Глава VII

ГОСУДАРСТВЕННАЯ «ПРЕСТУПНИЦА» ЛИДИЯ РУСЛАНОВА

...Помню, Вы были у нас в Пензе в нашем театре. Я тогда с подругами ходила слушать Вас. И это запомнилось на всю жизнь. Пусть мы и были голодные, но песни Ваши слушать пошли. Помню, в кассе билеты кончились, а ребятишки продавали их из-под полы — зарабатывали себе на кусок хлеба. Мне из деревни мать прислала хлебные карточки. Так я их продала, осталась голодной, а билет в театр купила. И нисколько не жалела об этом. Духовная пища дороже была.

Л. Илюшина, г. Пенза

(Из писем к Л. Руслановой. — B.C.)

Осенью 1948 года по стране прокатилась страшная и казавшаяся абсурдной весть: «Арестована Русланова!» За что? — этого тогда никто не знал, в официальных источниках об этом не сообщалось.

Как водится, поползли слухи. В их числе о том, что своенравная певица, включавшая в свои выступления русские частушки, пела и такую:

Вот те молот, вот те серп —

Это наш Советский герб.

Хочешь — жни, а хочешь — куй,

Все равно, получишь... хлеб!

Правда открылась много лет спустя, когда стало известно, что невольным «виновником» ареста Лидии Андреевны и ее мужа генерала Крюкова стал маршал Г.К. Жуков. После войны, опасаясь огромной популярности этого полководца, Сталин решил избавиться от него, а для начала принародно опорочить. Для «сбора компромата» было арестовано и уничтожено почти все окружение Георгия Константиновича, расформирован Первый Белорусский фронт, которым он командовал при взятии Берлина. Добрались и до генерала В.В. Крюкова.

«Папа был дружен с Георгием Константиновичем с той поры, когда после гражданской войны они оба учились в Ленинградской высшей кавалерийской школе, — вспоминала его дочь Маргарита Владимировна. — В 30-х годах Жуков командовал в Белоруссии дивизией, а папа — полком в составе этой дивизии. И во время Отечественной войны они были всегда рядом. И когда началась маленковская «чистка» жуковского окружения, папа оказался в числе ее жертв. Его взяли в 5 часов утра 18 сентября 1948 года — в эту субботу мы собрались встречать маму после гастролей. Герой Советского Союза, кавалер высших советских и иностранных орденов генерал-лейтенант Крюков был в одночасье лишен всех наград, звания и самого имени, превратившись в ЗК № ...»

Л. Русланову арестовали на гастролях, в гостинице, перед вылетом в Москву. Знаменитой артистке, которую любила вся страна, определили статью «антисоветская пропаганда». Слух о том, что Русланова находится в лагере под Тайшетом, быстро облетел окрестные деревни, и жители понесли ей кто варежки, кто валенки, кто продукты. Опасаясь проявления народной любви, певицу впоследствии перевели в мрачно знаменитый Владимирский централ.

Интересны, на мой взгляд, рассказы тех людей, кто делил с Лидией Андреевной тяжкую тюремную долю.

«Это было в 1949 году, во время переименования Тайшетлагеря в особый закрытый лагерь — Озерлаг, — вспоминал бывший заключенный из Ленинграда Е.Г. Рудаковский. — Среди зеков было много актеров, певцов, музыкантов. Возникла идея собрать их в культбригаду, и мне пришлось принять деятельное участие в ее формировании. Было дано указание экипировать всех членов культбригады в новое лагерное обмундирование, выписать максимально возможный паек. Окрыленные относительным вниманием, мы принялись за дело. Все это были актеры Киевской оперы, днепропетровского театра, солистка Лина Лерено, солистка Большого театра Л. Баклина, дочь классика армянской оперы Марина Спендиарова, композитор Ю. Хаит, чье «Все выше, и выше, и выше» гремело по всей стране, группа симфонических музыкантов из Прибалтики во главе с директором Кантутисом, актеры других театров из Москвы, Николаева, Ростова-на-Дону. В соседней колонне 09 заказали костюмы и театральную обувь «врагам народа»... Великим подарком в этих новых условиях заключения было появление с очередным этапом Лидии Андреевны Руслановой. Мне пришлось на вахте оформлять документы Руслановой по лагерным законам бухгалтерии. Еще надо было подвергнуть Русланову «шмону».

Я сгорал от стыда, участвуя вместе с надзирательницей в этой унизительной процедуре. Помню, Лидия Андреевна выручила меня. Она сказала: «Товарищ, вы почему тушуетесь, делайте, что вам велят». Вот так я и познакомился с Лидией Руслановой, жемчужиной русской песни, на вахте лагпункта, в момент унизительного шмона».

Лидия Андреевна часто прихварывала и однажды оказалась в одной палате тюремной больницы с артисткой Юлианной Алексеевной Ильзен, которой поведала о том, как с ней обращались в Москве, на Лубянке и в Лефортове, в первые дни «следствия». Сначала пришлось пройти процедуру «снятия пальчиков», фотографирования в профиль и анфас. Несколько раз Лидию Андреевну сажали в ледяной карцер. В Москве в июле стояла страшная жара, и она никак не могла понять, почему в подвале на стенах находится толстый слой инея. Ее оставляли в самой легкой одежде в морозильнике, и Русланова начинала кричать следователю, министру МГБ, чтобы ее выпустили. Она многих министров хорошо знала по воле, их имена-отчества, никогда она не обращалась «гражданин начальник», «гражданин министр», а тут взывала: «Вы же не отрубаете рабочему руки, зачем меня сажаете в карцер?» Холодильников тогда не было, и вызывало удивление, как можно в страшную жару добиться изморози на стенах и минусовой температуры в изоляторе. МГБ разрабатывало в те годы подобные методы устрашения при помощи холодильных установок.

Вот так, измученную актрису с приговором: «обвиняемая распространяла клевету о советской действительности и с антисоветских позиций обсуждала мероприятия партии и правительства. Установила связь с одним из военачальников, претендующих на руководящую роль в стране», отправили через Куйбышевскую, Новосибирскую, Красноярскую пересылки в особый лагерь Иркутской области — Озерлаг. Сюда же — в Чуну, Новочунку, Тайшет — бросили ее мужа, Героя Советского Союза, соратника генерала Доватора, героя обороны Москвы и взятия Берлина генерал-лейтенанта В. Крюкова.

Лидия Андреевна не падала духом и в этой удручающей обстановке сохранила свой волевой харак-

тер. Бывший заключенный, писатель Борис Александрович Дьяков в своей книге «Повесть о пережитом» зафиксировал один из эпизодов, произошедших еще на этапе: «...Выстроились двумя шеренгами: мужчины и чуть поодаль — женщины. В последнем ряду были я и Лешка, а у женщин — Русланова и молодая хрупкая особа в лакированных туфлях, легком пальто и рваной летней шляпке. А вы представляете, что такое пятьдесят градусов?.. Оказалась она Людмилой Хохлиной, дочерью капитана Северного морского флота... Муж — дипломат... Она летом собралась к нему за границу, а ее на аэродроме и взяли... Лешка развязал свой сидор и протянул Снегурке теплые чулки и шапку. Только было начала она натягивать чулки, как подскочил офицер конвоя. «Кто... трам-тарарам!.. дал тебе барахло?» И такой матерщиной принялся ругать Людмилу, что та опустилась на мешок и застыла... не от мороза, от мата!.. Грозил суровый карцер. А Русланова спасла. С невозмутимым видом и даже с какой-то материнской укоризной сказала: «Людочка, встань! Какая ты, детка, невоспитанная! К тебе же обращается офицер!»... И так посмотрела на него, что тот шагнул назад, завертелся на месте, словно ужаленный, и нет его. Исчез, аки дым!»

Пианистка Татьяна Николаевна Барышникова в своих мемуарах вспомнила тот момент, когда к ним в барак пришел тюремный начальник «...и сказал, что приедет еще одна артистка, и просил не приставать с расспросами. Мы были страшно заинтригованы, но меньше всего ожидали, что через какое-то время к нам в барак в обезьяньей шубе с черно-бурыми манжетами, в сапогах из тончайшего шевро, в огромной пуховой белой шали войдет Лидия Андреевна Русланова.

