. Поляки пишут по-польски. Правда, уже очень часто встречаются на польских могилах русские надписи, потому что в семье никто не может написать по-польски.

Нередко я выезжаю в районы, лежащие вблизи от Караганды. Здесь есть два довольно больших города: Темиртау и Сарань, а также много других населенных пунктов. Так как в этих соседствующих с Карагандой местностях люди исповедуются, конечно же, реже, чем в самой Караганде, но намного чаще, чем приезжие издалека, то душепастырство в этих местах похоже на душепастырство в Караганде. Собственно, разница в том, что в Караганде я постоянно путешествую из дома в дом, а в тех местах обычно работаю два-три дня и ночи в одном доме, который должен соответствовать условиям.

Теперь, наконец, я смогу описать подробно душепастырскую работу во время моих миссионерских путешествий. Эти поездки играют огромную роль в душепастырстве в нашей третьей зоне.

Были ксендзы, которые полностью посвятили себя таким путешествиям и миссиям. О некоторых из них я позднее напишу подробнее. Были и такие ксендзы, которые работали на одном месте, но время от времени совершали миссионерские поездки. Одни из них постоянно живут и работают в третьей зоне, так, как я в Караганде. Другие постоянно живут вне третьей зоны, в основном в Литве или на Украине, и оттуда делают свои экскурсии вглубь Советского Союза. Сядет себе такой «отченько» в самолет в Каунасе и полетит прямо в Красноярск. Там поработает одну-две недели, в нескольких местностях окрестит, исповедует, даст Св. Причастие, повенчает и снова сядет в самолет и полетит назад в Каунас.

Нужно заметить, что такие ксендзы, которые «летают» из Литвы или с Украины, больше подвергаются опасностям, чем мы, постоянные жители этих краев. Для местных властей мы уже «свои люди» — мы, но не они. Хотя некоторые из этих «летающих миссионеров» допускали значительные

ошибки в работе, преимущественно из-за спешки, а еще больше по легкомыслию, оставляя Пресвятые Дары без поучения, — однако их работа имеет огромное значение. Без них в очень многих местах люди никогда бы не увидели ксендза, у них не было бы возможности исповедоваться после многих лет.

Ксендз Бронислав и ксендз Юзеф много ездили во время своей работы в Казахстане. Однако каждое воскресенье они были у себя дома, так как к ним приезжали люди издалека. Было известно, что в будний день ксендза может не быть, а в воскресенье будет обязательно. Поэтому Бронислав и Юзеф не могли далеко ездить, но зато они бывали в очень многих поселках, в своих областях и близлежащих: Целиноградской, Кокчетавской, там, где больше всего живет поляков и немцев-католиков.

Моя душепастырская работа во время миссионерских поездок отличалась тем, что я был в этих местах относительно дольше, чем мои коллеги-миссионеры. Благодаря этому у меня было больше столкновений с местными властями, но зато я мог работать более основательно и глубоко — «langsam aber sicher» (медленно, но уверенно), как говорят немцы.

Не считая коротких миссионерских поездок в близлежащие местности, потому что были и такие, я совершил восемь таких больших миссионерских путешествий. Из них пять еще до моего ареста, а три в последние годы после моего освобождения.

Из этих восьми миссионерских поездок половина, то есть четыре, были в Туркмению, советскую республику, расположенную на крайнем юге СССР, на границе с Афганистаном. Там с 1947 года живет много немцев-католиков, которые до войны жили вокруг Одессы.

Одна поездка была также в южном направлении, где я объехал места, в округе Алма-Аты, где живут поляки, выселенные из Украины в 1936 году.

Две миссионерские поездки были на запад, в город Актюбинск с его окрестностями. И, наконец, одна поездка была на восток, в Семипалатинск и в некоторые места в тех краях.

Только на север от Караганды я не выезжал далеко, так как там работали Бронислав и Юзеф, и потом там чаще бывали другие ксендзы.

Самая короткая из этих поездок длилась месяц, самая длинная — четыре месяца. Половина этих миссионерских поездок, то есть четыре, закончилась благополучно, без вмешательства местных властей. Остальные четыре нужно было сократить, и они остались незаконченными из-за вмешательства власти.

В 1957 и 1958 годах я совершил аж 5 миссионерских поездок, зато две поездки в 1963 году. Одну пришлось сократить.

Последняя миссионерская поездка в Таджикистан длилась с декабря 1967 года до марта 1968 года и тоже была прервана на неделю раньше, чем было мною запланировано закончить. Когда меня освободили после моего последнего тюремного заключения, мне разрешили вернуться в Караганду, но теперь мне было намного труднее вырваться в долгую поездку, чем это было до последнего заключения. Кроме того, надо учесть и то, что до заключения я совершил только одну поездку на Украину в 1959 году, а после заключения три — в 1962, 1964, 1966 годах.

                 К этому нужно еще добавить две поездки в Польшу: в 1965 году и настоящую, в 1969 году.

Во время моей поездки на Украину я не был пассивен в душепастырском отношении. На Украине я тоже исповедовал не одну бабушку, окрестил не одного ребенка и несколько пар повенчал. Но эти странствования по Украине вовсе не были миссионерскими поездками.

Собираясь в миссионерскую поездку, я беру с собой паспорт и свидетельство, что я католический ксендз, так как в паспорте я записан как рабочий. Беру облатки и вино для Мессы и все, что необходимо для того, чтобы совершить Мессу и уделить Таинства. Всегда у меня есть пара адресов, куда я еду.

Приезжаю обычно неожиданно. Правда, наши верующие обычно знают, что я должен приехать, но не знают, когда именно. Я не могу им этого сообщить по почте, и очень редко

удается сообщить при случае. Как только приеду, я иду по адресу, который у меня есть. Иногда там же остаюсь и начинаю работать. Но очень часто, посоветовавшись с местными католиками, мы выбираем другой дом для работы.

Во время миссионерских поездок нужно еще старательнее выбирать дом, чем в Караганде.

Приезжаю раз (это было в Таджикистане, в 1963 году) к одному немцу, который меня пригласил. Хозяева встретили меня очень сердечно и говорят: «Патер, мы должны вас предупредить, что напротив нас живет нехороший человек, он доносит». Однако я работал у этих хозяев, отслужил Мессу очень рано утром и сразу же перебрался в другой предложенный мне дом, где я мог спокойно несколько дней работать. Работу я начинаю исповедью бабушек, то есть таких лиц, которых можно исповедовать сразу, без предварительной подготовки к исповеди и Св. Причастию. Всегда сначала объявляю, чтобы мне приводили тех, кто хочет идти к первому Причастию из детей и молодежи и особенно молодоженов. Взрослая молодежь охотнее посещает лекции с молодоженами, чем с детьми. Учение во время таких поездок длится 2-3 дня. Потом исповедь детей и их семей и торжественное первое Причастие, а после этого венчание, по меньшей мере, нескольких пар.

