§1 5. Экспозиция Кремля во Владимирской тюрьме

 

Вспомним газеты 1953; список "бериевцев"; академик Шария; генерал-полковник МГБ Мамулов; нач.канцелярии Людвигов; межбиблиотечный абонемент; чутье наладчика в историографии; памяти меньшевика Симона Гогиберидзе

 

Почему же я говорю, что эта полноводная река "текла в исторических берегах"? Да потому, что мои сокамерники были живой историей. Собственно, уже окаменелостями, но еще живыми. Живущие исторические памятники. А я был уже достаточно грамотным историком, чтобы уметь прочесть начертанные на них иероглифы. Конечно, будь моей исходной концепцией ХРУЩЕВСКАЯ установка - см. §12 гл.4, - якобы Берия и его сообщники - это банда, прокравшаяся к рычагам власти с целью подорвать социалистические завоевания нашего строя и губить верных сынов партии, я мало что смог бы выудить из них. Но я не так вмиг проникаюсь сегодняшними установками, припоминаю вчерашние и позавчерашние и сопоставляю их. Кроме хрущевских разоблачений из §12 гл.4 я к моменту моей встречи с бериевцами помнил еще вот что.

13 января 1953 года газеты известили нас о разоблачении подлых врачей-убийц. 21 января секретарь ЦК Н.А.Михайлов в докладе на Ленинской годовщине растолковал нам, что эти врачи-убийцы суть "подлые шпионы и убийцы, спрятавшиеся под маской врачей и продавшиеся рабовладельцам-людоедам из США и Англии". 4 апреля, когда Михайлов был понижен до секретаря Московского комитета, та же "Правда" опубликовала сообщение Министерства внутренних дел, которое с 7 марта возглавлял Л.П.Берия - при этом МГБ было объединено с МВД, а оба прежние министра получили отставку, - о реабилитации "группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей Советского государства." Впервые прозвучали слова о том, что "показания арестованных ... получены... путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия". Точно так же впервые констатировалось, что "зарубежные реакционные силы в своих попытках вести подрывную деятельность против Советского государства не могут иметь внутри нашей страны сколько-нибудь значительной социальной опоры" - это после того-то, как в январе клеймилась идея затухания классовой борьбы!

Место лично Берии в те месяцы точно указано той же "Правдой" 10 июня: "Существо политики нашей партии, изложенной в выступлениях товарищей Г.М.Маленкова, Л.П.Берия и В.М.Молотова, состоит..."

Но 10 июля та же "Правда" опубликовала сообщение о пленуме ЦК, исключившее Берия "из рядов КПСС как врага коммунистической партии и советского народа", и в передовой подробно разъяснялось:

 

"... активизация преступной деятельности Берия объясняется общим усилением подрывной антисоветской деятельности враждебных нашему государству международных реакционных сил. Активизируется международный империализм - активизируется и его агентура.

Берия стремился... активизировать буржуазно-националистические элементы в союзных республиках.

... потерял облик коммуниста, превратился в буржуазного перерожденца, стал на деле агентом международного империализма. Этот авантюрист и наймит зарубежных империалистических сил вынашивал планы захвата руководства партией

 

и страной в целях фактического разрушения нашей коммунистической партии и замены политики, выработанной партией за многие годы, капитулянтской политикой, которая привела бы в конечном счете к реставрации капитализма."

 

Ни слова о нарушении, дескать, Берией советской законности не было. Говорилось, правда, о "неправильных действиях МВД", но тут же объяснялось, что они состояли в попытках поставить МВД над партией и в выдвижении работников в МВД по признаку личной преданности ему, Берии. Наконец, опубликованное в декабре 1953 года все в той же "Правде" сообщение о суде и приговоре над Берией и шестерыми другими функционерами, содержит указание только на следующие вины Берии:

 

".. - в измене Родине, организации антисоветской заговорщической группы в целях захвата власти и восстановления господства буржуазии; в совершении террористических актов против преданных Коммунистической партии и народам Советского Союза политических деятелей, в активной борьбе против революционного рабочего движения в Баку в 1919 году, когда Берия состоял на секретно-агентурной должности в разведке контрреволюционного муссаватистского правительства в Азербайджане, завязал там связи с иностранной разведкой, а в последующем поддерживал и расширял свои тайные преступные связи с иностранными разведками до момента разоблачения и ареста, т.е. в преступлениях, предусмотренных статьями 58-16, 58-8, 58-13, 58-11 УК РСФСР."

 

Отмечу, что одним из судей был упомянутый выше Михайлов. По нынешнему кодексу это статьи 64, 66 и 72, а вот 58-13 отменена - это "служба в царской охранке провокатором". Не занимаясь детскими вопросами о том, в какой именно "иностранной разведке" служил Берия к лету 1953 года, зададимся вопросом: какую политику, "выработанную партией за многие годы", отменил Берия и какую "капитулянтскую политику" навязывал он в ЦК? Ясно, что политика расширения репрессий не могла быть "капитулянтской" перед "активизирующимся международным империализмом", который всегда "как предлог" использует "вопрос о правах человека". Перечитайте, перечитайте внимательно, не ленясь, не скользя глазами по тошнотворным строкам. Вдумайтесь. Перечитали? Еще раз. Вспомнили, КАКАЯ политика предшествовала марту 1953 года, тому марту, когда активизировался Берия?

Ну вот, а теперь вспомним, что я уже и в 1953 году понимал, что Берия и Маленков были две примерно равновесные группировки, боровшиеся за власть, причем Хрущев до падения Берии был на стороне Маленкова, а сама борьба завязалась не после смерти Сталина, но задолго до нее - хотя тогда я еще не осознавал связи смерти Жданова с этим соперничеством. И въедливая придирчивость Орловского, когда мы восстанавливали доклад Хрущева, предостерегла меня против безусловной доверчивости к хрущевской концепции. Чего уж естественнее - свалить на все равно расстрелянного и свои ошибки, и ошибки-преступления тех, кто сегодня твой союзник? И вот, имея все это в своей голове, входил я в камеру 1 -93 и вместе с нею встречался на прогулочном дворике с камерой 1-97.

Но надобно представить обитателей этих камер:

Штейнберг Матвей (Матус) Азарьевич (Озарьевич). С конца двадцатых годов в ОГПУ-НКВД, а потом откомандирован для службы в НКИД, в частности, в Испании. Арестован с поста начальника УМГБ Якутской АССР в 1954 году или около этого.

