Негретов Павел Иванович родился в 1923 году в Кировограде (тогда — Елисаветград). В 1941 окончил школу. Почти всю войну провел на оккупированной территории. В 1944—1945 гг. был за границей — в Польше (Варшава) и Чехословакии (Братислава). В августе 1945 вернулся на Родину. Был арестован и осужден за принадлежность к НТСНП (Национально-трудовой союз нового поколения) в период 1943—1945 гг.

Отбывал срок на Воркуте, работал на шахтах 6, 1, 4, 40. Освободился условно-досрочно, как отбывший две трети срока, в 1955. После освобождения остался жить в Воркуте. Работал в химлаборатории Геологоразведочного управления и на шахте № 40. Вышел на пенсию в 1973 г.

В 1966 закончил заочное отделение исторического факультета Ленинградского университета. Первая публикация — о процессе Веры Засулич — в «Вопросах истории». 1971, № 12.

ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК № 223

Как начиналась Воркута

Советский Союз, на долю которого приходится большая половина площади всех северных территорий Земного шара, первым вступил на путь промышленного их освоения. Так, если Канада и США (в Аляске) только после Второй мировой войны приступили к интенсивному освоению своих северных районов, то наша страна начала такую работу еще в годы довоенных пятилеток. Опираясь на отечественный и зарубежный опыт, советская наука установила ряд положений, игнорирование которых неизбежно приводит к бесполезной трате денег, материальных ценностей и труда. Напомним главнейшие из них.

1. К вопросу об экономической эффективности освоения Севера нельзя подходить с «южной» меркой. Север требует более крупных капиталовложений и более длительных сроков для их окупаемости.

2. Предыдущее положение не должно служить оправданием бесхозяйственности. Совершенно нетерпимым является тот факт, что коэффициент удорожания на предприятиях Советского Союза значительно выше, чем на аналогичных предприятиях Зарубежного Севера.

3. Строительству промышленных предприятий на Севере должно предшествовать транспортное строительство. Вообще развитие системы экономической инфраструктуры (транспорт, связь, энергетические объекты, жилище) должно опережать строительство собственно промышленных объектов.

4. Промышленному освоению Севера должно предшествовать тщательное его исследование ¹.

В ряду великих достижений на Советском Севере видное место принадлежит освоению Печорского угольного бассейна. Оно началось за десять лет до Великой Отечественной войны, однако в 1941 году Воркутское месторождение разрабатывала только одна шахта. За годы войны в комбинате Воркутауголь были сданы в эксплуатацию еще десять шахт, построена теплоэлектроцентраль, завершено, хоть и вчерне, строительство Северо-Печорской железнодорожной магистрали, связавшей Воркуту с железнодорожной сетью страны ². Велико было значение Печорского бассейна в годы временной потери Донбасса. Воркута снабжала углем блокированный Ленинград и весь Северо-Запад, частично Центр, Балтийский и Северный флоты. Именно этот период более всего привлекает внимание исследователей ³.

В нашей статье мы ставим себе целью выяснить насколько эффективно с экономической точки зрения Производилось освоение Воркутского угольного месторождения в довоенное десятилетие, когда исследуемый вопрос не искажался чрезвычайными обстоятельствами военного времени. Источниками для нашей работы послужили Материалы, имеющиеся в фондах архива комбината Воркутауголь и Воркутинского краеведческого музея, а также устные свидетельства ветеранов Воркуты.

Систематическое исследование Печорского бассейна началось с 1923 года, и в 1930 труд геологов увенчался открытием Воркутского месторождения ⁴. Уголь Воркуты оказался высокого качества. В 1931 продолжалась детальная разведка месторождения, а в следующем году на правом берегу реки Воркуты была заложена разведочная шахта № 1/2, или просто Рудник, Воркутский Рудник. В 1934 шахта была сдана в эксплуатацию, несмотря на то, что совсем не была к этому готова. Как утверждают ветераны Воркуты, в то время на Руднике «очистной фронт отсутствовал, поверхность не была оборудована, механизмами шахта была оснащена плохо, не было квалифицированных эксплуатационных кадров, не изучены геологические условия и не решены вопросы системы разработок и управления кровлей» ⁵. Конечно, если бы шахта находилась в ведении наркомата тяжелой промышленности, ее в таком состоянии не сдали бы в эксплуатацию.

