«…считаю своим долгом написать все,

что известно в нашей семье о моей троюродной бабушке,

прекрасной женщине…».

Ольга Викторовна Яфа-Сенакевич была двоюродной сестрой моей бабушки Ольги Александровны Яфа.

По отцу Ольга Викторовна была Яфа, по мужу Сенакевич (Примерно с 1935 года и до смерти она официально носила именно эту фамилию), а фамилия ее матери была Второва.

 О происхождении семьи Яфа известно не очень много. Первоначально Яфа были выходцами из Греции (остров Яфа входит в состав многочисленных островов, входящих в Грецию – отсюда и происхождение самой фамилии). Кто-то из представителей Яфа переехал в Крым в район Судака, когда тот входил в состав греческих колоний и основал там водочное производство. Как говорила моя бабушка, у кого-то из классиков русской литературы есть упоминание о «яфской водке».

Наиболее точная информация относится к только к началу девятнадцатого века и начинается с деда Ольги Викторовны – Федора Ивановича Яфа. Федор Иванович жил в Москве и был мировым судьей. Из его личной жизни известно, что женат он был на немке из Дрездена (имя которой никто из потомков не знает) и имел пятерых детей: трех сыновей (Лев, Виктор и Александр) и двух дочерей (Розалия и Амалия). О судьбе Льва Яфа мне ничего неизвестно. Виктор Яфа (отец Ольги Викторовны) жил в Петербурге и прославился в семье далеко не с лучшей стороны.

Дело было в том, врожденный музыкальный слух был достоянием семьи. Сестра – Роза Федоровна Яфа – до замужества пела в Большом театре: в опере М. Глинки «Жизнь за царя» партию Вани. Но после замужества она перестала выступать.

Мой прадед Александр Федорович Яфа обладал абсолютным музыкальным слухом, но родители категорически запретили ему не только заниматься музыкой, и он был направлен на изучении юриспруденции в Московский университет. А виной этому был старший брат – Виктор.

Еще при жизни родителей (а Федор Яфа и его супруга ушли из жизни довольно рано) он был отправлен в Вену – учиться музыке. Семья Федора Ивановича была, видимо, довольно состоятельной, и они могли позволить себе дать детям лучшее, по их мнению, образование. В то время считалось, что наилучшее музыкальное образование можно было получить только в Вене. Туда-то и направился Виктор Федорович. Но молодой человек больше развлекался и бедокурил, чем учился. Дело закончилось тем, что они с приятелем, прогуляв все родительские деньги и проведя в столице Австрии значительное количество времени, задолжали булочнику, мяснику, всем другим местным торговцам, не говоря уже про аренду комнаты, которую они по бедности снимали одну на двоих. Тогда предприимчивые торговцы, узнав каким-то образом о состоятельности родителей молодого повесы, направили им сообщение о его скоропостижной кончине. Убитые горем родители в глубоком трауре, с похоронными атрибутами и в сопровождении безутешных родственников и многочисленной прислуги приехали в Вену за телом сына . По адресу, указанному в послании, они довольно быстро нашли нужный дом. Затрапезный район и далеко не презентабельное жилище вызвал у них сильное удивление (ни такого вида жилье они регулярно оплачивали для сына ). Решили, что явно ошиблись адресом, но хозяин дома подтвердил, что Виктор Яфа проживал именно здесь и любезно предложил проводить всех пребывших до его комнаты.

Какого же было их удивление, когда они застали своего обожаемого сына, будущего гениального музыканта, подающего такие большие надежды, живым и здоровым, но абсолютно голым в кровати, под ветхим одеялом, без признаков постельного белья. Виктору пришлось объяснять сложившуюся ситуацию. Они с приятелем промотали родительские денежки до такой степени, что у них остался один на двоих костюм, в котором они по очереди выходили на улицу. Скандал вышел грандиозный. Разгневанные родители, молча оплатив все долги сына, забрали его в Москву и больше своих детей музыке учить не пытались.