В конце моего пребывания в этой местности я объявляю о крещении детей. Потому что никакая другая работа не привлекает такого внимания окружающих, как крещение детей. Поэтому я крещу детей и сразу же выезжаю в другое место. Были случаи, когда власти искали «попа», но не нашли. Кроме того, я еще должен найти время, чтобы исповедовать людей старых, больных и слабых и уделить им вместе и торжественное елеопомазание и полное отпущение грехов на час смерти.

Во время миссионерских поездок в 1957 и 1958 годах часто бывали массовые крещения и венчания, потому что я первый из ксендзов прибыл в Таджикистан, в Актюбинск, в Семипалатинск и в польские местности Алма-Атинской области. Бывало и так, что я крестил несколько десятков детей и венчал в один день до тридцати пар молодоженов,

конечно же, после того, как они прошли генеральную исповедь.

Во время последних миссионерских поездок уже не было таких «массовок», по той простой причине, что дети уже в основном были окрещены и молодые пары повенчаны до этого.

Св. Апостол Павел во втором послании к римлянам пишет, что во время своих миссионерских путешествий он был восемь раз бит и «однажды камнями побивали», «три раза терпел кораблекрушение». У меня ничего такого не было. Но зато я шесть раз был изгнан местными властями. Правда, три других раза власти оказали мне вежливость.

Один раз это был председатель колхоза Россия и очень большой человек (герой социалистического труда); похоже, что он лично был знаком с Хрущевым. Он вызвал меня в свой кабинет. Я как раз исповедовал бабушек. Я должен был прервать исповедь. Очень мне было жаль этих бабушек, которые уже много лет не исповедовались. Я им сказал: «Наверное, я уже не вернусь к вам, но молитесь, чтобы я вернулся и исповедовал вас». Прихожу к председателю. Показываю ему свои документы. Он сделал мне выговор, почему сразу не пришел, пока не вызвали? Потом он подобрел и сказал мне так: «Вы знаете, что до недавнего времени это было строго запрещено, но теперь уже не так. Я не против. Продолжайте вашу работу, но работайте так, чтобы из-за вас у нас не было неприятностей». Я вернулся к своим бабушкам и сказал: «Видно, что вы хорошо молились!» Добавлю еще и то, что этот председатель сам был очень влиятельным партийным деятелем, поэтому он смог оказать мне это благодеяние. Такому как он не могли помешать даже поблажки по отношению к какому-то «попу». В другом случае иной председатель колхоза, таджик, сам по своей инициативе прислал мне доски для строительства польского алтаря и передал мне сердечный привет. Наконец, в третьем случае, начальник милиции, капитан, приказал мне сразу же выехать из Таджикистана, но позволил мне прежде закончить начатую работу.

Выгоняли по-разному, бывало, что без ругательств, а бывало и с ругательствами, и серьезными. Так, «торжествен-

но», меня выгнали в 1958 году из Семипалатинска, а в 1963 году из Актюбинска.

В Семипалатинске дело осложнилось еще тем, что со мной на миссиях были еще две набожные немки из Караганды: Гертруда Детцель и Клара Ромме. Клара умерла год назад, а Гертруда еще работает. Гертруда уже до этого за свою набожность была арестована и отсидела 8 лет. Кларе, к счастью, не пришлось этого пережить. И вот в одном поселке около Семипалатинска, сразу же на второй день после нашего приезда, нас задержали председатель сельсовета и председатель колхоза, потом позвонили прямо в Семипалатинск «чекистам», так называемым представителям госбезопасности. Прибыло двое, посадили нас троих в машину и повезли в Семипалатинск.

Там два дня было что-то вроде следствия, но ночевать нам разрешили в городе, у знакомых. Гертруда уже как «стреляный воробей» держалась очень по-деловому, а бедная, еще не обстрелянная Клара была смертельно испугана. Обе постоянно повторяли: «Alles fur Dich, Heiligstes Herz Jesut» (Все для Тебя, Пресвятое Сердце Иисуса). А я не мог себе простить, зачем я взял их с собой в мою миссионерскую поездку, и решил впредь больше никого не брать, чего потом всегда и придерживался. Я не боялся, что меня посадят, но боялся, что посадят Клару и Гертруду. К счастью, на третий день с меня взяли письменное обязательство, что мы сразу же выезжаем в Караганду. Потом, мы, счастливые, покинули «гостеприимные стены» Семипалатинского управления госбезопасности.

В 1963 году в Актюбинске было что-то похожее, но не совсем так. Я работал в одном поселке поблизости Актюбинска. Приходит ко мне один из обвенчанных мною, сразу же на второй день после венчания и сообщает, что один из местных начальников спросил его: «А ты тоже был у попа?». Он притворился, будто он об этом ничего не знает. Я сразу попросил у моих хозяев машину и выехал оттуда в Актюбинск, или, как у нас говорят, «поп удрал».

Я отдавал себе отчет в том, что уже становиться опасно работать в Актюбинске, но мне жаль было верующих, потому

что Актюбинск довольно большой город, где не так легко будет найти «попа». Я продолжал работать в Актюбинске, в течение еще двух недель. Однажды рано утром было торжественное Св. Причастие. Я еще немного задержал детей после Мессы. Приходит ко мне хозяйка дома и показывает через окно: через два-три дома дальше стоит личная машина, и около нее кружатся какие-то два типа и все время смотрят в сторону нашего дома. Я сразу же сказал, чтобы дети ушли, а их было около десяти, а потом чтобы потихоньку разошлись и взрослые. Я позавтракал. В доме осталось несколько человек. «Патер, пожалуйста, идите в другой дом, находящийся через несколько улиц, а мы потом принесем вещи». — «Нет, они задержат меня сразу же на улице, а в случае, если они заберут меня, то нужно иметь при себе хотя бы немного белья с собой и другие необходимые вещи. Будем их ждать». Я разделил вещи на две части. В одном чемодане у меня были вещи, необходимые в случае, если меня арестуют, в другом — церковные и другие, ненужные в случае ареста. Я был очень уставшим и лег спать. Когда я проснулся и посмотрел в окно, то увидел, что машина и эти два типа так и стоят. Я исповедовал еще одного юношу. Так прошел день. Только когда уже стемнело (а был октябрь), эти два типа пришли за мной и забрали меня с собой вместе с моими чемоданами. Повезли меня в милицию, а оттуда, после короткого допроса, в комитет безопасности. И снова так же как в Семипалатинске, началось что-то вроде следствия, которое длилось три дня. Ночевал я достаточно удобно на диване в управлении безопасности. На третий день вечером я должен был подписать обязательство, что я сразу же выеду в Караганду, и даже, чего не было в Семипалатинске, что никогда больше не приеду в Актюбинск. Дальше меня передали начальнику милиции, который вежливо отвез меня вместе с чемоданами на личной машине на вокзал и там оставил меня одного, а, прощаясь со мной, сказал: «Мы вам верим, что вы сдержите ваше слово и сразу же выедете, и не будете заходить к вашим знакомым в Актюбинске, но на всякий случай мы поручили вас дежурному милиционеру вокзала, чтобы он наблюдал за вами».