Добыча угля стала возрастать в последние три предвоенные года, превысив в 1940 уровень 1935 почти в два с половиной раза. Но отгрузка угля потребителям шла неровно. Так, в 1940 она составила всего 113 тыс. тонн против 180 тыс. тонн в 1939 ⁶. Такое значительное колебание объясняется совершенно неудовлетворительным состоянием транспорта.

Постановление правительства о строительстве железной дороги Коноша-Воркута было принято в 1937, то есть через пять лет после начала строительства угольной шахты на Воркуте. Поэтому в довоенные годы все грузы на Воркуту направлялись через Архангельск и там погружались на морские суда. Морем они шли до устья Печоры, где, в Нарьян-Мауе, их ждала перегрузка на речные пароходы и баржи. Дальше путь шел по Печоре до Усть-Усы, где производилась «распаузка» больших печорских барж на суда с осадкой не глубже одного метра. Однако река Уса и для такого транспорта была доступна только в нижнем течении, до впадения реки Адзьвы. Поэтому в Адзва-Воме была сооружена перевалочная база, на которой идущие с Печоры грузы перегружались на еще более мелкие баржи «шняги». Последние буксирами доставлялись до устья несудоходной реки Воркуты, и там, наконец, происходила заключительная перегрузка с воды на узкоколейную железную дорогу, которая связывала пристань Воркута-Вом с Рудником. Были на Печоре и другие перевалочные базы (например, в Ошкурье), так что грузы на 2300-километровом пути от Архангельска до Воркуты перегружались не менее 5—6 раз. Эти пункты перегрузок, как замечает В.П. Соколов, работавший на Воркуте в 1938—1942 годах в должности заместителя начальника Воркутстроя, были перевалочными базами «только по названию», практически же перегрузка происходила в лучшем случае прямо с баржи на баржу, но чаще все грузы выгружались прямо на берег, и так они лежали под открытым небом по пять-шесть месяцев, а иногда и больше. Вообще складское хозяйство было больным местом Воркутстроя на протяжении всех 30-х годов. Журналист В. Канторович, посетивший Воркуту летом 1932 года, рассказывает, что на пристани Воркута-Вом он видел, как «мешки с продовольствием мокли под дождем, плохо прикрытые брезентом», так как пакгауз не вмещал всех завезенных товаров ⁷.

В обратном направлении шел воркутский уголь. Горы его скапливались на пристанях Воркута-Вом и Адзьва-Вом в ожидании подходящих с низа барж. Когда они приходили, работа кипела днем и ночью, точнее, в течение круглосуточного полярного дня, так как ночи летом в этих широтах не бывает. Никаких механизмов не было, все работы

