ПРЕДИСЛОВИЕ

Каждая человеческая жизнь уникальна. Однако у каждого она складывается по-своему и преподносит разные испытания. К сожалению, молодежь, как правило, повторяет ошибки старшего поколения. Поэтому знакомство с жизнью и биографиями людей старшего возраста, особенно с необычными, уникальными судьбами, может помочь им избежать многих ошибок, иллюзий, неверных решений и обмана. Конечно, власти, политические режимы, социальная обстановка все время меняются, но в человеческом обществе есть важные общие моменты, знать, понимать и осознавать которые весьма важно для выживания любого индивидуума, чтобы не повторять глупейших ошибок предыдущих поколений. Это главная цель и задача данной книги.

Автор книги – ученый. Цель всякого настоящего ученого – объективно и всесторонне изучать окружающую действительность и находить законы, которым она подчиняется, строить модели действительности (природы, среды, поведения индивидуума и социума). Эти законы позволяют предсказывать реакцию людей и внешней среды на наши действия и тем самым добиваться нужных нам результатов, обеспечивать прогресс человечества. Важнейшее качество истинного ученого – менять (или модифицировать) свои мнения, обновлять выводы, если реакция внешней среды не совпадает с предсказаниями его теории.

Автор много работал в советской авиационной и ракетной промышленности, в научных лабораториях НАСА и военно-воздушных сил США. Его интересовали не текущие технические проблемы, которые приходится постоянно решать ученым и инженерам в процессе проектирования и доводки того или иного самолета, космического корабля или ракеты. В первую очередь его интересовали прорывные технологии будущего, которые позволили бы человечеству сделать прыжок, совершить рывок в своем технологическом развитии. Некоторые предложенные им технологии популярно излагаются в специальном приложении к данной книге (Рывок в Будущее).

Помимо текущих и будущих проблем авиации, космонавтики, энергетики, прорывных технологий, автор много занимался вопросами смысла существования человечества и его будущим, точнее, вопросами Разума и Вселенной. Открытый им закон «Повышения сложности самокопирующих систем» объясняет не только появление разумного человека, но и неизбежный переход его в электронное Е-существо, и приближение к Высшему Разуму (т.е., в понимании верующих, к Богу), к управлению законами своей Вселенной, созданию новых Вселенных и жизни в них. Все это автор попытался кратко и популярно изложить в отдельной главе, которую не интересующийся этими проблемами читатель может просто пропустить (Размышления о жизни, прогрессе, человечестве и науке).

ЧАСТЬ 1.

ЖИЗНЬВ СССР

ПРЕДКИ

(по воспоминаниям сестры, Анны Болонкиной)

Григорий (мой прадед, дед нашей матери Ольги) жил в селе Костенеево Елабужского района Татарии. Он был грамотным – два класса церковно-приходской школы – и одно время был даже старостой своего села (400 дворов). Село было государственное (царское), крестьяне не были крепостными, не зависели от помещика и платили за пользование землей аренду (подать) раз в год. Землю для посева давали по норме на членов семьи мужского пола. Кто хотел иметь больше земли, подкупал ее у крестьян, которые не засевали свой участок.

Григорий имел двоих детей: сына Дмитрия и дочь Марию (см. родословную схему). У нашего деда Дмитрия было четыре сына и четыре дочери, наша мать Ольга была предпоследней. Семья Дмитрия была работящая. Всем распоряжался Григорий. Летом работали дома, а зимой Григорий посылал Дмитрия подрабатывать извозчиком. Он на своей тройке возил уездное начальство. Четвертый конь был тяжеловозом и использовался в домашнем хозяйстве. Дом был выстроен по-деревенски, в два этажа: первый «этаж» занимал подвал с небольшими окнами на уровне земли, второй этаж использовался для проживания в теплое время года, а в подвале жили в холодное время года. У Дмитрия сыновья женились, выделились в отдельное хозяйство, а Григорий своего сына никак не отпускал от себя. Дмитрий хотел быть сам самостоятельным хозяином, а Григорий не выделял ему его имущество. Боялся, что придется жить одному и все делать самому. С горя Дмитрий стал попивать и в итоге стал алкоголиком. После просьбы Дмитрия о выделении ему надела Григорий в отместку поджег свой дом и двор. При этом сгорело 12 домов односельчан. Оставил сына, двух внуков и двух внучек, сноху Арину ни с чем. Старика Григория за поджог посадили в глубокую яму, из которой невозможно было выбраться.

Дмитрий отстроил новый большой деревянный дом, в котором разместился с женой Ариной, дочерьми Ольгой (наша мать), Ульяной и сыновьями Семеном и Андреем.

Дмитрий был добрым человеком. Однажды, застав бедную, одинокую женщину за воровством соломы, он ее просто постыдил. А она в ответ – где мне дрова брать? Своих лесов, а значит, и дров в районе не было – печи топили соломой, самовары кипятили шишками из леса помещика Щербакова. Помещик Щербаков был из передовых людей: дал крестьянам свободу, его управляющий нанимал крестьян работать за деньги.

Во время пожара яблоки на яблонях испеклись. Наша мать полезла их собирать через день – два и сожгла себе ноги. Она не могла ходить и передвигалась на самодельной коляске. Вылечили ей ноги конским навозом.

Дмитрий простил старика Григория, взял его на поруки, под свою ответственность и поселил у себя. Рядом поселился дядя Осип со своей семьей.

Из всех сестер наша мать была самая работящая. Она умела прясть, ткать на станке, вязать из шерсти чулки, носки, рукавицы, кроить на себя одежду на глазок и шить. Сердилась на свою мать Арину за то, что не пустила ее учиться в школу. А Ульяну, наоборот, мать послала в школу. Та научилась читать и писать, но дальше учиться не захотела и всю жизнь пользовалась помощью своих братьев и сестер.

Дедушка Дмитрий в 54 года умер от алкоголизма. Его жена Арина (мать Ольги) подавилась крупной костью от рыбного пирога. Кость кое-как из горла достали, но поранили гортань. У Арины появился рак гортани, и она скончалась в 50 лет. Прадед Григорий дожил до 98 лет и умер у внука Осипа.

Ольга вынуждена была после окончания крестьянских работ ехать в город работать прислугой. В 17 лет она поехала в Москву на заработки, ведь родители умерли, а Осип не мог содержать ее на своем иждивении. Хватало ему старика Григория и сестры Ульяны. Были у него и свои дети. Братья Семен и Андрей окончили два класса церковно-приходской школы и уехали из деревни. Дом стоял пустой несколько лет.

Во время революции осенью 1917 г. мать из Москвы приехала в село к Осипу. Он заставил ее выйти замуж за Василия Болонкина. Ни он, ни она не хотели создавать семью, но его родители заставили его жениться, ибо им нужна была работница в дом. От этого брака родилась моя сестра Анна (7.11.1919 г. р.), которая оказалась не нужна своим родителям. Ольга взяла дочь, которой было 19 дней от роду, и ушла жить к сестре Маше Бузовой.

Во время гражданской войны Михаил – муж Маши – был комиссаром у красных. Когда приходили белые, Маша вынуждена была прятаться, поскольку они уничтожали жен комиссаров. Моя мать Ольга тайно носила ей пищу и воду, поэтому Маша приняла к себе в дом Ольгу, которая водилась с ее малолетним сыном и своей дочкой Анной, родившимися в один год.

После оформления развода Болонкины дали матери какое-то имущество (в виде двух-трех овец). На это «имущество» да на свои московские сбережения она построила маленькую избушку на дворе, купленном у деда Соколова. Там в огороде были посажены яблони и малина. Еще у матери была корова, которую потом украли. Год был неурожайный: засуха (видимо, 1921 г. – прим. автора). В России наступил голод. Умирали семьями, вымирали деревнями. Мать на весь год имела ржаной отрубной муки один пуд (16 кг), запасла желудевой муки и лебеды. Дочь Анну кормила раз в день бурдой: в чашечке разводила ложку ржаной муки и этим кормила весь год. Сама питалась желудями, крапивой, лебедой. Остались живы.

На следующий год земля дала урожай. Мать его собрала, а ее бывший муж Василий – отец Анны, появился в селе, своровал весь урожай, кому-то продал и скрылся. Ольга с дочерью осталась без продуктов. Была безработица и голод. Она поехала в Ташкент (город хлебный), но жить в том климате ей не позволяло здоровье.

Сестра вспоминает, что в детстве болела дизентерией. Когда ей было 3 – 4 годика, разразилась эпидемия какой-то болезни, и она умирала, была без голоса, лежала в больнице. Молодой доктор заставил ее дышать горячим паром через стеклянную трубку. После этого она пошла на поправку. В 7 лет сестра напросилась в школу, закончила первый класс, научилась читать и писать.

В общем, жить было не на что, питаться нечем. Отсюда все осложнения и болезни (гайморит, потеря голоса, хроническая ангина, желудочные болезни, постепенная потеря слуха и др.).

Из Ташкента мать вернулась в деревню, в свою избушку. Затопила печь, а в трубе птицы свили гнездо. Случился пожар – соломенная крыша вспыхнула, и наша избушка сгорела. Зиму жили в чужой избушке, а летом мать отправилась в Пермь. Сестре Анне было 8 лет, но она выглядела замухрышкой: маленькой, голодной, физически отсталой для своих лет. Безработица в Перми заставила мать сдать дочку в детский дом. Сестра была настолько мала и слаба, что учительница посадила ее за первую парту. Детский дом стал переезжать в другой город. Мать к этому времени устроилась уборщицей в школу, где на двух уборщиц дали комнатушку. Поставили две койки, стол и два стула, все вещи держали под койками в корзинках. Из-за переезда детдома в другой город мать взяла дочку к себе. Получала она 7 рублей в месяц (это в период НЭПа). Работа хотя и тяжелая, но домашняя. Воду носить приходилось на своих плечах. Школа работала в две смены. Уборку делали между сменами. Печи топили в холодное время года дровами. После летнего ремонта в школе она мыла пол холодной водой и простудилась. Заболели зубы. Зубной врач выдернул ей два зуба, а ночью у нее поднялась температура до 40^о и ее увезли в больницу. Малолетнюю Анну она по договоренности оставила в другом здании школы у уборщицы и дала ей пуд муки для питания дочери. Та со своей матерью выпроваживала Анну на двор: сами наедятся, а Анне дадут стакан кипятка и кусочек хлеба. Она была все время голодная, пока мать лежала в больнице. В больнице у матери все зубы выпали, и ей в 36 лет пришлось протезироваться. С этим протезом (качество отличное) мать прожила до 70 лет, после чего ей сделали новый, и с ним она прожила еще 5 лет до своей кончины в 1971 г.

В Перми мать работала уборщицей в разных школах. Однажды знакомая предложила ей место повара в детском саду, дала комнатку при садике и в придачу место сторожа. Днем мать варила для детей суп и кашу, воду носила на своих плечах, сама пекла хлеб из ржаной муки. В общем, работала как каторжная. Это было в годы голодомора при Сталине, когда люди вымирали деревнями.

В 1932 г. мать познакомилась с моим отцом, военнослужащим Александром Васильевым, и в 1933 г. я появился на свет. Отца в 1932 г. отправили в Китай на КВЖД вместе с воинской частью. Там он погиб. Брак у родителей не регистрировался, поэтому я был записан на фамилию матери (Болонкина), которая осталась у нее от первого мужа. Меня крестили в церкви. Священник достал меня из купели и положил на руки 14-летней сестры, которая таким образом стала моей крестной матерью.

Видимо, из этой эпохи я помню одну сцену. В детском саду при раздаче пищи мать положила мне чуть больше каши, чем другим детям, и соседний мальчишка поднял крик, что она подкармливает своего сына.

Заведующая детским садом Галина Григорьевна Серебрянникова вышла замуж и ушла в декретный отпуск. Ее место заняла воспитательница-татарка, которая уволила мать с работы. Сестра считает, что мать была неуживчивой, не умела приспосабливаться к людям. Серебрянникова была культурной, воспитанной и умела ладить с матерью. Мать ее уважала. С тех пор мать опять в основном работала уборщицей в школе, где давали комнатушку для жилья. Работа была тяжелая, не то, что сейчас. Сестра жаловалась, что мать ее не любила (видимо, из-за отца) и часто била.

Сестра окончила педучилище, затем некоторое время работала в деревне.

ДЕТСТВО

Родился я 14 марта 1933 г. на Урале, в городе Перми, в бывшем Советском Союзе. Мать, по первому мужу Болонкина Ольга Дмитриевна (в девичестве Веревкина, 1894 г. р.), происходила из села Костенеево Елабужского района Татарской АССР. От первого брака у матери была дочь Болонкина Анна Васильевна (1919 г. р.). Был у нее также старший сын, который скончался в детстве и о котором я ничего не знаю. С моим отцом она состояла в гражданском браке, он был военным и погиб во время конфликта с японцами на КВЖД в 1933 г. Его, естественно, я не помню. Времена были голодные – хлебные карточки отменили только в 1936 г.

Помню, что до войны мы жили в Перми во дворе школы в деревянном многоквартирном доме на углу ул. Ленина и Комсомольского проспекта (каменное двухэтажное здание этой бывшей школы сохранилось до сих пор, 2010 г., а дом во дворе давно снесли.). Рядом было общежитие пединститута. В комнату вел отдельный вход. В ней была печь, которую топили дровами. Все удобства были во дворе. Рядом за забором стояла аптека (она и сейчас есть на ул. Ленина, 2010 г.), и на ее свалке мы, дети, собирали бракованные очки, которые использовали как солнечные зажигательные или увеличительные стекла. Двор нашего дома и общежития был завален дровами, среди которых мы прятались и играли в войну, кидаясь камнями. Удивительно, как не покалечили друг друга! В поленницах дров общежития пединститута

было много использованных презервативов. Мы надували из них воздушные шары. Однажды в детсадике воспитатели нашли у меня подобранный презерватив и потом вызывали мать для объяснений. Помню, как в детсаду воспитатели однажды заставляли нас – мальчиков и девочек – загорать голыми вместе. Я почему-то постеснялся, сбежал и спрятался в кустах. Интересно, что в 2004г., когда я был в Перми, этот детсад еще сохранился, жаль, что не записал адрес. Удивительно, сколько лет мог простоять этот деревянный дом!

В 1941 г. я пошел в первый класс, но школу все время переводили из одного здания в другое, и начало учебы я помню плохо. Недалеко от нашего дома в подвале была пекарня, и я ходил сидеть на улице у подвального окна, из которого шел запах свежеиспеченного хлеба. Нас собирали на пионерские слеты, где (как и в классе) трещали о заботе Партии и Правительства о советских детях. Заставляли сканировать: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Я же был вечно голодным и подбирал остатки, которые изредка оставляли дети состоятельных родителей. Искренне полагал, что мы, дети, живем только благодаря заботе партии, товарища Сталина, и был искренне удивлен, что за пионерский лагерь мои родители должны платить.
Когда началась война, школу и двор, где мы жили в Перми, взяли под госпиталь, выселив в 24 часа всех жильцов. Мать и сестра вынуждены были на последней самоходной барже выехать по Каме в Елабугу, где у матери были знакомые. Несколько месяцев жили в деревне. От деревни я помню только попытку ездить на лошади без седла и ее острый хребет. Затем жили в Елабуге у частников, пока сестра в горсовете не выпросила, пустую избушку (в ней жила нищая, которая умерла, а ее дочь жила в деревне и ни во что не вмешивалась). При избушке был небольшой огород, где сажали картошку. У нас ничего не было, кроме пайки плохого хлеба (300 гр. на человека), за которым мне – ребенку – приходилось выстаивать огромные очереди. Никаких иных продуктов (типа круп) никогда не давали, хотя карточки на них иногда выдавали. Суп варили из крапивы. В памяти сохранилась присказка тех времен: «Вышел Указ: есть не больше 300 грамм, ср- ть не меньше килограмма, а кто насер-т пуд – тому золота дадут». Ходили слухи, что это мы напали на немцев и что у них есть таблетки, которые воду превращают в бензин.

Учился я в 1–3 классах и помню школу, кладбище, рынок, лес и старый монастырь, в котором содержали пленных немцев. Во дворе нашего домика мы копали окоп, чтобы прятаться во время бомбежки и прятать вещи, хотя у нас ничего не было.

В Елабуге у меня появился хороший друг Толя Маланцев (по отцу Жданович). Его семья (видимо, дед) имела деревянный дом, сарай и маленький огород. Помню, что мы с Толей ходили на старинную небольшую башню, на берегу Камы, там он упал с дерева и сильно поранил ногу. Второй случай был, когда он где-то достал порох, пытался поджечь его, и вспышка опалила ему лицо. В классе у нас была девочка – отличница Таня Морозова. Однажды она сильно расплакалась, что получила четверку, и тут мы выяснили, что она обоим нам нравится.

Толя и его родители подкармливали меня, и, возможно, благодаря этому я выжил. Уже в пожилом возрасте с помощью Интернета я пытался разыскать его, но, к сожалению, не нашел о нем никакой информации.

Сестру вскоре послали работать в освобожденные районы Украины (видимо, в конце 1943 г.). Она оставила мать и меня в избушке и поехала одна. Пока ехала туда, три раза попадала под бомбежку. Машиниста состава, который двигался перед ними, убили бомбой, и им пришлось ждать, пока освободят и отремонтируют путь. В Полтаве бомбили ночью. Погиб муж сотрудницы Облфинотдела. Директор Облфо пожалел посылать мою молодую сестру под бомбы в освобождающийся район и отправил в более спокойное село Диканька. Сестра написала матери, чтобы мы не приезжали, поскольку устроены с жильем. Но мать была неграмотная и хлопотать о хлебных карточках не умела. Она продала все вещи, и приехали мы в Диканьку. Из пути я запомнил ночной пеший переход с вещами с вокзала на вокзал в Харькове через весь город. Там мать купила у уличных торговцев лепешку, которая на 90 % оказалась из мела; есть ее было невозможно, несмотря на то, что мы были очень голодны. В Диканьке сняли комнатку. Помню разбомбленную школу в Диканьке и работающую мельницу, где сельские жители мололи зерно. Наш класс помещался в деревянной избе. На Украине я впервые на своем детском уровне столкнулся с недоброжелательным отношением украинцев к русским («Шел хохол – насел на пол, шел кацап – зубами цап»). Только в конце жизни, узнав о голодоморе, от которого больше всего пострадала Украина (вымерло около 4 миллионов украинцев), я понял причину враждебного отношения многих украинцев к русским, хотя виноват в этом был Сталин и его украинские холуи. Помню также, что на Украине я впервые попробовал яблоки и некоторые другие фрукты (сливы и грецкие орехи).

Жить было негде, и мать вместе с нами поехала в Туркмению, в небольшой поселок Байрам-Али, к сестре Марии Бузовой. Поезда ходили медленно. Я очень любил смотреть на местность, обычно целыми днями сидел на ступеньках вагона и приходил весь в саже от паровозной трубы. Из этого пути я запомнил только ташкентский вокзал. В войну население одолевали вши. На вокзале мы сдали нательную одежду в прожарку, и я помню наслаждение в течение нескольких дней, когда меня не кусали вши. Жили мы у Марии Бузовой в постройке во дворе, прямо напротив железнодорожной станции. Помню скорпионов, змей, ядовитых больших жуков-тарантулов и крупных шмелей с жалами. Скорпионы любили ночью забираться в постель и если ты, ворочаясь, придавливал их, то жалили беспощадно и очень болезненно. Мы, дети, ходили купаться на небольшой оросительный канал за много километров. Однажды старшие ребята просто сбросили меня в воду, и только инстинктивно работая руками и ногами, я смог добраться до берега. В памяти осталась также одинокая, расположенная в пустыне огромная заброшенная квадратная мечеть с полусферическим куполом, видимо построенная еще в средние века, и фамилии скалолазов, крупно написанные на внутренней стороне купола с датой 1926 г., которые таким необычным способом решили увековечить себя.

В школе нам давали немного еды, а рабочий люд кормили супом из черепах, которых, видимо, ловили в пустыне и оросительных каналах. Помню совершенно истощенного, брошенного без сознания на рынке голого мальчика лет 6 – 8 (кости и серая кожа), по которому волнами ползали тысячи вшей, так что кожа на нем, казалось, шевелилась, и равнодушно идущих мимо людей. Воровство было повсеместное. Даже дети тащили все, что плохо лежит. Голодные дети в основном лазили в чужие сады полакомиться фруктами. Однажды я тоже вместе со знакомыми мальчишками полез в городской сад за тутовником. Залезли на деревья. Внизу незаметно подошел сторож и выстрелил из ружья. Мы слышали, что сторожа стреляли солью, которая вызывала долгую дикую боль. Все посыпались с деревьев, как яблоки, и бросились к забору. Как не переломали себе руки-ноги, я удивляюсь. В другой раз частник поймал шести – семилетнего малыша, снял с него штаны, и тот долго плакал, стыдясь идти по городу без штанов.

Уже в четвертом классе нас обучали военному делу, и мы ходили на стрельбище. Стреляли из мелкокалиберной винтовки. Все использованные патроны были на строгом учете (как бы их не использовал враг!), и когда одна гильза затерялась, (старшее поколение помнит, какие они были мелкие), то военрук долго нас заставлял ползать по земле и искать ее в песке.

Окончание войны (1945 г.) мы встретили в Байрам-Али. Помню городской торжественный митинг по этому случаю. А главное, помню торжественную встречу на вокзале первого эшелона с возвращающимися военнослужащими. С соседнего двора вернулся отец соседа и привез чемоданы награбленного в Германии добра. В частности, привез своему сыну аккордеон, велосипед, часы, красивую одежду, и все соседские мальчишки ему страшно завидовали. Все последующие солдаты приезжали ранеными, больными и нищими. Никаких торжеств и официальных встреч по поводу их возращения уже не было.

Учеба мне давалась легко, и я решил стать отличником. С четвертого класса (1945 г.) я учился только на отлично вплоть до окончания Казанского авиационного института (1958 г.).

Сестра от тяжелых условий жизни, постоянных простудных заболеваний к этому времени начала терять слух. Она вынуждена была оставить работу в школе, где она учительствовала в начальных класса в течение полутора лет. Последний год работала в две смены. В Туркмении в очередях за хлебом сестра научилась вязать шали с узорами. Купили шерсть. Мать пряла, а сестра вязала на себя и на рынок. Заработали на дорогу обратно в Пермь (тогда он назывался Молотов, видимо, в нем родился сталинский холуй – советский министр иностранных дел В. Молотов).

В Перми поселились в дровянике у Бариновой Варвары Афанасьевны, осенью жили в кухне, в школе. Сестра устроилась работать в строительно-ремонтную артель бухгалтером. Артель ремонтировала двухэтажный дом на улице Ленина. Начальник артели Дашков Константин Михайлович в парадной клетке дома на 5 кв.м. на лестничной площадке сделал печь, и сестра выхлопотала в исполкоме право на эту клетушку, так как сохранила справку, что нас выселил госпиталь. С тех пор мы имели свой угол жилья от райисполкома. Я помню этот угол, ибо жил в нем более четырех лет, пока учился в авиатехникуме после окончания семилетки. Около полутора кв. метров в нем занимала печь. На остальных 3,5 кв. метрах жили мы втроем. Утром, когда один вставал одеваться, остальным стоять было негде. В стенах были трещины толщиной в руку, и зимой ночью в комнате замерзала вода.

Еще учась в школе, я стал ходить в дом пионеров. Тогда он располагался в красивом старинном двухэтажном каменном особнячке (сохранился до сих пор) и назвался Дворец пионеров. Начал я с кружка радиолюбителей. Сделал детекторный приемник. Но он ничего не ловил, видимо, поблизости не было мощных радиостанций. Я перешел в кружок авиамоделистов, сделал простейшую схематическую модель. Меня отправили на областные соревнования авиамоделистов. И тут меня постиг неожиданный успех, моя модель летала лучше всех (более минуты) и установила областной рекорд по продолжительности полета. Она победила бы и по дальности, причем с большим отрывом от соперников, но я не смог (и, видимо, не знал), как ее отрегулировать, чтобы она летела по прямой, а не кругами. Возможно, это определило мою будущую специальность: я стал мечтать стать космонавтом, летать на другие планеты, а поскольку о космонавтике и космических кораблях тогда никто не помышлял, то решил сам заниматься проектированием летательных аппаратов.

Семье жилось трудно. С 1941 по 1947 гг., пока не отменили карточки, я ни разу не был сыт. Содержать меня было тяжело. После окончания 7 класса мать настояла, чтобы я поступал в техникум – там давали маленькую стипендию.

ПЕРМСКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ТЕХНИКУМ И ОБЛАСТНАЯ АВИАМОДЕЛЬНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ (1948 – 1952 гг.)

Техникум готовил техников-специалистов для крупного Пермского авиадвигательного завода им. Сталина, который занимался выпуском двигателей Швецова. В техникуме самой престижной была специальность техник-конструктор авиадвигателей. В нее набирали только отличников. У нас был неплохой коллектив, и со многими ребятами я дружил: Витей Сапегиным, Геной Бильгильдеевым, Игорем Вяткиным, Витей Богдановым и др. Занимался я в основном в библиотеке техникума и каждый день ходил туда пешком. Запомнил преподавателя черчения Делягина, которого почему-то учащиеся любили, возможно, за доброжелательное фамильярное обращение («Вы что это, батенька, спали, что ли, на своем чертеже?»). Запомнился также Павел Кожевников, который стал потом зам. директора учебной части техникума, а позднее перешел в обком партии – ответственным за науку. Помню его шутку на уроке: он спросил у нас, чем отличается завод от фабрики? Послышались ответы: завод выпускает изделия тяжелой промышленности, фабрика – легкой. «Нет, – поправил он. – У фабрики труба пониже и дым пожиже». Помимо технических дисциплин и политобработки, нас, естественно, обучали военному делу. Кроме строевой подготовки, давали разбирать, собирать и чистить винтовку образца 1895 года, которая хранилась в запираемом металлическом шкафу, в военном кабинете и в которой был просверлен патронник, чтобы из нее нельзя было стрелять.

Во время моей учебы в техникуме директор областной Станции юных техников Юрий Балыков договорился с директором авиатехникума, что тот выделит помещение для областной авиамодельной лаборатории, и я буду ее заведующим и инструктором по авиамоделизму. Под нее отдали большую комнату на втором этаже в каменном двухэтажном здании во дворе техникума. Вход туда был только по наружной железной лестнице. Помню, как мы туда втаскивали станки, которые, видимо, остались от довоенной областной Детской технической станции: токарный, сверлильный, фрезерный, а еще дисковую пилу, деревянные верстаки, шкафы. До войны в лаборатории работали талантливые авиамоделисты. От них сохранился великолепно сделанный бензиновый моторчик Вешнякова, который, говорят, даже был экспонатом на какой-то довоенной советской выставке в США. К сожалению, его украли из запертого шкафа, когда мы предоставили командам из области наше помещение для ремонта их моделей во время соревнований.

В лаборатории сложился прекрасный коллектив. Это Валя Игтегов, Алик Катаев, Гера Петров, Витя Соснин, Алик Дулесов, Валя Самцов и др. Многие из них пошли потом в авиационные институты, работали в авиационной промышленности и достигли крупных постов или ученых званий.

Два события остались в памяти. Первое, когда в лаборатории – не помню, по какой причине – загорелась стружка, но пожар мы ликвидировали своими силами. И второе: когда, несмотря на мой запрет, Самцов стал работать на циркулярной пиле и повредил кончики двух пальцев на руке. Я сразу же с ним побежал в больницу. Нас продержали около двух часов в приемной, пока доктор и медсестра забинтовали пальцы. Мать Вали была разъярена, когда он пришел домой с забинтованной рукой. Но он сказал ей, что стал работать на пиле вопреки моему запрещению. Она пошла в больницу, и весь свой гнев вылила там. Интересно, что учиться авиамодельному мастерству нам было не у кого. Все приходилось постигать по редким книжкам. Тем не менее, на областных соревнованиях наш коллектив всегда занимал первые места с огромным отрывом. Я установил ряд Всесоюзных рекордов по кордовым моделям вертолетов и даже однажды превысил мировой рекорд по скорости радиоуправляемой модели. Радиоаппаратуру к модели сделал инструктор радиокружка Полунин. К сожалению, зарегистрировать последний рекорд так и не удалось: пока оформляли документы, правила регистрации изменили. Первыми в области мы освоили и авиамодельные реактивные двигатели. Шум от пульсирующих двигателей был ужасный. Когда мы их испытывали в лаборатории, в соседних домах поднималась паника. Ходили мы запускать свои модели на соседний аэродром мимо местной тюрьмы через глубокий овраг, мимо вышки для прыжков с трамплина. Иногда тащили с собой листы фанеры для запуска реактивных кордовых моделей.

Благодаря бюллетеням и чертежам нашей лаборатории в области стал интенсивно развиваться авиамоделизм. На областные соревнования стали привозить модели с поршневыми моторчиками. В нашей лаборатории Алик Дулесов сделал прекрасную летающую моторную копию самолета ПО-2. Была сделана модель с большим бензобаком, чтобы побить рекорд дальности и продолжительности СССР. На соревнованиях нам выделили настоящий самолет По-2, и я полетел на месте второго пилота в качестве спортивного комиссара. Около часа мы летели за моделью. Потом были вынуждены бросить ее где-то в Закамье, так как у самолета кончался бензин. Это был областной рекорд. В модели была записка, чтобы нашедшие сообщили о месте ее посадки, но никто так и не ответил.

Наша лаборатория первой в области освоила изготовление комнатных моделей. Это удивительные создания размером примерно 30´30 см весили всего 3 – 4 гр. Авиамоделисты сделали много удивительных изобретений при изготовлении подобных моделей. Например, для изготовления комнатных моделей нужна была чрезвычайно тонкая и легкая оболочка толщиной в несколько микрон. Никакая промышленность в то время не могла (да и не стала бы для каких-то моделек) производить такую пленку. Авиамоделисты экспериментально нашли чрезвычайно простой домашний способ ее производства. Бралась ванночка с водой, на поверхность воды выливали несколько капель эмалита (авиационный лак), который растекался по поверхности воды. Лак подсыхал и образовывал прозрачную эластичную, очень тонкую липкую пленку. Она приклеивалась к каркасу модели, а для ее обрезки использовалась нагретая спираль. Каркас же модели делали из соломы и сухих трубчатых стебельков растений. И такое изумительное сооружение с резиновым мотором могло летать несколько минут в большом помещении. Мы организовали и первые в Перми соревнования комнатных летающих моделей во Дворце культуры Сталинского авиационного завода.

Другое удивительное решение было найдено авиамоделистами для микролитражных авиамодельных поршневых двигателей внутреннего сгорания. Вначале эти микромоторчики, как и большие моторы, делались с электрическим зажиганием. Использовалась высоковольтная индукционная катушка и батареи. Система зажигания весила около килограмма, т.е. в десять раз больше, чем сам мотор. А главное, ее хватало ненадолго, ибо садились батареи. Авиамоделистами был изобретен так называемый компрессионный моторчик. Он не нуждался в электрическом зажигании. В топливо добавлялся эфир, который и поджигал топливовоздушную смесь при сжатии. Позднее было найдено еще одно решение проблемы зажигания. В головку цилиндра ставилась специальная калильная свеча с маленькой спиралью из проволоки с высоким сопротивлением. При запуске спираль разогревалась от батарейки, а при работе двигателя она поддерживалась в раскаленном состоянии за счет высокой температуры газов в камере сгорания.

В большой авиации реактивные двигатели тогда только стали появляться. Директор ОблСЮТ Балыков где-то достал большой цветной плакат – схему первого советского реактивного двигателя ВК-1 (целиком содранного с английского Rolls-Royce Nene) – и подарил нам. Я повесил его на самом видном месте у нас в лаборатории. Как-то в мое отсутствие в лабораторию зашел зам. директора техникума по учебной работе Кожевников и забрал этот плакат себе. Узнав об этом, я, потрясенный, побежал к нему в кабинет и сказал (это учащийся своему главному начальнику!): «Вы украли у нас плакат!» Он меня выгнал из кабинета, но репрессий никаких не было. Впоследствии у меня с ним установились хорошие отношения и, когда я, будучи доктором наук, приезжал в Пермь, он приглашал меня в качестве эксперта по гравицупе (изобретение местного инноватора) – прибора, который якобы может ускоряться в космосе без реактивного двигателя, нарушая второй закон Ньютона. При отъезде из Перми Кожевников заказал билеты и отправил меня на обкомовской машине.

Вообще, учеба в техникуме была поставлена прекрасно. При нем были отличные механические мастерские со всеми основными типами механических станков того времени (токарные, сверлильные, фрезерные, строгальные) и хороший литейный цех. Во время производственной практики мне предоставили свободу, и я мог точить детали авиамодельных моторчиков. Тогда в издательстве ДОСААФ вышла брошюрка Филиппова с описанием и чертежами нового компрессионного авиамодельного моторчика. Мастерская техникума изготовила один двигатель с расчетом в будущем освоить их производство для страны. К сожалению они забыли сделать перепускные окна в цилиндре и моторчик не запустился.

Производственную практику я проходил в конструкторском бюро Аркадия Дмитриевича Швецова и в цехах Сталинского завода № 19. Эта практика оказалась чрезвычайно полезной. Завод тогда был один из самых передовых в Союзе и осваивал новые технологии. Выпускал он двухрядный 14-цилиндровый – самый мощный по тем временам – двигатель воздушного охлаждения АШ-82 с максимальной мощностью 1700 л. с. с непосредственным впрыском топлива и с турбокомпрессором. Двигатель, целиком содранный с зарубежного мотора WrightR-1820, получил имя Швецова. Такая практика в те времена была повсеместной: имя прототипа тщательно скрывалось. Двигатель АШ-82 использовался в бомбардировщике Ту-2, истребителях Ла-5, Ла-7, в пассажирских самолетах Ил-12, Ил-14. Всего было произведено около 70000 моторов. Правда Швецов проектировал и более мощный четырехрядный мотор воздушного охлаждения (сдвоенный АН-82), но за рубежом к тому времени появились реактивные двигатели, и проект четырехрядного двигателя был закрыт.

Практика была очень содержательной. Нам показали новый в то время прецизионный метод отливки турбин нагнетателя с лопатками по выплавляемым восковым моделям, механические и литейные цеха, испытательные боксы двигателей, небольшое конструкторское бюро Швецова. Помню одного заводского инноватора, который пробивал постройку опытного образца поршневого двигателя, в котором поршни двигались по кругу в тороидальной камере сгорания.

Побывали мы и на соседнем приборостроительном заводе, где нас познакомили со штамповочным производством. Техникум по сути дела был придатком пермских заводов, и подавляющее большинство выпускников распределялись на них. Только 5 % лучших учеников могли пойти учиться дальше в институты. Меня особенно удивило, что перед допуском на завод, нас, по сути дела детей, особисты поодиночке вызывали в кабинет, направляли в лицо лампу и подвергали строгому допросу о нашей биографии, родителях, друзьях и друг друге.

В техникуме я влюблялся два раза. Сначала в Нину Мельчакову – она с горящими глазами, с огромным воодушевлением со сцены актового зала техникума читала стихи о товарище Сталине (хотя и жила в нищете), а затем в Люсю Сабурову<…>/

Уже тогда у меня появились идеи многообещающих простых роторных двигателей внутреннего сгорания. Они могли вызвать бурные дебаты, и мой руководитель посоветовал не рисковать. Поэтому в качестве диплома я спроектировал обычный однорядный двигатель воздушного охлаждения.

Техникум я окончил отлично без единой четверки (1952 г.) и был включен в 5 % выпуска, которым разрешалось продолжить учебу в институте. Решил идти в Казанский авиационный институт, куда на год ранее поступили Алик Катаев и Гера Петров. После семилетки они заканчивали 10 классов, т.е. на год раньше меня, ибо обучение в техникуме длилось четыре года. Как отличник я мог поступать без вступительных экзаменов.

При попытке сняться с воинского учета, в связи с отъездом на учебу в Казань, служащий райвоенкомата сначала меня жестко поэксплуатировал, заставив целый день разносить повестки военнообязанным, а когда я после трудового дня напомнил ему о снятии с учета и показал справку, что я зачислен на учебу в КАИ, он грубо рявкнул, что я пойду в армию. Я был страшно расстроен и пошел жаловаться облвоенкому. Секретарша оказалась доброй женщиной. Узнав, в чем дело, она позвонила в райвоенкомат, и райвоенком, шипя от злости, снял меня с учета.

Моих друзей Витю Сапегина и Гену Бильгильдеева забрали в армию, отправили в военные училища, и они вынужденно стали профессиональными военными. Виктор как самый способный был оставлен в адъюнктуре Киевского военного училища (КВИАВУ), защитил диссертацию, дослужился до полковника и покончил жизнь самоубийством, оставив жену и сына.

КАЗАНСКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ИНСТИТУТ

(1952 – 1958 гг.)

В Казанский авиационный институт я поступил на первый самолетостроительный факультет (1952 г.). Ректором института был Руманцев С.В., который впоследствии стал зам. министра Высшего образования СССР, а пост ректора занял Застелла Ю.К. Секретарем парткома был Матюхин А.К., секретарем институтского комитета комсомола (ВЛКСМ) был Пантюхин А.Х. Деканом нашего факультета был Пархоменко Иван Федорович.

На первом комсомольском собрании нашего курса институтский комитет комсомола выдвинул меня (по анкетным данным) комсоргом курса. Но я отказался, и к тому же опоздал на собрание. Декан назначил меня старостой группы. Я пробыл в этой должности все шесть лет учебы. В мою обязанность входило отмечать посещаемость студентами занятий, и я многих выручал, когда они пропускали лекции.

В институте был прекрасный преподавательский коллектив. Работали знаменитые ученые, авторы многих учебников: профессора П.А. Кузьмин, Ю.Г. Одиноков, Г.С. Жирицкий и др.

Среди студентов было много бывших хороших авиамоделистов. Я организовал авиамодельную лабораторию, которая располагалась в здании нашего факультета, рядом с деканатом. Моя модель вертолета свободного полета установила мировой рекорд по продолжительности полета 2 мин. 23 сек. (после чего скрылась из вида). Нашли ее за 6 км 400 м, что являлось также мировым рекордом дальности полета для моделей вертолетов. Рекорд был утвержден Всемирной федерацией. Для Татарии это было событие. Ко мне приехали корреспонденты, киношники. Снимали меня на занятиях, в лабораториях. Мне было страшно неудобно, что заведующего кафедрой самолетостроения ради съемок заставляют имитировать занятия со студентами со мною на переднем плане. Все это было показано в киножурнале «Поволжье». Появилось много публикаций. В частности, в газете «Советский Патриот» 1 января 1957 г. была опубликована моя фотография и интервью «Мои идеи, мои планы». В издательстве Татарии была издана моя брошюра по постройке простейших летающих моделей, переведенная на татарский язык. Наша команда участвовала и во всесоюзных соревнованиях.

Меня стали приглашать в школы в качестве руководителя авиамодельных и детских кружков творчества, что давало небольшой приработок к моей повышенной (как отличнику) маленькой стипендии и избавляло меня от тяжелой работы по разгрузке вагонов. К ней приходилось прибегать другим студентам, чтобы выжить. В отличие от некоторых других студентов, моя мать работала уборщицей и не могла мне ничем помочь. Стипендия была порядка 30 рублей в месяц, из которых надо было платить за общежитие. Минимальный обед в студенческой столовой стоил 30 – 40 копеек. Это крупяной суп и каша. Брать хотя бы маленькую мясную котлетку было не по средствам. Хлеб входил в стоимость блюд, и это выручало. Можно было взять чай и поесть хлеба. Правда в институте был оздоровительный пункт с приличным питанием, и я один или два раза за время учебы выхлопотал пребывание в нем на одну или две недели. Ни о какой красивой или модной одежде не могло быть и речи. Фактически в одном дешевом комплекте я проучился все 6 лет.

Занятия проходили в здании самолетостроительного факультета и в соседнем здании какого-то бывшего художественного училища. В коридорах этого училища было много обнаженных скульптур, и студенты любили тушить окурки об их члены, отчего черные пенисы вызывающе торчали из белого мрамора.

Во время учебы началась очередная пятилетка. Нас собрали и заявили, что, в отличие от предыдущих планов, данная пятилетка отличается конкретикой. Институту построят новые корпуса и общежития, у каждого студента появится к концу учебы отдельная комната в общежитии, воздвигнут плотины, Волга подойдет к нашим общежитиям и т.п.

К концу же нашей учебы в каждую комнату поставили пятую койку, места для хранения чертежей, которые были в учебном корпусе, ликвидировали, на многолюдные студенческие вечера даже своих студентов стали пускать только по пригласительным билетам, свободное место в студенческом читальном зале библиотеки стало найти трудно и многое другое. Объяснялось все просто: прием студентов каждый год увеличивали на 10 %, а площади оставались те же.

В КАИ также учились мои бывшие пермские авиамоделисты: Алик Катаев (впоследствии стал работником ЦК КПСС), Гера Петров, Валентин Иртегов (защитил диссертацию). Хорошие отношения у меня сложились с сокурсниками: Ханифом Гизатуллиным, Женей Куклевым (стал профессором в Ленинграде), Толей Изергиным (стал бизнесменом), Валерием Глазыриным, Разгильдяевым (он сменил фамилию на Кронин) и др.

В моей группе учились также чехи, поляки, китайцы. Стипендия у них была выше, чем у советских студентов. Китайцам приплачивали также на учебники и литературу, и они каждый год переправляли в Китай кучу учебной и научной литературы. Они были самыми старательными и ни на что не отвлекались от учебы. Поляки широко занимались коммерцией – везли из Польши красивые вещи, а из Союза телевизоры, фотоаппараты, часы, электронику. Жаловались, что, приехав по окончании института в Польшу, оказались в идиотском положении, ибо не знали, как по-польски называются части и агрегаты самолета. От чехов осталось самое лучшее впечатление.

На первом курсе, на короткое время, у нас на потоке в качестве студента появился бывший участник войны с двумя орденами Боевого Красного знамени на груди. Мы стали расспрашивать, за какие подвиги он их получил. Он откровенно рассказал, что был мобилизован в конце войны. Их батарея стояла замаскированной в засаде. Из леса выехала немецкая самоходка, и они стали палить всей батареей. Признает, что она бы разнесла их батарею на куски, но у нее не было снарядов (выстрелила только один раз болванкой). В итоге ее подбили. За это полагался орден Красного Знамени и денежное вознаграждение на сберкнижку (которое после войны превратили в пыль, поменяв деньги один к десяти). Поскольку приписывать уничтожение самоходки всей батарее было бессмысленно – приписали ему. Ордена долго не было. Послали документы еще раз, и вскоре ему прислали два ордена. Он откровенно рассказывал, как они грабили немецких жителей.

Работая в Авиамодельной лаборатории в Перми, я скопил немного денег, купил велосипед и баян. Велосипед у меня вскоре украли еще в Перми, а баян я привез в Казань. Чтобы научиться играть, я организовал кружок баянистов и выхлопотал в профкоме оплату учителю-баянисту. От нас только требовали, чтобы мы выступали на вечерах самодеятельности. Помню, как трясущимися пальцами я тыкал в клавиши на первом концерте. Благо, я был не один в ансамбле, и публика была невзыскательная.

Баян вскоре у меня украли. Жулик обчистил несколько комнат в общежитии, пока мы ходили на какую-то демонстрацию. Забрал деньги и ценные вещи. Я уговорил пострадавших подать в суд на институт на возмещение ущерба и полное отсутствие какой-либо охраны – любой человек мог зайти в общежитие, взять с доски ключ от любой комнаты и унести все, что ему понравится. Когда мы разъехались на каникулы, юрист института назначил суд. Из пострадавших никого не было, и суд решил в пользу института. По приезде я подал кассационную жалобу, назначили новый суд. Юрист стал говорить, что у нас в студенческих билетах указано, в каком общежитии и какой комнате мы проживаем. Мы предъявили свои студенческие билеты. Ни в одном из них этого не было, и судья решил дело в нашу пользу. Я опасался мести со стороны института, но, видимо, в этой огромной организации наше дело не дошло до высшего руководства, да и выплатить сотню рублей студентам институту не представляло никакого труда. Ребята были мне благодарны за эту маленькую победу, а вахтеры общежитий некоторое время смотрели, кто же берет ключи с доски.

По праздникам в актовом зале главного корпуса устраивали торжественные вечера и танцы. В Казани было много других институтов (университет, педагогический, химико-технологический и др.), в которых училось много девушек. Наш институт был самым престижным, и на студенческие вечера к нам стремились попасть многие. Общежитие пединститута было рядом с моим общежитием. Знаком я был также со студентками консерватории. Больше других мне нравилась Иля Салахутдинова, которая приходила в наш институт заниматься в секции гимнастики. В конце учебы она вышла замуж за нашего студента Дроздова.

После установления мирового рекорда по авиамоделизму я стал довольно известной фигурой в институте. Пробегая как-то в перерыв по коридору нашего корпуса, я был буквально обожжен восхищенным взглядом неказистой девчонки, как будто проскочил через огненный круг. Такого ощущения я никогда в жизни не испытывал. Я потом отыскал ее и встретился с ней на одной из главных улиц Казани. Во время встречи к нам подошел в доску пьяный парень, сначала обрушился с упреками на нее (твой парень в армии, а ты тут гуляешь!), а затем пырнул меня в спину ножом. В милиции мне оказали медицинскую помощь, а через несколько минут доставили и пьяного парня. В то время проходила широко разрекламированная в печати кампания по набору «комсомольцев-добровольцев» на целину. Как я узнал впоследствии, парню предложили выбор: либо в тюрьму, либо на целину. Он выбрал последнее, и дело закрыли. Мой знакомый комсомольский вожак районного масштаба рассказывал мне, что так было везде. Истинных комсомольцев-добровольцев были единицы. Основная масса – уголовники. Пока эшелон «добровольцев» шел до целины, по пути следования происходили постоянные пьянки, драки, воровство, изнасилования.

Когда умер Сталин (5 марта 1953 г.), я был в ужасе, подобно большинству. Пропаганда с детских лет внушила, что только он один – мудрейший и гениальнейший – спасает нашу страну и народ от злых американских империалистов, не дающих нам жить. Мне казалось, подобно многим, что сейчас полчища врагов кинутся на нашу страну и поработят нас. Несколько студентов из нашего потока помчались в Москву на похороны. Однако Москву закрыли, а желающих принять участие в прощании с прахом вождя снимали с поездов.

Иногда сквозь вой глушилок удавалось услышать отрывки «Голоса Америки». Но верилось им плохо. Логика была простая. Говорят о каких-то репрессиях? Я здесь в СССР ничего не слышал о них, как они там, в Америке, могут знать? Простую истину я узнал позднее. Из заключения возвращались единицы. Что-либо рассказывать о концлагерях им запрещалось (отправят обратно за клевету и антисоветчину), да они и сами все скрывали из-за боязни доносов и отрицательного отношения к ним населения, которому внушили, что у нас зря не посадят.

Позднее, после ХХ Съезда КПСС (февраль 1956 г.), нам на закрытом комсомольском собрании прочитали доклад Хрущева Н.С. «О культе личности и его последствиях». Однако никакие вопросы, а тем более дискуссии на эту тему не допускались. Доклад потряс многих, хотя в нем приоткрывалась только ничтожная часть преступлений величайшего вождя мирового пролетариата, отца всех народов, всех трудящихся, которые ждут, когда мы им поможем сбросить иго капитализма и зажить счастливой жизнью. И тут же внушалось, что это были несущественные отклонения от линии партии. Они исправлены, и сейчас все хорошо.

По линии военной кафедры из нас готовили инженеров-эксплуатационников военных самолетов. Помню необычные ощущения, когда я впервые проверял привязанный реактивный МИГ-15, запустил двигатель, дал полный газ и самолет рванулся вперед, натягивая тросы.

Военную подготовку в нашем потоке вел майор Трупп Л.С.. Он просил, чтобы его фамилию писали с двумя «п», пока он жив. В каникулы (июнь 1957г.) проводили месячные военные сборы на военном аэродроме. Мы помогали техникам обслуживать самолеты, ходили строем, пели солдатские песни, питались в солдатской столовой. Я узнал много интересного. Например, что на взлетной полосе всегда стоит полностью заряженный самолет с летчиком в кабине, готовый к взлету по первому сигналу. Есть и дежурные пилоты, и самолеты. Так что сказки о внезапном нападении на мирно спящие аэродромы в начале войны – басни для дилетантов.

Летчики рассказали нам и забавный случай с партийным проверяющим. Заметив, что он незаметно подходит со спины, они разговорились о том, что летчики не экономят горючее, не выключают колеса, и они продолжают вращаться после взлета. Партаппаратчик на общем собрании обрушился с критикой на коллектив базы и вызвал общий смех (самолет не имеет привод на колеса и разгоняется за счет тяги двигателя).

Во время военных сборов погиб один из наших студентов: шел в строю, внезапно упал и умер. Причину я не знаю. Один учащийся в нашей группе также умер, когда я учился еще в техникуме.

Во время учебы в КАИ ко мне ненадолго приезжала мать и останавливалась у своих двоюродных сестер Веры и Марии, которые проживали в Казани.

Во время моей учебы как раз проходила очередная кампания по борьбе со «стилягами» – молодежью, которая стала носить узкие брюки. В институте на вечере отдыха комсомольские дружинники поймали такого стилягу, привели в комитет комсомола (я как раз в это время был в комитете), измерили ширину штанин и стали избивать, допытываться, кто он и откуда. Он оказался сыном крупного обкомовского работника. Дал свой домашний телефон. Позвонили – убедились. На вопрос отца, что случилось и приехать ли за ним, ответили, что все в порядке. В общежитии я рассказал об этом случае. Из всех студентов только Володя Разгильдяев (Кронин) возмутился этим случаем и пошел в комитет комсомола с протестом.

Как и всех студентов, нас гоняли летом на работу в колхозы (сёла - Полянка, Алаты, Балымеры ТАССР, 1953 – 54 гг.). Меня поразила страшная нищета колхоза. Картошка была такая мелкая, что колхозники не собирали и посева. Татарское население плохо говорило по-русски. В техникуме нас посылали на уборку урожая в передовой показательный колхоз и хоть кормили досыта, а однажды привезли бидон молока. Здесь же было полное убожество даже по советским понятиям.