 

Брик, Евгений. Родился примерно тогда, когда Штейнберг начал службу в ОГПУ. С девятого класса школы (тогда последнего) служит в НКВД. Работал советским разведчиком в США. Арестован в 1955-1956 году при попытке попросить политическое убежище в США. Пятнадцать лет тюремного заключения.

Это - в камере 1-93. Потом в ту же камеру водворили еще:

Мамулов (Мамульян) Степан Соломонович, бывший начальник мест лишения свободы, генерал-полковник. Представляете, до чего же это бодрит - сидеть в одной камере с бывшим начальником мест заключения!

В камере 1-97, с которою мы соединялись по часу в день, находились Людвигов Борис Александрович, бывший начальник канцелярии самого Л.П.Берия.

Шария, Петр Афанасьевич, бывший секретарь ЦК Грузии по агитации и пропаганде.

Недолго там пробыл - при мне недолго, а всего-то десять лет - и тот подполковник медицинской службы с утраченной фамилией, кажется, Майоранский.

Первоначально Мамулов помещался в этой камере, но когда с больницы выгнали на общий корпус двух других, его перевели к нам. Вот эти двое, попавшие в 1-97.

Судоплатов Павел Анатольевич, генерал-лейтенант МГБ, начальник IV - Иностранного - Отдела НГВД-МГБ.

Эйтингон Наум Исакович, заместитель Судоплатова, известный всему миру как организатор убийства Троцкого.

Правда, по поводу этих двоих Штейнберг меня уверял, будто бы фамилии у них не настоящие, "все они свои фамилии сменили, когда начинали служить в чека". Но что значит такая смена фамилий, если их дети носят их же фамилии и отчества?

Постоянно в 1-97 находился не имевший никакого отношения к бериевцам, такой же им антипод, как и я, Симон Леванович Гогиберидзе, социал-демократ.

Сравнительная характеристика Брика и Штейнберга содержится в моем письме матери от 1 января 1962 года:

 

"Новый год встретил очень хорошо. И не только с точки зрения сытости. И настроение было веселое, праздничное; по крайней мере у меня. Матвей Озарьевич вырядился так, что хоть на волю, на вечеринку можно. У меня, правда, не было пиджака. Но зато я надел новую китайскую рубашку, вместо галстука повязал шнурок от ботинок (как до революции интеллигенты-народники носили, или как техасские миллионеры делают). Ну, Женя, тот не стал одеваться. Однако они оба пошли рассуждать о смокингах да о прошлой жизни и испортили себе настроение. А я без оглядки радовался. Выпили швейцарский the Mercure, закусили, поболтали. Словом, встретили. Говорят, мне светлая рубашка очень шла, совсем меняла лицо. Ну, М.О. я не очень-то верю: он в своих комплиментах так же лжив, как в своем охаивании. Но Ж. тоже подтвердил. А он может солгать, чтобы причинить другому зло, но я ни разу не слышал, чтобы он лгал, чтобы сказать приятное другому".

 

Отсюда, кстати, усматривается, что ни о какой дружеской доверительности между нами речи не было и быть не могло. Не было между нами таких отношений, чтобы они "спешили поведать мне секреты Кремля". Но и Штейнберг, и другие за два с лишним года общения где проговаривались, где упоминали как общеизвестное, где исправляли мою ошибку, где подтверждали мою догадку, где в моем присутствии

 

разговаривали между собою. Если и Штейнберг и Мамулов иногда на мои прямые вопросы отвечали все-таки прямо (правду или нет, другой вопрос), то вот Эйтингон никогда не произносил ни слова. Как и в беседах 5-8 лет спустя с П.Якиром, Эйтингон хранил величественное молчание. На вопросы не отвечал. Но выслушивал то, что я рассказывал ему о прошлом событии. И если я угадывал, то он величаво помавал главою. А если я впадал в ложную версию, то глаза его презрительно сощуривались.

Ну, что они там рассказывали? Подробности, которые оценит только очень большой знаток. Да и тот не будет знать, куда же вставить сведеньица, разве что в кинофильм?

Ну, вот Штейнберг вспоминает осенний день в Ленинграде, когда оппозиция - "ленинцы", как они себя называли, а официально - "троцкисты и зиновьевцы" - вывели своих сторонников на

Демонстрацию 7 ноября 1927 года. И как он, в рядах конной милиции, пятил своего коня, чтобы крупами лошадей оттеснить демонстрантов, согнать их к беспарапетному участку - и в Фонтанку! Но ведь я вот уже "полностью исказил" характер его повествования. Он не произносил первой фразы - он вспомнил этот эпизод только после того, как на многократных пробах убедился, что его слушатель - я - прекрасно знает канву фабулы и не будет нуждаться в пояснениях. И, конечно, "чтобы" во второй фразе у него отсутствовало: надобно было бы быть стопроцентным кретином, чтобы не сообразить, ЗАЧЕМ пятили лошадей, а кретину Штейнберг не стал бы рассказывать. И про свое личное участие он в явном виде не упоминал. А весь пафос его элегического воспоминания заключался в наслаждении всадника беспомощностью пешего, на которого надвигается массивный лошадиный зад. Пешего, который знает: "Берегись коня сзади". Пешего, который со всех сторон видит неотвратимо давящий строй таких задов. Истинно сладострастное наслаждение этим буколическим видением так и перло из Матвей Азарьевича. Пожалуй, ему даже было дотла неважно, за какую политическую линию выступал этот пеший, был ли он перед тем одним из крупных начальников в Ленинграде, и уж, конечно, несущественно, умел ли он плавать. А вот "как он повертится!" распаляло его и в 1927, и в 1962 году. Я прекрасно понимаю, что как историк должен был бы, обязан был бы задать "проверочные вопросы": на каком именно участке Фонтанки это происходило, дабы потом сверить по архитектурным справочникам, действительно ли там не было парапета. Но в свое время Ольга Бельковская (см. §10 гл.4) вколотила в меня, что такого рода проверки рассказчиков обижают, а я вовсе не желал, чтобы Штейнберг, бывший начальник Управления МГБ и прочее, начавший приотворяться передо мною, от обиды недоверия замкнулся бы в себе наглухо.

Не задавал я "обижающих вопросов" и тогда, когда Штейнберг рассказывал мне про свое участие в ПОХИЩЕНИИ генерала Ханжина - по

 

официальной версии, Ханжин САМ СДАЛСЯ советским властям. Также, как, по официальной версии, оппозиционеров сбросили в воду рабочие, а милиция спасала их от гнева рабочего класса. И не задавал я вопросов, когда он рассказывал, как присутствовал при расстреле Блюмкина. Я уже достаточно много знал об этой яркой личности, но новой для меня оказалась предсмертная фраза его:

 

"А о том, что меня расстреляют, будет сообщено в завтрашнем номере "Известий"?"