выполнялись мускульной силой людей. В шахте работа прекращалась, и шахтеры превращались в грузчиков. Нужно было спешить: полярное лето коротко, а навигационный период еще короче, потому что река Уса в верхнем течении судоходна только в высокую воду. Наши источники называют разные сроки продолжительности судоходства на верхней Усе, во всяком случае, они не превышали 40—50 дней. Краткость навигационного периода, говорит отчет 1938 года, создавала «исключительное напряжение как в подвозе продовольствия и техники, так и в вывозе воркутских углей»⁸. В том году в связи с реорганизацией Ухто-Печорского треста, из которого была выделена самостоятельная хозяйственная организация Воркутстрой, снабжение Воркуты было нарушено, грузы из Архангельска вышли с опозданием, к тому же ледостав наступил раньше обычного. Все это привело к тому, что большая часть грузов замерзла на плесах Печоры и Усы. На Воркуту успели завезти только 56 % леса, 40 % горючего и смазочного материала и совершенно недостаточное количество продуктов питания. Так, из 1889 тонн свежих овощей в пути замерзло 1785 тонн, из 535 тонн рыбы в пути осталось 529 тонн, из 1095 тонн крупы до места назначения не дошло 679 тонн. Всего в пути следования в 25 пунктах застряло разных грузов на 15 миллионов рублей ⁹. Подобное же тяжелое положение со снабжением Воркуты сложилось и в 1940 году, когда ее потребности в технических грузах и строительных материалах были удовлетворены только на 48 % ¹⁰. Срыв завоза материалов и продовольствия в навигацию вынуждал прибегать к зимним перевозкам гужом. Эти перевозки могли только частично компенсировать летние неудачи со снабжением по воде, и были «совершенно разорительны для хозяйства», как сказано в отчете 1938 года. Но и нормальная доставка грузов водой стоила недешево. Так, В.П. Соколов говорит, что лес на Воркуту поступал прямо-таки «золотой»: стоимость одного кубометра доходила до тысячи рублей. А ведь лес доставлялся не из Архангельска, а с верховьев Печоры, где Воркутстрой вел лесозаготовки собственными силами.

Доставленные в Воркута-Вом грузы нужно еще было

перевезти на Рудник. Для этого требовалось преодолеть 64 километра узкоколейного железнодорожного пути, такого тяжелого и сложного, что, как говорит Соколов, иногда казалось, что легче было доставить эти грузы предыдущие 600 км по воде. Узкоколейка строилась тем же ведомством, что и шахта.

На строительстве дороги, происходившем в летние месяцы 1933—1934 годов, было занято свыше двух тысяч человек. Каждый рабочий с помощью тачки, лопаты и катальной доски должен был вывезти за смену 5—8 кубометров грунта. На значительном протяжении пути не было никакой балластной подушки, шпалы клали прямо на глину. Начальник Ухто-Печорского треста Я. М. Мороз, «человек энергичный, но технически безграмотный», как аттестует его первый начальник Воркутской железной дороги П.И. Шереметенко, вмешивался в действия путейцев, мешал им укреплять полотно дороги.

В течение всех девяти лет своего существования (1934— 1942) Воркутская узкоколейка сохраняла черты кое-как сляпанной времянки. Путь в 64 километра поезда проходили не менее чем за 8—10 часов ¹¹. Поезда часто сходили с рельсов. Подвижный состав быстро изнашивался. Зимой же дорогу заносило снегом, и она на полгода выходила из строя. Сами воркутяне хорошо понимали, что такое положение не может продолжаться долго. «Только строительство железной дороги,— читаем мы в отчете Воркут-строя, — которая свяжет Воркуту с общесоюзной сетью железных дорог, решит вопрос о судьбе Воркуты»¹².

В довоенные годы освоение Севера было делом новым, ошибки были неизбежны, но и ошибки, если на них учились, были в определенном смысле полезны, как отрицательный опыт. Какую же пользу извлекали пионеры Воркуты из своего нелегкого опыта?

Большая часть Печорского угольного бассейна расположена в зоне распространения вечной мерзлоты. Это обстоятельство создавало большие трудности для первых строителей Воркуты. Только в 1936 году Комитетом по изучению вечной мерзлоты Академии наук СССР была основана на Руднике Воркутская научно-исследовательская мерзлотная станция — ВНИМС. В первый же год своей работы на

Воркуте ее научным сотрудникам пришлось решать сложную задачу.

На левом берегу реки Воркуты решено было заложить  капитальную шахту, производительностью в три четвертимиллиона тонн угля в год. Такую крупную шахту в Заполярье в Советском Союзе строили впервые. Проектировал ее ленинградский Гипрошахт, на ВНИМС была возложена обязанность снабдить его материалами, характеризующими условия проходки и крепления шахтного ствола, а также выяснить вопрос о гидрогеологическом режиме проектируемой шахты. Естественно было для разрешения последнего вопроса обратиться к опыту разведочной шахты № ?, границы шахтного поля которой непосредственно соприкасались с границами поля шахты «Капитальной». Но в своем отчете руководители ВНИМСа подчеркивают, что им нечего почерпнуть из опыта шахты № 1/2, потому что за пять лет существования Рудника вопросам гидрогеологии на этой шахте не уделялось никакого внимания¹³.

