Письма профессора Н.П. Макарова из тюрьмы

После реабилитации в 1987 г. группы ученых, репрессированных в 1930 г. по сфабрикованному делу Трудовой крестьянской партии, обществу были возвращены их честные имена. Среди них громче и чаще других назывались А.В.Чаянов и Н.Л.Кондратьев — бесспорно достойные, яркие и талантливые личности, обладавшие прекрасным даром кристаллизации научных идей и объединения единомышленников. Но те, кто вместе с ними составлял блестящую плеяду экономистов и был осужден сталинским режимом, до сих пор не получили заслуженной известности.

Одним из таких ученых является Николай Павлович Макаров (1887-1980), ближайший соратник А.В.Чаянова, один из самых авторитетных представителей чаяновской "организационно-производственной школы" в аграрной нау-

ке. Значимость этого имени в истории отечественной экономической мысли такова, что задолго до официальной реабилитации Энциклопедия политической экономии (М., 1975) посвятила ему отдельный биографический очерк. Мировой науке Н.П.Макаров хорошо известен: в Библиотеке Конгресса США хранится немало документов о его жизни и творчестве.

Помимо научного авторитета эта незаурядная личность интересна сильным и самобытным характером, сложной и драматичной судьбой, кругом общения: его друзьями были Н.Вавилов и Н.Рерих.

Семья Н.П.Макарова сохранила его личный архив, который в сентябре 1995 г. передан на хранение в Российский государственный архив экономики. РГАЭ, располагавший до этого документальным наследием ученого в основном в виде рукописей, докладов, протоколов совещаний с его участием, пополнился 3-тысячным массивом документов, включающим неопубликованные научные труды и подготовительные материалы к ним, художественные произведения, информацию о служебной, научной, общественной деятельности, биографические сведения, фотографии и т.д. Уникальный комплекс в этом собрании представляет эпистолярная часть - более 1,7 тыс. документов, из которых свыше тысячи принадлежат перу самого Н.П.Макарова. Среди корреспондентов, адресовавших ему свои письма, Н.Вавилов, А.Кауфман, А.Рыбников, А.Чаянов, А.Челинцев.

Данная публикация первая и, надо полагать, самая лаконичная. Она лишь в общих чертах представляет личность талантливого ученого "от первого лица". Не случайно выбор документов в столь обширном эпистолярном комплексе пал на самый драматичный период жизни профессора Н.П.Макарова — годы тюремного заключения.

После ареста в июне 1930 г. Н.П.Макаров находился в Бутырской тюрьме, а будучи осужденным (без суда) на 8 лет лишения свободы, переведен в начале 1932 г. в Ярославский политизолятор. Здесь он 1,5 года делил камеру с А.В.Чаяновым (в публикуемых письмах поэтому в рассказе о тюремной жизни встречается местоимение "мы", несколько раз Александр Васильевич упоминается как "сосед"). В июне 1935 г. Н.П.Макаров был выпущен на свободу по частной амнистии, которой добились для него Н.И.Вавилов и Г.И.Ломов при неутомимом участии А.Ю.Макаровой, супруги ученого. Свобода, впрочем, была достаточно условной, так как удостоенному этой милости предписывалась административная высылка и "минус 40" (т.е. запрещение въезда в сорок городов страны). Формально ссылка окончилась в начале 1939 г., но вернуться домой, в Москву, Н.П.Макарову удалось лишь в 1955 г. Двадцать лет фактического изгнания он провел в Воронежской области, затем в Ростовской и в Ворошиловграде, работая агрономом в зерносовхозе "Викторополь", Миллеровской и Петровской МТС, а с 1948 г. преподавателем Ворошиловградского сельскохозяйственного института. В годы Великой Отечественной войны, оказавшись на оккупированной территории, состоял в подпольной антифашистской организации. Последнее обстоятельство впоследствии стало предметом пристального внимания органов безопасности и новым основанием для отказа ученому в реабилитации, которой он добивался столь же упорно, сколь безуспешно.

