ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ИВДЕЛЬЛАГ

 

Привезли меня в лагпункт «Глухарная». Там оздоровительный пункт Ивдельлага. Здесь собирают «доходяг», которых можно довести до рабочего состояния. Обычный срок пребывания от двух до четырех недель. Стоя в очереди за едой, заметил одного зека, который, проходя вдоль очереди, всматривался в лица стоящих. Когда вторично проходил, я спросил его на идиш:

- Кого ищешь?

Он обрадовался, подождал, пока я получу пищу, и пригласил меня к себе в барак. Это было помещение для заключенных инженерно-технического персонала. Представился:

- Я - Хаит Нахман, из Кишинева. Осужден в 1942 году на восемь лет. Два года уже здесь. Оставлен писарем за исключительно красивый почерк.

Он меня начал убеждать, что здесь на общих работах самые здоровые не выдерживают. Во что бы то ни стало надо стать «придурком», то есть найти какую-нибудь работу кладовщика, счетовода, нормировщика, бригадира, только не на общие.

- Что до побега, то Боже упаси, нет никаких шансов. Все попытки кончались плачевно.

Во время работы ему попался в руки мой формуляр, где большими буквами было написано БЕГЛЕЦ. «Случайно» чернильница опрокинулась и содержимое вылилось на несколько формуляров, в том числе и на мой. Испуганный, он показал оперу и попросил извинения, тот ответил:

- Пустяки, перепиши заново.

 

Итак, мой новый формуляр стал чистым - без надписи «беглец».

Помог он мне также с питанием и устроил рабочим на кухню. Я стал быстро поправляться, знал, что это опасно, быстрее попаду на этап. Но воздержаться было сверх моих сил. Прошли три недели, очередная комиссия и я направлен на 8-й отдельный лагерный пункт в бригаду погрузки вагонов. Расстояние до места работы небольшое, но работа очень тяжелая, 12 часов в сутки.

1948 год. Образование Государства Израиль стало свершившимся фактом. Во всех советских газетах появились доброжелательные отзывы. В Москву прибыла посол Израиля г-жа Голда Меир. В газетах печатались репортажи о нападении соседних стран на молодое государство. Покровительствовал им английский империализм. Решил написать официальное заявление Молотову и Швернику с просьбой, направить меня, как бывшего воина, бороться за свободу молодого государства. Шли какие-то слухи, что Советский Союз направляет туда добровольцев.

Прошло несколько месяцев и меня вызывают с пещами на этап.

(Возвращаюсь сейчас к первой главе - хронологичеки события станут яснее.)

Конец 1948 года. Те, кому удалось выжить после арестов 1938 года, стали освобождаться. Среди них наш старший бухгалтер Смирнов. Начальник нашего лагпункта младший лейтенант Дидур, отношение которого ко мне совершенно изменилось, как-то спросил, не знаю ли я какого-то специалиста по счетному делу. Не долго думая, сказал, что знаю, далеко искать не надо - он перед вами.

Работа и отношения в бригаде были уже налажены. Начальник, глядя на меня, сказал: подумаем, и, если не будет возражений сверху, возьмем с трехмесячным испытательным сроком.

Чтобы не было "сюрпризов", посоветовался с "Чувашом". Тот:

- Дают - бери.

 

Приставлен к отбывающему старшему бухгалтеру. Быстро вошел в курс, ведь до войны я и окончил курс с отличием и работал по этой специальности.

Вдруг я понял, какая власть попала в мои руки. После подписи начальника, моя вторая и без нее ни один документ не был действителен. Уходящий старший бухгалтер, по секрету объяснил мне дополнительные обязанности, касающиеся снабжения некоторых должностных лиц.

Прошло три года. Я старший бухгалтер центрального штрафного лагпункта Ивдельлага "Лаксия". Бытовых проблем нет. Подружился со многими интересными людьми, особенно с медицинским персоналом, врачами Бущенко Степаном, Гаджимуратом Мишей и Пономаренко Донатом Николаевичем.

Пополнение поступает беспрерывно: космополиты, по "ленинградскому делу", среди них - относительно много евреев. Были и странности. Как-то к нам прибыл этап около 800 человек - все парикмахеры, наверное, по специальной заявке ГУЛАГа. Только их всех, по ошибке, в одно место направили. С десяток оставили, остальных на пересылку.

Мысли о сестре не дают мне покоя. Решил написать заявление с просьбой уточнения места отбывания срока наказания. Данные: Шепетинская Раиса Исааковна, 1926 года рождения, арестована в 1946 году. Прошло полгода. Получил ответ: "Такая в списках ГУЛАГа не значится". Камень с сердца, значит, свободная, где-то живет.