В популярной литературе принято восхищаться мужеством и упорством первых строителей и шахтеров Воркуты ¹⁴. Действительно, жизнь на Воркуте в 30-е годы была нелегкой. Долгую полярную зиму люди проводили в холодных палатках или сырых землянках (барак был роскошью» не всем доступной). Зимой их донимала стужа, летом —  комары и мошкара. Почти полное отсутствие свежих овощей приводило к заболеванию цингой и пеллагрой. Все работы в шахте и на поверхности выполнялись в основном вручную. Даже лошади впервые появились в шахте только в 1940 году, до этого вагонетки на ствол откатывали женщины ¹⁵. На-гора по наклонному стволу вагонетки выдавали подъемной лебедкой на конной и, позже, паровой тяге. Только в навигацию 1935 года на Рудник были завезены локомобиль, мощностью в 65 л. с., и генератор в 40 квт. Однако в шахту электроэнергия стала подаваться только с 1937, когда была смонтирована первая подземная шахт-

ная подстанция. С этого времени в шахте появились бурильные молотки и врубовая машина ¹⁶.

Нет ничего проще, как объяснять недостатки тех лет «объективными трудностями»: страна, мол, была недостаточно богата, чтобы снабдить Воркуту всем необходимым. Но факты говорят о том, что многие трудности 30-х годов «обязаны своим происхождением просчетам планирования и плохой организации снабжения. Так, например, нет никакого сомнения в том, что в 1936 страна без чрезмерного напряжения своей экономики могла снабдить несколькими парами лыж поисковый отряд, проводивший в зиму 1936— 1937 гг. изыскательские работы на будущей трассе Северо-Печорской железной дороги. Е. А. Павлов, мастер отряда, вспоминает, что отряд испытывал недостаток во многих необходимых вещах, но больше всего им доставляло хлопот отсутствие лыж. Пришлось самим вытесывать их топором из бревна. «И, конечно,— говорит Е.А. Павлов,— такие лыжи были очень тяжелы, скользили слабо и часто ломались». Еще более характерный случай рассказывает В.П. Соколов. В январе 1939 года на Рудницкой локомобильной электростанции не оказалось вдруг ни одного исправного приводного ремня. Два шорника круглые сутки сшивали их. Шахту пришлось остановить, и электроэнергию подавали только на водоотлив. Из-за северного сияния радиосвязь с Москвой работала с длительными перерывами, другой же связи не было. По личному распоряжению наркома ремень Сыл доставлен на Воркуту самолетом через Архангельск и Усть-Цильму. Но оказалось, что «по халатности работника снабжения» воркутский ремень был отправлен на Дальний Восток, Прошло еще несколько дней, прежде чем этот злополучный ремень прибыл, наконец, на Воркуту. И все эти расходы по доставке ложились на себестоимость угля...

Теперь нам предстоит осветить ту сторону исследуемого предмета, которую мы до сих пор оставляли в тени. В октябре 1940 года Воркуту передали из Архангельской области в Коми АССР, но эту административно-территориальную перемену здесь никто не заметил, потому что Ворку-

та как была, так и осталась в ведении НКВД (до 1934 — ОГПУ), а не гражданских властей Архангельска или Сыктывкара. Имя ее было фактически засекречено. «Страна почти ничего не ведала о Воркуте»,— писала «Правда» еще в 1946 году. «Газета за пределы Воркутстроя НКВД СССР не распространяется»,— с таким примечанием выходила в начале 40-х годов местная многотиражка «Заполярная кочегарка». Почтовый ящик № 223 — вот чем была Воркута для внешнего мира, и что творилось в том «ящике», разглашению не подлежало.