Чем занимался Виктор Яфа после возвращения из Вены, неизвестно. Жил он в Петербурге. Но довольно скоро он, как говорила моя бабушка, «прибился» к семье Второвых. Эта была прекрасная интеллигентная профессорская семья, каким-то образом, связанная с Петербургским университетом. В доме царила атмосфера либерализма, по определенным дням собиралась молодежь, резко настроенная против царского режима. Обсуждались вопросы демократического развития общества, велась просветительская работа, встречались художники и творческая интеллигенция. Вот в этой-то семье и появился каким-то образом Виктор Яфа. Судя по всему, он вел не слишком праведный образ жизни, что не замедлило сказаться на его здоровье. К 31 году он был прикован к инвалидному креслу. Семья Второвых приняла его как страдальца, которого лишили поддержки богатые родственники. Он предстал в их кругу как страдалец, талантливый, прекрасный, непонятый богатыми и черствыми родственниками. Ему нужна была поддержка, которую благороднейшая семья Второвых ему оказывала. В него тут же без памяти влюбилась их молоденькая дочь Софья. Не только влюбилась, но и вышла за него замуж. При венчании жених даже стоять без посторонней помощи не мог, его поддерживали новые родственники. Вскоре после женитьбы Виктор умер, успев перед этим стать отцом своей единственной дочери Ольги. Она родилась уже после его кончины, но с детства ей внушалась мысль, что ее отец был чуть ли не святой. Софья, оставшись одна с маленькой дочерью на руках, боготворила своего умершего мужа и сумела внушить такое же слепое обожание своей дочери.

Отец остался для Ольги Викторовны на всю ее долгую и нелегкую жизнь объектом обожания и даже поклонения.

Родной брат Виктора, Александр Федорович (мой прадед) был страшно возмущен поведением брата и всю жизнь поддерживал свою невестку и племянницу. И морально, и материально. Естественно, ни о каких веселых венских приключениях новым родственникам не сообщалась. Ольга Викторовна так и прожила, не ведая о безобразиях папеньки. Когда, я спрашивала свою бабушку, почему она не поделилась со своей двоюродной сестрой столь забавной информацией, то она отвечала, что за всю жизнь у нее просто язык не поворачивался, рассказать Ольги Викторовне хоть что-то, что могло опорочить светлую память отца, которого она, впрочем, сама и не видела, а знала лишь по рассказам матери.

Софья Второва была дамой очень интеллигентной и щепетильной, и поэтому просто назначить ей денежное содержание мой прадед никак не мог, даже при всем своем желании. А поддержка была очень кстати, и Ольга Викторовна до старости с благодарностью это вспоминала. Она часто приезжала в семью моего прадеда, где ее с матерью сначала просто безумно жалели, а потом по-настоящему искренне полюбили.

С детства она была невероятно живым, любознательным и талантливым человечком: прекрасно играла на рояле, непринужденно болтала на нескольких иностранных языках, талантливо рисовала, была очень рукодельной. Невероятно живая, общительная, доброжелательная, остроумная. Помимо этого, она блестяще училась, обладала легким уступчивым характером, прекрасно общалась с людьми.

Перед 1917 годом Ольга Викторовна учительствовала. Я уже писала, что она была довольно талантлива в области живописи. Собрав свои работы она в 1913 году направилась на некие курсы, где набор учеников проводил сам Илья Репин. Репин не только смотрел работы, но и беседовал с будущими учениками. Было известно, что иногда он задавал каверзные вопросы и мог не принять ученика, если он ему не нравился как человек. Ольга Викторовна мечтала учиться у самого Репина и шла на собеседование с большим волнением. Работы ее Репину понравились. Он попросил ее рассказать о себе, а потом весело спросил: «Что у Вас за странная фамилия? Вы, что с острова Яфа?». Ольга Викторовна страшно смутилась, растерялась и неожиданно для самой себя ответила: «Если я с острова Яфа, то Вы тогда из репки». Репин рассмеялся и сказал: «Вот такие мне и нравятся. Вы приняты. Приходите учиться».