Она вошла, села за стол, оперлась головой о руку

и сказала: «Боже мой, как стыдно, перед народом стыдно».

Мы напоили ее чаем, потихоньку освободили ей место, выяснили, какая у нее статья. Она очень быстро сошлась с нами, находила какие-то смешные байки, с большим юмором рассказывала об этапе и держалась с мужеством, которое в ней просто поражало.

Москвичка Юлианна Алексеевна Ильзен, отбывавшая срок вместе с Лидией Андреевной, вспоминала, что «...в лагерях люди не смеялись. Иногда только вдруг доносился какой-то звериный хохот блатных, — значит, над кем-то издеваются. Но вот Л.А. Русланова и Л.А. Баклина, бывало, предавались веселым воспоминаниям и даже разыгрывали сценки. Ну, например, мы просто умирали от хохота, когда они изображали двух торговок. Помню я, как Русланова изобразила заключенную старуху, которую встретила в пересыльной тюрьме. Желая ободрить и как-то утешить отчаявшуюся Русланову, старуха приплясывала и приговаривала: «А я их обману, обману, они мне дали 25 лет, а я их не проживу, не проживу».

Однажды ее положили в маленький стационар при санчасти. Случилось так, что я тоже заболела, и на несколько дней мы оказались в одной комнате. Этих дней я не забуду никогда. Не забуду, как однажды мы устроили «баню»: растопили печь, на углях подогрели воду и вымылись с головы до ног. Я занялась приготовлением чая. Чай вскипел, разлит, а Руслановой все нет и нет. И вдруг Лидия Андреевна входит, и в руках у нее постиранная кофточка. «Ты знаешь, теплая мыльная вода осталась, вот я не хотела, чтобы она пропадала». И это при том, что Лидия Андреевна очень плохо себя чувствовала».

Порепетировав несколько дней или недель с баянистами Юзиком Сушко и Петром Моргуновым,

Русланова подготовила определенный репертуар, и очередной лагерный концерт должен был завершаться ее выступлением.

«На репетиции она спросила: «Кто у вас баянист?», — вспоминал Ю. Сушко. — «Вот наш Юзик». Я сыграл для нее, и она меня похвалила: «У тебя хорошая беглость пальцев, что и нужно для народных песен».

И вот первый концерт с участием знаменитой певицы. Лидия Андреевна вышла на сцену, трижды поклонилась низко и долго стояла молча, потом сказала: «Дорогие мои, злая наша доля, но я рада, что в этой беде смогу вам спеть и облегчить вашу участь. Не аплодируйте мне много, потому что я буду петь столько, сколько у меня будет сил, а у вас терпения меня слушать».

Но вернемся к воспоминаниям Т.Н. Барышниковой...

«Во время наших концертов аплодисменты были запрещены. В первых рядах сидело начальство. Когда в конце нашего концерта она вышла на сцену, зал замер. Огромная столовая была набита так, что яблоку было упасть негде. Пела она удивительно, с такой силой и проникновенностью. И когда кончилось ее выступление, потрясенный зал молчал, но не раздалось ни единого хлопка. Мой мозг пронзила мысль: «Боже мой, как она себя сейчас чувствует. Как ей, наверное, страшно, она, которая привыкла к шквалу аплодисментов». Затем она спела вторую песню и проделала это с такой силой, страстью, с отчаянием — зал не выдержал. Первым поднял руки полковник С. Евстегнеев и захлопал. И за ним загремел, застонал от восторга весь зал. Аплодировали все. И заключенные, и вольные кричали «браво». Руководитель культбригады, меццо-сопрано Большого театра, а теперь зечка Лидия Александровна Баклина, сделав руки рупором, басом кричала как

бы из зала: «Валенки, валенки!». Это была коронная вещь Руслановой, нам очень хотелось, чтобы она ее спела. И она-таки спела «Валенки» знаменитые на сцене лагерной столовой».

Не хотел бы этими описаниями концертов Л. Руслановой создать у читателей иллюзию, что она пела всегда и перед кем попало. Нет, она не позволяла даже в неволе командовать собой.

Как-то в камеру влетел один из лагерных начальников в чине капитана: «Русланова! — грубо проорал он. — В воскресенье ты будешь петь в Тайшете». — «Для кого?» — спокойно спросила Лидия Андреевна. «Для командного состава!» — «Я выступаю только для заключенных, своих товарищей по несчастью». — «Это приказ начальника лагеря», — не сдерживая гнева, опять проорал капитан. «Вот пусть он и придет сюда со своей просьбой».

После ухода капитана появился заместитель начальника лагеря и уже упрашивал Лидию Андреевну выступить в концерте для участников совещания особых лагерей СССР по сельскому хозяйству, среди которых были представители из Москвы.

После объявления о выступлении Руслановой по рядам золотопогонников прокатились волны аплодисментов. Лидия Андреевна спела две песни и ушла. Потом несколько раз выходила на поклон, затем спела третью песню. Сколько аудитория ни просила спеть еще, она не стала, а за кулисами сказала: «Хватит, больше петь не буду, нужно было слушать меня в Москве».

Независимый и строптивый характер певицы стал первопричиной перевода ее в более строгий Владимирский централ. А досье на нее написал уже упоминавшийся капитан Меркулов: «...Русланова распространяет среди своего окружения антисоветские, клеветнические измышления, и вокруг нее группируются разного рода вражеские элементы

числа заключенных. На основании изложенного, полагал бы выйти с ходатайством о замене 10 лет исправительно-трудовых лагерей на тюремное заключение на 10 лет».

В этих лагерных бумагах зафиксированы многие «крамольные» высказывания Лидии Андреевны, вроде фразы «Птичка в клетке не поет». Здесь и ее высказывание о великом пролетарском писателе Максиме Горьком: «Бедная Россия, люблю Россию», а сам долгие годы жил за границей и не очень-то стремился оказаться на родной земле».

Досталось и другому известному писателю с довольно туманной биографией — Алексею Толстому. На одном из банкетов Лидия Андреевна нечаянно опрокинула бокал с вином на скатерть. Толстой недовольно пробормотал: «Осторожно, будет пятно на моих брюках!» На это Русланова немедленно парировала: «У тебя без пятен только брюки и остались!»

Так Лидия Русланова оказалась во Владимирской тюрьме, в печально знаменитом Владимирском централе. Там ее товарищами по несчастью оказались знакомые по «допосадочному» времени: жена секретаря ЦК ВКГТ(б) З. Кузнецова, известная писательница Галина Серебрякова и популярная киноактриса Зоя Федорова. Когда у Федоровой закончился срок, Лидия Андреевна, освобожденная чуть раньше, подарила подруге свою роскошную шубу с напутствием: «Зоя, ты должна появиться на свободе как прилично одетая женщина!»

Многие авторы, писавшие и пишущие о Руслановой, становятся в тупик, столкнувшись с букетом легенд о лагерном периоде жизни певицы. Отыскалось такое количество людей, «сидевших» вместе с Лидией Андреевной, что если взять на веру их рассказы, то окажется, что не было в системе ГУЛАГа ни одного лагеря заключенных, в котором не отбывала бы свой срок любимая певица. Совсем как в

песне поется: «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей». И наше время продолжает создавать эти легенды. К примеру, богатый фантазией известный телеведущий Андрей Караулов в одной из своих передач, посвященной Руслановой и названной «Ворованный воздух» (он ее почему-то дал в эфир в День Победы 09.05.2001 — B.C.), привел очередную «точную» цифру лагерей, где сидела певица. По Караулову — их аж 17! При этом он особо подчеркивал, что большую часть срока Лидия Андреевна провела в Магадане. Видимо, для большей убедительности он озвучил воспоминания знаменитого узника и затворника Вадима Козина о якобы имевшем место совместном выступлении перед заключенными в одном из лагерей Магадана. Особое впечатление на телезрителей должны были произвести «слезы» в глазах Руслановой, которые появились у нее при виде Вадима Алексеевича...