Рабочая сила для Воркуты поставлялась исправительно-трудовыми лагерями (ИТЛ)¹⁷. Вообще применение труда заключенных в промышленности и строительстве, особенно в отдаленных местностях Советского Союза, никогда не было тайной. Однако, кроме официальных публикаций, темы этой касались только журналисты и писатели ¹⁸, ученые же и исследователи к ней и близко не подходили. Единичные попытки некоторых экономистов дать научно обоснованные рекомендации по решению проблемы рабочей силы на отдаленных стройках игнорировались теми, кто имел власть принимать решения ¹⁹.

Освоение Печорского бассейна было поручено Ухто-Печорскому ИТЛ. В мае 1931 года через Архангельск на Воркуту был отправлен первый этап заключенных. Воркута

оставалась одним из подразделений Ухтпечлага до 1938 года, когда этот последний решено было разукрупнить ²⁰. Воркутпечлаг, созданный на базе 1-го отделения Ухтпечлага, в первый год своего существования располагал рабочей силой следующего состава:

Среднегодовое количество персонала: 16508 чел.

в том числе в/н (вольнонаемных) 1367 „

з/к (заключенных) 15141 „ ²¹

Какую часть из 1367 вольнонаемных составляла администрация и военизированная охрана (ВОХР), в отчете не показано.

В последнем предвоенном году среднесписочное число вольнонаемного персонала Воркутпечлага составляло 2107 чел., из них только 786 чел. относилось к промышленно-производственному персоналу. Заключенных же в январе 1941 года было 19080 человек ²². Как велика была доля труда заключенных, яснее видно из количества отработанных в 1939 году человеко-дней на строительных и монтажных работах (в шахте работали только заключенные);

в/н и з/к вместе — 353121 чел/дней

в том числе только в/н — 14377 „

или 4,1 % из общего числа отработанных чел/дней ²³.

Даже на такой «чистой» работе, как счетная, преобладали заключенные. Так, отчет 1938 года отмечает, что счетный аппарат укомплектован на 85 % из заключенных я только на 15 % из вольнонаемных лиц ²⁴.

Продолжительность рабочего дня заключенных равнялась, как правило, 8 часам для шахтеров и 10 часам для рабочих поверхности. Но, при необходимости, работали и больше. Л.М. Валерштейн рассказывал пишущему эти строки, как летом 1938 года в Адзьва-Воме конвой держал их бригаду на разгрузке баржи 18 часов без перерыва.

Много ли стоила лагерю его основная рабочая сила? Отчет 1938 года приводит детальный расчет стоимости содержания заключенного на один списочный человеко-день:

Расходы по управлению                            20 коп.

охране                                      71   коп.

продовольствию              3 р. 47   коп.

вещдовольствию                    71   коп.

коммунально-бытовому

обслуживанию       47   коп.

мед.-сан.          обслуживанию          48   коп.

культ.-воспит. обслуживанию           6   коп.

Отчисления в фонд помощи

быв. заключенным                    1   коп.

Перевозки заключенных                            30  коп.

Отчисления ГУЛАГу                                   9  коп.

Итого -       6 руб. 50 коп.²⁵

Расходы лагеря по содержанию заключенного этой суммой не ограничивались. Если вольнонаемные получали зарплату, то заключенным начислялось так называемое премвознаграждение. Согласно отчету 1939 года оно выражалось суммой в 99 коп. в день на человека. Премвознаграждение зачислялось на лицевой счет заключенного.

Годовые отчеты не дают ответа на все вопросы, которые возникают при их чтении. Так, нам не известно, какую часть от общего числа заключенных составляли женщины, хотя мы знаем, что некоторые из них находились в заключении вместе с детьми. Отчет 1937 года в связи с этим отмечает расход по содержанию детей з/к в сумме 3117 руб. с копейками.

