ГОРЯЧЕЕ ЛЕТО 1953 ГОДА

К осени 1947 года размеренную жизнь исправительно-трудовых лагерей Норильлага, состоявшего более чем из 24 лаготделений (по 4-5 тысяч человек каждое), окружавших промышленную площадку Норильского горно-металлургического комбината НКВД СССР, стали потрясать муки преобразований.

Гулаг никогда не страдал от застоя. Теперь было принято решение — на базе ИТЛ создать новую формацию в виде целого ряда особлагов со своими номерами и кодовыми названиями.

Так возникли «Леслаг», «Озерлаг», «Песчлаг» и т.п. В Норильске же Особлаг №2 получил название «Горлаг». Первоначально, в кругах заключенных, самодеятельные «дешифровальщики» решили, что в названии скрывается смысл «государственный особорежимный лагерь», но скоро выяснилось, что все гораздо проще: Особлаг №2 назван Горным, поскольку обслуживает Горно-металлургический комбинат, вернее его строительство. Всего в системе Горлага было создано шесть лаготделений, одно из которых, естественно, было женским.

Где находилось первое отделение, установить трудно, вероятнее всего оно обслуживало рудник известняка на Каларгоне. В системе ИТЛ это была штрафная командировка с каторжными условиями труда и жестокой, доходящей до зверства, дисциплиной.

Второе лаготделение обслуживало новый кирпичный и цементный завод, и контингент его состоял из лиц, приговоренных к каторжным работам на сроки 20-25 лет. Третье — находилось на вершине горы Рудная и использовалось на эксплуатации рудника «Медвежий ручей».

Четвертое лаготделение было создано на базе выстроенного поселка, состоявшего из десятка кирпичных трехэтажных домов. Основной задачей здесь было обеспечение строительства нового медеплавильного завода, пуск которого был приурочен к 70-летию со дня рождения вождя народов всего мира — 21 декабря 1949 года. После сдачи в эксплуатацию этого завода контингент лаготделения был переведен на стройплощадку города — Горстрой.

Пятое лаготделение примыкало к территории старого кирпично-блочного завода с западной стороны. Использовалось частично для нужд этого завода, а частично и на строительстве города — в «Горстрое».

Шестое, женское лаготделение в основном работало на строительстве города. Временами женщин бросали на кирпичный завод.

Зона женского лагеря, как и зона пятого отделения, примыкала к территории завода с восточной стороны.

Принцип отбора во вновь созданные лагеря уловить было трудно, так как производился он в несколько этапов. Лица с одинаковыми статьями, не попавшие в первый эшелон, попадали во второй, третий, а то и вообще не попадали в Горлаг. Карты все время перемешивались. Однако, при внимательном анализе можно было установить, что в первый эшелон попали бывшие военнопленные, лица, угнанные на каторжные работы в Германию и впоследствии освобожденные Советской Армией, лица, заподозренные в связях с украинскими националистами, а также откровенные уголовно-бандитские элементы, необходимые, видимо, в качестве помощников лагерной администрации для управления всей массой заключенных.

Вторым эшелоном Горлаг был пополнен лицами набора 1937-38 годов, репрессированными коммунистами разных стран, русскими, «репатриированными» с территорий примыкающих к СССР государств, а также остатками офицерских корпусов бывших прибалтийских государств.

В третий эшелон Горлага попали заключенные, переведенные из других лагерей, в том числе контингент, снятый со строительства железной дороги Салехард-Игарка, так называемой «сталинки».

Разница в условиях существования заключенных ИТЛ и Горлага была огромной. Так, охрана заключенных ИТЛ осуществлялась гражданскими лицами — ВОХР, провожавшими колонны или бригады на работу и с работы с определенной мерой либерализма. Охрана заключенных Горлага была поручена внутренним войсками НКВД, для чего в Норильск перевели специальную воинскую часть. Солдаты свирепствовали вовсю, устраивали порой, в порядке развлечения, откровенную охоту на заключенных с применением оружия.

Жестокость внутрилагерного режима постоянно и методично наращивалась. Территория лаготделений была ограждена тремя рядами колючей проволоки с вышками через 20-30 метров. При смене караулов на вышках следовал доклад: «Пост по охране особо-важных государственных преступников сдал». Аналогичным был ответ принявшего охрану. В общежитиях солдат были развешаны плакаты с изображениями полувампиров-полубандитов, сосущих кровь живых людей, с надписью: «Солдат, помни, кого ты охраняешь». Через два года после организации всем заключенным Горлага было вменено в обязанность носить на спине всех видов одежды персонально присвоенные номера, состоящие из буквы и трех последующих цифр. Такие же номера следовало носить на брюках справа выше колена.

