Глава 29. Завистливый гепеушник

 

Почти пять суток провел я в поезде, который пересекал зеленеющую под весенним солнцем степь. Где-то на ее необозримых просторах затерялся Чимкент — центр Южно-Казахстанской области. Область в ту пору была огромной и превышала по площади весь Пиренейский полуостров вместе с Испанией и Португалией. Ехал я не этапом и даже не спецконвоем, а литером — благословенное еще было время! О работе я не беспокоился. Колонизация края, как подметил Константин Федорович, требовала притока квалифицированных рабочих рук. А их сюда поставляла только ссылка.

Чимкент оказался захолустьем с одноэтажной застройкой, однако город быстро рос. Многочисленные ссыльные сплошь были разномастными социалистами, в том числе изгнанными из ВКП(б) троцкистами — их здесь проживала целая колония. Чимкентская ссылка уже проведала о нашей голодовке, и меня сразу же окружили заботой товарищи.

После медицинского осмотра доктор Меламед, левый эсер, констатировал:

— Все-таки вы еще несколько ослаблены. Не спеши те устраиваться на работу, погуляйте несколько дней, оглядитесь,— перейдя на свистящий шепот, он добавил: — Если нет денег, поможем через кассу взаимопомощи.

Немного денег у меня оставалось от расчета, полученного на «Кадырьястрое». Поселился я на первое время в чудовищно прокуренной комнате у бакинца Арутюняна. Он отбывал уже третью ссылку за свое давнее членство в партии Дашнакцутюн.

— Троцкисты уже не те, что года два назад,— сказал

 

Арутюнян.— Осознали наконец, что путь назад в большевики отрезан им навсегда. Больше они не противопоставляют себя другим, не кичатся принадлежностью к правящей партии.

— Но после разгрома троцкистов большевикам не над кем чинить расправу, а иначе править они не умеют,— заметил я в ответ.— Интересно, за каких новых уклонистов примутся они теперь? Сына Льва Каменева я уже видел в Алма-Ате — не последует ли за ним папаша?

— Очень может быть,— задумчиво произнес Арутюнян, пыхтя папиросой.— Разогнав прочие партии, большевики оказались в положении скорпионов, собранных в одну банку...

По совету доктора Меламеда я решил поближе познакомиться с городом и его обитателями. В Чимкенте бурно развивалась промышленность. Помимо привычных для юга хлопкоочистительных и маслобойных заводов, здесь имелась текстильная фабрика, возводились предприятия по переработке свинцовой и медной руд из расположенных неподалеку богатейших Ленгеровских месторождений.

Теплыми летними вечерами ссыльные наперебой приглашали меня в гости, хотя в целом они общались между собой сравнительно нечасто. Многие были уже с семьями, имели детей, и житейские проблемы здорово отвлекали от политических треволнений. Кроме того, мы все понимали, что общение делает нас легкой добычей для ОГПУ. В любой миг нас могли обвинить в создании тайной организации и коллективном чтении запрещенной литературы — я это недавно «проходил».

...Скромное застолье было в разгаре, когда я вошел в комнату. Разом охватил взглядом молодые разгоревшиеся лица, белый обрубленный круг сыра, красное вино в пузатом графине.

— Легок на помине! — воскликнула хозяйка комнаты

 

Бася.— Садись сюда, будешь ухаживать за моей сестренкой, она сегодня приехала аж из самого Каменец-Подольского.

— Меня звать Саулом Михайловичем,— сказал я, усаживаясь, своей соседке.— Но родные и близкие называют меня Шурой, против чего я не возражаю.

— Шура? Хорошее имя,— улыбнулась она.— А я Ася.

— На вид ей было лет пятнадцать—шестнадцать. На узком нежном лице блестели серые глаза. Под кремовой, вышитой крестиками кофточкой, едва угадывалась грудь. Длинными тонкими пальцами она перебирала на виске прядь пышных каштановых волос.

— Вы по какому делу? — спросил я.

— Добровольно.

Видимо, выражение лица у меня было достаточно растерянное. В Асиных глазах вспыхнули огоньки.

— Вы меня не поняли,— добавила она.— Я приехала навестить Басю.

— Одна?

Ася нахмурилась:

— Одна. Между прочим, мне уже давно исполнилось восемнадцать.

— Простите, я не хотел вас обидеть.

— Все здесь умные,— сказала Ася, низко наклоняясь над столом.— И ни у кого почему-то не видно простых человеческих чувств.

Ася попала в цель. Одиночество, неустроенность, неизвестная опасность, исходящая от завтрашнего дня, губили душу. Согласно кивнув, я взял Асю за запястье. Ее пульс бился неровно и тревожно. В ритм ему стучало и мое сердце.

