В конце 1991 г. в архиве Московского управления Министерства безопасности и внутренних дел РФ были обнаружены неизвестные ранее, не стоящие на учете материалы. Это были целые тома дел с предписаниями и актами о приведении в исполнение приговоров о расстрелах  1937-1938 гг. К работе над этими материалами была привлечена Общественная группа по увековечению памяти жертв политических репрессий, руководителем которой был М.Б. Миндлин. 

Михаил Борисович был другом Сахаровского Центра. Это интервью, предположительно, 1996 года, хранится в нашем архиве.

…– Но я же дитя своей эпохи! Сначала я был октябрёнком, потом пионером, потом комсомольцем, потом членом партии. Начал я свою трудовую деятельность с пятнадцатилетнего возраста, а когда отслужил в армии, за меня ухватились и сделали меня председателем районного совета ОСОАВИАХИМа. Была такая организация; потом она стала называться ДОСААФ, но это день и ночь. Это была организация, которая готовила для армии и пулемётчиков, и автоматчиков, и лётчиков: у нас аэроклуб был, свой лагерь был. И вот тогда меня уже забрали: сначала меня исключили из партии, предъявили мне так, как предъявляли любому – всякую чушь. Ну, в районах, были, знаете, созданы полки вооружённые, так называемые парадного значения. В октябрьскую революцию, в майские дни парады устраивали воинские, впереди воинских частей шли пролетарские полки. Я командовал этим полком Сталинского района. Я из Сталинского района, да! Вот я командовал пролетарским полком. Мне предъявляли обвинение, что мои снайпера, подготовленные в наших школах, в районных, должны были, проходя мимо трибуны Мавзолея, расстрелять всех вождей, находящихся на ней, ну, всего лишь такое. Причём следователь, который являлся членом президиума райсовета, который меня прекрасно знает, мне предъявляет такое. Я был очень крепкий физически, у меня доходило дело до того, что я себя вёл, как они выразились в актах, хулигански, то есть я избивал очника своего, который брехал на меня, я бросался на следователя. У меня, между прочим, есть сейчас ксерокопия моего дела дома, но везде написано: «Виновным себя не признал». И вот когда мне дали возможность ознакомиться с делом, я увидел, как там написано в нескольких местах: «Виновным себя не признал», «Виновным себя не признал». Я был удовлетворён тем, что мне шили очень многих людей, на которых я должен был давать (ложные показания), понимаете? То есть завербовать в свою организацию. Я никого не завербовал, и себя не признал (виновным), потому что, когда они начинали бить, я отбивался, был я довольно крепким.

 – Расскажите, пожалуйста, подробнее, об Общественной группе по увековечению памяти жертв политических репрессий. Как она возникла?

– В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году я и ещё один, кое-кто из наших товарищей, создали мы в Черёмушкинском районе Москвы Общество жертв политических репрессий. Нам главное было - выявить людей наших. Продолжали выявлять, выступали на заводах, в институтах. Сейчас уже общество это разрослось до более тысячи человек с лишним. Однако там не только одни бывшие узники, потому что вообще бывших узников в Москве сейчас осталось, говорят, около двух тысяч, а по-моему, даже и этого меньше. А это были, главным образом, дети репрессированных, но дети, уже прошедшие рубеж семидесятилетия, шестидесятипятилетия. И вот мы нашли Донской крематорий. Нам помог, очень помог работник Московского управления Министерства безопасности, такой был Николай – он и сейчас вообще живёт, но он не работает там уже – Николай Викторович Грашовень. Он ведал работой по реабилитации. Он мне помог найти это место захоронения. Комендант, которого записали на плёнку, он уже доказал, что там, в Бутово, захоронены те люди, которых мы вспоминаем в Книге памяти. Почему? Потому что акты об исполнении приговора о высшей мере наказания подписаны людьми – они все у меня есть, – которыми ведал этот самый комендант. То есть они его были работниками, понимаете? Поэтому это было очень легко установить. И там у нас сомнений нет.