Времени свободного много, библиотечные книги "глотал" одну за другой. Познакомился с богатейшей русской классикой 19-го века. Из современных писателей были сочинения Горького и некоторых других. Газеты, хоть и с опозданием, прибывают.

В 1952 году назначен новый начальник Ивдельлага. Вместо майора Полякова назначен старший лейтенант Куроедов. Идут слухи, что бывший арестован.

Нас предупреждают: подготовиться к визиту нового начальства. В назначенный день приехали. Весь состав

 

ИТП выстроен. Начальник лагпункта докладывает. Старший лейтенант Куроедов обходит, останавливается, спрашивает Ф.И.О., статью, срок, должность. Моя очередь - отпеваю все данные - должность старший бухгалтер. Бросая злобный взгляд:

- И ты, изменник Родины, старший бухгалтер?!

Уже через час по вызову явился к начальнику лагпункта Дидуру.

- Слушай, ничего не могу сделать. Получил приказ снять с должности и срочно тебя отправить в течение трех дней на лагпункт "Маловодный".

- Гражданин начальник, только не на "Маловодный". Прошу, там мне пощады не будет. (Дело в том, что я - фрайер, все эти годы был под покровительством "законников", а там одни "ссученные").

- Не уверен, что удастся, но попытаюсь.

Бегу к "Чувашу", рассказываю о беде.

- Иди к Степану, он что-нибудь придумает.

Сразу побежал к врачу Бущенко, а тот мне:

- Не волнуйся, что-то сделаем.

- А что?

- "Мастырку".

Под кожу, выше косточки ступни левой ноги, ввел мне какую-то миниатюрную зерновину. Уже через сутки температура поднялась до 40 градусов и меня - в стационар. Пришло время отправки. Врач докладывает:

- Больной Шепетинский в изоляторе. Не транспортабелен.

Оказывается, старший лейтенант Куроедов, начальник Ивдельлага, лично заинтересовался моим переводом. Когда ему доложили, что врачи не разрешили, ответил:

- Я знаю эти болезни.

Случилось невероятное - сам приехал в Лаксию, потеряв один день работы, чтобы проверить и наказать лекарей за "саботаж".

Когда вошли в стационар, я почти не замечал людей, действительно, температура дошла до 40 градусов, весь в огне, тело красное. Все-таки велел поднять меня

 

с койки и поставить на ноги. Доктор Бущенко сказал, что он не только нарушает врачебные правила, но и может сам себе навредить, поскольку диагноз еще не установлен, а болезнь может быть заразной. Тут наш "герой" оставил стационар и обратно по плохой лыжневой дороге - к себе. Наверное, напуган возможным заражением. Смех смехом, но я действительно проболел около десяти дней. Бредил, был почти в бессознательном состоянии. Вот тебе и "мастырка". Но в "Маловодный" не отправили.

Время делает свое, я выздоровел и на работу. Не знаю, кому быть благодарным, начальнику лагпункта или техноруку, но меня зачислили в бригаду рабочих верхнего склада, куда свозят лес со всех делянок. Там его сортируют и складывают. Со временем стал ответственным приемщиком.

События, происходящие в стране, конечно, имели влияние и в зоне. Вся антисемитская кампания космополитов, а потом дело деятелей культуры - Еврейский антифашистский комитет, затем врачей-отравителей в белых халатах, конечно, не способствовала спокойному отбыванию срока наказания. Были случаи, когда хорошие, честные люди-неевреи, избегали со мной встреч и бесед.

Март 1953 года. Смерть Сталина всколыхнула всю страну. На работу нас не погнали. Траур всеобщий. Прошло однако немного времени, условия в лагере улучшились: режим, питание и возможность получения писем и посылок. Но, к сожалению, меня это не касалось - "кроме радио, близких родственников нет". Думал, может, и дотяну до конца срока, уже привык и к новой обстановке, да и люди забыли, кем был раньше. Но случилось иначе. Один из четырех лесомастеров погиб в результате несчастного случая. Тогда вспомнили обо мне. Начальник лагпункта вызвал и в присутствии технорука заявляет, что я назначен на эту должность. Не помогли мои просьбы и мольба.

- Мне до конца срока осталось немного, оставьте меня в покое.

 

Но решение было окончательным. Ничего не поделаешь. Обещают помощь и т.д.

Получил перевод в барак ИТП, и мои будущие товарищи по должности, то есть лесомастера, решили "обмочить" это дело.

- Ты позаботься о закуске, а мы обо всем остальном.

Здесь отказываться нельзя. Как оказалось, меня хотели упоить и тем самым опозорить. Но свет не без добрых людей.

