О работе группы Миндлина в архиве ГБ на Лубянке

Приводится в сокращении

В конце 1992 года мне позвонил М.Б.Миндлин и предложил работу в архиве КГБ (на Лубянке) по составлению списков расстрелянных. Я охотно согласился работать раз в неделю, так как продолжал свою научную работу. <...> Предоставленный нам кабинет на Большой Лубянке был небольшой (видимо, половинка перегороженного стандартного), так что работать там вчетвером было чересчур тесно. <...>

Ежемесячно нам платили весьма небольшую сумму, но и ей мы были рады, учитывая наше тогдашнее материальное положение. На новый, 1993 год нам выдали пропуска, точнее, вкладыши, так что мы могли входить в здание и выходить из него в любое удобное время. За время работы я облазил практически все здания, нашел лестницы, по которым меня водили на допросы, приблизительно кабинет, где меня допрашивали, но, видимо, здание было несколько перестроено за истекшие 40 лет. Полностью перестроена и превращена в столовую Внутренняя тюрьма, где до революции была гостиница страхового общества «Россия».

...Наша работа состояла в составлении на основании рассматриваемых уголовных дел кратких аннотаций стандартного содержания: обычные анкетные данные (фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, национальность, партийность, образование, место работы), адрес места жительства, дата ареста, дата смертного приговора с указанием органа, его вынесшего, и краткой формулы обвинения, даты расстрела, даты реабилитации с указанием реабилитирующего органа (мы рассматривали лишь дела реабилитированных, которые должны были войти в списки). Эти аннотации мы отдавали, из них уже сотрудники ФСБ составляли списки, один экземпляр которых передавали Миндлину. На их основе им была создана его знаменитая картотека, а затем и опубликованы Книги Памяти жертв политических репрессий.

Обычно каждый получал около 12 дел, их можно было обработать в течение 3—4 часов, но я, как правило, тратил существенно больше времени, так как меня обычно интересовало содержание дела, иногда делал для себя записи или выписки. Большинство рассмотренных мною дел относилось к 1936-38 годам и касалось номенклатуры различного ранга, обвинявшихся в участии в контрреволюционной организации, обычно террористической, часто троцкистской или троцкистско-бухаринской, иногда фашистской или военно-фашистской, иногда указывалась принадлежность организации к какому-либо ведомству. Небольшие вариации на эту тему можно заметить в опубликованных расстрельных списках. Из знакомства с делом липовый характер всех этих обвинений очевиден. Рассматривались эти дела Военной коллегией Верховного суда в течение нескольких минут: мне однажды попались три дела, рассмотренные Коллегией в один и тот же день подряд, в 9.00, 9.20 и 9.40. Судя по всему такая продолжительность судебного заседания не зависела от поведения обвиняемого, признавался ли он виновным, не признавался и ранее на следствии или отказывался от данных на следствии показаний.

Среди других дел, рассмотренных Военной коллегией, интересны дела бывших меньшевиков и эсеров, обвинявшихся в участии в антисоветских, обычно террористических, организациях просто на основании их встреч между собой. Интересно дело активиста ИПЦ¹ отца Павла, прилагаемого к этой справке. О других обвинениях можно судить по опубликованным расстрельным спискам. Приговор приводился в исполнение в тот же день, лишь после 1939—40 годов (уже при Берии) обычно на следующий день.

Сотрудников НКВД судили в особом порядке Комиссией в составе наркома внутренних дел и прокурора СССР (в просторечии «двойкой»²). В частности, по ее решению были расстреляны приближенные бывшего наркома Ягоды, обвиненные в попытке отравить нового наркома Ежова путем опрыскивания его кабинета каким-то ядом. Нелепость и анекдотичность обвинения превосходит все остальные фантазии чекистов! <...>

Из архива НИПЦ «Мемориал», Москва