 

Да, вот так-то держался этот убийца Мирбаха перед собственной казнью, а вовсе не так, как придумал за него трус Катаев в "Уже написан Вертер". А в истинности этого воспоминания Штейнберга меня убеждает штришок: Блюмкин заботится о публикации не в "Правде" (что ему "Правда" - узкопартийная газета!), но в "Известиях" - всероссийском органе, слава которого восходит к легендарному даже для Блюмкина 1905 году...

Нет, не стану я припоминать и пересказывать других конкретных историй, которыми делился Штейнберг со мной или с Бриком в моем присутствии, особенно читая заводившие его "Годы, люди, жизнь" Эренбурга, публиковавшиеся в "Новом Мире" в 1961-1962 годах. Мне он вообще противен. Едва увижу воспоминательным взором, как Штейнберг берет в руки платяную щеточку, почистить рукав или спину пришедшего с обыском старшины, дабы этот старшина не отобрал второго, "неположенного" одеяла, мне делается так тошно, словно я опять с ним сижу. Об одном жалею, что не расспросил М.А.Штейнберга насчет его возможного родства с А.З.Штейнбергом, членом ЦК ПСР(л) и позже деятелем "двухсполовинного интернационала".

Главное, что мне дало общение в моими учтивыми собеседниками, состояло не в этой историографической гальке, камушках-подробностях курьезной формы. Главное было - для меня - ПРИКОСНОВЕННОСТЬ К ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМ СФЕРАМ. Ведь для того, чтобы постигать ход истории, надо быть сродни душам действующих лиц - "агентов исторического процесса". А чтобы им приобщиться, надо их понаблюдать, а еще лучше пуд соли с ними съесть. И в моих поисках уразумения того, что же происходит с моей страной, я, как на глухую стену, натыкался на сознание невозможности никогда узнать, как живут и чем дышат в Кремле. Никогда меня туда не пустят. Никогда я не сумею постичь столь важной для меня-историка атмосферы, ан нет, судьба позаботилась устроить мне экспозицию Кремля во Владимирской тюрьме⁹⁴. Пусть не самых крупных, но зато и не в парадных условиях, когда

 

"лик его ужасен, движенья быстры, он прекрасен, он весь как Божия гроза",

 

но в бытовых условиях, годами.

Вот ведь иные, например, один мой знакомый Юра, говаривал, исходя из априорного представления, будто это - банда неграмотных уголовников.

— Да, я хотел бы взять власть на один час. Я бы раздел их и посмотрел ихнюю татуировку. А потом устроил бы им диктовку. И, осуществив это, отказался бы от власти.

 

Увы, Юра, нет на них татуировки - я бывал с ними в бане каждые десять дней на протяжении двух с лишним лет. А Шария так вообще исключительно чистоплотный человек, он каждое утро мыл не только лицо, но и задний проход - не в домашней ванной, а в тюремной уборной; ты помнишь, Юрочка, каковы "удобства" в ней? И сколько дают времени на оправку? Вытирать приходилось, увы, одним и тем же полотенцем, так что Брик возмущался отсутствием брезгливости у Петра Афанасьевича, но, скорее всего, делал он это, дабы раздувать атмосферу вражды и склок, в которой мог бы почерпнуть пищу для доносов. А диктовку уж и не знаю, на каком языке ты им устраивал бы, Юра? Со Штейнбергом я беседовал преимущественно по-французски, который, как и испанский, был ему и Эйтингону известен много лучше, чем мне. Шария, вроде бы, не разговаривал на этих языках, но свободно читал философскую и научно-популярную литературу по-английски, по-французски, по-испански, по-итальянски. С Шарией можно было не менее интересно потолковать о лейбницевской монадологии или о гегелевской форме форм, не менее завлекательно, чем беседовать с тобой, Юра. И чувство человеческой гордости не вполне было чуждо им. Мамулов, например, при всех обходах нашей камеры приезжими начальниками из Москвы демонстративно поворачивался к проверяющим спиною и отказывался заявлять какие бы то ни было жалобы-просьбы. Из той же демонстративности он всегда носил только тюремное одеяние: х/б куртку и х/б штаны. В отличие от Штейнберга, одетого во все заграничное и бреющегося только "Жиллетом". Впрочем, лезвия Мамулов у Штейнберга брал иногда. И я брал - всегда, когда между нами существовали дипломатические сношения. Тот же Мамулов больше всего переживал предательство своего фронтового друга, который 26 июня, когда Мамулов получил (подложную) телеграмму от Берии с приказом немедленно вылетать в Москву, на военном аэродроме обнял вышедшего из самолета Мамулова с восторгом встречи после стольких лет, да так крепко обнял, что тот и не вырвался... (Напомню, что сам Берия был схвачен 26.06.53).

И вот мир, в котором жили эти по-своему образованные и в чем-то человечные функционеры, приоткрывался мне и впускал меня в себя. Вот я усваивал, что им нельзя задавать вопросов:

— За что арестовали такого-то?

А можно только вопросы:

— Для чего арестовали такого-то?

Первая формулировка бессмысленна в их мире, выдает детскую неразвитость спрашивающего, вроде как вопрос: "Отчего луна все время бежит за поездом?" - отличается от взрослой постановки: "Отчего кажется, будто бы луна все время бежит за поездом?" Второй вопрос - деловой. Ведь арестовывают лишь тогда, когда есть силы-деятели, заинтересованные либо убрать, либо устроить спектакль и т.п. Усваивал я, что означают объятия в этом мире. Тот же Мамулов с усмешкой и со ссылкой на детскую считалочку на грузинском языке - словно нарочно готовила меня судьба, научившая когда-то нескольким словам по-грузински, к уразумению его намеков - дал понять, что когда Берия и Маленков начали ходить по Кремлю обнявшись, даже дети сообразили, что вот-вот один из них убьет другого⁹⁵. Усваивал я принцип ихнего подбора кадров: на близкие должности Берия и Сталин всегда стремились подбирать не друзей, а ненавидящих друг друга работников. Тогда есть

 

гарантия, что, скажем, начальник и его зам не сговорятся против Него, а, напротив, донесут о малейшем подозрительном движении своего "соратника"⁹⁶. Много таких "иероглифов" из ихней "знаковой системы" раскрыло передо мной свое истинное значение. Но об этом попозже, а прежде надо поговорить о них конкретнее.