В личном архиве Н.П.Макарова насчитывается 119 его писем семье из Ярославского политизолятора за 1932-1935 гг. Большая их часть адресована А.Ю.Макаровой.

Алла Юлиевна Макарова (Кречман) (1894-1986) выпускница Бестужевских курсов, сдав государственные экзамены в Петроградском университете, продолжила образование в Колумбийском университете в Нью-Йорке; получив звание магистра, она работала в Американском музее естествен-

ной истории. Летом 1920г. Н.К.Рерих познакомил ее с молодым профессором Н.П.Макаровым, находившимся в США в научной командировке, и через год, в сентябре 1921 г., они поженились.

После возвращения семьи Макаровых в Москву в 1924 г. Алла Юлиевна была занята воспитанием малолетних детей, а позже своей профессиональной деятельностью - искусствоведением, техническими и литературными переводами и др. Ей, в частности, принадлежит единственный русский (авторизованный) перевод романа М.Рида "Всадник без головы", известен целый ряд ее собственных художественных произведений.

Четверть века она вынуждена была провести в разлуке с мужем, горячо ею любимым, прерываемой краткими свиданиями и частыми письмами, которые лучше всего свидетельствуют о высочайшем уровне духовной близости их семейного союза. В них обсуждаются не только бытовые, но и проблемы творческой деятельности, ощущается острое сопереживание друг другу. Николай Павлович пишет о ходе подготовки работ, которые затем через Аллу Юлиевну передаются в Наркомат земледелия. В самые трудные моменты она оказывала необходимую поддержку своим деятельным участием в его судьбе.

Письма написаны мелким убористым почерком. В них достаточно подробно описывается тюремная жизнь ученого, показаны его неуемная сила мысли и стремление к свободе и творчеству.

Семья для профессора Н.П.Макарова была важным "тылом" и источником духовной энергии для выживания в тяжелых условиях тюремного заключения. Он остро переживал невозможность непосредственного общения с растущими без отца детьми, с удивительным упорством и активностью искал и находил способы духовной связи с сыновьями, участия в их воспитании: мастерил игрушки, писал и иллюстрировал сказки. Каждому он писал короткие отдельные письма, лишь иногда обоим вместе (если речь шла о каком-либо общем детском деле, будь то собирание коллекции птичьих яиц или подготовка к зимовке домашних кроликов). В письмах к детям немало шутливых оборотов, заметны стремление к взаимопониманию и бережное поддержание достигнутой близости.

Старший сын Андрей (1923-1987) после окончания средней школы в 1941 г. воевал, был четырежды ранен, награжден орденами и медалями, победу встретил в Праге, городе, в котором родился. После окончания училища им. Сурикова стал художником-пейзажистом. Его работы представлены в картинных галереях многих городов России, а также в музеях и частных коллекциях Японии, Германии, США, других стран.

Младший сын Юрий (1926-1990) после окончания военного училища стал кадровым военным, получил высшее образование в Московском авиационном институте, работал в Московском институте электромеханики и автоматики; активно занимался сохранением памяти об отце и сбережением его домашнего архива и библиотеки.

К сожалению, обоих сыновей Николая Павловича уже нет в живых. Личный архив ученого передан на государственное хранение вдовой Юрия Николаевича Ниной Георгиевной и сыном Андрея Николаевича Николаем Андреевичем и в данный момент находится в стадии обработки. РГАЭ выражает признательность родным ученого, сохранившим ценное собрание, за гражданское понимание причастности этих документов к общенациональному достоянию и доверие к РГАЭ как к месту хранения этих реликвий.

Вступительная статья, комментарии В.И.ПОНОМАРЕВОЙ, подготовка текста к публикации Н.Г.МАКАРОВОЙ, В.И.ПОНОМАРЕВОЙ.

№1 .

Письмо сыну Юрию

4 февраля 1932 г.