В Семипалатинске была возможность сообщить перед выездом верующим о необходимости выехать в Караганду. В Актюбинске такой возможности не было. Наши верующие были убеждены, что меня посадили. Добродушные женщины носили мне передачи, потому что они не верили, когда им говорили, что в тюрьме нет никакого Буковинского.

Стоит еще вспомнить о моих финансовых перипетиях. В связи с изгнанием меня местными властями в двух случаях мне велели заплатить денежный штраф за мою нелегальную и доходную работу. Зато два раза на меня наложили подоходный налог и сразу же взыскали из денег, которые у меня нашли. Лучше всего поступили в Семипалатинске. Они попросту конфисковали все деньги, найденные при мне, и только после моих усиленных требований мне вернули часть денег на оплату билетов для Гертруды и для Клары.

Как я уже вспоминал, я плачу подоходный налог. В последний год он превышал 1058 рублей или 16340 злотых. Это я делаю с 1962 года. Перед моим последним тюремным заключением никто от меня не требовал платы налогов, поэтому я не платил. За это у меня конфисковали довольно много денег в Семипалатинске. Я даже доволен тем, что я плачу налог, так как это укрепляет мою позицию по отношению к властям. Когда я последний раз ездил в Таджикистан, я взял с собой, кроме паспорта, финансовые документы, указ об уплате налогов и квитанции, что мне там в определенной степени помогло.

Я до сих пор не зарегистрирован, до сих пор нет юридических прав de iure. Но то, что с меня берут подоходный налог, есть своего рода признание de facto. Финансовые деятели объяснили мне, что зарегистрированный ксендз работает в зарегистрированной церкви и платит налог, так как если бы церковь была фабрикой. А я плачу налог, так, как если бы я был индивидуальным ремесленником духовной отрасли, что в процентном отношении больше.

Мне очень помогают в уплате налога наши неоценимые и иногда недооцениваемые ксендзами бабушки, каждая из которых приносит мне время от времени пару рублей на «налоги».

В конце этого раздела о миссионерских путешествиях я расскажу о нескольких наших миссионерах, которые в этой работе особенно отличились.

В 1955-58 годах самый обширный территорию охватил радиус миссионерской работой ксендз иезуит Ян Паукстис. Он работал от Урала на западе аж до северо-востока Якутии. Именно его миссия, длящаяся почти год в Якутии, имела огромное значение, так как кроме него туда никто не попал. К сожалению, потом ксендз Паукстис, похоже, по указанию своих духовных властей, стал работать в Литве, и через пару лет он умер. Я видел ксендза Паукстиса только один раз, но этого было достаточно, чтобы он произвел на меня наилучшее впечатление.

Другой литовец, салезианин, ксендз Юзеф Густас работал тоже очень плодотворно, с большим размахом, в Красноярске в Сибири. К сожалению, его работа прервалась раз и навсегда. Ксендз Густас скоропостижно скончался от сердечного приступа в 1958 году. Его похороны, хотя и без ксендза, были великолепными, с участием множества людей. Я сам лично Густаса не знал.

Зато я очень хорошо знал выдающегося миссионера, сегодня тоже уже усопшего, ксендза Алексия Жарецкого. Ксендз Алексий Жарецкий родился в 1914 году в округе Березань. Его отец был дьяконом в греко-католической церкви. Ксендз Алексий был священником Львовской греко-католической церкви...

Мы познакомились с ксендзом Алексием в 1955 году в Караганде, где он уже в следующем году открыл церковь для украинцев. Ксендз Алексий освоил латинскую Мессу и служил для украинцев на церковно-славянском языке, а для немцев и поляков по-латински. Это был очень старательный и трудолюбивый священник. Кроме очень интенсивной работы в Караганде, он еще совершал миссионерские поездки в близлежащие от Караганды местности.

В 1957 году ксендз Алексий предпринял очень далекое и опасное путешествие. Он добрался до ксендза митрополита (в настоящее время кардинала) Слипыя, который был в принудительных порядке в доме престарелых в Красноярском

крае в Сибири. Ксендз Алексий виделся с ним в ...лесу. На обратной дороге он был схвачен, и затем в течение пяти дней его пытали в КГБ Красноярска. Правда, его выпустили на свободу, и он вернулся в Караганду, но с этого времени у него земля начала гореть под ногами. Ксендз Алексий после зрелых раздумий решил выехать из Караганды, где и без него было много ксендзов. С этого времени начался последний период миссионерской деятельности ксендза Алексия Жарецкого, который заслуживает быть названным героическим. Этот период длился пять лет (1957-1962). Ксендз Алексий посвятил себя полностью миссионерской работе в полном смысле этого слова. Несколько раз он менял свое местожительство.

Как у ксендза Паукстиса, так и у ксендза Жарецкого было огромное поле миссионерской деятельности. Он несколько раз был в районе Самары (в настоящем Куйбышев), в Поволжье. Долгое время работал на Урале в Пермской области и затем на юге, в Оренбургской области. В Казахстане часто бывал в Актюбинске и в его районах. А также на территории осиротевшей из-за тюремного заключения ксендзов Бронислава и Юзефа в Кокчетавской и Целиноградской областей.

В 1960 году ксендз Алексий был прописан в городе Орске, Оренбургской области. Однажды, после возвращения домой, после короткого миссионерского путешествия, он узнал, что за время его отсутствия милиция выписала его. Ксендз Алексий не пошел из-за этого в милицию, но стал добровольным, так выражусь, скитальцем Христовым. Нигде не прописанный, только с паспортом при себе, он продолжал миссионерскую деятельность, несмотря на то, что он знал, что это кончится не иначе как тюрьмой. Таким бездомным скитальцем ксендз Алексий был целых два года.

В апреле 1962 года ксендз Алексий прибыл в Караганду. Два раза был у меня. Я принимал его с большой предосторожностью, потому что боялся за него. Ксендз Алексий был всегда худой и довольно высокий, а тут он высох совсем. Только глаза у него блестели. Выглядел он действительно приверженцем веры и кандидатом в мученики. Жаловался

на то, что из-за постоянных путешествий у него испортился желудок. Я советовал ему сразу же выехать из Караганды и податься в Таджикистан, где он еще никогда не был и мог бы спокойно работать. Я дал ему несколько верных адресов в разных районах Таджикистана.

Ксендз Алексий в разговорах со мной признавал, что ситуация в Караганде небезопасна, говорил, однако, что ему очень жаль здешних карагандинцев, украинских греко-католиков, которые очень заброшены и тянутся к нему. Говорил, что постарается как можно быстрее закончить свою душепастырскую работу среди украинцев, потом прямо из Караганды поедет в Таджикистан. Бог решил иначе.

