ШИРОКЛАГ—СМЕРТИ ПОРОГ

А.Б. БАДМАЕВ

Половинка... Так называлась железнодорожная станция, где собирали с фронтов воинов-калмыков, и отправляли строить Широковскую ГЭС. Снимали с фронтов, с передовой. Несмотря на то, что многие имели боевые медали, ордена. Шла жестокая война, сыновья всех народов защищали страну, а тут, среди ее защитников, нашли "врагов" и отправили по существу в концлагерь, за колючую проволоку.

"Команда 184" формировалась из фронтовиков в Сталинграде, но по пути на Урал, на станции Камышин, к нашему поезду прицепили два вагона с ребятами 1926 года рождения, калмыков, еще не "нюхавших" пороха. Позже на станции Кунгур выяснилось, что конвойные всю дорогу их били и унижали. Правда, фронтовиков они побаивались; сопровождавшие нас офицеры НКВД относились к нам вполне по-человечески.

После Сталинградской битвы я получил ранение, лечился в госпитале, был выписан в оздоровительный батальон. Отсюда приехал на сборный пункт калмыков. Никто толком не знал, куда едем и зачем. Очутились в зоне, за колючей проволокой, охраняемой солдатами. Строили сначала железную дорогу до ГЭС, а затем взялись и за нее. Работа была адская. С шести утра до шести вечера возили бетон на одноколесной тачке по 300-метровому бетонному трапу, установленному под углом, наверное, не менее 45 градусов. С полной тачкой несешься вниз, опрокидываешь в котлован, а затем — медленный, изнурительный путь наверх. Помню 10 столбов с цифрами 1, 2, 3, 4, 5 и т. д., через каждые 10 метров, вкопанные вдоль трапа. Пот застилал глаза, и после гонки с тачкой вниз опять подъем, а тачка все тяжелела, тяжелела...

Кормили баландой, чтоб только ноги передвигал. Помню, до ГЭС рубили лес, корчевали пни. За 10 лишних пней, "сверхплановых", давали "ГЗ" (горячий завтрак — жидкий суп), если еще больше постараешься, покажешь рвение, то давали "УДП" (усиленный дополнительный паек). Люди надрывались, чтоб иметь лишний кусок, так хотелось есть.

Многие умерли от голода, болезней. Помню своего друга Джалхаева Пюр-вю, он служил в 4-м гвардейском Кубанском казачьем кавалерийском корпусе, освобождал Кавказ, На фронте за один его рейд, когда он со своим отделением "вырубил" две батареи противника, из-за которых "стояла" чуть ли не вся армия, Пюрвю представили к званию Героя Советского Союза. Документы на представление дошли до Президиума Верховного Совета искромсанными и наградили его орденом Красного Знамени. Побоялись дать Героя представителю выселенного народа. Не могу забыть, как он тащил меня на тачке по 300-метровому трапу — на веревке, привязанной к брючному ремню. Буксировал до самого верха.

К тому времени я превратился в доходягу, сил уже не было. Отдохнуть не давали, ибо разрешали болеть только, когда сломаешь руку, ногу, ребро или при температуре. А у меня этого не было. От смерти спасла лишь случайность.

Однажды в ночной смене, как обычно, с наполненной бетоном тачкой я

бежал по трапу вниз. И вдруг от физической слабости, истощенный от недоедания, упал в обморок и чуть не влетел в глубокий котлован. Но идущий впереди меня товарищ успел удержать меня. После этого мне дали отдых на три дня. И в последний день отдыха, когда дневная смена ушла на работу, пришли в барак и объявили: "Кто хочет идти на работу в ЧОС (часть общего снабжения лагеря)?" Согласились идти пятеро пожилых калмыков. За ними последовал и я. На складе нас заставили отделять годную для еды рыбу от тухлой. Работа — легкая. Как-то зав, складом спросил, есть ли грамотные среди нас, чтобы ему помогли переписать документы, На мое счастье, я оказался среди них более грамотным. Я переписал по его указанию документы и ему понравился мой почерк. Поэтому он добился, чтобы я стал его помощником. Зав. складом был заключенный, по национальности — немец. Тем не менее, это была "фигура", с которой считалось все руководство. Ведь всем хотелось выжить — и рядовому, и начальнику.

Так случайность помогла мне подняться на ноги, даже окрепнуть. До сих пор благодарю судьбу и Роберта Клеймана, зав. складом 1-го отделения Широклага.

