СИБИРЬ Я БУДУ ПОМНИТЬ ВЕЧНО

С.М. БАМБЫШЕВ

Я был призван в армию в сентябре 1939 г, в 23-й Кубанский кавалерийский полк. Окончив полковую школу, перешел в эскадрон командиром отделения. Через некоторое время наша кавалерийская дивизия была расформирована и передислоцирована в Монголию. Когда началась война, мы стояли на японской границе и просились на фронт, рапорты подавали. Но командир роты, старший лейтенант Тимофеев, построив нас, сказал: "Если кто еще раз подаст рапорт о направлении на фронт, то попадет в штрафную роту". На вопрос "Почему?" он ответил, что мы здесь выполняем свой воинский долг, так как находимся на охране государственной границы Монголии и Советского Союза.

Из Монголии нас перевели в танковую дивизию, в 141-й танковый полк. Я был командиром отделения, потом командиром взвода, старшиной роты.

В начале 1944 г. нам сообщили, что мы, калмыки, переводимся в Калмыкию, в национальное формирование. Это был обман. Нас разделили: одну часть перевели в Советский Союз, в Читу, вторую часть — на пересыльный пункт. Собранных там 42-х человек затем переправили на Урал, на станцию Половинка Так мы попали на строительство Широковской ГЭС.

Хотя мы носили военную форму, но по условиям содержания находились на положении заключенных. Жили в бараках. Нам выдали постельные принадлежности: матрацы, а вместо подушек — наволочки. Мы пошли на пилораму, набили наволочки опилками пополам с землей и снегом. Занимались мы сначала корчевкой пней вокруг бараков. Бараки были, видимо, специально подготовлены для нас.

Из прибывших в Половинку фронтовиков-калмыков создали два батальона. Я попал в батальон № 1, в первую роту. Меня назначили командиром взвода, состоявшего из 32 солдат. Сначала мы копали, расширяли и углубляли дно ГЭС В котловане — вода и грязь по колено, хотя насосы беспрерывно откачивали воду, потому что уровень воды в реке был выше уровня площадки, где мы работали. Камень вывозили на тачках вручную. Некоторые солдаты, особенно прибывшие из Астраханской области, вывозили на поверхность до 65 тачек породы в день.

Условия содержания — как в лагерях для заключенных: бараки, нары двухъярусные. Отапливались бараки дровами. Работа была тяжелая, а питание — очень плохое, о качестве и калорийности пищи и говорить нечего.

Продолжительность рабочего дня была до 10 часов. Мы работали до тех пор, пока не выполним дневную норму. Очень строго следил за нами командир батальона старший лейтенант Рябов. Он был жестоким человеком.

Работали мы изо всех сил и постепенно истощались от такой тяжелой работы.

Климатические условия были суровые, температура воздуха зимой иногда доходила до 50 о ниже нуля. В такие морозы мы не работали, сидели в бараках. А 30-ти градусные морозы для нас были нормой. Медицинская комиссия определяла состояние здоровья только у истощенных. Их списывали, перево-

дили в другой барак, сначала на ЛФТ, что значит легкий физический труд, на легкую работу. При полном истощении переводили в отдельный барак, где люди постепенно умирали, потому что никакой помощи им не оказывалось.

Однажды из моего взвода один солдат был переведен в такой барак. Солдаты стали говорить мне: "Командир, давай проведаем своего солдата". Мы пошли туда. Лежит он в постели: кожа да кости, еле живой. Когда через три дня мы пришли опять, нам сказали, что его похоронили. Мы подумали, что возможно, после войны на его могилу приедут родители. Пошли к месту, где хоронили умерших. Это была глубокая сухая балка. Над самой балкой мертвых складывали штабелями шириной пять, длиной шесть, высотой два с половиной метра. Сопровождавший нас из похоронной команды сказал: "Ваш солдат похоронен здесь, ищите сами", и назвал номер могилы. После увиденного у нас было подавленное настроение. Некоторые солдаты даже прослезились.

Постепенно людей во взводе становилось все меньше и меньше, в конце концов взвода я лишился.

Однажды мне сообщили, что один из моих земляков — Андрей Дертынов парализован и что мне с тремя солдатами поручено отвезти его домой. Среди сопровождавших больного был Бадма Матвеевич Добжинов, Мы повезли больного поездом в сторону Омска. Правда, не все мы доехали. Я доехал с больным один до Кормиловки. В Кормиловке мне помогли вынести больного из вагона и отвезти его домой. У родственников Дертынова я отдохнул дней пять. У меня самого руки и ноги были опухшие. Оттуда поехал в Щербакуль-ский район Омской области, где проживала моя тетя.

Немного поправившись, через месяц я пошел искать работу. В совхозе "Борисовский" устроился агрономом отделения в поселке Северный. Больше года я проработал там, потом меня перевели в поселок Южный, где трудился до возвращения на родину. Перед отъездом в Калмыкию меня послали на курсы в Высшую партийную школу в Москву. Семья моя уже переехала на родину, в пос.Башанта. По прибытии в Башанту райком партии направил меня в колхоз "Пролетарская победа" парторгом. Там месяца два проработал и меня затем направили директором в совхоз "Южный".

В совхозе дела постепенно налаживались, хозяйство стало передовым. Меня наградили орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, медалью "За освоение целины", присвоили звание заслуженного агронома РСФСР. Имел большой авторитет среди населения района.

Семью я обрел в Сибири. У нас родились пятеро детей. Осталось в живых четверо. Один ребенок умер, потому что комендант не разрешил мне выехать с ним в больницу в Омск.

Время, прожитое в Широклаге, невозможно забыть.