Производственную практику мы проходили на Казанском вертолетном заводе. Мне запомнилась высокочастотная закалка (здоровенный вал раскалялся докрасна токами высокой частоты), и гигантский пресс для штамповки крупных деталей.

На последних курсах института я стал интересоваться научными исследованиями. Первая моя работа называлась «Исследования полета кордовых моделей». На нее не обратили никакого внимания, хотя тема эта с научной точки зрения сложная и очень интересная (полет пилотажного высокоманевренного самолета на привязи). Подумаешь, какие-то там модельки для любителей! Тогда я убрал слово «модели» и назвал свою работу «Неустановившееся движение материальной точки по полусфере с односторонней связью». Работа тараном прошла все конкурсы, комиссии и завоевала республиканский приз. Оказывается, как важно использовать научную терминологию даже для простых вещей. Впоследствии у меня были и другие работы, и я, единственный студент из нашего института, был отмечен в Приказе Министра Высшего образования.

Преддипломную практику, дипломное проектирование и защиту диплома наш поток проходил в основном в Ташкентском, Горьковском и Новосибирском заводах. Я как отличник был направлен в Опытно-конструкторское бюро (ОКБ) Олега Константиновича Антонова в Киев. Это ОКБ специализировалось на проектировании военно-транспортных и пассажирских самолетов. Здесь я и готовил свой дипломный проект. Меня привлекали новые необычные конструкции, делающие скачок в технических данных изделия. У меня всегда было много идей. Как известно, у инноваций всегда много скептиков и противников. В то время в ОКБ Антонова прорабатывалась конструкция постановки небольших самолетов на поплавки. В качестве дипломного проекта я взял гидросамолет на подводных крыльях. Идея была – приделать к самолету небольшое выдвижное крылышко, которое бы позволяло обычному самолету садиться и взлетать с воды. Разработана конструкция, проделаны необходимые расчеты, исследованы вопросы устойчивости и управляемости. Преимущества оказались большими в отношении аэродинамики, веса, длины пробега и др. Оценку за проект мне поставили отличную.

На базе данной разработки в начале 60-х годов в ОКБ было принято решение о создании транспортной амфибии на базе сухопутного самолета Ан-22 для перевозок боевой техники и грузов массой до 30 т, включая ракеты и топливо. Она предназначалась для десантирования грузов, в том числе и на воду, а также для снабжения подводных лодок в открытом море, проведения спасательных операций, постановки мин, обнаружения и поражения подводных лодок противника. При этом фюзеляж решили оснастить килеватой мореходной частью с реданами. Первый вариант сделали с поддерживающими поплавками (бугелями) на фюзеляже, второй – с убирающимися подкрыльевыми поплавками. На самолет планировалось ставить лыжно-крыльевое гидрошасси (носовая водная лыжа, основные опоры – два подводных крыла, как и в моем проекте). В гидроканале ЦАГИ провели гидродинамические испытания на масштабных моделях 1: 20, и на этом все закончилось. Пробить финансирование чего-то абсолютно нового в СССР было практически невозможно. Единственный довод, который мог убедить военных и правительство: это сделали американцы и мы отстали.

Сравнение советского и американского образования.

Будучи уже в США и поработав в американских университетах, я могу сравнить систему образования бывшего СССР и американскую. Надеюсь, что это будет полезно для молодежи, выбирающей вуз для обучения.

1) Система обучения в техникумах и вузах СССР была очень интенсивной. Почти ежедневно мы занимались по 8 часов. Кроме того, была масса домашних заданий, проектов, дополнительных общественных нагрузок. Летом работа в колхозах, военные сборы. Из нас выжимали все соки, подрывали здоровье. Многие не выдерживали и бросали учебу. Тем не менее, большинство людей всегда вспоминают свою молодость с удовольствием и помнят из нее в основном хорошее.

2) Детальные программы курсов спускались сверху из министерства. Это в известной степени унифицировало образование, делало его мало зависимым от вуза и его месторасположения. Территориальное расположение вуза было важным для распределения выпускников на работу. Так, выпускников московских вузов распределяли в Москве и ее окрестностях. Республиканские вузы старались оставить специалистов у себя. В американских университетах программа курса в значительной степени зависит от преподавателя и выпускник знаменитого, престижного университета ценится намного дороже, чем обычного провинциального. Впрочем, и в СССР в такие престижные вузы, как МГУ, Физтех, МВТУ, были большие конкурсы, туда в основном попадали самые способные, и знания выпускников этих учебных заведений были существенно лучше, чем у выпускников провинциальных вузов.

3) Из нас готовили универсалов. Знания давали по многим смежным дисциплинам, таким как механика, прочность, технология, организация производства и т.п. Это позволяло выпускникам при небольшом дополнительном самообразовании работать практически в любой отрасли промышленности и науки. Например, один из наших выпускников-самолетчиков (Алик Фельдман) устроился на работу в США по расчету взрывоустойчивости зданий. Любой наш выпускник без особого труда мог работать на любом машиностроительном заводе или в исследовательской лаборатории. Я уже не говорю о том, что всех нас готовили на случай войны как техников по обслуживанию и ремонту самолетов. Не забывали и об уроках физкультуры. В общем, из нас делали квалифицированных рабов для режима.

В США образование более узкое. И мало кто из выпускников может качественно работать в смежных отраслях промышленности. Правда, в своей узкой области они обычно хорошие специалисты.

4) Существенным недостатком советского образования была интенсивная идеологическая обработка, которая занимала значительную часть учебного времени. История КПСС, марксизм-ленинизм, диалектический и исторические материализм, марксистская философия и прочие мифы и коммунистические лжеучения вдалбливались в наши головы. От нас требовали запомнить их. Какая-либо критическая антимарксистская литература (даже выпущенная до большевистского переворота 1917 г.) была изъята из библиотек. На студентов, задававших каверзные вопросы, преподаватели смотрели с подозрением и обязаны были доносить в обкомы и КГБ (например, такой вопрос: мы изучаем «Закон Маркса об относительном и абсолютном обнищании пролетариата при капитализме» и следствие из него – трудящиеся неизбежно восстанут. Но рабочие в капстранах сейчас живут лучше, чем при Марксе). Кроме того, в каждой группе был тайный сексот (студент, сотрудничавший с КГБ), обязанный доносить о критических высказываниях или недовольстве советской властью студентов, преподавателей или знакомых. Естественно, он мог испортить вашу карьеру и жизнь просто потому, что вы чем-то не угодили ему или поссорились с ним.

Помню одно комсомольское собрание, на котором от нас потребовали, чтобы мы исключили из комсомола нашего студента (что автоматически влекло исключение из института). За что его надо исключить, комсомольские вожди толком объяснить не могли. Студенты потребовали, чтобы дали слово студенту. Но вожаки дать ему слово категорически отказывались. Около часа студенты и комсомольские представители препирались по этому поводу. Наконец, студенты плюнули и проголосовали за исключение.

Меня часто спрашивают, в каком университете лучше получать образование – зарубежном или российском? Мой ответ: если есть возможность, старайтесь учиться и окончить университет той страны, в которой Вы собираетесь работать. Во-первых, во время учебы Вы обрастаете знакомствами и связями с сокурсниками, которые в зрелом возрасте могут помочь Вам в устройстве на работу. Вы начинаете хорошо владеть языком той страны, где Вы учились. В другой стране (даже на своей бывшей родине), вы попадаете в затруднительное положение (как поляки, чехи и китайцы, которые учились со мной), поскольку вы не знаете технической терминологии даже на родном языке и отечественной техники.

И еще один чисто житейский совет. Женитесь только на девушках вашего уровня образования.

Человек должен учиться МОЛОДЫМ и очно (быть занятым только учебой). Только тогда учеба дается легко. Юность – в любом случае самая прекрасная пора в вашей жизни, и ее надо использовать максимально.

ОПЫТНО-КОНСТРУКТОРСКОЕ БЮРО АНТОНОВА

КАИ я окончил круглым отличником. Кажется, я был единственным в нашем потоке, кто не имел ни одной четверки за все шесть лет обучения. Получил диплом с отличием. После окончания КАИ меня направили в ОКБ Олега Константиновича Антонова (Киев, Святошино, п/я 4), 25 марта 1958 г. приняли на должность инженера. Поселили меня в общежитии в комнате, где жили еще трое молодых специалиста. Дали зарплату 90 рублей. Определили в отдел эскизного проектирования, в группу аэродинамики. Непосредственным моим начальником был Смоленский (сейчас проживает в США). Начальником отдела был Борин Александр Аркадиевич – бывший реабилитированный политзаключенный. Когда-то до ареста в начале 30-х годов он занимался постройкой планеров вместе с Антоновым, и Антонов после освобождения по старой дружбе взял его сразу начальником отдела и дал квартиру. Выше стояли заместители Антонова: Болбот (который позднее был взят в Москву, в Министерство авиационной промышленности) и А.Я. Белолипецкий.

В ОКБ в то время проектировали, доводили до кондиции или разрабатывали варианты военно-транспортных самолетов АН-8, АН-12, АН-22 (Антей), АН-32, АН-72; многоцелевых АН-2, АН-14, АН-28; пассажирских самолетов АН-10, АН-24.

Занимался я расчетами летных данных, устойчивости, управляемости, аэродинамическими продувками. В командировки ездил в ЦАГИ, ОКБ Туполева и Сухого, в Харьковский авиационный институт (ХАИ) и др. места. Я по-настоящему увлекался авиацией, с энтузиазмом занимался работой и даже поправлял свое руководство.

Вскоре мне дали должность старшего инженера и сделали ведущим аэродинамиком по легкому многоцелевому самолету АН-14 («Пчелка»). Самолет – высокорасположенный подкосный моноплан – имел максимальный взлетный вес 3630 кг и был снабжен двумя поршневыми двигателями Ивченко АИ-14. Идея самолета была прекрасная. Он имел большой люк сзади, что позволяло перевозить крупногабаритные грузы, легко и быстро осуществлять погрузку и разгрузку. Самолет имел малую длину разбега и пробега при посадке (100 м), трехколесное неубирающееся шасси и мог эксплуатироваться с неподготовленных площадок. Мог перевозить до 9 человек или 600 кг груза. Область его применения была весьма широкой: местная перевозка пассажиров, грузов, почты, сельскохозяйственные работы (опыление химреактивами и разброска удобрений), наблюдение за погодой, лесными пожарами, связь и т.п.

Но при расчетах и проектировании был допущен ряд ошибок, которое бы стали губительны для любого самолета. Самолет не мог лететь на одном двигателе, что совершенно недопустимо для двухмоторного самолета (в случае отказа одного двигателя авария или катастрофа неизбежны). Самолет был плохо управляем: при посадке летчик не мог опустить хвост и выйти на посадочный угол атаки и т.п. Я сразу нашел ошибку в расчетах. Мне объяснили, что она была умышленной, так как спешили с проектом и расчеты надо было, срочно утвердить в ЦАГИ (забавно, что ученые ЦАГИ не заметили, что их надувают). Странно, что в ОКБ позднее не почесались и стали строить самолет так, как есть. Типичная советская безалаберность!

С управляемостью самолета мне удалось справиться. Это было важно, так как по идее самолетом должен был управлять «колхозный» пилот – человек, прошедший краткий курс обучения в несколько часов. Однако с двигателями было сложнее. Других просто не было. Понеслись вопли к Ивченко: форсируйте двигатель! Известно, что это дело непростое. Требует длительных исследований, проработки, изменения производства и всегда сопровождается падением ресурса надежности двигателей и повышением их стоимости.

Первый полет АН-14 совершил в 14 марта 1958 г. Но только в 1966 г. началось серийное производство с форсированными двигателями АИ-14РФ мощностью 300 л.с. Продолжалось оно недолго, до 1972 г. Было выпущено всего 340 самолетов. АН-14 планировался как замена устаревшему АН-2, первый полет которого состоялся еще в 1947 г. Но ветеран АН-2 пережил своего потомка. Он серийно выпускался в СССР до 1992 г, а в Китае производится и до настоящего времени. Всего было произведено около 18000 самолетов АН-2. Стоит он всего $75000.

На базе же АН-14 разработан АН-28, который до сих пор выпускается в Польше, а на Украине разработан АН-38.

Я же, выполняя расчеты новых самолетов (АН-24, АН-22 и др.) или расчеты модификаций существующих моделей (АН-12), всегда был против любых махинаций. Можно обмануть человека, руководство ОКБ, ученых ЦАГИ, общество, но невозможно обмануть ПРИРОДУ. Реальная действительность разоблачит любые ухищрения.

Будучи еще наивным студентом, я решил, что для престижа ОКБ самое лучшее, если ОКБ, в частности, займется проектированием сверхзвукового пассажирского самолета, и с этой идеей пришел к Антонову. Не понимал, что каждое авиационное ОКБ отвоевывало себе определенную нишу и не допускало туда конкурентов.

Более известное и влиятельное ОКБ Туполева никогда бы не позволило отдать столь лакомый проект другому ОКБ. Позднее я узнал, что у секретаря Антонова под ногой располагается секретная кнопка вызова охраны в случае прорыва к нему врагов (интересно, как они могли проникнуть, если каждый посетитель предварительно тщательно проверялся КГБ?). А в кабинете помимо зала заседаний был вход в тайную комнату с душем для утех с сотрудницами.
Не думаю, что это правда. На меня Олег Константинович произвел впечатление интеллигентного человека. Правда при обсуждении очередной пятилетки он наобещал нам, что в течение двух – трех лет построит целый поселок и обеспечит всех квартирами, но подобные обещания я слышал всю свою советскую жизнь, а квартиру от государства так и не получил и улучшал свои жилищные условия путем последовательных обменов, приплачивая каждый раз несколько своих годовых зарплат.

Для себя Антонов получил участок земли с садом, огородил его забором и построил двухэтажный коттедж в английском стиле.

Вместе со своим начальником Александром Аркадьевичем Бориным мы старались протолкнуть новую технику в ОКБ. Тогда только появились первые вычислительные машины в СССР. Многие инженеры в ОКБ встретили их подозрительно. Логика была простая: зачем они нужны? Ведь обходились же мы без них до сих пор (логарифмической линейкой и арифмометром). Причем каждый расчет отдавали на пересчет каждого действия и цифры другому человеку. Он делал округления по-своему, и любой правильный расчет был весь в красных пометках. Я не говорю уже о том, что ручные расчеты отнимали огромное время и силы. В ОКБ работали сотни людей.

Первой нашей цифровой электронно-вычислительной машиной (ЭВМ) был «Урал-1», а также электронные моделирующие установки МПТ. Они занимали большое помещение. Начальником вычислительной лаборатории был принят, по рекомендации Борина, Блехерман (сейчас проживает в США). «Урал» – громоздкая ламповая махина с сотнями электронных ламп и индикаторов. Тихое жужжание вентиляторов и мигание сотен лампочек производило завораживающее впечатление электронного чудовища из фантастического романа. Работать на ней было трудоемко. Сначала надо было на киноленте пробить программу, отладить ее, выловить все ошибки (а в любой сложной программе это непростая задача). «Урал» по современным понятиям работал медленно (что-то около 100 операций в сек, хотя нам это казалось фантастикой) и давал результат в виде цифрового столбика, что также было неудобно.

Электронные моделирующие установки были проще, работали быстрее и давали результат в виде графиков. Но точность их была небольшая. На них я выполнил важную практическую работу по исследованию старта самолета вертикального взлета (VTOL), которую опубликовал позднее в 1965 г. в сборнике МАИ «Исследования по динамике полета», издательство «Машиностроение».

Тогда такие самолеты только начинали разрабатывать и считалось, что самолет, взлетев вертикально, должен одновременно набирать высоту и лететь к заданной точке (т.е. иметь одновременно вертикальную и горизонтальную скорость). Траектория получается выпуклостью вверх. Такая траектория выглядела логически естественной. Я же численно показал (1959 г.), что, чуть оторвавшись от земли, самолет должен разгоняться на небольшой высоте вдоль земли горизонтально и только после того, как он наберет большую скорость, круто идти вверх. Траектория получалась выпуклостью вниз. То же самое при посадке. Выигрыш в топливе и времени получался в 2 – 3 раза. Если учесть, что самолеты вертикального взлета и посадки расходуют на взлет и посадку значительную часть своего топлива, то выгода получается существенной. Позднее этот результат был доказан теоретически американскими учеными и мною.

В качестве прощального дара авиамоделистам я написал книгу «Теория полета летающих моделей», которую издало ДОСААФ в 1962 г. Поскольку писать в комнате общежития, где еще проживает 3 – 4 человека, было просто невозможно, я уединялся в подвале общежития, где и просиживал вечера после работы. Книга оказалась уникальной и важной в аэродинамике малых скоростей и расчете авиамоделей, в теоретической подготовке и самообразовании авиамоделистов. Вот уже почти полвека это единственная книга по данной тематике в мире. Ее значение возросло в последние годы, когда Министерство обороны США начало разрабатывать разведывательные радиоуправляемые микролетательные аппараты.

Я всегда интересовался математикой и очень любил ее. Более глубокая математика нужна была мне и на работе, поскольку я старался не просто выполнить расчеты по заданной методике, а провести детальное исследование и оптимизацию. Еще учась в КАИ, я подумывал о переходе на мехмат Казанского университета. Начав работу в ОКБ Антонова, я одновременно поступил на заочное отделение математического факультета Киевского государственного университета. Что меня удивило – это национализм некоторых преподавателей. Несмотря на коллективную просьбу студентов читать лекции на русском языке, они читали лекции на украинском языке, сочиняли украинские математические термины и ставили студентов в критическое положение, ибо подавляющее большинство учебников были на русском языке.

В качестве дипломной работы я выбрал тему «Теория оптимизации систем» и, в частности, показал, что нашумевший, в то время как новый метод «Принцип Максимума» российского академика Понтрягина (за который он получил Ленинскую премию) следует просто из классического вариационного исчисления несложными математическими преобразованиями. Это вызвало большое одобрение многих украинских ученых.

Мой начальник Александр Аркадьевич Борин был прекрасным человеком и хорошим специалистом. Но долгие годы концлагерей не позволили ему получить высшее образование. Сохранился он, видимо, благодаря тому, что работал в разного рода шарашках. Он пытался пробить через ВАК (Высшая аттестационная комиссия) разрешение на защиту диссертации без диплома вуза, но ему не разрешили, а готовиться и сдавать массу вузовских предметов, у него не было времени, и сил. Да и отношение к нему со стороны руководства как к еврею было не совсем доброжелательным. Он вынужден был перейти на работу в ЦАГИ (в г. Жуковский Московской области), где у него были старые друзья. Хотя под его руководством был сконструирован АН-24, его выкинули из списка кандидатов на Ленинскую премию за данный самолет.

Сын Антонова (или кто-то из сыновей руководства) учился в Московском авиационном институте и, видимо, не очень успешно. Помню вражду ОКБ с МАИ и запрет давать МАИ какую-либо технику.

Уже тогда я стал публиковаться в трудах Киевского военно-инженерного авиационного высшего училища (КВИАВУ). В частности, разрабатывать методы оценки изменения летных данных самолета при изменении его форм и конструкции.

По моему предложению Антонов согласился устроить для аэродинамиков ОКБ небольшую летную практику, и я с полчаса управлял самолетом АН-2.

Забавно была организована охрана ОКБ. С лицевой стороны был забор, проходная и система пропусков, которые выдавались при входе. С задней стороны ОКБ примыкало к аэродрому, который был открытым со всех сторон, так что пройти в ОКБ не составляло труда любому желающему. Помню, прилетев из очередной командировки из ЛИИ (г. Жуковский Московской области) на этот аэродром, я прямо пошел в ОКБ. Какой-то мужик крикнул мне издали: «Ты кто?». «Свой», – крикнул я в ответ. Рассказывали забавный случай, когда одна старушка, увидев утром большую очередь перед проходной, решила, что здесь продают какой-то дефицит. Встала в очередь, прошла проходную (на входе спрашивали только фамилию, и, видимо, среди массы сотрудников были ее однофамильцы) и потом долго ходила по заводу, искала магазин.

Тем не менее, внутри цехов были еще отдельные пропуска. Мне как ведущему расчетчику дали первую (высшую) форму допуска: Особо секретно государственной важности. Ее имели только Антонов, его замы и мое начальство. Всего было три формы: «секретно», «совершенно секретно» и «совершенно секретно государственной важности», не считая категории сведений «для служебного пользования». Ряд материалов разрешалось читать только в специальной комнате первого отдела и делать выписки только в тетрадь, которая хранилась в первом (секретном) отделе.

Информацию мы черпали в основном из американских и иностранных журналов и бюллетеней московского института информации. Американские журналы открыто публиковали данные, фотографии, особенности конструкции и схемы узлов своих самолетов, более того, будущих проектов. Так же поступало и НАСА, хотя их исследования стоили много миллионов долларов. Все это безбожно копировалось. Об американских самолетах мы знали больше, чем о проектах, которые разрабатывали аналогичные советские ОКБ (например, Ильюшина или Туполева). Точнее, о последних мы вообще ничего не знали. Заполучить о них какую-либо информацию можно было только через Министерство авиационной промышленности после сложных и длительных хлопот. Даже те изделия, которые были полной копией иностранных, засекречивались. Я удивлялся наивности американцев, которые бы затормозили развитие советской индустрии в десятки раз, если бы, подобно советским властям, закрыли свою техническую информацию и не продавали единичные образцы своей техники коммунистическим странам.

Из интересных проектов, которыми мне приходилось заниматься, был проект сверхвысотного самолета. В то время правозащитные организации мира в воздушные потоки, проходящие над СССР, запускали высотные шары-зонды с пропагандистской литературой и листовками. Коммунистические правители были весьма озабочены тем, чтобы правда не проникла на подведомственную им территорию и не поставила под сомнение советские мифы.

Срочно прорабатывался проект самолета, который бы мог уничтожать воздушные шары. Но потом деньги у правозащитников кончились, и проект так и не был осуществлен.

Говорят, что получить финансирование на проектирование АН-10 и АН-12 помог Хрущев. Во время посещения ОКБ ему показали двухмоторный транспортный самолет АН-8. Он спросил: «Есть ли такой самолет у американцев?». «У американцев четырехмоторный». «Тогда и у нас должен быть четырехмоторный». Тогда и началось активное проектирование однотипных самолетов: пассажирского АН-10 и военно-транспортного АН-12. Первый полет Ан-10 состоялся 7 марта 1957 г., а АН-12 – 16 декабря 1957 г. Помню, как на первый полет любого нового самолета, несмотря на недовольство начальства, разными путями пробирались конструкторы, а кому не удавалось попасть на аэродром, залезали на крышу здания ОКБ, чтобы посмотреть первый взлет самолета.

В 60-е годы и начале 70-х с самолетами ОКБ произошло ряд аварий и катастроф. Противообледенительная система оказалась ненадежной. В 1959 и 1960 гг. два самолета в Львове обледенели, сорвались в пике и разбились. Погибло 72 человека. Этот недостаток удалось устранить. Тем не менее, рекомендовалось использовать АН-10 в теплых районах.

У АН-10 и 12, как и у большинства транспортных самолетов ОКБ, колеса крепятся прямо к фюзеляжу и, следовательно, шасси имеют узкую колею. Управление самолетом при посадке на малых скоростях осуществляется раздельным торможением правых и левых колес. Из-за узкой колеи поворотный момент не велик. Однажды при посадке летчик не смог удержать самолет на посадочной полосе, съехал с нее и крылом налетел на ограждающий столб. Пострадал, конечно, не столб, а самолет. Меня и еще одного инженера из группы аэродинамики командировали в ЦАГИ, и мы под руководством ученых месяц занимались расчетами, исследованиями и поисками методов борьбы с этим недостатком.

Второй случай был более серьезный. Под Луганском у Ворошиловграда на самолете АН-10 разрушилось крыло. Погибли все 64 человека. На главном лонжероне крыла АН-10 обнаружили трещины. Видимо, это был результат постоянной вибрации двигателей, расположенных на крыле, и новой технологии – химического фрезерования лонжерона. В качестве меры усиления лонжерона начальница отдела прочности Шахатуни (бывшая жена Антонова) предложила наклепать на лонжерон дополнительные накладки (стандартное и, как кажется, очевидное решение такой проблемы). Заметим, в авиации, если обнаруживается дефект на одном самолете, то осматриваются и дорабатываются все самолеты данного типа. Так и сделали, хотя лонжерон есть главный элемент крыла и заменять фактически крыло на самолете непросто и недешево. Не учли одного: если раньше трещины были видны, и самолет можно было сразу снять с эксплуатации, то теперь они стали невидимы под накладками и могли достигать опасных размеров.

И вот происходит новая катастрофа. Крыло многоместного пассажирского, прекрасно зарекомендовавшего себя самолета (себестоимость билета на нем была существенно ниже, чем на ТУ-104!) отламывается в полете! Редкий случай в авиации! Никакое летное мастерство тут не поможет. Летчики только сумели передать: «Позаботьтесь о наших семьях!» Погибло 122 человека. После этого пассажирский вариант АН-10 был снят с эксплуатации. Всего было выпущено 108 самолетов АН-10. 12 из них разбились по тем или иным причинам. Оставшиеся были переделаны в грузовые варианты, розданы на учебные цели, памятники и детские площадки.

Катастрофа произвела на меня тяжелое впечатление. Позднее я стал понимать Янгеля. Когда на стартовой площадке взорвалась его ракета и погубила массу людей, включая многих сотрудников его ОКБ, он получил инфаркт, бросил все и надолго уехал на свою дачу в Сибирь. Хотя виноват был командующий ракетными войсками Неделин, который приказал в нарушение инструкции проводить ремонт на заправленной ракете.

Военно-транспортные самолеты АН-12 (произведено 1248 штук только в СССР и 661 в Китае под маркой Y-8), крыло которых имело аналогичную конструкцию, изъять было невозможно. Это все равно, что оставить армию без транспортной авиации. Да и жизнь советских солдат ценилась невысоко. Ограничились полумерами. Эксплуатируется он в ВВС стран СНГ до настоящего времени. Было выпущено много модификаций АН-12: от топливозаправщика до бомбардировщика. Он широко использовался в локальных войнах СССР и РФ. В частности, этот самолет использовался для вывозки трупов советских солдат из Афганистана («Черный тюльпан»). Из 1248 советских самолетов АН-12 187 погибли от невоенных катастроф. В результате ОЭА, Судан и Иран запретили полеты АН-12 над своей территорией.

Сравнивая наши и американские самолеты того времени, должен сказать, что в целом наши конструкции не уступали американским, несмотря на общую отсталость нашей индустрии. Мы выжимали все, что возможно было получить от нашей промышленности. К сожалению, наши двигатели сильно уступали американским в моторесурсе, а самолетная электроника была настолько отсталой, что многие пассажирские самолеты не могли получить международные сертификаты. Вообще, сепаратистская политика коммунистических властей – все производить самим и ни от кого не зависеть – была пагубной, распыляла силы и не позволяла выйти на ведущие позиции в индустрии и особенно в сельском хозяйстве. Мы вечно догоняли Америку и трещали о грандиозных планах и скором светлом будущем – коммунизме. Кстати, а что будут иметь люди при коммунизме, никогда конкретно не писалось и к обсуждению не допускалось. Ленин на съезде комсомола в 1920г. говорил: «Вы, молодые, через 10 максимум 20 лет будете жить при коммунизме». В 1931 – 33гг. коммунисты устроили голодомор (отобрав весь хлеб у крестьян для милитаризации промышленности) и уморили голодом 6 – 7 миллионов человек. А к 1940 г. закрепили рабочих, как рабов, на промышленных предприятиях. Хрущев в 1960 г. на 22-ом съезде принял «Программу строительства коммунизма» к 1980 г. и провозгласил, что нынешнее (1960г.) поколение советских людей будет жить при коммунизме. И в 1980 г. мясо (0,5 кг на месяц!) стали давать по специальным талонам и то только в некоторых городах.

Сказками о грандиозных планах и светлом будущем можно дурачить людей до бесконечности.

По служебным делам мне приходилось бывать в ОКБ А.Н. Туполева в Москве. Он, как и многие выдающиеся конструкторы, и ученые, пострадал в сталинские времена. 21 октября 1937 года А.Н. Туполев был арестован по обвинению во вредительстве и шпионаже. Вместе с ним была арестована вся верхушка ЦАГИ и ОКБ, директора большинства авиационных заводов. Многие из них были расстреляны. В заключении Туполев работал в закрытом КБ НКВД– ЦКБ-29 («Туполевская шарага»). ЦКБ-29 (конструкторский отдел ЦАГИ) – одно из «Особых конструкторских бюро НКВД СССР», созданных в 30-х – 40-х годах в СССР – по форме представляло собой специальную тюрьму НКВД, а, по сути – авиационное конструкторское бюро. Располагалось в Москве на ул. Радио, дом 24. Конструкторскими работами руководил известный авиаконструктор А.Н. Туполев, в то время заключенный.

В разные годы в ЦКБ-29 трудились заключенные инженеры и конструкторы: В.М. Петляков, В.М. Мясищев, В.А. Чижевский, А.А. Архангельский, И.Г. Неман, Л.Л. Кербер, С.П. Королев, А.И. Путилов, А.М. Черемухин, Ю.А. Крутков, Б.С. Стечкин, Р.Л. Бартини, Д.С. Макаров, Н.И. Базенков и многие десятки других крупных специалистов. Здесь были разработаны такие известные модели самолетов, как Пе-2 и Ту-2.

Подобные шараги были выгодны коммунистам. Не надо конструкторов и ученых обеспечивать квартирами (двухъярусные койки в бараках), платить зарплату, мизерные расходы на питание (тюремная баланда), ненормированный рабочий день и огромный стимул трудиться (надежда на сокращение срока или освобождение в случае удачной конструкции).

Впоследствии Андрей Николаевич Туполев (1888г.р.) – академик АН СССР, генерал-полковник-инженер (1968), трижды Герой Социалистического Труда (1945, 1957, 1972). Под руководством Туполева спроектировано свыше ста типов самолетов, 70 из которых строились серийно. На его самолетах установлено 78 мировых рекордов, выполнено около 30 выдающихся перелетов.

Туполев воспитал плеяду видных авиационных конструкторов и ученых, возглавивших самолетные ОКБ. В их числе В.М. Петляков, П.О. Сухой, В.М. Мясищев, А.И. Путилов, В.А. Чижевский, А.А. Архангельский, М.Л. Миль, А.П. Голубков, И.Ф. Незваль, A.A. Туполев (сын Туполева, поставленный им во главе ОКБ незадолго до своей смерти). В шарашке работало 6 будущих академиков и 17 будущих главных конструкторов.

Однако Туполев был запуган настолько, что отказался поддержать академика Сахарова в его борьбе против незаконных репрессий.

Замечу, что, хотя обыватель знает и думает, что новые самолеты создавали Туполев, Антонов, Микоян, Сухой, Петляков и др., на самом деле их проектирует и создает огромный коллектив конструкторов. И присваивать имя одного человека самолету, с моей точки зрения, несправедливо, тем более после его смерти (например, самолет АН-124 ОКБ им. Антонова). И я бы не сказал, что вклад генерального конструктора в изделие его имени является решающим. Например, когда мы – дипломники КАИ – пробыли полгода в разных отделах ОКБ Антонова на преддипломной практике, никто из нас не видел, чтобы Антонов хоть раз зашел в отделы своего ОКБ. Примерно такая же ситуация была в ОКБ Швецова. Ни разу я не видел, чтобы генеральный конструктор предложил новое оригинальное решение. Всегда принимались решения, подготовленные начальниками отделов, которые готовились их подчиненными. Я, например, как ведущий расчетчик всегда мог утверждать, что, как показывают расчеты, предлагаемое мной решение лучше, чем вышестоящего начальника или главного конструктора. Никто из них не знал глубоко теорию и не мог меня проверить. Практически никто из них не имел и индивидуальных изобретений. Просматривая изобретения, я всегда обращал внимание на изобретателя с самым низким статусом. Только он и был истинным изобретателем. Все остальные – начальство, которое приписывало себя. И оно просто не давало разрешение на регистрацию, если изобретатель не соглашался. Иногда доходило до смешного. Изобретение имело один отличительный признак, а авторов у него аж четыре. И если Комитет по изобретениям требовал сократить непомерный список авторов изобретения, то исключали, естественно, авторов с самым низким статусом.

Я думаю, что самолеты правильнее называть по имени фирмы (точнее, конструкторского бюро), которая разработала и произвела данную конструкцию. Например, в США все знают самолеты фирмы Боинг, Дженерал Дайнемикс, МсДоннелл, Дуглас, Орбитал Сайенсес Корпорейшн, но никто не знает генеральных конструкторов данной конкретной техники.

В технике самое главное – получить финансирование данного проекта (иметь связи в верхах или заказ). Вы можете ничего не смыслить в данной области, но, получив достаточное финансирование, всегда сможете нанять нужных специалистов. Главное – не сильно ошибиться в их квалификации. Чем опытнее специалисты, тем больше у Вас шансы на успех и тем меньше расходы.

Другой несуразицей была мания генеральных конструкторов авиакосмической и другой оборонной техники становиться академиками. По замыслу звание академика должно даваться УЧЕНЫМ, которые внесли решающий вклад в НАУКУ, в теорию, указали новые пути ее развития. В СССР академик получал пожизненную ренту и становился, как правило, директором НИИ (научно-исследовательского института), человеком, который решал, кого допустить и возвысить в подведомственной ему области науки. Становясь большим администратором, он, как правило, не мог заниматься наукой сам, становился представителем института в высших сферах, где требуются совсем иные, не научные способности. Но число «его» научных трудов достигало катастрофических величин, ибо он становился соавтором всех значительных работ его института или лиц, желающих продвинуться или защитить диссертацию. Я вспоминаю Струминского – зам. начальника ЦАГИ по науке, который был соавтором бесчисленных трудов его сотрудников.

Генеральных конструкторов, конечно, следовало награждать сталинскими, ленинскими, государственными премиями, давать Героев Социалистического труда, даже, возможно, награждать орденами и медалями за создание новой техники, тем более что многие из них прошли трудный, а то и трагический путь (как Туполев или Глушко), пока стали генеральными конструкторами. Но при чем здесь НАУКА, в которой они смыслили не больше рядового конструктора? Да и сами они, становясь «академиками», начинали думать о себе слишком много. Так Туполев, представив одного из своих начальников со слабой диссертацией (написанной, скорее всего его подчиненными) ученому совету одного из авиационных вузов, написал «ПРЕДЛАГАЮ» (не «рекомендую» или «считаю нужным», как принято в ученом мире) дать ему доктора технических наук. Королев теорию относительности Эйнштейна считал ерундой.

Да и сама АН СССР, в конечном счете, превратилась частично в прибежище высокопоставленных сотрудников ЦК, партийного аппарата. Все эти «академики» марксизма-ленинизма, марксистской философии, создатели фальшивых диссертаций о великих достижениях коммунистического режима, продажные историки только дискредитировали науку.

Выборы академиков ЦК КПСС превратил в фикцию. Помню, Глушко, вернувшись с очередных выборов академиков, назвал нам ряд людей, которых они избрали. А через два дня в газете были опубликованы совсем другие имена. Мы к нему. А он ответил: «Нас собрали снова и сказали, что мы выбрали не тех людей, которых наметило ЦК, и устроили перевыборы».

АСПИРАНТУРА. МОСКОВСКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ИНСТИТУТ

Меня всегда тянуло к исследовательской, особенно теоретической работе. При разработке теории во многих случаях не надо было вымаливать финансирование, оборудование, материалы. Требовалось только мое личное время, и я становился в определенной степени самостоятельным и независимым.

Отработав положенные два года в ОКБ Антонова, я подал документы в аспирантуру Московского авиационного института на кафедру «Динамика полета и системы управления», куда и был зачислен 15 ноября 1960г. Моим научным руководителем стал заведующий кафедрой Иван Васильевич Остославский, знаменитый своими учебниками по аэродинамике и динамике полета. На этой же кафедре работала его соавтор И.В. Стражева – жена Янгеля, известного советского генерального конструктора тяжелых боевых баллистических ракет. Институт располагался на пересечении Волоколамского и Ленинградского шоссе, недалеко от метро «Сокол».

Поселили меня в общежитии сотрудников МАИ в комнате для аспирантов. В комнате нас было четверо. На весь этаж был один туалет и небольшая кухня. Удобно было то, что общежитие находилось рядом с институтом. В нашем общежитии бывал Виталий Севастьянов, он тогда учился в аспирантуре 102-й кафедры и стремился попасть в космонавты. Помню, мы шутили, что вряд ли дождемся, когда он полетит в космос. Кандидатскую диссертацию он защитил в 1965г., а в 1967г. стал кандидатом в космонавты-испытатели. В 1970г. совершил свой полет в качестве бортинженера космического корабля «Союз-9» (вместе с А. Николаевым). Полет продолжался более 17 суток. В 1975г. Виталий совершил свой второй полет на «Союзе-18» также в качестве бортинженера (вместе с П. Климук). Этот полет уже длился более 60 суток.

В МАИ я ходил на закрытые просмотры американских открытых фильмов об американской авиационной технике. Но попадались и фильмы советских шпионов. Помню фильм о взлете истребителей с американского авианосца, снятый чуть ли не через замочную скважину. Тогда палубные истребители и мощные авианосцы были мечтой советских военных. Правда и сейчас Россия не имеет мощных авианосцев американского класса.

Темой моей кандидатской диссертации стала «Оптимизация траекторий многоступенчатых ракет». Это была сложная теоретическая, математическая работа. Работ по оптимальным траекториям одноступенчатых ракет к тому времени было довольно много. Особенность ее была в том, что каждая ступень многоступенчатой ракеты – это по сути дела отдельная самостоятельная ракета. И сумма отдельных оптимальных траекторий не есть общая оптимальная траектория. Сложная теория, как наилучшим образом состыковать отдельные участки и получить наивыгоднейшую общую (суммарную) траекторию в вариационном исчислении, была вообще не разработана, ибо раньше и не было такой потребности. Когда включать или выключать двигатели каждой ступени, было неизвестно, и проблему решали численным подбором, что требовало больших сил, машинного времени и не гарантировало лучший результат. Кроме того, в большинстве работ рассматривались только необходимые условия оптимальности и не было гарантии, что полученная расчетом траектория действительно наивыгоднейшая.

Мною были получены условия оптимальной стыковки траекторий отдельных ступеней и достаточные условия минимума в так называемых разрывных вариационных задачах второго рода, которые и были применены к многоступенчатым ракетам. Работа была опубликована в сборнике «Исследования по динамике полета» (Машиностроение, 1965). Она оказалось настолько совершенной, что до сих пор никто не смог добавить к ней ничего нового.

В конце моей аспирантуры к моему научному руководителю, заведующему кафедрой динамики полета и систем управления, обратился профессор МВТУ Добронравов с просьбой принять на кафедру только что окончившего аспирантуру его аспиранта Вадима Кротова. Остославский дал мне его статьи и спросил мое мнение. Я, желая помочь молодому специалисту, дал положительное заключение, хотя видел, что вся его работа – это просто мыльный пузырь, которым он запудрил Добронравову мозги (как и многим нематематикам), что он (не математик!) сделал великое открытие в математике – математическое описание скользящих режимов. Мне после изучения этого вопроса стало ясно, что он просто повторил результат итальянского математика Пиконэ: скользящие режимы в теории управления давно известны и использовались задолго до него.

Кротов применил свою «теорию» к двигателю внутреннего сгорания и стал утверждать в кандидатской диссертации, что если двигатель внутреннего сгорания включать и выключать как можно чаще, то мы получим колоссальную экономию топлива и тем больше, чем больше, раз его включим и выключим в одну секунду. Любому двигателисту ясно, что это полная чушь. Неверящие могут поэкспериментировать на собственном автомобиле. Переходные процессы при включении двигателя требуют много больше топлива, чем при нормальной работе. Я уже не говорю о том, что такой автомобиль не сдвинется с места, а двигатель не сможет приводить в движение агрегат, к которому он приставлен.

Вторым своим великим достижением Кротов стал выставлять то, что к известному в теории оптимизации уравнению Беллмана, являющемуся достаточным условием минимума и позволяющему полностью решить задачу, он прилепил дополнительное и абсолютно ненужное требование минимума по фазовым координатам, что сразу сделало его практически нерешаемым. Это все равно, что к автомобилю вы прицепили бы лошадь и стали кричать, что изобрели новое средство передвижения. Кротов требовал себе сразу степень доктора наук. Забавно, но математики считали, что Кротов сказал новое слово в технике, а техники – что он сделал открытие в математике. Ошарашенные его требованием математики, тем не менее, согласились дать Кротову кандидата физмат наук. Петрики были в изобилии и в советские времена.

Кротов же стал заниматься склоками и сколачивать научную банду для продвижения себя и ее членов в науке.

Вскоре он настрочил докторскую диссертацию, где доказывал, что космические корабли спускаются с орбиты неправильно. Если космонавт будет дергать ручку вверх-вниз как можно чаще, то космический корабль будет тормозить в атмосфере быстрее. Кротов не знал, что в авиации давно используется для торможения в атмосфере такое прекрасное средство, как воздушные тормозные щитки. Предложенный же им способ не только плохо тормозит, но и вызывает огромные перегрузки корабля и требует сверхтяжелой теплозащиты. Это все равно, что тормозить автомобиль вращением руля налево-направо, вместо того чтобы пользоваться обычными тормозами. Более же реальный метод с 3 – 5 отскоками от атмосферы был давно известен в космонавтике и легко просчитывался обычными способами без всякой теории Кротова.

Однако при поддержке своей банды Кротов становится доктором наук и начинает беспощадно давить тех, кто отказывается присоединиться к его банде, а особенно тех, кто осмеливается критиковать его теории. Его ближайший клеврет и помощник Владимир Гурман также вскоре защищает докторскую диссертацию. Задолго до него было известно, что для перевода спутника на более высокую орбиту импульс (включение тяги) надо давать в перигее (самой низкой точке) орбиты. Если тяга двигателя ограничена, то импульс надо повторять после каждого оборота спутника. Он же доказывал очевидную вещь, что если время импульса уменьшать до нуля, а число их до бесконечности, то мы получим минимум расхода топлива. То есть проповедовалась та же идея с бесконечным включением-выключением двигателя, что и в кротовской кандидатской диссертации. Он забыл только упомянуть, что даже в идеальном случае, без учета переходных процессов, количество оборотов и время перехода спутника с орбиты на орбиту становится бесконечным. И все их теории абсолютно бесполезны для практики.

Я отказался вступать в их научную банду и указал на некоторые ошибки их теорий, чем заслужил их ненависть и пожизненное преследование.

После защиты диссертации я работал некоторое время ассистентом на кафедре высшей математики в МАИ. Моя проблема была в отсутствии жилья, я не мог вечно жить в общежитии.

Тут подвернулся такой случай. Я возвращался из командировки в Ленинград. В это же время из Ленинграда с какого-то торжественного юбилея возвращался глава СССР Брежнев. Помимо нашего скорого поезда, на ленинградском вокзале стояли две «Красных стрелы», к которым никого не подпускали. Но вагон Брежнева прицепили к нашему поезду, в конце. Пока ехали, я написал ему письмо с описанием моего жилищного положения и просьбой помощь в предоставлении жилья.

Когда поезд прибыл на московский вокзал, двери всех вагонов на одну сторону перрона заблокировали, а с другой стороны стали выпускать пассажиров. Я задержался, чуть приоткрыл окно вагона и когда Брежнев проходил мимо моего окна, окликнул его «Леонид Ильич» и вручил ему свое послание. Через несколько дней мне позвонили из ЦК КПСС. Когда я сказал им, что вручил письмо лично Брежневу, они удивились. Из чего я понял, что он передал письмо в отдел писем ЦК, не открывая и не читая. Письмо отправили в МАИ, где получить жилье было невозможно.

В Москве я женился, однако брак оказался неудачным. Все, что невеста наговорила о себе, оказалось ложью. В частности, что она студентка 4-го курса института связи, папа – главный инженер крупного завода (его не было вообще) и многое другое. В паспорте у нее оказалась подделка (год рождения 1941 был исправлен на 1944). Главная ее цель была получить московскую прописку. К сожалению, я был слишком наивен и занят наукой и диссертацией, чтобы вовремя исправить ошибку, за что жестоко поплатился впоследствии. Вскоре после ареста жена выписала меня из квартиры, перед освобождением устроила развод, захватила все имущество и сбережения, а впоследствии приватизировала квартиру.

ОКБ РАКЕТНЫХ ДВИГАТЕЛЕЙ В.П. ГЛУШКО

В 1965 г. ОКБ ракетных двигателей В.П. Глушко, расположенное в Химках около Москвы, предложило мне должность начальника отдела надежности ракетных двигателей и обещало дать жилье. Действительно, они написали письмо-ходатайство в Моссовет о предоставлении мне жилья в Москве, обещая жилищному департаменту взамен дать аналогичное жилье в Химках. Жилищный департамент предоставил комнату в коммуналке на Бутырской улице. Позднее со значительной приплатой я поменял эту комнату на однокомнатную квартиру, а затем на двухкомнатную квартиру в Преображенском районе Москвы. Каждый обмен мне обходился в несколько годовых зарплат.

ОКБ Глушко было ведущим конструкторским бюро, создавшим ракетные двигатели для основных боевых ракет СССР. Само ОКБ было сравнительно небольшим, но завод по производству ракетных двигателей при нем – огромным. Моим вышестоящим начальником был Соловьев. Мне приходилось бывать в командировках в ракетном ОКБ Королева, в Центральном исследовательском институте двигателестроения, на тайных испытательных ракетных базах Подмосковья.

Судьба Валентина Петровича Глушко была трудной, как и судьба создателя советских ракет С.П. Королева.

Глушко В.П. (1908 г.р.) с 1932г. работал в ГИРД (Группа по изучению реактивного движения) – общественной организации при Осовиахиме (предшественник ДОСААФ – Добровольного общества содействия авиации, армии и флоту). ГИДР позднее была взята под государственный контроль. Сами себя они в шутку называли: Группа Инженеров, Работающих Даром. Глушко был разработан ряд небольших экспериментальных ракетных двигателей.

В марте 1938 года Глушко арестовали, и по август 1939 года он находился под следствием во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке и в Бутырской тюрьме. Особым совещанием при НКВД СССР Глушко был осужден сроком на 8 лет 15 августа1939 года как вредитель (все неудачные испытания его ракетных двигателей рассматривались как вредительство). Впоследствии он был оставлен для работы в техбюро. До 1940 года он работает в тюремной конструкторской группе 4-го Спецотдела НКВД (т.н. «шарашке«) при Тушинском авиамоторостроительном заводе № 82. За это время им был разработан проект вспомогательной установки ЖРД на самолетах С-100 и Сталь-7. В 1940 году Глушко был переведен в Казань, где он продолжает работы в тюремных условиях в качестве главного конструктора КБ 4-го Спецотдела НКВД при Казанском заводе № 16 по разработке вспомогательных самолетных ЖРД РД-1, РД-1ХЗ, РД-2 и РД-3. За успехи в создании новой техники 27 августа1944 года по решению Президиума Верховного Совета он был досрочно освобожден со снятием судимости. Реабилитирован в 1956 году.

С июля по декабрь 1945 года и с мая по декабрь 1946 года Глушко командируется в Германию, где изучает трофейную немецкую ракетную технику (в основном Фау-2) в институте «Нордхаузен«.

3 июля1946 года приказом МАП авиазавод № 456 в Химках был перепрофилирован под производство жидкостных ракетных двигателей с одновременным перебазированием на него коллектива ОКБ-СД из Казани. Этим же приказом Глушко был назначен главным конструктором ОКБ-456 (ныне – НПО «Энергомаш«).

10 октября 1948 г. произведен успешный пуск ракеты Р-1 с РД-100 (копия немецкой Фау-2). Проводятся работы над модификацией двигателя РД-100 (РД-101—РД-103). 19 апреля1953года осуществлен успешный пуск ракеты Р-5 с РД-103.

По результатам испытаний 2 февраля 1956 года ракеты Р-5М с боевым ядерным зарядом В.П. Глушко получил звание Героя Социалистического Труда. В дальнейшем под руководством Глушко разработаны мощные ЖРД на низкокипящих и высококипящих топливах, используемые на первых ступенях и в большинстве вторых ступеней советских ракет-носителей и многих боевых ракет. Неполный список включает: РД-107 и РД-108 для РН «Восток«, РД-119 и РД-253 для РН «Протон«, РД-301, РД-170 для «Энергии« (самый мощный ЖРД в мире) и многие другие.

Позднее В.П. Глушко – главный конструктор космических систем (с 1974), генеральный конструктор многоразового ракетно-космического комплекса «Энергия– Буран«, академик Академии наук СССР (1958; член-корреспондент с 1953), действительный член Международной академии аэронавтики, член КПСС с 1956 года, депутат Верховного Совета СССР 7 – 11-го созывов, лауреат Ленинской премии, дважды лауреат Государственной премии СССР, дважды Герой Социалистического Труда (1956, 1961).

Ближайшим коллегой Глушко по ГИРД и заключению был Сергей Павлович Королев (1906г.р.). Королев был арестован 27 июня1938 года на основании подписанных под пытками лживых показаний арестованных в 1937 году И. Клеймёнова, Г. Лангемака и В. Глушко. Позднее первые двое были расстреляны, как и многие из руководства и сотрудников ГИРД. Королев был включен в список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР. В списке он шел по первой категории. Список был завизирован лично Сталиным. Королев был осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 27 сентября 1938 года, обвинение: ст. 58-7, 11. Приговор: 10 лет исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), 5 лет поражения в правах. 10.06.1940 года срок сокращен до 8 лет ИТЛ (Севжелдорлаг).

Королев год провел в Бутырской тюрьме. 21 апреля1939 года этапирован на Колыму, где находился на золотом прииске Мальдяк Западного горнопромышленного управления и был занят на так называемых «общих работах». Он хлопотал о переводе в тюремную шарашку (ракетное ОКБ), и его просьба была удовлетворена. При отправке с Колымы в Москву в Магадане Королев не попал на пароход «Индигирка» (по причине занятости всех мест). Это спасло жизнь Королеву: следуя из Магадана во Владивосток, пароход «Индигирка» попал в шторм и затонул у острова Хоккайдо. Ни один заключенный не был выпущен из запертого трюма.