Ничего этого не было... Не была Лидия Андреевна в магаданских лагерях. Не было там и совместного концерта с великим выдумщиком Вадимом Козиным. Не было и той поездки из Магадана в Москву, о которой с таким пафосом говорил зрителям Андрей Караулов. Не было и тех надуманных толп жителей, которые, по версии ведущего, сопровождали продвижение освобожденной певицы к столице, не было и выступления на одной из станций перед осаждавшими ее вагон местными жителями...

Этого не было по той простой причине, что последние годы своего заключения провела Лидия Андреевна в городе Владимире, в его знаменитом централе. Оттуда она тихо и, скажем, незаметно, приехала в Москву. Концертов по дороге не давала.

Не могу понять, для чего понадобилось А. Караулову изобретать несуществующие страницы биографии Лидии Андреевны и вводить в заблуждение миллионы телезрителей. Право, в жизни Руслано-

вой было много и триумфального, и трагического, но не подлежащего ревизии по чьей бы то ни было прихоти.

Однако журналист и на этом не остановился. Завершая свою телепрограмму, ведущий поведал очередную «историю» о том, как Маргарита Владимировна Крюкова-Русланова якобы делила между оставшимися родственниками наследство Лидии Андреевны, но полюбовно им разойтись не удалось, а вскоре, по утверждению А. Караулова, не стало и Маргариты Владимировны!!! И это при том, что Маргарита Владимировна жива, здорова и прекрасно себя чувствует, несмотря на бесконечные хлопоты по случаю 100-летия со дня рождения ее второй мамы.

В уголовном деле Лидии Руслановой много места занимает материал о ее бриллиантах и других драгоценностях. Действительно, перечень описанного у Л. Руслановой и В. Крюкова имущества впечатляет даже по меркам того времени: три квартиры, две дачи, четыре автомобиля, антикварная мебель, многие километры материи, сотни шкурок соболя и каракуля, рояли, аккордеоны, радиоприемники, редчайшие сервизы, 4 картины Нестерова, пять — Кустодиева, семь — Маковского, пять — Шишкина, четыре — Репина, три — Поленова, две — Серова, три — Малявина, две — Врубеля, три — Сомова, три — Айвазовского, а также полотна Верещагина, Васнецова, Сурикова, Тропинина, Левитана, Федотова, Мясоедова, Юона, Крамского, Брюллова и многих других отечественных и западных всемирно известных художников, а также редчайшие бриллианты более чем на 152 карата. Только в тайнике на кухне у прислуги Егоровой было изъято 208 бриллиантов, множество изумрудов, жемчуга, сапфиры, рубины, огромное количество платиновых, золотых и серебряных изделий. Все это принадлежало знаменитой хозяйке.

Известный чтец Сергей Михайлович Балашов, живший в Лаврушинском переулке в одном подъезде с Л. Руслановой, рассказывал мне, что дворник их дома, бывший понятым при описи «коллекции» певицы в ее квартире, долго не мог прийти в себя, восклицал: «Во где богачество!» Но когда он появился в доме уже после описи «имущества» на других квартирах и дачах, то доверительно сообщил: «Сергей Михайлович, в этой квартире было говно. На дачах — во где богачество-то несметное... Во богачество!»

Лидия Андреевна этого не скрывала и даже в тюрьме спокойно об этом рассказывала, в том числе и Татьяне Николаевне Барышниковой. «...Шкатулка хранилась у старушки, которая когда-то была у Лидии Андреевны кем-то вроде экономки или домоправительницы. Это был, по словам Лидии Андреевны, верный и преданный ей человек. А так как Лидия Андреевна часто уезжала на гастроли, то она все ценности со спокойной душой держала у этой женщины.

На Лубянке знали про богатства и долго терзали Л. Русланову вопросами, где все находится, поскольку при обыске драгоценностей не нашли. По словам певицы, она долго сопротивлялась, но когда ей пригрозили, что арестуют всех ее родных и тех, кто когда-то служил в ее доме, она не выдержала... Вот ее слова: «Когда я представила себе, как будут мучить эту старушку, и как она будет умирать в тюрьме, я не смогла взять такой грех на душу и своими руками написала ей записку о том, чтобы она отдала шкатулку». Эта фраза «я своими руками отдала бриллианты, отдала 2 миллиона» не раз была услышана мною в Тайшете. А в Симферополе она мне сказала: «Какая я дура. Мне предложили 100 тысяч, а я стала торговаться. Тогда правительство запросило данные

о моем среднемесячном заработке, ему ответили — 25 тысяч. На что сильные мира сего заявили: «Куда ей столько, да еще от 100 тысяч отказывается. Обойдется». Так я осталась на бобах».

Известно, что после освобождения Л.А. Руслановой, в том же 1953 году, ей была устроена очная ставка с Абакумовым, который отбирал у нее драгоценности, но теперь сам оказался в роли обвиняемого. Драгоценностей в наличии не было, они словно растворились в этом судебно-бюрократическом омуте. Лидии Андреевне действительно предложили тогда за них компенсацию в размере ста тысяч рублей. Она требовала найти и вернуть ей сами украшения или заплатить хотя бы миллион рублей, поскольку, по словам певицы, одна шкатулка, в которой они хранились, стоила не менее двух миллионов. От предложенной суммы компенсации Русланова отказалась.

Из 132 картин, собранных артисткой за 30 лет работы, нашли и вернули только 103 полотна. Помимо бриллиантов, исчезла антикварная мебель, распроданная с аукциона, да и многое другое, нажитое знаменитой певицей.

Хочется спросить, а разве только Лидия Андреевна Русланова увлеклась покупкой дорогих вещей? Да вся страна знала о богатствах Антонины Неждановой, Ирмы Яунзем, Владимира Хенкина, Леонида Утесова, Валерии Барсовой, Екатерины Гельцер, композитора Исаака Дунаевского и других. Ну и что из этого? Они много зарабатывали, поэтому многое могли себе позволить. А чем Русланова была хуже? Здесь я полностью согласен с мнением ее дочери Маргариты Владимировны: «Из мамы с папой сделали бандитов, барахольщиков, которые грабили антиквариат, бриллианты, картины, хотя В. Крюков за всю свою жизнь не мог отличить бриллиант от

булыжника: круг его интересов лежал в иной плоскости. Он был умным, образованным человеком, и особой его слабостью была русская классическая литература, а на чем он сидел и спал, для него не представляло никакого интереса. Мама же была чрезвычайно работоспособным человеком, объехала всю страну вдоль и поперек, выступала на полевых станах, заводах, рыболовецких судах. По советским понятиям, она была обеспеченным, богатым человеком, но это было заработано ее трудом, большой, колоссальной работой. И как ей тратить деньги — это только ее личное дело, она их ни у кого не просила, не получала никакого наследства, все было заработано потом и кровью. Вся коллекция была конфискована и передана в Третьяковскую галерею, после реабилитации часть картин вернули, и у мамы отпало всякое желание заниматься коллекционированием. Она говорила: «В нашей действительности обладать частной собственностью в каком-то выражении — полная бессмыслица, в доме должно быть чисто, уютно, но без всяких коллекций». Когда у тебя отнимают ни за что ни про что, это не приносит — доброму ли, жадному, какому-то другому человеку — радости. Она сама хотела в дальнейшем отдать коллекцию государству, но ей не дали такой возможности, и мама потихонечку начала с ней расставаться: большая часть коллекции — в Белорусском музее, несколько работ — в Таганрогской галерее и, кажется, в Киргизском национальном музее, часть работ попала в частные руки. Как ей распоряжаться своими работами — это ее личное дело, и ни перед кем, тем более КГБ, МВД, она не должна отчитываться».

Мне думается, что «бриллиантовую» страницу в это надуманное дело включили потому, что и в создаваемом деле маршала Г.К. Жукова тоже такая

страница имела место, — его квартиру и дачу ведь тоже описали, правда, втайне от хозяина. И на стол И.В. Сталина легла докладная записка следующего содержания:

Совершенно секретно

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР Товарищу СТАЛИНУ И.В.