 – Хорошо. Говоря о высших целях вашей организации, вашей группы, что бы Вы сказали?

– В наших целях самое главное – это, во-первых, возвратить доброе имя каждому человеку, не только в семье, но и в обществе. Это самая главная наша цель. Во-вторых, добиваться любым способом, чтобы фамилии этих людей были где-то опубликованы. Для чего? Не просто для того, чтобы показать нашу работу, а для того, что, может быть, хоть из десятка-двух один встретит своего родного человека. Он тогда будет знать о судьбе своего деда, прадеда. Пусть даже прадеда, и то всё-таки будет знать. Это вторая задача, которую мы перед собой ставим. В конечном счёте, задача, чтобы это жуткое время не повторилось. А надо учесть, что в наше время, в которое мы живём, есть ностальгия по прошлому вплоть до несения сталинских портретов во время всяких демонстраций и прочего, (идет) организация всяких боевых групп – существует политическое противостояние, когда каждый хватается за власть. Это всё может привести опять к диктатуре, это может привести к тоталитарному движению – это всё может, не дай бог, повториться. Поэтому будить память – это святая обязанность не только нас, стариков, которые вот-вот уйдут, а тех, которые остались после нас. К сожалению, это не все понимают. Вот цели и задачи наши.

 – Михаил Борисович, мы вчера смотрели списки (репрессированных), Книги памяти, это тысячи имён, и смотрели на фотографии, фотографии последние, которые остались от человека. Многие на этих фотографиях такие юные, и студенты, и, конечно, люди не дожившие, сколько было отведено им судьбой, Господом Богом отпущено, не дожили. Так действительно, чтобы след какой-то остался в памяти людей, чтобы действительно родные нашли.

– Ну так для этого же мы и делаем, чтобы след остался-то. Почему мы не ждём, когда издастся книжка? Сейчас мы делаем попытки связаться с кое-какими людьми и будем публиковать списки-мартирологи евреев, надо Вам сказать, по национальности они по количеству второе место занимают после русских. Немцы – уже публикуют, у нас уже есть их газеты, у меня дома есть их газеты, которые пришли из Берлина. Есть отзывы шестнадцати жён, мужья которых здесь отсидели, и они в этих списках нашли своих мужей. Прислали нам радиопередачу, которая была передана в Берлине. Во всяком случае, за то, что нами сделано – за это дело мы и отвечаем. У нас, во-первых, создана картотека двадцати двух тысяч приведённых в исполнение приговоров. Эта картотека находится у Ксении Фёдоровны (Любимовой). После этого под каждую карточку подбираются дела, уже так называемые уголовные (следственные) дела, и создаётся картотека та, которую Вы видели в Книгах памяти. Эта картотека находится у меня. Из этих двадцати двух тысяч мы всего обработали две тысячи. Это всего десять процентов только отработали, понимаете. Помимо этого, у нас имеется картотека на Ваганьковское кладбище – там восемьсот девяносто человек. У нас имеется картотека на Бутово-Коммунарку, почти на четыре тысячи человек, то есть у нас создана картотека, помимо тех двадцати тысяч незаконченных, поскольку законченной картотеки у нас на восемь тысяч человек. Это мы считаем первой задачей. Конечно, мы не зря работаем. У меня есть два специалиста – Тоня и Игорь. Они клеят, вырезают, понимаете, наклеивают. Это всё для Книги памяти мы делаем.

 – Знаете, Книги памяти – это такой великолепный документ. Каждый может прийти, посмотреть.

