"Ваша семья... выслана как калмык..." Это строчка из ответа на один из моих запросов, которые посылал я после войны из армии в разные инстанции, разыскивая своих родителей. Дело в том, что с 1944 года письменная связь с родителями прервалась, и я не мог понять причину. А о том, что республика ликвидирована, и калмыки все высланы, я не знал. Может быть, потому, что в нашем воздушно-десантном полку, кроме меня, калмыков не было. Ничего не было известно мне и о том, что уже с начала того же года воинов-. калмыков отзывали из армии. Получается, что я каким-то чудом избежал отправки в тыл и, закончив войну в Чехословакии, продолжал служить и дальше.

Только в конце войны дошел до меня слух, будто наш народ выслан за пределы республики. Но никаких подробностей я не знал. Поэтому, после окончания войны, желая узнать, куда высланы мои родители, я стал писать в местные органы власти Лаганского улуса, где жили они прежде. Наконец, написал в Лаганский улусный военкомат, который в мае 1942 года призвал меня в Красную Армию и отправил на фронт.

Лишь в феврале 1946 года мне пришло письмо со штампом Каспийского райвоенкомата Астраханской области. Оказалось, что вместо ликвидированных Калмыцкой АССР и Лаганского улуса образованы Астраханская область и Каспийский район. Исполняющий обязанности райвоенкома лейтенант Гревиц сообщал: "...Ваша семья 28 декабря 1943 года административно выслана, как калмык, куда выслана не известно г. Аральск либо Новосибирск", (орфография и стиль сохранены. - П.Г.).

Такой ответ вызвал смятение и массу вопросов. Что значит "семья выслана административно", да еще "как калмык"? Если выслали, то почему не знают куда? Что могли сделать мои родители? Где они? Что с ними?..

Поиски пришлось продолжить. Через штаб полка узнал, что в Москве есть центральное справочное бюро о перемещенных лицах. Решил обратиться туда. И снова пришлось томиться в ожидании ответа. Но сведений там о калмыках не имелось. Зато посоветовали обратиться в Министерство внутренних дел СССР. Только весной 1947 года удалось получить сведения о новом местопоселении родителей. И я демобилизовался без промедления.

Так в апреле 1947 года выехал в Омскую область. И там, в чужой стороне, состоялась моя долгожданная, горькая встреча с родителями, сестрами и другими родственниками. Надо ли говорить, что мне, как и всякому солдату, мечталось вернуться к дорогим с детства местам, под родной кров. Наяву же едва разыскал семью.

И вот что было дальше. Как положено демобилизованному солдату, явился я в Ульяновский райвоенкомат по месту жительства родителей. Однако встретили меня там странно. Заявили: "Вам не нужно стано-

виться на воинский учет, идите в спецкомендатуру". Воинский устав обязывает подчиняться, потому я отправился туда. Явился, доложил, что рядовой Болдырев Николай Кензеевич прибыл на соединение с семьей, прохождение службы в красноармейской книжке. А в ней значится, что проходил службу в 14-м гвардейском отдельном воздушно-десантном полку 6-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, участник Великой Отечественной войны с мая 1942 года.

Протянутую мной красноармейскую книжку комендант взял, равнодушно повертел в руке и небрежно бросил в ящик стола. Помедлив некоторое время, назидательно проговорил: "Никакой ты не Николай и не красноармеец, а спецпереселенец Нармтн Болдырев. Документы эти тебе больше не понадобятся. Теперь будешь жить по другим законам".