В соответствии с Вашим указанием, 5 января с.г. на квартире Жукова в Москве был произведен негласный обыск.

Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями.

В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате.

В шкатулке оказалось:

часов — 24 шт., в том числе: золотых — 17 и с драгоценными камнями — 3;

золотых кулонов и колец — 15 шт., из них 8 с драгоценными камнями;

золотой брелок с большим количеством драгоценных камней;

другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями и пр.).

В связи с тем, что чемодана в квартире не оказалось, было решено все ценности, находящиеся в сейфе, сфотографировать, уложить обратно так, как было раньше, и произведенному обыску на квартире не придавать гласности.

По заключению работников, проводивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т.д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было.

В ночь с 8 на 9 января с. г. был произведен негласный обыск на даче Жукова, находящейся в поселке Рублево под Москвой.

В результате обыска обнаружено, что две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей. Например:

шерстяных тканей, шелка, парчи, пан-бархата и других материалов — всего свыше 4 000 метров;

мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых, каракулевых — всего 323 шкуры;

шевро высшего качества — 35 кож;

дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и др. дворцов и домов Германии, — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешана по комнатам, а остальные лежат на складе.

Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;

ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках — всего 55 штук, развешанных по комнатам дачи и частично хранящихся на складе;

дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) — 7 больших ящиков;

серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов — 2 ящика;

аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук;

уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук.

Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом.

Кроме того, во всех комнатах дачи, на окнах,

этажерках, столиках и тумбочках расставлены в большом количестве бронзовые и фарфоровые вазы и статуэтки художественной работы, а также всякого рода безделушки иностранного происхождения.

Заслуживает внимание заявление работников, проводивших обыск, о том, что дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими, художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне. Дело дошло до того, что в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин.

Есть настолько ценные картины, которые никак не подходят к квартире, а должны быть переданы в государственный фонд и находиться в музее.

Свыше двух десятков больших ковров покрывают полы почти всех комнат.

Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах — заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе в дачу.

На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке.

Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии.

По окончании обыска обнаруженные меха, ткани, ковры, гобелены, кожи и остальные вещи сложены в одной комнате, закрыты на ключ и у двери выставлена стража.

В Одессу направлена группа оперативных работников МГБ СССР для производства негласного обыс-

ка в квартире Жукова. О результатах этой операции доложу Вам дополнительно.

Что касается не обнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный СЕМОЧКИН, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой.

Сегодня, когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время.

Видимо, следует напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями.

При этом представляю фотоснимки некоторых обнаруженных на квартире и даче Жукова ценностей, материалов и вещей.

АБАКУМОВ.

10 января 1948 года

И. Сталин распорядился конфисковать имущество маршала, что и было сделано сотрудниками Министерства госбезопасности. Потом от вождя поступило еще одно распоряжение. Видимо, сомневаясь в чистоплотности этого всесильного государственного органа, он распорядился все, изъятое у Георгия Константиновича, передать Управлению делами Совета Министров СССР, что и было сделано 3 февраля 1948 года.

Сохранился акт о передаче Управлению делами Совета Министров Союза ССР изъятого Министерством государственной безопасности СССР у Маршала Советского Союза Г.К. ЖУКОВА незаконно приобретенного и присвоенного им трофейного имущества, ценностей и других предметов.

I.

Кулоны и броши золотые (в том числе один платиновый) с драгоценными камнями — 13 штук Часы золотые — 9 штук

Кольца золотые с драгоценными камнями — 16 штук

Серьги золотые с бриллиантами — 2 пары Другие золотые изделия (браслеты, цепочки и др.) — 9 штук

Украшения из серебра, в том числе под золото — 5 штук

Металлические украшения (имитация под золото и серебро) с драгоценными камнями (кулоны, цепочки, кольца) — 14 штук

Столовое серебро (ножи, вилки, ложки и другие предметы) — 713 штук

Серебряная посуда (вазы, кувшины, сахарницы, подносы и др.) — 14 штук

Металлические столовые изделия под серебро (ножи, вилки, ложки и др.) — 71 штука

II.

Шерстяные ткани, шелка, парча, бархат, фланель и другие ткани — 3 420 метров

Меха — скунс, норка, выдра, нутрия, черно-бурые лисы, каракульча и другие — 323 штуки

Шевро и хром —2 кожи

Дорогостоящие ковры и дорожки больших размеров — 31 штука

Гобелены больших размеров художественной выделки — 5 штук

Художественные картины в золоченых рамах, часть из них представляет музейную ценность — 60 штук

Дворцовый золоченый художественно выполненный гарнитур гостиной мебели — 10 предметов

Художественно выполненные антикварные вазы с инкрустациями — 22 штуки

Бронзовые статуи и статуэтки художественной работы — 29 штук

Часы каминные антикварные и напольные — 9 штук

Дорогостоящие сервизы столовой и чайной посуды (частью некомплектные) — 820 предметов

Хрусталь в изделиях (вазы, подносы, бокалы, кувшины и другие) — 45 предметов

Охотничьи ружья заграничных фирм — 15 штук

Баяны и аккордеоны художественной выделки — 7 штук

Пианино, рояль, радиоприемники, фарфоровая и глиняная посуда и другие предметы, согласно прилагаемым поштучным описям.

Всего прилагается 14 описей.

Содержание каждой из этих 14 описей неизвестно, но достоверно, что негласный контроль, а попросту слежка за Г.К. Жуковым началась сразу после победоносного завершения войны. Так, 23 августа на стол И. Сталина легло докладное письмо министра обороны Булганина о том, что в Ягодинской таможне (близ города Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью, следовавших из Германии. Как оказалось, что вся эта мебель фабрики «Альбин Май» принадлежала Г.К. Жукову и направлялась к месту его службы, в Одессу.

Совершенно очевидно, что имущественные вопросы входили в число мер, способных развенчать огромный авторитет Георгия Константиновича Жукова и его необыкновенную популярность в народе. В этот круг вовлечены были все, кто был дружен с маршалом, а в их числе близкие к нему генерал В. Крюков и его жена Л. Русланова, которых также обвинили в мародерстве. Все эти обвинения в значительной части надуманны. Давайте в связи с этим обратимся к письму, которое Крюков Владимир Викторович, уже заключенный, адресовал Центральному Комитету КПСС:

«...Избитый, голодный, приниженный, бессонные ночи давали тоже себя знать. Я не выдержал и подписал. До сих пор я себе простить не могу. Но у меня теплится надежда, что придет время и я смогу сказать правду, почему я подписал.

Вторым обвинением, и причем это было уже к концу следствия, было присвоение трофейного имущества. В приговоре указано: «Будучи на территории Германии, присвоил себе много трофейного имущества в виде различных ценностей и т.д. (в точности не помню)». К моему делу была приобщена опись имущества, обнаруженного на квартире моей жены Крюковой-Руслановой, у которой действительно было много различных ценностей в виде золотых изделий с бриллиантами и другими дорогостоящими камнями, 110 полотен различных русских мастеров, и главным образом бывших «передвижников». Была коллекционная мебель, много фарфора, и главным образом бывших русских заводов, и много другого имущества. На квартире моей жены все было ее собственное и никакого присвоенного трофейного имущества не было, кроме двух радиоприемников, принадлежащих мне. Все это было бы легко установить, если бы следственная часть МГБ вела следствие беспристрастно, так, как этого требуют наши законы. Все имущество Руслановой ею было приобретено значительно ранее Отечественной войны и моей женитьбы на ней. Все эти картины, фарфор, различные драгоценности и мебель находились в ее квартире десятки лет. Есть же живые свидетели в лице знакомых и друзей жены, а также и ее бывший муж Гаркави, которые могли бы подтвердить, что это имущество действительно принадлежало Руслановой, а не присвоено мною или Руслановой из числа трофейного имущества. В бытность мою в Германии и моей жены Руслановой мы после войны покупали целый ряд различных вещей,

посуду, отрезы, разные безделушки и пр. и, кстати сказать, на каждую купленую вещь имелись счета, которые хранились на квартире (в деле счетов не оказалось), из которых видно, что это имущество не присвоено, а куплено. Три автомашины, обнаруженные у меня, тоже значатся как присвоенные, а на самом деле нет. Одна машина марки «Хорьх» с тентом была подарена Верховным Главнокомандующим, на что имелись соответствующие документы. Вторая машина марки «Хорьх» лимузин — куплена мною с разрешения Главнокомандующего оккупационными войсками из числа сдающихся машин по репарациям. На покупку имелся счет от фирмы. По прибытии в Москву машины мною была внесена пошлина в Московской таможне. На все машины имелись соответствующие документы, из которых видно, что я их не присваивал. Не знаю, для какой цели в акт обнаруженных вещей у меня на квартире в гор. Черняховске, где я жил, внесена вся мебель, которая фигурирует как присвоенная, в то время как вся эта мебель принадлежит гарнизонной КЭЧ. Кроме того, в акте значится как присвоенная даже служебная машина «Бюик» вып. 37 г.