Примерно 12 мая 1962 года ксендз Алексий шел один по одной из улиц Караганды. Там его схватили, а потом формально арестовали. В Караганде был суд над ксендзом Алексием. Потребовали для него 2 года заключения за скитание. Потом он был в лагере недалеко от Караганды. Была у него, правда, легкая работа портного, но он очень жаловался на жуликов, среди которых оказался, кроме того, здоровье его ухудшилось.

Ксендз Алексий не отсидел своих двух лет. Отсидел около 1,5 года. Умер в конце 1963 года в возрасте 49 лет в тюремной больнице в Долинке недалеко от Караганды, и там же похоронен. Благодарные украинцы нашли его могилу на кладбище и поставили на ней красивый крест. Потом я освятил его могилу и крест, а так как само кладбище очень опущенное, то тем более выделяется этот красивый крест на могиле священника, который отдал жизнь свою за братьев своих...

В Польше лечится другой известный миссионер, наш соотечественник, ксендз Серафин Кашуба из монастыря Капуцинов. В послевоенные годы ксендз Серафин был долгое время настоятелем в Ровно на Волыни и доезжал до многих мест на территории бывшего Волынского воеводства. Не знаю точно, в каком году это было — светские власти убрали ксендза Серафина из Ровно, а потом закрыли Церковь. Через некоторое время ксендз Серафин появился в Казахстане и предпринял здесь трудную миссионерскую работу с широким

радиусом действия. Основная база его работы — это территории, осиротевшие после ксендза Бронислава и ксендза Юзефа, а потом обслуживаемые ксендзом Жарецким, то есть. Целиноградская и Кокчетавская области. Часто ксендз Серафин доезжал до Актюбинска на западе и до Павлодара на востоке Казахстана. Бывал и в глубинке Сибири, в Новосибирске. И так длилось около 6 лет (1962-1968 гг.).

Единственным перерывом в его постоянных путешествиях была административная ссылка ксендза Серафина в один из совхозов, расположенный в Целиноградской области, в так называемой «опущенной дыре», примерно на полгода, а потом он сбежал оттуда и продолжал свою миссионерскую работу.

Всего этого достиг о. Серафин, несмотря на уже немолодой возраст (род. 1910) и слабое здоровье. Ничего удивительного, что когда после всех этих перипетий о. Серафин прибыл в сентябре 1968 года в отпуск в Польшу, его духовные настоятели велели ему основательно полечиться. Дай Боже, чтобы он подлечился и с улучшенным здоровьем вернулся в нашу третью зону. Без преувеличения можно сказать, что его возвращения ожидает весь католический Казахстан и не только Казахстан.

Почти одновременно с ксендзом Жарецким в Киргизии был арестован литовский ксендз Антоний Шешкевичюс. Он принадлежит тоже к выдающимся миссионерам третьей зоны. Я с ним лично не знаком, но эхо его миссионерской деятельности доходит до меня снова и снова.

Ксендз Шешкевичюс жил сначала с 1955 года в городе Славгороде в Алтайском крае, расположенном непосредственно на востоке от Казахстана. Так как там он вызвал недовольство местных властей, он решил перебраться в Киргизию, где стал жить в городе Кант, недалеко от столицы этой республики города Фрунзе. Как в Славгороде, так и в Канте, ксендз Антоний соединял интенсивную душепастырскую работу на месте с многочисленными миссионерскими поездками в ближние и дальние местности. Наконец ксендза Антония сослали в совхоз, где не было ни одной христианской души, только одни киргизы и мусульмане. Ксендз Антоний нашел там таких киргизов, которые работали за

него в совхозе, а сам полностью посвятил себя миссионерской работе. Совершал одну за другой миссионерские поездки. Как и было легко предугадать, все это закончилось тюремным заключением ксендза Антония.

Его арестовали в 1962 году в Киргизии. Не знаю, где его судили, в Киргизии или в Литве. Посадили его на 7 лет за спекуляцию. Утешающим обстоятельством является то, что ксендз Антоний все это время был в лагере в Литве. Если ворон ворону глаз не выклюнет, то литовец литовцу тоже. Кроме ксендза Антония посадили также его хозяйку немку, на полтора года. Ксендз Антоний Шешкевитюс вышел в этом (1969) году на свободу. Для нашей зоны он не был стар, ему всего 55 лет. Ксендз Антоний будет продолжать душепастырскую работу в наших краях. Неизвестно только, в каком месте удастся ему прописаться. Помоги ему, Господи, в этих хороших намерениях.

На этом еще не исчерпывается история наших миссионеров. Есть и такие, и очень старательные, которые и сейчас ведут миссионерскую деятельность в нашей третьей зоне. Будем надеяться, что их имена записаны на небесах, но здесь на земле в данном случае «novina sunt odiosa».

Может быть, кто-нибудь, прочитав, скажет о наших миссионерах: «Что за ужасные примеры приводит нам Владислав: ксендз Алексий умирает рано, о. Серафин от всего этого сильно хронически болеет, ксендз Антоний Шешкевитюс попадает в тюрьму и лишен душе пастырской работы 7 лет».

Отвечу на это так: вся беда в том, что очень мало таких ксендзов, как Алексий, Серафин или Антоний. Я никогда не упрекал себя за то, что я слишком рискую, а иногда даже были у меня сомнения, не был ли я в некоторых случаях чересчур осторожным и слишком мало доверял Божьему Провидению. Когда наш рекордсмен мира ксендз Юзеф Кучинский «отбывал» 7 лет за 2,5 года своей работы в Казахстане, он не раз говорил мне: «Тяжело, даже очень тяжело сидеть 7 лет, особенно если уже до этого отсижено 10 лет. Но я должен признать, что те 2,5 года оплатятся, если еще раз отсидеть 7 лет.

Ведь мы священники Иисуса Христа! Христос не жалел себя, — говорит апостол Павел, который себя тоже, наверное, не жалел. Мы рукоположены не для того, чтобы беречь себя, но для того, чтобы, если нужно, жизнь свою отдать за овец Христа.

Хорошие это были времена, говорят иногда старые люди о некоторых периодах прошедшей жизни. Для нас троих — Бронислава, Юзефа и меня — хорошими годами были конец 1956 и начало 1957 года. Все трое работали очень интенсивно в Казахстане, и все трое имели в своем распоряжении Церкви. Правда, маленькие и незарегистрированные властями, но существующие и действующие. Хорошие года были также для нас с конца 1957 и в течение всего 1958 года, за исключением последнего месяца, декабря. Бронислав и Юзеф и дальше были настоятелями, и, вместе с тем, были миссионерами в своих областях. Я уже был лишен церкви, но зато осуществлял одну миссионерскую поездку за другой. Это не нравилось местным властям и не только местным. Поэтому они постановили положить конец этому католическому и польскому душепастырству в Казахстане.

История тюремного заключения всех трех польских и католических душепастырей в Казахстане, наверное, интересует, прежде всего, ксендзов, но также и светских, особенно Луцкой епархии, настоятелями приходов которой мы являемся до сего дня все трое.