23 декабря 1939 года Королев направлен в распоряжение Владлага. В Москву прибыл 2 марта1940 года, где спустя четыре месяца был судим вторично и направлен на новое место заключения – в московскую спецтюрьму НКВД ЦКБ-29, где под руководством А.Н. Туполева, также заключенного, принимал активное участие в создании бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2 и одновременно инициативно разрабатывал проекты управляемой аэроторпеды и нового варианта ракетного перехватчика. Это послужило причиной для перевода Королева в 1942 году в другое КБ тюремного типа – ОКБ-16 при Казанском авиазаводе № 16, где под руководством заключенного Глушко велись работы над ракетными двигателями новых типов с целью применения их в авиации. С.П. Королев со свойственным ему энтузиазмом отдается идее практического использования ракетных двигателей для усовершенствования авиации: сокращения длины разбега самолета при взлете и повышения скоростных и динамических характеристик самолетов во время воздушного боя.

Королев освобожден в 1944 году. Полностью реабилитирован 18 апреля 1957 года.

Позднее Королев – дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, академик Академии наук СССР. Член КПСС с 1953 года. Королев был единственным человеком в СССР, который заслужил звание Героя Социалистического труда, находясь в тюремном заключении.

По воспоминаниям сослуживцев, он был пессимист, абсолютно мрачно смотревший на будущее. «Хлопнут без некролога» – была любимая его фраза. В связи с запуском первого советского спутника Королеву хотели дать Нобелевскую премию. Но Хрущев держал его имя в величайшем секрете. На вопрос зарубежных корреспондентов, кто создатель ракеты, ответил: «Весь советский народ».В 1966г. Королеву делали операцию. В связи с травмой, полученной в ссылке (следователь ударил Королева графином по скуле), ему не могли ввести дыхательную трубку в горло, и он скончался. Похоронили его торжественно. Глушко, возвращаясь с похорон, сказал, что если бы его так похоронили, то он готов умереть хоть завтра. Вообще, рассматривая сталинские репрессии, в которых пострадало около 60 миллионов человек, т.е. около трети населения (большинство из них погибло), очень трудно понять логику уничтожения ведущих ученых, инженеров, исследователей, изобретателей. Можно понять логику уничтожения состоятельного крестьянства, так называемых кулаков (ограбить их и забрать скот и инвентарь в колхозы); можно понять ликвидацию массы инвалидов – ветеранов Второй мировой войны (передвигаются по улицам на самодельных деревянных салазках и, звеня медалями, попрошайничают). Но конструкторы работали над созданием новой военной техники – главного орудия осуществления сталинской мечты – мирового господства СССР. Известно, что при создании новой техники бывает много неудач и неудачных (как правило) испытаний. Любое из них могло быть объявлено вредительством и закончиться расстрелом или концлагерем. Единственный смысл: тюремных конструкторов не надо обеспечивать жильем (бараки), не надо платить, можно кормить баландой, заставлять работать по 10 – 12 часов и тешить их надеждой, что в случае удачной конструкции им сократят срок, а руководителей могут даже освободить.

Поэтому конструкторы очень боялись ошибиться и в основном копировали иностранные образцы, проверенные решения. Этот страх сохранился и в послесталинское время. Пробить принципиально новое решение или изделие было практически невозможно.

В ОКБ Глушко мне предложили возглавить отдел надежности. У них были большие проблемы с устойчивостью работы ракетных двигателей. Примерно в 7% полетов один из двигателей (и топливная система) начинал кавитировать, возникали мощные вибрации, гидравлические удары и двигатель разрушался, что приводило к неудачному запуску. О них, конечно, в печати никогда не сообщали, кроме случаев, когда скрыть это было невозможно (запустили космонавта, подняли шум на весь мир, а при возращении корабль потерпел катастрофу). У нас сообщали только об успешных советских запусках и неудачных американских. У населения создавали чувство гордости от колоссальных успехов в космосе (где этим янки до нас!). Молодежь устраивала стихийные радостные сборища. Особенно советская пропаганда трещала о весе наших спутников, что было следствием ошибки технического задания на боевую ракету. Предполагаемый вес будущего ядерного заряда А.Д. Сахаровым был завышен в несколько раз. В результате королевские ракеты получились слишком дорогими и непригодными для массового производства боевых баллистических ракет. Они хороши были для запуска тяжелых спутников и космических кораблей. Позднее их приспособили для запуска ракет с несколькими ядерными боеголовками с индивидуальным самонаведением. Однако использование в качестве окислителя жидкого кислорода хотя и существенно повышало полезную нагрузку, но очень снижало их боевые возможности. Заправка жидким кислородом при температуре минус 183^оС (<80^оК) была сложна и отнимала много времени, что неприемлемо в боевых условиях. Вообще, неудачных запусков у нас вначале было больше, чем у американцев. Королев израсходовал 6 ракет, пока смог запустить первый спутник. Спутник не содержал ни одного научного прибора, кроме батарей и передатчика-пищалки. Американцы благодаря своим успехам в электронике вкладывали в малый вес больше научных приборов, чем советские конструкторы в свои тяжелые спутники. До знаменитого полета в космос собак Лайки, а затем Белки и Стрелки не менее 6 собак нашли свой конец при неудачных запусках в космос. В период космической гонки у нас 4 космонавта погибли в космосе, в то время как у американцев ни один в космосе и только трое в наземных тренировках. О погибших в наземных тренировках у нас никогда не сообщали (например, Бондаренко). Скрыть же гибель космонавтов в космосе было сложнее, ибо они уже были успешно запущены, о чем было объявлено на весь мир. О запуске Гагарина было объявлено после того, как успешно сработал тормозной двигатель, и появилась уверенность, что его удастся удачно вернуть с орбиты. Я уж не говорю о гигантской катастрофе на Байконуре в 1960 г. при подготовке к проверочному запуску стандартной боевой межконтинентальной ракеты, снятой с боевой позиции, когда из-за дурного приказа главнокомандующего ракетными войсками СССР Неделина, поправшего инструкцию по технике безопасности, погибли сотни людей, включая ведущих конструкторов. В печати сообщили только о гибели Неделина, и погиб он якобы в авиационной катастрофе. Запуски американских спутников и кораблей объявлялись заранее, и миллионы людей съезжались на мыс Кеннеди со всей Америки. У нас же координаты Байконура были засекречены и о запусках спутников объявляли только после успешного вывода их на орбиту. Запуск и пребывание американских космонавтов на Луне наблюдали в прямой трансляции более 500 миллионов телезрителей во всем мире, кроме СССР и Китая. Забавно было и то, что публичные американские фильмы о запусках спутников нам показывали под большим секретом в специальной комнате как лицам, допущенным к особо секретной информации. Глушко как лицо, имеющее допуск к большим секретам, видимо, по большому блату или благодаря своей настойчивости выписал Бюллетень информации ТАСС, где помещались не полностью переработанные сообщения советских корреспондентов за рубежом. Этот бюллетень был формально предназначен для секретарей обкомов и фактически был секретным. После прочтения он передавал его в закрытую библиотеку ОКБ и многие сотрудники ходили в спецзал читать его. Я был одним из активных читателей, стараясь выудить общую информацию о проклятом американском империализме. Но счастье не может длиться долго. Кто-то из сексотов (которых было, разумеется, полно в таком заведении) донес, и Первый (секретный) отдел запретил библиотекарю выдавать для чтения крамольную информацию. Вообще, главной целью ЦК КПСС были не научные исследования, а пропагандистский эффект, показ, что их «социализм» есть самое передовое и правильное учение, а государственное устройство позволяет опередить все страны капитализма. До запуска первого спутника ни СССР, ни США не придавали никакого значения этому факту. Американцы имели все необходимое и давно могли запустить спутник, но руководство не хотело тратить на это деньги. Советское руководство также не придавало запуску особого значения. Королев с большим трудом выколачивал у военного ведомства ракеты для запуска. Сообщение о запуске спутника появилось в советской печати в виде небольшой заметки в газете. Однако в иностранной печати она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Мировая печать заговорила о передовой советской науке и технологии, и ЦК понял, как он может убедить весь мир в преимуществах коммунистического режима. Ракетной индустрии было открыто щедрое финансирование из и без того тощего советского бюджета. США поняли, какой сокрушительный удар они получили по их имиджу как передовой научной и технологической державы. Они пересмотрели всю систему школьного и высшего образования, создали НАСА, Департамент оборонных разработок (DARPA), разработали грандиозную программу полета на Луну. Началась космическая гонка: первое животное в космосе, первый космонавт, первая женщина в космосе, первый выход человека в открытый космос, лунная гонка и т.д.

Фактически запуск первого спутника Советским Союзом двинул вперед Америку, а не СССР. Население Америки было обеспечено всем необходимым, и Правительство могло позволить себе большие расходы на развитие науки и новых технологий. Советский же народ, по западным меркам, жил в нищете, и непомерные расходы на космическую гонку не позволяли СССР заняться существенным улучшением жизненного уровня населения.
Вскоре после начала моей работы как начальника отдела надежности ракетных двигателей на меня свалилась огромная ответственность. При испытании ракет выяснилось, что ракетные двигатели Глушко, которые стояли на всех боевых ракетах СССР с ядерными боеголовками, при температуре минус 30^оС начинают кавитировать и взрываются при попытке запуска. Это значило, что при температуре –30^оС, которая является типичной для Сибири зимой (где стояло большинство ракет) и довольно частой для зимы в Европейской части России, попытка нападения или ответа на вражеский удар кончилась бы для России ядерным самоуничтожением от собственных ядерных ракет. В ЦК КПСС и высших военных кругах поднялась паника. Первой главной задачей стало сокрытие этого факта даже от самых высоких чинов. Боялись утечки информации. Руководство страны мыслило по своим понятиям: если американцы узнают, что ядерно-ракетный щит СССР парализован при данной температуре – они непременно нанесут ядерный удар. Советские никогда бы не упустили такую возможность. ОКБ Глушко предъявили ультимативное требование как можно быстрее исправить этот недостаток. Само существование ОКБ и его сотрудников оказалось под угрозой.

Мы подняли результаты огневых испытаний данного ракетного двигателя при низких температурах и выяснили, что двигатель испытали при 0^оС, –10^оС, –20^оС и для надежности при –40^оС. Все они показали отличные результаты. Заводских испытаний при –30^оС НЕ ПРОВОДИЛОСЬ. Казалось очевидным, что если двигатель отлично сработал при –40^оС, то он тем более будет работать при –30^оС. Срочно провели испытания при –30^оС, и двигатель тут же взорвался от вибраций и гидравлических ударов. Это, пожалуй, был единственный случай, когда упомянутая кавитация в двигателе возникала при каждом запуске. Мы стали срочно подбирать параметры запуска, изменять некоторые детали и в конце концов добились того, что двигатель стал устойчиво работать при –30^оС. Были срочно сделаны доработки на установленных ракетах, и военные успокоились. Честно говоря, я думаю, что в результате этих доработок критическая зона могла просто передвинуться в другую температурную область. Но в этом уже никто не стал копаться, главная задача Глушко была успокоить военных и ЦК, показать, что теперь при минус 30^оС ракеты могут быть запущены.

Двигатели Глушко использовали не только все новинки зарубежного ракетостроения, такие как профилирование выхлопного сопла, покрытие его окисью циркония, закрытый цикл сгорания топлива, качающиеся в двух плоскостях (поворотные) двигатели (для управления полетом ракеты), способность к многократному запуску и др. В некоторых своих технических решениях ОКБ пошло дальше американцев. Например, Глушко первым стал применять очень высокие давления в камере сгорания – до 250 атм (РД-170) (вместо 50 – 100 атм в большинстве американских ракетных двигателей) – и давление в топливном турбоагрегате до 583 атм. Это в совокупности с закрытым топливным циклом существенно повысило удельный импульс двигателя. По этому показателю глушковские двигатели самые лучшие в своем классе. РД-170 использовался в РН «Зенит», «Энергия». На базе РД-170 был разработан РД-180, примененный на ракетоносителе (РН) «Атлас», и РД-191, использованный на ракетоносителе «Ангара». США закупили 46 двигателей РД-180. Первый запуск РН «Атлас», оснащенной российским двигателем, состоялся в 2000 году. За прошедшие последние десять лет РД-180 вывели в космос 28 американских ракет с различными космическими аппаратами. В частности, одна из таких ракет отправила автоматическую миссию к Плутону.

Глушко так и не удалось создать однокамерный двигатель с тягой 600 – 700 тонн, подобный американскому двигателю F-1. Прыжок с 200 до 700 тонн тяги требовал огромных средств и времени. Он решил эту проблему проще. Взял четыре двигателя с тягой 200 тонн каждый и соединил их в один блок. Получил РД-170 с тягой в вакууме 806.4 тонны, весом 9750 кг и весьма высоким удельным импульсом 337.3 сек. Оба двигателя использовали один тип горючего: жидкий кислород + керосин. Но давление в камере сгорания у F-1 было всего 70 атм (напоминаю, у РД-170 – 250 атм) и удельный импульс только 263 сек, вес 8353 кг, высота 5,79 м. Предусмотрено увеличение расширения сопла с 10:1 до 16:1.

Правда создавался он намного раньше и запущен в производство аж в 1959 г. Пять F-1 использовались для ракеты-носителя Saturn-V, совершавшей полеты на Луну. В то время как РД- 170 был завершен на 20 лет позднее – только в 1980 г. РД-170 использовал все усовершенствования, достигнутые за эти годы. В частности, РД-170 может запускаться до 10 раз. В 2010 г. он стоил около $13.5 миллионов.

Проблема кавитации и разрушения ракетных двигателей была чрезвычайно сложной. Над ней много лет работала не только моя группа, но и Центральный институт авиационного моторостроения, и многие ученые Академии наук. Было вообще непонятно, почему абсолютно одинаковые двигатели в абсолютно одинаковых условиях работали по-разному: одни отлично, в других же возникала вибрация, которая буквально разрывала двигатель. Пытались найти хоть маленькое различие между успешными и разрушенными двигателями, но безуспешно. Пытались вызвать кавитацию, чтобы определить причину, но неудачно. Решили проблему чисто по-советски: решили немедленно отключать квитирующий двигатель и за счет оставшегося топлива увеличивать время работы остальных двигателей, чтобы ракета выходила на траекторию, близкую к расчетной. Впоследствии нашли и другой метод: в топливом траке устанавливали очень мелкоячеистую сетку (0,1 мм), которая задерживала мелкие металлические частицы, попадавшие в топливо и, по мнению ученых, повреждавшие детали двигателя. По моему же мнению, сетка увеличивала гидравлическое сопротивление и тем самым способствовала гашению кавитационных волн и гидравлических ударов. В конце концов удалось свести число отказывающих двигателей примерно к 2 %, что было уже приемлемо с точки зрения надежности и безопасности. С аналогичной проблемой разрушения и пожаров жидкостно-реактивных двигателей столкнулись и американцы. Доведение двигателя F-1 до приемлемой надежности заняло у них около двух лет. Много времени и сил у них (да и у нас, хотя у них многое публиковалось, открыто, а у нас даже скопированные решения строго засекречивались) также отняли поиски оптимального расположения топливных и окислительных форсунок, проблемы охлаждения двигателя и подбора подходящих материалов, использование сверхвысоких давлений в двигателях Глушко.

Между Глушко и Королевым шла скрытая вражда. Многие связывали эту вражду со стремлением использовать разные виды топлива в ракетоносителях (РН). Королев предпочитал жидкий кислород и керосин, Глушко – азотный тетроксид (окислитель) и диметилгидрозин несимметричный (UDMH). Первый был выгоден для спутниковых ракет и РН космических аппаратов. Он имел высокий удельный импульс (до 330 сек). Его недостатком был сильно охлажденный кислород, неудобный в обращении и требующий длительной заправки и постоянной дозаправки ввиду испарения. Это не имеет значения для запуска спутников и космических кораблей, но абсолютно неприемлемо для боевых ракет, когда время запуска измеряется минутами. Азотный тетраксид и UDMH относятся к высокотемпературному топливу. Его недостаток – низкий удельный импульс (290 – 310 сек) и агрессивность азотной кислоты, которую все, наверное, помнят со школьных уроков химии (низкая безопасность). С последним недостатком стали бороться путем подбора кислотоупорных материалов и так называемым капсульным хранением кислоты в полностью герметизированных капсулах. Это ракетное топливо было приемлемо для боевых ракет, позволяло держать ракеты в постоянной боевой готовности и выпустить их до того, пока вражеские ракеты долетят и уничтожат пусковые установки. Другой задержкой были приборы наведения. В то время для наведения использовались гироскопические асселерометры. Гироскоп требовал значительное время для своей раскрутки. Было предложено держать его в постоянном вращении для сокращения времени раскрутки до нуля. Я думаю, что истиной причиной холодных отношений между Королевым и Глушко были показания Глушко против Королева, хотя и подписанные под пытками. Сотрудники двигательного ОКБ Глушко относились пренебрежительно к ракетчикам, говоря, что если наш двигатель присоединить к телеге, то и она полетит. И были в известной мере правы, ибо создание ракеты по трудоемкости примерно на 80 % состоит из создания ракетного двигателя, на 15 % – из создания системы наведения (обычно это делало ОКБ Пилюгина) и на 5 % – из создания самой ракеты. Сама ракета, несмотря на ее огромные размеры, не более чем консервная банка для топлива. Однако вся слава достается этой консервной банке, ибо она конечный продукт, который осуществляет полет и который можно демонстрировать публике и журналистам. Во всем мире знают Королева. Но спросите в бывшем СССР, России, кто знает Глушко, и 99 % не ответят, кто это такой, чем он знаменит и зачем нам о нем знать.

ЛУННАЯГОНКА

Важнейшим и финальным этапом космической гонки СССР – США была лунная гонка. В начале лунной гонки Хрущев получил от американского президента Кеннеди предложение о совместной программе высадки на Луну (а также запуске более совершенных метеорологических спутников), но, подозревая попытку выведать секреты советских ракетных и космических технологий, отказался.

Лунная гонка была странным соревнованием двух бегунов, когда один бегун (США) бежит, открыто и все видят, сколько он пробежал, и сколько ему еще осталось. Другой (СССР) бежит в закрытом тоннеле, и никто не знает, когда он стартовал и какую дистанцию он пробежал. Более того, советские правители вообще отрицали, что они участвуют в этой гонке, чтобы расслабить противника и оказаться первыми. Советское участие в гонке было полностью засекречено. Оно было рассекречено только в 1990 г. после падения коммунистического режима.

Американская программа

Американская программа Аполлон (Apollo) – программа пилотируемых космических полетов, принятая в 1961г. с целью осуществления первой пилотируемой высадки на Луну. Президент Джон Ф. Кеннеди поставил эту задачу в 1961г., и она была решена 20 июля 1969г. Нейлом Армстронгом и Баззом Олдрином в миссии «Аполлон-11». В ходе других полетов по программе «Аполлон» было также совершено пять успешных высадок астронавтов на Луну, последняя в 1972г. Эти шесть полетов по программе «Аполлон» единственные за всю историю человечества, когда люди приземлялись на другом астрономическом объекте. Программа «Аполлон» и высадка на Луну считаются величайшим достижением в истории человечества.В этой программе использовались космический корабль «Аполлон» и серия ракет-носителей «Сатурн-V», созданных пионером космической ракетной техники, бывшим немецким конструктором Вернером фон Брауном, который создал ФАУ-2 и запустил первую ракету на космическую высоту в 1942г. Сатурн-V выводил на траекторию к Луне 47 тонн полезной нагрузки и предусматривал высадку на Луну двух астронавтов. (Советская ракета Н-1 могла доставить максимум только 33 тонны с одним астронавтом).

Ракета-носитель Сатурн-V состояла из трех ступеней. На первой ступени, S-IC, были установлены пять кислородно-керосиновых двигателей F-1, общей тягой 33 400 кН (3340 тонн). Первая ступень производилась фирмой Боинг и разгоняла космический аппарат до скорости 2,68 км/сек. Вторая ступень, S-II, использовала пять кислородно-водородных двигателей J-2, общая тяга которых составляла 5115 кН (511,5 тонн). Вторая ступень разгоняла космический аппарат до скорости 6,84 км/сек и выводила его на высоту 185 км.На третьей ступени, S-IVB, был установлен один двигатель J-2 тягой 1000 кН (100 тонн). Третья ступень включалась дважды, после отделения второй ступени она и выводила корабль на орбиту Земли. После выхода на орбиту третья ступень включалась еще раз и выводила корабль на траекторию к Луне. Третья ступень выводилась на траекторию столкновения с Луной, с полета «Аполлон-13», для исследования геологии Луны, при столкновении с Луной ступени за счет кинетической энергии ее движения происходил взрыв, влияние которого на Луну регистрировалось аппаратурой, оставленной предыдущими экипажами. Это позволяло получить информацию о внутреннем устройстве Луны.

Вес ракетоносителя «Сатурн-V» был 2963,5 тонн. Ракета могла вывести на низкую околоземную орбиту 145 тонн и на траекторию к Луне 47 тонн полезного груза. Всего было 13 запусков ракеты. Только один из них был неудачным.

Первый запуск состоялся 9 декабря 1967 г., 21 декабря 1968 года был запущен «Аполлон-8», и 24 декабря он вышел на орбиту Луны, совершив первый в истории человечества пилотируемый облет Луны.

16 июля 1969 года был запущен «Аполлон-11». 20 июля лунный модуль прилунился в Море Спокойствия. Нейл Армстронг спустился на поверхность Луны 21 июля 1969 года, совершив первую в истории человечества высадку на Луну. Спустившись на поверхность Луны, Армстронг произнес:»Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». В ходе экспедиции было собрано 21,7 кг лунных пород. 14 ноября 1969 года был запущен «Аполлон-12», и 19 ноября была осуществлена вторая высадка на Луну. Лунный модуль прилунился примерно в двухстах метрах от космического аппарата «Сервейер-3», астронавты в ходе пребывания на Луне сфотографировали место посадки. В ходе экспедиции собрано 34,4 кг лунных пород.

31 января1971 года был запущен «Аполлон-14». 5 февраля1971 лунный модуль совершил посадку. Астронавты вернулись на Землю 9 февраля 1971. В ходе полета была проведена значительно большая научная программа, чем в экспедициях «Аполлон-11» и «Аполлон-12». Собрано 42,9 кг лунных пород.

26 июля 1971 года был запущен «Аполлон-15». 30 июлялунный модуль совершил посадку. В ходе этой экспедиции впервые использовался лунный автомобиль, который также применялся в полетах «Аполлон-16» и «Аполлон-17». Собрано 76,8 кг лунных пород. Астронавты вернулись на Землю 7 августа1971г.

Советская программа

Для обеспечения приоритета по первому в мире лунно-облетному пилотируемому полету в СССР готовился старт двухместного корабля «Зонд-7» в рамках реализации программы «Протон – Зонд». Он планировался на 8 декабря 1968 года. Ввиду того, что предыдущие беспилотные полеты кораблей «Зонд (7К-Л1)» были полностью или частично неудачными из-за неотработанности корабля и носителя, полет был отменен, несмотря на то, что экипажи написали заявление в Политбюро ЦК КПСС с просьбой разрешить лететь к Луне немедленно для опережения США. Даже если бы разрешение было бы получено, СССР не выиграл бы первый (облетный) этап «лунной гонки»: 20 января 1969 года при попытке запустить корабль «Зонд-7» в беспилотном режиме ракета-носитель «Протон» взорвалась (спускаемый аппарат был сохранен системой аварийного спасения).

Советская ракетоноситель сверхтяжелого класса Н1 (2735 тонн) разрабатывалась с середины 1960-х гг. в СКБ-1 под руководством Сергея Королева, а после его смерти (1966 г.) – под руководством Василия Мишина. В перспективе планировались более тяжелые носители Н2 (7000 тонн), Н3 (12000 тонн) и Н4 (18000 тонн). Производителем Н1 был завод «Прогресс» в Куйбышеве. Свои проекты предлагали также КБ Чаломея (УР-700) и КБ Янгеля (Р-56). Их проекты не были приняты.

Генеральный конструктор ракетно-космической техники Мишин В.П.

Василий Павлович Мишин (1917 – 2001) – конструктор ракетно-космической техники, академик Российской академии наук, Герой Социалистического Труда. Один из основоположников советской практической космонавтики. Соратник С.П. Королева, продолживший его работы в области космонавтики. Мишин – лауреат Ленинской и Государственной премий, награжден многими орденами и медалями. АН СССР присудила Мишину Золотую медаль академика С.П. Королева (№ 1). Был избран действительным членом Международной академии астронавтики. В 1945г. Мишина командировали в Германию, где в составе спецгруппы он занимался изучением немецкой баллистической управляемой ракеты ФАУ-2 (А-4). Там встретился с С.П. Королевым, и они стали ближайшими соратниками в создании первых отечественных баллистических ракет, ракет-носителей и космических аппаратов. В 1946г. С.П. Королева назначили главным конструктором баллистических ракет дальнего действия. Первым заместителем главного в ОКБ-1 (ныне РКК «Энергия» им. С.П. Королева) стал В.П. Мишин, и в этом качестве он работал до января 1966 года, когда ушел из жизни С.П. Королев. Как его преемник на посту главного конструктора и начальника ЦКБЭМ (ОКБ-1), В.П. Мишин руководил этим предприятием с 1966 по 1974гг. Его вклад в создание ракетно-космической техники во многом способствовал успешному запуску первой межконтинентальной ракеты Р-7 в августе 1957г., выведению на орбиту первого искусственного спутника Земли 4 октября 1957г., первому полету человека в космос 12 апреля 1961г.

Мишин возглавлял большой комплекс исследований и проектных разработок по созданию баллистических ракет, начиная с первой ракеты Р-1 (копии ФАУ-2), которая имела дальность полета 270 км. Ее первый запуск состоялся в 1948 году. В апреле 1949г.приступили к созданию серии геофизических ракет: Р-1 А, −1Б. −1В, −1Е (подняли научную аппаратуру на высоту до 110 км); Р-2А (с дальностью полета 590 км, в октябре 1950г. проведено зондирование атмосферы до высоты 210 км): −5Б, −5В, −5Р (с марта 1953 г. выполнялись исследования космического пространства). В 1953г. разработана оперативно-тактическая ракета Р-11 подвижного наземного базирования с дальностью полета 270 км (принята на вооружение в 1955 году). Она работала на высококипящих компонентах топлива, что позволяло хранить и транспортировать ракету в заправленном состоянии. Первая советская стратегическая ракета Р-5 с дальностью полета до 1200 км и отделяющейся головной частью была создана в 1953 году, а в 1955г. появилась ракета Р-11 ФМ с базированием на подводной лодке, несущая ядерный заряд. Эта ракета положила начало морской ветви развития отечественной ракетной техники. Ракета Р-5М с ядерным зарядом испытана 2 февраля 1956 года. За создание ракеты Р-5 в 1956 году В.П. Мишин удостоен звания Героя Социалистического Труда.

1957г. ознаменован достижением в ракетостроении: разработана межконтинентальная баллистическая ракета Р-7, построенная по двухступенчатой схеме (стартовая масса – 280 т.). В то время появление подобного оружия имело поистине определяющее значение для обороны страны. С помощью ракеты Р-7 запущен первый спутник на околоземную орбиту. Она послужила базовой конструкцией для создания трехступенчатой ракеты-носителя «Восток», которая сделала возможными запуск тяжелых спутников, первые полеты автоматических аппаратов к Луне и, что особенно важно, пилотируемые космические полеты.

Следующей модификацией Р-7 стала четырехступенчатая ракета-носитель «Молния». Она позволила осуществить межпланетные полеты автоматов к Марсу и Венере, увеличить массу КА (Космический Аппарат) для полетов к Луне (в том числе с мягкой посадкой на лунную поверхность) и вывести на орбиту спутники серии «Молния» (радио- и телевизионная связь с районами Дальнего Востока и Сибири).

На основе носителя «Восток» разработана ракета-носитель «Союз»: увеличена масса выводимых на околоземную орбиту космических аппаратов до 7,3 т., совершены пилотируемые космические полеты с двумя и тремя космонавтами, выход космонавтов в открытый космос и проведена стыковка кораблей серии «Союз» на орбите.

Усовершенствованный ракетно-космический комплекс «Союз» использовался в таких программах, как «Салют», «Союз», «Союз» – «Аполлон», «Салют-6» – «Союз» – «Прогресс», «Мир» и МКС. Позднее появилась следующая разновидность этой базовой серии – «Союз-У2» с разгонным блоком «Фрегат», созданным в НПО им. С.А. Лавочкина. Указанные выше проекты были задуманы и осуществлены еще при жизни академика С.П. Королева. Вместе с ним работала плеяда ученых и инженеров, среди которых В.С. Авдуевский, В.П. Бармин, К.Д. Бушуев, Л.А. Воскресенский, А.М. Исаев, В.И. Кузнецов, А.Ю. Ишлинский, В.П. Макеев, Г.И. Петров, Н.А. Пилюгин, Б.В. Раушенбах, М.Ф. Решетнев, Б.Е. Черток и многие другие специалисты. В этом творческом союзе важную роль играл академик Мишин. Его технические решения отличались не только оригинальностью, но и рациональностью, многие из них и в настоящее время составляют основной фонд проектно-конструкторских разработок. Под руководством и при участии Василия Павловича были реализованы такие проекты, как орбитальная станция «Салют», КК «Союз», «Прогресс», «Зонд», унифицированный разгонный блок «Д» с нетоксичными компонентами топлива (использован для запуска АМС серий «Венера», «Вега», геостационарных спутников «Радуга», «Горизонт», «Экран» и др.). Много сил и творческой энергии В.П. Мишин вложил в создание тяжелого носителя «Н-1» (стартовая масса 2820 т) и лунного пилотируемого комплекса ЛЗ (масса 95 т), который планировалось запустить к Луне с помощью ракеты «Н-1».

Начав воплощать в жизнь проект Сергея Королева по космическим кораблям «Союз», Мишин, стремясь угодить правительству, принимал решения о запуске аппаратов с многочисленными недоработками. Мишин не обладал авторитетом Королева и боялся за свой пост. Было много случаев малодушия, проявленного Мишиным за 8 лет пребывания его на посту Генерального конструктора (1966 – 1974), уступок давлению высокопоставленных лиц, требовавших эффектных полетов к очередным торжественным датам. Мишин, стремясь угодить правительству, принимал решения о запуске аппаратов с многочисленными недоработками. Это привело к ряду неудач. В частности, к двум трагедиям, в которых погибли 4 советских космонавта. Аварии с лунной ракетой Н-1 и провал советской лунной программы послужили причиной смещения Мишина с этой должности и назначения на нее Валентина Глушко. Василий Павлович тяжело переживал это решение ЦК и сосредоточился на работе в Московском авиационном институте, где создал аэрокосмический факультет, воспитал тысячи студентов и десятки кандидатов и докторов наук.

Н-1 первоначально предназначалась для вывода на околоземную орбиту тяжелой (75 т) орбитальной станции с перспективой обеспечения сборки тяжелого межпланетного корабля для полетов к Венере и Марсу. С принятием решения по включению СССР в «лунную гонку» по организации полета человека на поверхность Луны и возвращения его обратно Н-1 была форсирована и стала носителем для экспедиционного космического корабля Л3 в комплексе Н1 – Л3. Все четыре испытательных запуска Н-1 были неуспешными на этапе работы первой ступени. В 1974 году советская пилотируемая лунная программа была закрыта, а несколько позже, в 1976 году, также закрыты и работы по Н-1.Носитель Н-1 был выполнен по последовательной схеме расположения и работы ступеней и включал 5 ступеней, на всех из которых использовались кислород-керосиновые двигатели. Не имея технологических и инфраструктурных возможностей рискованного и затратного создания передовых высокоэнергетичных кислород-водородных двигателей и отстаивая более мощные и токсичные гептил-амиловые двигатели, ведущее по ракетному двигателестроению КБ Глушко отказалось делать двигатели для Н-1, и их создание было поручено авиадвигательному КБ Кузнецова, которое смогло создать только кислородно-керосиновые двигатели. На всех ступенях топливо хранилось в шаровых баках, подвешенных на несущей оболочке.

На первой ступени (блоке «А») со стартовой массой 1880 (в том числе сухой – 130) тонн, диаметром от 10,3 до 16,9 метров и длиной 30,1 метров вдоль двух концентрических окружностей было установлено 30 (до лунной программы было только 24 по внешней окружности; затем к ним добавились еще 6 по внутренней) двигателей НК-33 на варианте Н-1Ф (ранее на Н-1 — НК-15) с единичной тягой 171 (ранее — 154) тонн и суммарной 5130 (4615) тонн. На старте до отделения блок «А» должен был отрабатывать 115 – 125 сек.

На пятой ступени (блоке «Д») стартовой массой 18 (в том числе сухой – 3,5) тонн, диаметром 4,1 метр был установлен 1 двигатель РД-58 с тягой 8,5 тонн. Блок «Д» должен был отрабатывать 600 сек при возможности многократных включений.

Внутренней советской альтернативой лунному носителю Н-1 КБ Королева были нереализованные проекты аналогичных носителей УР-700 КБ Челомея и Р-56 КБ Янгеля.

Первый пуск носителя Н1 (изделие 3Л) с беспилотным кораблем «Зонд-М (7К-Л1С, 11Ф92)» в качестве полезной нагрузки 21 февраля 1969 года закончился аварийно. В результате пожара в хвостовом отсеке (двигатель № 2) и нарушения в работе системы контроля двигателей эта система на 68,7 с выдала ложную команду на выключение всех двигателей, за которым последовал подрыв носителя на высоте 12,2 км.

Второй пуск носителя Н1 (изделие 5Л) с беспилотным кораблем «Зонд-М (7К-Л1С, 11Ф92)» и макетом лунного посадочного корабля (Т2К-ЛК, 11Ф94) комплекса Л3 был проведен 3 июля1969 года и также закончился аварийно из-за ненормальной работы двигателя № 8 блока А и выключения всех двигателей на 23 с полета, после чего носитель упал на место старта. В результате крупнейшего в истории ракетостроения взрыва один стартовый стол был полностью разрушен, а второй серьезно поврежден. По заключению аварийной комиссии под председательством В.П. Мишина причиной аварии было разрушение насоса окислителя двигателя. На анализ результатов испытаний, дополнительные расчеты, исследования и экспериментальные работы, и восстановление стартовых столов ушло два года.

В декабре 1968 года Америка, наконец, вырвалась вперед в космической гонке и выиграла первый (облетный) этап «лунной гонки», когда Фрэнк Борман, Джеймс Ловелл и Уильям Андерс в полете 21 – 27 декабря на корабле «Аполлон-8» сделали 10 орбитальных витков вокруг Луны.

Менее чем через год, с осуществлением второго (посадочного) этапа, США выиграли и всю «лунную гонку». 16 июля 1969 года с мыса Канаверал стартовал американский корабль «Аполлон-11» с экипажем из трех человек: Нила Армстронга, Майкла Коллинза и Эдвина E. Олдрина-младшего. 20 июлябыла совершена посадка на Луну, а 21 июля Нил Армстронг совершил выход на поверхность Луны. По всему миру, за исключением СССР и КНР, велась прямая трансляция, и за этим событием наблюдало порядка 500 миллионов человек. В последующем США провели еще 5 успешных экспедиций на Луну, в том числе использовали в некоторых последних из них управляемый астронавтами лунный самоходный аппарат и привозили в каждом рейсе по несколько десятков килограммов лунного грунта.

Третий запуск носителя Н-1 (изделие 6Л) с макетом беспилотного лунного орбитального корабля (7К-ЛОК, 11Ф93) и макетом лунного посадочного корабля (Т2К-ЛК, 11Ф94) комплекса Л3 был проведен 27 июня 1971 года. Все 30 двигателей блока А вышли на режим предварительной и главной ступеней тяги в соответствии со штатной циклограммой и нормально функционировали, однако в результате нерасчетного разворачивающего момента при маневре увода от стартового стола уже со старта ракета набрала крен и продолжала неуправляемый полет, не обеспечивавший выведение на орбиту. Поскольку ради гарантий сохранности стартового комплекса команда аварийного выключения двигателей была заблокирована до 50 с, их выключение системой контроля и подрыв потерявшего головную часть и начавшего разрушаться носителя произведены на 51 с и высоте 1 км. Для обеспечения управления ракетой по крену менее чем за год были созданы боковые рулевые двигатели, работающие на окислительном генераторном газе и горючем, отбираемыми от основных двигателей.

23 ноября 1972 года был произведен ставший последним четвертый пуск носителя Н-1 (изделие 7Л) с беспилотным лунным орбитальным кораблем (7К-ЛОК, 11Ф93) и макетом лунного посадочного корабля (Т2К-ЛК, 11Ф94) комплекса Л3. Ракета, стартовавшая в этом пуске, претерпела значительные изменения, направленные на устранение выявленных недостатков и увеличение массы выводимого полезного груза, и получила название Н-1Ф. Управление полетом осуществляла бортовая ЭВМ по командам гироплатформы (главный конструктор Н.А.Пилюгин). В состав двигательных установок введены рулевые двигатели, система пожаротушения. Измерительные системы были доукомплектованы вновь созданной малогабаритной радиотелеметрической аппаратурой. Всего на этой ракете было установлено более 13 000 датчиков. Ракета пролетела без замечаний 106,93 с до высоты 40 км, но за 7 с до расчетного времени разделения первой и второй ступеней произошло практически мгновенное разрушение насоса окислителя двигателя № 4, которое привело к ликвидации ракеты, так как система управления не предусматривала досрочного отделения первой ступени, хотя теоретически энергоресурсов ракеты было достаточно, чтобы произвести довыведение на орбиту за счет большей продолжительности работы верхних ступеней.

Заметьте, что все неудачи в основном происходили из-за отказов ракетных двигателей Кузнецова. КБ Кузнецова столкнулось с теми же проблемами кавитации и колебаний в топливной системе, которые имело КБ Глушко и о которых я писал выше.

Однако «лунная гонка» была СССР проиграна. Несмотря на разработанные технические предложения по лунной орбитальной станции Л4 и новому комплексу Н-1Ф-Л3М для обеспечения сначала долговременных экспедиций на Луну к 1979 году, а затем и сооружения на ее поверхности советской лунной базы в 1980-х гг., назначенный вместо В.П. Мишина в мае 1974 года генеральным конструктором советской космической программы и руководителем НПО «Энергия» академик В.П. Глушко не стал отстаивать развитие пилотируемой лунной программы и своим приказом, с молчаливого согласия Политбюро и Министерства общего машиностроения, прекратил все работы сначала по программе, а затем и по носителю.

Поводя итог этому, в основном мирному, соревнованию в космосе, я хочу сказать, что поражение СССР не было показателем меньших талантов советских конструкторов. Это было поражение именно системы. ЦК интересовала только пропагандистская сторона космических достижений. Постоянные требования ЦК КПСС сделать выдающееся достижение к очередной годовщине или знаменательной дате приводили к спешке и полетам на недоработанных конструкциях, что рано или поздно кончалось невыполнением программы, как в известном «групповом» полете, где корабли не смогли приблизиться друг к другу (хотя в газетах всегда объявлялось, как и с пятилетними планами, о полном и успешном выполнении), или катастрофами. Типичный пример – полет Владимир Комарова. ЦК срочно потребовал совершить рекордный пилотируемый полет к очередной годовщине 1 мая 1967 г. Корабль «Союз-1» не был отработан. При подготовке корабля выявилось около сотни недоработок и неисправностей. Должен был лететь другой космонавт, но, когда он узнал о недоработках, у него поднялось давление и его пришлось отстранить от полета. Приказали лететь Комарову как более подготовленному, имевшему уже опыт космического полета. Он считался самым опытным и был кандидатом для полета на Луну. Но все недоработки сразу же выявились после выхода корабля на орбиту, и корабль пришлось срочно сажать (24 апреля 1967 г.). Комаров сумел с ними справиться и вышел на траекторию снижения. Но посадочный парашют не раскрылся, корабль перегрелся и на большой скорости врезался в землю. Американцы записали предсмертные муки космонавта, его вопли и матерщину в адрес ЦК КПСС. ЦК, конечно, не мог ему этого простить, и годовщина его гибели никогда не отмечалась.

Кроме того, советская индустрия была намного слабее американской: средств не хватало, рядовые советские конструкторы жили в несравненно худших бытовых условиях, чем американцы (см. выше мою историю с получением комнаты в коммуналке в старом доме, который потом властям пришлось сносить даже в условиях острой жилищной нужды). Страна не имела нужных материалов и особенно электроники. Руководство не имело возможности и желания развивать и отрабатывать инновации своих специалистов и конструкторов, в основном повторяя американские новинки. Тем не менее, советские конструкторы делали все возможное и невозможное для развития советской техники, и до высадки американцев на Луну СССР был лидирующей державой в освоении космоса, запуская в 3–4 раза больше спутников, чем весь остальной мир вместе взятый. Большинство спутников имели военное назначение.

Хотелось бы сказать несколько слов о К.Э. Циолковском.

Константин Эдуардович Циолковский (1857 – 1935) – российский и советский ученый-самоучка, школьный учитель, пропагандист космических полетов, исследователь и изобретатель. Автор работ по аэродинамике, воздухоплаванию и другим. Представитель русского космизма. Автор научно-фантастических произведений, сторонник и пропагандист идей освоения космического пространства. Циолковский предлагал заселить космическое пространство с использованием орбитальных станций, выдвинул идеи космического лифта, поездов на воздушной подушке. Считал, что развитие жизни на одной из планет Вселенной достигнет такого могущества и совершенства, что это позволит преодолевать силы тяготения и распространять жизнь по Вселенной.

17 ноября 1919 года в дом Циолковских нагрянули пятеро людей. Обыскав дом, они забрали Циолковского и привезли в Москву, где посадили в тюрьму на Лубянке. Там его допрашивали в течение нескольких недель. Обвинение было абсолютно нелепым: глухой пожилой человек инвалид, живя в провинции, где нет оборонных объектов, занимался шпионажем. По некоторым данным, за Циолковского ходатайствовало некое высокопоставленное лицо, в результате чего ученого отпустили. В своей квартире Циолковский создал первую в России аэродинамическую лабораторию. Циолковский построил в 1897 г. первую в России аэродинамическую трубу с открытой рабочей частью, разработал методику эксперимента в ней и в 1900 г. на субсидию Академии наук сделал продувки простейших моделей и определил коэффициент сопротивления шара, плоской пластинки, цилиндра, конуса и других тел. Работы Циолковского в области аэродинамики явились источником идей для Н.Е. Жуковского. Циолковский описал обтекание воздушным потоком тел различной геометрической формы.

В 1903 году он опубликовал статью «Исследование мировых пространств реактивными приборами», где впервые доказал, что аппаратом, способным совершить космический полет, является ракета. В этой статье и последовавших за ней продолжениях (1911 и 1914) он разработал некоторые идеи теории ракет и использования жидкостного ракетного двигателя.

Циолковскому приписывают вывод уравнения реактивного движения (формула Циолковского). Но впервые вывод формулы для движения тела переменной массы был опубликован в диссертации русского математика И.В. Мещерского («Динамика точки переменной массы», И.В. Мещерский, СПб., 1897).

Циолковский пришел к выводу о необходимости использования «ракетных поездов» – прототипов многоступенчатых ракет. Однако предложенный им метод – взлет 32 ракет и перелив топлива из ракеты в ракету в процессе полета – оказался абсолютно непрактичным и приводил к гибели 31 пилота-космонавта (из 32).Многие труды Циолковского трудно отнести к научным трудам, поскольку результаты своих исследований и расчетов он представлял не в виде формул и графиков, как принято в науке, а в виде неясно как полученных таблиц.

Циолковский отрицал теорию относительности Альберта Эйнштейна, теорию расширяющейся Вселенной на основании спектроскопических наблюдений (красное смещение) по Э. Хабблу. Отрицал Циолковский и замедление времени в теории относительности, см.: «Замедление времени в летящих с субсветовой скоростью кораблях по сравнению с земным временем представляет собой либо фантазию, либо одну из очередных ошибок нефилософского ума. … Замедление времени! Поймите же, какая дикая бессмыслица заключена в этих словах!»

Циолковский был одним из первых пропагандистов космических полетов, и жизнь его была подвигом. Но его научный вклад состоял из малообоснованных общих идей. В период, когда имена создателей ракетной техники были большим секретом, советские власти объявили Циолковского основоположником современной космонавтики и создали его музей, хотя при жизни они не уделяли ему никакого внимания. Преимущество его было в том, что он был уже мертв и при жизни успел объявить, что все его труды принадлежат советской власти. Но из 400 его трудов при советской власти были опубликованы единицы. А если бы он представил свои труды по космизму, то кончил бы жизнь на Колыме. На эту роль мог бы претендовать другой украинский ученый, Кондратюк Юрий Васильевич, которого Украина хотела объявить своим основателем космонавтики и судьба которого при советской власти также была несладкой. Но он оказался евреем и сыном буржуев. Он отказался войти в группу ГИРД Королева, ибо опасался, что НКВД начнет копаться в его биографии.

МОСКОВСКИЙ АВИАЦИОННО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙИНСТИТУТ (МАТИ).

МОСКОВСКОЕВЫСШЕЕТЕХНИЧЕСКОЕУЧИЛИЩЕ (МВТУ) ИМ. БАУМАНА

Меня всегда тянуло к научно-исследовательской работе. В советских условиях заниматься ею более или менее полноценно возможно, только если человек является доктором наук. Написать и защитить докторскую диссертацию можно было лишь в солидном учебном институте. Даже такие значительные конструкторские организации, как ОКБ Глушко, возглавляемые конструкторскими «академиками», совершенно не интересовали диссертации, они не имели ученых советов, и их руководители становились учеными-»академиками», минуя стадии защиты и получения кандидатских и докторских степеней. Возможностей заниматься наукой в них не было никакой, ибо эта миссия была возложена на НИИ (специализированные научно-исследовательские институты), которые наукой занимались в узком, практическом плане в связи с возникновением тех или иных конструкторских проблем (как упомянутые выше вибрации и гидроудары в ЖРД). В КБ не было и условий для написания диссертаций, так как всегда была масса текущих проблем, которые надо срочно решать. Сам факт написания диссертации вызывал подозрение у начальников: не претендуешь ли ты на их место? Они всегда могли вставить тебе палки в колеса, заявив, что ты разглашаешь секреты ОКБ.

Вот почему для написания докторской диссертации я решил перейти на работу в приличный московский институт. И договорился о переходе на кафедру высшей математики в Московском авиационном технологическом институте (МАТИ, 1967 г.). Это был не ахти, какой институт, но, тем не менее, он имел отношение к авиационно-космическим делам и системам управления. Работа в нем была чисто учебная – преподавание вузовского курса высшей математики. Она требовала больше времени и сил, чем преподавание спецдисциплин, поскольку курс математики был очень обширен, состоял из многих разделов и продолжался два года (четыре семестра), в то время как другие дисциплины изучались один семестр. Достоинством этого перехода было то, что преподаватели математики, как правило, входили в экзаменационную приемную комиссию (абитуриенты технических вузов всегда сдавали экзамен по математике) и я близко познакомился с кухней приемных экзаменов. Кроме того, многие состоятельные родители специально готовили своих детей к приемным экзаменам и нанимали репетиторов, причем предпочтение отдавалось преподавателям вузов. Мои ученики, как правило, отлично сдавали вступительные экзамены во все вузы, и у меня было достаточно предложений. Подготовка абитуриентов продолжалась 3 – 6 месяцев. Это мне позволило поправить мои финансовые дела и оплатить обмен коммуналки на более хорошее жилье.

ДОКТОРСКАЯДИССЕРТАЦИЯ

Моя докторская диссертация была посвящена новым методам оптимизации и их применению в задачах динамики управляемых систем. Это действительно было новое направление, которое связывало в единый комплекс самые разнообразные задачи оптимизации и область их определения. Сама постановка задачи оптимизации была не стандартной.

В обычной классической постановке, которой занимались абсолютно все исследователи:

а) задан функционал – требуется найти его минимум. Я в добавление к ней поставил дополнительные задачи:

б) найти более узкое подмножество, содержащее абсолютную минималь;

в) найти подмножество решений лучших, чем данное;

г) найти оценки снизу величины абсолютного минимума.

В то время (1968г.) большинство исследователей, работающих в области оптимизации, были заняты решением задач в традиционной (классической) постановке – отысканием точной минимали (задача (а)). Инженера же, как правило, в реальных задачах интересует подмножество квазиоптимальных решений, выбирая из которого, он заранее уверен в получении значения функционала не хуже заданной величины (задача (в)), и оценка снизу, показывающая, насколько он далек от точного оптимального решения (задача (г)). К тому же у него есть множество дополнительных соображений, которые нельзя учесть в математической модели или которые бы ее сильно усложнили. Постановка задачи в форме (в) дает ему определенную свободу выбора. Задача (г) имеет и самостоятельный интерес. Если есть оценка снизу, близкая к точной нижней грани функционала, то задачу оптимизации часто можно решить подбором квазиоптимального решения. Задача (б) может существенно облегчить решение любой из перечисленных задач, так как сужает множество, на котором следует искать решение. Перечисленные неклассические постановки задач потребовали новых методов решения, отличных от известных методов вариационного исчисления, принципа максимума Понтрягина или динамического программирования Беллмана. Оказалось, что новые методы обладают значительной общностью и при попытке с их помощью решить одну из перечисленных задач можно в качестве побочного продукта получить решение другой задачи. Это может принести пользу. Так, если получена хорошая оценка снизу, то, сравнивая с ней разные инженерные решения, мы часто можем получить решение, очень мало отличающееся от оптимального.

В основе моей теории лежал предложенный мною метод деформации функционала (целевой функции), который позволял заменить сложную задачу серией простых задач и извлекать полезную информацию из их решения для исходной задачи. Он позволял разделить все возможные решения данной проблемы на подмножества лучших решений, худших решений, чем данное, выделить область решений, содержащую абсолютный минимум, и получить оценки снизу величины глобального минимума. Вся теория была сформулирована в терминах теории множеств, что делало ее весьма общей и позволяло получить из нее все известные методы, такие как классическое вариационное исчисление, принцип максимума Понтрягина и уравнение динамического программирования Беллмана. На базе диссертации была написана книга (учебник) для студентов старших курсов, инженеров и ученых, изданная МВТУ им. Баумана в 1972 г. Микрофотокопия ее сохранилась в Государственной библиотеке в Москве (бывшая Ленинка) (Ф-801-83/809-6), как и сама диссертация.