Итак, целый ряд различных вещей и различного имущества, как принадлежащего мне, так и моей жене Руслановой числится как присвоенное трофейное имущество.

Виновен ли я в присвоении трофейного имущества?

Да, виновен, но не такого количества, как это фигурирует в деле, и уж ни в какой степени не виновна моя жена Русланова, которая никакого отношения к этому делу не имела...»

Все, что связано с именем Г.К. Жукова, следователями Лубянки переиначивалось так, чтобы оговорить маршала. Вот, к примеру, фрагмент протокола

допроса Лидии Андреевны Руслановой от 5 октября 1948 года:

— Какие правительственные награды вы имеете?

— Я награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

— А разве других наград вы не имеете?

— Имею. В августе 1945 года я была награждена орденом Отечественной войны I степени. Однако в 1947 году по решению правительства этот орден, как незаконно выданный, у меня отобрали.

— Кем вы были награждены?

— Награждена я была по приказу Г. К. Жукова, командовавшего в то время оккупационными войсками в Германии.

— За какие заслуги вас наградили?

— Насколько мне помнится, за культурное обслуживание воинских частей и за то, что на мои деньги были куплены две батареи минометов.

— В каких взаимоотношениях вы находились с Жуковым?

— Мы с Жуковым были хорошими знакомыми. Мой муж Крюков и Георгий Константинович ста рые сослуживцы: когда Жуков в Белоруссии командовал дивизией, Крюков у него был командиром полка. Как мне рассказывала жена Жукова Александра Диевна, они дружили домами, бывали друг у друга в гостях. Познакомившись с Жуковым и его семьей, я тоже неоднократно бывала у них на квартире. Один раз Жуков с женой был в гостях у нас.

— Теперь, может быть, скажете правду, за что Жуков наградил вас орденом?

— Справедливости ради я должна сказать, что если бы не была женой Крюкова и не была лично знакома с Жуковым, то навряд ли меня бы награди ли орденом. А получила я его во время празднования годовщины со дня организации корпуса, которым командовал Крюков.

Вот это незаконное действие Г.К. Жукова как раз и нужно было следователям. А вся незаконность такого награждения заключалась в том, что Лидия Русланова, прошагавшая всю войну с солдатами от Ельни до Берлина, не была военнослужащей. Положением же об этом злополучном ордене предусмотрено награждение только участников боев, да еще военнослужащих, способствовавших успешному выполнению заданий командования.

Казалось бы, какая мелочь — такое исключение для всенародно любимой певицы. Но дело, как мы теперь видим, не в Руслановой, а в Жукове. Факт награждения Руслановой орденом был использован против него, и дело было доведено до полного абсурда: в 1947 году вопрос о незаконных действиях Г.К. Жукова и члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта К.Ф. Телегина, подписавших приказ, разбирался на специальном заседании ЦК ВКП(б) и оба знаменитых военачальника получили по выговору. Впоследствии К.Ф. Телегин был арестован, а о послевоенных злоключениях Г.К. Жукова известно всему миру.

Видимо, права народная мудрость, предлагающая держаться подальше от сильных мира сего, как, впрочем, и другая, предупреждающая от сумы и от тюрьмы не зарекаться.

А ведь это о Лидии Андреевне...

Глава VIII

РУССКИЙ САМОРОДОК

Ее имя стало почти нарицательным:

Русланова — это русская песня.

Леонид Утесов

В марте 1953 года умер И. Сталин. Поджали хвосты те, кто за его спиной и с его согласия вершили кровавые дела. Георгий Константинович Жуков получает пост первого заместителя министра обороны СССР. В стране наметилось потепление...

25 апреля 1953 года Владимир Викторович Крюков пишет в Центральный Комитет КПСС обстоятельное заявление, заканчивающееся словами: «...я верил в то, что придет время, когда правда восторжествует и методы ведения следствия в бывшем МГБ будут партией и Советской властью вскрыты. Это время настало, и я решил теперь смело писать, зная, что мое заявление попадет по назначению, а не в папку следователя капитана Самарина.

Я прошу ЦК КПСС назначить комиссию по пересмотру как моего дела, так и дела моей жены Руслановой».

На всякий случай копию этого заявления он направил Г.К. Жукову со следующей припиской:

Заместителю министра обороны

маршалу Советского Союза

тов. ЖУКОВУ

Прошу прощения, что я отрываю Вас от Ваших дел своим письмом, но мое положение вынуждает меня к этому.

Я направил 28.IV.53 г. по команде (через начальника лагеря) заявление в ЦК КПСС, но боюсь, что оно может по дороге «потеряться», а поэтому копию этого заявления направляю Вам с просьбой передать его в ЦК.

Прошу Вас, наберитесь терпения и прочтите его, и тогда Вам станет ясно, какой я «преступник». И, если сможете, окажите посильную помощь в деле моем и помогите восторжествовать правде.

Уважающий Вас —

Крюков 4. V.53 г.

Обстановка в стране действительно изменилась, и письмо Владимира Викторовича на удивление быстро нашло адресата. В тот же день маршал Жуков обращается к первому секретарю ЦК КПСС.

ЦК КПСС

товарищу ХРУЩЕВУ Н.С.

Ко мне поступило заявление бывшего командира кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Крюкова В.В., арестованного в 1948 году, с просьбой передать его в ЦК КПСС.

Крюкова В.В. знаю с 1931 года как одного из добросовестнейших командиров, храброго в боях против гитлеровских захватчиков.

Прошу Вас, Никита Сергеевич, по заявлению Крюкова дать указание.

Г. Жуков

2 июня 1953 года.

Через день члены Президиума ЦК КПСС получили служебную записку от Никиты Сергеевича Хрущева:

ЧЛЕНАМ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС

В ЦК КПСС прислал заявление бывший генерал-лейтенант Крюков В.В., осужденный в 1951 году. Такое же заявление он прислал маршалу Жукову с просьбой передать его в ЦК КПСС.

В своем заявлении Крюков пишет о том, что следствие шло три с лишним года и проводилось недопустимыми методами с применением мер физического воздействия. Он просит пересмотреть его дело, а также дело его жены Руслановой.

Посылаю Вам заявление Крюкова. По этому вопросу необходимо обменяться мнениями. Следовало бы проверить и пересмотреть это дело.

Н. Хрущев

3 июня 1953 г.

Дело Лидии Руслановой было пересмотрено оперативно. В нем не нашлось материалов, которые уличали бы ее в антисоветской подрывной деятельности и агитации. Не было ее вины и в присвоении государственного имущества, поэтому особое совещание при министре внутренних дел Союза ССР от 31 июля 1953 года (протокол № 30-а), решило «Постановление ОСО при МГБ СССР от 28 сентября 1949 года и 7 июня 1950 года в отношении Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны отменить, дело прекратить, из-под стражи ее освободить и полностью реабилитировать».

