Тайна выписки
Меня спешно перевели в Смоленскую психтюрьму якобы для выписки. Впрочем, перевели - не то слово. Вытащили из постели в два часа ночи, не разрешив взять с собою ничего. Одели в лагерную робу и погнали с этапом уголовников до тюремных машин, которые довезли нас до станции. Там, после обычного коленопреклонного ожидания затолкали в столыпинский вагон почтово-багажного состава и выбросили на Смоленском перроне. Опять воронок, долгая
стоянка во дворе Смоленской тюрьмы при морозе в 20 градусов и одиночная камера.
Но выписка не состоялась. Когда спустя месяц после помещения в отделение Смоленской психтюрьмы меня привели на комиссию, то профессор института им. Сербского Софья Позднякова, заявила, что я "слишком истощен" и в таком виде меня нельзя выпускать "Что скажут диссиденты?" - заметила она. И распорядилась: "Накачайте его инсулином!" Распоряжение было выполнено и едва не стоило мне жизни, поскольку вслед за повторным шоком я никак не мог выйти из комы...
В другой раз, летом 1976 года, Позднякова вновь проводила комиссию и выписала меня безо всяких слов. Она лишь сказала: "Ваше место в тюрьме, будете опять пропагандировать - получите не меньше червонца. Слишком много шума из-за таких ничтожных типов!"
Из этого я сделал вывод, что пришло время, когда дальнейшее заключение в психтюрьме стало нецелесообразным: хотя меня и считают "ничтожным типом", из-за меня "слишком много шума". Спасибо вам. Amnesty International, группа Хельсинки, профессор Шарль Дюран, Корнелия Герстенмайер, Андрей Дмитриевич Сахаров, Наташа Горбаневская и многие другие за то, что "шумели": вы спасли "ничтожного типа". Я спросил тогда у Петра Рыбкина, главного психиатра МВД, почему же могущественные властители боятся "ничтожных типов". Он ответил:
- Вас никто не боится. Но вы создаете нездоровый шум на Западе.
- "Нездоровый" психически? - просил уточнить я.
- А что ж, будут нормальные такой шум подымать из-за горстки отщепенцев?
Ах, как любят большевики словечко "отщепенцы"! Какие они мудрые агитаторы! Так вот и лезут из кожи, чтоб внушить всем: внутри страны у нас нет серьезных противников, только - мелочь всякая. "Мы сильны, а вы ничтожны" . Но не дай Бог стать полковнику МВД Рыбкину главным Психиатром мира - он и до вас, фрау Корнелия и мсье Шарль, доберется!
Рыбкин, как и Софья Позднякова проводил комиссии в психтюрьмах и решал судьбы заключенных в них людей. Он был убежден, что большинство больных - симулянты, что политзаключенные - самые зловредные преступники, "агенты иностранных разведок" и "фашисты", что верующие люди, и особенно священники и проповедники-сектанты - самые тяжелые и неизлечимые больные.
Я спросил Рыбкина, считает ли он психически больными патриархов православных Церквей, Папу римского, мусульманских имамов. Далай-ламу и прочих видных возглавителей верующих?
- Церковь - это блажь сумасшедших. Верующие, особенно баптисты, тяжело больные психически люди, - сказал он, и продолжал, - только капиталистическое окружение не позволяет нам избавить людей от бреда этих больных.
- А если б не было "капиталистического окружения"? Что бы вы с ними сделали?
- Их место в больнице. Даже ребенку ясно, что они несут бред.
- А патриарх Пимен, а папа Павел VI?
- Я говорю обо всех так называемых верующих. И какая разница - папа это или мама! - "сострил" Рыбкин.
Таково мнение главного охранителя психического здоровья "общества развитого социализма". И этот дикий, тупой выдвиженец, ничего не смыслящий в психиатрии, решает судьбы людей, назначает им лечение.
Слово Петра Рыбкина считается неоспоримой директивой. Летом 1975 года он дал указание сычёвским врачам начать массовое лечение ин-сулиновыми токами. И они сразу же начали выполнять приказ, организовав инсулиновое отделение и пропуская через шоки больных без разбора, "для выписки". Я попал под эти молотки в Смоленской психтюрьме. Врач Вячеслав Бобров говорил многим больным: "Надо пройти инсулин - это хороший козырь на комиссию для выписки".