Ярославль

Дорогой мой Юраша!

Не прилетел ли к тебе от меня воробей с приветом - такой у него хвостик торчком, и ножки тоненькие. Я его просил к тебе полететь и привет передать, когда он у меня на окне чирикал, да большая ворона (красивая, правда, вся в сером с черными оторочками) в это время очень каркала и его спугнула. Так и не знаю, сговорились мы с ним или нет, только он улетел. Ты мне напиши; я очень люблю читать твои письма, особенно, когда ты сам пишешь своими большими буквами. Я тебе очень благодарен, что ты внимателен к мамочке. Береги и ласкай ее, и будь хорошим братиком с Андреенькой. Будь здоровым и крепким, бодрым мальчиком. За мной пока не выезжай¹. Очень тебя люблю, обнимаю и целую. Постоянно думаю и очень жалею, что не вижу, как ты растешь, мой дорогой, хороший, хороший Юрочка.

Твой папа Николай.

РГАЭ. Личный архив Н.П.Макарова.

№ 2

Письмо жене

3 августа 1933 г.

Ярославль

Дорогая и родная моя Аллушка!

Занят был последние дни невероятно, до поглощения всего времени. Кончал книжечку - дневник старого воробья для Юраши². Сегодня, наконец, все окончено, книжка подсохла и я ее отсылаю. Вышло 55 страничек детского формата. Извел всю хорошую бумагу, которую для этого копил, все, что ты прислала мне для писем, и что оставалось от прежнего времени; так что письма пока буду писать на этой бумаге. Сделал хороший переплет - вышел он довольно удачно (в пределах здешних возможностей); переплетено хуже, так как все на руках, нет никакого станка - нельзя ровно в обрез сшить и обрезать листы. Все переписано печатными буквами, чтобы и Юраша смог читать, когда начнет читать; такая переписка взяла много времени. Содержание? О содержании хотел бы услышать твой отзыв, насколько удалось мне написать живо для 7 - 8-летнего возраста; местами удалось, я сам чувствую, но местами хотелось бы большей живости. Во всяком случае с чрезвычайным интересом буду ждать и твоего, и ребячьего отзыва. Но за последние дни очень увлекся иллюстрациями. Потерпев фиаско на тех набросках, которыми в большом количестве собирался в деталях снабдить текст рисунками, я выбрал другой путь - дал 8 больших раскрашенных картинок на отдельные темы. Более 2, в крайнем случае 3 картинок в день не мог делать. Даже по ночам обдумывал детали - так меня это увлекло. Правда, для раскраски у нас имеется всего несколько плохеньких карандашей, но думаю, что иллюстрации стали заметной частью книжки. Если бы я умел так рисовать птиц, как Андреенька, то вышло бы го-

раздо лучше, и я заранее принимаю всю его суровую и скептическую критику за моих воробьев и вообще пернатых жителей. Возможно, что есть и некоторые орнитологические и бытовые воробьиные неточности в моих записях, но это ребятки могут восполнить и исправить. Спешил всячески, но все же ужасно жалею, что отсылаю так поздно, что едва ли к 8/VIII - дню его рождения она дойдет до него.

Книжечку отсылаю на имя т[оварища] Марьиной с просьбой передать тебе для Юраши, который заказал ее при личном свидании. Думаю, что задержки не будет, а если бы была - это выше ее компетенции (в чем я однако сомневаюсь и думаю, что она сама сможет все устранить), то обратись к заведующему секр[етным] отделом, посоветовавшись с ней. Было бы очень жаль, если детская книжка дойдет до ребенка, когда он уже вырастет. Вложил же я много сердца в это маленькое дело с надеждой хоть так сделать что-нибудь для Юрика, да и тебе, и Андрееньке может быть некоторая радость будет.

До сих пор от тебя не получил после свидания еще ни одной весточки, если не считать получение книг и толстой общей тетради, за которую особенно благодарен, и еще не обдумал, что с ней делать. Со дня на день поджидаю от тебя весточку - так ждешь, но ведь мы так привыкли жить этим чувством, что кажется ожидание стало одним из самых главных чувств в жизни.

