3

В 1995 году исполнилось двадцать лет с того дня, как я вышел за ворота

19-й политзоны. От моего рождения до ареста тоже прошло двадцать лет. Меж-

ду этими двадцатилетиями – шесть лет неволи, и она, хотя бы математически,

оказывается центральным событием моей жизни.

О плодах срединного опыта – эти страницы.

Воспоминания о лагерях начала 70-х носили разрозненный характер, ру-

брика «Сообщения из тюрем и лагерей» в «Хронике текущих событий» была

заведомо фрагментарной. Власти стремились всеми силами прекратить распро-

странение информации о существовавших в стране подпольных группах. С дру-

гой стороны, была затруднена возможность сбора обобщённой информации, да

и не так много людей проявляли специфический интерес к этой области. Вплоть

до выхода в 1984 году в Америке книги Людмилы Алексеевой «История инако-

мыслия в СССР» я не знаю ни одной попытки дать широкое полотно диссидент-

ского движения. Ранее все публикации касались отдельных его аспектов, либо

описывали индивидуальный путь автора.

Да и сейчас работа над систематизацией материала крайне сложна – до сих

пор нет реального доступа ко многим архивам, мы не имеем русского издания

«Хроники» и «Вестей из СССР», книга Алексеевой писалась в то время, когда мно-

гие имена нельзя было назвать из опасения повредить людям; работа по изда-

нию текстов приговоров, предпринятая Подрабинеками и Асей Лащивер, только

началась, насколько мне известно, вышло 9 выпусков «Приговоров по политиче-

ским процессам 50 – 80-х годов», хотя даже из книги Л. Алексеевой можно сде-

лать вывод, что количество таких текстов достигает нескольких тысяч.

Я придаю особое значение своему повествованию, потому что люди, с кото-

рыми я находился в заключении, не ставили перед собой сознательной задачи

создания предварительной истории современного ГУЛАГа. Я же могу описать

период, ограниченный первой половиной 1970-х годов.

Моим родителям – Ивану и Марии – посвящается

4

I

Я родился в Саратове осенью 1948-го. К тому времени моему отцу Ивану

Ивановичу исполнилось 34 года. Рано потеряв родителей, крестьян Петровского

уезда Саратовской губернии, он прошёл через Халхин-Гол и Вторую мировую,

обучился на шофёра. После войны женился на Марии Андрияновне, работнице

саратовской швейной фабрики. Её родители – из сердобских крестьян.

Меня всегда интересовала история. В 15 лет я путешествовал с отцом по

Волге на теплоходе и в каждом городе непременно старался побывать в краевед-

ческом музее. Долгое время я варился в собственном соку, общаясь большей ча-

стью с книгами. Перемены начались летом 1964-го: в туристическом лагере на

реке Медведице я видел своих ровесников, споривших о литературе и ядерной

физике, и это казалось новым и интересным. Вскоре я познакомился с группой

юных астрономов, занимавшихся при планетарии – «кружком Предтеченского».

Один из них – Пётр Черкасов – организовал на историческом факультете уни-

верситета школу юных историков, которую я стал посещать. Мы собирались в

одной из аудиторий и готовили самодеятельные доклады. В туристическом ла-

гере я познакомился с Сергеем Константиновым, он занимался в астрономиче-

ском кружке и тоже собирался поступать на исторический факультет. Мы стали

ходить друг к другу в гости, обмениваться книгами и вместе готовиться к экза-

менам.

К тому времени я пришёл к выводу, что в исторической науке трактовка

фактов может меняться на прямо противоположную, и это зависит не от на-

учных открытий, а от изменений политической конъюнктуры. Даже в художе-

ственных произведениях в журнальном варианте можно было прочесть один

текст, а в книжном другой, искажённый. Для меня не было секретом, что в стране

существует цензура, изымаются книги, что есть имена, находящиеся под запре-

том. В библиотеке швейной фабрики я однажды увидел письмо из «Комитета по

охране военных и государственных тайн в печати» с предписанием изъять кни-

гу какого-то молдавского автора. Возможно, он подвергался критике, его поса-

дили или он перебежал за границу, – эти обстоятельства не были мне известны,

просто изымали книгу, много лет пролежавшую во всех библиотеках страны, и

сейчас объявленную военной и государственной тайной.

Отсутствие гласности, как сейчас принято выражаться, действовало удру-

чающе. Ещё в детстве от одних своих сверстников я мог слышать, что Сталин

хороший, что он много сделал для страны, другие ругали его, и этот разнобой

заставлял задуматься и разобраться.

В школьные годы мне попалась книжка, изданная в конце 1940-х, где гово-

рилось, что Троцкого в Мексике убил его сообщник, хотя каким образом Троц-

кий в конце жизни оказался в Мексике и чем он там занимался, – на эти вопросы

я ответов не находил. Ложь, дезинформация, цензурные искажения имели мно-

гоуровневый характер. Помню, как я был удивлён, не обнаружив в поздних из-

даниях поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» строчку, где упоминался

Троцкий. Рифма к «флотский» повисла в воздухе. К тому времени стали появ-

ляться обзорные передачи по западным радиостанциям, в которых отдельные

5

моменты советской истории раскрывались совсем не так, как мы привыкли

слышать от учителей и читать в книгах. Уже после поступления в университет

я как-то встретил однокашника, и наш разговор зашёл о выселении немцев По-

волжья. Я негодовал, что ничего толком не известно и предположил, что молчат

об этом неспроста. Мой товарищ стал утверждать, что они помогали Гитлеру.

«Каким образом? – спрашивал я. – Ведь должны быть опубликованы какие-ни-

будь данные. И потом – дети, женщины, старики». Обычно мне отвечали: раз эти

люди сотрудничали с врагом, с ними нужно было расправляться. Такой подход

меня не устраивал, я видел, что врагами объявляли и людей, стоявших у исто-

ков создания этого государства. Рыцари без страха и упрёка внезапно исчезали,

их расстреливали, и в реальность возводимых на них обвинений было трудно

поверить.

Значимая неопределённость касалась и современных событий. Я помню

журнал «Огонёк» середины 1950-х годов с описанием событий в Венгрии – там

вообще ничего нельзя было понять, кроме того, что одни люди убивают дру-

гих, что какие-то мятежники устроили восстание против самого лучшего в мире

строя. Доходили до нас слухи и о восстании в Новочеркасске.

Такая двойственность – когда всё колеблется, отклоняется вместе с линией

партии – беспокоила, иногда возмущала. Мои сверстники не обращали на это

внимания или находили объяснения, связанные со сложностью международной

обстановки: несмотря на то, что мы живём в самой лучшей из систем, мы вы-

нуждены, пока ещё не все на планете дошли до нашего уровня, обороняться от

врагов и иметь тайны и секреты. Но равнодушие окружающих лишь укрепляло

в желании знать, что же всё-таки происходило на самом деле.

Для историка недоверие режима было особенно оскорбительным. Сколь-

ко трудов мне стоило раздобыть стенограмму XIV партсъезда! Я считал, что раз

партия всегда права, как нас уверяли, то все документы должны быть доступны,

а если кто и ошибался, то этих людей могли бы поправить вполне открыто и

доказать им, что они заблуждались.

Фигуры умолчания официальной пропаганды спровоцировали меня на по-

иск информации. Вряд ли мой случай можно считать сбоем в отлаженной систе-

ме – идеологическая обработка учитывала объективные факторы. Ведь в школе

чуть ли не 100% учеников были комсомольцами, хотя большинство восприни-

мало пребывание в этой организации как формальность, которая ни к чему не

обязывает, кроме уплаты символических членских взносов. Возникало впечат-

ление, что все договорились играть в такую игру – делаем вид, что есть передо-

вой авангард советской молодёжи, хотя вне школы никто никогда о комсомоле

не говорил, эта тема была вне круга обыденных интересов. Этикет сам по себе,

жизнь сама по себе.

Если окружающие принимали правила игры постольку, поскольку это не

мешало интересоваться чем-то другим – спортом, работой, танцами, для меня

информация общественного характера была в иерархии ценностей первозна-

чимой. После выхода из лагеря я познакомился с девушкой, которая, когда нас

арестовали, училась на историческом факультете. Я поинтересовался, что ей

известно о нашей группе. «Ничего, – ответила она, – в то время я была занята

личными делами». Меня это несколько удивило, но позже я начал понимать, что

заидеологизированность – от которой и до сих пор с трудом приходится избав-

6

ляться – была свойственна определенному кругу молодежи, стремившейся к

информации об общественной жизни. И чем больше информации она получала,

тем больше убеждалась в расхождении официальной пропаганды с реальной

действительностью.

* * *

Провинциальная жизнь резко отличалась от столичной – и уровнем информированности,

и отсутствием таких слоев оппозиции, как в Москве, но веяния

времени чувствовались и в Саратове.

В 1965 году меня увлекала поэзия Вознесенского, в 1966-1967 началась

магнитофонная эпоха, все слушали Высоцкого, Кима, Галича, Визбора, Кукина,

Клячкина, Окуджаву.

В 1968 году в газете «Советская Россия» появилась погромная статьи о

Высоцком, подписанная саратовскими авторами, где говорилось, что он «поёт с

чужого голоса». Человек, позже проходивший по нашему делу свидетелем, рас-

сказывал, что его знакомый, завербованный КГБ, записывал фамилии студен-

тов, которые слушают Высоцкого. Затея была абсурдной даже по тем временам

– песни Высоцкого звучали в кинофильмах «Хозяин тайги» и «Вертикаль» и, ви-

димо, органы хотели оценить рвение молодого внештатника или взять на учёт

тех, кто пытался вычленить из творчества Высоцкого социальное направление

и соответственно его комментировать.

Большое впечатление производили записи Галича. Мой друг Георгий Фё-

доров взял эпиграфом к статье «Пропаганда и психология» его строки, которые

хорошо характеризуют наше восприятие той действительности:

Ч то ни день – фанфарное безмолвие Славит много думное безмыслие

Постепенно шло освоение «эзопова языка». Не случайно было и массовое

увлечение фантастикой, где широко применялось иносказание. Ещё в школе

я читал «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, перед арестом – их

«Обитаемый остров» и «Час быка» Ефремова, и находил там модели, созвучные

теоретическим построениям нашей группы.

Эта литература и воспитывала нас, и росла вместе с нами, остро чувство-

валась и обратная связь между общественным сознанием и нашими разработ-

ками; можно было предположить, что общество развивается вместе с идеями,

которые мы пытаемся сформулировать.

Общественный климат понемногу менялся, это чувствовалось во всём – и

в чешских фильмах, и в авторской песне. Казалась значимой, например, харак-

теристика «социальный паразит», данная одному из песенных персонажей. Го-

ворили, что эту песню сочинил студент одного из саратовских вузов Владимир

Ланцберг. В песню попал и чешский фильм «Старики на уборке хмеля» в таком

контексте: бедный студент отказывается от брака с дочкой председателя совет-

ской элиты и идёт в кино со своей подружкой:

7

П осмотрим « Стариков на уборке хлеба »,

О дн у э ск им ош кун а п ар у р аз де ли м.

Был и фильм «Школа грешников», тоже чешский, о попытке экспериментов

в детской колонии, довольно остро, по тем временам, затрагивавший социаль-

ную проблематику.

Чтение Солженицына прошло как-то мимо меня. Ни мои родственники, ни

друзья не были затронуты репрессиями, а те, кого они коснулись, не распростра-

нялись об этом. До ареста мне ни разу не попался человек, который сказал бы,

что прошёл такой же путь, как герой «Одного дня Ивана Денисовича». Искале-

ченные судьбы воспринимались как исключение и представить себе, что это

типический образ, было трудно. Хотя, как оказалось, я жил в одном доме с чело-

веком, осуждённым в 1937 году за антисоветскую пропаганду на 5 лет и выпу-

щенным через 2 года, когда к власти в госбезопасности пришёл Берия. Но ни он,

ни его родственники, конечно, ничего не рассказывали, и я узнал об этом много

лет спустя после его смерти. Да и миф о том, что основной удар системы был

нанесён в 1937 году по людям, которые начинали революцию, мог быть развеян

только в лагере. До ареста я не мог, разумеется, встретить и живого бандеровца.

Более полное представление о функционирующем в стране самиздате, о

литературной и культурной ситуации я получил в лагере, и, думаю, не попади я

туда, период узнавания растянулся бы надолго – вернувшись из заключения, я

с удивлением обнаружил, что многие люди, с которыми мы начинали создавать

кружки, остались на том же уровне, мыслят теми же стереотипами, не знают ли-

тераторов и историков, чьи имена можно было отследить по передачам запад-

ных радиостанций, но для этого надо было регулярно их слушать. Есть парадокс

в том, что расширение кругозора зависело от попадания в место, которое, ка-

залось бы, менее всего этому способствует. Димитрий Панин в своих мемуарах

отмечал, что в подобных зонах происходил своего рода отбор и люди оказыва-

лись там не случайно. Эта ситуация была верна для 1940-х годов, и тем более

для 1960-х, когда сажали людей, которые пытались как минимум высказаться

против официальной идеологии, не говоря уже о попытках создания какой-либо

группы.

* * *

Элементы оппозиционности присутствовали в моём мировосприятии уже

на первом курсе. Во многом это было связано с тяжелой экономической ситуа-

цией, свежа была и память о трудностях 1963 года, которые пытались объяснить

ошибками Хрущёва. После очередей за хлебом все лозунги об экономическом

процветании воспринимались как насмешка.

Весьма существенным был и такой момент: страны, которые, казалось бы,

должны даже при временном несогласии с курсом советскою руководства «сно-

ва найти с ним общий язык», всё больше и больше вступали с нашим государ-

ством в конфронтацию. Я имею в виду Югославию, Китай и Албанию, которая в

начале 1960-х годов порвала отношения с Советским Союзом и не возобновляла

их. Существовало различное понимание коммунизма, и нам хотелось понять,

8

что же называют разногласиями между Китаем и СССР. Тогда выпускалась куча

брошюр на эту тему, но ясности они не вносили – китайское и советское руко-

водство переговаривались между собой на каком-то условном языке, в чём-то

убеждали друг друга, а понять суть разногласий было крайне затруднительно.

Они обменивались взаимными обвинениями, за которыми для моего сознания

– школьника, студента 1 курса, ещё ничего не стояло. А югославы оказывались

то коммунистами, то фашистами, то ревизионистами, никакими доводами это

не подтверждалось, никаких изменений в стране не происходило, как был мар-

шал Тито, так и оставался: режим один и тот же, а отношение к нему разное. В

сборнике статей, обличающих югославскую компартию, я обратил внимание на

то, что и югославская и китайская компартии обвиняют советское руководство

в бюрократизме.

Феномен бюрократизма – это было новое слово в нашем лексиконе. Я и мои

друзья стали задумываться над тем, что же это такое. Появлялись публикации

в «Новом мире», такие, как «Бюрократия XX века» Гнедина, – там говорилось об

общем феномене бюрократизации, но мы, конечно, воспринимали это как эзо-

пов язык, описывающий ситуацию в Советском Союзе. В новомирской статье

Евгения Плимака «Радищев и Робеспьер» и затем в совместной его с Карякиным

книге о Радищеве «Тайная мысль обретает свободу» со ссылкой на Ленина обо-

сновывалось положение о том, что во всякой революции существует определён-

ная закономерность: сначала революция старается выполнить большие задачи,

чем способна, а потом, постепенно, поскольку она заходит слишком далеко впе-

рёд, скатывается назад, но не на начальную, а на одну из промежуточных ступе-

ней. Читателям оставалось лишь логически развить этот тезис.

В нашем сознании прочно укоренился миф о том, что до 1917 года суще-

ствовала страна с тёмным и забитым населением, среди которого нашлись люди,

болеющие за народ, создавшие партию и сумевшие свергнуть плохое правитель-

ство. Этот миф у нас настолько укоренился, что причину неудачи революции мы

видели в перерождении системы. Отсюда напрашивался вывод: можно возоб-

новить деятельность в том же направлении, и она будет, конечно, более успеш-

ной, потому что сейчас население гораздо более восприимчиво к тому, чтобы

осознать истинность своего положения. Получалось, что раз наша революция,

поставив перед собой задачу построения идеального общества, не сумела с ней

справиться и откатилась немного назад, то нужно преодолеть оставшуюся сту-

пень и тогда мы войдём в идеальный мир.

Основной момент, вокруг которого вращались все наши мысли, заключался

в том, что социализм и всё с ним связанное оценивалось аксиоматически поло-

жительно, а история России до 1917 года и то, что происходило потом в других

странах, воспринималось негативно, казалось чем-то незаконченным.

Идея социализма, принимаемая как нечто само собой разумеющееся, из-

лишняя степень доверчивости, была связана с тем, что в каждой семье суще-

ствует своя аура: если родители относятся с недоверием к системе, то стараются

как-то передать это детям, и в общении со сверстниками те уже осторожнее за-

трагивают определённые темы. Особо заметно это у людей из репрессирован-

ных семей и этнических меньшинств, во время последнего семидесятилетия

понёсших жестокие уроны. В семьях, благополучие которых строилось на приви-

легиях, обусловленных принадлежностью к элите, существовал другой этикет:

9

детей воспитывали, внушая им, что если ты будешь следовать определённым

правилам, то будешь хорошо жить, а значит, не надо задумываться и сомневать-

ся. А я и мои товарищи принадлежали к третьему разряду: наши родители были

индифферентны к политике и не имели опыта преследования со стороны си-

стемы. Мы были предоставлены сами себе, да и мои родители, и родители моих

сверстников, как я сейчас понимаю, не имели времени как-то передавать свой

жизненный опыт детям в силу того, что они были заняты работой, так что нас,

что называется, воспитывала среда. Воспитывала ещё и так: в школе учителя

говорят механически то, что требуется по учебнику, потом попадаются книги

20 – 30-х годов, а они, в свою очередь, отличаются от книг 50 – 60-х годов, в ка-

ждой из них всё происходит по-разному. И поэтому приходится предпринимать

самостоятельные поиски.

В школе у нас не было учителей, которые выходили бы за рамки учебника

и располагали к себе настолько, что можно было разговаривать с ними о прочи-

танных книгах. Университетские преподаватели постоянно подчёркивали, что

есть генеральная линия и новейшие указания руководителей партии, от кото-

рых не следует отклоняться и которые следует принимать как должное. На лек-

циях нам открыто заявляли, что есть такая точка зрения, которая обсуждению

не подлежит. А обсуждать хотелось.

Атмосфера Саратовского университета к этому не очень располагала. У всех

был на памяти случай с одним из преподавателей исторического факультета в

конце 1950-х. Во время лекции был задан вопрос: что явилось причиной вен-

герских событий осени 1956 года – ошибки правительства или влияние за-

падных средств массовой информации? Преподаватель ответил, что наиболее

естественно учитывать причины внутреннего порядка. Студент возразил, что

в одной из своих последних речей Хрущёв определённо винил во всём Запад. Не

всему нужно верить, что говорит Хрущёв, – парировал лектор. Из лаборантской,

отделённой шкафчиками от лекционной аудитории, появился его старший кол-

лега, ныне уже покойный. Он немедленно заявил, что сообщит в деканат об этих

возмутительных высказываниях. Неосторожного лектора тут же уволили.

Со школьных лет мы знали о процессе Даниэля и Синявского, о том, что

писатель Тарсис объявлен сумасшедшим. Всё это дополняло картину царившей

в обществе атмосферы нетерпимости по отношению к инакомыслию и стремле-

ния пресечь всякое свободное высказывание собственных мнений.

Когда мы активно занимались размножением своих статей и знакомили с

ними сокурсников, произошла ещё одна история. Студент истфака Лучко жил в

общежитии, вёл дневник, где, возможно, записывал какие-то крамольные мыс-

ли. В один прекрасный день в общежитие пришли с обыском, Лучко был исклю-

чён из университета, а в КГБ стали вызывать студенток, живших в общежитии,

пытаясь выяснить, когда и с кем он встречался и о чём вёл разговоры. После

покаяния у ректора его восстановили, но в течение всей последующей учёбы и

работы по специальности Лучко чувствовал неусыпное внимание властей. Вре-

мя от времени ему давали понять, что в любой момент можно припомнить эту

старую историю.

10

* * *

Первый курс я проучился без особых приключений. В апреле 1967 года я

дал почитать Константинову книгу «Ревизионизм – главная опасность» – сбор-

ник статей, направленных против курса югославской компартии. Книга вышла

в конце 1950-х годов, но для студента, впервые знакомящегося с различными

сторонами советской истории, это был ещё свежий материал. Когда я проходил

в читальный зал университетской библиотеки, то увидел на лестничной пло-

щадке Константинова с каким-то молодым человеком и услышал, как Сергей

говорит ему: «Вот владелец этой книги». Потом Сергей рассказал, что позна-

комился со студентом юридического института по имени Олег и что тот хочет

встретиться со студентами других вузов, которых интересуют общественные

проблемы. В тот же вечер дома у Константинова я увидел этого человека – высо-

кий, широкоплечий и русоволосый, с голубыми глазами, в очках, он производил

солидное впечатление (позже я узнал, что он всего на год старше меня, впрочем,

и я выглядел моложе своих 19). Олег сразу же начал излагать концепцию, суть

которой сводилась к тому, что в Советском Союзе существует не социализм, а

государственный капитализм, при котором правящим классом является класс

бюрократии, а остальное население ему подчинено и соответствует эксплуати-

руемому классу. Это было и ново, и оформляло смутные догадки, что не всё в

нашем королевстве ладно. Когда мы стали обсуждать выход из этого положения,

он сказал, что в принципе социал-демократы конца XIX – начала XX века шли по

верному пути, просто тогдашнее общество ещё не созрело для перехода на более

высокую общественную ступень, для новых производственных и человеческих

отношений, и революция была неудачной попыткой построить совершенную

систему. Поэтому нужно создавать подпольные кружки, – поскольку правящий

класс не потерпит распространения любой информации, подрывающей его мо-

нополию, – кружки постепенно объединятся в партию, которую, естественно,

поддержит большинство населения, так как оно заинтересовано в смене режи-

ма, и произойдёт социалистическая революция. Вопрос о том, как она будет про-

исходить, мы, конечно, не обсуждали, это должно было зависеть от конкретных

условий, но то, что сейчас нужно создавать пропагандистские кружки, в тот ве-

чер сомнений не вызывало.

Для того, чтобы успешнее вести работу, нужно было обладать серьёзным

теоретическим багажом. Олег посоветовал мне летом прочитать и законспек-

тировать работы Ленина 1895 – 1905 годов, относящиеся к периоду создания

Союза борьбы за освобождение рабочего класса; написанные в тюрьме и ссыл-

ке, они носили прикладной характер и содержали рекомендации по созданию

кружков.

Это был нетрадиционный подход к изучению ленинского наследия – ис-

пользовать его как подсобный материал для практической работы по подготов-

ке создания партии – ведь самостоятельное чтение Ленина не предполагалось, в

методических пособиях содержались указания на отдельные работы или главы,

которые нужно проработать по конкретной теме. Во время каникул я конспек-

тировал первые тома Ленина в читальном зале библиотеки; в археологическую

экспедицию взял с собой целую сумку книг по политэкономии, пытался читать,

11

но было много и других занятий: мы жили в палатках, днём раскапывали курга-

ны, а вечером отдыхали, и я, от силы, лишь перелистал их.

Более поздняя работа Ленина, которую мы также считали программной,

«Государство и революция», продавалась во всех магазинах, где были отделы

политической литературы. Подробно в вузах она не изучалась, и в беседах со

знакомыми мне каждый раз приходилось пересказывать её содержание. Обычно

мне отвечали: да, планировались совсем другие формы общества, но мы были

вынуждены пока строить именно такую систему, потому что находимся во враж-

дебном окружении.

Меня, конечно, очень интересовало, кто этот Олег и какова его биография – он старался об этом не распространяться. Позже я узнал, что его фамилия Сенин,

он рассказал, что приехал из Рязанской области, что его отец директор совхоза

и что в Рязани есть группа, которая занимается вопросами подпольной пропа-

гандистской деятельности. В подробности о составе группы и её участниках он

не вдавался.

В сентябре 1967 года произошло событие, которое логически продолжило

тему нашего знакомства. Когда начались занятия на II курсе, Сенин как-то пред-

ложил мне после лекции встретиться со студентами юридического института,

которые систематически занимаются изучением общественных проблем в СССР

и являются как бы уже сформировавшимся нелегальным кружком. Мы приехали

на квартиру Валентина Кирикова, там присутствовали Виктор Бобров, Юрий Ио-

нов, Виталий Клопичев. Встреча подействовала на меня вдохновляюще. Если до

этого я видел только Сенина, который косвенно давал понять, что существуют

ещё какие-то группы, то, разговаривая с этими людьми, я убедился, что у нас

есть единомышленники – все они также думали, что в стране существует анта-

гонизм между небольшим правящим слоем и большинством населения и что

положение надо исправить в пользу большинства. Мне стало казаться, что у нас

действительно есть шанс – студенты родственного гуманитарного вуза должны

будут занять место в судебных органах и органах внутренних дел, и от них будет

зависеть исполнение законов и юридическая власть в стране.

Мы стали встречаться раз в неделю в сквере напротив городской библио-

теки, – стоял тёплый сентябрь. Вскоре оказалось, что личностные отношения

в кружке не столь безоблачны и идилличны. Несмотря на согласие по общим

вопросам, даже на такой объединяющий фактор, как риск, я не видел атмосферы

солидарности и делового сотрудничества. Были разговоры о каких-то мелочах,

которые я считал несущественными. Скажем, Сенин мог опоздать на встречу, но

если опаздывал кто-то другой, он начинал выражать недовольство, что, в свою

очередь, вызывало возмущение у опоздавшего, и так далее.

Осенью того же года произошло событие, которое повлияло на наше отно-

шение к Сенину. Хотя у нас не ставился вопрос о руководителе группы, он был

фактическим лидером: Сенину принадлежала инициатива создания группы и

идейное её обоснование; он также представлял каких-то неведомых нам людей

в Рязани. Мы обращались к нему, как к старшему по статусу, не по возрасту – Ионов и Кириков были на 5 лет старше Сенина, прошли армию, Кириков учился

в офицерском училище, и в определённом смысле их жизненный опыт был бо-

гаче. Сенину же принадлежала инициатива и первенство в идеях. И случилось

вот что: Сенин привёз из Рязани общую тетрадь с произведением программного

12

характера, которое предназначалось для нашего, начинающего формироваться,

движения. Сенин дал её почитать декану юридического института, с которым

был чуть ли не в дружеских отношениях, декан передал рукопись ректору, а рек-

тор передал её в КГБ. Сенина вызвали в госбезопасность и предложили расска-

зать о происхождении этой тетради. Он написал объяснение, что получил руко-

пись от незнакомого человека в поезде: узнав, что Сенин студент юридического

института, тот посоветовал её прочесть и подумать о содержании. В КГБ показа-

ниями Сенина вроде бы удовлетворились.

Мы возмутились, что он не познакомил с программой в первую очередь нас,

ведь мы рассчитывали получить более развёрнутое представление о той сумме

взглядов, которые, с одной стороны, были для нас новыми, с другой – отвечали

нашим внутренним устремлениям и должны были оформить то, что существо-

вало в нашем сознании не систематично. И вот мы узнаём, что рукопись пропала

и неизвестно, сумеем ли мы ещё когда-нибудь с ней познакомиться. Общение с

Сениным разочаровало нас окончательно; я, Кириков и Ионов объявили ему, что

прекращаем всякого рода подпольную деятельность.

Появилась идея создать свой независимый кружок, и 13 октября – тогда

я придавал большое значение датам, считая, что история новой партии будет

когда-нибудь изучаться – у меня на квартире собрались студенты юридическо-

го института Кириков и Ионов, студент медицинского института, мой приятель

Георгий Фёдоров и выпускник физического факультета Дмитрий Куликов, мой

сосед по дому. Впятером мы договорились, что каждый из нас будет стремиться

создать кружок по месту своей учёбы или работы. Куликов трудился в конструк-

торском бюро сейсмического приборостроения, общался с инженерами и мог

найти среди них единомышленников; двое были студентами-юристами, и мы

решили, что Ионов войдёт в кружок, которым будет руководить Кириков, они

будут искать людей в своём институте; Фёдоров займётся этим в мединституте,

а я в университете. Получалось: три вуза и будущий кружок инженеров.

Я предложил своему однокласснику Михаилу Фокееву, студенту-биологу,

примкнуть к нашей группе, но он не был склонен к пропагандистской дея-

тельности и предложил свои услуги в размножении материалов и хранении

архива. Таким образом, мы стали собираться вчетвером: Кириков, Куликов,

Фёдоров и я.

* * *

Вообще мы считали, что основным контингентом в СССР, который должен

с энтузиазмом воспринять наши идеи, являются рабочие. Хотя среди наших зна-

комых было не так много рабочих, мы считали верной теоретическую установ-

ку, что именно они нас поймут и поддержат – ведь рабочие составляют боль-

шинство населения СССР и они заинтересованы в создании нового общества,

которое уже тогда нами мыслилось как система рабочего самоуправления: все

предприятия должны принадлежать коллективам производственной сферы и

иметь между собой не вертикальные отношения, как в советских структурах, а

горизонтальные, то есть быть равноправными партнёрами по обмену товарами.

Уже тогда мы прочитали у Маркса, что в социалистическом обществе не должно

13

быть денег и все будут получать сначала по труду, а потом по потребностям всё,

что производит население сначала этой страны, а потом, видимо, всей планеты.

После того, как группа сформировалась, зашла речь о её названии. Я по-

казывал своим друзьям брошюру саратовской партии революционных ком-

мунистов – группировки, отколовшейся от левых эсеров и пытавшейся стать

самостоятельной организацией. Мы не разделяли эсеровские установки, при-

держиваясь социал-демократических взглядов, но сочетание слов нам понра-

вилось. Сначала обсуждалось название «Группа революционного марксизма»,

но, как нам казалось, в нём присутствовала тавтология – ведь марксизм по сути

своей революционен. С другой стороны, мы знали, что коммунистические кон-

цепции возникли до Маркса, но с его появлением, как нас учили в школе и в вузе,

коммунизм приобрёл научный, истинно революционный характер, и поскольку

своей целью мы считали построение коммунистического общества, а средством

– революционные преобразования, то мы остановились на названии «Группа ре-

волюционного коммунизма».

Устав группы составлялся мной – на основе уставов народнических и ре-

волюционных организаций второй половины XIX – начала XX века. Было сфор-

мулировано, что нашей целью является пропаганда коммунистических идей и

организация кружков, на базе которых будет создана партия. Дальнейший ход

событий мы не планировали, предполагалось, что стратегия и тактика будут за-

висеть от исторической обстановки.

Мы старались включить в сферу своих разработок всю доступную лите-

ратуру, в том числе периодику. Сферы обзора были поделены таким образом:

Куликов читал «Советский спорт», и хотя сообщения общественно-политическо-

го характера в этом издании были сведены к минимуму, из него можно было

получить представление о том, как спорт включён в социальную советскую си-

стему; я регулярно читал журналы «Вопросы истории», «Мировая экономика и

международные отношения», «Вопросы философии»; Кириков – литературу по

юриспруденции; Фёдоров – по медицине, причём он рассказывал, что ему попа-

дались в учебниках начала 50-х годов сведения о том, что в СССР официально

разрешалось проведение опытов над людьми, приговорёнными к смертной каз-

ни. Мы контролировали текущую периодику, справедливо полагая, что правди-

вая информация будет просачиваться на её страницы, и старались найти фак-

ты, которые подтверждали нашу концепцию: реальность явно не соответствует

провозглашаемым лозунгам.

Весной 1969 года Кириков обратил моё внимание на публикуемый в со-

ветских газетах «Исправительно-трудовой кодекс РСФСР», который впервые

был принят в качестве законодательного документа. До этого вся жизнь так

называемых исправительно-трудовых учреждений подчинялась администра-

тивным актам министерства внутренних дел; получалось, что жизнь заклю-

чённых регламентировалась не законодательными актами, а исполнительной

властью, которая по каждому поводу принимала постановление. Показав мне

эту публикацию, Кириков пошутил, что мы, скорее всего, и будем жить по это-

му кодексу...

Естественно, что попытки описать истинное положение дел мы пытались

найти и в книгах по истории. Особый интерес вызывали стенограммы дискус-

сий партсъездов и конференций Коминтерна; эти тексты были очень редки. На-

14

пример, стенограмма XIV съезда ВКП(б) 1925 года содержала, помимо парадного

отчётного доклада от имени ЦК, содоклад оппозиции, в котором Зиновьев обра-

щал внимание на различные теневые стороны советской жизни, в том числе на

рост бюрократизма, усиление государственно-капиталистических тенденций и

формирование нового класса. Позже эту идею пытался развивать Троцкий, но он

не мог идти до конца, чувствуя ответственность за становление системы, кото-

рая, в конечном итоге, его и погубила. Идею нового класса сформулировал, как

известно, Джилас, поплатившийся за это многими годами лишения свободы. В

дискуссиях 1920-х годов мы пытались найти единомышленников, и любопытно

то, что «правая оппозиция» вызывала нашу симпатию – предложения Бухарина

остановить коллективизацию и действовать сугубо экономическими методами.

Получалось, что мы сочувствовали как левым, так и правым, но не сталинскому

центризму.

С тех же позиций рассматривались и современные события. Мы стремились

внимательно изучать публикации о процессе над Гинзбургом, Галансковым, До-

бровольским и Лашковой; поскольку информации из «Известий» и «Комсомоль-

ской правды» не хватало, мы прибегали к «Morning Star», где сообщения были

более подробными и менее пристрастными. Даниэль и Синявский восприни-

мались как либералы, которые не занимаются глубокой критикой системы, а

стремятся к расширению свободы слова. Работа Сахарова «О прогрессе, мирном

сосуществовании и интеллектуальной свободе» стала нам известна практиче-

ски сразу после её опубликования на Западе, правда, в переводе с английского,

сделанного с записи радиопередачи – русские службы западного радио прослу-

шивались с трудом. Не находя в ней привычного обличения бюрократии, мы

считали её выражением точки зрения либеральной интеллигенции. Призывать

в рамках режима к его улучшению и смягчению крайностей казалось нам ма-

лоэффективным, а «сохранять фундамент, на котором вырос социализм – демо-

кратические свободы» – сугубо буржуазным проявлением. К сожалению, наше

мировосприятие не позволяло осознать всю глубину и радикальность сахаров-

ских идей.

Мы жили ощущением, что дни этого строя сочтены. В статье Сахарова го-

ворилось о многих тысячах политзаключённых Дубровлага – что ж, после наше-

го ареста их станет чуть больше. Всё равно так больше продолжаться не может,

экономика и идеология находятся в таком тупике, что люди вот-вот осознают:

узурпировавший власть режим, как три толстяка в сказке Олеши, не страшен и

не опасен и лишь по традиции держит всё население в страхе и покорности. Пе-

релом в середине 1950-х, когда закрывались сотни лагерей, тысячи работников

репрессивного аппарата оставались без работы, а тысячи реабилитированных

должны были найти своё место в обществе, остался далеко позади, это уже исто-

рия и революционный момент упущен, нынешний режим обречён, а впереди ма-

ячат сказочные преобразования обновлённого общества. Романтизм сочетался

с жертвенностью, казалось, что грядущая свобода принесёт людям счастье, что

главное – это решить социальные проблемы, а всё остальное приложится. Даже

идеи Сахарова настраивали на планетарное восприятие, мы считали, что речь

идёт о переходе человечества в новое состояние: полностью автоматизирован-

ное производство позволит человеку обратиться к своему предназначению

– развивать творческие способности.

15

Такое утопически-романтическое мировоззрение, сдобренное литерату-

рой типа «Железной пяты» Лондона, позволяло предполагать, что ответные

действия агонизирующего режима будут жестокими, и заставляло тщательнее

соблюдать конспирацию.

Мы старались не посвящать друг друга в подробности личной жизни и из-

бегать деталей, связанных с нашей биографией. Как правило, встречи происхо-

дили в парках, скверах и за городом, реже – у меня на квартире. В приговоре по

нашему делу это будет выглядеть так: «еженедельно проводили нелегальные

сборища в сквере».

* * *

Уже в начале следующего года произошло событие, которого мы так дол-

го ждали. Из Рязани, каким-то образом через Сенина, к нам поступила рукопись

– фотокопия текста, написанного чертёжным шрифтом, объёмом примерно

80 страниц, под названием «Закат капитала», автором значился Л. Борин.

Эта работа до сих пор не опубликована, хотя представляет несомненный

исторический интерес. Не так давно я безуспешно пытался вернуть свой экзем-

пляр: из КГБ мне отвечали, что материалы дела находятся в областном суде, от-

туда отсылали в районный, где в это время наш судья судился с местной газетой,

и так далее. Учитывая отсутствие открытого доступа к этому произведению, я

счёл возможным дать краткий пересказ, позволяющий реконструировать об-

щие контуры его содержания.

Текст состоял из 6 глав. Первая называлась «Забытая азбука марксизма,

или что такое государство», в ней на примерах из работы Ленина «Государство

и революция» доказывалось, что в Советском Союзе существует не социализм, а

буржуазно-капиталистическое общество, поскольку в социалистическом обще-

стве должны быть такие составные части переходного управленческого аппа-

рата, как общенародная милиция, территориальная армия, выборный и посте-

пенно сменяемый чиновничий аппарат, зарплата которого не может превышать

зарплату среднего рабочего. Так как все условия, изложенные в «Государстве и

революции», в нашем обществе явно не соблюдались, и никаких рациональных

объяснений этому мы не находили ни в учебниках, ни в разговорах с окружаю-

щими, то содержание этой главы нас вполне устраивало.

Во 2 главе «Особенности развития капитализма на Востоке и Западе» очень

ярко излагалась история Советской России с 1917 года до начала 1960-х, в за-

ключение говорилось, что робкие попытки реформ, предпринятые Косыгиным

в 1965 году, нисколько не меняют сути системы и они должны быть развиты

более решительно самим населением в направлении самоуправления.

Третья глава называлась «Диалектика и тенденции развития экономики в

Соединённых Штатах», её аргументация опиралась на книгу Терещенко – эконо-

миста, много лет прожившего в США, – «Об управленческой системе: опыт Сое-

динённых Штатов». В этой главе говорилось, что, поскольку экономика в США

достигла достаточно высокого уровня, то она готова перейти к социалистиче-

скому способу производства, и в США существуют довольно чёткие тенденции к

децентрализации экономики, в частности, приводился пример компании Форда,

16

который, по мере усложнения производства, децентрализовал свою фирму до

такой степени, что её отдельные звенья могли конкурировать друг с другом и

не представляли единого целого. И вот тут в «Закате капитала» впервые появ-

ляется идея децентрализации экономики, которая потом становится всё более

и более навязчивой.

Четвёртая глава рассказывала о проблемах сельского хозяйства в Совет-

ском Союзе, в ней довольно убедительно говорилось о том, что сельское хозяй-

ство, в отличие от промышленности, очень сильно зависит от погодных условий

и попытка централизованно планировать будущий урожай экономически не вы-

годна, и сельское хозяйство должно развиваться децентрализованно.

Пятая глава называлась «Контуры будущего», и здесь начались расхожде-

ния участников саратовской группы с автором этой работы. Мы были людьми,

настроенными более буквалистски, и, если Маркс и Ленин писали о необходимо-

сти централизации, значит, мы считали, будущее общество должно быть устрое-

но именно так; как именно – мы детально не представляли, но само выражение

«децентрализация» и утверждение, что экономика должна опираться на систе-

му банков, которая собирает информацию о различных сферах производства и

согласовывает её между собой, нам казалось описанием усовершенствованного

капиталистического общества.

Содержание шестой главы «Перспективы мировой революции и междуна-

родное положение» не вызывало у нас возражений. Нам показалась интересной

идея о том, что мировая война в будущем невозможна именно потому, что суще-

ствует ядерное оружие, которое никто не захочет применить, ибо война – это

продолжение политики иными средствами, а политика самоуничтожения ника-

кому правительству, даже самому жестокому, не нужна. В то время запугивали

войной, говорили, что после 1962 года мир стоит на грани ядерной катастрофы,

а здесь утверждалось, что до тех пор, пока речь не идёт о планетарном самоунич-

тожении, войны возможны, но никакое правительство не пойдёт на ядерную во-

йну, потому что это практически является самоубийством, в то время как задача

любой власти, даже самой жестокой – расширять свою сферу влияния, пытаться

как можно более эффективно эксплуатировать население, а не кончать с собой.

В конце 6 главы говорилось о необходимости создания подпольных кружков,

организации забастовок и демонстраций. Всё это мы считали методами возмож-

ными и, при случае, необходимыми.

Собравшись втроём – я, Кириков и Куликов – мы написали статью «О ра-

боте Борина „Закат капитала"». Через студентов юридического института – так

получилось, что одна из них, Григорьева, ездила в Рязань и встречалась с пред-

ставителями рязанской группы, – передали свою рецензию. Весной 1968 года

мы получили ещё около 10 статей, которые освещали различные аспекты жизни

советского общества и были объединены той же общей идеей – в Советском Со-

юзе существует государственный капитализм, необходима коммунистическая

революция как переход от одной общественной системы к другой, который мо-

жет происходить и мирным путём. В этих текстах мне впервые встретились вы-

ражения «третий мир», «белые воротнички» и «средний класс».

Началась пражская весна, события в Чехословакии развивались по нараста-

ющей, летом там была отменена цензура. В присланных статьях мы читали, что,

скорее всего, в страну будут введены войска, но, по мнению авторов, остановить

17

дальнейшее движение Чехословакии по пути, как мы полагали, установления

социализма, не удастся. Возможно, возникнет партизанская война.

Войска ввели, прошёл год, и никакого перманентного активного сопротив-

ления Чехословакия не оказала.

В течение 1968 года мы, в основном, занимались размножением и распро-

странением этих статей. В сентябре умер от гнойного воспаления аппендицита

Георгий Фёдоров. Внезапно почувствовав резкую боль в правой стороне живота,

он вызвал скорую, врачи сказали, что у него что-то с печенью и посоветовали

приложить грелку. Через трое суток он скончался. На двадцатилетие Фёдоро-

ва Куликов, Кириков, я и именинник выбрались в августе на Волгу. В неумелых

строчках, которые, кстати, мне позже инкриминировали, я пытался передать

своё состояние:

Б ылп ол де нь а вг ус т ук ос тр а,

М ы ч тот о б ур ноо бс уж да ли

Н е з на лим ы е щёв че ра

В се по гл ощ аю ще й п еч ал и.

М ы в ме ст е ш лип о о дн ом у п ут и,

Ип ус тьн асб уд етс ко роо че ньм но го – Т ак ог о д ру габ ол ьш е н е н ай ти

Ав пе ре дин ел ёг ка я д ор ог а.

Фёдоров живо откликнулся на поступившие из Рязани материалы, как бы

параллельные к «Закату капитала» – послесловие к основному тексту и статью

«О пропаганде», – и написал статью «Пропаганда и психология». Текст состоял

из трёх частей, в первой говорилось о разделении психической деятельности

человека на сознательную, подсознательную и сферу подсознания, две послед-

них понимались как область условных и безусловных рефлексов. Отмечалось,

что идеологические формулы, которые человек воспринимает в течение жизни,

закрепляются в сфере условных рефлексов. Во второй части анализировалась

методика нацистской и советской пропаганды: наглядная агитация и повторе-

ние официозных штампов по радио, телевидению и в газетах ведут к закрепле-

нию идеологических шаблонов в подсознании, человек воспринимает их как

естественные и перестаёт замечать противоречие между ними и реальной жиз-

нью. Третья часть была посвящена задачам революционеров, какими мы себя

считали: обращать внимание людей на несоответствие между официальными

лозунгами и жизнью, больше говорить о реальности, воспитывая в человеке

адекватное видение мира и вытесняя закрепившиеся стереотипы описанием

действительного положения вещей. Статья, как и прочие работы саратовской

группы, была написана под псевдонимом; Фёдоров выбрал себе фамилию Ага-

пов, я – Нилин, Кириков – Фомин, Куликов – Ильин.

С Сениным мы продолжали эпизодически встречаться, по-прежнему и я, и

Кириков говорили, что не занимаемся никакой деятельностью, но Сенин дога-

дывался, что это не совсем так.

18

* * *

Однажды из Рязани приехал некто Вадим, как он представился нам с Кири-

ковым, – среднего роста, коренастый, с чёрным ёжиком волос, чёрной бородкой,

и, как потом отмечал Кириков в показаниях, типично еврейской внешностью.

Чем-то он был похож на известный портрет Свердлова. В следующую встречу,

обрадованный машинописным вариантом «Заката капитала», он обмолвился,

указывая на какую-то строчку: здесь я писал вот так-то. К этому времени мы

приобрели пишущую машинку и перепечатали переписанный от руки «Закат

капитала» в 3 экземплярах (несколько недель я занимался этим у себя в кварти-

ре – печатаю я медленно); у рязанской группы не было машинки, и они писали

чертёжным шрифтом, как учат в школе на черчении, средними буквами – чтобы

нельзя было определить почерк, потом переснимали и печатали на фотобумаге

9Х12. Вадим взял у нас один экземпляр машинописи для пересъёмки, потом его

вернули, присоединив негативы, но качество нас не устроило, и мы пытались

продолжить перефотографирование, чтобы можно было с негативов постоянно

печатать фотографии – тогда это было достаточно дёшево.

Лишь во время следствия я узнал, что автора «Заката капитала» и других

статей зовут Юрий Вудка и что он – студент Рязанского радиотехнического ин-

ститута. При встрече в лагере братья Вудки отдали мне свой приговор, я внима-

тельно ознакомился с ним и смог представить, как развивались события в ря-

занской группе. Поскольку все идеологические веяния шли из Рязани, мне была

интересна любая деталь, которая касалась возникновения этого студенческого

движения. Вкратце дело можно описать следующим образом.

Юрий Вудка родился в Павлограде Днепропетровской области в 1947 году в

семье врача. Не рассчитывая получить высшее образование на Украине, он при-

езжает в Рязань и поступает в радиотехнический институт. Вскоре к Вудке при-

соединяется его младший брат Валерий – он родился в 1950 году. Братья живут

то на квартире, то в общежитии, постепенно вокруг них группируется кружок

единомышленников: Семён Заславский, Олег Фролов, Шимон Грилюс, Евгений

Мартимонов и Евгений Владимиров. Литовский еврей Грилюс тоже приехал

поступать в радиотехнический институт и жил в общежитии в одной комнате

с Вудками. Естественно, они ощущали какую-то национальную солидарность,

хотя в то время их общие интересы были направлены на изучение социальных

процессов в СССР. На стене в комнате, однако, висел самодельный плакат:

Н амТ ор а с тр ои тьиж ит ь п ом ог ае т.

Т ал му д к акд ру г из ов ётив ед ёт

Ивп ра зд ни к к товс ин аг ог у ш аг ае т.

Т отн ик ог даин иг ден е п ро па дё т.

Если в «Закате капитала» трудно вычленить какие-то черты национального

самосознания, за исключением, может быть, упоминания об опыте коммун-ки-

буцев, то уже из следующей серии статей, одна из которых была озаглавлена

«Дероор (Трубы свободы)» и содержала эпиграф из Филона Александрийского,

было видно, что автор имеет отношение к еврейской культуре.

19

В 1968 году весь мир был захвачен событиями в Чехословакии: снятием

Новотного, появлением на политической арене Дубчека, пражской весной и её

разгромом в августе. Осенью на праздновании в Москве еврейского Нового года

– Рош-га-шана, Вудка, как отражено в протоколах, встречается с голландским

подданным Эфраимом и передаёт ему фотоплёнку с копией статьи «Правда о

современности» – кратким изложением концепции предыдущих работ. Посте-

пенно Вудка укрепляется в мысли, что целью евреев должно быть не преобра-

зование порядка в Советском Союзе, а возвращение на историческую родину,

он эволюционирует от марксизма к сионизму, чему наверняка способствовала

начавшаяся разворачиваться в СССР антисемитская пропаганда: Вудка пишет

полемическую рецензию на книгу Иванова «Осторожно, сионизм!» и обращение

к Голде Меир, где говорится, что молодые еврейские революционеры мечтают

приехать в Израиль и строить там социализм.

В это же время Вудка встречается с Солженицыным и предлагает ему озна-

комиться с «Закатом капитала». Солженицын сослался на занятость, сказал, что

такие концепции его не привлекают – Вудка, очевидно, тезисно изложил содер-

жание своей работы – и посоветовал обратиться к Льву Копелеву. Вудка напра-

вился к Копелеву, который лежал в московской больнице, и вручил ему «Закат

капитала». Копелев просмотрел текст и сказал Вудке, что всякого рода попытки

подпольной деятельности неминуемо закончатся провалом и что легальная де-

ятельность гораздо эффективнее. Эта встреча описана в книге Копелева и Орло-

вой «Мы жили в Москве». Вудка не назван по фамилии, но речь идёт явно о нём

(см. стр. 219– 23 указанного сочинения в московском издании 1990 года).

В каком-то смысле мы тоже не нашли с Вудкой общего языка. Все рассуж-

дения о необходимости децентрализации казались мне еретическими. Получа-

лось, что либо Вудка не марксист, либо он ревизует учение Маркса. Моя твер-

долобость тоже поразила его; в материалах дела я прочёл показания Валерия

Вудки о том, что Юрий был обеспокоен ростом фашистских тенденций в сара-

товской группе. В разговоре со мною Вудка сказал, что считает себя идеалистом.

Это удивило меня ещё больше, потому что я знал, что марксист должен быть

диалектическим материалистом. А когда мы говорим о литературе, выяснилось,

что его любимые писатели – Бабель и Булгаков. Насчет Бабеля у меня сомнений

не было, а вот Булгаков... «Ведь он боролся против революции», – недоумённо

спросил я Вудку. «Да, – ответил он, – но я ценю Булгакова за тот прекрасный

русский язык». С этим я не мог не согласиться, так как уже прочёл «Мастера и

Маргариту», но почему хороший писатель мог быть контрреволюционером, для

меня оставалось загадкой. Всё это вместе нарушало стройную картину мира, ко-

торая, казалось, очень чётко закрепилась в моём сознании.

Возможность построения социализма в одной стране рассматривалась

нами также в свете усиления государственно-капиталистических тенденций,

когда центр заинтересован в сохранении статус кво. Вудка считал эту пробле-

му несущественной, признавая, в принципе, возможность изолированного

построения социализма, я же исходи из взаимосвязанности мировой экономи-

ческой системы и считал, что крушение империалистического блока во главе

с Советским Союзом неминуемо приведёт к распаду западного блока, возглав-

ляемого США.

20

В целом развитие событий предполагалось по чехословацкому варианту.

У Вудки была концепция, что власть перейдёт от верхушки партийно-государ-

ственного аппарата к среднему классу, а далее, по мере децентрализации, в руки

производственных коллективов. Позже мне приходилось встречать такие идеи

в работе Вадима Белоцерковского «Самоуправление». В Чехословакии, однако,

средний класс был более сильным, и такой пропасти между управляющей эли-

той и производителями – большинством населения, как в Советском Союзе, не

было. Следовательно, по Вудке, отстранение этой элиты, которая становится

тормозом на пути развития производительных сил, должно происходить более

быстро и менее болезненно.

Во время приезда в Саратов Вудка подчёркивал, что, во избежание трагедии

перерождения большевиков и ошибок, которые они совершили, идя к револю-

ции, новая партия должна записать в программе, что заранее отказывается от

власти, являясь только партией пропаганды. После революции (а Вудка часто

употреблял термин коммунистическая революция, подразумевая неслыханный

освободительный переворот, который принесёт людям счастье и освободит их

во всех сферах деятельности), партия самораспускается и наступает эпоха на-

родного самоуправления. Эта концепция излагалась в статье «Правда о совре-

менности», которая была анонимно опубликована на Западе. Мне рассказывали,

что советологи приписывали авторство Рою Медведеву и что, прочтя эту ста-

тью, Медведев назвал её «троцкистской чепухой».

* * *

К 1969 году у Куликова сложился кружок единомышленников; в результате

бесед со студентами, к лету я создал свой, в него вошли мой однокурсник Нико-

лай Михайлов и учившаяся на курс младше Александра Зеленская. Мы обсужда-

ли содержание «Заката капитала» и присланных статей, дополняя и развивая

изложенные в них идеи.

Закончив 3-й курс, я познакомился с киевлянином Владимиром Белецким,

приезжавшим в Саратов к родителям. Он был лет на 10 старше меня и рассказы-

вал, что в Киеве существуют какие-то подпольные группы, что там живёт писа-

тель Виктор Некрасов, известный своими либеральными взглядами, с ним обща-

ется много молодёжи, недовольной положением в стране. Белецкий давал понять,

что может познакомить меня с Некрасовым и достать тексты – тогда уже начинал

распространяться термин «самиздат», – которые циркулируют на Украине.

Среди работ, которые мы получили из Рязани, была статья под названием

«Современность и национальный вопрос» – в ней декларировалось право наций

на самоопределение вплоть до отделения, и мы предполагали, что с деятелями

национальных движений нам легко будет найти общий язык. Как позже выясни-

лось в мордовских лагерях, это не было столь уж однозначно.

Поскольку ещё в конце 1967 года мы договорились выделять от стипендий

и возможных заработков по 3 рубля в месяц для ведения пропаганды, сложилась

некоторая сумма, на которую мы приобрели пишущую машинку, фотоаппарат,

фотобумагу, и оставались деньги, которые можно было использовать для поезд-

ки на Украину.

21

Визит в Киев меня разочаровал, я неделю прожил у Белецкого и не познако-

мился ни с оппозиционерами, ни с самиздатом – всё это время Белецкий обещал

достать книгу Дзюбы «Интернационализм или русификация» и при благоприят-

ных условиях организовать встречу с Некрасовым. Но вся неделя прошла в обе-

щаниях, знакомствах с киевскими улицами и украинским историческим музеем.

Я вернулся из Киева 28 августа 1969 года и отправился ночевать к своему

приятелю Сергею Аникину, в его квартире находилась фотолаборатория, где мы

размножали литературу. Наутро, разбуженный шумом в комнате, я увидел не-

сколько человек в штатском, которые предложили мне одеться и следовать за

ними.

II

На улице ждала машина. Меня повезли домой, на Кутякова и Чапаева, про-

извели обыск и заверили мать, что меня ненадолго задержат.

Я был помещён в камеру предварительного заключения на площади Сво-

боды в Энгельсе – городе-спутнике Саратова, их разделяет только мост через

Волгу. Допросы вёл капитан КГБ Мартемьянов; я отказывался давать показания,

ссылаясь на то, что мне не предъявлено обвинение.

По истечении третьего дня обвинение было сформулировано следующим

образом: обвиняется в антисоветской агитации и пропаганде и в преступных

связях с Сениным и Кириковым. Из этого следовало, что Сенин и Кириков за-

держаны или находятся под наблюдением КГБ. Меня перевезли в следственный

изолятор на Кутякова и Астраханской в Саратове, в нескольких кварталах от мо-

его дома. Позже я узнал, что здесь же, в разных, разумеется, камерах, содержа-

лись Бобров, Кириков и Куликов.

Трёхдневная задержка была вызвана, очевидно, тем, что органы не успели

как следует подготовить для нас место: внутреннюю тюрьму КГБ к 1969 году

сломали, внутри дворика комитета госбезопасности на углу Дзержинского и

Вольской шёл ремонт, и из окна кабинета, где позже меня допрашивали, можно

было видеть остовы камер. Отговариваясь тем, что нет других помещений, нас

держали вместе с бытовиками – осуждёнными за уголовные преступления, – хотя по закону это возбранялось. Впрочем, у начальства были свои соображения.

Мне выдали матрас, подушку и отвели в камеру на 4 этаже. Справа от двери

был унитаз, чуть подальше раковина для умывания, напротив двери зарешечен-

ное окно, под ним тумбочка, по стенам сдвоенные нары, – койки из железных

полос. Я положил свой матрас на свободные.

В камере находился человек лет 40. Я пытался узнать его имя-отчество, но

тот сказал, что к нему можно обращаться просто по имени – Толик. По его сло-

вам, он сидел уже шестой раз, ранее был судим за мошенничество: используя

природный талант копииста, переправлял ценники на вещах и сбывал их по бо-

лее высокой цене. С ним я пробыл в камере до начала суда.

Меня стали возить на допросы. Вызывали после завтрака и сводили в под-

вальное помещение, где в карцерных камерах собирались бытовики, которых

должны были развозить по районам. Народ спрашивал друг у друга, кто и где

сидит, моя статья часто вызывала вопросы, поскольку обычный набор был стан-

22

дартным: 206 – хулиганство, 144, 145, 146 – кража, грабеж, разбой, 117 – изна-

силование, 102 – убийство. Начальство старалось подбирать людей так, чтобы

в одном воронке со мной не попадались подследственные, сидевшие с моими

однодельцами. Довозили до здания КГБ, выводили отдельно, тюремный конво-

ир сопровождал в здание, передавал следователю, и меня отводили в кабинет

для допроса.

* * *

Этажом ниже сидели малолетки из группы Василия Кабанова, арестован-

ной в Балашове; их обвиняли в убийстве нескольких человек. По линии МВД к

ним подсаживали уголовников-бытовиков, которые терроризировали их, при-

чём даже не с целью получить какие-то сведения, а для морального подавления.

Ко мне применялись более изощрённые методы. Как-то раз мой сокамер-

ник по просьбе малолеток сделал несколько рисунков, по которым можно было

изготовить татуировки, и спустил «коня» – верёвочку для передачи каких-либо

мелких предметов – вниз через решётку; жалюзи были установлены только в

начале 70-х. Вскоре у малолеток сделали обыск и по факту обнаружения рисун-

ков был составлен рапорт.

Меня вызывает представитель администрации следственного изолятора:

кто это нарисовал? Любой мой ответ косвенно указывает на моего соседа, – в

камере нас только двое, – и я отвечаю: я. В тот же день нас переводят в другую

камеру, без стёкол на окнах, и мы – в конце ноября – проводим там сутки. Наутро

меня везут на следствие в КГБ, и я сообщаю, в каких условиях теперь нахожусь.

Следователи почему-то радостно улыбаются и говорят: хорошо, мы вам помо-

жем. На другой день нас возвращают в камеру, где мы сидели раньше.

Так изучалась моя реакция, возможность получения от меня показаний на

соседа по камере, возможность, в этом случае, стравить нас. В саратовском след-

ственном изоляторе такого рода провокации изобретаются постоянно. Я слы-

шал, как один из корпусных, не стесняясь заключённых, оживлённо рассказы-

вал, как, выселив одну камеру, постучал условным стуком наверх, ему спустили

«коня», и он написал записку, в которой попросил рубашку: мол, скоро на этап.

Ему передали аккуратно упакованную рубашку, торжествующий корпусной под-

нялся на этаж и, демонстрируя в камере вещественное доказательство, объявил,

что за межкамерную связь помещает всех в карцер.

(Система переговоров стуком, широко известная в XIX веке и перекочевавшая

в XX, заменилась более простой: 3 удара – выхожу на связь, 3 ответных удара – при-

ём, 2 удара – временная задержка, 1 удар – срочно прервать связь. Для тех же целей

использовался унитаз – можно было переговариваться, предварительно слив воду,

и – для переговоров через стену – кружка: горлышко к губам, дно к стенке.)

Подобные садистские приёмы и уловки были одним из средств развлече-

ния в конце 60-х – начале 70-х годов в саратовском следственном изоляторе.

Опыт пребывания в пенитенциарной системе убедил меня, что любое проявле-

ние гласности способствует смягчению режима, а отсутствие информации о том,

что происходит в застенках, может приводить и приводит ко всё более бесчело-

вечному отношению.

23

Опытные зэки предупреждали, что администрация изолятора наверняка

будет подсаживать к нам «наседок» – осведомителей. Я, конечно, присматривал-

ся к соседу и никаких данных о ходе следствия, которые не были бы известны

КГБ, не сообщал. Как-то раз я случайно увидел на столе следователя напечатан-

ный на машинке отчёт с крупным заголовком: начальнику следственного отде-

ла КГБ от начальника следственного изолятора города Саратова. В тексте упо-

минался «агентурный источник "Борисов"» и излагались мои беседы с Толиком.

Меня поразило, что госбезопасность и видимо, МВД – осведомители проходят по

линии министерства внутренних дел – переняли дореволюционную термино-

логию: кроме словечка «сексот», употреблявшегося в 20-е годы, они не смогли

изобрести ничего нового. Очевидно, «Борисова» выводили из камеры во время

моего отсутствия и заводили обратно до моего возвращения. Это продолжалось

4 месяца.

Трижды мы оказывались в камере втроём. Один раз на сутки к нам подсади-

ли некоего Сашу из Красного Кута, он говорил, что собирается после освобожде-

ния закончить шофёрские курсы. Как я потом узнал, этот Саша успел посидеть и

с Димой Куликовым, и с Кабановым. Скорее всего, он был штатным осведомите-

лем, который кочевал из камеры в камеру. Возможно, что Сашу посадили к нам,

чтобы сопоставить его данные с теми, что излагал Толик и для характеристики

атмосферы в камере и наших взаимоотношений.

Были ещё казах и молодой татарин, который кочевал летом по деревням

Саратовской области и ночами грабил местные магазины: брал какие-то сла-

дости, еду и мелочь от выручки в кассе. По его словам, следователь предложил

ему взять на себя несколько обворованных магазинов, мотивируя это тем, что

статья лёгкая. Татарин говорил, что раз больше 3 лет не дадут, то ему всё равно,

как сидеть, но он не знал о том, что за каждый обворованный магазин ему будет

предъявлен иск, который придётся выплачивать, а следователь получит благо-

дарность за успешное раскрытие дела.

* * *

В устав группы по моей рекомендации был включён пункт, механически

перенесённый из устава народовольцев, где говорилось, что в случае ареста и

наличия неопровержимых улик следует отказываться от дачи показаний, а если

существует неопределённость, то можно отрицать своё участие.

На следствии я держался этой тактики, но, когда увидел, что люди, которые

участвовали в нашей деятельности, дают показании и мой отказ никак не по-

влияет на приговор, – а следователи меня постоянно убеждали, что дача показа-

ний будет способствовать его смягчению, – я стал давать показания.

Поскольку в Саратове следственный отдел был небольшим, думаю, что не

больше десятка человек, – оперативников, штатных и внештатных информато-

ров хватало, в отличие от реальных дел, – была создана следственная группа из

18 человек, куда входили следователи из Перми, Сибири и Белоруссии. Среди

саратовских работников 5-го управления в ней принимали участие старший

следователь по особо важным делам Проданов, следователь Мартемьянов и на-

чальник следственного отдела Хамидуллин.

24

Таким образом, на каждого обвиняемого приходилось по 3 следователя.

Ход следствия мне представляется примерно таким: летом 1969 года госбезо-

пасностью было установлено, что в Рязани, Саратове и Петрозаводске возникли

подпольные молодёжные студенческие группы, которые, ставили своей зада-

чей расширение сети кружков и образование в конечном итоге партии. Перед

ГБ встала задача создать обвинение, отталкиваясь от какой-то отправной точ-

ки. Если было известно, что Олег Сенин в 1966 году поступил в юридический

институт и стал там создавать группу, а летом 1969 года он был арестован, то

следствию нужно было заполнить эти три года какими-то эпизодами. Начали

выявлять всех людей, с которыми общался Сенин, знакомых его знакомых, про-

сеивались всяческие мелкие детали, и в результате в саратовском деле фигури-

ровало около 70 свидетелей, в рязанском – около 100, но это были далеко не все

люди, опрошенные осенью 1969-го.

Вызывали свидетеля, задавали вопросы: где вы разговаривали, сколько

раз, о чём. Если тот что-то вспоминал, вопрос обращали к одному из обвиняе-

мых. Если обвиняемый подтверждал, эпизод мог быть включён в дело, если от-

рицал, проводилась очная ставка.

Не всё с самого начала было ясно и с составом обвиняемых: кто-то из следо-

вателей обмолвился, что предполагалось активное участие в группе Константи-

нова – девочки с курса говорили, что он постоянно критиковал советскую власть.

Группа очень рьяно трудилась в сентябре-октябре, потом, видимо, была

дана команда закругляться. В конце следствия мне зачитали список из 40– 0 фа-

милий, и по каждой из них следователь спрашивал, не вёл ли я с этим человеком

антисоветскую пропаганду; было ясно, что эта процедура сугубо формальна и

что эти люди уже даже в качестве свидетелей привлекаться не будут.

Я думаю, что во время следствия группа руководствовалась опытом, на-

копленным ещё в 40-х годах, скажем, по делу Жигулина и других организаций,

существовавших после войны. Мне запомнилась фраза, которую я краем глаза

увидел на одном из листов на столе у следователя, там говорилось (от первого

лица): он стремился создать разветвлённую сеть марксистских кружков на тер-

ритории СССР. Никто из моих знакомых и проходящих по делу такой фразы не

произносил; какие-то детали позволяли заключить, что речь идёт о человеке из

другого города, причём не из Рязани или Петрозаводска. Когда уже в Мордовии

я встретился с Сергеем Хахаевым, он сказал мне, что такая фраза вполне могла

встречаться в показаниях Валерия Ронкина. Более того, читая приговор по делу

ленинградского «Союза коммунаров» 1965 года, я обнаружил, что некоторые

формулировки были механически перенесены в наше обвинительное заключе-

ние. Так, в их приговоре значилось, что группа была названа «Союзом комму-

наров» в провокационных целях, и это загадочное утверждение перекочевало

к нам. Непонятно, кого и на что мы собрались провоцировать; предполагалось,

очевидно, что мы хотим ввести в заблуждение население Советского Союза, на-

зывая себя коммунистической группировкой. Мы же, в свою очередь, считали,

что партия, находящаяся у власти, не имеет права называться коммунистиче-

ской. Эти семантические игры периодически возникали в ходе следствия: следо-

ватель записывал в протоколе, что мы призывали к истинной социалистической

революции, я говорил, что революция бывает либо социалистической, либо не

социалистической, и так далее.

25

Интересовались следователи и нашим кругом чтения. В работах, которые

мы распространяли, содержались цитаты из новомирских статей Карякина,

Плимака, Гнедина, Лакшина (без указания фамилии) и Черниченко – в главе

«Заката капитала» о сельском хозяйстве цитировалась его «Русская пшеница».

Эти фамилии как-то учитывались на случай возможных оргвыводов. Заходив-

ший иногда на допросы прокурор Фёдоров как-то спросил, что я думаю о книге

Дудинцева «Не хлебом единым». Я сказал, что это хорошее произведение. «Мне

кажется, что с художественной стороны оно слабое», – заметил прокурор. «А что

вы ещё читали?» – поинтересовался он однажды. У нас пользовалась популяр-

ностью книга Кона «Социология личности». «Ну, Кона я знаю, – сказал Фёдоров,

– это очень приличный человек».

Изучая материалы дела, я обнаружил приложенную справку по поводу

распространявшегося нами доклада Померанца «Нравственный облик истори-

ческой личности». На запрос саратовского КГБ справка сообщала, что таковой

доклад действительно имел место в Институте философии в 1965 году, не пу-

бликовался и получил распространение в литературе так называемого самиз-

дата.

Нам также инкриминировали статью Синявского «Что такое социалистиче-

ский реализм». Саратовские следователи сомневались – опубликован этот текст

в советской печати или нет – очевидно, у них не было возможности получить

дело Синявской и Даниэля, равно как и внимательно просмотреть газетные со-

общения о процессе, где упоминалось о существовании этой статьи. Когда сле-

дователь вёл меня в кабинет, мы проходили мимо открытой двери, за которой

сидел человек и просматривал стопки «Нового мира» в твёрдых обложках. Сле-

дователь сказал мне, что их работник ищет, в каком номере журнала была напе-

чатана статья Синявского, чем очень меня позабавил.

Инкриминируемая литература делилась на антисоветскую – работы Вудки,

наши комментарии, статья Георгия Фёдорова «Пропаганда и психология», и «по-

литически вредную литературу так называемого самиздата» – письмо Расколь-

никова, письма Солженицына IV съезду писателей (в деле значилось «от име-

ни Солженицына», на всякий случай, – объявлялись же фальшивкой мемуары

Хрущёва и Бажанова, а существование последнего в советских газетах вообще

отрицалось), «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллек-

туальной свободе» Сахарова, «Что такое социалистический реализм» Синявско-

го. Некоторые тексты попали в обвинительное заключение благодаря фактуре – например, фотоплёнка книги Арну «Народная история Парижской коммуны»,

изданной вскоре после Октябрьской революции, – мы считали себя марксиста-

ми, а поскольку Маркс высоко оценивал роль Парижской коммуны и считал её

образцом нового общества, то нас интересовала её история, тем более, очевидца

и деятельного участника; мы как бы хотели перенести события в Париже тре-

тьей четверти XIX века в конец XX века в случае неизбежного возникновения

широкого народного движения.

Та же участь постигла и книгу Некрича «22 июня 1941 года»: негативы изъ-

яли и приобщили к делу. Эта книга вышла в 1965 году в издательстве «Наука»,

но после дискуссии в журнале «Вопросы истории КПСС» Некрич был исключён

из партии, снят с работы и позже эмигрировал. Во время обыска у Михаила Ка-

пранова в Горьком, приблизительно в то же самое время, на неё не обратили

26

внимания, потому что эта книга стояла на полке среди других книг, изданных в

государственных издательствах.

Вообще, сам факт размножения какого-то текста вызывал как минимум

подозрение. На одном из сионистских процессов была объявлена антисовет-

ской книга американского автора об исходе евреев из Египта на том основа-

нии, что она размножалась в виде ксерокопий, фотокопий и перепечатыва-

лась на машинке. Как ни пытались подследственные доказывать, что речь

идёт о событиях более чем трех тысячелетней давности, на следователей это

не действовало. Логика была проста: если человек размножает текст, значит,

тут что-то не так. А уж малейшая аналогия, перекличка или намек на происхо-

дящее внутри страны объявлялись антисоветскими, и зачастую так и воспри-

нимались простыми гражданами, например, песня «Фараон, фараон, отпусти

народ мой».

Впрочем, иногда возникали проблемы и посложнее. Во время допроса Ки-

рикова пожилой следователь, кажется, майор, потребовал, чтобы в текст допро-

са и, соответственно, позже в обвинение был занесён факт хранения Кириковым

антисоветского текста песни «Товарищ Сталин, вы большой учёный». Присут-

ствующий при допросе молодой лейтенант сказал: «Товарищ майор, ведь сейчас

это каждый мальчишка поёт». Старший коллега снял своё предложение, и таким

образом не был создан прецедент, опираясь на который следовало бы переса-

жать половину населения Советского Союза.

Хотя, вообще-то, никто не препятствовал какому-нибудь следователю объ-

явить некий текст антисоветским. И если с Солженицыным, письмо которого

IV съезду писателей мы хранили, всё уже было ясно – торжествующий следова-

тель приносил на допрос газету с сообщением об исключении Солженицына из

Союза писателей, то до Высоцкого, например, руки ещё не доходили, и во время

допросов мне обещали, – зная мой интерес к его песням, – «мы Высоцкому хвост

прижмём».

Кроме радости по поводу исключения Солженицына, никаких эмоций по

отношению к остальному – легальному – кругу имён следователи не проявляли,

кроме разве что недоумения Фёдорова – как можно использовать работы Кона в

антисоветской пропаганде. Вопрос об использовании в тех же целях трудов Ле-

нина обходился молчанием.

Иногда и мне приходило в голову задать вопрос – а как вы относитесь к Бе-

рии? Я полагал, что большинство тогдашних кэгэбешников – ярые сталинисты,

и был весьма удивлён, услышав, что мой следователь, а он работал в госбезо-

пасности и до 1953 года, относится к Берии отрицательно: потому что тот дис-

кредитировал органы. Сейчас я понимаю, что ответ звучал достаточно цинично.

Довольно удивительно мне было слышать от майора, ведущего следствие,

и такое: вы забыли мудрые слова Пушкина – не приведи Бог видеть русский

бунт, бессмысленный и беспощадный. Я не стал с ним спорить, но про себя поду-

мал, что этот бунт вы же и провоцируете.

Изумила меня непосредственность следователя из Белоруссии Кошура. Он

сказал, что ему никогда не приходилось заниматься делами, связанными с ан-

тисоветской пропагандой, он преимущественно отлавливал контрабандистов, и

то, что мы писали в своих статьях, ему мало интересно. Одно только место вы-

звало его возражение: у вас написано, что в Советском Союзе существует про-

27

ституция. Нет, сказал Кошур, существует бл..ство. Это был единственный случай

полемики с нашими текстами во время следствия.

Каким-то образом родственники всех шестерых подследственных одновре-

менно пришли к выводу, что если они заявят, что у нас слабая нервная система

и какие-то неврастенические явления, это будет способствовать тому, что нас

направят на лечение в психиатрическую больницу и очень скоро выпустят. Не

знаю, кто подкинул им эту провокационную идею, но явно это было сделано не

только по неграмотности, но и по чьему-то злому наущению. Для судебно-пси-

хиатрической экспертизы необходимо было иметь чьё-то заявление, – не мог же

я сам сказать, что я ненормальный и требую, чтобы меня не судили, а объявили

невменяемым. Такая бумага была составлена нашими родственниками, и я обна-

ружил её, знакомясь с делом перед судом.

Однажды в кабинет, где проходил допрос, зашёл известный саратовский

психиатр Гамбург, с ним были две ассистентки; мне запомнилось, что у одной

всё время бегали глаза. Вопросы задавались вполне безобидные, один из них

был даже по сути: в чём заключалась ваша концепция. Я ответил, что мы счи-

тали существующую в Советском Союзе систему государственно-капиталисти-

ческой. Процедура длилась минут 20, и по завершении дела каждый из нас мог

прочитать в приложенных материалах о том, что мы психическими заболева-

ниями не страдаем, интеллект не снижен и умственный уровень соответствует

полученному образованию – у Куликова, стало быть, высшему, остальных – не-

доучившихся студентов.

* * *

Задачей следствия было доказать, что наша деятельность была результа-

том заблуждения или враждебного влияния, стереотип последнего – прослуши-

вание западных передач; если речь шла об изучении официальной литературы,

то инкриминировалось тенденциозное её прочтение или ложное толкование.

Спорить со следователями, что-то доказывать им мы не пытались, ибо за-

ведомо считали, что люди, которые нас допрашивают, принадлежат к классу

бюрократии; им прекрасно известно истинное положение дел, но они заинтере-

сованы скрывать его для поддержания своего господства. Это был бы разговор

на двух разных языках: мы говорим о фактах, которые видим, а они говорят о

вещах, за которые получают деньги. Поэтому, если ты пойман, надо сказать: да,

я неправ, иначе тебя сотрут в порошок.

Могли ли мы доказывать следователям свою правоту? С детства нам было

известно, как дружинники обращались с людьми, которые отваживались вы-

ходить на улицу в узких брюках – ткань раздирали ножницами, во второй раз

могли посадить за хулиганство, а в третий вполне можно было предположить,

что человека обвинили бы в антисоветской деятельности. Нигде, естественно,

не было записано, какой ширины должны быть брюки, но государство – и обще-

ство, наверное, – считало, что нужно носить широкие брюки, и как только чело-

век надевал узкие, то подвергался репрессиям – и в такой ситуации доказатель-

но отстаивать положение, что ношение узких брюк не есть преступление, было

бы по меньшей мере странным. В статье Вудки «Трубы свободы» была фраза:

28

в советском обществе нормальными людьми являются только революционе-

ры. Получалось, что мы живём среди миллионов умалишённых, и доказывать

им, что высказывание наших мнений или экономических рекомендаций не есть

преступление, было бы действием одного порядка с обоснованием права на но-

шение узких брюк.

Какого-то особого давления со стороны следователей я не ощущал, хвата-

ло и того, что было: сам арест, сугубо официальное обращение, заключение с

бытовиками, с которыми ты находишься в совершенно разных плоскостях. Ино-

гда следователи говорили нечто вроде «надавим очными ставками» или «если

какие-то эпизоды нам станут известны после суда, мы заведём дело по вновь

открывшимся обстоятельствам, и вам будет ещё хуже». Нам доказывали, что те

или иные эпизоды нашей деятельности им известны и вне зависимости от того,

подтвердим мы их или нет, мы всё равно будем осуждены, весь вопрос только в

степени этого наказания. О том, что больше 7 лет нам не дадут, никто, конечно,

не говорил, и подобные выражения были чистой воды шантажом. Однажды сле-

дователь сказал: мы ходатайствовали перед начальством, чтобы вас не сажали с

такими опасными людьми, как Даниэль и Синявский. Это уже была полная чушь,

потому что посадить 6 человек по двое в 3 лагеря, в одном из которых сидит

Синявский, а в другом Даниэль так, чтобы они не совпали ни с тем, ни с другим – это даже не волк, коза и капуста. Правило помещать подельников в разные зоны

неукоснительно соблюдалось, исключение могло иметь место, если количество

осуждённых превышало количество зон, что и было в нашем случае.