– Вот мы считаем это тоже одним из положительных аспектов нашей работы, что мы не просто замыкаемся в себе, а мы стараемся двинуть это дело людям. А раз человек прочитал, просмотрел, то он наверняка уже может передать кому-нибудь другому и так далее. Когда мы только начали работать в нашем Черёмушкинском районе, мы в девятносто первом году, шестнадцатого августа, за два дня до путча, поставили большую плиту (на Донском кладбище), которую посвятили – вы там были, на могилке? Вот эту могилку мы создали шестнадцатого августа 1991 года. Там же, когда открывались, я обещал людям, которые были там, на открытии, так как там – это же внутри кладбища, там среди могил, это не то, что на открытом полигоне, – я обещал, что мы создадим Книгу памяти тех людей, прах которых здесь захоронен. На Донском. И начали с сотни человек, двухсот человек, потом одной книги уже не хватило, вторая пошла, теперь уже и второй не хватило, уже третья пошла. Вот тысяча двести человек уже только там. Потом вот по Бутово-Коммунарке почти на четыре с лишним тысячи. Эти Книги памяти – мы считаем, что их надо просто сохранить для истории. Мы поминаем убиенных, тех, которых расстреляли. Невинных жертв. Невинные жертвы все были, ну, во всяком случае, на девяносто процентов с лишним. Дело в том, что мы стараемся охватить все, что делалось в Москве – судебные, несудебные органы. Вы знаете, были же двойки, тройки, Особые совещания, Военные коллегии, Спецколлегии, Военные трибуналы, Военные Коллегии Верхового суда – всех, которые прошлись здесь. То есть наши люди работают в архивах, в трёх архивах работают. В архивах бывшего центра КГБ, министерства что ли КГБ, потом московского его управления – это на Лубянке, и третий архив, где мы работаем – в Генеральной бывшей прокуратуре, или прокуратуре России. Каждый месяц-полтора – всё пополняется. Меня как старика не удовлетворяет это. Почему? Потому что хочется, чтобы до конца жизни побольше выявить, чтобы можно было побольше людей туда взять работать, и взять Военной коллегии архивы, Военного трибунала архивы, и тогда мы сумеем охватить гораздо больше людей. Нужно Вам сказать, что, работая над этими архивами, люди, конечно, познают очень многое, и к нам даже пристраивается кое-кто из историков.

– Я должна сказать, что это очень нелёгкое дело. Столько через сердце своё пропускать приходится вашим помощникам, и они так стоически занимаются этой общественной работой.

– Один я разве что-нибудь мог сделать? Хочется больше сделать, но они меня понимают. Я, например, дал себе клятву, внутреннюю клятву, что до тех пор, пока голова ещё маленечко соображает, пока ноги ходят, я отдаю себя целиком этой работе, потому что благодарности от живых людей, от детей, неописуемо много. Вы понимаете? Просто в пожатии руки, в обнимании, ну не знаю, в телефонном звонке – это всё то, что... Потом я не вёл совершенно учёта. У меня, например, запрашивают: «Михаил Борисович, можно в Вашей картотеке?.. Дед...» – «Ну, подожди минуточку». Начинаешь листать. «Вот так-так-так. Этот кто тебе?» И заревел: «Это мой дед». У нас есть такое – у нас же денег не было ничего, абсолютно. Как мы эту доску сумели поставить? – нашёлся человек. Таким же звонком мне звонит – я потом стал их регистрировать, эти звонки.

 – Это просто человеческие отклики отдельных людей, которые ищут родственников, да? К Вам обращаются из других республик, из других мест, из заграницы?

– Насчёт этого дела я Вам могу вот что сказать. К нам формально никто не обращается, формально, чтоб, знаете, с бланком, там документом каким-то – нет. Но беда в том, что через Москву проходили все регионы, поэтому в нашей картотеке есть (люди) со всех городов. В прошлом году к нам приезжала из Монголии делегация. У нас захоронен – на Донском – их премьер, тогда Председатель Совета Министров, но он проходил-то в Москве – это же большой человек. И они приехали туда с делегацией. Нам ведь это очень – Вы сами понимаете – просто радостно. Теперь звонит внучка Мейерхольда. «Михаил Борисович, вот тут делегация приехала отмечать его таланты. Можно ли нам устроить встречу на могиле?» – «Ну ради бога, устраивайте». – «Так вы же обязательно приходите». - «Ну ладно, попробую». И они там ... Там у нас и кольцо захоронено – у нас ведь всех молодыми (расстреливали -?), а молодые все красивые, знаете, что же теперь сделаешь, время своё берёт.