До самого заключения у меня самого не было никаких неприятностей в Караганде. Был один неприятный разговор с угрозами и пару раз неприятности поменьше, да домашний обыск во время моего отсутствия. Конечно, самой большой неприятностью в это время было закрытие и опечатывание церкви, но лично у меня не было никаких неприятностей. Даже не было наложено на меня никаких штрафов.

Путь Юзефа и Бронислава в это время был более тернистый. С подоходными налогами Бронислав кое-как справлялся, а Юзеф должен был воевать с властями, с финотделом, потому что они давали ему фантастические налоги.

У Бронислава был трагический случай. В Страстную субботу 1956 года какой-то неизвестный человек выстрелил

через окно церкви и ранил женщину. Конечно же, этот бандит не был взят, видно было, что это местных властей не интересовало. Как Бронислава, так и Юзефа ругали в газетах. О Юзефе, кроме того, была еще передача по радио. Я читал статью о Брониславе. В начале — трогательное описание, как прекрасно было в Зеленом Гае до приезда Бронислава. А как он приехал. Зеленый Гай покрылся черной мглой религиозного мракобесия. Бронислав служил две мессы каждый день: рано утром в 4.30 и вечером, а посещали и шли до Св. Причастия всегда очень многие люди.

Юзефа обвиняли в том, что он спекулянт и дармоед. Приехал в Танчу (ныне Красноармейск), насобирал денег, организовал доходное дело — торговлю крестиками, медальонами, образками, — а теперь гуляет по Танче и выглядит довольным собой франтом.

Я тоже дождался двух статей о себе в газетах, но уже намного позже, после последнего освобождения из тюрьмы. В 1963 году написали обо мне статью в Актюбинске, а в 1964 году эту статью перепечатали и дополнили в Караганде. Тогда я убедился в том, что точно мне говорил прелат Зигмунд Хмельницкий: «Если ксендз хочет жить в Советском Союзе, то он должен быть готов однажды прочитать о себе что-то такое, что ему даже и не снилось». Из этой статьи я узнал, что я очень жаден на деньги и что я велю бедной старушке, которая приходит ко мне на исповедь, платить за нее по 5 рублей, что составляет 80 польских злотых.

Юзеф и я были арестованы на работе. Первым из нашей тройки был арестован я, 3 декабря 1956 года. Я работал у себя дома. Может, здесь при случае я напишу о своих домах в Караганде, до сих пор их было три.

Первый раз во время моего пребывания в рабочем интернате, я жил в одной комнате с тремя друзьями-сосланными и одновременно соотечественниками-поляками. Затем три года до заключения и один год после заключения я жил у поляков. Мой хозяин, Станислав Мадера, был по профессии сапожником. Его жена Зузанна была домохозяйкой. У них была десятилетняя дочь Поля. Родом они из местечка Кутковец в Подольской области. Зузанна умерла в 1956 году, скоро-

постижно, после непродолжительной болезни. Она была моим большим благодетелем. Станислав живет до сих пор с дочерью и зятем.

Два года назад Поля вышла замуж за хорошего верующего парня, Тадеуша Слободяна. Поля работает модисткой, а Тадеуш — профессиональный фотограф. И вот именно из-за Поли я должен был в 1962 году поменять квартиру. Старались, известно кто, втянуть тогда 18-летнюю Полю заняться слежкой за мной. Конечно, я не мог допустить того, чтобы морально уничтожили совсем неиспорченную девушку.

С тех пор уже 7 лет я живу у немцев. Мои хозяева, Каспер и Катерина Гааг, бездетная семья, примерно моего возраста. Во время войны их единственный сын пропал без вести. Родом они из деревни Елиен-Либентал, расположенной в 15 км от Одессы.

3 декабря 1958 года я жил еще у Мадеров. Работа у меня была такая: приехала ко мне молодая симпатичная пара молодоженов, оба поляки. Я их приготовил обоих к исповеди и венчанию. Как раз я кончил объяснения и должен был начать слушать исповедь, было 2 часа после обеда. Внезапно в квартире появился малосимпатичный тип. Сначала он как будто проверял у моих хозяев радиоточку, а потом сразу предложил мне поехать с ним в КГБ на легковой машине, которая, оказывается, стояла на несколько домов дальше. Мой новый «друг» не отступал от меня ни на шаг. Я, не обращая на него внимания, снял свою легкую одежду и надел теплую ватную. «Друг» запротестовал, говоря, что поедем только на минутку, и он сам привезет меня домой. Я ему ответил, что может, я такой опасный преступник, что меня нельзя будет пустить домой. Я взял с собой немного белья и самые необходимые вещи, попрощался с хозяевами, сел с заботливым «другом» в машину и мы поехали. В КГБ передали мне приказ на арест.

Ксендза Юзефа Кучинского арестовали на 5 дней позже, 8 декабря 1958 года. Скорее всего, наши чекисты ничего не знали о нашем празднике Непорочного Зачатия, которого нет у православных. Приехали арестовать ксендза Юзефа в тот момент, когда кончилась торжественная месса, и церковь еще

была полна людей. Несмотря на это, ксендза Юзефа арестовали и посадили в машину, но деловые бабушки долго еще бежали за машиной, кричали и плакали.

Ксендз Бронислав Джапецкий был арестован последним, только 17 января 1959 года. Когда в Зеленый Гай, где он жил и работал, дошли слухи об аресте ксендза Юзефа и моем, люди просили Бронислава, чтобы он сразу же выехал на Украину, в надежде, что там его не арестуют. Бронислав не мог в такой тяжелый момент бросить своих верующих. Остался и работал. Как обычно, у него в доме сделали два обыска, но ничего не нашли, только у его хозяйки Елены Кравецкой нашли довоенный календарь, где было немного информации о нужде в Советском Союзе, о чем Бронислав даже и не знал. Елену забрали из дома в милицию и потребовали, чтобы она созналась, что этот календарь дал ей ксендз Бронислав. Она отрицала это. Через два дня в милицию привезли ксендза Бронислава на очную ставку с Еленой. Очная ставка была короткой:

Они к Елене: «Говори теперь, кто тебе это дал?»

Елена: «Столько раз уже говорила вам и повторяю еще раз, ксендз Джепецкий мне этого не давал».

Бронислав к Елене: «Лена, не отказывайся, потому что и так ничего не поможет».

К ним: «Да, я признаюсь, что это дал ей я».

Посадили Бронислава и Елену в машину и отвезли обоих домой. Через несколько дней приехали «чекисты» и арестовали ксендза Бронислава.