Хотя никто из них не изъявлял вслух ни малейшего сомнения в виновности Берии, хотя вслух они его - особенно в присутствии друг дружки - иначе как "людоедом" не величали, а Шария любил повторять остроту Шацкина, что, мол, Берия со времен Гутенберга не прочитал ни одной книги, все же из контактов с ними отчетливо вырисовывалось, что в репрессиях 1949-1953 годов повинен отнюдь не Берия. Лучшей иллюстрацией ей служила судьба Шария.

Родившийся около 1902 года, П.А.Шария рано стал соратником Л.П.Берия, хотя формально ни в Грузчека, ни в ГПУ Закавказья не входил. О начале его активности на поприще науки хорошо рассказано в "Памяти", не буду повторяться. Отмечу только черточку, которую укрывшийся за псевдонимом И.Вознесенский автор не хочет подмечать, - бескорыстие. Шария добивался ликвидации Грузинской Академии Наук, хотя сам был "избран" ее членом, т.е. в ущерб себе добивался. В 1939 году, когда "XVIII съезд партии пресек нарушения соц.законности, допущенные Ежовым Н.И.", и доверили ликвидацию последствий этих ошибок товарищу Л.П.Берия, была создана комиссия ЦК, осуществившая так называемую "малую реабилитацию". Выпускали главным образом военных, тех, кто не признал ничего на следствии, но не исключительно. В состав ее был включен и Шария. О своей деятельности в ней он говорил скупо, не выпячивался: мол, я вот реабилитировал людей, а они, неблагодарные, держат меня в тюрьме. Но резюме его упоминаний про эту комиссию -партию ужаснула ежовщина и мы постарались исправить. Шария в комиссии проработал недолго, и сама комиссия была недолговечна -надвигалась Вторая мировая война. Вопросы внешней политики делались актуальнее внутренних. Берия перебросил Шарию на пост своего референта по внешнеполитическим вопросам. Знание языков у Шарии было изрядное. Но и тут он задержался недолго, переместившись на пост главного при Берии по науке. В этом качестве он находился практически до самого ареста в 1952 году, одновременно занимая то те, то иные официальные посты. Так, в 1946-1950 годах он был секретарем ЦК Грузии по агитации и пропаганде. Входил в состав правительственной делегации, возглавлявшейся Сусловым, которая посетила Англию при первом лейбористском правительстве после войны. Редактировал первый том собрания сочинений Гения Всех Времен и Народов. Руководил деятельностью по выманиванию у грузинских эмигрантов во Франции короны царицы Тамары. Обличал писателя Косте Гамсахурдия. Имел замок, нет, два замка в горах. Был членом-корреспондентом другой, наново созданной Академии Наук Грузии. Словом, руководил, вдохновлял и направлял. Но в 1952 году его арестовали по личному телефонному звонку Сталина. По его словам, он единственный, кто ничего не признал на допросах, и если я разбираюсь в людях, то в этом пункте его словам верить можно. В марте 1953 года, едва лишь душа Сталина сошла в ад, Берия, не дожидаясь оформления решением ЦК, что потом ему также вменили, выпустил всех оставшихся в живых "по мингрельскому делу" (см. §6 и §12 гл.4). Перед Шарией извинился лично. Восстановил его во всех регалиях. Шария после тюрьмы отправился лечиться и был арестован в каком-то

 

санатории 26 июня 1953 года и осужден на десять лет "за пособничество в продвижении по службе врагу народа Берия Л.П." Забавные бывали у Шарии странности. Вот он в бане, помахивая, с грустью произносит:

 

— Эх, водопроводная труба, да и только! А прежде, бывало! Как это у Пушкина: "Могу ли вспомнить без улыбки те дни блаженства моего, когда все члены были гибки - за исключеньем одного. Увы, те годы отлетели, и члены тела моего теперь, как камень, отвердели - за исключеньем одного"... Вот я и говорю - водопроводная труба!

 

И с той же непосредственностью в семидесятые годы он, давая интервью специальному корреспонденту альманаха "Память", с первых же слов пустился обсуждать супружескую жизнь собственной дочери - которой уже за сорок было - и похождения ее супруга... Но только ли это ЛИЧНАЯ СТРАННОСТЬ? Когда я читал у В.Аксенова "Остров Крым" изображение сцены в бане, где "национально мыслящие" принимают в свои ряды новичка, воспоминание о Шарии побудило меня увидеть тут не авторский вымысел, но "художественную фотографию".

Чистоту и святость "марксизма-ленинизма" Шария продолжал отстаивать и в стенах тюрьмы. Так, после одной прогулки со мной, когда я высказал ряд уже опубликованных в советской печати мнений о термине "материя", он написал на меня пространный и аргументированный донос, что, мол, Пименов отвергает учение Ленина о материи, объявляет философски неудовлетворительным гениальное определение материи, данное Основоположником, клеветнически утверждает, якобы это определение материи не используется физиками в их повседневной работе... На самом деле, конечно, никаких "антисоветских" ни в широком, ни в узком смысле этого слова разговоров я с ним - и с иными со всеми, с самого начала зная, кто они такие - не вел. И даже про понятие "материя" говорил не от себя, а всего лишь пересказывая брошюрку Кузнецова насчет двух смыслов, в коих используется этот термин: как "объективно существующая реальность" и как то, что можно измерить и чему можно приписать массу и/или энергию. Разумеется, для Шарии Кузнецов был не авторитет. Самоуверенность Шарии в части "правильного философского мировоззрения" била в глаза и резко контрастировала с относительно скромным в остальном его обличием и поведением: низенький, в старательно выстиранной и залатанной тюремной куртке, вежливый, скорее уступчивый. Но в мировоззрении не отдаст врагам марксизма ни пяди.

Но обратимся к его сокамерникам. В полном согласии с бериевски-сталинским принципов подбора кадров Шария ненавидел - а точнее, презирал как безграмотных - двух своих соратников-сослуживцев: Мамулова и Людвигова.