Естественно, что мы воспринимали людей, которые нас арестовали и содер-

жат под следствием, как своих противников, которые желают нам максимально-

го зла, хоть и внешне они были достаточно лояльны. Мы не могли с ними просто

разговаривать, как с другими людьми. Между нами стоял невидимый барьер, и

любую попытку следователей сломать его мы считали в этическом плане пре-

ступной – всё равно, что вторгнуться в мир нашей души, жизни и деятельности,

которая в определённом смысле была жертвенной.

Бюрократический абсурд пропитывал всю их деятельность. Во время обы-

ска кэгэбэшники умудрились потерять бумажки с обозначением страниц, зафик-

сированных на фотоплёнке, вложенные мной в коробки с негативами. Они очень

нервничали и суетились, хотя я предлагал им написать новые. Нет, нужны были

именно те бумажки именно с такой линией обрыва и так далее. Так же нервнича-

ли они и в конце следствия, торопя меня ознакомиться с материалами дела, и я

так и не успел прочесть статью Вудки о творчестве Евтушенко и Вознесенского.

Мой следователь мог звонить по телефону и беседовать с продавщицей

книжной магазина, болтать с зашедшим коллегой о рыбалке, – у них были свои

интересы, а мы относились к сфере работы, в которой существуют определён-

ные правила: если сказано, что данное произведение антисоветское, значит, его

надо преследовать; не сказано – не надо.

На одном из допросов мне предъявили написанное моей рукой стихотворе-

ние, найденное у меня при обыске. На вопрос следователя об авторстве я пока-

зал, что оно написано мной – текст носил обличительный характер, его автором

был Юрий Ионов и я хотел отвести от человека лишние обвинения. Следователь

стал записывать, что найденное у Романова стихотворение, исполненное синим

красителем, начинающееся такими-то словами и заканчивающееся такими-то

29

словами, написано им в такое-то время, как в кабинет зашёл другой следователь

и сказал, что только что допрашивал Ионова и он признался, что это его сти-

хотворение. Мой следователь разорвал испорченный бланк, начал составлять

новый протокол, и никаких эмоций, кроме того, что зря потрачен первый лист с

типографской шапкой, у него не возникло – какая разница, кто, в конце концов,

автор.

В самом конце следствия они уже откровенно халтурили: о чём вы разго-

варивал с таким-то? Не помню. Вот его показания, посмотрите, если это соот-

ветствует том разговору, мы запишем точно такие же ваши показания. – А на-

сколько это соответствует действительности, их совершенно не интересовало,

не говоря уже о юридической противоправности такого подхода. Наверное, под-

жимало время, и сопоставлять показания свидетеля и обвиняемого, проводить

очные ставки уже не было ни сил, ни желания.

Это равнодушие меня удивляло и в лагере – администрации было абсолют-

но не важно, каких взглядов придерживается данный заключённый – марксист-

ских, анархистских, демократических, монархических; главное, что они отлича-

ются от того, что написано в газетах.

Следствие продолжалось около 4 месяцев, закончилось к концу 1969 года,

на 5 января 1970 был назначен суд. Перед началом заседания мне вручили обви-

нительное заключение, около 50 страниц машинописи, и я читал его в камере.

В нём подробно излагались установленные следствием эпизоды, которые под-

тверждались как показаниями обвиняемых и свидетелей, так и вещественными

доказательствами, в качестве которых фигурировали только изъятые тексты и

средства размножения – фотоаппарат и пишущая машинка.

Из бумаг, приложенных к делу, моё внимание привлекли два документа.

После ареста госбезопасность, по советской традиции, затребовала из универ-

ситета мою характеристику. Факультетское начальство было поставлено в двус-

мысленное положение: написать, что я хороший, не могли – невиновных у нас не

арестовывают, а дать плохую характеристику – значит, навлечь вопрос – почему

не перевоспитали, не проконтролировали, не исключили. Выход был найден.

«Характеристика» никакой характеристики не содержала, были приведены мои

оценки по всем предметам за все курсы и сделана приписка: интересовался по-

эзией и научной фантастикой. На мою общественную опасность могла косвенно

указывать лишь тройка по истории КПСС.

Позже я получил ещё одно свидетельство о гибкости руководства ис-

тфака: когда староста группы спросил в деканате – помещать ли Романова

в список студентов, ему посоветовали вписать мою фамилию карандашом.

В справке, которую мне выдали после выхода из лагеря, значилось: исключён

из числа студентов в связи с арестом и лишением свободы. Можно, конечно,

вспомнить автономию университетов в Западной Европе и дореволюцион-

ные традиции в царской России, когда полиция не допускалась на террито-

рию университета. Для нового общества факт ареста и осуждения был доста-

точен для исключения, и право восстановиться после отбытия срока никак

не оговаривалось. И все разговоры о том, пытаюсь ли я восстановиться в

университете после отбытия срока, я воспринимал как абсурдные – это было

всё равно, что пытаться пересечь границу с независимым видом на виду у

караульного поста.

30

Не менее любопытной была экспертиза текстов, которые нам инкримини-

ровались. К делу была приложена справка из Петрозаводского университета (не

с той ли кафедры философии, где преподавал Александр Гидони, прославивший-

ся доносами на солагерников ещё в 50-е годы и продолжавший заниматься тем

же ремеслом на свободе?). Экспертиза содержала краткий пересказ содержания

каждой из глав «Заката капитала» без намёка на какую-либо оценку, даже без

«якобы» и «так называемый». Для ГБ это был очень удобный документ: учёные

рассмотрели, отрецензировали, и мы имеем полное право утверждать, что это

произведение антисоветское. Это давало формальное основание судье прини-

мать обвинительное заключение за основу и буквально переписать его в при-

говор, а Верховному Суду в своём определении буквально переписать приговор

Саратовского областного суда.

* * *

Меня очень интересовало, с какого момента и как начались аресты. Един-

ственное, что можно было понять из материалов нашего дела – что в августе

1969 года в Рязани был арестован Олег Сенин. Братья Вудки, прибыв в Мордо-

вию летом 1970 года, изложили мне следующие события. Приняв решение вы-

ехать в Израиль, Вудка должен был определить своего преемника. Продолжало

оставаться аксиомой положение о необходимости нелегальной деятельности,

поскольку события в Советском Союзе, казалось, неминуемо будут развиваться

в известном направлении – в сторону борьбы с диктатурой государственно-бю-

рократического аппарата, которая самозванно объявила себя коммунистиче-

ской. В течение трех лет активным участником рязанской группы был Евгений

Мартимонов. Он интересовался методами ведения партизанской борьбы в го-

родских условиях и написал на эту тему довольно обширную работу. Человек

он был, видимо, достаточно организованный, исполнительный и аккуратный, и

Юрий Вудка решил, что руководство рязанской группой должно перейти к нему.

Следует отметить, что всякого рода организационные формы Вудка созна-

тельно ограничивал: рязанская группа, в отличие от саратовской, не имела на-

звания и устава. С другой стороны, когда Вудка приезжал в Саратов, он очень

позабавил нас, предложив собрать всех членов саратовской группы для того,

чтобы он назначил нам руководителя. Мы считали себя вполне автономным

образованием, и никто из нас не претендовал на роль формального или нефор-

мального лидера. В Рязани дело обстояло иначе.

По версии Вудки, Мартимонов пошёл в КГБ и написал явку с повинной, опа-

саясь, что в случае ареста основная тяжесть обвинения падёт на него. Это прои-

зошло 24 июля 1969 года, и для того, чтобы отвлечь внимание от Мартимонова,

на другой день в КГБ был вызван Семён Заславский. Ему сказали: мы всё знаем,

и предложили написать явку с повинной. Этот документ оформляется 25 июля,

а число в протоколе показаний Мартимонова исправляется на 29-е; в это время

Мартимонов собирает сведения о связях группы и людях, вовлечённых в дви-

жение. Согласно версии ГБ, источником всех арестов является явка с повинной

Заславского, а Мартимонов пришёл с повинной четыре дня спустя. 30 июля аре-

стовывают Юрия Вудку, затем его брата, Фролова, Грилюса и Сенина. После суда

31

участники рязанской группы получили следующие сроки: Юрий Вудка – 7 лет,

Фролов и Грилюс – по 5, Валерий Вудка – 3, Мартимонов и Заславский – по 3 года

условно. Таким образом, количество участников рязанского процесса формаль-

но тоже было равно шести, но к лишению свободы приговорены только четверо,

Мартимонов и Заславский, насколько мне известно, даже не содержались под

стражей.

Олег Сенин успел сагитировать студента историко-филологического фа-

культета петрозаводского университета Александра Учителя, он начал свою

деятельность в начале 1969-го, а летом был арестован. Поскольку он не успел

создать разветвлённой группы, следствие прошло очень быстро, и он был осу-

ждён ещё до января 1970. Учителя привозили на саратовский процесс в качестве

свидетеля, и нас удивила его шевелюра – очевидно, Учителя успели сфотографи-

ровать раньше, чем остричь, и он должен был до лагеря носить длинные волосы.

Он получил 4 года и освободился осенью 1973.

* * *

Суд был назначен на 5 января. Нас привезли из следственного изолятора, и

мы впервые собрались вшестером – Бобров с Фокеевым до этого дня не встре-

чались. В зале стояли скамейки, ограждённые барьером – скамья подсудимых,

справа – возвышенность с креслами для судьи и двух заседателей. Перед нами за

столом сидели адвокаты, а на другой стороне, напротив адвокатов и по правую

руку от судейских кресел – место для прокурора и государственного обвинителя.

Формально заседание было открытым, на самом деле пускали только по

пропускам; некоторые студенты пытались пройти в зал, но вход контролировал-

ся сотрудниками госбезопасности. Эта мера не была напрасной: когда в Горьком

судили группу Павленкова – Капранова – Жильцова – Пономарёва, при произ-

несении последних слов в зал были допущены все желающие. Подсудимых за-

бросали цветами, и будущие политзэки выкрикивали: «Сталинизм не пройдёт»

и «Ваш суд антисоветский». Впрочем, некоторые люди попали в зал случайно

– пропуска не были именными. Среди присутствовавших я видел преподавате-

лей университета, юридического института, наших следователей; зал на 40 мест

был заполнен целиком.

Перед началом первого судебного заседания Сенин предложил мне вы-

ступить с отказом от того, что мы говорили на предварительном следствии, и

заявить, что не считаем себя виновными. Я отказался, а в одиночку Сенин на

подобный шаг не решился. Здесь сыграла роль общая атмосфера, сказывалась

и разница в выборе линий поведения участников группы после ареста, непосле-

довательность и колебания, которые проявлял практически каждый из нас. Я

знал, что нас снова разведут по камерам, что мы находимся в безраздельной вла-

сти полицейского аппарата, который может предпринять самые неожиданные

меры, – мы ведь не знали, как проходят такие судебные процессы, что бывает с

людьми, которые внезапно заявляют, что они готовы противостоять режиму до

конца.

Неизвестность и несогласованность в наших действиях и показаниях при-

водила к тому, что я придерживался линии, которую выбрал в середине след-

32

ствия: подтверждать факты, которые становились известны следствию, и при-

знавать, что наша деятельность была ошибочной. Каждый из нас, конечно, не

считал себя виновным, и когда я показал Куликову написанное перед судом

стихотворение о поэте, который усыпляет своими скучными стихами дракона,

сторожащего принцессу, он сказал, что это напоминает ему наше поведение на

следствии.

Заседание началось с чтения обвинительного заключения, затем следо-

вал допрос свидетелей. Некоторые выражали желание остаться в зале после

допроса, но судья заявлял, что они должны покинуть зал суда. У людей не хва-

тало решимости возражать и ссылаться на УПК, и до конца заседания разреши-

ли остаться только нашим родственникам. Вопросы к ним носили совершенно

бессмысленный характер, от них требовалась лишь наша характеристика, а по

обвинительному заключению вопросов не возникало.

Суд был ритуально-формализован до предела: зачитывались показания,

они подтверждались, и ни о какой полемике с нашими взглядами речь не велась.

Адвокаты всех шестерых обвиняемых произносили совершенно однотипные

речи: да, наши подзащитные совершили особо опасные государственные пре-

ступления, но, учитывая их молодость, признание вины, всякого рода смягча-

ющие обстоятельства (больные родственники, состояние здоровья), просили

назначить как можно меньшее наказание; ни о пересмотре дела, ни о нелепости

обвинения речи не шло. Всё это напоминало Кафку и «Приглашение на казнь»

Набокова, где речи прокурора и адвоката звучат в унисон. Наши последние слова

были очень краткими и сводились к признанию вины.

Всё было решено заранее, и суд был нужен как сугубо бюрократическая

процедура. Так, приговор был объявлен 16 января, а суд удалился на совещание

13 января. По закону суд не должен покидать комнату для совещаний до оглаше-

ния приговора и вступать в какие бы то ни было контакты, хотя всем было ясно,

что трое суток эти люди могли заниматься чем угодно. По УПК, должна была

вестись стенограмма суда, после объявления приговора нас были обязаны с ней

ознакомить, а мы – расписаться в том, что согласны с правильностью её состав-

ления. Надо ли говорить, что ничего подобного сделано не было.

Сенин получил 7 лет и 2 года ссылки, Кириков – 6 лет и 2 года ссылки, я – 6

лет, Куликов – 5, Бобров – 4 и Фокеев – 3 года.

Информация о процессе попала в «Хронику текущих событий». Вряд ли её

передавали люди, присутствовавшие на суде – в сообщении были допущены не-

точности, вплоть до искажения названия группы. В официальной печати ника-

ких упоминаний о нашей группе не было (вплоть до 1989 года: письмо Кирикова

в редакцию журнала «Век XX и мир», № 6).

* * *

Косвенной реакцией на наш процесс было постановление ЦК КПСС «Об уси-

лении идеологической работы в Саратовском университете и Московском выс-

шем техническом училище» (Бауманском). Чашу терпения партийных властей

переполнили дело саратовского «Союза прогрессивного социализма», возник-

шего вслед за нашей группой, и история с распространением самиздата, где были

33

замешаны лица, хорошо известные в саратовских интеллектуальных кругах – Стрельников, Штерн, Катц, Белокрыс (об этом есть информация в «Хронике», и

фамилии, кстати, тоже искажены), – меры властей ограничились статьёй жур-

налиста Пролеткина (он специализировался на материалах подобного рода) в

областной газете «Коммунист» под названием «У позорного столба» (4.02.1972).

«Союз прогрессивного социализма» возглавлял Валерий Белохов, выпуск-

ник саратовского авиационного техникума и студент первого курса заочного

отделения исторического факультета. «Союз» успел издать один номер журнала

«Время перемен», намечалась учредительная конференция, в которой должны

были принимать участие 11 человек. Белохова арестовали, судили и дали 5 лет;

по делу он проходил в одиночку, власти не решались создавать ещё один гром-

кий процесс вслед за нашим.

В Москве в 1972 году были арестованы Болонкин и Балакирев. Болонкин

был доктором технических наук, преподавателем МВТУ; он создал несколько

множительных аппаратов и тиражировал Солженицына, Конквеста, Авторхано-

ва, Бердяева и другие запрещённые тексты. Для того, чтобы сразу убить двух

зайцев, было принято постановление ЦК КПСС, где говорилось о необходимости

усилить идеологическую работу.

* * *

С годами становились известны подробности реакции на наш арест. Перед

началом суда в городе были распространены листовки со стихами:

З а г ор лов зя лаК ГБр уч ищ а,

Н о в се х н е з ад уш иш ь – н асс от ни н аст ыщ и!

После процесса по городу циркулировали различные небылицы о нашей

группе. Обстановка домыслов подпитывалась как обывательскими представ-

лениями о деятельности инакомыслящих, так и целенаправленной дезинфор-

мацией. Соседи говорили о финансировании нас американской разведкой, зна-

комые интересовались у моей матери, где хранились радиостанция и оружие,

оперативник КГБ рассказывал моему однокурснику, что мы поддерживали связь

с НТС через Пензу. (Позже я узнал, что даже на лекциях в КГБ зачитывались свод-

ки информации, в которых искажалось истинное положение дел – о деятельно-

сти Московской Хельсинкской группы, например, – и рядовые сотрудники вво-

дились в заблуждение вышестоящими. Таким образом, верхний эшелон пытался

дезинформировать нижние звенья, а те, в свою очередь, обманывали руковод-

ство, стараясь представить дело так, что они усердно несут службу и проявляют

бдительность.)

Даже сейчас кто-нибудь периодически «вспоминает», что мы собирались

убить Суслова, а судивший нас Теплов договорился до того, что мы подписывали

клятву кровью. К этому его подвигли следующие события. В саратовской газете

«Совфакс» появилась публикация, подвергавшая сомнению компетентность до-

цента юридического института профессора Теплова: припоминались история с

вынесением неправомерного приговора к высшей мере в то время, когда он был

34

председателем судебной коллегии областного суда, и процесс по делу нашей

группы. Теплов подал в суд. В письме, на опубликовании которого он настаивал,

и содержалось это дикое утверждение. Очевидно, он пытался доказать нашу

решимость любым путём бороться с законной властью. Скандал выплеснулся в

центральную печать, в «Литературке» появилась статья И. Гамаюнова «Месть».

В конце концов, Теплов отозвал свой иск.

* * *

После суда мы ожидали, пока наши кассационные жалобы дошли до Верхов-

ного Суда Российской Федерации и вернулись обратно с определением, что при-

говор остаётся без изменений. Впрочем, не совсем так: Верховный Суд обратил

внимание на то, что Саратовский областной суд во главе с Тепловым допустил

совершенно дикую юридическую оплошность, назначив каждому из нас допол-

нительный срок по 72-й статье, и дезавуировал эту часть приговора (72-я статья

является отсылочной к блоку статей об особо опасных государственных престу-

плениях, в ней говорится об организационном характере действий, предусмо-

тренных статьями 64 – 73, применяется она только в совокупности как отягча-

ющее обстоятельство, и отдельного наказания по ней не предусматривается).

Если подобные вещи допускались на уровне областного суда, то что можно пред-

положить о районных судах или выездных сессиях куда-нибудь в деревню или

на предприятие? Самое страшное, что и поправить-то было некому, поскольку

ни уголовный, ни тем более уголовно-процессуальный кодекс в советском мага-

зине купить было невозможно, эти тексты были доступны лишь специалистам,

которые и считали себя полномочными казнить, миловать и решать, какое про-

изведение является политически вредным, а какое – политически полезным.

Меня перевели в камеру для осуждённых. Вероятность, что снова будут

подсаживать агентурных источников, была невелика – администрация не могла

постоянно обеспечивать нахождение с каждым из нашей шестёрки своих людей,

да и необходимость добывания каких-то сведений, связанных с делом, была для

ГБ менее актуальной.

Я сидел с бытовиками в камере на четырех человек и знакомился с их де-

лами. Моё внимание привлекла фраза, часто повторявшаяся в приговорах: нет

оснований не верить свидетелю такому-то, причём иногда упор делался на то,

что этот свидетель член КПСС. Так было в деле Виктора Пименова, который был

осуждён за грабёж на основании показаний единственного свидетеля, он же

потерпевший. Сам Пименов отрицал свою вину, но получил 8 лет, это был уже

второй срок. Та же фраза была в приговоре Ремира Колокольникова; он утверж-

дал, что дело раздуто его племянницей, работником прокуратуры, которой на-

доели его пьянки и требовалась дополнительная жилплощадь. Она, по словам

Колокольникова, собрала показания соседей, которые подтвердили факт угроз

с его стороны, и Колокольникову дали 7 лет строгого режима. Мы сидели с ним

в 3-м корпусе на 1-м этаже в камере для смертников, поскольку мест в обыч-

ных камерах не было. В камере отсутствовал репродуктор, зато окна забраны

дополнительными решётками, нары тоже отличались от обычных – здесь были

одноэтажные.

35

Вскоре нас с подельниками посадили в 2 камеры по трое. Я сидел с Кулико-

вым и Фокеевым, в другой были Сенин, Бобров и Кириков.

Наша камера была на 4-м этаже 3-го корпуса Саратовского следственного

изолятора, и, поскольку мы знали номер камеры, где сидят наши однодельцы

из юридического института, то иногда, выходя на прогулку, – в это время дверь

оставалась открытой – нам удавалось бросать друг другу записки в пустовав-

шую камеру или передавать их через бытовиков. По необходимости они носили

краткий отвлечённый характер, нам было важно только знать, что все живы и

здоровы.

В самом конце апреля или начале мая нас известили, что пора готовиться

к этапу. Мы собрали все имевшиеся вещи, всех шестерых посадили в «воронок»,

и мы в первый раз могли свободно поговорить. Перед посадкой в арестантский

вагон мы увидели своих родственников, которые знали, что в этот момент нас

будут грузить в поезд; мы успели помахать им, пока они бежали за вагоном, пы-

таясь как бы побыть с нами последние минуты; там была бабушка Кирикова,

моя мать... Куда мы едем, никто не говорил.

На первой остановке в Сызрани из вагона выгрузили 20 с лишним человек,

подошёл полненький майор с добродушно-флегматичным выражением лица,

открыв папочку, прочитал все фамилии и сказал: ну, пойдёмте. Ни конвоя, ни

собак – беги – не хочу: до тюрьмы было недалеко, и вёл нас только один человек,

бросься мы врассыпную, он ничего не смог бы поделать.

Может быть, у ехавших с нами бытовиков были небольшие сроки, а в отно-

шении нас никаких специальных оговорок не было. В любом случае, я с трудом

представлял себе, как бы я мог существовать на нелегальном положении. Мы

знали – по книгам и кинофильмам – о «малинах», но возможность жить долгое

время на чужой квартире, не вызывая подозрений, да ещё без паспорта была

почти нереальной.

В Сызранской тюрьме нас поместили в подвальном помещении в камеру

типа «зверинец» с решёткой вместо стены. Здание было очень старое: зареше-

ченные окошки на уровне земли, низкие сводчатые потолки, над бетонным по-

лом настил из досок, на котором могли бы разместиться два десятка человек.

Трудно было возвращаться к подробностям дела, ко всему, что связано с нашим

провалом; мы шутили и старались говорить на посторонние темы.

На другой день нас вывели в прогулочный дворик, который отличался от

саратовского: там он выглядел как длинный прямоугольник, разделённый на

клетки – 4 бетонных стены и бетонный пол, сверху прохаживался надзиратель,

а здесь это был круг, разделённый на треугольные секторы, с вышкой для над-

зирателя в центре. В соседнем дворике гуляли женщины-заключённые. Их речь

была пересыпана матом и производила дикое впечатление, ещё и потому, что

это была не ссора, а обыденная беседа.

Из Куйбышевской области нас повезли в Мордовию, следующая останов-

ка была в Рузаевке. Пересыльная тюрьма представляла собой патриархальный

одноэтажный домик, в побелённой камере были деревянный стол, лавки, умы-

вальник – почти деревенская гостиница. В обед давали непременно отдельно

отрезанный кусочек мяса, грамм 40– 0, как полагалось по ИТК. Там мы впервые

увидели надписи, из которых можно было сделать вывод, что здесь проезжали

политзаключённые.

36

Сенин, когда сидел в Саратове, ожидая кассационного решения, находился

вместе с человеком, отбывшим срок за попытку перехода границы и сидевшем в

политлагерях. Он говорил, что был знаком с Юлием Даниэлем, и из его рассказов

можно было представить, что атмосфера в политзонах не такая жуткая, как на

сталинской каторге.

В Рузаевке мы впервые встретили ещё одного политзаключённого, это был

Иван Сокульский, выпускник Днепропетровского университета, филолог и поэт.

Сокульский довольно охотно рассказывал о своём деле: ему инкриминиро-

вали 3 стихотворения, признанных антисоветскими, и ещё один текст, направ-

ленный в руководящие органы Украины, который был подписан «Творческая

молодёжь Днепропетровска». Одно из стихотворений представляло из себя об-

ращение к древнему киевскому князю Святославу, в переводе там были такие

строчки: «Святослав, воин наш, встань, снова печенеги! Где клокочет гневом

Днепрогэс, выхвати свой меч из ножен». При желании тут можно было усмот-

реть недовольство режимом, но второе стихотворение, «Волы», по словам са-

мого Сокульского, было навеяно понурым видом стада, которое гнали мимо его

окна. Там была строчка «В машинный век вы не нужны, вас отдадут на колбасу»,

говорилось, что даже погонщик над вами смеётся – для чего же вы носите свои

острые рога? Это было расценено как клевета на советский рабочий класс. Со-

кульский на суде сказал, что это ему напоминает старый анекдот, когда мужик

кричит на улице «царь дурак», а полицейский говорит ему: ты не можешь иметь

в виду турецкого царя, потому что если какой царь и дурак, так только наш. Су-

дья на это, конечно, ничего не мог, да и не хотел ответить. Третье стихотворение,

«Ихтиозавр», было связано с эпизодом, когда чиновник в одном из украинских

учреждений оскорбился тем, что Сокульский заговорил с ним по-украински

и потребовал, чтобы разговор шёл только на русском. Как бы то ни было, мы

были удивлены, что Сокульский получил 4 с половиной года, и советовали ему

написать протест и заявить, что в крайнем случае это может быть расценено как

190-прим. Он этого не сделал и просидел полностью весь срок. Позже Сокуль-

ский стал участником Киевской Хельсинкской группы и получил ещё один срок.

В отношении нашей психологии и тогдашней информированности кажется

любопытным такой эпизод: когда нас уже втроём привезли на 19-ю зону, – меня,

Сокульского и Кирикова, – надзиратель, который проверял вещи, здоровый па-

рень с лицом олигофрена (заключённые называли его «Полтора Ивана» за вы-

сокий рост), обыскав Сокульского, сказал, что в газетах писали, будто он шпион.

Первая мысль была, что Сокульский сочинил легенду, будто он осуждён за свои

стихи, но посмотрев на «Полтора Ивана» и послушав его разговоры, я понял, что

у него в голове всё перемешано. Он готов кому угодно прилепить любое обви-

нение; ему скажут, что Сокульский по совместительству американский шпион,

и он охотно поверит. Я же по мере общения с Сокульским всё больше и больше

убеждался, что это настоящий поэт и украинский интеллигент, человек с чуткой

душою и большой культурой.

После Рузаевки нас, уже семерых, привезли на станцию Потьма, где мы про-

вели сутки. Оттуда нас стали распределять по лагерям.

В Потьме находилось Потьминское управление лагерей, о котором мы слы-

шали ещё в Саратове: в «Размышлениях о прогрессе...» Сахарова говорилось, что

в мордовских лагерях, подчинённых этому управлению, находятся 15– 0 тысяч

37

политзаключённых. Цифра эта, как потом оказалось, была преувеличена, речь,

видимо, шла о всех заключённых на территории Мордовии, включая и уголов-

ных. Когда из Потьмы нас с Кириковым и Сокульским привезли в зону № 19, мне

удалось выяснить, что все политзаключённые, осуждённые по 70-й статье, на-

ходятся в следующих пунктах: зона № 19, самый большой лагерь, количество

заключённых в нём было примерно 500 человек; № 17 и № 3, примерно по

250 человек в каждом. Была ещё небольшая женская зона, в 1960-е количество

женщин-заключённых колебалось между 15 и 25; была также зона особого ре-

жима, где содержалось около 200 человек. Кроме того, несколько заключённых

за антисоветскую пропаганду – буквально единицы – можно было найти в зоне

№ 5, там находились иностранные подданные. Немного политзаключённых со-

держалось также во Владимирской тюрьме. Таким образом, общее число полит-

заключённых в Мордовии, осуждённых по 70-й и 64-й статьям, не превышало

1,5 тысяч человек. Если мы прибавим осуждённых по статье 190-прим, которая

гласит, что преступлением являются клеветнические измышления, порочащие

советский общественный и государственный строй, а также людей, которые на-

ходились за свои взгляды в психиатрических больницах, то общее число значи-

тельно вырастет. Но я думаю, что в 1970 году оно не превышало 10 тысяч чело-

век – на 300-миллионный советский народ.

III

В конце первой декады мая нас привезли в зону № 19. Собственно, это был

квадрат земли 250 х 250, внутри него располагались жилые бараки, столовая,

баня, санчасть и здание, называемое «штаб», где находилась приходившая на

дневную работу администрация и цензор, который проверял письма и выдавал

посылки и бандероли. В отличие от бытовых зон, где, по рассказам, заключён-

ные мало внимания уделяли внешнему оформлению своего бытия, здесь люди,

сидевшие годами, традиционно разводил цветы, старались ухаживать за внеш-

ним видом бараков. Лавочка у санчасти, берёзки, цветы – в этом было что-то

декоративно-усыпляющее; идиллическое место отдыха или санаторий для по-

стороннего наблюдателя, зона между тем отличалась жёстким режимом и ма-

лейшее его нарушение каралось помещением в карцер, он же ШИЗО – штрафной

изолятор, или в помещение камерного типа – ПКТ.

День нашего прибытия выдался солнечным и как-то настраивал на радост-

ное восприятие: ни о каком ограничении прогулки речи не шло, я мог передви-

гаться в любом направлении, разговаривать с любым из 500 заключённых, и это

казалось переходом почти к свободе. По случаю 9 мая у заключённых прибавил-

ся выходной, в этот день в зоне никто не работал, и нас пригласили на чашечку

кофе несколько лагерных старожилов. Мы расположились прямо на травке, по-

стелив бушлаты и телогрейки.

Нас пригласили: юрист из Ленинграда Юрий Гендлер, Зиновий Троицкий,

тоже юрист, из Перми, Николай Драгош и Николай Тарнавский, осуждённые в

1964 году в Кишинёве, и ленинградский инженер Сергей Хахаев. Все они были

осуждены по 70-й статье. Были незначительные оттенки, связанные с различ-

38

ной нумерацией этой статьи в кодексах «союзных республик». Так, на Украине

статья 70 носила номер 62, но суть обвинения была одна – антисоветская агита-

ция и пропаганда.

Из перечисленных людей наиболее близким по взглядам к нашей группе

был Хахаев. О существовании подпольного «Союза коммунаров» я слышал ещё

в 1965 году по пекинскому радио: речь шла о группе инженеров, распростра-

няющих оппозиционные советскому режиму коммунистические взгляды, и

китайцы преподносили этот факт как наличие в Советском Союзе скрытой оп-

позиции, которая, возможно, сочувствует китайской модели коммунизма. Что

касается других пригласивших нас людей, они декларировали свои взгляды как

антикоммунистические и заявляли себя сторонниками западной демократии.

Позже я познакомился с Евгением Вагиным, тоже находившемся в этом лаге-

ре, он представлял Всероссийский Социал-Христианский Союз Освобождения

Народа – и стоял на национально-религиозных позициях. Таким образом, пе-

редо мной предстали все три тогдашних крупных течения среди интеллиген-

ции – праворадикальное, центристское (демократическое) и леворадикальное.

Между этими людьми постоянно шёл обмен мнениями, разного рода полемика.

Поскольку уже тогда мне стало казаться, что вопросы государственного устрой-

ства не являются самыми существенными в человеческой жизни, то, когда меня

стали спрашивать, какой из точек зрения на проблему власти я сочувствую, я

говорил, что считаю себя анархистом, то есть человеком, который отрицает лю-

бую власть, хотя мой тогдашний анархизм был ничем иным, как нежеланием

примыкать к какой бы то ни было партии – стойко сохранившимся на протяже-

нии последних 25 лет.

Кирикова поставили работать электриком, а меня сначала определили

на подсобные работы и позже перевели на зачистку часовых футляров, чем

занималось большинство заключённых. Промышленная зона находилась

рядом с жилой, туда можно было попасть, пройдя через двое ворот, откры-

вавшихся по утрам. Между этими зонами на участке земли 20 х 250 м раз-

мещались пекарня и огород, промзона помещалась на квадрате 250 х 250 и,

таким образом, общий комплекс жилой и промышленной зон представлял

огороженный общим забором с колючей проволокой участок, размером

250 х 500 м. В промышленной зоне производство проходило полный цикл:

привозили брёвна, а на склад готовой продукции поступали футляры для на-

стенных часов. После этого они отправлялись в Пензенскую область на Сер-

добский часовой завод, где в них вставлялся собственно часовой механизм.

Часы – настенные ходики с гирями, цепочками и кукушкой – в основном рас-

купались в сёлах и деревнях.

Время от времени на производстве, кроме выпуска часовых футляров, пы-

тались наладить изготовление шахматных досок, и некоторые заключённые

делали резные фигуры и доски, сложенные так, чтобы клетки оказывались на

внутренней стороне, а на внешней набиралась какая-нибудь картина, пейзаж

или портрет. В зоне было много талантливых людей, особо отличались ремес-

ленными способностями литовцы. Заключённый Гимбутас мог вырезать из де-

рева пасхальное яйцо или кружку с ручкой в виде русалки. Эти изделия высоко

ценились, их можно было даже продать надзирателю или обменять на чай или

продукты.

39

Меня поставили работать вместе с молодым поволжским немцем Мил-

лером. Его посадили на 3 года только за то, что, живя где-то в Казахстане или

Сибири, он записывал передачи «Немецкой волны», перепечатывал и давал чи-

тать знакомым. Когда улучшились отношения между Германией и СССР, Мил-

лер взбодрился, почувствовав, что у него есть шансы добиться разрешения на

выезд. Он как-то сказал, что все исторические типы религий себя исчерпали и

нужно создавать новую. Для меня такая постановка вопроса была бессмыслен-

ной не потому, что она по определению упречна, просто тогда я ещё смотрел на

мир глазами человека, который находился в плену коммунистических стерео-

типов. Однако довольно быстро я почувствовал, что вопрос религии для меня

очень важен: ощущение одиночества, отчаяния и безысходности, которое ох-

ватывало многих людей, испытавших шок первого ареста, суд, приговор, – уже

это заставляет посмотреть вглубь себя. А потом привозят в Мордовию, и я вижу,

что большинство людей значительную часть времени уделяет именно религи-

озным вопросам.

Раз в неделю, по средам, администрация требовала присутствия заключён-

ных на «политчасе». Мероприятие сводилось к тому, что заключённые сходи-

лись в секцию одного из бараков и начальник отряда, офицер внутренних войск,

зачитывал передовую статью из журнала типа «Коммунист» или сообщение о

каком-нибудь международном событии. Я даже затрудняюсь сказать, каков был

план этих занятий. Несмотря на то, что они были обязательными, среди людей,

осуждённых по 70-й, их было принято игнорировать. Иногда администрация

принимала очень жёсткие меры к уклоняющимся от посещения, и выпадали та-

кие недели и месяцы, когда не было ни одного человека, который бы не посетил

политзанятия; мне приходилось присутствовать не более чем на пяти за весь

срок, и я воспринимал это как вынужденное обстоятельствами унижение. Разу-

меется, если бы не санкции, которые применяла администрация – лишение пра-

ва получения посылки, продуктов в ларьке, помещение в карцер или ПКТ, навряд

ли вообще кто-то на них бы ходил. Однажды в конце одного из политзанятий

Игорь Кравцов, осуждённый за украинский национализм, спросил начальника

отряда: «Сейчас, в газетах пишут об усилении роли партии – я не совсем пони-

маю, что значит это выражение, по-моему, власть партии уже тотальна – каким

же образом собираются усилить её ещё больше? Что, вместо одного парторга на

предприятии будет два? Или увеличат штаты партработников?». Не ожидавший

вопроса начальник отряда и сам толком не знал, что означает усиление роли

партии. Он сказал: «Я подумаю и через какое-то время вам отвечу».

Иногда приезжали делегации из разных республик, причём трудно было

понять, как подбирался их состав. Обычно они рассказывали о том, как хорошо

живётся в Советском Союзе, какие успехи социалистического строительства до-

стигнуты в разных областях общественной и государственной жизни. Как пра-

вило, во время и после таких лекций никаких вопросов со стороны заключён-

ных не было. Лишь однажды, когда очередная делегация из Украины вышла из

столовой, которая одновременно являлась и клубом, мои знакомые украинцы

обступили их и стали стыдить: как же вы, украинцы, проповедуете идеологию,

которая враждебна вашему народу, и так далее. Было видно, что люди теряются

и не знают, что ответить. Не исключено, что им говорили, что здесь сидят особо

опасные преступники, от которых можно ожидать самых разных подвохов.

40

Два раза в неделю крутили кино, и первый фильм, который я увидел в зоне,

был снят по сценарию Александра Галича – «Третья молодость», о французском

балетмейстере Мариусе Петипа.

Мы стали обживаться в лагере.

* * *

Через два месяца произошло событие, поставившее меня перед выбором, и

я этот выбор сделал. Среди наших друзей – круг общения определился доволь-

но быстро – были два украинца: Владимир Гринь и Анатолий Шевчук. С 1 июля

1970 года администрация лагеря, на наш взгляд, в нарушение исправитель-

но-трудового кодекса, ввела дополнительные правила, согласно которым нужно

было ходить строем в столовую, держать руки за спиной при движении из жилой

зоны в промзону. Уточнялось, что администрация делает эти дополнения, исхо-

дя из местных условий. Мы же считали, что существующий порядок более чем

достаточен и никакие дополнения, которые мы воспринимали как ужесточение

режима, не нужны. Гринь и Шевчук отказались подчиняться нововведённым

правилам, и им было объявлено, что они лишаются права получения посылки.

Поскольку можно было получить только одну посылку в год весом до 5 кг, да

и то лишь по истечении половины срока, выходило, что следующую они смогут

получить только через год. И около 20 человек, в том числе и я, в знак протеста

объявили голодовку. Состав её участников был многонациональным: русские,

украинцы, литовцы и армяне (среди них был Степан Затикян: в 1977 году вместе

с двумя другими армянами он был обвинён в устройстве взрыва в московском

метро и, несмотря на протесты Сахарова и Армянской Хельсинкской группы,

убеждённых в его невиновности, расстрелян). Нас объединяло стремление по-

мочь своим друзьям. Никаких национальных, конфессиональных, политических

требований мы не выдвигали.

Голодовка продлилась 7 суток. Первые три дня нас по одному вызывали в

штаб, где присутствовали представители администрации лагеря – начальник

оперчасти, начальник режима и надзиратель. Они интересовались, почему мы

не выходим на работу. Мы отвечали, что проводим голодовку и не считаем нуж-

ным выходить на работу. Мне как новичку сделали устное предупреждение, на

второй день заявили, что лишают ларька; тех, кто уже имел какие-то взыскания,

как Драгош и Тарнавский, предупреждали, что они получат карцерный срок. По

истечении трех суток нас поместили в разные камеры ПКТ с целью изоляции,

чтобы в случае необходимости применить принудительное питание, и чтобы

информация о ходе голодовки не распространялась.

В нашей камере сидело четверо, в том числе и Шевчук; он рассказывал о

своём обвинении – ему инкриминировали распространение документов, где

утверждалось, что одно из крупнейших книгохранилищ на Украине сгорело не

в результате случайности, а было подожжено работниками госбезопасности, ко-

торые намеревались таким образом скрыть какие-то невыгодные для советской

идеологии документы. Его родной брат в то время был членом редколлегии га-

зеты «Литературная Украина», факт для нас довольно удивительный, – ведь мы

привыкли мерить масштабами до середины 50-х и ожидали, что на родственни-

41

ков тоже будут распространяться какие-то ограничения и репрессии вслед за

арестом обвиняемых.

Был с нами и Хахаев. Меня очень интересовали детали их программы, ми-

ровоззренческие вопросы; целыми днями мы лежали на матрасах на общем на-

стиле и разговаривали.

В жилой зоне первые трое суток я курил и чувства голода не испытывал.

А в камере, несмотря на объявленную голодовку, нам каждое утро ставили в

кормушку еду, что можно было воспринимать как дополнительную пытку. Мы

отказывались, и еду уносили; все пили только воду. Утром и вечером нас выво-

дили на оправку, туалет находился в прогулочном дворике. На четвёртый-пятый

день все чувствовали слабость, к концу недели уже не поднимались, кружилась

голова. Мы продолжали наши беседы. Помню, что на шестой день голодовки мы

с Хахаевым обсуждали различия в мировоззрении Томаса Мора и Кампанеллы.

Несмотря на то, что наше состояние не располагало к внятной полемике, мы спо-

рили очень горячо о предметах, которые в то время представлялись нам крайне

важными. Сравнение концепций Мора и Кампанеллы помогало нам разобраться

в оттенках социалистического спектра современности, призывы Кампанеллы к

жёсткой системе тоталитарного типа и более либеральные взгляды Мора вы-

зывали различные аналогии. Эти размышления поглощали наше внимание, мы

забывали о голодовке, и только когда из соседней камеры донёсся голос Зино-

вия Троицкого, сообщавшего, что администрация приглашает Гриня и Шевчука

для получения посылки, мы вернулись к бытовым проблемам и провели предва-

рительное совещание, на котором было решено прекратить голодовку. Правила

хождения строем остались в силе, но мы решили, что удовлетворены выполне-

нием одного из наших требований. После этого мы вышли в общую зону.

Один из выводов бытового плана, который я сделал из лагерного бытия,

заключался в том, что люди, как правило, страдают не от самого голода, а от

страха перед голодом, и это может в критических случаях даже привести к смер-

ти. Потом я нашёл этому подтверждение в книгах об экстремальных ситуациях,

в которых может оказаться человек, например, во время кораблекрушения. Мы,

в общем-то, не обладали достаточно большими запасами еды, рацион наш был

скуден и ограничен, и, тем не менее, мой сокамерник по Владимирской тюрьме

Петров-Агатов постился и два дня в неделю вообще ничего не ел. У нас был опыт

многодневных голодовок, мы знали об аналогичном опыте наших предшествен-

ников, сидевших в 1940– 960-х, и каждый, кто был внимателен к этому опыту,

мог прибавить к нему свой собственный. Всё это свидетельствовало о том, что

человек, который ставит духовное существование выше чисто земных удобств,

в конечном итоге выигрывает по сравнению с человеком, ориентированным на

ценности материального порядка: малейшее ограничение или лишение матери-

альных благ делает человека несчастным и он падает духом.

Реакция начальства на голодовку не заставила себя ждать – Тарнавский и Дра-

гош были отправлены во Владимирскую тюрьму, а меня в конце октября посадили

на 4 месяца в помещение камерного типа. После выхода оттуда моё пребывание

на 19-й зоне было непродолжительным, в конце августа состоялся суд, на котором

не было не то что адвоката, но даже обвинителя, просто объявили, что админи-

страция лагеря ходатайствует перед районным судом об изменении мне режима.

Со строгого режима я был переведён на тюремный и этапирован во Владимир.

42

* * *

Самым важным с момента ареста для меня было перемещение в качествен-

но иную среду. Восемь месяцев в следственном изоляторе приходилось общать-

ся с людьми, попавшими в заключение по уголовным статьям, их, как правило,

интересовали сугубо земные заботы, круг интересов был достаточно привыч-

ным и так или иначе знакомым по литературе. Не радовала и библиотека, уком-

плектованная стандартными советскими произведениями 50-х, из прочитанных

книг запомнился только Чехов. И приезд в Мордовию был для меня поворотным

пунктом в жизни. Каждый из встреченных мной людей был ещё и носителем

какой-то определённой информации.

Как я уже говорил, 19-я зона была самым большим лагерем, в котором, по

тогдашней официальной терминологии, содержались особо опасные государ-

ственные преступники, то есть осуждённые по статьям 70 – антисоветская аги-

тация и пропаганда и 64 – измена Родине. Сидевших по 70-й было около 50 че-

ловек, то есть 1/10 часть лагеря; около 50 человек – люди, попавшие буквально

в последние годы по 64-й статье и около 400 человек – «старики», как мы их и

они сами себя называли – люди в возрасте от 50 до 70 лет, тоже сидевшие по

64-й статье.

«Измена Родине» трактовалась самым широким образом, обязательным

было присутствие политических мотивов: предусматривалось наказание за

отказ вернуться из-за границы, бегство за границу с целью причинения вреда

советскому строю. Были пункты о нарушении территориальной целостности

СССР: если человек заявлял, что он выступает за отделение, скажем, одной из

прибалтийских стран или Украины от Советского Союза. Во всех кодексах со-

юзных республик были статьи о нарушении территориальной целостности, по

которым предусматривалось наказание от 10 до 15 лет или расстрел. В кодек-

се Российской Федерации статья о нарушении территориальной целостности

СССР отсутствовала, что являлось своего рода показателем того, что советская

идеология отождествляла понятие российский и общесоюзный и тем самым

усиливала неприязнь национально ориентированных людей ко всему, что было

связано с понятием Россия. Это постоянно рождало всякого рода недоразуме-

ния, но когда националисты видели, что россиянин не питает к ним враждебных

чувств, рано или поздно начинали отвечать ему тем же самым. В конечном итоге

я думаю, что, по большому счёту, официальная пропаганда своих целей не до-

стигала: принцип «разделяй и властвуй», конечно, всегда стоял на первом месте,

но ему могли противостоять хотя бы простые человеческие отношения, осно-

ванные на любви, дружбе, солидарности, взаимопонимании и сотрудничестве,

на уважении прав другого человека и другого народа. Так или иначе, советская

идеология была бесперспективна.

«Старикам» инкриминировались события, связанные со второй мировой

войной, среди них были «полицаи» – люди, в той или иной форме сотрудничав-

шие с гитлеровцами, власовцы, бандеровцы, участники национально-освободи-

тельного движения. Были в то время в Мордовии и «бериевцы» – люди, осуждён-

ные по бериевским делам в 1953 году, но мне не пришлось с ними познакомиться

и поговорить, они держались особняком.

43

Среди «стариков» было резкое расслоение на тех, кто в 40-х служил наци-

стам, и участников национально-освободительного движения во время второй

мировой войны и после неё: бандеровцы и прибалты – лесные, или зелёные, бра-

тья. Один из них, Дмитро Синяк, был приговорён к 20 годам. Освободился он в

один год со мной и рассказал, что когда его арестовывали в лесу, у него было

сильное желание застрелиться, но ему помешали, и теперь он этому очень рад – срок подходит к концу, и он ещё будет жить.

Отношение к «полицаям» было равнодушно-корректным: мы понимали,

что люди, которые находятся рядом с нами в 1970 году, это не те люди, какими

они были в 1940-х, что они уже так или иначе понесли наказание за участие,

скажем, в карательных операциях.

Что касается участников национально-освободительного движения, то

они считали молодых украинцев или прибалтов, которых привозили в лагерь,

своими преемниками, и между ними существовало духовное родство, поэтому

отношение русских к пожилым прибалтам и украинцам неизбежно диктовалось

идейной позицией. Если человек сочувствовал демократизации и националь-

но-освободительному движению как её части, он одинаково доброжелательно

общался и с молодыми, и с пожилыми украинскими и прибалтийскими нацио-

налистами, поскольку считал их и себя участниками одного движения. Если же

существовали какого-то рода разногласия и идейная конфронтация – я говорю о

движении, описанном в литературе, касающейся истории инакомыслия в СССР,

которое националисты Украины и Прибалтики воспринимали как великодер-

жавное, стремившееся к сохранению и расширению империи, – национальная

борьба воспринималась людьми, называвшими себя русскими националистами,

как враждебное движение.

То, что в нашем лагере 400 человек из 500 были людьми старше 50, прида-

вало определённый колорит лагерной жизни – эти люди, в отличие от молодё-

жи, стремились жить более размеренно, степенно: если человек знал, что ему

суждено провести в неволе 25 лет, то он старался не расходовать своих сил по-

напрасну.

25-летний срок просуществовал до 1958 года – сменился кодекс, и было

объявлено, что максимальным становится 15-летнее заключение, но, тем не ме-

нее, осуждённые к 25 годам продолжали их досиживать. При мне в 1970 году

освобождались два украинца, фамилия одного из них была Фенюк. Они удив-

ляли меня своей жизнестойкостью и доброжелательным отношением к окру-

жающим и миру, и вообще каким-то оптимистическим мироощущением. Но

было известно, что в 18-летнем возрасте они были арестованы польскими вла-

стями, с конца 30-х сидели в польских тюрьмах, пока на Западную Украину не

пришли гитлеровцы, пересадившие их в немецкие концлагеря, из которых они

в 1945 году переместились в советские. Просидев практически всю жизнь, они

освобождались, перевалив полувековой рубеж.

В конце лагерного срока мне приходилось общаться с Андреем Дубиной,

ему было чуть ли не 82 года, и, несмотря на дряхлость – работать он уже не мог,

– его продолжали держать в лагере, хотя было понятно, что никакой обществен-

ной опасности он не представляет.

«Молодёжью» у нас считались заключённые в возрасте от 18 до 40 лет. Это

деление, видимо, имеет какое-то историческое обоснование: люди, которым

44

во время войны было от 18 до 30, оказывались вовлечёнными в её водоворот,

а те, кто сформировался в середине 1950-х, в свою очередь, были порождением

1930-х. Таким образом, существовал пробел лет в 10, который и разбил населе-

ние нашего лагеря на две возрастные группы: молодёжь от 18 до 40 и стариков

от 50 до 70.

* * *

Кроме статей, которые я упомянул, у заключённых могли быть и другие.

Так, у нас содержалось около 10 человек, которые сидели в уголовных лагерях

и, например, раскидали там антисоветские листовки. Им добавлялась 70-я ста-

тья, и они отправлялись в Мордовию или во Владимирскую тюрьму. Иногда их

действия диктовались чисто бытовыми условиями, невозможностью по тем или

иным причинам продолжать находиться в своей зоне, иногда – желанием вы-

разить недовольство существующей системой. Они как бы переходили в статус

инакомыслящих, но предыдущий жизненный опыт и привычки накладывали

свой отпечаток на поведение; между собой мы иногда называли их «шурики» – нейтральный термин, обозначающий эту категорию политзэков. Они не имели

численного перевеса, и их пребывание в нашем лагере не меняло погоды.

В «Огоньке» где-то в конце 1980-х промелькнула история одного бытовика,

которого за листовки отправили на строгий режим; после отбывания срока по

70-й статье он снова попал в уголовный лагерь и освободился только в конце

1980-х. А к нам посадили его подельника, Володю Бодрунова. Отсидев добавлен-

ные 3 года по 70-й, он уехал на Украину, и с тех пор я о нём ничего не слышал. Во-

лодя удивил меня тем, что мог подробно изложить суть своего дела, он помнил

наизусть сочинённый его старшим по возрасту подельником текст листовки,

призывавший граждан Советского Союза к демократическим преобразованиям.

Какими мотивами руководствовались эти люди, разбрасывая подобные листов-

ки в уголовном лагере, сказать трудно.

Однажды привезли к нам человека по фамилии Довганич. Он утверждал, что

был служащим по хозяйственной части в московском Кремле. Мы называли его

между собой «завхоз московского Кремля». По словам Довганича, его арестова-

ли за валютные махинации и посадили в Лефортово – следственный изолятор

КГБ по Москве и Московской области. Там он разбросал из окна камеры листовки

антисоветского содержания, после чего ему инкриминировали изготовление и

распространение этих листовок в пределах следственного изолятора, добавили

по 70-й статье 2 или 3 года и направили к нам. Довганич сразу же вызвал нашу

настороженность. Раза два он пытался заговорить со мной, рассказывал, что ему

приходилось листать книги Даниэля и Синявского, но ничего интересного он там

не обнаружил. И сам Довганич и стиль его бесед не располагали к обмену мне-

ниями. В середине 1970-х я встретил фамилию Довганича в газете «Неделя», он

писал о том, что люди, которые клевещут на советский общественный и государ-

ственный строй и ведут с ним борьбу – отъявленные негодяи. Так он подтвердил

репутацию человека, который мог бы сочинить историю о разбрасывании листо-

вок в Лефортово. Очевидно, после всякого рода валютных дел его отправили к

нам, чтобы он мог информировать органы о лагерной жизни политзоны.

45

Из заключённых, попавших к нам из уголовных зон, запомнились хорошо

игравший на гитаре Миша Бессонов и уже пожилой заключённый, которого все,

тем не менее, называли Толик. Кличка у него была Гитлер (её приводит Синяв-

ский в «Голосе из хора»), и тот на неё охотно отзывался.

Как правило, эти люди собирались вместе, у них был свой фольклор, свои

темы для разговора. Иногда они могли пригласить кого-нибудь из нас к себе на

чашку чая.

Некоторые заключённые становились диссидентами после отбывания

срока по «бытовой» статье – Анатолий Марченко, Иван Чердынцев, – но среди

«шуриков» таких случаев я не припоминаю, для них это был лишь эпизод в био-

графии.

* * *

Истории людей, попадавших в политзону, были разнообразными. Обычно

вся информация поступала либо непосредственно из текста приговора, где тоже

нужно было делать определённую поправку на искажение, тенденциозность как

следствия, так и подследственных, которые могли излагать то или иное событие

в непрямом виде, либо из личных бесед.

В лагере я полагал, что проще давать читать всем любопытствующим обви-

нительное заключение, чем рассказывать о своём деле. Но возникли неожидан-

ные препятствия.

Перед началом суда я встретился в следственном изоляторе со своим адво-

катом. Меня вызвали из камеры в специальную комнату, где обычно проходило

следствие; там же можно было переговорить с адвокатом. Он попросил для оз-

накомления моё обвинительное заключение, которое я читал в течение всего

декабря 1969 года, после того, как дело было закрыто, и до начала суда. Я, ничего

не подозревая, отдал ему этот текст, а после суда адвокат ко мне не подходил.

Во время свидания с матерью в лагере я попросил, чтобы она пошла к ад-

вокату и забрала у него этот документ. Когда она разыскала моего адвоката, он

заявил ей, что отдал обвинительное заключение в областной суд. Я обратился

туда с просьбой вернуть принадлежащий мне текст обвинительного заключе-

ния, и получил совершенно наглый ответ, где было сказано, что обвинительное

заключение мне было выдано и я расписался в его получении. Тем или иным

образом этого документа лишились и пять моих подельников.

С приговором сложилось иначе: после суда меня вызвал начальник тюрьмы,

сказал, что мне даётся час-полтора для чтения приговора, я должен расписаться

в том, что ознакомлен с ним, и вернуть. В лагере я попросил текст приговора в

спецчасти и, к моему удивлению, мне выдали его без всяких оговорок; то же уда-

лось сделать Куликову. По закону приговор был собственностью заключённого,

но в силу самых разных причудливых обстоятельств его то не разрешали иметь,

то не разрешали делать выписки, то заявляли, что приговор не подлежит выда-

че, оглашению и так далее.

Когда я захватил приговор Вудки, по его разрешению, на свидание с мате-

рью, намереваясь передать его в Саратов (там упоминалась моя фамилия), и у

меня его отобрали, Вудка поднял шум, и приговор, кажется, ему вернули. Когда

46

администрация обвиняла меня в том, что я пытаюсь вынести чужие приговоры

за пределы зоны, я отвечал, что наши группы были разделены искусственно, что

это одно дело и приговор мне нужен для уточнения формулировок в жалобах

и протестах, которые я собираюсь направлять в соответствующие инстанции.

Долго на том, что это нарушение режима, администрация не настаивала, но моя

любовь к чтению обвинительных заключений и приговоров привела к ужесто-

чению режима моего содержания.

Власти пытались не допустить преданию гласности даже дозволенных

документов, связанных с нашим делом (на всех прочих материалах стоял гриф

«секретно»), равно как и вообще с политическими процессами. Ряд приговоров,

скажем, по делу ВСХСОН, где четверо участников обвинялись в «измене родине»,

вообще не выдавались на руки. Так же обстояло дело с приговорами людей, осу-

ждёнными за шпионаж, или по делам, которые были связаны с государственной

тайной, как её понимали власти. Эти тексты в лучшем случае можно было на

несколько часов получить в лагерной спецчасти и сделать выписки.

Если мне удавалось, я прочитывал приговоры, которые вновь прибывшие

обычно имели на руках; это, кстати, послужило одним из оснований моей от-

правки во Владимир – администрации никак не хотелось, чтобы люди узнавали

правду о положении в стране, которую можно было по крупицам извлечь из этих

приговоров.

Я описываю только то, чему являлся свидетелем, или опираюсь на тексты

приговоров и рассказы солагерников.

* * *

Как я уже говорил, из осуждённых за «измену родине» число молодых лю-

дей приблизительно совпадало с количеством сидевших по 70-й статье. Это

столкнуло меня с самыми разнообразными применениями 64-й статьи, и о не-

скольких случаях стоит вспомнить.

Довольно подробно рассказывал о себе Константин Сафронов. В начале

1969 года о нем можно было услышать по русской службе Би-би-си. 20-летний

москвич, он был призван в армию и попал во флот; заканчивавшие службу мо-

ряки относились к нему очень плохо – уже тогда были явления, которые потом

стали называть дедовщиной. Их корабль стоял в порту столицы Нигерии Ла-

госе. Однажды ночью Сафронова охватило такое отчаяние, что он прыгнул за

борт и поплыл в сторону берега. Он поднялся на английский корабль, стояв-

ший на причале, и англичане предложили ему отплыть вместе с ними; он вла-

дел английским в пределах школы и объяснил, что это ему не подходит. Тогда

англичане заявили, что вынуждены выдать его нигерийским властям. Приехал

представитель Нигерии, Сафронова посадили в автомобиль и повезли прямо на

советский корабль, с которого он прыгал. Там он был арестован и содержался

в изоляции. Когда его привезли в Советский Союз, он получил 3 года за «изме-

ну родине», хотя нигерийцы, по словам Сафронова, выдвинули условие: они от-

дают его советским властям только в том случае, если он не будет подвергнут

наказанию, так как он добровольно изъявил желание вернуться на советский

корабль. Получалось, что если он будет наказан, то нигерийцы как бы выдали

47

его на расправу. Нигерия была дружественной страной, которая «стояла на пути

некапиталистического развития» и вряд ли могла диктовать условия, скорее,

это было пожелание. Поскольку оно было выражено на дипломатическом уров-

не (видимо, нигерийцы всё-таки предполагали, что с ним могут сделать на ро-

дине), то возымело определённое воздействие: вскоре после решения военного

трибунала генеральный прокурор вынес протест и Сафронову была переквали-

фицирована статья – вместо «измены родине» ему дали «незаконный переход

границы». По этой статье максимальный срок был 3 года, и его отправили из

нашего лагеря в уголовную зону, где он и отбыл положенное время. Больше ни-

каких сведений о нём я не имею.

Второй случай я считаю тоже очень показательным для тогдашней ситуа-

ции. Как правило, люди, покидавшие воинские части и перебегавшие в другие

страны или пытавшиеся это сделать, по решению военного трибунала приго-

варивались к расстрелу и только позже, когда они попадали в руки советских

властей, в каждом конкретном случае заочный приговор пересматривался и

выносилось какое-то определённое решение, обычно – 10 лет строгого режима.

Ещё до посадки в БУР – барак усиленного режима, он же помещение камер-

ного типа – ПКТ, я познакомился с киевлянином Лёней Треповым. Позже мы

вместе сидели в БУРе, и там он подробно рассказал мне свою историю. Во время

арабо-израильской войны он и ещё два его приятеля из Киева служили в Чер-

номорском флоте. Их корабль плыл по Средиземному морю. В июне 1967 года

на советском флоте была объявлена боевая готовность. Приятель Трепова по

фамилии Диденко попросил Лёню и второго их будущего подельника помочь

ему ночью спустить шлюпку, когда корабль будет проплывать мимо Мальты.

Они успели только выйти на палубу, часовой поднял тревогу и всех схватили,

причём Диденко показал, что они собирались отправиться на Мальту втроём.

Трепов был этим возмущён, поскольку у него и в мыслях не было куда-либо бе-

жать. Военный трибунал приговорил всех к расстрелу, и два месяца они провели

в камере смертников – в разных камерах, – ожидая исполнения приговора. По-

том им было объявлено, что Диденко получает 15 лет особого режима, Трепов

12 лет строгого режима и третий, если мне не изменяет память, его фамилия

была Дударев, 10 лет строгого режима. И все трое отбыли этот срок.

Другая история, тоже в каком-то смысле характерная, произошла с моим

приятелем по лагерю Виктором Степановичем Комаровым. Я знаю её в самых

общих чертах, потому что Комаров никогда детально её не рассказывал. Родился

он в 1942-м в Горьковской области, после окончания средней школы закончил

училище КГБ или ГРУ, во всяком случае, что-то связанное с разведкой, и был на-

правлен для сбора сведений в Иран. В один из визитов его схватила иранская

контрразведка, Комарова на допросах сильно били, в конце концов, предложили

ему убираться из страны, причём вернули изъятый при аресте пистолет. Он при-

шёл в советское посольство, врач зафиксировал следы побоев и истязаний, его

отправили в Советский Союз, где инкриминировали сразу три статьи: измена

родине, выдача государственной тайны и незаконное хранение оружия, чем он

особенно возмущался. Ему дали 10 лет. Комаров долгое время считал, что это

– результат недоразумения, что всё прояснится и его очень скоро выпустят. Но

проходили годы, и где-то уже к середине срока он понял, что к нему не собирают-

ся относиться как к человеку, который исправно служил системе, что для адми-

48

нистрации он – изменник родины, и тогда он начал писать яркие антисоветские

стихи. Освободили его, кажется, на год или два раньше. В конце 1980-х его вдова

написала мне из Сочи, что он покончил с собой. Как и при каких обстоятельствах

это произошло, я не знаю.

Эти истории, несмотря на свою абсурдность, были довольно характерны в

плане выяснения отношений человека и системы. Непрочность существования,

в том числе и в этих социальных рамках, провоцировала на размышления. Лёня

Трепов, например, стал увлекаться экзистенциализмом.

Были, конечно, и более приземлённые случаи, когда люди, служа в группе

советских войск в Германии, перебегали на Запад, побыв там некоторое время,

не обживались, не вписывались в тамошнюю действительность; они возвраща-

лись и получали свои 10 лет. Может быть, подобные поступки провоцировались

закрытостью советской общества, и сам факт нарушения границы оказывался

уже достаточным, а последствия не принимались во внимание. Многие иногда

сами не знали, для чего они собирались бежать на Запад и не могли объяснить,

почему они возвращались обратно. Может быть, некоторые из них и имели ка-

кую-то сложную биографию, но излагать в лагере не решались, опасаясь прово-

каций, которые могли привести к заведению нового дела или, по крайней мере,

к ужесточению режима.

Из перебежчиков сразу по приезде я познакомился с Анатолием Нарховым.

Был ещё Юрий Карнута, он утверждал, что эта фамилия итальянского проис-

хождения: предки Карнуты несколько веков назад выехали из Италии и асси-

милировались в России. Перебежав на Запад, он, по его словам, несколько лет

работал в штабе НАТО и практически ни в чём материально не нуждался. Когда

его спрашивали, почему же он всё-таки вернулся в СССР, Карнута то ли в шутку,

то ли всерьёз говорил, что потянули русские берёзки.

К бежавшим и вернувшимся принадлежал и мой ровесник Евгений Соро-

кин, окончивший факультет иностранных языков при военной академии в Мо-

скве. Его направили в Юго-Восточную Азию, если не ошибаюсь, в Таиланд, он

служил в советском посольстве и занимался переводами. Однажды он вернулся

в свою квартиру и обнаружил, что в помещении очень душно: не работал кон-

диционер. Открыв его, Сорокин увидел внутри ящерицу. Тамошние пресмыка-

ющиеся отличались интересной особенностью – они издавали звуки, которые

напоминали «о’кей». Он схватил за хвост бормочущую ящерицу и в раздражении

выбросил её за окно, в тот же день поругался с женой, пошёл в американское по-

сольство и попросил политического убежища. Сорокина переправили в Амери-

ку, около года он работал в Пентагоне, а потом попросил разрешения вернуться

в Советский Союз, где ему дали положенные 10 лет.

У Сорокина был приятель по военной школе Николай Петров, мариец по

национальности. Примерно в то же самое время, находясь в Индонезии, он по-

просил политического убежища у американцев. Петров и Сорокин встречались

во время учёбы в Москве, потом в Америке и третий раз уже в Мордовии, в одном

лагере. Так параллельно шли они по жизни; Сорокин был лейтенантом, а Петров

капитаном. Интересно, что в США Петров смотрел телеканал, по которому кру-

тили ковбойские фильмы, а Сорокин всё подряд; во всяком случае, американское

ТВ в их жизни занимало больше место, о российской эмиграции и её культурной

жизни они ничего не могли рассказать.

49

Другой случай ближе к середине 1970-х. Работник ленинградского мю-

зик-холл, Юрий Леонидович Гродецкий и его приятель Александр Иванов во

время гастролей в Мексике отправились в американское посольство и попро-

сили политического убежища. Пока запрашивались соответствующие служ-

бы, ведающие этими проблемами, они сидели в посольстве и читали книгу

Марченко «Мои показания», которую им дали американцы. Разрешение было

дано, и прямо из посольства их отвезли в США. Гpaдецкий провёл пресс-кон-

ференцию, где заявил журналистам, что остаток жизни посвятит написанию

труда, в котором изложит методы борьбы с мировым коммунизмом; это ин-

тервью передавали по «Голосу Америки». Сидевший в нашем лагере литовец

Рима Чекялис, когда привезли Гродецкого, во время первого же чаепития,

сказал: «Когда я слушал ваше выступление, у меня было впечатление, что на-

конец-то на политической арене появилась какая-то яркая личность, которая

объяснит человечеству опасность коммунистической идеологии». Однако

спустя 8 дней Гродецкий с Ивановым возвратились в советское посольство и

просили вернуть их в СССР. Не знаю, чем это было вызвано, возможно, несе-

рьёзностью первоначального их поступка. Им дали совершенно немыслимые

для того времени сроки – по 4 года, хотя статья предусматривала наказание

от 10 до 15 лет или расстрел, а всё, что ниже 10 лет, считается «ниже низше-

го предела». Когда мы спрашивали Гродецкого, почему он решил вернуться,

тот говорил: «Я внезапно вспомнил, что в Ленинграде у меня осталось двое

маленьких сыновей, и мне захотелось с ними повстречаться». За несколько

дней до конца срока Гродецкого вызвал кэгэбэшник, прикреплённый к на-

шему лагерю, и спросил, куда он хотел бы отправиться после освобождения.

Гродецкий сказал: «Конечно, в Ленинград. К своей жене и двум маленьким

сыновьям». «Вы же понимаете, – ответили ему, – мы вас не можем пустить

в Ленинград, потому что вы особо опасный государственный преступник».

«Тогда я выберу Лондон», – пригрозил Гродецкий. После освобождения он

около года прожил в Луге, потом, по слухам, уехал на Запад, где, может быть,

живёт до сих пор.

Владимир Панченко служил в группе советских войск и перебежал из Вос-

точной Германии в Западную. Панченко устроился работать в фирму по ремонту

автомобилей; он поддерживал отношения с советскими эмигрантами. Однажды

к нему подошёл человек, представившийся сотрудником советской госбезопас-

ности, и предложил заниматься сбором сведений в среде русской эмиграции: ка-

кие у них настроения, как относятся к Советскому Союзу. Панченко согласился.

Так продолжалось несколько месяцев, после чего он решил, что, поскольку со-

трудничает с ГБ, то ничего особенного не будет в том, что он навестит свою маму

в Советском Союзе. Он оформил туристскую визу и полетел в Москву, где был

тут же арестован. В приговоре отмечалось, что, учитывая заслуги, которые Пан-

ченко оказал советской разведке, ему можно дать ниже низшего предела – дали

7 лет. Когда в лагере к нему подходил отрядный – так назывались офицеры, за-

нимавшиеся административной и воспитательной работой среди заключённых,

и предлагал Панченко написать статью для стенгазеты, которая вывешивалась

в каждом отряде, Панченко говорил: «Нет, начальник, я теперь никогда ни с ка-

кой организацией дела иметь не буду».

50

Во Владимирской тюрьме я прочитал в газете, что два молодых человека,

Гилев и Поздеев, угнали самолёт в Турцию. Власти ходатайствовали о выдаче

этих людей, никаких деталей не приводилось; через какое-то время промель-

кнуло сообщение, что угонщики выданы. По возвращении в Мордовию я видел

одного из них.

Суть истории была такова: Гилев с Поздеевым летели на небольшом само-

лёте, совершавшем местный рейс. Один из них накинул пилоту на голову мешок,

а другой сел за штурвал – он обучился управлению самолётом в одной из школ

на юге страны – и взял курс на Турцию. Там они заявили о себе как о беглецах из

Советского Союза, им предоставили квартиру, где Гилев и Поздеев находились

около года. Турки постоянно интересовались их планами, но они не могли ска-

зать ничего определённого: ни жить в Турции, ни отправляться в какую-нибудь

другую страну они не собирались. В конце концов они объявили, что надумали

вернуться в Советский Союз. Никаких деталей о своей тамошней жизни, кроме

того, что они с утра до вечера смотрели телевизор, они не приводили.

Побег Николая Потапова на Запад был удачен. Он жил в Америке, встречал-

ся с дочкой Толстого Александрой Львовной, которая предлагала ему работать

на толстовской ферме. Он занялся коммерцией и как-то решил пересечь рас-

стояние между Грецией и Турцией на поезде, который проходил по территории

Болгарии. Его просто-напросто сняли с поезда и передали советским властям;

получил стандартные 10 лет.

Экзотическим был случай Бабура Шакирова. В 1934-м его родители пе-

ребрались из Узбекистана в Китай, он родился в 1948 году в Шанхае, жил в уз-

бекском квартале, к 15 годам знал арабский, узбекский и эсперанто. Во время

культурной революции его отец переехал в Турцию, поскольку были гонения на

иностранцев, а Бабур решил посетить родину предков. По его словам, с группой

молодых людей он перешёл китайско-советскую границу, побывал в Ташкенте,

принял там в 1968-м участие в волнениях на стадионе «Пахтакор», где после од-

ного из футбольных матчей произошла стычка с милицией: толпа болельщиков

и жителей Ташкента – тысячи людей – начали громить всё подряд, продолжа-

лось это несколько часов и прекратилось с наступлением темноты. Какого-то

оформления эти события не получили, хотя каждый из участников, видимо,

вкладывал, в них свой смысл. Шакиров считал, что это была одна из возможно-

стей начать национальное движение против советской системы. Опасаясь пре-

следования со стороны властей и желая встретиться с отцом, он решил перейти

границу в Молдавии и через Румынию попасть в Турцию. Его арестовали, судили

в 1968-м в Кишинёве и приговорили к 12 годам лишения свободы. Практически

весь срок Шакиров отбыл, побывал и во Владимирской тюрьме. С 1963 года он

довольно хорошо говорил по-русски, кроме того, изучал испанский. Последние

сведения о нём появлялись в «Экспресс-Хронике» – в августе 1992-го он был аре-

стован в Ташкенте как участник оппозиционно-демократического движения.

С тех пор о его судьбе мне ничего не известно.

Некоторых задерживали при попытке перехода границы, как Вячеслава

Ивановича Миркушова: после армии он поступил на филфак в каком-то укра-

инском университете, через год бросил учёбу и пошёл пешком в сторону Тур-

ции. Его задержал пограничный пункт в Армении, во время допроса он сказал,

что направляется в Турцию, его тут же передали КГБ, завели дело и осудили на

51

10 лет лишения свободы. Вот, собственно, и всё. Дело основывалось только на

его собственных показаниях и заключалось в намерении перейти границу. Ни-

каких дополнительных сведений, свидетельствующих о враждебных режиму

намерениях, или о том, что называется причинением вреда общественному и

государственному строю, в деле не имелось.

Когда эти люди заканчивали срок, то, как правило, не могли вернуться на

Запад, даже если им и было предоставлено гражданство. Единственный извест-

ный мне случай исключения из этого правила – это случай Будулака-Шарыгина.

Я видел его мельком, когда Николая Александровича Будулака-Шарыгина вели

из БУРа в баню. Украинский подросток, во время второй мировой войны он ухи-

трился оказаться в Англии, принял гражданство, женился и в начале 1970-х как

представитель английской торговой фирмы поехал в Советский Союз. Тут его

арестовали и инкриминировали «измену родине»; в таких случаях, как прави-

ло, власти подозревали, что у человека есть какое-то скрытое намерение. Буду-

лак-Шарыгин, отбыв срок, смог вернуться в Англию, но произошло это не сразу,

а после всевозможных переговоров между Москвой и Лондоном. Сообщение о

его возвращении было передано по Би-би-си уже в 1980-х.

Характеризует атмосферу того времени и случай, который произошёл с

Владимиром Гринем. Его призвали во флот, он служил дизелистом и, будучи

человеком небесталанным, удивлял сослуживцев грамотностью и любовью к

знанию. Начальник спецчасти их корабля мог попросить Гриня помочь что-то

переписать, составить докладную записку. Гринь демобилизовался. В одном из

приморских городов Черноморского побережья зашёл в кафе, к нему подсели

мужчина и женщина, завязался разговор, подвыпивший Гринь что-то рассказы-

вал о своей службе. Когда он вышел на улицу, то не прошёл и ста метров, как

его затолкали в машину и отвезли в комитет госбезопасности, где Гриню было

объявлено, что он обвиняется в выдаче государственной тайны представителю

иностранного государства: человек, с которым он поболтал несколько минут,

оказался иностранным военным атташе. Просидев несколько месяцев, Гринь

признал себя виновным: ему обещали увеличить срок или даже расстрелять,

если он не признает вину. Только в лагере он осознал, что фактически его дело

раздуто из ничего: во время следствия даже делался запрос в органы, которые

занимаются контрразведывательной деятельностью, не просачивалась ли ин-

формация о работе того судна, где служил Гринь, не была ли допущена утечка

каких-нибудь секретных сведений. То есть, власти пытались задним числом

что-то добавить к единственному факту разговора. Ответ на запрос был от-

рицательным. Тем не менее Гринь получил 5 лет и, прибыв в лагерь и поняв,

что этот случай был использован как предлог для раздувания шпиономании

или для того, чтобы следователь, который завёл дело, получил повышение по

службе или поощрение за проявленную бдительность, Гринь написал протест, в

котором заявил, что обвинение беспочвенно, что он не считает себя виновным

и берёт назад все свои показания. Несмотря на необходимость в таких случа-

ях назначения дополнительного расследования, дело пересматривать никто не

собирался – Гринь уже находился в другой системе – исправительно-трудовых

учреждений. Он просидел свои пять лет, позже уехал на Кубань, обзавёлся хозяй-

ством, возможно, и сейчас в тех краях. Всё это мне известно с его слов и со слов

людей, которые беседовали с ним.

52

* * *

В конце 1950-х – начале 1960-х годов в Мордовии образовался своего рода

молодёжный лагерь. Все прибывающие, – а в то время заключённых было, по

крайней мере, не меньше, чем в начале 1970-х, – находились в возрасте между

20 и 40 годами. В зоне шло довольно интенсивное общение, что позволило по-

том вырабатывать разного рода социальные концепции, и если сначала пре-

валировали коммунистические идеи, то впоследствии на первый план стали

выходить идеи демократического плана, а затем широкое распространение по-

лучили концепции национально-религиозные. Прибыв в начале мая 1970 года в

Мордовию, я наивно предполагал, что большинство заключённых по 70-й статье

придерживаются промарксистской ориентации, но с удивлением обнаружил,

что их удельный вес в общем числе осуждённых за антисоветскую пропаганду

невелик и с каждым годом становится всё меньше.

Моё внимание, конечно, привлекали люди, которые интересовались при-

мерно тем же кругом проблем, что и наша группа, в частности, партийными

разногласиями 1920-х годов. Довольно яркой личностью был Борис Иванович

Бульбинский; он шутил, что его инициалы – Б. И. Б. – напоминают о двух глав-

ных врагах, с которыми он должен бороться всю жизнь – буржуазия и бюрокра-

тия. Бульбинский родился в начале 1930-х, если я не ошибаюсь, в 1933 году и в

конце 1950-х сел на Украине на 10 лет за изготовление неокоммунистических

листовок. В тогдашних мордовских лагерях содержались осуждённые по статье

58-10, которую в 1958 году переименовали в 70-ю. Он договорился с несколь-

кими солагерниками, что, как только срок их заключения кончится, они сразу

же продолжат пропагандистскую деятельность. В 1963 году Бульбинского выпу-

стили – то ли он написал просьбу о помиловании, то ли подпал под какую-то тен-

денцию. Бульбинский, Сергей Бабич и ещё один человек, фамилию которого я

забыл, освобождаются и тотчас начинают разбрасывать листовки чуть ли не на

станциях, через которые едут из Мордовии на Украину. Их довольно быстро аре-

стовывают и дают второй срок – опять 10 лет Бульбинскому (с 1963 по 1973 он

их исправно просидел). Тот же срок дают Бабичу, он дважды делает неудачную

попытку к бегству, и срок ему набавляют.