А вот в Москве в Центральном округе оказался человек, который нам помог установить вот эту доску, которая там у нас на Донском – как-нибудь туда поедете, посмотрите. Я даже не знаю, кто. Я записал его телефон, нашёл, читаю ему. В ответ он как разрыдался вдруг: «Я пятьдесят пять лет не знал ничего, а ты мне тут – такое дело...» Это его отец. «Чем я могу Вам помочь?» – Я говорю: «Я не знаю о власти, которой ты владеешь». – «Могу помочь. Вы транспортабельны?» Я говорю: «Ну, в определённом, конечно, радиусе действия». – «Я приеду на машине». Приехал на машине, посадил меня в машину, увёз в область, где камнеобрабатывающий завод. Заказали мы там доску. Я говорю: – «Что ж ты заказываешь? А где деньги?» – «Не твоя забота». Нашёл мне этих самых, которые принесли деньги, уплатили. Ну как я его буду...? Только он просил: «Не рекламируйте меня». Вот такая помощь. Во всяком случае, те, к которым я обращался не в бюрократических структурах, идут навстречу.

Почему, собственно говоря, не создать (Книгу памяти), если Ярославская область, если томичане, если Нижегородская область могут создать Книгу памяти – правда, у них другого содержания, другого направления, но этот же контингент пострадавших – почему вам не создать для республики? Для республики тем более, потому что в ней насчитывается не одна сотня. Надо только их разыскать. Надо дать объявления в вашей газете, радио, что-то, чтобы местный житель знал, что есть люди, которые об этом заботятся. Мы можем помочь вам с точки зрения проникновений – ну, не надо даже такого слова – проникновение. Сейчас можно в архивах поработать, сейчас можно даже любое дело, если родственник там – совершенно безотказно. Но даже если и не родственник, по определённому ходатайству можно тоже истребовать дело, можно посмотреть это дело, прочитать его. Для историков это, конечно, очень большой материал.

Этого дела хватит не только нашим детям. Дай бог, чтобы внуки доделали бы эту работу, потому что это такой глубокий кладезь всех этих данных, что дай бог только бы сумели осилить. Эта боязнь у меня есть. Поэтому надо сейчас, в наших условиях будить память, будить. Молодёжи надо показать, что нельзя допускать повторения этого трагического прошлого. А как они могут не допускать, если они не знают то, что действительно было исторической правдой? Историческую правду надо знать. Но главная забота – восстановить доброе имя человека. Чтобы внук не боялся сказать, что «моего деда расстрелял Сталин», чтобы он этого не боялся сказать, потому что он был бы уверен, что дед его был хорошим человеком. А так ведь он озирается, как бы сжимается, потому что метастазы страха ведь до сих пор, к сожалению, имеют место в наших людях. Понимаете? Другое дело – такие люди, как я: уже прожил жизнь, восемьдесят пять лет, на закате, мне уже, как говорят, терять нечего. Я, например, с этими руководителями работаю напрямую и говорю то, что думаю о них, потому что они, конечно, непосредственно в этих делах не виноваты. Сейчас пришло совершенно другое поколение, которые даже во чреве матери ещё не были, не рождены, когда это всё делалось, но система, к сожалению, осталась. Вот эту систему надо перебороть, а она не очень здорово поддаётся. Вот это надо всё молодёжи, чтобы она знала.

...Эту плиту нам помог Матросов положить. Это министр Московского правительства, он руководитель департамента технических сооружений, он нам там обустроил, то есть положил плиты, посадил там деревья, землю привёз.