Поработав так некоторое время, я набрался сил. Неделька — другая на девятнадцатилетнего парня подействовали. "Оклемался". Пришел в барак, и там увидел Пюрвю Джалхаева — живого скелета, под ребрами у которого лихорадочно билось сердце. Ослабевшим голосом он сказал мне: "Иди, сдай за меня партвзносы…"  А через три дня его не стало.

Люди были настолько истощены, что еле волочили ноги. Вдобавок ко всем страданиям примешивалась незаслуженная обида, что нас, воинов-фронтовиков, держали за колючей проволокой, как уголовников, пленных немцев, власовцев.

Однако, настолько велика была вера в святое дело защиты Родины, что воины-калмыки убегали на фронт из Широклага. Их ловили на железной дороге, без особого труда выявляя по внешности.

Однажды подошел Михайлов Бембя и предложил: "Давай сбежим на фронт". И, глядя на его худое лицо и запавшие глаза, я сказал: "У меня сил не хватит". Тогда он попросил у меня махорки и я дал ему три стакана.

Уже в наши дни я встречался с ним в Элисте, он рассказал мне о своем побеге. Восемь раз они переходили реку Косьву, чтобы запутать следы, но собаки не отставали. Вот тогда и помогла им моя махорка. Бембя попал на фронт и закончил войну в Праге.

А история с махоркой — особенная. Был у меня. командир роты, нас обоих ранило под Сталинградом. Звали его Николай Королев, родом он был из Цацы. В бомбежке убило его семью; оставшегося в живых семнадцатилетнего сына Алексея отец забрал с собой на передовую. Я — первый номер 8 2-мм миномета, Алеша — второй. Крепко дружили мы с ним. Был тогда я заядлым курильщиком, но вот махорка у меня кончилась. Видя мои страдания, Алеша вызвался пойти к отцу за куревом, а заодно и за обедом. Несмотря на мои уговоры, он ушел. А на обратном пути налетел самолет и стал гоняться за моим Алешей, и пулеметная очередь достала его через термос. Ротный, забываясь, часто обращался ко мне: "Алеша", и даже записал меня этим именем. Так я, калмык Укурча, стал Алексеем.

Николай Королев сопровождал "команду-184" до Кунгура и на прощанье подарил мне офицерскую гимнастерку: "Возьми, на крайний случай — обменяешь, а мне все равно на фронт", — сказал он. И я выменял ее на махорку, которая спасла ребят, бежавших на фронт.

До сих пор вспоминаю боевых ребят, высланных в Широклаг, выполнявших каторжную работу, вместо того, чтобы защищать Отчизну. Они остались для меня честными людьми, впрочем, как и весь наш народ, вынесший неисчислимые страдания. Не удалось сталинско-бериевскому отребью запачкать калмыков клеймом "врагов народа". Один народ не может быть врагом другого народа. История рассудила верно.

Надо отметить, что из всех выселенных народов только калмыки и, может быть, немцы, сня7-ые с фронтов, были отправлены в лагеря. Представители других выселенных народов снимались с фронтов и отправлялись к местам выселения своих семей. До сих пор остается загадкой, почему фронтовиков-калмыков изолировали? На этот вопрос должны ответить историки.

С апреля 1945 г., особенно после Победы, калмыков стали отпускать по домам, Меня, поправившегося на дармовых харчах на складе, не отпускали. Нас, двадцать пять человек, отобрали и оставили для погрузочно-разгрузоч-ных работ на ст.Широкая. После отбытия последней партии калмыков нас передали в колонию заключенных № 127, располагавшуюся недалеко от стройбата. Об этом я написал в Алтайский край своему родственнику Манд-жи Левонову. Через некоторое время получил от него письмо о том, что умерла моя мама, а сестры остались сиротами, и в детдом их не приняли. Приложив это письмо, я написал заявление о демобилизации на имя начальника Управления Широклага, Интересно, что это письмо и мое заявление сохранились в архиве Широклага.

К счастью, начальник лагеря оказался человеком, написал резолюцию — отпустить меня. Так я оказался в Алтайском крае, где почти двенадцать лет прожил, работая бухгалтером в колхозе, совхозе и МТС. На родину вернулся в марте 1957 г. Работал главным бухгалтером, начальником финансового и оргколхозного отделов Министерства сельского хозяйства.

Награжден орденом Отечественной войны I степени, медалью "За боевые заслуги", "За оборону Сталинграда" и другими восемью медалями. А за труд награжден орденом "Знак Почета". Имею звания "Заслуженный работник культуры РСФСР", "Отличник печати СССР", народный писатель Калмыкии.