Бульбинский, как только нас привезли, расспросил меня и Кирикова о ста-

тье и сути нашего дела. Когда он узнал о концепции нашей группы и характере

текстов, которые мы распространяли, то, заговорщически снизив голос, сказал:

«Имейте в виду, что в лагере есть настоящие коммунисты, но их очень мало,

окружение враждебно относится к нашим идеям, поэтому будьте осторожны».

Одним из своих ближайших друзей Бульбинский назвал Витольда Абанькина.

Судя по рассказам, он сел за попытку перехода границы в Германии. Беседовать

мне с ним не пришлось, позже я узнал, что, когда Абанькина перевели во Влади-

мирскую тюрьму, он стал поддерживать акции протестов и голодовок. В начале

1990-х он излагал историю своей попытки бегства в Западную Германию как

целенаправленное действие, предпринятое для продолжения борьбы с совет-

ским режимом. Возможно, тот опыт, который он пережил в детстве – знакомство

с событиями в Новочеркасске, с другой стороны, советская реальность, – могли

сформировать у него определённое оппозиционное отношение к советскому ре-

53

жиму. Но в момент, когда мы находились вместе в Мордовии, он не общался с

нашей демократической компанией, и мне трудно было составить какое-нибудь

представление о характере его дела; для меня и моих приятелей он относился к

традиционным перебежчикам.

О Сергее Хахаеве и его группе существует сейчас довольно большая лите-

ратура, впрочем, несистематизированная. Напомню: это был ленинградский

«Союз коммунаров», большинство его участников составили выпускники ле-

нинградского технологического института, в середине 1960-х они распростра-

няли программный документ «От диктатуры бюрократии к диктатуре проле-

тариата», издали несколько номеров журнала «Колокол», летом 1965 года были

арестованы и приговорены к лишению свободы от 3 до 7 лет. Между собой мы

называли их «колокольчики».

Мне приходилось встречаться ещё с двумя группами, которые, как и мы,

разделяли социалистические взгляды. Ворошиловградская группа называлась

довольно красноречиво – «Партия борьбы за реализацию ленинских идей». Ре-

ализовывать ленинские идеи они начали с того, что ночью подогнали к типо-

графии мотоцикл и похитили 66 килограммов шрифта, который намеревались

использовать для изготовления листовки. Милиция очень быстро их раскрыла,

дело передали в КГБ. Листовку они изготовить не успели, но поскольку кража

была осуществлена не с целью наживы, то делом занимались органы госбезо-

пасности. По делу было осуждено 4 человека – Чеховской, Потоцкий, Белоусов и

Хохлов. Все они получили сроки от 3 до 5 лет, что по тем временам было средним.

Свердловская группа называлась «Революционная рабочая партия», по её

делу были осуждены братья Пестовы, Берсенев и Шабуров. Чётких программ-

ных установок, структурированной оценки современного общества и перспек-

тив его развития у них не было, основное требование заключалось в призыве

к улучшению социальных условий и повышению заработной платы рабочим и

стипендии студентам.

Из групп, которые изначально декларировали себя как демократические,

был «Союз демократического социализма», основанный Николаем Драгошем,

работником молдавской средней школы. Он подобрал себе талантливых прия-

телей – Ивана Чердынцева, Николая Тарнавского и ещё трёх молдаван, которые

помогали Драгошу распространять написанный им текст под названием «Прав-

да – народу», даже размножили его типографским способом. Группа просуще-

ствовала недолго, её раскрыли в 1964 году. Шестеро её участников прибыли в

Мордовию, где я познакомился и подружился с Драгошем и Тарнавским.

Юрист Юрий Гендлер был осуждён вместе с Львом Квачевским в 1968 году

в Ленинграде за распространение самиздата. Гендлер принимал участие в со-

ставлении первых выпусков «Хроники текущих событий», общался с диссиден-

тами и мог познакомить меня в общих чертах с деятельностью демократическо-

го движения. Гендлер часто рассказывал, что видит во сне Америку; он шутливо

обращал взор в сторону небольшого хвойного леска, окружавшего нашу зону, и

напевал: «Чему ж я нэ сокил, чому ж нэ литаю»... Свою американскую мечту ему

удалось осуществить: Гендлер уехал в Штаты и стал заведующим нью-йоркским

отделом «Радио Свобода».

Одним из основательных и интереснейших людей в нашей компании был

Зиновий Анатольевич Троицкий. Он родился в 1932 году; в 1952 году, учась

54

в Саратовском юридическом институте, создал с однокурсниками, в число ко-

торых входила и его будущая жена, подпольную группу из 5 человек. После вуза

он получил распределение в Пермь, работал в областной прокуратуре, защитил

кандидатскую диссертацию. В 1958 году эта группа распространила листовки в

Саратове. Троицкий говорил, что вначале он стоял на социал-демократических

позициях, кружок определял советскую систему как государственно-монополи-

стический капитализм. Позже Троицкий стал всё больше и больше склоняться

к демократическим концепциям: левее кадетов, но правее эсеров, как говорил

он в шутку.

В середине 1960-х годов его жена, увлекавшаяся эсперанто, получила от

одного из своих зарубежных корреспондентов предложение ознакомиться с

программой Народно-Трудового Союза. Она проконсультировалась с супругом,

который заинтересовался этой идеей. Программу НТС прислали. Троицкие

с друзьями, входившими в кружок, прочитали её, в основном одобрили, но не

успели ничего сделать в её исполнение, так как вскоре последовал обыск. Опе-

ративники КГБ сразу же спросили, где находится программа НТС. Троицкому

достаточно было сделать заявление, что он её прочитал и сразу выбросил, воз-

можно это вполне было бы принято на веру. Он, тем не менее, указал местона-

хождение программы, – она была запрятана в ёлочную хлопушку, – потому что

боялся, что все предметы в доме будут тщательным образом изломаны для того,

чтобы обнаружить искомый документ. На всякого мудреца довольно простоты:

кандидат юридических наук, человек, который по любому вопросу международ-

ных отношений и внутренней политики высказывал основательное и всесто-

ронне аргументированное мнение, тем не менее и почте советской доверился

и, побоявшись, что обыск будет такой, что ни одного целого предмета в доме

не останется, сам указал оперативникам место, где спрятана программа, хотя

её могли бы и не найти. Троицких арестовали, были прослежены все их связи.

В приговоре значилось, что Зиновий Троицкий начал свою деятельность с того,

что в 1952 году в Саратовском юридическом институте создал антисоветски на-

строенную подпольную группу, которая собиралась и вела между собой разно-

го рода «политически вредные» разговоры, в 1958 эта группа распространила

листовки, в 1965 Троицкий со своей женой получили программу НТС, собрали

своих единомышленников и эту программу одобрили. Вот весь криминал, за ко-

торый он получил 6 лет, а его жена 3 года. Остальные участники группы были

привлечены к делу в качестве свидетелей. Такая практика часто применялась:

власти решали, что достаточно посадить только активистов движения, а осталь-

ных, чтобы не создавать громкие процессы со многими участниками, старались

оттеснить на второй план. Те, кто проходил по делу в качестве свидетелей, чув-

ствовали себя находящимися под бдительным оком органов безопасности и в

дальнейшем, и, как правило, никакой особой активности не проявляли.

Впрочем, бывали и исключения. Так, Михаил Капранов в 1963 году прошёл

свидетелем по делу Ковбасюка; несмотря на это, он продолжал распространять

самиздат и в 1969 году был арестован и осуждён на 7 лет. До этого его дважды

исключали из Горьковского университета и два раза восстанавливали. Теперь

он священник, служит в Барнауле. Он был арестован и осуждён в Горьком вме-

сте со студентами университета Сергеем Пономарёвым и Владимиром Жильцо-

вым. Четвёртым в их группе был преподаватель одного из учебных заведений

55

Горького Владлен Павленков. Основным в деятельности этой группы было рас-

пространение самых разных текстов самиздата. Власти начали их разыскивать

после того, как 4 апреля 1968 года они распространили в городе листовку с при-

зывами к обновлению советского общества.

Эти истории демонстрируют степень враждебности, с которой тогдашняя

власть встречала любые попытки знакомиться с ситуацией в стране и давать ей

оценку. В своё время Вениамин Иофе в одной из статей, посвящённых истории

диссидентского движения, справедливо заметил, что если бы большинству пре-

следуемых дали возможность спокойно заниматься социологией, то эти люди

принесли бы гораздо больше пользы обществу.

Были группы, которые трудно охарактеризовать как однородные, напри-

мер, группа Бергера – Брауна – Мальчевского: Николай Браун, сын известного

ленинградского поэта, был человеком, ориентированным монархически, поз-

же – одним из активных деятелей монархического движения в распадающемся

СССР. Бергер представлялся при знакомстве как русский поэт, его ориентация

была, видимо, общедемократической, о Мальчевском трудно сказать что-то

определённое. Говорили, что кроме антисоветской пропаганды этой группе пы-

тались инкриминировать какие-то криминальные эпизоды.

* * *

События, связанные с арестом, следствием и судом часто далеко разводили

участников одной группы, обнаруживались разногласия и разница жизненных

позиций; иногда влияли биографические детали – наличие родственников или

детей. Власти это прекрасно учитывали и использовали как повод для шанта-

жа. Гамма условий, которые складывались вокруг каждого участника любой из

группировок 1950-80-х, приводила к тому, что все группы, которые организо-

вывались и принимали программу, практически переставали существовать по-

сле ареста участников. Иногда это происходило в силу того, что исторический

процесс, как однажды выразился Эдуард Кузнецов, шёл в направлении самосо-

знания интеллигенции от неомарксизма через демократию к национализму. По-

лучалось, что люди, которые начинали вместе, как Владимир Осипов и Эдуард

Кузнецов, становились участниками национальных движений, один – русского,

другой – сионистского, которые могли находиться в состоянии конфронтации.

Исключение составляет правозащитное движение, каждый из его участни-

ков мог продолжать деятельность установленных им самим рамках – никаких

уставов и организационных моментов тут не было. Широкая база либераль-

но-демократического движения позволяла каждому человеку, даже после отбы-

тия наказания, вновь принимать в нём участие. То же было и с деятелями нацио-

нальных движений – сам характер участия был обусловлен национальностью и

стремлением к независимости своей республики.

Те же группы, которые пытались создавать жёсткие организационные фор-

мы, неизбежно распадались.

Вообще, чем больше группа противопоставляла себя режиму, чем радикаль-

ней она себя ощущала, тем больше она ожидала ответных репрессий, и поэтому

арест и следствие проходили более трагично и драматично внутренне и более

56

конформистски в формах внешних. Каждый из обвиняемых острее переживал

конфронтацию с режимом, но, в то же время, опасаясь жестокой расправы, ста-

рался вести себя более лояльно. В тех же случаях, когда люди считали, что они

стремятся к соблюдению существующей законности, они могли выступать бо-

лее резко, поскольку чувствовали свою правоту.

* * *

Каждое воскресенье (суббота была рабочим днём) после завтрака мы со-

бирались и пили чай или кофе, дискутировали, обменивались информацией и

обсуждали книги и статьи, вспоминали прочитанное до ареста. Так, Гендлер

пересказывал содержание книги «10 дней, которые потрясли Кремль» – о вен-

герских событиях 1956 года, изданной где-то на Западе и содержащей более-ме-

нее подробную хронику. В основном общение в зоне происходило в компаниях,

которые естественным образом делились по национальному признаку. Украин-

цы, например, отмечали свои праздники, даты, связанные с жизнью Шевченко,

иногда приглашали кого-нибудь из нас. Компания, сложившаяся у нас, условно

говоря, была российской, в неё входили люди, стоявшие на демократических

позициях. Если воскресенье совпадало с каким-нибудь праздником, собиралось

довольно много людей – 20 – 25 человек; мы сидели на траве и пили чай. Была

традиция наливать чай в кружку или пиалу и передавать по кругу. Если кружки

не хватало, вдогонку пускали другую. Чай заваривался обычно из расчёта 50 г на

двухлитровую банку кипятка, средней крепости; чифирь не пили никогда.

Чай, стоивший на воле 36-48 копеек, в зоне шёл за 1 рубль, но получить

наличные было не так-то легко, и приходилось либо проносить их со свиданий,

либо использовать нелегальные каналы. В общем-то, человек всегда мог рассчи-

тывать, что сможет купить чай, если уж не у надзирателей, то у заключённых,

имеющих с ними контакты. В ларьке, как правило, продавались однообразные

продукты: дешёвые конфеты-подушечки по рублю за килограмм, маргарин, си-

гареты, папиросы, махорка, иногда пряники. Где-то в середине 1960-х в местный

ларёк-магазин, где можно было покупать продукты за безналичный расчёт, за-

везли финики без косточек. Стоили они довольно дорого, 1 руб. 80 коп. за ки-

лограмм, и администрация объявила, что каждый, кто купит полкило фиников,

имеет право на покупку пачки чая. Таким образом, на весь месячный расход мож-

но были купить порядка 1,5 кг фиников и 3 пачки чая. Обычно люди покупали

килограмм фиников плюс чай и оставляли немного на сигареты и карандаши с

конвертами. Финики разошлись. Было ясно, что их привезли не специально в

наш лагерь, просто у местного населения этот экзотический продукт не пользо-

вался спросом и считался роскошью, а заключённые были согласны из-за лиш-

ней пачки чая купить всё, что угодно. Чай тоже считался своего рода деликате-

сом, традиция чаепития была широко распространена во всех лагерях.

57

* * *

В середине 1970 г. произошёл известный случай с попыткой угона само-

лёта в Ленинграде. Один мой знакомый говорил, что это единственная группа,

повлиявшая на политику советского руководства, на её фоне все остальные

воспринимались как научные кружки, занятые отвлечённым теоретизиро-

ванием. По самолётному процессу было осуждено 11 человек, задержаны они

были 15 июня 1970 года. Их дело пробило брешь в эмиграционной политике.

Проблема эмиграции и, шире, проблема свободы передвижения стала наиболее

актуальной именно после процесса самолётчиков в 1970 году. До этого времени

переход границы был реализацией права на свободу передвижения явочным по-

рядком, в программах групп эта проблема не рассматривалась, до 1970 года мне

не приходилось слышать о группах и организациях, которые целенаправленно

занимались проблемой выезда. Любой человек, который пытался явочным по-

рядком реализовать своё право согласно Всеобщей декларации прав человека,

подвергался уголовному преследованию по статье «незаконный переход грани-

цы» или по статье «измена родине». О тех, кто осуждались за незаконный пере-

ход границы, мы знали очень мало, они, как правило, содержались в следствен-

ных изоляторах Карелии, Средней Азии, Закавказья, Молдавии и отбывали срок

в уголовных лагерях.

Одним из примеров совершенно дикого толкования понятия «измена ро-

дине», хотя и само по себе оно абсурдно, был случай с Гороховым, который в

1963 году в городе Ош Киргизской ССР написал заявление с просьбой о переезде

в Израиль на постоянное жительство. Как гласит лагерное предание, он был осу-

ждён за это районным судом города Ош на 15 лет лишения свободы по обвине-

нию в «измене родине», и только после апелляции к Верховному Суду Киргизии,

который рассудил, что, поскольку советский суд ошибаться не может, а 15 лет

это уж слишком, срок ему снизили до 10 лет, и с 1963 по 1973 он полностью его

отбыл. Когда к нам стали прибывать люди, осуждённые за самолётное дело, он

интересовался у них, нет ли где-нибудь возможности перейти границу. Ему тер-

пеливо объясняли, что не надо предпринимать никаких нелегальных попыток,

достаточно написать заявление, что вы хотите выехать для воссоединения с

семьёй. Горохов отвечал: «Я уже один раз писал и получил за это 10 лет».

В лагерь в течение года прибывали люди, осуждённые за сионистскую про-

паганду, – ребята из Кишинёва, Риги и Ленинграда, в общей сложности, по пяти

сионистским процессам. У всех новоприбывших я спрашивал, нет ли у них при-

говора, и, по возможности, старался запомнить содержание как можно ближе к

тексту. В разговоре с одним из участников кишинёвского сионистского процес-

са, Анатолием Гольдфельдом, я спросил, не будет ли он возражать, если я поста-

раюсь каким-то образом предать огласке содержание их приговора в пересказе,

или буквально переписать и переправить на волю – в большую зону, как мы на-

зывали территорию СССР за пределами лагеря. Гольдфельд сказал мне, что лич-

но он не возражает, но не знает, как к этому отнесутся остальные 8 его подельни-

ков, поэтому, пока не получено согласия этих людей, он не считает возможным

давать мне на это и своё согласие. Принцип добросовестности в словах Гольд-

фельда заставил меня задуматься над тем, что человек несёт ответственность

58

за информацию, которая принадлежит не только ему, и о том, насколько каждый

из нас имеет право пересказывать факты, не являющиеся содержанием его лич-

ной биографии. В дальнейшем я подходил к этому вопросу более аккуратно.

Появилась новая микрообщина, ребята с гордостью называли себя сиони-

стами, что было несколько непривычно: в официальной идеологии слово «сио-

низм» имело резко отрицательный оттенок, а у нас люди воспринимали это как

почётное звание. Новая традиция чаепития возникла буквально у нас на глазах

– в сионистском кружке каждый пил чай из своей посуды. Когда их приглашали

в какую-нибудь компанию, они пили вместе со всеми, если они приглашали ко-

го-то, то предлагали захватить с собой кружку.

Из 11 людей, осуждённых по делу самолётчиков, я встречал Альтмана и

Пэнсона. С Альтманом у нас было общее увлечение бардами, он знал много пе-

сен Окуджавы и любил их напевать. С Пэнсоном я увиделся уже после того, как

вернулся из Владимира.

По рижскому процессу – Мафцера, Шепшиловича и Рут Александрович – запомнился Миша Шепшилович; когда его привезли в лагерь, он ещё не знал,

кто есть кто, и опасался откровенно разговаривать с малознакомыми людьми.

Я прочитал приговор по делу Шепшиловича, мы ходили, как у нас было принято,

по кругу дорожек среди бараков, и я спросил, читал ли он книгу Лема о различ-

ных цивилизациях. «Технологию власти?» – уточнил Миша и спохватился, поняв,

что оговорился и проговорился о знакомстве с книгой Авторханова. Я перевёл

разговор на другую тему, дав понять, что если он даже и читал «Технологию вла-

сти», то для меня это не является чем-то из ряда вон выходящим. Хотя, в прин-

ципе, если бы кто-то другой донес об этом лагерному начальству, это могло бы

вызвать серию следующих вопросов с их стороны: у кого брал книгу, кто ещё

её читал, и так далее, чтобы выявить оставшихся на воле людей. Администра-

ция могла прибегать к такого рода сбору информации. Все так или иначе были

осторожны в своих высказываниях из-за постоянной угрозы нового срока, кото-

рый могли прибавить за неосторожные разговоры или какие-то обнаруженные

тексты. Такие случаи были крайне редки, наиболее известный – дело Святосла-

ва Караванского, который ухитрился, сидя во Владимирской тюрьме, передать

свои произведения через жену – Нину Строката-Караванскую для публикации

на Западе.

* * *

Судьбы людей в лагере были переменчивы, иногда неожиданная встреча

изменяла течение привычной жизни. С нами сидел Миша Вындыш, пытавшийся

бежать с корабля и осуждённый по 64-й статье. Он был сиротой, воспитывался в

детском доме, кроме сестры у него никаких родственников не было. Не припом-

ню, чтобы он интересовался чем-либо, кроме игры на музыкальных инструмен-

тах, до тех пор, пока в лагерь не стали привозить сионистов. Миша вспомнил, что

его родители были евреи, и вдруг стал с особой остротой тяготеть к общению с

компанией сионистов и в какой-то степени культурно образовываться.

Незадолго до отправки во Владимир я подружился с потомственным литов-

ским националистом Алексасом Пашилисом – нелегальную литературу с при-

59

зывами к независимости Литвы распространяли его прадед, дед, отец, мать и

сам Алексас. Он был националистом настолько, что мог даже сказать, что он

скорее язычник, чем католик, как бы напоминая, что Литва приняла христиан-

ство только в XIV веке, а литовский язык ближе к санскриту, чем к европейским

языкам. Пашилис был очень общительным человеком, и нас с ним несколько раз

приглашали на чаепитие сионисты. Местная полицейская общественность, ис-

ходя из мифологической аксиомы, что еврей может общаться только с евреем,

сделала логический вывод, что Пашилис и Романов до поры, до времени скры-

вали свою подлинную национальность. К такого рода изысканиям обычно от-

носились иронически, но не считаться с этой атмосферой было нельзя. Когда до

нас дошли слухи, что израильское правительство собирается построить на тер-

ритории Гефсиманского сада стадион, мы решили, что распространять такого

рода информацию в лагере не стоит – это было всё равно что подливать масла

в огонь. Какие-то неприязненные высказывания в адрес евреев были, об этом

пишет Вудка, может быть, и другие мемуаристы. Я не могу сказать, что это имело

последовательный и систематический характер, – условия нашего содержания

не располагали к конфронтации, мы походили на зверей, которые во время на-

воднения плывут на одной льдине и вместо того, чтобы грызть друг друга, дума-

ют о том, как бы не утонуть; мы понимали, что существует карательная система,

которая рассматривает нас как врагов, и по отношению к ней мы находимся в

одинаковом положении. Разумеется, были люди, которые сотрудничали с этой

системой открыто, как правило, это были нарядчики, зав. столовой, но вокруг

них возникал своего рода невидимый барьер. Впрочем, и тут бывали исключе-

ния – мне приходилось наблюдать, как надзиратели и заключённые играют в во-

лейбол или бильярд, и было дико смотреть, как палач и жертва дружно играют в

одну игру, и то один, то другой выигрывает.

* * *

Ближе к осени 1970 года в нашем кругу появился ещё один человек. К мо-

менту появления меня и Кирикова в лагере он сидел в БУРе за публикацию на

Западе книги «Арестантские встречи», в марте 1971 года его перевели во Вла-

димирскую тюрьму. Александр Александрович Петров родился где-то в Сибири

3 ноября 1921 года, умер 15 ноября 1986, прожив 65 лет, из которых 30 провёл

в заключении, причем 15 лет он сидел за свои стихи и 15 лет по обвинению в

мошенничестве. Он был осуждён в конце 1940-х и сидел где-то до конца 1950-х – начала 60-х. В 1962 году Куйбышевский районный суд г. Ленинграда приговорил

его по обвинению в мошенничестве ещё к нескольким годам лишения свободы.

После этого Петров был осуждён в 1968 году за антисоветскую агитацию и про-

паганду.

Мне удалось прочитать его обвинительное заключение и приговор по делу

1968 года. В нём говорилось, что Петров, начиная с 1943 года, писал антисовет-

ские стихи, за что был в конце 1940-х осуждён, но на этом не успокоился и в

1968 году собрал свои тексты антисоветского содержания, переписал их в об-

щую тетрадь и вручил жительнице Москвы Елене Загрязкиной, которая пере-

дала их в КГБ. Удивительным было то, что Елена Загрязкина и Елена Алексан-

60

дровна Петрова, дочь, были единственными свидетелями по делу, причём они

свидетельствовали о совершенно различных эпизодах: Петрова говорила, что

отец читал ей свои стихи, а Елена Загрязкина показывала, что Петров передал

ей тетрадь со стихами с просьбой посодействовать их публикации за рубежом.

Так или иначе, и в первом и во втором случаях других свидетелей не было, и до-

статочно было Петрову настаивать, что данные эпизоды не имели места, как всё

обвинение бы рухнуло, поскольку для того, чтобы какой-то эпизод был признан

юридически доказанным, необходимо иметь показания как минимум двух че-

ловек. Но Петров не только не отказывался от подтверждения показаний своей

дочери и Загрязкиной, но в конце судебного заседания заявил, что кроме нена-

висти он ничего к советскому общественному и государственному строю не ис-

пытывает. Это был довольно редкий случай: большинство или признавали себя

виновными в антисоветской агитации и пропаганде, направленной на подрыв

существующего общественного и государственного строя, или говорили, что к

строю они относятся вполне лояльно и себя виновными не признают, потому

что никогда не пытались с ним бороться. Иногда подсудимые заявляли, что им

не нравятся отдельные стороны советской действительности, но такое резкое

заявление мне повстречалось только однажды. Петров получил 7 лет (может

быть 6, а один ему прибавили как не отбытый по бытовой статье).

Мы иногда вместе отмечали день рождения, в частности, в 1973 году, когда

и я, и он вернулись из Владимира, кажется, и в 1974 году. К лету 1975 он осво-

бодился и вплоть до 1977 года я получал от него письма из Москвы. В феврале

1977 года в «Литературной газете» была опубликована статья Петрова «Лжецы

и фарисеи», в этом же году в «Неделе» появилось несколько его статей, в кото-

рых Петров поливал грязью диссидентское движение и наиболее видных его

представителей. После этого писем от него я не получал и сам ему не писал. До

меня дошли слухи, что его снова посадили за то, что он занял у московских пя-

тидесятников (мне говорили, что Петров-Агатов одно время склонялся к проте-

стантизму) крупную сумму денег якобы на приобретение дома и не возвращал

её. В 1986 году он скончался в лагере строгого режима. В 1988 мне приходилось

в Москве видеть мужа его дочери, который показывал мне тетрадку со стихами

последнего года жизни Петрова, её передали родственникам после его смерти.

Стихи были в основном посвящены лагерной и религиозной тематике.

Николай Богач (мой ровесник, учился в техникуме на Кубани, создал группу

«Организация массовой борьбы за справедливость»; никакой чёткой программы

у группы не было, он считал, что в обществе много несправедливости и нужно

как бы с ней бороться, это был, скорее, юношески-романтический порыв; дали

ему, если я не ошибаюсь, 3 года) сочинял мелодии на стихи Петрова, Ронкина и

исполнял их под гитару. Петров утверждал, что его литературный псевдоним – Агатов, и приписывал себе авторство текста песен из кинофильма «Два бойца»,

в частности, знаменитую «Тёмную ночь», которая тогда очень часто передава-

лась по радио. Из публикаций в открытой печати мне известно стихотворение

в журнале «Советская милиция» (в № 11 за 1982 год), посвящённое погибшему

грузинскому милиционеру и прочитанное на собрании милиционеров в Грузни.

Публикация сопровождалась фотографией автора.

Человек он был очень экстравагантный, необычный в поведении, о чём

можно найти упоминания в воспоминаниях заключённых Мордовских лагерей

61

и Владимирской тюрьмы 1960-70-х. Мне попадались воспоминания о нём в жур-

нале «Грани», где были опубликованы письма Юрия Галанскова, в письме Бори-

са Пэнсона, опубликованном в начале 1970-х в «Вестнике РХД» и в воспоминани-

ях Зиновия Красивского «Владимирский централ». Мемуаристы более позднего

времени однозначно осуждают Петрова, что вполне естественно после его ста-

тей в «Литгазете» и «Неделе». В переписке Кронида Любарского и священника

Сергия Желудкова, которая была опубликована в бельгийском издательстве

«Жизнь с Богом» и впоследствии перепечатана в журнале «Октябрь» под назва-

нием «Атеизм и христианство», Любарский даже вынужден оговориться, что пе-

реписка относится к середине 1970-х. В то время он положительно относился к

Петрову-Агатову, но вынужден был впоследствии изменить свою точку зрения.

Красивский отмечает, что Петров соблюдал религиозные предписания, но счи-

тает, что делал он это явно небескорыстно. Я не думаю, что в тот момент, когда

Красивский общался с Петровым, у него было именно такое впечатление, тем

более что после заявления в 1968 году на суде, после публикации «Арестантских

встреч», где Петров восхищался ВСХСОНовцами, трудно было предполагать, что

дальше он будет делать прямо противоположное. Петров-Агатов написал этот

текст в лагерной больнице, размножил рукопись в нескольких экземплярах и

стал передавать через знакомых, чтобы те каким-то образом вынесли текст на

свидание, или – механизмы каждый раз были разными – даже и через надзира-

телей; такого рода сведения очень тщательно конспирировались. Ему удалось

передать книгу за пределы зоны, она попала за рубеж и была там опубликована;

позже отрывки из этой повести мне приходилось читать в Имка-прессовском

сборнике, посвящённом ВСХСОН.

Я могу засвидетельствовать, что во время моего пребывания во Владимире

он два дня в неделю ничего не ел: постился по средам и пятницам, в 3 часа ночи

вставал на колени и до 6 утра молился. Петров мог давать дельные советы, ка-

сающиеся стихосложения, охотно рассказывал о каких-то эпизодах из своих пре-

дыдущих отсидок. Моё общение с ним было достаточно ровным, мы никогда не

были особо дружны, между нами не было конфликтов. Я вспоминаю о Петрове

как о творчески активном и стремящемся к совершенству человеке, хотя трудно

сказать, чтобы это стремление обретало гармонические формы. Мне кажется, он

был жертвой собственных страстей.

* * *

В октябре 1970 года мы собрались в каптёрке, и Петров читал свои стихи о

Гумилёве. Чаепитие было посвящено получению Солженицыным Нобелевской

премии по литературе. Вскоре после этого меня посадили в БУР на 4 месяца, там

я сидел с Лёней Треповым и Колей Сенцовым. Коля Сенцов, родом из донских

казаков, тоже наш ровесник, был перебежчиком – «солдатом», как мы говорили.

Потом какое-то время мы сидели в одной камере с Валерием Вудкой и Славой

Миркушовым, и 4 месяца пролетели довольно быстро. Раз в неделю нас водили в

баню, которая находилась внутри зоны, и в это время наши товарищи старались

нас чем-нибудь «подогреть» – передать чай, растворимый кофе, конфеты, сахар,

сигареты – то, что запрещалось иметь в помещении камерного типа.

62

Когда я вышел из БУРа весной 1971 года, в лагерь прибыл Вячеслав Родио-

нов, о котором мне приходилось читать заметку в газете «Правда» ещё в октябре

1970. На последней странице содержалась информация, что в Москве осуждены

Макаренко и Родионов, заметка была составлена, как и все сообщения такого

рода, сумбурно и невнятно, и понять существо дела было невозможно. Но когда

Родионов прибыл, и мы посмотрели его приговор, всё разъяснилось.

У Михаила Макаренко была довольно бурная биография: в 1940 году в

8-летнем возрасте он перебежал из Румынии в Советский Союз и его опреде-

лили в детский дом; он был, что называется, человеком, который сделал сам

себя. Одно из его деяний конца 1960-х – устройство выставки Кандинского и

Малевича в Новосибирском Академгородке, где он был директором картинной

галереи. Затем Михаилу Яновичу пришло в голову создать «Всесоюзное движе-

ние трудящихся за коммунизм», он привлёк к этому делу своего приятеля Славу

Родионова, они сочинили обращение к румынским и венгерским коммунистам.

Слава посещал посольства этих государств и вручал обращение якобы от двух-

миллионной партии, которая нелегально существует в СССР, выражает насущ-

ные чаяния советских трудящихся и желает принять участие в международном

совещании коммунистических и рабочих партий. На самом деле всё движение

состояло из двух человек.

Макаренко с Родионовым были людьми, талантливыми в ремесленном от-

ношении, и значительную часть времени посвящали реставрации купленных в

антикварном отделе комиссионного магазина предметов, которые потом сдавали

в тот же магазин по, естественно, более высокой цене. Это было расценено совет-

ским судом как спекуляция, и Макаренко получил 8 лет, а Родионов 3 года. Это

был довольно редкий случай в обшей картине приговоров по 70-й статье: у Мака-

ренко и Родионова стостраничный приговор состоял из «антисоветской» части,

изложенной на 1 странице, а остальные 99 содержали перечень отреставрирован-

ных и вновь проданных предметов. Чашу терпения переполнила не столько их

реставраторская деятельность, сколько хождения по посольствам и претензии на

конкуренцию с компартией. А реставраторство им «повесили» дополнительно,

причём в «Правде» акцент делался на том, что люди занимались спекуляцией и

незаконной наживой, а попутно изображали из себя борцов за права человека.

Слава Родионов был очень доброжелательным в общении человеком и, в

отличие от большинства «семидесятников», находившихся в лагере, умел что-

то делать своим руками – резал по дереву; рядом с цехом, где он работал на

приклеивании шпон к часовым футлярам, завёл огородик, который тщательно

возделывал, это давало нам возможность дополнять свой рацион салатами из

культурных растений, наряду с дикими травами, которые росли на территории

зоны. Освободившись, Родионов принял активное участие в издании осиповско-

го журнала «Вече» и в основном занимался вопросами христианского просвеще-

ния в Советском Союзе. Макаренко после выхода из лагеря уехал в США, и время

от времени в западной печати появлялись сообщения, позволяющие заключить,

что он продолжает принимать участие в правозащитном движении.

Если мы изучим приговоры по 70-й, то найдём там самые разные эпизоды,

в том числе не относящиеся напрямую к антисоветской агитации и пропаганде,

которые власти с удовольствием инкриминировали обвиняемым, например, са-

могоноварение.

63

По-разному переживаются моменты, связанные с арестом и обыском. Когда

пришли к Юрию Львовичу Гендлеру и он понял, что после обыска его арестуют,

то сказал следователям, что очень волнуется и хотел бы выпить стаканчик воды

из графина, который стоял в комнате. Ему любезно разрешили, он хватанул из

этого графинчика стакан самогонки, потом второй, потом, может быть, третий,

и к концу обыска гэбэшники с изумлением заметили, что человек, которого они

пришли арестовывать, лыка не вяжет, и его пришлось буквально нести.

Прямо противоположный случай был с литовским врачом по фамилии Ру-

дайтис. Это был весьма эрудированный, степенный, аристократического вида

человек; за него очень хлопотали американцы. Когда к Рудайтису пришли с обы-

ском литовские гэбисты, он предложил им не торопиться, немного посидеть,

выпить, а потом уже заняться делом. Они согласились. Рудайтис налил им доста-

точно крепкого зелья, они его приняли и через какое-то время, что называет-

ся, выпали в осадок. Рудайтис успел бросить в реку пишущую машинку и сжечь

все бумаги, и когда пришедшие с обыском проснулись, предложил им обыскать

дом. Они, естественно, уже ничего не нашли, о чём был составлен соответствую-

щий акт, но поскольку более молодые и менее опытные подельники Рудайтиса

дали какие-то показания, на их основании он был приговорён к 2 или 3 годам

лишения свободы, что выглядело бы совсем по-другому, если бы у него нашли

какие-то компрометирующие материалы.

* * *

До ареста мне приходилось читать повесть Стругацких «Обитаемый

остров». В ней рассказывалось о попытках подпольного движения взорвать не-

кий центр, который своими излучениями действовал на жителей страны таким

образом, что они становились покорными властям. Каково же было моё удив-

ление, когда уже в Мордовии я узнал о том, что в середине 1960-х где-то в Ка-

захстане молодой человек по фамилии Ханженков и двое его друзей разраба-

тывали планы взрыва глушилки. Трудно сказать, носились ли подобные идеи в

воздухе, или информация о процессе Ханженкова как-то дошла до Стругацких.

Ведь и «Петербургский романс» Галича был написан сразу же после ввода войск

в Чехословакию 21 августа 1968 года, но до выхода Литвинова, Горбаневской и

других участников демонстрации на Красную площадь: здесь художественное

произведение опережало реальность.

Ханженков получил 10 лет за попытку, как это тогда называлось, взрыва.

На самом деле имело место лишь намерение, но власти расценили его планы как

«начало попытки».

В Петрозаводске другой молодой человек, Эдуард Хямяляйнен, проходя по

аллее, где висели портреты руководителей партии и правительства, поджёг не-

сколько из них, это было расценено как антисоветская пропаганда, и он полу-

чил 5 лет. Можно предположить, что в любой стране с демократической формой

правления дело ограничилось бы штрафом.

В лагере находились несколько человек, о способностях и знаниях которых

ходили легенды. Один заключённый, сидевший в конце 1950-х по обвинению

в антисоветской пропаганде, настолько хорошо изучил костюмы всех времён

64

и народов, что его пригласили консультантом на съёмки фильма «Гамлет». Его

фамилия была помещена в титрах, несмотря на то, что в те годы такие случаи

практически исключались – всякое упоминание фамилии человека, который

не только находился в заключении, но даже отсидел, могло появиться в очень

редких случаях или в специфическом контексте. Мне не пришлось встретить-

ся с этим человеком, равно как и с Александром Ивановичем Удодовым. Он был

сыном генерала и увлекался военной историей, сидел по 70-й. В лагере Удодов

мог часами рассказывать в деталях и подробностях о военных сражениях, после

освобождения присылал в зону письма с не менее подробными их описаниями,

всё остальное было для него несущественным. Кто-то из знакомых рассказывал

мне, как Удодову приснился кошмарный сон, в котором он видел себя одним из

участников знаменитой битвы. Кошмар заключался в том, что какая-то деталь

в его обмундировании не соответствовала форме армии, на стороне которой

Удодов сражался. Позже он уехал в Швейцарию, и его имя мелькало в советской

печати в связи с тем, что он подвергал критике «западный образ жизни».

Были люди, которых мне не приходилось видеть, но запомнившиеся благо-

даря своим именам, как, например, Франц Завиркин и Гарри Спиридонов. Англо-

ман Спиридонов по паспорту был Игорем, но подчёркивал, что его нужно звать

Гарри. Завиркин тоже отличался эксцентричностью поведения, о нём рассказы-

вали, что всех окружающих он считал агентами КГБ, был уверен, что лагерь соз-

дан специально для него и даже, когда привезли Синявского, сказал ему: «Ну вот,

Андрей Донатович, я-то знаю, что, конечно, у вас звание не ниже капитана КГБ и

вам специально сочинили всю эту историю для того, чтобы подослать ко мне».

Видимо, это было связано с какого-то рода душевным расстройством.

* * *

В начале сентября 1971 года меня привезли во Владимирскую тюрьму. Как

я позже узнал, в конце августа 1971 года 15 человек объявили голодовку в знак

протеста против моей отправки с расчётом, что решение о смене лагерного ре-

жима на тюремный будет отменено. Среди них были Альтман и Шепшилович,

осуждённые по ленинградскому и рижскому сионистским процессам. Как пока-

зывает дальнейшая история мордовских, а затем и пермских лагерей, как прави-

ло, в общедемократических акциях националисты принимали участие не так уж

часто. Но когда речь шла об условиях содержания или об усилении репрессий в

общесоюзном масштабе, участием в протестах объединялись представители са-

мых разных национальностей, разных слоев и возрастов. Эта голодовка продли-

лась 7 дней и была безрезультатной.

65

IV

Первые месяцы во Владимире я сидел с Юрием Храмцовым. Нас поместили

в камере, предназначенной для троих человек, во 2-м корпусе, как я позже узнал,

больничном – Храмцов уже бывал во Владимире, поэтому взял на себя роль гида

и рассказал, какие существуют корпуса, какие раньше были порядки.

Вещи, которые человек привозит после суда в лагерь или из лагеря в тюрь-

му, просматриваются через рентгеновский аппарат. Спрятанную в шапке иголку

– инструмент нужный, но не положенный – проглядели, зато вынули железные

ступоры из сапог. Ещё мне удалось пронести пачку цейлонского чая, которую

я высыпал в махорку и два месяца потом выбирал по чаинке. Мне удалось за-

варить его как раз в начале ноября на свой день рождения: мы с Храмцовым

поставили алюминиевую кружку так, чтобы можно было нагревать дно, и стали

зажигать под ней листы бумаги до тех пор, пока вода не закипела. Заварки на-

бралась спичечная коробка, но чай настолько пропитался табаком, что больше

одного глотка мы выпить не смогли.

Храмцов родился в Удмуртии в 1932 году, в детстве остался без родителей,

воспитывался, кажется, тёткой. Разорение крестьянства происходило у него на

глазах, и впечатления детства настолько сильно повлияли на его мировоззре-

ние, что, когда его призвали в армию и послали служить в Восточную Германию,

при первой же возможности перебежал на Запад. Там он принял американское

подданство, закончил разведывательную школу и был заброшен в начале 1950-х

с одним таким же молодым человеком в Советский Союз. Напарник сдался вла-

стям, и им с Храмцовым дали по 25 лет. По слухам, его подельник через 15 лет

освободился; Храмцов отбыл весь срок. К тому времени, когда мы с ним были

отправлены во Владимирскую тюрьму, он просидел уже 19 лет. Это был чело-

век, большую часть времени уделявший молитвам, внутренним размышлениям,

очень немногословный. О своём деле он мне не рассказывал, я знаю об этом с

чужих слов; говорили, что в 1952 году была статья в «Правде», где сообщалось

о засылке двух шпионов на нашу территорию, назывались их фамилии. Из ка-

ких-то мимолётных замечаний – что вот эту пломбу ему поставили в Швейцарии

в 1951 году и она до сих пор держится – можно было представить, что какой-то

опыт жизни на Западе у него был.

Прибывающих во Владимир сажают на так называемый режим понижен-

ного питания. Я ещё не встречался с ситуацией, когда утром дают 450 г хлеба, в

обед миску супа и вечером миску каши и несколько килек – и так целый месяц;

кроме кипятка в течение суток больше ничего получить невозможно. Практи-

чески это был один обед за полный день. Лагерное питание отличалось суще-

ственно: в зоне утром давали кашу, в обед суп и кашу и вечером кашу или что-то

наподобие – вроде макарон. Сахар давали и в зоне, и на общетюремном режиме.

Хлеба в то время практически можно было есть неограниченное количество, и

«молодых» – от 18 до 40 – это сильно выручало, а «старики» обычно ели мало

хлеба, и в общем балансе всё уравновешивалось. Считалось, что в среднем чело-

век съедает килограмм хлеба в сутки.

За весь месяц пониженного питания был только один случай, когда я смог

съесть дополнительную порцию. Вечером давали кашу из кукурузы, она была

66

не очень питательная, но её вкус мне нравился. Раздававший пищу уголовник,

подъехав с бачком каши к нашей камере, вдруг сказал: «Давай ещё раз миску».

Я уже успел съесть свою порцию и снова протянул посуду – это было событием!

Когда месяц пониженного питания закончился, нам возвратили продукты,

привезённые с собой из лагеря. Друзья положили мне в вещи сгущёнку, но же-

лезную банку нельзя было держать в камере, поэтому обслуга вскрыла её, и нам

было предложено перелить содержимое в кружку, что мы и сделали, разделив с

Храмцовым сгущёнку на несколько дней.

К концу месяца мы оба довольно сильно ослабели, у меня заметно ухудши-

лось зрение, я стал меньше читать. Но, надо сказать, из-за того, что я в школьные

годы и во время учёбы в университете любил фантастику, то наверстал упущен-

ное и прочёл 15 томов Герберта Уэллса. Вечером свет в камере был тёмный, да

и днём не очень яркий – окно было забрано решёткой жалюзи, но лампочка над

дверью горела круглосуточно. Храмцов брал из библиотеки «Историю России»

Соловьёва, иногда читал мне стихи Гумилёва, которые я записывал в тетрадку.

Я хочу поделиться опытом совместного сидения, поскольку считаю, что,

несмотря на то, что люди могут быть разными по возрасту, жизненному опыту

и идейным устремлениям, они могут, при известных ограничениях, находиться

вместе в камере довольно долгое время. В какой-то степени нам повезло, потому

что утром после завтрака я обычно ложился спать, слабость как-то располагала

ко сну. В 1971-73 годах, пока я был во Владимире, днём лежать на нарах не за-

прещали, надзиратель особо не вмешивался, хотя были годы, когда это пресле-

довалось, и такое послабление многие рассматривали как очень большую удачу.

Я спал примерно до полудня, до обеда, а Храмцов в это время ходил по камере,

она была небольшая, 2 х 4 м, там стояло трое железных нар буквой С. Я спал у

одной стенки с левой стороны от двери, а Храмцов справа. Раз в сутки нас вы-

водили на прогулку, по возвращении Храмцов ложился отдыхать и дремал до

ужина, а я в это время ходил по камере или сидел и читал, после ужина мы с ним

по договорённости включали динамик радиотрансляции и слушали последние

известия или какой-нибудь концерт классической музыки. Так проходили дни, и

практически мы виделись только несколько часов.

Потом нас перевели в 16-ю камеру 4-го корпуса и в декабре добавили ещё

трёх заключённых – Тимофеева, Петрашко и молодого литовца Драгунаса, пере-

ведённых с общего режима на строгий за какие-то нарушения.

Вадим Тимофеев служил в Восточной Германии и пытался убежать в ФРГ со

своими приятелями. 64-я статья предусматривала конфискацию имущества, у

большинства этих мальчишек, призванных в армию, такового не имелось, лишь

у одного была коза. В приговоре торжественно записали: у осуждённого тако-

го-то конфискуется коза.

Валерий Петрашко был одним из тех редких людей, который, наряду с 70-й

статьёй, имел ещё 68-ю – террор. В нескольких словах он описал суть предъяв-

ленного им обвинения. Террор заключался в том, что он, его приятель Потёмкин

и ещё одна девушка – всем им было по 17 лет – в конце 60-х раскидали в городе

Красноярск-45, режимном населённом пункте, куда попасть можно было только

по спецпропускам, листовки, подписанные тремя буквами – НМП, что означало

Нацистская Молодёжная Партия. Листовками они не ограничились, а сожгли

суд, милицию и прокуратуру – вечером забросали здания, очевидно, деревян-

67

ные, бутылками с горючей смесью; это дало властям повод инкриминировать

им не только антисоветскую агитацию и пропаганду, но ещё и диверсию. По-

скольку они были несовершеннолетними, им дали по 6 лет, а девушке 5. Это был

один из редких случаев, когда мне встретились люди, стоящие на крайне правых

позициях, впрочем, какой-то чётко выраженной идеологии или отчётливо сфор-

мулированной программы они не имели.

* * *

В начале декабря заканчивался трёхмесячный срок строгого режима, и

меня должны были перевести на общий. Мне хотелось попасть на 1-й корпус,

где были люди, о которых я много слышал, или мои старые знакомые. Тимофеев

уверил меня, что, если я сделаю заявление о том, что не желаю находиться на 4-м

корпусе, то меня могут перевести в любой другой. Я заявил воспитателю Федо-

тову (так назывался офицер МВД, прикреплённый к политзаключённым), что

не хочу оставаться в 4-м корпусе, и это было воспринято как нежелание подчи-

ниться распоряжениям администрации. Я просто не знал, что существуют пра-

вила, когда администрация реагирует только на те ситуации, которые она счи-

тает критическими: если бы меня посадили в другую камеру и я заявил бы, что у

меня с кем-то из заключённых конфликтные отношения, то меня бы перевели в

другой корпус. Администрация в таких случаях считала, что в случае драки или

убийства работникам тюрьмы грозит выговор за то, что они не предотвратили

эту ситуацию, хотя имелось предупреждение в виде заявления со стороны за-

ключённых. А поскольку у меня конфликта ещё не возникло, а я уже выдвигаю

требования, начальство не только не собиралось выполнять каприз заключён-

ного, но и считало необходимым наказывать за любое подобное самовольное

желание: меня на 10 суток посадили в карцер.

Карцер располагался в 3-м корпусе и навсегда запомнился крайне суровы-

ми условиями содержания. Горячей едой кормили через сутки – 1 день на жарго-

не заключённых назывался «лётным»: ты «пролетаешь» и не получаешь ничего,

кроме 400 г хлеба и кипятка; на другой день полагалась в обед миска супа, утром

и вечером миска каши. Карцер представлял из себя маленькую тесную камеру,

почти неосвещённую, с окошком под потолком в стене напротив двери. Сидел я

в декабре, окошко было разбито, хотя и зарешечено, свет через него не поступал,

но постоянно дул холодный ветер. Внизу проходила тонкая труба батареи ото-

пления, но было ощущение, что температура не выше 15 градусов. 4 стены, бе-

тонный пол, небольшой каменный выступ, на который можно было поставить

миску и кружку – больше ничего. В 22 часа давали деревянный топчан, но из-за

холода заснуть сразу не удавалось и, чтобы согреться, я долго бегал по камере,

час или два лежал в изнеможении, а в 6 утра топчан забирали, выводили в туа-

лет и умывальник. За стеной сидели два бытовика, один, мой ровесник, всё вре-

мя просил что-нибудь ему рассказать, мы переговаривались через небольшое

отверстие внизу в стене между камерами. Когда его карцерный срок подходил

к концу, он сказал, что может оставить для меня в умывальнике кусок тряпки с

двумя медными проволочками – её можно было засунуть под куртку и немного

отогреться. (Затрудняюсь сказать, откуда взялись проволочки. В тюрьме заклю-

68

чённые приспосабливают самые разные предметы для самых разных нужд: кле-

ят коробочки для того, чтобы стряхивать пепел, или превращают зубную щётку

в нож, затачивая края пластмассовой ручки – мягкий хлеб хорошо разрезался.)

Я нашёл эту тряпку в указанном месте и упрятал под одежду так, чтобы не было

видно. Вскоре во время обхода начальник корпуса – утром и вечером они с над-

зирателем обыскивали камеру – заметил уголок тряпки, торчащий из-под курт-

ки, выхватил её и забрал; сам факт, что у заключённого кроме куртки, брюк, тру-

сов и тапочек есть что-то ещё, возмущал начальство.

Так, не разрешалось иметь шапку, тёплые носки и тёплое бельё. Где-то по-

средине моего двухлетнего владимирского срока разрешили доставать из лич-

ных вещей тёплое бельё, и это немного облегчило наше существование. В каме-

рах зимой было очень холодно, летом жарко, зиму мы спали в одежде, а летом

готовы были обливаться водой каждые полчаса.

* * *

Из карцера меня поместили в 17-ю камеру 4-го корпуса. Пока я находился

на строгом режиме, в ней сидел Леонид Бородин; когда я вернулся, его уже пере-

вели в другое место. Бородин был известен тем, что сидел по делу ВСХСОН, и, ви-

димо, сразу начал проявлять оппозиционность по отношению администрации,

поскольку его отправили во Владимирскую тюрьму. Позже он выпускал самиз-

датский журнал «Московский листок», получил второй срок; сейчас он редак-

тор журнала «Москва». За время заключения познакомиться с ним мне так и не

удалось. Когда он освободился в 1973 году после отбывания 6-летнего срока, то

присылал Петрову-Агатову в тюрьму письма и фотографии, из которых можно

было узнать какие-то подробности о его жизни.

В камере со мной сидел отец Борис Заливако, которому в то время было

около 30. Он, по слухам, вместе со студентом химического факультета Ленин-

градского университета Анатолием Чинновым решил пойти пешком учиться в

Ватикан. Как рассказывали люди, знакомые с их делом, Чиннов пришёл к выво-

ду о необходимости получить образование у католиков под влиянием чтения

сочинений Владимира Соловьёва. Когда они перешли советско-чехословацкую

границу, чешские пограничники выдали их советским властям; судили их в

Ужгороде. Отец Борис рассказывал моему знакомому, что когда шло следствие,

его поместили в одну из камер изолятора в Ужгороде, стены которой были по-

крашены в краску, вызывающую утомление глаз и раздражённо-подавленное

состояние психики. На отца Бориса это настолько сильно действовало, что над-

зиратель, ходивший в коридоре, посочувствовал ему и посоветовал глядеть в

белый потолок, чтобы снять это состояние. Сначала мне показалось, что отец

Борис преувеличивает, но позже знакомые художники подтвердили, что мож-

но создать сочетание красок, угнетающе действующее на психику – как может

успокаивать зелёный цвет, так есть и сочетания, вызывающие болезненные

состояния; видимо, это известно в дизайне. В данном случае это могло быть

использовано в качестве эксперимента для деморализации заключённых. Чин-

нову и отцу Борису было предложено признать себя виновными, в противном

случае им грозило помещение в психиатрическую больницу, которая в опре-

69

делённом смысле хуже лагеря. И Чиннов, не признавший вину, был помещён в

психбольницу, а отец Борис получил 8 лет и 5 ссылки, отбыл их полностью. Он

был человеком очень кротким, немногословным, было видно, что он постоянно

про себя молится, по просьбам заключённым устраивались и общие молитвы.

В камере отец Борис читал «Жизнь животных» Брэма и книги о природе. Мне он

запомнился как очень вежливый, обходительный и внимательный человек, до-

брожелательный ко всем окружающим. В сибирской ссылке на него продолжали

оказывать сильное давление: когда стали приходить посылки и бандероли из-за

границы от людей, желающих помочь ссыльному, в одной из местных газет было

напечатано его заявление, в котором говорилось, что в помощи он не нуждается.

Это было явно вынужденным действием, потому что сам отец Борис, конечно,

никогда не стал бы это писать.

В 16-й камере я встретил Ярослава Лесива, который участвовал со мной в

голодовке летом 1970 года в Мордовии; он был осуждён по делу «Украинско-

го национального фронта» в Ивано-Франковской области. Просидели мы с ним

всего сутки, и это была наша последняя встреча, на следующий день Лесива пе-

ревели в другую камеру, с тех пор я его не видел и только недавно узнал, что не-

сколько лет назад он погиб на Украине в автомобильной катастрофе. Незадолго

до этого он принял сан священника.

Сидели в камере два старых украинца, Константин Луш и Андрей Демчи-

шин. Демчишин охотно вспоминал, как проходило провозглашение независи-

мости Украины во Львове во время нацистской оккупации. На какое-то время

гитлеровцы разрешили такой акт из тактических соображений, потом всю эту

независимость очень быстро прихлопнули, но в то время наивным и неискушён-

ным в политике людям казалось, что это одна из возможностей после многочис-

ленных исторических катаклизмов снова получить независимое государство.

Луш и Демчишин были подельниками, их посадили за участие в украинском

национальном движении ещё в 1940-е годы. В то время была такая практика:

людей, посаженных при Сталине, во время хрущёвской оттепели выпускали, но

потом власти по каким-то соображениям приходили к выводу, что можно сно-

ва заняться их делами, и их возвращали досиживать сроки. Обычно это бывало

с националистами. Как раз такими людьми были Луш и Демчишин. Демчишин

удивил меня тем, что, несмотря на свой преклонный возраст – ему было уже око-

ло 70 лет, он так и не научился плавать.

Ещё одним украинцем такой же судьбы – посаженным в 1940-е, выпущен-

ным в 50-е, а потом вновь арестованным в 1960-е, был Иван Фарбишевский. Как

и Луш с Демчишиным, он не смог получить образования, но все они были очень

интеллигентными и доброжелательными людьми, с большой культурой обще-

ния – возможно, сказывались общее воспитание, любовь к национальной исто-

рии и культуре. Фарбишевский сидел в Казахстане в конце 1940-х, в угольных

шахтах он получил силикоз, у него был нездоровый землистый цвет лица. Мне

запомнилась его оценка книги «Один день Ивана Денисовича»: Фарбишевский

говорил, что всё так точно и подробно описано, что при чтении он представлял

именно тот лагерь, где он находился; его жизненный опыт подтвердил досто-

верность художественного обобщения.

70

* * *

Почти весь тюремный срок я просидел в 17-й камере 4-го корпуса, лишь

за несколько месяцев до отправки в лагерь меня и моих сокамерников переве-

ли в 3-й корпус. Камера была на 10 человек, время от времени кого-то перево-

дили в другие корпуса, а к нам приводили других заключённых, состав камеры

обновлялся, и мы узнавали новости из Владимирской тюрьмы и с воли – от

прибывавших людей, осуждённых после 1969 года. Таким был Олег Воробьёв,

осуждённый в Перми вместе со своим приятелем. Подельник Воробьёва ранее

сидел по бытовой статье, он помогал Воробьёву распространять самиздат и ак-

тивной деятельностью не занимался. Ему дали ст. 190-прим и отправили в бы-

товой лагерь. Воробьёв получил 5 лет и 2 года ссылки, тогда почему-то часто

давали именно такой срок – не большой и не маленький. Общение с Олегом Во-

робьёвым мне много дало в плане расширения кругозора. Ему часто писала зна-

комая москвичка, и почти в каждом письме были какие-нибудь стихи, которые

нельзя было найти в то время в советской печати – Набокова, Мандельштама,

Гумилёва, Цветаевой, Ахматовой, Пастернака из романа «Доктор Живаго». Всё

это с удовольствием прочитывалось, стихи, которые мне нравились (а в таком

замкнутом пространстве в условиях дефицита информации мне нравилось поч-

ти всё), я переписывал в тетрадку и отправлял в письмах домой – я знал, что

письма читает не только моя мать, но и приходящие к ней мои друзья. Таким

образом происходило своего рода распространение самиздата из Москвы в Са-

ратов через Владимирскую тюрьму. Помнится, освободившийся к тому времени

Гинзбург прислал Воробьёву половину «Баллады о вечном огне» Галича, вторую

часть он обещал прислать в следующей открытке, но, видимо, она была задер-

жана цензурой. В письмах указывались имена авторов стихов, но это как-то про-

скальзывало, может быть, указаний изымать именно эти тексты не поступало.

Хотя мне рассказывали о каком-то журналисте, который будто бы был осуждён

в Казахстане за распространение песен Высоцкого, но не исключено, что кроме

этого эпизода в его обвинительном заключении были и другие, которые власти

считали более существенными; что касается «попутных» обвинений, то они мог-

ли быть самыми разными. Нам, в частности, вменялось в вину распространение

письма Раскольникова, о котором в 1964 году в советской печати довольно от-

крыто говорилось, скорее, в положительном смысле, а в 1967-м Раскольникова

вновь объявили врагом народа, что и дало повод следствию инкриминировать

нам этот текст.

Во Владимире мне и моим сокамерникам была дорога каждая весточка с

воли. Не могу не вспомнить с благодарностью Моисея Штеренберга, – матема-

тик по образованию, он по моей просьбе переписал и прислал в письме мало-

интересную для него статью Белинкова об Олеше. (А в тюремной библиотеке я

обнаружил «Историю русской советской литературы», откуда, в свою очередь, с

удовольствием переписал главу Белинкова о Тынянове.)

Во Владимире разрешалось отправлять одно письмо в месяц, объём огра-

ничивался вместимостью конверта, и можно было исписать до 12 листов уче-

нической тетрадки. Однажды Воробьёв прочитал мне «Реквием» Ахматовой,

стихи настолько понравились, что я в один вечер запомнил их наизусть. Мне

71

захотелось, чтобы «Реквием» прочитали мои друзья в Саратове, я переписал

его и в положенный день отдал письмо для отправки. Вскоре представитель

администрации заявил, что письмо конфисковано и посоветовал мне впредь

не сочинять таких произведений. Я ответил, что он слишком высоко ценит мои

способности к поэтическому творчеству, но до Ахматовой я явно не дорос. Тем

самым продемонстрировали свою грамотность люди с офицерскими званиями,

поставленные для работы с политзаключёнными. Мне рассказывали, что на

процессе Гендлера и Квачевского председатель областного ленинградского суда

поинтересовался у подсудимых, потрясая изъятым на обыске рукописным эк-

земпляром «Всеобщей Декларации прав человека», кто из них сочинил этот ан-

тисоветский документ. Что касается «Реквиема», Воробьёв записал его в камере

уже по памяти, и когда они сидели вместе с Квачевским, то тщательно выверяли

текст и разбивку на главки.

Население камеры довольно часто менялось. У нас появился Лёня Трепов,

который рассказал, что их держали вместе с Вячеславом Миркушовым в одной

камере вдвоём много месяцев, и они почувствовали, что наступает предел, после

которого люди начинают конфликтовать, отдавая себе отчёт, что ссоры проис-

ходят по совершенно пустячным поводам. По заявлению их рассадили в разные

корпуса. Когда через некоторое время в нашу камеру привели Славу Миркушо-

ва, они между собой продолжали общаться вполне благожелательно, теперь у

каждого из них была возможность не замыкаться друг на друге, поговорить с

кем-нибудь из 10 человек и не чувствовать, что в камере только один человек,

привычки которого уже начинали тебе надоедать. Администрации иногда ис-

пользовала такие особенности психики для своего рода пытки – сажал вместе

людей, заведомо несовместимых, иногда даже душевнобольных.

Гунар Роде, получивший 15 лет за активное участие в латышском нацио-

нальном движении, запомнился мне своей образованностью и тактичностью.

По слухам, ему предлагали освобождение и работу в привилегированной био-

логической лаборатории в обмен на публичное раскаяние. Он отказался, хотя

здоровье у него было не очень крепкое и тюрьма сказывалась на нём особенно

угнетающе.

Позже в камере появился Иван Сокульский, его привезли с 19-й зоны вслед

за мной через несколько месяцев, потом Петров-Агатов. Мы очень много вре-

мени посвящали обсуждению литературных новинок, читали друг другу свои и

чужие стихи.

В заключении часто писали венки сонетов, видимо, это связано с твёрдой

формой, способствующей запоминанию. Венок сонетов владимирского заклю-

чённого Анатолия Родыгина, с которым мне не довелось познакомиться, был

напечатан в «Вестнике РХД». Петров-Агатов говорил, что его стихи производят

впечатление «железобетонных», то есть, написаны тяжеловесно.

Когда Иван Сокульский получил 15 суток карцера, то сразу же поставил

себе задачу каждый день писать по сонету, и в результате сплёл венок, кото-

рый назвал «Путь исправления». За ироническим названием могло скрываться

что-то более существенное, потому что к тому времени Сокульский считал себя

верующим и вместе с отцом Борисом Заливако принимал участие в совместной

молитве в камере: отец Борис вставал лицом к востоку, рядом с ним становились

Сокульский и Петров-Агатов. Сокульский тогда, видимо, не придавал значения

72

разнице между православными и униатами и считал, что вполне может прини-

мать участие в совместном служении.

Однажды Сокульский показал мне текст под названием «Общая песня».

Я считаю, что образцы лагерного творчества должны сохраняться и привожу её

текст. Олег Воробьёв предлагал исполнять его на мотив известной песни из ки-

нофильма «Юность Максима» – «Крутится-вертится шар голубой», что мы не раз

и проделывали.

Н етвм ир е л уч шео со бо й т юр ьм ы,

З де сьп ро цв ет ае м с во бо дн ыем ы.

Р ад ос тн о д ыш ит ся н у-к а, с ка жи

О бщ иеп ра ви ла о бщ ийр еж им

Н амн ен ав ис те н с тя жа те ль ст ваз уд

М ы о бе сп еч ен ы п ра во м н а т ру д,

С ло ван е з на ем« мо ё»и« тв оё ».

В сёун асо бщ ее д аж е б ел ьё

Вд ом е к аз ён но м, п ре кр ас но м т ак ом

О бщ ийп ор яд ок в се об щи й з ак он П ра вд ы з ах оч ет ся– п ра вд у и щи

О бщ аяк аш а, в се об щи е щ и.

С ко ре й п ри вы ка йт е ж е, к тон е п ри вы к:

О бщ аяр од ин а, о бщ ийя зы к.

Х ор омп ро пе лив амо бщ ием ы

О бщ уюп ес нюо со бо й т юр ьм ы.

* * *

Разрешалось заказывать печатную продукцию через «Книгу-почтой» и

«Союзпечать». Если 2-3 человека выписывали хотя бы по 3-4 издания, за месяц

в камеру приходил десяток журналов. Я получал «Природу» и «Литературную

газету», украинцы «Литературную Украину». Выписывал я и книги, иногда при-

сылали довольно редкие издания, например, «Неизданный Достоевский» из

«Литературного наследства». В камере можно было увидеть сочинения по мате-

матической логике, книги из серии «Философское наследие».

Библиотека во Владимирской тюрьме была довольно необычной, она со-

ставлялась из книг, конфискованных в 1930-е годы у тогдашних «врагов наро-

да». В майеровском энциклопедическом словаре на немецком, который читал

Роде, был штамп «библиотека Коминтерна», рядом стоял другой – «библиотека

Владимирской тюрьмы ГУГБ НКВД» – главное управление государственной без-

опасности народного комиссариата внутренних дел. Из книг, которые я не мог

бы увидеть в саратовских библиотеках, мне запомнились «Опыт и система сред-

невекового миросозерцания» Генриха Эйкена, «Боярская дума Древней Руси»

Ключевского, изданная во время гражданской войны. Однажды библиотекарь – они были вольнонаёмные – спросила, не хочу ли я почитать Пруста, и протянула

мне том «Под сенью девушек в цвету», изданный в «Академии» в начале 1930-х

с предисловием Луначарского. Во Владимирской тюрьме мне удалось прочитать

73

«Письма Асперна» Генри Джеймса в «Иностранной литературе»; стиль этого

произведения чем-то напомнил мне Пруста, и я был рад, найдя подтверждение

этому в послесловии. Своего рода сенсацией в нашей камере стал роман Хейли

«Аэропорт», где описывались такие стороны американской жизни, которые со-

ветская пресса старалась замалчивать.

Чтение и общение способствовали тому, что я сдвигался в своих идеоло-

гических симпатиях, и всё, что было связано с идеями коммунизма и социа-

лизма, мне стало казаться проповедью тоталитарного насилия над личностью.

Я очень благодарен своим солагерникам, которые, несмотря на различие жиз-

ненного опыта, идейных установок и характеров, тем не менее, сходились в од-

ном – не должно быть насилия над свободой, если она не затрагивает свободу

другого.

Особо ценным были для меня размышления, на которые меня натолкнул

Вячеслав Миркушов. Иногда он изъяснялся загадочными афоризмами, которые

содержали, на мой взгляд, глубокие интуиции. Сам он очень высоко ценил Геге-

ля, читал книги по математической логике и восточной философии. Однажды

он сказал, что Веды и Пятикнижие Моисея являются ключом друг к другу. Разду-

мывая над этой фразой, я пришёл к выводу, что эти тексты могут быть поняты

только во взаимном их сравнении. Начав сравнивать, я сразу же перешёл к ти-

пам культур, которые выросли на их основе, пытаясь найти сходство и различие.

Вкратце суммируя, можно сказать, что существуют два вида цивилизации: одна

культурная система, сохраняя неподвижность социальной организации и касто-

вое деление, тем не менее, создала огромное многообразие философских школ,

в то время как другой тип культуры, положив в основание 10 этических запове-

дей, создал очень гибкую социальную организацию, в ходе которой каждый че-

ловек в течение жизни может сменить несколько социальных ролей. В том, что

на Востоке сложилась стабильная социальная система с динамичной духовной

жизнью, в то время как на Западе – динамичная социальная система, руковод-

ствующаяся минимальными этическими правилами, мне усматривался принцип

дополнительности. Если провести аналогию с человеческим существованием,

то человеку, уделяющему много внимания физическим движениям, действиям,

работе, необходимо постоянно иметь в виду набор минимальных правил, кото-

рый постоянно корректирует его деятельность, в то время как стандартная, изо

дня в день повторяющаяся стабильность бытового и социального существова-

ния предоставляет человеку возможность для созерцания, интеллектуальной

деятельности, формулирования идей и концепций. Позднее я стал развивать

эти идеи по линии сопоставления пантеистического и деистического мировоз-

зрений и синтеза их в идее триединого Бога.

По инициативе Олега Воробьёва мы проводили своеобразные вечера на-

родной песни – пели украинские, русские, латышские песни вполголоса, тихо,

хором. В пении принимали участие Олег Воробьёв, Гунар Роде, Слава Миркушов,

Лёня Трепов и я, иногда подпевали отец Борис Заливако и Борис Быков.

Сидевший с нами в камере Женя Пашнин в то время объявил обет молча-

ния, и когда ему надо было объясняться с кем-то из сокамерников или предста-

вителей администрации, он писал на бумаге. В течение года он не произнёс ни

слова. Судьба Пашнина была довольно сложной, он сел в Молдавии за попыт-

ку создания демократической партии, в дальнейшем его позиции могли быть

74

охарактеризованы как национально-религиозные. В конце 1980-х он принимал

участие в создании и деятельности Христианского Патриотического Союза.

Милиционер из Алма-Аты Борис Быков был осуждён за распространение

листовок, призывающих к выполнению решений очередного съезда коммуни-

стической партии. Криминалом был сам факт листовок; возможно, содержав-

шийся в них призыв можно было трактовать как косвенное указание на то,

что решения съезда не выполняются – оборотная сторона любого лозунга или

призыва. Сам Быков говорил, что его посадили незадолго до принятия статьи

190-прим и будь он арестован чуть позже, то по характеру действий ему никак

нельзя было бы инкриминировать статью 70. В лагере и тюрьме он склонялся

к русскому национализму, и мне хочется в связи с этим сделать одно уточнение

к книге Юрия Вудки «Московщина» (Иерусалим, 1984), где говорится, что кон-

фликт между Быковым и украинским националистом Романом Семенюком про-

изошёл на почве идейных разногласий. Но это была типично камерная бытовая

ссора, которая началась при мне.

После обеда Быков играл в домино с Демчишиным и Лущом. Он сказал, что

хорошо бы после освобождения уехать в какое-нибудь тихое место, где будет

природа и не будет людей, и жить вдалеке от цивилизации. Мы с Семенюком в

это время ходили по камере и о чём-то беседовали. Семенюк с иронией заметил,

что многие мечтают, что после освобождения уедут в тихие и глухие места, а

вместо этого стремятся прописаться в столицах. Надо учитывать лагерную ситу-

ацию, когда слишком эмоциональное высказывание воспринималось как обида:

Быков стал допытываться у Семенюка, кого он имеет в виду. Семенюк, поняв, что

тот воспринял его слова слишком болезненно, ответил, что не имел в виду нико-

го, а выражался вообще. Быков, видимо, затаил обиду; мы, ничего не подозревая,

легли спать, и где-то под утро услышали крик. Нары были сдвоенные, Семенюк

спал надо мной, я открыл глаза и увидел, что он спрыгнул на пол и хватается

за голову, а с виска течёт кровь: ночью Быков ударил Семенюка ребром алюми-

ниевой миски по виску, рана кровоточила. На крик прибежали надзиратели и

отвели Быкова в карцер. Семенюка вызвали, он рассказал о характере конфлик-

та, был очень разгорячён и настаивал чуть ли не на заведении уголовного дела.

Всё ограничилось тем, что Быков отсидел в карцере, позже претензий к нему не

предъявлялось. Это к вопросу о культуре сидения, о том, как люди должны быть

осторожны в выражениях, чтобы вся тяжесть камерного общения, когда люди

находятся в замкнутом пространстве, не переходила в ненависть: если у людей

не возникало симпатии друг к другу, то они должны были хотя бы относиться

друг к другу сдержанно.

В «Московщине» встречаются и неточности в отборе информации, ссылки

на малодостоверные источники. Иногда Вудка явно отдаёт предпочтение верси-

ям, которые отвечают его концепции: если в камере сидят русский и украинец,

то между ними должны возникнуть такие же отношения, как между соответ-

ствующими республиками. Вудка тоже сидел с Храмцовым – в книге он не назы-

вается, но очень узнаваемо описывается – и они поссорились из-за споров о том,

в какое время включать радио. У нас этот вопрос тоже иногда поднимался, но

в серьёзные конфликты не переходил. Определённый отпечаток недовольства

Храмцовым мог возникнуть, когда тот высказывал, например, какое-нибудь

великодержавное, по мнению Вудки, замечание, которое тот мог воспринять

75

как антисемитское, хотя я не думаю, чтобы у Храмцова были юдофобские на-

строения. Другое дело, что человек он был весьма своеобразный и мог иногда

удивлять неожиданностью оценок. Так, скажем, он безапелляционно заявил, что

Гегель – материалист. Сейчас я вообще не стал бы говорить, что Гегеля надо от-

носить в какую-то категорию, но тогда это замечание показалось мне странным.

Главным было не представительство республик или направлений, а люди.

В первую очередь именно в тех условиях играла большую роль общительность

человека, его способность к компромиссам, в том числе в бытовом отношении,

способность пожертвовать своими привычками для удобства других. Были пра-

вила, которые распространялись на всех. Когда мы сидели в 17-й камере 4-го

корпуса, каждый день дежурил кто-нибудь из заключённых; независимо от сро-

ка, статьи, национальности и возраста, каждый по очереди должен был выпол-

нять определённые обязанности, мыть пол, например, или делить на 10 частей

500 г солёной рыбы, которую нам давали вечером. Новичку говорили: будешь

дежурить тогда-то и делать то-то. Как правило, это воспринималось безогово-

рочно. Исключения могли быть в особых случаях, как с Колей Тарасовым, кото-

рый вообще ни с кем не разговаривал, что-то бормотал иногда, ходил босиком

по бетонному полу камеры. Очевидным было его душевное нездоровье. Вскоре

Тарасов отказался принимать пищу, и на третий или четвёртый день его переве-

ли в другую камеру.

Душевнобольным, видимо, был и латыш Артур Ирбитис; его тоже привез-

ли «досиживать» неотбытый с 1940-х срок. Ему было за 50, о деле он почти не

рассказывал, но был уверен, что из-за него арестовали всех родственников. В ка-

честве аргумента Ирбитис приводил пиджак своего брата, который он видел на

одном из уголовников, когда сидел в рижской тюрьме. С одной стороны, такое

могло быть и на самом деле, хотя все понимали, что это маловероятно и, во вся-

ком случае, только этого факта недостаточно. Было видно, что новый арест и

вырванность из привычной обстановки его настолько потрясли, что психика с

этим не справилась и он уже неадекватно реагировал на окружающее. Что с ним

было дальше, не знаю.

Ввиду ограниченности общения и доступа информации поневоле очень

ярко запечатлевались какие-то черты, которые в других условиях показались

бы малозначимыми. Обострялась способность своего рода интуитивного позна-

ния в реконструкции деталей, недоступных непосредственному восприятию в

камере. Это касается и умения читать между строк в советских газетах и вос-

производить зигзаги внешней и внутренней политики. В частности, – не знаю,

насколько наша догадка относится к реальному положению вещей, но мы за-

метили, что по радио текст советской песни «Три танкиста» иногда передают с

вариантами: когда ухудшались отношения с Китаем, что чувствовалось и по дру-

гим публикациям и сообщениям, строчка «в эту ночь решили самураи перейти

границу у реки» звучала так: «в эту ночь решила вражьи стая»; таким образом,

сознание советского человека ориентировалось не на японских самураев, а на

некую вражью стаю, под которой подразумевался наш дальневосточный сосед

со столицей в Пекине.

76

* * *

Одним из способов общения были граффити в бане, которая полагалась

раз в 10 дней. Баня была одна на всю тюрьму, камеры водили по очереди, мы не

встречались, но могли на стене написать, что в такой-то камере сидят такие-то

и прочитать то, что оставили другие заключённые. Поскольку записи сопрово-

ждались датой, мы могли их сопоставить, и таким образом мы практически зна-

ли всех заключённых Владимирской тюрьмы.

Одно время Сокульский приспособился вести переписку с Валентином Мо-

розом, который сидел на особом режиме. Мороз в первый раз был осуждён за

участие в национальном движении, он издал на Западе книгу о мордовских лаге-

рях «Репортаж из заповедника имени Берии», по возвращении на Украину через

какое-то время опять был арестован и посажен на особый режим. Однажды к на-

шей камере подошла библиотекарь и сказала, что Мороз, который сидит в дру-

гом корпусе, – видимо, она недавно поступила на работу, её не успели должным

образом проинструктировать, и она полагала, что мы все друг о друге знаем и

никакого тут секрета нет, – что Мороз прочитал все свои газеты, они ему больше

не нужны и он их вам передает. Когда мы стали читать эти украинские газеты,

то обнаружили, что карандашом между строчек написано обращение к нам – на-

пишите, кто сидит, и передайте с газетами. Во время следующего визита библи-

отекаря мы сказали, что у нас тоже накопились прочитанные газеты и журналы,

которые можно передать Морозу. Так продолжалось в течение нескольких не-

дель, пока Сокульский не исписал все белые места на стихотворном сборнике

на украинском языке, полученном им по «Книге-почтой» своими стихами. Вско-

ре, когда нас выводили на прогулку, дежурный офицер вернул Сокульскому эту

книгу и сказал, чтобы он так больше не поступал, потому что если это дойдёт до

начальника тюрьмы, то вас накажут. После этого никаких книг, журналов и газет

у нас не брали.

Было известно, что в 21-й камере 4-го корпуса сидит Буковский – в марте

1971-го его арестовали в Москве и дали сначала пребывание в тюрьме. С ним

сидел Василь Кулынин, известный мне ещё по 19-й зоне, потом Кулынина пе-

ревели к нам, и он с восторгом рассказывал о Буковском. Мне запомнилось, что

Буковский читал только тексты на английском языке и труды по физиологии

высшей нервной деятельности. Моё общение с Буковским свелось к тому, что

однажды меня вели то ли к зубному врачу, то ли вызвал воспитатель Федотов

для какой-то беседы, но в это же время в 21-й камере выдавали ларёк. Когда

меня проводили мимо, открылась кормушка, в неё выглянул Буковский, и мы

обменялись приветствиями.