5 августа Лидия Андреевна появилась в Москве, где по распоряжению Г.К. Жукова для нее в гостинице Центрального дома Советской Армии был забронирован отдельный номер. Квартира ее, как известно, была конфискована. Тяготясь одиночеством, она подолгу бывала в гостеприимном и хлебосоль-

ном доме своего давнего друга писателя Виктора Ардова. Там же в свое время находила приют опальная поэтесса Анна Ахматова. Это был открытый дом, где собиралась творческая интеллигенция Москвы и других городов — актеры, художники, писатели. Здесь Лидию Андреевну встретили с любовью, окружили заботой и вниманием — она начала понемногу забывать кошмары тюремных лет, возвращаясь в атмосферу такой родной для нее творческой жизни. В семье Ардовых никто не тяготил Лидию Андреевну расспросами о годах неволи, как будто их и не было. Писатель Матвей Грин говорил мне, что когда Русланова после освобождения, робея, впервые позвонила в дверь, то вышедший навстречу Виктор Ефимович, как ни в чем ни бывало, радостно воскликнул: «А, Лида, привет! Заходи скорее, есть потрясающий анекдот!»

В конце августа вернулся из заключения и ее муж Владимир Викторович Крюков — в общем, вся семья оказалась в сборе. Появились мысли и планы на дальнейшую жизнь и работу. А пока Лидия Андреевна предавалась хлопотам об освобождении арестованных одновременно с нею гармониста Владимира Осиповича Максакова и конферансье Алексея Григорьевича Алексеева. И добилась своего! Вскоре ее коллеги были на свободе.

Мысль о начале концертной деятельности, о новых гастролях не покидала Лидию Андреевну, но она, по словам Леонида Осиповича Утесова, была полна сомнений — как встретят ее зрители? — а вдруг отнесутся как к бывшей зэчке... Да и то правда. Кто в то время в стране знал истинную причину ареста? Никто. А вот непримиримое отношение населения к «врагам народа» было выработано многочисленной серией процессов по беспощадной борьбе с оными.

Знала Лидия Андреевна и о том, что артист, осо-

бенно певец, есть «кумир момента», как говорила когда-то ее великая предшественница Анастасия Вяльцева. Пока ты на сцене, тебя носят на руках, рукоплещут, ищут дружбы, осыпают комплиментами, окружают всевозможными почестями... Но стоит на какое-то время отойти от концертной деятельности, как уже рукоплещут не тебе, а другим «кумирам момента», а о тебе вчерашние поклонники вспоминают от случая к случаю, да и то, как правило, перемывая кости в слухах и сплетнях. Такова, к сожалению, судьба многих артистов.

Рассуждая об этом, Лидия Андреевна с трудом представляла себе, как ее после неординарного пятилетнего «антракта» встретят вчерашние поклонники. Надо сказать, что эти сомнения певицы яростно старались развеять ее давние и верные друзья Леонид Утесов, Нина Ольшевская, Николай Павлович Смирнов-Сокольский, Мария Миронова с Александром Менакером, Виктор Ардов, Клавдия Шульженко и многие другие. Особенно дорого было ей мнение ее супруга, и их дочери Маргоши (так дома называли Маргариту. — B.C.) о том, что надо непременно выйти на сцену и доказать всем, что Русланова не сломлена и осталась той же яркой и неповторимой Руслановой. На том и порешили...

Слухи о планируемом выступлении Лидии Андреевны Руслановой в Концертном зале им. П.И. Чайковского, появившиеся вслед за этим афиши, извещавшие москвичей о предстоящем концерте, привели ее поклонников в состояние творческого помешательства и возбуждения. Ах, как гудела тогда Москва! Билетные кассы брались штурмом, билеты добывались по великому блату, перепродавались втридорога вездесущими барышниками.

В день концерта, уже за два часа до его начала, Концертный зал им. П.И. Чайковского был окружен плотным многотысячным кольцом поклонни-

ков Руслановой, с трудом сдерживаемых как конной, так и пешей милицией.

«Меня послали с нотами для оркестра народных инструментов, с которым должна была выступать Русланова, — вспоминала об этом дне теперь уже народная артистка России Ольга Борисовна Воронец, — но выполнить эту, казалось бы, простую задачу оказалось почти невозможно, поскольку не было возможности пробиться к служебному входу, — все подходы были буквально забиты людьми, стремившимися на встречу с любимой певицей. И все же мне удалось принести ноты к сроку. В это время Лидия Андреевна вела предконцертную репетицию, и мне разрешили послушать из-за кулис. Голос ее звучал превосходно, а исполнение было по-руслановски гениально. Спев несколько своих коронных песенных номеров в сопровождении восхищенного оркестра, Лидия Андреевна прервала репетицию словами: «Все, хватит! На концерте кто за меня будет петь, верблюд?»

Когда Русланова вышла на сцену, после объявления ее имени все, кому удалось тогда попасть в Концертный зал им. П.И. Чайковского, встали в едином порыве и долго, долго ураганными аплодисментами приветствовали любимую певицу. У многих на глазах были слезы. Она же стояла в своем знаменитом концертном наряде, улыбалась и ждала окончания оваций... И запела...

«Я была в зале, — вспоминала тот вечер Маргарита Владимировна, — и видела, как мама волнуется, как у нее перед первой песней дрожали губы. Но мама была сильным человеком и быстро взяла себя в руки. А папа, чтобы уберечься от непомерного волнения, слушал концерт дома по радио. Мама очень оберегала и любила его, она и сама побаивалась, что папино присутствие на концерте добавит волнений им обоим».

Этот первый после освобождения концерт Лидии Руслановой стал настоящим триумфом, демонстрацией не только ее актерского мастерства, но и демонстрацией силы воли русской женщины, прошедшей «огонь, воду и медные трубы». Этот же концерт положил начало большому, почти что двадцатилетнему концертному турне по Советскому Союзу, где ее ждали в каждой области, в каждом крае, в каждом большом городе, равно как и в самой маленькой деревне. Проложить точный маршрут гастрольных турне Лидии Руслановой за эти долгие годы теперь уже практически нет возможности. Да и нужно ли это, ведь объехала она уже в который раз всю страну с запада на восток и от самой северной точки в самые южные края, доставлял радость миллионам своих старых, верных почитателей и завоевывая все новых и новых поклонников.

Правда, Лидии Андреевне судьба, не спросясь, отмерила еще один годичный антракт в ее гастролях — умер муж генерал Владимир Викторович Крюков.

«Всего шесть лет прожил на свободе папа, — вспоминала эти трагические дни их дочь. — Врачи сказали, что его сердце висело не на волоске, а на паутинке. Мама очень тяжело переживала кончину отца — около года она «молчала», но надо было продолжать жить, и она, несмотря на тяжесть этого горя, снова начала петь — она не мыслила своей жизни без любимого дела.

Вообще сцена и семья были святыми для моей мамы. Она очень любила свой дом, создавала в нем уют, с удовольствием принимала гостей и стол всегда накрывала так изобретательно и красиво, что друзья боялись разрушить эту красоту. Нередко мама и папа готовили угощения вместе. Помню, решили они к Пасхе испечь кулич, но раньше этого ни тот,

ни другой не делали. Насыпали в ведро (по числу гостей) муку.

— По-моему, надо сахар, — сказала мама.

— Давай! — весело откликнулся папа и высыпал несколько пачек.

— Еще, кажется, масло, — предложила мама.

— Давай!

— Изюм ведь тоже нужен!

— Давай!

Потом последовали цукаты, миндаль и т.п. В общем, натолкали в ведро всяких разностей и стали ждать, когда тесто поднимется. Правда, через несколько часов поняли, что без дрожжей ничего не поднимется, и тогда мама раскатала всю груду теста, и получилось что-то вроде «московских хлебцов» — было очень необычно и вкусно. Во всяком случае гостям понравилось. А у нас в доме бывали Утесовы, К. Шульженко, М. Ладынина, Н. Смирнов-Сокольский, Г. Ярон, Т. Бах, А. Стрельченко — всех не перечислить».

«Я ее называла «Шаляпин в юбке», — рассказывала подруга Лидии Андреевны, знаменитая киноактриса Марина Ладынина. — У нее было удивительное чутье и интуиция. С кем попало она не дружила, даже не тратила на это время. Пуще всего не терпела хамства — в ответ могла обрезать так, что наглецу мало бы не показалось, язык у нее был острый. А для друзей душа у нее всегда была открыта. И друзей было множество».