Если кто-нибудь из «скромности» рисовал номер, недостаточной, по мнению администрации, величины, при следовании через

вахту на работу услужливые лагерные работники из заключенных «поправляли» этот номер во всю спину.

С пятидесятого года все бараки на ночь стали закрывать на замки снаружи, до утренней поры, когда дневальные уходили на кухню получать пищу. Усилились репрессии за малейшее нарушение лагерного режима. Если в ИТЛ за нарушение обычно давали 10 суток штрафного изолятора с выводом на работу, то в Горлаге обычным был месячный срок строгого карцера со стенами, покрытыми льдом, и пищей через день.

Положение в лагерях Горлага становилось все напряженнее; особенно оно обострилось после того, как в пятое отделение осенью 1952 года прибыл этап из Карагандинского особлага.

Уже сама обстановка, в которой этапируемые заключенные препровождались в зону лаготделения, была странной. Лагерная обслуга — заключенные, приближенные к начальству, без всяких видимых причин избивали вновь прибывших, отнимали у них вещи, всячески оскорбляли. Как это ни странно, в ответ те даже не огрызались, как это обычно было принято между зэками. Затаенная злость была загнана внутрь, а со временем мы узнали, что этот этап был собран из числа «смутьянов», отличившихся в Караганде, и направлен на Север для усмирения, согласно летучей фразе: «дальше едешь — тише будешь». Однако на этот раз не вышло.

Вскоре после прибытия карагандинского этапа в четвертом и пятом отделениях произошла серия явно целенаправленных убийств заключенных. Убийства происходили по утрам, в период между отмыканием бараков для получения дневальными пищи из кухни до развода, т.е. до выхода на работу. Все убитые были явными стукачами. Несмотря на все усилия оперативников, обнаружить и схватить террористов не удалось. Более того, напуганные таким ходом событий уцелевшие стукачи даже близко не подходили к дверям «хитрого кабинета», опасаясь, что за ними ведется наблюдение. На официальные приглашения кого-либо из заключенных в кабинет оперуполномоченного «для разговора по душам» обычно приходили вдвоем-втроем, так же и уходили из кабинета. Это уже была тактика.

В короткий срок оперативная служба лагеря полностью утратила информацию о состоянии дел внутри лаготделений, кроме той, которую получала от лагерной обслуги. Однако, лагерная обслуга тоже не хотела проявлять активность ввиду происходящих событий.

Как ни странно, но после смерти Сталина обстановка в Горлаге не облегчилась, а даже наоборот — ухудшилась. Жестокость охраны возросла, и достаточно было небольшой искры для взрыва.

В один из теплых майских вечеров толпа заключенных пятого лаготделения собралась у входа в лагерный клуб для просмотра оче-

редного кинофильма. В конце лагерной зоны, примыкавшей к территории кирпично-блочного завода, послышалась короткая автоматная очередь. В лагерной жизни, как на фронте, автоматная очередь была не в диковинку, поэтому толпа у кинотеатра, перебросившись по этому поводу несколькими ядовитыми репликами, продолжала ожидать киносеанса. Неожиданно к толпе подошел офицер лагерной охраны. Вид у него был явно расстроенный. Он сообщил, что кинофильм отменяется, т.к. в лагере неспокойная обстановка, и предложил разойтись по баракам. В бараках мы узнали подробности происшедшего. В самом конце зоны вплотную к ограждению находился один из бараков, на крыльце которого собралась толпа мужчин, наблюдавших, как на территорию кирпично-блочного завода под конвоем вводят на ночную смену колонну заключенных женщин из шестого отделения. Расстояние между мужчинами и женщинами было 15-20 метров, и по привычке между обеими группами возникла перекличка. Кому-то из конвоя эта перекличка показалась «нарушением», и он, недолго думая, дал очередь из автомата по стоявшим на крыльце, убив одного наповал и ранив четырех человек.

Стрельба по людям, находившимся внутри зоны, — это было уж слишком, и лагерь мигом взорвался. К начальнику лагеря явилась группа возмущенных заключенных с требованием выдать стрелявшего солдата. Последовал естественный отказ, и заключенные удалились с угрозой принять ответные действия. Вечером, до закрытия бараков, по всем бригадам прошли «делегаты» в плащах и с завязанными лицами. Они объявили, что завтра, под угрозой расправы, никто на работу выходить не должен. Помня о судьбе убитых стукачей, можно было предположить, что угроза вполне реальна.