Мамулов родился в 1902 году - ровесник моего отца - вступил в КП Грузии в 1921 году. В 1921-1923 годах служил в Красной Армии, в 1923-1927 годах - на политработе в Абхазии, до чего же это сказочно-прекрасная страна! В 1927 году попадает в аппарат ЦК Грузии, но в 1931 году перемещается на руководящую партработу то в Казахстан, то в Днепропетровск. В 1934 году возвращается в Заккрайком⁹⁷. В 1936 году назначается зав.от делом руководящих партийных органов ЦК Грузии, одновременно третьим секретарем тбилисского горкома и даже зав.сельскохозяйственным отделом того же ЦК. В 1938 году Берия, став

 

наркомом внудел, прихватил Мамулова на работу в НКВД. В апреле 1940 года он старший майор госбезопасности, в 1945 году - комиссар госбезопасности III ранга (тот же титул, что у Никишова), что в июле 1945 года переименовывается как генерал-лейтенант. С 11 апреля 1945 года он начальник мест лишения свободы и зам.министра внудел (министр Круглов, а Берия поднялся в Политбюро). Два ордена Ленина, один за строительство Вол го-Дона, два ордена Красного Знамени, орден Отечественной Войны I степени⁹⁸, медаль за боевые заслуги, за оборону Москвы, за оборону Кавказа. Депутат Верховного Совета СССР выборов 1937 и 1950 годов. Держал у себя крокодила, с которым любил прогуливаться по Москве. Но ордена и точные титулы я пишу не по его рассказам, а по справке Эрнста Орловского, который все знает, а насчет крокодила поведал мне неутомимый сплетник Штейнберг. В камере мне хватало знания, что он - генерал-полковник и быв.нач.мест лишения свободы. Что в апреле 1953 года Берия поручил ему лично руководить подбором делегатов на XX съезд КП Грузии; бумажки Орловского подтверждают: с 14 апреля 1953 года Мамулов - член Бюро ЦК КП Грузии. Он поехал с инспекцией, а тут его и настигла подложная телеграмма. Исключен из Бюро ЦК, из ЦК, и из партии - 14 июля 1953 года, через двадцать дней после ареста и через пять дней после сообщения в газетах про "как никогда своевременное разоблачение Берии Л.П."

Мамулов тоже не любил Шарию. Вот он рассказывает:

— В 1949-1950 году у Шарии умер сын. Он тяжело переживал его смерть и написал по-грузински поэму трагического содержания, в которой речь шла о силах Неба и Ада, споривших об обладании его сыном или о чем-то выспреннем в этом роде. Написал, распорядился отпечатать в типографии ЦК в 50 экземплярах на шикарнейшей бумаге, с иллюстрациями видного грузинского художника и на поминках сына вручил на память собравшимся. Через некоторое время его поперли из руководства, вменив ему эту книгу.

— Ну да, за использование служебного положения...

— Нет, при чем здесь это? Но - Вы сами посудите - может ли руководить пропагандой человек, который пишет стихи, в которых фигурируют призраки, ведьмы и т.п. чертовщина? Это идеализм.

Мамулов рассказал мне однажды, что раз его по ошибке завели в чужой прогулочный дворик. Там находился хорошо известный в лицо Мамулову "генерал, о расстреле которого было давно написано во всех газетах"⁹⁹. Генерал, увидя и узнав входящего Мамулова, тут же прикрыл руками лицо и отвернулся, а надзиратель, спохватившись, что дворик не пуст, крикнул Мамулову выходить и повел в другой дворик. Никакие мои улещивания и хитрости не помогли узнать имени этого "генерала". Напротив, Мамулов очень сожалел, что проговорился мне, он считал, что за выдачу такой "государственной тайны" ему могут срок набавить, и еще немного презирал меня, что я, такой лопоухий, не воспользовался его оплошностью и не донес на него. Исправляю задним числом, сегодня доношу! Какие доносы строчил на меня Мамулов, не помню, но ни один из них никак заметно на моей планиде не отразился.

Второй его сокамерник, которого равно не любили и Мамулов и Шария, звался Людвиговым. Он примерно ровесник Мамулова, кажется, и

 

партстажем тоже. В 1935 году он совместно с директором филиала Института Маркса - Энгельса - Ленина в Тбилиси Бедия писал книгу "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", вышедшею в том же году под фамилией Л.П.Берии¹⁰⁰. По рассказам Людвигова-Штейнберга-Мамулова Берия был расстрелян сразу же по написании¹⁰¹, реабилитирован в 1955 году. Людвигов, напротив, трудился в аппарате Берии до 1953 года, в июне был арестован, получил 15 лет и, кажется, отсидел их сполна. Один из инкриминированных ему эпизодов таков. К декабрю 1947 года готовилась денежная реформа. Сдается, что она подготовлялась Сталиным и Зверевым (министр финансов) за спиной членов Политбюро. Но кое-какие известия о планируемом порядке обмена денег дошли до Берии раньше, чем до прочего населения. А Зверев придумал, что наличные деньги обмениваются из расчета 1 к 10, тогда как вклады в сберкассах - из расчета 1 к 3 (и то сверх некоей начальной, довольно мизерной, суммы, обменивавшейся один к одному). У Лаврентия Палыча в сейфе его канцелярии хранилось 80 тысяч личных денег. Сообразив, что в сберкассе он потеряет меньше, он распорядился начальнику канцелярии Людвигову снести эти деньги на его имя в сберкассу. Таким манером он выгадал около 20 000 - это две тысячи в масштабе 1961 года. Людвигов был смышлен, пояснений не потребовал, снес и свои денежки. В 1955 году, когда его судили, это было ему расценено как подрыв денежного обращения по заданию врага народа, сиречь вредительство. Какие еще конкретные эпизоды значатся в приговоре Людвигову, мне узнать не удалось. Но ни одному из них, ниже Мамулову, не вменялись ни массовые репрессии, ни незаконные аресты, ни бесчеловечное обращение с заключенными, ни нарушение социалистических норм законности. "Способствование продвижению врага народа" - таково главное обвинение. В отличие от Шарии и Мамулова, которые терпеливо ждали падения Хрущева, которого они полагали лично заинтересованным в их аресте, хотя вслух в своих бедах они обвиняли исключительно Маленкова, Людвигов дважды в неделю посылал своему сыну стихи - зарифмованную им передовицу "Правды" - с поучениями:

— Смотри, сын мой, как думают истинные коммунисты, к которым принадлежу я!

Этим выпячиванием своей ПАРТИЙНОСТИ по самым нелепым бытовым поводам он был очень неудобен в общежитии. Пожалуй, следующим по степени вредности после помянутого выше подполковника медицинской службы с утерянной фамилией. И только в его напряженных глазах можно было прочесть бездонное страдание:

— Ну, сколько же еще можно терпеть ТАКОЕ! Мне! МНЕ!! Неужели никто не пожалеет и не спасет меня?!