Свидетельства ветеранов также страдают неполнотой данных. Объяснение тому мы находим в письме бывшего воркутянина И.А. Дурицкого, работавшего на Воркуте с 1938 по 1960 год. В ответ на запрос Краеведческого музея,

не сохранились ли у него какие-нибудь документы о старой Воркуте, Дурицкий написал, что из документов мало что сохранилось. «Всё же мы работали в органах МВД,— объясняет он,— а там гласило (правило): много не распространяться за Воркутой. Вот и боялись всё это сохранить, чтобы не попасть впросак какой. Мы-то уже были ученые, и все нужное и не нужное уничтожали. Так было лучше… Пуганая ворона и куста боится, так и мы в свое время».

Другой ветеран Воркуты, К.3. Щенников, член партии с 1925, в ответ на просьбу музея написать воспоминания к 30-летию подъездных путей комбината Воркутауголь говорит, что ему не хочется мысленно возвращаться к этому строительству. «Мы строили Воркуту,— продолжает он,— а за наш труд плоды пожинали сталинские ставленники, получая правительственные награды, украшая свою грудь, как верные сыны сталинской эпохи. И вот, после всего пережитого, как я могу сказать, что мы с энтузиазмом строили подъездные пути Воркуты...»

Приведем еще отрывок из письма Як. Гродзенского, работавшего на Воркуте в 1935—1950 годах. Воркута, пишет он, создана «главным образом, трудами людей 58-й статьи... Моя судьба — судьба тысяч других, таких же как я, многие из которых забытыми «отдали богу душу». Своими страданиями, потом, кровью обживали они мертвую тундру, возводя заполярную кочегарку. Они, а не те, кто, стоя на (их) костях, удостаивался сталинского лауреатства, орденов, медалей, денежных наград и всяких выслуг лет»²⁶.

События 1937—1938 годов, так тяжело отразившиеся на жизни всей нашей страны, не обошли стороной и Печорские лагеря, только здесь они протекали обнаженней и резче. Если «на воле», чтобы посадить человека, требовалось соблюсти еще кое-какие формальности, то с уже репрессированными не церемонились. Ветераны помнят бессудные расправы Кашкетина, этого ежовского палача, одно имя которого приводило в ужас заключенных Печорских

лагерей ²⁷. Впрочем, тогда никто не чувствовал себя в безопасности, даже сами чекисты. Именно в те годы погиб Я.М. Мороз, начальник Ухтпечлага, личность яркая, но противоречивая, которую трудно описать однозначно.

Итак,— худо ли, хорошо ли,— проблема рабочей силы для Печорского бассейна была решена. Воркута получила достаточную и дешевую рабочую силу, которая с энтузиазмом ли, пли без него, но работала в нечеловеческих условиях, строила и обживала Воркуту ²⁸. Как же воспользовались этой рабочей силой хозяева ее, исправительно-трудовые лагеря?

Здесь мы должны сделать небольшую оговорку. Среда чекистов, особенно занимавших высшие должности в лагерном управлении, были люди, чьи деловые качества стояли вне сомнения. Они по самому роду своей деятельности были скорее хозяйственниками, чем чекистами, а производственная необходимость заставляла их ценить способных работников, особенно специалистов, из заключенных. Таковых же они могли найти только среди «людей 58-й статьи». Кроме того, будучи сами сотрудниками органов НКВД, они знали, как создаются дела по этой статье, и относились к политическим без предубеждения. Такими, оставившими по себе добрую память у ветеранов, были до воины В.А. Барабанов ²⁹, начальник Воркутского Рудника в 1935—1936 годах, и

неоднократно нами упоминавшийся В. П. Соколов. Но даже такие люди были бессильны изменить систему, да, сказать правду, и не стремились к этому — они просто приспосабливались к ней. Об остальных руководителях, составлявших массу местного начальства, и говорить нечего. Это были типичные представители своего времени и того ведомства, в котором они служили. Именно такие люди делали погоду в Печорских лагерях.