Со стороны это просто кажется смехотворным, но врачи считают необходимым выполнить инструкцию такого рода. Рыбкин, Холодковская, Попов, Позднякова, Торубаров, Туркина и другие профессора института им. Сербского давали неоднократно указания, по которым врачи проводили то аминазиновую, то галоперидовую, то трифтазиновую кампании. А проведение подобных "кампаний", как и всех иных в Советском Союзе, требует "охвата": чем шире, тем лучше. Последняя "кампания" в 1976 году требовала поголовного охвата больных препаратом "модитен-депо".
Что же такое комиссия? Это опять-таки мероприятие. Комиссия двулика, одно лицо обращено к администрации психтюрьмы, другое - к больным. Администрация стремится пустить пыль в глаза и лихорадочно готовится к комиссии: наводя лоск на психтюрьму, готовя комиссии подарки и праздничный обед и заранее намечая кандидатуры на выписку. Больные ломают голову: что ответить на вопросы, как
убедить врача в том, что они уже созрели для выписки?
И вот, наконец, едут. Слух об этом разносится повсеместно. Вытаскиваются специальные фланелевые зеленые пижамы, по 3-4 на отделение, и столько же комплектов новых тапочек и носков. В кабинеты, где будет проходить комиссия, приносятся цветы, вазочки с конфетами и чайные приборы. Расстилаются в тюремных коридорах ковровые дорожки. И - самое главное из спецчасти приволакивают наволочки, набитые личными делами "больных".
Врачи инструктируют больных, которых намереваются протолкнуть, что говорить комиссии. Одному говорят, чтоб сознался в убийстве, которого не совершал, другому - чтоб со слезами на глазах клялся, что не будет больше никогда ничего писать, третьему - что понял, что никакого Бога нет, что верил "по болезни" и т.п.
Но сначала - торжественная встреча, традиционный обед из индейки или поросенка, речи, восхваляющие "достижения" и отчет о том, что предыдущие ЦУ выполнены неукоснительно. После всего этого приступают к делу. Больных в алфавитном порядке по 3-4 наряжают в прокатные пижамы и тапочки и усаживают на стулья или скамейки перед заветными дверьми. Вызывают в кабинет по одному, через минуту-две он выходит. С него сразу же срывают прокатную пижаму и тут же облачают в нее следующего.
Каждые две, максимум десять, минут раздается новый звонок. Председатель комиссии, профессор Холодковская, постоянно приезжающая в Сычёвку, ухитряется в два-три часа "пропустить" 90-100 человек. Как и многое другое в стране, действия Холодковской не поддаются никакому логическому анализу - они иррациональны.
Вводят вора-рецидивиста.
- Воровать будешь? - спрашивает его эта маразматическая старуха.
- А как же: не украдешь, не проживешь, - отвечает молодец.
- И то правда! – заключает Холодковская и выписывает вора.
Вводят другого вора:
- Воровать будешь?
- Что вы, нет, завязал!+
- Ну, иди лечись, - заключает Холодковская и не выписывает раскаявшегося вора.
Третьего вора старуха не выписывает за то, что он все еще социально - опасен: говорит, что будет воровать. Иного не выписывает потому, что считает: своим раскаянием вор хочет ее провести.
- Меня на мякине не проведешь! - любит повторять старуха.
Холодковскую не интересует состояние больного. По свидетельству одного врача, она сразу же интересуется делом. И подсчитывает: а сколько бы мог дать суд этому человеку, --— бы он не был признан невменяемым? Она здесь - и суд, и прокурор, и адвокат в одном лице.
Как же можно выписать больного через год " или два, если бы его присудили минимум на пять лет! "Тащить и не пущать!" - этот древний жандармский девиз является руководящим ука-
+ Бросил воровать /воровской жарг./.
занием на всех уровнях тоталитарной системы. Не видят исключения для себя и ГУЛаговские психиатры.
Выписка больных, конечно же, ставится в прямую зависимость от тяжести обвинения. Никого, кроме родственников высокопоставленных лиц, не выпускают из психтюрьмы раньше средне предполагаемого срока, который он мог бы получить по приговору суда. Но в психтюрьме могут содержать и гораздо дольше, чем могло бы грозить максимальное заключение по тому или иному обвинению.