Ларёк давали два раза в месяц, и можно было покупать только маргарин и

батон на сумму не более 3 рублей, обычно её делили на 2 части; но нельзя было

покупать больше, чем 4 батона по 15 копеек и пачку маргарина за 30 с чем-то

копеек. Обычно на 90 копеек покупали батон и маргарин, а на остаток – 50 ко-

пеек – конверты, карандаши, зубную щётку, зубной порошок. Можно было ку-

пить польские сигареты “Клубовые» – такая маленькая пачка с фильтром, очень

пресные, невзрачные. Большим спросом они не пользовались: в рацион входила

махорка и её, в общем-то, хватало. Те, кто не курил, отдавали свою порцию сока-

мерникам.

77

* * *

Иногда на прогулку нас выводили в соседние дворики, и мы через сетку

могли перекидывать записки, один раз даже просунули в щель неплотно приг-

нанной сетки целую книжку. Когда 21-ю камеру проводили мимо нашего двори-

ка, я видел проходящих Василия Кулынина и Якова Берга из Кишинёва, который

во всех двориках писал на иврите «шалом», надеясь, что кто-то вступит с ним в

переписку. Яков Берг с Гунаром Роде одно время сидели в 4-м корпусе, в «мно-

гонациональной» камере: латыш Роде, еврей Берг, украинец Кулынин и русский

Буковский.

Однажды, гуляя в прогулочном дворике в 3-м корпусе, я забрался по стене

до сетки над двориком, в углу её можно было приподнять. Несколько секунд – в

любой момент меня мог заметить надзиратель, и последовало бы наказание – я

смотрел на Владимир с высоты 4-этажного дома. Запомнилась панорама города

и несколько храмов, выделявшихся своим великолепием. Я видел город практи-

чески один раз, тем более не знал ни одной улицы.

Мы знали, что во Владимирской тюрьме сидел Владислав Гомулка, позже

там находились Пауэре и сын Сталина; говорили о каком-то леснике, осуждён-

ном потому, что он видел, как расстреливают поляков в Катынском лесу Смо-

ленской области в 1940 году. Может быть, кто-то упоминал, что здесь сидел

Даниил Андреев. Тюрьма была достаточно знаменита с конца XIX века, хотя бы

Владимирской дорогой, по которой из Москвы шли в Сибирь кандальные эта-

пы – ныне шоссе Энтузиастов. Города мы, конечно, не видели, только знали, что

есть Успенский и Дмитриевский соборы XII века, иногда доносился колоколь-

ный звон из храма неподалёку от тюрьмы. В качестве обязательного дополне-

ния к нашему рациону приносили областную владимирскую газету «Призыв»,

мы могли узнавать какие-то местные новости, но, конечно, как и все областные

издания того времени, она была заполнена советским официозом, и только по

каким-то косвенным признакам можно было получить представление о том, что

действительно происходит в области.

Свидание давали раз в год на полчаса, и моей матери приходилось специ-

ально выбирать день, отпрашиваться с работы, ехать 800 км до Москвы, потом

ещё 200 до Владимира, чтобы 30 минут посидеть напротив меня за столом с пе-

регородкой. Посылок в тюрьму присылать не разрешали, принимали одну бан-

дероль в год весом 1 кг, поэтому родственники или друзья присылали что-ни-

будь максимально калорийное при минимальном весе – печенье, что-нибудь

сладкое, и получавшие бандероль делились содержимым со всей камерой. При

скудном владимирском рационе мы, тем не менее, ухитрялись готовить сухари-

ки – вечером клали хлеб на батарею и съедали за завтраком.

В начале 1972 года нам в камеру, где уже было 10 человек, дали новенькую

урну, она была прямо с завода, с опилками на дне. Вместо того, чтобы исполь-

зовать её по назначению, мы насыпали туда свои сахарные порции за 10 дней,

налили воды, бросили корочки от батонов и, завернув в телогрейку, поставили

на батарею. Урна стояла около двух недель, и никто из надзирателей не обра-

щал на неё внимания. Мы разлили по алюминиевым кружкам образовавшийся

напиток – слабенькая брага типа пива – и потягивали через полые стерженьки

от шариковых ручек.

78

* * *

Когда человек зарабатывал что-то в лагере, деньги находились на его ли-

цевом счету. Родственникам и знакомым разрешалось присылать переводы.

Этими средствами разрешено было пользоваться и во Владимирской тюрьме.

Но питание и махорку нам выдавали за счёт государства, были люди, у которых

на лицевом счете вообще никаких денег не было, и получалось, что нас кормили

и содержали бесплатно, в отличие от лагерей, где 50 процентов заработанных

денег автоматически отчислялось на наше содержание и на содержание нашей

охраны. Видимо, поступило указание, что нужно заставить политзаключённых

трудиться, и однажды нас решили определить на работу – это был первый и

единственный случай.

Нас повели в рабочий корпус, который стоял отдельно от жилых, дали мол-

нии, которые вшиваются в одежду, и замки к ним. Наша задача заключалась

в том, чтобы за рабочий день вставить замки в 3000 молний, дабы потом эту

конструкцию можно было вшить в одежду. Мы узнали, что норма установлена

для фабрики, где работают вольные рабочие, к тому же там эти операции были

полуавтоматизированы, а нам нужно было из одного ящика выбрать замок, из

другого молнию, соединить их и положить в третий ящик. Всё это приводило к

тому, что такую норму мы выполнить не могли и от силы делали за смену сот-

ни две-три, то есть 10 процентов. Даже непрерывно работавший Ирбитис, кото-

рый не терял ни минуты, не делал и половины нормы. Он приходил в отчаянье

и пытался что-то объяснить представителям администрации. В конце концов,

наверху пришли к выводу, что в таких условиях выполнить норму невозможно,

а продолжать нерентабельную работу не имело смысла, тем более, что нас нуж-

но было каждое утро выводить на работу, потом заводить на обед, после обеда

опять выводить. Сдвигалось время, определённое для прогулки, и хлопот, свя-

занных с этой работой, было, вероятно, больше, чем отдачи. Вся эта история про-

должалась около месяца, потом нас снова закрыли в камеру и выводили только

на час в прогулочный дворик.

* * *

Из последних своих сокамерников я помню двух пожилых латышей, кото-

рых также привезли повторно. Когда я спросил одного из них, в чём он обвинял-

ся, тот ответил: в участии в бандах в конце войны. Я сказал, что в конце войны

знал только одну банду на территории СССР, которая сидела в Кремле. Мой собе-

седник, бывший «зелёный брат», опасливо покосился.

Когда подошёл к концу двухлетний срок пребывания во Владимире, мне

было предложено все вещи, которые были в камере – в основном тетрадки с за-

писями, вырезки статей из журналов, – сдать на проверку с тем, чтобы возвра-

тить при отправлении на этап. Этот день наступил, меня отвели на 4-м корпусе

в отдельную камеру на 1-м этаже, где находились карцеры, потом вывели и по-

садили в «воронок». Там уже сидели несколько бытовиков в полосатой форме,

что означало осуждённых на особый режим, на мне была серая одежда, которая

свидетельствовала о принадлежности к строгому режиму. Они стали спраши-

79

вать про статью и срок, я ответил. Как правило, эта статья редко встречалась на

пересылках, поэтому они стали уточнять, как она квалифицируется. Когда я объ-

яснил, что сижу за антисоветскую агитацию и пропаганду, один из бытовиков

начал рассказывать, как несколько лет назад сидел с одним из политзаключён-

ных и подробно расспрашивал у него о программе их группы. Когда тот изложил

ему свои программные установки, бытовик задал ему вопрос: а что вы будете

делать с нами, уголовниками, когда придёте к власти? Нимало не колеблясь, тот

ответил: как сидели, так и будете сидеть. Тогда, говорит бытовик, я взял чайник

и стал его этим чайником бить. Я очень живо представил себе эту картину и по-

думал, что, пока мы едем до вокзала, меня будут расспрашивать о программных

установках и планах в отношении людей, нарушивших уголовный кодекс, но в

этот момент в тесный боксик напротив посадили двух молодых женщин и, поте-

ряв ко мне всякий интерес, бытовики переговаривались с ними всю дорогу. В ва-

гоне меня посадили в отдельную камеру; вместо купе в таких вагонах – двойные

нары, но туда набивают по 10 и больше человек.

Надо сказать, что когда мы встречались с бытовиками на пересылках, они

относились к нам с интересом и вполне дружелюбно, у меня никогда никаких

конфликтов не возникало, более того, кто-нибудь из них по своей воле помогал

мне тащить два больших чемодана с журналами и записями. Мне приходилось

слышать историю проехавшего по этапу литовца, у которого возникли напря-

жённые отношения с окружающими бытовиками, и мне кажется, что такая ситу-

ация могла возникнуть в том случае, если человек каким-то образом демонстри-

ровал к ним пренебрежение, давая понять, что считает себя в какой-то степени

выше их.

V

Из Владимира я ехал – меня везли – в одиночестве. В воронке – от вагона до

зоны – ко мне подсадили несколько человек. Некоторые возвращались из боль-

ничной зоны в лагерь на 19-ю, среди них был сионист Могилевер, осуждённый

по ленинградскому процессу Бутмана; его везли в карцер или в БУР. По дороге он

рассказал мне новости другой зоны и просил передать какие-то сведения тем, с

кем я находился на 19-й.

Когда я прибыл в лагерь, ко мне сразу же подошли два молодых человека,

один из них спросил, узнаю ли я его. Поскольку за время моего отсутствия прои-

зошли некоторые нововведения – на левой стороне куртки у всех была прикре-

плена матерчатая табличка, где значились фамилия, инициалы заключённого и

номер отряда, – на этой табличке я прочитал: Учитель А. Е. Я действительно ви-

дел Александра Ефимовича Учителя в январе 1970 на нашем судебном процессе

в Саратове, но тогда бороды у него не было; он был осуждён по делу, связанному

с нашей группой в Петрозаводске в том же 1970 году.

У второго на табличке было написано: Белохов В. К., он сказал мне, что он

из Саратова. Это, конечно, меня очень заинтересовало, мы сразу же стали разго-

варивать о характере его дела, и я узнал, что их группа возникла после того, как

по городу распространились слухи о нашем осуждении. Выпускник саратовского

авиационного техникума Валерий Константинович Белохов, 1947 года рожде-

80

ния, решил создать свою группу, которую он и его единомышленники назвали

«Союз прогрессивного социализма». Надо сказать, что, по словам Белохова, их

платформа приближалась, скорее, к шведской модели социализма, это была по-

пытка встать на позиции правой социал-демократии в европейском понимании.

К моменту ареста Белохова осенью 1972 года группа насчитывала 11 человек,

у них были планы создания радиостанции, которая бы действовала в пределах

Саратова и вела передачи, разъясняющие действительное положение в стране.

Пытались также издавать журнал «Время перемен», на обложке которого был

изображён профиль Ленина. Белохов объяснял это тем, что, поскольку идеи со-

циализма в массовом сознании связаны именно с именем Ленина, то его сим-

волическое изображение должно было настраивать людей, которым попадал в

руки этот журнал, более спокойно и сигнализировать, что речь идёт о разработ-

ке круга идей, знакомых со школы и института. Мне ни один из текстов увидеть

не удалось; я надеюсь, что когда-нибудь архивы будут доступны и мы сможем

более подробно узнать о том, что представлял собой «Союз прогрессивного со-

циализма». Просуществовал он недолго, 2-3 года, как и наша группа. В 1972-м

уже Белохов был арестован и получил 5 лет, кроме него никто не был привлечён

к делу.

По прибытии в лагерь меня несколько удивило, что больше не собирается

российская демократическая компания. Я спросил у Михаила Капранова, почему

в лагере те, кто перед моей отправкой во Владимир как-то держались вместе,

сейчас не собираются на совместные чаепития. Он с некоторой иронией отве-

тил, что наступила эпоха персонализма. Скорее это была эпоха национализма

– стали резче обозначаться компании по национальному признаку – евреев-си-

онистов, украинцев, армян, литовцев, русских, эстонцев, но совместных акций

они уже не предпринимали. К тому времени образовалась компания молдаван,

прибыл Теодор Гимпу, осуждённый вместе с Валерием Грауром и ещё одним по-

жилым молдаванином за создание «Союза борьбы за освобождение Молдавии

от русско-советского ига». Сам Гимпу был работником ЦК комсомола Молдавии

и, видимо, какие-то резоны и перспективы у движения в то время были.

Незадолго до моего возвращения из Владимира произошла история, кото-

рая, видимо, была в определённом смысле завершающей в истории существо-

вания российской демократической компании на 19-й зоне. Связано это было

с таким обстоятельством. Должен был освобождаться латыш Иварас Жуков-

скис, ему был передан текст обращения к общественности политзаключённых

19-й зоны, который подписали посаженный в 1972 году за распространение са-

миздата астроном Кронид Любарский (впоследствии – редактор мюнхенских

«Вестей из СССР»), Бабур Шакиров, Виктор Комаров и другие. За несколько

дней до освобождения у Жуковскиса был произведён обыск и обнаружен этот

текст. Немедленно последовали меры: Любарский, Шакиров и Будулак-Шары-

гин были посажены в ПКТ. Комаров в карцер. Кажется, в составлении этого до-

кумента принимал участие и латыш Феликс Никманис, с которым мы подру-

жились и часто общались в сентябре-октябре 1973 года, 2 ноября его перевели

в другую зону, и я не видел его до 1977 года, когда мне удалось побывать у него

в гостях в Латвии. Таким образом, репрессии по отношению к участникам ак-

ции привели к тому, что движение сопротивления было временно приглушено

и распылено.

81

Общих многодневных голодовок или требований к администрации об из-

менении условий содержания не было. Протесты были разовыми акциями де-

кларативного характера, а не конкретным требованием каких-либо перемен.

Когда в феврале 1974 года был выслан Солженицын, единственный протест во

всей Мордовии написал Евгений Пашнин. В начале ноября 1973 года я вместе

с другими политзаключёнными составил протест, приуроченный к годовщине

смерти в мордовской лагерной больнице Юрия Тимофеевича Галанскова. Из ад-

министрации 17-го лагеря, где сидел Галансков, мне пришла бумага довольно

абсурдного содержания, где было написано, что администрация этого лагеря

в смерти Галанскова не виновна. Они как бы оправдывались передо мной, что

усугубляло неуклюжесть официальной формулировки. В январе 1974 года я на-

писал протест в связи с двухлетней годовщиной арестов на Украине, присоеди-

нившись к инициативе украинцев.

* * *

Осенью 1973 года меня поставили на очень тяжёлую работу в кочегарке – каждую смену нужно было забрасывать в топку котла со старых дореволюцион-

ных паровозов, которым обогревалась промышленная зона, 3 тонны угля. Вско-

ре я довольно сильно ослабел и истощал.

В это же самое время в моём мировоззрении произошли резкие и значи-

тельные перемены, я пришёл к выводу и почувствовал всем своим существом,

что единственным приемлемым для меня мировоззрением может быть только

христианство. Благодаря дружеской помощи будущего священника Михаила Ка-

пранова, отца Бориса Заливако, который вскоре после этого прибыл в зону, и

других заключённых я стал осваивать комплекс знаний, связанных с тем, что

вкладывается в понятие христианская религия, и стараться быть не «фило-

софствующим христианином», а воплощать свою веру в жизнь. Я переписывал

и запоминал молитвы, впервые, благодаря Капранову, сумел регулярно читать

Новый Завет. Эта решимость в значительной степени определила мою дальней-

шую идейную эволюцию, и с тех пор я не помню такого времени в своей жизни,

когда мне хотелось бы изменить выбранному пути. До моего выхода из лагеря

в августе 1975 года я большую часть свободного времени уделял изучению хри-

стианской доктрины; в определённой степени этому способствовало то, что ка-

ких-то общих акций в лагере не было.

Библию иметь не разрешалось, поэтому экземпляр Нового Завета, кото-

рый мне давал Михаил Капранов, хранился у него нелегально. Однажды я ви-

дел Библию, когда мы собирались на один из православных праздников и по

очереди читали текст; я обратил внимание, что это была довольно большая по

формату книга, которую трудно было спрятать. При обысках надзиратели без

всяких оговорок изымали такого рода литературу. Мне рассказывали о случаях,

которые могли производить на администрацию ещё более шокирующее впе-

чатление: у сидевших в лагере свидетелей Иеговы вдруг оказывался свежий

номер журнала «Башня стражи», печатавшийся в Бруклине; каким образом он

попадал в зону, было совершенной загадкой для всех, кроме самих свидетелей

Иеговы.

82

Мы переписывали послания апостола Павла, Евангелия. Ещё во Владимире

Олегу Воробьёву присылали тексты Евангелия от Матфея, и несколько заклю-

чённых, сидевших с ним в камере, переписывали их, пока не был сделан боль-

шой обыск и все тексты не были изъяты. Но так или иначе они всё равно вос-

производились.

Для меня главным стала ориентация на христианскую систему ценностей,

и я старался больше общаться с людьми, которые могли мне помочь в этом отно-

шении. У нас сложился кружок, собиравшийся в основном по праздникам – Евге-

ний Вагин, Михаил Капранов, отец Борис Заливако, Сергей Соловьёв – власовец,

арестованный советскими властями много лет спустя после войны во Франции.

Иногда нам удавалось беседовать с Василием Калининым – человеком, по-свое-

му уникальным, ближайшим соратником Михаила Ершова, занимавшего видное

место среди истинно православных христиан, не признавших советской власти

и ушедших в подполье после смерти патриарха Тихона. С самим Ершовым мне

не довелось познакомиться. Он умер в июне 1974-го в лагерной больнице на 3-й

зоне. Говорили, что Калинин по мере возможности поддерживал связь с едино-

верцами за пределами зоны, которые очень чтили Ершова и Калинина и стара-

лись всеми способами помогать им.

Истинно православные христиане обвинялись в антисоветской пропаган-

де, они отрицали всё, что связано с советским образом жизни, не признавали го-

сударство, отказывались от работы, поскольку работать можно было только на

государство, от службы в армии, от паспортной системы, то есть все гражданские

установления советской власти, и, поскольку они об этом открыто заявляли,

им «давали» антисоветскую пропаганду. Считалось, что патриарх Тихон перед

смертью посвятил несколько человек в епископы, которые, в свою очередь, име-

ли право рукополагать священников и считали себя полномочными представи-

телями Православной церкви, которые вправе производить таинства. О Ершове

говорили, что он один из таких епископов, который был поставлен преемником

Тихона. Таким образом, Ершов считал себя духовным лицом, полномочным про-

изводить священнослужение и совершать таинства, а с точки зрения Москов-

ской Патриархии он такими полномочиями не обладал. Калинин был мирянин,

который разделял судьбу Ершова. О Ершове мне приходилось слышать отзывы

двух человек, которые его видели – Олега Сенина и Михаила Коренблита. И тот и

другой говорили о неизгладимом впечатлении, которое произвёл на них Михаил

Ершов идущей изнутри добротой и любовью ко всему окружающему, которая

буквально излучалась из него – даже в условиях лагеря. По рассказам, Ершов си-

дел с 1943-го по 1974-й – практически непрерывно. Калинин примерно столько

же, дальнейшая судьба его мне неизвестна.

Людей, осуждённых за религиозные убеждения в первой половине 70-х во

Владимире и на 19-й зоне, было немного: власти предпочитали внесудебные

преследования и придирки по бытовым статьям, чтобы отрезать их от политла-

герей, пресечь возможное распространение информации об их судьбе. У сиони-

стов, например, были родственники за рубежом, и прекратить с ними контакты

было крайне затруднительно, соответственно, имела место неизбежная утечка

информации. А когда человека сажали в уголовный лагерь, его круг общения

резко замыкался и сообщать что-либо о себе, равно как и принимать какие-то

сообщения, было очень трудно. Кроме истинно православных христиан, из рели-

83

гиозников в нашей зоне были свидетели Иеговы; мне приходилось беседовать

с молдаванином Руссу, коренастым, с круглой лысой головой. Другой свидетель

Иеговы, Костя, здоровый и плечистый, чем-то напоминавший Маяковского, уве-

ровал уже в лагере; срок он получил по другой статье. Свидетели Иеговы часто

собирались и беседовали между собой, администрация формально не могла за-

претить им общаться, разве что при появлении надзирателя все разговоры пре-

кращались. В лагере уверовал и Виталий Синеговский, ставший баптистом.

Заключённые отмечали религиозные праздники. К тому времени адми-

нистрация решила, что преследовать людей за то, что они заваривают чай или

отбирать постоянно изготавливаемые самодельные электронагреватели слиш-

ком утомительно, и в здании столовой была отведена специальная комната, где

стоял «титан». Помещение сразу нарекли чайханой, там мы отметили Рождество

1974 года, на которое украинцы пригласили меня, Белохова, Мельника и литов-

ца Смайлиса.

Юрий Викторович Мельник носил прозвище «Телетайп», история его та-

кова: молодой человек, весьма одарённый в техническом отношении, Мельник

ухитрился изготовить удостоверение сотрудника одного из НИИ и заполучить

домой, якобы для научной работы, приставку к радиоприёмнику в виде теле-

тайпа; благодаря ей он мог принимать передачи западных радиостанций на ино-

странных языках, которые тут же распечатывались, и Мельник с приятелями их

переводил. Таким образом, он имел возможность, избегая глушения, получать

свежую информацию о внутреннем и внешнем положении СССР, за что и попла-

тился лагерным сроком.

* * *

После того, как я вернулся из Владимира, мне пришлось встретиться с ку-

рьёзными случаями осуждения людей по поводам, которые для нас казались

довольно ничтожными. Анатолий Меркурьев был осуждён в Ворошиловграде

за то, что, купив карточку «Спортлото», написал на ней фразу: «Спортлото – об-

ман трудового народа». На карточку выпал выигрыш, он пошёл его получать,

но кассирша сочла карточку испорченной, позвали заведующего, тот сказал, что

это хулиганство и надо обратиться в милицию, милиция передала дело в КГБ, и

ему дали 5 лет за антисоветскую пропаганду. Приговор Меркурьева читал Бело-

хов, его это очень развеселило, он стал пересказывать его друзьям, и после этого

Меркурьев перестал давать свой приговор кому бы то ни было.

Второй случай свидетельствует о том, что госбезопасность иногда пыта-

лась зацепиться за любой повод, чтобы оправдать своё существование. Сергей

Нарзулович Рахимов, молодой мастер одной из радиоремонтных мастерских Ки-

шинёва, проходил по улице и увидел своих знакомых студентов, вскапывающих

землю в сквере; он спросил, чем они занимаются, ему ответили, что это суббот-

ник. А заплатят вам деньги за этот субботник? – поинтересовался Рахимов. Сту-

денты сказали, что нет, это занятие добровольное, и он посоветовал им бросить

работу и разойтись по домам. Второй эпизод, который был записан у Рахимова в

приговоре, был связан с тем, что на одном из вагонов на железнодорожной стан-

ции, предназначенном для отправки за рубеж, он написал какую-то фразу типа

84

«Да здравствует чилийская хунта», что было явно результатом его озорного на-

строения. Оба эти случая привели к тому, что его осудили на 2 года лишения

свободы, вдобавок по возвращении в Кишинёв он получил административный

надзор.

Не менее странным было дело Николая Сирика, который был осуждён по

бытовой статье по малолетке, а потом, как сказано в приговоре, зашёл в поме-

щение школы (в колонии для малолеток, да и в нашей зоне существовала шко-

ла для тех, кто не успел получить среднее образование, в специальных бараках

были отведены комнаты, где вели занятия вольные учителя), сорвал портрет

одного из руководителей КПСС и на его место повесил свой карандашный ри-

сунок, изображающий Гитлера. За это Сирику добавили к сроку 5 лет за антисо-

ветскую пропаганду и направили к нам на 19-ю зону. Это, разумеется, не было

проявлением какого-то устойчивого мировоззрения или сложившейся системы

взглядов, скорее ироническим издевательством или проявлением индивиду-

ального протеста под настроение и в нестандартных формах; в любом случае,

каралось деяние явно неадекватно.

Мне вспоминается также дело Владимира Топчия, студента Луцкого педин-

ститута; по слухам, его отец был начальником лагеря где-то на Севере. Неко-

торые заключённые, склонные к умозрительным построениям, усматривали в

судьбе Топчия своего рода кару за карьеру отца. Как рассказывал Топчий, его об-

винили в изготовлении нескольких экземпляров листовки, которая состояла из

трёх слов: «Все на страйк»; «страйк» по-украински – забастовка. Листовка была

подписана: «Подпольная организация Луцкого пединститута». Вся подпольная

организация состояла из одного Топчия, и вся программа ограничивалась при-

зывом к забастовке; это был, скорее, факт фрондёрства. Когда Топчия привезли

к нам, то поначалу, то ли из-за безобидности его дела, а может быть, и потому,

что за него хлопотал отец, его поставили на относительно лёгкую работу, не тре-

бовавшую физических усилий, кажется, контролёром ОТК, который проверял

готовую продукцию и ставил штамп соответствия стандарту. Но когда не стало

хватать рабочих рук в цехе, где разгружали брёвна, Топчия решили перевести

туда. Он отказался, получил 15 суток карцера, после чего вынужден был грузить

брёвна. Видимо, всё это его как-то деморализовало, возможно, и до этого были

какие-то предпосылки к душевной неуравновешенности, да и само его дело но-

сило фантастический характер: как и кого агитировала эта листовка, к какой за-

бастовке она призывала, зачем нужна была подпись, сыгравшая роковую роль?

Когда я вернулся из Владимира, Топчий уже освободился; к тому времени его

душевный дисбаланс, видимо, усилился: сионисты мне рассказывали, что он пи-

сал какие-то бессвязные тексты под названием «Послание к евреям», которые

клал им под подушку в их отсутствие; в курилке, которая одновременно служила

умывальной комнатой, прилюдно падал на колени и восклицал: «Я зверь 666».

Отсидел он 3 года, что с ним было потом, мне неизвестно.

Одним из курьёзов было дело инженера Юрия Васильева из Ленинграда; он

пришёл к идее классовой структуры советского общества, изготовил на эту тему

несколько листовок, одну направил почтой соседу по квартире, желая узнать его

мнение, а другую вложил в конверт, надписал «Здесь. Эдите Пьехе» и тоже бро-

сил в почтовый ящик, очевидно, полагая, что адрес всесоюзно известной певицы

на почте должны знать. Конверт был вскрыт и направлен в КГБ. В лагере Васи-

85

льев стал интересоваться иглоукалыванием и новозаветной литературой, о его

дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

Из Ленинграда привезли к нам и Володю Гаврилова, который был простым

рабочим, жил в очень стеснённых условиях и часто питался впроголодь. Первое

время он даже считал, что в лагере ему стало посытнее и более вольготно, чем на

воле: хлеба можно было есть неограниченное количество и сначала он чувство-

вал себя как бы переведённым на санаторно-курортный режим. Срок у него был

3 года; по слухам, он уехал в Америку и женился на миллионерше.

* * *

По возвращении из Владимира я познакомился со стариком, которого зва-

ли Василий Фёдорович Воробьёв-Воробей. Он утверждал, что родился на тер-

ритории Польши и не принимал гражданства ни одной страны. Теоретически

Воробьёв-Воробей мог бы потребовать создания для себя отдельной зоны, но

тогда бы ему пришлось общаться исключительно с надзирателями, и поэтому

он избрал иную тактику: когда ему надоедала зона, где сидели советские полит-

заключённые, Воробьев-Воробей обращался к начальству и напоминал, что не

является советским подданным и его переводили в зону для иностранцев. Через

некоторое время он заявлял, что не является иностранным гражданином, и его

снова переводили в зону, где находились советские зэки. К середине 70-х годов

он оказался в 19-м лагере. Помимо запоминающейся внешности, совершенно се-

дой головы и энергичной жестикуляции, Воробьёв-Воробей отличался рассказа-

ми о невероятных событиях. В БУРе он поведал Крониду Любарскому и Будула-

ку-Шарыгину, что во время первой мировой войны царский генерал по фамилии

Шкура захватил Дели и собирался присоединить Индию к Российской империи,

но что-то ему помешало. В награду за взятие Дели царь даровал ему право для

благозвучия переименовать себя в Шкуро. Любарский стал возражать, что в

школьных учебниках истории об этом эпизоде не упоминается. «В советских

учебниках вообще ни слова правды», – невозмутимо отвечал Воробьёв-Воробей.

«Но я учился в английской школе, сказал Будулак-Шарыгин, – и нам тоже об этом

не говорили» «Естественно, – подтвердил Воробьев-Воробей, – разве англичане

когда-нибудь признаются, что русский генерал сумел захватить столицу Индии,

находившуюся в то время под британским владычеством?» Иногда он вспоми-

нал послевоенные времена, когда сидел в одном из северных лагерей. По его

словам, начальник лагеря развлекался тем, что приказывал выдолбить на реке

две проруби метрах в двухстах друг от друга, и зэки с утра до вечера таскали

вёдрами воду и переливали из одной проруби в другую. Эта история, к сожале-

нию, уже не казалась вымыслом.

А Гриша Рябчун был посажен по малолетке в конце 40-х и отправлен на ypa-

новые рудники, бежал, его поймали и прибавили срок. Рябчун был совершенно

лысым, он был очень замкнут, редко разговаривал, было видно, что это человек

добрый, но уставший от пережитого и потерявший интерес к жизни. Мне прихо-

дилось видеть человека, который в течение года ожидал исполнения смертного

приговора. Он тоже обращал на себя внимание тем, что после работы занимался

только игрой и домино, он почти не разговаривал. Рябчун тоже практически ни

86

с кем не общался, я беседовал с ним раз или два, он говорил, что у него не оста-

лось ни родных, ни знакомых, и единственная его возможность как-то устроить-

ся после освобождения, это поехать к такому же, как он, бывшему заключённому

куда-то в южные края, где теплее и жизнь полегче.

С Рябчуном я виделся в начале 70-х. Я не решался расспрашивать его: мож-

но было навлечь на себя подозрения в том, что ты что-то выведываешь для до-

носов администрации, но в то же время люди не могли совсем не рассказывать

друг другу что-то о себе. Однажды я присутствовал при споре двух власовцев

о том, с чего начиналась присяга в армии Власова. Они никак не могли прийти

к общему мнению, может быть, потому, что служили в разных подразделениях.

У Славы Айдова не было такого внутреннего тормоза, и он часто расспрашивал

бывших полицаев и власовцев о тех местах, где им приходилось бывать, о сраже-

ниях и эпизодах второй мировой войны. Многие отвечали откровенностью на

его любознательность, вполне доверяя ему, да и полагали, что какие-то эпизоды

их биографии имеют уже только исторический интерес. К сожалению, Слава не

был профессиональным историком, и его интерес был вызван желанием как-то

расширить свой кругозор. Когда он рассказывал мне об этих беседах, я досадо-

вал, что многое упустил. (Айдов был подельником Якова Берга, они собирались

распространять листовки общедемократического характера и разработали кон-

струкцию множительного аппарата, который должен был делать копии с огром-

ной скоростью. Дальше проекта дело не пошло, кто-то из знакомых их выдал,

их вдвоём судили в конце 60-х – начале 70-х в Москве, потом Айдов стал жить в

Кишинёве).

* * *

Когда речь заходит о такой пёстрой мозаичной картине, как политлагеря

первой половины 70-х, в ней можно увидеть самые разные моменты – от коми-

ческих до трагических. Идиллический внешний вид, скажем, санчасти – неболь-

шой побелённый домик, рядом газон с цветами, лавочка, скамейки, несколько

берёзок, – почти санаторий, – никак не соответствовал трагедиям, которые ра-

зыгрывались у нас в зоне. Вскоре после приезда в лагерь я обратил внимание на

старика, который ходил по нескольку дней заросший щетиной, хотя в 1970 году

разрешалось носить бороду, и люди либо её отпускали, либо брились, а вид это-

го старика со щетиной был какой-то запущенный. Фамилия его была Кожинов.

Однажды он подошёл ко мне и спросил, есть ли у меня родители. Да, ответил я,

в Саратове осталась мать. Ты уж старайся относиться к ней почтительно, сказал

он. Через несколько дней я с ужасом узнал, что в рабочей зоне Кожинов вскрыл

себе живот ножом, оставив записку: не хороните меня живым. Ему было около

60, говорили, что он был в 50-х партийным работником, коммунистом, разуме-

ется, на Украине и оказывал какую-то поддержку украинским националистам, за

что получил 25 лет. Осудили его где-то в 1957-1958 годах, просидел он 13 лет и

рассчитывал, что по половине срока его отпустят, но все его кассации отклоня-

лись и, видимо, он считал, что не сможет выдержать ещё столько же.

Другой случай произошёл, когда я вернулся из Владимира. В лагере мог-

ли годами держать тихо помешанных, и никто не собирался их списывать и

87

актировать. С одним из таких людей, стариком, я ехал в воронке, возвращаясь

на 19-ю зону. Его везли в БУР, причём по его собственной просьбе, потому что у

него постоянно возникало стремление бежать за пределы зоны, и он понимал,

что поддайся он этому желанию, его просто пристрелят с вышки. Он повесился

в помещении камерного типа во второй половине 1974 или первой половине

1975 года. Ещё один самоубийца – санитар санчасти Козел, из полицаев, с таким

тёмным худощавым лицом и внешностью душевнобольного, близких знакомых

у него не было.

Не все выдерживали условия заключения. Одни кончали с собой, другие

пытались бежать. Все побеги, даже удавшиеся, заканчивались возвращением в

лагерь и добавлением нового срока. Бежал сидевший на 19-й зоне Юрий Петро-

вич Вандакуров, он спрятался в вагоне, куда складывали готовую продукцию,

предназначенную для вывоза из зоны, и выехал за пределы Мордовии. Ему уда-

лось добраться до Чёрного моря, где, по словам Вандакурова, его выдал кто-то

из знакомых. Вандакурову прибавили 3 года. О его деле я не имею точных све-

дений, сам он утверждал, что сидел по обвинению в антисоветской агитации и

пропаганде на Украине во второй половине 1950-х. Если я не ошибаюсь, он бе-

жал вместе со своим приятелем художником Юрием Ивановым; их вместе отпра-

вили во Владимирскую тюрьму, Вандакуров позже вернулся в Мордовию.

Другим беглецом был украинский националист Роман Семенюк. Через

подкоп ему удалось бежать с напарником, в следы они сыпали махорку и клали

иголки. Они добрались до Украины, по дороге покупали сборники Шевченко и

раздавали детям. Их схватили около селения, где жили родственники Семенюка.

На Украине работникам милиции были розданы их фотографии, об этом расска-

зывал милиционер Михайло Дяк, севший потом по делу Украинского националь-

ного фронта. Мы интересовались у Семенюка, почему они пошли на Украину?

Семенюк удивился и сказал, что находиться где-нибудь в другом месте не видел

никакого смысла. Когда их поймали, обнаружилось, что у его напарника есть не-

раскрытое дело по второй половине 40-х годов, было заведено дело по вновь

открывшимся обстоятельствам, он был приговорён к расстрелу и расстрелян.

Третий беглец – Сергей Бабич, сел в конце 1950-х за антисоветскую пропа-

ганду. В лагере он договорился с Бульбинским, что как только они освободятся

в 1963 году, то продолжат свою деятельность. Второй раз Бабич получил 10 лет

особого режима и совершил побег. В мордовской деревне он попросил хлеба, его

схватили и передали милиции, – окрестные жители как-то награждались за по-

имку беглецов. В лагере Бабича приговорили к отбыванию дальнейшего срока

во Владимирской тюрьме; как только его привезли во Владимир, он пытался

бежать на вокзале. У Бабича было слабое зрение, он носил очки, и много ему

пробежать не удалось, ему прострелили ногу и добавили срок за вторую попыт-

ку побега. Он отбыл его во Владимире, вернулся на особый режим, а к середине

1970-х его перевели на строгий, где я с ним и познакомился. Меня удивило, что к

тому времени он перестал писать письма родителям, выглядел он усталым, был

немногословен, любил выкурить трубочку, почти ничего не читал. Дальнейшая

его судьба складывалась не менее трагично; когда закончился второй 10-лет-

ний срок с прибавленными годами за побег, в родной деревне он был обвинён

в хищении автомата из школьной комнаты, где хранилось оружие для учебных

занятий. Ему дали 15 лет, и освободился он во время перестройки; в общей слож-

88

ности его пребывание в заключении превышало 20 лет. Первые два срока были

получены только за высказанные им взгляды, которые никому вреда не прино-

сили, стремление к побегу, да ещё по таким статьям, не является в глазах заклю-

чённых криминалом, который подлежит моральному осуждению, что касается

последнего срока, то он был несоразмерно велик, обстоятельства дела весьма

смутны, и есть основания считать это местью властей человеку, сидевшему ра-

нее за антисоветскую агитацию.

* * *

Одним __________из выдающихся людей, с которыми я познакомился по возвраще-

нии из Владимира, был Зорян Попадюк, студент филологического факультета

Львовского университета. Он создал студенческую группу, которая называлась

«Украинский освободительный фронт», получил 7 лет и 5 ссылки, хотя его груп-

па не успела развернуть активную деятельность, его срок ещё не подошёл к кон-

цу, как ему прибавили ещё 10 лет и 5 ссылки. От него я узнал довольно много

подробностей о положении на Западной Украине, о современных тенденциях

национальных движений. Главными ценностями, как он писал мне из ссылки,

для него были позитивизм в философском плане и идеи сохранения националь-

ных традиций, понимаемые как демократические.

Обычно действия националистов оценивались следующим образом: если

человек – обычно молодёжь – на Украине или в Прибалтике срывал советский

флаг и заменял его национальным флагом, за это давали 2 – 3 года, если человек

пытался создать группу, ему давали в среднем около 5 лет; если группа уже при-

ступила к каким-либо целенаправленным действиям, существовала продолжи-

тельное время, то старались, особенно на Украине, давать до 7 лет по 70-й ста-

тье, иногда давали 15 лет по статье «Измена Родине» – по пункту о нарушении

территориальной целостности СССР.

В 1974 году я познакомился с Альгисом Жипре, литовцем с особого режи-

ма. Он возил с собой и перечитывал «Феноменологию духа», однажды изложил

мне пантеистическую систему литовского философа Видунаса. Жипре получил

25 лет в конце 50-х, вскоре максимальный срок был сокращён до 15 лет, и он на-

чал писать протесты в различные инстанции, где требовал немедленного осво-

бождения, поскольку 15 лет он уже отсидел. Жипре отправили на психиатриче-

скую экспертизу, дальнейшая его судьба мне не известна.

Из прибалтов я дружил с Феликсом Никманисом, меня поразило, что в сво-

ей пропаганде они осуждали убийство царской семьи не потому, что были сто-

ронниками российской монархии, а потому, что считали это действие антипра-

вовым и антигуманным; гуманистическая направленность их идей, основанная

на правовом сознании, мне внутренне импонировала. Из литовцев, прибывших

в лагерь после того, как я вернулся из Владимира, я подружился с Ромасом Смай-

лисом и Евгениусом Юодвиршисом, которые были подельниками из Паневежи-

са. Обращала на себя внимание такая деталь – когда мы гуляли где-то по лаге-

рю втроём и они, споря, не могли адекватно выражать свои идеи по-русски, то

просили у меня извинения, переходя на литовский. Такая предупредительность

глубоко меня тронула и в свою очередь заставила быть внимательным в тех слу-

89

чаях, когда я говорил с кем-нибудь из своих друзей, а среди нашей компании мог

встретиться человек, который плохо понимал русскую речь.

Мне удалось не только научиться читать по-украински, но и понимать диа-

лог, и даже принимать в нём участие, что вызывало расположение ко мне людей,

которые видели мой интерес к их родному языку. Однажды я прочитал Петру Ру-

бану, с которым мне ни до этого, ни после не приходилось общаться, стихотворе-

ние, посвящённое украинскому национальному движению, оно растрогало его

и настроило на то, что среди русских тоже есть люди, с которыми можно найти

общий язык. Подобные эпизоды развеивали образ врага, такие контакты, как бы

они ни были кратковременны и малозначительны, оставляли след: я чувство-

вал, что моё стремление выразить уважение к другим народам находит отклик у

другого человека, в данном случае, украинского националиста, а в его сознании

это запечатлевалось как стремление найти общий язык и возможность для ди-

алога.

* * *

По-прежнему к нам продолжали прибывать люди, осуждённые по 70-й и

64-й статьям. Мне запомнился Николай Уколов, который решил перейти грани-

цу и был задержан где-то в районе Финляндии; ему инкриминировался доку-

мент, который, с точки зрения следствия, подтверждал антисоветскую направ-

ленность его действий, это было частное письмо, значившееся в приговоре как

«антисоветский документ под названием "Письмо к тёще"».

Другим был Пётр Лычак, после школы он служил в армии где-то под Мо-

сквой и, по его собственным словам, был завербован какой-то иностранной

разведкой, в детали он не вдавался. Ему было предложено сообщать сведения о

секретах, к которым Лычак по роду службы имел доступ. Деятельность эта про-

должалась недолго, и получил он срок не очень большой, около 8 лет. Человек

он был добродушный и общительный, в тех условиях это играло большую роль,

многое зависело от того, как прибывающий реагировал на обращение к нему

старожилов, насколько он вписывался в среду. Был ещё Дима Михеев, аспирант

МГУ, о нём писал «Огонёк»: он взял паспорт у кого-то из иностранцев, наклеил

свою фотографию и собирался покинуть пределы Советского Союза.

В последний год своего заключения мне приходилось довольно часто об-

щаться с Евгением Кузиным. Кузин, 1938 года рождения, первый раз был осу-

ждён в 1958 году в Новгороде на 10 лет за антисоветскую пропаганду. Вероятно,

это было обычное в те времена распространение листовок – после 1958 года

многие молодые люди приходили к выводу о необходимости распространения

своих оппозиционных взглядов именно таким способом. Просидел он тогда

7 лет и был отпущен после снятия Хрущёва: в кассационных жалобах ему уда-

лось доказать, что он выступал не против существующего строя, а против во-

люнтаризма, как тогда говорили. В 1965 году Кузина освобождают, в начале 70-х

он заканчивает лесотехнический институт в Орле, работает лесником и вместе

с двумя коллегами-лесниками создаёт группу «Патриотический фронт России»,

программа которой приближалась, по словам Кузина, к программе кадетской

партии. Ему приходилось встречаться с Петром Якиром, через которого Кузин

90

передавал на Запад информацию о деятельности ПФР, но после того, как в на-

чале 1972 начался разгром «Хроники текущих событий», на его группу вышли

органы госбезопасности. Его судили второй раз и дали 4 года и 2 ссылки, несмо-

тря на то, что на суде Кузин заявил, что, раз он отсидел 7 лет незаконно, то ему

не должны засчитывать новый срок – ведь государство и так должно ему 7 лет;

на это суд, естественно, не прореагировал, и всех троих привезли в Мордовию.

В то время Кузин собирал материалы по истории декабристов, позже занимался

исследованиями о своеобразии русской истории в общемировом историческом

процессе.

Когда к нам привезли Федю Коровина из Риги, мы были удивлены степенью

распространённости в Риге самиздата и новым моментом, который до этого в

приговорах не встречался: было указано, что Коровин покупал у своего подель-

ника и, в свою очередь, продавал ему какие-то самиздатские тексты. Традици-

онно люди обменивались самиздатом, тратили свои деньги на общее дело и, во

всяком случае, момент торгово-денежных отношений между подельниками был

для нас новым, даже если речь шла и о компенсации.

* * *

В мой последний мордовский год начался любопытный процесс – перевод

людей, сидевших на особом режиме, на строгий: зоны особого режима по неиз-

вестным причинам сокращались. Некоторые из этих людей попали на особый

режим, имея первоначальную судимость по бытовой статье. Я запомнил Марко-

польского, которому как раз в это время исполнилось 40 лет и у него было чуть

ли не два десятка лет заключения за плечами; насколько я помню, большинство

этого срока было по бытовым статьям и только под конец, я до сих пор не знаю

почему, он попал на особый режим в политическую зону; с ним было интересно

беседовать, он мог высказать неожиданное и оригинальное суждение по лите-

ратурным вопросам.

Другим заключённым, переведённым с особого режима и имевшим быто-

вую статью, был Яков Крючков, о котором мне приходилось слышать ещё во

Владимире: в одной из книг я нашёл надпись, сделанную древнееврейскими

буквами. Поскольку в начале 1971 года в БУРе Валерий Вудка обучил меня этому

алфавиту с помощью газеты «Биробиджанер Штерн», я смог прочесть надпись,

тем более, что она содержала фразу по-русски, написанную, так сказать, иврити-

цей: «Яков Крючков, основатель террористического интернационала». Он при-

был на 19-ю зону в конце 1974-го или в начале 1975 года и изъявил желание

со мной побеседовать. Мы стали, как это принято у зэков, ходить по кругу – по

дорожке, окружавшей зону, – и разговаривать. Один из вопросов Крючкова был

очень оригинально сформулирован: «Приходилось ли вам читать в местах ли-

шения свободы антисоветскую литературу?». Я также серьёзно и в тон ему отве-

тил: «Нет, мне не приходилось читать в местах лишения свободы антисоветскую

литературу».

Я думаю, что террористический интернационал существовал лишь в во-

ображении самого Крючкова. Прослеживалась забавная закономерность: когда

собирались несколько человек, они назывались группой; трое-четверо обычно

91

именовали себя «союзом»; Макаренко с Родионовым назывались «всесоюзным

движением», а Яков Крючков один объявил себя целым интернационалом. Судя

по всему, он был его секретарь, председатель и бессменный член.

Из прибывших с особого режима литовцев наиболее яркое впечатление

оставили Пятрас Паулайтис и Людас Симутис, эти люди, я думаю, сейчас хорошо

известны в Литве. Паулайтис – к тому времени ему исполнилось 70 лет – сидел

с военного времени; как я узнал, к 1990 году он скончался, а Людас Симутис,

слава Богу, жив до сих пор. Симутис, человек с очень ярким мышлением, жизне-

радостный, с хорошей памятью и умением логически рассуждать, был арестован

в двадцатилетнем возрасте за участие в литовском национальном движении

и получил 25 лет; таким образом, родившись в 1935 году и будучи посажен в

1955-м, в 1975-м он отмечал одновременно своё сорокалетие и половину жизни

пребывания в неволе. Паулайтис и Симутис с уважением относились к Вагину,

Капранову и мне, считая нас представителями русской христианской общины.

Мне помнится, как Паулайтис приглашал нас на чашечку кофе по случаю своего

70-летия. Он рассказывал, как был послом в Португалии до второй мировой вой-

ны; причём он отмечал, что советская пропаганда значительно искажала дей-

ствительное положение вещей в те годы при Салазаре. В детали он не вдавался,

а я в то время стеснялся расспрашивать о вещах, которые непосредственно не

относились к нашему лагерному быту и не были связаны с какими-то метафи-

зическими вопросами.

Это была уже привычка: определённые темы табуировались, дабы чело-

век – и я в том числе – даже случайно не мог рассказать о том, что могло бы

вызвать репрессии по отношению к другим заключённым или находящимся на

воле. Уже много лет спустя я узнал у Михаила Капранова, что когда он работал

дежурным электриком, была возможность по ночам в рабочей зоне слушать пе-

редачи западных радиостанций по транзисторному приёмнику; иногда он рас-

сказывал мне какие-то новости, которые мог бы узнать или на свидании или

ещё каким-то путём, они оказывались точными, и можно было предположить,

что у него имеется какой-то источник информации. И только много лет спустя

он рассказал мне, как было дело. Помню, как по приезде в лагерь меня пригла-

сили на чаепитие пожилые украинцы и стали расспрашивать о том, за что я осу-

ждён, причём предупредили, – и я потом предупреждал новичков, – что хотят

услышать только то, что зафиксировано в приговоре. После того, как я рассказал

о своём деле, один из украинцев, Виталий Гай, спросил, остались ли на воле мои

единомышленники, которые могли бы продолжать подпольную деятельность.

Старики-украинцы зашикали на Гая, но я совершенно искренне ответил, что

мне самому интересно было бы об этом узнать. Дело в том, что мы соблюдали

определённую конспирацию и никто из нас в полном объёме не знал о деятель-

ности других людей. Скажем, со смертью Георгия Фёдорова вся деятельность в

мединституте осталась нераскрытой. Да и если обратиться к историческим пре-

цедентам – в воспоминаниях людей, которые были связаны с делом Жигулина,

до сих пор встречаются намёки на то, что какие-то обстоятельства так и не стали

известными госбезопасности и до сих пор являются скрытыми, хотя относятся к

концу 40-х годов. Такие темы действительно очень опасны; мы осознавали себя

живущими в системе, которая может и после смерти людей причинять неприят-

ности их родственникам и знакомым...

92

У Бориса Николаевича Соколова, которого привезли к нам из Средней Азии,

была привычка любой разговор сводить к индийскому кино, поклонником ко-

торого он являлся. У Соколова на руке была татуировка «мать-камо». Он гово-

рил, что это аббревиатура имени его матери, Анны Моисеевны Коган. Старая

большевичка, имевшая какое-то отношение к ГПУ – НКВД, уже на пенсии она

стала писать в верховные органы всякого рода протесты, которые Борис помо-

гал ей переписывать. Их обоих арестовали, её отправили в женский лагерь, а его

по ошибке – в уголовную зону какой-то среднеазиатской республики, кажется,

в Таджикистан; там он участвовал в поджоге барака, и когда стали разбираться с

его сроком и статьёй, то обнаружили, что Соколов должен находиться в зоне для

особо опасных государственных преступников в Мордовии, и его направили к

нам, не забыв добавить 4 года за участие в беспорядках. Дело Соколова ещё раз

показывает, что судьба человека в значительной степени зависит от произвола

властей. Трудно предположить, что те взгляды, которые он пытался – даже не

пытался, потому что писал под диктовку своей матери в Верховный Совет или

ЦК КПСС, – распространять, можно назвать пропагандой.

У одних привычки выражались в любви к индийским фильмам, у других

в пристрастии к социологическим схемам. Преподаватель Бауманского МВТУ

Александр Болонкин почему-то решил, что мне очень важно узнать в его изло-

жении различие между идеей диктатуры и идеей демократии и около 4 часов

читал мне лекцию на эту тему, причём содержание её можно было изложить в

нескольких словах. Такого рода рассуждения мне приходилось слышать прак-

тически в течение всех 6 лет заключения, и постоянное повторение одних и тех

же схематических построений и заклинаний становилось несколько утомитель-

ным. Меня более интересовало содержание книг, которые перечислялись в при-

говоре Болонкина. Его текст был достаточно содержательным в том смысле, что

из приговоров, подобных приговорам Болонкина, Воробьёва, Любарского, Ка-

пранова, я узнавал о новинках самиздата и, если люди, которые привозили с со-

бой тексты подобных приговоров, были общительными, можно было услышать

достаточно адекватный пересказ каких-нибудь текстов: Болонкин рассказывал

о содержании «Чонкина» Войновича, Любарский о книге Бердяева «Истоки и

смысл русского коммунизма», это расширяло кругозор и давало возможность

обмениваться впечатлениями. Среди наиболее часто встречающихся названий

были «Большой террор» Конквеста, «Технология власти» Авторханова, «Архи-

пелаг ГУЛаг» Солженицына, «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяева.

Таким образом, мы имели представление о самиздате, который циркулировал

в стране. Было заметно, что большое распространение к середине 70-х получил

тамиздат, в частности, уже Воробьёв во Владимире рассказывал, что ему прихо-

дилось видеть выпуски «Хроники текущих событий», исполненные типограф-

ским способом на Западе.

* * *

Кроме впечатлений, которые мы получали из непосредственного общения

и из текстов приговоров, большое значение играло лагерное творчество. Если

художников у нас можно было пересчитать по пальцам – Борис Пэнсон, кото-

93

рому даже присылали репродукции с его выставок, проходивших в Америке в

то время, как он находился в Мордовии, Евгений Пашнин, Юрий Иванов, с ко-

торым мне не приходилось встречаться, но приходилось видеть его рисунки:

портрет Юрия Галанскова его работы часто воспроизводился в русских издани-

ях, посвящённых Галанскову, – всё-таки, чтобы заниматься живописью, нужны

были определённые условия, тогда как стихи можно было писать и по памяти,

как Сокульский в карцере. Стихи писали очень многие, но широко известны

были лишь некоторые. Валентина Соколова заучивали наизусть, читали и пе-

реписывали. В 1994 году в Москве впервые вышел сборник его стихов. Образец

творчества Вагина, писавшего изредка, был помещён в «Неделе» в 1977 году в

очередной статье Петрова-Агатова как аргумент знакомства автора с Вагиным.

Из людей, севших за свои стихи, кроме Петрова-Агатова и Сокульского, можно

назвать Анатолия Иванова – московского таксиста, который писал четверости-

шия и читал их всем подряд, в том числе пассажирам, например, такие:

Ч ел ов еч ес тв о ву да ре

Ве гог ен ахс мы слв ек ов

Ч ел ов еч ес тв о с ме та ло Ис ме тё т б ол ьш ев ик ов

Или такие:

В се к тос лу жи т в ам п од он ки– Т ел е, р ад ио п еч ат ь,

В ы х от ит е в сюп ла не ту Л жо й-о тр ав ойн ак ач ат ь.

Когда в Чили произошёл переворот, Иванов написал:

М неА ль ен дуж ал кож ал ко

В ед ь о н т ож е ч ел ов ек

В ед ь о н, с амт ог о н е з на я,

У ко ра чи ва л с во й в ек

Естественно, что очень скоро его стихотворная деятельность была прекра-

щена и он угодил в Мордовию с 5-летним сроком. Здесь он продолжал читать и

писать стихи, но никаких дальнейших санкций к нему не применялось. Он очень

сильно переживал лишение свободы, и, видимо, это сказалось на его душевном

здоровье. К концу срока за ним приехала жена и увезла его куда-то в район Один-

цово под Москвой, где он жил; больше мне ничего о нём слышать не приходи-

лось.

Стихи писали люди самые неожиданные, казалось бы, нерасположенные к

творчеству. Когда приехал Родионов, он привёз с собой строчки, написанные Ма-

каренко в Лефортовской тюрьме:

С ем ьд ес ятд вак уб ом ет рас те н

Иш ес тьк ва др ат ны х м ет ро в – п ол

94

Ч том ен я ж дё т – м ут ац ияг ен И лис та нд ар тн ыйо си но вы й к ол

Слава говорил, что Макаренко произвёл измерения и цифры взяты не про-

извольно.

В стихию творчества вольно или невольно вовлекались многие, с кем мне

приходилось встречаться в Мордовии. Когда я познакомился с младшим братом

Юрия Вудки Валерием, он прочитал мне несколько стихотворений, которые они

написали незадолго до прибытия в лагерь. Вот стихи Юрия:

Н ед ар оми зн ыв ал а г ру дь Вт ыс яч ел ет ни х п ут аха да

Н а п ро то рё нн ыйн ам и п ут ь

И з т ьм ы в ых од ятм ир иа ды

В ов ек и п ра вд а н е у мр ёт

П ос ле дн ийв ра г п ад ётб ес си ль ны м.

ИБ ог оми зб ра нн ыйн ар од В ол ьё тс я вц ар ст ви е М ес си и.

Второе его стихотворение тоже имеет еврейский колорит:

П оч ем у ян е т ам г дет ре во га

Г дев ос то ргн ев оз мо жн ом у р ав ен

Г деК ин ер ет к акз ер ка лоБ ог а.

Я рк о б ле ще т вз ел ён ойо пр ав е.

А Валерий Вудка написал такое стихотворение:

П ус тьп ор ойн е п ох ож и,

Г ор ьк ийг ол ус а п ло д,

Н аш и л иц а ик ож а – М ы н ар од м ы н ар од

Из ву чи т вП ал ес ти не

Г дек ог дат о в оз ни к,

Н ашс вя ще нн ый е ди ны й,

В оз ро жд ен ны й я зы к.

Голус – это вариант термина «галут», на идиш – рассеяние.

Стихи писали по самым различным поводам. Так, Константин Сафронов, уз-

нав о том, что 30 июля 1970-го исполняется годовщина с момента начала разгро-

ма нашего движения, написал акростих «Спасите наши души»:

С на ст и о бо рв ан ы, м ач тыс ру би ли

П ог ну т ор иф ы к ов ар ны е к ил ь.

Ад о з ем лие щём ил и д а м ил и.

С от ни ам ож етб ыт ь, т ыс яч и м ил ь.

95

И ск рун ад еж дыв од а п ог ас ил а,

Т он етс ко рл уп ка у хо ди т вп уч ин у,

Е сл и п ро ща ть сяп ор а н ас ту пи ла

Н ад о у йт и, к аку хо дя т м уж чи ны

Ан адв од оюч ай ко ю-п ти це й,

Ш то рм у б ес ст ра шн о в ыз овб ро са я

Ип об еж да я, б уд етк ру жи ть ся Д ер зк аян аш а м еч таг ол уб ая

У хо ди м п одв од у, б ор то в у ж н е в ид но

Ш то рмр ек ви емб уд етн адн ам и з ву ча ть

Ис тр ах у н и к ап ли н о о че ньо би дн о...

Последняя строка тонет в рёве надвигающегося шторма: заключение не

вписывалось в акростих.

Как-то во время чаепития я преподнёс Юрию Гродецкому книгу, на которой

сделал надпись:

М ы св ам и в ст ре ти ли сьн е вр ае

Н о в ещ и т ле н ис ут ь н е вн их

У га сн етв сё Н е д ог ор ае т

Л иш ь п ла мяп ом ыс ло в б ла ги х.

Анатолий Гольдфельд, который был осуждён по кишинёвскому сионист-

скому процессу, решил дать свой вариант этих строк:

М ы св ам и в ст ре ти ли сьн е вр ае

Ивк лу бет утн е п ля шу т г ур ии

З де сьв оз ду х с мр ад омо тр ав ля ют Вм ун ди р н ар яж ен ны е ф ур ии

Лагерная поэзия могла быть и своего рода средством идейной полемики. В

карцере сидел Виктор Комаров, в помещении камерного типа Могилевер; каме-

ры располагались в одном бараке, и в коридоре можно было переговариваться.

Комаров, как бы декларируя свою тогдашнюю националистическую русскую по-

зицию, прочитал Могилеверу такие строки:

Е сл и т ы р ус ск ий– у ме й б ыт ь ж ес то ки м.

Е сл и т ы р ус ск ий– у чи сьу би ва ть

Ч то бын а З ап ад е ин а В ос то ке П ов ел ев ат ь, п ов ел ев ат ь.

Могилевер воспринял их как своеобразную программную установку на-

рождающегося русского фашизма и пообещал, что как только приедет в Изра-

иль, постарается предать гласности такие настроения.

Творчество Виктора Комарова было достаточно разнообразным; к сожале-

нию, кроме слухов о том, что его стихи попадали в какие-то заграничные изда-

ния и передавались западными радиостанциями, я ничего не могу сказать. Неко-

96

торые его стихи мне нравились изысканными аллитерациями и неожиданными

сравнениями. В одном стихотворении были такие строки:

П ом ут ив ши йс я р аз ум

П ро св ет ле еш ь т ы, н етл и?

П оч ем у ж е т ы с ра зу Н е н ап ом ни л оп ет ле

А вот начало одного из стихотворений, посвящённых чаепитию, когда со-

бравшиеся отмечали годовщину расстрела Николая Гумилёва:

В ыш ка п ро во ло ка к ру г.

С ле вад ру г ис пр ав а д ру г.

Т о л и д ен ь, т о л ь ч айт ак ой

Г ор ьк о. П ьё м з а у по ко й.

Лагерная жизнь тоже, разумеется, находила отражение в поэзии, характер-

ным образчиком может служить, независимо от литературных достоинств, одно

из стихотворений Петрова-Агатова:

И дё т п о к ру гук ру жк а ск ре пк имч ае м.

З ак онж ел ез ны й – т ол ьк о д ваг ло тк а.

Вп ус ты нес ме рт и м ы н е у ми ра ем

Н а г иб ел ь о бр еч ён ны е з эк а.

Д а, у ст аё м. Д а, ус во ихх оз яе в

З а п ач куч аяп ла ти м т рир уб ля

З де ськ ом му ни ст ы э ти м п ро мы шл яю т,

Кс во ейп оз ор но й г иб ел и с ко ль зя

И дё т п о к ру гук ру жк а ск ре пк имч ае м.

З ак онж ел ез ны й – т ол ьк о д ваг ло тк а.

Н асу би ва ют– м ы н е у ми ра ем

П об ед а н аш а в ер наиб ли зк а.

Иногда на какие-то тексты, родившиеся в лагере, писалась музыка. Валерий

Ронкин написал такое стихотворение:

П ро же кт ор а, к ол юч ка в ыш ки

С об ач ийл айи зд ал ек а.

Ам ы, в че ра шн ием ал ьч иш ки

П ол ит зэ ка п ол ит зэ ка

Н ашб ытс ов се м н е и з п ри ят ны х

Им ал ов ат о н асп ок а,

Н о м ы н е п ов ер нё м о бр ат но

П ол ит зэ ка п ол ит зэ ка

П ус ка й он асн ик тон е з на ет

Ин аш а д ол я н ел ег ка

С ег од нян а п ер ед не м к ра е

П ол ит зэ ка п ол ит зэ ка

97

Сам он предлагал исполнять этот текст на мотив песни из кинофильма

«Весна на Заречной улице», но сидевший с нами Николай Богач написал музыку,

которая напоминала нечто маршевое, и текст приобретал звучание как бы гим-

на политзаключённых; когда Богач исполнял его на гитаре, то, по впечатлению

Валентина Кирикова, в проигрыше гитара имитировала собачий лай.

Я думаю, что антология лагерной поэзии – дело будущего; каждый из быв-

ших политзаключённых мог бы что-то припомнить. Как бы то ни было, следует

отметить, что очень большое число осуждённых за антисоветскую агитацию и

пропаганду писали стихи, которые иногда инкриминировались им. Как мне пом-

нится, в период следствия и после суда почти все мои подельники писали стихи,

в группе Драгоша писал стихи Чердынцев, в группе Ронкина – Хахаев и Ронкин, в

группе Вудки – братья Вудки и Сенин, в группе Сусленского и Мешенера, школь-

ных учителей из Молдавии, осужденных за протест против вторжения совет-

ских войск к Чехословакию, кто-то писал стихи в духе Баркова; не говоря уже о

таких людях, как Сокульский и Петров-Агатов, которые и обвинялись в том, что

занимались антисоветской агитацией в стихотворной форме.

* * *

«Сонет о чёрной неблагодарности» я написал в Владимире. Я читал его ред-

ко и только тем людям, в чьей надёжности не сомневался.

Н асг ос уд ар ст вощ ед рон аг ра ди ло

З аб ор ы з онк ол юч ко й о бн ес ло

З им ойо ноп ро хл ад у н амд ар ил о,

Ал ет омд ра го це нн оет еп ло

Им но ги х вк ле тк и к ам ерр ас са ди ло

К акб аб оч екс аж аю т п одс те кл о.

Сл юб ов ьюкб ли жн им– к ар це р им ог ил ы

Д ляс ам ыхн еж ны х д аж е п ри па сл о.

Ам ы во тв етн а л ас куиз аб от у

Н е п ре кр ащ ал и в ре дн уюр аб от у – Л ис то вк и, п ес ни п ис ьм а, с ам из да т.

Н еу жт о в ла ст ь п ок оян е д ож де тс я

Ик ом му ни ст амт акин е п ри де тс я

В ку си тьп ло дыу си ли й из ат ра т?

Из этого стихотворения видно, что к 1973 году я считал этот режим ком-

мунистическим. В наше время подобные терминологические споры потеря-

ли остроту и определённый смысл, но тогда маркировка режима играла очень

большую роль. Когда я прочитал это стихотворение Лассалю Каминскому, он не-

ожиданно стал говорить, что люди, которые стоят у власти, совсем не коммуни-

сты. Для меня это было несколько удивительным, потому что Лассаль проходил

по сионистскому процессу, а сионисты, как правило, не были социалистами-ком-

мунистами, сионизм был тесно связан с национальным самосознанием и ори-

ентацией на религиозные ценности или, по меньшей мере, уважение к ним, что

приводило к отталкиванию от идеи коммунизма.

98

Многие из людей, проходивших по сионистским процессам, старались со-

блюдать в заключении предписания Торы, и невыход на работу в субботу авто-

матически наказывался. Менделевич, Шпильберг и другие очень много претер-

пели за стремление следовать своим религиозным обрядам. Однажды у Юрия

Вудки отобрали при обыске тексты Священного писания, и он у себя над крова-

тью повесил надпись на двух языках – русском и еврейском: «Я голодаю потому,

что у меня отобрали Священное писание». Голодал он неделю и вынужден был

ходить на работу, чтобы не подвергаться наказанию, и это, конечно, утяжеляло

его состояние. С ним был очень дружен Юрий Машков, он постоянно заботился о

голодающем. (Машков был судим дважды, один раз за попытку угона самолёта,

другой за антисоветскую пропаганду. Он был худощав, с типично русским ли-

цом и огненно-рыжей бородой. Мне запомнилось, что природные катаклизмы

Машков трактовал как проявление духовных сил, действующих во вселенной,

пытался толковать сны. Он умер в штате Коннектикут, работал простым рабо-

чим на мебельной фабрике и активно участвовал в деятельности русской пра-

вославной эмиграции.)

* * *

Советская зона уж никак не была похожа на то, о чём мы читали, например,

в «Записках из Мёртвого дома» Достоевского. Для нас это лишний раз доказыва-

ло, что режим, возникший после 1917 года, резко отличался от России XIX века,

и это поневоле настраивало на сочувственное внимание к дореволюционному

периоду русской истории (помню, как мы отмечали в 1971 году 110-ю годовщи-

ну отмены крепостного права) и более негативную оценку людей, выступавших

против царского правительства, поскольку мы считали, что их деятельность в

конечном итоге способствовала установлению диктатуры.

Конечно, «Мёртвый дом» неизбежно вспоминался и с удовольствием пере-

читывался на зоне совсем другими глазами. Был ряд книг, как бы обязательных

для каждого вновь приезжающего в лагерь. Мы поневоле сопоставляли их со

своим опытом – ареста, следствия, суда, этапов и пересылок. Даже «Повесть о

пережитом» Дьякова, и та подвергалась анализу. Обращало внимание, что в этой

книге, написанной явно по конъюнктурным соображениям, имелись противоре-

чия. Скажем, Дьяков приводит совершенно ничтожные случаи, за которые люди

получали сроки, что подтверждало репрессивный характер тогдашней системы,

и, с другой стороны, большую часть книги посвящает описанию гуманности и

доброты надзирателей, благодаря их пофамильно. С интересом читалась книга

Якубовича-Мельшина о каторге второй половины XIX века, особо поражало, что

заключённые в то время получали по фунту мяса – 400 г – в день, что к нашему

времени было трудно представимо даже вне зоны.

«Один день Ивана Денисовича» был, конечно, уже изъят из всех библиотек

Советскою Союза, но любопытно то, что в нашей библиотеке был экземпляр этой

книги на эстонском языке, и ни у одного из заключённых-эстонцев, за что бы они

не сидели, не возникало и мысли о том, чтобы сигнализировать начальству, что в

лагерной библиотеке находится запрещённая книга; удивительное совпадение с

мнением Солженицына об этой нации, приведённом как раз в этой книге.

99

Данный эпизод – одна из крошечных зарисовок, которые слагали общую

картину. Я уже говорил о библиотеке Владимирской тюрьмы. Когда я был пере-

ведён на тюремный режим, там были уже остатки былой роскоши. Раньше там

можно было брать книги, которые невозможно было обнаружить ни в одном от-

крытом фонде СССР: Ницше, Шопенгауэра. Сидевшие во Владимире бериевцы не

только не брали читать эти книги, но постоянно писали жалобы в верховные ор-

ганы и прокуратуру, требуя изъять идеологически вредную литературу, и вла-

сти, к сожалению, на эти призывы откликнулись. Более того, бериевцы требова-

ли, чтобы в тюремной библиотеке находились только труды Маркса, Энгельса,

Ленина и Сталина, которого они особенно почитали и готовы были с утра до

вечера читать и перечитывать. Разумеется, никто бы не мешал им это делать,

поскольку нормальные люди считали, что каждый может сам выбирать себе

круг чтения, но генералы-зэки умудрились и тут лишить заключённых боль-

шого числа книг, продолжая за решёткой ту же варварскую политику удушения

свободы мысли.

И вот два факта: хранение эстонцами «Одного дня Ивана Денисовича», сво-

бодного и правдивого повествования о лагерях, и попытка оставить в тюремной

библиотеке только труды отца народов. Встаёт вопрос, действительно ли эстон-

ские националисты такие изверги, какими их рисует советская пропаганда, и

действительно ли бериевские генералы, которые до ареста именовались слав-

ными чекистами, такие проницательные, умные, гуманные и великодушные

люди, которые просто вынуждены применять насилие для защиты интересов

народа?

* * *

К лагерному творчеству можно отнести также бумаготворчество: проте-

сты, жалобы и всякого рода заявления в официальные органы. Общий характер

такого рода текстов был безлико-стандартным, но находились и мастера своего

рода. Так, Болонкин в заявлениях в официальные инстанции, независимо от со-

держания, время от времени напоминал о неизбежности нового нюрнбергского

суда над коммунистами. Особенно изощрялся Вячеслав Петров, севший вместе

с Егором Давыдовым за самиздат в 1972 году; однажды Петров написал заявле-

ние Брежневу, в котором говорилось:

«Ваши подопечные, Леонид Ильич, постоянно нарушают существующие в

стране законы и тем самым оскорбляют и Вас лично, так как произвольно трак-

туют законодательство в области того, должен ли заключённый брить бороду

и другие волосяные покровы, поскольку никаких чётких недвусмысленных ин-

струкций по этому поводу нет».

Если местная администрация допускала произвольное толкование закона,

то можно было предполагать, что со стороны прокурора ей будут даны какие-то

указания или разъяснения в случае неопределённого толкования постановле-

ния; если же местный прокурор дружил с представителями местной админи-

страции, то, естественно, всё оставалось по-прежнему. Так или иначе, это было

связано с массой привходящих обстоятельств самого разного рода и какой-то

однозначной жёсткой системы не прослеживалось, порядки во многом зависели

от местных условий, конкретных людей и обстоятельств.

100

* * *

После Владимира я обнаружил некоторые перемены и в нашей бытовой

жизни. Администрация пыталась вводить какие-нибудь правила, разнообразить

жизнь как свою, так и заключённых, и чем мотивировались те и иные нововве-

дения, иногда было очень трудно понять. Так, одно время была введена стрижка

бород, но разрешены усы. А теперь ввели утреннюю зарядку в обязательном по-

рядке, и если раньше она происходила неорганизовано – предлагалось пройти

вокруг зоны два или три раза, то теперь сопровождалась музыкой. Очень дико

было видеть пожилых людей, которые иногда чуть не с палками, прихрамывая,

демонстрируют свою лояльность администрации под марш «Прощание славян-

ки». Наиболее карикатурно выглядели полицаи.

Кстати, на эту музыку ВСХСОНовцы пели такой текст:

Л ен инх уж е т ат ар ск ог о и га

Ир аз ру би т я рм о т ол ьк о м еч

С од ро га йс я, п ро кл ят аяк ли ка

В аму жен ич ег о н е с бе ре чь

Когда я спросил Вагина, кто автор этих строчек, он нарочито скромно отве-

тил: «Слова народные».

Не менее карикатурно выглядели концерты художественной самодея-

тельности на 1 мая, 9 мая и 7 ноября, когда хор полицаев исполнял со сцены

«Ленин в тебе и во мне» или «Партия – наш рулевой». Когда я только прибыл

в зону и мне всё ещё было в диковинку, я пошёл посмотреть, что происходит

на этих концертах. Запомнился мне полицай Подгорный, декламировавший

стихотворение Симонова «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины». Читал

он с пафосом, отрабатывая дополнительную посылку или добавочную сумму

на ларёк.

* * *

Я никак не могу сказать, что администрация лагеря относилась ко мне луч-

ше, чем к другим арестантам, и, тем не менее, она была вынуждена иногда идти

навстречу. На ужин нам чаще всего давали рыбу, и однажды я почувствовал, что

одна из мелких косточек застряла в горле. Было очень болезненное ощущение, я

не спал ночь, боялся воспаления и осложнений. Наутро я стал требовать, чтобы

мне во что бы то ни стало оказали помощь, но никаких приборов, позволяющих

осмотреть горло, в местной санчасти не оказалось. Я продолжал настаивать, и

администрации пришлось вызвать машину, в которой меня в сопровождении

начальника санчасти и надзирателя повезли в вольную больницу за несколько

километров от посёлка. Врач осмотрел меня и сказал, что в горле ничего нет, и

я сразу же почувствовал себя лучше: очевидно, там была царапина, и, посколь-

ку я не знал, действительно там застряла кость или нет, то очень волновался.

Вернувшись в лагерь, я чувствовал себя крайне неловко, могли ведь возникнуть

случаи, когда человеку срочно понадобилась бы неотложная помощь, а админи-

101

страция стала бы ссылаться на мой прецедент. К счастью, со стороны заключён-

ных я никаких упрёков не слышал.

Предпоследнюю зиму я работал на очень тяжёлой работе в кочегарке и

сильно ослаб. Несколько моих друзей, которые не сомневались в моей поря-

дочности и в порядочности которых я не сомневался, советовали мне написать

просьбу о помиловании. Это предложение периодически поступало после отбы-

тия мной половины срока то от представителей администрации, то от приез-

жавших из Саратова следователей госбезопасности, которые вели наше дело.

На все предложения написать просьбу о помиловании я отвечал, что считаю это

аморальным.

Приезды саратовских гэбэшников были довольно загадочны: вызывали

меня и Кирикова, спрашивали – как дела, как здоровье, о каких-то незначитель-

ных предметах, потом говорили, что вопросов больше нет и встреча закончена.

Эти визиты не были связаны ни с международной, ни с внутрилагерной ситуа-

цией. Специфика саратовского КГБ, который решил курировать нас и в зоне, ста-

вила в двусмысленное положение: мы не могли ничего толком рассказать дру-

зьям о причине визита, потому что явной причины просто не было; может быть,

встреча проводилась для галочки, как воспитательное мероприятие. К другим

заключённым никто из органов не приезжал, и такая ситуация вызывала недо-

умение. С другой стороны, отказ идти на вызов означал помещение в карцер.

Вообще, любой контакт с администрацией был на виду, скрывать его смыс-

ла не было: если человек участвует в художественной самодеятельности и чита-

ет со сцены советские стихи, то, естественно, следует предполагать, что он готов

к дальнейшему сотрудничеству; если человек работает заведующим каптёркой,

то он обязан позволять надзирателям рыться в вещах заключённых в их отсут-

ствие. Однажды я обнаружил в своём чемодане просыпанный сверху сигарет-

ный пепел. Когда я рассказал об этом друзьям, они посоветовали в следующий

раз оставить записку с просьбой не прожигать мои книги. Если человека стави-

ли заведующим библиотекой, он должен был показывать начальнику оперчасти

формуляры заключённых и тем самым помогать тюремщикам осуществлять

идеологический контроль. Мне говорили, что когда Синявскому предложили

стать зав. библиотекой, он отказался – эта должность считалась неприличной.

Сотрудничество с администрацией предполагало определённые льготы с

её стороны, впрочем, и тут были пределы, которые администрация не могла пе-

реступить даже тогда, когда речь шла о людях, постоянно с ней сотрудничавших.

Не могли же их в конце концов отпускать гулять за зону, хотя ходили слухи, что

некоторым это удавалось.

* * *

Лагерь воспитывал в каждом из нас чувство ответственности за свои по-

ступки, которые могли отразиться на других людях. Мы постоянно находились

в ситуации, когда свои действия нужно было взвешивать и оценивать. Я помню,

как Валерий Вудка, находясь в помещении камерного типа, по просьбе сокамер-

ника, сидевшего в том же коридоре в карцере, где курить не разрешалось, свер-

нул из газеты трубочку, положил туда махорку и, возвращаясь с работы, бросил в

102

окошечко в двери. (В отличие от следственного изолятора в Саратове и тюрьмы

во Владимире, оно не было забрано стеклом, просто была просверлена дырка.)