- Яков Исаакович, знай, что в этих водочных бутылках будет чистый спирт, - сказал мне один из "шестерок" лесомастера.

- Спасибо, друг, учтем.

Подготовился как следует. 100 граммов сливочного масла до того... Как подняли первый тост, я с усилием, до дна. От гортани до желудка огненный столб. Они смотрят, как будто я с луны упал.

- Хороша, вот это да! - и сразу продолжаю.- Человек на двух ногах стоит,- и тут же наполняю второй стакан. Закусываем. На минуту отлучился, два пальца в рот... Вернулся и сразу: - Бог троицу любит! Не прошло много времени и их с трудом доволокли до коек.

Экзамен прошел. Стали уважать.

Начал работать, все делал, чтобы рабочие получали максимальный паек. А для этого нужно перевыполнять план. Изменил порядок работы. Лес не стал разделывать на делянках, а лебедками стаскивать в одно место, а там вязками буксировать до верхнего склада. И только на месте разделывать по сортам: крепежный, строительный, пиловочник, шпалу, столбы и самый дефицитный - палубник и фанерную березу. Но чтобы ты не сделал, выполнить план на 150 процентов без «туфты» невозможно. И она была не только в лесной промышленности, но, как оказалось, во всех отраслях народного хозяйства.

На нижних складах были излишки, особенно крепежного леса и шпалы. Остальных сортов было

 

значительно меньше. Надо было приложить усилия, чтобы их получить. Вообще, об этой советской системе «Туфта» можно написать не одну диссертацию. Главное - все, сверху донизу, об этом знали. Чтобы-то ни было, мой участок норму перевыполнял и рабочие получали, почти все, максимальную порцию питания.

Срок освобождения приближался. По приговору -12 апреля 1956 года, но за хорошую работу получил зачеты - 480 дней - то есть минус 16 месяцев.

Ура!

Срок освобождения сократился - 15 декабря 1954 г.

Но чем ближе этот желанный день, тем больше усиливается волнение. Пропал аппетит, бессонница, разные мысли - вдруг передумают или добавят, может, вспомнят побег. А потом, куда податься - ведь у меня пять лет ссылки? Наверное, все бывшие заключенные прошли через это состояние.

С начала декабря 1954 года работаю вместе с принимающим у меня должность. Стараюсь познакомить со всеми нужными людьми и даю советы. Потом перепугался, что наделал. Эти несколько дней до освобождения - ад.

Утро 15 декабря 1954 года.

- Шепетинский, с вещами!

Зима. Температура минус 35 градусов. В группе освобожденных человек 40. Все под конвоем. Привезли. Вводят в теплое помещение, вызывают по одному. Думаю, по алфавиту, значит я из последних. С ума сойти можно. Нервы натянуты до предела. И что вы думаете, я остался один. Всех уже вызвали. Помещение обогревается, бушлат снят, но зуб на зуб не попадает, холодный пот обливает с ног до головы. Неужели...

Прошел час, вызвали. Стараюсь быть спокойным. Предъявили тюремное дело, подписал, однако небрежно перелистал несколько страниц, заметил свое заявление от 1948 года. Предлагают выбрать место ссылки, можно остаться на месте, то есть на Северном Урале. Выбрал Караганду. Там проживает мой бывший товарищ Хаим Нахман. Получил сухой паек на 10 дней,

 

справку об освобождении, и на железнодорожный проезд. Отдельно направление в местные органы милиции для отметки о прибытии. После всего этого открыли ворота - "Счастливо!"

До железнодорожной станции 4 км. Спрашиваю, где остальные. Улыбаясь, ответил:

- Думал, что ждать тебя будут? Они ушли. Если не хочешь сам идти, подожди до завтра.

Понял.

- Счастливо оставаться!

Вокруг все бело, ворота, барак, колючая проволока, провода, дым из трубы, земля и небо. Только я в черной ушанке, черном бушлате, черных ватных брюках и валенках с черным вещмешком за спиной.

Начал шаг за шагом, один, вперед. Ноздри втягивают морозный воздух, со свистом выдыхаю.

Душа молча поет. Могу свернуть влево, могу свернуть вправо, могу подпрыгнуть вверх - без боязни могу. Все могу!

Вокруг удивительная тишина, только скрип снега под моими ногами. Скрип за скрипом, равными интервалами. Нет лучшей сопровождающей музыки.

Встречный ледяной ветерок обвивает мое горячее лицо. Ресницы и брови уже тоже белые. Снимаю свои черные перчатки, набираю сухой чистый снег и сжимая, растираю лицо.

Как хорошо!!! Свободный!