Но учиться у самого Репина Ольге Викторовне не пришлось. Как раз в это время ее пригласили сопровождать детей одного из великих князей в длительную познавательную поездку по культурным столицам Европы. Денежное вознаграждение предложили такое, что отказаться Ольга Викторовна просто не смогла. Конечно, и возможность посмотреть Европу тоже сыграло свою роль. Учеба перенеслась на будущее, но, как показала жизнь, отменилась совсем.

Всю жизнь Ольга Викторовна жалела об упущенной возможности. И очень гордилась своей двоюродной племянницей (моей мамой – Сухомлиновой Екатериной Сергеевной), которая закончила Строгановскую академию и стала художницей. У нас дома сохранилась пара маленьких и очень трогательных работ Ольги Викторовны, одна из которых написана на Соловках.

В путешествие с великокняжескими детьми Ольга Викторовна уехала весной 1914 года. Первая мировая война застала их в Германии. Возвращались они в Россию с помощью Красного Креста через Скандинавию – долго и тяжело.

А в Петербурге в доме Яфа-Второвых, по-прежнему, собиралась либерально настроенная молодежь, шли разговоры о свободе, равенстве и братстве. Кто именно был вхож в их дом я, к сожалению, не знаю. То ли моя бабушка действительно не знала этого, то ли не считала нужным загружать меня опасной информацией. Знаю только, что весь этот круг восторженно встретил февральскую революцию и отречения Николая Второго. Они, как рассказывала Ольга Викторовна, выходили на улицу и хрестосовались со знакомыми и незнакомыми людьми. Знала ли, бедняга, что новая власть посадит ее в тюрьму и сошлет на Соловки на целых пять лет.

В 1929 году Ольгу Викторовну арестовали. Дали 5 лет, отбывала она срок в печально известной тюрьме на Соловецких островах.

В нашей семье версия ее ареста была следующей – кто-то из многочисленных [знакомых] попросил подержать у себя в квартире пару запечатанных ящиков. Что находилось в ящиках, Ольга Викторовна не знала, а спросить или осмотреть их содержимое самой сочла совершенно недопустимым. Буквально через пару дней пришли соответствующие органы с обыском. Они, естественно, скромностью не страдали и ящики вскрыли. Внутри оказалась антисоветская литература. Дальше все предельно ясно – суд, приговор, тюрьма.

Удивительно, что Ольга Викторовна не только никого не винила, но и не очень сокрушалась по поводу своей судьбы. Она с упоением рассказывала, что когда ее в Соловках назначили начальницей пошивочного цеха, в ее подчинении оказалось довольно много проституток, воровок и прочих уголовных барышень. Моя бабушка ужасалась подобным контактам, но Ольга Викторовна со смехом говорила, что они такие же женщины, только оступившиеся. Большинство из них рассказывали ей о своей судьбе, жаловались на несправедливость жизни. Она была им как мать, старшая сестра, жилетка для слез и никогда не осуждала даже самых отпетых. Ольга Викторовна была очень рукодельной, поэтому ей и доверили столь высокий пост. Подчиненные ее любили и никогда не обижали. В ту пору на Соловках еще не было тех ужасающих пыток и издевательств, которые вошли в историю.

Когда я сама ездила на Соловки и рассказывала уже своему сыну о судьбе его троюродной прабабушки, мы слышали подробный рассказ экскурсовода о том, как издевались над заключенными. Кто-то плакал, кто-то молча глотал слезы.

А Ольга Викторовна по крайней мере нашем доме не жаловалась, о годах, проведенных на Соловках рассказывала с юмором, интересно, полагая, что люди (тем более близкие) должны нести друг другу только положительные эмоции, а жалобы и стенания оставлять при себе.

Удивительно, но люди того поколения вообще не были озлоблены, хотя с приходом новой власти потеряли очень много. Я много раз спрашивала свою бабушку, как ей удалось пережить революцию, потерю материального благополучия, вынужденную эмиграцию старшей сестры Нины и любимчика семьи, младшего брата Кости, арест и заключение старшего брата Александра и двоюродной сестры, и многое-многое другое. Бабушка мне неизменно отвечала: «Еще до революции я всегда мечтала, чтобы у моей горничной была такая же удобная и красивая комната, как и у меня. Это же справедливо».