Надзиратель заметил действия Вудки, написал рапорт о нарушении режима, и

Вудку посадили в тот же карцер. Мы убеждали надзирателя, что это слишком

жестокое наказание за столь незначительный даже с точки зрения админи-

страции поступок. Охранник оправдывался, что не напиши он рапорт, напарник

сигнализировал бы начальству о попустительстве заключённым с его стороны:

надзирателей обычно ставили вдвоём, причём старались подобрать людей так,

чтобы они не были друзьями, и каждого из них инструктировали следить друг

за другом. Они не скрывали, что администрация стравливает их и уж, во всяком

случае, не заинтересована в их человеческих взаимоотношениях. А Валерий Вуд-

ка вообще-то не курил и знал, что его поступок может вызвать санкции по отно-

шению к нему, и тем не менее всё равно решился помочь товарищу. Когда я сидел

в карцере в бараке усиленного режима, однажды моё внимание привлёк лёгкий

шорох около двери, – в карцере всегда обострялся слух. Я обернулся и увидел,

что дневальный по фамилии Макогон бросил в смотровой кружок бульонный

кубик. Когда я закончил камерный срок и меня вернули в зону, Макогон сказал,

что мне передал его Евгений Вагин; когда родственники привозили сигареты,

бульонные кубики, растворимый кофе, всё самое лучшее заключённые стара-

лись передавать тем, кто находился в худших условиях.

Администрация же делала всё, чтобы исключить какие-либо человеческие

контакты между охраной и заключёнными. Как-то летом Лёня Трепов сидел в

траве неподалёку от вышки и наигрывал на гитаре. Вдруг часовой-автоматчик

окликнул его. Леонид Алексеевич удивился и спросил часового, откуда он знает

его фамилию. Тот простодушно ответил, что в клубе на специальном стенде ви-

сит фотография Трепова, где написано, что это особо опасный государственный

преступник, который отлично владеет всеми видами оружия, склонен к побегу

и нуждается в особо тщательном присмотре. Там же были фото ещё нескольких

заключённых с такими же характеристиками. Трепов ни одним видом оружия не

владел, и весь этот цирк был затеян только для того, чтобы внушить охранни-

кам страх и ненависть по отношению к нам, заключённым.

Когда меня из следственного изолятора возили на допросы в КГБ, у каж-

дого сопровождающего надзирателя имелась карточка заключённого: фамилия,

имя, отчество, срок и статья. На своей карточке я увидел красную полосу по ди-

агонали, где крупными буквами значилось: склонен к побегу, самоубийству и

нападению на конвой. Потом я узнал, что такие же полосы были у всех, осуждён-

ных со мной по одному делу. Поскольку ни одного из этих качеств я за собой не

замечал, то решил, что это приём, который должен был заставить сопровожда-

ющий конвой особо внимательно наблюдать за людьми, обвиняемыми в особо

опасных государственных преступлениях. Никто из нас в душе не считал себя

особо опасным государственным преступником, и этот контраст между ролью,

которую приписывал нам государственный аппарат и нашим внутренним са-

мосознанием, существовал все 6 лет, пока я находился в заключении. Наличие

такой вот красной полосы заставляло сопровождающих конвоиров смотреть

на меня с опаской и предотвращало возможность установления между нами

какого-то человеческого общения. Эта гнуснейшая мера, придуманная режи-

мом, воздвигала препятствия к общению между людьми. Разумеется, система

103

преследовала свои цели, опасаясь, чтобы те, кого они считают действительно

преступниками, не сумели, как в своё время Нечаев, уговорить надзирателей

содействовать побегу. Но это вело к тому, что контакты между политзаключён-

ными и охраной были настороженно-отчуждёнными, как и случаи понимания и

помощи со стороны надзирателей были очень редки. Впрочем, каких-то особен-

ных конфликтов я тоже не помню, но это вызывалось с нашей стороны более

человечным отношением к надзирателям, чем в среде бытовиков. Поэтому, если

мы во Владимире пели вполголоса или на Рождество склеивали ёлку из бумаги

и делали «торт» из маргарина и батонов, то, если бы такое затеяли бытовики, не

исключено, что администрация заявила бы, что это не положено. Другое дело,

когда приходило очередное распоряжение об ужесточении режима, тогда просто

из опасения потерять работу администрация старалась делать то, что считала

своим служебным долгом. Подчас начальство даже имело возможность возвы-

ситься в собственных глазах за наш счёт. «Да я самого Даниэля в карцер сажал!»

– кричал один надзиратель.

Мы чувствовали внимание со стороны людей на Западе, в лагерь приходи-

ли письма из Бельгии, Англии, Франции, Израиля, Америки, иногда на языках

этих стран. Писали люди, которые были далеки от политики, но хотели выра-

зить своё сочувствие и моральную поддержку, у моих знакомых набирались

целые альбомы с открытками и дарственными надписями. Литовцу Рудайтису

однажды пришло письмо от госсекретаря США, и администрация не решилась

его скрыть. Рудайтиса вызвали и дали прочесть, но с собой брать не разрешили,

– госсекретарь сообщал, что постарается поставить перед Брежневым вопрос об

освобождении Рудайтиса. Обратная связь даже через прессинг лагерной цензу-

ры морально поддерживала нас, давала почувствовать, что мы не одиноки, по-

могала переносить испытания и придавала мужества.

Всё это воспитывало в нас стремление к взаимовыручке, взаимоподдержке,

и просьба о помиловании в наших условиях свидетельствовала о том, что чело-

век сдаётся, что ради каких-то бытовых удобств он предаёт своих товарищей. По

прошествии многих лет я с большим пониманием и сочувствием отношусь к тем

людям, которые писали просьбу о помиловании – жизнь порой складывается

так, что у людей, попавших в лагерь, могут быть самые разные обстоятельства,

например, рождение ребёнка незадолго до ареста, как у Олега Сенина. Разумеет-

ся, биография служила одним из средств давления на заключённых. В те годы я

был настроен более непримиримо, но сейчас считаю такую позицию слишком

резкой, людям, которые стали бы возражать мне моими же словами – что нуж-

но отдавать отчёт в последствиях своих поступков, я могу противопоставить

мнение, что необходимо поддерживать динамическое равновесие между инте-

ресами группы и интересами личности, которая в эту группу входит, и говорить

о том, что человек, отказавшийся пожертвовать своей жизнью ради интересов

коллектива, не прав, я не считаю возможным, это зависит от каждого конкрет-

ного случая и привходящих обстоятельств.

Одно время меня очень мучило, что во время следствия и на суде вся наша

шестёрка признала себя виновными. Когда я говорил об этом в лагере, один мой

знакомый, мнение которого я уважал, сказал, что это несущественно, поскольку

не имело широкого общественного резонанса. Другие тоже не придавали этому

решающего значения, хотя для меня это казалось поражением. Мне запомнились

104

слова Валерия Петрашко во Владимире: когда мы обсуждали тему отношения к

людям, которые пишут просьбу о помиловании, он сказал, что никогда этого не

сделает, чтобы потом не испытывать угрызения совести Мне кажется нормаль-

ным, что я просидел срок до конца, с другой стороны, я должен был бы ощущать

большую ответственность по отношению к своей матери, которая осталась в

Саратове, но это касается уже более широкой постановки вопроса, насколько

участие в оппозиционной деятельности наносит ущерб родственникам, друзьям

и знакомым. Наш арест привёл других участников движения к исключению из

вузов, некоторым было предложено уйти с работы, и это было тоже формой вне-

судебной расправы. Такого рода деятельность приводит нас к осознанию, что

существует своего рода закон сообщающихся сосудов, что всё в мире взаимос-

вязано и наши действия мы должны совершать с ощущением ответственности

за судьбы других людей. В то время я воспринимал это достаточно однозначно

и считал, что моя деятельность направлена на освобождение всего населения

СССР и отказаться от неё значило бы признать нормальным рабское состояние.

Никто не знал, какое время отпущено этой системе, мы могли ожидать раз-

вития «пражской весны», но после её подавления было понятно, что режим не

рухнет. Даже книга Алексеевой «История инакомыслия в СССР» как бы подво-

дит итог правозащитному движению и никаких перспектив его дальнейшего

развития в ней не просматривается. В перестройку отношение к просьбе о по-

миловании, или более эвфемистическим вариантам этого документа, предлага-

емым властями («я не совершал и не буду совершать государственных престу-

плений»), было другим. Поступок носил во многом условный характер, и люди

знали, что, как только окажутся на свободе, сразу же смогут принять участие в

легальной оппозиции, могли рассчитывать на поддержку окружающих. В наших

условиях это означало совсем другое – ты выходишь, и власти используют тебя

как козырь для дальнейшего психологического давления на оставшихся, адми-

нистрация получала моральный перевес. Освободившемуся это могло дать пра-

во, или, точнее говоря, вернуть право закончить, например, вуз, но ему никогда

не дали бы забыть, что это именно помилование, а не оправдание.

Некоторые выступали с раскаянием и уверяли, что оно не связано с наде-

ждой на помилование, а является следствием осознания пагубности действий,

которые привели их в лагерь. Если даже не рассматривать подобные заявления

как тактический маневр, мы всё равно не могли принять их всерьез и тем более

одобрить. В 1967 году в многотиражной межлагерной газете Дубровлага с ори-

гинальным названием «За ударный труд» была помещена статья «Измена делу

партии есть измена делу революции», подписанная Львом Краснопевцевым и

его подельником Меньшиковым. В ней они осуждали свои действия, приведшие

их на скамью подсудимых, и попутно говорили, что не хотят иметь ничего обще-

го с такими людьми, как Даниэль и Синявский. В конце отмечалось, что если бы

наше раскаяние было неискренним, то мы бы выступили с ним в начале 10 лет-

него срока, но поскольку мы его уже почти целиком отсидели, то не собираемся

этой статьёй смягчать наказание, а наоборот, демонстрируем, что полностью ис-

купили свою вину и готовы опять приступить к нормальной жизни В этом мож-

но было усмотреть попытку купить себе относительное спокойствие на свободе

и в то же время помощь администрации в дезинформировании людей, которые,

попадая в лагерь, не ощущали у них какого-то внутреннего оправдания своих

105

действий. Ведь кто-то мог повздорить с заводской администрацией, попасть в

лагерь и, например, колебаться, порочна ли вся система на протяжении десяти-

летий или это единичное местное злоупотребление властью. Советская пропа-

ганда работала эффективно, и многие люди были загипнотизированы изо дня

в день десятилетиями повторяющимися лозунгами при отсутствии правдивой

информации – к распространению которой мы, в сущности, и стремились.

Краснопевцев был осуждён в 1957 году, его группа состояла из 9 человек,

трое получили по 6 лет, трое по 8 и трое по 10, все они были сотрудниками мо-

сковского института, программа их была, видимо, аморфной и нечеткой, во вся-

ком случае, в лагере никто не мог припомнить какие-то программные докумен-

ты или тезисы.

* * *

Пространство зоны было весьма специфическим. С 40-х годов там сформи-

ровался своеобразный микроклимат. Поскольку люди не всегда могли совпадать

друг с другом – кто-то слишком долго сидел, и у него могли быть расшатаны

нервы, другой только приехал и привёз с собой все привычки, – существовали

устойчивые традиции культуры общения, которые должны были снимать на-

пряжённость в отношениях. Каждый вновь прибывающий должен был сопро-

тивляться этим традициям или интегрироваться в систему. Так, человек, жив-

ший в вольных – относительно – условиях, мог быть погружен в хаотический

быт, оставлять вещи где ему заблагорассудится, тогда как в лагере он вынужден

был постоянно считаться с окружающими людьми, а люди эти, скажем, выросли

в Прибалтике или на Западной Украине, где была сложившаяся культура быта,

связанная с малой площадью и необходимостью населения на этой территории

как-то друг с другом сосуществовать.

На бытовом уровне непроизвольно возникал навык большей организован-

ности, собранности и дисциплинированности, причём это было связано именно

с характером политлагерей. То же и во Владимирской тюрьме – когда нас перево-

дили в камеру, где раньше сидели бытовики, она производила впечатление бо-

лее неряшливой и неухоженной, и мы устанавливали каждодневное дежурство,

чтобы приводить её в порядок. Люди, которым приходилось переезжать в зону,

где до этого были бытовики, рассказывали, что там часто были поломаны ме-

ханизмы в рабочей зоне, трудно было увидеть какие-нибудь цветы и так далее.

В плане общения также существовали свои правила. Так, если двое разго-

варивали между собой, то третий мог подойти к ним только в том случае, если

его приглашали принять участие в беседе. Однажды я договорился с Комаровым

встретиться после ужина – до отбоя оставалось какое-то время. Ужин закончил-

ся, Комаров ждал меня у выхода, но ко мне подошёл один заключённый, и завя-

зался разговор. Учитывая характер беседы, я не мог его прервать, а Комаров не

мог вмешаться.

Наша духовная жизнь была довольно интенсивной и носила поневоле плю-

ралистический характер: постоянно шло довольно тесное общение предста-

вителей разных духовных опытов, концепций и идейных направлений, и они

должны были если уж не солидаризироваться, то, по крайней мере, стараться

106

избегать конфликтов. Во многом подобный тип поведения определялся имен-

но замкнутым пространством. Мне не приходилось быть свидетелем каких-то

резких стычек, хотя, конечно, можно было предполагать, что за всё время суще-

ствования политлагерей они могли иметь место. Впрочем, были и свои правила,

в том числе и на бытовом уровне. Заключённый Ткачёв, например, пристрастив-

шись к чаю, старался под предлогом ожидаемой со дня на день посылки зани-

мать заварку у всех подряд. В конце концов, ему пришлось просить администра-

цию о переводе в другой лагерь, где эта история повторялась, потом в третий

лагерь, и, наконец, перед концом срока о помещении в ПКТ.

* * *

Пока я был во Владимире, произошло весьма значительное событие – пе-

реброска части политзаключённых из Мордовии в Пермскую область и образо-

вание там 35-й, 36-й и 37-й зон. Вернувшись, я обнаружил отсутствие многих

людей, которые находились в лагере до моей отправки.

Первая причина этой акции, которая сразу бросается в глаза, связана с тем,

что Мордовия находилась в 7 часах езды от Москвы и была достаточно доступ-

на для посещения. По закону краткосрочные свидания можно было давать не

только близким родственникам, но и просто знакомым: этим правом, например,

пользовалась Валя Чикатуева, когда приезжала на свидания с Сергеем Хахаевым,

хотя формально они были подельниками и не больше. Контакты, благодаря бли-

зости к Москве, были довольно интенсивными, и очень много людей имело воз-

можность приезжать на свидания и привозить какие-то свежие новости, в кото-

рых мы нуждались, и, соответственно, вывозить данные о том, что происходит в

лагере. Таким образом, имела место утечка информации, что было для властей

крайне нежелательным. Ездить же в Пермь было гораздо сложнее, например, с

Западной Украины. В Мордовии через больницу также происходило взаимооб-

щение зон, а когда приблизительно половину заключённых отправили в Перм-

скую область, такого рода контакты стали затруднительными.

В Мордовии можно было что-нибудь пронести на свидание и со свидания. Во

Владимире порядки были куда строже – надзиратель не позволял личных контак-

тов и однажды даже выхватил из рук моей матери яблоко, которое она мне про-

тянула. На зоне же тебя полностью раздевали для осмотра, давали новые куртку

и брюки, но при этом ты оставался в своих носках, и, если надзиратель был ленив,

то вполне можно было что-то передать при встрече во время общего свидания.

Однажды мы с матерью явственно слышали из-под пола писк фонящего микрофо-

на, а Хахаев рассказывал мне, что, когда ещё не было компактных магнитофонов,

то из штаба в «дом свиданий» и потом обратно в штаб таскали огромный ящик,

когда к какому-нибудь «важному» зэку приезжали на свидание. Мать привозила с

собой тетрадку с карандашом, и мы писали друг другу то, что хотели, но не могли

сказать, а когда родственникам стали запрещать иметь при себе пишущие пред-

меты, для тех же целей использовалась фольга из-под шоколада.

В первое свидание мать привезла мне апельсины. Передала их для меня би-

блиотекарь швейной фабрики, на которой работала моя мать: у неё при Сталине

были репрессированы родители, и ей хотелось сделать для меня что-то хорошее.

107

Иногда мы входили в контакт с нарядчиками, находя общий «экономиче-

ский» интерес. Положение нарядчиков в зоне было особым, их обязанности

сводились к составлению списков заключённых, которых выводят на этот день

на работу, нарядчик должен был выкликать каждого по фамилии, и от него

зависело, выйдет такой-то или нет. Нарядчик был персоной, приближённой к

администрации, ему разрешалось заходить в дом, где происходило свидание за-

ключённых с родственниками, и при попустительстве надзирателей, – видимо,

они получали свою долю, – мог проносить в зону привезённые посылки. Когда к

нам с Кириковым на первом свидании летом 1970 года привезли килограммов

15 разных продуктов, нарядчик пообещал вынести их за то, что мы отдадим ему

четверть содержимого. Своё обещание он выполнил, хотя, как я понимаю, такого

рода вопросы он старался согласовать с оперуполномоченным и с начальником

режима, дабы по отношению к нему не было претензий, а те уже давали своё

согласие или несогласие в зависимости от отношения к заключённому.

Через больницу происходило общение заключённых и можно было ино-

гда даже получить какую-то записочку или открытку от своих подельников,

находящихся в другом лагере. Так к нам попадали стихи Даниэля (он находился

в заключении до сентября 1970 года) «Немного арифметики», «Лефортовские

страдания». Всё это создавало ощущение интеллектуального и духовного об-

щения, укрепляло в уверенности, что каждый из нас является членом большо-

го братства зэков, отсюда и обобщённое «мы» в песне Ронкина. Впрочем, и в

этом братстве существовали такие моменты, как психологическая несовмести-

мость, идеологические противоречия, вызывавшие напряжённость в личных

отношениях; некоторых людей, сидящих в одном лагере, нельзя было увидеть

не только пьющими вместе чай, но и разговаривающими во время совместной

работы.

Мне кажется сомнительной гипотеза, которая приводится в некоторых

книгах – Вудки, в частности, – что в Пермскую область были отправлены только

те заключённые, которые считались особо опасными с точки зрения админи-

страции, бунтари и зачинщики всякого рода акций протестов. Несомненно, что

в целом это распылило попытки организованного сопротивления произволу

администрации, но однозначно утверждать, что такого-то отправили в Пермь,

потому что он протестовал, а оставшиеся в Мордовии были люди, склонные к

сотрудничеству с администрацией, я бы не рискнул.

Близость политзон к Москве имеет историческое обоснование. Лагеря в

Мордовии существуют издавна – во время первой мировой войны зоны для ав-

стрийских военнопленных; темняковские лагеря в 20-х, куда ссылали монахов;

после 1956 года большинство осуждённых по 58-й статье освободили, и как раз

те, кто садился при Хрущёве, были началом новой волны действительно полит-

заключённых, которые так или иначе выражали свою оппозиционность к режи-

му, – их, по традиции, стали оставлять в Мордовии, а может быть, именно в силу

того, что в 50-х по сравнению с 40-ми политзаключённых было гораздо меньше,

решили создать, как остроумно выразился украинский писатель Валентин Мо-

роз, «заповедник имени Берии» под боком у властей.

Обычно поэтически настроенные натуры обыгрывали мордовские топони-

мы. Иван Сокульский подчёркнуто значительно произносил такие названия, как

Потьма, Мордовия, Умор и даже Явас!

108

В Саранске, по словам Николая Тарнавского, стоит памятник поэту Полежа-

еву, на постаменте которого выбиты строки:

Г дежв ы, г ро мыи ст ре би те ли

Ч тожв ы п ря че те сьв о м гл е,

М еж дут ем к акп ри те сн ит ел и

Т ор же ст ву ютн а з ем ле

По иронии судьбы, Мордовия, кроме Владимира, была единственным ме-

стом, где содержались политзаключённые в начале 70-х годов.

Таким образом, плацдарм, за которым в 50-е удобно было наблюдать из Мо-

сквы, к середине 70-х становился помехой: информация начала просачиваться

за рубеж. Подобные каналы в 50-е были крайне немногочисленны. Широкое об-

щение с западными журналистами началось, как мы помним по «Запискам дис-

сидента» Амальрика, в середине 60-х. До этого времени все попытки контакта

иностранные корреспонденты воспринимали крайне настороженно, да и жела-

ющих к ним обращаться было мало.

* * *

Атмосфера конца 60-х – середины 70-х резко изменилась, и в этой связи

показателен случай с заключённым 19-й зоны Богдановым. Рабочий военного

завода, в 1968 году он вынес оттуда какую-то деталь и пытался продать её в цен-

тре Москвы американцам. Он получил 10 лет за измену родине, и особого шума

его процесс не вызвал, что свидетельствует об изменении психологического

климата в обществе по сравнению хотя бы с историей, описанной в воспомина-

ниях Копелева и послужившей Солженицыну материалом для романа «В круге

первом».

На этой истории можно проследить и обратное влияние литературы на

сознание. Построение различного рода идеологем просматривается в случае с

Богдановым и в рассказе, который предложил Сенин КГБ в 1967 году. Если мы

хотим подвергнуть анализу деятельность ГБ, то следует иметь в виду, что каки-

ми бы всеведущими они ни пытались себя представить, это были самые обыкно-

венные люди, и можно предполагать, что сотрудники отделов, которые не были

связаны напрямую с борьбой с инакомыслием, могли вообще понятия не иметь

о содержании самиздата, поскольку в нерабочее время им предписывалось избе-

гать чуждых влияний. С другой стороны, они также были подвержены шпионо-

мании, всерьёз читали «Библиотеку военных приключений», и поэтому рассказ

Сенина не вызвал у них особых подозрений, они записали его и, очевидно, пере-

дали в отдел аналитиков; также и Богданов, начитавшись подобной литературы,

был уверен, что американцы с руками оторвут деталь, украденную с военного

завода. Сюда же относится и история с Гринем, который сел только за то, что в

кафе побеседовал с каким-то военным атташе.

Тетрадь, изъятая у Сенина, не сохранилась, хотя я уверен, что её с большим

удовольствием приобщили бы к делу. Кстати, в нашем приговоре есть совершен-

но абсурдная фраза, что Сенин ещё в 1967-м предупреждался о прекращении

109

враждебной деятельности, что противоречит истине, поскольку тогда история

с тетрадкой была зафиксирована просто как случайный эпизод. Тетрадку поте-

ряли, что свидетельствовало, во-первых, об определённом хаосе в учреждениях

госбезопасности, и, во-вторых, о том, что ей не придали большого значения; ви-

димо, подобные тексты достаточно широко циркулировали по стране и доста-

точно нейтрально воспринимались теми, кто мог с ними познакомиться. Мой

одноклассник, которого я встретил, уже будучи участником сенинской группы,

сказал, что однажды на пляже году в 1963-1964 он нашёл с приятелем какие-то

листовки и потом их выбросил. Меня, конечно, интересовали любые проявления

такого рода пропаганды, и я стал спрашивать, о чём там было написано. «Что-то

против Хрущёва», – ответил он. Время от времени листовки возникали то тут, то

там; КГБ старался все эти факты тщательно скрывать, а население не намерева-

лось каждую такую листовку тиражировать. Сейчас крайне сложно проследить

эту деятельность, пока не открыты полностью архивы ГБ до 1991 года.

Много лет спустя после лагеря я получил от одного из находившихся в Мор-

довии заключённых – Владимира Ивановича Кузюкина – письмо, в котором он

дополнял мои сведения о фактах распространения листовок в Саратове. Летом

1969 года, когда я поехал в Киев, капитан СА Кузюкин распространял листовки в

Саратове. Цитирую письмо: «Что касается эпизода распространения листовок в

Саратове, это был поиск единомышленников. Так как в положении офицера это

сделать было трудно, так я и действовал в одиночку, одного и судили. Листовки

мною были приготовлены в ГДР, где я проходил службу, и при прибытии в СССР

в отпуск распространил их в Бресте, Москве, Саратове. В Саратове я распростра-

нил 6-7 экземпляров, но в КГБ попал только один, из «Дома книги», это было

22 июля 1969 года, а когда вы были в Киеве, я ещё служил в ГДР и приехал на

Украину только в 1970 году. Я полагаю, мне было тяжелее, чем другим, у них

были друзья, сообщники, а я один, и моя семья после ареста оказалась во враж-

дебном буквально окружении, был пущен слух, что я шпион и так далее». В при-

говоре по его делу говорилось, что под влиянием прослушивания враждебных

радиопередач Кузюкин изготовил несколько листовок, содержащих клеветни-

ческие измышления, порочащие советский государственный и общественный

строй. О конкретном содержании листовок в приговоре, как правило, речь не

шла, и бывали даже смешные случаи, когда прибегали к эвфемизмам: «допускал

клеветнические измышления в адрес основателя советского государства» или

«в адрес одного из руководителей коммунистической партии». Также в пригово-

рах часто употреблялись выражения, которые, с точки зрения властей, должны

были придать мнимый характер теоретическим построениям инакомыслящих;

по этому поводу у нас сложилась шутка, что в приговоре можно писать что-ни-

будь вроде: «якобы президент так называемых Соединённых Штатов Америки».

* * *

Вначале меня интересовали люди, придерживающиеся социалистического

мировоззрения, затем установились контакты с демократами, а уже в конце сро-

ка моё внимание привлекала группа, находившаяся на правом фланге тогдаш-

него оппозиционного движения. В основном это были люди, принадлежащие

110

к ВСХСОН, иногда оппоненты называли их для краткости монархистами. Я не

ожидал встретить в лагере людей, да ещё из такой большой группы – по про-

цессу ВСХСОН прошло около 30 человек, – ориентированных на создание кон-

сервативной системы. Поскольку у меня не было стремления во что бы то ни

стало обругать оппонента, но всегда хотелось разобраться в системе взглядов, я

с вниманием стал присматриваться к нашим «правым».

Из ВСХСОН на 19-й зоне было 3 человека – Вагин и Аверичкин, осуждённые

по 64-й статье и получившие по 8 лет, и Владимир Ивойлов, осуждённый по 70-й

статье. Ивойлов освободился, пока я был во Владимире, и за время заключения

нам не удалось толком пообщаться, беседовать с ним мне довелось только в де-

кабре 1991 года. Он был единственным в зоне человеком, имевшим скрипку, на

которой время от времени наигрывал. Работал он при бане в жилой зоне, у него

была рабочая комнатка, и большую часть времени он проводил в уединении. Не

приходилось мне общаться и с Борисом Аверичкиным, круг его общения замы-

кался на двух-трёх людях и в совместных чаепитиях, как демократических, так и

интернациональных, он не участвовал.

Вагин, третий ВСХСОНовец, сыграл большую роль в моём становлении как

личным общением, так и своей библиотекой. Его книги резко отличались от

того, что было в лагерной библиотеке и в личном пользовании других заклю-

чённых: по рукам ходили «Современная социологическая теория» Беккера и

Боскова, изданная в начале 60-х для научных библиотек, или переводной «Курс

для высшего управленческого аппарата». Я смутно помню беседу Вагина с Вуд-

кой, которая происходила при мне после прибытия братьев Вудок в лагерь, они

говорили о вещах, хорошо им знакомых, не ссылаясь на источники, скажем, на

неизвестного мне тогда Чаадаева. Для лагерных условий библиотека Вагина

была роскошной – до 1969 года разрешалось присылать книги из дома, и этим

пользовались многие заключённые. У Вагина было собрание сочинений Влади-

мира Соловьёва, сочинения Ивана Киреевского, «Россия и Европа» Данилевско-

го, двухтомник «Философия общего дела» Николая Фёдорова, «Борозды и межи»

Вячеслава Иванова. Заключённые рассказывали, что большая библиотека была

и у ВСХСОНовца Михаила Садо, сидевшего в другой зоне; шутили, что человек

начинал знакомиться с его книгами с одними взглядами, а заканчивал с прямо

противоположными. В определённом смысле Вагин сознательно давал читать

книги знакомым, чтобы ориентировать человека в направлении, которое он

считал, как я бы сейчас сказал, душеполезным. Книги религиозного содержания

иметь запрещалось, а рукописи, хотя и просматривали, но делали это эпизоди-

чески, стараясь не затруднять себя копанием в текстах, где мог оказаться и Кар-

неги, и руководство по иглоукалыванию или хатха-йоге. У Вагина была общая

тетрадь, в которой был переписан курс догматического богословия Макария,

что было в наших условиях большой редкостью.

Мы постоянно беседовали о книгах, со слов Вагина и других ВСХСОНовцев

я знал об Огурцове, создателе и лидере движения. С ним мне удалось познако-

миться только летом 1974 года, когда его привезли из Владимира в Мордовию,

продержав некоторое время в Перми; наше знакомство продлилось 7 дней. Хотя

никаких книг у Огурцова с собой не было, он мог, как пишет и Зиновий Красив-

ский в воспоминаниях «Владимирский централ», прочитать содержательную

лекцию по самым разным областям гуманитарных наук. Огурцов, арестованный

111

в 30-летнем возрасте и пробывший 7 лет во Владимире, сохранил удивитель-

ную уравновешенность, он проявлял достаточный интерес к людям, но не был

назойливым, чувство меры проявлялось во всём, вплоть до способности мгно-

венно засыпать во время отбоя в 22 часа и мгновенно просыпаться с подъёмом

в 6 утра. Заключённые, как правило, или ложились раньше на полчаса-час, или

засыпали после отбоя, побеседовав, покурив и выпив чаю. Огурцов же в 22 часа

закрывал глаза, мгновенно засыпал и просыпался в 6 часов утра. Для меня в то

время сон был серьёзной проблемой, до обеда я чувствовал себя вялым и разби-

тым, видимо, сказывалась вольная привычка поздно ложиться и вставать когда

попало. А у Огурцова всё, даже биологический ритм, находилось в какой-то уме-

ренной гармонии. Он охотно рассказывал о своём деле, был корректен в обраще-

нии – всегда на «вы» и по имени-отчеству, независимо от возраста и лагерного

статуса собеседника. В то время было трудно вникнуть во все детали программы

ВСХСОН, написанной в начале 60-х годов, но общий смысл был ясен, и у меня воз-

никали только частные вопросы. Так, в 1974 году я спросил Огурцова, считает

ли он, что за 10 с лишним лет в стране и мире произошли какие-то изменения,

которые требуют пересмотра программы. Он ответил отрицательно, уточнив

лишь, что программа нуждается разве что в конкретизации и развитии основ-

ных положений, в целом же он остаётся на позиции, сформулированной в начале

60-х. Для меня это было свидетельством последовательности Огурцова, которая,

надо сказать, не имела ничего общего с сектантским фанатизмом и узостью,

свойственной людям, стремящимся сохранить свои взгляды, несмотря на то, что

окружение и исторические события должны были вносить в них коррективы.

Так или иначе все, кто попадал в Мордовию, должны были соотносить свои

взгляды с другими, и те. кто считал себя марксистами в конце 60-х, как правило,

эволюционировали вместе с интеллигенцией того времени; взгляды от чисто

социалистических менялись в сторону демократических, от лево-социал-демо-

кратических к более умеренным, как в случае Зиновия Троицкого.

Мне хотелось найти своё место в этом спектре, но не примыкать ни к каким

движениям. В какой-то момент я стал считать, что определяющими для меня яв-

ляются религиозные ценности; в детстве я был крещён в православие и теперь

следовало привести свою жизнь в соответствие с требованиями этой конфессии.

Если говорить о политических концепциях, я разочаровался в идеях, которые

исповедовал до ареста ещё и потому, что они носили атеистический характер;

что касается демократов, то они были в полном смысле слова плюралистами и

предоставляли каждому человеку выбирать между атеизмом и религиозностью,

переводя специфику духовной жизни в ранг личного дела каждого. Таким обра-

зом, люди типа ВСХСОНовцев оказывались для меня наиболее близкими. Другое

дело, что их религиозность зачастую была очень тесно связана с определённой

национальной окраской и политической структурой; в этом смысле я оставался

весь свой лагерный срок «непредрешенцем», считая, что политическое устрой-

ство зависит oт сочетания многих факторов и выделять однозначно лишь одну

форму правления для всех народов не считал и не считаю возможным. И когда

мне говорили, что ВСХСОН это не только организация, созданная для пропаган-

ды определенных религиозных идей, но и организация военно-политическая,

мне это казалось некоторым приземлением, перекосом в сторону социологиче-

ских схем и концепций, которые требуют всего человека для участия в каких-ли-

112

бо группах. Для меня с какого-то момента гипноз коллективной психологии,

пафос отдачи себя целиком и полностью делу группы, а не постоянного нахож-

дения своей индивидуальной судьбы, стал казаться неприемлемым.

Таким образом, из трёх основных течений наиболее близким мне было на-

ционально-религиозное, а из деятелей этого движения все отдавали безуслов-

ный приоритет Огурцову; многие люди, которые с ним встречались, особенно

националисты, – несмотря на заранее пристрастное отношение к представите-

лю русского национального движения и уверенность в том, что нормальный че-

ловек не может настаивать на сохранении многонациональной империи, – при-

знавали, что их впечатление от Огурцова было как минимум благоприятным.

И меня удивляло, когда кто-то выносил заочное суждение об Огурцове, не буду-

чи с ним знакомым.

Были и парадоксальные ситуации: в Ленинграде сажают молодого парня

по фамилии Шилькрот; по рассказам, ему инкриминировали распространение

информации о ВСХСОН, кажется, листовки в их защиту. Когда он попал во Вла-

димирскую тюрьму и украинские националисты стали ему пересказывать про-

грамму ВСХСОН в своей интерпретации, он стал сомневаться в необходимости

своих действий, которые были вызваны общегуманистическими соображения-

ми.

Несмотря на ярлык, который привешивала Огурцову молва, я убедился из

недельного общения и потом из многолетней переписки, что этот человек во

многих отношениях мог бы служить примером. В нём сочеталось самоограни-

чение, дисциплинированность и одновременно внимание к самым различным

проявлениям жизни и терпимость к вещам, которые, казалось бы, должны были

вызвать протест: к самым экстремистским взглядам у него было спокойное и

философское, я бы даже сказал, возвышенное отношение, постоянное стремле-

ние к нахождению синтеза, гармонии и точек примирения.

Наверное, подельники Огурцова могли бы собрать о нём какие-то воспо-

минания. Думаю, что это было бы полезно в отношении каждого лидера группы

– Драгош (Кишинёв, 1964), Ронкин и Хахаев (Ленинград, 1965), Вудка (Рязань,

1969), Сенин (Саратов, 1969), Троицкий и его супруга. Также и представитель

любого национального движения может назвать своих лидеров, чьи имена в те

годы были у всех на слуху, и которые подтвердили жизнью верность убеждениям,

как Мустафа Джемилев – человек большого мужества и силы воли, он часто про-

водил голодовки, и почти вся его жизнь прошла в заключении; не боясь высоких

слов, можно сказать, что он отдал её служению своему народу. Эта идея может

показаться людям, которые считают себя космополитами или интернационали-

стами, слишком ограниченной, но для меня ценность личности в значительной

мере определяется не только суммой идей, но и степенью их реализации. Это, в

свою очередь, требует гармонии и взаимопонимания с окружающими, стремле-

ния найти приемлемые формы человеческого общения независимо от идейной

позиции, жизненного опыта, социального статуса, пола, возраста и вероиспо-

ведания. Сокульский рассказывал мне, как он сидел с Огурцовым, и они часто

говорили о будущих взаимоотношениях между русскими и украинцами. То, как

Огурцов выражал свои мысли, не вызывало резкого отталкивания у таких из-

вестных украинских демократов, как Сокульский или Попадюк. Присутствовав-

ший при этих разговорах Лёня Трепов подтвердил мне, что уровень беседы был

113

вполне корректным, люди обменивались своими взглядами и пытались найти

точки соприкосновения.

Хотя, конечно, есть вопросы, где люди не могут найти общего решения. Так,

Воробьёв говорил, что демократия существует только для сторонников демо-

кратии. Мне не приходилось встречать – благодаря специфической атмосфере

Мордовии первой половины 70-х – людей, которые вполне обоснованно утвер-

ждали бы, что в обществе должна господствовать только их точка зрения, а к

её противникам применяться определённые санкции – это слишком напомина-

ло бы наших тюремщиков, и никто не пытался заявить, что вопрос власти для

него основной. В этом случае следовало бы делать официальную карьеру, а не

принимать участие в движении инакомыслия, не тратить время на листовки и

самиздат. Мы же стремились распространять некоторую сумму взглядов, что в

некотором смысле можно считать романтическо-просветительским движением.

Эта позиция позже стала сливаться с идеей защиты прав человека и стано-

виться движением за возникновение достойного общества. Подспудно все пони-

мали, что официальная идеология лжива и античеловечна, и противопоставить

ей следует искренность и уважение к личности. Таким образом, можно сказать,

что все участники этого движения так или иначе были персоналистами и пра-

возащитниками. И в наиболее концентрированной форме эти взгляды выража-

лись людьми, которых власти признавали инициаторами и организаторами это-

го движения. Мы помним эпизод, когда Буковский пришёл к своему приятелю

и сказал, что нельзя оставить без внимания дело Гинзбурга, Галанскова, Добро-

вольского и Лашковой и нужно устроить демонстрацию протеста у здания суда,

добавив, что если никто со мной не пойдёт, то я буду демонстрировать один.

Степень решимости у разных людей была различной, такие группы, как

наша, опасались выступать открыто, считая систему слишком мощной и способ-

ной на мгновенное уничтожение всякого проявления инакомыслия и недоволь-

ства режимом, и стремились к конспирации. Это было знамением эпохи, такие

группы возникали как раз в первое десятилетие после XX съезда и стремились

себя не раскрывать, а находить единомышленников и вести постепенную про-

пагандистскую работу, которая бы привлекала всё больше и больше сторонни-

ков. Уже потом мы стали узнавать о попытках создания легальной оппозиции

на рубеже 1960 – 1970-х годов. В это время возникает Комитет защиты прав че-

ловека Сахарова, и хотя его деятельность не развернулась, через несколько лет

она нашла воплощение в создании Московской Хельсинкской группы, действия

которой были гораздо более эффективными и успешными, и власти не могли

сразу выработать механизм противодействия идеям, выдвинутым МХГ. Созрели

предпосылки для широкого информационного обмена между различными оп-

позиционными течениями, что привело в конце 80-х к возникновению Народ-

ных фронтов разных республик СССР. Идея создания народного фронта в России

в силу специфики обстоятельств не получила развития.

Интересно было бы провести статистический анализ и посмотреть, какие

имена чаще встречаются в правозащитной документации, какие темы наиболее

часто освещаются. С уверенностью можно сказать, что имена деятелей русско-

го национального движения не пользовались широкой известностью, группы

действовали сугубо законспирировано и их идеи не были популярны в широких

слоях интеллигенции. ХТС, хотя и давала информацию о правых, но не считала

114

нужным пропагандировать это движение. Так, наиболее полная информация о

ВСХСОН появилась в статье Осипова «Бердяевский кружок в Ленинграде» лишь

в 1972 году в «Вестнике PXД». Создавшие и развивавшие «Хронику» люди были

настроены демократически, идеи центристского плана более успешно распро-

странялись внутри страны, документы для демократического самиздата охотно

переправлялись на Запад, а оттуда проникали в виде тамиздата и радиопере-

дач. Запад тратил время, силы и средства на пропаганду идей демократизации

внутри СССР, нежели на идеи национально-религиозного толка: с точки зрения

сугубо демократической, религия была личным делом каждого, а национальное

движение на окраинах приветствовалось как инструмент ослабления сверхдер-

жавы. Внутринациональное же движение воспринималось с опаской, и в нём

виделась опасность возникновение русского нацизма. Повышенное внимание

уделялось как раз деятелям экстремистского толка – Емельянов, Евсеев, чьи

произведения воспринимались как угрожающее предупреждение. С другой сто-

роны, и в советской печати фамилии Вагина и Огурцова могли появиться только

в случайном и безликом контексте, и внимание к этим людям никогда не при-

влекалось. Первая публикация в открытой печати, где можно найти перечисле-

ние членов ВСХСОН, появилась в 1992-м в «Нашем современнике». Что касается

Владимира Осипова, то он был более широко известен, потому что пошёл по

пути создания легального движения, выпускал журнал «Земля» совершенно от-

крыто и указывал в нём свою фамилию,

В наиболее яркой форме взаимодействие демократов и правых нашло отра-

жение в полемике Солженицына и Сахарова, которая в силу исторических при-

чин и несбалансированности общественного движения не получила достаточно

широкого резонанса, и мы не можем сказать, что в конечном итоге Сахаров и

Солженицын пришли к компромиссу, который позволил бы достаточно удачно

интегрировать их точки зрения. В вопросе о десоветизации стран Восточной

Европы сходились практически все, но что касается проблемы возникновения

тоталитаризма в СССР, тут концепции были самыми различными, хотя могли

быть сведены к двум: результат внешнего влияния или следствие внутренних

процессов.

В лагере я чувствовал, что существует различие между «правыми» и пред-

ставителями демократов и националистов в отношении, скажем так, сугубо зем-

ной проблематики. У «правых» ни в программе, ни в перспективных взглядах не

ставился вопрос о разделении СССР на отдельные государства, тогда как наци-

оналисты к этому открыто стремились, и на этой почве не было общего языка.

В то же время и демократы, и националисты никогда не спорили с «правыми» по

религиозным вопросам, и те и другие признавали приоритет духовных ценно-

стей или, по крайней мере, полноправность религии с другими формами созна-

ния, в то время как коммунизм, марксизм и социализм открыто декларировали

атеистическое мировоззрение, и вот тут уже расходились с правыми в религи-

озном вопросе, но могли находить общий язык по поводу сохранения империи.

Я помню, какое восхищение у меня и моих солагерников вызывал Иван Ми-

рон: часто зимой он ходил по дорожке вдоль барака и читал молитвы. Он был

без шапки, и глядя на его совершенно лысый череп, казалось, что он неизбежно

должен замёрзнуть. Но Мирон был настолько увлечён молитвой, что она его со-

гревала, и он никогда не простужался. Он отнюдь не был фанатиком, замкнутым

115

на своей внутренней сфере; сидел он, скорее всего, по обвинению в украинском

национализме, выписывал «Science», интересовался какими-то существенными

для него событиями. Поскольку религиозная сторона жизни стояла у него на

первом плане, он легко находил общий язык с представителями любых нацио-

нальностей и пользовался всеобщим уважением. Мне он казался воплощённой

духовностью. Если человек, принимавший участие в национальном движении,

считал себя скептиком и позитивистом, то для него национальное поневоле

становилось главным и как бы болезненным, он постоянно пытался в общении

с окружающими этот вопрос ставить во главу угла, постоянно вступал в кон-

фронтацию и полемику с людьми, которые, как ему казалось, посягают на его

национальное самосознание. Отказ человека от христианских представлений

о ценности личности, от любви к людям вообще и привязанность, основанная

на кровнородственных связях по происхождению, по месту жительства, мне ка-

жутся рецидивом язычества и сопрягаются с влечениями, которые свойственны

всему животному миру: нечто среднее между страстью биологического порядка

и представлениями о ценности личности.

Я считал себя просто представителем христианского течения независимо

от социального решения проблемы. Несмотря на моё отталкивание от комму-

низма и марксизма, люди, которые пытались примирить христианство – как

идеал – с коммунизмом – как идеалом, не вызвали у меня внутреннего проте-

ста. Другое дело, когда это было подчинено сугубо политическим целям, когда

официальная пропаганда декларировала, что коммунизм и христианство имеют

точки соприкосновения. Я видел, что это просто демагогия и попытки использо-

вать религию в тактических целях; на рубеже 1940– 950-х в СССР даже была из-

дана книга архиепископа Кентерберийского «Христианство и коммунизм», ко-

торую советская власть с успехом пропагандировала, хотя, может быть, как раз

архиепископ Кентерберийский и понимал, что реальные воплощения комму-

низма не так безобидны и уж никак не уживаются с проповедью христианской

любви. И когда литовские националисты приглашали на празднование 70-летия

Паулайтиса члена ВСХСОН Вагина, Капранова, который до ареста входил в либе-

рально-демократическую группу, но к моменту прибытия в лагерь считал себя

человеком религиозно ориентированным, меня, севшего за участие в группе

левого толка и ставшего в лагере христианином, – нас приглашали именно как

русских христиан, так же как могли пригласить украинских христиан, мусуль-

ман или иудеев. Я помню, как в 1974 году совпали православная и католическая

Пасха, что бывает не так уж и часто, и русские, литовцы и украинцы вместе от-

мечали этот праздник.

Конфессиональная принадлежность имела большое значение в нашем по-

вседневном общении. Мне не приходилось за всё время заключения слышать

какие-нибудь беседы, направленные на достижение экуменического единства,

равно как и теологических диспутов, которые бы подчеркивали различие меж-

ду конфессиями, разговоры крутились в основном вокруг этнических проблем.

Лишь однажды кто-то из западных украинцев очень резко отзывался вслух в

бараке на 19-й зоне о православии как о дикой и бессмысленной религии, что

меня очень удивило, потому что среди нас находились верующие люди, которые,

хотя и не получили какого-то светского образования – особенно среди стариков

на 19-й зоне, – тем не менее обладали внутренним благородством и были очень

116

внимательны к окружающим. Именно на почве религии создавалась реальная

возможность отодвигать на задний план социальные вопросы, которые при-

водили к многочасовым спорам и конфронтации, и создавать некий прообраз

соборного единения. С другой стороны, единство, основанное на общности по-

ложения, возникало, когда представители всех трёх течений могли принимать

участие в акциях протеста, которые объединяли нас независимо от традиции.

Характерно, что в таких случаях общего врага видели не в конкретных

личностях, а в их действиях. Я не помню, чтобы я когда-нибудь требовал, чтобы

против такого-то надзирателя было возбуждено уголовное дело или чтобы он

был наказан другим образом. Возможно, и такие требования могли быть право-

мерными, но за мой срок подобной ситуации просто не возникало; мои протесты

были направлены против отягощающего режим произвола или связаны с кон-

кретными событиями, как годовщина смерти Галанскова или массовые аресты

на Украине в январе 1972-го, сильно ударившие по украинскому национальному

движению и людям, которые были посредниками между украинским и москов-

ским демократическим движением.

Я имею основания отождествлять свою эволюцию с общей эволюцией ин-

теллигентского сознания в СССР: отход от коммунистических идей чувствовал-

ся не только в подцензурной либеральной литературе, но и в других областях,

скажем, в философии, в выходе «Философской энциклопедии» со статьями авто-

ров, уже заявивших о себе как о людях, не связанных с официальной идеологией.

Были статьи Белинкова, которые мы с интересом читали во Владимире, появля-

лись статьи Аверинцева, – чувствовалось, что это люди нового духа, свободные

от марксистских и коммунистических стереотипов. Опадала шелуха махровой

советской идеологии, происходило своего рода очищение, и на этом фоне те,

кто искренне считал себя марксистами и коммунистами, к концу 60-х признава-

ли необходимость перемены своих позиций, чему способствовала и «пражская

весна». Конечно, были Будапешт, и Германия 1953 года, и коллективизация, и

всё это ещё не убеждало многих, не было доказательством порочности самой

системы.

Но вот люди, искренне верящие в коммунистические идеи, начинают созна-

вать необходимость их пересмотра, и, соответственно, возникают неомарксизм,

неокоммунизм, более либеральные концепции, которые приводят к выводу, что

жёсткая система бесчеловечна и угрожает личности. Появляется желание вы-

двинуть альтернативу, которая возникает или в виде демократических групп,

или национально-религиозных, причём те национальные движения, которые

сложились после событий 1939-1940 гг., базировались на осмыслении того, что

национальное движение невозможно без внутреннего стержня, которым явля-

ется религиозное сознание. Построить национально-патриотическое движение

на атеистической основе практически было невозможно, потому что атеизм, в

лучшем случае, – достояние одиночек, которые, так сказать, ставят себя в центр

мира, а всякая попытка сформулировать идеологию любого национализма есть

попытка базироваться на какой-то общей для этой нации идее. В истории чело-

вечества мы не встречаем безрелигиозных наций. И этот фактор способствовал

тому, что любой национализм имел религиозную окраску, и если кто-то из на-

ционалистов объявлял себя воинствующим атеистом, то тем самым порывал с

традицией и вообще с необходимостью бороться за национальные идеалы.

117

Преодолению коммунистических воззрений или, скажем, их корректиров-

ке, если кто-то считал эти взгляды настолько ценными, что не мог с ними рас-

статься, в условиях лагеря в Мордовии первой половины 70-х помогало то, что

большинство населения зоны никак не были людьми, приверженными комму-

нистической идеологии. За исключением «полицаев», служивших гитлеровцам

без всяких идейных побуждений, почти все были настроены к режиму оппози-

ционно и стояли на некоммунистических позициях. Большинство заключённых

были националистами, а национальные идеи по определению не интернацио-

нальны, как правило, связаны с религиозными концепциями – армяне привер-

жены монофизитству; западные украинцы считали себя униатами, несмотря на

события 1946 года, которые формально прекратили существование униатской

церкви на территории Советского Союза; сионисты, скажем, несмотря на то, что

среди них я встречал людей, которые, получив советское воспитание, придержи-

вались как бы коммунистических взглядов, по крайней мере, считали приемле-

мой идею возвращения на родину, а она неизбежно была связана с библейскими

мотивами, – всё это предрасполагало к тому, что люди, с которыми мне прихо-

дилось общаться, постоянно высказывали свой комплекс идей, некоммунисти-

ческих или антикоммунистических, которые создавали серьёзный интеллекту-

альный и эмоциональный противовес: критика коммунизма была достаточно

основательной и за ней стояла жизненная правда каждого человека, каждого

этноса и его представителей, содержавшихся у нас, в Мордовии.

Эти концепции сложились у меня сначала на основе эмоционального вос-

приятия людей и событий, идей и течений. Сейчас наступает время осмысления,

время собирать камни и время воздавать должное людям, которые помогали

мне продвигаться по пути обретения личности в общем хоре. Это и попытка

самосознания, попытка понять, почему всё сложилось именно так. Например,

участники ленинградского «Союза коммунаров» (кстати, в ходе эволюции его

участников в сторону сближения с либерально-демократическим движением

группа эвфемистически стала именоваться то «Делом «Колокола», то «Группой

ленинградских технологов»), насколько мне известно, остались на безрелигиоз-

ных и интернациональных позициях, но, тем не менее, приобрели уникальный

опыт: путь, который каждый из нас прошёл в Мордовии, был путём роста вместе

с солагерниками и оставшимися на воле друзьями. Как по закону сообщающихся

сосудов, все процессы в стране оказывали влияние на каждого из нас.

Даже наиболее стойкие марксисты, вроде Бориса Бульбинского, претер-

певали какие-то изменения. Так, оставаясь коммунистом, он пытался выбрать

между китайским и югославским вариантом, других путей он просто не пред-

ставлял. Грубо говоря, он метался в своих размышлениях между Пекином и Бел-

градом с частыми остановками в Москве, частично признавая правомерность

советского варианта коммунизма, частично отвергая. Среди социалистов и

коммунистов чаще всего муссировался вопрос: когда произошло перерождение

первоначальной коммунистической идеи. Если одни считали, что это случилось

в 1921 году, другие в 1937 году, то Бульбинский шёл дальше всех. Он относил

это явление чуть ли не к концу 1940-х, когда вместо наркоматов были введены

министерства и вместо шпал и треугольников – погоны, которые существовали

при царе, что свидетельствовало о крахе революционных идеалов. Этот внеш-

ний признак был для Бульбинского более значим, чем вся предшествовавшая

118

40-м годам история Советской власти. Нежелание эволюционировать, крайний

внутренний консерватизм приводили к стремлению не только игнорировать

противоположные точки зрения, но даже в рамках одной системы взглядов по-

стоянно воспроизводить тот же самый круг идей.

Середина 70-х была эпохой кристаллизации идей демократического и

национально-религиозного спектра. Попытки найти точки соприкосновения

уживались с чётким размежеванием позиций, что иногда приводило к конфрон-

тации. Демократы с национал-религиозниками вполне могли соглашаться в по-

нимании социализма как явления тоталитарного характера, и спор начинался

там, где речь заходила о социальных схемах, конкретных событиях и личностях,

в том числе исторических. Особо это было заметно на примере ещё не прояснён-

ных фигур и событий.

* * *

Последний год моего пребывания в лагере я работал на сравнительно

лёгкой работе, она занимала у меня время целиком до обеда и немного после,

так что до развода и возвращения в жилую зону оставалось час или два, и я

мог читать или с кем-то беседовать. Помню один досадный случай, который

очень сильно меня расстроил. Комаров дал мне почитать своё стихотворение,

довольно большое; текст был построен в форме диалога старика и молодо-

го человека, на его вопросы старик отвечает одной фразой, которая проходит

рефреном: «Я стар и о многом судить не берусь, но знаю одно – Православ-

ную Русь». Комаров иногда декларировал себя как язычника, стремившегося

к реконструкции дохристианских верований, хотя на практике это никак не

проявлялось. Все мы хорошо отдавали себе отчёт, что славянская мифология

не сохранилась в достаточно полном объёме и человеку, который всерьёз ре-

шил жить полноценной языческой жизнью, пришлось бы тяжело. Стихотво-

рение, в котором явственно звучал интерес к православию, меня весьма заин-

тересовало, и я стал переписывать этот текст. Я сидел один в помещении, где

мы переодевались в рабочую одежду (было два комплекта, один для жилой

зоны, другой для рабочей: верхняя куртка и брюки), когда неожиданно вошёл

надзиратель. Я спрятал листок в книгу, он заметил и забрал у меня и книгу и

вложенное туда стихотворение. Мне ничего не оставалось делать, как пойти

к Комарову и сказать, что стихотворение у меня отняли, и предупредить его,

чтобы он был готов к разного рода вопросам – в тексте были фрагменты, ко-

торые можно было воспринять как проявление нелояльности к режиму. Мы

всегда были готовы, что в любой момент может быть заведено новое уголов-

ное дело по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде, и, несмотря

на то что доверяли друг другу, подобные ситуации были крайне неприятны

из-за отсутствия свидетелей. Комаров был человеком очень восприимчивым,

у него могла подняться температура только на нервной почве, и он вынужден

был всё равно ходить на работу: освобождение в медсанчасти иногда зависе-

ло не столько от врачей, сколько от начальника режима. К счастью, Комаров

отнёсся к случившемуся спокойно, и на характер наших отношений это не по-

влияло.

119

В послевладимирский период я неожиданно для себя стал заниматься ого-

родничеством. Лагерники латыши и литовцы славились как огородники, при

первой же возможности они заводили себе маленькие участочки чуть ли не в

нацистских концлагерях. Я был городским жителем, не привязанным к земле,

разве что, когда ещё был школьником, мои родители сажали картошку. А тут я

увидел, с каким удовольствием прибалты ухаживают за насаждениями, да и мой

приятель Слава Родионов завёл себе огородик, и после того, как Слава освобо-

дился, его участок перешёл ко мне. Оказалось, что на этом кусочке земли растёт

многолетний щавель и туда можно подсаживать петрушку, настурции и укроп.

Семена прибалтам старались присылать родственники или привозить на свида-

ния, так что существовал определённый семенной фонд. Я втянулся и, уходя на

работу в первую смену, просил работающих во вторую поливать грядки после

захода солнца, – днём это делать было очень опасно, растения могли выгореть, – и сердился, если узнавал, что об этом забывали. Бывали случаи, что надзиратели

вытаптывали посевы просто из вредности или по указаниям начальства. Рядом

с цехом была небольшая полоска земли, метр на два, она засаживалась овощами

и огородными культурами: укроп, петрушка, щавель, иногда морковка. Я впер-

вые узнал, что листья настурции можно класть в салат. Кроме того, в рабочей

зоне был цех, куда привозили брёвна на разделку, там обычно осыпалось очень

много шелухи и старой коры, так что образовывались целые площадки с опре-

делённым микроклиматом, и можно было видеть кучки грибов, иногда даже

найти шампиньоны. Мы собирали их и жарили. Один из моих знакомых проде-

монстрировал способность жить в экстремальных условиях: наловил майских

жуков, зажарил целую сковородку и, к изумлению зэков, съел. Разумеется, это не

было насущной необходимостью, скорее демонстрацией того, что человек при

желании может воспользоваться и такими дарами природы. Юрий Вудка, хоро-

шо знавший Библию, утверждал, что можно есть саранчу со всем семейством её,

и предлагал сушить на зиму связки кузнечиков. До воплощения, впрочем, дела

не доходило.

Мне рассказывали, что в соседней зоне зэки развлекались тем, что насыпа-

ли в ящик крошки, ловили прилетавших голубей и ели их; это было своего рода

деликатесом и развлечением. Один из бывших бытовиков прославился тем, что

ухитрился сделать нечто вроде удочки и забрасывать её в запретную зону или

даже через забор и ловить там кур, которых выпускали жители посёлка: они

могли иногда подходить близко к забору зоны или даже пролезать где-то между

досками и бегать по запретке, что вызывало большой ажиотаж у заключённых и

желание эту курицу поймать. Если курицу всё-таки съедали, а местные жители

начинали жаловаться начальнику лагеря, тот невозмутимо отвечал, что не надо

выпускать их так далеко. В лагере было около десятка кошек, они не чувствова-

ли, что находятся в заключении, прогуливались по зоне и знали своих «хозяев»

– некоторые зэки их подкармливали, и кошки сходились к определённому часу,

зная, когда им принесут еду в рабочую зону, или встречая после ужина своих

хозяев в жилой зоне. В этом отношении постоянно вспоминалась ситуация, опи-

санная в воспоминаниях 40-х, когда съедали всё, в том числе и кошек, и бывшие

зэки спорили, оправдано ли в рассказе о лагерях присутствие кота. В наше время

ни у кого желания съесть кошку не возникало. Мне рассказывали, что по тер-

ритории одной из мордовских зон протекал ручей, и в нём можно было видеть

120

бобров; у нас были земляные жабы. Однажды я поймал ужа и показал его своему

приятелю Чекялису, тот сначала испугался, но когда я ему напомнил, что ужи

считались у литовцев священными животными, успокоился и очень даже благо-

желательно на ужа смотрел.

Молодой литовец Чекялис, отличавшийся деликатностью и интеллигент-

ностью, где-то раздобыл флейту и играл на ней в свободное от работы время.

Обвинение его было стандартным – молодые люди пропагандировали идеи не-

зависимости Литвы, собирались печатать листовки кустарным способом. Когда

я спросил, каким образом произошёл их провал, он вздохнул и сказал: «Как всег-

да в таких историях, виновата женщина». Он рассказал подружке, та прогово-

рилась ещё кому-то, и таким образом дело дошло до госбезопасности. Чекялису

едва исполнилось 18 лет и наверняка его знакомая была такого же возраста.

* * *

Срок мой заканчивался 29 августа 1975 года. К этому времени я сдал для

проверки все имеющиеся у меня книги, рукописи и вырезки из журналов. Моя

мать приехала в лагерный посёлок за несколько дней до конца срока и, к моему

удивлению, мне разрешили долгосрочное свидание.

Вечером 28 августа меня выпустили обратно в зону, и после ужина я устро-

ил прощальное чаепитие. Обычно собирались все, поддерживавшие дружеские

отношения с освобождающимся, тогда это были Смайлис, Болонкин и другие.

Комаров в это время пытался не обострять свои отношения с администрацией и

предложил мне устроить сепаратное чаепитие, чтобы со стороны не было ощу-

щения, что он присутствует в какой-то компании; мы с ним выпили чая отдельно.

Ночь я проспал вполне спокойно, утром мне предложили пройти в штаб,

где я сдал старую одежду и получил новую зэковскую форму, её выдавали всем

освобождающимся: куртку, брюки, ботинки, телогрейку. Нашивку мою сохранил

Федя Коровин. В самые последние минуты по какой-то надобности в штаб зашёл

Богдан Ведута, он сидел по обвинению в измене родине, пытался перебежать,

служа в погранвойсках. Ведута сказал, что хотел бы что-то оставить о себе на па-

мять, и первое, что у него нашлось, это тёмные солнцезащитные очки, которые

он мне подарил. Меня отвели на вахту, где была дверь, выходившая за зону, ко-

торой пользовались надзиратели; пока оформлялись бумаги, я видел, как проис-

ходит лагерный развод, мои друзья шли из жилой зоны в рабочую, и мы махали

друг другу, выкрикивая последние приветствия.

* * *

У ворот меня встретила мать, мы направились в бухгалтерию – ближай-

шее здание рядом с зоной, где мне выдали заработанные за 6 лет заключения

200 рублей. Я, конечно, тратил что-то на подписку, на «Книгу-почтой», но всё

равно, общая сумма и по тем временам выглядела смехотворной – две средних

месячных зарплаты. Практически я выходил с пустыми руками, хотя были слу-

чаи, когда у людей, сидевших по 10 – 15 лет, на лицевом счете накапливалась

приличная сумма, на которую по освобождении можно было купить дом или ав-

121

томобиль. Я надел гражданскую одежду, которую привезла мать, и выглядел уже

как самые обычные люди. За полтора-два месяца до освобождения разрешалось

отращивать волосы, хотя администрация старалась следить, чтобы человек на-

чал делать это не слишком рано.

Незадолго до конца срока меня сфотографировали на справку об осво-

бождении. Для этой акции заключённым выдавали пиджак, галстук и рубашку,

остальное не требовалось, поскольку не запечатлевалось на фото. На этой почве

возникали разного рода казусы и скандалы, некоторые заключённые начинали

протестовать против такого маскарада, но в большинстве случаев люди считали

это пустой формальностью. На справке стоял штамп «Подлежит документиро-

ванию по месту жительства». Это означало надзор. Если администрация и КГБ

полагали, что особо опасный государственный преступник не встал на путь

исправления, справка сопровождалась таким штампом. Автоматически давали

не больше года надзора, потом могли прибавить – мне прибавили ещё полгода

за нарушение правил надзора, хотя и незначительное – опоздал вовремя отме-

титься. С 21 вечера до 6 утра я был обязан находиться каждый день дома, не

имел права покидать населённый пункт без разрешения властей – а могли и не

разрешить, и, наконец, раз в 10 дней отмечаться в отделении милиции. (Из-за

надзора, кстати, у меня возникали сложности с работой: в тресте Саратовнефте-

геофизики я обслуживал ЭВМ и мне каждый раз требовалось составлять график

дежурств для милиции, так как работать нужно было и в ночную смену. До этого

я две недели проработал на главпочтамте, но мне было предложено уволиться;

очевидно, кому-то из органов показалось нежелательным, что в руки бывшему

политзэку будут попадать разнообразные адреса: мало ли какая бывает кор-

респонденция! Не удалось мне получить и духовное образование: саратовский

епископ Пимен сказал, что нужно подождать и посмотреть на отношение ко мне

со стороны властей. Это было формой вежливого отказа; в то время он давал

читать мне довольно много книг и помогал заниматься православным образо-

ванием).

От посёлка Лесной Зубово-Полянского района Мордовской АССР, где нахо-

дился наш лагерь, до станции Явас ходила дрезина, вместе с нами ехали солдаты

конвойных войск. Один из них спросил меня, не испытываю ли я по отношению

к ним ненависти. Я с удивлением сказал, что в общем-то нет и даже не понимаю,

чем вызывается такой вопрос: люди вы подневольные, да и судить о человеке

можно по его личным качествам, а не по тому, в какой системе он работает. Сол-

дат почему-то предполагал с моей стороны именно ненависть, и это заставило

меня задуматься о том, что идеология, которая формировала сознание этих

людей, настраивала их видеть в нас врагов, и, соответственно, такого же отно-

шения они ожидали к себе. Мой ответ тоже удивил солдата. Ему было странно

слышать, что человека можно оценивать не по ярлыку, который на него наклеи-

вают обстоятельства жизни и система стратификации в обществе. В Явасе меня

встретил освободившийся к тому времени Слава Родионов и подарил мне ста-

тью о. Павла Флоренского «Иконостас».

Большая моральная поддержка была оказана мне в Москве. Меня встре-

тили будущие члены Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева и

Александр Гинзбург, к Алексеевой тогда зашёл Юрий Гастев, одноделец её мужа

Николая Вильямса, математик, сидевший в конце 40-х. Меня растрогала атмос-

фера доброжелательности и взаимопонимания в доме Алексеевой. Я не предпо-

лагал, что за пределами зоны будут возможны такие же вольные и откровенные,

как в лагере, разговоры о проблемах советского общества. С удивлением я уви-

дел журналы «Грани», «Посев», мемуары Хрущёва на английском – литературу,

за которую в конце 60-х жестоко преследовали; Алексеева рассказывала, как ез-

дила на юг и захватила с собой томик «Архипелага», чтобы давать читать людям,

с которыми ей доведется отдыхать, – такая свобода и раскованность очень воо-

душевляла. По сравнению с Саратовом, который я оставил перед заключением,

это казалось новым и удивительным.

Вскоре мы с матерью отправились домой. В купе поезда нашими соседями

оказались молчаливая женщина и крайне общительный мужчина лет 40, он уве-

рял, что он едет в командировку на один из заводов, при этом постоянно пытал-

ся расспрашивать меня о том, откуда я еду и чем занимаюсь, вел себя настолько

назойливо и развязно, что у нас с матерью сложилось впечатление, что надзор

уже начался. Я отмалчивался и не поддержал беседу. Надо было начинать привы-

кать быть осторожным. Я перемещался в иную среду.

С ар ат ов 1995

А вт орв ыр аж ае т б ла го да рн ос ть О Р ог ов у з а п ом ощ ь вр аб от е н ад т ек ст омэ то й к ни ги

123

Абанькин Витольд Андреевич

(р. 1946) – заключенный 19-й зоны

в Мордовии в начале 1970-х гг. – 52

Аверинцев Сергей Сергеевич (1937 – 2004) – российский литературовед

– 116

Аверичкин Борис Анатольевич

(р. 1938) – политзаключенный – 110

Авторханов Абдурахман Геназович

(1908 – 1997) – историк – 33, 58, 92

авторы [статьи 1968 года в газете

«Советская Россия»] – Бонда-

рюк Андрей и Мушта Галина Ан-

дреевна (р. 1922) – 6

Агапов, Нилин, Фомин, Ильин – псев-

донимы членов «Группы револю-

ционного коммунизма», соответ-

ственно Федоров Г.Э. (см.), Романов

А.И., Кириков В.И. (см.), Куликов

Д.Г. (см.) – 17

Агатов – псевдоним А.А. Петрова (см.)

– 41

адвокат – Целовальников Борис Алек-

сеевич (1922 – 1978) – 45

Айдов Вячеслав Александрович

(р. 1933) – политзаключенный – 86

Александрович Рут Исаковна (р. 1947)

– политзаключенная – 58

Алексеева Людмила Михайловна

(р. 1927) – российская правозащит-

ница – 3, 104, 121, 122

Альенде Сальвадор (1908 – 1973) – чи-

лийский государственный деятель

– 93

Альтман Анатолий Адольфович

(р. 1941) – политзаключенный – 58, 64

Амальрик Андрей Алексее-

вич(1938-1980) – политзаключен-

ный – 108

Андреев Даниил Леонидович (1906 – 1959) – поэт, прозаик, политзаклю-

ченный – 77

Аникин Сергей Павлович (р. 1947) – студент Саратовского педагогиче-

ского института в конце 1960-х гг.,

физик – 21

Арну Артюр (1833 – 1895) – француз-

ский политический деятель – 25

Ахматова Анна Андреевна (1889 – 1966) – российская поэтесса – 70,

71

Бабель Исаак Эммануилович (1894 – 1940) – российский писатель – 19

Бабич Сергей Алексеевич (1939 – 2016) – политзаключенный – 52, 87

Бажанов Борис Георгиевич (1900 – 1982) – бывший секретарь Сталина

– 25

Балакирев Валерий Иванович (р. 1940)

– политзаключенный – 33

Барков Иван Семенович (1732 – 1768)

– российский поэт – 97

Беккер Говард (1899 – 1960) соавтор

(вместе с А. Босков) книги «Совре-

менная социологическая теория в

ее преемственности и изменении»

(1957, рус. пер., М., 1961) – 110

Белецкий Владимир Дмитриевич

(р.1939) – знакомый А.И. Романова

– 20, 21

Белинков Аркадий Викторович (1921

– 1970) – литературный критик,

политзаключённый – 70, 116

Белокрыс Михаил Алексеевич (р. 1941)

– музыкант – 33

Белохов Валерий Константинович

(1947 – 1987) – политзаключенный

– 33, 79, 80, 83

Белоцерковский Вадим Владимиро-

вич (1928 – 2017) – публицист – 20

И ме нн ойу ка за те ль 124

Берг Яков Михайлович (он же Хаимо-

вич Яков Элихунович) (р. 1933) – политзаключенный – 77, 86

Бергер Анатолий Соломонович

(р. 1938) – политзаключенный – 55

Бердяев Николай Александрович

(1874 – 1948) – российский фило-

соф – 33, 92

Берия Лаврентий Павлович (1899 – 1953) – советский государствен-

ный деятель – 7, 26, 107

Берсенёв Владимир Евгеньевич (1948

– 2016) – политзаключенный – 53

Бессонов Михаил – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 45

Бобров Виктор Александрович

(р. 1946) – политзаключенный – 11, 21, 31, 32, 35

Богач Николай Алексеевич (р. 1944) – политзаключенный – 60, 97

Богданов Владимир Константинович

(р. 1929) – заключенный – 108

Бодрунов Владимир Д. (р. 1949) – по-

литзаключенный – 44

Болонкин Александр Александрович

(р. 1933) – политзаключенный – 33, 92, 99, 120

Борин Л. – псевдоним Ю.В. Вудки (см.)

– 15, 16

Бородин Леонид Иванович (1938 – 2011)

– писатель, политзаключенный – 68

Босков Алвин – соавтор (вместе

с Г. Беккером) книги «Современная

социологическая теория в ее пре-

емственности и изменении» (1957,

рус. пер., М., 1961) – 110

Браун Николай Николаевич (р. 1938) – политзаключенный – 55

Брежнев Леонид Ильич (1906 – 1982)

– советский государственный дея-

тель – 99, 103

Брэм Альфред (1829 – 1884) – немец-

кий зоолог – 69

Будулак-Шарыгин Николай Алексан-

дрович (р. 1926) – заключенный в

Мордовии – 51, 80, 85

Буковский Владимир Константинович

(р. 1942) – политзаключенный – 76, 77, 113

Булгаков Михаил Афанасьевич (1891

– 1940) – российский писатель – 19

Бульбинский Борис Иванович (р. 1933)

– политзаключенный – 52, 87, 117

Бутман Гилель (варианты имени:

Гиля) Израилевич (р. 1932) – по-

литзаключенный – 79

Бухарин Николай Иванович (1888 – 1938) – советский государствен-

ный деятель – 14

Быков Борис Иванович (р. 1942) – по-

литзаключенный – 73, 74

Вагин Евгений Александрович (1938

– 2009) – политзаключенный – 38,

82, 91, 93, 100, 102, 110, 114, 115

Вадим – псевдоним Ю.В. Вудки (см.) – 18

Вандакуров Юрий Петрович (1933 – 1992) – политзаключенный – 87

Васильев Юрий Александрович

(р. 1937) – политзаключенный – 84

Васькин Василий Тимофеевич (1914 – 1993) – генерал-майор, начальник

УКГБ по Саратовской обл. – 168

Ведута Богдан – заключенный 19-й

зоны в Мордовии и во Владимир-

ской тюрьме – 120

Видунас (1868 – 1953) – литовский фи-

лософ – 88

Визбор Юрий Иосифович (1934 – 1984)

– российский поэт – 6

Вильямс Николай Николаевич (1926 – 2006) – политзаключенный – 121

Владимиров Евгений (р. 1948) – сту-

дент истфака Рязанского педин-

ститута – 18

Власов Андрей Андреевич (1901 – 1946) – военачальник времён Вто-

рой мировой войны – 86

Вознесенский Андрей Андреевич

(1933 – 2010) – российский поэт – 6, 28

Войнович Владимир Николаевич

(р. 1932) – российский писатель – 92

125

Воробьев Олег Иванович (1939 – 2012)

– политзаключенный – 70-73, 82,

92, 113

Воробьев-Воробей Василий Фёдоро-

вич (1910 – ?) – заключенный 19-й

зоны в Мордовии в начале 1970-х

гг. – 85

Вудка Валерий Вениаминович (р. 1950)

– политзаключенный – 18, 19, 30,

31, 61, 90, 94, 97, 101, 102

Вудка Юрий Вениаминович (р. 1947) – политзаключенный – 18-20, 25, 27,

28, 30, 31, 45, 59, 74, 94, 97, 98, 107,

110, 112, 119

Вындыш Михаил Бернардович – за-

ключенный 19-й зоны в Мордовии

в начале 1970-х гг. – 58

Высоцкий Владимир Семёнович (1938

– 1980) – российский поэт – 6, 26,

70

Гаврилов Владимир Константинович

(1939) – политзаключенный – 85

Гай Виталий Иосифович (р. 1938) – по-

литзаключенный – 91

Галансков Юрий Тимофеевич (1939 – 1972) – политзаключенный – 14,

61, 81, 93, 113, 116

Галич Александр Аркадьевич (1918 – 1977) – российский поэт – 6, 40, 63,

70

Гамаюнов Игорь Николаевич (р. 1940) – публицист, прозаик, журналист – 34

Гамбург Александр Львович (1925 – 2002) – саратовский психиатр – 27

Гастев Юрий Алексеевич (1928 – 1993)

– математик, политзаключённый – 121

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

(1770 – 1831) – немецкий философ

– 73, 75

Гендлер Юрий Львович (1936 – 2011)

– политзаключенный – 37, 53, 56,

63, 71

Гидони Александр Григорьевич (1936

– 1989) – политзаключенный – 30

Гилев Николай (р. 1949?) – заключен-

ный 19-й зоны в Мордовии – 50

Гимбутас Юстас (р. 1925) – заключен-

ный 19-й зоны в Мордовии в нача-

ле 1970-х гг. – 38

Гимпу Георге (Георгий Федорович)

(1937 – 2000) – политзаключен-

ный – 80

Гинзбург Александр Ильич (1936 – 2002) – политзаключенный – 14,

70, 113, 121

Гитлер Адольф (1889 – 1945) – нацист-

ский государственный деятель – 5,

84

Гнедин Евгений Александрович (1898

– 1983) – советский дипломат, пу-

блицист – 8, 25

Гольдфельд Анатолий Моисеевич

(р. 1946) – политзаключенный – 57, 95

Гомулка Владислав (1905 – 1982) – польский государственный дея-

тель – 77

Горбаневская Наталья Евгеньевна

(1936 – 2013) – политзаключенная

– 63

Горохов Ефим Павлович (р. 1916) – по-

литзаключенный – 57

Гродецкий Юрий Леонидович (р. 1938)

– заключенный 19-й зоны в Мордо-

вии в начале 1970-х гг. – 49, 95

Граур Валерий Васильевич (р. 1940) – политзаключенный – 80

Григорьева Александра – студентка

Саратовского юридического ин-

ститута в конце 1960-х гг. – 16

Грилюс Симонас Ааронович (р. 1946) – политзаключенный – 18, 30, 31

Гринь Владимир – заключенный – 40,

41, 51, 108

Гумилев Николай Степанович (1886 – 1921) – российский поэт – 61, 66,

70, 96

Давыдов Егор (Георгий Валентино-

вич) (1941 – 2011) – политзаклю-

ченный – 99

Данилевский Николай Яковлевич

(1822 – 1885) – зоолог, культуролог

– 110

126

Даниэль Юлий Маркович (1925 – 1988)

– политзаключенный – 9, 14, 25, 28,

36, 44, 103, 104, 107

два коллеги [Кузина] – Савинкин Олег

Сергеевич (р. 1938) и Егоров Алек-

сандр Иванович (р. 1937) – 89

Демчишин Андрей Ильич (р. 1910) – заключённый во Владимирской

тюрьме – 69, 74

Джеймс Генри (1843 – 1916) – амери-

канский писатель – 73

Джемилев Мустафа (Абдулджемиль)

(р. 1943) – политзаключенный – 112

Джилас Милован (1911 – 1995) – юго-

славский политический деятель и

литератор – 14

Дзюба Иван Михайлович (р. 1931) – политзаключенный – 21

Диденко Константин – одноделец Тре-

пова Л.А. – 47

Добровольский Алексей Александро-

вич (1938 – 2013) – политзаклю-

ченный – 14, 113

Довганич Зиновий Петрович (р. 1943)

– политзаключенный – 44

Достоевский Федор Михайлович (1821 – 1881) – российский писатель – 72, 98

Драгош Николай Федорович (р. 1932)

– политзаключенный – 37, 40, 41,

53, 97, 112

Драгунас Ричардас Юозо (р. 1949) – по-

литзаключенный – 66

Дубина Андрей – заключенный 19-й

зоны в Мордовии в начале 1970-х

гг. – 43

Дубчек Александр (1921 – 1992) – че-

хословацкий государственный де-

ятель – 19

Дударев – одноделец Трепова и Диден-

ко – 47

Дудинцев Владимир Дмитриевич

(1918 – 1998) – писатель – 25

Дьяков Борис Александрович (1902 – 1992) – писатель – 98

Дяк Михаил Дмитриевич (1935 – 1975)

– политзаключенный – 87

Евсеев Евгений Семенович (1932 – 1990) – советский публицист – 114

Евтушенко Евгений Александрович

(1933 – 2017) – поэт – 28

его подельник – Эпельфельд Ростис-

лав Натанович (см.) – 44

Егоров Александр Иванович (р. 1937) – политзаключенный – 89

Емельянов Валерий Николаевич (1929

– 1999) – советский публицист – 114

Ершов Михаил Васильевич (1911 – 1974) – политзаключенный, архие-

рей Истинно-православной церкви

– 82

Ефремов Иван Антонович (1908 – 1972) – российский писатель-фан-

таст – 6

Желудков Сергей Алексеевич (1909 – 1984) – священник РПЦ – 61

жена Троицкого З.А. – Троицкая Л.П.