Не передать сейчас словами, что тогда творилось у меня в душе, какие чувства в ней бушевали... Пожалуй, тут уместно будет сказать, почему он назвал меня именем Нармтн. Тем более, что из-за этого потом возникли у меня проблемы, которые удалось уладить только через сорок четыре года. И тут я приведу примерный рассказ отца. Когда они в середине января 1944 года приехали в Омскую область, то самым главным человеком над ними стал комендант. Когда ставил калмыков на спецучет, то вел себя надменно, явно давая понять, что вынужден иметь дело с бандитскими элементами. Отец сдержанно, но достаточно откровенно намекнул коменданту, что при любых обязанностях тыловая служба при погонах не красит нормального мужика, когда идет война с фашистами. И добавил, что, несмотря на преклонный возраст, сам был в военизированном морском дивизионе, имел много поощрений. Только вот кому-то надо было насильно отправить его в Сибирь.

У коменданта самого, видно, что-то не стыковав лось, особенно с бандитами, которых столько времени готовились принимать и настраивались соответствую-; щим образом. Дети, женщины и престарелые, которые составляли подавляющее большинство ссыльных, ни как не подходили под преступный элемент. Мужики же оказывались то какими-то военизированными рыбаками, то были при другом ответственном деле. Некоторые даже воевали, имеют награды и разные поощрения. Демобилизовались по ранению. Однако тоже по пали под выселение. Все это, похоже, сбивало его с толку и раздражало. Но подозрение: "А вдруг преступный контингент где-то скрывается?"- как видно, толкало его на наводящие вопросы.

"Что, Кензеев, неужели у тебя всего две девки? - язвительно выспрашивал комендант у отца. - А... сын, говоришь. Так где же он, бродяжничает?".

"Сын Нармтн против германца воюет. Мой пород бродяг не бывает",- коверкая русские слова, с нескрываемым вызовом ответил отец. Из уст отца непроизвольно вырвалось мое обиходное имя, поскольку оно для него всегда было ближе. Этим именем меня назвал дед.

Комендант, как оказалось, записал мое имя в соответствующую графу в анкете отца. И с этого момента я стал для него ожидаемой единицей спецконтингента. Только дожидаться меня пришлось ему три с лишним года.

И вот, оказавшись лицом к лицу с комендантом, пытаюсь убедить его, что я демобилизованный воин, должен сохранить при себе воинский документ. Кроме того, официальное мое имя Николай и соответственно надо внести поправки в бумаги. Но он словно не понимает. И, как в том январе 1944 года, снова куражится. Ничего не слушает и слушать не хочет. ',

"Ты с этого момента спецпереселенец, а записан у меня как Нармтн. Больше я ничего знать не хочу! Исправлять твое имя и марать свои бумаги тоже не буду. Ты мне не указчик. Про свои военные заслуги теперь забудь, они тебе ни к чему",- сказал будто отрезал.

Вот так в спецкомендатурских бумагах меня и прописали под именем Нармтн.

Да что там Сибирь. Злое пророчество коменданта долгие годы сказывалось уже здесь, в Калмыкии. С помощью Каспийского райвоенкомата я получил из архива Министерства обороны СССР сведения о моем участии в Великой Отечественной войне. Но документы были на Болдырева Николая, а в паспорте Нармтн. Из-за этого военкомат требовал, чтобы я изменил имя в паспорте. И стали гонять меня по кругу между военкоматом, архивом ЗАГСа и паспортным столом. Без малого тридцать лет я не мог ничего от них добиться. Особенно в архиве ЗАГСа и паспортном столе, где должны были мне объяснить все толком и помочь оформить нужные документы, проявили вместо этого безразличие. Это выяснилось очень поздно, когда нашелся человек, который объяснил и помог от начала и до конца оформить бумаги и представить в суд. Пришлось прибегнуть к свидетельским подтверждениям моих школьных друзей, с которыми учились еще в тридцатые годы. На мое счастье, русские ребята и девчата, хорошо знавшие калмыцкие традиции, не забыли, сохранили в памяти многое из тех далеких лет. Живут они в Лагани. И готовы были доказывать где угодно, что я назывался двойным именем. Только в 1991 году удалось мне закончить свои хлопоты по восстановлению своего права ветерана войны. Вот таким нелепым образом отозвался произвол зловредного коменданта.