С Судоплатовым и Эйтингоном я почти не общался: они около десяти лет провели на больнице, и только в эпоху ущемлений нач.санчасти выгнала их оттуда к нам на корпус. Кажется, лишь с марта 1963 года мы стали встречаться на одном прогулочном дворике. Кажется Эйтингон сидел на больнице, потому что несколько лет симулировал сумасшествие, вплоть до того, что ел землю. Или это подвиги Судоплатова? Забыл. Как известно, он организовал в 1940 году успешное убийство Троцкого руками Меркадера, за что Эйтингон и мать Меркадера получили по ордену Ленина. А про самого Меркадера Штейнберг и Эйтингон рассказали мне забавную

 

деталь. Тот был приговорен на 15 лет - конец срока 1955 год. И ежегодно подавал президенту Мексики прошение о помиловании, которое тот регулярно отклонял. В 1953 году, узнав о смерти Сталина, Меркадер не подал прошения о помиловании, а - напротив - стал забрасывать президента прошениями оставить его в тюрьме после истечения срока заключения. В момент свержения Берии Эйтингон был занят сложной акцией по выманиванию и ликвидации "надрайонного провидныка ОУН" Романа Щепанского ("Буй-Тур") и выпал из поля зрения Хрущева-Маленкова. Но по возвращении из акции, кажется, в сентябре, он был арестован одновременно с Меркуловым. "Умопомешательство" спасло его от расстрела с Меркуловым и Берией в декабре 1953 года. Судили его вместе с Мамуловым, дали 10 лет. В середине шестидесятых годов он работал в одном из московских издательств. Из рассказов Штейнберга, подтвержденных помаваниями Эйтингона, я вынес четкое впечатление, что убийство актрисы Зинаиды Райх - вдовы Мейерхольда - было проведенной ими акцией, а не делом "извергов-уголовников, которые пытали Зинаиду, чтобы она указала, где хранит драгоценности." И речь шла о бумагах Куйбышева, чего тогда я не понимал, а уразумел, только узнавши много лет спустя (спасибо Сереже Дедюлину, доставившему мне источник - "Бюллетень оппозиции"), что одной из жен Куйбышева была Руфина, сестра Зинаиды. Как обедняют себя историки, отказываясь рыться в постелях!

Упомянутый Меркулов В.Н., по единодушным в сем пункте высказываниям и покиваниям всех опрошенных мною бериевцев, был "головным мозгом" Берии. Все важные акции Берия передавал на планирование Меркулову и поступал, как тот рассчитает. Поскольку в историографии личностью Меркулова пренебрегают, я приведу его биографию - по сведениям Э.С.Орловского. Всеволод Николаевич родился в 1895 году в Грузии. В 1913 году поступил на физмат Сибирского университета, но с IV курса был призван в армию и на фронт (1916). С сентября 1921 года он - в грузинской ЧК, вскоре - зампред ГПУ Аджарии, с 1925 года - член ВКП(б). Когда Берия стал I секретарем Заккрайкома, туда же членом вводится Меркулов - ноябрь 1931 года. Как и все они, совмещал много должностей, будучи, например, в 1937 году зав.промышленно-транспортным отделом ЦК Грузии. С 17 декабря 1938 года - I зам.наркома внутренних дел, комиссар госбезопасности III ранга, увенчанный орденом Ленина. При разделении НКВД на НКГБ и НКВД (сначала в феврале 1941 года, потом в 1943 году) делается нарком ГБ. При этом продолжает оставаться членом Бюро ЦК Грузии. С июля 1945 года - генерал армии. Что произошло в 1946 году, почему Меркулова сменили на Абакумова, сделав начальником управления советским имуществом за границей при Совете Министров, - непонятно. Но в 1950 году, когда Абакумова посадили за хищения, Меркулова назначают министром госконтроля взамен понижаемого Мехлиса. Впрочем, и сам Меркулов на XIX съезде престает быть членом ЦК, оставаясь министром. В этом качестве его и арестовывают в сентябре 1953 года, опять же не в июне!

Некоторые из них - не упомню в точности, кто, но сдается, что Людвигов, - намекали мне, будто у Меркулова красные расстреляли сестру году в 1918 году и, мол, Меркулов решил мстить красным, но не "снаружи", а пробрался вовнутрь, дабы добраться до злодея-врага и лично отомстить. К этому расстрелу сестры - или невесты? ох уж эти кавказские романтики! - возводили они истоки антисоветской деятельности Меркулова и, соответственно, плясавшего под его дудку Берии. Возможно, в рассказах мне отражались отголоски показаний на следствии или следовательских версий.

 

Как подлинные советские люди, Людвигов и Шария не могли в тюрьме сидеть без дела, а работы, как я уже упоминал, в те годы во Владимирской тюрьме не было. Конечно, в хозобслугу, где бериевцы общались бы с широким контингентом, их зачислить не могли. (Вот Брик, заурядный изменник-разведчик, удостоился должности уборщика по этажу.) Они требовали работы, и им начальство приискало работу по специальности без контакта с другими з/к. В 1956 году, кажется, они начали переинвентаризацию библиотеки Владимирской тюрьмы. Время от времени другие из бериевцев подключались к просмотру книг, работа порой по разным причинам прерывалась. Завершилась она изъятием из библиотеки большинства интересных книг.