(см.) – 54

Жигулин Анатолий Владимирович

(1930 – 2000) – поэт, прозаик – 24,

91

Жильцов Владимир Иванович (1946 – 2010) – политзаключенный – 31, 54

Жипре Альгирдас Прано – политзак-

люченный – 88

Жуковскис Иварс Францевич (р. 1937)

– политзаключенный – 80

Завиркин Франц Александрович

(р. 1937) – политзаключенный – 64

Загрязкина Елена Борисовна

(1900? – ?) – свидетель обвинения

на процессе Петрова А.А – 59, 60

Заливако Борис Борисович (р. 1940) – заключенный – 68, 69, 71, 73, 81, 82

Заславский Семён Михайлович

(р. 1948) – политзаключенный – 18, 30, 31

Затикян Степан Себгосович (Саркисо-

вич) (1946 – 1979) – политзаклю-

ченный – 40

Зеленская Александра Михайловна

(р. 1949) – студентка истфака СГУ

– 20

127

Зиновьев Григорий Евсеевич (1883

– 1936) – советский государствен-

ный деятель – 14

знакомая москвичка – Урбан Р.М. (см.)

– 70

Иван Денисович – герой рассказа

А.И. Солженицына – 69, 98, 99

Иванов Александр – заключенный, по-

дельник Гродецкого Ю.Л. – 49

Иванов Анатолий Иванович (р. 1939) – поэт, политзаключенный – 93

Иванов Вячеслав Иванович (1866 – 1949) – поэт, философ – 110

Иванов Юрий Сергеевич (1930 – 1978)

– автор книги «Осторожно: сио-

низм» – 19

Иванов-Сиверс Юрий Евгеньевич

(1928? 1932? – ок. 1980) – худож-

ник, политзаключенный – 87, 93

Ивойлов Владимир Федорович

(р. 1938) – политзаключенный – 110

Иегова – имя Творца в Библии – 81, 83

Ионов Юрий Викторович (р. 1942) – студент Саратовского юридическо-

го института – 11, 12, 28, 29

Иофе Вениамин Викторович (1938 – 2002) – политзаключенный – 55

Ирбитис Артур – заключенный во Вла-

димирской тюрьме – 75, 78

Кабанов Василий – лидер организо-

ванной преступной группировки в

г. Балашов – 22, 23

казах – сокамерник А.И. Романова – 23

Калинин Василий Владимирович

(р. 1917) – член ИПЦ, политзаклю-

ченный 19-й зоны в Мордовии в

начале 1970-х гг. – 82

Каминский Лассаль Самойлович

(р. 1930) – политзаключенный – 97

Кампанелла Томмазо (1568 – 1639) – итальянский философ – 41

Кандинский Василий Васильевич

(1866 – 1944) – художник – 62

Капранов Михаил Сергеевич (1944 – 2007) – политзаключенный – 25,

31, 54, 80, 81, 82, 91, 92, 115

Караванская-Строката Нина Антонов-

на (1926 – 1998) – ученый и право-

защитник – 58

Караванский Святослав Иосифович

(р. 1920) – ученый и правозащит-

ник – 58

Карнеги Дейл (1888 – 1955) – амери-

канский педагог и писатель – 110

Карнута Юрий – заключенный 19-й зоны

в Мордовии в начале 1970-х гг. – 48

Карякин Юрий Федорович (1930 – 2011) – писатель, публицист – 8, 25

Катц Анатолий Иосифович (1936 – 2017) – музыкант – 33

Кафка Франц (1883 – 1924) – австро-чешский писатель – 32

Квачевский Лев Борисович (р. 1939) – политзаключенный – 53, 71

Ким Юлий Черсанович (р. 1936) – рос-

сийский поэт – 6

Киреевский Иван Васильевич (1806 – 1856) – российский философ – 110

Кириков Валентин Иванович (1942 – 2000) – политзаключенный – 11– 13, 16– 8, 21, 26, 32, 35– 8, 52, 59,

97, 101, 107

Клопичев Виталий Васильевич – сту-

дент Саратовского юридического

института – 11

Ключевский Василий Осипович (1841

– 1911) – российский историк – 72

Клячкин Евгений Исаакович (1934 – 1994) – российский поэт – 6

Ковбасюк Александр Валентинович

(р. 1945) – политзаключенный – 54

Коган Анна Моисеевна (р. 1910) – по-

литзаключенная – 92

Кожинов – заключенный 19-й зоны в

Мордовии в начале 1970-х гг. – 86

Козёл – заключенный 19-й зоны в

Мордовии в начале 1970-х гг. – 87

Колокольников Ремир – сокамерник

А.И. Романова – 34

Комаров Виктор Степанович (р. 1942)

– заключенный 19-й зоны в Мордо-

вии в начале 1970-х гг. – 47, 80, 95,

105, 118, 120

128

Кон Игорь Семенович (1928 – 2011) – советский социолог – 25, 26

Конквест Роберт (1917 – 2015) – англо-американский историк и пи-

сатель – 33, 92

Константинов Сергей Александрович

(р. 1948) – студент истфака СГУ в

конце 1960-х гг. – 4, 10

Копелев Лев Зиновьевич (1912 – 1997)

– российский филолог, политзак-

люченный – 19, 108

Коренблит Михаил Семёнович

(р. 1937) – политзаключенный – 82

Коровин Федор Яковлевич (1935 – 2012) – политзаключенный – 90,

120

Костя – политзаключенный – 83

Косыгин Алексей Николаевич (1904

– 1980) – советский государствен-

ный и партийный деятель – 15

Кошур – следователь КГБ из Белорус-

сии – 26, 27

Кравцов Игорь Иванович (р. 1938) – политзаключенный – 39

Красивский Зиновий Михайлович

(1929 – 1991) – политзаключенный

– 61, 110

Краснопевцев Лев Николаевич

(р. 1930) – политзаключенный – 104, 105

Крючков Яков Константинович (р. 1939)

– политзаключенный – 90, 91

кто-то из знакомых – Айдов Вячеслав

Александрович (см.).

Кузин Евгений Кузьмич (р. 1938) – по-

литзаключенный – 89, 90

Кузнецов Эдуард Самойлович (р. 1939)

– политзаключенный – 55

Кузюкин Владимир Иванович (р. 1931)

– политзаключенный – 109

Кукин Юрий Алексеевич (1932 – 2011)

– российский поэт – 6

Куликов Дмитрий Георгиевич (р. 1942)

– политзаключенный – 12, 13, 16,

17, 20, 21, 23, 27, 32, 35, 45

Кулынин Василь Иванович (р. 1943) – политзаключенный – 76, 77

Курников Анатолий («Толик», клич-

ка «Гитлер») – заключенный 19-й

зоны Мордовии в начале 1970-х гг.

– 45

Кутяков Иван Семенович (1897 – 1938)

– военачальник времен Граждан-

ской войны – 21

Кучеряну Николай Сергеевич (р. 1941)

– политзаключенный – 53

Лакшин Владимир Яковлевич (1933 – 1993) – литературный критик – 25

Ланцберг Владимир Исаакович (1948 – 2005) – российский поэт – 6

Лашкова Вера Иосифовна (р. 1944) – политзаключенная – 14, 113

Лащивер Ася Абрамовна (1940 – 2009)

– советская диссидентка – 3

Лем Станислав (1921 – 2006) – поль-

ский писатель – 58

Ленин Владимир Ильич (1870 – 1924)

– советский государственный дея-

тель – 4, 8, 10, 11, 15, 16, 26, 80, 99,

100

Лесив Ярослав Васильевич (1945 – 1991) – политзаключенный – 69

лесник – мифологическая фигура

заключенного Владимирской

тюрьмы, якобы свидетеля рас-

стрелов польских военноплен-

ных в Катыни. Возможно, бур-

гомистр Смоленска Меньшагин

Борис Георгиевич, заключенный

Владимирской тюрьмы (1902 – 1984) – 77

Литвинов Павел Михайлович (р. 1940)

– политссыльный – 63

Лондон Джек (1876 – 1916) – амери-

канский писатель – 15

Луначарский Анатолий Васильевич

(1875 – 1933) – советский государ-

ственный деятель – 72

Лучко Виктор Михайлович (р. 1940)

– студент истфака СГУ в середине

1960-х гг. – 9

Лущ Константин Константинович

(1908 – 1977) – заключенный во

Владимирской тюрьме – 7, 69

129

Лычак Петр Владимирович (р. 1949)

– заключенный 19-й зоны в Мордо-

вии в начале 1970-х гг. – 89

Любарский Кронид Аркадьевич (1934

– 1996) – политзаключенный – 61,

80, 85, 92

Мафцер Борис Меерович (р. 1947) – по-

литзаключенный – 58

Макаренко Михаил Янович (1931 – 2007) – политзаключенный – 62,

91, 93, 94

Макарий (Булгаков) (1816– 1882) – митрополит, российский богослов

– 110

Макогон – заключенный 19-й зоны в

Мордовии в начале 1970-х гг. – 102

Малевич Казимир Северинович (1879

– 1935) – художник – 62

Мальчевский Сергей Андреевич

(р. 1935) – политзаключенный – 55

Мандельштам Осип Эмильевич (1891

– 1938) – российский поэт, прозаик,

эссеист – 70

Маркопольский Анатолий Николаевич

(р. 1934) – заключенный 19-й зоны

в Мордовии в начале 1970-х гг. – 90

Маркс Карл (1818 – 1883) – немецкий

экономист – 12, 13, 16, 19, 25, 99

Мартемьянов Василий Николаевич – следователь КГБ – 21, 23

Мартимонов Евгений Яковлевич

(р. 1948) – политзаключенный – 18, 30, 31

Марченко Анатолий Тихонович (1938

– 1986) – писатель, политзаклю-

ченный – 45, 49

Матфей (I век н.э.) – евангелист – 82

Машков Юрий Тимофеевич (1937 – 1980) – политзаключенный – 98

Маяковский Владимир Владимирович

(1893 – 1930) – российский поэт – 4, 83

Медведев Рой Александрович (р. 1925)

– российский историк – 20

Меир Голда (1898 – 1978) – израиль-

ский политический и государ-

ственный деятель – 19

Мельник Юрий Викторович (р. 1945) – политзаключенный – 83

Менделевич Иосиф Мозусович

(р. 1947) – политзаключенный – 98

Меньшиков Владимир Борисович

(р. 1933) – политзаключенный – 104

Меркурьев Анатолий – политзаклю-

ченный – 83

Мешенер Иосиф Яковлевич (1935– 2005) – политзаключенный – 97

Миллер – заключенный 19-й зоны в

Мордовии в начале 1970-х гг. – 39

Миркушов Вячеслав Иванович – за-

ключенный 19-й зоны в Мордовии

в начале 1970-х гг. – 50, 61, 71, 73

Мирон Иван – заключенный 19-й зоны

в Мордовии в начале 1970-х гг. – 114

Михайлов Николай Васильевич

(р. 1948) – студент истфака СГУ – 20

Михеев Димитрий Фёдорович (р. 1941)

– заключенный 19-й зоны в Мордо-

вии в начале 1970-х гг. – 89

Могилевер Хаим-Зеэв (Владимир Оше-

рович) (1940 – 2005) – политзак-

люченный – 79, 95

Мор Томас (1478 – 1535) – английский

философ – 41

Мороз Валентин Яковлевич (р. 1936) – политзаключенный – 76, 107

муж его дочери – Андрей, зять Петро-

ва А.А. – 60

Набоков Владимир Владимирович

(1899 – 1977) – русский и амери-

канский писатель – 32, 70

Нархов Анатолий – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 48

Некрасов Виктор Платонович (1911 – 1987) – российский писатель – 20,

21

Некрич Александр Моисеевич (1920 – 1993) – историк – 25

Никманис Феликс Петрович (р. 1947) – политзаключенный – 80, 88

130

Ницше Фридрих (1844 – 1900) – не-

мецкий философ – 99

Новотный Антонин (1904 – 1975) – чешский и словацкий политиче-

ский деятель – 19

Огурцов Игорь Вячеславович (р. 1937) – политзаключенный – 110– 12, 114

один бытовик – Эпельфельд Ростислав

Натанович (р. 1943) – политзаклю-

ченный – 44

один заключенный – Азерников Борис

Павлович (р. 1946) – политзаклю-

ченный – 63

один из преподавателей – Ганелис – 9

один мой знакомый – Хахаев С.Д. (см.)

– 57

один пожилой молдаванин – Усатюк

Александр Васильевич (Usatiuc-

Bulgă, Alexandru; 1915 – 2003) – 80

однокашник – Игошин Владимир Ива-

нович (р. 1948) – выпускник 13-й

школы г. Саратова – 5

одноклассник – Сапожников Алек-

сандр Германович (р. 1947) – 109

Окуджава Булат Шалвович (1924 – 1997) – российский поэт – 6, 58

Олег – Сенин О.М. (см.) – 10

Олеша Юрий Карлович (1899 – 1960) – российский писатель – 14, 70

Орлова Раиса Давыдовна (1918 – 1989)

– российская писательница – 19

Осипов Владимир Николаевич

(р. 1938) – политзаключенный – 55, 114

Павел (1 в. н.э.) – апостол – 82

Павленков Владлен Константинович

(1929 – 1990) – политзаключенный

– 31, 55

Панин Димитрий Михайлович (1911 – 1987) – политзаключенный – 7

Панченко Владимир – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 49

Пастернак Борис Леонидович (1890 – 1960) – российский поэт – 70

Паулайтис Пятрас Казио (1904 – 1986)

– политзаключенный – 91, 115

Пауэрс Френсис Гэри (1929 – 1977) – американский летчик – 77

Пашилис Алексас-Альфонсас сын Аль-

фонсо (р. 1949) – политзаключен-

ный – 58, 59

Пашнин Евгений Иванович (р. 1937) – политзаключенный – 73, 81, 93

Пестовы, братья – Валерий Георгиевич

(1948 – 2008) и Виктор Георгиевич

(р. 1946) – политзаключенные – 53

Петипа Мариус Иванович (1818 – 1910) – французский и российский

балетмейстер. 40

Петрашко Валерий Михайлович

(р. 1951) – политзаключенный – 66, 104

Петров (псевд. Агатов) Александр

Александрович (1921 – 1986) – по-

литзаключенный – 41, 59-61, 68,

71, 93, 96, 97

Петров Вячеслав Валентинович (1937

– 1988) – политзаключенный – 99

Петров Николай – переводчик, заклю-

ченный 19-й зоны в Мордовии в

начале 1970-х гг. – 48

Петрова Елена Александровна – дочь

Петрова А.А. – 59, 60

Петров-Агатов – см. Петров А.А.

Пимен (Хмелевской Дмитрий Евгенье-

вич) (1923 – 1993) – епископ РПЦ

– 121

Пименов Виктор – сокамерник А.И. Ро-

манова – 34

Плимак Евгений Григорьевич (1925 – 2011) – историк – 8, 25

Подгорный – заключенный 19-й зоны

в Мордовии в начале 1970-х гг. – 100

подельник (Воробьёва О.И.) – Ведене-

ев Рудольф Борисович (р. 1939) – художник, политзаключенный – 70

подельник (Коровина Ф.Я.) – Ла-

дыженский Лев Александрович

(1929 – 2005) – математик, полит-

заключенный – 90

Подрабинеки: Подрабинек Кирилл

Пинхосович (р. 1953) и Подрабинек

131

Пинхос Абрамович (1918 – 2002) – правозащитники – 3

Поздеев Виталий (р. 1950?) – заклю-

ченный – 50

Полежаев Александр Иванович (1804 – 1838) – поэт – 108

Полтора Ивана – надзиратель – 36

Померанц Григорий Соломонович

(1918 – 2013) – культуролог – 25

Пономарев Сергей Михайлович (1945 – 2005) – политзаключенный – 31, 54

Попадюк Зорян Владимирович

(р. 1953) – политзаключенный – 88, 112

Постолаки Василий Васильевич

(р. 1934) – политзаключенный из

группы Драгоша (см. стр. 53)

Потапов Николай – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 50

Потемкин Владимир – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 66

Потоцкий Александр Александрович

(р. 1948) – политзаключенный – 53

Предтеченский Анатолий Вячеславо-

вич (1939 – 2008) – саратовский

педагог, физик – 4

Проданов Михаил Николаевич – следо-

ватель КГБ – 23

Пролеткин Виктор Иванович (1926 – 1985) – саратовский журналист – 33

Пруст Марсель (1871 – 1922) – фран-

цузский писатель – 72, 73

Пушкин Александр Сергеевич (1799 – 1837) – российский поэт и прозаик

– 26

Пьеха Эдита Станиславовна (р. 1937) – советская певица – 84

Пэнсон Борис Соломонович (р. 1946) – политзаключенный – 58, 61, 92

Радищев Александр Николаевич (1749

– 1802) – российский писатель – 8

Раскольников Федор Федорович (1892

– 1939) – советский дипломат – 25,

70

Рахимов Сергей Нарзулович (р. 1952) – политзаключенный – 83

Рогов Олег Геннадьевич (р. 1964) – ли-

тератор. 122

Роде Гунар Оскарович (1934 – 2008) – политзаключенный – 71– 3, 77

Родионов Вячеслав Семенович

(р. 1945) – политзаключенный – 62, 91, 93, 119, 121

Радыгин Анатолий Владимирович

(1934 – 1984) – политзаключен-

ный – 71

Романов Иван Иванович (1914 – 1967)

– отец Романова Александра Ива-

новича – 4

Романова Мария Андриановна (1920 – 1984) – мать Романова Александра

Ивановича – 4

Ронкин Валерий Ефимович (1936 – 2010) – политзаключенный – 24,

60, 96, 97, 107, 112

Рубан Петр Васильевич (1940 – 2011) – политзаключенный – 89

Рудайтис Изидорюс Прано (1911 – 1995) – политзаключенный – 63,

103

Руссу – политзаключенный – 83

Рябчун Григорий – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 85, 86

Садо Михаил Юханович (1934 – 2010) – политзаключенный – 110

Салазар (1889 – 1970) – португальский

государственный деятель – 91

Сафронов Константин – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 46, 47, 94

Сахаров Андрей Дмитриевич (1921 – 1989) – физик, общественный дея-

тель – 14, 25, 36, 40, 113, 114

Саша (из Красного Кута) – сокамерник

А.И. Романова – 23

Свердлов Яков Михайлович (1885 – 1919) – российский государствен-

ный деятель – 18

Святослав (942 – 972) – киевский

князь – 36

132

Семенюк Роман Захарович (1928 – 1990) – политзаключенный – 57, 74

Сенин Олег Михайлович (р. 1947) – по-

литзаключенный – 11, 12, 15, 17,

21, 24, 30– 2, 35, 36, 82, 97, 103, 108,

112

Сенцов Николай – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 61

Серёгин Георгий Яковлевич (р. 1918) – политзаключенный, друг Ханжен-

кова С.Н. – 63

Симонов Константин Михайлович

(1915 – 1979) – российский поэт – 100

Симутис Людвикас (1935 – 2014) – по-

литзаключенный – 91

Синиговский Виталий В. (р. 1932) – по-

литзаключенный – 83

Синявский Андрей Донатович (1925 – 1997) – писатель, литературовед,

политзаключенный – 9, 14, 25, 28,

44, 45, 64, 101, 104

Синяк Дмитро – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 43

Сирык Николай Иванович (р. 1954) – политзаключенный – 84

Слава – Родионов В.С. (см.) – 94

Смайлис Ромальдас сын Владаса (1954

– 1985) – политзаключенный – 83,

88, 120

Соколов Борис Николаевич (р. 1938) – политзаключенный – 92

Соколов Валентин Петрович (1927 – 1982) – российский поэт, политзак-

люченный – 93

Сокульский Иван Григорьевич (1940

– 1992) – украинский поэт, полит-

заключенный – 36, 37, 71, 72, 76, 93,

97, 107, 112

Солженицын Александр Исаевич (1918

– 2008) – российский писатель – 7,

19, 25, 26, 33, 61, 81, 92, 98, 108, 114

Соловьев Владимир Сергеевич (1853 – 1900) – российский философ – 68,

110

Соловьев Сергей Дмитриевич – заклю-

ченный 19-й зоны в Мордовии в

начале 1970-х гг. – 82

Соловьев Сергей Михайлович (1820 – 1879) – российский историк – 66

Сорокин Евгений – заключенный

19-й зоны в Мордовии в начале

1970-х гг. – 48

Спиридонов Игорь А. (р. 1927) – полит-

заключенный – 64

Сталин Иосиф Виссарионович (1879

– 1953) – советский государствен-

ный деятель – 26, 99, 106

Сталина сын – Василий Иосифович

(1921 – 1962) – 77

старший коллега – Галактионов Иван

Васильевич (1921 – 1995) – декан

истфака СГУ с 1981 по 1987 гг. – 9

Стрельников Владимир Михайло-

вич (1938 – 1997) – герой статьи

В.И. Пролеткина «У позорного

столба» – 33

Стругацкие – Аркадий Натанович

(1925 – 1991) и Борис Натанович

(1933 – 2012) – писатели-фантасты

– 6, 63

Сусленский Яков Михайлович (1929 – 2009) – политзаключенный – 97

Суслов Михаил Андреевич (1902 – 1982) – советский государствен-

ный деятель – 33

Тарасов Николай – заключенный Вла-

димирской тюрьмы в первой поло-

вине 1970-х гг. – 75

Тарнавский Николай Андреевич

(р. 1940) – политзаключенный – 37, 40, 41, 53, 108

Тарсис Валерий Яковлевич (1906 – 1983) – российский писатель – 9

татарин – сокамерник А.И. Романова – 23

Теплов Владимир Алексеевич (р. 1922)

– судья – 33, 34

Терещенко Валерий Иванович (1901 – 1994) – экономист – 15

Тимофеев Вадим – заключенный – 66,

67

133

Тито Иосип Броз (1892 – 1980) – юго-

славский государственный дея-

тель – 8

Тихон (1865 – 1925) – патриарх РПЦ – 82

Ткачев Владимир – заключенный – 106

Толик – сокамерник А.И. Романова в

конце 1969 г. – 21, 23

Толик (по прозвищу Гитлер) – заклю-

ченный 19-й зоны в Мордовии в

начале 1970-х гг. – 45

Толстая Александра Львовна (1884 – 1979) – дочь Л.Н. Толстого – 50

Толстой Лев Николаевич (1828 – 1910)

– писатель – 50

Толстоусов Геннадий Иванович

(р. 1946) – политзаключенный – 53

Топчий Владимир Владимирович

(р. 1951) – политзаключенный – 84

Трепов Леонид Алексеевич (р. 1947)

– заключенный 19-й зоны в Мор-

довии и во Владимире в начале

1970-х гг. – 47, 48, 61, 71, 73, 102,

112

трёх молдаван – Кучеряну, Постолаки,

Чемыртан (см.) – 53

Троицкая Лидия Петровна (1923 – 1989) – жена Троицкого З.А. (см.)

– 54

Троицкий Зиновий Анатольевич (1932

– 1990) – политзаключенный – 37,

41, 53, 54, 111, 112

Троцкий Лев Давыдович (1879 – 1940)

– советский государственный дея-

тель – 4, 14

Тынянов Юрий Николаевич (1894 – 1943) – российский писатель – 70

Удодов Александр Иванович – заклю-

ченный – 64

Уколов Николай – политзаключенный

– 89

Урбан Роксана Модестовна (1938? – 2007) – участница правозащитного

движения, корреспондентка по-

литзаключенного Воробьева О.И.

(см.) – 70

Учитель Александр Ефимович

(р. 1950) – историк-антиковед, по-

литзаключенный – 31, 79

Уэллс Герберт Джордж (1866 – 1946) – английский писатель – 66

Фарбишевский Иван Петрович – за-

ключенный во Владимирской

тюрьме – 69

Федоров Георгий Эдуардович (1948 – 1968) – студент Саратовского ме-

дицинского института – 6, 12, 13,

17, 25, 91

Федоров Николай Федорович (1828 – 1903) – российский философ – 110

Федоров Петр Александрович (1923 – 2011) – прокурор – 25, 26

Федотов – лейтенант МВД – 76

Фенюк – заключенный 19-й зоны в

Мордовии в начале 1970-х гг. – 43

Филон Александрийский (ок. 25 г. до

н.э. – ок. 50 г. н.э.) – философ – 18

Флоренский Павел Александрович

(1882 – 1937) – священнослужи-

тель РПЦ, философ – 121

Фокеев Михаил Георгиевич (р. 1947) – политзаключенный – 12, 31, 32, 35

Форд Генри (1863 – 1947) – американ-

ский промышленник – 15

Фролов Олег Ильич (1948 – 1998 ) – 18,

30, 31

Хамидуллин – следователь КГБ – 23,

174

Ханженков Сергей Николаевич

(р. 1942) – политзаключенный – 63

Хахаев Сергей Дмитриевич (1938 – 2016) – политзаключенный – 24,

37, 38, 41, 53, 97, 106, 112

Хейли Артур (1920 – 2004) – канадский

писатель – 73

Хохлов Иван Антонович (р. 1947) – по-

литзаключенный – 53

Храмцов Юрий Александрович

(р. 1931) – заключенный – 65, 66,

74, 75

Храповицкий Виктор Иванович

(р. 1937) – политзаключенный,

друг Ханженкова С.Н. – 63

Хрущев Никита Сергеевич (1894 – 1971) – советский государствен-

ный деятель – 7, 9, 15, 89, 107, 109,

122

Хямяляйнен Эдуард Матвеевич

(р. 1949) – политзаключенный – 63

Цветаева Марина Ивановна (1892 – 1941) – российская поэтесса – 70

Чаадаев Петр Яковлевич (1794 – 1856)

– философ – 110

Чапаев Василий Иванович (1887 – 1919) – военачальник времен

Гражданской войны – 21

Чекялис (варианты фамилии: Чякя-

лис) Римантас сын Юозаса (р. 1955)

– политзаключенный – 49, 120

человек [осужденный] – Клячко Ана-

толий Хаимович (1910 – 1969) – 7

Чемыртан Сергей Исакович (р. 1942) – политзаключенный – 53

Чердынцев Иван Алексеевич (1938 – 1994) – политзаключенный – 45,

53, 97

Черкасов Петр Петрович (р. 1946) – российский историк, специалист

по истории Франции – 4

Черниченко Юрий Дмитриевич (1929

– 2010) – публицист – 25

Чехов Антон Павлович (1860 – 1904) – российский писатель – 42

Чеховской Александр Константинович

(р. 1947) – политзаключенный – 53

Чикатуева Валерия Иннокентьевна

(р. 1938) – политзаключенная – 106

Чиннов Анатолий Федорович (р. 1938)

– одноделец Заливако Б.Б. (см.) – 68, 69

Шабуров Николай Артёмович (р. 1945)

– политзаключенный – 53

Шакиров Бабур Алиханович (р. 1948)

– заключенный 19-й зоны в Мордо-

вии в начале 1970-х гг. – 50, 80

Шевченко Тарас Григорьевич (1814 – 1861) – украинский поэт – 56

Шевчук Анатолий Александрович

(1937 – 2015) – политзаключенный

– 40, 41

Шепшелович Михаил Зеликович (1943

– 2016) – политзаключенный – 58,

64

Шилькрот Борис Львович (р. 1946) – политзаключенный – 112

Шкуро Андрей Григорьевич (1887 – 1947) – российский военный дея-

тель – 85

Шопенгауэр Артур (1788 – 1860) – не-

мецкий философ – 99

Шпильберг Арон (Аркадий Абрамо-

вич) (р. 1938) – политзаключен-

ный – 98

Штеренберг Моисей Ицикович

(р. 1949) – выпускник 13-й школы

г. Саратова – 70

Штерн Сергей Викторович (р. 1942) – врач – 33

Эйкен Генрих (1846 – 1890) – немец-

кий историк – 72

Энгельс Фридрих (1820 – 1895) – не-

мецкий философ – 99

Эфраим – голландский подданный – 19

Юодвиршис Эвгениус сын Витаутаса

(р. 1954) – политзаключенный – 88

Якир Пётр Ионович (1923 – 1982) – историк, политзаключенный – 89

Якубович-Мельшин Петр Филиппович

(1860 – 1911) – российский поэт,

прозаик – 98

О БВ ИН ИТ ЕЛ ЬН ОЕ З АК ЛЮ ЧЕ НИ Е

136

15– вб

По уголовному делу № 29

УТВЕРЖДАЮ

ПРОКУРОР САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

государственный советник юстиции III класса

(ПИМЕНОВ)

«_____» декабря 1969 г.

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

по обвинению

СЕНИНА Олега Михайловича,

КИРИКОВА Валентина Ивановича,

РОМАНОВА Александра Ивановича,

КУЛИКОВА Дмитрия Георгиевича,

БОБРОВА Виктора Александровича – всех в преступлениях, предусмотренных

ч.1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР и

ФОКЕЕВА Михаила Георгиевича в пре-

ступлении, предусмотренном ч.1 ст. 70 УК

РСФСР.

Управлением КГБ при СМ СССР по Саратовской области в августе– ноябре

1969 года арестованы и привлечены к уголовной ответственности за проведе-

ние активной антисоветской деятельности КИРИКОВ В.И., РОМАНОВ А.И., КУЛИ-

КОВ Д.Г., БОБРОВ В.А. и ФОКЕЕВ М.Г.

В сентябре 1969 года из УКГБ по Рязанской области поступило выделенное в

отдельное производство уголовное дело по обвинению СЕНИНА О.М., который был

связан с вышеуказанными лицами по совместному совершению преступлений.

Произведенным предварительным следствием установлено:

СЕНИН, проживая в г. Рязани и будучи подвергнут в 1965-1966 годах враж-

дебной обработке со стороны ВУДКИ Ю.В., обвиняемого по другому делу, стал

разделять его антисоветские взгляды и к осени 1966 года дал ему согласие зани-

маться совместной организованной преступной деятельностью, направленной

на свержение существующего в СССР государственного и общественного строя.

Осенью 1966 года, перед отъездом в Саратов на учебу в Юридический ин-

ститут СЕНИН получил от ВУДКИ задание создать в этом городе из числа студен-

тов высших учебных заведений антисоветскую группу для проведения враж-

дебной деятельности.

Вовлечение СЕНИНА О.М. в антисоветскую деятельность подтверждается

показаниями СЕНИНА О.М. (том 1, лист дела 37, 38, 114, 116, 143, 144, 265); обви-

Вт ек ст ахд ок ум ен то в с ти ль о рф ог ра фи я ип ун кт уа ци я с ох ра не ныб ези зм ен ен ий

137

няемых по другим делам ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. л. 4, 5, 9, 41), ВУДКИ В.В. (т. 10, л. д. 66,

67, 69, 74, 80), ФРОЛОВА О.И. (т. 10, л. д. 102), УЧИТЕЛЯ А.Е. (том 10, л. д. 126).

Выполняя это поручение, СЕНИН в сентябре– декабре 1966 года и в начале

1967 года провел обработку и вовлек в преступную деятельность обвиняемых

БОБРОВА В.А. и КИРИКОВА В.И., а также студентов Саратовского юридическо-

го института – РУДЧЕНКО А.А., ИОНОВА Ю.В., КЛОПИЧЕВА В.В., создав в феврале

1967 года антисоветскую группу.

Кроме того, СЕНИН весной 1967 года обработал в антисоветском духе, а в

октябре того же года ввел в указанную группу студента Госуниверситета обви-

няемого РОМАНОВА А.И.

В сентябре того же года СЕНИН провел антисоветскую обработку тренера

детской спортивной школы «Сокол» обвиняемого КУЛИКОВА Д.Г.

Обработка СЕНИНЫМ О.М. вышеуказанных лиц и создание им антисовет-

ской группы в г. Саратове подтверждается показаниями обвиняемых: СЕНИНА

О.М. (т. 1, л. д. 46, 47, 57, 129– 32, 136– 38, 183, 187– 90, 203– 05, 210– 13, 239,

240, 268, 269, 271), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 16, 53, 108, 121– 24, 253), БОБРОВА

В.Д. (т. 3, л. д. 11, 12, 34, 41, 46, 73, 139, 147, 148, 232, 300– 04, 329, 330), РОМА-

НОВА А.И. (т. 4, л. д. 57– 0; т. 5, л. д. 114, 115; т. 8, л. д. 172), КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6,

л. д. 57, 58, 70, 71, 169, 273) – свидетелей: РУДЧЕНКО А. А. (т. 7, л. д. 65, 66, 71, 72,

84, 86– 8, 107– 09, 114, 115, 137, 138, 147), ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 233, 240, 247,

268, 224, 248, 235, 256, 257), КЛОПИЧЕВА В.В. (Т. 7, л. д. 331, 332, 334, 342, 343).

Руководимая СЕНИНЫМ антисоветская группа проводила организованную

преступную деятельность до октября 1967 года, а затем распалась.

Бывшие её участники КИРИКОВ, РОМАНОВ, а также присоединившиеся к

ним КУЛИКОВ и студент мединститута ФЕДОРОВ (умер в 1968 году) организо-

вали самостоятельное преступное сообщество, назвав его в провокационных

целях «группой революционного коммунизма», в составе которого проводили

враждебную деятельность до августа 1969 года.

СЕНИН и БОБРОВ, не являясь членами этой враждебной группы, продолжа-

ли поддерживать тесную преступную связь с её участниками.

Кроме того, СЕНИН до дня ареста состоял в существовавшей в городе Ря-

зани антисоветской группе и выполнял преступные задания её руководителя

ВУДКИ.

Обвиняемый по делу ФОКЕЕВ М.Г., будучи привлеченным к преступной де-

ятельности участником этой группы РОМАНОВЫМ, в течение 1967– 969 годов

хранил и систематически размножал различную антисоветскую литературу для

использования её во враждебных целях.

Конкретная преступная антисоветская деятельность обвиняемых СЕНИНА,

КИРИКОВА, РОМАНОВА, КУЛИКОВА, БОБРОВА, ФОКЕЕВА выражается в следую-

щем:

СЕНИН, познакомившись в октябре 1966 года с БОБРОВЫМ, в декабре того

же года с КИРИКОВЫМ и апреле 1967 года с РОМАНОВЫМ, проводил в вести-

бюле научной библиотеки госуниверситета, квартире ИОНОВА и других местах

г. Саратова антисоветскую обработку их, в результате чего они стали разделять

его враждебные взгляды и дали согласие объединиться в преступную группу

для совместного проведения организованной враждебной деятельности в це-

лях свержения существующего в СССР государственного и общественного строя.

138

Изложенное подтверждается показаниями обвиняемых: СЕНИНА О.М. (т. 1,

л. д. 57, 112, 130– 52, 138, 183– 85, 188, 270– 74), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 16, 53,

108, 121– 24, 253), БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 34, 36, 65– 7, 74, 85, 86, 93, 94, 111, 112,

140– 42, 158, 162, 206, 246, 283), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 57– 3; т. 5, л. д. 114, 116).

С марта по май 1967 года обвиняемые СЕНИН, КИРИКОВ и БОБРОВ, а так-

же РУДЧЕНКО еженедельно проводили нелегальные сборища в сквере напротив

центральной городской библиотеки Саратова и на Соколовой горе.

На этих сборищах по инициативе СЕНИНА, им, КИРИКОВЫМ и БОБРОВЫМ

обсуждались вопросы о расширении преступной группы путем вовлечения в неё

новых членов, применении условностей при переписке, соблюдении конспира-

ции, для чего все сообщники избрали себе псевдонимы.

Наряду с обсуждением названных вопросов СЕНИН, КИРИКОВ и БОБРОВ си-

стематически клеветали на советский государственный и общественный строй,

политику партии и правительства, заявляли о необходимости борьбы с Совет-

ской властью.

Обстоятельства проводимых сборищ и решаемые на них вопросы подтвер-

ждают в своих показаниях обвиняемые: СЕНИН О.М. (т. 1, л. д. 15, 46, 47, 64, 65,

138, 139, 148– 50, 154, 166, 167, 170– 72, 182, 164, 165, 155, 271, 272), КИРИ-

КОВ В.И. (т. 2, л. д. 16– 8, 53, 113, 131, 133– 35, 141– 49, 154– 56, 193, 253, 254),

БОБРОВ В.А. (т. 3, л. д. 113, 162, 168, 177, 178, 191, 207, 278, 349), РОМАНОВ А.И.

(т. 4, л. д. 59– 3, т. 5, л. д. 114, 115) и свидетель РУДЧЕНКО А.А. (т. 7, л. д. 72, 73, 88,

116, 118, 125– 28, 137, 138, 178, 179).

На этих же сборищах они обязались ежемесячно вносить членские взносы

в размере трех рублей на расходы, связанные с антисоветской деятельностью

группы.

КИРИКОВ, согласившись быть казначеем группы, собирал ежемесячно с

апреля по октябрь 1967 года членские взносы, хранил их и выдавал деньги для

использования в преступных целях.

В сентябре 1967 года КИРИКОВ по указанию СЕНИНА выдал РОМАНОВУ

35 рублей, на которые последний приобрел пишущую машинку «Ундервуд» для

размножения антисоветской литературы.

Уплата членских взносов и приобретение пишущей машинки «Ундервуд»

подтверждается показаниями обвиняемых: СЕНИНА (т. 1, л. д. 138, 139, 164, 272),

БОБРОВА (т. 3, л. д. 65– 7, 115, 163, 349), РОМАНОВА (т. 4, л. д. 142, 143; т. 5, л. д.

115, 116), КУЛИКОВА (т. 6, л. д. 107, 108), КИРИКОВА (т. 2, л. д. 85, 257), свидетелей

ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 241, 242), КЛОПИЧЕВА В.В. (т. 7, л. д. 334), ХЕЙФЕЦА Р.А.

(т. 11, л. д. 202), протоколом обыска (т. 12, л. д. 198), вещественным доказатель-

ством (т. 12, л. д. 217, 219).

В апреле 1967 года он С ен инвыезжал в Рязань, где встречался с ВУДКОЙ

Ю. и обсуждал с ним вопрос об изготовлении и распространении антисоветских

листовок в крупных городах Советского Союза (Москве, Ленинграде, Киеве),

приурочив проведение этой преступной акции ко дню всенародного праздника

50 годовщины Советского государства.

По возвращении в г. Саратов СЕНИН рекомендовал своим сообщникам под-

готовиться к изготовлению и распространению листовок.

Факт обсуждения СЕНИНЫМ и ВУДКОЙ вопроса об изготовлении и распро-

странении антисоветских листовок подтверждается показаниями обвиняемых:

139

СЕНИНА (т. 1, л. д. 195– 98, 275), БОБРОВА, (т. 3, л. д. 281), ВУДКИ Ю. (т. 10, л. д. 34,

35) и свидетеля ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 241).

В июне 1967 года СЕНИН договорился с КИРИКОВЫМ, БОБРОВЫМ и РОМА-

НОВЫМ о том, что последние во время летних каникул будут проводить работу

по вовлечению в антисоветскую деятельность других лиц, а КИРИКОВ и РОМА-

НОВ, кроме того, примут меры по подысканию конспиративных квартир для

проведения нелегальных сборищ и других преступных целей.

В июле– августе 1967 года РОМАНОВ по поручению СЕНИНА подыскивал в

Саратове квартиру для использования её в преступных целях. В этот же период

он направлял СЕНИНУ, находящемуся в г. Рязани, письма, в которых с примене-

нием условностей сообщал о выполнении ранее полученного от него задания.

Показания СЕНИНА О.М. о вовлечении других лиц подыскании конспира-

тивных квартир (т. 1, л. д. 182, 211– 13, 273) подтвердили обвиняемые: КИРИ-

КОВ В.И. (т. 2, л. д. 193, 253, 254), РОМАНОВ А.И. (т. 4, л. д. 271– 74; т. 5, л. д. 23, 24,

31, 115; т. 11, л. д. 226, 230), БОБРОВ В.А. (Т. 3, л. д. 113, 154, 155, 169) и свидетели:

ИОНОВ Ю.В. (т. 7, л. д. 289– 91), КЛОПИЧЕВ В.В. (т. 7, л. д. 350).

С конца августа по октябрь 1967 года СЕНИН, КИРИКОВ, РОМАНОВ и БОБРОВ

продолжали проводить нелегальные сборища в сквере напротив центральной

городской библиотеки и в квартире КИРИКОВА, где обсуждали вопросы, связан-

ные с проведением преступной деятельности.

На одном из сборищ в сентябре 1967 года КИРИКОВ, БОБРОВ и РОМАНОВ

были ознакомлены СЕНИНЫМ с проектом устава, написанным им для руковод-

ства в деятельности преступной группы, после чего все они согласились с содер-

жащимися в нем требованиями.

Этот антисоветский документ КИРИКОВ тогда же взял у СЕНИНА на хране-

ние, а в последующем уничтожил.

Подтверждается показаниями обвиняемых: СЕНИНА О.М. (т. 1, л. д. 112, 182,

183, 243– 45, 273, 274), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 71, 156, 194, 254), РОМАНОВА

А.И. (т. 4, л. д. 60, 61, 93; т. 5, л. д. 115), БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 85, 86, 281) и свиде-

телей: ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 256– 58), КЛОПИЧЕВА В.В. (т. 7, л. д. 332, 334, 342,

343) об обстоятельствах указанных сборищ и ознакомлении с уставом.

К октябрю 1967 года нелегальная группа СЕНИНА распалась.

РУДЧЕНКО ещё в мае, а КЛОПИЧЕВ и ИОНОВ в октябре того же года прекра-

тили антисоветскую деятельность. КИРИКОВ и РОМАНОВ заявили о нежелании

участвовать в нелегальной группе из-за отрицательных, на их взгляд, личных

качеств СЕНИНА. Однако они договорились между собой враждебную деятель-

ность не прекращать, а создать другое преступное сообщество, в которое РОМА-

НОВ решил вовлечь ранее обработанных им КУЛИКОВА и ФЕДОРОВА.

13 октября 1967 года КИРИКОВ, КУЛИКОВ, ФЕДОРОВ и РОМАНОВ, собрав-

шись на квартире последнего и вступив в преступный сговор, приняли решение

об активном проведении организованной антисоветской деятельности, направ-

ленной на подрыв и ослабление Советской власти.

Преследуя цели расширения антисоветской деятельности, РОМАНОВ, КИ-

РИКОВ, КУЛИКОВ и ФЕДОРОВ договорились о создании подпольных групп по

месту учебы и работы каждого из них.

Факт распада антисоветской группы, возглавляемой СЕНИНЫМ О.М., и со-

здание другого антисоветского сообщества подтверждается показаниями обви-

140

няемых: СЕНИНА О.М. (т. 1, л. д. 184, 185, 274), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 17, 54, 71,

72, 163, 164, 227, 228, 254, 255), БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 20, 21, 35, 95, 149– 51)

РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 62– 6, 248; т. 5, л. д. 116) КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 71,

171, 273) и свидетелей: ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 258, 269), КЛОПИЧЕВА В.В. (т. 7,

л. д. 355).

В октябре– ноябре 1967 года на нелегальных сборищах они обсуждали во-

просы о проведении массовой антисоветской агитации путем распространения

листовок, конспирации антисоветской деятельности, структуре преступного со-

общества, необходимости разработки его устава и программы.

Тогда же участники группы избрали себе следующие псевдонимы: РОМА-

НОВ – «НИЛИН», КИРИКОВ – «ФОМИН», КУЛИКОВ – «ИЛЬИН», ФЕДОРОВ – «АГА-

ПОВ».

На одном из нелегальных сборищ в ноябре 1967 года в детском парке Сара-

това перечисленные лица обсуждали организационные принципы построения

антисоветских групп. При этом КИРИКОВ предложил подготовленную им схему

структуры преступного сообщества во главе с так называемым «исполнитель-

ным комитетом», предусматривающую привлечение для антисоветской дея-

тельности новых членов по принципу «цепной реакции».

Однако, это предложение КИРИКОВА другими участниками было отвергну-

то и с общего согласия принята «звеньевая структура» построения антисовет-

ских групп.

На этом же сборище обсуждался вопрос о необходимости принятия устава

группы.

Подтверждается показаниями обвиняемых: КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 36, 37,

63– 5, 195, 196, 255, 256), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 65, 145, 231, 278; т. 5 л. д. 135),

КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 71, 103, 190, 191, 273) и свидетеля ИОНОВА Ю.В. (т. 7,

л. д. 258, 264) о том, что на сборищах были избраны псевдонимы, обсуждались

вопросы распространения листовок и организационные принципы построения

группы, а также вещественным доказательством – записной книжкой, в которой

перечислены псевдонимы членов группы (т. 21).

В конце ноября 1967 года КИРИКОВ, КУЛИКОВ и ФЕДОРОВ на даче последне-

го в районе с. Поливановки коллективно составили проект устава антисоветской

группы и договорились назвать её «группой революционного коммунизма».

В том же месяце РОМАНОВ отредактировал устав, лично сформулировав

параграф о членстве, а также внес дополнения об организационном строении

группы и поведении её членов на случай ареста.

В начале декабря 1967 года КИРИКОВ, КУЛИКОВ ФЕДОРОВ и РОМАНОВ на

очередном нелегальном сборище в квартире последнего согласились со всеми

пунктами устава так называемой «группы революционного коммунизма» и еди-

ногласно приняли его.

В этом уставе были организационно закреплены принципы построения

антисоветской группы, права и обязанности её членов, вопросы конспирации,

создание денежного фонда. Кроме того, поставлены задачи по организации ши-

роко разветвленных подпольных групп и образования в последующем на их ос-

нове враждебной политической партии в противовес к КПСС.

Факт разработки и принятия устава подтверждается показаниями обвиня-

емых: РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 66, 248; т. 5, л. д. 116, 117, 169), КИРИКОВА В.И.

141

(т. 2, л. д. 62– 5, 223– 28), КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 71, 72, 184, 185, 274), веще-

ственным доказательством (т. 15, л. д. 208, т. 22), протоколами осмотров (т. 12, л.

д. 251; т. 13, л. д. 16, 18) и заключением криминалистической экспертизы (т. 14,

л. д. 163– 02).

В ноябре 1967 года РОМАНОВ, КИРИКОВ, КУЛИКОВ и ФЕДОРОВ решили

создать денежный фонд группы путем сбора членских взносов. Этот денежный

фонд предназначался для приобретения средств размножения антисоветской

литературы и на другие преступные цели.

С этого времени по поручению сообщников КУЛИКОВ стал кассиром анти-

советской группы, принимал от них и вносил сам членские взносы по 3 рубля до

мая 1968 года ежемесячно и с мая по ноябрь того же года нерегулярно, а собран-

ные деньги хранил в своей квартире.

Из собранных средств КУЛИКОВ с согласия остальных членов группы не-

однократно выдавал деньги РОМАНОВУ, а именно: в мае 1968 года – 25 рублей

и в августе 1969 года – 10 рублей на приобретение и ремонт второй пишущей

машинки, в мае 1969 года – около 60 рублей на приобретение фотоаппарата, в

августе 1969 года – 8 рублей на поездку РОМАНОВА в преступных целях в Киев, в

конце 1968 года – 10 рублей для покупки железнодорожного билета представи-

телю рязанской антисоветской группы, приезжавшему в Саратов с целью уста-

новления преступного контакта с участниками так называемой «группы рево-

люционного коммунизма».

В ноябре 1968 года КУЛИКОВ, РОМАНОВ и КИРИКОВ договорились о том,

что каждый из них в соответствии с принятым уставом организует антисовет-

скую группу и создаст в ней свой денежный фонд.

Показания обвиняемых: РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 140– 44, 145, 161, 252,

275, т. 5. л. д. 117, 118), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 85, 194, 195, 257), КУЛИКОВА Д.Г.

(т. 6, л. д. 98– 00, 162– 65, 193, 240, 274, 275) и свидетеля РУДЧЕНКО А.А. (т. 7,

л. д. 169, 178) подтверждают факт создания «денежного фонда» путем сбора

«членских взносов» и расходование его в преступных целях, свидетель КУЛИКО-

ВА В.П. (т. 9, л. д. 154, 156) подтвердила, что её муж – КУЛИКОВ Д.Г. хранил у себя

дома так называемые «казенные деньги», показания свидетелей МИХАЙЛОВА

Н.В. (т. 8, л. д. 87, 91) и ХЕЙФЕЦА Р.А. (т. 11, л. д. 201, 202), а также вещественные

доказательства, пишущая машинка (т. 13, л. д. 33, 86) подтверждают факт покуп-

ки машинок и фотоаппарата.

В октябре– декабре 1968 года руководитель рязанской антисоветской груп-

пы ВУДКА с целью установления преступной связи и обмена враждебной лите-

ратурой трижды приезжал в Саратов, где встречался с КИРИКОВЫМ и РОМАНО-

ВЫМ, с которыми участвовал на совместных сборищах.

В первой декаде декабря 1968 года КИРИКОВ, РОМАНОВ и ВУДКА в присут-

ствии ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. на сборище в кафе «Ветерок» при обсуждении анти-

советской работы «Закат капитала» клеветали на советский государственный

и общественный строй, пророчили его свержение в результате так называемой

«истинно социалистической революции», высказывали демагогические домыс-

лы об экономической основе общества, которое будто бы возникнет после ука-

занной «революции».

Показания обвиняемых: КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 20, 27– 1, 55, 206– 08,

256), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 156– 61, 258; т. 5, л. д. 135), свидетелей РУДЧЕН-

142

КО А.А. (т. 7, л. д. 92– 3, 149, 150), ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. (т. 7, л. д. 10, 18, 36, 37) и

обвиняемого по другому делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. д. 9– 5), который подтвер-

ждают факты обмена литературой и преступную связь между антисоветскими

группами в Рязани и Саратове.

В период с января по май 1969 года РОМАНОВ, КУЛИКОВ и КИРИКОВ про-

должали встречаться на квартирах РОМАНОВА и КИРИКОВА, в сквере по ул. Ра-

хова и на набережной Волги, где обсуждали вопросы, связанные с преступной

деятельностью.

Изложенное подтверждается показаниями обвиняемых: КИРИКОВА В.И.

(т. 2, л. д. 77, 78. 218– 22, 258), КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 251, 274), РОМАНОВА А.И.

(т. 5, л. д. 56, 135).

После распада в октябре 1967 года созданной СЕНИНЫМ антисоветской

группы последний, а также БОБРОВ враждебную деятельность не прекратили

и продолжали преступную связь между собой и с некоторыми участниками так

называемой «группы революционного коммунизма».

Кроме того, СЕНИН по день ареста продолжал преступную деятельность в

составе антисоветской группа, действовавшей в Рязани.

Факт проведения СЕНИНЫМ и БОБРОВЫМ антисоветской деятельности и

преступной связи между ними после распада группы подтверждается показани-

ями обвиняемых: СЕНИНА (т. 1, л. д. 48, 57, 58, 74, 229– 36, 278), БОБРОВА (т. 3,

л. д. 21, 32, 37, 41, 53, 350– 52). Преступная деятельность СЕНИНА в антисовет-

ской группе, созданной ВУДКОЙ Ю., подтверждается показаниями обвиняемого

СЕНИНА (т. 1, л. д. 48, 57, 58, 229– 36, 278), ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. д. 4, 5, 9– 1, 33,

39, 40, 42– 4).

В октябре 1967 года и в мае 1969 года при встречах в Саратове с БОБРО-

ВЫМ, РОМАНОВЫМ, КИРИКОВЫМ и РУДЧЕНКО СЕНИН клеветал на политику,

проводимую КПСС и Советским правительством, при этом допускал террористи-

ческие высказывания против руководителей партии и Советского государства.

Проведение антисоветской пропаганды и террористических высказыва-

ний СЕНИНА О.М. в октябре 1967 года и в мае 1969 года подтверждается показа-

ниями обвиняемых: СЕНИНА О.М. (т. 1, л. д. 129, 130, 239, 240, 266– 68, 198– 00,

229– 36, 278), КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 99, 100), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д.

165– 70), КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 117, 118, 197, 198), БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 46,

47, 65, 140, 208, 209, 277, 278), обвиняемого по другому делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10,

л. д. 35, 38, 46, 47), свидетеля РУДЧЕНКО А.А. (т. 7, л. д. 158– 61) и очной ставкой

между РОМАНОВЫМ и КИРИКОВЫМ (т. 4, л. д. 305– 07).

В целях подрыва и ослабления Советской власти СЕНИН, РОМАНОВ, КИРИ-

КОВ, КУЛИКОВ, БОБРОВ и ФОКЕЕВ занимались изготовлением, размножением,

распространением и хранением литературы антисоветского содержания.

В начале 1968 года СЕНИН, будучи в г. Рязани, дал согласие ВУДКЕ Ю.В. на-

писанные последним антисоветские документы размножить машинописным

способом в г. Саратове и распространить их в целях проведения враждебной

агитации и пропаганды.

Весной 1968 года СЕНИН организовал доставку из Рязани в Саратов анти-

советских материалов. Обвиняемый БОБРОВ согласился с намерением СЕНИНА

направить в Рязань курьера для получения от участников действовавшей там

нелегальной группы антисоветской литературы. В марте 1968 года он направил

143

в Рязань ГРИГОРЬЕВУ, поручив ей встретиться с представителями указанной

группы и привезти от них антисоветскую литературу. При этом БОБРОВ сооб-

щил ГРИГОРЬЕВОЙ пароль и приметы лиц, которые должны были её встретить

на железнодорожном вокзале.

ГРИГОРЬЕВА доставила в Саратов и передала БОБРОВУ полученные от

представителей рязанской группы ВУДКИ и ГРИЛЮСА, привлеченных к уголов-

ной ответственности по другому делу, две фотокопии трактата, озаглавленно-

го «Закат капитала» и статьи «Дероор» («Трубы свободы»), «О безработице»,

«Внешняя политика советского империализма», «О патриотизме», «Современ-

ная интеллигенция и революция», «Современность и национальный вопрос»,

«Идеологическая работа и психология», «Об идеологической работе», «О базисе

и надстройке», «Диалектический материализм и влияние среды на объект».

В антисоветском трактате «Закат капитала» отрицается социалистиче-

ский характер Октябрьской революции, извращаются основные этапы пути,

пройденного советским народом по строительству социализма и коммунизма,

утверждается, что в СССР существует государственный капитализм, излагаются

программные установки по созданию на территории Советского Союза антисо-

ветских нелегальных кружков и групп, проведению враждебной пропаганды в

устной и письменной форме, организации забастовок, демонстраций и восста-

ний с целью свержения в СССР государственного и общественного строя.

В статье под названием «Дероор» («Трубы свободы») содержится клевета

на советские общественные отношения, систему образования, взаимоотноше-

ния личности и общества.

В статьях «Внешняя политика советского империализма» и «О патриотиз-

ме» фальсифицируется внешняя политика Советского государства, содержатся

призывы к свержению государственного строя. В статьях «Современная ин-

теллигенция и революция», «Современность и национальный вопрос», «Иде-

ологическая работа и психология», «Об идеологической работе», «О базисе и

надстройке», «О безработице» грубо извращаются национальная политика Со-

ветского государства, деятельность советских государственных и партийных

органов, рассматриваются методы враждебной деятельности с целью сверже-

ния существующего в СССР строя.

Показаниями обвиняемого СЕНИНА О.М. (т. 1, л. д. 85, 275) и обвиняемых

по другому делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. д. 5, 10, 11), ФРОЛОВА О.И. (т. 10, л. д. 104),

подтверждается деятельность СЕНИНА и ВУДКИ по размножению и распростра-

нению враждебной литературы в г. Саратове.

Факт доставки ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. этой литературы в Саратов подтвержда-

ется показаниями обвиняемых: СЕНИНА О.М. (т. 1, л. д. 47, 275), БОБРОВА В.А.

(т. 3, л. д. 19, 174, 184, 239– 41, 323, 324, 350), свидетеля ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. (т. 7,

л. д. 9, 10, 17, 22, 26– 8, 41) и обвиняемых по другому делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10,

л. д. 9– 1, 33, 39, 40) и ГРИЛЮСА С. А. (т. 11, л. д. 82– 8).

Ознакомившись с названными статьями и одобрив их антисоветское содер-

жание, БОБРОВ с целью распространения передавал их обвиняемому КИРИКО-

ВУ, а также ГРИГОРЬЕВОЙ, РУДЧЕНКО и КЛОПИЧЕВУ.

Антисоветские статьи «Закат капитала» и «Дероор» («Трубы свободы»),

а также имевшуюся у него политически вредную литературу БОБРОВ на про-

тяжении двух лет хранил у себя дома, а в июне 1969 года спрятал в специаль-

144

но устроенном тайнике на Соколовой горе, откуда они были изъяты органами

следствия.

Обвиняемый КИРИКОВ, получив от БОБРОВА в марте 1968 года антисовет-

скую работу «Закат капитала», ознакомил с ней единомышленников по преступ-

ной деятельности РОМАНОВА, КУЛИКОВА и ФЕДОРОВА.

В июне того же года КИРИКОВ получил от БОБРОВА фотокопии других де-

сяти антисоветских статей, привезенные ГРИГОРЬЕВОЙ из Рязани.

Факт ознакомления БОБРОВЫМ В.А., ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г., РУДЧЕНКО А.А. и

КЛОПИЧЕВА В.В. с антисоветской литературой подтверждается показаниями

обвиняемого БОБРОВА В. А. (т. 3, л. д. 200– 02, 349– 51) и свидетелей РУДЧЕН-

КО А.А. (т. 7, л. д. 89, 90, 140, 147), ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. (т. 7, л. д. 32), КЛОПИЧЕВА

В.В. (т. 7, л. д. 343).

Хранение БОБРОВЫМ В.А. этой литературы подтверждается показаниями

БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 127– 29, 239– 41, 269– 70, 292), протоколом осмотра

места хранения нелегальной литературы в тайнике (т. 12, л. д. 114– 18), ве-

щественным доказательством (т. 19), а факт передачи ее КИРИКОВУ В.И. под-

тверждается показаниями обвиняемых КИРИЛОВА В.И. (т. 2, л. д. 18, 19, 54, 55,

73, 164, 165, 260) и БОБРОВА В.А. (т. 3, л. д. 200– 02, 349– 51).

В течение марта– июня 1968 года КИРИКОВ, КУЛИКОВ, ФОКЕЕВ и РОМАНОВ

переписали от руки «Закат капитала» и все другие, полученные из Рязани рабо-

ты, а последний эти рукописи перепечатал в двух экземплярах на машинке.

Вторые экземпляры этих статей РОМАНОВ передал КУЛИКОВУ, а первые – КИРИКОВУ, который в октябре того же года вручил их приезжавшему в Саратов

ВУДКЕ вместе с написанной ФЕДОРОВЫМ антисоветской работой «Пропаганда

и психология» и уставом «группы революционного коммунизма».

Все эти материалы участники нелегальной группы в Рязани размножили

фотоспособом, после чего в ноябре 1968 года вернули обратно. При этом ВУДКА

передал КИРИКОВУ фотонегативы на большинство из них, а также новые ан-

тисоветские работы «Марксизм и колдуны», «Правда о современности» и «По-

слесловие» к «Закату капитала».

Всю вышеуказанную литературу КУЛИКОВ хранил некоторое время у себя

на квартире, а в мае 1969 года передал РОМАНОВУ для использования в преступ-

ных целях.

Подтверждается показаниями обвиняемых: КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 19, 54,

55, 73), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 67, 77– 9, 83, 97, 98, 259; т. 5, л. д. 55, 130, 160),

КУЛИКОВА Д.Г. (т. 6, л. д. 73, 74, 172, 176, 275), ФОКЕЕВА М.Г. (т. 5, л. д. 160, 228, 246,

277) о том, что они переписали антисоветские работы, а РОМАНОВ А.И. отпечатал

их, а также заключением криминалистической экспертизы (т. 14, л. д. 163– 02).

Факт передачи КИРИКОВЫМ антисоветских работы ВУДКЕ Ю.В. и получе-

ние их обратно подтверждается показаниями обвиняемых: КИРИКОВА В.И. (т. 2,

л. д. 197, 260), РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 151, 152, 232, 274, 297, 300; т. 5, л. д. 135),

свидетеля РУДЧЕНКО А.А. (т. 7, л. д. 92, 93, 149, 150) и обвиняемого по другому

делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. д. 13, 15, 22, 26; т. 11, л. д. 81).

В ноябре– декабре 1968 года КИРИКОВ у себя на квартире совместно с РУД-

ЧЕНКО предпринимал попытку переснять на фотопленку «Закат капитала».

В феврале и марте 1969 года РОМАНОВ и КИРИКОВ в квартире последне-

го неоднократно размножали фотоспособом антисоветскую литературу, перес-

145

няв на пленку отпечатанные РОМАНОВЫМ на машинке статьи «Послесловие к

«Закату капитала», «О безработице», «Об идеологической работе», «О базисе и

надстройке», 6-ю главу «Заката капитала», а также написанную участниками

«группы революционного коммунизма» рецензию «О работе Л. Борина «Закат

капитала».

В апреле 1969 года КУЛИКОВ, КИРИКОВ и РОМАНОВ в квартире последнего

обсуждали вопросы хранения и транспортировки антисоветской литературы в

виде фотопленок и демонстрировали отдельные кадры «Заката капитала» с по-

мощью фильмоскопа.

Показания обвиняемых КИРИКОВА В.И. (т. 2, л. д. 158, 217, 218, 259), РОМА-

НОВА А.И. (т. 5, л. д. 90), свидетелей РУДЧЕНКО А.А. (т. 7, л. д. 139, 140, 147, 176,

177, 196– 98), КИРИКОВОЙ Т. Г. (т. 11, л. д. 137– 38, 142, 143) подтверждают

факт размножения КИРИКОВЫМ и РУДЧЕНКО «Заката капитала», а размноже-

ние антисоветской литературы РОМАНОВЫМ и КИРИКОВЫМ подтверждается

показаниями КИРИКОВА (т. 2, л. д. 43– 6, 56, 205, 206, 219, 220, 260) и РОМА-

НОВА (т. 4, л. д. 83, 84; т. 5, л. д. 22, 68, 69, 131), очной ставкой между КИРИКО-

ВЫМ и РОМАНОВЫМ (т. 4, л. д. 289), вещественным доказательством – плен-

кой, изъятой у ФОКЕЕВА М.Г. (т. 22) и криминалистической экспертизой (т. 14,

л. д. 163– 02).

Обсуждение вопросов хранения и транспортировки той же литературы

подтверждается показаниями обвиняемых: КИРИКОВА (т. 2, л. д. 159, 160, 221,

224, 258), РОМАНОВА (т. 5, л. д. 56, 135), КУЛИКОВА (т. 6, л. д. 251, 274).

Размножением антисоветской литературы в 1968-1969 года систематиче-

ски занимался обвиняемый ФОКЕЕВ, обработанный во враждебном духе РОМА-

НОВЫМ.

Осенью 1967 года, проявляя инициативу, ФОКЕЕВ предложил РОМАНОВУ,

чтобы последний со своими сообщниками использовал его в качестве «запасно-

го звена». ФОКЕЕВ обязался конспиративно хранить у себя антисоветскую ли-

тературу, размножать ее, а в случае ареста РОМАНОВА продолжить враждебную

деятельность против Советского государства.

В 1967– 969 годах РОМАНОВ неоднократно передавал ФОКЕЕВУ для хране-

ния и размножения различную антисоветскую литературу.

В конце 1967 года ФОКЕЕВ был ознакомлен РОМАНОВЫМ и получил от

него на хранение машинописный текст устава «группы революционного ком-

мунизма».

Весной 1968 года, в ночное время, по месту своей работы в Швейкомбинате,

а затем в аудитории Саратовского госуниверситета ФОКЕЕВ по договоренности

с РОМАНОВЫМ переписал с фотокопии антисоветской работы «Закат капитала»

две первых главы и передал их РОМАНОВУ.

В мае– июне 1968 года ФОКЕЕВ принял от РОМАНОВА для ознакомления и

хранения машинописный текст работы «Закат капитала».

По предложению РОМАНОВА ФОКЕЕВ в 1968-1969 годах с целью размноже-

ния перефотографировал по частям «Закат капитала» и фотонегатив оставил у

себя на хранение.

Летом 1968 и в феврале 1969 года по предварительной договоренности с

РОМАНОВЫМ ФОКЕЕВ с хранившегося у него негатива «Заката капитала» изго-

товил три фотокопии этой работы.

146

В августе– сентябре 1968 года, получив от РОМАНОВА машинописный текст

статьи антисоветского содержания «Пропаганда и психология», ФОКЕЕВ пере-

фотографировал ее трижды на две фотопленки и отпечатал с негативов три

фотокопии. Одну из них он оставил у себя на хранение, две вместе с негативом

вручил РОМАНОВУ, а последний передал их РОДИНУ А.Н.

Осенью 1968 года ФОКЕЕВ в своей квартире перефотографировал по пред-

ложению РОМАНОВА машинописный текст устава «группы революционного

коммунизма», после чего с этого негатива отпечатал четыре фотокопии, три из

которых передал РОМАНОВУ, а одну оставил у себя.

В ноябре– декабре 1968 года ФОКЕЕВ получил от РОМАНОВА для хранения

и последующего размножения фотонегативы машинописных текстов статей ан-

тисоветского содержания: «Послесловие к «Закату капитала», «Рецензия на «За-

кат капитала», «О безработице», «Об идеологической работе», «О базисе и над-

стройке», «Марксизм и колдуны», «Современная интеллигенция и революция»,

«Внешняя политика советского империализма», «Диалектический материализм

и влияние среды на объект», «Правда о современности», «Современность и на-

циональный вопрос», «Дероор» («Трубы свободы»), которые хранил до изъятия

их следственными органами.

В январе– феврале 1969 года РОМАНОВ передал ФОКЕЕВУ для ознакомления

и хранения машинописный экземпляр антисоветской статьи «О патриотизме».

По договоренности с РОМАНОВЫМ в феврале– мае 1969 года ФОКЕЕВ с хра-

нившихся у него фотонегативов статей «Марксизм и колдуны» и «Правда о со-

временности» отпечатал по две фотокопии, после чего по одной копии каждого

документа передал РОМАНОВУ, а оставшиеся хранил у себя.

Весной 1969 года, получив от РОМАНОВА для хранения рукописный текст

работы антисоветского содержания «Марксизм и действительность», ФОКЕЕВ

переписал часть ее в свою тетрадь.

С весны до октября 1969 года ФОКЕЕВ хранил у себя в доме полученные

от РОМАНОВА антисоветскую статью «К вопросу о сталинизме» и два письма

СЕНИНА к РОМАНОВУ с условными текстами, подтверждающими враждебную

деятельность этих лиц.

В августе 1969 года РОМАНОВ и ФОКЕЕВ на квартире АЛЕКСАНДРОВОЙ в

гор. Саратове отпечатали четыре фотокопии антисоветской статьи «Пропаганда

и психология».

ФОКЕЕВ полностью разделял антисоветские взгляды, изложенные в пере-

численных статьях и в беседах с РОМАНОВЫМ одобрял их.

Осенью 1968 года ФОКЕЕВ на листах приобретенной им брошюры «К со-

бытиям в Чехословакии» учинил ряд записей, содержащих клевету на внешнюю

политику СССР.

Перечисленную выше антисоветскую литературу в виде рукописных и

машинописных текстов, фотонегативов и фотокопий ФОКЕЕВ до сентября

1969 года хранил в своей квартире, а затем, узнав об аресте РОМАНОВА и опа-

саясь обыска, решил перепрятать ее с целью дальнейшего использования во

враждебной деятельности. Во исполнение своего замысла ФОКЕЕВ эти материа-

лы уложил в картонную коробку, обернул ее в целлофан и в чемодане спрятал в

сарае. В сентябре– октябре сего года ФОКЕЕВ намеревался вывезти их за город и

укрыть в более надежном месте, однако сделать этого не успел.

147

Вовлечение ФОКЕЕВА М.Г. в антисоветскую деятельность получение от

РОМАНОВА, хранение и размножение ФОКЕЕВЫМ враждебной литературы под-

тверждается показаниями обвиняемых: РОМАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 218, 219, 220,

232; т. 5, л. до 12– 6, 67, 74– 9, 118, 131, 132, ИЗ), ФОКЕЕВА М.Г. (т. 5, л. д. 160– 62,

167, 170, 176– 79, 185– 89, 194– 97, 204– 09, 229, 235, 236, 279– 81, 285, 216– 220, 227, 242, 251, 260, 278, 250, 228, 246), материалами обыска у ФОКЕЕВА,

протоколами осмотра, вещественными доказательствами – изъятыми антисо-

ветскими работами, фотонегативами, фотокопиями (т. 12, л. д. 12, 14, 17, 19, 22,

235– 81) и криминалистической экспертизой (т. 14, л. д. 163– 02).

В августе 1969 года при содействии АНИКИНА в квартире АЛЕКСАНДРО-

ВОЙ в г. Саратове РОМАНОВ изготовил в 2-х экземплярах негативы с антисовет-

ских статей: «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л.

Борина «Закат капитала», «Современная интеллигенция и революция», «Совре-

менность и национальный вопрос», «Внешняя политика советского империа-

лизма», «К вопросу о сталинизме», «Об идеологической работе», «О базисе и над-

стройке», «О патриотизме», «Идеологическая работа и психология», «Марксизм

и колдуны», «Правда о современности», «О безработице», «Дероор» (»Трубы сво-

боды») и «Пропаганда и психология». По одному экземпляру фотонегативов РО-

МАНОВ оставил в квартире АЛЕКСАНДРОВОЙ, где они были изъяты при обыске

29 августа 1969 года.

Показаниями обвиняемого РОМАНОВА (т. 4, л. д. 31; т. 5, л. д. 5, 47– 4, 60,

131), свидетеля АНИКИНА С.П. (т. 8, л. д. 5– , 14– 2), вещественными доказа-

тельствами (т. 22), материалами обысков (т. 13, л. д. 1– 0, 60– 8) и заключением

криминалистической экспертизы (т. 14, л. д. 163– 02) подтверждаются факты

размножения РОМАНОВЫМ и АНИКИНЫМ антисоветской литературы.

Как указывалось выше, КУЛИКОВ получил от РОМАНОВА вторые экземпля-

ры одиннадцати антисоветских статей, отпечатанных на пишущей машинке.

Кроме этого, в сентябре– декабре 1968 года КУЛИКОВ от него же получил для

использования в преступных целях статьи враждебного содержания «Правда о

современности», «Пропаганда и психология», «Марксизм и колдуны», «О работе

Л. Борина «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», устав «группы

революционного коммунизма» и хранил их до мая 1969 года.

Всю полученную от РОМАНОВА антисоветскую литературу КУЛИКОВ в мае

1969 года возвратил ему обратно, за исключением статей «Дероор» («Трубы сво-

боды») и «Марксизм и колдуны», первую из которых в апреле этого года передал

жителю города Ашхабада СЕМЕНОВУ А.В., а вторую – КНЯЖЕНЦЕВУ В.

С августа 1969 года и до дня ареста КУЛИКОВ хранил фотокопию антисо-

ветской статьи «Пропаганда и психология».

Возвращенные КУЛИКОВЫМ статьи антисоветского содержания РОМАНОВ

передал в августе 1969 года для ознакомления ФРОЛОВУ В.В., у которого они

были изъяты при обыске.

Хранение и распространение КУЛИКОВЫМ антисоветской литературы под-

тверждается его показаниями (т. 6, л. д. 75, 76, 133, 172, 191, 192, 276), а также

показаниями обвиняемого РОМАНОВА (т. 4, л. д. 67, 82, 97– 00, 114; т. 5, л. д. 131),

свидетелей КНЯЖЕНЦЕВА В. Я. (т. 9, л. д. 73, СЕМЕНОВА А.В. (т. 9, л. д. 87, 88), а

передача РОМАНОВЫМ ФРОЛОВУ антисоветских статей подтверждается пока-

заниями последнего (т. 8, л. д. 253– 55, 288– 91) и обвиняемого РОМАНОВА (т. 4,

148

л. д. 116; т. 5, л. д. 32– 9, 133), материалами обыска в квартире КУЛИКОВА (т. 12,

л. д. 223, 224), КНЯЖЕНЦЕВА (т. 13, л. д. 88– 1), СЕМЕНОВА (т. 13, л. д. 42– 9),

вещественными доказательствами (т. 16, л. д. 2– 77, 213– 20, 222– 42; т. 22).

Обвиняемые СЕНИН, КИРИКОВ, РОМАНОВ и КУЛИКОВ в 1967– 968 годах

занимались изготовлением антисоветской литературы. Кроме устава «группы

революционного коммунизма», разработанного в конце ноября 1967 года, РО-

МАНОВ, КИРИКОВ и КУЛИКОВ в ноябре 1968 года коллективно написали рецен-

зию «О работе Л. Борина «Закат капитала», в которой они, выразив согласие с ос-

новными положениями этой работы, клевещут на советский государственный и

общественный строй.

РОМАНОВ, отпечатав «рецензию» в двух экземплярах, один из них в целях

укрепления связи с рязанской нелегальной группой с согласия своих сообщни-

ков в мае 1969 года через РУДЧЕНКО передал СЕНИНУ для пересылки в город

Рязань. В августе 1968 года участник «группы революционного коммунизма»

ФЕДОРОВ под псевдонимом «Г. Агапов» написал статью «Пропаганда и психо-

логия», в которой Советский строй отождествляется с фашизмом и излагаются

методы проведения антисоветской пропаганды.

КИРИКОВ, КУЛИКОВ и РОМАНОВ, обсудив рукопись и внеся свои коррек-

тивы, одобрили ее содержание. После этого данная статья была окончательно

отредактирована РОМАНОВЫМ, отпечатана им на машинке в 3-х экземплярах,

один из которых через КИРИКОВА передан руководителю антисоветской груп-

пы в Рязани ВУДКЕ.

Изготовление антисоветской работы «Пропаганда и психология» и рецен-

зии на «Закат капитала», а также передача последней СЕНИНУ подтверждается

показаниями обвиняемых: СЕНИНА (т. 1, л. д. 4– , 57, 58), КИРИКОВА (т. 2, л. д. 9,

62, 63, 55, 88, 89, 258, 259), БОБРОВА (т. 3, л. д. 39, 40), РОМАНОВА (т. 4, л. д. 76– 2;

т. 5, л. д. 130), КУЛИКОВА (т. 6, л. д. 71, 72, 74, 75, 177– 79, 184, 185, 275), обви-

няемых по другому делу ВУДКИ Ю.В. (т. 10, л. д. 43), ВУДКИ В.В. (т. 10, л. д. 70),

свидетеля РУДЧЕНКО (т. 7, л. д. 96, 168).

Осенью 1967 года КИРИКОВ написал в блокноте и на отдельном листе ста-

тью с клеветой на советский общественный строй, с которой знакомил РОМА-

НОВА.

В августе 1968 года КИРИКОВ по предложению СЕНИНА написал «очерк»,

в котором допускал злобную клевету на советскую действительность и Воору-

женные Силы СССР. В сентябре того же года ознакомил с ним РОМАНОВА.

В апреле 1968 года КИРИКОВ написал статью «Дороги, которые мы выбира-

ем», в которой содержатся политически вредные взгляды по вопросам воспита-

ния и образования в СССР. С этой статьей КИРИКОВ знакомил своего единомыш-

ленника по антисоветской деятельности ФЕДОРОВА и однокурсника по учебе в

институте ОДИНЦОВА В.Н.