Моя тревога за тебя, как ты сдала 25 июля свою работу, все продолжается, пока не узнаю как ты в действительности сейчас живешь, и так досадно и тяжело, что письма приходят с таким запозданием, ведь это очень, очень большой кусок нашей жизни здесь.

Кажется, Ольга, судя по бабушкиной открытке, собирается в начале августа в Ярославль. Но ты не напрягайся, дорогая моя; июньская вылазка тебе обошлась такого напряжения сил, что потребуется порядочно времени, чтобы привести дела в порядок, войти в колею жизни и работы более спокойную. Но если Ольга поедет, постарайся ей черкнуть, хоть открыткой, чтобы она могла сообщить, как ты и ребятки живете; я был бы очень, очень рад этому.

С ужасом бродят иногда мысли, что уже 4-й год идет нашей раздельной жизни и твоих мучений. Очень мучает меня вопрос и о том, как быстро я смогу помочь тебе, когда выйду на работу или на свободу, не по вопросам здоровья - оно вернется с жизнью на свободе, а по вопросам условий и возможностей работы. Думаю, что здешние работы мне много помогут, но как, где, когда - трудно и придумать отсюда и сейчас. Хорошо продвигается работа со свинушками - есть надежда закончить ее к сентябрю.

8 августа буду всем сердцем, телом и душою с ребятками и тобою. У нас остался еще изюм, и мы отпразднуем. По часам буду следить за вашим днем.

Быстро идет к своему концу лето - грустно и не радует это. Как-то мало верится, что все это быстро окончится, а так живешь и как будто даже уже ничего не ждешь и в то же время ждешь. Здешнее сиденье давно уже стало простою нелепицей. Рад, что хороший урожай, может быть жизнь станет полегче, может быть, и тебе легче будет. Эх, дорогая, кончаю на этом мое письмо; и лирика-то не всегда звучит, не потому, что ее нет на сердце, а потому, что слишком много ее выходило на бумагу, и нет места в нашей жизни сейчас. Люблю, как и прежде - всем сердцем, весь и жду, когда снова будем вместе, когда смогу тебе помочь и облегчить жизнь, когда смогу передать тебе всю свою любовь. А пока целую крепко-крепко; ласкаю нежно и осторожно и целую... и люблю по-прежнему горячо.

Весь твой Николай Макаров. Привет тетям Вере, Лизе.

Р.S. 28-го очень долго и ясно видел во сне свою маму - даже поражен был. Что и как она?

РГАЭ. Личный архив Н.П.Макарова.

№ 3

Письмо к жене

4 января 1934 г.

Ярославль

Дорогая моя Аллушка!

2/1 не ожидал твоего письма и, забыв о дне рождения, грустно подсчитывал в памяти, когда может быть твое письмо. И вдруг получил твое письмецо от 27/XII. Как раз в день, соответствующий поздравлению, оно пришло. Так рад был ему, и по его настроению - хоть немого ты успокоилась будто. Легче на сердце стало. И так обрадовало меня твое хорошее отношение к детским книжкам, так дорог и твой отзыв, и твое заглядывание в них вечером. Ты поняла, что мне была в них дорога возможность общения с ребятками и тобой. Ты наверно почувствовала, где говорят личные переживания и отношения. "Она у меня замечательная," - как мог я переживать эти слова, ты хорошо знаешь, так же как и страстную тягу дятла к своему дому¹. В первом варианте он не мог вернуться, но позже я увидел, что он должен вернуться и пережил с ним радость возвращения домой. Когда дочитаешь с ребятками до конца "дятла" - сообщишь.

Я рад и благодарен сестре Лизе, что она гордится тобой, и передай ей -это мне большая радость и хорошее, благодарное чувство к ней.