Судили каждого по отдельности: Юзефа в Кокчетаве, Бронислава в Целинограде, а меня в Караганде. Во время следствия устроили мне и Юзефу очную ставку в Караганде. Очная ставка в определенной степени подтвердила, что наши разговоры с Юзефом не всегда были в духе советского патриотизма. К нашему приятному удивлению нам разрешили встретиться в моей тюремной комнате — я сидел один, — чтобы исповедовать друг друга, при условии, что мы не будем говорить о вещах, касающихся следствия. Юзефа привели в мою комнату, а забрали его только через три часа. А значит, было время для исповеди и для разговора. Однако, когда

разговор заходил на тему следствия, мы удерживали ораторский энтузиазм, друг друга говоря: «А где «nobile verbum». Ксендза Юзефа, кроме нелегальной деятельности в нелегально открытой церкви, обвиняли еще и в спекуляции. Ксендз Юзеф, бывший деятель Католической Акции, любил работать с размахом. Он организовал при своей церкви продажу крестиков, медальонов, образков, а также, по мере возможности, молитвенников и катехизисов. Доставал он это все разными путями, в основном из Литвы и Латвии.

Люди, жаждущие этого, с энтузиазмом использовали случай и покупали массово. Конечно же, здесь не было никакой доходной торговли. Придрались даже к тому, что ксендз Юзеф раздавал свои фотографии, а если кто просил, то и подписывал их. Придумали легенду, что жадному ксендзу Юзефу недостаточно было дохода с торговли предметами культа, он еще кроме этого организовал торговлю собственными фотографиями. За фотографию без подписи брал 5 рублей, за фотографию с подписью 10 рублей. Присудили ксендзу Юзефу 10 лет лишения свободы. Нанятый сестрой адвокат подал апелляционную жалобу, в результате которой срок заключения сократили с 10 лет до 7 лет. Эти 7 лет ксендз Юзеф отсидел «от звонка до звонка» и завоевал мировой рекорд, — 17 лет тюрьмы...

У ксендза Бронислава Джепецкого следствие было более неприятным и тяжелым, чем у меня с Юзефом, хотя спекуляции ему не приписывали. Ксендз Бронислав правдолюб, и при этом он может аргументировать с неопровержимой логикой. Этими своими качествами Бронислав восстановил против себя прокуратуру, которая из кожи лезла вон, чтобы ему больше повредить. Против меня и против Юзефа не было ни одного фальшивого свидетеля, а против Бронислава выставили даже трех. Одну молодую девушку устрашили и приказали, чтобы она на суде сказала, что Бронислав накричал на нее и приказал сейчас же выйти из комсомола, к которому она принадлежала. Мы по возможности предостерегаем от вступления в комсомол, а еще больше от вступления в партию, но никогда не требуем выйти, если уже кто-нибудь записался. На суде девушка повторила то, что ее

заставили сказать. Ксендз Бронислав спросил: «То, что ты говоришь, действительно, правда? Согласно ли это с твоей совестью?». Бедная девушка, сбитая с толку, расплакалась, и все следствие ни к чему не пришло. Но было еще два других свидетеля. Оба мужчины, к сожалению, оба поляка и оба высокопоставленные. Один — председатель сельсовета, а другой — директор школы большой деревни, находящейся недалеко от Зеленого Гая. Эти не расплакались, только врали без запинки. Обвиняли они Бронислава в том, что приехал он раз к ним в деревню для того, чтобы «сорвать» митинг, собранный по поводу войны в Корее. Действительно, Бронислав раз приехал к ним в деревню, ничего не зная о митинге. Когда он узнал, он тут же прервал свою работу и велел всем бабушкам идти на митинг. Благодаря этому, митинговали даже бабушки, которые, точно не пошли бы на митинг, если бы ксендз им не сказал.

Во время следствия, когда Бронислав со свойственной ему логикой доказывал ложность этого обвинения и требовал пригласить других свидетелей из этой же деревни, ему ответили такими словами: «Нам не нужно никаких других свидетелей, достаточно этих двоих. Они оба честные советские граждане, и мы верим им больше, чем вам». Фальшивые свидетели были признаны правдивыми, а наш правдолюб Бронислав был признан обманщиком. Бывает и так...

На суде прокурор потребовал для Бронислава 10 лет лишения свободы. Суд утвердил приговор.

В августе ксендз Бронислав прибыл в лагерь в поселке Чуна в Иркутской области Сибири, куда я приехал на полгода раньше. Сразу же после приезда в лагерь Бронислав составил жалобу на имя генерального прокурора Советского Союза. Это был великолепно написанный документ. Он отличался свойственной Брониславу логикой аргументации. Жалоба принесла свои результаты. Генеральный прокурор дал указания апелляционному суду в Алма-Ате, чтобы сократить Брониславу срок тюремного заключения до 5 лет. Так и вышло. От августа 1959 года до моего освобождения 3 декабря 1961 года мы были в Чуне, а потом, в течение последних 8 месяцев моего тюремного заключения, мы были вместе

разговор заходил на тему следствия, мы удерживали ораторский энтузиазм, друг друга говоря: «А где «nobile verbum». Ксендза Юзефа, кроме нелегальной деятельности в нелегально открытой церкви, обвиняли еще и в спекуляции. Ксендз Юзеф, бывший деятель Католической Акции, любил работать с размахом. Он организовал при своей церкви продажу крестиков, медальонов, образков, а также, по мере возможности, молитвенников и катехизисов. Доставал он это все разными путями, в основном из Литвы и Латвии.

Люди, жаждущие этого, с энтузиазмом использовали случай и покупали массово. Конечно же, здесь не было никакой доходной торговли. Придрались даже к тому, что ксендз Юзеф раздавал свои фотографии, а если кто просил, то и подписывал их. Придумали легенду, что жадному ксендзу Юзефу недостаточно было дохода с торговли предметами культа, он еще кроме этого организовал торговлю собственными фотографиями. За фотографию без подписи брал 5 рублей, за фотографию с подписью 10 рублей. Присудили ксендзу Юзефу 10 лет лишения свободы. Нанятый сестрой адвокат подал апелляционную жалобу, в результате которой срок заключения сократили с 10 лет до 7 лет. Эти 7 лет ксендз Юзеф отсидел «от звонка до звонка» и завоевал мировой рекорд, — 17 лет тюрьмы...

У ксендза Бронислава Джепецкого следствие было более неприятным и тяжелым, чем у меня с Юзефом, хотя спекуляции ему не приписывали. Ксендз Бронислав правдолюб, и при этом он может аргументировать с неопровержимой логикой. Этими своими качествами Бронислав восстановил против себя прокуратуру, которая из кожи лезла вон, чтобы ему больше повредить. Против меня и против Юзефа не было ни одного фальшивого свидетеля, а против Бронислава выставили даже трех. Одну молодую девушку устрашили и приказали, чтобы она на суде сказала, что Бронислав накричал на нее и приказал сейчас же выйти из комсомола, к которому она принадлежала. Мы по возможности предостерегаем от вступления в комсомол, а еще больше от вступления в партию, но никогда не требуем выйти, если уже кто-нибудь записался. На суде девушка повторила то, что ее

заставили сказать. Ксендз Бронислав спросил: «То, что ты говоришь, действительно, правда? Согласно ли это с твоей совестью?». Бедная девушка, сбитая с толку, расплакалась, и все следствие ни к чему не пришло. Но было еще два других свидетеля. Оба мужчины, к сожалению, оба поляка и оба высокопоставленные. Один — председатель сельсовета, а другой — директор школы большой деревни, находящейся недалеко от Зеленого Гая. Эти не расплакались, только врали без запинки. Обвиняли они Бронислава в том, что приехал он раз к ним в деревню для того, чтобы «сорвать» митинг, собранный по поводу войны в Корее. Действительно, Бронислав раз приехал к ним в деревню, ничего не зная о митинге. Когда он узнал, он тут же прервал свою работу и велел всем бабушкам идти на митинг. Благодаря этому, митинговали даже бабушки, которые, точно не пошли бы на митинг, если бы ксендз им не сказал.