Диссертация и книга имеет 10 глав и состоит из трех частей. Первая часть описывает новый метод оптимизации и его преимущества – большую общность и гибкость, возможность решать сложные проблемы, недоступные другим методам.

Диссертация была представлена в Ленинградский политехнический институт на кафедру механики и процессов управления крупнейшего, широко известного специалиста Анатолия Исааковича Лурье (1901 – 1980гг.) от Московского авиационного технологического института. Члену-корреспонденту АН СССР, проф. А.И.Лурье принадлежат результаты фундаментальной важности в теории автоматического управления, оптимизации, теории упругости, теории колебаний и теории устойчивости, теории тонких стержней, теории толстых плит и теории оболочек. Ведущей организацией был Московский институт космических исследований Академии Наук СССР (ИКИ). Основные ее идеи докладывались и обсуждались на семинарах во многих ведущих научно-исследовательских институтах Москвы, в частности в Институте механики АН СССР (академик Ишлинский), в Институте прикладной математики АН СССР (академик Моисеев), в Институте математики АН СССР (академик Понтрягин), в Институте космических исследований (д.т.н. Шатровский), в Институте систем управления АН СССР (академик Петров), Я предлагал Петрову стать моим научным руководителем. Он спросил, в каком состоянии диссертация. Я ответил, что она готова. Это была моя ошибка. Естественно, он ответил: «Раз готова, то о каком научном руководстве может идти речь». Положительные отзывы были от многих академиков и выдающихся ученых.

Главная часть новой теории была опубликована в трудах Сибирского отделения Академии Наук СССР. В работе предложенным методом было решено много практических задач из авиации, космонавтики, ракетостроения, теории управления, теории игр и конфликтных ситуации. В частности, решалась задача входа космического аппарата в атмосферу Земли без всяких экзотических скользящих режимов и с учетом главного фактора входа – нагрева летательного аппарата. Однако я был категорически против того, чтобы сделать диссертацию секретной. А в автореферате написал просто: в диссертации решено ряд авиационных задач. Это вызвало возражение цензора: «Вы раскрываете профиль работы Вашего института». На мое замечание: ведь на титульном листе написано, что работа выполнена в авиационном институте, и очевидно, что институт занят авиационными задачами, – я ответа не получил. Пришлось переделать это предложение и написать: «В диссертации решено ряд технических задач».В это время заведующим нашей кафедрой математики в МАТИ принимается Кротов. Он только что защитил свою докторскую диссертацию о неправильных спусках космических кораблей с орбиты в атмосфере Земли, о чем я писал выше. До этого зав. кафедрой у нас был обычный доцент, главной заслугой которого было звание Героя Советского Союза, полученное, видимо, во время войны. Кротов еще раз предлагает мне стать членом его научной банды. Я категорически отказываюсь и наживаю себе смертельного врага. Он срочно принимает на кафедру верного клеврета – члена своей банды Владимира Гурмана. Мне же пришлось перейти на работу, на кафедру математики Московского высшего технического училища им. Баумана (1970г.).Кротов за три дня до защиты узнает, что мною от МАТИ представлена к защите в ЛПИ (Ленинградский Политехнический Институт) докторская диссертация, и решает продемонстрировать, что будет с каждым, кто отказывается быть в его шайке. Не имея диссертации и не зная, что в ней написано, он в течение двух дней собирает у членов своей банды чемодан отрицательных отзывов. Никто из кротовских «рецензентов» работы не читал, в глаза не видел (что следует из документов Ученого совета ЛПИ, где она хранилась), да и не мог с ней познакомиться просто в силу того, что, узнав о ее существовании за день до защиты, не мог мгновенно оказаться в другом городе (Ленинграде), чтобы познакомиться с объемным и сложным математическим трудом, изучение которого требовало месяцы (работа содержала около двухсот доказанных теорем).

Естественно, во всех отзывах не было ничего конкретного, ни одного примера конкретной ошибки или неверного результата в диссертации. Были только общие утверждения типа «все плохо».

Кротов со своим клевретом В. Гурманом и чемоданом упомянутых отрицательных отзывов своей банды специально приехал из Москвы в Ленинград на мою защиту. И даже в такой мелочи, как эта поездка, они не удержались от мелкого жульничества. Ехали по своим склочным делам, но получили деньги от МАТИ как за срочную служебную командировку. О срыве занятий со студентами я уже не говорю. На защите Кротов с Гурманом устроили настоящий базар, непрерывно выступая с утверждениями, что все неверно, без единого конкретного примера! Потом решили сменить тактику, и Кротов заявил, что диссертация Болонкина списана с его диссертации. На вопрос членов Ученого совета: «Так что, Болонкин списал у Вас неверные результаты?» – ничего ответить не смог.

В результате более 2/3 членов Ученого совета проголосовало положительно, и диссертация была отправлена на утверждение в Высшую аттестационную комиссию (ВАК, 1971г.). Только последующий арест меня за чтение так называемой антисоветской литературы и 15-летнее пребывание в коммунистических концлагерях задержало ее утверждение ВАКом до 1988 г.

В МВТУ я написал учебник для студентов и инженеров «Новые методы оптимизации и их применение» (МВТУ, 1972, 220 стр.), где было добавлено много упражнений на использование предлагаемого метода. И читал лекции о данном методе на курсах повышения квалификации инженеров и преподавателей вузов. Не знаю судьбу этого учебника после моего ареста, так как выйти он должен был вскоре после ареста. При освобождении КГБ вручил мне один экземпляр. Центральная библиотека им. Ленина сняла с него микрофильм (Ф-801-83/809-6).

Кротов же вместе с Гурманом вскоре были изгнаны с позором из МАТИ за склоки. Руководству, в частности, не понравилось и то, что институт представляет научную работу, а они из своих личных интересов на средства этого института едут, чтобы ее провалить. Кротову так и не удалось стать академиком и даже членом-корреспондентом АН РФ. А Гурмана согласились взять на работу только в Иркутске. Нового Лысенко или Петрика из Кротова не получилось.И напрасны их жалобы, что во всем виновата их еврейская национальность.

ЧАСТЬ 2.

В СОВЕТСКИХКОНЦЛАГЕРЯХ

Александр Болонкин имел все: интересную работу в самой престижной области – космической, ученую степень доктора наук, материальное обеспечение и прочее. Имел и отказался от этого, встав на путь борьбы с режимом в те годы, когда сроки конца этого режима были неизвестны. Встал на путь борьбы и лишился всего. В результате началась другая жизнь, жизнь политзаключенного со всеми страшными ее сторонами.

Доктор исторических наук Владимир Гусаров

«ДВЕ ЖИЗНИ АЛЕКСАНДРА БОЛОНКИНА – УЧЕНОГО И ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННОГО»

/Из цикла передач Русско-американского радио в США. Четыре передачи по 45 мин./

ПРЕДИСЛОВИЕ

Победа демократических сил в СССР в августе 1991 г. окончательно покончила с самым кровавым и страшным режимом в истории человечества, унесшим около 60 миллионов человеческих жизней. Скончался строй, построенный на сплошном лицемерии, лжи, попрании элементарных человеческих прав, кровавых репрессиях. Перестала существовать коммунистическая партия, провозгласившая себя светочем, знаменем и руководителем всех трудящихся. Ослабла и угроза построения «светлого будущего», «всеобщего счастья»в зараженном радиацией мире на костях всего человечества.

Мы должны помнить, как начиналась и происходила эта борьба, помнить о муках, страданиях и отданных жизнях людей, которые, казалось, в совершенно безнадежной ситуации боролись и пытались что-то сделать по изменению существующего режима.

В этой части краткие заметки о моем пребывании в советских концлагерях и ссылках, и я заранее прошу прощения у тех, о ком не мог упомянуть из-за ограниченности объема. Мои полные записи, конфискованные КГБ в 1982 г., не возращены мне до сих пор.

ВКЛЮЧЕНИЕ В ПРАВОЗАЩИТНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В 1970г. я познакомился с Юрой Юхновец. Он рассказал, что был студентом МГУ. Его исключили за критические выступления, и сейчас он работает грузчиком. Он рассказал кое-что о правозащитном движении в Союзе и предложил почитать некоторые самиздатовские материалы, в частности, «Хронику текущих событий», – отпечатанные на пишущей машинке сборники с информацией о тайных репрессиях в СССР.

Честно говоря, я пришел в ужас от этих сведений, от жестокости, с которой «борцы за народное счастье», как провозглашали себя власть имущие, преследовали людей, высказывающих иные взгляды или просто обменивающихся неугодной властям информацией.

Вскоре Юхновец обратился ко мне с просьбой взять на временное хранение самиздатовскую и запрещенную литературу, которую он не мог хранить дома, так как был на учете в КГБ. Он привез ее целый чемодан, и месяц я почти беспрерывно читал, узнавая о деятельности партии и ее «выдающихся» и «благороднейших» вождей такое, от чего волосы становились дыбом и меркли все нацистские преступления. Воспитанный советской школой в духе борьбы за счастье трудящихся, я увидел, что компартия и ее вожди являются самыми худшими врагами этих трудящихся, что идет самое грандиозное надувательство в истории человечества.

И я решил помогать правозащитному движению, чем мог. К этому времени Юхновец познакомил меня с преподавателем техникума Валерием Балакиревым, а тот со своим другом инженером-электриком Владимиром Шаклеиным. Оба они были на учете в КГБ, так как подписали ряд протестов против нарушения прав человека в СССР.

Балакирев свел меня с геологом, ленинградцем Георгием Давыдовым и его женой Лерой Исаковой. Георгий уже попадался с запрещенной литературой, и КГБ наказал соседям по квартире следить за ним.

Один из моих знакомых, знавший о моем интересе к запрещенной литературе, направил ко мне студента Сергея Заря, который также интересовался ею и, по его словам, ранее в своем родном городе был исключен из института за попытку создания нелегальной группы.

Я был неплохим фотографом и хорошо освоил репродуцирование (фотографирование) книг. К тому времени из-за границы в среду советской интеллигенции стали проникать крамольные издания. Стоили они невероятно дорого. Морякам заграничного торгового флота, туристам и командированным стало выгоднее везти из-за границы не колготки и электронные часы, а политическую литературу. Конечно, это было связано с большей опасностью, чем простая контрабанда, но и доход был выше. Достаточно было кому-то из интеллигентов заиметь 1 – 3 книги, как по принципу, ты мне дашь почитать то-то, а я тебе дам почитать то-то, начинался процесс обмена литературой. Для нас этот процесс резко упростился. Обычно для внимательного прочтения толстой книги нужны недели. На такой срок давали неохотно (подобная литература была на разрыв!), но на 1 – 2 вечера получить любую книгу или самиздат можно было без особого труда. Этим занимался в основном Валерий Балакирев. Но и Юрий Юхновец также добывал немало литературы.

Получив книгу на несколько часов, они мчались ко мне, я тут же совал ее под репродукционную установку и перефотографировал за 1 – 2 часа. Знакомство с содержанием происходило часто после того, как книга уже была возращена владельцу.

Таким способом мы изготовили фотопленки и отпечатки многих зарубежных книг, периодических изданий, самиздатовских материалов и подпольных журналов. Например, книгу Конквиста «Большой Террор», Авторханова «Технология власти», Джиласа «Новый класс», Марченко «Мои показания», Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», зарубежные журналы «Посев», «Грани», «Вестник РСХД»; советские подпольные журналы «Хроника текущих событий», «Свободная мысль», «Демократ», «Луч Свободы», «Вече» и др.

К этому времени Балакирев познакомился с сыном ответственного идеологического работника ЦК КПСС. И через него стал получать нелегальные типографские советские переводные издания зарубежных политических книг. В частности, я помню, мы заимели таким способом фотопленку и фотокопию книги Шиклинг Вилли «Хрущевская шарманка. Игра на нервах человечества», перевод с немецкого, издательство «Прогресс», 1964г., 114 стр. (о методах хрущевской пропаганды) и полное издание «Мемуаров» Де Голля. Последние позднее были изданы в СССР для населения с большими купюрами.

Подобным образом мы за короткое время составили весьма обширную библиотеку из сотен, если не тысяч запрещенных произведений.

Фотопленки были удобны и тем, что с них любой фотолюбитель мог сам изготовить нужное число отпечатков.

Разумеется, прочитанное не бралось просто на веру. Что только возможно, я стремился проверить лично. В одном самиздатовском сочинении я встретил фразу о том, что первый пятилетний план не был выполнен. Как раз в это время у нас на кафедре математики и в МВТУ проходили торжественные собрания, посвященные успешному выполнению и перевыполнению очередного, 1965 – 1970гг., пятилетнего плана. Я взял газету 1965г. с директивами на 1970г. и газету начала 1971г. с достигнутыми результатами. Из 47 упомянутых в плане показателей выполненными оказались только 3 второстепенных. Так, был выполнен (и даже перевыполнен) план продажи населению мебели (в рублях). Составители отчета «забыли» только упомянуть, что этот пункт они «перевыполнили» за счет резкого повышения цены на мебель.

Многие важные пункты плана были выполнены всего на 15 – 20%, хотя в среднем по количеству продукции план был выполнен примерно на 50%.

Я удивлялся наглости властей и наивности населения. На торжественных заседаниях коммунистические функционеры вдохновенно твердили о грандиозных успехах, об успешном выполнении и перевыполнении планов пятилетки, и ни у одного ученого мужа, не говоря уже о простых смертных, не возникало даже мысли взять и сравнить запланированные и достигнутые показатели! Впоследствии я убедился, что то же самое относилось и к любому советскому пятилетнему плану. Ни один из них не был, не только перевыполнен, но даже выполнен хотя бы наполовину.

Особенно убийственной оказалась проверка выполнения плана «Строительства коммунизма» к 1980г., принятого на 22-ом съезде КПСС в 1961г. Там были даны промежуточные показатели, которые планировалось достичь в 1970г. Ни один из них не был выполнен. Выполнение в лучшем случае не превышало 10 – 15%. А ведь эту «Программу строительства коммунизма» заставляли изучать не только всех студентов и учащихся страны, но рабочих и служащих буквально всех учреждений. И я не помню ни одного случая, чтобы кто-то пытался проверить утверждения об успешном выполнении и сопоставить запланированные и достигнутые показатели.

Второе, что я попытался проверить, – это советское утверждение о невиданном росте благосостояния советского народа после «социалистической революции» и «потрясающей нищете трудящихся» в странах «прогнившего капитализма». В частности, коммунистическое утверждение о том, что после «революции» зарплата советских трудящихся выросла (к 1970 г.) в 180 раз (!?) по сравнению с 1913 г. (данные привожу по памяти). Какими бы бедными ни были российские трудящиеся в1913г., но они не умирали с голоду и рост зарплаты в 180 раз дал бы наивысшее благосостояние в мире. Здравый смысл подсказал мне, что для сравнения жизненных уровней достаточно сравнить зарплаты и цены на основные продукты и предметы первой необходимости.

Я попытался найти данные о заработках и ценах в США и западных странах в советской литературе. Но это был напрасный труд. Все советские источники были полны общих утверждений о нищете, безработице, отсутствии жилья в «странах капитала», но конкретные цифры начисто отсутствовали. После чтения советских источников приходилось удивляться, как до сих пор население так называемых капиталистических стран не вымерло с голода.

К этому времени я случайно узнал, что в библиотеке им. Ленина есть специальная комната 13, где выдаются закрытые для населения зарубежные книги, советскую литературу и журналы «для служебного пользования». Эта комната оказалась запрятанной на самом верху в служебном отделе, и добираться до нее приходилось длинными коридорами. В ней мне объяснили, что для пользования этой литературой необходимо специальное ходатайство руководства моего института с указанием темы исследования и разрешение на пользование спецфондом дается на один год.

Я оформил такое ходатайство на тему «Исследование роста благосостояния советских людей» и стал читателем «спецхрана». Здесь я выписал много закрытых статистических данных о состоянии здоровья населения СССР, о заболеваемости раком, туберкулезом, венерическими болезнями, психическими расстройствами, алкоголизме, наркомании и т.п. Данные о нехватке медицинского персонала, больничных мест, медикаментов, количество сумасшедших домов, так называемых «лечебно-трудовых диспансеров для алкоголиков» (т.е. трудовых концлагерей) и т.д.

Были также закрытые данные о ценах на колхозных рынках всей страны и закрытые отчеты командированных в другие страны.

К сожалению, данных о заработках и розничных ценах на предметы первой необходимости в зарубежных странах не было и здесь.

Но, в конечном счете, я достал иностранные статистические сборники, а также труды ООН, где эти данные имелись.

В итоге мною было написано большое исследование «Сравнение жизненного уровня трудящихся России, СССР и капиталистических стран», статьи «Здравоохранение в СССР и зарубежных странах», «К итогам 8-го пятилетнего плана 1966 – 1970», «Сравнение итогов первого десятилетия «строительства коммунизма» с директивами 22-го съезда КПСС», разные информационные материалы.

Кроме того, совместно с Балакиревым я стал выпускать общественно-политический журнал «Свободная Мысль», который с помощью мимеографа размножался в больших количествах. Один из номеров этого журнала попал за границу и был опубликован в сборнике «Вольное слово», вып.7, Посев, 1973 г.

Самиздатовские вещи, журналы в подавляющем большинстве были отпечатаны на пишущей машинке, копии их были слепые и трудночитаемые. Я понимал, что без приличной множительной техники правозащитное движение будет вечно обречено на забаву очень узкого круга мыслящей интеллигенции. Но где же взять множительную технику, если внутри страны даже пишущие машинки на ночь опечатывались, копировальные машины помещались в спецкомнаты и к работе на них допускались только проверенные КГБ сотрудники? Выход был один – множительную технику надо создавать самим, она должна быть легко изготавливаемой и достаточно производительной.

Я на долгое время засел в Ленинскую библиотеку. В советское время подобная литература, естественно, не издавалась, а предусмотрительный КГБ, разумеется, постарался изъять посвященные этому дореволюционные издания. Все же по крупицам в литературе, старым патентам мне удалось собрать необходимые сведения, а заодно и способы шифрования, тайнописи и конспирации. Эта информация была обобщена в самиздатовской книге Сухов «Простые методы размножения технической документации», а также в ряде самиздатовских статей по методам размножения и статей по методам шифрования, тайнописи и конспирации.

Для практического применения мною фактически заново был изобретен и технологически отработан метод мимиографии, очень простой и эффективный. На пропитанный парафином микалентной бумаге на пишущей машинке печатался текст. Полученная матрица накладывалась на чистый лист бумаги и по ней прокатывался валик с краской. Внизу получалась копия текста. Весь процесс получения оттиска занимал несколько секунд. Все компоненты этого процесса продавались в магазинах. Изготовить или купить фотовалики в магазине мог каждый. Правда, качество оттисков было невысокое.

Я заказал 7 или 8 резиновых валиков одному из мастеров МВТУ, затем снабдил и обучил Балакирева, Юхновца, Давыдова, Зарю, Шаклеина техникой пользования этими аппаратами. Аппарат был прост, практически он состоял только из резинового валика. Впоследствии при обыске у Георгия Давыдова в Ленинграде КГБ не обратил внимания на этот аппарат.

После изобретения аппарата «Хроника текущих событий» подпольные журналы стали выходить не по 4 – 5 копий, а сотнями экземпляров только в нашей группе, не говоря уже о других. Мы также стали издавать общественно-политический информационный журнал «Свободная мысль». Я начал издавать по частям свою книгу «Сравнение жизненного уровня трудящихся царской России, СССР и капиталистических стран», а Балакирев затеял издание по частям перевода книги Р.Конквиста «Великий террор». Раздавалось все это, разумеется, в основном бесплатно. А все основные расходы приходилось нести мне как наиболее состоятельному члену группы.

Заря даже снял для этой цели отдельную квартиру, привлек своего друга Рыбалко и организовал настоящую типографию. К сожалению, он действовал в основном из корыстных побуждений и тайно от нас продавал порой за значительную сумму литературу случайным людям. До момента ареста только нашей группой было размножено в общей сложности более 150 тысяч страниц запрещенной литературы и кадров фотопленок.

После того как по стране стали ходить отпечатанные на мимеографе подпольные журналы, книги, а при обысках у инакомыслящих стали изымать уже не единичные экземпляры, а целые тиражи запрещенной литературы, в советских верхах началась паника. Там прекрасно понимали, что на пишущей машинкой, где, затратив колоссальный труд, получаешь всего 4 – 5 копий, особой пропаганды не сделаешь. Но если без особого труда чуть ли не каждый может изготовить сотни и тысячи экземпляров, то эта, идущая снизу свобода печати, может в корне подорвать существующий режим. Был задействован весь КГБ, и началась охота во всесоюзном масштабе.

К этому времени попал на учет в КГБ и я, правда, как простой читатель запрещенной литературы. В Ленинграде я показал кое-что из самиздатовских материалов В. Сенюкову – мужу сестры жены. Он очень заинтересовался, попросил кое-что перепечатать. Я дал при условии, что он не будет показывать это своей жене Валентине. К сожалению, он не сдержал своего обещания, показал ей, она потащила статью «Дочь Деспота» (о дочери Сталина Светлане) на работу похвастаться перед подругой. Потом вспомнила, что у подруги дядя работает в КГБ. Прибежала домой и в панике все сожгла. Когда ее вызвали в КГБ, она сказала, что литература получена от меня. Мужу же ничего о вызове в КГБ не сказала. Когда вызвали его, якобы в соцстрах, то он также с перепугу заложил меня, но у него хотя бы хватило мужества позвонить мне в Москву и сказать об этом.

ЛИСТОВКИ

1 июня1972 г. исполнялось 10 лет со дня крупного повышения цен на продукты питания. При этом советские правители в 1962 г. клялись, что повышение временное, «пройдет 2 – 3 года, и цены будут сделаны ниже, чем были».

Юрий Юхновец решил отпечатать и распространить листовки, посвященные этому событию. Я пытался его отговорить от этой затеи, но он был настроен решительно. Он попросил меня помочь составить текст (который он переделал по-своему, внеся в него вместо фактов эмоции) и отпечатал несколько вариантов. В общей сложности было изготовлено более 3,5 тысяч листовок.

В ночь на 1 июня1972 г. Юхновец с товарищами разбросал эти листовки по почтовым ящикам в шести районах Москвы. На другой день он передал информацию и образцы листовок Петру Якиру, а тот спустя несколько дней передал иностранным корреспондентам. 19 июня 1972 г. информация о распространении и содержании листовок была передана зарубежными радиостанциями.

Пожалуй, это было самое крупное распространение листовок после 1920-х годов. ЦК КПСС дало указание КГБ, во что бы то ни стало найти виновных. Весь московский КГБ был поставлен на ноги.

Беседуя с Петром Якиром при вручении листовок, Юхновец сказал, что он связан с группой интеллигенции, располагающей множительной техникой, способной как снабжать этой техникой других, так и выпускать в больших количествах подпольные журналы и книги.

В июле1972 г. Якир был арестован. К сожалению, к этому времени он спился, уже не мог существовать без алкоголя. КГБ пообещал ему море водки, лишь бы он заговорил. И он наговорил 120 томов, в том числе и о нашей группе. Мой телефон был подключен на запись, и я стал замечать за собой слежку.

АРЕСТ. СЛЕДСТВИЕ

В сентябре1972 г. Георгий Давыдов возвращался в Ленинград из сибирской геологической экспедиции. Он дал телеграмму, что будет проездом через Москву, и мы приготовили для него передачу.

27 сентября он заехал ко мне, набил полный рюкзак литературой, фотопленкой и отправился в аэропорт. До отлета самолета оставалось несколько часов, и тут он сделал крупный промах, решив сдать рюкзак в камеру хранения и прогуляться по городу. Трудно сказать, был ли за ним хвост еще с Сибири (в экспедиции наверняка следили за ним) или он подхватил (и не проверил) хвост от меня.

Во всяком случае, кагебисты полезли проверить содержимое рюкзака – и подпрыгнули от удачи. Они тут же арестовали Давыдова, спустя пару часов меня, Балакирева, Зарю с Рыбалко. На следующий день был взят Юхновец, а спустя пару дней разыскали в командировке и Шаклейна.

Обыск у меня длился около 10 часов. В нем участвовало 10 – 12 кагебистов под руководством следователя Горшкова С.Н. Помимо запрещенной литературы изъяли пишущую машинку и радиоприемник. Забавно, что, хотя обыск был очень тщательный (перебирали каждую бумажку, простукивали стены, разбирали бытовые приборы и т.п.), ни один тайник не был обнаружен. Кроме того (что было очень важно), мне удалось незаметно спрятать и записную книжку.

Около двух часов ночи меня вывели, посадили в легковую машину между двух здоровых кагебистов и отвезли в Лефортовскую следственную тюрьму КГБ. Здесь раздели догола, прощупали каждую складку одежды, заглянули в зад. «И там запрещенную литературу ищете!» – не выдержал я. «Так положено», – ответила надзирательница.

После обыска меня отвели в темную одиночную камеру с железной койкой, столиком, зацементированными в пол, и небольшим зарешеченным оконцем под потолком, закрытым снаружи железными жалюзи. Горшкова вскоре заменила бригада следователей под руководством Трофимова А.В., который занимался лично мной. Мне он напоминал крысу, готовую ради личной выгоды служить любому режиму, будь то фашизм, нацизм или коммунизм. Лишь однажды вырвалась у него мысль, которая, видимо, беспокоила его. «Вот вы все говорите о невинных сталинских жертвах, – сказал он мне. – А знаете, сколько работников НКВД уничтожил Сталин?»

«Диктаторы, заметая следы, в первую очередь уничтожают исполнителей грязных дел», – ответил я. Больше он к этой теме не возвращался.

Иногда на допросax вeличeствeнно появлялся нaчaльник слeдствeнного отдeлa КГБ по Москве и Московской области Коньков Н.И., по габаритам и поведению напоминавший разжиревшую свинью. Из всех сотрудников КГБ, с которыми мне приходилось иметь дело, я не встречал ни одного интеллигента даже начального уровня. Эту роль пытался играть только начальник Лефортовской тюрьмы Петренко. Он любил вызывать подследственных инакомыслящих к себе в кабинет и распространяться о своем участии в знаменитом деле Рокотова (подпольное производство одежды), когда коммунистические правители применили обратную силу закона и казнили группу предпринимателей. Забавно, что надзиратели, уводя заключенных от Петренко, подвергали их тщательному обыску. Видимо, взаимная слежка проела систему КГБ сверху донизу. Мне пришлось слышать разговор двух кагебистов, когда один пригласил другого выпить. Тот ответил: «С тобой выпьешь, а ты потом пойдешь и заложишь!»

Сидел я все время в трехместной камере со стукачами. В основном это были валютчики, крупные взяточники, лица, обвинявшиеся в грабеже иностранцев и измене Родине. Самым заметным среди них был Анатолий Грицай, обвинявшийся в пособничестве шпиону и попытке незаконного перехода границы. Выдав одного из крупных западных разведчиков, помогавшего ему в побеге на Запад, он отбывал свой срок в следственной тюрьме КГБ, занимаясь стукачеством, психологической обработкой, тем самым, намотав срок многим людям.

Политических никогда не сажали в одну камеру. Питание было отвратительным, медицинской помощи практически никакой, полная изоляция от внешнего мира (только иногда газета «Правда»), сон на железных прутьях койки с тощим матрацем превращался в ночную пытку.

Следствие длилось 9 месяцев. Трофимов был раздражен и постоянно попрекал меня: «Вы что-то вспоминаете, когда вас припрешь фактами к стенке! Вот такой-то (он называл имя одного из членов группы), не успеешь задать ему вопрос, как он выхватывает из рук микрофон и все говорит!»

КГБ изучало всю мою жизнь, стараясь помимо статьи 70 Уголовного кодекса РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) пришить какое-нибудь уголовное преступление, перебрало 12 статей: от занятия запрещенным промыслом (давал частные уроки), до измены Родине (Балакирев показал, что я якобы в случае ареста готов рассказать иностранным корреспондентам советские технические секреты (интересно, как это я мог сделать, находясь в тюрьме КГБ?)). Однако, несмотря на все усилия КГБ, зацепиться за что-нибудь им так и не удалось. Практически я был чуть ли не единственным заключенным в политическом Мордовском концлагере, у которого была чистая 70-я статья без уголовных «довесков».

После девяти месяцев следствия мне было вручено обвинительное заключение, состряпанное Трофимовым в виде одного предложения примерно из 10 тысяч слов, где, попирая русскую грамматику, все заголовки «антисоветских» документов писались с маленькой буквы. Ни одного факта клеветы из вмененных документов не приводилось. Все документы голословно были объявлены «антисоветскими, клеветническими измышлениями, порочащими советский государственный и общественный строй». Забавно, что в число «антисоветских» и «клеветнических» попали даже мои выписки (с точным указанием источников) из решений прошлых съездов КПСС и Пленумов ЦК с обeщaниями по повышению жизненного уровня народа. Поскольку указанные в них сроки давно прошли, то чтение этих документов вызывало смех. Когда я сказал Трофимову, как можно объявлять антисоветскими решения съездов КПСС, то он откровенно сказал: «Болонкин, вы же умный человек! Зачем Вам надо было копаться в прошлых съездах? Есть новые съезды, новые обещания!»

СУД

Суд проходил с 19 по 23 ноября 1973 г., спустя 5 месяцев после окончания следствия, что само по себе было нарушением закона. В здании нарсуда Бабушкинского района Москвы под председательством судьи Лубенцовой В.Г. судили меня и Балакирева. Дела остальных были выделены в отдельные судопроизводства.

Вход, лестничные пролеты и коридоры были оцеплены сотрудниками КГБ. В зале десяток переодетых кагебистов изображали «публику». В зал «открытого» суда не была допущена даже моя жена. Академик А.Д.Сахаров трижды пытался попасть в зал заседания, но так и не смог.

В этот 1973 г. коммунистические правители во всю играли с Западом в разрядку, провели в Москве Конгресс миролюбивых сил, выступление с раскаянием Якира и Красина. Поэтому они так долго тянули с нашим судом и постарались спустить его на тормозах.

В решении суда говорилось: «В отношении подсудимого Болонкина судебная коллегия учитывает его активные действия при совершении преступления – изготовление множительных аппаратов для размножения в больших количествах антисоветских документов, ... а также большое количество изготовленных, размноженных и распространенных лично им документов, нашла необходимым избрать ему меру наказания... 4 года ИТК строго режима и 2 года ссылки». «Радиолу, радиоприемник «Спидола», фотоаппаратуру и пишущие машинки обратить в доход государства как орудия преступления».

«В отношении подсудимого Балакирева судебная коллегия учла, что он как на предварительном следствии, так и в судебном заседании чистосердечно признал себя виновным, своим поведением способствовал всестороннему и полному раскрытию преступления и нашла возможным в порядке исключения применить к нему статью 44 УК РСФСР, избрав меру наказания, не связанную с лишением свободы». Он был осужден условно на 5 лет.

Балакирев держал в своих руках все связи, КГБ по его показаниям открыл 12 новых дел и был очень этим доволен.

Заря и Рыбалко, как глубоко раскаявшиеся и способствовавшие раскрытию «преступления», были освобождены через 4 месяца следствия, Владимир Шаклеин на этом же основании был помилован (до суда!?) и освобожден в октябре 1973 г. По его показаниям КГБ завел новое дело против троих членов его «Просветительного общества». В отношении Юхновца кагебистские «психиатры» дали заключение, что год назад (когда они его, естественно, не наблюдали и когда он распространял листовки) он был невменяем (т.е. не отвечал за свои действия), а теперь он психически здоров и способен давать свидетельские показания. Его освободили и поставили на учет в психдиспансер, т.е. под угрозу помещения в тюремную психбольницу в любой момент.

Таким образом, из всей арестованной московской группы в концлагерь был отправлен только я.

Из ленинградской группы были арестованы двое – Георгий Давыдов и Слава Петров. Их процесс получил меньшую огласку, и обошлись с ними более жестоко. Давыдову дали 5 лет концлагерей строгого режима, а Петрову 3 года. Хотя пунктов обвинения у них было в 4 – 5 раз меньше, чем у нас с Балакиревым.

КОНЦЛАГЕРЬ ЖХ-389/17а

В феврале 1973 г. из Лефортовской тюрьмы КГБ меня отправили в Мордовский политический концлагерь. Перед отправкой подвергли тщательному обыску, отобрали все записи. Ночью в «черном воронке» привезли на заднюю часть двора Курского вокзала и после долгого ожидания в огромной толпе заключенных под лай собак и лязг автоматов погрузили в столыпинские вагоны. Здесь уже вагонная охрана вновь подвергла меня обыску, отобрала все, что представляло ценность, избила меня, когда я попытался возражать против грабежа, и как политзаключенного посадила в отдельную тесную камеру-купе.

В Потьме поезд остановился на высокой насыпи и при выгрузке охранники развлекались, пинком выбрасывая заключенного из дверей вагона и хохоча над тем, как он катился со своим сидором вниз по насыпи. Первый концлагерь, куда меня привезли, был расположен в поселке Озерный и зашифрован, подобно важнейшему оборонному объекту, под почтовый ящик ЖХ-385/17а. Впоследствии я убедился, что засекречивание расположения и шифровка под почтовые ящики относится ко всем концлагерям Советского Союза, включая уголовные. Политзэки встретили меня хорошо. Из русских здесь сидели Егоров, из украинцев Микитко Яромир, из евреев Миша Коренблит, Илья Глейзер, из прибалтов Роде Гунер, Алекс Пашилис, Вильчаускас Бротислав, из молдаван Граур Валерий, из армян Меликян Сурен и др. Здесь же я встретил и Славу Петрова. В концлагере было много участников национальных освободительных движений, религиозников, лиц, осужденных за попытку побега и измену Родине, полицаев.

Политзэки старались быстрее ввести меня в курс всех концлагерных дел и, в свою очередь, узнать от меня последние новости с «воли».

Работали 6 дней в неделю, шили рукавицы. Нормы для пожилых людей были трудновыполнимы и каждый год повышались на 10 %. Питание, как и во всех концлагерях, скудное и однообразное (сечка, овес), постоянно ощущалась острая нехватка животных белков, жиров и витаминов. Но больше всего страдали от отсутствия информации. Наша попытка собрать самодельный радиоприемник окончилась неудачей из-за отсутствия деталей. Кроме того, постоянные внезапные обыски, иногда по несколько раз в день, делали эту затею очень опасной.

Нам приходилось довольствоваться официальным политчасом полуграмотных начальников отрядов, которые, запинаясь, читали по бумажке спущенные сверху доклады. Публично задавать им вопросы не разрешалось. Для этого надо было оставаться для беседы с глазу на глаз. Но объяснить даже прочитанное они не могли и желающих политически просветиться не находилось.

Миша Корeнблит был участником знаменитого самолетного дела, когда группа евреев закупила все билеты на самолет и при помощи своего летчика намеревалась улететь в Израиль. Алекс Пашилис и Роде Гунер выступали за отделение своих оккупированных республик, а кандидата биологических наук Илью Глейзера отправили в концлагерь просто за нежелание жить в СССР.

Особенно меня поразила судьба священника Михаила Ершова, который так и умер в этом концлагере. Я читал его приговор и удивлялся, как можно посадить человека за то, что он только молился и организовал молельный дом.

Койку мне выделили рядом с Владимиром Кузюкиным, бывшим офицером советской группы войск в Германии, осужденным, по его словам, якобы за антисоветскую литературу и работавшим на теплом месте мастера по ремонту швейных машинок. Доверенные ему мои записи оказались в КГБ, хотя он утверждал, что сжег их. Впоследствии он был обвинен в стукачестве и, кажется, освободился досрочно.

Подружился я и со Славой Петровым. Он проходил по параллельному с нашим делу Георгия Давыдова в Ленинграде. Это был простой рабочий, помогавший Георгию в размножении литературы. Он получил самый маленький срок – 3 года. Самого Давыдова отправили в Пермский концлагерь. Слава рассказал, что к нему применяли психотропные препараты, вызывающие болтливость. Однако, судя по его приговору, много им узнать, не удалось. Возможно, многого он и не знал.

В его приговоре, к своему великому изумлению, в числе свидетелей я встретил и себя, хотя до этого я его вообще не знал, а когда меня спросили на их суде (его судили вместе с Георгием Давыдовым), то заявил, что вижу Петрова впервые. Я написал резкий протест в Верховный Суд РСФСР, где обвинил их в фабрикации дела и потребовал вычеркнуть меня из числа свидетелей, поскольку «я не хочу вместе с судьями сидеть на Нюренбергской скамье подсудимых для фашистских преступников». Никакого ответа я не получил.

Слава не унывал в самых трудных ситуациях. Помню (по согласованию с нами) он подал заявление начальнику отряда Пятаченко, что хочет вступить в СВП (Секция внутреннего порядка – холуйская организация, созданная администрацией для террора и стукачества). КГБ и руководство концлагеря было в растерянности, допустить явного антисоветчика слушать инструкции стукачам было невозможно. Ему вежливо отказали, как не доказавшему своего исправления.

Главной задачей местного управления ГУЛАГа была добыча урана. Местные леса, уголь разрабатываются лишь для собственных нужд. О работе ученых, создававших первые советские атомные бомбы, сегодня известно почти все. О тех, кто добывал для них стратегическое сырье, до сих пор неизвестно ничего.

Концлагерь сильно подорвал его здоровье, и в 1989 г. Слава скончался, оставив парализованную мать.

Граур Валера был участником группы, требовавшей возврата Молдовии Румынии. Они связались с румынским руководством. Два года те выжидали, а затем выдали их советскому КГБ.

КОНЦЛАГЕРНАЯ БОЛЬНИЦА

Через пару месяцев ввиду резкого ухудшения здоровья меня отправили в концлагерную больницу в Барашево, где я пробыл до ноября 1974 г. Больница была важным узловым пунктом, куда временно привозили больных политзаключенных со всех Мордовских и даже Пермских политических концлагерей. Здесь мне пришлось близко познакомиться с такими замечательными людьми, как организатор знаменитого самолетного побега Эдик Кузнецов, руководитель «Всероссийского христианско-демократического союза» Игорь Огурцов, украинский поэт Василий Стус и др.

Во время пребывания в больнице я проводил большую координационную работу по организации одновременных голодовок и протестов по всем концлагерям, по обмену информацией, обучению политзаключенных методам тайнописи, шифрования, связи и передачи информации на волю. Наиболее важной акцией была организация впервые Дня советского политзаключенного и одновременной голодовки в связи с этим днем во всех политических концлагерях СССР. Где-то в сентябре 1974 г. в больницу на короткое время привезли с особого (тюремного) режима (Сосновка, ЖХ-389/1-6) Эдика Кузнецова. Держали его в камере, лишь на короткое время выпуская раз в день на прогулку. И хотя кругом была масса стукачей, я встретился с ним, обсудил эту идею и в качестве Дня советского политзаключенного он предложил 30 октября. Об этом я сообщил по всем концлагерям. Было передано сообщение также на волю. Эта дата была объявлена академиком Сахаровым и зарубежными радиостанциями. Голодовки, обсуждения и требования статуса политзаключенного состоялись во всех политических концлагерях.

Познакомился я в больнице со многими политзаключенными. С украинцем Матвиюком Кузьмой, а также с молодым парнем, бывшим студентом университета, Попадюком Заряном. Были здесь на лечении и политзэки с особого режима, такие как Осадчий Михаил, много рассказывавший о кровавом подавлении восстания заключенных на Колыме.

Естественно, такие акции, как организация Дня пз/к, а также активизация жизниполитзаключенных, утечка информации о положении в концлагерях, не могли пройти бесследно. В ноябре по приказу начальника КГБ при Мордовских политлагерях Владимира Дротенко, меня схватили, перебросили в концлагерь ЖХ-389/19 в п.Лесной, и началось бесконечное мотание по карцерам (ШИЗо) и так называемым ПКТ (внутрилагерные тюрьмы особого режима). Формально для этого использовали мой отказ грузить трупы из морга. Что только я не нашел в рапорте на эту тему! Оказывается, администрация постоянно заботилась обо мне, поместив меня в больницу и заодно заставив работать кочегаром в тюремной бане, проводила со мной большую политико-воспитательную работу, объясняя блага коммунизма, а я, неблагодарный, не только не встал на путь исправления, но и отказался грузить трупы на телегу. Кое-что мне удалось сделать в больнице для пз/к и в чисто бытовом отношении – отремонтировать и прочистить отопительную систему бани, которая не ремонтировалась и не чистилась, наверное, несколько десятилетий, и в бане был дикий холод.

Тяжело было видеть, как страдают и мучаются люди в больнице, где все «лечение» носило формальный характер. Особенно я переживал за украинского поэта Василия Стуса, с которым мы стали близкими друзьями. Он имел развитую язву желудка, испытывал постоянные боли, очень мучился, нуждался в лекарствах. Ему отвечали, что нужных лекарств нет, и в то же время отказывались передать медикаменты, которые ему присылали или привозила жена, даже такие болеутоляющие, как викалин.

КОНЦЛАГЕРЬ ЖХ-389/19

Концлагерь ЖХ-389/19 в п. Лесном был в несколько раз больше, чем ЖХ-389/17а. В основном здесь производились деревянные корпуса для часов-ходиков образца прошлого века. Я их давно не видел даже в СССР и удивлялся, кому нужны эти древности в наш электронный век.

Здесь я познакомился со многими замечательными людьми, ставшими моими друзьями: Паруиром Айрикяном, Сергеем Солдатовым, Владимиром Осиповым и многими другими.

С Паруиром Айрикяном мы провели многие дни и месяцы вместе в камерах ШИЗо (по официальной терминологии, штрафной изолятор, а проще говоря – карцер) и ПКТ (официально – помещение камерного типа, а по сути внутрилагерная тюрьма особого режима) и стали большими друзьями. Он поражал меня своей стойкостью, мужеством и беззаветной любовью к Армении. Его авторитет безоговорочно признавали все политзаключенные-армяне. Этого человека не могли сломить ни пытки, ни издевательства кагебистов. Его знала вся Армения, и многие выдающиеся деятели культуры Армении, рискуя своей карьерой, писали ему письма.

Сергей Солдатов был основателем Демократического движения в Эстонии в брежневские времена. Я подозреваю даже, что он был автором или соавтором «Программы демократического движения Советского Союза» – документа, размножение и распространение которого было вменено и нашей группе, по-видимому, он был участником издания подпольного журнала «Луч Свободы»,а также многих других основополагающих документов, например «Меморандума демократов Верховному Совету СССР», распространение которого фигурировало в нашем приговоре. Это был глубоко эрудированный человек, имевший обширные знания в политике и истории, идеолог по складу мышления.

Володя Осипов отбывал срок за издание журнала «Вече», размножение которого входило также и в наше обвинение. Это истинно русский, глубоко религиозный человек, отстаивавший идеи славянофилов, русского самосознания, близкий по своим убеждениям к идеям А.И.Солженицына и постоянно выступавший в защиту последнего в своих статьях.

В концлагере было много евреев, требовавших выезда в Израиль, например, известный писатель Михаил Хейфиц, участник ленинградского самолетного дела Каминский Лассаль, участники Демократического движения (как увезенный в другой концлагерь незадолго до моего прибытия Кронид Любарский, о котором ходили целые легенды), участники освободительных движений Украины и Прибалтики, националисты почти всех республик СССР. В политическом концлагере, как в калейдоскопе, были представлены почти все типы подпольных течений и брожений в Советском Союзе: от монархистов до «истинных» коммунистов и коммунистов-»ленинцев».

К сожалению, малый объем брошюры не позволяет остановиться на них и даже просто перечислить имена многих прекрасных людей, с которыми пришлось встречаться. Большинство из них были ярыми противниками существующего режима. В трудных условиях концлагеря и кагебистского террора многие дружили и всячески помогали друг другу, проводили совместные акции, выступали в защиту преследуемых, объявляли голодовки, когда кого-то начинали терзать особенно беспощадно.

Я вспоминаю, как было приятно, когда после очередного 15-суточного голодного пребывания в холодном карцере меня выпускали на короткое время в жилой барак и друзья, которые в это время работали в производственной зоне, оставляли мне продукты и открытки с теплыми словами.

Кроме политических, в Мордовских лагерях отбывали свой бесконечный срок много полицаев, сотрудничавших с немцами во время войны, лица, обвинявшиеся в измене Родине(например, Юрий Храмцев), дипломаты-перебежчики (Сорокин, Петров), вернувшиеся под «твердое» обещание советского правительства, что им ничего не будет, рeлигиозники (Евгeний Пaшнин) и уголовники, поверившие в легенду о чудесных условиях в политическом концлагере, ставшие «политическими», обматерив советскую власть, и переведенные из уголовных лагерей.

Многие из них быстро становились стукачами КГБ. Из политических никто с ними не общался, и единственное, что они могли доносить, это кто что делает и с кем встречается.

Дело доходило до того, что когда я шел ночью в туалет (все «удобства», конечно, располагались вне барака, во дворе), то кто-то из стукачей также поднимался.

Уголовники же, ставшие «политическими», быстро убеждались, что условия в политическом концлагере намного хуже, чем в уголовном, поскольку он был полностью изолирован от внешнего мира и администрация настолько была запугана КГБ, что отказывалась вступать с уголовниками в обычные бытовые махинации.

Даже начальник моего отряда, разговаривая со мной в своем кабинете, как-то обронил: «Я надеюсь, что в моем кабинете нет микрофонов КГБ».

Мои письма родным и друзьям постоянно конфисковывали как клеветнические. Иногда по полгода я не мог отправить ни одного письма. И тогда я проделал такой эксперимент. В скудной лагерной библиотеке было полное собрание сочинений Ленина. По мысли КГБ, труды создателя КПСС могли помочь политзаключенным понять, как прекрасна коммунистическая власть и как глубоко они заблуждались. Я взял том переписки Ленина, стал переписывать его письма к Горькому, Крупской, Арманд и др. деятелям и подавать в цензуру как СВОИ. В этих письмах не было изменено ни слова. Некоторые длинные письма были только сокращены или опущены имена. И ни одно письмо Ленина не было пропущено цензурой. Все они были конфискованы как «антисоветские», «клеветнические», «циничные». В итоге меня потащили к психиатру, так как, по мнению КГБ, такие письма мог написать только псих. От заключения «невменяемый» меня спасло признание, что все мои отправления – копии писем незабвенного Ильича.

Иногда из союзных республик присылали воспитательные делегации для рассказов о замечательной жизни советских народов. Айрикян так разагитировал свою делегацию, что к нему перестали их больше посылать. Ко мне прислали однажды агитатора из Московского горкома КПСС. Для создания «задушевной» обстановки он явился с угощением. Я знал, что на угощение каждого политзэка агитаторам каждый раз выдается около 3 рублей. Подсчитав стоимость принесенного, я спросил, а где же остальные 2 рубля, чем привел этого коммуниста в большое смущение. Задушевной беседы с любителем поживиться, даже за счет голодного зэка, не получилось.

Мой приговор по объему (около 20 стр. плотного текста) был самым большим из всех приговоров политзаключенных, находившихся в то время в Мордовских концлагерях, даже больше, чем у десятка других произвольно взятых пз/к. Он включал более 40 пунктов обвинения, причем в каждом пункте перечислялось иногда до 5 названий написанных, размноженных или хранившихся документов и сотни размноженных экземпляров. Мне удалось вывезти его из Лефортовской тюрьмы КГБ и познакомить с ним многих политзэков. Удалось вынести этот уникальный документ и при освобождении. Сейчас он передан в одну из американских библиотек.

Было много интересных инакомыслящих и прекрасных людей в этом большом Мордовском политическом лагере. Это Федор Коровин, Артем Юшкевич, Герман Ушаков, Азат Аршакян, украинцы Василь Овсиенко, Василь Лисовой, молодой стойкий парень Равиньш Майгонис и др. Были интересные люди и среди беглецов, «изменников», участников освободительных движений, «власовцев», религиозников. К сожалению, в этих кратких заметках нет возможности остановиться даже коротко на тяжелой судьбе этих людей, перенесших столько страданий и мук за свое инакомыслие, нежелание жить в коммунистическом раю, за религию или борьбу за свободу своих республик.

ШИЗо ИПКТ

Политические акции, выступления, протесты, голодовки следовали друг за другом. О многих из них становилось известно в тот же день не только диссидентам, оставшимся на воле, но и зарубежным радиостанциям. КГБ получил очередную взбучку от ЦК и начал метаться в поисках информаторов, изолировать подозреваемых. В общей сложности меня продержали в ШИЗо 110 суток и в ПКТ 9 месяцев.

Карцер по сути дела представлял собой камеру пыток, где заключенный не столько страдал от голода (хотя дело и доходило до полного истощения и голодных галлюцинаций), сколько от холода. Дело в том, что сажали туда в тонкой хлопчатобумажной арестантской одежонке, разумеется, без постели, и топили так, чтобы держать температуру пониже. Деревянные нары отстегивали от стены только на 8 ночных часов. Озноб изводил источенный организм зэка. Особенно тяжело было ночью. Приходилось вскакивать по 5 – 10 раз, делать упражнения, чтобы хоть немного согреться. Уснуть на жестких сучковатых нарах с железными болтами даже в тепле было бы трудно. Все питание состояло из 450 гр. черного непропеченного хлеба. Веками не мытая огромная железная параша издавала «ароматы», из-за которых было трудно дышать.

В ПКТ было несколько лучше. На 8 ночных часов там выдавали постель, а в обед миску жидкой баланды. Работа заключалась в ручном шлифовании деревянных футляров для часов-ходиков и давала администрации повод наказать вас в любое время за «невыполнение нормы». Ваши футляры не засчитывали, как якобы отшлифованные недостаточно тщательно.

Одним из поводов для очередной отправки в карцер послужил отказ дать КГБ «нужные» показания на Андрея Твердохлебова. Более того, с приехавшим по его делу следователем я повел себя дерзко, после долгих препирательств настоял, чтобы показания я писал собственноручно, и написал в них, какой замечательный человек Андрей, что дело его сфабриковано КГБ, что мы, политзэки, очень благодарны ему за его правозащитную деятельность, что в СССР попираются права человека и т.п.