Зона оцепления строительной площадки города — Горстрой, обслуживаемая заключенными как пятого, так и четвертого лаготделения, находилась на расстоянии прямой видимости из пятого лаготделения. Среди заключенных обеих сторон нашлись бывшие моряки, владевшие азбукой морского телеграфа, и пока лагерная охрана заметила, что между лагерем и стройплощадкой ведутся переговоры, все уже было передано. Возвратившаяся в четвертое лаготделение ночная смена передала информацию, и этот лагерь примкнул к забастовке.

В короткий срок информация распространилась на все лагеря Горлага, и количество бастующих достигло 25 тысяч.

Раздача пайка на следующее утро после инцидента прошла как обычно. Но когда раздался сигнал построения на развод, площадь перед вахтой, обычно заполненная рабочими задолго до начала выхода на работу, оказалась пустой. Нарядчики, с перекошенными от злобы лицами, метались от барака к бараку, от бригады к бригаде, прося и угрожая, но ни один человек даже близко не подошел к вахте.

Тайно сформировавшийся актив, в основном из карагандинского этапа, по-видимому, прибывший с уже готовой организацией (главную роль в ней, по-видимому, играли украинцы), через лагерную обслугу передал администрации требование о вызове для разбора инцидента комиссии из Москвы, а до ее прибытия объявил забастовку.

Такое требование администрации Норильлага показалось наглостью. За всю историю лагерной жизни здесь привыкли обходиться без Москвы даже в более сложных случаях. Но такого размаха волнений Норильлаг никогда не знал.

Прошло несколько напряженных дней, и однажды вечером по внутрилагерному радио было объявлено, что прибывший из Красноярска подполковник Зверев желает разговаривать с заключенными. Зверева, бывшего главного инженера, а затем директора комбината, многие заключенные хорошо знали, и к назначенному сроку на площади перед вахтой собралась толпа. Однако вышедший Зверев оказался совсем не бывшим директором, а всего лишь однофамильцем. Увидев «подставку», заключенные подняли крик и свист, вынудив «самозванца» удалиться.

Еще через несколько дней в Норильск по своим делам прибыл бывший директор комбината Панюков, и управление Норильлага, зная его авторитет среди норильчан, решило использовать его в переговорах. Снова по лагерному радио было передано сообщение: «Депутат Верховного Совета, бывший директор комбината генерал-майор Панюков желает разговаривать с заключенными».

В назначенное время на площади снова собралась толпа. На возвышение поднялся Панюков и, улыбаясь, шутливо спросил: «Ну, что, сегодня тоже будут свистуны? Чего вы хотите, о чем будем говорить?» Выступившие из толпы представители, не приняв шутливого тона Панюкова, сказали, что говорить собственно не о чем, ибо Панюков не уполномочен выполнить требования заключенных. В ответ Панюков выразил недоумение: «Какие у вас могут быть требования? То, что вам положено, вы получите и без требований, а то, что не положено, вы не получите, как бы ни требовали». Разговор потерял всякий смысл, и толпа быстро рассеялась.

Большего козыря Норильлаг выложить не смог, и, видимо, следовало ожидать более решительных действий. Опасаясь внезапного налета лагерной администрации, актив принял решение не допускать закрывания бараков на ночь. Было организовано пикетирование и постоянное дежурство внутри зоны, благо на дворе стояли светлые полярные ночи. Опасения оказались не напрасными.

Управление Норильлага, собрав в одну из ночей весь офицерский состав города, включая медиков и интендантов, организовало налет на зону пятого лаготделения, с целью захватить и закрыть бараки и

таким образом локализовать, а затем поодиночке усмирить забастовщиков.

Часов около трех ночи группа офицеров, состоявшая из 200-300 в основном невооруженных людей, ворвалась через проходную в зону лагеря, но успела добежать только до половины территории лагеря. Рельсовый набат, дикий рев и свист тысяч выкатившихся из бараков заключенных смял эту группу. Полетели камни, доски, все, что попадалось под руку. Окруженную группу уже беспомощных, оправдывающихся офицеров с руганью и улюлюканьем вытеснили за пределы зоны. Сразу же по лагерному радио выступил начальник лагеря с истерическим заявлением: «Опомнитесь! Что вы делаете?! Досками и камнями вы ранили многих ни в чем не повинных людей. Стрелявший солдат арестован, и ведется следствие. Прекратите безобразие, отмените пикетирование зоны!»