Во время следствия, когда Бронислав со свойственной ему логикой доказывал ложность этого обвинения и требовал пригласить других свидетелей из этой же деревни, ему ответили такими словами: «Нам не нужно никаких других свидетелей, достаточно этих двоих. Они оба честные советские граждане, и мы верим им больше, чем вам». Фальшивые свидетели были признаны правдивыми, а наш правдолюб Бронислав был признан обманщиком. Бывает и так...

На суде прокурор потребовал для Бронислава 10 лет лишения свободы. Суд утвердил приговор.

В августе ксендз Бронислав прибыл в лагерь в поселке Чуна в Иркутской области Сибири, куда я приехал на полгода раньше. Сразу же после приезда в лагерь Бронислав составил жалобу на имя генерального прокурора Советского Союза. Это был великолепно написанный документ. Он отличался свойственной Брониславу логикой аргументации. Жалоба принесла свои результаты. Генеральный прокурор дал указания апелляционному суду в Алма-Ате, чтобы сократить Брониславу срок тюремного заключения до 5 лет. Так и вышло. От августа 1959 года до моего освобождения 3 декабря 1961 года мы были в Чуне, а потом, в течение последних 8 месяцев моего тюремного заключения, мы были вместе

с Брониславом и Юзефом в очень интересном лагере для «религиозных», на юго-востоке от Москвы. Представьте себе, пожалуйста: в одном лагере нас было 27 ксендзов разных национальностей, во главе с ксендзом митрополитом, сейчас кардиналом Юзефом Слипыем. Было еще несколько католиков мирян. Православных мирян было около сотни, но православных священников только шесть. Большинство из них было православных оппозиционеров, но были и православные, признающие верховность московского патриарха. Разных сектантов было около 400. Наконец, было около 50 «стукачей», доверенных лагерной администрации. Возникает вопрос, почему сделали такой лагерь для верующих. Ведь до этого так не было. Легко догадаться. Бывали в лагерях случаи обращения. Бывали крещения, конечно же, тайные. Обращались парни, воспитанные в атеизме, и в основном, интеллигентные парни, студенты, комсомольцы. Были обращения в католицизм, а также и в некоторые сектантские направления. Видимо, наверху было решено, что недостаточно изолировать верующих от общества, живущего на свободе, но нужно их также изолировать и от других заключенных, за исключением доверенных «стукачей». Лагерь для религиозных был чем-то вроде большого монастыря. Молились там совершенно открыто. По воскресеньям собирались группы одного вероисповедания для общей молитвы, слушания проповедей и чтения Св. Писания, которое сектанты укрывали у себя, поделенное на маленькие тетрадки по несколько страниц каждая. Чекисты разгоняли такие группы, а они снова собирались, как только те уйдут.

Отношения между людьми разных вероисповеданий были, в общем-то, хорошими, в некоторых случаях даже сердечными. Если иногда и бывали недоразумения, то главным образом со свидетелями Иеговы, которые грозили карами божьими всем за исключением их самих. Как-то молодой иеговит начал метать громы на католическую церковь из-за войн крестоносцев. Я спросил его: «А знаешь ли ты, когда эти войны были?». — «А как же, это было во времена Александра Македонского». — «Разреши тебе сказать, что ты ошибся на целых 1500 лет».

В одном лагере «религиозных» был большой интерес к экуменическому движению. Особый интерес вызвало сообщение о сборе Всемирного Собора. Многие надеялись, что Собор предпримет что-то для объединения с иноверцами, хотя бы частичного. Бывали между людьми разных верований и дискуссии. Некоторые были существенные и выдержаны в духе взаимной любви. Но бывали между сектантами дискуссии, полные взаимных нападок. Я лично всегда призывал всех не забывать о взаимной любви в дискуссиях, что было безрезультатно.

В другом месте я писал, как достойно вел себя в тюрьме наш епископ Шелензок. Я могу также засвидетельствовать и то, что ксендз Бронислав также достойно представлял католическое духовенство. В тюрьме он исповедовал многих светских и священников. Говорил светским и священникам проповедь. Зато ксендз Юзеф был общим любимцем за свою веселость. Ксендз Юзеф знал много анекдотов, но вполне цензурных, и охотно делился с заключенными своим знанием. Правда, некоторые сектанты соблазнялись тем, что ксендз Юзеф рассказывает анекдоты, вместо того, чтобы цитировать Св. Писание.

Все ксендзы в лагере для «религиозных» служили ежедневно рано утром Св. Мессу. Облатки присылали в посылках с продуктами, а вино делали из кишмиша.

Отношения между ксендзами разных национальностей были братскими. Нас, поляков, было трое, 9 литовцев, один латыш, один венгр и 13 украинцев. Митрополит Слипый был очень достойным человеком, хотя и не принимал такое активное участие в деятельности как епископ Шелензек.

После моего освобождения Бронислав и Юзеф были некоторое время вместе. Потом их разделили. Оба до конца срока отбывания были с «религиозными». После моего освобождения ввели множество ограничений в продовольственных посылках. Из-за этого Бронислав и Юзеф, хотя и не голодали, но питались недостаточно. Словом, терпели они больше и дольше, чем я. Зато теперь они настоятели в полной мере, а я так и хожу по домам.

Под конец воспоминаний о моем последнем тюремном заключении, расскажу о следствии и суде надо мной. Следствие велось очень вежливо и без искажения моих показаний, написанных в протоколах судьей и следователем. После окончания следствия мне дали прочитать протокол показаний свидетелей, вызванных судебной властью. Показания были не только из Караганды, но также и из некоторых других мест, где я был во время моих миссионерских путешествий. Были среди этих свидетелей и поляки и немцы. Приятно, что я могу уверенно сказать, что никто из них не дал показаний, подтверждающих мою виновность. На вопрос, говорил ли Буковинский что-нибудь против Советской власти, все единогласно говорили, что Буковинский ничего такого не говорил. Наоборот, Буковинский говорил, что нужно выполнять свой гражданский долг и честно трудиться. Когда вызвали свидетелем директора школы, находящейся в пригороде, где живут поляки, где в свое время функционировала наша закрытая церковь, то тот директор, хотя и партийный, но поляк, сказал, что среди школьников был разговор о религии, но ему неизвестно, чтобы этот разговор вел именно Буковинский.