В августе 1968 года КИРИКОВ написал стихотворение с клеветой на совет-

скую действительность, которое читал РОМАНОВУ и КУЛИКОВУ.

В сентябре 1967 года КИРИКОВ получил от ИОНОВА написанное последним

стихотворение антисоветского содержания, ознакомил с ним ФЕДОРОВА И ДАЛ

ПЕРЕПИСАТЬ РОМАНОВУ.

Написанные им статьи и стихотворение ИОНОВА КИРИКОВ хранил у себя

до ареста.

149

Обвиняемый РОМАНОВ в октябре 1968 года сочинил стихотворение анти-

советского содержания, с которым ознакомил КИРИКОВА и КУЛИКОВА.

Изготовление КИРИКОВЫМ В.И. вышеуказанных антисоветских докумен-

тов и ознакомление с ними других подтверждается показаниями обвиняемых

КИРИКОВА В.И. (т. 4, л. д. 55, 100– 02, 157, 172– 74, 202– 04, 231– 52, 259), РО-

МАНОВА А.И. (т. 4, л. д. 263, 264, 271; т. 5 л. д. 90, 130), свидетеля ОДИНЦОВА В.В.

(т. 11, л. д. 120, 121), вещественными доказательствами (том 21) и почерковед-

ческой экспертизой (т. 14, л. д. 38– 3).

СЕНИН, выполняя поручение ВУДКИ, осенью 1968 года написал для рязан-

ской нелегальной группы проект устава, аналогичный по содержанию с ранее

разработанным им для саратовской группы, и вместе с другими сообщниками

по преступной деятельности в Рязани принимал участие в обсуждении этого ан-

тисоветского документа.

Также осенью 1968 года СЕНИН в гор. Рязани написал под псевдонимом

«В. ЮРИН» две антисоветские статьи: «Марксизм и действительность» и «Меха-

низм лжи». В этих статьях содержатся злобные клеветнические измышления на

советский государственный и общественный строй.

Статью «Марксизм и действительность» СЕНИН осенью 1968 года через

ВУДКУ переправил участникам антисоветской группы в Саратов, где одна гла-

ва из этой статьи, озаглавленная «К вопросу о сталинизме», была размножена

машинописным способом и распространена. Рукопись статьи была изъята при

обыске у обвиняемого ФОКЕЕВА.

Изготовление СЕНИНЫМ устава и вышеуказанных статей подтверждается

показаниями обвиняемых: СЕНИНА (т. 1, л. д. 112, 123, 124, 222, 243– 45, 273,

274, 276), БОБРОВА (т. 3, л. д. 97, 98), РОМАНОВА (т. 4, л. д. 68), ВУДКИ Ю. (т. 10,

л. д. 22– 4, 42– 4, 138), свидетеля РУДЧЕНКО (т. 7, л. д. 150).

Материалами обыска в квартире ФОКЕЕВА (т. 12, л. д. 235– 44), в квартире

СЕНИНА (т. 12, л. д. 2, 3, 12), протоколами осмотра (т. 12, л. д. 14, 16, 17, 253– 55,

256– 64), вещественными доказательствами (т. 17, 18), заключением кримина-

листических экспертиз (т. 14, л. д. 19– 3, 163– 02).

Кроме антисоветской литературы обвиняемые РОМАНОВ, ФОКЕЕВ, СЕ-

НИН, БОБРОВ, КИРИКОВ, КУЛИКОВ хранили и распространяли в преступных

целях политически вредную нелегальную литературу так называемого «самиз-

дата».

РОМАНОВ в течение 1967– 969 годов с целью использования в проведении

враждебной пропаганды размножал на пишущей машинке и рукописно «Письмо

Раскольникова к Сталину», «Письмо к Всесоюзному съезду советских писателей

от имени Солженицына, выступления Даниэля и Синявского на судебном про-

цессе и другие.

ФОКЕЕВ в тот же период получил от РОМАНОВА и хранил у себя семь эк-

земпляров «Письма Раскольникова к Сталину», три экземпляра письма от име-

ни Солженицына к съезду советских писателей, а также записи с содержанием

клеветнических сообщений радиостанций капиталистических стран. Вышеука-

занные «письма» также хранили у себя и распространяли КИРИКОВ, КУЛИКОВ

и БОБРОВ.

С целью выяснения отношения других лиц к имеющимся в этих докумен-

тах клеветническим измышлениям КИРИКОВ знакомил а ними КОЛОСОВА Г.В.

150

и ОДИНЦОВА В.Н., КУЛИКОВ – ФЕДОРОВА Е.Е., ЛУКАШИНА В.А., ШЕПЕЛЕВА В.Я.,

ФРОЛОВА В.Б., КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. и БУНДУРА В.Ф.; БОБРОВ – ИЛЬИНА Ю.В., КА-

ШАЕВУ Л.П., КАСПЕРСКУЮ М.П., ИОНОВА Ю.В. и ГРИГОРЬЕВУ А.Г.

Хранение и распространение политически вредной литературы под-

тверждается показаниями обвиняемых: СЕНИНА (т. 1, л. д. 94– 7, л. д. 106, т. 16,

л. д. 244– 46), КИРИКОВА (т. 2, л. д. 77, 129, 257), БОБРОВА (т. 3, л. д. 79, 81,

198– 02), РОМАНОВА (т. 5, л. д. 5, 6, 12– 6, 55, 67, 132), КУЛИКОВА (т. 6, л. д. 219,

225), ФОКЕЕВА (т. 5, л. д. 170, 176– 79, 185, 189, 194– 97, 206, 229, 235, 236),

свидетелей ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. (т. 7, л. д. 32), КЛОПИЧЕВА (т. 7 л. д. 333), ФРОНТА-

СЬЕВОЙ М.В. (т. 8, л. д. 203– 05), ФРОЛОВА В.В. (т. 8, л. д. 260, 265, 272, 273, 306),

КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. (т. 9, л. д. 4– , 46), СЕМЕНОВА А.В. (т. 9 л. д. 103), ФЕДОРОВА

Е. (т. 9 л. д. 210, 212), ИЛЬИНА. Ю.В. (т. 11, л. д. 16, 17), КАШАЕВОЙ Л.П. (т. 11, л. д.

35, 36), ИЛЬИНОВА И.И. (т. 10, л. д. 202), ОДИНЦОВА В.В. (т. 11, л. д. 109), ОДИНЦО-

ВА В.Л. (т. 11, л. д. 124, 125), КОЛОСОВА В.В. (т. 11, л. д. 129, 130), НАДАРЕЙШВИ-

ЛИ В.Г. (т. 10, л. д. 247).

В целях подрыва и ослабления Советской власти обвиняемые по делу СЕ-

НИН, РОМАНОВ, КУЛИКОВ, БОБРОВ и КИРИКОВ в течение 1966– 969 годов пу-

тем проведения устной антисоветской пропаганды с использованием имеющей-

ся враждебной литературы занимались активной обработкой и вовлечением в

преступную деятельность других лиц.

При проведении антисоветской обработки они тенденциозно подбира-

ли и преподносили отдельные недостатки, имеющиеся в жизни советского

народа, как якобы закономерность, присущую нашему государственному

строю, искусственно создавали впечатление, что в СССР царит несправедли-

вость и произвол, фальсифицировали отдельные положения из произведе-

ний классиков марксизма– ленинизма, делали обобщенные клеветнические

выводы о том, что в СССР будто бы существует не социалистический строй,

а государственный капитализм и в нем рабочий класс угнетается «клас-

сом бюрократии», которому принадлежит экономическая и политическая

власть.

Действуя таким методом, обвиняемые заявляли обрабатываемым лицам о

необходимости борьбы с существующим в Советском Союзе государственным и

общественным строем с целью его свержения.

СЕНИН наряду с созданием антисоветской группы из студентов высших

учебных заведений в г. Саратове выполнял преступные указания ВУДКИ по ор-

ганизации враждебных групп в других районах страны.

В конце февраля 1967 года при выезде в академический отпуск ранее обра-

батывавшегося в антисоветском духе ИОНОВА СЕНИН дал ему задание по месту

жительства в гор. Кимры Калининской области подыскивать и вовлекать для

проведения враждебной деятельности других лиц.

Обработка СЕНИНЫМ ИОНОВА Ю.А. в антисоветском духе и поручение ему

вовлекать новых членов в антисоветскую группу подтверждается показаниями

обвиняемого СЕНИНА (т. 1 л. д. 129, 130– 31, 136– 39, 180– 82, 271) и свидетеля

ИОНОВА (т. 7 л. д. 234, 239, 240, 253).

В феврале 1969 года СЕНИН вовлек в Рязани во враждебную деятель-

ность студента историко-филологического факультета Петрозаводского

университета УЧИТЕЛЯ А.Е. (обвиняемого по другому делу), которому по-

151

ручил создать в Петрозаводске самостоятельную преступную группу и по-

дыскать возможности для направления за границу антисоветской литера-

туры.

В феврале 1969 года в Рязани СЕНИН вручил приехавшему из Петрозавод-

ска УЧИТЕЛЮ для использования в проведении враждебной деятельности на-

писанные участниками рязанской нелегальной группы антисоветские статьи:

«Трубы свободы», «Марксизм и колдуны», «Закат капитала», «Внешняя поли-

тика советского империализма», «Современность и национальный вопрос»,

«О безработице», «О патриотизме», «О базисе и надстройке», «Диалектический

материализм и влияние среды на объект».

В июне 1969 года по поручению ВУДКИ СЕНИН специально посылал из Ря-

зани в Петрозаводск свою сестру СЕНИНУ Г.М., которая передала там УЧИТЕЛЮ

три фотокопии «Заката капитала» и фотокопии с текстами других антисовет-

ских статей с целью их последующей пересылки за границу.

В июле того же года УЧИТЕЛЮ, приехавшему в Рязань, СЕНИН передал на

хранение написанную им статью злобного антисоветского содержания «Меха-

низм лжи».

Вовлечение СЕНИНЫМ в антисоветскую деятельность УЧИТЕЛЯ А.Е. и

передача ему антисоветской литературы подтверждается показаниями СЕ-

НИНА (т. 1, л. д. 89– 1, 93, 98– 02, 104, 118, 124: 141– 56, 269, 276, 277), ВУД-

КИ Ю.В. (т. 10, л. д. 20– 1, 42, 44), ВУДКИ В.В. (т. 10, л. д. 71, 77), УЧИТЕЛЯ А.Е.

(т. 10, л. д. 93– 8, 127– 34), свидетелей БРАГИНА А.Е. (т. 10, л. д. 106– 14), БРИО

Э.А. (т. 10, л. д. 115– 18), СЕНИНОЙ Г.М. (т. 10, л. д. 146– 48), МАРТИМОНОВА Е.Я.

(т. 10, л. д. 91, 92).

В течение осени 1966 и весны 1967 года СЕНИН с намерением вовлечь в ан-

тисоветскую деятельность обрабатывал студентов Саратовского юридического

института ИЛЬИНА Ю.В., ГРИГОРЬЕВУ А.Г., ИЛЬИНОВА И.И., МАКАРЕВИЧА Н.С. и

студента госуниверситета КОНСТАНТИНОВА С.А., причем последнему давал за-

дание обрабатывать во враждебном духе других лиц.

Антисоветская обработка СЕНИНЫМ ИЛЬИНА Ю.В., ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г.,

ИЛЬИНОВА И.И., МАКАРЕВИЧА Н.С. и КОНСТАНТИНОВА С.А. и поручение послед-

нему вовлекать других лиц в преступную группу подтверждается показаниями

СЕНИНА (т. 1 л. д. 47, 129– 32, 136– 39, 187– 90, 239– 40, 268– 69, 271), свиде-

телей ИЛЬИНА (т. 11, л. д. 97– 9), ГРИГОРЬЕВОЙ (т. 7, л. д. 37), ИЛЬИНОВА (т. 10,

л. д. 201– 02), МАКАРЕВИЧА (т. 10, л. д. 187, 188), КОНСТАНТИНОВА (т. 8 л. д. 164,

165, 171, 172).

РОМАНОВ, будучи одним из инициаторов создания антисоветской так назы-

ваемой «группы революционного коммунизма», вовлек в неё осенью 1967 года

ранее им обработанных КУЛИКОВА и ФЕДОРОВА. Тогда же привлек к преступ-

ной деятельности обвиняемого ФОКЕЕВА.

В 1968 году он проводил обработку студентов Госуниверситета МИХАЙЛО-

ВА Н.В. и ЗЕЛЕНСКОЙ А.М., познакомил их с уставом «группы революционного

коммунизма» и другими антисоветскими документами, добился согласия этих

лиц быть участниками антисоветской группы 2-го звена.

В 1968-1969 годах РОМАНОВ обрабатывал в тех же целях студентов различ-

ных институтов гор. Саратова ФРОНТАСЬЕВУ М.В., АНИКИНА С.П., САВЕНКОВА

Е.Е., ГОРБАЧЕВА В.М., РУДЧЕНКО А.А.

152

Реализуя преступные намерения нелегальной группы о проведении анти-

советской деятельности среди рабочих, РОМАНОВ в январе– феврале 1969 года

установил связь с РОДИНЫМ А.Н., наладчиком завода, и продолжил его антисо-

ветскую обработку, начатую в 1968 году участником группы ФЕДОРОВЫМ.

Принимая меры к созданию нелегальных групп в других городах страны,

РОМАНОВ в марте 1969 года познакомился в Саратове с жителем гор. Киева ра-

бочим БЕЛЕЦКИМ В.Д. и предпринял практические шаги к организации по ме-

сту его жительства антисоветской группы.

Выполняя задания СЕНИНА по вовлечению новых лиц для совместного

совершения преступлений, РОМАНОВ еще в июле– августе 1967 года предпри-

нимал попытки к обработке МЕЛЬНИКОВА Е.Л. и ЧЕВЫКАЛОВА И.Н., студентов

Саратовского Госуниверситета, но не найдя поддержки у них своим клеветниче-

ским измышлениям, вынужден был отказаться от этих намерений.

Антисоветская обработка РОМАНОВЫМ указанных лиц подтверждается

показаниями самого РОМАНОВА (т. 4 л. д. 64, 189– 01, 209– 11, 225, 230, 240,

243, 264, 273, 283, 123– 25, 133, 249, т. 5, л. д. 23, 24, 31, 62, 115, 118, 129), свидете-

лей ЗЕЛЕНСКОЙ А.М. (т. 8, л. д. 142-146), МИХАЙЛОВА Н.В. (т. 8, л. д. 73, 107– 10),

ФРОНТАСЬЕВОЙ М.В. (т. 8, л. д. 206), АНИКИНА С.П. (т. 8, л. д. 32– 4, 56– 0), СА-

ВЕНКОВА Е.Е. (т. 11, л. д. 216– 19), ГОРБАЧЕВА В.М. (т. 11, л. д. 161), РУДЧЕНКО

А.А. (т. 7, л. д. 94, 156– 58), РОДИНА А.Н. (т. 8, л. д. 224– 26, 236), БЕЛЕЦКОГО В.Д.

(т. 11, л. д. 169– 71, 176, 178), МЕЛЬНИКОВА Е.Л. (т. 11, л. д. 226, 273), ЧЕВЫКА-

ЛОВА И.Н. (т. 11, л. д. 230, 273).

Обвиняемый КУЛИКОВ в период с сентября 1967 до июля 1969 года систе-

матически проводил среди своего окружения пропаганду, направленную на под-

рыв и ослабление Советской власти.

С целью обработки в антисоветском духе ФЕДОРОВА Е.Е., БРЕДИХИНА Д.А.,

СЕМЕНОВА А.В., ЛОГИНОВА Д.И., АЛЕКСАНДРОВА А.Н. и ШЕПЕЛЕВА В.Я. КУЛИ-

КОВ в течение 1967– 969 годов неоднократно высказывал им клеветнические

измышления на советскую действительность, существующий в СССР государ-

ственный и общественный строй, опошлял внутреннюю и внешнюю политику

КПСС и правительства, пытался убедить указанных лиц в необходимости «новой

пролетарской революции».

При обработке ФЕДОРОВА, СЕМЕНОВА, БРЕДИХИНА, ЛОГИНОВА КУЛИКОВ

знакомил их с антисоветскими статьями «Правда о современности» и «Марк-

сизм и колдуны», а СЕМЕНОВУ, кроме этого, передал статью «Дероор» тоже

враждебного содержания.

В августе 1968 года КУЛИКОВ в беседах с ТРУДАЕВЫМ и РЯБОВЫМ клеветал

на советскую действительность и интернациональную политику СССР.

Аналогичные клеветнические измышления КУЛИКОВ высказывал в октя-

бре– ноябре 1967 года и в марте– апреле 1969 года своему знакомому ЛУКАШИ-

НУ В.А.

С хранившимися у него антисоветскими статьями «Правда о современно-

сти» и «Марксизм и колдуны» ознакомил в марте 1969 года КУЗНЕЦОВА И.М., а в

мае– июне того же года САЛУГИНА М.А. и БОНДАРЕНКО Н.П.

Вышеназванных ФЕДОРОВА, ЛУКАШИНА и ШЕПЕЛЕВА КУЛИКОВ знакомил

также с нелегальным политически вредным «Письмом Ф. Раскольникова к Ста-

лину».

153

Познакомившись в августе 1968 года через КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. с ФРОЛО-

ВЫМ В.Б. и в сентябре того же года с рабочим завода приемно-усилительных

ламп БУНДУРОМ В.Ф., КУЛИКОВ подверг их усиленной антисоветской обработке,

высказывая им клевету на социалистический строй.

Используя при обработке КНЯЖЕНЦЕВА, ФРОЛОВА и БУНДУРА такие анти-

советские статьи, как «Закат капитала», «Пропаганда и психология», «Дероор», а

также политически вредную нелегальную литературу («Письмо Раскольникова

к Сталину», письмо к съезду советских писателей от имени Солженицына), КУ-

ЛИКОВ убеждал их в необходимости борьбы против советского государственно-

го и общественного строя.

В октябре– ноябре 1969 года КУЛИКОВ с целью создания с их участием ан-

тисоветской группы ознакомил КНЯЖЕНЦЕВА, ФРОЛОВА и БУНДУРА с уставом

«группы революционного коммунизма».

В январе– мае 1969 года КУЛИКОВ, полагая, что завершил антисоветскую

обработку ФРОЛОВА и КНЯЖЕНЦЕВА, создал с их участием так называемое 2-е

звено антисоветской «группы революционного коммунизма», которое однако

не успело развернуть активную враждебную деятельность.

Факты антисоветской обработки КУЛИКОВЫМ указанных лиц подтвер-

ждаются его собственными показаниями (т. 6, л. д. 49, 50, 76, 77, 82– 7, 90– 2,

124, 133– 35, 141– 43; 148, 149, 152– 54, 157, 158, 185, 186, 208– 10, 216– 19,

224– 26, 276– 78), показаниями свидетелей: ФРОЛОВА В.Б. (т. 8, л. д. 253– 55,

259– 61, 264, 265, 270– 73, 279– 83, 288– 91, 295– 97, 302– 06, 309, 310,

313– 15), БУНДУРА В.Ф. (т. 9, л. д. 5– 0, 17– 5), КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. (т. 9, л. д. 36– 8,

44– 8, 53– 6, 59, 60, 64– 9, 72, 735 76, 77), СЕМЕНОВА А.В. (т. 9, л. д. 87– 0, 97– 16,

118, 119), БРЕДИХИНА Д.А. (т. 9, л. д. 168– 73), ЛОГИНОВА Д.И. (т. 9, л. д. 178– 84,

188– 90), АЛЕКСАНДРОВА А.Н. (т. 9, л. д. 195– 01), ФЕДОРОВА Е.Е. (т. 9, л. д. 204,

205, 209– 12), БОНДАРЕНКО Н.П. (т. 9, л. д. 224– 26), САЛУГИНА М.А. (т. 9, л. д. 229,

230), ЛУКАШИНА В.А. (т. 9, л. д. 233, 234), КУЗНЕЦОВА И.М. (т. 9, л. д. 237, 238), РЯ-

БОВА Ю.Д. (т. 9 л. д. 252– 54), ШЕПЕЛЕВА В.Я. (т. 9 л. д. 256, 257), ТРУДАЕВА Е.В.

(т. 9, л. д. 258, 259), а также: протоколами опознаний (т. 6, л. д. 279– 83, т. 8,

л. д. 336– 39), вещественными доказательствами (т. 18), материалами обыска

(т. 12, л. д. 222– 28, т. 13, л. д. 42– 2, 110– 16, 202– 06), заключениями кримина-

листических экспертиз (т. 14, л. д. 73– 1, 107– 19, 120– 30, 162– 02).

БОБРОВ, во исполнение ранее полученного от СЕНИНА задания, в течение

ноября 1967 года и февраля 1968 года в Саратове обрабатывал с целью вовле-

чения в преступную деятельность студентку юридического института ГРИГО-

РЬЕВУ А.Г. В январе 1969 года БОБРОВ с этой же целью знакомил жителя гор.

Батуми НАДАРЕЙШВИЛИ В.Г. с политически вредными статьями так называе-

мого «самиздата».

Проводя антисоветскую пропаганду, БОБРОВ в беседах со своими знакомы-

ми – РОДИНЫМ В.О. в январе 1967 года, ПАВЛОВСКИМ В.А. в мае 1967 года, а

также в октябре 1968 года и КОЦБОЙ В.Х. в октябре 1968 года клеветал на госу-

дарственный и общественный строй в СССР.

В октябре 1968 года в Саратове при разговоре с КОЦБОЙ В.Х., МОСУНО-

ВЫМ А.Ф. и ИЛЬИНЫМ Ю.В. о вводе в Чехословакию войск стран-участниц Вар-

шавского договора БОБРОВ клеветнически отзывался о советской внешней

политике.

154

Факт обработки БОБРОВЫМ с целью вовлечения в антисоветскую деятель-

ность отдельных лиц из своего окружения подтверждается его личным пока-

заниями (т. 3, л. д. 74, 103, 106, 176– 78, 193, 346) и показаниями свидетелей

ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г. (т. 7, л. д. 21, 22), НАДАРЕЙШВИЛИ В.Г. (т. 10, л. д. 258– 60).

Свидетели РОДИН В.О. (т. 10, л. д. 292, 293), ПАВЛОВСКИЙ В.А. (т. 10, л. д. 288, 289),

КОЦБА В.Х. (т. 11, л. д. 57) показали о клеветнических высказываниях БОБРОВА.

КИРИКОВ, изучая возможности привлечения к антисоветской деятельно-

сти однокурсника по институту ОДИНЦОВА В.Н., осенью 1968 года высказывал

в его присутствии клеветнические измышления на существующий в СССР го-

сударственный и общественный строй, а также читая ему враждебные статьи

«Марксизм и колдуны», «О патриотизме» и выдержки из «Заката капитала».

Изложенное подтверждается показаниями обвиняемого КИРИКОВА В.И.

(т. 5, л. д. 73– 4, 77, 128, 129, 257), свидетеля ИОНОВА (т. 7, л. д. 248) и ОДИНЦОВА

В.В. (т. 11, л. д. 109, 112; 115– 17, 124– 25).

Сознавая преступность своих действий, стремясь уйти от ответственно-

сти за совершенное, во избежание провала обвиняемые СЕНИН, РОМАНОВ,

КИРИКОВ, КУЛИКОВ и БОБРОВ применяли различные ухищрения: в перепи-

ске с единомышленниками использовали условности, подставные адреса, вы-

мышленные имена и фамилии, пользовалась паролями, избрали себе псевдо-

нимы. Предпринимали попытки подыскать квартиру в городе Саратове для

конспиративных встреч, изготовления и хранения на ней антисоветской ли-

тературы.

Применение ухищрений подтверждается показаниями обвиняемых: СЕНИ-

НА (т. 1, л. д. 118, 151, 152, 154, 155, 166, 167, 182, 211– 13, 271, 272), КИРИКОВА

(т 2, л. д. 133, 146, 193, 253, 261), БОБРОВА (т. 3, л. д. 103, 114), РОМАНОВА (т. 4,

л. д. 66, 104, 226, 227, 258; т. 5, л. д. 136), КУЛИКОВА (т. 6, л. д. 251, 252, 273), сви-

детелей РУДЧЕНКО А.А. (т. 7, л. д. 88, 117, 127, 148, 149, 178, 179), ГРИГОРЬЕВОЙ

А.Г. (т. 7, л. д. 27, 31), ИОНОВА Ю.В. (т. 7, л. д. 240, 290– 94), КЛОПИЧЕВА В.В. (т. 7,

л. д. 331), ФРОЛОВА В.Б. (т. 8, л. д. 254, 261, 283, 314, 315), КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. (т. 9,

л. д. 48), УЧИТЕЛЯ А.Е. (т. 10, л. д. 128, 131, 132), обвиняемого по другому делу

ВУДКИ Ю.В. (т. 11, л. д. 97) и вещественным доказательством – письмом СЕНИНА

к РОМАНОВУ с условностями (т. 18).

При обыске у обвиняемого СЕНИНА О.М. изъято: написанная им клевет-

ническая антисоветская статья «Механизм лжи», политически вредная лите-

ратура, так называемого «Самиздата», часть блокнота с записями содержания

клеветнических передач радиостанции «Би-би-си», письмо к СЕНИНУ от его со-

общника УЧИТЕЛЯ А.Е., подтверждающее преступную связь между ними (т. 16,

л. д. 244– 46, т. 18).

Обвиняемый КИРИКОВ В.И. при обыске добровольно выдал: изготовлен-

ные им рукописи антисоветского содержания – три статьи и одно стихотворе-

ние, блокноты с записями, подтверждающими его участие в организованной

антисоветской деятельности и коллективным изложением содержания статьи

«Дероор», написанное свидетелем ИОНОВЫМ стихотворение враждебного со-

держания, а также политически вредную литературу так называемого «Самиз-

дата» (т. 16 л. д. 193– 95, т. 21).

При обыске в квартире обвиняемого РОМАНОВА А.И. изъята пишущая ма-

шинка, на которой он размножал антисоветские документы.

155

Кроме того, принадлежавшие РОМАНОВУ А.И. антисоветские статьи, доку-

менты и другие вещественные доказательства изъяты у следующих лиц.

В квартире свидетеля АЛЕКСАНДРОВОЙ Г.И. – машинописные тексты ан-

тисоветских статей: «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала»,

«О работе Л. Борина «Закат капитала», «Дероор» («Трубы свободы»), «Правда

о современности», «К вопросу о сталинизме», «Современная интеллигенция и

революция», «Внешняя политика советского империализма», «Современность

и национальный вопрос», «Пропаганда и психология», «Диалектический мате-

риализм и влияние среды на объект», «Об идеологической работе», «О безра-

ботице», «О базисе и надстройке», «О патриотизме», «Идеологическая работа и

психология», «Марксизм и колдуны», устав «группы революционного коммуниз-

ма», части работ «Дероор» и «Современность и национальный вопрос», а также

литература так называемого «Самиздата» (т. 15, л. д. 2– 20).

Фотокопии статей и документов: устав «группы революционного комму-

низма», «Правда о современности», (частично), «Пропаганда и психология» в 2-х

экземплярах (т. 22).

Фотонегативы с текстами статей и документов: «Закат капитала», «По-

слесловие к «Закату капитала», «Дероор» («Трубы свободы»), «О патриотиз-

ме», «О безработице», «Об идеологической работе», «О базисе и надстройке»,

«Марксизм и колдуны», «Правда о современности», «К вопросу о сталинизме»,

«Современная интеллигенция и революция», «Диалектический материализм и

влияние среды на объект», устав «группы революционного коммунизма», «Про-

паганда и психология», «Внешняя политика советского империализма», «Совре-

менность и национальный вопрос» (т. 22).

Фотоаппарат «Зенит– Б», фотопринадлежности и химреактивы, служившие

для размножения антисоветских статей и документов, а также фильмоскоп для

чтения обработанных фотонегативов (т. 13, л. д. 33).

В квартире свидетеля МИХАЙЛОВА Н.В. – фотонегативы статей: «Закат

капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Борина «Закат ка-

питала», «Современная интеллигенция и революция», «Современность и наци-

ональный вопрос», «Внешняя политика советского империализма», «К вопросу

о сталинизме», «Об идеологической работе», «О безработице», «О патриотизме»,

«О базисе и надстройке», «Идеологическая работа и психология», «Марксизм и

колдуны», «Правда о современности», «Дероор» («Трубы свободы»), «Диалекти-

ческий материализм и влияние среды на объект», «Пропаганда и психология»

(т. 22).

Пишущая машинка «Башкирия» (т. 13, л. д. 86).

В квартире свидетеля ФРОЛОВА В.Б. – машинописные статьи: «Закат ка-

питала», «Послесловие к «Закату капитала», «Пропаганда и психология», «К

вопросу о сталинизме», «Современная интеллигенция и революция», «Прав-

да о современности», «О базисе и надстройке», «Об идеологической работе»,

«Современность и национальный вопрос», «О патриотизме», «О безработице»,

«Внешняя политика советского империализма», «Идеологическая работа и пси-

хология», «Диалектический материализм и влияние среды на объект», а также

литература так называемого «самиздата» (т. 16, л. д. 2– 77).

В квартире свидетеля БЕЛЕЦКОГО В.Д. – литература так называемого «са-

миздата» (т. 16, л. д. 201– 11), а также фотокопии статей: «Пропаганда и психо-

156

логия», «Правда о современности» в 3-х экземплярах, «Марксизм и колдуны» в

2-х экземплярах (т. 22).

В квартире свидетеля РОДИНА А.Н. – фотонегативы статьи «Пропаганда и

психология» (т. 22).

Обвиняемый БОБРОВ В.А., будучи арестованным, добровольно выдал хра-

нившиеся им в тайнике фотокопии антисоветских работ «Закат капитала» и

«Дероор» («Трубы свободы»), рукопись части статьи «Диалектический материа-

лизм и влияние среды на объект» и политически вредную литературу так назы-

ваемого «самиздата». При обыске в его квартире также была изъята «самизда-

товская» литература (т. 19, т. 24).

При обыске у обвиняемого ФОКЕЕВА М.Г. изъяты антисоветские статьи

«К вопросу о сталинизме», «Письмо с дороги», «Особенности развития капита-

лизма на Востоке и на Западе», а также литература так называемого «самиз-

дата», тетрадь с записями клеветнических передач радиостанции «Би-би-си»

(т. 15, л. д. 222– 38, т. 17, т. 23).

Кроме этого изъяты фотокопии антисоветских статей, документов и поли-

тически вредных произведений: устав «группы революционного коммунизма»,

«Пропаганда и психология», «Марксизм и колдуны», «правда о современности»,

(т. 22), фотокопия книги Некрича «1941. 22 июня» (т. 20), а также фотонегативы

статей «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Бори-

на «Закат капитала», «Дероор», («Трубы свободы»), «Об идеологической работе»,

«О безработице», «О базисе и надстройке», «Марксизм и колдуны», «Современ-

ная интеллигенция и революция», «Внешняя политика советского империа-

лизма», «Диалектический материализм и влияние среды на объект», «Правда о

современности», «Современность и национальный вопрос», части книги «1941,

22 июня» (т. 22).

У него же изъят фотоаппарат «Мир», который использовался для размно-

жения антисоветской литературы (т. 12).

При обыске у обвиняемого КУЛИКОВА Д.Г. изъято: фотокопия антисовет-

ского документа «Пропаганда и психология» (т. 22), записная книжка, содержа-

щая псевдонимы лиц, которых он обрабатывал в антисоветском духе, а также

хранившиеся у него выписки из статей «Закат капитала» и «Пропаганда и психо-

логия», сделанные свидетелем ФРОЛОВЫМ В.Б. (т. 18).

Кроме этого, принадлежавшие КУЛИКОВУ Д.Г. антисоветские статьи изъя-

ты у следующих лиц.

В квартире свидетеля СЕМЕНОВА А.В. – статья «Дероор» («Трубы свободы»).

(т. 16, л. д. 222– 42);

в квартире свидетеля КНЯЖЕНЦЕВА В.Я. – статья «Марксизм и колдуны» и

литература так называемого «самиздата» (т. 16, л. д. 213– 20).

Обвиняемый СЕНИН Олег Михайлович в предъявленном обвинении в со-

вершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР, винов-

ным себя признал полностью.

В процессе предварительного следствия вначале вел себя неискренно, затем

изменил свое поведение, рассказал о содеянном, осудил свои преступные дей-

ствия, раскаялся и дал показания в отношении сообщников и единомышленников.

Изобличается показаниями обвиняемых КИРИКОВА В.А., РОМАНОВА А.И.,

КУЛИКОВА Д.Г., БОБРОВА В.А., обвиняемых по другим делам ВУДКИ Ю.В., ВУД-

157

КИ В.В., ФРОЛОВА О.И., МАРТИМОНОВА Е.Я., УЧИТЕЛЯ А.Е., показаниями свидете-

лей ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г., РУДЧЕНКО А.А., ИОНОВА Ю.В., КЛОПИЧЕВА В.В., КОНСТАН-

ТИНОВА С.А., ФАТЮШИНА А.К., СЕНИНОЙ Г.М., МАКАРЕВИЧА Н.С., ИЛЬИНОВА

И.И., ИЛЬИНА Ю.В., вещественными доказательствами, протоколами осмотров и

опознаний, а также заключением почерковедческой экспертизы.

Обвиняемый КИРИКОВ Валентин Иванович в предъявленном обвинении в

совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР, винов-

ным себя признал полностью. При обыске добровольно выдал вещественные

доказательства: собственноручно написанные статьи и стихи антисоветского

содержания, а также политически вредную литературу так называемого «са-

миздата».

На следствии вел себя искренне, способствовал раскрытию преступления и

осудил свои преступные действия.

Изобличается показаниями обвиняемых СЕНИНА О.М., РОМАНОВА А.И., КУ-

ЛИКОВА Д.Г., БОБРОВА В.А., обвиняемого по другому делу ВУДКИ Ю.В., показани-

ями свидетелей РУДЧЕНКО А.А., ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г., ИОНОВА Ю.В., КЛОПИЧЕВА

В.В., ФРОЛОВА В.Б., ОДИНЦОВА В.И., ОДИНЦОВА Вл. Н., КОЛОСОВА Г.В., КИРИКО-

ВОЙ Т. Г., вещественными доказательствами, протоколами осмотров, заключе-

ниями криминалистических экспертиз.

Обвиняемый РОМАНОВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ в предъявленном обвине-

нии в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР

виновным признал себя полностью.

В процессе предварительного следствия на первых допросах вел себя неис-

кренне, затем изменил свое поведение, дал обстоятельные показания о содеян-

ном им, а также сообщниками и единомышленниками, способствовал раскры-

тию преступления, сообщил о лицах, у которых хранились принадлежавшие ему

антисоветские материалы, раскаялся и дал должную оценку своим преступным

действиям.

Изобличается показаниями обвиняемых СЕНИНА О.М., КИРИКОВА В.И., КУ-

ЛИКОВА Д.Г., БОБРОВА В.А., ФОКЕЕВА М.Г., обвиняемого по другому делу ВУДКИ

В.В., показаниями свидетелей ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г., РУДЧЕНКО А.А, ИОНОВА Ю.В.,

КЛОПИЧЕВА В.В., АНИКИНА С.П., МИХАЙЛОВА Н.В., ЗЕЛЕНСКОЙ А.М., КОНСТАН-

ТИНОВА С.А., ФРОНТАСЬЕВОЙ М.В., ГОДИНА А.Н., ФРОЛОВА В.Б., ГОРБАЧЕВА В.М.,

БЕЛЕЦКОГО В.Д., ХЕЙФЕЦ Р.А., ГАМАЮНОВА А.З., САВЕНКОВА Е.Е., МЕЛЬНИКОВА

Е.Л., ЧЕВЫКАЛОВА И.Н., БЛОХИНОЙ А.К., ДИНЕС В.А., очными ставками с обви-

няемыми КИРИКОВЫМ В.И. и ФОКЕЕВЫМ М.Г., свидетелем РОДИНЫМ А.Н., ве-

щественными доказательствами, протоколами осмотров и опознаний, а также

заключениями криминалистических экспертиз.

Обвиняемый КУЛИКОВ ДМИТРИЙ ГЕОРГИЕВИЧ в предъявленном обвине-

нии в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР

виновным себя признал полностью.

В процессе предварительного следствия вначале вел себя неискренне, за-

тем дал показания о своей преступной деятельности, о сообщниках и едино-

мышленниках, раскаялся в содеянном и осудил свои враждебные действия.

Изобличается показаниями обвиняемых СЕНИНА О.М., КИРИКОВА В.И., РО-

МАНОВА А.И., показаниями свидетелей ФЕДОРОВА Е.Е., БРЕДИХИНА Д.А., СЕМЕ-

НОВА А.В., ЛОГИНОВА Д.И., АЛЕКСАНДРОВА А.Н., ШЕПЕЛЕВА В.Я., ТРУДАЕВА В.Е.,

158

КУЗНЕЦОВА И.М., РЯБОВА Ю.Д., ЛУКАШИНА В.А., САЛУГИНА М.А., БОНДАРЕН-

КО Н.П., КНЯЖЕНЦЕВА В.Я., ФРОЛОВА В.Б., БУНДУРА В.Ф, КУЛИКОВОЙ В.П., веще-

ственными доказательствами, протоколами осмотров и опознаний, заключени-

ями криминалистических экспертиз.

Обвиняемый БОБРОВ Виктор Александрович в предъявленном обвинении

в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР ви-

новным признал себя полностью.

В процессе предварительного следствия вначале вел себя неискренне,

пытался скрыть свою преступную деятельность, впоследствии дал показания

о себе и своих сообщниках, добровольно выдал антисоветские материалы, хра-

нившиеся в тайнике, раскаялся в содеянном.

Изобличается показаниями обвиняемого СЕНИНА О.М., КИРИКОВА В.И.,

РОМАНОВА А.И., показаниями свидетелей ГРИГОРЬЕВОЙ А.Г., РУДЧЕНКО А.А.,

ИОНОВА Ю.В., КЛОПИЧЕВА В.В., КАСПЕРСКОЙ М.П., НАДАРЕЙШВИЛИ В.Г., ПАВ-

ЛОВСКОГО В.А., РОДИНА В.О., КОЦБЫ В.Х., МОСУНОВА А.Ф., ИЛЬИНА Ю.В., КА-

ШАЕВОЙ Л.П., МАКСИМОВОЙ В.М., очной ставкой с свидетелем ИОНОВЫМ Ю.В.,

вещественными доказательствами, протоколами осмотров и заключениями

криминалистических экспертиз.

Обвиняемый ФОКЕЕВ Михаил Георгиевич в предъявленном обвинении в

совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 70 и ст. 72 УК РСФСР, ви-

новным себя признал полностью.

В процессе предварительного следствия вел себя неискренне, показания

давал после изобличения соответствующими доказательствами, должной оцен-

ки своим антисоветским действиям и убеждениям не дал.

Изобличается показаниями обвиняемого РОМАНОВА А.И., очной ставки с

ним, показаниями свидетелей ФОКЕЕВОЙ Т. Г., ФОКЕЕВА Г.В., вещественными

доказательствами, протоколами осмотров и заключениями криминалистиче-

ских экспертиз.

Содержание доказательств, подтверждающих преступную деятельность

обвиняемых, описано выше.

НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО ОБВИНЯЮТСЯ:

СЕНИН Олег Михайлович, 1947 года рождения, уроженец г. Шацка Рязан-

ской области, гр-н СССР, исключенный из членов ВЛКСМ в связи с арестом, сту-

дент 5 курса заочного отделения Саратовского юридического института, женат,

ранее не судим, до ареста проживал в <...> и работал следователем-стажером в

прокуратуре Советского района г. Рязани.

В ТОМ, ЧТО:

В целях подрыва и ослабления Советской власти с осени 1966 года до авгу-

ста 1969 года занимался активной организованной антисоветской деятельно-

стью.

Будучи подвергнут враждебной обработке со стороны ВУДКИ Ю.В., осенью

1966 года дал согласие проводить совместную организованную деятельность,

направленную на свержение существующего в СССР государственного и обще-

ственного строя.

159

По заданию ВУДКИ в течение осени 1966 года и в начале 1967 года в Са-

ратове проводил антисоветскую обработку БОБРОВА, КИРИКОВА, ИОНОВА,

РУДЧЕНКО, КЛОПИЧЕВА, ИЛЬИНА, ГРИГОРЬЕВОЙ, ИЛЬИНОВА, МАКАРЕВИЧА,

КОНСТАНТИНОВА, причем из них КИРИКОВА, БОБРОВА, РУДЧЕНКО, ИОНОВА и

КЛОПИЧЕВА вовлек в преступную деятельность, создав в феврале 1967 года не-

легальную группу, руководителем которой был до октября того же года.

С мая 1967 года до августа 1969 года являлся также активным участником

антисоветской группы, существовавшей в Рязани.

Весной 1967 года обработал во враждебном духе студента Саратовского го-

суниверситета РОМАНОВА, а в сентябре того же года – КУЛИКОВА.

С ноября 1966 по май 1967 года систематически проводил сборища в раз-

ных местах г. Саратова, на которых выступал с клеветническими измышлени-

ями на советскую действительность, заявлял КИРИКОВУ, БОБРОВУ, ИОНОВУ,

РУДЧЕНКО о необходимости борьбы с Советской властью, обсуждал вопросы

конспирации, расширения преступной группы, требовал от участников вовле-

чения в нее других лиц.

В апреле 1967 года в Рязани обсуждал с Вудкой вопрос об изготовлении и

распространении антисоветских листовок, планируя проведение этой преступ-

ной акция ко дню всенародного праздника 50 годовщины Октябрьской револю-

ции. По возвращении в Саратов рекомендовал своим сообщникам подготовить-

ся к изготовлению и распространению антисоветских листовок.

Являясь руководителем антисоветской группы, установил для всех участ-

ников обязательность уплаты членских взносов и с апреля по октябрь 1967 года

вносил их сам. В сентябре того же года дал указание казначею группы КИРИКО-

ВУ выдать деньги РОМАНОВУ на приобретение пишущей машинки для размно-

жения антисоветской литературы. Как и другие участники группы, имел псев-

доним.

ИОНОВУ в феврале, а РОМАНОВУ и КОНСТАНТИНОВУ весной 1967 года да-

вал задание по месту учебы и жительства вовлекать в антисоветскую деятель-

ность других лиц.

В июне 1967 года КИРИКОВУ, БОБРОВУ и РОМАНОВУ поручал в период лет-

них каникул проводить работу по расширению группы, а КИРИКОВУ и РОМАНО-

ВУ, кроме того, подыскать для использования в преступных целях конспиратив-

ную квартиру. С августа по октябрь 1967 года продолжал проводить сборища

антисоветской группы в сквере напротив центральной городской библиотеки и

в квартире КИРИКОВА.

В сентябре этого же года написал проект устава, в котором разработал орга-

низационные принципы построения антисоветской группы, права и обязанно-

сти её членов, а также вопросы конспирации.

На одном из сборищ ознакомил с проектом устава своих сообщников и пе-

редал его на хранение КИРИКОВУ. Тогда же ввел в состав нелегальной группы

ранее привлеченного им к антисоветской деятельности РОМАНОВА.

В начале 1968 года дал согласие размножить и распространить в Саратове

написанные ВУДКОЙ антисоветские материалы.

В марте того же года организовал через БОБРОВА доставку этих материа-

лов в Саратов, где они использовались в антисоветских целях участниками так

называемой «группы революционного коммунизма».

160

Осенью 1968 года нависал для рязанской нелегальной группы проект уста-

ва и вместе с другими сообщниками по преступной деятельности в Рязани об-

суждал этот антисоветский документ.

В тот же период написал под псевдонимом «В. Юрин» статьи «Марксизм и

действительность» и «Механизм лжи», в которых содержатся злобные антисо-

ветские измышления.

Статью «Марксизм и действительность» направил через ВУДКУ в Саратов

участникам нелегальной группы, которые одну главу из неё «К вопросу о стали-

низме» размножили и распространили.

В феврале 1969 года вовлек в Рязани во враждебную деятельность студента

Петрозаводского госуниверситета УЧИТЕЛЯ А.Е., поручил ему создать по месту

учебы преступную группу и изыскать возможности для направления за границу

антисоветской литературы.

Тогда же передал ему антисоветские статьи: «Дероор» («Трубы свободы»),

«Марксизм и колдуны», «Закат капитала», «Внешняя политика советского импе-

риализма», «Современность и национальный вопрос», «О безработице», «О па-

триотизме», «О базисе и надстройке», «Диалектический материализм и влияние

среды на объект» для их использования в проведении враждебной деятельности.

В июле того же года передавал на хранение УЧИТЕЛЮ статью «Механизм

лжи». Систематически хранил антисоветскую литературу.

В июне 1969 года по поручению ВУДКИ специально посылал из Рязани в

гор. Петрозаводск свою сестру – СЕНИНУ Г.М., которая передала там УЧИТЕЛЮ

три фотокопии «Заката капитала» и фотокопии других антисоветских статей с

целью их последующей пересылки за границу.

В мае 1969 года, находясь в Саратове, получил от РОМАНОВА через РУДЧЕН-

КО рецензию «О работе Л. Борина «Закат капитала», написанную участниками

«группы революционного коммунизма», которую в том же месяце передал в Ря-

зани ВУДКЕ.

В октябре 1967 и мае 1969 годов при встречах с БОБРОВЫМ, РУДЧЕНКО, РО-

МАНОВЫМ и КИРИКОВЫМ в Саратове клеветал на политику, проводимую КПСС

и Советским правительством, при этом допускал террористические высказыва-

ния против руководителей партии и Советского государства,

ТО ЕСТЬ в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72

УК РСФСР.

КИРИКОВ Валентин Иванович, 1942 года рождения, уроженец г. Саратова,

русский, гр-н СССР, исключенный из КПСС в связи с арестом, женат, ранее не су-

дим, студент 4 курса Саратовского юридического института, проживавший до

ареста в <...>,

В ТОМ, ЧТО:

В целях подрыва и ослабления Советской власти с 1967 года до дня ареста

28 августа 1969 года в составе антисоветских групп занимался организованной

враждебной деятельностью.

Будучи подвергнут антисоветской обработке со стороны СЕНИНА О.М. в

апреле 1967 года дал согласие проводить организованную преступную деятель-

ность, направленную на свержение существующего в СССР государственного и

общественного строя. Состоя в возглавляемой СЕНИНЫМ антисоветской группе

с апреля по октябрь 1967 года, систематически принимал участие в нелегаль-

161

ных сборищах в разных местах Саратова, на которых выступал с клеветнически-

ми измышлениями на советскую действительность, обсуждал вопросы расши-

рения преступной группы, соблюдения конспирации, применения условностей

при переписке, избрал себе псевдоним, дал согласие на подыскание конспира-

тивной квартиры, являлся казначеем нелегальной группы, платил, собирал и

хранил членские взносы, выдавал деньги на приобретение пишущей машинки

для размножения антисоветской литературы, а также на другие преступные

цели.

В сентябре 1967 года ознакомился с разработанным СЕНИНЫМ проектом,

устава антисоветской группы, согласился с содержавшимися в нем требования-

ми, некоторое время хранил его, а затем уничтожил.

На сборищах с октября 1967 года неоднократно обсуждал вопрос о проведе-

нии массовой антисоветской агитации путем распространения листовок.

Выйдя из группы, руководимой СЕНИНЫМ, явился одним из инициаторов

создания другой антисоветской так называемой «группы революционного ком-

мунизма», в составе которой с октября 1967 года до ареста систематически уча-

ствовал на конспиративных сборищах, клеветал на советский государственный

и общественный строй.

В ноябре 1967 года предложил единомышленникам свою структуру и схему

организации преступных сообществ, обязался создать антисоветскую группу в

юридическом институте и с этой целью обрабатывал во враждебном духе сту-

дента РУДЧЕНКО.

В ноябре 1967 года участвовал в разработке устава антисоветской «груп-

пы революционного коммунизма» и в декабре того же года на одном из сборищ

вместе о РОМАНОВЫМ, КУЛИКОВЫМ и ФЕДОРОВЫМ принял его. Состоя в груп-

пе, платил членские взносы, давал согласие на использование денежных средств

в преступных целях, обсуждал вопросы хранения и транспортировки враждеб-

ной литературы, соблюдения конспирации, избрал себе новый псевдоним.

В марте и июне 1968 года получил от БОБРОВА злобный антисоветский

трактат «Закат капитала» и 10 других работ враждебного содержания и принял

участие в их размножении.

В октябре– декабре 1967 года трижды встречался с руководителем рязан-

ской антисоветской группы ВУДКОЙ Ю.В., обменивался с ним антисоветской ли-

тературой и участвовал на совместных сборищах.

Осенью 1968 года знакомил ОДИНЦОВА В.Н. с антисоветской работой «За-

кат капитала» и двумя другими статьями враждебного содержания, а также изу-

чал возможности привлечения его к антисоветской деятельности.

В 1968-1969 гг. неоднократно размножал от руки и фотоспособом анти-

советскую литературу («Закат капитала», «Дероор» и другие статьи), хранил и

распространял ее, а также высказывал одобрение содержащимся в ней положе-

ниям.

В 1968 году участвовал в коллективном изготовлении статей антисовет-

ского содержания «О работе Л. Борина «Закат капитала» и «Пропаганда и психо-

логия». Является автором двух статей, «очерка» и стихотворения с клеветой на

советскую действительность, с которыми знакомил своих единомышленников.

Кроме того, хранил два стихотворения антисоветского содержания, написанные

РОМАНОВЫМ и ИОНОВЫМ,

162

ТО-ЕСТЬ в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72

УК РСФСР.

РОМАНОВ Александр Иванович, 1948 года рождения, уроженец гор. Сарато-

ва, русский, гр-н СССР, исключен из ВЛКСМ в связи с арестом, не судимый, холост,

студент 4-го курса Саратовского госуниверситета, до ареста проживал <...>,

В ТОМ, ЧТО:

В целях подрыва и ослабления Советской власти в течение 1967– 969 гг.,

состоя в нелегальных группах, активно занимался организационной преступ-

ной деятельностью. Подвергшись враждебной обработке со стороны СЕНИНА,

весной 1967 г. встал на путь борьбы против существующего в СССР государ-

ственного и общественного строя.

В сентябре-октябре 1967 года являлся участником руководимой СЕНИНЫМ

преступной группы, участвовал на ее нелегальных сборищах, где обсуждал с со-

общниками вопросы по вовлечению в антисоветскую деятельность других лиц,

при этом в своих высказываниях допускал клеветнические измышления о со-

ветской действительности.

В сентябре 1967 года ознакомился с разработанным СЕНИНЫМ проектом

устава и согласился с содержащимися в нем требованиями.

В том же месяце на деньги, выделенные ему из «денежного фонда» группы,

купил пишущую машинку «Ундервуд» для размножения антисоветских доку-

ментов.

Выполняя задание СЕНИНА, в июле– августе 1967 года подыскивал в Са-

ратове конспиративную квартиру для использования ее в преступных целях и

предпринял попытки к антисоветской обработке студентов Саратовского го-

суниверситета МЕЛЬНИКОВА Е.Л. и ЧЕВЫКАЛОВА И.Н. Тогда же направлял СЕ-

НИНУ, находящемуся в Рязани, письма, в которых с применением условностей

сообщал о выполнении задания.

Являлся одним из инициаторов создания другой антисоветской так назы-

ваемой «группы революционного коммунизма», в составе которой с октября

1967 года до ареста систематически участвовал на конспиративных сборищах,

клеветал на советский государственный и общественный строй, обсуждал во-

просы конспирации, вовлечения во враждебную деятельность других лиц и про-

ведения массовой антисоветской агитации путем распространения листовок.

В октябре 1967 года ввел в «группу революционного коммунизма» ранее

обработанных им КУЛИКОВА Д.Г. и ФЕДОРОВА Г.Э.

В 1968-1969 гг. проводил антисоветскую обработку студентов госуниверси-

тета МИХАЙЛОВА Н.В., ЗЕЛЕНСКОЙ А.М., ФРОНТАСЬЕВОЙ М.В., САВЕНКОВА Е.Е.,

ГОРБАЧЕВА В.Н., студентов других вузов АНИКИНА С.П. и РУДЧЕНКО Л.А., а также

рабочего РОДИНА А.Н.

В августе 1969 года предпринял практические шаги к организации в Киеве

через рабочего БЕЛЕЦКОГО В.Д. антисоветской группы.

При проведении обработки во враждебном духе других лиц клеветал на со-

ветский общественный и государственный строй, заявлял им о необходимости

борьбы с существующим в СССР строем с целью его свержения.

На сборищах группы обсуждал со своими сообщниками вопросы, связанные

с конспирацией в преступной деятельности, избрал себе псевдоним «НИЛИН».

163

В ноябре 1967 года договорился с КИРИЛОВЫМ, КУЛИКОВЫМ и ФЕДОРО-

ВЫМ о создании денежного фонда группы для преступных целей и до ноября

1968 года вносил взносы по 3 рубля ежемесячно. За счет средств «денежного

фонда» приобрел вторую пишущую машинку для размножения антисоветской

литературы, фотоаппарат «Зенит-Б» с принадлежностями и расходовал деньги

на другие преступные цели.

Систематически изготовлял, размножал и распространял антисоветскую

литературу. Принимал участие в написании устава «группы революционного

коммунизма», рецензии «О работе Л. Борина «Закат капитала», обсуждал и кор-

ректировал черновик статьи «Пропаганда и психология», переписал стихотво-

рение враждебного содержания ИОНОВА, сам сочинил клеветническое стихот-

ворение. Перепечатал на пишущей машинке в 2-х экземплярах антисоветские

статьи: «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», рецензию «О ра-

боте Л. Борина «Закат капитала», «Современная интеллигенция и революция»,

«Современность и национальный вопрос», «Внешняя пошлина советского им-

периализма», «К вопросу о сталинизме» «Об идеологической работе», «О ба-

зисе и надстройке», «О патриотизме», Идеологическая работа и психология»,

«Марксизм и колдуны», «Правда о современности», «О безработице», «Дероор»

(«Труды свободы»), устав «группы революционного коммунизма», «Пропаганда

и психология».

В августе 1969 года при содействии АНИКИНА в квартире АЛЕКСАНДРО-

ВОЙ изготовил в двух экземплярах фотонегативы названных статей и негативы

политически вредных материалов: письмо к съеду советских писателей от име-

ни Солженицына, письмо Раскольникова к Сталину, тексты выступлений Даниэ-

ля и Синявского на судебном процессе и другие.

В феврале-марте 1969 года при участии КИРИКОВА перефотографировал

статьи «О безработице», «О базисе и надстройке», «Об идеологической работе»,

6-ю главу «Заката капитала», «Послесловие к «Закату капитала» и рецензию

«О работе Л. Борина «Закат капитала».

Хранил у себя дома и на квартирах своих единомышленников антисовет-

скую литературу, распространял ее среди других лиц, давал читать МИХАЙЛОВУ,

ЗЕЛЕНСКОЙ, ГОРБАЧЕВУ, РОДИНУ, БЕЛЕЦКОМУ, ФРОЛОВУ И ФРОНТАСЬЕВОЙ.

Совместно со своими сообщниками обсуждал вопросы хранения и транс-

портировки антисоветской литературы.

Поддерживал связь с представителем существовавшей в Рязани антисовет-

ской группы ВУДКОЙ Ю.В. и через сообщников обменивался с ним враждебной

литературой.

В 1967– 969 гг. перечисленные выше антисоветские статьи и материалы

«самиздата» в виде машинописных текстов, рукописей, фотокопий, фотонегати-

вов передавал для хранения и размножения вовлеченному им в преступную де-

ятельность ФОКЕЕВУ М.Г. Неоднократно получал от последнего размноженные

антисоветские документы.

В августе 1969 года с ФОКЕЕВЫМ в квартире АЛЕКСАНДРОВОЙ размножил

фотоспособом в 4-х экземплярах злобную антисоветскую статью «Пропаганда и

психология»,

ТО-ЕСТЬ в совершении преступлений, предусмотренных п. 1 ст. 70 и ст. 72

УК РСФСР.

164

КУЛИКОВ Дмитрий Георгиевич, 1942 года рождения, уроженец г. Саратова,

русский, гр-н СССР, исключен из членов ВЛКСМ в связи с арестом, не судимый,

образование высшее, женат, до ареста работал тренером по гимнастике в дет-

ской спортшколе «Сокол», проживал по адресу: <...>

В ТОМ, ЧТО:

С целью подрыва и ослабления Советской власти в течение ряда лет актив-

но занимался организованной преступной деятельностью.

Будучи обработан СЕНИНЫМ О.М. и РОМАНОВЫМ А.И., по предложению по-

следнего вступил в антисоветскую группу, в составе которой с октября 1967 года

до дня задержания – 28 августа 1969 года вел организованную враждебную дея-

тельность, направленную на свержение существующего в СССР государственно-

го и общественного строя.

В октябре-ноябре 1967 года на нелегальных сборищах с сообщниками РО-

МАНОВЫМ, КИРИКОВЫМ, ФЕДОРОВЫМ обсуждал организационное строение

нелегальной группы, вопросы о ее уставе, программе, конспирации враждебной

деятельности и методах проведения антисоветской пропаганды. На одном из

сборищ избрал псевдоним «ИЛЬИН».

По поручению РОМАНОВА в ноябре 1967 года пытался написать программу

преступного сообщества. В конце того же месяца с участием КИРИКОВА и ФЕДО-

РОВА составил проект устава преступной группы и договорился с ними назвать

ее в провокационных целях «группой революционного коммунизма».

В начале декабря 1967 года совместно с РОМАНОВЫМ, КИРИКОВЫМ и ФЕ-

ДОРОВЫМ принял устав антисоветской группы.

По поручению сообщников КУЛИКОВ с ноября 1967 года стал «кассиром» груп-

пы, получал с них членские взносы в размере по 3 рубля ежемесячно и платил сам.

Из созданного «денежного фонда» группа с мая 1968 г. по август 1969 года

выдавал РОМАНОВУ деньги на приобретение и ремонт пишущей машинки, по-

купку фотоаппарата для размножение враждебной литературы, на железнодо-

рожный билет представителю рязанской антисоветской группы, приезжавшему

в г. Саратов для установления контакта с «группой революционного коммуниз-

ма» и на поездку РОМАНОВА в гор. КИЕВ с преступной целью. В связи с прове-

дением вербовочной работы по созданию так называемых 2-х звеньев группы в

ноябре 1968 года договорился о РОМАНОВЫМ и КИРИКОВЫМ о создании само-

стоятельных «денежных фондов».

Непосредственно участвовал в составлении антисоветских документов:

устава «группы революционного коммунизма», «О работе Л. Борина «Закат ка-

питала», «Пропаганда и психология».

Кроме того, размножал враждебные статьи «Закат капитала», «Современ-

ность и национальный вопрос», «Идеологическая работа и психология». Хранил

у себя антисоветские статьи «Закат капитала», «Дероор» («Трубы свободы»),

«Правда о современности», «Марксизм и колдуны», «Пропаганда и психология»

и другие.

В мае 1969 года передал РОМАНОВУ для перефотографирования антисо-

ветские статьи и получил от последнего в августе того же года фотокопию враж-

дебной статьи «Пропаганда и психология».

Являясь активным участником преступной группы, на протяжении

1967– 969 гг. с целью подрыва и ослабления Советской власти, систематически

165

вел антисоветскую пропаганду. В беседах с ФЕДОРОВЫМ, БРЕДИХИНЫМ, ЛОГИ-

НОВЫМ, АЛЕКСАНДРОВЫМ, СЕМЕНОВЫМ, ШЕПЕЛЕВЫМ, ТРУДАЕВЫМ, РЯБО-

ВЫМ, КУЗНЕЦОВЫМ, ЛУКАШИНЫМ, БОНДАРЕНКО и САЛУГИНЫМ злобно клеве-

тал на существующий в СССР государственный и общественный строй, опошлял

внутреннюю и внешнюю политику КПСС и Советского правительства, пытался

убедить этих лиц в необходимости «новой пролетарской революции». При этом

ФЕДОРОВА, БРЕДИХИНА, ЛОГИНОВА, СЕМЕНОВА, КУЗНЕЦОВА, БОНДАРЕНКО и

САЛУТИНА ознакомил со статьями антисоветского содержания «Правда о со-

временности» и «Марксизм и колдуны», а ЛУКАШИНА, ШЕПЕЛЕВА и ФЕДОРОВА

– с нелегальным политически вредным «письмом Раскольникова к Сталину».

В августе 1969 года передал СЕМЕНОВУ враждебную статью «Дероор»

(«Трубы свободы»).

На одном из сборищ в октябре-ноябре 1968 года призывал своих сообщ-

ников РОМАНОВА и КУЛИКОВА переносить центр антисоветской пропаганды в

среду рабочих.

В этот же период проводил усиленную антисоветскую обработку КНЯЖЕН-

ЦЕВА, ФРОЛОВА и БУНДУРА, используя при этом такие злобные враждебные

статьи как «Закат капитала», «Пропаганда и психология», «Дероор» («Трубы сво-

боды»), а также политически вредную нелегальную литературу, он убеждал их в

необходимости борьбы против Советской власти.

В январе– мае 1969 года КУЛИКОВ, полагая, что завершил антисоветскую

обработку ФРОЛОВА и КНЯЖЕНЦЕВА, создал с их участием так называемое 2-е

звено «группы революционного коммунизма», которое однако практическую

антисоветскую деятельность развернуть не успело,

ТО – ЕСТЬ в совершении преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72

УК РСФСР.

БОБРОВ Виктор Александрович, 1946 года рождения, уроженец гор. Киро-

вабада, Азербайджанской ССР, русский, гр-н СССР, исключен из членов ВЛКСМ в

связи с арестом, студент 4-го курса Саратовского юридического института, хо-

лост, ранее не судим, до ареста проживал <...>

В ТОМ, ЧТО:

Будучи обработан в октябре 1966 года СЕНИНЫМ О.М. в антисоветском

духе, до августа 1969 года занимался организованной преступной деятельно-

стью в целях подрыва и ослабления Советской власти.

В период с ноября 1966 до мая 1967 года совместно с КИРИЛОВЫМ, РУД-

ЧЕНКО и ИОНОВЫМ принимал участие в антисоветских сборищах, которые про-

водились СЕНИНЫМ в разных местах Саратова. На одном из сборищ в конце фев-

раля 1967 года договорился с указанными лицами создать преступную группу и

вступил в неё для организованной борьбы с Советской властью.

На сборищах, разделяя враждебные взгляды соучастников, высказы-

вал клеветнические измышления о советской действительности, призывал

к свержению Советской власти, обсуждал вопросы вовлечения в антисовет-

скую деятельность других лиц, о способах условной переписки, избрал в це-

лях конспирации псевдоним «ЯНОВ», платил членские взносы, предназна-

чавшиеся на расходы, связанные с преступной деятельностью нелегальной

группы.

166

В июне 1967 года дал согласие СЕНИНУ в период летних каникул проводить

работу по вовлечению в антисоветскую деятельность других лиц.

С конца августа по октябрь 1967 года продолжал участвовать на сборищах

в сквере напротив центральной городской библиотеки и в квартире КИРИКОВА,

согласился с предложенный СЕНИНЫМ проектом устава антисоветской группы,

выступал за необходимость сохранения ее единства в целях активного проведе-

ния враждебной деятельности.

С ноября 1967 до февраля 1968 года с целью вовлечения в преступную

деятельность обрабатывал в антисоветском духе ГРИГОРЬЕВУ А.Г., а в январе

1969 года НАДАРЕЙШВИЛИ В.Г.

Участвовал в установлении преступной связи с антисоветской группой в

Рязани. В марте 1968 года направлял туда за получением враждебной литера-

туры ГРИГОРЬЕВУ, которая привезла и передала ему два экземпляра антисовет-

ского трактата «Закат капитала», а также сборник из десяти статей враждебного

содержания – «Дероор» и другие.

Одобрив содержание указанной литературы, в целях распространения пе-

редавал ее в 1968 году КИРИКОВУ, ГРИГОРЬЕВОЙ, РУДЧЕНКО И КЛОПИЧЕВУ.

Антисоветские статьи «Закат капитала», «Дероор» и политически вредную

нелегальную литературу так называемого «самиздата» в течение двух лет хра-

нил в своей квартире, а в июне 1969 года спрятал в специально устроенном тай-

нике на Соколовой горе.

Проводя антисоветскую пропаганду в устной форме, в 1967-1968 годах РО-

ДИНУ В.О., ПАВЛОВСКОМУ В.А., КОЦБЕ В.Х., МОСУНОВУ А.Ф. и ИЛЬИНУ Ю.В. вы-

сказывал злобную клевету на существующий в СССР государственный и обще-

ственный строй, а также внешнюю политику КПСС и Советского правительства.

В 1967– 969 годах доставал у разных лиц политически вредные нелегаль-

ные материалы так называемого «самиздата», в том числе «письмо Раскольни-

кова к Сталину», письмо к съезду советских писателей от имени Солженицына,

статью о творчестве Евтушенко и Вознесенского. С указанными материалами в

разное время знакомил ИЛЬИНА Ю.В., КАШАЕВУ Л.И., КАСПЕРСКУЮ М.П., ГРИ-

ГОРЬЕВУ Л.Г. и ИОНОВА Ю.В., выясняя при этом их отношение к имеющимся в

этих клеветнических документах измышлениям, – ТО – ЕСТЬ в совершении преступлении, предусмотренных ч. 1 ст. 70 и ст. 72

УК РСФСР.

ФОКЕЕВ Михаил Георгиевич, 1947 годе рождения, уроженец гор. Полтавы,

русский, гр-н СССР, исключен из членов ВЛКСМ в связи с арестом, холост, студент

4-го курса вечернего отделения Саратовского госуниверситета, ранее не судим,

проживал в <...>, работал сторожем швейкомбината.

В ТОМ, ЧТО:

Будучи в 1967 году обработан во враждебном духе РОМАНОВЫМ, до октя-

бря 1969 года занимался активной антисоветской деятельностью, направлен-

ной на свержение существующего в СССР государственного и общественного

строя.

Осенью 1967 года предложил РОМАНОВУ, чтобы тот использовал его в ка-

честве «запасного звена», и обязался с целью подрыва и ослабления Советской

власти конспиративно хранить у себя и размножать антисоветскую литературу,

167

а в случае ареста РОМАНОВА продолжить враждебную деятельность против Со-

ветского государства.

В 1967– 969 годах систематически получал от РОМАНОВА для хранения и

размножения антисоветские материалы, а также политически вредные статьи

так называемого «самиздата».

В конце 1967 года принял от РОМАНОВА для хранения машинописный

текст устава так называемой «группы революционного коммунизма».

Весной 1268 года по договоренности с РОМАНОВЫМ с целью распростра-

нения переписал с фотокопии антисоветского трактата «Закат капитала» две

главы и передал их РОМАНОВУ.

В мае– июне того же года получил от РОМАНОВА для хранения машинопис-

ный текст этого трактата, ознакомился с ним и в беседах с РОМАНОВЫМ одо-

брял его содержание,

В 1968-1969 годах размножал фотоспособом «Закат капитала», фотокопии

передавал РОМАНОВУ, а негатив хранил в своей квартире.

В августе– сентябре 1968 года с машинописного текста антисоветской ста-

тьи «Пропаганда и психология» изготовил три фотокопии, две из которых пере-

дал РОМАНОВУ, а одну оставил на хранение у себя.

Ознакомившись с названной статьей, в которой советский строй отождест-

влялся с фашизмом, одобрил антисоветские измышления автора, о чем неодно-

кратно заявлял РОМАНОВУ.

В 1968/1969 годах принял от РОМАНОВА для хранения и последующего

размножения фотонегативы антисоветских статей: «Послесловие к «Закату ка-

питала», «О работе Л. Борина «Закат капитала», «О безработице», «Об идеологи-

ческой работе», «О базисе и подстройке», «Марксизм и колдуны», «Современная

интеллигенция и революция», «Внешняя политика советского империализма»,

«Диалектический материализм и влияние среды на объект», «Правда о совре-

менности», «Современность и национальный вопрос», «Дероор» и машинопис-

ный экземпляр статьи антисоветского содержания «О патриотизме».

Осенью 1968 года и в феврале– мае 1969 года изготовил четыре фотоко-

пии устава «группы революционного коммунизма» и по две фотокопии статей

«Марксизм и колдуны» и «Правда о соверменности».

Осенью 1968 года на листах брошюры «К событиям в Чехословакии» учи-

нил ряд записей, содержащих клевету на внешнюю политику СССР.

С весны 1969 года хранил рукописный текст антисоветской статьи «Марк-

сизм и действительность» и частично переписал ее в свою тетрадь.

С весны 1969 года хранил антисоветскую статью «К вопросу о сталинизме»

и два письма СЕНИНА к РОМАНОВУ с условным текстом, относящимся к преступ-

ной деятельности.

В августе 1969 года вместе с РОМАНОВЫМ на квартире АЛЕКСАНДРОВОЙ раз-

множил фотоспособом в четырех экземплярах статью «Пропаганда и психология».

Кроме того, в течение 1967– 969 годов получал от РОМАНОВА для хране-

ния, размножения и последующего использования в антисоветской деятельно-

сти политически вредную литературу так называемого «самиздата» (семь эк-

земпляров письма Раскольникова к Сталину, три экземпляра письма к съезду

советских писателей от имени Солженицына и записи с содержанием клеветни-

ческих сообщений радиостанций капиталистических стран).

168

Узнав об аресте РОМАНОВА, принимал меры к сокрытию хранившейся у

него антисоветской и политически вредной литературы, – ТО – ЕСТЬ в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 70 УК

РСФСР.

В соответствии со ст. 207 УПК РСФСР уголовное дело № 29 по обвинению

СЕНИНА О.М., КИРИКОВА В.И., РОМАНОВА А.И., КУЛИКОВА Д.Г., БОБРОВА В.А. и

ФОКЕЕВА М.Г. подлежит направлению прокурору Саратовской области.

Обвинительное заключение составлено 12 декабря 1969 года в городе Са-

ратове.

НАЧАЛЬНИК СЛЕДОТДЕЛЕНИЯ УКГБ ПРИ СМ СССР

по Саратовской области подполковник – (ХАМИДУЛЛИН)

СОГЛАСЕН: НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИИ КГБ ПРИ СМ СССР

по Саратовской области генерал-майор

(ВАСЬКИН)

169

СПИСОК ЛИЦ,

подлежащих вызову в судебное заседание

ОБВИНЯЕМЫЕ: 1. СЕНИН Олег Михайлович, содержится в следственном

изоляторе № 1 УВД Сароблисполкома, (т. 1).

2. КИРИКОВ Валентин Иванович, содержится в следственном изоляторе

№ 1 УВД Сароблисполкома, (т. II).

3. РОМАНОВ Александр Иванович, содержится в следственном изоляторе

№ 1 УВД Сароблисполкома, (т. 4, т. 5, л. д. 1-139).

4. КУЛИКОВ Дмитрий Георгиевич, содержится в следственном изоляторе

№ 1 УВД Сароблисполкома, (т. VI).

5. БОБРОВ Виктор Александрович, содержится в следственном изоляторе

№ 1 УВД Сароблисполкома, (т. III).

6. ФОКЕЕВ Михаил Георгиевич, содержится в следственном изоляторе № 1

УВД Сароблисполкома, (т. V, л. д. 140– 91).

СВИДЕТЕЛИ: 1. ВУДКА Юрий Вениаминович, содержится в следственном

изоляторе № 1 Рязанского УВД (т. 10, л. д. 1– 5, 157-158, т. II, л. д. 80-81, 95– 00).

2. УЧИТЕЛЬ Александр Ефимович, содержится в следственном изоляторе

№ 1 МВД Карельской ССР, (т. 10, л. д. 93– 8, 126– 39, 149– 51).

3. ФРОЛОВ Олег Ильич, содержится в следственном изоляторе № 1 УВД Ря-

занского Облисполкома (т. 10, л. д. 101– 05).

4. МАРТИМОНОВ Евгений Яковлевич, содержится в следственном изолято-

ре № 1 Рязанского УВД (т. 10, л. д. 90– 2).

5. ВУДКА Валерий Вениаминович, содержится в следственном изоляторе

№ 1 УВД Рязанского Облисполкома (т. 10, л. д. 66– 9).

6. ГРИГОРЬЕВА Александра Григорьевна, <...> (т. 7, л. д. 6– 8).

7. РУДЧЕНКО Алексей Андреевич, <...> (т. 7, л. д. 59– 81, 194– 00, 212– 15).

8. ИОНОВ Юрий Викторович, <...> (т. 7, л. д. 216– 05, 316– 18).

9. КЛОПИЧЕВ Виталий Васильевич, <...> (т. 7, л. д. 319– 68).

10. КОНСТАНТИНОВ Сергей Александрович, <...> (т. 8, л. д. 162– 93).

11. ИЛЬИН Юрий Васильевич, <...> (т. 11, л. д. 1– 7).

12. КАШАЕВА Людмила Петровна, <...> (т. 11, л. д. 28-43).

13. ФАТЮШИН Александр Константинович, <...> (т. 10, л. д. 99, 100)

14. СЕНИНА Маргарита Константиновна, <...> (т. 10, л. д. 120– 25).

15. СЕНИНА Галина Михайловна, <...> (т. 10, л. д. 140– 48).

16. СЕНИН Михаил Павлович, <...> (т. 10, л. д. 178– 81)

17. СЕНИНА Александра Никаноровна, <...> (т. 10, л. д. 182– 84)

18. МАКАРЕВИЧ Николай Сидорович, <...> (т. 10, л. д. 185– 88, 298– 99).

19. ИЛЬИНОВ Иван Иванович, <...> (т. 10, л. д. 199– 02)

20. ОДИНЦОВ Вячеслав Николаевич, <...> (т. 11, л. д. 105– 21).

21. ОДИНЦОВ Владимир Николаевич, <...> (т. 11, л. д. 122– 25)

22. КОЛОСКОВ Геннадий Васильевич, <...> (т. 11, л. д. 126– 30)

23. КИРИКОВА Татьяна Георгиевна, <...> (т. 11, л. д. 131– 43)

24. СУРОВ Вячеслав Филиппович, <...> (т. II, л. д. 101-104)

25. МИХАЙЛОВ Николай Васильевич, <...> (т. 8, л. д. 69-131)

26. ЗЕЛЕНСКАЯ Александра Михайловна, <...> (т. 8, л. д. 132-161)

170

27. ФРОНТАСЬЕВА Марина Владимировна, <...> (т. 8, л. д. 194-220)

28. РОДИН Александр Николаевич, <...> (т. 8, л. д. 221-249)

29. АНИКИН Сергей Павлович, <...> (т. 8, л. д. 1-43, 52-68)

30. АЛЕКСАНДРОВА Галина Ивановна, <...> (т. 8, л. д. 44-51)

31. ГОРБАЧЕВ Владимир Михайлович, <...> (т. 11, л. д. 158-165)

32. БЕЛЕЦКИЙ Владимир Дмитриевич, <...> (т. 11, л. д. 166-178)

33. РОМАНОВА Мария Андрияновна, <...> (т. 11, л. д. 187– 92)

34. ХЕЙФЕЦ Руслан Александрович, <...> (т. 11, л. д. 199-202)

35. ГАМАЮНОВ Анатолий Захарович, <...> (т. 11, л. д. 207-212)

36. САВЕНКОВ Евгений Евгеньевич, <...> (т. 11, л. д. 213-219)

37. МЕЛЬНИКОВ Евгений Львович, <...> (т. 11, л. д. 224-227)

38. ЧЕВЫКАЛОВ Игорь Николаевич, <...> (т. 11, л. д. 228-231)

39. БЛОХИНА Анастасия Корнеевна, <...> (т. 11, л. д. 232-235)

40. ФРОЛОВ Владислав Борисович, <...> (т. 8, л. д. 250-344)

41. БУНДУР Виктор Федорович, <...> (т. 9, л. д. 1-32)

42. КНЯЖЕНЦЕВ Валентин Яковлевич, <...> (т. 9, л. д. 33-84)

43. СЕМЕНОВ Александр Викторович, <...> (т. 9, л. д. 85-219, 136-139)

44. КУЛИКОВА Валентина Петровна, <...> (т. 9, л. д. 140-156)

45. БРЕДИХИН Дмитрий Александрович, <...> (т. 9, л. д. 163-173)

46. ЛОГИНОВ Дмитрий Иванович, <...> (т. 9, л. д. 174-190)

47. АЛЕКСАНДРОВ Александр Николаевич, <...> (т. 9, л. д. 191-201)

48. ФЕДОРОВ Евгений Евгеньевич, <...> (т. 9, л. д. 202-212)

49. БОНДАРЕНКО Николай Петрович, <...> (т. 9, л. д. 221-226)

50. САЛУГИН Михаил Алексеевич, <...> (т. 9, л. д. 227-230)

51. ЛУКАШИН Владимир Андреевич, <...> (т. 9, л. д. 231-234)

52. КУЗНЕЦОВ Иван Михайлович, <...> (т. 9, л. д. 235-238)

53. ПОЛИН Семен Александрович, <...> (т. 9, л. д. 243-249)

54. РЯБОВ Юрий Дмитриевич, <...> (т. 9, л. д. 252-254)

55. ШЕПЕЛЕВ Вячеслав Яковлевич, <...> (т. 9, л. д. 256-257)

56. ТРУДАЕВ Евгений Васильевич, <...> (т. 9, л. д. 258-259)

57. ПАВЛОВСКИЙ Вадим Александрович, <...> (т. 10, л. д. 288-289).