Итак, эта акция не удалась. На самых высоких местах зоны появились на флагштоках черные флаги с красной полосой. По мнению знатоков геральдики из числа актива, это должно было означать, что на территории лагеря господствует террор.

Обращение начальника лагеря к командиру части, охранявшей зону, с просьбой ввести в зону солдат принималось с условием, что солдаты будут вооружены и вероятна возможность применения оружия. На это начальник лагеря пока не соглашался, забастовка продолжалась, вызов московской комиссии стал неизбежным. Вокруг лагеря появились окопы с установленными в них пулеметами; администрация, видимо, опасалась прорыва массы заключенных в город. Через две недели со времени начала забастовки в Норильск прибыла-таки уполномоченная Берией комиссия во главе с полковником Кузнецовым в сопровождении двух генералов. Поздним вечером по лагерному радиовещанию было объявлено о ее прибытии с предложением выделить для переговоров группу делегатов из состава заключенных. Пока будут вестись переговоры, активу следовало организовать выход заключенных на работу, что и было сделано на следующий день: все бригады организованно вышли на развод.

Выделенная группа делегатов приступила к подробному разбору произошедших событий. По некоторым пунктам требования считались обоснованными, на некоторые требования комиссия не соглашалась, обещая рассмотреть их по возвращении в Москву. Обстановка как будто успокаивалась, но внимательное наблюдение показывало, что пулеметные точки не убираются, значит, впереди, видимо, следовало ожидать еще каких-либо событий.

Через пару дней после приезда комиссии, в выходной день, по лагерному радио было объявлено, что по производственной необходимости часть заключенных пятого лаготделения должна быть переведена в четвертое лаготделение колоннами по 100 человек. Несмо-

тря на то, что технология перевода показалась подозрительной (переводили не пофамильно, не побригадно, а чуть ли не тех, которые сами желают) первая колонна беспрепятственно вышла из зоны и под конвоем охраны направилась в сторону четвертого лаготделения. Через пару часов собралась и вторая колонна, но едва она миновала вахту, в лагере поднялся шум и дальнейший выход был прекращен, т.к. каким-то способом в лагерь была передана информация, что состав вышедших из зоны подвергается «чистке». Окруженная усиленным конвоем группа заключенных, отведенная в лощину, останавливалась, и из нее с помощью нарядчиков, начальников колонн и бригадиров некоторых рабочих бригад, знающих активистов забастовки лучше, чем лагерная администрация, изымались активисты, их отводили в сторону, раздевали, избивали и собирали в группы для отправления в карцер. Остальные же отводились в четвертое лаготделение. Чистка была, конечно, относительной, ибо всех активистов не знала и лагерная обслуга. Восстание в четвертом и пятом лагерях происходили по-разному в деталях и последовательности действий. Влившиеся в четвертое отделение две колонны пятого принесли полную информацию о том, что было у них. Забастовка вспыхнула с новой силой. Снова появились черно-красные флаги, снова прекратился выход на работу. Следует заметить, что в середине 1953 года контингент заключенных был очень разношерстный, и реакция на действия активистов забастовки была неоднозначной. Большинство из набора 1945 года уже с нетерпением ожидали окончания своих сроков, и решительность активистов их настораживала. Солидарна с ними была и группа набора 1938 года, получивших по 15 лет и также ожидавших скорого освобождения. Единственным подразделением Горлага, которому терять было нечего, был каторжный лагерь: там почти все имели 20-25-летние сроки, и никаких милостей от властей они не ожидали.

Основным ядром организаторов забастовки была группа з/к карагандинского этапа с частью примкнувших к ним горлаговцев. В основном это были бывшие участники национальных партизанских движений Украины, Белоруссии и Прибалтики, получившие 20-25-летние сроки, терять которым было нечего.

Способом действия был избран откровенный террор с самосудами и приговорами. Именно после суда и смертного приговора нескольким лицам из лагобслуги начальник Горлага и дал согласие на ввод в зону вооруженных солдат, оправдываясь необходимостью спасения этих людей от расправы.

Однажды ночью в четвертом отделении (здесь восставшие захватили хлебопекарню, и это дало возможность долго держать оборону) услышали в стороне пятого лаготделения серию автоматных очередей, после чего красно-черный флаг исчез. Как рассказывали

очевидцы и участники событий, проволочное ограждение зоны в нескольких местах было разрезано и группы вооруженных автоматчиков-солдат вошли на территорию лагеря.