В бухгалтерском отчете Воркутского Рудника за 1937 год прямо указывается на некомпетентность и в то же время самоуверенность многих местных руководителей. «На местах мало хороших руководителей,— пишут авторы отчета, объясняя плохую финансовую дисциплину.— Они совсем не занимаются изучением своего хозяйства, не следят за себестоимостью продукции, не ведут борьбу за экономию расходуемых средств». Более того, они не желают прислушиваться к голосу «тех финансовых работников, которые указывают своим руководителям на незаконные расходы». Например, начальник сельхоза в Кочмесе (одно из подобных хозяйств Воркуты) на документе старшего бухгалтера, который письменно запретил завхозу делать незаконные операции, наложил резолюцию: «Дурацкие распоряжения а/к не надо выполнять, а делай то, что я велю»³⁰.

Трудно, конечно, ожидать, чтобы при таких условиях хозяйство процветало. Его состояние в 1938 году отчет описывает следующим образом: «Воркутпечлаг (выделившийся в том году из Ухтпечлага.— П.Н.) получил тяжелое хозяйственное наследство. Его основная база, Воркутский Рудник, находился в неудовлетворительном состоянии, требуя капитального ремонта, хотя последний был только что закончен. Энергетическое хозяйство, само по себе недостаточное, находилось в состоянии полного развала. Качество вновь выстроенных зданий оказалось низким, требовавшим немедленного ремонта. Жилфонд не был создан. Лагерный контингент размещался в неприспособленных летних палатках и землянках. Не в лучших условиях пришлось размещаться и вольнонаемному составу. Узкоколейная железная дорога, находясь в эксплуатации с 1935 г., оказалась недостроенной: верхнее строение дороги требовало громадных работ по добалластировке и перекладке путей, подвижный состав нуждался в пополнении и ремонте, мостовое хозяйство в капитальном ремонте... Судоверфь ³¹ оказалась выстроенной не на месте, недостаточно оборудованной, из года в год давала миллионные убытки. Сельхозы работали

без всякого руководства»³². Молодая хозяйственная организация пыталась,— нужно признать, не без основания,— переложить ответственность за свое удручающее состояние на старую, от которой она отпочковалась.

Но беда была в том, что и новая организация была построена на тех же основаниях, что и старая. Поразительно, как это столь известное во второй половине 30-х годов ведомство, всех разоблачавшее и изобличавшее, не могло навести в собственном хозяйстве элементарного порядка. Возьмем, например, борьбу с хищениями социалистической собственности. Казалось бы, что в ведомстве наркомата внутренних дел она должна была стоять на образцовой для других ведомств высоте. Между тем в протоколе совещания у заместителя начальника ГУЛАГа, рассматривавшего отчет Воркутстроя за 1939 год, констатируется, что в отчетном году недостачи, хищения и растраты в хозяйстве достигли огромной суммы — 2460 тыс. руб. Совещание отмечает, что «основными причинами, повлекшими за собой убытки, являются: преступно бесхозяйственное отношение к организации лесного хозяйства, потери при сплаве, приписки и т. д.». И далее в протоколе следует заключение: «Вопросами предупреждения недостач и хищений никто не занимался»³³.

Восстановить подлинную картину хищений в Воркутском хозяйстве в 30-е годы вряд ли возможно. В отчетах там и сям встречаются упоминания о «приписках», «очковтирательстве», «завуалированных» расходах, составленных «на глазок» балансах, «подогнанных» и «подтасованных» расчетах и т. д. Но как бы велики они ни были, они составляли только часть тех убытков, которые ежегодно несло хозяйство. В последние четыре предвоенные года эти убытки достигали следующих сумм:

1937 - 15157 тыс. руб. 1939 — 13405 тыс. руб.

