ДВУМ СМЕРТЯМ НЕ БЫВАТЬ

Ц.Х. БАМБЫШЕВ

Чертовски трудно писать о тех временах, пережитых годах. Но пусть знают о них всю правду представители молодых поколении. В 1940 г. я окончил Малодербетовскую среднюю школу — это был первый выпуск десятого класса. Вышло специальное постановление правительства о том, что выпускники средних школ подлежали обязательному призыву на службу в армию.

В конце октября 19-10 г. райвоенкомат собрал команду из пяти человек и направил ее в стрелковую часть Харьковского военного округа (к концу войны из этих пятерых в живых остался только я).

Не дай бог никому пережить то, что пришлось пережить солдатам Красной Армии в грозном 1941 г. Не хватало самолетов, танков, автоматов, гранат, постоянно находились под обстрелом вражеских самолетов, танков. Отступали с боями, переживая не только физически, но и морально. Ведь в довоенные годы нам внушали, что армия наша непобедима и что врага будем бить только на его территории. А случилось повсеместное отступление с громадными потерями убитых, раненых, без вести пропавших и попавших в плен. Помню, пожилые солдаты в короткие минуты отдыха говорили горестно: "Двум смертям не бывать, одной — не миновать".

В декабре 1942 г. я оказался на Матвеевом Кургане под Ростовом, где шли жестокие бои. Был тяжело ранен в ногу, почти полгода пролежал в госпитале в Ереване. В конце мая 1942 г. меня, как негодного к строевой службе, направили в тыл, во внутренние войска НКВД Закавказского военного округа.

Служил на советско-иранской границе в г.Астара, в очень живописной, красивой и богатой зеленью местности. В середине февраля 1944 г. я уже знал о выселении калмыков, об этом мне рассказали сослуживцы из Краснодара и Казахстана.

В начале декабря 1943 г. из гарнизонов нашего полка, отозвали солдат, якобы для выполнения особого боевого задания. В их числе был и пожилой солдат из нашего гарнизона абхазец Пажава, с которым я был в очень хороших отношениях. Разве знал я тогда, что они направились выселять калмыков!

Гарнизон наш был небольшой: человек 15-20. И вот в начале марта 1944 г. начальник гарнизона лейтенант И.Бобенко вечером построил личный состав и перед строем объявил мне благодарность за безупречную службу, пожелал здоровья и успехов в дальнейшей службе. Я был бесконечно тронут теплыми проводами. Один, без всякого конвоя, я направился в штаб дивизии в Тбилиси. По пути, на железнодорожной станции в Баку случайно встретился с комиссаром нашего батальона Петросяном. Он хорошо знал меня, ведь я был редактором стенной газеты, агитатором. Узнав, куда я еду, он сказал: "Очень жаль, что мы не успели принять тебя в члены партии" (я был кандидатом в члены партии с октября 1943 г.):

Так, в трудное время своей жизни, еще не зная, что меня ждет впереди, я встретил искреннее сочувствие, сопереживание от своих сослуживцев, сре-

ди которых были русские, украинцы, грузины, азербайджанцы, казахи, армяне.

Из штаба дивизии меня направили в г.Гори — на родину "великого вождя". Моему изумлению не было предела, здесь уже собралось более ста человек калмыков-военнослужащих Закавказского военного округа. В тот же вечер под звуки духового оркестра нас посадили в тут товарных вагона. Мы думали, что нас отправляют на фронт. Кормили первые дни прилично — горячими обедами на железнодорожных станциях, до тех пор, пока поезд не повернул на Урал.

Через месяц, 7 апреля 1944 г., мы прибыли на ст. Половинка.

Оттуда нас, небольшую группу, направили на лесоповал. По пояс в снегу, ручными пилами и топорами орудовали в глухом таежном лесу. Кормили отвратительно, мы возмущались, негодовали, но кому пожалуешься, когда кругом — ни души! С нами в первые дни работал сын В.Хомутникова — старший сержант Петр, но потом его отозвали к отцу на фронт.

Итак, я — тяжелораненый фронтовик, коммунист, чекист из внутренних войск НКВД попал в концлагерь НКВД. Как говорят, из огня да в полымя. Какой невообразимый парадокс! Какие неожиданные повороты бывали порой в судьбах человеческих в те страшные годы культа личности, диктатуры тоталитарного режима.

Вскоре наша группа была направлена на строительство Широковской гидростанции на реке Косьва. Только через многие десятилетия из уст инженера -гидростроителя, бывавшего в тех краях, я узнал, что гидростанция проектировалась относительно маломощной и была рассчитана для обслуживания лагерей и колоний, находившихся в ведении НКВД. Короче говоря, гидростанция была ведомственной, вот почему попали туда незаконно репрессированные калмыки-фронтовики.

На рытье котлована вся работа велась вручную: лом, кувалда, лопата и тачка на одном колесе — вот и все наши орудия труда. Голод, холод, тяжелый труд сделали свое. Истощенные, измученные люди не выполняли установленные планы и задания. Осенью руководство стройки выступило с большевистским призывом: "Коммунисты и комсомольцы! Вы зачислены в отдельную ударную бригаду, будете работать в ночную смену" Во общем, как на фронте: "Коммунисты, вперед!". За все время пребывания на Широкстрое ни одного собрания коммунистов не было, но членские взносы кто-то ходил и собирал после работы.

В ноябре-декабре 1944 г., когда началась массовая гибель людей от тяжелого труда, голода и холода, нас стала актировать специальная медицинская комиссия. До сих пор с ужасом вспоминаю это страшное зрелище... Раздевались догола. Врачей мало интересовали торчащие ребра, голова с ярко выраженными контурами черепа. Врачи осматривали несчастных, в первую очередь, сзади — насколько отчетливо был виден рудимент — копчик. У сильно истощенного человека он торчал хвостиком величиной с мизинец ребенка.

Большую группу калмыков сняли со стройки в декабре 1944 г. Роковое совпадение: в декабрьские дни выселяли калмыков с родины и опять же, в декабре, в лютые морозы в скотских вагонах отправили нас в сибирские глубинки разыскивать родственников. Отозванные с фронтов и из тыловых служб калмыки работали не только на Широкстрое 11КВД, но и на других объектах Урала — на Березниковском содовом комбинате, на угольных шахтах Губахи, Кизела.

Видимо, местный ГУЛАГ испытывал избыток дармовой рабочей силы, но

неизвестно, на каких условиях передавались калмыки-фронтовики другим предприятиям, не относящимся к НКВД.

Долгие годы архивные учреждения НКВД спекулировали на том, что калмыки, якобы, служили в строительных батальонах НКВД. Все это, мягко говоря, — чушь. Когда у фронтовиков на стройке износилось армейское обмундирование, им выдали белые фуфайки, белые ватные шапки, обувь, сделанную из автомобильных шин, — т. е. форму заключенных. Я чудом остался жив.

Из Широклага приехал к родным в Алтайский край в буквальном смысле полуживым. Назло всему выжил, дважды обошел "костлявую".

Несмотря на пережитое, трагическое, я — оптимист, радуюсь тому, что жив, здоров, что растут, у меня внуки. Дай бог им и их сверстникам здоровья, счастья и созидательного труда во имя Родины.