Осторожно^¹ жду февраля - очень сложная все же обстановка жизни внутренней и внешней, а в таких случаях все как-то связывается во взаимосвязанное, и решения ЦИКа не могут быть оторванными от этих условий, если нет конкретной потребности во мне и запроса. С завистью прочел сегодня, что при Акад[емии] наук будет конференция по производительным силам Дагестана. Жаль, очень жаль, что весь запас моих знаний и понимания Дагестана остался неиспользованным на данной стадии социалистического строительства там.

Новый год, как я тебе писал предположительно, встретил пышно и даже пышнее, чем предполагали со своим соседом. Пышность усилилась за счет твоих консервов и масла, сосисок ...^² и кавказских свежих фруктов. Весь день рисовал красками. 2/1 не хотелось думать, что снова прошел год жизни и ближе старость. Духом я не чувствую старости (хотя и чувствую "зрелость", бодрость). Здоровье? Ты просишь меня написать откровенно - держусь хорошо, бодро, только что кончил [принимать] йод[истый] калий. Нервы много лучше, чем 2-3 месяца назад. Хорошо действует общение с людьми — просто голый факт общения, надежды на лучшее будущее в отношении работы и жизни семьи, твои письма. Да и с питанием, как и во всей стране, сейчас гораздо

лучше. Ожидая возможной отправки на работу, чтобы не уподобиться Андрееньке, когда он летом, надрываясь, тащил горох мне (этого я никогда не забуду, как и то, как он, усталый охотно развалился на табуреточках, опершись на меня), мы стали понемногу уничтожать горох. На будущее, если он будет дешев, неплохо восполнить его, а если не будет, то и так хорошо (возможно, бобы или чечевицу) обойдемся без них.

Я так рад был твоей посылочке, которая пришла накануне Нов[ого] года. Спасибо, дорогая, за нее. Все получил, кроме книг и бумаги, ко[торые] надеюсь получить завтра - послезавтра. Юрашин портфелик меня прямо растрогал и я его специально благодарю. Лук у меня теперь в хорошем запасе, по меньшей мере, на январь и февраль, еще ...^¹ для марта попозже (морковь и клюква все время участвуют в моей диете наряду с луком). С сожалением посмотрел, что вместо "тряпочки до пояса" салфеточка, которую однако сейчас же пустил в пользование для обтирания. Фуфайка коричневая немного меня смутила, мне казалось, что ты ею пользовалась или ребятки. Ну, раз она попала ко мне, то я сейчас из нее днем не вылажу, а на прогулках при морозах 24° и более могу обходиться без надевания летнего пальто поверх зимнего, так как и так тепло.

Всегда в морозы грустно думаю о тебе, так как знаю, как неуютно и трудно тебе при таких условиях. Хорошо, что уже 2 дня не холодно. Грустно, что наше свидание откладывается, но знаешь, ближе к весне, может быть будет полегче вообще (береги тогда себя санитарно) выбраться, да и в отношении морозов будет полегче. Если получу от тебя бумагу для рисования (вроде той, какую прислал мне Юраша осенью), то может быть я успею приготовить к твоему приезду в подарок альбом рисунков, этюды которых пока делаю с интересом и любовью, как могу. Учусь. Сделано уже 3 эскиза и все три очень различны, как будто разные люди. Для следующего выходного дня тема уже есть - беспредельность; вчера ночью понял ее и долго обдумывал с увлечением. Хватит ли уменья и сил передать. Так хотелось бы к ранней весне окончить 8-10 этюдов. Но делаю их пробно, первично, и следовательно, их еще надо вторично и окончательно делать на настоящей бумаге (которой жду - если ты сможешь ее достать без напряжений).

Но тогда возможно у тебя изменится и дело с работой во ВКИПе. Я тебе писал о моих настроениях и ты по-видимому ответила, что дело не в самолюбии. Очень жаль, но ничего не поделаешь, моя дорогая. В этом году по постановлению ЦИК будет сокращение % на 10 против прошлого года. Пишу тебе об этом, может быть, эта информация (газеты я читаю подробно) тебе пригодится при выборе новой работы².