После таких «показаний» меня сразу же поволокли в ШИЗо. Как я узнал позднее, они так и не были включены в дело Твердохлебова, в котором следователь указал, что я якобы отказался дать показания.

Вообще, я был единственным доктором наук в Мордовских политических лагерях в те времена, и приезжавшее начальство водили в ШИЗо, как в зоопарк, показывать меня как некого диковинного зверя. Помню одного генерала из Министерства внутренних дел, который никак не мог понять, чего же мне не хватало при советской власти, и с которым я сцепился (словесно, разумеется) у себя в камере; полковника из МВД, «специалиста по замкам», после посещения которого на мою камеру повесили шестой замок.

Не раз появлялся и республиканский прокурор, один раз даже с претензией: «В прошлом году из Мордовских ИТК поступило около 650 жалоб. Из них 440 написали вы, 168 Айрикян и 42 остальные заключенные. В чем дело? У меня не хватает сотрудников писать вам ответы».

Конечно, все эти жалобы на безобразия администрации концлагеря были бесполезны, как и требования соблюдать хотя бы куцую советскую законность. Лишь однажды нам удалось добиться небольшого успеха. В караульном помещении ПКТ я увидел на стене «Нормы питания заключенных», в которых было указано, что нам якобы ежедневно выдается 30 граммов мяса. Вывешено это было для разного рода комиссий. Я стал писать во все инстанции, спрашивая, где же это мясо? Какие только идиотские ответы не приходили, что мясо с костями, что оно уваривается на 60%. В конечном счете, начальство плюнуло и скрепя сердце стало выдавать зэкам в ПКТ мизерный кусочек с кончик пальца (как они утверждали, 16 граммов после «уварки»). Этого кусочка не хватило бы и мышке. Но если вы истощены до предела и не видели мяса много лет, то и такой кусочек способен доставить вам минуту наслаждения. Последующие поколения узников ПКТ были благодарны нам за эту маленькую победу.

Конечно, много было и таких политзаключенных, которые считали, что лучше сидеть тихо, не раздражать КГБ, не попадать в ШИЗо и ПКТ, не подвергать тем самым себя мучениям, сохранить здоровье. В большинстве своем это были люди, ставшие «политическими» случайно, за неосторожную критику режима, чтение «пикантной» литературы, а то и просто за разногласия с начальством. КГБ, оправдывая свое существование, давал «вал», хватая порой кого попало. Но я думаю, что борьба истинных политзаключенных имела большой смысл. В конечном счете творимые в политических концлагерях безобразия и пытки предавались гласности и будоражили мировое (а через зарубежные радиостанции и советское) общественное мнение. Недаром в концлагере все вертелось вокруг одного вопроса: КГБ стремился полностью изолировать нас, а мы довести информацию до воли.

В политических концлагерях была не только интеллигенция. В ПКТ мне пришлось долгое время сидеть с рабочим Петром Сартаковым. Он описал свое пребывание в сталинских концлагерях и пытался передать его американцам, за что и получил свой срок. Он тянулся к знающим людям, стремился расширить свой кругозор, пополнить образование.

КОНЦЛАГЕРЬ В БАРАШЕВО

В конце 1975г. во время короткого пребывания в лагерной зоне патруль застал меня за составлением перечня махинаций, хищений и воровства администрации концлагеря. Руководство встревожилось не на шутку. Ведь это уже касалось их собственной шкуры. Врач Сяксясов, встретившийся мне в тот вечер с двумя бидонами краски, воскликнул: «Не хватало только, чтобы и я попал в ваш список». На следующий день в присутствии надзирателей мне дали 5 минут на сборы, тщательно обыскали и отправили в концлагерь Барашево. Здесь среди огромных уголовных концлагерей была небольшая политическая зона, где держали особо опасных политических преступников.

Из политических зaключeнныx этого концлагеря наибольшее впечатление производил Вячеслав Черновил.

Мы много беседовали о положении, обсуждали разные мероприятия, принимали участие в совместных акциях, делились куском хлеба. Как бывший журналист, он хорошо знал жизнь, историю и культуру Украины, любил ее и был прирожденным политиком с широким кругозором и глубоким пониманием исторических процессов. Не сосчитать, сколько часов мы провели в беседах, кружа по внутреннему периметру колючей проволоки. Я не слышал ни об одном случае побега из советского политического концлагеря, но всегда удивлялся той огромной сложной и дорогостоящей системе охраны советских концлагерей. Сначала шли два ряда колючей проволоки, снабженной сигнализацией. Затем вспаханная полоса. Потом высокий сплошной забор с колючей проволокой наверху. Затем еще один такой же забор. Между заборами убивающая система высокого напряжения и вышки с автоматчиками. Затем снова колючая проволока - «путанка», чтобы нельзя было подойти к концлагерю и снаружи.

Слава рассказал случай, когда КГБ пытался подслушать его разговоры со Стусом, который ранее также был в этой зоне. Стуса вызвали на вахту и предупредили, чтобы он готовился завтра на этап. У него отобрали телогрейку якобы для обыска, а взамен временно выдали другую. Естественно, в тот же день они стали обсуждать со Славой свои и общественные планы, передавать линии коммуникаций, договариваться о способах связи. Слава выразил удивление по поводу замены телогрейки, стал ее прощупывать и обнаружил в ней микропередатчики с горошину величиной. Они тут же их повыдирали и закопали в землю. Спустя несколько минут примчались кагебисты и отобрали телогрейку. Он показал мне и место захоронения микрофонов.

В этом концлагере нам со Славой удалось услышать суд над двумя бывшими кагебистами Браверманом и Пачулия. Браверман был начальником следственного отдела КГБ Ленинграда и Ленинградской области. Пачулия начальником КГБ Абхазии. Оба были ближайшими сподвижниками Берия. Причем Браверман был представлен к званию генерала. Когда Берия был объявлен «империалистическим шпионом» и врагом народа во время хрущевского разоблачения «культа личности», оба были осуждены за пытки и убийства подследственных.

В концлагере оба стали стукачами и заняли теплые места. Пачулия стал библиотекарем, Браверман – служащим в конторе. Поскольку даже полицаи презирали с ними общаться, не говоря уже о политических, они вынуждены были общаться только друг с другом и усердно строчили друг на друга доносы, утверждая, что другой неверно понимает очередное постановление ЦК КПСС.

Суд приехал для пересмотра дел, главным образом кагебистов. Мы со Славой, конечно, уселись в первом ряду. Начальство нас выгнало, сколько мы ни протестовали, доказывая, что на «открытом» суде могут присутствовать все желающие.

К счастью, каптерка для кипятка, примыкавшая к бараку, была отделена от зала суда только фанерной перегородкой, и, пробравшись туда, мы могли слышать все происходящее.

Волосы становились дыбом, когда мы слышали, что же творили эти «стражи законности». Пачулия додумался даже до того, что людей бросали в ямы на съедение крысам. И судили их не за фабрикацию дел и пытки, а за убийства подследственных. Причем Пачулия оправдывался тем, что строил дорогу на дачу Сталина, на которую тот так ни разу и не приехал.

Браверману скостили срок за «исправление» и «хорошее поведение». Пачулия, несмотря на блестящие характеристики администрации концлагеря, уменьшить срок отказались только по личному требованию Георгадзе (секретаря Верховного Совета СССР), поскольку Пачулия замучил его близких родственников.

ПУТЬ В ССЫЛКУ

По заведенному КГБ порядку за полгода до освобождения меня вновь бросили во внутрилагерную тюрьму в ЖХ-385/19. Делалось это для того, чтобы свежие концлагерные новости не выходили за колючую проволоку, и применялось КГБ по отношению к тем, кого они считали особенно опасными.

В день вывоза многие заключенные побросали работу и собрались у щелей внутрилагерного забора, отделявшего ПКТ от производственной зоны. Каждый старался крикнуть на прощание добрые пожелания, просьбы, новости. Я узнал голоса Сергея Солдатова, Володи Осипова, Артема Юшкевича и др.

Но, отбыв концлагерный срок, я шел не на свободу. Впереди был тяжелый месячный этап в Сибирь по пересыльным тюрьмам чуть ли не всего Союза. Даже место ссылки держалось в секрете. Мне было заявлено, что везут меня в Иркутск, и только по прибытии выяснилось, что привезли в Бурятию.

Весь этот этап вспоминается как сплошной кошмар. Перебрасывали от одной пересыльной тюрьмы к другой. Потьма, Челябинск, Новосибирск, Иркутск, Улан-Удэ. Везли в столыпинских вагонах медленной скоростью по 2 – 4 дня на каждом перегоне. В купе без окон, отгороженном от коридора железной решеткой и рассчитанном в нормальных вагонах на четырех пассажиров, набивали по 20 – 25 человек. В дороге не кормили по двое – четверо суток. Перед этапом выдавали кусок хлеба, селедку и чайную ложечку сахара. Выдавали воду или выводили в туалет в лучшем случае раз в сутки, причем не когда хочется, а по расписанию. Из-за тесноты спать часто приходилось сидя, поскольку все лежачие места занимали блатные.

Мат, вонь, обыски, грабеж уголовников и охраны сопровождали каждый перегон. Впрочем, и в самих пересыльных тюрьмах было не сладко. При перевозке от станции к тюрьме и обратно в черные воронки набивали заключенных буквально битком по 20 – 30 человек. Если учесть, что 2/3 внутреннего кузова отгорожено для автоматчиков и двух одиночных камер, то приходится удивляться, как можно поместить столько народа (с котомками) в глухой железный ящик площадью 4 кв. метра. Этот ящик был без единой щели, и в него почему-то всегда проникали выхлопные газы двигателя. К тому же некоторые молодые уголовники и блатные начинали курить махорку. Я обычно уже через минуту задыхался, меня начинало рвать, и я часто терял сознание. Путь в воронке иногда длился по несколько часов, не считая часов, которые уходили на передачу заключенных от поездной охраны – охране воронка и затем охраной воронка – тюремной администрации. Каждого выкликали поодиночке, спрашивали имя, отчество, статью, срок, сверяли с фото на запечатанном сопровождающем деле, делали обыск.

В одной из пeрeсыльных тюрем после приема меня заперли в маленький стоячий бокс, стены которого были обиты железом, напоминавшем крупную терку. После тяжелого этапа я еле держался на ногах. Но должен был стоять строго вертикально, ибо при малейшем отклонении острые шипы впивались в тело. Невозможно было даже постучать в дверь, ибо она была также обита таким железом. Всю ночь дикие вопли, звон разбиваемого стекла неслись из соседней камеры: там охранники избивали заключенного, перед рассветом он сошел с ума.

Только утром почти в бессознательном состоянии меня выпустили из камеры, надзиратели хохотали («Ты у нас как Ленин») и отвели в камеру. На мой вопрос начальнику, почему это не сделали вчера, как с другими, он ответил: «Забыли».

В другой раз меня поместили в одиночку ШИЗо с выбитыми стеклами. Снег задувало прямо в камеру, и я чуть не замерз совсем.

В одной общей камере туалет был сделан в виде трубы под потолок. Забираться туда надо было по лестнице и во время оправки все остальные могли не только «наслаждаться» запахом, но и наблюдать снизу всю процедуру. О таких мелочах, как раздевание догола перед сотрудницами тюрьмы на предмет обыска или поиска свежих наколок, я уже и не говорю.

ПЕРВАЯ ССЫЛКА

В 1976 г. после отбытия четырехлетнего заключения в политических концлагерях строгого режима меня привезли в ссылку в Сибирь, в поселок Багдарин Бурятской АССР, и сдали в местное отделение милиции. Здесь после ночи в камере предварительного заключения (КПЗ) выставили на улицу без жилья, средств к существованию, в арестантской одежде. Холода стояли уже сильные, как-никак Сибирь и конец октября, и мне милостиво разрешили спать и есть вместе с бичами, ханыгами и хулиганами, арестованными на 15 суток.

Деревянная избушка для них, видимо бывшая деревенская баня, находилась в закрытом дворе милиции и была переоборудована в камеру с решетками на окнах, запиравшуюся на ночь. Она была, как правило, переполнена, и арестанты спали вповалку на полатях и грязном полу, укрывшись своей заношенной, ветхой одежонкой.

Все пятнадцатисуточники уже знали, что в Багдарин прибыл политический, отнеслись ко мне весьма доброжелательно, старались налить побольше баланды, дружно ругали советскую власть, а наиболее озлобленные, кому от милиции досталось больше синяков, грозили сжечь это заведение.

В первый же день, как только меня выпустили, я дал телеграмму Ирине Корсунской и через день получил небольшой перевод. Это позволило мне перебраться в местную убогую деревянную гостиницу.

Слухи по таким маленьким поселкам, как Багдарин, разносятся очень быстро. Обслуживающий персонал гостиницы отнесся ко мне хорошо. Особенно жалела меня администратор гостиницы, молодая женщина Любовь Говенько, которая всячески старалась помочь мне устроиться и просуществовать на первых порах, хотя ее не раз таскали и запугивали в КГБ. Доброе, сочувственное отношение я встречал со стороны многих, несмотря на все рассказы и слухи, которые обо мне распускал КГБ.

Но люди боялись проявить свое отношение публично. Стоило стукачу увидеть кого-нибудь, разговаривающего со мной наедине, как этого человека начинали таскать, допытываться, о чем шла речь, заставляли писать объяснения, угрожать и домогаться нужных им показаний об охаивании советской власти, призывах ее подрывать. После этого человек, как правило, начинал избегать и встреч, и разговоров со мной.

Районный центр Багдарин представлял собой небольшой поселок с населением около трех тысяч человек, застроенный деревянными домишками. Чуть ли единственным двухэтажным домом в нем был райком партии. Поселок имел пару магазинов, небольшую столовую, быткомбинат, детсад, школу, столь необходимое советским людям местное отделение КГБ и никакой промышленности. Рядом с ним был расположен небольшой поселок Маловский, имевший около сотни дворов. Кругом на сотни километров простиралась тайга.

По закону местные власти обязаны были устроить меня на работу и предоставить жилье. Примерно через две недели сотрудник милиции Ваганов устроил меня в геологоразведочную партию (ГРП) в поселке Маловский и поселил в общежитии ГРП. Меня прикрепили разнорабочим к маркшейдеру Винникову Е.К. – секретарю парторганизации ГРП. В мои обязанности входило таскать за ним рейку с делениями и держать ее строго вертикально в указанных местах. Лучшей работы для человека, защитившего докторскую диссертацию, в СССР, разумеется, не нашлось. В обязанности Винникова, как выяснилось позднее, входили слежка, провокационные вопросы и писание доносов. То есть то, что, согласно декрету советской власти 1918г., в отличие от рядовых советских граждан, члены партии должны делать бесплатно.

В этом отношении Винников оказался весьма усердным стукачом, и не только в отношении меня. Он доносил и на рабочих, выражавших недовольство условиями жизни и труда. Впрочем, мало отличались от Винникова и другие члены партии, например начальник группы Палиенко Г.С. или жена зам. начальника партии Тугарина Л.А. В своих доносах они писали не то, что было в действительности, а то, что подсказывал КГБ для фабрикации нового дела.

Общежитие, в котором меня поселили, представляло деревянное здание со сквозным коридором и рядом комнат по обе стороны. В нем жили строители, золотодобытчики, приезжие и бичи. Пьянки, хулиганство и драки происходили, чуть ли не каждый день. По праздникам и каждые полмесяца в аванс, и получку следовали запои и дебоши.

Поскольку слух о моем техническом образовании быстро распространился по поселку, ко мне стали обращаться с просьбами о ремонте бытовой техники: радиоаппаратуры, холодильников, стиральных машин. До этого мне не приходилось этим заниматься. Но как авиационный инженер, хорошо помнивший физику, я разбирался в этих устройствах и во многих случаях приводил их в порядок. Жители благодарили меня продуктами, иногда деньгами. Вскоре ко мне стали обращаться и руководители местных контор с ремонтом пишущих машинок и др. канцелярской техники. Особенно помог хозяйственник прииска Глухов Петр Федорович – ссыльный сталинских времен. Со слезами на глазах он рассказал свою печальную историю, как после войны его сослали в Сибирь, разрушили его семью. Он завел в Сибири новую семью, вырастил сыновей от новой жены, но вырваться из Сибири так и не смог.

Я ему привел в порядок все пишущие машинки в прииске, и некоторое время пользовался одной из них, печатал на ней письма и жалобы, пока КГБ не дал указание – из прииска прибежали испуганные сотрудники и забрали машинку обратно. Тогда Петр Федорович дал мне сломанную, очень старую списанную пишущую машинку, которую после больших трудов я привел в относительный порядок и пользовался ею до нового ареста.

Вообще, на первых порах мне было очень трудно, надо было чем-то питаться до первой получки, покупать одежду. Жена из нескольких тысяч моих сбережений не прислала ни рубля, ни старой рубашки. И я очень благодарен москвичам Лисовской Нине Петровне, Романовой Августе Яковлевне, Саловой Галине Ильнишне и другим инакомыслящим, которых я до этого не знал, за ту помощь и моральную поддержку, которую они мне оказывали. Мне многие писали, ежедневно приходило по 2 – 5 писем, и пришлось вести обширную переписку. Вскоре стали пропускать и некоторые письма из-за границы.

Однажды в комнате, где я работал (к счастью, Винников в это время куда-то вышел), появился молодой парень в походной одежде с большим рюкзаком. Оказалось, это Саша Подрабинек – посланец московских диссидентов. Он решил в отпуск объехать ряд ссыльных в Сибири. Я до этого не знал его. Опасаясь провокации, я позвонил Гале Саловой, попросил Сашу немного поговорить с ней на отвлеченную тему, не называя себя. Она опознала его по голосу и сказала, что это очень хороший человек.

Саша привез мне японский транзистор с короткими волнами – подарок московских друзей. Я давно просил у них коротковолновый приемник, чтобы знать правду о событиях в мире. К сожалению, Сибирь так далека от Европы, что в ней из зарубежных западных передач можно слушать только специальные дальневосточные трехчасовые передачи «Голоса Америки», видимо из Японии, и то сквозь вой глушилок, расположенных в Улан-Удэ.

Саша пробыл около двух суток. Он спешил, ему надо было объехать еще многих, а отпуск кончался. Он ввел меня в курс последних событий, просветил в некоторых медицинских вопросах, знание которых мне очень пригодилось впоследствии. Мы сфотографировали друг друга на память. Визит его удалось сохранить в тайне. Когда я его провожал, на маленьком местном аэродроме не было ни одного сотрудника КГБ, и улетел он благополучно, без «хвоста».

По работе приходилось выезжать в тайгу за десятки километров, проводить замеры в районах золотодобычи, ночевать в избушках. Особенно трудно мне приходилось зимой. Пребывание целый день на морозе, холодном ветру, лазание по сугробам в плохой одежонке с рейкой и снаряжением, которое к концу дня начинает казаться особенно тяжелым, да еще в моем возрасте – сорока с лишним лет, привели к тому, что я стал простужаться и часто болеть. Тем более что в холодных карцерах еще ранее я получил хронический бронхит. Тут и выявились прелести советского законодательства. Оказалось, что освободившимся советским заключенным, в течение 6 месяцев после освобождения, т.е. когда они часто болеют и особенно нуждаются в помощи, больничный лист вообще не оплачивается.

Начальник ГРП Паршин А.П., а возможно и КГБ, которому стукачи даже мои замечания насчет сибирских морозов подносили как охаивание советской страны, недовольный моими болезнями, не нашел ничего лучшего, как перевести меня в грузчики. Я должен был вдвоем с напарником на складе вручную зимой грузить 5 – 7-метровые бревна на автомашины. Я обратился к врачам, которые вынуждены были дать мне справку о противопоказаниях к тяжелому физическому труду, и стал просить другую работу. Примерно в марте 1977 г. меня пристроили, как оказалось впоследствии, с умыслом, мастером по ремонту электроприборов (плиток, утюгов) в быткомбинат в поселке Багдарин.

Поселили меня в старой, заброшенной, полусгнившей избушке около быткомбината. Она была разделена на три секции. Две секции принадлежали быткомбинату, и в средней из них примерно 2,5 на 2,5 метра поселили меня. В другой, несколько большей секции жила уборщица быткомбината Туркова с мужем и ребенком, в третьей секции, такой же, как у меня, жили старик со старухой и злой собакой.

Избушка эта не ремонтировалась с дореволюционных времен, крыша походила на тюремную решетку, и во время дождя и таяния снега в комнате потоки воды лились по всему потолку.

Первым делом мне пришлось доставать, покупать рубероид и крыть как крышу, так и небольшие сенцы, выгребать завалы грязи и винно-водочные бутылки, которые оставил предыдущий мастер Эрдынеев А.Б., делать ремонт квартиры.

Рядом с моей избушкой в Багдарино находились две избушки армян, организовавших самодеятельную строительную бригаду по ремонту и постройке домов. Зарабатывали они неплохо, до 500 рублей в месяц, и в свободное от работы время занимались девицами и вином, перепортив немалое число местных школьниц. Участие в их попойках принимал и один из местных кагебистов. Как потом признался один из армян, он наказал им следить за мной, за моими посетителями и периодически приходил за «информацией». Подобным же образом обязали следить за мной и других моих соседей, в частности Туркову, которых потом заставили подписывать на меня «нужные» КГБ показания.

Армяне висели у КГБ на «крючке», попавшись на какой-то махинации с золотом. Двое из них Акопян Г.Б. и Оганесян Г.А. впоследствии подписали нужные КГБ показания. Особенно старался Оганесян, с которым я перемолвился несколькими словами пару раз, но, разумеется, не о политике. Я вообще ни с кем в Багдарино не говорил о политике.

Впоследствии руководство их бригады обвинили в каких-то приписках и пересажали. И надо отдать должное, что один из них, Роберт, находившийся на «химии», так и не подписал клевету, несмотря на свое трудное положение и давление КГБ.

Впрочем, слежка осуществлялась не только соседями. Приходя на работу, я находил у себя корявые записки рабочих быткомбината, в которых они сообщали, что от них требуют слежки за мной, доносов. Начальник КБО Голованов Н.В., построивший себе из ворованных материалов за счет КБО огромный дом, когда я заходил к нему, поспешно закрывал лежащий перед ним лист бумаги. И я знал, что строчится очередной донос.

Казалось, что можно написать о человеке, который вообще не говорит на тему существующей власти. И потом, читая предъявленные мне как обвинительные документы показания «свидетелей», я понял, что у КГБ существуют просто образцы, наборы штампованных общих фраз типа «возводил грубую клевету на внутреннюю и внешнюю политику СССР», «распространял клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй», «допускал враждебно-провокационные измышления», «искажал правду», «восхвалял образ жизни за границей», «возводил клевету на жизнь в СССР» и т.п.

Еще в концлагере в Барашево Мордовской АССР, когда я отказался грузить трупы, я удивился, как полуграмотные надзиратели, ничего не знавшие, кроме мата, могли написать столь обширный рапорт, где общими словами долго описывалось, как якобы они меня долго воспитывали в истинно советском духе, проводили со мной разъяснительную работу, испробовали все гуманные методы, но я, закоренелый преступник и негодяй, не внимал их добрым увещеваниям и, наконец, докатился до того, что отказался трудиться. И вот они, бедные, вынуждены требовать для меня наказания. Я понял, что у них просто есть образцы рапортов, в которых следует только проставить фамилию и иногда в конце в туманной форме вписать проступок.

Впрочем, доносы на меня писали и подписывали не только бывший уголовник Эрдынеев А., полуграмотные соседи, армяне, члены КПСС и начальство. Но и местные, например «журналист», некто Гильбух, промышлявший в Бaунтовском районе левой фотографией. Меня всегда удивляло, что движет этими людьми: наивность, вера в то, что они служат самому передовому в мире строю, или желание иметь какие-то выгоды по службе, льготы и защиту в лице КГБ? Как они вообще после этого могут смотреть в глаза своим жертвам? И почему они главная опора и надежда «самой передовой» в мире власти? И как их много вынырнуло, поднялось и затопило всю страну! И с каждым годом, с каждым поколением становится все больше!

Еще где-то в 1969 – 1970гг. в издательстве МВТУ им. Баумана у меня была принята к публикации книга «Новые методы оптимизации и их применение», посвященная разработанному мною математическому методу оптимального управления. В 1972г. она была уже отредактирована и отпечатана. А тут мой арест и обвинение по самой крамольной советской статье «антисоветская агитация и пропаганда», отнесенной к особо опасным государственным преступлениям. Казалось, при чем тут книга по математике? Но власти хотели стереть из памяти людей даже имена неугодных им лиц. Почти весь тираж книги был уничтожен. На мои научные работы запрещено было ссылаться. Отправляясь в ссылку, я попросил издательство вернуть мне мою рукопись. Мне выслали только остатки черновиков. Тогда я подал на них в суд, требуя возврата рукописи, выплаты гонорара либо возмещения убытков от нарушения договора. После долгих препирательств и жалоб мне, наконец, прислали повестку о явке на судебное разбирательство. Я помчался с повесткой в милицию за разрешением на выезд в соответствии с законом. Но закон в этой стране «что дышло». Они обещали выяснить и через день мне показали телеграмму от судьи Бауманского района Москвы Сориной, где черным по белому было написано, что вызов в суд прислан для проформы. В соответствии с гражданским процессуальным кодексом я стал требовать разбора дела в моем присутствии. Но суд наплевал и на закон, и на кодекс. Судебное заседание, несмотря на телеграмму протеста, провели в мое отсутствие. Мне было отказано по всем пунктам иска на основании того, что моя рукопись якобы не издавалась. Своей книги я не мог найти ни в одной советской библиотеке, ни в книжной палате. Через двенадцать лет, в 1983г., мне все же удалось из архивов КГБ вытребовать экземпляр. В библиотеке им. Ленина в Москве сохранился только микрофильм книги, который числится под шифром Ф-801-83/809-6.

В ссылку мне писали многие инакомыслящие, родственники осужденных и просто незнакомые люди. Выражали сочувствие, предлагали помощь. Не было дня, чтобы я не получал по 2 – 5 писем. Приходили письма и из-за границы. Я отвечал на них. По содержанию писем было видно, что доходит только их незначительная часть. Из моих писем, особенно за границу, доходило еще меньше. Еще в лагере после проверки заявлений о розыске утраченных писем почта постоянно выплачивала мне по 50 копеек за письмо. Здесь я взял основополагающие почтовые документы: «Устав связи СССР», «Почтовые правила», «Правила выплаты компенсации за утраченные международные почтовые отправления» и сделал для себя интересное открытие, что за каждое утраченное заказное международное письмо почта должна выплачивать по 11 руб. 76коп. Это при стоимости его отправки в то время 16 коп. Из моих заграничных писем, как я быстро установил, доходило до адресатов не более 30%. Причем не доходили самые невинные письма, в которых не было ничего, кроме советской открытки.

В «Уставе связи СССР» я вычитал, что если на заявление о розыске заграничных писем не дан ответ в течение полугода, то клиент вправе подать иск к почте в суд, приложив к исковому заявлению квитанцию и копию заявления о розыске (либо квитанцию о посылке такого заявления).

Поскольку на мои заявления о розыске почта вообще ничего не отвечала, то, выждав положенные сроки, я в соответствии п.п. 99, 103 – 105 «Устава связи СССР» обратился с иском в районный суд п. Багдарин.

Судья Виноградов затребовал все почтовые правила и документы и убедился, что я полностью прав. Начальник Багдаринской почты Тудыпов также ничего вразумительного сказать не мог, кроме того, что на их запросы Центральный почтамт не отвечает. Советский международный почтамт в Москве, находившийся тогда на Комсомольской площади, а точнее, Центральное бюро рекламаций этого почтамта считало просто ниже своего достоинства отвечать на запросы подчиненного подразделения. Да и, по-видимому, впервые в этом государстве рабской психологии нашелся человек, который вздумал предъявить иск к почте за отправленные за границу письма. Ибо и дураку было ясно, кем эти письма «терялись», и одно название этой организации наводило страх и ужас на всех советских людей.

Ни одной расписки о передаче иностранному почтовому ведомству моих писем почта представить не могла. Виноградов потянул-потянул время и вынужден был назначить судебное разбирательство. На суде Тудыпов признал, что почта потеряла мои письма. И Виноградову ничего не оставалось, как присудить в мою пользу около 50 рублей за утрату 5 писем.

Второй иск я уже подал на 150 рублей, и, как суд ни крутился, он признал его правильность. По третьему иску я уже получил 300 рублей. После чего я решил, что будет справедливо, если я ежемесячно буду получать с государства свою докторскую зарплату 500 рублей. И стал каждый месяц писать под копирку и посылать за границу по 48 заказных писем. Многие письма не содержали ничего, кроме советской открытки, в других, например в Академии наук так называемых социалистических стран, была только фраза «В соответствии с Хельсинскими Соглашениями прошу оказать содействие в выезде из СССР», в-третьих, в частности в посольства западных стран, были поздравительные открытки, например, с таким текстом: «Поздравляю женщин Посольства с Днем 8 Марта». Эти письма я посылал обычно как ценные и оценивал в 30 – 50 рублей. Но скажите, какой нормальный советский человек будет поздравлять женщин американского посольства с днем 8 марта?! Этих хищных, злых империалистов (как утверждала советская пропаганда), поджигателей войны! Естественно, КГБ просто выбрасывал их в корзину. Чем я и решил воспользоваться.

Но когда речь зашла о суммах, намного превышающих бюджет местного скромного отделения связи, почта закричала караул, КГБ закрутился, ища выход из сложившегося положения. С моими последующими исками на общую сумму около 2 тыс. рублей суд тянул почти год. К тому времени меня вновь арестовали, и, когда после многочисленных жалоб, их присудили в мою пользу, меня об этом даже не известили. Решение суда вступило в законную силу и месяца через два было отменено. К этому времени, по-видимому, разослали указание судам: в подобных исках отказывать. Повторный суд Октябрьского р-на г.Улан-Удэ (судья Беляк) отказал во всех исках под нелепым предлогом: «Болонкин не доказал, что его письма утеряны»(!?).Напрасно я взывал к логике, к здравому смыслу, говорил, что не клиент должен доказывать, что его письма утеряны, а почта должна доказать, что она указанные почтовые отправления вручила, предъявить расписки получателей или на худой конец иностранных почтовых ведомств. Даже показывал письма своих адресатов, в которых было написано, что указанные почтовые отправления они не получали! Все было как в обществе глухонемых, если нужно, коммунистический суд попирает любую логику.

Все последующие иски отклонялись под этим предлогом. А апелляционные инстанции просто не отвечали.

Во время ссылки в п. Багдарин я начал писать воспоминания о следствии и суде по моему делу, о пребывании в брежневских концлагерях, о том, что мне пришлось пережить и повидать с момента ареста, о тех деяниях и литературе, за которые меня арестовали. За полгода я исписал мелким почерком около 10 ученических тетрадей. Рукопись озаглавил «Обыкновенный коммунизм». Ее я никому не показывал и хранил во дворе в куче мусора под тазиком. Конечно, я понимал, что издать ее в СССР при существующем тогда терроре невозможно. И думал сохранить до лучших времен или хотя бы оставить потомству до поры, когда эти времена наступят.

Главная задача любой диктатуры, особенно кровавого режима, состояла в том, чтобы скрыть от общественности свои злодеяния, оболгать свои жертвы. И это особенно удавалось Сталину, отправившему на тот свет десятки миллионов людей. И главным оружием и защитой этих жертв была гласность, извещение общественности о творимых власть имущими злодеяниях. В 60 – 70 годы кровавые репрессии не достигли сталинских масштабов только по одной причине: находились люди, которые собирали материал о преследованиях и арестах за инакомыслие и предавали этот материал огласке. Их хватали, арестовывали, обвиняли в антисоветчине и клевете, сажали. Но на их место приходили другие. Достаточно вспомнить нелегальный бюллетень «Хроника текущих событий», в котором предавались гласности политические процессы и репрессии. Сотни людей пострадали за издание этого бюллетеня, десятки, раз КГБ арестовывал в полном составе его издателей. Но каждый раз находились новые люди, продолжавшие дело своих единомышленников, и бюллетень просуществовал около 15 лет, несмотря на неоднократные торжественные обязательства КГБ покончить с ним в течение полугода.

И все усилия правителей представить СССР в глазах мировой общественности в виде некоего социалистического рая, где трудящиеся в перерывах между героическим трудом наслаждаются счастливой жизнью и славят своих коммунистических благодетелей, шли прахом.

За предыдущие годы в торгующих организациях поселка на складах скопилось большое число неработающей техники: холодильников, радиоаппаратуры, часов и т.п., – которая мертвым грузом висела на балансе. Часть ее уже с завода приходила недействующая, бракованная; часть, как, например, холодильники, мяли и растрясали в дороге. Многие детали из них просто воровали. Так, мне пришлось увидеть радиолу, у которой была пробита задняя картонная стенка и вынуты ценные радиодетали. Везти все это для ремонта обратно было очень накладно. Да и не было никакой уверенности, что при обратной доставке по длинным ужасным сибирским грунтовым дорогам все это не придет снова в прежний негодный вид. Для этих организаций я был просто клад. Ко мне стали приставать с просьбами о ремонте. В целях предосторожности я пошел проконсультироваться к местным юристам, в частности, к районному судье Виноградову А.Н. Меня заверили, что все законно, но я должен оформить отношения договором. Были оформлены договоры между мной лично и организациями, в которых было четко указано, что организации отвечают за правильность оплаты и «обязуются оплатить работу в соответствии с существующими расценками».

Трудность ремонтов состояла в том, что не было запчастей. Мне приходилось писать на заводы, в «Посылторг», скупать вышедшую из строя бытовую технику у местного населения, с тем, чтобы добыть искомую деталь. У холодильников обычно при перевозке мяли и деформировали двери и, естественно, никто не хотел брать такой агрегат. Часть дверей я снимал с купленных старых холодильников, часть привозил мне из Улан-Удэ знакомый шофер, который доставал их у мастеров по ремонту. В ноябре 1977 г. я вообще уволился из быткомбината, проработав там всего полгода, и перешел целиком на работу по договорам. Худо-бедно, но, производя ремонт разной техники, я сэкономил государству немалые тысячи, хотя мой доход был мизерный. В общей сложности почти за два года пребывания в ссылке я получил около 1000 рублей, из них 600 – 700 рублей ушли на покупку запчастей. Таким образом, за работу мне было выплачено около 300 рублей, или около 15 рублей в месяц.

ВТОРОЙ АРЕСТ

В начале июня 1978г. кончался срок моего пребывания в Сибири. Это было связано с тем, что везли меня в ссылку более месяца по этапу и вместо 21 сентября 1976г. выпустили только в конце октября 1976г., a каждый день пребывания в заключении считался за 3 дня ссылки.

По опыту других ссыльных политзаключенных я знал, что в конце срока КГБ, как правило, устраивает какую-нибудь провокацию и фабрикует новое дело. Я вел себя максимально осторожно, не ввязывался ни в какие конфликты и в основном сидел дома. Более того, я планировал примерно за месяц до конца ссылки исчезнуть, поселиться тайно у кого-нибудь из моих знакомых и после окончания срока скрытно выехать из ссылки, чтобы не могли приписать побег. В этом случае самое большее, в чем меня могли обвинить, это в том, что в течение месяца я не отмечался в милиции. А это только административное нарушение.

Но, видимо, кто-то и когда-то уже додумался до этого. Во всяком случае, власти меня опередили. 15 апреля 1978 года ко мне пришла женщина из бухгалтерии КБО и попросила меня немедленно пойти с ней в КБО для выяснения неясностей в каком-то бухгалтерском документе. Ничего, не подозревая, я пошел. Там оказался сотрудник милиции следователь Корнев Анатолий, который предъявил мне акт ревизии. В нем говорилось, что ремонт, который я делал для организации, незаконен, ибо договоров о ремонте в бухгалтериях не обнаружено. И я понял замысел КГБ. В бухгалтериях организаций договоры изъяли и уничтожили. Теперь меня можно обвинять в чем угодно. Я сказал Корневу, что вторые экземпляры этих договоров есть у меня дома. Это, видимо, было для него полной неожиданностью. Он ругнулся по поводу того, что на него взвалили это дело, и потребовал, чтобы я пошел с ним в милицию для выяснения. В милиции меня без лишних слов обыскали, отобрали все документы и посадили в одиночную камеру предварительного заключения (КПЗ).

На следующий день после ночи на голых деревянных нaрax меня отвели к прокурору БаргеевуА.А., который тут же подписал ордер на арест, и меня повели в мою избушку на обыск. Замок на дверях избушки оказался весь искореженный, кто-то уже пытался проникнуть в дом.

Я достал вторые экземпляры договоров и стал требовать, чтобы Корнев внес их в протокол обыска. Препирались мы с ним примерно полчаса. Но все было бесполезно. Наличие договоров портило им всю фабрикацию, и он так и не согласился их внести. Не вносились в протокол и многие другие документы. Единственное, что мне удалось добиться, это внести в протокол номера моих экземпляров (копии) квитанций на выполненные работы в КБО, которые я ему сдал. Но это не помешало неугодным квитанциям в дальнейшем исчезнуть, и суд оказался глух к моим просьбам, выяснить, куда они делись, даже просто сопоставить протокол обыска с наличием квитанций в деле. Аналогично исчезли или остались без внимания и многие магазинные и посылочные квитанции (чеки) на запчасти, ибо при их учете сумма заработка (по их терминологии, «хищения» социалистической собственности) получалась очень мизерной.

Единственное, что мне удалось отстоять, это то, что вторые экземпляры договоров не были уничтожены и их все же включили в дело. Но для этого мне пришлось послать десятки жалоб и заявлений во все инстанции, грозить тотальной голодовкой. И КГБ, видимо, не решился на их уничтожение, сфабриковав новое обвинение в том, что ремонта якобы было сделано на меньшую сумму, чем выплачено зарплаты. Забавно, что срочно присланный на подмогу Корневу следователь из Улан-Удэ Александров на мое замечание: «Если мне заплатили больше, чем положено, то сажайте тех кто «переплатил», а с меня вычтете лишнее», в наглую ответил: «Нам надо посадить не их, а тебя!»

УЛАН-УДЭНСКАЯ СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА

Примерно 20 апреля 1978г. меня повезли из п. Багдарин в Улан-удэнскую следственную тюрьму. В тюрьме сдали охране и заперли в предварительном боксе охранного отделения. Вскоре из КПЗ какого-то отделения милиции привезли двух в доску пьяных арестантов Гаврилова и Олейчика, которые орали и буйствовали, особенно Олейчик. Но тюремщики обходились с ними весьма деликатно. Если простой заключенный мог быть избит за малейшее возражение, косой взгляд и просто ради развлечения, то обхождение с Гавриловым и Олейчиком было на редкость удивительным. Как я потом выяснил, это были стукачи, которых оперчасть использовала в тюрьме, а также возила по КПЗ для подсадки и террора над арестованными, а при нужде и лжесвидетельства. Расплачивались с ними за это чаем, водкой и наркотиками и, судя по степени опьянения, водки для них не жалели. Привезли их в связи с моим прибытием и поместили в одну со мной камеру.

Меня интересовал вопрос, откуда опера берут наркотики и деньги, чтобы «благодарить» стукачей за их деятельность. Алeксaндр Гаврилов, который просидел со мной несколько месяцев, дольше, чем кто-нибудь другой, и который в конце концов перестал скрывать, что он стукач и посажен со мной специально, объяснил мне, что опера отбирают это зелье у наркоманов, находят при обысках в передачах, а то и просто получают для передачи от друзей арестованных.

Что касается водки и чая, то их они покупали и приносили на те 15 рублей зарплаты в месяц, которая полагается заключенным-стукачам за их «труд». Официально этот фонд именуется «Фонд поощрения лучших» или «вставших на путь исправления». Причем если в КГБ зарплата стукачам переводилась на их лицевой счет, и они могли на нее на общих основаниях отовариться в ларьке, то в МВД опера могли брать эти деньги из кассы якобы для отоваривания «лучших». Александр Гаврилов, а потом и многие другие стукачи с негодованием рассказывали мне, как их надувают опера, давая иногда 1,5 рублевую плитку чая и заставляя расписываться, что «лучший»получил продукты сполна, на 15 рублей. Разницу, разумеется, опера клали себе в карман. А если «исправившийся» начинал возмущаться, то вообще не получал ничего, ибо на его место всегда была тьма желающих.

Иногда опера поступали еще хитрее. Стукач получал свою плитку чая, расписывался, его уводил надзиратель, устраивал ему обыск, забирал эту плитку и отдавал оперу. Тот «награждал» этой плиткой следующего стукача, у которого вновь ее отбирали, и т.д. Так же иногда делали и с «дрянью», с той разницей, что неугодному или проштрафившемуся стукачу при нахождении ее могли еще пришить дело по употреблению или распространению наркотиков.

Впрочем, снабжение опером стукачей чаем, водкой, наркотиками было далеко не единственным и, может, даже не главным способом благодарности. Значительный доход надзиратели и опера получали от грабежа подследственных руками стукачей либо блатных, возможностей грабежа, которые они предоставляли стукачам, и попустительства такому грабежу.

Дело в том, что при аресте человека забирали в вольной одежде, которая стоила недешево. Это могла быть норковая шапка, дубленка, дорогое пальто или куртка, импортный костюм, пуловер, кофта, кроссовки или заграничная обувь. Когда арестованного привозили в тюрьму, то у него отбирали деньги, ценности, заставляли сдавать в камеру хранения часы. Полагалось сдавать в камеру хранения и ценную гражданскую одежду и получать взамен арестантскую, но обычно это не делали. Да и кладовщик – такой же зэк, работающий в хозобслуге, мог своровать и продать надзирателям за бесценок хорошие вещи. А поскольку кладовщики постоянно менялись, то потом что-либо доказать и найти концы было просто невозможно.

Таким образом, большинство подследственных приходило в камеры в своей гражданской одежде. А если на нем было что-нибудь ценное, то надзиратели его временно, «по ошибке», сажали к стукачам или блатным, и те буквально раздевали его до нитки. Подобное мне часто приходилось наблюдать и испытывать самому, когда мне присылали теплые носки или варежки.

Все это за бесценок, за бутылку водки или плитку чая, передавали надзирателям. Часто и опера были не прочь поживиться из такой кормушки. После грабежа подследственного, если нет нужды в выуживании у него каких-то сведений, его перебрасывали в общую камеру.

Другой способ подкормки стукачей состоял в грабеже передач. Кому доводилось носить передачи подследственным, тот знает, с какими муками, унижениями и оскорблениями это связано.

Порой мать или близкие, потрясенные арестом родственника, сами из-за этого попавшие в трудное материальное положение, с трудом наскребают на разрешенную раз в месяц (если следователь соблаговолит не возражать) передачу подследственному. Им не только порой трудно достать кусок колбасы или полкило масла, но приходится рано вставать, иногда целые дни проводить в тюремных очередях, наслушаться оскорблений от приемщицы, умолять ее не выбрасывать те или иные продукты, которые в большинстве вдруг оказываются «неположенными». Искромсанные продукты, вскрытые фабричные банки, в которых вечно ищут что-то запрещенное, наконец, отправляются к подследственным. По пути тюремщица может присвоить или подменить какие-то продукты. Не прочь ими полакомиться и надзиратели – все равно подследственный не в состоянии проверить, что и сколько было.

При этом опера подкармливали стукачей так. Перед тем как вручить передачу, подследственного срочно переводили в камеру к стукачам, вслед за этим приносили передачу или посылку. Стукачи, конечно, набрасывались на нее, устраивали коллективное пиршество вместе с владельцем (мол, в камере все общее), после чего владельца перебрасывали в прежнюю камеру. При этом хорошо, если стукачи хоть что-то разрешали ему взять из его же передачи (мол, забирать с собой передачу не принято).

Но особо страшные слухи ползли по тюрьме о так называемых пресс-хатах – специальных камерах со стукачами, в которые бросали, как к волкам в яму, подследственных, не желавших признавать предъявленные им обвинения. Их подвергали там издевательствам, избиению и террору, а иногда и убийству, оформляя это как «самооборону». Впоследствии мне пришлось непосредственно столкнуться с одним из таких случаев, когда в больнице скончался человек, забитый в «пресс-хате» до полусмерти.

В отдельных случаях опера шли на прямое нарушение закона, подбрасывая стукачам неугодных малолеток, т.е. арестованных детей. Оказывается, у нас в Союзе могут арестовывать детей с 14-летнего возраста. По закону до 18 лет их должны содержать отдельно. Нарушая этот закон, детей бросали в камеры к стукачам, у которых было только одно желание – изнасиловать, удовлетворить свою похоть, научить курить «дрянь», превратить детей в стукачей, блатных, предстать перед ними некими «героями», образцами для подражания.

Многие стукачи пытались скрывать свои фамилии и выступали под кличками, которые сами себе присвоили. В частности, Олейчик выступал под кличкой «Синий». Под этой кличкой он вступал в общение с другими арестованными и в перекличку через разбитые окна с другими камерами. Свою фамилию он никогда не называл и был страшно недоволен, когда один из надзирателей рассекретил его, назвав по фамилии в моем присутствии.

Вообще, мания к кличкам у уголовников буквально у всех. Мне приходилось слышать, как молодой парень, впервые попавший в тюрьму, не мог придумать себе кличку и кричал в окно: «Тюрьма, тюрьма, дай кличку!». Какая только похабщина не неслась ему в ответ от развеселившихся уголовников! Причем часто кличками они снабжали и других, даже политических, помещенных в их среду. Они знали, что я доктор технических наук, но путали это понятие с врачом и часто обращались за медицинскими советами. Когда же я им пытался объяснить, что я специалист по кибернетике, то понимали это с трудом, а слово «доцент» для них было вообще за семью печатями. Впрочем, впоследствии в концлагере (по официальной терминологии, в ИТК) ко мне обращались «Сан Саныч», хотя за глаза окрестили «профессор».

В Улан-удинской тюрьме я столкнулся с прямым лжесвидетельством. Однажды в камеру, где находился я и трое стукачей – Александр Гаврилов, Илья Исанюрин и Олейчик, – бросили на короткое время некоего Супонкина. Он рассказал, что его обвиняют в убийстве, но он не имеет никакого отношения к этому преступлению. Весь разговор был в моем присутствии. Спустя несколько месяцев я узнал, что Супонкина осудили на основании показаний Олейчика, Исанюрина и Гаврилова. Якобы Супонкин им сказал, что убийство совершил он. Это был обычный прием, когда человека арестовывали, ничего доказать не могли. Но не признаваться же следствию в своей ошибке, не выпускать же его на свободу и не портить отчетность по раскрытию преступлений! Тем более, когда такое серьезное преступление, как убийство, где «виновный» должен быть обязательно наказан. Я знаю, что иногда, таким образом, страдали десятки людей, не имевших никакого отношения к данному преступлению и арестованных просто по подозрению. Всем им, в конечном счете пришивалось какое-нибудь «дело», часто не имевшее никакого отношения к причине ареста, как это было в знаменитом деле Пешехоновой, в котором пострадали около 30 ее случайных знакомых. Начальник оперчасти Улан-удинской тюрьмы Иванов был особенно наглым и пустил кровь тысячам людей.

ВТОРОЙ СУД. КОНЦЛАГЕРЬ ОВ-94/2

Суд под председательством судьи Жанчипова Э.Б. состоялся в начале августа 1978г. Когда я выступил с заявлением о том, что смешно судить человека за то, что якобы государство платило ему больше, чем положено, стал говорить о преступных методах следствия, уничтожении неугодных квитанций, подделке документов, фальшивой экспертизе, политической подоплеке всего этого «дела», меня грубо прервали и в тот же день в камере отобрали все мои выписки из дела, заметки к судебному процессу, копии жалоб и вообще всю бумагу и ручки. Мои устные протесты в суде прокурор Байбородин тут же прерывал и начинал кричать о том, что я антисоветчик, клеветник, так и не ставший на путь исправления. Короче, мне влепили 3 года концлагерей строгого режима. Виновным себя я не признал.

Отбывать наказание отправили из Улан-Удэ в концлагерь в Иркутскую область на лесоповал. За Иркутском от станции Решеты Сибирской магистрали по железнодорожной ветке, не обозначенной ни на одной карте, нас везли на Север около двух часов, и все это время вдоль полотна тянулись концлагеря. Официальный адрес лагеря:

665061, Иркутская обл., Тайшетский район, поселок Новобирюсинск, Учреждение Н-235/12.

В этом концлагере я пробыл около месяца и благодаря сочувствию заведующего лагерным медпунктом почти все это время пролежал в больнице. Затем лагерное начальство, а возможно, и Управление ИТК Иркутской области решило, что им ни к чему лишний политический и отправило меня обратно в Бурятию в концлагерь почтовый ящик ОВ-94/2 в п.Южный недалеко от Улан-Удэ. Начальник этого «образцового» концлагеря Леонид Друй отличался особой жестокостью. Как-то я подсчитал, что за несколько лет своего пребывания в этой должности он выписал заключенным около 150 тысяч человеко-дней пребывания в холодном карцере, не считая сотен тысяч человеко-дней во внутрилагерной тюрьме особого режима (ПКТ).

На любой нелепый рапорт надзирателей или просто холуев-заключенных («повязочников», «красных») у него было одно наказание – 15 суток карцера. На любую попытку что-то объяснить, сказать в ответ, слышалось рычание: «А, ты ... недоволен! Добавить еще 15 суток!!»

В итоге в концлагере 90 % заключенных страдали желудочными заболеваниями, 20 % – туберкулезом, около 10 % – венерическими болезнями. Часто были случаи самоубийства, особенно в ШИЗо и ПКТ. Например, з/к Богданов, не выдержав пыток, повесился в камере карцера.

В концлагере царил произвол «красных», избивавших «мужиков» и тех, кто не хотел вступать в СВП (секция внутреннего порядка), т.е. стать «красным».

Не брезговал Друй и всевозможными махинациями. В частности, используя труд заключенных, изготавливал по заказам номенклатуры за символическую плату великолепные мебельные гарнитуры, ремонтировал автомашины, отпускал «списанные» материалы и таким образом держал в зависимости собственное руководство МВД, прокуратуру и высшее руководство БурАCСР, включая обком. Да и по сути дела все руководство Бурятской республики было связано круговой порукой и представляло собой единую мафию.

