ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ

Воспоминания соловецкой узницы

Второва-Яфа Ольга Викторовна (1876 - 1959). Педагог. Арестована в январе 1929 г. по делу "кружка Мейера", ленинградского религиозно-мистического объединения. Приговор - три года концлагеря. Публикуемый фрагмент - из тетради "Авгуровы острова. 1929 - 1931 гг.", хранящейся в Отделе рукописей ГПБ им. М.Е.Салтыкова-Щедрина*.
__________
* С 1992 года - Российская национальная библиотека (РНБ).

* * *

Лед еще лежал на заливе, и окрестные холмы были покрыты сугробами снега, но, ввиду приближающегося первого мая, уже шли подготовительные работы для достойной встречи "великого" пролетарского праздника.

У древних белокаменных монастырских ворот плотники сооружали триумфальную арку фантастической архитектуры, женщины вязали гирлянды из ельника, в живописном цехе выводили белилами по кумачу очередные лозунги, а на сохранившемся еще амвоне, служившем эстрадой для антирелигиозных постановок, шли спевки лагерного хора, репетировавшего революционные песни.

Оставалось еще одно необходимое дело: очистить от снега площадь перед зданием бывшего скита, на которой должен был происходить первомайский митинг, и усыпать его песком.

В Анзере, среди заключенных, было много крестьян и рабочих физического труда, но поручить это дело им администрация сочла, по-видимому, "идеологически невыдержанным": ведь его можно было использовать в качестве лишнего фактора антирелигиозной пропаганды среди заключенных "религиозников" и "религиозниц", еще не освободившихся от своих прежних предрассудков.

И вот - как раз в Великий Четверг - день этот, по-видимому, был выбран не случайно, - с Троицкой, отдаленного и засекреченного пункта, в котором было сосредоточено духовенство высших иерархий, - затребованы были в Анзер все находившиеся там в то время православные и католические епископы.

И они пришли - и старые, и еще сравнительно молодые, но все одинаково изнуренные, одинаково неприспособленные к грубой физической работе, - и в сосредоточенном, спокойном молчании принялись за дело: скалывали железными ломами утоптанный, слоями слежавшийся и заледенелый снег, складывали его в тачки и носилки - и сбрасывали в овраг, соединявший озеро с заливом. Потом внизу, у нагорного берега, брали из-под откоса желтый, чистый песок и, нагрузив им телегу, общими усилиями с невероятным трудом втаскивали ее вверх на расчищенную перед домом площадь. В сельхозе были и лошади, и даже волы для перевозки тяжестей, но использование их на этот раз, видимо, рассматривалось тоже как идеологически неуместное облегчение.

У всех двадцати семи окон второго этажа стояли люди и смотрели, как четырнадцать слабосильных мужчин в рясах, надрываясь, втаскивали в гору большую, нагруженную песком телегу: одни тянули ее за оглобли, другие, навалившись на воз, толкали его сзади, остальные поддерживали телегу с боков.

Соединившись в одном усилии, шли рядом - еще молодой, видимо, очень близорукий католический епископ, бритый, в круглых роговых очках, и сухонький, изможденный старичок с белой бородой, православный епископ - ветхий денми, но сильный духом, с неослабным старанием напиравший на воз.

В женской кустарке все побросали работу и столпились У окон; монашки плакали и причитали: "Господи, Господи! И это-" в Великий Четверг!.."

Я тоже смотрела - и тоже плакала. Мне казалось, что страницы Четьи Минеи ожили перед нашими глазами. Эти четырнадцать епископов не были сейчас в подобающем их сану облачении и не находились в храме, не участвовали в обряде "омовения ног" - этой ежегодно повторяющейся мистерии, символизирующей подвиг смирения, - но для меня было ясно: то, что происходит сейчас перед нами - гораздо больше и выше, ибо это уже не условный символ, не обряд, а подлинный подвиг смирения истинных пастырей Церкви, самоотверженно и до конца твердо отстаивающих веру Христову "противу учений мира сего..."

Горячие, неудержимые потоки слез струились по моему лицу. Я не утирала их...

К вечеру работа была выполнена. Площадь перед фасадом скита была выравнена и густо усыпана золотисто-желтым песком.

И они ушли: все четырнадцать - усталые, не евшие целый день, - по лесной дороге на Троицкую.

И думалось, что, вернувшись, они не лягут отдыхать, а станут, наверное, читать Двенадцать Евангелий.

С залива потянуло холодным ветром, стало пасмурно, и вскоре густой и обильный снег повалил на землю - и еще шел, не переставая, всю ночь, покрывая пушистой пеленою лед на заливе, прибрежные холмы, лесные дороги, крышу скита и только что расчищенную перед ним площадь.

Утром взошедшее солнце осветило сверкающие девственной белизной широкие анзерские просторы.

В первый день Пасхи была чудесная погода, в воздухе впервые запахло весной, а к первому мая весь новый снег, выпавший на Страстной неделе, растаял, смешавшись на площади перед домом с обильным песком, превратившимся в жидкую грязь, в которой вязли ноги согнанных на митинг подневольных людей...

Но перед глазами ослепительно блестел на солнце своей снежной пеленой морской залив; и над ним любовно склонилось северное бездонное небо, благое и безгрешное, говоря людям о вечной Правде и Красоте, в которых когда-нибудь потонут и растворятся все их временные земные страдания.