Я очень ценю и хорошо понимаю Юрашино настроение в отношении "монопольного права" на детские книжечки. Но все же и вопрос о твоих силах, может быть, может быть улучшен (и сейчас, и дальше). При этом возможно, быть может, и не лишить его конкретного права на данный экземпляр (в конечном итоге). Но в общем это тебе виднее.

Овцеводную книгу (о болезнях) на днях вышлю назад. Вообще овцеводство у меня в полном ходу - на проработке. К февралю, во всяком случае, для себя, уже составлю план работы и основное понимание, и подход. Ты, дорогушенька моя, прости меня за мои вольности, в особенности в моем последнем письме. Но так иногда хочется выскочить из рамок письма - так трудно в них оставаться. Так тянет к другой реальности, к настоящей жизни, к тебе. Постоянно, постоянно живешь воспоминаниями. Стоят последние дни образы нашей поездки с тобой в Кисловодск. И слышу: "Сегодня не приглашаю"; розовые

"варенички" и большой широкий балкон на глупо устроенный двор. А потом наша "научная" поездка по курортологии. Все - до мельчайших деталей - незабываемо. И разве не станут после этого дороги "скавки Гофмана", о которых в лицах могу рассказывать своему соседу (хотя и наступил ему медведь на музык[альное] ухо). Вплоть до забытой было бисерной сумочки и нашего радостного возвращения к ребяткам. Иногда не верится даже (так хорошо), что такая жизнь у нас с тобою снова может быть. Но буду же я работать, жить? А следовательно, и вероятна такая наша личная жизнь. Ты спрашиваешь меня о белье. Да, оно дырковато. Но 2.70 руб./метр - не позволяют. Для пижам я пустил 1 бел[ую] рубашку и полосатую курточку (кот[орую] сам и стираю для сохранения качества). Штанишки пижамы сильно порвались и заштопаны, но все же рвутся, хотя и держатся. На лето (не сейчас) серые рубашки откажутся служить (2 из 3) - распадаясь на части, которые я постоянно сшиваю, а они рвутся на новых местах. Кальсоны целы. Носков в избытке и все заштопаны (при помощи Васи), поэтому их не присылай, дорогая моя; вновь полученные просто решил спрятать. В том числе 1 пара (из 3) с метками Д.О., думаю, попала по ошибке. Ну, окончилась бумага, а с ней и письмо. Еще раз спасибо тебе, дорогая, за все, за все. "Люблю и жду" - дорогие слова звучат и вливают бодрость. Еще раз и за это благодарю и горжусь. Живу и жду. Крепко, крепко обнимаю и целую. Нежно ласкаю и горячо целую мою малышку.

Весь твой Николай Макаров.

РГАЭ. Личный архив Н.П.Макарова.

№ 4

Письмо сыну Андрею

17 сентября 1934 г. г.Яросл[авль] Дорогой мой Андреенька!

Большое тебе спасибо за то, что ты так хорошо сумел помочь маме отпраздновать наш праздник¹. Я очень рад, что тебе удалось поймать черноголовую славочку. Недавно к нам такая прилетала, и я ею очень любовался - очень она красива и легка (не то, что наши воробьи с толстыми животиками). Зато позавчера я был поражен картиной, которую раньше никогда не видел: летела стая журавлей довольно низко. Было ветрено и облачно. Летели на юг, покрякивали и вдруг сбились с пути - стали кружить с криком, повернут круг, вытянутся и снова повернут круг... Или может быть их ветром сносило - так и кружились, пока не скрылись из глаз.

Как устроится твоя новая школьная жизнь, напиши мне, пожалуйста, письмо, дорогой Андреенька. А пока крепко целую и обнимаю.

Твой папа Николай.

РГАЭ. Личный архив Н.П.Макарова.