Лечебница начинает прием

 На следующий день после заседания штаба доктор пришел в лечебницу с пожилой дамой надменного вида. Это и была Валентина Владимировна Никитина. Она остановилась посреди прихожей, окинула меня безразличным взглядом и, ожидая, пока доктор оторвется от вешалки, принялась начальственно осматривать потолок и стены. То и другое было свежепокрашено, оклеено. Старый паркетный пол и тот был вымыт и натерт. Дама еще раз окинула меня теперь уже внимательным взглядом и, не разжимая тонких, чуть подведенных губ, властно спросила, кто я такой. Доктор нас познакомил.

— Здравствуйте, Иван! — снисходительно кивнула она мне. Николай Сергеевич потемнел и, как бы в исправление своей спутницы, обратился ко мне с улыбкой:

— Вот что, Иван Леонтьевич (мое имя-отчество он произнес с нажимом)! Мы завтра открываем лечебницу. Валентина Владимировна будет у нас фельдшерицей, моей секретаршей и заведующей хозяйством. Прошу жить в согласии и все ее распоряжения исполнять беспрекословно.

Новая знакомая мне не понравилась. Я чувствовал себя беспричинно обиженным. Однако делать нечего, не начинать же знакомство с начальницей резкостями и колкостями! К тому же если носик (теперь старенький, расплывшийся) был с задиринкой, то усталые глаза смотрели настороженно, но с добротой. Я по-военному вытянулся (знай, мол, наших!) и с достоинством поклонился.

Доктор повел Валентину Владимировну показывать лечебницу. И тут же прилетел из медицинской властный зов:

— Иван, где вы? Идите сюда!

«Будто собаку кличет!» — поморщился я.

Но в это время задребезжал входной звонок. Уверенно вошел человек в больших очках и шляпе, нахлобученной на лоб. Николай Сергеевич заспешил к пришедшему и обеими руками затряс его руку.

Это был доктор X., который в бытность мою в лечебнице по-настоящему принимал больных. Ни наружности его, ни голоса я не помню. Все у него было самое обыкновенное и легко засохло в одной из клеточек памяти. Остались только очки в темной роговой оправе да порыжевшая шляпа с засаленной лентой. Он как-то невидимкой около 10 часов утра проскальзывал в медицинскую, принимал больных до 3 часов и незаметно исчезал.

С приходом доктора X. я оказался ненужным начальству и завозился на кухне с едой.

В медицинской шли серьезные разговоры, продолжалось обсуждение распорядка в лечебнице, потом начались шутки, смех. Дело кончилось. Теперь я слышал только голос хозяйки. Не скажу, чтобы голос ее был неприятный, наоборот, она говорила мягко и приветливо.

 

Я слушал ее с удовольствием, неторопливо помешивая в кастрюльке свое любимое пшено.

Когда мы с доктором Аксаниным остались одни, он объявил, что завтра мы открываем лечебницу. Мне придется сидеть в передней — впускать и выпускать пациентов.

Должно быть, от начальственности Валентины Владимировны я стал вялым и как будто начал охлаждаться к нашему делу. Сидят-де они да посмеиваются, а я во все опасности лезь!

На следующее утро все собрались в медицинской. Пришел и «Петр Михайлович» (Перхуров) в качестве «массажиста». Я остался в прихожей. Жду.

Наконец звякнул звонок. Может, чекисты?! Все равно — открыл дверь. Растрепанная женщина с мальчонкой лет четырех. Глаза заплаканные, мордочка в испуге: играючи, загнал стеклярус в нос. Никак не достать.

Облаченная в белый халат с красным крестом на груди, к нам уже спешит фельдшерица с серьезным лицом и строгим взглядом, как жирная утка, переваливается с ноги на ногу. А минут через пятнадцать сияющая мать, уже даже огладившая волосы, тянет с поспешкой сына за ручку и мне радостно зелененькое стеклышко показывает.

Еще я дверь не закрыл, как старичок проворненький в приемную проскочил. Я закрыл дверь, сел на стул и гляжу, что дальше будет, что за человек такой. А старичок разбитной: палочкой тук-тук и по передней туда-сюда марширует. Наконец старичок стал посередине, огляделся, увидел меня и заулыбался всеми морщинками на лице. А улыбка добрая, совсем такая, с какой рисуют в детских книжках смеющееся солнышко. Конечно, и я ему улыбнулся.

Старичок уверенней стукнул палочкой, остановился передо мною и лукаво прищурил глазок.

— Сколько ж берет доктор ваш за осмотр? Как бы скидочку сделать? Я ведь не по-сурьезному завернул, а сочувственно — интерес поддержать.

— Я, отец, не знаю таких делов. Впустил тебя — и хорош. А ты дальше двигайся, отец, не бойся! Вот, гляди, сестра милосердия на тебя смотрит.

— Да я что! Я не всурьез, а для сочувствия! — Старичок подтянул штаны, да так старался, что чуть костылек свой не уронил, хорошо, подхватил его коленками. Хмыкнул, на меня оглянулся, как несмышленый купальщик перед водой, и чуть слышно затупал костыльком по скрипучему полу.

А ко мне уже женщина подошла с девчоночкой. Пошла и она к Валентине Владимировне. И пошли, пошли один за другим больные всякие: малые, большие, военные, невоенные, ребята с мамами. Иные просто из любопытства, потому что дворник «сказывает, дохтура бесплатные». Я с входящими уже не разговаривал: сразу дверь открыл — и ступай к сестрице.

 

И пошли разговоры вокруг клиники: что лечат по-настоящему, что сестра милосердная хоть и сурьезная, да ничего себе, как спросит кто: «Сколько берет доктор?» — ответствует без сумления: «Сколько дадите». Ну и дают люди, сколь могут. Иные, конечно, и так проходят. И сестра — ничего!

Толпа собралась у столика сестры. Она пишет, не торопится, потому что у докторов всегда народ есть. Николай Сергеевич вышел в приемную. Поглядел на толпу, на часы и кивнул мне: больше не пускать. Лечебница работает до трех, а уже четверть третьего.

Я дверь на замок и на цепочку. А сам на кухню. Черный ход открыл. Выходи, которые осмотрены!

Варить нечего, уходить нельзя, а есть хочется. На столе колбаса да хлеб. Неизвестно чьи. Вода горячая. Значит, чай есть. Присел я к столу — и давай жевать да глотать. Так и ушли колбаса с хлебом!

Прием кончился. За последним пациентом захлопнулась кухонная дверь. Доктор X. тихачом ушел.

В столовую вошла Валентина Владимировна, взглянула туда-сюда, с недоумением на меня:

— Иван, здесь были колбаса и хлеб.

— Были, да я съел.

— Так! Не ожидала! — круто повернулась на каблучках, сорвалась с места — и к доктору.

А он радостно руки потирает: первый день работы лечебницы удачно прошел.

— Вся приготовленная еда съедена. Для вас ничего не осталось, — доложила фельдшерица.

— Не осталось — и не надо. Дома поедим, — улыбнулся доктор. Все ушли. Я остался один и прилег на диван с неловкостью: зачем съел завтрак доктора? А завтра опять поездка в провинцию.