58. РОДИН Владимир Олегович, <...> (т. 10, л. д. 291-293).

59. НАДАРЕЙШВИЛИ Владимир Григорьевич, <...> (т. 10, л. д. 254-261).

60. МАКСИМОВА Валентина Михайловна, <...> (т. 11, л. д. 44-53).

61. КОЦБА Валерий Хабибулович, <...> (т. 11, л. д. 54-57).

62. МОСУНОВ Анатолий Федорович, <...> (т. 11, л. д. 73-76).

63. БОБРОВ Александр Георгиевич, <...> (т. 10, л. д. 241-242).

64. РЯГУЗОВА Людмила Андреевна, <...> (т. 10, л. д. , 243-244).

65. КАСПЕРСКАЯ Маргарита Петровна, <...> (т. 10, л. д. 222-238).

66. ФОКЕЕВ Георгий Васильевич, <...> (т. 11, л. д. 257-259).

67. ФОКЕЕВА Татьяна Георгиевна, <...> (т. 11, л. д. 262-263).

НАЧАЛЬНИК СЛЕДСТВЕННОГО ОТДЕЛЕНИЯ УКГБ ПРИ

СМ СССР ПО САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

– ПОДПОЛКОВНИК – (ХАМИДУЛЛИН)

171

СПРАВКА

о систематизации вещественных доказательств

по уголовному делу № 29

1. Вещественные доказательства, изъятые у обвиняемых и приобщенные

к делу:

СЕНИНА Олега Михайловича

а) Антисоветская литература – (т. 16, л. д. 244– 46).

б) Рукописные антисоветские материалы – (т. 18).

КИРИКОВА Валентина Ивановича

а) Антисоветская литература – (т. 16, л. д. 179-195).

б) Рукописные антисоветские материалы – (т. 21).

БОБРОВА Виктора Александровича

а) Фотокопии антисоветских документов – (т. 19).

б) Рукописные и печатные антисоветские и политически вредные матери-

алы – (тома 19 и 24).

РОМАНОВА Александра Ивановича

Фотонегатив с отснятыми страницами книги А. Арну «Народная история

Парижской коммуны» – (т. 22)

ФОКЕЕВА Михаила Георгиевича

а) Антисоветская литература – (т. 15, л. д. 222-338).

б) Рукописные материалы антисоветского и политически вредного содер-

жания – (тома 17 и 23).

в) Фотокопии антисоветских статей – (т. 22).

г) Фотокопия книги Некрича «1941. 22 июня» и рецензия на нее – (т. 20).

д) Фотонегативы с антисоветских документов и политически вредных про-

изведений – (т. 22).

КУЛИКОВА Дмитрия Георгиевича

а) Рукописные антисоветские материалы – (т. 18).

б) фотокопии с антисоветских документов – (т. 22).

в) Фотонегативы с книги А. Арну «Народная история Парижской коммуны»

– (т. 22).

II. Вещественные доказательства, изъятые у свидетелей и приобщенные к

уголовному делу:

Александровой Галины Ивановны

а) Антисоветская литература, принадлежащая обвиняемому Романову А.И.

– (т. 15, л. д. 2-220)

б) Стихи политически вредного содержания – (т. 19)

в) Фотокопии с антисоветских статей, изготовленные обвиняемым Рома-

новым А.И. – (т. 22)

172

г) Фотонегативы с антисоветской литературы и политически вредных про-

изведений, изготовленные обвиняемым Романовым А.И. – (т. 22)

д) Коробочки от фотонегативов с записями, содержащими название статей

– (т. 22)

Фролова Владислава Борисовича

а) Антисоветская литература, принадлежащая обвиняемому Романову А.И.

– (т. 16, л. д. 2-177)

б) Рукописные материалы – (т. 23)

Михайлова Николая Васильевича

а) Фотонегативы с антисоветских статей, принадлежащие обвиняемому Ро-

манову А.И. – (т. 22)

б) Рукописные материалы – (т .19)

Княженцева Валентина Яковлевича

а) Антисоветская литература, принадлежащая обвиняемому Куликову Д.Г.

– (т. 16, л. д. 213– 20)

б) Рукописные материалы – (т. 18)

Рудченко Алексея Андреевича

Рукописные материалы и фотокарточка обвиняемого Сенина О.М. – (т. 19)

Рыбкина Владимира Денисовича

а) Машинописные документы, принадлежавшие Федорову Г.Э. – (т. 16,

л. д. 197– 99)

б) Рукописные материалы, принадлежавшие Федорову Г.Э. – (т. 19)

Белецкого Владимира Дмитриевича

а) Литература антисоветского содержания, принадлежащая Романову А.И.

– (т. 16, л. д. 201– 11)

б) Фотокопии с антисоветских документов, принадлежащие обвиняемому

Романову А.И. – (т. 22)

Ионова Юрия Викторовича

Рукописные материалы – (т. 20)

Родина Александра Николаевича

а) Фотонегативы с антисоветских документов, принадлежащие обвиняемо-

му Романову А.И. – (т. 22)

б) Рукописные антисоветские материалы – (т. 17)

Семенова Александра Викторовича

Машинописные документы антисоветского содержания, принадлежащие,

обвиняемому Куликову Д.Г. – (т. 16, л. д. 222-242).

173

III. Вещественные доказательства, находящиеся на хранении в следствен-

ном отделении УКГБ при СМ СССР по Саратовской области.

1. Изъятые у обвиняемого Фокеева М. Г.

– фотоаппарат «Мир» № 6059097 с объективом «Юпитер-8» № 6031892

с футляром.

– фибровый чемодан, картонная коробка и целлофановая бумага, в которой

хранились антисоветские документы, фотокопии и фотонегативы.

2. Изъятое у обвиняемого Боброва В.И.

– Картонная папка и газета на грузинском языке, в которой находилась ста-

тья о творчестве Евтушенко и Вознесенского.

– Принадлежащее обвиняемому Боброву В.А. переданное свидетельницей

Катаевой Л.П. письмо к Съезду советских писателей от имени Солженицына.

3. Изъятые у обвиняемого Романова А.И.

– Пишущая машинка «Ундервуд» с мешком серого цвета, в который она

была завернута.

– 3 ленты для пишущих машинок.

Принадлежащие обвиняемому Романову А.И., изъятые в квартире свидете-

ля Александровой Г.И.

– фотоаппарат «Зенит-Б» № 69026175, с объективом «Индустар– 0»

№ 6928846 с футляром.

– фотопринадлежности и химреактивы.

– черная дерматиновая папка, в которой хранились изъятая антисоветская

литература.

– газеты, в которые были заложены антисоветские документы.

4. Изъятые у свидетеля ФРОЛОВА В.Б.

– Желтая картонная папка, в которой хранилась антисоветская

литература.

5. Изъятые у свидетеля ФРОНТАСЬЕВОЙ М.В.

– Пишущая машинка марки «Науман – Эрика» № 205072 с футляром.

6. Изъятые у свидетеля МИХАЙЛОВА Н.В.

– Пишущая машинка марки «Башкирия».

7. Изъятые у свидетеля РОДИНА А.Н.

– Пишущая машинка марки «Олимпия-Прогресс» № 544

НАЧАЛЬНИК СЛЕДООТДЕЛЕНИЯ УКГБ ПРИ СМ СССР

ПО САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

– ПОДПОЛКОВНИК – (ХАМИДУЛЛИН)

174

СПРАВКА

о движении уголовного дела № 29

1. Уголовное дело принято к про-

изводству 15 сентября 1969 года.

2. Произведено задержание обви-

няемых в порядке ст. 122 УПК РСФСР:

СЕНИНА О.М. – 8 августа 1969 г.

КИРИКОВА В.И. – 28 августа 1969 г.

РОМАНОВА А.И. – 29 августа 1969 г.

БОБРОВА В.А. – 28 августа 1969 г.

КУЛИКОВА Д.Г. – 29 августа 1969 г.

ФОКЕЕВА М.Г. – не задерживался.

3. Избрана мера пресечения – со-

держание под стражей:

СЕНИНУ О.М. – 11 августа 1969 г.

КИРИКОВУ В.И. – 31 августа 1969 г.

РОМАНОВУ А.И. – 1 сентября 1969 г.

БОБРОВУ В.А. – 31 августа 1969 г.

КУЛИКОВУ Д.Г. – 1 сентября 1969 г.

ФОКЕЕВУ М.Г. – 29 ноября 1969 г.

4. Предъявлено обвинение:

СЕНИНУ О.М. – 18/VIII-69 г. и

27/XI-1969 г.

КИРИКОВУ В.И. – 8/IX-69 г. и

28/XI-1969 г.

РОМАНОВУ А.И. – 8/IX-69 г. и

28/XI-1969 г.

БОБРОВУ В.А. – 5/IX-69 г. и 26/XI

-1969 г.

КУЛИКОВУ Д.Г. – 8/IX-69 г. и 23/XI-

69 г.

ФОКЕЕВУ М.Г. – 29/XI-1969 г.

5. Выполнена ст. ст. 201-203 УПК

РСФСР:

СЕНИНУ О.М. – 3– декабря 1969 г.

КИРИКОВУ В.И. – 3– декабря

1969 г.

РОМАНОВУ А.И. – 3– декабря

1969 г.

БОБРОВУ В.А. – 3– декабря 1969 г.

КУЛИКОВУ Д.Г. – 3– декабря

1969 г.

ФОКЕЕВУ М.Г. – 5– декабря 1969 г.

6. Расследование по делу законче-

но 7 декабря 1969 г.

7. Систематизация вещественных

доказательств по делу изложена в от-

дельной справке.

8. Гражданский иск не заявлен.

9. Арест на имущество обвиняе-

мых не накладывался.

10. Личные документы обвиняе-

мых находятся в томе 20.

НАЧАЛЬНИК СЛЕДООТДЕЛЕНИЯ УКГБ

ПРИ СМ СССР

ПО САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

– ПОДПОЛКОВНИК – (ХАМИДУЛЛИН)

СПРАВКА

о денежных расходах, связанных с про-

изводством по уголовному делу № 29

1. Расходы по вызову свидетелей:

ХЕЙФЕЦ Р.А. – 12 руб. 80 коп.

МЕЛЬНИКОВА В.В. – 6 руб. 80 коп.

КЛОПИЧЕВА В.В. – 81 руб. 61 коп.

ИОНОВА Ю.В. – 39 руб. 50 коп

2. За производство психиатриче-

ских экспертиз выплачено специали-

стам:

ГАМБУРГУ А.Л. – 60 рублей

МАЛКИНОЙ М.Г. – 60 рублей

ЕВГРАНОВОЙ В.Г. – 60 рублей.

Всего расходов по делу – 307 руб-

лей 91 копейка

(Основание – справка ФИНО УКГБ

т. V, л. д. 369)

НАЧАЛЬНИК СЛЕДООТДЕЛЕНИЯ УКГБ

ПРИ СМ СССР

ПО САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

– ПОДПОЛКОВНИК – (ХАМИДУЛЛИН)

П РИ ГО ВО Р

П РИ ГО ВО Р

ИМЕНЕМ РОССИЙСКОЙ СОВЕТСКОЙ ФЕДЕРАТИВНОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ

РЕСПУБЛИКИ

16 января 1970 года. Судебная коллегия по уголовным делам Саратовского

областного суда в составе: председательствующего ТЕПЛОВА В.А. и народных за-

седателей БОГАЕВОЙ Г.В. и ДРУШЛЯКОВА В.И. с участием прокурора ФЕДОРОВА

П.А., защиты в лице адвокатов Пескина А.Г., Целовальникова Б.А., Самсонова В.Г.,

Минкина М.А., Гусарова А.И. и Свотина А.П. при секретаре ЧЕРЕПНЕВОЙ Н.А. рас-

смотрела в открытом судебном заседании в городе Саратове дело по обвинению

СЕНИНА Олега Михайловича, 24 марта 1947 года рождения, уроженца

г. Шацка, Рязанской области, русского, гражданина СССР, исключенного из чле-

нов ВЛКСМ в связи с настоящим делом, студента 5 курса заочного отделения

Саратовского юридического института, женатого, имеющего одного ребенка

1968 года рождения, ранее не судимого, до ареста проживавшего в <...>, работав-

шего следователем-стажером в прокуратуре Советского района г. Рязани.

КИРИКОВА Валентина Ивановича, 15 февраля 1942 года рождения, урожен-

ца г. Саратова, русского, гражданина СССР, исключенного из членов КПСС в свя-

зи с настоящим делом, студента 4 курса Саратовского юридического института,

женатого, имеющего одного ребенка 1969 года рождения, ранее не судимого,

проживавшего в <...>.

БОБРОВА Виктора Александровича, 10 марта 1946 года рождения, урожен-

ца гор. Кировабада, Азербайджанской ССР, русского, гражданина СССР, исклю-

ченного из членов ВЛКСМ в связи с настоящим делом, студента 4-го курса Са-

ратовского юридического института, не женатого, ранее не судимого, до ареста

проживавшего в <...>.

РОМАНОВА Александра Ивановича, 3 ноября 1948 года рождения, урожен-

ца гор. Саратова, русского, гражданина СССР, исключенного из членов ВЛКСМ в

связи с настоящим делом, студента 4-го курса Саратовского государственного

университета, не женатого, ранее не судимого, до ареста проживавшего в <...>.

КУЛИКОВА Дмитрия Георгиевича, 7 июня 1942 года рождения, уроженца

г. Саратова, русского, гражданина СССР, исключенного из членов ВЛКСМ в связи

с настоящим делом, имеющего высшее образование – в 1966 году окончил Са-

ратовский государственный университет, женатого, имеющего одного ребенка

в возрасте 3-х лет, ранее не судимого, работавшего тренером по гимнастике в

детской спортивной школе «Сокол», до ареста проживавшего в <...>.

в се х пятерых в преступлениях, предусмотренных ст. 70 ч. 1 и ст. 72 УК

РСФСР.

177

ФОКЕЕВА Михаила Георгиевича, 3 ноября 1947 года рождения, уроженца

гор. Полтавы, Украинской ССР, русского, гражданина СССР, исключенного из чле-

нов ВЛКСМ в связи с настоящим делом, холост, студента 4-го курса вечернего

отделения Саратовского государственного университета, не женатого, ранее не

судимого, работавшего сторожем Саратовского швейного комбината, до ареста

проживавшего в <...>

в преступлении, предусмотренном ст. 70 ч. 1 УК РСФСР, – УСТАНОВИЛА:

Подсудимые Сенин О.М., Кириков В.И., Бобров В.А., Романов А.И., Куликов

Д.Г. и Фокеев М.Г. на протяжении длительного времени занимались антисовет-

ской деятельностью.

Сенин, проживая в г. Рязани и будучи подвергнут в 1965-1966 годах враж-

дебной обработке со стороны обвиняемого по другому делу Вудки Ю.В., стал

разделять его антисоветские взгляды и к осени 1966 года дал ему согласие за-

ниматься совместной организованной преступной деятельностью, направлен-

ной на свержение существующего в СССР государственного и общественного

строя.

Осенью 1966 года перед отъездом в г. Саратов на учебу в юридический ин-

ститут Сенин получил от Вудки задание создать в этом городе из числа студен-

тов высших учебных заведений антисоветскую группу для проведения враж-

дебной деятельности.

Выполняя это поручение, Сенин в сентябре– декабре 1966 года и в начале

1967 года провел обработку и вовлек в преступную деятельность подсудимых

Кирикова и Боброва, а также студентов Саратовского юридического института

Рудченко А.А., Ионова Ю.В. и Клопичева В.В., создав в феврале 1967 года анти-

советскую группу. Весной 1967 года Сенин обработал в антисоветском духе и в

октябре 1967 года ввел в указанную группу студента Госуниверситета подсуди-

мого Романова. В сентябре 1967 года Сенин провел антисоветскую обработку

тренера детской спортивной школы «Сокол» подсудимого Куликова.

Руководимая Сениным антисоветская группа проводила организованную

преступную деятельность до октября 1967 года, а затем распалась.

Бывшие ее участники Кириков, Романов, а также присоединившийся к ним

Куликов и студент Медицинского института Федоров, умерший в 1968 году, ор-

ганизовали самостоятельное преступное сообщество, назвав его в провокаци-

онных целях «группой революционного коммунизма», в составе которого про-

водили враждебную деятельность до августа 1969 года.

Сенин и Бобров, не являясь членами этой враждебной группы, продолжали

поддерживать тесную преступную связь с ее участниками.

Кроме того, Сенин до дня ареста состоял в существовавшей в г. Рязани анти-

советской группе и выполнял преступные задания ее руководителя Вудки Ю.В.

Фокеев М.Г., будучи враждебно обработан Романовым и полностью разде-

ляя антисоветскую деятельность «группы революционного коммунизма», в те-

чение 1967– 969 годов хранил и систематически размножал различную антисо-

ветскую литературу для использования ее во враждебных целях.

178

Конкретно преступная антисоветская деятельность подсудимых Сенина

О.М., Кирикова В.И., Романова А.И., Боброва В.А., Куликова Д.Г. и Фокеева М.Г. вы-

ражается в следующем.

Сенин, познакомившись в октябре 1966 года с Бобровым, в декабре

1966 года с Кириковым и в апреле 1967 года с Романовым, проводил в вести-

бюле научной библиотеки Госуниверситета, на квартире Ионова и других ме-

стах гор. Саратова антисоветскую обработку их, в результате чего они стали

разделять его враждебные взгляды и дали согласие объединиться в преступ-

ную группу для совместного проведения организованной враждебной дея-

тельности в целях свержения существующего в СССР государственного и обще-

ственного строя.

С марта по май 1967 года Сенин, Кириков и Бобров, а также обработанный

враждебно Сениным Рудченко еженедельно проводили нелегальные сборища в

сквере, напротив центральной городской библиотеки г. Саратова и на Соколо-

вой горе.

На этих сборищах по инициативе Сенина этими лицами обсуждались во-

просы о расширении преступной группы путем вовлечения в нее новых членов,

применении условностей при переписке, соблюдении конспирации, для чего все

сообщники избрали себе псевдонимы.

Наряду с обсуждением названных вопросов Сенин, Кириков и Бобров си-

стематически клеветали на советский государственный строй, политику КПСС и

Советского правительства, заявляли о необходимости борьбы с Советской вла-

стью.

На этих же сборищах они обязались ежемесячно вносить членские взносы

в размере трех рублей на расходы, связанные с антисоветской деятельностью

группы. Кириков, согласившись быть казначеем группы, собирал с апреля по ок-

тябрь 1967 года ежемесячно членские взносы, хранил их и выдавал деньги для

использования в преступных целях.

В сентябре 1967 года Кириков по указанию Сенина выдал Романову 35 руб-

лей, на которые последний приобрел у гр. Хейфец Р.А. пишущую машинку «Ун-

дервуд» для размножения антисоветской литературы.

В апреле 1967 года Сенин выезжал в г. Рязань, где встречался с Вудкой Ю.

и обсуждал с ним вопрос об изготовлении и распространении антисоветских

листовок в крупных городах Советского Союза – Москве, Ленинграде и Киеве,

приурочив проведение этой преступной акции ко дню всенародного праздника

50-ой годовщины Советского государства.

По возвращении в г. Саратов Сенин рекомендовал своим сообщникам под-

готовиться к изготовлению и распространению листовок.

В июне 1967 года Сенин договорился с Кириковым, Бобровым и Романовым

о том, что последние во время летних каникул будут проводить работу по вов-

лечению в антисоветскую деятельность других лиц, а Кириков и Романов кроме

того примут меры к подысканию конспиративных квартир для проведения не-

легальных сборищ и других преступных целей.

В июле-августе 1967 года Романов по поручению Сенина подыскал в Сара-

тове квартиру для использования ее в преступных целях. В этот же период он

направлял находящемуся в г. Рязани Сенину письма с применением условно-

стей, сообщая о выполнении ранее полученных от него заданий.

179

С конца августа по октябрь 1967 года Сенин, Кириков, Романов и Бобров

продолжали проводить нелегальные сборища в сквере напротив центральной

городской библиотеки и в квартире Кирикова, где обсуждали вопросы, связан-

ные с проведением преступной деятельности.

На одном из сборищ в сентябре 1967 года Кириков, Бобров и Романов были

ознакомлены Сениным с проектом устава, написанным им для руководства в де-

ятельности преступной группы, после чего все они согласились с содержащими-

ся в нем требованиями.

Этот документ Кириков тогда же взял у Санина на хранение, а в последую-

щем уничтожил.

К октябрю 1967 года нелегальная группа Сенина распалась.

Кириков и Романов заявили о нежелании участвовать в нелегальной груп-

пе из-за отрицательных, на их взгляд, личных качеств Сенина. Однако догово-

рились между собой враждебную деятельность не прекращать, а создать другое

преступное сообщество, в которое Романов решил вовлечь ранее обработанных

им Куликова и Федорова.

13 октября 1967 года Кириков, Куликов, Федоров и Романов, собравшись на

квартире у Романова и вступив в преступный сговор, приняли решение об ак-

тивном проведении организованной антисоветской деятельности, направлен-

ной на подрыв и ослабление Советской власти.

Преследуя цели расширения антисоветской деятельности, Романов, Кири-

ков, Куликов и Федоров договорились о создании подпольных антисоветских

групп по месту учебы и работы каждого из них.

В октябре-ноябре 1967 года на нелегальных сборищах они обсуждали во-

просы о проведении массовой антисоветской агитации путем распространения

листовок, конспирации антисоветской деятельности, структуре преступного со-

общества, необходимости разработки его устава и программы. Тогда же участни-

ки группы избрали себе псевдонимы: Романов – «Нилин», Кириков – «Фомин»,

Куликов – Ильин», Федоров – «Агапов».

На одном из нелегальных сборищ в ноябре 1967 года в детском парке г. Са-

ратова Романов, Кириков и Федоров обсуждали организационные принципы по-

строения антисоветских групп. При этом Кириков предложил подготовленную

им схему структуры преступного сообщества во главе с так называемым «испол-

нительным комитетом», предусматривающую привлечение для антисоветской

деятельности новых членов по принципу «цепной реакции».

Однако это предложение Кирикова другими участниками было отвергнуто

и с общего согласия принята «звеньевая структура» построения антисоветских

групп.

На этом же сборище обсуждался вопрос необходимости принятия Устава

группы.

В конце ноября 1967 года Кириков, Куликов, Федоров на даче послед-

него в районе с. Поливановки коллективно составили проект устава антисо-

ветской группы и договорились назвать ее «группой революционного ком-

мунизма».

Впоследствии Романов отредактировал устав, лично сформулировал пара-

граф о членстве, а также внес дополнения об организованном строении группы

и поведении ее членов на случай ареста.

180

В начале декабря 1967 года Кириков, Куликов, Романов и Федоров на оче-

редном нелегальном сборище в квартире у Романова согласились со всеми пун-

ктами Устава так называемой «группы революционного коммунизма» и едино-

гласно прияли его.

В этом уставе были организационно закреплены принципы построения

антисоветской группы, права и обязанности ее членов, вопросы конспирации,

создание денежного фонда. Кроме того, поставлены задачи по организации ши-

роко разветвленных подпольных групп и образования в последующем на их ос-

нове враждебной политической партии в противовес КПСС.

В ноябре 1967 года Романов, Кириков, Куликов и Федоров решили создать

денежный фонд группы путем сбора членских взносов, который предназначался

для приобретения средств размножения антисоветской литературы и на другие

преступные цели.

С этого времени по поручению сообщников Куликов стал кассиром антисо-

ветской группы, принимал от них и вносил сам членские взносы по 3 рубля до

мая 1968 года ежемесячно и с мая по ноябрь 1968 года нерегулярно, собранные

деньги хранил в своей квартире.

Из собранных средств Куликов с согласия остальных членов группы неод-

нократно выдавал деньги Романову, а именно в мае 1968 года 25 рублей и в авгу-

сте 1969 года – 10 рублей на приобретение и ремонт второй пишущей машинки

«Башкирия», в мае 1969 г. – около 60 рублей на приобретение фотоаппарата и

принадлежностей к нему, в августе 1969 года – 8 руб. на поездку Романова в пре-

ступных целях в г. Киев, в конце 1968 года – 10 руб. для покупки железнодорож-

ного билета представителю Рязанской антисоветской группы, приезжавшему в

г. Саратов с целью установления преступного контакта с участниками так назы-

ваемой «группы революционного коммунизма».

В ноябре 1968 года Куликов, Романов и Кириков договорились, что каждый

из них в соответствии с принятым уставом организует антисоветскую группу и

создает в ней свой денежный фонд.

В октябре– декабре 1968 года руководитель рязанской антисоветской груп-

пы Вудка Ю.В. с целью установления преступной связи и обмена враждебной

литературы трижды приезжал в г. Саратов, где встречался с Кириковым и Рома-

новым, с которыми участвовал на совместных сборищах.

В первой декаде декабря 1968 года Кириков, Романов и Вудка в присут-

ствии Григорьевой А.Г. на сборище в кафе «Ветерок» при обсуждении антисо-

ветской работы «Закат капитала» клеветали на советский государственный и

общественный строй, пророчили его свержение в результате так называемой

«истинно социалистической революции», высказывали демагогические домыс-

лы об экономической основе общества, которое будто бы возникнет после ука-

занной революции.

В период с января по май 1969 года Романов, Куликов и Кириков продолжали

встречаться на квартирах Романова и Куликова, в сквере по ул. Рахова и на набе-

режной р. Волги, где обсуждали вопросы, связанные с преступной деятельностью.

После распада в октябре 1967 года созданной Сениным антисоветской

группы последний, а также Бобров враждебную деятельность не прекратили и

продолжали преступную связь между собой и с некоторыми участниками «груп-

пы революционного коммунизма».

181

Кроме того, Сенин по день ареста продолжал преступную деятельность

в составе антисоветской группы, действовавшей в г. Рязани.

В октябре 1967 года и в мае 1969 года при встречах в г. Саратове с Бобро-

вым, Романовым, Кириковым и Рудченко Сенин клеветал на политику, проводи-

мую КПСС и Советским правительством, при этом допускал террористические

высказывания против руководителей партии и Советского государства.

В целях подрыва и ослабления Советской власти Сенин, Романов, Кириков,

Куликов, Бобров и Фокеев занимались изготовлением, размножением, распро-

странением и хранением литературы антисоветского содержания.

В начале 1968 года Сенин, будучи в г. Рязани, дал согласие Вудке Ю., напи-

санные последним антисоветские документы размножить машинописным спо-

собом в г. Саратове и распространить их в целях проведения враждебной агита-

ции и пропаганды.

Весной 1968 года Сенин организовал доставку из Рязани в Саратов анти-

советских материалов. Бобров по согласованию с Сениным направил в Рязань

Григорьеву А. и поручил ей встретиться с представителями действовавшей

там нелегальной группы, сообщив при этом ей пароль и приметы лиц, которые

должны были ее встретить на железнодорожном вокзале.

Соблюдая меры конспирации, Григорьева в марте 1968 года доставила в

Саратов и передала Боброву полученные от представителей рязанской группы

Вудки и Грилюса, привлеченных к уголовной ответственности по другому делу,

две фотокопии трактата, озаглавленного «Закат капитала» и статьи «Дероор»

(«Трубы свободы»), «О безработице», «Внешняя политика советского империа-

лизма», «О патриотизме», «Современная интеллигенция и революция», «Совре-

менность и национальный вопрос», «Идеологическая работа и психология», «Об

идеологической работе», «О базисе и надстройке», «Диалектический материа-

лизм и влияние среды на объект».

В антисоветском трактате «Закат капитала» отрицается социалистический

характер Великой Октябрьской социалистической революции, извращаются ос-

новные этапы пути, пройденного советским народом по строительству социализ-

ма и коммунизма, утверждается, что в СССР существует государственный капита-

лизм, излагаются программные установки по созданию на территории Советского

Союза антисоветских нелегальных кружков и групп, проведению враждебной про-

паганды в устной и письменной форме, организации забастовок, демонстраций и

восстаний с целью свержения в СССР государственного и общественного строя.

В статье под названием «Дероор» («Трубы свободы») содержится клевета

на советские общественные отношения, систему образования, взаимоотноше-

ния личности и общества.

В статьях «Внешняя политика советского империализма» и «О патриотиз-

ме» фальсифицируется внешняя политика Советского государства, содержатся

призывы к свержению государственного строя.

В статьях «Современная интеллигенция и революция», «Современность и

национальный вопрос», «Идеологическая работа и психология», «Об идеологи-

ческой работе», «О базисе и надстройке», «О безработице» грубо извращаются

национальная политика Советского государства, деятельность советских госу-

дарственных и партийных органов, рассматриваются методы враждебной дея-

тельности с целью свержения существующего в СССР строя.

182

Ознакомившись с названными статьями и одобрив их антисоветское содер-

жание, Бобров с целью распространения передал их Кирикову, а также Григорье-

вой, Рудченко и Клопичеву.

Антисоветскую статью «Закат капитала» и «Дероор» («Трубы свободы»),

а также имевшуюся у него политически вредную литературу Бобров на протя-

жении двух лет хранил у себя дома, а в июне 1969 года спрятал в специально

устроенной тайнике на Соколовой горе, откуда они впоследствии были изъяты

органами следствия.

Подсудимый Кириков, получив от Боброва в марте 1968 года антисовет-

скую работу «Закат капитала», ознакомил с ней единомышленников по преступ-

ной деятельности Романова, Куликова и Федорова.

В июне 1968 года Кириков получил от Боброва фотокопии других десяти

антисоветских статей, привезенных Григорьевой из Рязани.

В течение марта– июня 1968 года Кириков, Куликов, Фокеев и Романов пе-

реписали от руки «Закат капитала» и все другие, полученные из Рязани работы,

а затем Романов перепечатал эти рукописи в двух экземплярах на машинке.

Вторые экземпляры этих статей Романов передал Куликову, а первые – Ки-

рикову, который в октябре того же года вручил их приезжавшему в Саратов Вуд-

ке Ю. вместе с написанной Федоровым антисоветской работой «Пропаганда и

психология» и уставом «группы революционного коммунизма».

Все эти материалы участники нелегальной группы в Рязани размножили

фотоспособом, после чего в ноябре 1968 года вернули обратно во время вто-

рого приезда Вудки в Саратов. При этом Вудка передал Кирикову негативы

фотонегативы на большинство из них, а также новые антисоветские работы

«Марксизм и колдуны», «Правда о современности» и «Послесловие» к «Закату

капитала».

Всю вышеуказанную литературу Куликов хранил некоторое время у себя

на квартире, а в мае 1969 года передал Романову для использования в преступ-

ных целях.

В ноябре-декабре 1968 года Кириков у себя на квартире совместно с Руд-

ченко предпринимал попытку переснять на фотопленку «Закат капитала», но

из-за неграмотного пользования фотоаппаратом сделать это не смогли.

В феврале-марте 1969 года Романов и Кириков в квартире последнего не-

однократно размножали фотоспособом антисоветскую литературу, пересняв на

пленку отпечатанные Романовым на машинке статьи «Послесловие к «Закату

капитала», «О безработице», «Об идеологической работе», «О базисе и надстрой-

ке», 6-ую главу «Заката капитала», а также написанную участниками «группы

революционного коммунизма» рецензию «О работе Л. Борина «Закат капитала».

В апреле 1969 года Куликов, Кириков и Романов в квартире последнего

обсуждали вопросы хранения и транспортировки антисоветской литературы

в виде фотопленок и демонстрировали отдельные кадры «Заката капитала» с

помощью фильмоскопа.

Размножением антисоветской литературы в 1968-1969 г.г. систематически

занимался подсудимый Фокеев.

Осенью 1967 года, проявляя инициативу, Фокеев предложил Романову, что-

бы последний со своими сообщниками использовал его в качестве «запасного

звена». Фокеев обязался конспиративно хранить у себя антисоветскую литера-

183

туру, размножать ее, а в случае ареста Романова продолжить враждебную дея-

тельность против Советского государства.

В 1967– 969 годах Романов неоднократно передавал Фокееву для хране-

ния и размножения различную антисоветскую литературу.

В конце 1967 года Фокеев был ознакомлен Романовым и получил от него на

хранение машинописный текст устава «группы революционного коммунизма».

Весной 1968 года, в ночное время, по месту своей работы в швейкомбинате,

а затем в аудитории Саратовского госуниверситета Фокеев по договоренности с

Романовым переписал с фотокопии антисоветские работы «Закат капитала» две

первых главы и передал их Романову.

В мае-июне 1968 года Фокеев принял от Романова для ознакомления и хра-

нения машинописный текст работы «Закат капитала».

По предложению Романова Фокеев в 1968-1969 годах с целью размножения

перефотографировал по частям «Закат капитала» и фотонегатив оставил у себя

на хранение.

Летом 1968 года и в феврале 1969 года по предварительной договоренно-

сти с Романовым Фокеев с хранившегося у него негатива «Закат капитала» изго-

товил три фотокопии этой работы.

В августе-сентябре 1968 года, получив от Романова машинописный текст

статьи антисоветского содержания «Пропаганда и психология», Фокеев перефо-

тографировал ее трижды на две фотопленки и отпечатал с негативов три фо-

токопии. Одну из них он оставил у себя на хранение, в две вместе с негативом

вручил Романову.

Впоследствии Романов передал их Родину А.Н., у которого они были изъ-

яты.

Осенью 1968 года Фокеев в своей квартире по предложению Романова пе-

рефотографировал машинописный текст устава «группы революционного ком-

мунизма», после чего с этого негатива отпечатал четыре фотокопии, три из ко-

торых передал Романову, а одну оставил у себя.

В ноябре-декабре 1968 года Фокеев получил от Романова для хранения и

последующего размножения фотонегативы машинописных текстов статей ан-

тисоветского содержания «Предисловие к «Закату капитала», «Рецензия на «За-

кат капитала», «О безработице», «Об идеологической работе», «О базисе и над-

стройке», «Марксизм и колдуны», «Современная интеллигенция и революция»,

«Внешняя политика советского империализма», «Диалектический материализм

и влияние среды на объект», «Правда о современности», «Современность и на-

циональный вопрос», «Дероор» («Трубы свободы»), которые хранил до изъятия

их следственными органами.

В январе-феврале 1969 года Романов передал Фокееву для ознакомления и

хранения машинописный текст антисоветской статьи «О патриотизме».

По договоренности с Романовым с февраля 1969 года до мая 1969 года

Фокеев с хранившихся у него фотонегативов статей «Марксизм и колдуны» и

«Правда о современности» отпечатал по две фотокопии, после чего по одной ко-

пии каждого документа передал Романову, а оставшиеся хранил у себя.

Весной 1969 года, получив от Романова для хранения рукописный текст

работы антисоветского содержания «Марксизм и действительность», Фокеев

переписал часть ее в свою тетрадь.

184

С весны до октября 1969 года Фокеев хранил у себя в доме полученную от

Романова антисоветского содержания статью «К вопросу о сталинизме» и два

письма Сенина к Романову с условными текстами, подтверждающими враждеб-

ную деятельность этих лиц.

В августе 1969 года Романов и Фокеев на квартире Александровой в гор.

Саратове в ее отсутствие отпечатали четыре фотокопии антисоветской статьи

«Пропаганда и психология».

Фокеев полностью разделял антисоветские взгляды, изложенные в пере-

численных выше статьях и в беседах с Романовым одобрял их.

Осенью 1968 года Фокеев на листах приобретенной им брошюры «К собы-

тиям в Чехословакии» учинил ряд записей, содержащих клевету на внешнюю

политику СССР.

Перечисленную выше антисоветскую литературу в виде рукописных и ма-

шинописных текстов, фотонегативов и фотокопий Фокеев до сентября 1969 года

хранил в своей квартире, а затем, узнав об аресте Романова и опасаясь обыска,

решил перепрятать ее с целью дальнейшего использования во враждебной де-

ятельности.

Во исполнение своего замысла Фокеев эти материалы уложил в картонную

коробку, обернул ее в целлофан и в чемодане спрятал в сарае.

В сентябре-октябре 1969 года Фокеев намеревался вывезти их за город и

укрыть в более надежном месте, однако сделать этого не успел.

В августе 1969 года Романов при содействии Аникина в квартире Алексан-

дровой в ее отсутствие изготовил в двух экземплярах негативы с антисоветских

статей «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Бори-

на «Закат капитала», «Современная интеллигенция и революция», «Современ-

ность и национальный вопрос», «Внешняя политика советского империализма»,

«К вопросу о сталинизме», «Об идеологической работе», «О базисе и надстрой-

ке», «О патриотизме», «Идеологическая работа и психология», «Марксизм и кол-

дуны», «Правда о современности», «О безработице», «Дероор» («Трубы свобо-

ды») и «Пропаганда и психология».

По одному экземпляру фотонегативов Романов оставил в квартире Алек-

сандровой, где они были изъяты при обыске 29 августа 1969 года.

Как указывалось выше, Куликов, получив от Романова вторые экземпляры

одиннадцати антисоветских статей, отпечатанных на машинке, а в сентябре– декабре 1968 года статьи враждебного содержания «Правда о современности»,

«Пропаганда и психология», «Марксизм и колдуны», «О работе Л. Борина «Закат

капитала», «Послесловие к «Закату капитала», Устав «группы революционного

коммунизма», хранил их до мая 1969 года.

Всю полученную от Романова антисоветскую литературу Куликов в мае

1969 года возвратил ему обратно, за исключением статей «Дероор» («Трубы сво-

боды») и «Марксизм и колдуны», первую из которых в апреле 1969 года передал

жителю г. Ашхабада Семенову А.В., а вторую – Княженцеву В.Я.

С августа 1969 года и до дня ареста Куликов хранил фотокопию антисовет-

ской статьи «Пропаганда и психология».

Возвращенные Куликовым статьи антисоветского содержания Романов пе-

редал в августе 1969 года для ознакомления Фролову В.Б., у которого они были

изъяты при обыске.

185

Подсудимые Сенин, Кириков, Романов и Куликов в 1967-1968 годах занима-

лись изготовлением антисоветской литературы.

Кроме устава «группы революционного коммунизма», разработанного в

конце ноября 1967 года, Романов, Кириков и Куликов в ноябре 1968 года кол-

лективно написали рецензию «О работе Л. Борина «Закат капитала», в которой

они, выразив согласие с основными положениями этой работы, клевещут на со-

ветский государственный и общественный строй.

Романов, отпечатав «Рецензию» в двух экземплярах, один из них в целях

укрепления связи с рязанской нелегальной группой, с согласия своих сообщни-

ков, в мае 1969 года через Рудченко передал Сенину для пересылки в г. Рязань.

В августе 1968 года участник «группы революционного коммунизма» Фе-

доров под псевдонимом «Г. Агапов» написал статью «Пропаганда и психология»,

в которой Советский строй отождествляется с фашизмом и излагаются методы

проведения антисоветской пропаганды.

Кириков, Куликов и Романов, обсудив рукопись и внеся свои коррективы,

одобрили ее содержание. После этого данная статья была окончательно отре-

дактирована Романовым, отпечатана им на машинке в трех экземплярах, один

из которых через Кирикова передан руководителю антисоветской группы в Ря-

зани Вудке Ю.

Осенью 1967 года Кириков написал в блокноте и на отдельном листе статью

с клеветой на советский общественный строй, с которой знакомил Романова.

В августе 1968 года Кириков по предложению Сенина написал «очерк», в

котором допускал злобную клевету на советскую действительность и Воору-

женные силы СССР. В сентябре того же года знакомил с ним Романова.

В апреле 1968 года Кириков написал статью «Дороги, которые мы выбира-

ем», в которой содержатся политически вредные взгляды по вопросам воспита-

ния и образования в СССР. С этой статьей Кириков знакомил своего единомыш-

ленника по антисоветской деятельности Федорова и однокурсника по учебе в

институте Одинцова Вячеслава.

В августе 1968 года Кириков написал стихотворение с клеветой на совет-

скую действительность, которое читал Романову и Куликову.

В сентябре 1967 года Кириков получил от Ионова написанное последним

стихотворение антисоветского содержания, знакомил с ним Федорова и дал пе-

реписать Романову.

Написанные им статьи и стихотворение Ионова Кириков хранил у себя до

ареста.

Романов в октябре 1968 года сочинил стихотворение антисоветского со-

держания, с которым ознакомил Кирикова и Куликова.

Сенин, выполняя поручение Вудки, осенью 1968 года написал для Рязан-

ской нелегальной группы проект устава, аналогичный по содержанию с ранее

разработанным им для Саратовской группы, и вместе с другими сообщниками

по преступной деятельности в Рязани принимал участие в обсуждении этого ан-

тисоветского документа.

Также осенью 1968 года Сенин в г. Рязани написал под псевдонимом

«В. Юрин» две антисоветские статьи: «Марксизм и действительность» и «Меха-

низм лжи». В этих статьях содержатся злобные клеветнические измышления на

советский государственный и общественный строй. Статью «Марксизм и дей-

186

ствительность» Сенин осенью 1968 года через Вудку переправил участникам

антисоветской группы в Саратов, где одна глава из этой стати, озаглавленная

«К вопросу о сталинизме», была размножена машинописным способом и распро-

странена. Рукопись статьи была изъята при обыске у Фокеева.

Кроме антисоветской литературы, подсудимые Сенин, Бобров, Романов,

Кириков, Куликов и Фокеев хранили и распространяли в преступных целях по-

литически вредную нелегальную литературу так называемого «самиздата».

Романов в течение 1967– 969 года с целью использования в проведении

враждебной пропаганды размножал на пишущей машинке и рукописью «Пись-

мо Раскольникова Сталину», «письмо к всесоюзному съезду советских писате-

лей» от имени Солженицына, выступления Даниэля и Синявского на судебном

процессе и другие.

Фокеев в тот же период получил от Романова и хранил у себя семь экзем-

пляров «Письма Раскольникова Сталину», три экземпляра письма от имени Сол-

женицына к съезду советских писателей, а также записи с содержанием клевет-

нических сообщений радиостанций капиталистических стран.

Вышеуказанные «письма» также хранили у себя и распространяли Кири-

ков, Куликов и Бобров.

С целью выяснения отношения других лиц к имеющимся в этих документах

клеветническим измышлениям Кириков знакомил с ними Колосова Г.В. и Один-

цова В.Н., Куликов – Федорова Е.Е., Лукашина В.А., Шепелева В.Я., Фролова В.Б.,

Княженцева В.Я. и Бундура В.Ф., Бобров – Ильина Ю.В., Кошаеву Л.П., Касперскую

М.П., Ионова Ю.В. и Григорьеву А.Г.

В целях подрыва и ослабления Советской власти подсудимые Сенин, Рома-

нов, Куликов, Бобров и Кириков в течение 1966– 969 годов путем проведения

устной антисоветской пропаганды с использованием имеющейся враждебной

литературы занимались активной обработкой и вовлечением в преступную де-

ятельность других лиц.

При проведении антисоветской обработки они тенденциозно подбирали и

преподносили отдельные недостатки, имеющиеся в жизни советского народа,

как якобы закономерность, присущую нашему государственному строю, искус-

ственно создавали впечатление, что в СССР царит несправедливость и произвол,

фальсифицировали отдельные положения из произведений классиков марксиз-

ма-ленинизма, делали обобщенные клеветнические выводы о том, что в СССР

будто бы существует не социализм, а государственный капитализм и в нем рабо-

чий класс угнетается «классом бюрократии», которому принадлежит экономи-

ческая и политическая власть.

Действуя таким методом, подсудимые заявляли обрабатываемым лицам о

необходимости борьбы с существующим в Советском Союзе государственным и

общественным строем с целью его свержения.

Сенин, наряду с созданием антисоветской группы из студентов высших

учебных заведений в г. Саратове, выполнял преступные указания Вудки по орга-

низации враждебных групп в других районах страны.

В конце февраля 1967 года при выезде в академический отпуск ранее об-

работанного в антисоветском духе Ионова Сенин дал ему задание по месту жи-

тельства в г. Кимры Калининской области подыскивать и вовлекать для прове-

дения враждебной деятельности других лиц.

187

В феврале 1969 года Сенин вовлек в г. Рязани во враждебную деятельность

студента историко-филологического факультета Петрозаводского университе-

та обвиняемого по другому делу Учителя А.Е., которому поручил создать в Пе-

трозаводске самостоятельную преступную группу, подыскать возможности для

направления за границу антисоветской литературы.

В феврале 1969 года в Рязани Сенин вручил Учителю для использования

в проведении враждебной деятельности написанные участниками рязанской

нелегальной группы антисоветские статьи «Дероор» («Трубы свободы»), «Марк-

сизм и колдуны», «Закат капитала», «Внешняя политика советского империа-

лизма», «Современность и национальный вопрос», «О безработице», «О патри-

отизме», «О базисе и надстройке», «Диалектический материализм и влияние

среды на объект».

В июне 1969 года по поручению Вудки Сенин специально посылал из Ряза-

ни в Петрозаводск свою сестру – Сенину Галину, которая передала там Учителю

три фотопленки «Заката капитала», фотокопии с текстами других антисовет-

ских статей и фотопленку с целью их последующей пересылки за границу.

В июле 1969 года приехавшему в Рязань из Петрозаводска Учителю Сенин

передал на хранение написанную им статью злобного антисоветского содержа-

ния «Механизм лжи».

В течение осени 1966 года и весны 1967 года Сенин с намерением вовлечь

в антисоветскую деятельность обрабатывал студентов Саратовского юридиче-

ского института Ильина Ю.В., Григорьеву А.Г., Ильинова И.И., Макаревича Н.С. и

студента Госуниверситета Константинова С.А., а последнему давал задание об-

рабатывать во враждебном духе других лиц.

Романов, будучи одним из инициаторов создания антисоветской так назы-

ваемой «группы революционного коммунизма», вовлек в нее осенью 1967 года

ранее обработанных им Куликова и Федорова. Тогда же привлек к преступной

деятельности подсудимого Фокеева.

В 1968 году он проводил обработку студентов Госуниверситета Михайлова

Н.В. и Зеленской А.И., познакомил их с уставом «группы революционного ком-

мунизма» и другими антисоветскими документами, добился согласия этих лиц

быть участниками антисоветской группы 2-го звена.

В 1968-1969 годах Романов обрабатывал в тех же целях студентов различ-

ных институтов г. Саратова Фронтасьеву М.В., Аникина С.П., Савенкова Е.Е., Гор-

бачева В.М., Рудченко А.А.

Реализуя преступные намерения нелегальной группы о проведении анти-

советской деятельности среди рабочих, Романов в январе-феврале 1969 года

установил связь с рабочим завода Родиным А.Н. и продолжал его антисоветскую

обработку, начатую в 1968 году участником группы Федоровым.

Принимая меры к созданию нелегальных групп в других городах страны,

Романов в марте 1969 года познакомился в Саратове с жителем г. Киева рабо-

чим Белецким В.Д. и предпринял практические шаги к организации по месту его

жительства антисоветской группы, специально выезжая для этой цели к Белец-

кому в Киев.

Выполняя задания Сенина по вовлечению новых лиц для совместного со-

вершения преступлений, Романов еще в июле-августе 1967 года предпринял

попытки к обработке во враждебном духе Мельникова Е.Л. и Чевыкалова И.Н.

188

– студентов Саратовского Госуниверситета, но, не найдя у них поддержки сво-

им клеветническим измышлениям, вынужден был отказаться от этих наме-

рений.

Подсудимый Куликов в период с сентября 1967 года до июля 1969 года си-

стематически проводил среди своего окружения пропаганду, направленную на

подрыв и ослабление Советской власти.

С целью обработки в антисоветском духе Федорова Е.Е., Бредихина Д.А., Се-

менова А.В., Логинова Д.И., Александрова А.Н. и Шепелева В.Я. Куликов в течение

1967– 969 г.г. неоднократно высказывал им клеветнические измышления на

советскую действительность, существующий в СССР государственный и обще-

ственный строй, опошлял внутреннюю и внешнюю политику КПСС и Советско-

го правительства, пытался убедить этих лиц в необходимости «новой пролетар-

ской революции».

При обработке Федорова, Семенова, Бредихина и Логинова Куликов зна-

комил их с антисоветскими статьями «Правда о современности» и «Марксизм

и колдуны», а Семенову, кроме того, передал статью враждебного содержания

«Дероор».

В августе 1968 года Куликов в беседах с Трудаевым и Рябовым клеветал на

советскую действительность и интернациональную политику СССР.

Аналогичные клеветнические измышления Куликов высказывал в октя-

бре-ноябре 1967 года и в марте-апреле 1969 года своему знакомому Лукашину В.А.

С хранившимися у него антисоветскими статьями «Правда о современно-

сти» и «Марксизм и колдуны» Куликов ознакомил в марте 1969 года Кузнецова

И.М., а в мае-июне 1969 года Салугина М.А. и Бондаренко Н.П.

Федорова, Лукашина и Шепелева Куликов знакомил также с нелегальным

политически вредным «письмом Ф. Раскольникова к Сталину».

Познакомившись в августе 1968 года через Княженцева В.Н. с Фроловым

В.Б. и в сентябре того же года с рабочим завода приемо-усилительных ламп Бун-

дуром В.Ф., Куликов подверг их усиленной антисоветской обработке, высказы-

вая им клевету на социалистический строй.

Используя при обработке Княженцева, Фролова и Бундура такие антисо-

ветские статьи, как «Закат капитала», «Пропаганда и психология», «Дероор», а

также политически вредную нелегальную литературу «Письмо Раскольникова

Сталину», письмо к съезду советских писателей от имени Солженицына, Кули-

ков убеждал их в необходимости борьбы против Советского государственного и

общественного строя.

В октябре-ноябре 1968 года Куликов с целью создания с их участием анти-

советской группы, ознакомил Княженцева, Фролова и Бундура с уставом «груп-

пы революционного коммунизма».

В январе-мае 1969 года, полагая, что завершил антисоветскую обработку

Фролова и Княженцева, Куликов создал с их участием так называемое 2-е зве-

но антисоветской «группы революционного коммунизма», которое, однако, не

успело развернуть активную враждебную деятельность.

Бобров во исполнение ранее полученного от Сенина задания в течение но-

ября 1967 года – февраля 1968 года в Саратове обрабатывал с целью вовлечения

в преступную деятельность студентку Саратовского юридического института

Григорьеву А.Г. В январе 1969 года с этой же целью Бобров знакомил приезжав-

189

шего в Саратов жителя г. Батуми Надарейшвили В.Г. с политически вредными

статьями так называемого «Самиздата».

Проводя антисоветскую пропаганду, Бобров в беседах со своими знакомы-

ми Родиным В.О. в январе 1967 года, Павловским В.А. в мае 1967 года и октябре

1968 г. и Коцбой В.Х. в октябре 1968 года клеветал на государственный и обще-

ственный строй в СССР.

В октябре 1968 года в Саратове при разговоре с Коцбой В.Х., Мосуновым

А.Ф. и Ильиным Ю.В. в вводе в Чехословакию войск стран-участниц Варшавского

договора Бобров клеветнически отзывался о советской внешней политике.

Кириков, изучая возможности привлечения к антисоветской деятельности

однокурсника по институту Одинцова Вячеслава, осенью 1968 г. высказывал в

его присутствии клеветнические измышления на существующий в СССР госу-

дарственный и общественный строй, читал ему враждебные статьи «Марксизм

и колдуны», «О патриотизме» и выдержки из «Заката капитала».

Допрошенные в судебном заседании подсудимые Сенин О.М., Бобров В.А.,

Романов А.И., Кириков В.И., Куликов Д.Г., Фокеев М.Г. свою вину по делу призна-

ли полностью и дали подробные объяснения по предъявленному им обвине-

нию.

Кроме личного признания, антисоветская деятельность подсудимых под-

тверждается и другими доказательствами.

Вовлечение Сенина О.М. в антисоветскую деятельность подтверждается

помимо признания самого Сенина показаниями Вудки Юрия, Вудки Валерия и

Фролова Олега.

Факт обработки Сениным во враждебном духе Боброва, Кирикова, Рудчен-

ко, Ионова и Клопичева и создание им в гор. Саратове антисоветской группы

подтверждаются показаниями Сенина, Кирикова, Боброва, Рудченко, Ионова и

Клопичева.

Обстоятельство проводимых Сениным сборищ и решаемые на них вопросы

подтвердили Сенин, Кириков, Бобров, Романов и Рудченко.

Факт создания денежного фонда антисоветской группы и уплаты членских

взносов подтвержден показаниями Сенина, Боброва, Романова, Куликова, Кири-

кова, Ионова и Клопичева.

Факт приобретения за счет этого фонда пишущей машинки «Ундервуд»

подтвердил кроме того свидетель Хейфец. Приобретенная для преступной де-

ятельности машинка изъята из квартиры Романова и приобщена к делу в каче-

стве вещественного доказательства.

Факт обсуждения Сениным О. вопроса об изготовлении и распространении

антисоветских листовок подтвердили Сенин, Вудка Ю., Бобров, Ионов и другие.

Указание Сенина о вовлечении в преступную группу других лиц и подыска-

ния конспиративных квартир, а также сами эти факты подтвердили Сенин, Ки-

риков, Бобров, Романов, Ионов, Клопичев.

Факт распада антисоветской группы, возглавляемой Сениным, и создания

другого антисоветского сообщества подтвердили Сенин, Кириков, Бобров, Рома-

нов, Куликов, Ионов, Клопичев.

Факт последующих сборищ, избрания участниками этих сборищ псевдони-

мов и обсуждение на них вопросов распространения листовок и организацион-

ных принципов построения новой антисоветской группы подтвердили Кириков,

190

Романов, Куликов и Ионов. Подтверждается это также изъятой у Кирикова за-

писной книжкой, в которой записаны псевдонимы членов группы.

Факт разработки и принятия устава «группы революционного коммуниз-

ма» подтвердили Романов, Кириков и Куликов. текст этого устава изъят у под-

судимых в процессе предварительного следствия и приобщен к делу в качестве

вещественного доказательства.

Факты создания денежного фонда новой антисоветской группы путем сбо-

ра членских взносов, сбора этих взносов и расходования его в преступных целях

подтвердили Романов, Кириков, Куликов, Рудченко, Куликова, Михайлов. Факт по-

купки второй пишущей машинки «Башкирия» подтвердил свидетель Хейфец Р.А.

В процессе предварительного следствия пишущая машинка была изъята

у свидетеля Михайлова, а фотоаппарат и принадлежности к нему – в квартире

Александровой и приобщены к делу в качестве вещественных доказательств.

Факт наличия преступной связи между антисоветскими группами в гор. Ря-

зани и Саратове, обмена литературой антисоветского содержания подтвердили

Кириков, Романов, Рудченко, Бобров, Григорьева, Вудка Ю. и др.

Факт проведения Сениным и Бобровым антисоветской деятельности и пре-

ступной связи между ними после распада группы подтверждается показаниями

Сенина, Боброва, Вудки Ю., Григорьевой и др.

Так, проведение антисоветской пропаганды и террористические высказы-

вания Сенина в октябре 1967 года и мае 1969 года подтвердили Сенин, Кириков,

Романов, Куликов, Бобров, Рудченко.

Деятельность Сенина по размножению и распространению враждебной ли-

тературы в г. Саратове подтвердили Сенин, Вудка Ю., Фролов О., а факт доставки

этой литературы в Саратов Григорьевой в марте 1968 года подтвердили Сенин,

Бобров, Григорьева, Вудка Ю. и Грилюс С.А.

Факты ознакомления с этой литературой Боброва, Григорьевой, Рудченко

и Клопичева, хранения ее Бобровым и передачи им этой литературы Кирикову

подтвердили Бобров, Кириков, Григорьева, Рудченко, Клопичев.

Переписка антисоветской литературы, отпечатка ее на машинке, передача

Вудке для рязанской группы, а затем получение ее обратно и использование в

преступных целях подтверждены Кириковым, Романовым, Куликовым, Фокее-

вым, Рудченко, Вудкой Ю. и другими.

Антисоветская деятельность подсудимого Фокеева М. по размножению ан-

тисоветской литературы подтверждена показаниями Фокеева, Романова, мате-

риалами обыска и осмотра этой литературы и заключением криминалистиче-

ской экспертизы.

Факты размножения антисоветской литературы Кириковым и Романовым

подтвердили сами подсудимые Кириков и Романов, а также свидетели Рудченко,

Аникин, Александрова.

Хранение и распространение Куликовым антисоветской литературы под-

тверждается показаниями Куликова, Романова, Семенова, Княженцева, фактом

изъятия у него на квартире этой литературы.

Изготовление антисоветских работ «Пропаганда и агитация» и рецензии на

«Закат капитала», а также передача этой рецензии Сенину подтверждаются по-

казаниями Сенина, Кирикова, Боброва, Романова, Куликова, Вудки Юрия, Вудки

Валерия и Рудченко.

191

Изготовление антисоветских документов Кириковым и ознакомление с

ними других лиц подтверждается самим Кириковым, показаниями Романова и

Одинцова В., а также фактом изъятия этих документов и приобщением их к делу

в качестве вещественных доказательств.

Изготовление Сениным проекта устава для рязанской группы, а также ста-

тей антисоветского содержания «Марксизм и действительность» и «Механизм

лжи» подтверждается Сениным, Романовым, Бобровым, Вудкой Ю., Рудченко,

материалами обыска в квартире Фокеева и изъятием этих работ.

Факты хранения и распространения политически вредной литературы

так называемого «Самиздата» подтверждаются показаниями Сенина, Кирикова,

Боброва, Романова, Куликова, Фокеева, Григорьевой, Клопичева, Фронтасьевой,

Фролова, Княженцева, Семенова, Одинцова, Надарейшвили и многих других сви-

детелей.

Также полностью доказана преступная деятельность подсудимых Сенина,

Романова, Куликова, Боброва и Кирикова, направленная на обработку и вовле-

чение в эту деятельность других лиц с целью подрыва и ослабления Советской

власти.

Обработка Сениным Ионова Ю.А., Ильина Ю.В., Григорьевой А.Г., Ильинова

Н.И., Макаревича Н.С. и Константинова С.А. подтверждена указанными лицами и

не отрицается самим Сениным.

Обработка и вовлечение Сениным в антисоветскую деятельность Учителя

А.Е., передача ему антисоветской литературы для ознакомления, а затем и для

пересылки за границу подтверждается показаниями Сенина, Учителя, Вудки Ю.

и Вудки В., Сениной Г. и другими свидетелями.

Антисоветская обработка Романовым Михайлова Н.В., Зеленской А.И., Ани-

кина С.П., Савенкова Е.Е., Горбачева В.М., Рудченко А.А., Родина А.Н., Белецкого

В.Д., Фронтасьевой М.В. и попытка такой обработки Мельникова Е.Л. и Чевыка-

лова И.Н. подтверждается указанными лицами и не отрицается самим Романо-

вым.

Факты антисоветской обработки Куликовым Федорова Е.Е., Бредихина Д.В.,

Семенова А.В., Логинова Д.И., Александрова А.Н., Шепелева В.Я., Княженцева В.Я.,

Фролова В.Б. и других, подтверждаются показаниями Куликова и перечислен-

ных выше лиц.

Факты антисоветской обработки Бобровым лиц из своего окружения и кле-

ветнические высказывания его подтвердили Григорьева, Надарейшвили, Родин,

Павловский, Коцба, Мосунов и другие.

Деятельность Кирикова по вовлечению в антисоветскую деятельность

Одинцова В.Н. подтверждается показаниями Одинцова и самим Кириковым.

Сознавая преступность своих действий, стремясь уйти от ответственности

за совершенное, во избежание провала подсудимые Сенин, Романов, Кириков,

Куликов и Бобров применяли различные ухищрения: в переписке с единомыш-

ленниками использовали подставные адреса, вымышленные имена и фамилии,

пользовались паролями, избрали себе псевдонимы. Предпринимали попытки

подыскать квартиру в г. Саратове для конспиративных встреч, изготовления и

хранения в ней антисоветской литературы.

Эти обстоятельства подтвердили сами подсудимые Сенин, Кириков, Бо-

бров, Романов, Куликов, свидетели Рудченко, Григорьева, Ионов, Клопичев, Фро-

192

лов, Учитель, Вудка и др. Подтверждается это и вещественными доказательства-

ми – изъятыми письмами Сенина к Романову с условностями.

В процессе предварительного следствия у подсудимых и ряда свидетелей

была изъята литература антисоветского и политически вредного содержания, а

также средства ее размножения.

При обыске у Сенина О.М. изъято: написанная им клеветническая антисо-

ветская статья «Механизм лжи», политически вредная литература так называе-

мого «Самиздата», часть блокнота с записями содержания клеветнических пере-

дач радиостанции «Би-би-си», письмо к Сенину от его сообщника Учителя А.Е.,

подтверждающее преступную связь между ними (т. 19 и т. 16 л. д. 244– 46).

При обыске Кириков В.И. добровольно выдал изготовленные им рукописи

антисоветского содержания: три статьи и одно стихотворение, блокноты с запи-

сями, подтверждающие его участие в организованной антисоветской деятель-

ности и конспективным изложением содержания статьи «Дероор», написанное

Ионовым стихотворение враждебного содержания, а также политически вред-

ную литературу так называемого «Самиздата».

При обыске в квартире Романова А.И. изъята пишущая машинка «Ун-

дервуд», на которой он размножал антисоветские документы.

Кроме того, принадлежащие Романову А.И. антисоветские статьи, докумен-

ты и другие вещественные доказательства изъяты у следующих лиц.

а) В квартире Александровой Г.И. – машинописные тексты антисоветских

статей: «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Бори-

на «Закат капитала», «Дероор» («Трубы свободы»), «Правда о современности»,

«К вопросу о сталинизме», «Современная интеллигенция и революция», «Внеш-

няя политика советского империализма», «Современность и национальный во-

прос», «Пропаганда и психология», «Диалектический материализм и влияние

среды на объект», «Об идеологической работе», «О безработице», «О базисе и

надстройке», «О патриотизме», «Идеологическая работа и психология», «Марк-

сизм и колдуны», устав «группы революционного коммунизма», части работ

«Дероор» и «Современность и национальный вопрос», а также литература так

называемого «Самиздата» (т. 15 л. д. 2– 20); фотокопии статей и документов:

устав «группы революционного коммунизма», «Правда о современности» (ча-

стично), «Пропаганда и психология» в 2-х экземплярах (т. 22); фотонегативы с

текстами статей и документов: «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капи-

тала», «Дероор» («Трубы свободы»), «О патриотизме», «О безработице», «Об иде-

ологической работе», «О базисе и надстройке», «Марксизм и колдуны», «Правда

о современности», «К вопросу о сталинизме», «Современная интеллигенция и

революция», «Диалектический материализм и влияние среды на объект», устав

«группы революционного коммунизма», «Пропаганда и психология», «Внешняя

политика советского империализма», «Современность и национальный вопрос»

(т. 22); Фотоаппарат «Зенит-6», фотопринадлежности и химреактивы, служив-

шие для размножения антисоветских статей и документов, а также фильмоскоп

для чтения обработанных фотонегативов (т. 18, л. д. 33).

б) В квартире свидетеля Михайлова Н.В. – фотонегативы статей: «Закат

капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Борина «Закат ка-

питала», «Современная интеллигенция и революция», «Современность и нацио-

нальный вопрос», «Внешняя политика советского империализма», «К вопросу о

193

сталинизме», «О базисе и надстройке», «Идеологическая работа и психология»,

«Марксизм и колдуны», «Правда о современности», «Дероор» («Трубы свобо-

ды»), «Диалектический материализм и влияние среды на объект», «Пропаганда

и психология» (т. 22), пишущая машинка «Башкирия» (т. 13 л. д. 86).

в) В квартире свидетеля Фролова В.Б. – машинописные статьи: «Закат

капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «Пропаганда и психология»,

«К вопросу о сталинизме», «Современная интеллигенция и революция», «Прав-

да о современности», «О базисе и надстройке», «Об идеологической работе»,

«Современность и национальный вопрос», «О патриотизме», «О безработице»,

«Внешняя политика советского империализма», «Идеологическая работа и пси-

хология», «Диалектический материализм и влияние среды на объект», а также

литература так называемого «Самиздата» (т. 16 л. д. 2– 77).

г) В квартире свидетеля Белецкого В.Д. – литература так называемого «Са-

миздата» (т. 16 л. д. 201– 11), а также фотокопии статей «Пропаганда и психоло-

гия», «Правда о современности» в 3-х экземплярах, «Марксизм и колдуны» в 2-х

экземплярах (т. 22).

д) В квартире свидетеля Родина А.Н. – фотонегативы статьи «Пропаганда и

психология» (т. 22).

Подсудимый Бобров после ареста добровольно выдал хранившиеся у него

в тайнике фотокопии антисоветских работ «Закат капитала», «Дероор» («Тру-

бы свободы»), рукопись части статьи «Диалектический материализм и влияние

среды на объект» и политически вредную литературу так называемого «Самиз-

дата». Кроме того, при обыске в его квартире была изъята литература «Самиз-

дата» (т. 19, т. 24).

При обыске у подсудимого Фокеева М.Г. изъяты антисоветские статьи

«К вопросу о сталинизме», «Письмо с дороги», «Особенности развития капита-

лизма на Востоке и на Западе», а также литература так называемого «самизда-

та», тетрадь с записями клеветнических передач радиостанции «Би-би-си» (т. 15

л. д. 222– 38, т. 17, т. 23).

Кроме этого, изъяты фотокопии антисоветских статей, документов и поли-

тически вредных произведений: устав «группы революционного коммунизма»,

«Пропаганда и психология», «Марксизм и колдуны», «Правда о современности»

(т. 22), фотокопия книги Некрича «1941. 22 июня» (т. 20), а также фотонегативы

статей «Закат капитала», «Послесловие к «Закату капитала», «О работе Л. Бори-

на «Закат капитала», «Дероор» («Трубы свободы»), «Об идеологической работе»,

«О безработице», «О базисе и надстройке», «Марксизм и колдуны», «Современ-

ная интеллигенция и революция», «Внешняя политика советского империализ-

ма», «Диалектический материализм и влияние среды на объект», «Правда о со-

временности», «Современность и национальный вопрос», часть книги Некрича

«1941. 22 июня» (т. 22).

У него же изъят фотоаппарат «Мир», который использовался для размно-

жения антисоветской литературы (т. 12).

При обыске у подсудимого Куликова Д.Г. изъяты фотокопия антисоветско-

го документа «Пропаганда и психология» (т. 22), записная книжка, содержащая

псевдонимы лиц, которых он обрабатывал в антисоветском духе, а также хра-

нившиеся у него выписки из статей «Закат капитала» и «Пропаганда и психоло-

гия», сделанные свидетелем Фроловым В.Б. (т. 18).

194

Кроме того, принадлежащие Куликову Д.Г. антисоветские статьи изъяты у

следующих лиц:

а) В квартире свидетеля Семенова А.В. статья «Дероор» («Трубы свободы»)

(т. 16 л. д. 222– 42).

б) В квартире свидетеля Княженцева В.Я. статья «Марксизм и колдуны» и

литература так называемого «Самиздата» (т. 16 л. д. 213– 20).

В процессе предварительного следствия были проведены почерковед-

ческие, криминалистические и фототехнические экспертизы, которыми уста-

новлены факты написания подсудимыми статей антисоветского содержания и

политически вредной литературы, размножения этих статей и литературы ма-

шинописным способом на изъятых у них машинках, а также фотоспособом изъ-

ятыми в процессе следствия фотоаппаратами.

Достоверность этих заключений подсудимыми не оспаривается (т. 14).

Проведенными по делу судебно-психиатрическими экспертизами уста-

новлено, что подсудимые Сенин О.М., Кириков В.И., Романов А.И., Куликов Д.Г.,

Бобров В.А. и Фокеев М.Г. психическим заболеванием не страдали, не страдают

им и в настоящее время, могли ранее и могут в настоящее время отдавать себе

отчет в своих действиях и руководить ими, в связи с чем являются вменяемыми

(т. 14 л. д. 231– 61).

Таким образом, совокупность всех указанных выше доказательств свиде-

тельствует о виновности всех подсудимых в проведении ими антисоветской де-

ятельности.

Поскольку вся преступная деятельность Сенина, Боброва, Романова, Ки-

рикова, Куликова и Фокеева проводилась в целях подрыва и ослабления Совет-

ской власти, их преступные действия правильно квалифицированы ст. 70 ч. 1 УК

РСФСР.

Подсудимые Сенин, Бобров, Романов, Кириков и Куликов проводили свою

преступную деятельность, являясь членами антисоветских групп и сообществ,

поэтому их действия кроме того квалифицированы ст. 72 УК РСФСР.

Подсудимые Сенин, Бобров, Романов, Кириков, Куликов и Фокеев соверши-

ли особо опасные государственные преступления, поэтому подлежат строгому

наказанию.

При этом судебная коллегия учитывает, что все подсудимые сознательно

встали на путь антисоветской деятельности и принимали в ней активное уча-

стие.

Подсудимый Сенин О.М. явился инициатором, а затем и руководителем

антисоветской группы в г. Саратове. Осенью 1967 года он предупреждался

органами Комитета Госбезопасности Саратовской области о прекращении

антисоветской деятельности, но правильных выводов для себя из этого не

сделал. До дня ареста он продолжал активно участвовать во враждебной

СССР работе.

Весной 1969 года Сенин вовлек в антисоветскую деятельность обвиняемо-

го по другому делу Учителя А.Е. и через него пытался переправить антисовет-

скую литературу за границу в адрес реакционных организаций.

Подсудимые Романов А.И., Кириков В.И., Куликов Д.Г. и Бобров В.А. после

распада в октябре 1967 года антисоветской группы, руководимой Сениным в Са-

ратове, также не прекратили своей преступной деятельности.

195

Романов, Кириков и Куликов организовали новую антисоветскую группу и

согласно разработанного и принятого ими устава этой группы проводили актив-

ную антисоветскую деятельность.

Подсудимый Фокеев М.Г. не только активно участвовал в размножении

антисоветской литературы и ее хранении, но и являлся запасным звеном во

враждебной СССР деятельности. На случай ареста подсудимого Романова Фо-

кеев намеревался использовать имеющуюся у него литературу антисоветского

содержания для дальнейшей работы в ущерб интересов СССР. Лишь вмешатель-

ство органов Комитета Госбезопасности и его арест предотвратили дальнейшую

его преступную деятельность.

Вместе с тем при назначении наказания подсудимым судебная коллегия

учитывает возраст и первую судимость подсудимых, признание ими своей вины,

семейное положение их, а также состояние здоровья Боброва и Кирикова.

На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 71, 301– 03 УПК РСФСР,

судебная коллегия по уголовным делам Саратовского областного суда

ПРИГОВОРИЛА:

СЕНИНА Олега Михайловича, КИРИКОВА Валентина Ивановича, РОМАНО-

ВА Александра Ивановича, КУЛИКОВА Дмитрия Георгиевича, БОБРОВА Виктора

Александровича и ФОКЕЕВА Михаила Георгиевича признать виновными по делу

и назначить им наказание в виде лишения свободы по ст. 70 ч. 1 УК РСФСР СЕ-

НИНУ О.М. сроком на семь (7) лет со ссылкой сроком на два (2) года, КИРИКОВУ

В.И. сроком на шесть (6) лет со ссылкой сроком на два (2) года, РОМАНОВУ А.И.

сроком на шесть (6) лет без ссылки, КУЛИКОВУ Д.Г. сроком на пять (5) лет без

ссылки, БОБРОВУ В.А. сроком на четыре (4) года без ссылки, ФОКЕЕВУ М.Г. сро-

ком на три (3) года без ссылки; по ст. 72 УК РСФСР – СЕНИНУ О.М. сроком на семь

(7) лет со ссылкой сроком на два (2) года, КИРИКОВУ В.И. сроком на шесть (6) лет

со ссылкой сроком на два (2) года, РОМАНОВУ А.И. сроком на шесть (6) лет без

ссылки, КУЛИКОВУ Д.Г. сроком на пять (5) лет без ссылки, БОБРОВУ В.А. сроком

на четыре (4) года без ссылки.

По совокупности совершенных преступлений на основании ст. 40 УК

РСФСР окончательно назначить наказание СЕНИНУ Олегу Михайловичу – Семь

лет лишения свободы, со ссылкой сроком на два (2) года, КИРИКОВУ Валенти-

ну Ивановичу – шесть (6) лет лишения свободы со ссылкой сроком на два (2)

года, РОМАНОВУ Александру Ивановичу – шесть (6) лет лишения свободы без

ссылки, КУЛИКОВУ Дмитрию Георгиевичу – пять (5) лет лишения свободы без

ссылки, БОБРОВУ Виктору Александровичу – четыре (4) года лишения свободы

без ссылки.

Определить отбывание наказания осужденным Сенину О.М., Кирикову В.И.,

Романову А.И., Куликову Д.Г., Боброву В.А. и Фокееву М.Г. в исправительно-трудо-

вой колонии строгого режима.

В срок наказания зачесть время предварительного заключения Сенина О.М.

с 8 августа 1969 года, Кирикова В.И. и Боброва В.А. с 28 августа 1969 года, Ро-

манова А.И. и Куликова Д.Г. с 29 августа 1969 года и Фокеева М.Г. – с 29 ноября

1969 года.

196

Меру пресечения осужденным до вступления приговора в законную силу

оставить содержание под стражей.

Вещественные доказательства, находящиеся на хранении в следственном

отделении УКГБ при Совете Министров СССР по Саратовской области – фотоап-

парат «Мир» № 6059097 с объективом «Юпитер 8» № 6031892 с футляром, фото-

аппарат «Зенит-Б» № 69026175 с объективом «Индустар-50» № 6928846 с фут-

ляром, фотопринадлежности и химреактивы, пишущая машинка «Ундервуд»,

пишущая машинка «Башкирия» и пишущая машинка «Олимпия-прогресс»

№ 544, на которых размножалась антисоветская литература – конфисковать в

доход государства (т. 13 л. д. 28– 5, 190).

Хранящиеся там же вещественные доказательства фибровый чемодан,

картонная коробка и целлофановая бумага, в которых хранились у Фокеева ан-

тисоветские документы, фотокопии и фотонегативы, картонная папка и газета

на грузинском языке, в которой хранилась статья о творчестве Евтушенко и

Вознесенского, изъятое у свидетеля Кошаевой Л.П. письмо к съезду советских

писателей от имени Солженицына, мешок серого цвета, в котором была завер-

нута машинка «Ундервуд», три ленты для пишущих машинок, черная дермати-

новая папка, в которой хранилась принадлежащая Романову А.И. антисоветская

литература, газеты, в которые были заложены его же антисоветские докумен-

ты, желтая картонная попка, в которой хранилась изъятая у свидетеля Фроло-

ва В.Б. антисоветская литература – как неимеющие практической ценности – уничтожить.

Пишущую машинку марки «Науман-Эрика» № 205072 с футляром, принад-

лежащую свидетелю Фронтасьевой М.В. – возвратить Фронтасьевой М.В.

Остальные вещественные доказательства, приобщенные к делу и хранящи-

еся в томах 15– 4, оставить при деле.

Возможные расходы по делу возложить в долевом порядке на осужденных.

Приговор может быть обжалован в Верховный Суд РСФСР через Саратов-

ский областной суд в течение семи (7) суток с момента вручения копии приго-

вора осужденным и с момента оглашения его остальным участникам процесса.

п/п Председательствующий В. ТЕПЛОВ

Народные заседатели: БАГАЕВА и ДРУШЛЯКОВ

Верно:

Председательствующий – В. Т еп ло в

С од ер жа ни е

Воспоминания ..................................................................................................................................... 3

Часть I....................................................................................................................................................... 4

Часть II .................................................................................................................................................. 21

Часть III ................................................................................................................................................ 37

Часть IV ................................................................................................................................................. 64

Часть V .................................................................................................................................................. 79

Именной указатель......................................................................................................................123

П ри ло же ни е

Обвинительное заключение...................................................................................................135

Приговор............................................................................................................................................175