В конечном счете (уже после моего освобождения) Друй попался на взятках, но отделался легким испугом и был с почетом отправлен на пенсию. Ныне он проживает в трехкомнатной квартире в Улан-Удэ, 670000, по ул. Борсоева, 29, кв.37 (тел: 2-93-12).

Но и на пенсии он сохранил свои привычки относиться к людям как к скотине. Мне пришлось видеть, как, игнорируя огромную очередь в магазине, он подал чек продавцу. На мой вопрос: «Почему без очереди?» – с детской наивностью ответил: «А я ее не заметил!»

Зэки рассказывали, что Друй велел собрать всех кошек в ИТК в мешок, бросил мешок в топку в котельной и наблюдал как они орут и мечутся в огне. Другой случай был при мне. В яме туалета ШИЗо нашли арестантские миски. Он приказал подавать пищу в них.

Впрочем, мало отличался от него и его заместитель по режиму Круглов Н.Я., проживающий в Улан-Удэ по (бывшему) проспекту 50 лет Октября, 22, кв.19, тел: 9-46-07, а также начальник оперчасти Быков Б.А. (Улан-Удэ, 670033, ул. Краснофлотская,26, кв.15). Большой жестокостью отличался и ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) Поляков (п. Южный, ул. Багдата, 15, 30083, 248), учившийся после моего освобождения в Улан-Удэнском технологическом институте, где я работал в период второй ссылки. Он хотел посадить меня в карцер только за то, что я подобрал в мусоре обрывки «Правил поведения заключенных».

Удивительно, что все эти люди, случайно встречаясь со мной после освобождения в ссылке, даже в период перестройки не чувствовали никакого смущения. У них даже мысли не возникало о преступности своих действий хотя бы по отношению к политзаключенным.

Из всего обслуживающего персонала концлагеря относился ко мне сочувственно только врач Бакланов Николай Артемьевич. Но возможности его были весьма ограниченны.

Друй, будучи евреем, особенно старался выслужиться перед КГБ. Был взят курс на прямое уничтожение меня. Около 9 месяцев (285 суток) он продержал меня, легко одетого, в холодном карцере на фунте черного хлеба и воде, а остальное время – почти два года – во внутрилагерной тюрьме.

Невозможно описать те пытки и издевательства, которые мне пришлось перенести. Меня, легко одетого, держали в камерах с обледенелыми стенами, помещали в неотапливаемый бокс около покрытой льдом наружной двери и зимой в 40-грaдусный мороз по несколько раз в день открывали эту дверь на два часа для «проветривания». Помещали в темную сырую камеру с мокрицами, тараканами, вонючей парашей и на 6 кв. метрах набивали по 6 – 8 человек, так что люди должны были сидеть и спать на грязном полу. Уголовников, особенно «красных», поощряли избивать и терроризировать меня. На мои требования одиночного содержания отвечали: «Не положено». А мои жалобы просто выбрасывали.

Все мое пребывание в концлагере Друя вспоминается как сплошной кошмар. Дело не только в постоянном голоде, доводившем до голодных обмороков. Главная пытка была холодом, в ознобе и судорогах истощенного организма. Разрешали надевать только трусы, майку и тонкие арестантские хлопчатобумажные штаны и куртку. И это при обледенелых стенах или выходной распахнутой для «проветривания» коридорной двери и всегда холодных батареях. Температура в камерах могла держаться только за счет тел самих заключенных. А какое тепло мог выделить голодный человек и его испорченный желудок?

Особенно мучительно было ночью. Спать приходилось калачиком, натянув куртку на голову и стараясь дышать под нее, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Просыпаться каждые полтора-два часа от дикого озноба, вскакивать, прыгать и махать руками, чтобы хоть немного согреться и унять трясучку.

Всеми этими пытками КГБ и Друй добивались только одного: раскайся, выступи по телевидению. Все мои жалобы в прокуратуру и др. органы и лично прокурору по надзору за ИТК Гришину И.А. (г. Улан-Удэ, 670015, ул. Павлова, 65, кв. 30, тел. 2-11-32) выбрасывались, оставались без ответа.

Во время моего сидения в ШИЗо и ПКТ газеты упоенно писали об эксперименте на совместимость проживания в одной комнате 3-х испытуемых оплачиваемых добровольцев в течении 3-х месяцев. Эксперимент проводился в рамках подготовки экспедиции на Луну и создания на ней лунной базы. Добровольцы, имея прекрасное питание, нормальную температуру и освещение, мягкие диваны и постели, душ, туалет, книги, игры, телефон и телевидение, должны были не перессорится и не переругаться между собой в течении 3-х месяцев. Не знаю, как они там жили, но через три месяца их встречали как героев, совершивших подвиг.

Мне пришлось просидеть в грязных, холодных, вонючих, темных, тесных камерах ШИЗо и ПКТ 4-е года на 400 граммах черного хлеба и иногда миске баланды, без теплой одежды и практически без постели и места для сна, среди полчищ тараканов и клопов, в камерах с вонючей парашей. А главное среди полулюдей-уголовников, без всякой морали и принципов, чей девиз: умри ты сегодня, чтобы я смог дожить до завтра; главное развлечение которых – издевательство, а то и насилие над более слабым; среди непрерывного мата, постоянных драк и сведения счетов друг с другом.

Согласились ли герои-добровольцы быть 3 месяца в таких условиях?

ТРЕТИЙ АРЕСТ И ФАБРИКАЦИЯ НОВОГО ДЕЛА

За десять дней до конца 2-го срока меня, еле державшегося на ногах, больного, вызвали из камеры ШИЗо и предъявили новые обвинения. Якобы в концлагере я агитировал уголовников против советской власти. Вопрос, как, находясь в одиночной камере карцера или тюрьмы, я мог агитировать, зачем агитировать тех, кто приставлен терроризировать меня, и как многократно судимые, всю жизнь находящиеся в концлагерях уголовники могли подрывать бедную советскую власть, обходился молчанием.

Около 40 «активистов» - уголовников подписали нужные КГБ показания, тут же получая за это передачи, посылки, свидания с родственниками. Среди них такие, особо доверенные, назначенные на теплые места, как грабитель Смирнов С.В., бандит Нижмаков Ю.Л., убийца Рабжуев В.Д., взяточник Миронов В.Е., гомосексуалист («петух») Толстоногов С.М. и др.

Многие из них, например Смирнов С.В., Рабжуев В.Д., Назаров В.П., Рыбиков В.Д., строчили свои лживые доносы и ранее. Со многими из подписавших я не перемолвился даже словом. У меня даже в мыслях не было агитировать их против советской власти (которую большинство из них и так ненавидят), а тем более подрывать ее или убивать коммунистов. Демократическое движение навечно бы опорочило себя, если бы стало привлекать в свои ряды, подобно большевикам, уголовные элементы.

Но логика и не нужна была следователю КГБ Кожевину В.А. Он не постеснялся вменить мне даже переписку с Гинзбург А.И., Корсунской М.В., Шиханович Ю.А., Любарским К.А., Подрабинек А.П., Романовой А.Я. и др., когда я находился в концлагере и в ссылке, доносы, которые на меня строчили агенты КГБ Ванников Е.К., Полиенко Г.С., Тугарина Л.А., Эрдынеев А.Б., Гильбух и др. во время моего пребывания в п. Багдарин. Причем характерно, что они не вменили эти доносы, когда фабриковали мне второе дело в 1978 г., а берегли их для последующего.

Впрочем, и мои соседи в п. Багдарин армяне Акопян Г.Б. и Оганесян Г. А., висевшие у КГБ на крючке за махинации с золотом, подписали лживые показания.

Особую ненависть у кагебистов вызвала найденная у поселившейся в моей комнатке после ареста Найдановой Т.Б. рукопись воспоминаний «Обыкновенный коммунизм» о пребывании в Мордовских концлагерях, а также моя фотография с плакатом «Требую выезда из коммунистического рая в капиталистический ад».

Справедливости ради следует отметить, что не все уголовники согласились стать лжесвидетелями. Заключенные Аврaменко И.В., Куренков В.Р., Власов М.П. отказались подписать «нужные» показания и за это подверглись жестоким преследованиям, пыткам в ШИЗо и ПКТ.

В следственной тюрьме Улан-Удэ меня содержали в камере только со стукачами, которые подвергали меня непрерывному террору и истязаниям. Все пребывание там вспоминается как сплошной кошмар. Я насмотрелся и наслышался такого, что даже нацистские тюрьмы и концлагеря многим показались бы игрушкой по сравнению с теми низкопробными и лицемерными методами, к котором прибегали коммунисты Иванов, Коденев и др.

Восемь месяцев под следствием я, больной и совершенно измученный, отрицал все обвинения и домогательства КГБ о раскаянии и выступлении по телевидению. На девятый месяц Кожевин притащил толстые тома собранных против меня «показаний» «свидетелей» и заявил: «Вот дело. Либо получишь 15 лет, причем мы создадим условия, что протянешь не более одного года, либо выступишь с раскаянием и будешь на свободе!».

Я шел по делу один, мое «раскаяние» могло повредить только моей репутации, все мыслящие диссиденты знали, какими методами оно добывается. После нескольких дней размышлений я решил согласиться. Учитывая, что это был 1982 г. и до периода «гласности» и освобождения политзаключенных было еще очень далеко, я могу совершенно точно сказать, что если бы я не согласился, то сейчас меня не было бы в живых.

Конечно, я встречал потом людей, которые осуждали меня за это, но обычно это были те, кто сам не сидел, либо «экскурсанты», каявшиеся и закладывавшие других на следствии, но чье раскаяние не было предано публичной огласке, ибо огласке предавалось только раскаяние широко известных за границей и в СССР диссидентов. Я могу принять осуждение только тех, кто сам отсидел столько лет, подвергался таким же пыткам, истязаниям и давлению, как я. Но я не знаю таких. Просто раскаяние подавляющего большинства не предавалось огласке, чтобы не создавать впечатление, что у нас много политзаключенных, а для доказательства искренности этих людей заставляли стучать на своих товарищей.

Больше месяца меня лечили и откармливали в тюремной больнице, чтобы я выглядел прилично. Потом привезли в КГБ, заставили надеть чистую рубашку, галстук, пиджак, посадили за стол, чтобы не видны были арестантские штаны и кирзовые сапоги, и за 5 минут до записи вручили текст. Бегло пробежав его глазами, я стал просить исключить из него упоминания диссидентов, но мне жестко ответили, что текст спущен сверху из Москвы и должен быть зачитан в таком виде. Во время записи я пытался что-то опустить, изменить, но Кожевин следил по копии, и меня заставили зачитывать текст снова.

Не знаю, что они там, накомбинировали из этих двух записей, ибо во время трансляции я сидел в тюрьме. По выходе я убедился, что коммунистические писаки приводили в своих статьях в кавычках якобы мои высказывания, которых я никогда не говорил и в силу своих убеждений не могсказать. Об этих статьях меня никто не извещал и о некоторых из них я узнал только по приезде в США.

На авторов известных мне статей я подал в суд, еще находясь в Улан-Удэ, но все мои заявления даже не были приняты к рассмотрению.

Тем не менее, несмотря на раскаяние и обещания КГБ, меня судили в третий раз и дали 1 год ИТК (период следствия и суда) и 5 лет ссылки.

ВТОРАЯ ССЫЛКА

Местом второй ссылки определили Улан-Удэ и устроили на работу старшим научным сотрудником в Восточносибирский технологический институт (ВСТИ) на кафедру вычислительной техники, которой заведовал доцент Мухопад Юрий Федорович.

В Бурятии вто время я был единственным доктором технических наук. В основном я сотрудничал с заводом «Теплоприбор», точнее, с его конструкторским отделом (нач. Глухоедов Ю.Н.) и отделом новой техники в разработке новых приборов и аппаратов. Были контакты также с огромным Улан-удинским авиационным заводом, судостроительным и локомотиво-вагонным заводами, с Бурятским филиалом Сибирского отделения Академии наук. По научным делам меня вынуждены были посылать в командировки в Академгородок в Новосибирске и даже иногда в Москву.

За период ссылки с момента освобождения (конец апреля 1982 г.) и до конца 1987 г. мною было сделано 13 изобретений в области космонавтики, двигателей, теплотехники. Некоторые из них были сразу же засекречены.

Конечно, я подвергался непрерывной слежке КГБ. Сотрудникам кафедры было наказано следить за мной. Любое мое высказывание, даже о том, что сегодня плоxaя погода, истолковывалось как охаивание условий жизни в СССР с целью подрыва советской власти. Особенно старался стукач КГБ доцент Зубрицкий Э.В., о доносах которого на меня и других сотрудников мне говорили некоторые руководители института и даже кагебистский куратор ВСТИ Лесков А.С.

Как только началась так называемая «перестройка» в 1985 г. я написал заявление об отказе от телевизионного выступления, рассказал в нем, какими методами оно было получено, и заявил, что в сочиненном КГБ тексте вообще нет ни одного моего слова. Это заявление было послано во многие центральные газеты, но ни одна из них его не опубликовала.

В 1986 – 1987 гг. это заявление было передано Сергею Григорьянцу, редактору газеты «Гласность», и Петру Старчику, члену редколлегии «Экспресс-Хроники». Краткое сообщение об этом появилось в сборнике «Вести из СССР», 7 – 19, 1987 г.

Как уже говорилось, я пытался подавать в суды на коммунистические газеты и авторов пасквилей, освещавших мое дело и приводивших якобы «мои» высказывания, но мои заявления не принимались.

После всего этого, а также подачи заявления на выезд из СССР отношение ко мне со стороны руководства института, обкома КПСС, резко ухудшилось. В выезде мне было отказано, и КГБ начал фабриковать новое дело. Друй организовал от имени уголовников своего концлагеря коллективное письмо с требованием привлечь меня к суду как не вставшего на путь исправления и продолжающего клеветать на советскую власть. Вскоре он попался на взятке, был переведен инструктором в колонию для малолетних, а потом с почетом отправлен на персональную пенсию. Даже милицейские звания ему сохранили. Однако перестройка к этому времени набрала достаточную силу, стали выпускать политзаключенных, и председатель Бурятского КГБ Верещагин Г.И. не решился затевать новое политическое дело. Возможно, что ему не разрешили это из Москвы.

Через положенные 6 месяцев после отказа в выезде я подал новое заявление, причем написал его в очень резкой форме. Помню, там были такие фразы: «Что вы как собаки вцепились в меня?! Все равно, я был и буду врагом вашего фашистско-коммунистического режима, и всегда буду бороться против него».

Через несколько месяцев поступило разрешение на выезд, Я выехал в Москву и в начале июня 1988 г. покинул СССР. Вместе со мной поехала моя новая жена Ольга.

Уже после моего отъезда в «Огоньке» (№ 4, 1989, стр. 6) появилась статья Анатолия Головкова «Время на размышление»,где впервые в официальной советской печати ставился вопрос о незаконном осуждении диссидентов брежневского периода и приклеивании им ярлыков «отщепенцев», «клеветников», «агентов мирового империализма» и «врагов народа». В ней, в частности, описывалось мое «дело» и ставился вопрос о реабилитации всех жертв брежневского произвола.

По приезде в США я опубликовал ряд статей в советской и зарубежной прессе в защиту политзаключенных: статью «О реабилитации жертв коммунистического произвола» (Газета «Советская молодежь» от 7 августа 1990г.), интервью «Пока компартия у власти, в СССР не может быть подлинной демократии» («Советская молодежь» от 19 октября 1990г.), статью «День памяти жертв большевизма» (газета «Новое русское слово» от 7 сентября 1991 г.) и др. Были организованы также демонстрации у советского представительства при ООН и письма в защиту лиц, чьи дела сфабрикованы по политическим мотивам. Конечно, трудно что-либо ожидать от бывших коммунистов, которые с целью удержания власти тут же перекрасились в «демократов», стремительно разваливают экономику страны, стремятся ухудшить условия жизни населения, чтобы вызвать бунты и снова придти к тоталитаризму.

Остается только надеяться, что им это не удастся и республики, входившие в бывшийСоветский Союз, станут демократическими, цивилизованными и процветающими государствами, тесно сотрудничающими между собой и соблюдающими права человека. Хочется надеяться, что жертвы были не напрасны.

1990 г.

Валерий Рубин

Александру Болонкину

Перед пропастью страшной

обмирает душа...

Я Болонкина Сашу

обнимаю, спеша.

То ли передо мною

он на миг постарел,

то ли перед страною,

где он столько сидел.

Вот он – в сером костюме,

поприбавил морщин...

Я его после тюрем

провожаю один.

Объявляется вылет

и не выдержать мук,

сколько в карцерах вынес

этот доктор наук.

Не подумаешь, встретя,

что колючкой крещен...

Это в наше-то время?!

А в какое ж еще?!

Вот уже он с вещами,

переходит черту...

Невиновных – прощают,

никогда – правоту.

Вот его у оконца

человек обыскал...

На энергии солнца

он поднимает корабль.

Вот он встал вдруг и замер,

поднимает кулак...

Мол, уходит не насмерть!

Но для нас это так.

Вот он издали машет,

как на том берегу

и помочь тебе, Саша,

я уже не могу.

1988 г.

Вaлeрий РУБИН – известный советский поэт и писaтeль. Публиковался в вeдущиx совeтскиx литeрaтурныx журнaлax «Новый мир», «Знамя», «Юность». В 1981 году опубликовал ряд своих критичeскиx стиxотворeний на Зaпaдe в журнaлe «Континент», a зaтeм их читали по «Голосу Америки». За это подвeргaлся прeслeдовaниям в СССР. В 1994 г. вышла его книга «Обыск».

Михаил Литвин

ДИССИДЕНТУАлександру Болонкину

Ты страною своею был бит и гоним.
Много лет лагерей, а финал:
Не вдыхать тебе больше отечества дым,
Где за правду полжизни отдал.

Помнишь БУРов мордовских зловонную пасть?
Был унижен ты, но не сражен.
Хоть сменила личину преступная власть,
Может, зря все же лез на рожон?

Ты уже не внутри, но еще и не вне,
Чтобы памяти голос затих.
Кто у власти был – тот и сейчас на коне,
Ну а прочие все – при своих.

Ты прости, если что-то сказал я не так.
Надо нам эту песню допеть.
Выпьем водочки, вспомним проклятый Сиблаг,
Шахты клеть, произвола плеть.

Рано тлеть нам, душа еще хочет гореть,
Ей до срока не выгореть в шлак.
А России пока что болеть и болеть,
Ведь свободы приспущен флаг.

2004 г.

ЧАСТЬ 3.

ЗА РУБЕЖОМ. НАСА И НАУЧНЫЕ ЛАБОРАТОРИИ

ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ США

ОТЪЕЗД ИЗ СССР

Еще находясь в ссылке в Улан-Уде, я подал заявление на выезд из СССР. После этого отношение ко мне со стороны руководства института, обкома КПСС резко ухудшилось. В выезде мне было отказано, и КГБ начал фабриковать новое дело. Начальник концлагеря Друй организовал от имени уголовников коллективное письмо с требованием привлечь меня к суду как не вставшего на путь исправления и продолжающего клеветать на советскую власть. Однако к этому времени перестройка набрала достаточную силу, стали выпускать политзаключенных, и председатель Бурятского КГБ Верещагин Г.И. не решился затевать новое политическое дело. Возможно, что ему не разрешила Москва.

Я приехал в Москву. Еще до моего приезда жена поспешила развестись со мной, чтобы захватить квартиру и выписать меня. Власти отказались восстановить мои права на квартиру и работу. Оставался один путь.

В те времена выезд разрешался только в Израиль - согласно Хельсинским соглашениям с целью объединения семей.Друзья евреи, сидевшие со мной в концлагере, прислали мне вызов якобы от моих родственников. Через положенные 6 месяцев после отказа в выезде, уже находясь в Москве, я подал новое заявление, причем написал его в очень резкой форме. Помню, там были такие фразы: «Что вы, как собаки, вцепились в меня? Все равно я был и буду врагом вашего фашистско-коммунистического режима и всегда буду бороться против него».

В то время противодействие выезду в Израиль ослабло. Через несколько месяцев я получил разрешение на выезд мне. Выезжающим запрещали вывозить буквально все: любые документы, дипломы об образовании, ценности, картины и даже книги. На любую книгу надо было получить разрешение, удостоверяющее, что она никакой ценности не представляет. Много людей ринулось в эту лазейку из коммунистического рая. Помню огромные очереди в библиотеке им. Ленина в Москве на получение разрешения на вывоз книг и за визой в иностранное (кажется, швейцарское) посольство, которое представляло Израиль, ибо советское Правительство тогда разорвало дипломатические отношения с Израилем. Выматывали бесчисленными глупыми справками, очередями за ними, издевательским отношением в ОВИРе, требовали сдать жилье и т.п. Кроме того, с отъезжающих брали огромный выкуп из рабства (конечно, под другим лицемерным предлогом) примерно в размере годовой средней зарплаты. Стоимость билетов до Вены была в 10 раз выше, чем стоимость на аналогичное расстояние внутри СССР. Обменный курс иностранцам за доллар был 70 копеек. Отъезжающим же примерно за 10 рублей давали один доллар и то в ограниченном количестве: около $100 взрослому человеку. За прямой обмен денег с иностранными туристами сажали в тюрьму (т.н. валютчиков). За обнаружение необъяснимой суммы в валюте у советских граждан также могли посадить. При входе в валютный магазин для иностранцев проверяли, есть ли у тебя валюта, и при выходе могли арестовать. Друзья предупредили меня, что при выезде, на таможне, выезжающих подвергают тщательному обыску, отбирают дипломы об образовании и конфискуют золотые и серебряные изделия.

Я отнес дипломы в швейцарское посольство для отправки в Израиль и свои золотые,и серебряные медали за авиамодельные рекорды, медали жены за окончание школы и работу, а также фотопленки моей докторской диссертации в американское посольство.

Впоследствии, после приезда в США, благодаря помощи моих друзей в Израиле мне удалось получить мои дипломы. Друзья написали, что никакой регистрации принятых в посольстве документов не было и им пришлось долго искать их среди огромной кучи документов отъезжающих, которыми была завалена комната. Что касается американского посольства, то на все мои запросы в МИД США мне предлагалось обращаться прямо обычной почтой в американское посольство (т.е. через советский КГБ), ибо все в СССР (кроме американцев и иностранцев) знали, что любое письмо в адрес американского посольства идет через КГБ. Тогда я пошел на хитрость, написал в ФБР США, что я сдал в американское посольство в зашифрованном виде важные оборонные сведения о СССР и прошу их отыскать и вернуть мне.

Через несколько месяцев я получил ответ, что женщина, которая работала в то время в Американском посольстве на приеме посетителей, уволилась и отыскать ее они не могут (!?). Мог ли КГБ не найти советского сотрудника, который поработал в советском посольстве за границей у главного врага страны? Он не только подвергался тщательной проверке до приема на такую работу, но и потом все время находился на учете и под наблюдением КГБ. Так я впервые напрямую столкнулся с американской безалаберностью и непониманием советской действительности. Еще раньше я имел представление о беззубости передач «Голос Америки», их журнала на русском языке «Америка», который СССР по договору должен был распространяться в СССР (и, конечно, не распространялся среди простого населения) и журнал «Советский Союз», который мог выписать любой житель США и капстран. Диссиденты сетовали, что руководили американскими радиостанциями и изданиями выпускники американских университетов, которые совсем не знали советской действительности и не хотели прислушиваться к советам диссидентов. Передачи «Би-би-си» и «Немецкая волна» были более интересны и содержательны.

ВЕНА (АВСТРИЯ)

В начале июня 1988г. я покинул СССР. Вместе со мной выехала из Советского Союза моя новая жена Ольга. Как и всех отъезжающих в то время, нас долго обыскивали на советской таможне, поштучно перебирали все вещи, жену довели до слез, требуя сдать позолоченное колечко – память ее матери.

Прилетели мы (группа эмигрантов) в Вену (Австрия), забрали свои чемоданы и вышли в город. Эмигрантов встретили представители ХИАС (еврейская организация). А где же таможня, проверка чемоданов? – удивился я. Не менее удивленные моим вопросом встречающие ответили: «Если вам нужен полицейский, то вот он стоит в углу».

Поселили нас в гостинице. ХИАС оплачивала гостиницу и выделила деньги на питание. Более месяца мы жили в Вене, посещали дворцы, музеи, храмы, побывали в замечательной венской опере. Меня поразили чистые улицы, огромные католические храмы и богослужения, музей, в котором демонстрировались фотографии прихода гитлеровских войск в Австрию и сотни тысяч приветствующих, встречавших их австрийцев (что начисто опровергало советскую версию, что нацисты оккупировали Австрию против воли ее народа), товары выложенные, повешенные прямо у входов в магазины и не охраняемые, открытые объявления проституток, рынки с обилием фруктов. Причем некоторые фермеры в конце торгового дня отдавали остатки непроданных продуктов эмигрантам. На пляжах школьницы старших классов лежали с открытой грудью.

Благотворительные организации предлагали бесплатно массу одежды, отданную им австрийцами. Я не видел ни одного австрийца в пунктах ее раздачи. Но многие советские эмигранты набирали ее мешками. Потом им пришлось многое просто бросить в аэропорту, поскольку за лишний вес багажа надо было платить, а платить они не хотели. Особенно меня поразила одна алжирская эмигрантка, которая подобрала огромную коробку из-под телевизора, привязала к ней веревку и приволокла ее в пункт раздачи одежды для бедных, набрала одежды на целый магазин. Кому? Зачем? С подобным явлением я столкнулся и в Америке. Некоторые советские эмигранты набирали бесплатные продукты в благотворительных организациях прямо мешками. Я спросил у одной старухи, зачем ей мешок хлеба? У меня много детей, - ответила она. Судя по возрасту, ее дети давно взрослые и должны содержать ее, а не она их. Мне лишний раз пришлось убедиться: чем ниже уровень цивилизации, тем больше развит хватательный инстинкт у многих ее представителей.

На одной из центральных площадей лежал огромный камень, который, видимо, собирались заложить в основание какого-то памятника. Предлагали угадать его массу, и тот, кто называет самую близкую цифру к его действительному весу, должен был получить солидную сумму.

Дети некоторых эмигрантов быстро сообразили, как зарабатывать себе на сладости в новой обстановке. На площади в людных местах постелили коврик и стали показывать акробатические упражнения. Обычно они быстро собирали себе на мороженое. Собственно, всю эмиграцию обеспечивал ХИАС. Толстовский фонд, который должен был поддерживать русских, оказался нищим и не поддержал никого.

ХИАС старался проверить, действительно ли эмигранты евреи. Еврей - это не нация, как считалось в СССР, а люди, исповедующие иудаизм. Есть даже негры, считающие себя евреями и желающие жить в Израиле. Приехавшим задавались элементарные вопросы об еврейских праздниках или еврейской истории. Эмигранты спрашивали друг у друга, какие и когда у евреев праздники и исторические события. Это показывает всю глупость советских антисемитов, третировавших евреев на основании 5-й графы в паспорте. Советские евреи давно стали русскими. Истинно верующих евреев осталось мало.

ХИАС агитировал евреев ехать в Израиль. Однако желающих туда отправляться было немного. Подавляющее большинство предпочитали США. Но в США, по закону, могли уехать и получить статус беженца только люди, преследуемые на родине за их национальность, религию, расу или политические убеждения.

Из сотен советских эмигрантов, находившихся в то время в Вене, я был единственный бывший политзаключенный. Остальные шли под маркой преследуемых «евреев». Евреи не негры и попробуй отличи их от остальных, тем более, что за сотни лет изгнания большинство из них перемешались и ассимилировались с другими нациями. Если даже в паспорте записано русский, то человек всегда мог доказывать, что на самом деле он еврей, а запись «русский» сделана для того, чтобы его не преследовали как еврея.

Естественно, их стали спрашивать, в чем выражалось их преследование. Большинство не могли ничего придумать, кроме таких вариантов: как антисемиты поджигали письма в их почтовом ящике; не приняли учиться в избранные ими высшие учебные заведения. А один (и это подхватили другие) показал, что антисемиты бросили в его окно кирпич. Когда же я стал спрашивать об условиях, в которых он жил, выяснилось, что его квартира была на 9 этаже! В общем, на 90% это оказалась так называемая «колбасная» эмиграция. Были среди них и такие, кто считал, что если в СССР у него была квартира, дача и автомашина, то в США у него будет минимум три квартиры, три дачи и три автомашины. Потерпевшими от советской власти считали себя те, кто был какое-то время в так называемом «отказе», т.е. подал документы на выезд, ему отказали и выгнали с работы.

ИТАЛИЯ

Примерно в августе 1988г. всех, кто не пожелал ехать в Израиль и просил о въезде в США, вывезли в Италию. Помню, что на вокзале в Вене нас охраняли автоматчики – австрийские власти боялись террористических актов арабов, ведь мы считались евреями.

В Италии нас поселили в Ладисполе – небольшом городке около Рима. Ожидание разрешения на въезд в США как беженцев занимало несколько месяцев, и в Ладисполе было много советских эмигрантов. ХИАС оплачивала квартиру (обычно комнату на семью) и выделяла деньги на пропитание. Для детей организовали школу. Для взрослых - компьютерные курсы. Частная компания организовала экскурсии по Италии. Там были хорошие пляжи с отличным черным песком. Чувствовали мы себя, как на курорте. ХИАС прислала своих сотрудников, которые призывали ходить в местную синагогу. Помню, что другие церкви (в основном католические) также звали к себе и давали подарки пришедшим. Многие советские эмигранты бегали из одной церкви в другую, что вызывало гнев еврейских сотрудников. Я немного подрабатывал как редактор небольшого листка на русском языке и преподаватель математики в школе. Помню, что правозащитники организовали в Риме митинг в защиту советских евреев в СССР и прислали бесплатные автобусы в Ладисполь. Я поместил об этом сообщение в листке, и многие эмигранты поехали. Интересовал их, конечно, не митинг, а возможность съездить бесплатно на экскурсию в Рим. Я же получил выговор от еврейских представителей. Оказалось, что митинг был в субботу, а в субботу евреям положено отдыхать.

Можно было ходить в клуб, где специально для эмигрантов показывали советские кинофильмы. Фильмы были закуплены в коммунистические времена у советских органов пропаганды, и в большинстве из них их рассказывалось о счастливой жизни в развитом социалистическом раю. Американцы не знали русского языка, не имели идеологического отдела и показывали фильмы, какие попало. Помню фильм о славных деяниях советских чекистов. Из всех зрителей, так называемых беженцев от невыносимого коммунистического режима, только я возмутился и пошел сказать руководству, что за фильм они показали.

Один старик, которому, как и всем нам в Италии, нужно было подписать ходатайство в США с просьбой о политическом убежище, отказался, заявив, что он поехал посмотреть Америку. Ему пытались объяснить, что в этом случае он просто турист и должен ехать и жить на свои средства (которых у него не было и не могло быть в те времена). Чем кончилась эта история, я не знаю. Другого старика вызвали взрослые дети, ранее выехавшие в США. Их попросили оплатить его «доставку». Они отказались.

США

Примерно в октябре 1988г. из госдепартамента США пришло разрешение мне и жене на въезд в США в качестве политических беженцев. Заметим, что статус беженцев давал большие преимущества – беженец, еще не имея американского гражданства, имел права на все пособия для бедных американских граждан, что давало ему средства для существования. Вот почему эмигранты того периода вынуждены были находиться в Италии и ждать подтверждения этого статуса (как преследуемые на родине по национальному признаку). Выпускали их из СССР без валюты, и жить первое время за границей без поддержки было невозможно. Мы подписали бумагу, что вернем затраченные на нас средства. В самолете летело много советских эмигрантов. И когда самолет приземлился в США, раздались аплодисменты.
В Америке нас вначале поселили в гостиницу, а затем мы подыскали в Бруклине недорогую квартиру, стали ходить на бесплатные курсы английского языка. Как всем бедным в США, нам дали велфер (пособие для бедных, как я помню, около 400-500 долларов в месяц), государство оплачивало квартиру (по так называемой 8 программе), дали фудстемпы (талоны для покупки продуктов питания, порядка 120 долларов на человека в месяц), медикайд (бесплатное медобслуживание и лекарства, все оплачивало государство). В то время получить 8-ю программу (оплачиваемую государством квартиру) было легко и время пребывания на велфере было не ограничено. Пользовались им в основном негры. «Бедный» мог иметь недорогую машину.

Еврейские «беженцы» попали буквально в рай. В бюро по трудоустройству им предлагали работу, но трудиться они не спешили. Более того, многие стали мошенничать. Устраивали фиктивные разводы, чтобы увеличить велфер, фиктивный уход друг за другом (домработники от государства по уходу за старыми и больными).

По закону каждый гражданин США имеет право на беспроцентный заем в несколько тысяч долларов для послешкольного образования. В то время суммы этого займа было достаточно, чтобы получить высшее образование в государственных колледжах и университетах. Никто этот заем государству не возвращал.

Вокруг советских велферщиков образовалась масса приживалов, пристроившихся к государственному бюджету. Велферщиков завлекали на курсы по изучению торы, английского языка, обучению профессиям. Они не знали американского законодательства и не обращали внимания на то, что в заявлении о приеме на курсы содержался пункт, предусматривающий право курсам использовать их персональный заем. Удивлялись, хвастались и радовались, что по окончанию изучения торы им давали награду - стипендию до 500 долларов. Появилась огромная масса частных врачей, вдруг обеспокоенных состоянием здоровья велферщиков, а затем выписывающих огромные счета государству.

Я устроился вначале аналистом-математиком в компанию, занимающуюся торговлей ценными бумагами на бирже. Она покупала стоки, бонды, фьючеры, если ожидалось повышение их стоимости, и продавала их, когда цена повышалась. Аналогично можно было играть на понижении цены. Брать ценные бумаги в долг, когда ожидалось понижение. Покупать их по низкой цене и возвращать займодателю по старой договорной цене. Фонды и богачи давали им свои деньги для такой спекулятивной торговли в надежде, что они будут иметь больший процент дохода, чем в банке. Фирма процветала. Но она была расположена в соседнем штате. Мне туда приходилось ездить на электричке, а потом долго идти пешком. Через некоторое время я перешел на аналогичную работу в знаменитую компанию Shearson Lehman Hutton (American Express), расположенную в знаменитом Мировом торговом центре (World Trade Center), позднее (11 сентября 2001г.) взорванном террористами.

Работа по составлению оптимального портфеля ценных бумаг была стандартной. Большинство (точнее все) трейдеров (торговцев ценными бумагами) ничего не понимали в теории вероятности и полагались на свой опыт и интуицию. Работа была скучной. При первой возможности я перешел в знаменитый Математический институт им. Куранта при Нью-Йорком университете. Институт принимал эмигрантов временно по просьбе Нью-йоркской академии наук с целью помочь обрести ученым эмигрантам более стабильную позицию.

РЕАБИЛИТАЦИЯ

Уже после моего отъезда в «Огоньке» (№4,1989 г., стр. 6) появилась статья Анатолия Головкова «Время на размышление», где впервые в официальной советской печати ставился вопрос о незаконном осуждении правозащитников и диссидентов брежневского периода и приклеивании им ярлыков «отщепенцев», «клеветников», «агентов мирового империализма» и «врагов народа». В ней, в частности, описывалось мое «дело» и ставился вопрос о реабилитации всех жертв политического произвола.

В 1990 году меня полностью реабилитировали, а в 1992г. меня известили об этом. Согласно «Закону о реабилитации» (ст. 13, 16 - первоочередное восстановление жилья реабилитированным по прежнему месту жительства) я многократно обращался к Президенту РФ, мэру Москвы Лужкову, к префекту ВАО Евтихиеву И.И. о восстановлении прав на двухкомнатную квартиру в Москве или освобождении старой, неоднократно представлял все необходимые документы и даже одно время был поставлен на учет в жилищном отделе ВАО Москвы как первоочередник. В 1997 году по требованию прокурора после 4 лет ожидания ПЕРВООЧЕРЕДНИКА, меня, просто выкинули из очереди (протокол №27 от 12.9.97г.).

Статья 39 Конституции РФ провозглашает: 1. Каждому гарантируется социальное обеспечение по возрасту, в случае болезни, инвалидности, потери кормильца, для воспитания детей и в иных случаях, установленных законом.

Я отработал в СССР более 32 лет. 18 лет, с 14 марта1993г., когда мне исполнилось 60 лет, я и моя жена, имеющая медаль «Ветеран Труда СССР», добиваемся, чтобы согласно Конституции РФ нам выплачивали заработанную в РФ пенсию. Отказ – Вы не граждане РФ. Все цивилизованные государства выплачивают заработанную у них пенсию независимо от последующего гражданства или места проживания. И только в СССР насильно лишали гражданства, а правопреемник СССР - Российская Федерация, используя это, отказывает своим пенсионерам в выплате пенсий.

После реабилитации я также стал добиваться компенсации за незаконное ограничение моей свободы в течение 15 лет, за пытки, истязания, издевательства в течение 15 лет. Но 18 лет получаю только издевательские отписки. В последний раз я послал заявление в Мосгорсуд (для пересылки в суд по подсудности Правительства РФ) 12 апреля 2010г., и Мосгорсуд переслал его в Пресненский райсуд. С тех пор я добиваюсь ответа от Пресненского суда. Вместо решения суда я получил только ответ из Департамента социальной защиты населения г. Москвы, в котором согласно постановлению Правительства РФ от 16.03.92 №160, меня оповестили о сумме компенсации (если правители РФ выдадут мне справку о заключении! Пока ответа нет и, скорее всего, как всегда, не будет!): 75 рублей, т.е. 2 (два!!!) доллара за МЕСЯЦ каторжного труда в концлагерях и истязаний в камерах пыток. Но не более 300 долларов (10,000 рублей) даже за 25-50 лет каторжного труда невинного человека! Это в 250 раз меньше размера заработной платы в Москве на момент ареста, в 5 (пять) раз меньше минимальной оплаты за 1 (один) ЧАС работы в Нью-Йорке и в 5 (пять) ТЫСЯЧ раз меньше, чем получает средний специалист моей квалификации в Америке, и в 1000 раз меньше, чем в России в настоящее время! Это сумма, которую получает американский школьник за 12 минут раздачи рекламных листочков на улице Нью-Йорка!

В статье15 «Закона о реабилитации» от 26 июня 1992 г. сказано:

« ... единовременно выплачивается денежная компенсация из расчета три четверти установленного законом минимального размера оплаты труда за каждый месяц лишения свободы, но не более чем за 100 установленных законом минимальных размеров оплаты труда». Согласно Закону (http://www.buh.ru/info-14) с 1 января 2009г. для всех минимальная оплата труда - 4330 руб., а для реабилитированных борцов за демократию - только 100 рублей!!! Даже такие изверги человечества, как Сталин и Гитлер, после прихода к власти возвращали своим пострадавшим сторонникам отнятое у них имущество и предоставляли льготы. Нынешние же, «демократические» силы, оказавшись на вершине власти благодаря борьбе других за демократию, отвернулись от людей, пострадавших за демократию, цинично лишили всего. Например, с 2000 по 2009г. минимальная оплата труда для всех возросла с 132 рублей до 4330, а для реабилитированных осталась неизменной - 100 рублей (???!!!). Ловко! В Конституции РФ заявлено о равноправии всех граждан, однако для реабилитированных за каторжный труд в концлагерях в 4330/75 = 58 раз меньше даже той мизерной минимальной зарплаты, которую получают рядовые граждане страны.

Обыватель возражает: «Но в тюрьме «сидят»! За что им платить?» Во-первых, речь идет только о РЕАБИЛИТИРОВАННЫХ, т.е. о лицах, признанных государством НЕВИННО пострадавшими. Во-вторых, советские тюрьмы и концлагеря были созданы в первую очередь не для «сидения», а для беспощадной эксплуатации в жестких условиях Сибири и Крайнего Севера, там, где даже простой советский обыватель не хотел жить и работать, несмотря на северные надбавки к зарплате и льготы.

Для примера, я опишу работу в упомянутом ранее концлагере п/я Н-235/12, где мне пришлось побывать. (Официальный адрес концлагеря в то время: 665061, Иркутская обл., Тайшетский район, поселок Новобирюсинск, Учреждение Н-235/12).

Подъем - в 6 утра. Построения, проверки, передачи конвою, доставка в кузовах грузовиков, покрытых брезентом, на лесоповал - с 7 до 9 утра. Работа на лесоповале - с 9 утра до 6 вечера с кратким перерывом на обед (баланда). Построение, проверка, доставка, передача от конвоя охране концлагеря, бесконечные пересчеты, если ошиблись хоть на одного человека - с 6 до 9 вечера. Замечу, что это Сибирь, где морозы - до минус 40^оС, постоянный пронизывающий ветер, а вы в тощей казенной телогрейке без воротника на улице 14 часов в сутки. И так ежедневно, практически без выходных, хотя, по правилам, положен один выходной в неделю. Однако в случае просьбы о выходном дне вы рискуете попасть под такой прессинг, что и жить не захотите.

Вечером скудный ужин и сон с 10 вечера до 6 утра. Итог: большинство людей вышли из советских концлагерей инвалидами, если им вообще повезло выйти. И вот за такой труд вам предлагают целых 75 рублей ($2) за МЕСЯЦ, но не более $300, даже если вы отсидели всю жизнь.

МЕЖДУНАРОДНАЯ АССОЦИАЦИЯ БЫВШИХ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫХ И ЖЕРТВ

КОММУНИСТИЧЕСКОГО РЕЖИМА

По приезде в США я создал организацию «Международная Ассоциация бывших советских политзаключенных и жертв коммунистического режима» (МАСП, IASPPV). Ассоциация ставила своей целью защиту прав бывших политзаключенных и жертв советских коммунистов. В частности, она требовала Нюрнберг-2 над коммунистическим режимом и его палачами. В американской секции бывших жертв коммунистического режима было около 20 человек. Когда к нам присоединились многие организации России, Украины, Белоруссии, Прибалтики и общее число членов Ассоциации достигло порядка 20 тысяч. В большинстве это были старые, больные люди, которые быстро вымирали. Вообще невинно репрессированные делись на две принципиально разные, совершенно не совместимые категории: репрессированные в сталинские времена (подавляющее большинство) и послесталинские. Первые (обыватели, особенно бывшие партийные деятели) считали, что это Сталин свернул с правильного ленинского пути; вторые (правозащитники, диссиденты) понимали (во всяком случае, многие из них), что коммунистический режим иным быть не может.

После создания Ассоциации вся прокaгeбистскaя aгeнтурa в США начала кампанию травли правозащитников, диссидeнтов, Ассоциaции и мeня лично <…> Так Михаил Малинин вообще писал, что правозащитников судили правильно, что их надо не реабилитировать, а в лучшем случае помиловать. Вместе с Сергеем Никифоровым, описанным Солженицыным «В круге первом» как стукача КГБ, они организовали фиктивную ассоциацию бывших политзаключенных в США, состоящую из двух человек - «Президента» М.Малинина и «исполнительного директора» С.Никифорова, а затем стали просить пожертвования у американских банков «для помощи бывшим советским политзэкам», т. е самим себе. КГБ высокого оценил заслуги Малинина. В Москве ему дали квартиру, поставили телефон. Ни один бывший политзэк не может этим похвастаться. Он поотирался одно время в качестве осведомителя у лидера национал – большевиков Э. Лимонова в Москве, позднее отбыл с новым заданием в США.

Стоит сказать несколько слов и об отношении эмиграции к бывшим правозащитникам, добившимся для них права эмигрировать в США. Большинство из эмигрантов никогда не задумывались, благодаря кому они получили возможность эмигрировать. Они смотрят здесь на бывших политзэков-правозащитников как на чудаков.

Когда МАСП обратилась в русскоязычной печати Америки с просьбой о помощи бывшим политзэкам, то из 2 миллионов советских эмигрантов в США только два человека прислали по $100 (сумму, недостаточную даже для оплаты объявления в газете). Слава Богу, что два человека прислали - «спасибо».

На похороны Алексея Мурженко, отсидевшего 20 лет за попытку побега из СССР на самолете (знаменитое Ленинградское дело, после которого под давлением мировой общественности коммунистические власти вынуждены были выпустить сотни тысяч эмигрантов) и умершего от рака в Нью-Йорке не пришел НИ ОДИН советский эмигрант (кроме родных, друзей и бывших политзэков), хотя к тому времени их только в Нью-Йорке было около миллиона.

Сложившаяся ситуация описана в моей статье «Отверженные» конца 1990-х гг., которую я привожу целиком.

Приложение.

«Дай Бог, чтобы твоя страна

тебя не пнула сапожищем»

Е. Евтушенко, «Дай Бог».

«Ни одно доброе дело,

нe остaeтся бeзнaкaзaнным.»

(Нaроднaя мудрость.)

ОТВЕРЖЕННЫЕ

Известно, что основной вклад в борьбу за право выезда, в крушение коммунистического режима, в освобождение всего мира от страха коммунистической ядерной угрозы внесли советские правозащитники и диссиденты. Самые активные из них провели десятки лет в ужасных тюрьмах и концлагерях, многие погибли, другие буквально нагишом были вышвырнуты за границу. Что они получили за свои муки и страдания от нынешних «демократических» властей бывшего СССР, от эмиграции, от Правительства США и спасенного ими мира?

Немного истории. Вся история человечества показывает, что самую страшную угрозу миру на Земле представляют диктатуры, тоталитарные режимы. Из свежих примеров это Гитлер (оккупация Западной Европы), Сталин (оккупация Восточной Европы), Мао-Дзе-Дун (оккупация Тибета, Корейская и Вьетнамская войны) и др. Особенно страшны диктатуры, обладающие ядерным оружием. Решение о применении ядерного оружия в таких государствах зависит только от одного негодяя-диктатора.

Бывший Советский Союз накопил ядерного оружия и средств его доставки в 3 раза больше, чем весь остальной мир, включая США. Союз представлял наибольшую угрозу человечеству, окружающей природе, жизни на Земле. В конце жизни Брежнев или умирающий Андропов вполне могли прихватить с собой в могилу все человечество.

Диктатуру, обладающую ядерным оружием, невозможно сокрушить извне, в предсмертной агонии она обязательно применит это оружие. Такая диктатура может быть побеждена и деформирована в миролюбивое демократическое общество только изнутри, силами собственных граждан, тех, кто хочет спасти человечество и Землю от ядерной гибели. Во времена коммунистического господства в СССР в концлагерях было уничтожено около 60 (по более точным данным - 66) млн. человек. Поскольку в сталинские времена всякая оппозиция была полностью раздавлена, то на 99 % это были люди, не имевшие никакого отношения к политике, либо руководящие работники - верные псы коммунистической партии и палачи НКВД. Железный занавес был настолько плотным, что мир ничего не знал о ГУЛАГе, не верил доходившим отдельным слухам и восхищался властью «рабочих и крестьян». Недаром после Второй мировой войны коммунистические партии в странах Запада росли как на дрожжах, а во Франции и Италии стали многомиллионными.

После смерти Сталина партийная номенклатура, напуганная гибелью своей значительной части, ввела хотя бы видимость суда, а нуждаясь в западной технологии, чуть ослабила железный занавес, разрешила посещать Москву, Ленинград и Киев иностранным бизнесменам, специалистам, туристам, стала играть в «разрядку» и «сосуществование».

Пользуясь этими мизерными, по сути дела декоративными послаблениями, в 60-е годы началось диссидентское движение. Это были герои - одиночки или мелкие группы, фактически самоубийцы, кто стал, открыто выступать за права человека, свободу выезда, слова, собраний, информации, за демократизацию общества и просто за соблюдение советской Конституции. В этом было их коренное отличие от репрессированных сталинских времен. Рискуя жизнью, они переправляли информацию о репрессиях на Запад и, хотя западные средства публиковали ее редко и неохотно, это вызывало серьезное беспокойство у коммунистических правителей, вредило создаваемому ими на Западе образу процветающего социалистического общества «подлинной демократии», «власти трудящихся».

Изгнание. Правозащитников, диссидентов жестоко преследовали. Их преследовали за то, что они говорили правду, критиковали существующие порядки, разоблачали беззаконие или писали статьи и книги, неугодные властям. Иногда предъявляемые обвинения доходили до абсурда. Мне, например, умудрились вменить как антисоветские и клеветнические выписки из решений прошлых съездов КПСС и Пленумов ЦК с обещаниями по повышению жизненного уровня. А в концлагере постоянно не отправляли безобидные письма как якобы антисоветские. Тогда я стал посылать, как свои, письма Ленина к Горькому, Арманд, Крупской. Все до единого они были конфискованы как антисоветские, клеветнические, циничные. В конечном счете, меня отправили к психиатру, так как, по мнению администрации концлагеря, содержание писем свидетельствовало о том, что их писал психически нездоровый человек.

В тюрьмах, концлагерях, спецпсихбольницах диссидентам создавали невыносимые условия, бесконечно продлевали сроки, добиваясь формального раскаяния. Многие из них, такие как Юрий Галансков, Марченко, Василий Стус, так и погибли в концлагерях. Но и после освобождения им не давали вернуться на прежнее местожительство, лишали работы, средств к существованию, фабриковали новые дела. У наиболее известных и активных отбирали квартиры, лишали гражданства, заставляли платить бешеный выкуп, несусветные цены за билеты и буквально нагишом выбрасывали за границу или обменивали на коммунистическую агентуру. Такая судьба постигла Владимира Буковского, Петра Григоренко, Юрия Орлова, Паруира Айрикяна, Валентина Турчина, писателей Синявского, Даниэля, Солженицына, Войновича и многих других.

