Серафима БОРОДИНА

СЕДЬМОЙ КИЛОМЕТР

В марте 1940 года нас, тюрзаков, то есть имевших по приговору тюремное заключение, неожиданно вывезли из Магадана на 600 километров вглубь тайги, в Эльген. Лагерное начальство в Эльгене встретило нас настороженно и вскоре на всякий случай отправило в лес, на штрафную командировку "Седьмой километр".

Под вечер мы, замерзшие, усталые, пешком по бездорожью добрались до этой командировки. Увидев, наконец, в лесу барак, приободрились и устремились к двери. Но как только дверь открылась, на нас потоком полился омерзительный мат и дикие выкрики:

-А, троцкистки пришли! Мы вас, мать-перемать!..

Мы отпрянули обратно на мороз. Единодушно и решительно мы заявили, что в барак к уголовницам не пойдем. Да нас и не имели права селить вместе: чтобы мы не испортили уголовниц.

Поселили нас в сырой промерзший барак с нарами в два этажа. От затопленной железной печки повалил дым, от оттаивающих бревенчатых стен пошел пар, но мы, к счастью, были одни. Сквозь царивший в бараке мрак мы с трудом различали знакомые лица.

А утром нас построили, дали нам пилы и топоры и повели в лес.

Редколесье и глубокий рыхлый снег страшно затрудняли работу. Пока мы добирались до своей делянки, беспрерывно проваливаясь по пояс в снег, мы уже выматывались, а впереди еще ждала тяжелейшая работа: пилка, рубка леса, обрубка сучьев, штабелевка бревен. Норма была совершенно непосильной. Костры разжигать нам не разрешалось. Измученные, мы добирались до своей командировки и выстраивались в очередь за миской горячей баланды из зеленого капустного листа и ложкой каши из овса.

В бараке было очень тесно, и мы спали на нарах буквально впритык друг к другу. Над железной печкой сушилась наша промокшая одежда, от которой валил пар, затруднявший дыхание.

Пожалуй, самым мучительным был утренний подъем, когда нас будил ненавистный звон о рельсу. Вставали мы разбитые, не отдохнувшие и в полутьме устремлялись к печке разыскивать свои ватные брюки, телогрейки, обувь, варежки.

Переписываться нам не разрешали, порядок устанавливали несколько уголовников. Обстановка была очень тяжелой. Отрезанные от всех, мы чувствовали себя беззащитными и обреченными на вымирание.

Однажды вечером в эту глушь приехала группа работников НКВД. Как сейчас вижу темный барак с двойными нарами, железную печку, коптилку на столе. В барак вошли несколько мужчин в форме - сытых, холеных, с веселыми лицами, невидимому, под впечатлением от

посещения барака уголовниц. Они приветливо, даже чуть игриво обратились к нам. В нас вспыхнула надежда, и мы, не сговариваясь, одна за другой стали выходить и рассказывать обо всех издевательствах, которым мы подвергаемся. Говорили взволнованно, но сдержанно, без слез и стенаний. Особенно мне запомнилась Ольга Орловская и то, как она тихо, почти спокойно обратилась к приехавшим:

- Я хочу спросить вас, по каким советским законам разрешается держать женщину с тяжелым кровотечением по пояс в снегу на лесоповале?

Веселое выражение как сдунуло с потемневших лиц наших гостей. Едва начальство уехало, к нам в барак ворвался староста со своими подручными и заорал:

- Ну что, нажаловались? Начальство приехало и уехало, а здесь мы хозяева, запомните это!

В лесу я работала с Лялей Кларк и Женей Штерн. У Жени был тяжелый радикулит, и ей было особенно тяжело работать в лесу. Лекарем у нас был безграмотный, пошлый, наглый мужик. Хотя мы избегали к нему обращаться, но выхода не было, и мы с Женей пришли к нему с просьбой направить ее в больницу. Однако он ответил, что раз жара у нее нет, освобождения от работы он ей не даст и в больницу ее не отправит.

В один из ближайших дней, когда мы добрались до своей делянки, Женя сказала нам, что хочет работать одна. Несмотря на наши уговоры, она свернула в сторону и исчезла. Мучительно тревожась о ней, мы начали работать, как вдруг какая-то женщина крикнула нам из леса:

- Эй, ваша подруга повесилась!..

Спотыкаясь и падая, увязая в сугробах, мы с Лялей кинулись в лес, крича от горя во весь голос.

Женю удалось спасти. Но это уже было ЧП, и нас прямо из леса, не дав обогреться, пешком повели по рыхлому снегу в лагерь Эльген. Только в первом часу ночи, едва живые от усталости, добрались мы до лагеря, где нас поместили в нетопленный барак.

Когда нас утром вывели на развод, исхудавшие, почерневшие, в изорвавшейся одежде, мы выглядели так, что при виде нас многие плакали. Нас вывели на мелиоративные работы. Так мы избавились от лесоповала. Часам к 12 дня вышло солнышко, пригрело нас, подошедшая к нам бригадир Лиза Котик приветливо сказала:

- Не рвитесь так, отдохните.

Опираясь на лопаты, мы подняли головы, и лица наши прояснились. Мы почти улыбались. Мы возвращались к жизни.