Дело в том, что, входя в систему МВД-МГБ, тюрьма не получала тех циркуляров, которыми на воле в 1925-1953 годах из вольных библиотек изымалась "устаревшая литература", подлежавшая размалыванию на макулатуру при соблюдении определенных правил. Из-за отсутствия циркуляров в тюремной библиотеке сохранялись книги авторов, расстрелянных этой самой бериевской бандой, или раньше ежовской. И едва они принялись за составление каталога, как у них волосы встали дыбом на коротко стриженых головах; курьезно, что среди них не было лысых. Например, знают они, что Георгий Венус - враг народа, посажен в 1937 году, а книга его "Война и люди. 17 месяцев с дроздовцами" (это роман, а не хроника) 1931 года издания (четвертое; первое было в 1926 году) свободно выдается каждому заключенному в тюрьме, губит идеологически его душу! И они начали писать рапорты о необходимости изъятия, уничтожения, запрещения и т.п. воспитательных акций. Ну, с Венусом-то они опростоволосились, ибо того реабилитировали посмертно году в 1957. Но в целом они своей "большевистской непримиримостью" достаточно запугали администрацию, которой недосуг было затребовать списки реабилитированных авторов. От лавины доносов бериевцев с громкими словами - не спастись. А в библиотеке и вправду попадались скоромные вещички. Вот, скажем, невинная книженция по истории середины прошлого века: как А.Я.Панаева обобрала Н.П.Огарева. Ну, читаю я изложение в общем-то общеизвестных событий: Панаева, любовница Некрасова, удумала помочь тому раздобыть деньги на издание "Современника". Воспользовавшись близостью с женой Огарева, сбежавшей от мужа к художнику М.Н.Воробьеву, научила ее потребовать от мужа 300000. Тот откупился 100000 рублями. Из них 90000 Панаева прикарманила, т.е. передала "на дело" Некрасову, а дабы не компрометировать того, был пущен слух, якобы Панаева протранжирила чужие деньги "на булавках". М.Л.Огарева умерла в нищете, кажется, и старик Воробьев помер в разгуле. Огарев, узнавши, возбудил было дело о востребовании с Панаевой денег, да тут царское правительство лишило его как невозвращенца всех прав на имущество, и дело закрылось. Ну, подробности смачны, конечно, да все это я уже вроде бы в существенном знал давным-давно. Но вот из этой книги, 1934 года издания, не вырезано предисловие Л.Б.Каменева, возглавлявшего тогда издательство "Academia", а в предисловии он хвалит такие методы добывания денег на революционные нужды и отмечает, что их не только одобрял Ильич, но и сам к таким же прибегал... Было от чего Шарии с Людвиговым схватываться за головы!

Как гремела слава владимирской библиотеки, видно из такого штриха. Когда в феврале 1961 года в Невельской судили Голояд, Маградзе и Цехмистер (см. §8), они сидели "на скамье" и плевались семечками, переговариваясь между собой:

 

— Вот хорошо будет, если на Владимир переведут! Там библиотека шикарная! Вот начитаемся!

— Верно, здорово. А вдруг не дадут крытку? Вдруг "пожалеют"? В лагере оставят?

— Ну нет, не позволим. Плюй дальше!

И они во всю силу плевали шелухой на стол судьям.

Но этот библиотечный рай бериевцы сумели уничтожить: администрация, загнанная в угол ихними кляузами, продолжавшимися даже тогда, когда их отстранили было от работы в библиотеке, разрубила сей гордиев узел по-российски: ликвидировала все старые книги, оставив в духовную пищу з/к только изданную при Хрущеве макулатуру. Я еще застал старую легендарную библиотеку и того же Венуса не только прочел, но и переписал себе целиком. Но следующие поколения заключенных уже недоумевали: за что это так восхваляли владимирскую библиотеку? Чем она отличается от всякой другой?

Шария не только закрывал библиотеку. Он выхлопотал себе году эдак в 1958 право получать книги по межбиблиотечному абонементу из московской публичной библиотеки. Как-никак, член-корреспондент Академии, хоть и грузинской. Когда я прибыл и обосновался в камере 93, я быстро узнал про эту привилегию Шарии. Он-то старался держать ее в тайне, но от пронырливого и злоязычного Штейнберга не укрывалось ничего. Мое прибытие во Владимир сопровождалось определенной научной помпой. Во-первых, с собой я привез огромное количество книг. Ну, допустим, и другие з/к возят с собой книги, этим нас не удивишь! Во-вторых, сразу же на мое имя начали приходить нескончаемым потоком бандероли не со съестным или вещцовольствием, но с книгами, притом такими, какие ни одному нормальному человеку ни при какой погоде не нужны: штук двадцать из лингвистической серии "Языки народов мира" со всякими тамильскими языками, скажем. Замнач тюрьмы по режиму, капитан Николаев¹⁰² отчетливо растерялся. Он даже попробовал меня "проэкзаменовать", не кидаю ли? Брал наугад книгу и допытывался, о чем она, неужели же я знаю язык хауса или что в таком роде? Ну-с, к таким разговорам мы привычны, популярно я кому хошь, что хошь могу изложить, особливо если жестикуляция дозволяется. Как-то заметно на глазах Николаев начинал смотреть на меня снизу вверх. Наконец, в-третьих, в июне пришло письмо на бланке ЛОМИ, текст коего см. в §17, где в завершение просили дозволить мне получать научную литературу по МБА. Если и оставались у начальства сомнения, не кидняк ли я, то после гербовой печати они рассеялись. А так как в основной просьбе Математического института неизбежно приходилось отказывать, то в побочной, да еще при наличии Шарии, уже пользующегося этим абонементом и при необходимости проконтролирующего, не злоупотребляет ли Пименов библиотекой в антисоветских целях, можно было отказать академикам не на все 100%.

Так я стал получать книги по МБА. Примерно через год, в порядке реализации решений XXII съезда, бериевцев лишили ряда привилегий, в том числе МБА, и теперь Шария пустился заискивать передо мной, выпрашивая, чтобы я заказал на свое имя нужную ему литературу. Я не отказывал. И не из "тюремной солидарности", и не из-за того, будто он был мне симпатичен, и не из "благодарности" за то, что прежде он оказывал

 

мне сию услугу, а преимущественно потому, что я с интересом читал те произведения, которые он выписывал. Никогда бы без него я не прочел помянутого в предыдущем параграфе Le Roy. Или книгу Шредингера "Mind and Matter", до сих пор не изданную в СССР. При передаче книг приходилось блюсти осторожность, ибо Людвигов и Брик стучали, что Пименов нарушает порядок и передает в другую камеру получаемые им книги. Но начальство затыкало уши и закрывало глаза.