Эра «демократии». Благодаря главным образом усилиям правозащитников, диссидентов, их героическому самопожертвованию, пробуждению общественного мнения, как на Западе, так и внутри страны, коммунистический режим пал, и казалось, что новая власть вспомнит о людях, героизму и самопожертвованию которых обязаны нынешние правители. Но бывшие руководящие коммунисты, занятые дележом власти, народной собственности и страны, и не думали вспоминать об изгнанных бывших политзэках. Им не вернули отнятые квартиры, выкуп за незаконное лишение гражданства, само гражданство, т.е. закрыли путь к возращению, ибо, для того чтобы вернуться, надо, прежде всего, иметь жилье. Попирая ст.9 п.5 ООН «Международного Пакта о гражданских и политических правах Человека», подписанного бывшим СССР, власти не захотели выплатить бывшим политзэкам достойную компенсацию за годы концлагерей, тюрем, ссылки. Выплата даже мизерной компенсации (1-2 доллара за месяц концлагерей, но не более 200 долларов, даже если ты отсидел 25 лет) требует огромных расходов: приезд в Россию (билет 800 долларов), проживание (гостиница 50 дол. в день), подача документов по месту жительства, многомесячное ожидание, это расходы, которые во много раз превышают размер выплаты, на которую на Западе не проживешь и неделю.

В июне 1993г Ельцин с трибуны ООН заявил, что Россия становится правовым государством и будет выплачивать пенсии своим гражданам, проживающим за границей. На практике же оказалась, что она будет это делать только тем, кто выехал ПОСЛЕ 1992г., т.е. изгнанные, старые и больные политзэки, отработавшие более 25 лет на своей родине, автоматически лишаются права на пенсию. Тем более что их незаконно лишили гражданства, взяли за это полугодовую зарплату среднего трудящегося, а теперь за возврат паспорта нагло требуют полугодовую пенсию да столько же за запрос никчемных справок.

Таким образом, к настоящему времени сложилась парадоксальная ситуация: лица, выехавшие после 1991 г. и получившие статус беженца в США, сохраняют за собой в России гражданство, квартиры, имущество, пенсии, льготы и пособия. А политзэки, боровшиеся за эти права, заплатившие за это кровью и страданиями, всего этого новой «демократической» властью лишены.

Известно хорошо: коммунисты есть коммунисты и в новой шкуре. Им безразлично, что строить: коммунизм, капитализм, нацизм, фашизм,- и как себя называть. Они давно поняли, что главное - остаться у власти, владеть крупными личными капиталами и под лозунгом независимости стать в своих республиках бесконтрольными хозяевами. Они всегда ненавидели свои жертвы и старались избавиться от них. Им ближе и роднее палачи типа бывшего московского следователя КГБ Анатолия Трофимова, засадившего сотни диссидентов. Именно ему «демократы» дали высшее воинское звание генерал - полковника и поставили заместителем директора нового российского и начальником московского КГБ-ФСБ. И он продолжил заниматься, как показали недавние дела Новодворской, Орехова, Саблина, Никитина и др., преследованием своих бывших жертв и инакомыслящих.

Эмигрантская «благодарность». Правом, за которое боролись диссиденты и правозащитники бывшего СССР, было право на эмиграцию. Благодаря их борьбе, их самопожертвованию, их героическим усилиям по информации мировой общественности в 70 - 80-е годы советские правители были вынуждены, хотя и в ограниченных размерах, разрешить эмиграцию, выезд евреев. До перестройки по израильской визе выехало более 300 тыс. человек, подавляющее большинство которых живет сейчас в США. А к настоящему времени (1993г.) число эмигрантов из СНГ, проживающих в США, около одного миллиона. Многие из них нажили немалые состояния и забыли, кем бы они были в СССР, если бы правозащитники не добились для них права на эмиграцию. Да и крушение коммунистического режима, спасение мира от ядерного уничтожения или советского рабства и так называемая «перестройка» произошли благодаря усилиям диссидентов, политзаключенных.

Некоторые эмигранты нажили миллионы. Но и те, которые сидят на велфере и SSI, живут лучше, чем большинство трудящихся в бывшем СССР. Казалось бы, они должны быть благодарны диссидентам, что они добились для них такой возможности. И поскольку бывшие политзэки, как говорилось выше, оказались намного в худшем положении, чем большинство эмигрантов, то эмигранты, беженцы вроде бы должны помочь им, тем более что речь шла практически о нескольких десятках старых и больных людей.

Однако на все наши обращения к эмигрантской общественности помочь этим людям не откликнулся НИ ОДИН из почти миллиона эмигрантов, въехавших в США с 1970 г. Мы обращались к десяткам советских эмигрантов, наживших немалые состояния в Америке, но никто из них не захотел дать и ЦЕНТА. Типичный тому пример - владельцы «Народного клуба путешествий» Марина и Рита Ковалевы. С каким треском на телевидении они раздавали тысячи долларов случайным людям, но не захотели дать и цента в помощь больным, бывшим диссидентам.

Ни один из эмигрантов - богачей, с легкостью уплативший вступительный взнос в 1500 долларов, чтобы стать членом так называемого Первого русско - американского совета, прозванного в народе «Клубом миллионеров», не ответил на наше обращение, как впрочем и Совет.

Один из бывших политзэков с горечью заметил: «Мы думали, что боремся за права для Людей, а это оказались совки». Конечно, во все времена благами благородных завоеваний в первую очередь пользовались ловкачи. Но поражает их количество, легкость, с какой они получают все социальные блага, в то время как истинные политзаключенные порой годами не могут добиться статуса беженца. Поражает и отношение подавляющего большинства русских газет. Ни одна из них не опубликовала нашего Обращения о помощи. Крайне редко публикуют они и наши материалы. Но многие, например, «Ракурс Айзека Фромера» или «Рекламный Курьер», охотно предоставляют свои страницы апологетам коммунизма и КГБ-ФСБ вроде пресловутых Михаила Малинина и Сергея Никифорова, публикующих злобную клевету на нашу Ассоциацию и видных диссидентов Солженицына, Сахарова, С. Ковалева, Боннэр («грязная еврейская свинья»), а то и совкам, как нахрапистый Павел Шуб, желающим лягнуть политзэков.

Мне приходилось жить в американской провинции и видеть, как американцы откликались на призывы помогать больным и бедным. В такие дни только на нашем участке, где проживало около 300 семей, собирали сотни килограммов продуктов, мешки одежды, значительные суммы денег. А на Рождество увозили грузовик подарков бездомным.

Мы когда-нибудь обнародуем списки богачей - эмигрантов, претендующих даже на представительство и руководство русскоговорящей общиной, но не желающих дать даже доллара в помощь больным политзэкам, на чьей крови они въехали в США.

Невольно вспоминается одна карикатура. На том свете рай был отделен от ада высокой кирпичной стеной. Нашелся один чудак, который стал долбить эту стену головой. Толпа только потешалась над ним: «Дурак, разве каменную стену лбом прошибешь!». Но когда он пробил дыру и упал окровавленный с разбитой головой, толпа ринулась в рай, затоптав его на своем пути.

Горько это сознавать, но советская эмиграция уподобилась этой толпе. За пять лет существования Ассоциации ни один из эмигрантов - богачей не пожертвовал ей ничего. По сути дела лишь несколько чудаков добровольцев отдают ей свое время и часть скромного заработка, чтобы поддержать ее существование и борьбу за права эмигрантов и жертв коммунистического режима. В одной из своих статей мне все же удалось добиться, чтобы редактор не вычеркнул обращение о помощи. И какой результат? Из миллиона эмигрантов один бедняк прислал 10 долларов, другой - несколько фудстемпов. Один позвонил: «Вы зря о нас так плохо думаете! Я на велфере, но и то вышлю 20 долларов, мой сын - врач даст 100 долларов и его друзья - врачи по сотне». Но потом позвонил: «Никто не захотел дать и цента!» Да и сам, видимо, решил, что он не дурнее других, и не прислал ничего. На наш призыв - помочь созданию американского Мемориала жертвам коммунистических репрессий - вообще никто не откликнулся из всей советской эмиграции. Никто не захотел спасать выставку «Архипелаг ГУЛАГ», хотя от реализации ее картин спонсоры могли бы иметь немалый доход.

Кто-то из моих кагэбистских следователей в порыве откровенности как-то сказал мне: «Вы, диссиденты, идеализируете народ. Подождите, он нанесет вам удар жестче, чем КГБ». И действительно, среди миллиона эмигрантов не нашлось практически и одного, кто бы помог политзэкам, но всегда находились сотни тысяч, которые в былые времена искренне поносили на собраниях и в печати, требовали сурового наказания отщепенцев, клеветников, продавшихся американским империалистам. Выходит, Сталин, Гитлер, КГБ знали лучше природу людей, чем наивные идеалисты – правозащитники, диссиденты.

Отношение американского правительства. Американское правительство отказывается предоставлять статус беженца бывшим политзэкам и диссидентам, боровшимся за демократизацию, ссылаясь на то, что в России сейчас «демократия». Некоторые члены нашей Ассоциации, находящиеся в США, уже 5 лет не могут получить статус беженца, и даже ответ на свое заявление.

Благодаря этим людям США избавились от угрозы ядерного уничтожения, с экономили на военном бюджете за 5 лет около $150 млрд. А когда в связи с реформой велфера мы попросили американское правительство сделать исключение для нескольких десятков бывших политзэков - диссидентов, не лишать их помощи – ответа не последовало.

В былые времена «совки» были убеждены, что «подрывная» деятельность диссидентов и политзэков щедро оплачивается американским империализмом. Стоит только заикнуться о недостатках советской системы, как ЦРУ тебя тут же засыплет золотом. Это было таким же мифом, как и миф о замыслах коварных империалистов напасть и уничтожить «миролюбивый» Советский Союз. Помощь исходила только от частных лиц (например, Фонда Солженицына) и была мизерной. Ее не хватало, чтобы раз в год отправить каждому политзэку разрешенную (далеко не всем) посылку.

Многие и сейчас убеждены, что правительство США волнуют вопросы свободы и демократии в других странах мира. Но эти вопросы волнуют законодателей, только если за них борется соответствующая община и конгрессмены боятся потерять голоса ее избирателей.

Простейший пример. Американское Правительство (да и весь свободный мир!) отказывается предоставлять право на жительство (я уже не говорю о статусе беженца!) беглецам, например, из коммунистического Вьетнама, которые под пулями катеров береговой охраны в утлых лодочках и на плотах бегут из коммунистического «рая», преодолевая сотни километров морем. Половина из них гибнет от пуль и бурь, а вторая половина, обретшая свободу, отправляется обратно в коммунистический Вьетнам, где их ждут концлагеря и смерть.

Поскольку русскоговорящей общины в США практически не существует и создать ее из совков очень трудно, то правительство США не волнуют и их проблемы. Все, чего оно опасается - это возрождение коммунизма в России. Но и в этом случае бывший СССР сейчас настолько раздроблен и ослаблен, что вряд ли способен серьезно угрожать США.

Один из эмигрантов – «совков» сказал мне: «Ну и дураки вы, что боролись за права человека. Сидели бы и выжидали, как мы, когда эти права начнут соблюдать!» Может, он и прав. Только вот наступило бы когда нибудь такое время?

Постскриптум: мой знакомый, прочитав рукопись этой статьи, заметил: «Напрасно думаешь, что хоть одна газета ее опубликует. Все они на поводу у обывателя, который хочет слышать о том, какой он замечательный. А даже если и опубликуют, то затем «совки» обольют тебя помоями! И помощи политзэкам все равно никакой не будет. Такая, правда, никому не нужна!» Ну что же, поэкспериментируем, пошлем статью во все русскоязычные газеты. Начнем с «Нового Русского Слова». И огласим результат.

P.S. «НРС лово» и большинство гaзeт публиковaть статью откaзaлись. Опубликовaли «Общaя гaзeтa» в России и чaстично «Вeчeрний Нью-Йорк» в США. Два чeловeкa прислaли помощь. Вся жe прокaгэбистскaя aгeнтурa обрушилась на диссидeнтов, Ассоциaцию и мeня лично<…>

ВЗРЫВ АВТОМАШИНЫ. АНАТОЛИЙ ТРОФИМОВ

По приезде в США мною был опубликован ряд статей в советской и зарубежной прессе в защиту политзаключенных: «О реабилитации жертв коммунистического произвола» (газета «Советская молодежь» от 7 августа 1990г.), «Пока компартия у власти, в СССР не может быть подлинной демократии» («Советская молодежь» от 19 октября 1990г.), «День памяти жертв большевизма» (газета «Новое русское слово» от 7 сентября 1991г.) и многие другие. Много материалов о преступлениях КГБ, о лицемерной политике новых властей, покрывающих преступную политику коммунистов, разоблачающих коммунистическое прошлое правящих новых руководителей, было опубликовано в печати и на сайте Ассоциации (http://iasppv.narod.ru). Были организованы также демонстрации у советского представительства при ООН и письма в защиту лиц, чьи дела сфабрикованы по политическим мотивам. Конечно, трудно что-либо ожидать от бывших коммунистов, которые с целью удержания власти тут же перекрасились в «демократов», стремительно разваливали экономику страны, стремясь ухудшить условия жизни населения, чтобы вызвать бунты и снова прийти к тоталитаризму.

Бывший мой следователь КГБ Анатолий Трофимов, засадивший сотни правозащитников и диссидентов, получил чин генерала и стал заместителем председателя КГБ России. Наша Ассоциация требовала процесса «Нюрнберг-2» и привлечения его к ответственности за фабрикацию политических дел, за смерть правозащитников. Все это не нравилось Трофимову и его руководству. Меня решили устранить. Вот что сообщал, главная в то время русско-американская газета «НОВОЕ РУССКОЕ СЛОВО» (Russian Daily-Novoye Russkoye Slovo), четверг, 30 ноября 1995 г., стр.1.: «Около 5 часов вечера 13 ноября Президент Международной Ассоциации бывших советских политзаключенных и жертв коммунистического режима Александр Болонкин поехал в городскую библиотеку, чтобы сдать книги. Свою машину Болонкин, как обычно, оставил на улице перед библиотекой, где провел минут десять.

Домой я поехал по 1-й стрит, — рассказывает профессор. — Внезапно под капотом что-то вспыхнуло, двигатель заглох, а вся передняя часть машины загорелась, как костер. Пламя из-под капота поднялось метра на 3-4, и я еле сумел выскочить. На мое счастье, мимо ехал автомобиль, у владельца которого был сотовый телефон. Он позвонил в аварийную службу и в полицию. Через несколько минут прибыла аварийная машина, за ней полиция и пожарные. Движение на всех трех полосах этой стороны улицы было перекрыто, а собравшихся прохожих попросили отойти подальше, так как полиция опасалась взрыва. С помощью брандспойтов огонь ликвидировали. Ожогов я не получил. Хотя опалило меня порядком. Полицейские отвезли меня домой, а машину — на свалку.

Профессор Александр Болонкин, в прошлом преподаватель МВТУ и лефортовский сиделец, в общей сложности, проведший в тюрьмах, лагерях и ссылках советского ГУЛАГа 15 лет. В 1988 году он эмигрировал в США и через пять лет получил американское гражданство. Доктор технических наук, Болонкин специализируется в области авиации, космонавтики и кибернетики. Два года назад его привлекли к работе над важным военным проектом в крупнейшем научно-исследовательском центре ВВС США на базе Райт-Паттерсон, где когда-то братья Райт построили и испытали первый самолет.

Профессор уверен, что стал жертвой покушения. Будучи человеком науки, он разложил все 100 процентов случившегося с ним на вероятности различных версий, и на долю самовоспламенения двигателя досталось 1-2 процента. «Во-первых, за 40 лет водительского опыта я не слышал, чтобы мотор автомобиля вспыхивал таким сильным пламенем - сказал он. — Во-вторых, с технической точки зрения, в металлическом корпусе двигателя нечему гореть с такой силой».

На вопрос, кому выгодно его ликвидировать, Александр Болонкин ответил, что помимо своей научной деятельности, продолжает правозащитную деятельность и является Президентом Международной Ассоциации бывших советских политзаключенных, в которой, по его словам, сейчас около 30 тысяч членов. 90 процентов вероятности инцидента 13 ноября он относит за счет мести со стороны бывшего советского КГБ, а ныне Федеральной службы безопасности, заместителем директора которой недавно был назначен генерал Анатолий Трофимов.

— Наша Ассоциация решительно протестовала против этого назначения, — сказал Александр Болонкин. — Трофимов всю жизнь работал следователем московского УКГБ и отправил за решетку сотни диссидентов, в том числе С. Ковалева, К. Любарского, С. Григорьянца и лично меня. По моей инициативе проходивший в Иерусалиме Международный форум бывших политзаключенных потребовал предать Трофимова суду за фабрикацию политических дел. Мы добиваемся, чтобы Анатолий Трофимов стал одним из подсудимых «Нюрнберга-2» — процесса над бывшим руководством КПСС и КГБ.

Авиабаза Ройт-Паттерсон, где было совершено покушение, расположена под городом Дэйтоном в штате Огайо. Туда регулярно наведывался госсекретарь Уоррен Кристофер, там бессменно паслись корреспонденты многих американских и иностранных средств массовой информации, там жили, спали, ели и вели переговоры президенты Сербии, Хорватии и Боснии. В итоге они договорились о мире, для поддержания которого в Боснию вот-вот отправятся 20 тысяч хорошо вооруженных американских солдат, по словам нашего президента, готовых «ответить на огонь огнем».

Сейчас на базе и в ее научно-исследовательском центре работают около 5 тысяч ученых, инженеров и других авиационных специалистов. Возможно, и мирные переговоры по Боснии было решено провести именно здесь потому, что режим работы базы обеспечен надлежащей охраной как местной полиции, так и военной службы безопасности. А с учетом сановных балканских гостей и частых визитов в Дэйтон госсекретаря Кристофера, туда наверняка прибыло достаточно агентов Секретной службы из Вашингтона.

Однако, как говорится, у семи нянек дитя без глаза. Хорватов, сербов и боснийцев дэйтонские охранники уберегли, а вот российского иммигранта охранить не сумели. (Фото в гaзeтe: Взорвaнный aвтомобиль Болонкинa)».

Коррeспондeнт «Нового русского слова» АЛЕКСАНДР ГРАНТ

А. Трофимов, верный слуга коммунистического режима стал собирать компромат на Президента РФ Б. Ельцина, его окружение, связался с криминальным миром. Естественно, Ельцину это не понравилось и 20 февраля 1997г. изгнал Трофимова из ФСБ. Трофимов стал активным членом мафии. Однако не ужился и там, так как прибегал к практике шантажа. В апреле 2005г. Трофимова вместе с сожительницей был убит «своими». Привожу краткую справку о Трофимове из газеты «Комсомольская правда» и статью МАСП.

«Комсомольская правда» о Трофимове
(ИЗ ДОСЬЕ «КП». Штрихи к портрету погибшего)¹

Палач диссидентов. Бывший начальник управления ФСБ по Москве и Московской области генерал-полковник Анатолий Трофимов в свое время активно боролся с инакомыслящими, за что они его и прозвали «палачом диссидентов». В 1972 году Трофимов вел дело Александра Болонкина, выпускавшего самиздатовские журналы «Свободная мысль» и «Хроника текущих событий». Болонкин участвовал в создании советской ракетной техники.

Трофимов, по свидетельству его бывших сослуживцев, «приложил руку» к тому, чтобы Болонкину дали четыре года лагерей и два - ссылки. Когда ссылка закончилась, добавили еще три года строгого режима - за «клеветнические измышления». Закончился второй срок, дали третий - за «антисоветскую агитацию». Болонкин отсидел 15 лет.

Фаворит Кремля. Непросто складывались отношения Трофимова и с Кремлем. Поначалу Кремль и Ельцин демонстрировали полное доверие генералу. Когда в июне 1996 года вышел президентский указ № 1025 «О неотложных мерах по укреплению правопорядка и усилению борьбы с преступностью в г. Москве и Московской области», был сформирован объединенный оперативный штаб МВД, ФСБ, ФСНП, Министерства юстиции по координации деятельности правоохранительных органов. Трофимов был назначен зам. руководителя начальника штаба.

«Черная кошка» Чубайса. Затем отношение Кремля к Трофимову стало меняться. «Черная кошка» пробежала между главой администрации Президента Анатолием Чубайсом и генералом.

19 июня 1996 года на проходной Дома правительства РФ были задержаны два активиста избирательного штаба Президента Бориса Ельцина со знаменитой «коробкой из-под ксерокса» с миллионами долларов. Этот инцидент Чубайс интерпретировал, как намерение сорвать выборы Президента. Задерживал активистов Трофимов. Чубайс якобы стал настаивать на том, чтобы Трофимов был смещен с должности главы управления ФСБ по Москве и Московской области. Борис Николаевич сместил Трофимова.

Увольнение как праздник. 20 февраля 1997 года Борис Ельцин подписал указ об освобождении Трофимова от занимаемой должности. Как отмечалось в указе президента, А. Трофимов снят «за грубые нарушения, вскрытые проверкой Счетной палаты РФ, и упущения в служебной деятельности».

Трофимов нашел себе «тихое место» в бизнесе - стал замом гендиректора крупной фирмы. Потом несколько раз менял работу. Последняя его должность была связана с автобизнесом - его фирма намеревалась монополизировать перевозки пассажиров и грузов. Конкуренты не раз предупреждали, что не допустят поглощения. Трофимов якобы разработал схему, которая позволяла успешно решить эту задачу. За несколько дней до убийства соперники послали Трофимову «черную метку» - повредили его престижный джип. Но генерал не придал этому слишком серьезного значения.

МАСП также откликнулась на убийство Трофимова следующей статьей (http://iasppv.narod.ru).

НА СМЕРТЬ ДУШЕГУБА ТРОФИМОВА

Все русскоязычные СМИ полны сейчас охов и ахов, каким чудесным специалистом был недавно пристреленный у своего подъезда чекист Анатолий Трофимов! Дослужился ведь до генерал-полковника, заместителя начальника всероссийского ФСБ! Если бы его подручных не поймали на торговле кокаином и связях с уголовными паханами - мог бы и новым Дзержинским стать, с «холодным сердцем и чистыми руками»! А то и президентом его выбрали бы?

Все эти лживые эпитафии идут от его же подельников. А вот то, что начало своей стремительной карьеры Трофимов начал по трупам борцов с преступным большевистским режимом – это неопровержимый факт.

Свою исключительную бесстыжесть этот следователь КГБ ярко продемонстрировал в деле доктора технических наук Александра Болонкина. Дело в том, что ведущие учёные первыми тогда поняли, что «Союз нерушимый» начинает неотвратимо скатываться в пропасть.

Вначале они писали письма - предупреждения кремлёвским «слугам народа». Но коммунисты их грубо одёргивали, чтобы не лезли не в своё дело: партия сама знает, как вести трудящихся к всеобщему счастью! Обеспокоенные ученые, тем не менее, делились с единомышленниками копиями своих писем, переводами работ западных экономистов, секретными инструкциями преступной кремлёвской клики.

Партийная цензура вымарывала из официальных публикаций любые намёки специалистов на грядущую катастрофу. Поэтому печатать тревожные предупреждения приходилось вручную на тонкой папиросной бумаге. Больше десяти экземпляров не получалось, а спрос в научных кругах на «литературу инакомыслящих» был громадный.

Вот тогда молодой профессор А. Болонкин и придумал простейшее множительное устройство, позволяющее буквально на кухне множить самиздат в тысячах экземпляров. И начал со свох же научных прогнозов. Среди них, например: «Обещания КПСС и действительность» и «Сравнение жизненного уровня в СССР, царской России и капиталистических стран».

Вот за эту самодеятельность начинающий следователь КГБ Трофимов и «накрутил» молодому профессору лишение свободы на долгих 15 лет, с последующим поселением (через 17 лет, при Горбачёве, Болонкина освободили из таёжной ссылки - и тут же вытолкнули за рубеж, в изгнание)!

Показавшего тогда свою прыть Трофимова - после дела Болонкина - поставили руководить диссидентским отделом КГБ. Все тюремные отсидки инакомыслящих, все психушки и смертельные «несчастные случаи» организовывались именно этим «чудесным специалистом». Сотни лучших людей загубил! Их светлые имена у всех на памяти!

В другой бы стране такого специалиста - после крушения тоталитаризма - повесили бы за ноги на площади, а в России - повысили в должности. Уже до замначальника КГБ-ФСБ он дослужился, когда подручных его схватили за руку. Пришлось под гром оркестра - с почётом уходить с доходной должности «в боевой резерв». Теперь генерал мог крутить свой «бизнес» 24 часа в сутки, не отвлекаясь...

Так бы и умер палач мирно в своей постели неотомщенным, если бы не его коллеги-уголовники. Это вам, товарищ генерал, не интеллигентов по ГУЛАГу рассаживать! В вашем уголовном мире за подлости наказывают немедленно и всерьёз!

Но как всё-таки жалко, господа, что справедливость восторжествовала так поздно!

Но лучше поздно, чем никогда!

РАБОТА В НАУЧНОЙ ЛАБОРАТОРИИ ГЛАВНОЙ БАЗЫ

ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ США

В РАЙТ-ПЕТЕРСОН

Национальный научный совет США (NationalResearchCouncil) Национальной Академии США в научной деятельности имеет специальную программу, дающая возможность молодым ученым заниматься научной деятельностью и развивать свои идеи в государственных научно-исследовательских институтах и лабораториях (ResearchAssociateshipPrograms). Список включает в себя около 100 государственных научно-исследовательских институтов и лабораторий. Это, например, научно-исследовательские лаборатории армии (более 10 центров), флота (около 4 центров), Военно-воздушных сил, НАСА (8 центров), химии и биологии, окружающей среды, энергии, здоровья, стандартов, океана и атмосферы, транспорта и т.д.

Ежегодно проводится конкурс предложений на темы, которые интересуют эти институты и лаборатории. Работа в них может продолжаться от 3 до 24 месяцев (срок зависит от успеха). Два года - это максимум и оплачивается по государственным ставкам для докторов наук. У меня всегда была мечта заниматься научной работой. Конкурсы на участие в научных разработках были очень большие. Тем не менее, я решил попробовать и, забегая несколько вперед, скажу, что я трижды (точнее, мои предложения по решению предложенных проблем) их выигрывал и занимался исследованиями по заданной теме максимально возможный срок – 2 года. Участие в следующем конкурсе разрешалось через два года после окончания предыдущего исследования. Идея привлечения молодых ученых и вузовских преподавателей к исследованиям в государственных НИИ была прекрасной. Но, как и многое в США, была испорчена посредником – Ассоциацией университетов США, которая добилась программы Associateships с целью получения выгоды для себя – отчислений части средств (до 30%), идущих на программу в свою пользу, и, как всякая лишняя бюрократия, при отборе кандидатов прибегала к коррупции. Это как бы посредник между продавцом и покупателем, который давал разрешение покупателю, что и по какой цене он может купить и сколько заплатить за посредничество.

Вторым недостатком для меня лично было то, что исследования и улучшения можно было делать только для заданного изделия в узкой области, которые были включены в план и финансировались. Любые новые кардинальные идеи, решения, конструкции (а только они могли дать скачок в технологии и свойствах) даже не рассматривались. В лучшем случае их предлагали отправлять в высшие сферы, от которых можно было получить бюрократические ответы. Таким образом, мне (как всегда ранее в СССР и на любой работе) приходилось делать (исследовать) то, что финансируется, кем-то ранее запланировано и требуется по теме. У любого ученого есть вышестоящий начальник, который также обязан заниматься теми исследованиями (и следить за нижестоящими), на которые отпущены деньги. Обыватель думает, что ученый может заниматься, чем хочет. Глубокое заблуждение. Занимайся, чем хочешь, в свободное от работы время! Но что может сделать дома человек, не имеющий сложного и дорогостоящего оборудования? В лучшем случае только теоретическим исследованием.

Тем не менее, работа в американских НИИ, в сравнении с советскими НИИ, была очень полезной и плодотворной.

Первый ГосНИИ, в который я попал по конкурсу, была научно-исследовательская лаборатория при главной базе Военно-воздушных сил США Райт-Петерсон в небольшм городе Дейтон, штат Огайо. В этом городке братья Райт совершили свой первый в мире полет на самолете в 1905г. Поселились мы с женой в 2- этажном доме, в кампусе из таких домов, где жили обычные рядовые американцы и пенсионеры. Рента была около $400 в месяц. Кампус имел бесплатный бассейн, сауну, гимнастический зал и подвальчики для хранения малоиспользуемых вещей. Как и всякий американский городок, Дейтон был чистый, опрятный, с хорошей библиотекой, дворцом культуры, супермаркетами, университетом, небольшим гражданским аэропортом и отличными дорогами. Все ездили на машинах. Даже школы имели обширные стоянки, где старшеклассники ставили свои машины.

Нашим соседом оказался мужчина из Кувейта. Он рассказал, что доходы от нефти у маленького Кувейта такие большие, что власти платят своим гражданам просто за то, что они граждане Кувейта. А если кто пожелал учиться, то оплачивают всю его учебу. Сам он пожелал учиться на инженера нефтяника. Вместе с женой и двумя детьми его послали учиться в Америку, оплатили дорогу, оплачивали все: жилье, содержание семьи, учебу. Подготовка у него была слабая, и он постоянно просил меня делать его домашние задания. В первый день мы решили прогуляться пешком – посмотреть окрестности. Вскоре около нас остановилась проходившая мимо машина. Американец спросил, что случилось с нашей машиной и не подвезти ли нас домой. С таким доброжелательным отношением и помощью я сталкивался впоследствии не раз. Однажды на скоростной дороге недалеко от Лос-Анжелеса у меня лопнуло колесо. Вскоре подъехала дорожная полиция и помогла поставить запаску. Сказали, что этот сервис бесплатный. Бывших советских семей в городе было несколько. Но жили они разбросано и мало контактировали друг с другом.

Очень запомнился мне день 4 июля – праздник независимости Америки. В большинстве городов США в этот день устраивают большой официальный фейерверк. В Дейтоне он был просто великолепный. На берегах реки около большого моста собрались несколько сот тысяч окрестных жителей. Около часа мост и прилегающий берег полыхали фонтанами разноцветных огней. Зрелище было потрясающее. Намного ярче, красочней и лучше, чем фейерверк в Москве во время так называемого Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В Нью-Йорке помимо официального большого фейерверка на Гудзоне (Hudson) в день независимости жители устраивают свои фейерверки прямо на улицах, благо заряды для них широко продаются перед праздником. А в Бруклине на Брайтоне на побережье моря в последние годы в летнее время стали устраивать фейерверки чуть ли не каждую пятницу.

Лаборатория была гигантская, занимала огромную площадь, имела массу зданий. В ней работало более 4000 гражданских ученых и более тысячи военнослужащих. Она была прекрасно оборудована последними научными установками и приборами. Недалеко был аэродром с боевыми самолетами. Особенно меня поразил большой полигон, где с самолетов расстреливали советские танки. Все сотрудники приезжали на работу на своих машинах. Машины не обыскивались, хотя мой советник (adviser) (Dr. N.Khot –американец индийского происхождения) предупредил меня, что могут и обыскать. Внутри базы было много стоянок для машин. Проблем с парковкой не было.

Лаборатория проводила много экспериментов и тесно сотрудничала с НАСА (NASA), c Департаментами оборонных исследований (DARPA), энергетики (DepartmentofEnergyNationalLaboratories) и Министерством Обороны (DepartmentofDefense). Важныепроектывключали: самолеты X-37, X-40, X-53, HTV-3X, YAL-1A, Advanced Tactical Laser and the Tactical Satellite Program.

Заниматься мне приходилось, в частности, подавлением вибраций в сложных системах, самолетах и ракетах. Еще в СССР в докторской диссертации я разработал новый метод оптимизации сложных систем. Руководитель темы, собственно, меня и взял на это исследование для апробации моего метода. И метод показал себя прекрасно. Вибрации по моему методу подавлялись в 3-5, 10 раз быстрее, чем обычно. Потом вместе с моим руководителем мы успешно выступали (1994-1996гг.) и представляли открытые научные разработки, в частности, на 45-м Международном конгрессе астронавтики в Иерусалиме, Израиль; на AIAA/NASA/USAF/SSMOSymposiumonMulti-DisciplinaryAnalysisandOptimization, Florida, USA, Sept.7-9, 1994; на конференции “MathematicsandControlinSmartStructures”, San-Diego, 1995; ASMEDesignTechnicalConference, Boston, 1995; ConferenceinSan-Diego, 1996; докладывали на Мировом космическом конгрессе 1996г. в Albuquerque. Работы были опубликованы в ведущих мировых журналах, (например: ActaAstronautics, 1996 г.Vol.38, №.10. Р. 803-813, и др.). Естественно, я не упоминаю о закрытых практических работах, которые были полезны для существующих конструкций.

Во время одной из научных конференций в Сан-Диего (Калифорния) мой научный руководитель Khot решил показать мне соседнюю страну Мексику. Мы взяли паспорта, приехали на машине, запарковались и пошли к пограничному пропускному пункту. Там оказались обычные вертящиеся двери, какие стоят на выходе из Нью-йоркского метро, без всякой охраны. Любой желающий выйти из США мог это сделать в любой момент, не спрашивая никаких разрешений. Часа два мы гуляли по мексиканскому городку, который, видимо, существовал за счет таких туристов как мы. Уже привыкнув к благополучной Америке и ее порядкам, я остро ощущал бедность и нищету мексиканцев, желание многих из них попасть в США.Удивительно, как две страны, начав практически одновременно с нуля, оказались в совершенно разном положении. Богатая, промышленно-развитая Америка и нищая (по западным меркам) Мексика, хотя природные условия в Мексике намного лучше, чем в большинстве районов США. Видимо, свобода и демократия, менталитет населения есть решающие условия быстрого и постоянного промышленного развития страны.

Обратный проход в США оказался не таким простым, как выход. Пограничник долго и придирчиво проверял наши документы, сверял фотографии. Связано это было с тем, что много мексиканцев старается любыми путями попасть в США, хотя здесь, ввиду низкого уровня образования и слабого знания языка, их ждал неквалифицированный низкооплачиваемый (но несравненно более хорошо оплачиваемый по сравнению с Мексикой) труд в сельском хозяйстве или в обслуге. В то время граница с Мексикой почти не охранялась и десятки тысяч мексиканцев ежегодно нелегально переходили в США. Идти надо было через безводную пустыню несколько десятков километров. Когда один из нелегалов умер в пути из-за отсутствия воды, правозащитники потребовали, чтобы для нелегалов установили колонки для питья. Ловили нелегалов в то время очень вяло.

В Дейтоне исполнилось 5 лет как мы прибыли в США. По американским законам, человек, проживший в США 5 лет, имеет право претендовать на американское гражданство. Предварительно мы должны были сдать на английском языке основы американской конституции и государственного устройства. Это было не так сложно, ибо список вопросов, которые будут задавать, и ответы на них были постоянные и раздавались заранее. Экзамен в соседнем городе Синсинати прошел легко, несмотря на наше волнение. Советские старики в Нью-Йорке добились, чтобы экзамен на американское гражданство им разрешили сдавать на русском языке (?!).

Присвоение гражданства происходило в красивом Дворце в Дейтоне и было обставлено очень торжественно. Кроме меня с женой, все остальные были мексиканцы и эмигранты из мелких проамериканских стран. Для меня гражданство было важно, ибо я работал на военной базе США. С момента получения гражданства я мог быть допущен к секретным работам и нес полную ответственность по всем американским законам за неразглашение секретных работ.

Во время моей работы на базе ее посетили (раздельно) два российских ученых. Одного, молодого ученого, пригласили сделать доклад по его статье, другой – пожилой профессор знакомился с мощной лазерной установкой и был просто поражен американскими успехами в этой области. Меня пригласили на встречу как переводчика, чтобы я помог общению русских и американцев.

Около базы располагался великолепный, самый большой в США Музей космонавтики с открытым доступом для всех желающих. В нем, внутри, и на площадке около него располагались исторические и новейшие самолеты и ракеты, включая трофейные немецкие конструкции. В частности, сверхзвуковой бомбардировщик «В-2», самолет-невидимка «LockheedF-117 Nighthawk», ракеты, космические корабли и аппараты, макеты атомных и водородных бомб, крылатые ракеты. Внутри - панорамный кинотеатр с огромным экраном. Рядом - памятные знаки отличившимся во время войны эскадрильям, пилотам и большое поле, где проводились соревнования воздушных змеев и фейерверки.

Очень интересной для меня оказалась поездка на 45 Международный конгресс астронавтики в Иерусалиме, Израиль в 1994г., где я сделал два доклада о некоторых своих исследованиях. Одновременно я принял участие в работе Международного форума бывших советских политзаключенных в Иерусалиме. Статью «Иерусалимские впечатления» я опубликовал в то время.

ИЕРУСАЛИМСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Автор провел 3 недели в Израиле, участвуя в Международном форуме бывших советских политзаключенных и Международном конгрессе по астронавтике. На первом он сделал доклад как президент Международной ассоциации бывших советских политзаключенных, на втором - как представитель Центральной научно - исследовательской лаборатории ВВС США, (сообщение о новом ядерном ракетном двигателе). Ниже он делится своими впечатлениями от пребывания в Израиле.

После долгих расспросов, зачем я лечу в Израиль, израильский таможник пропускает меня в зал ожидания и вскоре гигантский «Боинг 747» американской компании с 600 пассажирами на борту отрывается от взлетной полосы международного аэродрома им. Джона Кеннеди. Ночной Нью-Йорк необыкновенно красив, внизу - море разноцветных огней. И в сплетении мерцающих линий, прямоугольников и кривых я пытаюсь найти знакомые улицы и места.

Впереди длительный 8-часовой полет в маленькую страну, о которой мы ежедневно слышим вот уже в течение почти 50 лет. Этот полет нам пытаются скрасить фильмами, музыкой, угощением. Но большинство пассажиров стараются уютнее устроиться в креслах и вздремнуть. В Тель - Авивском аэропорту нашу делегацию от Международной ассоциации бывших советских политзэков встречают представители Форума. Тех, кто имеет друзей в Иерусалиме, везут к ним, остальных - в гостиницу. Меня встречает организатор Форума Яков Сусленский. Он влюблен в свою страну и весь часовой путь на автомашине от Тель-Авива до Иерусалима рассказывает древнюю и нынешнюю историю мест, мимо которых мы проезжаем.

Следующий день - открытие Форума в актовом зале Хиброу Юнион Колледжа. В помещении, украшенном флагами 15 стран, торжественная обстановка. Сидя в президиуме я слушаю речи руководителей общественных организаций разных стран, выступаю с приветственным словом. В зале суетятся телевизионщики, фоторепортеры, представители прессы. Вдохновленную речь произносит председатель Сионистского форума - Натан Щеранский. После торжественной части он приглашает видного бывшего политзэка, ныне депутата эстонского парламента Марта Никлуса, и меня в кафе, а затем сажает в свою машину, показывает Иерусалим, везет к самому святому для израильтян месту - Стене Плача. Мы проходим мимо вооруженных солдат, показываем содержимое наших сумок и вот мы у остатка этой стены, сохранившейся с тех древних времен, когда предки нынешних евреев населяли этот город. Истово молятся израильтяне. Каждый старается найти какую нибудь щелку в стене, чтобы положить туда записку со своими пожеланиями. Мужская и женская части стены отделены друг от друга.

По выходе мы долго бродим в каменных коридорах какого-то огромного здания или подземелья, сплошь состоящего из бесчисленных лавок и лавочек. Соотношение израильского шекеля к доллару 3:1, но доллары принимаются более охотно. Шекель - полуконвертируемая валюта и обратно на доллары для жителей страны не меняется. Большинство товаров - в 1,5 - 2 раза дороже, чем в США, и мы ограничиваемся сувенирами.

На следующий день - научная часть конференции. Мы предлагаем участникам для обсуждения целый комплект резолюций: о справедливой компенсации; об осуждении КПСС, КГБ (НКВД) как организаций совершивших чудовищные преступления против человечности - уничтожении 60 млн. советских людей (Нюрнберг - 2), о привлечении палачей к суровой ответственности, об осуждении агентуры КГБ и прокоммунистических, шовинистических и антисионистских элементов в движении политзаключенных и репрессированных; о попытках реабилитации Лаврентия Берия.

Говорится и о попытках возрождения коммунизма в бывшем СССР и фашизма в мире. Некоторые высказывают опасения за своих отцов и дедов, искренне веривших в трескотню коммунистов о светлом будущем, состоявших в ВКП (б) или КПСС. Но мы разъясняем, что речь идет не о поголовном привлечении коммунистов к суду, а об осуждении КПСС, КГБ-НКВД как организаций, уничтоживших десятки миллионов невинных людей, осуждении их руководителей, принимавших участие в репрессиях, о юридической констатации фактов преступной деятельности. Нюрнберг - 1 является постоянным препятствием к возрождению фашизма, вечным напоминанием народам о преступлениях нацизма. Нюрнберг - 2 напоминал бы нынешним коммунистическим властям в Китае, Корее, Вьетнаме, что их ожидает за их преступления, за жестокое подавление инакомыслия. Он был бы наиболее серьезным препятствием к возрождению коммунизма, тоталитарных методов в России.

Подавляющее большинство делегатов согласились с нашими доводами и на заключительном заседании, после моего выступления, приняли предложенные резолюции.

Вечером друзья выразили беспокойство. Смотри, Александр, много требуешь: справедливая компенсация, пенсии старикам, ветеранам и инвалидам, суд над палачами КПСС и КГБ. Вспомни: попытка КГБ заслать свою агентуру и разложить Ассоциацию изнутри провалилась, кампания лжи и клеветы лично против тебя - также, теперь у ФСБ (новое КГБ) один способ - убрать тебя вообще. Вспомни об участи Федорова и Зои Красильниковой. «Ничего, - отшучиваюсь я, - двум смертям не бывать, а одной не миновать».

Представители более чем десяти стран приняли участие в Форуме, но наиболее многочисленной была украинская делегация. Спонсоры предоставили в их распоряжение самолет, и они захватили с собой даже концертную бригаду. Самыми бесцеремонными оказались российские власти. Несколько месяцев они тянули вопрос о поддержке российских представителей. А в последний день цинично ответили: «Не считаем нужным тратить государственные, общественные и частные средства на подобные мероприятия.” В итоге представители крупнейших организаций репрессированных, как, например, московской Ассоциации жертв незаконных репрессий (10 тыс. членов), Санкт - Петербургской (более 1 тыс. членов), Башкорстана (около 1 тыс. членов) и др. не смогли прибыть на съезд. Более того, в дни Форума стало известно, что бывшему начальнику московского политического следственного отдела КГБ А.В. Трофимову, засадившему в тюрьмы, концлагеря и тюремные спецпсихобольницы тысячи инакомыслящих, уже нынешней, «демократической», властью присвоено звание генерала, и он назначен начальником российского следственного отдела ФСК (нового КГБ).

Часть недельного времени организаторы посвятили экскурсиям по Иерусалиму и Израилю. Иерусалим - центр 3 религий: иудаизма, христианства и ислама. И наш экскурсовод водит нас по историческим местам, храмам, церквам, синагогам, показывает, где проходила тайная вечеря Христа, его путь на Голгофу, вдохновлено рассказывает о перипетиях 6-дневной войны, освобождении Иерусалима, о посещении Израиля уже нынешними руководителями СНГ.

Мы проехали почти по всему Израилю, вдоль реки Иордан и границы с Иорданией и далее до самой северной точки - границы с Сирией. Прекрасное впечатление оставила поездка на пароходе по Галилейскому морю и великолепный концерт украинской труппы.

Территория Израиля - холмистая полупустыня. Каждое деревце посажено искусственно. В Израиле тепло, можно снимать три урожая в год. Небольшой процент сельскохозяйственного населения обеспечивает продуктами не только свою страну, но и часть Европы. Основной вопрос - вода. Главным источником ее служит река Иордан, берущая начало от снегов Голландских высот. Уже была попытка арабов поставить мощные насосы, откачивать воду и разом задушить израильтян. Вот почему вопрос, отдавать или нет Голландские высоты, стоит так остро перед израильским обществом.

Побывали мы и в двух израильских кибуцинах - творениях первых еврейских поселенцев начала века, идеализировавших социализм и коммунизм. По замыслу - это колхозы при коммунизме, но без коммунистов. Каждый обязан добросовестно трудиться, периодически проходя все ступени - от скотника до председателя и наоборот. Никто не имеет зарплаты, а получает все необходимое для жизни (в пределах разумного) от колхоза. Возможно, это идеал для стариков, но конкурировать кибуцыны с частным хозяйством оказались не в состоянии, а творческие люди, жаждущая роста молодежь не выдерживают нескольких лет такого существования. В итоге даже фрукты в Израиле раза в два дороже, чем в США. Хотя организация труда и продуктивность израильских кибуцынов не сопоставима с колхозами бывшего СССР. Нам показали компьютеризированный коровник на 270 коров, которые в среднем давали по 12 - 13 тысяч литров молока в год, а рекордсменка - до 17 тысяч. Напомню, что в бывшем СССР коровы, дававшие 3 тысячи литров, считались отличными, а 5 тысяч литров - рекордсменками. На ноге каждой коровы датчик. По нему компютер распознает корову, ведет учет количества и качества молока, сигнализирует о беременности, рассчитывает рацион питания.

Очень впечатляет музей Яр - Вашем, в память о катастрофе, уничтожении Гитлером 6 миллионов евреев в Европе. Огромные полки установлены бесконечными томами с 2 миллионами анкет погибших евреев не только в концлагерях, но и в войне против нацизма. Хранители музея обратились к нам с просьбой - сообщать всем евреям, чтобы они присылали информацию о погибших.

Масса фотографий и сохранившихся предметов напоминают о концлагерях, газовых камерах, печах, трагической судьбе варшавского гетто. Особенно впечатляет детский отдел. Вы проходите как бы по подземелью в полной темноте, и лишь пламя нескольких свечей, отражаясь в тысячах зеркал, создает ощущение движения в звездном небе. Голос с небосвода называет имена детей погибших в концлагерях, их возраст и страну.

В заключение состоялось торжественное посвящение 3 участников Форума, спасавших евреев во время Второй мировой войны, в праведники мира. Это Роман Белецкий (Украина), Виктор Мельник (Франция), Нина Марчук (Украина). Белецкий спас во время войны 24 еврея. Мельник спас больных евреев, находившихся у него в госпитале, Марчук два года прятала в подвале и кормила еврейскую семью во время немецкой оккупации. Торжественно звучит еврейская молитва, и новые праведники медленно опускают венок на могильную плиту у Вечного огня. В их честь в парке мемориала будут посажены именные деревья. Нам напоминают, что все евреи, которых спасли во время немецкой оккупации, должны сообщить в Яр -Вашем имена своих спасателей. Вечером - торжественный прием в честь участников Форума, концерт, выступление мэра города, вручение подарков и угощение.

Что, прежде всего, бросается в глаза постороннему наблюдателю в Израиле - это масса молодежи, включая девушек, ходят с автоматами. Население Израиля невелико - около 4 миллионов, и девушки также обязаны отслужить год в армии. Кстати, шестидневная война показала, что израильтяне - отличные солдаты. Старшее поколение, бывшего СССР, хорошо помнит анекдоты времен войны, что евреи воевали только на ташкентском фронте, просили кривые винтовки, чтобы стрелять, не высовываясь из окопа и т. п. Однако в этой войне 100 миллионов фанатичных арабов, вооруженных последним советским оружием, руководимые советскими советниками и техническими специалистами, не могли ничего поделать с 3 миллионами евреев. Несмотря на массу вооруженного народа, преступность в Израиле невелика. Глядя на разгуливающих по улицам вооруженных солдат, я думал, что было бы в России, если солдаты ходили домой с оружием? Это при нашем пьянстве и невоздержанности. Помню я и самый короткий в мире советский анекдот: «еврей - колхозник». То, что мы увидели в кибуцынах, полностью разбивает миф о неспособности евреев к сельскому хозяйству.

Страна развивается быстро. Особенно это заметно по Иерусалиму. Всюду видны строительные площадки. Строятся новые здания, дороги, надземные переходы. Иерусалим расположен на холмах, улицы кривые, запутаны, и строительство и благоустройство города – задача не простая и не дешевая. Однако у страны много проблем. Продукты и вещи в - 1,5 - 2 раза дороже, чем в США, а зарплата - в 1500 - 2000 шекелей ($500 - 700) считается хорошей. Квартиры дороги и продаются только за доллары. Пособие вновь прибывшим выдается только в течение 6 месяцев. Правда алии продают автомашины за полцены, но это вызывает неприязнь коренного населения.

С получением работы очень сложно. Прибывшие из бывшего СССР, как правило, высококвалифицированные специалисты (израильтяне шутят: все зубные врачи и музыканты), единственный недостаток которых - незнание языка. Устроить их всех по

специальностинет никакойвозможности.

Вскоре после окончания Форума я принял участие в Международном конгрессе по астронавтике, где сделал два доклада, один из которых был посвящен новому ядерному ракетному двигателю для космических аппаратов. Проведение этого важного мероприятия в Иерусалиме - свидетельство возросшего международного авторитета Израиля. Проходил он под девизом «Сотрудничество и кооперация в завтрашнем мире». Полторы тысячи ученых со всего мира обсуждали космические проблемы. Всех удивило заявление заместителя директора Российского космического агентства Юрия Милова, что в 1995 г. Россия запустит 24 спутника, т.е. примерно столько, сколько весь остальной мир, и будет продолжать разрабатывать новые системы ракет носителей. Зачем? Мне пришлось быть в Израиле в напряженные для него дни. В связи с предоставлением премьер - министром Израиля Рабином автономии Палестине и воцарением там Арафата израильское общество раскололось на два лагеря. Одни утверждали, что верить арабам нельзя, что Арафат не захотел даже убрать из своей программы пункт об уничтожении Израиля. Другие хотели мира любой ценой.

В дни Конгресса недалеко от места его проведения произошло очередное нападение арабских террористов на мирных граждан. Два человека были убиты и 13 ранены. Но наибольшее возмущение израильтян вызвала кража израильского солдата и ультимативное требование в обмен на его жизнь освободить арабских шейхов -организаторов терактов. Люди часами ждали утелевизоров новостей о судьбе этого солдата.