Но вот такие они были: и моя бабушка, и ее двоюродная сестра. Бесконечно добрые, интеллигентные, всегда думающие прежде всего о других, даже в ущерб себе.

После заключения Ольга Викторовна вернулась в Ленинград. Буквально сразу после ее возвращения умерла ее подруга, оставив мужа-профессора с несколькими детьми. Муж потерял голову не только от кончины жены, но и от кучи свалившихся на него житейских проблем.

Это и была семья профессора Сенакевича. Вызвала Ольгу Викторовну спасать положение то ли сестра, то ли подруга умершей Лидочка Шохор-Троцкая. Профессор был полностью потерян. Дети отбились от рук. Особую жалость вызывала младшая дочь Наташа. Ольга Викторовна решительно заявила, что ей надо срочно выйти замуж за профессора Сенакевича. Тогда появится вероятность того, что дети будут ее слушаться. Но со старшими детьми отношения так и не сложились. Сенакевич довольно быстро скончался, и они остались все в его квартире. Жили как соседи в коммуналке. Отношения со старшими детьми так и не сложились. Единственной радостью была маленькая Наташа. Она действительно стала Ольге Викторовне любимой дочерью. Наташа тоже считала Ольгу Викторовну матерью.

Добрый поступок сослужил Ольге Викторовне хорошую службу. Выйдя замуж, она взяла фамилию Сенакевич. И, может, именно поэтому не была вновь арестована. Большинство тех, кто отбывал срок по печально известной 58 статье в конце двадцатых-начале тридцатых были повторно арестованы в 1937-1938 годах и уже не просто отсиживали свои сроки, а были расстреляны.

Вторая мировая война застала Ольгу Викторовну в Ленинграде, где они с Наташей пережили наиболее тяжелые месяцы блокады. Когда полная блокада была прорвана и появилась «Дорога жизни» через Ладожское озеро, Ольгу Викторовну как пенсионерку вывезли из Ленинграда. Был такой момент, когда из Ленинграда массово вывозили стариков и детей.

Наташа осталась одна в городе и за время отсутствия Ольги Викторовны родила дочку Аленку. Когда Ольга Викторовна вернулась из эвакуации, ее ждал такой сюрприз. Наташа очень боялась, что приемная мать будет ее ругать за то, что родила без мужа. Но Ольга Викторовна пришла в полный восторг, хвалила Наташу и говорила, что счастье, когда есть о ком заботиться. Аленку она обожала.

В 1951 году из тюрьмы вышел родной бабушкин брат Яфа Александр Александрович. Он отсидел восемь лет по той же 58 статье, был минусирован, т.е. ему после освобождения было запрещено проживать в Москве. Но он вернулся все-таки в Москву, правда, проживал не у себя в коммуналке (т.к. боялся, что донесут соседи, и его снова арестуют), а у нас в квартире, куда к нему приходили повидаться все родственники и знакомые.

Одной из первых из Ленинграда принеслась Ольга Викторовна. На этот раз она приехала надолго. Дядя Саша никак не хотел ее отпускать. Она, как тоже пережившая ужас тюрьмы, была ему очень нужна. Жила она, как обычно, у каких-то своих друзей, но к нам приходила часто, приводила своих разных друзей и знакомых, многие из которых тоже отсидели в тюрьме. Каждый рассказывал интересные, а иногда и забавные истории.

Тут как раз и выяснилось, что Ольга Викторовна пишет воспоминания о своей жизни и об интересных людях, встретившихся ей на пути.

В этот или следующий ее приезд зашел разговор о том, что все ее воспоминания должны стать доступны людям. Об издании ее литературного наследия в то время даже никто и не мечтал. Но, не смотря ни на что, верили, что наступит в нашей стране время, когда можно будет это все придать огласке.