Знаменитый драматург Иосиф Прут с восхищением говорил о том, что... «Лида добивалась всего, за что бы ни бралась, например, добилась больших успехов в составлении букетов и не меньших успехов — в искусстве кулинарном. По мнению гурманов, у нее были лучшие в Москве пироги с капустой. У нее никогда не было ни малейшего интереса к вечному — чисто женскому — беспокойству, касаю-

щемуся внешнего вида, культа одежды, оригинальности покроя платья. В этом отношении моя подруга была более чем скромна. Она не была красавицей, но, когда она появлялась, все видели ее таковой, и приносила с собой величавость русского обаяния, что описать стихами мог бы только великий Некрасов...

...Будучи настоящей — во всем величии этого слова — русской женщиной, она дружила с представителями многонационального отечественного искусства и литературы. Но в квартире Руслановой все было только русское.

— Европу — уважаю, а Россию — люблю до боли.

Она была русской в своем крестьянском уборе, когда выходила на русскую сцену, но она и достойно представляла Россию, выступая перед иностранцами.

До войны жена одного из послов государства — сателлита Гитлера осмелилась, прощаясь после приема, «преподнести» Руслановой пакет с шестью парами шелковых чулок: «Советской актрисе эдаких «подарков», мадам, не делают!» И тут же отдала эти чулки, добавив сто рублей, горничной, которая помогла Руслановой надеть норковую шубу».

Возможно, не все знают, что Лидия Андреевна очень любила театр, особенно Малый, где хорошо сохранился русский, старомосковский говор. Старалась не пропускать спектаклей с участием своих любимых актеров Рыжова, Остужева, Яблочкиной, Пашенной, Турчаниновой, Бабочкина, Жарова, Ильинского, Гоголевой.

Друживший с певицей актер Малого театра Ф. Мишин был свидетелем, как Лидия Андреевна в кругу своих коллег говорила о том, что знала и любила Малый в разные периоды, а победы и неудачи его переживала как свои собственные.

— Его творчество близко мне по духу, я чувст-

вую в нем много родственного, нераздельно связанного с судьбой русского народа. А русское искусство я люблю за раздольность.

Русланова много читала. Пушкин, Гоголь, Фет, Никитин, Толстой, Некрасов, Есенин, Исаковский были ей особенно дороги. «Анну Каренину» смотрела в театре несколько раз. Любила Золя, Вольтера, Гюго, Бальзака. Живопись и музыку обожала. В доме был прекрасный рояль. Любила Прокофьева и Мравинского. Бывала в балете и на симфонических концертах.

Она собирала подлинные русские костюмы, можно сказать — коллекционировала их и зачастую выходила в них на сцену. Вкус и здесь у нее был безошибочный. Из своей большой коллекции она каждый раз выбирала именно тот костюм, который наилучшим образом соответствовал аудитории и репертуару. Выступая, к примеру, перед читателями, надевала строгое русское платье без украшений, а собираясь в колхоз, выбирала самый яркий наряд и в украшениях себя не ограничивала.

Наряду с концертами, которые она давала по стране, ее голос стал все чаще и чаще звучать по радио — порой для радиослушателей передавали по трансляции ее выступления прямо из концертного зала. Была сделана серия записей на граммофонные пластинки — уже современные, вмещающие, в отличие от тех, которые она записала в 20-40-е годы, по нескольку произведений и даже целое концертное отделение.

Выступления Лидии Андреевны по радио стали столь частыми (прокручивали пластинки с ее записями. — B.C.), что это породило шутку:

Идет концерт по заявкам. Диктор:

— Вот товарищ Иванов из города Томска прислал письмо, в котором очень просит передать его любимую песню «Валенки» в исполнении Лидии

Руслановой. Выполняем просьбу. Поет Лидия Русланова...

Через пару дней:

— Товарищ Иванов из города Томска снова прислал письмо, в котором... и так далее... Поет Лидия Русланова...

На 10-й раз:

— Вот опять письмо товарища Иванова, в котором он снова просит передать его любимую песню Ва... простите, песню «Мани-Мани»... в исполнении шведского ансамбля «АББА»!!!

— Товарищ Иванов! Не зарывайтесь! Для вас поет Лидия Русланова! Русская песня «Валенки»!..

Рассказывают, что во время выступления Лидии Андреевны в воинской части молодцеватый сверхсрочник (их почему-то называли «макаронниками». — B.C.), которому было поручено вести этот шефский концерт, очередной номер певицы объявил так:

— Русская народная песня «Степь да степь кррру-гом»!!!

А вот старый приятель Руслановой Николай Павлович Смирнов-Сокольский, объявляя как-то выход Лидии Андреевны, в шутку поведал зрителям:

— Сейчас перед вами выступит исполнительница русских народных песен Лидия Русланова и расскажет, как она «на почте служил ямщиком».

Не слышавшая этих слов ведущего Лидия Андреевна, переждав аплодисменты, объявила:

— Русская народная песня «Когда я на почте служил ямщиком».

В зале долго не смолкали смешки, и певица никак не могла понять, что происходит со слушателя-

ми. Однако проделка ведущего вскоре стала ей известна. И вот на одном из очередных концертов к сидящему за кулисами Н. Смирнову-Сокольскому подошла Русланова с пачкой дорогих папирос:

— Коля, хочу побаловать тебя знатным куревом, угощайся!

Как только Николай Павлович затянулся предложенной папиросой, перед его очами появился пожарный, выписавший шутнику крупный штраф.

Добралось (только в 1971 году. — B.C.) до Руслановой и телевидение, организовав с ней встречу, во время которой она рассказала о своей жизни и «прокомментировала» свою исповедь песнями. Передача, столь долгожданная и удивительно интересная, вызвала такой поток писем от телезрителей, что в декабре того же года Лидию Андреевну вновь пригласили в телестудию, на телепрограмму, в которой она замечательно ответила на самые интересные вопросы телезрителей. Ну и, конечно же, звучали песни в ее неповторимом исполнении.

Какие это были удивительные, добрые передачи! Какую почту телезрителей они собирали! Обо всем не сказать, но приведу лишь одно из этих писем:

...Включил телевизор и услышал сначала голос Руслановой, а потом и ее увидел, к удивлению и радости.

Очень рад этой встрече. У Лидии Руслановой такой своеобразный голос. Такой мощный, такой широкий и такой замечательный. В нем чувствуешь нескончаемые зимние дороги, широкие поля, русские просторы и милые пейзажи, русскую удаль, простоту русского характера.

...Вы хотели всех нас пригласить на чашку чая, и мы все были у вас, и угощали вы нас своими род-

ными для наших сердец песнями. Спасибо вам за приглашение. Мы хорошо у вас посидели, душевно отдохнули. А аудитория у вас была большая — весь Советский Союз. Не забывайте нас и дальше — приглашайте еще. Мы будем очень и очень рады.

М. Панов,

г. Свердловск

На меня эти передачи также произвели очень большое впечатление, и, глубоко сожалея, что нет видеомагнитофона, я тогда все же записал звуковую фонограмму этих руслановских телеконцертов. Время показало, что правильно сделал. Дело в том, что вскоре все видеоматериалы на телевидении были размагничены. Когда в 1980 году Всесоюзная фирма грамзаписи «Мелодия» решила издать телевизионные беседы Лидии Андреевны, то пришлось воспользоваться мною выполненной фонограммой, ставшей основой долгоиграющего винилового диска, вышедшего под названием «Лидия Русланова. Рассказ о жизни. Ответы телезрителям. Песни».

Две эти телепрограммы с участием Лидии Руслановой смотрел также знаменитый киноактер и режиссер Евгений Матвеев. И они пробудили у него воспоминания, которыми он вскоре поделился с читателями его любимой армейской газеты «Красная Звезда»:

«...Год 1973. В лесу под Тверью снимался эпизод к кинофильму «Я, Шаповалов Т.П.» (вторая серия). Эпизод назывался просто: «Лидия Русланова в танковых войсках».