В обвинительном акте, а потом в судебном приговоре, обвинили меня, кроме нелегального открытия церкви, в хранении антисоветской литературы и агитации детей и молодежи. О взрослых не упоминали, а в приговоре, что интересно, написано, что не нужно Буковинскому вменять в вину его миссионерские поездки. После приговора сожгли на костре несколько моих книжек, среди них ценная — научная работа Савицкого, в которой ученый автор пишет об утопии построения рая на земле, иллюстрируя это примерами... Советского Союза. Забрали также другие книги, хранимые в течение трех лет в комитете безопасности, и вернули мне их после освобождения.

Предлагали мне адвоката, но я отказался и сказал, что сам буду себя защищать. Я попросил поговорить с адвокатом перед началом, для выяснения нескольких процедурных дел. Мне прислали адвоката. Это была молодая интересная женщина, на мой вкус чересчур разукрашенная. Когда я ей

сказал, что я сам буду защищаться, она не только не обиделась, но даже обрадовалась. Прокурор потребовал 5 лет лишения свободы. По сравнению с Брониславом, у которого прокурор был вражески настроен, мой прокурор не показывал даже малейших признаков неприязни. Он просто прочитал обвинительный акт, добавил от себя несколько слов, и так совсем негрозно выглядело все обвинение. В конце судебного процесса суд дал мне слово для защиты, несмотря на то, что я не использовал услуги адвоката. К защитной речи я приготовился очень старательно в моей келье. Приведу здесь главные пункты этой речи, потому что, мне кажется, они имеют общее значение, не только личное.

По примеру Св. Павла я начал свою речь от «captatio benevolentiae». Я публично поблагодарил за хорошее и культурное обхождение со мной во время следствия и на суде. Я пояснил, что у меня нет цели выступать в собственную защиту. Лично я не чувствую вины перед советским государством. Так как «nemo judex in sua causa», поэтому мое личное дело я полностью поручаю решению советского суда. Но я использую эту возможность, которую мне впервые в жизни дала советская власть, чтобы выступить в защиту тех, ради которых я работал в течение последних лет.

«Великая Октябрьская социалистическая революция провозгласила на весь мир девиз свободы политической, общественной и экономической. Но не следует забывать и о том, что свобода охватывает также и национальные, и вероисповедальные отношения. Те люди, в защиту которых я выступаю, это немцы и поляки. Их привезли в этот край. Могут ли они чувствовать себя совсем хорошо? Если бы привезли группу русских православных в Бурятию и велели бы им там жить, а там не было бы никакой русской советской школы, и если бы русские вдруг заметили, что их дети все реже говорят по-русски и даже стыдятся русского языка, зато все чаще и охотнее говорят по-бурятски, и при этом их еще и воспитывают верующими буддистами, а не православными, то нужно спросить, могли ли эти русские — а вы, граждане судьи, русские, — быть довольны своей жизнью в Бурятии.

И вот я смею утверждать, что в таком положении и находятся немцы и поляки в Караганде. Что касается поляков, то через двадцать лет они дождались трех своих ксендзов, а теперь они все три арестованы, вырваны из среды верующих, и казахстанские поляки снова остались без ксендза.

Более того, если бы власть ПНР приказала арестовать всех православных священников вместе с митрополитом варшавским, и если бы православные люди в Польше остались без единого батюшки, могла ли бы этим Москва быть довольна?

Я не прошу ничего для самого себя, но хочу, чтобы вы учли мои слова для блага верующих Казахстана. Я хотел бы надеяться, что мои слова не будут голосом, взывающим в пустыне, но дойдут до Алма-Аты и Москвы.

Был один случай, когда мне запретили пойти к умирающей больной, чтобы приготовить ее к хорошей христианской смерти. Лишь бы мы все в СССР поняли, что первое право каждого человека, а тем более верующего человека, это право на Бога».

Мою речь очень серьезно выслушали. Она была запротоколирована. Суд удалился на совещание. Через несколько минут судьи вернулись. Председатель зачитал судебный приговор, который приговаривал меня к трем годам лишения свободы. На вопрос судейского председателя, буду ли я подавать на апелляцию, я ответил отрицательно.

В коридоре несколько десятков мужчин ожидали вынесения приговора; я сказал, что меня приговорили к трем годам лишения свободы, не больше. Мужчины улыбались. Видно было, что они разделяли мое мнение.

Я по-христиански попрощался со своими прихожанами — «Слава Иисусу Христу». Сел в ожидающую меня машину, конечно, с двумя конвоирами и поехал, взволнованный прощанием с прихожанами, но вовсе не подавленный.

И ЕЩЕ ОДНО ПОСЛЕДНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

В июне 1957 года я объезжал польские деревни в Алма-Атинской области и пережил там несколько волнующих моментов. В одной деревне буквально вся деревня ждала меня. Когда я приехал (на частной машине) девочки красиво одетые окружили меня и надели мне венок из цветов, как новорукоположенному священнику, и так ввели в дом, где должно было пройти Богослужение. И весь народ очень красиво пел: «Кто отдает себя под покровительство своему Господу». В другой деревне меня приветствовал с коротким обращением, в присутствии собравшегося народа, местный патриарх, господин Станислав Левицкий. Это было самое волнующее обращение ко мне за всю жизнь. Господин Левицкий говорил: «Вывезли нас сюда к подножью гор, оставили здесь, и все забыли о нас. Никто о нас не помнил, пока к нам не приехали Вы, духовный отец. Мы сироты, мы сироты». Уважаемый патриарх плакал, весь собравшийся народ тоже плакал, плакал вместе с ними и ксендз. Но это были добрые слезы.

В один июньский день я ехал из одной деревни в другую. Дорога была дальняя, около 30 км. Я ехал на подводе, запряженной двумя невзрачными лошадьми. Одет я был очень неприглядно. Довольно большой чемодан был накрыт соломой, чтобы не бросался в глаза. Дорога была полевая, и телегу часто сильно трясло, так что время от времени нужно было останавливаться, чтобы вновь укрыть чемодан. Был прекрасный июньский день в полном свете послеобеден-

ного солнца, ни облачка на небе. Справа от нас обширная плодородная равнина, слева горы покрытые снегом. И тогда я почувствовал себя счастливым и благодарным Провидению за то, что оно привело меня к этим бедным покинутым, но очень верующим и любящим Христа людям. Это счастье, которое я испытал, едучи на этой подводе, трясясь по дороге, я не заменил бы ни на какие почести и богатства. Позднее я не раз вспоминал это удивительное переживание в трудные моменты жизни, которых у меня всегда хватает.

Не знаю, что принесет мне будущее, даже самое близкое, мне и моим друзьям, работающим в душепастырстве в СССР. Не знаю, каким образом Провидение Божье будет заботится о нашей Церкви в этом краю. Знаю только одно, что «иго Христа благо, и бремя Его легко»...

Писать закончил 18 мая 1970 года.