— Ваше здоровье,— я опрокинул стакан холодного горьковатого вина.

 

— Извините, я выйду на воздух,— вставая из-за стола, Ася рванула воротничок кофточки.— Здесь душно...

Неведомая сила толкнула меня вслед за девушкой. Мы сели на скамейку. Мною овладело странное, ни на что не похожее чувство. Я вдруг осознал, что если сейчас попытаюсь поцеловать Асю, она не оттолкнет меня, не окинет гневным взором, не вскочит с криком «Что вы себе позволяете?!»

Я решительно обнял Асю за хрупкие плечи, прижал к себе, нашел губы. В ответ она доверчиво обхватила мою шею.

— Кажется, теперь нас двое,— произнес я.

И удивился собственным словам: Боже, что я несу?! Еще больше я удивился, когда услышал:

— Мне тоже так кажется.

Девушка положила голову мне на плечо, и горячая волна счастья затопила мое сердце. Падая в бездонную пропасть, я сделал попытку удержаться:

— Ты совсем девочка, Ася. У тебя все впереди, а моя судьба в чужих руках. Что ждет тебя со мной? Горе, тюрьмы, ссылки...

Она словно не слышала меня. Только сказала:

— Вдвоем не так страшно заглянуть в завтра.

— Взгляни лучше на свою сестру: она ссыльная, муж ее ссыльный, и на годовалой их дочери уже стоит клеймо неполноценности,— горячо заговорил я.— Негодяи, которые бросают нас в тюрьмы, всегда будут помнить, что причинили зло родителям девочки. Они всегда будут помнить, что девочка не вполне надежна — ведь, скорее всего, она под сердцем будет носить месть. Если у нас будут дети, их ждет та же участь, понимаешь ли ты это?

Голос мой дрожал. Ася молчала.

— Должен тебе еще кое-что объяснить,— продолжал я.— Смешанные браки вообще считаются нежелательными.

 

— Разве советские законы запрещают ссыльным любить свободных?

— Но я тебе еще не сказал, что люблю,— пробор мотал я.

Но багрянец, заливший мое лицо, оказался красноречивее языка.

— Ах, Шура, это и так видно,— прошептала Ася, закрывая мне рот поцелуем...

Это действительно была любовь с первого взгляда. Вскоре мы в сопровождении Баси с мужем и еще нескольких человек явились в только что отремонтированное здание Чимкентского ЗАГСа. Там мы и получили свое свидетельство о браке — единственное в нашей жизни. Моя раскрасневшаяся юная жена приняла от Баси букет степных ромашек.

Первая брачная ночь прошла под звездами южного неба. Во дворе дома, где жил Арутюнян, стоял большой артельный стол, застланный покрывалом. Над столом широко раскинул могучие ветви столетний карагач. Его ствол серебрился в свете луны. Стояло лето 1932 года...

Наутро бремя ответственности сразу за две судьбы погнало меня в облисполком. В строительном отделе, едва я начал говорить о себе, меня схватила за руку миловидная брюнетка с папиросой во рту. Не давая опомниться, выдернула меня за дверь, протащила по коридору, втолкнула в кабинет, где под портретом Сталина сидел значительный человек в сером, застегнутом на все пуговицы кителе. На стеклянной пепельнице лежала изогнутая коричневая трубка с обсосанным мундштуком.

— Товарищ Парфенов! — закричала женщина про куренным голосом.— Вот строитель! Оформляйте и отпускайте, договор истек!

— Товарищ Санкло, — укоризненно сказал Парфенов.— Людмила Жановна...

 

— Тридцать лет товарищ Санкло Людмила Жановна! И три — в этой дыре. Оформляйте!

Разговор в таком духе продолжался еще минут десять. И только окончательно выдохшись под натиском Санкло, Парфенов принялся за меня. Выяснилось, что моя квалификация позволяет занять место областного инженера «Тракторцентра», занимающегося строительством машинно-тракторных станций.

— Я не уйду из кабинета, пока вы не решите вопрос, товарищ Парфенов! — кричала Санкло.— Я домой хочу, в Ленинград! Оформляйте!

— Выйдите на минутку,— попросил Парфенов.— Я переговорю по телефону с руководством.

— А вот это вы видели? — Санкло согнула руку в локте и ударила по нему другой рукой.— Только при мне!

Надув губы, как ребенок, Парфенов снял трубку.