Кто-то из подруг Ольги Викторовны (по-моему, это была Лидочка Шохор-Троцкая) подсказала возможный вариант сохранения ее материалов. Тогда в Публичную библиотеку Ленинграда можно было передать запечатанный литературный материал с надписью «Вскрыть через столько-то лет».

Моя бабушка, Ольга Викторовна и жена бабушкиного брата яростно спорили, на сколько же лет определить хранение – на 100 или на 50. Решили, что через 100 лет уже не будет людей, которым это будет близко и интересно. Остановились на 50 годах.

Все материалы Ольга Викторовна должна была подготовить в трех экземплярах – один передать в библиотеку с соответствующей надписью, второй оставить у себя дома, третий передать на хранение в нашу семью. Этот третий экземпляр и сохранился (частично в печатном, частично в рукописном варианте) у нас дома. Его перечитывали члены нашей семьи, единодушно решив, что как литературный и исторический материал ничем не уступает произведениям Солженицина. Что стало в двумя другими экземплярами, я не знаю.

Когда мы в девяностые годы услышали об опубликованных материалах Ольги Викторовны, моя мама (Сухомлинова Екатерина Сергеевна) решила, что эта, наверно, Аленка открыла материалы Ольги Викторовны раньше запланированных пятидесяти лет.

Но уже сейчас, ознакомившись с напечатанными материалами, я поняла, что, видимо, что-то из своих сочинений Ольга Викторовна пересылала каким-то своим знакомым, возможно, на редактирование или с какой-то другой целью.

Моя мама и я считали, что полноправной хозяйкой литературного наследия Ольги Викторовны является только Аленка. Именно поэтому о своем экземпляре нигде не заявляли.

Что стало с экземпляром, переданным в библиотеку (и что именно это была за библиотека) – я не знаю.

Ни с Наташей, ни с Аленкой наша семья почему-то отношения никогда не поддерживала, хотя моя мама видела и ту, и другую, когда ездила в Ленинград еще при жизни Ольги Викторовны.

Последний раз мама ездила к Ольге Викторовне в 1959 году. Ездила прощаться. Ольга Викторовна уже была очень плоха. Скончалась она либо в конце 1959 года, либо в 1960 (мама в эти годы жила заграницей, поэтому о смерти Ольги Викторовны узнала только из писем бабушки), но точно в возрасте 87 лет ( также, как и моя бабушка).

Незадолго до смерти, в конце 1954 года Ольга Викторовна Яфа сделала очень большое дело для всей нашей семьи и для меня лично. Она познакомила моих родителей . Приехав в Москву, она пришла к нам в гости со своей ленинградской подругой Юлией Васильевной. Юлии Васильевне очень понравилась моя мама, которой тогда было 23 года, и она училась в Строгановке. Юлия Васильевна тут же заявила, что у нее есть замечательный жених, семью которого она хорошо знала по Ленинграду. После войны эта семья переехала в Москву, а сын их всем хорош, но никак не может жениться. Моя мама милостиво дала разрешения привести жениха. И уже летом 1955 года моя мама вышла замуж за этого самого жениха, моего отца – Бориса Сухомлинова. Так что своим рождением я в том числе обязана и Ольге Викторовне. Я ее, к сожалению, не знала. Она умерла незадолго до моего рождения.

После ее смерти к бабушке из Ленинграда регулярно приезжала Лидочка (кажется, ее звали Лидией Александровной) Шохор-Троцкая – невероятно интеллигентная и трогательная старушка. Они подолгу беседовали, меня к себе не пускали.

Со смертью Лидии Шохор-Троцкой связь с Ленинградом у нашей семьи окончательно оборвалась. Видимо, людей, достаточно хорошо знавших Ольгу Викторовну не осталось.

Написать о ней мне помогли и бабушкины рассказы, и воспоминания моей мамы, которая и помогла мне составить данный материал.

Поэтому, сейчас считаю своим долгом написать все, что известно в нашей семье о моей троюродной бабушке, прекрасной женщине – Ольге Викторовне Яфа-Сенакевич.

Москва

23 августа 2015 года