1938 - 10705 „ 1940 -14896 „ ³⁴

Рассмотрим подробней, из чего слагались убытки 1940

года. Это тем более интересно, что, как утверждает отчет, финансовое состояние Воркутстроя в том году «значительно окрепло». Итак, поскольку Воркутстрой был планово-убыточным предприятием, ему на 1940 год планировались убытки на сумму 4927 тыс. руб. Кроме того, в течение года Воркутстрой получил дополнительные дотации в размере 8900 тыс. руб. (в том числе три миллиона на зимние перевозки грузов в связи со срывом завоза в навигацию). Таким образом, государство покрыло убытки предприятия — плановые и чрезвычайные — на сумму 13827 тыс. руб. Но Воркутстрой не уложился и в эту сумму и принес дополнительные убытки на 1069 тыс. руб., из которых 745 тыс. руб. приходятся на статью недостач, растрат и хищений. Причем к судебной ответственности за растраты и хищения было привлечено и осуждено 14 человек, с суммой, присужденной к взысканию, 32 тыс. руб. Куда делись остальные 713 тыс. руб., в отчете сведений нет.

В фондах Воркутинского краеведческого музея хранятся воспоминания П.Ф. Виноградова, который 11-летним мальчиком, вместе с матерью, сестрой и младшим братом, поздней осенью 1933 года оказался на Воркуте. Его отец, крестьянин из Киевской области, в 1922 году организовал в своем родном селе кооператив и был выбран председателем его правления. За несколько лет кооперативом были построены магазин, два пруда, мельница, маслобойня, маслозавод, двухэтажная кирпичная школа, дом культуры, за» ведено племенное хозяйство, создан питомник плодовых деревьев, приобретены трактор, молотилки, машины для обработки земли.

В 1929 отец был раскулачен, арестован и сослан в Архангельскую область на поселение. Семья поехала за ним. В 1932, когда срок ссылки кончился, отца снова арестовали, дали срок и отправили в Воркуту. Мать с детьми поехала за ним. Отец на Воркутском Руднике работал мотористом на буровой.

Так относить ли на себестоимость воркутского угля разрушенный на Киевщине кооператив? И можно ли назвать созидательной деятельность, когда в одном месте что-то с безумной расточительностью строится, а в другом — нечто более ценное уничтожается?

Прямые убытки, понесенные казной при строительстве Воркуты, можно примерно подсчитать в рублях. Но какой мерой измерить весь тот вред, который был причинен стране и народу, когда весь Советский Союз был превращен в заповедное поле охоты на белокожих?

Послесловие

Эта статья появилась в Самиздате в 1975 году. В октябре 1977 она была опубликована на английском языке в SOVIET STUDIES (Глазго, Великобритания). В настоящем издании печатается с небольшими добавлениями.

Что нового появилось с тех пор в литературе о Воркуте? Фальсификации и умолчания господствовали в ней до середины 80-х годов. Так, в изданном в 1984 г. в Сыктывкаре сборнике документов и материалов «Угольная сокровищница Севера» ни слова не говорится о заключениях и лагерях, зато превозносятся трудовые подвиги чертежницы-комсомолки, спустившейся в 1943 году в забой и призвавшей девушек Воркуты последовать ее примеру. Работая навалоотбойщицей, она будто бы выполняла норму на 155 процентов, получила звание «мастера угля» (с. 73, 76). Не всякому мужчине было под силу выработать и сто процентов нормы,— ей писал фантастические проценты ее муж, начальник участка, а обрабатывали ее заключенные. (Личное сообщение ветерана Воркуты М.Н. Авербаха.) Мы не называем ее имени — хватит его трепать. В сущности, она сама была жертвой времени лжи, показухи и очковтирательства.

Подлинная история создания Воркуты стала проясняться только со второй половины 80-х годов. В центральной и местной печати появились правдивые, содержательные публикации, среди них особого внимания заслуживают воспоминания инженера Э.И. Котляра, ветерана Воркуты («Наука и жизнь», 1989, № 1), который убедительно говорит в них о неэффективности принудительного труда заключенных, его низком кпд (с. 25). Фонды Воркутинского краеведческого музея пополнились новыми поступлениями, из которых объемом и богатством конкретных фактов выделяются воспоминания ветерана Воркуты Н.П. Волокова.

Поразмыслив, мы решили не переделывать существенным образом нашей статьи, написанной более пятнадцати лет тому назад. Она сама стала уже памятником своего времени и пусть таким и останется.