В эти дни исполнилось 50 лет Кноху - одному из участников знаменитого Ленинградского дела конца 1960-х годов - попытке большой группы евреев бежать на самолете в Израиль (операция «Свадьба»). Я сидел в политическом мордовском концлагере с участниками этого дела Лассалем Каминским, Михаилом Коренблит, Борисом Пэнсон, Эдуардом Кузнецовым и др. Тогда в советском законодательстве еще не было статьи об угоне воздушных судов. Им инкриминировали попытку кражи самолета (хотя все государства возвращают угнанные аппараты). Кузнецова и Дымшиц приговорили к расстрелу. Лишь возмущение мировой общественности остановило смертную казнь за нежелание жить в коммунистическом раю и заставило советское правительство начать выпускать евреев. Еще по лагерю я помню, как радовались эти ребята, что их жертвы и страдания не напрасны. За время их 6 - 15 - летней отсидки из СССР выехали сотни тысяч евреев. Подавляющее большинство из них выехало в США, некоторые нажили немалые состояния и горько смотреть в их глаза, когда они не хотят дать и цента в помощь старым и больным политзэкам.

Кнох живет в кибуцыне в израильском поселке на новых землях. Запомнилась ночная поездка к нему с Михаилом Коренблит по оккупированной территории. Машину мастерски вела Марджит - жена Михаила. Сам он сидел на переднем сиденье с пистолетом в руках. Не знаю, как мог помочь нам пистолет, если бы машину прошили автоматной очередью из-за укрытия. Но с ним было как-то спокойнее.

На торжество собрались человек 25, в основном все бывшие «самолетчики». После угощения, общения, воспоминаний все сели у телевизора - ждать сообщений о захваченном солдате. Около 12 ночи выступил премьер - министр и министр обороны. Они сообщили, что в ходе освобождения солдата один израильский офицер погиб, террористы убили заложника и погибли сами.

В Израиле я взял интервью у известных бывших политзаключенных, ныне видных общественных деятелей, с которыми мне пришлось побывать в советских тюрьмах и концлагерях, а также у видных советских ученых и руководителей космических программ, прибывших на Конгресс. Подробно осветил ситуацию на Украине председатель Украинского РУХА Вячеслав Чeрновол. Много интересного в теле – и радиоинтервью рассказал Натан Щеранский. В настоящее время он является Председателем Сионистского форума. Форум получил от одного богача около 20 миллионов долларов, и эти деньги используются для помощи вновь прибывшим в Израиль советским эмигрантам. В дни моего пребывания члены Сионистского форума были заняты организацией протестов против руководителя социального обеспечения Израиля, обвинившего советскую алию в том, что стариков - пенсионеров они отсылают в Израиль, а сами едут в США.

Интересной была встреча с Эдиком Кузнецовым. Я его хорошо запомнил с нашей встречи в концлагере в Мордовии в 1974г., когда мы с ним выбирали дату Дня советского политзаключенного. Тогда эту дату я передал по всем советским политическим концлагерям и на волю, а Андрей Дмитриевич Сахаров - иностранным корреспондентам. И всеобщая голодовка во всех политических концлагерях в этот день была полной неожиданностью для кагэбистов. Теперь Эдуард бизнесмен, он совладелец и главный редактор основной русскоязычной газеты Израиля «Вести».

Очень приятным был вечер с другим моим солагерником из Мордовских мест - писателем Михаилом Хейфиц, теперь еще и хорошо известным в Израиле радиорепортером. Михаил историк, исследователь и писатель. В 1974 г. был осужден на 6 лет концлагерей строгого режима и ссылки за написание предисловия к «самиздатовскому» собранию сочинений поэта И. Бродского. Автор книг «Секретарь тайной полиции», «Место и время», «Украинские силуэты» и др. Его последнюю книгу «Цареубийство в 1918 году» с надписью «Сане Болонкину - другу старинному по ПКТ и ШИЗО», я поставил на почетное место на моей книжной полке.

Кончилось мое почти 3 недельное пребывание в Израиле. Иерусалим, Тель-Авив, Хайфа, Гавамаям, Галилейское и Средиземное моря, почти тысяча миль по Израилю остались позади. Тот же «Боинг 747» вбирает меня в свое огромное брюхо. Прощай, Израиль, прощайте, мои друзья, по концлагерям! Вероятнее всего, я не увижу вас еще в своей жизни. Дай вам Бог мира, благополучия и счастья!

Д.т.н. АлeксaндрБолонкин,

Нью-Йорк,1994г. Т/Ф 718-339-4563

http://Bolonkin.narod.ru, abolonkin@juno.com

В научной лаборатории базы ВВС в Райт-Петерсон я отработал два года. Вообще, по правилам, положен один год, но мне продлили до максимума. Некоторые свои разработки я докладывал на двух международных конгрессах и многих общеамериканских конференциях, совместно с Dr. Khot опубликовал в ведущих научных журналах мира.

Особо выдающихся научных гениев в Райт-Петерсон я не встретил. Это были в основном обычные выпускники американских университетов, попавшие сюда на работу после окончания университета, когда создавалась и расширялась лаборатория и появились вакантные позиции. Начальник лаборатории говорил мне: одна треть у нас - активные ученые; одна треть – ни рыба, ни мясо; и одна треть – вообще балласт. Как я убедился в последствии, примерно такое же соотношение оказалось в НАСА и других научных учреждениях США. Многие возразят: а чем объяснить огромные научные и технологические достижения США? Объяснение простое: богатые США тратят на науку и новые перспективные технологии во много раз больше средств, чем любая другая страна. Они - как трактор идущий по снежной целине и прокладывающий путь другим странам. Другие страны идут по проторенной дорожке, используя, апробированные идеи и готовые технологии США и тратят на их освоение в десятки раз меньше средств и сил. Многие скажут: но ведь США не делится, например, секретом атомной бомбы. Но знать все в деталях и нет особой необходимости. Принцип ядерной бомбы известен (критическая масса обогащенного урана), принцип обогащения урана известен (центробежная сепарация), а главное - положительный результат рано или поздно гарантирован (в США атомная бомба создана и испытана!).

Этот метод развития самый простой и дешевый, особенно для малых и развивающихся стран. Его недостаток в том, что страна всегда позади. Тоталитарные режимы его широко используют, чтобы произвести больше вооружений и, иногда, вырваться вперед в отдельных видах оружия. Так, СССР кричал о мире, но произвел в три раза больше наступательных видов оружия (атомных и водородных бомб, ракет и танков), чем США и страны Западной Европы. Работая в СССР в оборонной промышленности, я всегда удивлялся глупости американцев, широко обсуждавших и публиковавших новые исследования и технологии. Если бы СССР их не использовал, он никогда бы не достиг того большого военного превосходства над США к моменту своего развала.

Запомнилась мне выставка новых идей и разработок Боинг на базе. Боинг предлагал проект дозвукового вертикально взлетающего самолета большой грузоподъемности с крылом, поворачивающимся вместе с двигателями в вертикальное положение. Мне сразу стало ясно, что, помимо известного дефекта этой схемы – большой расход топлива на взлет и посадку, у предлагаемой схемы после постройки появится (пока не видимый) и второй весьма существенный недостаток – самолет не сможет садится и взлетать с грунтовых аэродромов. Мощная струя от винтов будет поднимать грунт, грязь и камни в воздух, которые немедленно выведут из строя двигатели.

Я сказал руководителю проекта, что у меня имеется другая схема, которая позволяет самолету взлетать, летать длительное время и садиться как вертолету, но в отличие от вертолета не ограничивает его скорость (позволяет летать как самолету с большой, хоть сверхзвуковой, скоростью). У него не возникло желания установить сотрудничество или подписать соглашение о неразглашении. Все его усилия сводились к попыткам, как узнать идею.

В Дейтоне я впервые побывал на празднике авиации: грандиозной выставке самолетов и показательных спортивных и парашютных выступлениях. На выставке меня заинтересовал огромный транспортный военный самолет «С-5 Galaxy». Первый полет его состоялся в 1968г. Взлетный вес достигал 381 т., полезная нагрузка - 122 т. Построены были 131 такой самолет. Стоил он (2010 г.) 168 млн. Я невольно сравнивал его с АН-22, расчетами которого мне приходилось заниматься. Самолет АН-22 совершил первый полет 27 февраля 1965г., взлетный вес его равнялся 250 т., полезная нагрузка достигала 80 т. Однако АН-22 имел огромное конструктивное и практическое преимущество. У «С-5» большая загрузочная дверь открывалась спереди, а у АН-22 сзади. Самолет АН-22 может сбрасывать грузы (включая танки) в любом месте, а «С-5» мог разгружать технику только после посадки на аэродром. Почему американские конструкторы применили такое глупое решение, я не знаю. Наши же конструкторы использовали много новинок, отрабатывая мягкую посадку тяжелой техники на грунт, например, амортизирующую пневматическую платформу и реактивное торможение перед ударом техники о землю.

На празднике американцы продемонстрировали в полете самолет-невидимку (для радаров), высший пилотаж, выброску парашютистов и многое другое. Народу было много – десятки тысяч, даже гости из соседних штатов. Вообще, ВВС США и НАСА всячески стараются убедить избирателя, что деньги на них расходуются не зря. И, тем не менее, всегда есть много людей, готовых участвовать в демонстрациях и требовать сокращения военных расходов до нуля.

НАСА

После окончания работ на базе ВВС в Райт-Петерсон я стал предлагать НАСА решение их объявленных текущих проблем. Процесс этот оказался длительным. Сначала приходилось списываться с руководителями тем, раскрывать свои инновации (после чего ты им оказывался, не нужен), многие из них печатали свои призывы, вообще не имея средств на дополнительные позиции по данной теме, т.е. в расчете, что аппликаты (претенденты) выскажут новые идеи, подходы и методы решения стоящих перед НАСА проблем.

Примерно через год после такой переписки Национальный научный совет Американской Академии наук предложил мне принять участие в теме «Улучшение летных данных существующих самолетов». Этой темой руководил инженер GlennGilyard. Тема мне не очень нравилась. Я понимал, что на готовой существующей конструкции никакого прорыва сделать просто невозможно, только улучшить тот или иной летный показатель на 1 – 2%. Гленн сказал, что если удастся улучшить на 5%, то это целая революция.

Тем не менее, в НАСА сделаны почти все инновации, которые известны в авиации, и большинство самолетов США являются лучшими в мире. Достижения же НАСА в космосе вообще недосягаемы для любой страны. Имя «НАСА» вызывает трепет у авиационных и космических специалистов и ученых. И мне было очень интересно поработать и посмотреть изнутри, что это за организация. Тем более, что, находясь в НАСА, я имел возможность принять участие в других разработках, в их внутренних семинарах и обсуждениях, высказывать свои мнения и идеи.

Мне нравилось, что по положению это была чисто гражданская организация, девиз которой - лозунг «Во благо всех» (FortheBenefitofAll). Все свои работы и исследования она публиковала, открыто (что можно было истолковать и как глупость, ибо исследования стоят огромных денег). Она была основана 29 июля 1958 г., после того как Советский Союз тайно подготовил и запустил первый в мире спутник, что вызвало огромный резонанс в мире, а американское руководство поняло, какую они сделали ошибку, что не запустили спутник первыми, хотя имели для этого все возможности. Они разработали серию космических программ: Mercury, Gemini, Apollo (посадка на Луну), Skylab. И началась знаменитая космическая гонка, победителем в которой, как и следовало ожидать, оказались американцы (20 июля 1969 г.), когда они первыми высадились на Луну.

НАСА на 100% финансировалось из государственного бюджета и подчинялось непосредственно вице-президенту США. В нем работало примерно 18 тысяч сотрудников

Все изображения и видеоматериалы, получаемые НАСА и его подразделениями, в том числе с помощью многочисленных телескопов и интерферометров, публикуются как общественное достояние и могут свободно копироваться.

НАСА обладает самым большим бюджетом среди всех космических агентств мира. С 1958 по 2008 гг. НАСА на космические программы истратило (с учётом инфляции) около $810,5 млрд. Бюджет НАСА на 2011 г. (бюджетный год в США начинается с 1 октября) определен в размере $19 млрд.

НАСА имеет 8 крупных центров, разбросанных по территории всей страны, среди них: Исследовательский центр имени Дж. С. Эймса; Центр лётных исследований имени Х. Л. Драйдена: авиационные исследования, работа над программой «Спейс шаттл»; Исследовательский центр имени С. М. Лэнгли; Исследовательский центр имени Дж. Г. Гленна: аэронавтика и космонавтика (астронавтика); Центр космических полётов имени Р. Х. Годдарда; Лаборатория реактивного движения; Космический центр имени Л. Б. Джонсона: полёты человека в космос; Космический центр имени Дж. Ф. Кеннеди.

Самой грандиозной, знаменитой из их программ была программа «Аполлон» - высадка человека на Луну. Космический корабль «Apollo 11» приземлился на Луну 20 июля 1969г. с астронавтами NeilArmstrongandBuzzAldrin, в это время MichaelCollins летал по орбите вокруг Луны. До декабря 1972г американцы совершили еще 5 полетов на Луну. Они привезли с Луны 381.7 кг. лунных пород. Причем астронавтов учили геологии, чтобы они могли отбирать лучшие образцы. Были установлены разные приборы на Луне и сделано много экспериментов по изучению твердости поверхности, лунных землетрясений, тепловых потоков и магнитного поля Луны.

Второй важной программой НАСА, начатой при мне (1998 г.), была Международная космическая станция (InternationalSpaceStation (ISS)). К настоящему времени она давно запущена и должна работать до 2015г. Позднее к этой Программе присоединились Россия (RussianFederalSpaceAgency), Япония (JapanAerospaceExplorationAgency), Канада (CanadianSpaceAgency) и Европейское космическое агентство (EuropeanSpaceAgency (ESA)).

Это самый большой искусственный объект на земной орбите. Вес ее - 369,914 кг (370 т.), длина - 51 м, ширина - 109 м и высота - 20 м. Объем станции - 837 м³. Высота полета - 347 – 360 км. Скорость - 7.7 км/сек. Команда станции обычно 6 человек. На станции побывали 15 космонавтов разных наций (2010г). Стоимость станции около $100 млрд. Это самый дорогой объект Земли. Интересны и беспилотные космические аппараты НАСА, которые существенно расширили наши знания о космосе.

Это программы Mariner, Pioneer, Voyager, Viking, Helios, Magellan, Galileo, HubbleSpaceTelescope и серия программ по изучению Марса.

В программе «Вояджер» были запущены два аппарата, которые прошли около Юпитера и Сатурна и затем ушли за пределы солнечной системы. «Вояджер 1» в настоящее время (2010 г.) находится на расстоянии более 16 млрд. км, что в 111 раз больше, чем расстояние от Земли до Солнца.Его начальная скорость была 17 км/сек.

Позднее американцы запустили другой робот - космический корабль «NewHorizons». Он пролетел около Юпитера (28 февраля 2007г.), затем около Сатурна (8 июня 2008г.), направился к самой дальней планете солнечной системы к Плутону (6 млрд. км) и его лунам Charon,Nix, andHydra, которых он должен достичь 14 июля 2015г. После он отправиться к границе солнечной системы - к поясу астероидов KuiperBeltObjects.

Заметим, что Советский Союз и Россия не в состоянии запустить свои космические аппараты к Юпитеру и Сатурну и в настоящее время.

Космический телескоп «Hubble» раздвинул изучаемую Вселенную во много раз и позволил открыть и наблюдать тысячи новых галактик. Он весит 11 тонн и функционирует до настоящего времени. Стоимость его $2 млрд.

Но особенно впечатляет серия НАСАвских аппаратов. Аппарат «MarsGlobalSurveyor» развивался и использовался в период моего пребывания в НАСА. Он сделал более 240 тысяч снимков марсианской поверхности и передал их на Землю. Часть снимков имели очень высокую разрешающую способность - до 1.5 м.

Другим интересным проектом был «MarsPathfinder» – самоходный аппарат для изучения Марса. Для своей доставки он требовал мягкой посадки на марсианскую поверхность, что с технической точки зрения на порядок более трудно, чем фотографировать Марс с орбиты. Помню, что был также проект аппарата, который, используя свою большую скорость падения, внедрился бы глубоко в марсианскую поверхность и передал данные о ее составе на глубине. Исследователей интересовала вода, точнее лед, на Марсе, и они надеялись найти ее на глубине под поверхностным слоем в полярных районах Марса. К сожалению, эксперимент был неудачным. Аппарат не подавал сигналов из подповерхности Марса.

В период моей работы в НАСА разрабатывался также проект самолета (точнее небольшого беспилотного самолетика) для полета на Марсе. Технически это не так просто, как кажется. Атмосфера Марса очень разреженная. Плотность ее равна 0,006 – 0,01 атм. и не имеет в своем составе кислорода, состоит в основном из углекислого газа. Это значит, что площадь крыла самолетика должна быть большая, а кислород для двигателя он должен брать с собой. После входа космического аппарата в атмосферу Марса аппарат должен был затормозиться парашютом, раскрыться и самолетик пролететь в атмосфере Марса несколько километров. Я раскритиковал этот проект как не научный, а чисто популистский. Даже если он сделает несколько фотографии во время своего полета-планирования, их научная ценность будет невелика, ибо сделаны они, где попало. Основная идея этого проекта была чисто пропагандистская – поднять шум: в 1905 г. братья Райт в США совершили свой первый полет на самолете, а через сто лет (примерно в 2005 г.) американский самолет полетел на Марсе!

Я предложил более эффективный (с научной точки зрения) проект десятков маленьких воздушных шариков снабженных микрофотокамерами и передатчиками изображений своего местонахождения на искусственный основной марсианский спутник. Такие шарики, смогут плавать в марсианской атмосфере месяцами, разноситься атмосферными потоками по всему Марсу, позволят сделать тысячи снимков перспективных участков марсианской поверхности с близкого расстояния в разное время года. Марс имеет глубокие (до 7 – 10 км) каньоны, разломы, пропасти, поэтому фотографии стенок этих разломов, слоев и отложений дадут бесценную информацию о геологии, истории, полезных ископаемых Марса.

Однако проект самолетика был утвержден еще до моего предложения и НАСАвская команда ARES трудится над его воплощением 15 лет, обещая запустить самолетик на Марсе в 2011г.

Мой научный советник GlennGillard сводил меня в НАСАвский ангар, где показал самолет, работающий на солнечных батареях. Это был большой, необычайно легкий, ажурный самолет, представляющий собой летающее крыло. На его обширной верхней поверхности расположены солнечные батареи, которые заряжают аккумуляторы и несколько электрических моторов вращают воздушные винты. Этот самолет установил много рекордов по высоте и продолжительности полета. Однако такая идея не годится для транспортных и пассажирских самолетов, так как мощность солнечных батарей очень мало, и приемлема для разведывательных самолетов и самолетов для наблюдения, которые должны летать длительное время на высоте. Этот совершенствуется до настоящего времени.

Glenn часто приглашал меня посмотреть посадку космических кораблей Шатал, они приземлялись на аэродром Исследовательского центра Драйден, возвращаясь из космоса. Вообще, было много интересных фактов во время летных испытаний новой космической техники и кораблей (например, сброс космического корабля с самолета-носителя и приземление его в соседней пустыне). При этом ход всего испытания, включая переговоры диспетчеров командного пункта и пилотов, транслировалось по внутреннему радио и ТВ с камер, установленных на сопровождающих самолетах и КК. Это было незабываемое зрелище. Все сотрудники НАСА с большим волнением следили за ходом испытания своего очередного детища. Люди работали добросовестно, но не с целью получить денежную премию или благодарность в приказе. Я помню, что в СССР, когда я работал в ОКБ Антонова, о первом полете никогда официально не объявлялось, тем более не транслировалось даже по радио. Было лишь краткое внутреннее сообщением о том, что самолет благополучно приземлился. В СССР о космических запусках объявляли только ПОСЛЕ ИХ УСПЕШНОГО запуска!

США обо всех запусках объявляли населению заранее и на мыс Канаверел съезжались до миллиона туристов. Полеты на Луну также транслировались в прямом эфире и сотни миллионов людей во всем мире (кроме СССР и Китая) волновались за судьбу астронавтов. Да и как коммунистические правители могли транслировать в прямом эфире советские запуски, если первый спутник запустили с 5 попытки, а все 4 испытания лунной ракеты оказались неудачными.

Мы с Гленом ездили на НАСАвский аэродром, где на большом транспортном самолете, сплошь установленном датчиками и приборами испытывали разные программы полета. Помню полет на служебном самолете в другой большой исследовательский центр НАСА (ARC) в Калифорнии. Особенно меня поразила гигантская аэродинамическая труба, в которую можно было поместить самолет средних размеров. Так как она потребляла огромное количество энергии, её запускали только в ночное время, и отключали от электричества практически во всем округе. Аэродинамические трубы ЦАГИ по сравнению с ней выглядели просто детскими игрушками.

Во время моего пребывания в DFRC началось сотрудничество между Россией и НАСА в области авиации и космоса. Американцы тогда разрабатывали двигатель для гиперзвукового самолета (обычно гиперзвуковая скорость равна (5 – 15) М или 1,5 – 5 тыс. м/c). Поскольку Россия имела большое количество старых ракет, подлежащих сокращению и утилизации, то с целью экономии средств обе стороны стали сотрудничать в области испытания и разработки американского гиперзвукового двигателя. Для испытания двигатель нужно было разогнать до гиперзвуковой скорости с помощью ракет. Россия получала доступ к конструкции и результатам испытания, Америка в результате с экономила на ракетах. Американцы просили меня оказать им помощь в переводе отправленных писем в Россию и из России. Если такое сотрудничество было бы постоянным, то обе стороны сэкономили бы большие средства, а прогресс науки и космонавтики значительно ускорился. К сожалению, по моим данным, такое непродолжительное сотрудничество было только в Ельцинское время. Позднее мания секретности вновь овладела Россией. Об этом свидетельствуют многочисленные обвинения в шпионаже и посадки ФСБ (новое название КГБ) российских ученых. Я занимался переводами переписки DFRC с одной российской организацией (кажется ЦАГИ), которая пыталась продать НАСА свои данные о замерах турбулентности стратосферы, однако американцы не доверяя российским сведениям, и не захотели их покупать.

В НАСАвских центрах меня поразила политика открытости, публичности и повсеместной рекламы своих достижений. В выходные дни в НАСАвские центры приезжают автобусы со школьниками и туристами, им устраивают экскурсию, показывая и рассказывая о новых разработках и достижениях. Туристы имеют возможность осмотреть новые и старые самолеты, пообедать и купить памятные сувениры с эмблемой и символикой НАСА.

Во время моего очередного приезда НАСА объявило о показательных полетах. Они выставили массу самолетов, включая боевые. Демонстрировались взлеты, полеты, посадки самолетов, и даже имитировался взрыв бомбы.

Я читал, что в СССР также проводились авиационные праздники в Тушино, но мне не довелось на них побывать, поэтому я не могу их сравнить. Как мне рассказывали, в основном летали спортивные самолеты, парашютные десанты. Современные боевые самолеты, которые пролетали высоко в воздухе во время первомайских парадов в Москве, никогда не демонстрировались на выставках для широкой публики.

НЕДОСТАТКИ НАСА

А теперь о другой стороне деятельности НАСА. Хотя, я думаю, что это присуще большинству организаций мира, занятых планированием исследований и проектированием новых конструкций. В НАСА я пришел с наивным убеждением, что смогу представить, обсудить и, возможно, включить в план свои идеи и научные разработки. Когда я обратился к начальнику лаборатории, то он ответил, что они занимаются летными испытаниями готовых конструкций, и посоветовал мне посылать свои предложения в другие центры НАСА, которые занимаются подобной тематикой. Я попытался это сделать, но ни разу не получил ответа. Более того, на сайте НАСА я нашел приглашение посылать им предложения, и по указанному адресу и послал в НАСА целый пакет (10 шт. предложений) с детальным обоснованием каждого предложения, указал Е-адреса моих научных разработок и статей по каждой тематике. В пакет я вложил оплаченную почтовую открытку с моим обратным адресом и сообщением о получении. Никакого ответа я не получил, даже собственной почтовой открытки. Я понял, что ответственный за переписку уволился или перешел на другую работу, а поступающие письма стали выбрасывать. В любом случае они должны были разобраться в том, кто пишет, (простой обыватель или ученый, доктор наук) и информировать автора о получении его предложения.

Вообще, кто и по каким критериям, «пробивает» в НАСА свои предложения, осталось для меня тайной. Это высокие сферы. Я думаю, что это делают лоббисты больших фирм (для получения крупных грантов на исследования) и, возможно, небескорыстно для крупного начальства. Недаром, один из бывших руководителей НАСА, после снятия со свой должности, перешел в Совет директоров крупной фирмы с окладом в три раза больше, по сравнению с окладом НАСА.

Я посылал свои предложения в DARPA, но они ответили, что Ваших предложений нет в нашем плане?! Конечно, нет, я и посылал их для того, чтобы вы их рассмотрели, и если они для вас интересны, то нужно было включить их в свой план. Я полагал, что смогу подарить государству (США) свои многочисленные изобретения, которые я не мог запатентовать из-за больших платежей патентному ведомству за рассмотрение заявок. В DFRC есть патентный отдел, поэтому я оформил ряд заявок на авиационные изобретения, полученные в ходе исследований, и принес в отдел, чтобы отправить. Однако сотрудники DFRC отказали в просьбе, мотивируя тем, что они посылают только заявки, реализованные в DFRC, а их отдел проектированием самолетов не занимается. Это осуществляют авиационные фирмы.

НАСАВСКИЙ ИНСТИТУТПРОДВИНУТЫХ ИДЕЙ (NIAC)

Вообще, все другие организации стремятся «присосаться» к НАСАвскому бюджету. К примеру, организация университетов США организовала NIAC (NASA Institute Advanced Concepts) – НАСАвский институт продвинутых идей, который возглавил мистер Кассанова (Cassanova), сделавший из НИАС «кормушку» для своих друзей. И в течение 8 лет НАСА финансировало – выплачивая ежегодно десятков миллионов долларов - эти фиктивные научные исследования. Кассанова создал фиктивный Научный Совет и занимался фиктивным рецензированием. Он наградил 4 раза по одному и более миллиона долларов своих приятелей (HoweS., Colozzaa., NockK., Cashw., HoffmanR., WingleeR); три раза - по одному и более миллиона долларов (DubowskyS., KammashN., LaPointeM., RiceE., SloughJ., NewmanD).

Большинство «научных» финальных отчетов - пустая болтовня, не содержащая существенных (часто никаких) научных результатов, где на лицо множество ошибок, свидетельствующих о плохом знании области, исследования.

Приведу несколько примеров:

1. Хове, Аннигиляционный двигатель (парус) и склад. ( S. Howe, Antimatter Sail and Storage).

Награда - более $75 000 + $40,000 для г-на Кассанова.

Вначале финальный отчет содержал только формулу Энштейна Е=Мс² из школьного учебника. После критики в печати они поместили элементарные графики. Предложенная ими старая идея содержания антиматерии в электростатическом складе – конечно ошибочна. Стоимость одного миллиграмма антиматерии – миллиарды долларов. М-н Howe даже не знает, какие ядерные реакции происходят при аннигиляции. Каждая страничка этого пустого 10-страничного отчета обошлась налогоплательщикам в 10 тыс. долл. Кассанова и его приятели подняли крик в мировой печати, заявляя, что они создают антигравитационный двигатель. После чего м-р Кассанова выделил Howe повторно $100 тыс.

2. Дайв Ньюман (Dave Newman) долгое время входила в его Научный Совет, покрывая преступную деятельность г-на Кассанова. Как не наградить такого человека и не $100 тыс. долл., а хотя бы миллионом. Она обещает создать некий комический биокостюм. И вот г-жа Newman нанимает художника, который рисует серию картинок, изображающих способы,как на человека побрызгать пластмассой, чтобы выпустить его в открытый космос. Ни состава чудо-пластмассы, ни экспериментов в «научной» работе г-жи Ньюман Вы не найдете. Она не знает даже элементарной физики, поскольку в таком «костюме» человек не сможет даже дышать. Нет и костюма.

Тем не менее, м-р Кассанова воскликает: «Гениально» и выдат г-же Ньюман (и себе) еще один миллион.

3. Омиди, Коконовый аппарат (точнее электростатический парус, прим. авт.) Omidi. Cocoon Vehicle.

Г-н Кассанова выделил ему 75,000.00 dollars + $40.000 себе, не смотря на то, что работа содержит сплошные ошибки. Г-н Омиди не знает, что в космосе есть и разреженная плазма (солнечный ветер), которая немедленно разрядит его шар, кроме того, гигантский заряд (4000 С) его разорвет, даже если он будет сделан из любых будущих материалов. А его работа, связанная с зарядкой и поддержания заряда превысит все мыслимые источники энергии.

Эти примеры я мог бы продолжить, так как г-н Кассанова оформил более 150 грантов. Я предлагал Кассанова публиковать подаваемые предложения и обсуждать их публично, а лучше всего обсуждать и награждать ВЫПОЛНЕННЫЕ работы. Однако эта практика его не устраивает, ибо все будут информированы о том, кого и за что он наградил.

<…>Есть очень простое необходимое условие научности любой работы, которое может проверить любой человек – не специалист в данной области: любая научная работа должна содержать ПОЛНЫЕ данные, позволяющие любому исследователю проверить (воспроизвести) ее результаты. Если это новая формула (уравнение), то необходим детальный вывод; если сделаны расчеты, то нужны все уравнения и исходные данные; если дано новое утверждение, то - его достаточное обоснование.

В науке ничего не принимается на веру, даже если это утверждают Ньютон или Эйнштеин, 90% НIAC-овских работ не удовлетворяет этому критерию. Т.е. они бесполезны.

Кроме того, научные работы должны обязательное соответствовать требованию: автор должен в кратком резюме указывать, что НОВОГО он получил в своем исследовании?

Подбор сотрудников в НАСА. В НАСА мне открылась другая сторона их коррупции, которая, видимо, присуща всем бюрократическим учреждениям - это подбор кадров. НАСА объявило конкурс на замещение вакантных должностей руководителя проекта и инженеров. Мой знакомый доктор наук, с огромным опытом научной работы, автор многих выдающихся, революционных научных работ и изобретений в области авиации, космонавтики, решил принять участие в этом конкурсе. Он подал документы на замещение руководителя проекта. Ему ответили – не прошел по конкурсу, тогда он подал документы на замещение инженера. Ответ: не набрал нужного числа баллов в конкурсе. Он был очень удивлен, ибо в области исследования, в которой он хотел работать, считался ведущим специалистом в мире. Тогда он пожаловался в Конгресс, который поручил контрактной фирме собрать сведения об этом «конкурсе». В результате выяснилось, что позицию руководителя научным проектом занял пилот, не имеющий ни одного научного труда или изобретения в области аэродинамики, а должность инженера получил выпускник коллежа (BD, эквивалент советского техникума), не имеющий вообще опыта научной работы, ни одного научного труда или изобретения!! Т.е. нагло на работу в НАСА принимали людей по блату.

Обыватель может удивиться. Не может быть! Ведь НАСА имеет такие достижения! Не забывайте, НАСА само ничего не проектирует и ничего не строит. Его сотрудники только следят за проектами, которые НАСА финансирует, а осуществляют их фирмы. НАСА имеет огромный бюджет и прекрасную систему для постоянной рекламы. Вместе с тем показатель достижений НАСА (в расчете на $1 затраченный доллар) ниже, чем у других родственных агентств.

Посредники. Другая особенность, которая меня удивила в США, это желание всех быть посредниками. Например: в США действует хороший закон о том, что научные лаборатории могут привлекать выдающихся ученых к финансируемым научным разработкам в государственных лабораториях. Однако Американская организация университетов (ОФУ) по блату заключает контракт с государственными лабораториями о том, что подбор ученых будут осуществлять они сами (за круглую сумму, конечно, как НИАС, см. выше). Заметим, что сотрудник лаборатории знает (обязан знать!) специалистов в своей области, и имеет предложения от претендентов о том, кто и как собираются ему помочь. Ему и карты в руки, но АОУ хочет устроить своих людей (по блату, по протекции и т.п.). Представьте, что Вы пришли в магазин купить нужную вам вещь. Нашли ее. И вот между Вами и продавцом появляется личность, которая начинает вам диктовать, что Вы можете, и по какой цене купить или продать и сколько Вы должны заплатить за его «советы». Вы скажете идиотизм, но такой идиотизм существует в США.

Я знаю, что один крупный специалист подавал документы на конкурс, договорился с руководителем темы, но АОУ ему ответила: « Вы достойны, но сейчас не можем, подайте через год». В течение всего года он проводил исследования, публиковал выдающиеся результаты в данной области. Через год снова подает документы. Ответ: «Вы не набрали нужное число баллов!» То есть год назад он набрал нужное число баллов, а после того, как опубликовал важные результаты, он уже не подходит.

Если объявляется конкурс на выполнение тех или иных работ, то он носит часто формальный характер. Фирма, как правило, не имеет нужных специалистов, ни соответствующего оборудования. Моего хорошего знакомого, прекрасного программиста, временно наняли для составления большой и сложной программы, ввиду его затруднительного материального положения. Он сделал работу но, получил гроши. А потом узнал, что весь заказ состоял из этой программы, и фирма получила деньги, в десятки раз превышающие его скромный заработок.

Еще один пример, хотя и не имеющий отношения к НАСА, но показывающий насколько важно «влезть» в посредники или иметь «сильную руку» в госорганах, чтобы получать контракты.

Детсадики. В США есть два метода медицинского обслуживания людей с малыми доходами:медикер и медикайт. Медикер получают люди с 65 лет, не имеющие сбережений. Медикайт получают «бедные» люди, имеющие доход (или велфер - пособие для бедных) ниже примерно $780 долларов на одного или менее примерно $1200 долларов на двоих (супружеская пара). По медикеру, человек должен частично (~20%) оплачивать все виды лечения и лекарства. По медикайту, он ничего не платит. «Бедные» имеют медикайт и медикер. В итоге «бедные» (в основном так называемые «беженцы» от «антисемитизма» из республик бывшего СССР), не работавшие ни одного дня в США, оказываются несравненно в лучшем положении, чем американские пенсионеры, всю жизнь трудившиеся на своей родине. Пенсия пенсионеров несколько выше, чем велфер «бедных», но они платят за все услуги (квартиру, питание, медицину и т.п.). Поэтому эти люди оказались намного в худшем положении, чем американские «бедные» или российские «беженцы» от антисемитизма.

И вот между велферщиками и государством оказываются посредники, которые заключают с государством контракт о создании для бедных больных людей «реабилитационных центров» (на государственные деньги, разумеется). Велферщики прозвали их «детсадиками». Их возят туда бесплатно (даже на танцы), дают бесплатные обеды, проводят концерты, экскурсии. После ненужных «лечебных» процедур они предъявляют гигантские счета государству. Когда американские налогоплательщики начинают возмущаться, все эти посредники, частные доктора и госпитали устраивают дикую оргию в прессе о «несчастных» больных и бедных, которым надо помогать. А Америка тратит на них почти столько же средств, как на оборону. <…>

По окончании работы в НАСА сотрудники подарили мне большой цостер (плакат 1х1м) с изображением космического корабля Шатл, с добрыми пожеланиями от каждого.

ВОЕННАЯ БАЗА И НАУЧНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ВВС США В ЭГЛИН (Eglin), ФЛОРИДА

В январе 2001 г я был направлен Национальным научным советом в научную лабораторию Военно-воздушных сил США, на базу Эглин (Eglin) во Флориде, городок FortWaltonBeach. База и городок были расположены на берегу Мексиканского залива. Городок был небольшой, но чистый и уютный, как большинство американских городов. Он имел прекрасный пляж и рядом с ним дельфинарий. На берегу были расположены прекрасные отели для отдыхающих.

Эглин, пожалуй, самая большая военная база США, хотя количество научных лабораторий в ней несколько меньше, чем в Дейтоне. Работа здесь оказалась намного интересней, чем в Райт-Ретерсон. Если в Райт лаборатория занималась в основном теоретическими исследованиями, то Эглин был в основном сосредоточен на создании и улучшении самолетного вооружения.

Моим первым научным советником был доктор Джеймс Клоутиер (JamesCloutier), который через год ушел на пенсию и его сменил Давид Джеффсоат (DavidJeffcoat). Вообще, в нашем отделении был прекрасный научный коллектив (RobertMurphey, Dr. HenryPfister, PeterZepfel и др), возглавляемый гражданским доктором Робертом Сираковски (RobertSierakovsky), а военным начальником был полковник Михаил Руфф (MichailRuff). Работники устраивали совместные ланчи по поводу тех или иных событий. База была расположена на берегу моря. Меня удивило, что солдаты, служившие на базе, жили в отдельных квартирах. Мои сослуживцы, как правило, имели собственный дом с прилегающим участком. Так как общественного транспорта не было, все имели автомашины, автостоянки на базе были большие, и проблем с парковкой не было.

Рядом с базой был расположен великолепный авиационный музей. Так как он находился недалеко от моего дома, то я осматривал, старые и новые американские самолеты, включая сверхзвуковые и дальние стратегические бомбардировщики. Внутри музея размещался макет первой американской атомной бомбы, кроме того, были выставлены и советские истребители «МИГ», которые СССР поставлял по дружбе арабам, а арабы, в свою очередь, поставляли образцы для изучения американцам. Большое количество советских боевых самолетов после развала СССР поступило из стран так называемой народной демократии, поэтому на базе проводили учебные бои советских и американских истребителей.

В соседнем городке находились военно-морская база и музей морской авиации, который я часто посещал. Как и в Дейтоне в Форт Валтон Бич в день независимости устраивались красивые фейерверки, на берегу моря, что давало дополнительный эффект.

Во время моего пребывания в научных лабораториях базы проводились работы по созданию плавающих самонаводящихся бомб. Имея такие бомбы, самолет не нуждался в заходе в опасную зону противовоздушной обороны данного объекта. Бомба сбрасывалась на большой высоте самолетом за 60-130 км от цели и дальше планируя, достигала и поражала цель.

Очень интересными и полезными были разработки беспилотных разведывательных и боевых самолетов, которые прекрасно себя зарекомендовали в Афганистане и Ираке. Вообще, я считаю, что будущее военной авиации принадлежит беспилотной авиации. Ее летные характеристики намного выше, чем у пилотируемых самолетов (поскольку нет летчика с его тяжелым оборудованием для поддержания его жизнедеятельности и броневой защиты пилота). В связи с этим вес летательного аппарата значительно уменьшится, что позволит проектировать самолет с учетом больших перегрузок, непосильных для живого человека, резко улучшая его маневренные способности (а главное, нет потерь в живой силе).

В демократических странах в свободной прессе обсуждаются случаи каждого погибшего военнослужащего в Афганистане, и гроб с его останками доставляют в Америку самолетом его родным с письмом соболезнования от Президента США.

Я уверен, что цивилизованные, технически развитые страны рано или поздно будут производить боевые роботы, которые будут воевать вместо людей. Побеждать будет тот, кто имеет более совершенные и в большем количестве боевые роботы.

В лаборатории я занимался, в частности, разработкой искусственного интеллекта для беспилотных самолетов, в частности, стратегией и тактикой воздушного боя группы беспилотников с пилотируемыми самолетами. И даже в учебном или компьютерном бою самолетов с одинаковыми характеристиками беспилотники всегда выигрывали. Их ИИ (искусственный интеллект) оценивал обстановку значительно быстрее, точнее и выбирал более оптимальные маневры и тактику, чем живые летчики. В любом случае они могли просто таранить более дорогие вражеские летательные аппараты.

Не менее важная и интересная разработка была связана с микролетательными аппаратами, которая была начата DARPA. Цель создать такой микросамолетик, чтобы солдат или небольшое подразделение могли его запустить и с помощью микротелевизионной камеры провести разведку окружающей местности. Это очень важно в современных локальных войнах, когда небольшое боевое подразделение проводит боевые операции против террористов в Ираке или Афганистане. Однако DARPA делало это по отработанному стандарту для проектирования больших самолетов, что свидетельствовало о небольшом интеллекте руководителей этой темы, т.е. они опять выделили множество грантов Университетам, а те, в свою очередь, написали им тонны уравнений, описывающих полет мух, шмелей, птичек, микровертолетоков и самолетиков. Некоторые даже пытались сделать модельки, ни одна из которых не летала. Авиационные журналы в изобилии печатали их фотографии. Шум на весь мир. Красочные рассказы о том, как в будущем искусственная муха залетит в Ваш дом и сообщит разведчикам о Вашей интимной жизни. Было затрачено около $200 млн. долл., а практический результат - ноль.

Для дальнейшей разработки тема была передана в научные лаборатории ВВС, которой занимались как раз в то время, когда я там работал. Однако и здесь такая же практика, как и в DARPA – контракты и гранты с университетами (израсходовали еще $200 млн. государственных денег). Я присутствовал на одном совещании-отчете контрактников: много заумных рассуждений, и даже совместный «мозговой штурм» профессоров (разумеется, с нулевым результатом). Только один из контрактников привез примитивную огромную (1.5 м) летающую модель, сделанную, видимо, начинающим наемным авиамоделистом. На мое предложение запустить ее и показать ответили отказом. Я уверен, что она у них вообще не способна была даже летать, тем более управлять ею по радио и показывать местность внизу. Они даже не понимали простой истины, что оператор может управлять радиомоделью только в том случае, когда он видит, куда она летит! Иными словами, должна быть не только видеокамера местности внизу, но и отдельная видеокамера, смотрящая вперед и показывающая положение аппарата относительно горизонта, как это видит летчик.

Я предложил простой, дешевый путь решения этой проблемы, учитывающий ее главную особенность: производство микромоделей, а не новых больших самолетов, стоящих сотни миллионов долларов. Производить и опытным путем подбирать их параметры может любой опытный авиамоделист. Микроаппаратура для них производится: выделите премию в 100 тыс. долл. тому, кто создает микромодель, способную показывать местность в радиусе 1-2 км, и объявите общеамериканский или всемирный конкурс. Авиамоделисты, не вдаваясь ни в какие заумные теории, сделают Вам то, что нужно. Меня не поняли: мы затратили полмиллиарда долларов и не смогли создать микроразведчика, а тут какой-то эмигрант предлагает это сделать за 100 тысяч! И как бы они выглядели в случае успеха моего предложения?

И все же я оказался прав. Спустя несколько лет уже в Нью-Йорке я увидел у авиамоделистов покупные простые радиоуправляемые самолетики и вертолетики с электромоторчиками на аккумуляторах, которые прекрасно выполняли высший пилотаж (включая мертвые петли для вертолетов), и более совершенные варианты показывали и местность внизу. И все эти конструкции сделали примитивные фабрики для детских игрушек, так и не получившие ни цента ни от DARPA, ни от ВВС США.

В Эглин я предложил, исследовал и научно обосновал другой более простой метод длительного наблюдения за местностью, окружающей данный объект (например, базу американцев в Афганистане или Ираке), место боя или природного бедствия. Из ракетницы запускался воздушный змей или привязной воздушный шарик (из прозрачной пленки для невидимости) с микровидеокамерой. Он мог висеть над данной местностью неделями, осуществляя мониторинг окрестности. Помимо себя в отчет я включил и руководство базы. Дальнейшую судьбу этого отчета я не знаю, скорее всего, проект «заглох», ибо пробивать его финансирование было некому.

Во время моего пребывания в Эглин на полигоне базы проводилось испытание самой большой в мире американской не ядерной супербомбы GBU-28 (MOAB). Она была начинена обычной взрывчаткой и предназначалась для разрушения бункеров, подземных укрытий и печор террористов в Афганистане. Вес бомбы достигал 10.3 т., длина 9.17м, диаметр 1.03м, радиус поражения 150 м. Такая бомба в городе была способна разрушить дома на площади 9 кварталов. Она была названа «матерью всех обычных бомб». Испытывали ее на полигоне в нескольких десятках километров от базы. Однако звук от ее разрыва был слышен и на базе.

Всего была изготовлено 15 таких бомб и одна из них была доставлена в район Персидского залива во время конфликта с Ираном, но не была применена.

Россия позднее поспешила создать свою супербомбу (FOAB), которую она назвала «отцом» всех бомб. Весила она 7.1 т., т.е. меньше американской. Назначение и принцип действия ее был иной. Она предназначалась для уничтожения (сжигания) живой силы противника и массовых пожаров. Состояла она в основном из жидкого топлива, которое путем взрыва распылялось в воздухе в радиусе до 300 м и поджигалось. В результате мощность вспышки образовывался район, где был только горячий углекислый газ. Все живое, что не успевало сгореть, задыхалось ввиду отсутствия кислорода. Поэтому она была названа термобариевая вакуумная бомба (thermobaricvacuumbomb). Принцип ее действия был известен задолго до создания американской бомбы. Если бы такая бомба была создана в США, было бы много шума о том, что негуманно заживо сжигать людей. Против испытания МОАВ в США и так было много демонстраций. Россия же заявила, что их бомба в четыре раза мощнее американской. Испытания российской бомбы состоялись 11 сентября 2007г через 4 года после создания американской бомбы.

В день авиации на территории базы состоялись обширная выставка и показательные полеты самолетов. Как обычно, съехались тысячи американцев. Посетителям раздавались заглушки, предохраняющие уши от ударной волны пролетающих самолетов. Как обычно, было представлено много экспонатов, современных разработок и воздушной акробатики.

В отличие от базы Райт-Петерсон и НАСА на базе Эглин несколько раз проводились учения воздушной тревоги, о которых сообщали заранее. По сигналу тревоги мы должны были немедленно освободить помещение и бежать (все, конечно не спеша, шли пешком!) в определенное место. Там мы общались около часа, после чего объявлялся отбой и мы возвращались на свои рабочие места. Вход, особенно утром, в отдельные подразделения контролировался, выписывали пропуск. Но бесконтрольных выходов было много, и всякий сотрудник мог впустить кого угодно. Пасворд на казенный компьютер и в базу данных, который давал отдел безопасности, менялся каждые два месяца. При открытии компьютера ошибиться в написании пасворда можно было только один раз. После повторной ошибки компьютер блокировался на 30 мин. Допуск к секретной работе давался только тем, кому это было нужно и можно. Анкета ФБР была огромной, значительно больше, чем у КГБ, разрешение занимало несколько месяцев. Забавно, что ответственный за безопасность нашего подразделения носил майку с надписью «Агент КГБ» (AgentKGB).

Формализма на удивление также было много. Мой научный руководитель Клоутиер более 20 лет проработал на базе. Когда после выхода на пенсию, на следующий день, он пришел на базу за своими вещами, к нему приставили сопровождающего, поскольку, по правилам, человек, получивший временный пропуск, ходить по базе без сопровождающего не может. С другой стороны, когда на базе был праздничный день в прекрасном месте (с коттеджами для отдыха), на берегу моря, катанием на катере и отличным неограниченным угощением, то на базу пропускали членов семьи. Правда, мой руководитель попросил мою жену пересесть в его машину. Но на въезде достаточно было водителю показать свое удостоверение, после чего документы у сидящих в машине не спрашивали. Выезд же из базы всегда и везде был свободным.

Столовая внутри базы было отличная: цены снижены. Заплатив примерно, $5 долларов, можно в неограниченном количестве заказывать мясо, фрукты, мороженое, соки и т.п.

Мне понравилось, что в лаборатории мне предоставили достаточно свободного времени, чтобы заниматься тем, что перспективно и нужно для ВВС США.

Однажды нас всех собрали перед входом в главное здание (штаб) и сфотографировали. Это фото мне напоминает о счастливых днях моей научной деятельности в науке и ВВС США.

Меня удивило то, что наш военный начальник полковник Михаил Руфф на один из американских праздников (кажется, День независимости или Thanksgiving) пригласил желающих сотрудников лаборатории к себе домой. Мне было интересно посмотреть, как живут высокопоставленные военные. Моя жена, боясь потерять работу, на этот раз не поехала со мной во Флориду и осталась в Нью-Йорке.

Руфф жил в военном городке, видимо, в казенном коттедже. При въезде меня спросили, к кому я еду, позвонили и пропустили. Его коттедж ничем особым не отличался от собственных домов многих гражданских американских сотрудников других коттеджей обширного военного городка. В Калифорнии я был в гостях в казенном доме, предоставленном военнослужащему в звании капитана, женившемуся на советской эмигрантке. Дом состоял из 4-5 комнат, имел гараж и дворик. Когда капитан спросил, зачем им на двоих 4-5 комнат, ему ответили, что других у них нет.

Оказалось, что на праздник к своему начальнику пришли только одинокие: я и его денщик. Мы отлично пообедали, полюбовались на его двух дочек-красавиц, нашли общую тему беседы (оказывается он, как и я мечтал в детстве быть космонавтом, хотя я не мог себе представить, как он при его огромным росте, мог поместиться в космический корабль), послушали музыку и приятно провели время.

Заключение

Когда я был юный и ничего не слышал (как и все) кроме советской пропаганды, будучи голодным и живя в ужасных условиях, я думал: как мне повезло, что я родился в Советском Союзе! Ведь там, в капиталистическом мире, трудящиеся мрут с голода, их насилуют буржуи, в США на каждом столбе висит по негру, злые империалисты хотят напасть на миролюбивый Советский Союз, трудящиеся всего мира любят СССР и мечтают о такой жизни как в Советском Союзе.
Всю жизнь нам внушали, надо немного потерпеть: скоро наступит светлое будущее всего человечества – коммунизм. Каждый будет жить по потребности и иметь все, что он захочет!

По радио и телевидению нам пели: «Была была бы только Родина богатой и счастливою, ведь выше счастья Родины нет в мире ничего!!»
Правители называли себя «слугами народа», а народ – «хозяином советской земли». Но сами жили в шикарных квартирах и отоваривались в спецмагазинах.

Но, став ученым я стал подозревать, что идет крупнейшее в истории человечества надувательство. Я старался добыть информацию из-за железного занавеса. За что и пострадал. Коммунистические концлагеря окончательно прочистили мою голову от всех тех мифов, которыми власти усердно засоряли мои мозги в течение 40 лет. Вся их история СССР, грандиозные «успехи», забота о благе трудящихся оказались наглой ложью, в которые до сих пор верят многие люди, выросшие в советское время.

Тяжелая борьба мыслящих людей советского времени принесла определенные плоды. Даже после многих ограничений, введенных за последние годы, сейчас бывшие советские люди еще могут свободно ездить за границу, уехать насовсем, слушать зарубежные радиостанции, привозить и читать зарубежную литературу, звонить за границу и общаться по интернету.

Берегите эти завоевания. Без хотя бы минимальной СВОБОДЫ ИНФОРМАЦИИ человек становиться бараном, зомби, которым управляет очередной «величайший, мудрейший, горячо любимый вождь мирового пролетариата».