Возвращаясь к общей постановке вопроса о проникновении историка в души агентов исторического процесса, в порядке резюме всех уроков, ненароком преподанных мне бериевцами, скажу, что они дали мне возможность проникнуть в душу - если применительно к таким функционерам дозволительно употреблять "поповское слово" душа -аппаратчиков высшего звена формации тридцатых-сороковых годов. Я получил a know how - то не умещающееся в документацию знание, которое так высоко стало цениться в наше время специалистами по точной технике. Как наладчик электронной машины руководствуется не инструкцией, не паспортом машины, а чутьем, навыком, так эти функционеры обладали определенными НАВЫКАМИ, автоматизмами в реакциях. А я был подготовлен к восприятию именно навыков. О роли привычек, противопоставляя их законам, именно в сфере государственной жизни говорил я в суде 3 февраля [см. §3] и мне пофартило подсмотреть в них эти навыки, развить в себе CO-ЧУТЬЕ. Для историка - неоценимое приобретение. Его не получишь, познакомившись со всеми библиотекарями Москвы-Ленинграда или со всеми профессорами-историками США. Даже разовое присутствие на "инструктажах" не привьет его. Конечно, я не заботился в ту пору о сборе доказательств того, что их know how именно таково, а не иное. Да любой наладчик ЭВМ пошлет на три буквы всякого, кто потребовал бы от него подобных "доказательств". Кретины-историки¹⁰³ этого не понимают, все ищут "доказательств". Бог с ними, даже в кретинизме своем они иногда творят доброе и полезное дело. Но я, вооруженный этим чутьем, умел теперь перевоплощаться в любого деятеля из "школы". Встречаясь с такими типажами - в жизни ли, в историографических ли разысканиях - я восклицал: "We're of the same school!" - подобно Маугли в джунглях¹⁰⁴. А когда мне повезло и я встретил Вилю, которая с моих косноязычных пояснений, каким должен быть персонаж, в коего я хочу перевоплотиться, догадывалась и тут же с ее актерски-режиссерским даром ИЗОБРАЖАЛА передо мной этого персонажа - мне оставалось лишь смотреть и записывать, что она несет, - и история определенных дней готова! И в трактовке этой истории я поднялся на десяток голов выше дипломированных историков - советологов или наоборот. Увы, чем выше, тем одиноче. Именно поэтому профессионалы не смогли меня понять.

А знание психики позволило мне сразу отмести домыслы Авторханова, якобы члены Политбюро "сговорились" против Сталина. Да никогда при их системе подбора кадров, при их взаимном недоверии не осмелились бы они настолько довериться сопернику, чтобы сговориться с тем!

 

Или другой пример, как РАБОТАЕТ знание психики. До знакомства с бериевцами я умозаключал в обстановке лютых заморозков лета 1958 года, будто позиция Маленкова была близка позиции Надя, т.е. "либеральной". Иными словами, победа Хрущева над Маленковым интерпретировалась мною как победа консервативных сил. Основания были: Надя назначили премьером в 1953 году сразу после свержения Берии, а сняли - сразу же после снятия Маленкова¹⁰⁵. Но задумаемся. Было ли время у Маленкова в первые недели ареста Берии вспомнить про существование Венгрии? Когда еще с Багировым не управились, Ворошилов упрямится. Не было! Значит, умозаключал я, решение о замене Ракоши на Надя было принято еще при Берии (и позже хронология подтвердила мои вычисления). А желая свергнуть Берию, Маленков ходил с ним в обнимку, делал все, дабы усыпить бдительность того, угождал тому - постановления о неправильной-де национальной политике в Прибалтике и на Украине, отмененные СРАЗУ после ареста Берии как буржуазно-националистические, принимались в том же июне. Значит, назначение Надя шло по инициативе Берии, а Маленков лишь поддакивал тому! Значит, нет оснований сближать либерализм Надя с намерениями Маленкова! Аналогичный анализ обстоятельств снятия Надя предоставляю читателю в виде домашнего задания. Вот так и постигал, что же на самом деле происходило...

Ну, вот, пожалуй, я исчерпывающе обрисовал свою математическую реку с историческими берегами. И как щука резвилась там. Конечно, очень важным моментом формирования моих историографических позиций была еще книга Вересаева "Пушкин в жизни", которую я перечитал там, но отложу сию тему главы до десятой.

А вот что все-таки следует, это отдать должное памяти Симона Гогиберидзе. Тоже 1902 года рождения, он с юности вошел в ряды социал-демократов Грузии, в 1921 году с оружием в руках защищал независимость Грузинской республики¹⁰⁶, в 1924 году участвовал в восстании за независимость, а потом эмигрировал. Жил в Париже. В 1940 году Жордания послал его проинспектировать подпольные организации с.-д. в Грузии. Он перешел границу, несколько месяцев ездил по Грузии, убедился в полном отсутствии каких бы то ни было организаций меньшевиков, вернулся в Иран, а оттуда в Париж с докладом Жордании. Через пару месяцев старший следователь по особо важным делам Рухадзе¹⁰⁷ арестовал его мать за недонесение. Ей дали 10 лет плюс 5 ссылки, умерла в 1954 году. В 1942 году немцам удалось склонить на свою сторону некоторую долю кавказских народов, которые открыли им перевалы, в частности, Донгуз-Орун, Клухори и еще три-четыре. Абвер забросил своих агентов и в Грузию - вызвать там восстания. Тогда Ной Жордания, как премьер-министр правительства Грузии в эмиграции, произнес:

— Сейчас мы должны забыть все "измы". Не время бороться с большевиками. Надо спасать физическое существование России.

И послал Симона Гогиберидзе нелегально противодействовать проискам абвера. Напуганные арестом его матери, жители выдали его властям. Он не был расстрелян, так как было точно установлено, что он вел ПОДПОЛЬНУЮ агитацию ЗА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ, а не против. Получил 25 лет. К слову, одно время он сидел в одной тюрьме с Рухадзе, ибо того арестовали, как и большинство бериевских клиентов, около 1951 года. По

 

словам Симона, наслаждение было такое же, как у меня от сознания, что рядом со мной гуляет начальник Мамулов. В августе 1956 года его выпустили, скостив срок до фактически отбытого. В декабре 1956 года к нему, поселившемуся у своей сестры Нины Левановны Гогиберидзе-Жгенти, пришли и извинились, что, дескать, выпустили его по ошибке. Перевезли назад во Владимир доотбывать 25 лет до конца. Таких случаев из этого времени я знаю несколько. В одном конец был "счастливый". Когда Шульгина повлекли назад, он написал какое-то заявление и был оставлен на свободе там же во Владимире¹⁰⁸. Симону тоже неоднократно предлагали написать-подписать "обращение к эмигрантам", но он отказывался. Держался Гогиберидзе прямо, не сгибаясь. Помню, осенью 1961 года он настойчиво твердил мне в связи с проходившим XXII съездом: это все, мол, спектакль, который они разыгрывают для заграницы. Им нельзя верить ни в чем, они мастера притворяться. Я тогда был согласен с ним безоговорочно, и даже чуточку обидно было, что он мне такие азбучные вещи считает нужным растолковывать. Но потом я все-таки изменил мнение. Не был XXII съезд инсценировкой! А на воле - Симон дожил до освобождения в 1967 году - со своей гривой седых волос производил прямо сказочное впечатление; Вилю в 1969 году он очаровал. Умер он осенью 1970 года, когда я был в Калужской тюрьме и не мог прилететь на его похороны. А Нина, конечно, не поняла, почему соболезнующая телеграмма была подписана не мной, а Вилей.