— Барышня, барышня,— сказал он.— Дайте мне... В итоге мучительно долгих, порой невнятных бесед Парфенова с председателем облисполкома и начальником Чимкентского ОГПУ я был принят на работу. Правда, как ссыльный, с приставкой «и.о.» — исполняющий обязанности.

Санкло держала меня как клещами, пока не был подписан приказ о ее освобождении и моем назначении. При этом она беспрерывно дымила своими папиросами. Получив выписку, Людмила Жановна бережно положила ее в распухшую, похожую на портфель сумку. Я было облегченно вздохнул, но неожиданно она вновь повлекла меня за собой. Не в силах противостоять ее напору, я потащился за ней в гостиницу.

— Оформляйтесь в мой номер. Он оплачен,— Санкло подвела меня к стойке, за которой сидел администратор.— Назло им!

 

И она погрозила «им» коротким пальцем с массивным кольцом.

В тот же день мы с Асей вселились в гостиницу. Начался краткий и счастливейший период моей жизни — настоящий медовый месяц. По вечерам Ася пела, аккомпанируя себе на рояле, стоявшем в вестибюле гостиницы. Ей тихонько подпевали знакомые. Они приходили к нам на огонек вопреки складывающейся в Чимкенте традиции отчуждения, разобщения ссыльных.

Мои рабочие будни поначалу были только «бумажными». В комнате, где я сидел вместе с бухгалтером, находилось великое множество различных документов. Они до отказа набивали ящики моего письменного стола, теснились на полках канцелярского шкафа. С отвращение перебирал я накладные, отчеты, расписки, входящие и исходящие письма... Бумажная пыль забивала нос. Только собираясь открыть ящик, я уже начинал чихать.

Но постепенно за написанными от руки и отпечатанными на машинке бумагами стал открываться до сих пор плохо известный мне мир обеспечения строительства людьми, техникой, материалами. Я чувствовал себя первопроходцем, изучающим белые пятна на карте строительной площадки, исхоженной мной, казалось бы, вдоль и поперек.

Раньше инженерное решение привлекало меня только смелостью и новизной. Теперь я старался увязать его с конкретными возможностями, которыми располагал «Тракторцентр». Командировки на места выводили меня в русские и украинские села, редко разбросанные по плоской степи. Но часто дорога в них лежала через кочевья, полностью вымершие после того, как был реквизирован скот. Среди брошенных мазанок и юрт бродили одичавшие собаки. Злобно рыча, они провожали возок по пыльной улочке. Высоко в небе над обезлюдевшим кочевьем кружили коршуны. Людей, на ходу

 

седлавших степных коней, беспощадная власть загоняла в колхозы, заставляя заниматься земледелием.

Эти встречи с мертвыми селениями я решительно изгонял из памяти. Удачная, с выездами работа, юная красавица-жена, комната в гостинице раздували самомнение, подчеркивали мою исключительность в кругу ссыльных. Я даже гордился своей сомнительной репутацией «счастливчика». Впрочем, я понимал, что долго такая жизнь продолжаться не может.

Меня вызвали в ОГПУ, едва я вернулся из командировки в Аулие-Ата. В этот город, который через несколько лет переименуют в Мирзоян, а затем — после «разоблачения» руководителя казахстанских большевиков Левона Мирзояна — ив Джамбул, я ездил по неотложным делам строительства новой МТС.

— Не считаете ли вы, что живете слишком хорошо для политического ссыльного? — работник Чимкентского ОГПУ ходил по кабинету, заложив руки за спину.

— Живу нормально, режима не нарушаю,— я стоял у карты области, прикнопленной к веселым, в розовый цветочек, обоям.— В командировку выезжал с вашего разрешения. На работе мной довольны.

— А я наоборот, недоволен! — хозяин кабинета в упор посмотрел на меня и зачастил: — Живете, например, в гостинице, куда даже командировочные из центра попасть не могут, разъезжаете по районам, понимаете ли, женились, наконец, черт побери...

Я не отвел взгляда от его широкого кирпичного лица с узкими, вкось, глазками. Только пожал плечами и сказал, словно дополняя:

— Будто забыл, где я нахожусь...

— Именно. И в качестве кого тоже забыл! — гепеушник взял меня за плечо, повернул лицом к карте.— Нами принято решение направить вас для дальнейшего

 

отбывания ссылки в Мерке. По-моему, там ссыльных еще нет. Так что красоваться будете только перед молодой женой.

И он ткнул в самый северо-восточный угол области, почти на границе с Киргизией.

Попытки моего начальника хотя бы отсрочить мой отъезд ничего не дали. Дела пришлось сдавать человеку, который ничего не смыслил в строительстве. Знакомые ссыльные подтвердили: политических в Мерке еще быть не могло.