Высыпавшие из бараков заключенные были окружены солдатами, кольцо которых постепенно сужалось. Не выдержав нервного напряжения, окруженные стали бросать в солдат камни, доски, в ответ командир части приказал открыть огонь. После нескольких автоматных очередей и команды «ложись» толпа заключенных упала на землю.

Точное количество убитых и раненых, конечно, нигде не сообщалось, но по слухам составило 250-300 человек. Остальное было делом техники — забастовка в пятом лаготделении была подавлена. Теперь на очереди было четвертое. Через два дня, утром, было обнаружено, что в нескольких местах по периметру зоны оцепления лагеря установлены громкоговорители, и часов около десяти с обращением к заключенным лагеря выступил представитель московской комиссии. Осудив забастовочное движение в целом, он подчеркнул, что знает о том, что у большинства заключенных осталось по году-два до окончания сроков, и они, видимо, не поддерживают экстремистов, но боятся их террористических действий. Он предложил всем лицам, не одобряющим действия активистов забастовки, покинуть территорию зоны, для чего в определенных, специально указанных местах, ограждение зоны было разрезано и солдатам охраны дан приказ оказать содействие всем оставляющим лагерь. При отказе выполнить это распоряжение будет отдан приказ о подавлении сопротивления силой оружия, как это было сделано в пятом лаготделении. Выступление было закончено словами: «Не бойтесь, мы вам поможем!»

Такой поворот событий, конечно, совершенно не устраивал активистов забастовки, и они тотчас же взяли под контроль все места проходов, не подпуская к ним желающих выйти из зоны. Но силы были далеко не равными. Люди всеми способами продирались к проходам, зачастую прикрываемые винтовочным огнем солдат. Один человек с отчаяния бросился на проволоку в том месте, где не было мешающих выйти, повалил ее и выбежал из лагеря. За ним кинулись другие и бежали в тундру. Там сидели до тех пор, пока их не нашли. К полудню около тысячи человек вышло из зоны. Они были разысканы, собраны и после «небольшой чистки» отконвоированы в уже «чистое» пятое отделение.

В дальнейшем все происходило аналогично тому, что было в пятом лагере: солдаты с оружием вошли в зону, окружили большую группу заключенных и когда полетели камни, доски и прочее, поступила команда «огонь!» До вечера операция была закончена. Так окончательно была прекращена забастовка в четвертом отделении. А через день-два на стадионе лаготделения было организовано вы-

ступление представителя московской комиссии, объявившего о снятии и аресте Берии и о грядущих в связи с этим изменениях в судьбах большинства заключенных. «Мы знали, — заявил он, — что большинство из вас являются честными невиновными людьми, настоящими коммунистами. Все ваши дела в ближайшее время будут пересмотрены и невиновные реабилитированы. Но мы не можем просто так открыть ворота и выпустить всех вас из лагеря. Среди вас есть разные люди, в том числе и настоящие преступники. Наберитесь терпения, ждать осталось недолго. Все, что можно сделать для облегчения вашего положения, мы сделаем в кратчайшие сроки».

Ликвидация забастовки в женском лаготделении не представляла особой трудности: туда ввели пожарную машину и водяной струей рассеяли наиболее ретивых активисток. Зная судьбу двух соседних лагерей, женщины сопротивлялись только из солидарности.

Теперь осталось расправиться только с каторжным лагерем при кирпичном заводе. В нем содержались националисты решительного характера, многие из них партизанили, да и терять им было нечего. Поэтому они решили оказать вооруженное сопротивление, изготовив для этого примитивное холодное оружие, и даже избрали руководителей обороны, присвоив им соответствующие чины.

Уговоры представителей московской комиссии и руководства лагеря на них не подействовали. Введенные в зону вооруженные автоматами солдаты жестоко расправились со всеми, кто оказывал сопротивление.

В общей сложности забастовка продолжалась около месяца. Вскоре все люди были возвращены по своим лагерям и бригадам, возобновилась нормальная работа по строительству города, отменено ношение номеров на одежде, прекращено закрывание бараков на ночь. Режим резко и заметно облегчился. Через несколько месяцев были возобновлены так называемые зачеты: добросовестно работающим заключенным по представлению администрации предприятий за один рабочий день засчитывали полтора-два дня срока.

В лагерях были организованы специальные буфеты, где за заработанные деньги заключенные могли получить приличное питание, отказавшись от «гарантированной» лагерной баланды.

С легкой руки какого-то остряка из заключенных события лета 1953 года были названы «сабантуем». Это название осталось навсегда в памяти узников Особлага №2 — Горлаг.