Авторы сценария Фрид и Дунский ничего не выдумывали и не изобретали. Известно было, что во время войны знаменитая артистка носилась по передовой, часто попадая под нешуточные бомбежки и артобстрелы, дарила уставшим бойцам свою звонкую русскую песню. И, не боясь излишней патетики, о Руслановой можно сказать: песня действи-

тельно была ее оружием. И в нашу Победу она по праву вписала свое имя.

Так вот, в ткань нашего художественного фильма входила сцена выступления артистки. Перед режиссером Евгением Кареловым возникла, прямо скажем, весьма и весьма нелегкая проблема. Ведь сама-то Русланова была к тому времени на три десятка лет старше той, фронтовой. За прошедшие после войны годы пережила она немало: и лагерь, и унижения, и обиду. Вдоволь потеоретизировав, поспорив на тему, что такое правда жизни и правда искусства, решили пригласить на съемку саму Русланову.

— Так, — сказал, ухмыляясь, Карелов. — Жених есть, осталось уговорить невесту. Согласится ли?

Вопрошающе переглядывались между собой и все мы, причастные к съемкам.

Второй режиссер Слава Березко осторожно предупредил:

— Вообще-то слух ходит, артистка она с гонором. Словцо крепкое врезать может.

— Не лучше ли взять хорошенькую артисточку, эдакую козочку, а голос подставить руслановский, и все дела, — высказался кто-то из ассистентов.

— Карелов вскочил, нервно выхватил у меня окурок, несколько раз затянулся и отчаянно прокричал, ударяя кулаком себя в грудь:

— Да ведь она настоящая! Настоящая же!

— Ну чего психовать? Звонить, и сейчас же, надо, — посоветовал Березко. Карелов, тяжело вздохнув, вытер вспотевший лоб рукавом, обратился ко мне:

— Семеныч, звони ты. Как коллега коллеге.

Я старался как можно мягче, дабы не подлить масла в огонь, объяснить, что мой звонок может быть дурно истолкован Лидией Андреевной. С каких это пор артист артиста приглашает в фильм? Дескать, голова должна болеть у постановщика. Так и порешили.

Утром в гостиничный номер зашел ко мне сияющий Карелов:

— Значит, так, Семеныч. Троекратно перекрестясь, звоню. Слышу в трубке на басовитых низах: «Алле». Ну, я то да се, пятое-десятое... Мол, без вас, Лидия Андреевна, фильма не будет. А она мне такой вопросик: «Солдаты настоящие будут или статисты переодетые?» Тут я дрожащим тенорком, вроде как бы обиделся: как можно, мол, нашу героическую армию доверить статистам. «Тогда так, — она мне басит, — ты, гражданин начальник, посылай за мной машину, а я пока поглажу кофтенку и юбчонку». Я, конечно, как могу, благодарю ее и говорю, что спешить не надо. А она мне: «Ты, гражданин начальник, должен знать: солдату кашу и песню надо во время подавать!»

Карелов, разгоряченный, отмерил несколько шагов по комнате, сел на краешек кровати и с грустинкой проговорил:

— Гражданином начальником назвала меня. Как думаешь, по лагерной привычке или из озорства?

— Вряд ли к унижению можно привыкнуть, — ответил я, — шутила, конечно. Однако, согласен, шутка больно хлесткая.

На танкодроме (место, где велись съемки) все было в движении и непривычно тихо: команды офицеров и режиссеров подавались вполголоса, вежливо. Во всем читалось напряженное ожидание легендарной артистки. Солдаты, нащипав полевых цветов, с букетами расселись на траве вокруг танка.

Подошла долгожданная машина. Триста солдатских голов повернулись к ней. Смешно и трогательно юноши тянули худенькие шейки и во все глаза всматривались в Русланову.

Она вышла, уже одетая в свой сценический костюм, и ничегошеньки в этой народной любимице не

было от «звезды», примы, эстрадной богини. Просто родная русская женщина.

— Господи, сколько сынков у меня, — прошептали ее губы. Видно было, как увлажнились ее глаза.

Карелов поздоровался с Руслановой. Она обняла его, как давно и близко знакомого человека, и хотела что-то сказать, однако осеклась. Обращаясь ко мне, вымолвила:

— А тебя я знаю. Ты — Макар Нагульнов. Наш человек! — И, схватив меня за руку выше локтя, шепнула: — Веди меня к солдатикам.

Мы все приближались к танку. Оператор А. Петрицкий, боясь упустить нерепетированный момент встречи артистки с бойцами, прилип к глазу камеры.

Лидия Андреевна призналась:

— Поверишь, коленки дрожат. Вот дуреха старая!

Солдаты, словно по команде, встали. Кто-то протянул ей букетик ромашек. Растроганная певица воскликнула:

— А ну, хлопчики, подсадите бабку на эту железяку!

В одно мгновение десятки рук потянулись к ней. Кто-то из офицеров обронил:

— Как генерала встречают.

— Бери выше, старик, — поправил его Карелов. — Она — генералиссимус русской песни. Так-то!

А Русланова уже на башне танка.

Стукнула каблуком по железу и, взвизгнув широкое, ядреное «Э-э-х!..», выбивая дробь, молодо прошлась по броне, звонко, раздольно запела: «Окрасился месяц багрянцем».

Все внимало этому чуду. Казалось, птицы умолкли в лесу, собаки притихли в соседних деревнях.

Русланова пела! Еще! Еще! И еще! Потом:

— Устала я маленько. Но петь еще буду. Тебе что спеть? — обратилась она к розовощекому парнишке.

— Мне бы «Валенки», — хлопая белесыми ресницами, сказал вконец смутившийся солдат.

Лидия Андреевна зашлась в счастливом смехе. Смеялись мы все. Нам всем было хорошо.

— Сыночек, дорогой, ну на тебе «Валенки»!

И запела.

Запела ее душа!

Сегодня все чаще приходится думать: как порой не хватает нашим артистам духовной силы, гражданского достоинства, творческой щедрости. Того, чем делилась она, непревзойденная Русланова, человек-песня. И никто ее не сломал. И никогда она не жаловалась, что, несмотря на «обкатку» лагерями, ей тесно в России. Россию, как саму Русланову, из берегов не выплеснешь!»

В последние годы жизни Лидия Русланова частенько болела, но это почти никогда не сказывалось на ее концертной деятельности. Она была легка на подъем. Сознание, что ее всюду ждут и она везде желанна, умножало ее силы. В связи с этим интересны, на мой взгляд, воспоминания Иосифа Кобзона об одном из эстрадных концертов с участием Руслановой.

«Приехав в гостиницу, я увидел скромно и безнадежно устало сидевшую в вестибюле Русланову. Я подбежал к ней и растерянно спросил:

— Барыня (так ее уважительно называли в эстрадных кругах), что вы здесь сидите?

— Да вот, сынок, прилетела, никто не встретил, номера нет; сижу, маюсь! Да, — грустно сказала она, — попробовали бы раньше Русланову не встретить! А теперь, видно, старую львицу всякий лягнуть может.

Я взял чемодан, подхватил ее под руку и повел в свой номер. Уложил отдыхать, а сам спустился к администратору. Позвонил прямо домой министру культуры Чечено-Ингушской АССР Тутаеву.

— Ваха! Кобзон говорит. У меня к тебе вопрос: приезд Руслановой в Грозный — это праздник для его жителей? Праздник! Правильно? А вот она сидит в гостинице, сама добралась из аэропорта, и ее никто не встретил и не поселил. Это что, хваленое кавказское гостеприимство?

Наступила «мхатовская» пауза. Через четверть часа в гостиницу примчались Тутаев и администраторы филармонии. Вспылив, Лидия Андреевна отошла в сторону. Назвала прибывших «охламонами». Недоразумение быстро разрешили. Появился шашлык, легкое кавказское вино, брынза, фрукты...

— Где у меня сегодня концерт? Когда выезд? — сверкнула грозным взглядом Русланова.

Оказалось, что концерт не запланирован. Считали, что в день приезда певица будет отдыхать и появится только завтра, на стадионе, в пролетке, запряженной тройкой лошадей.

— Ясно! Все артисты будут выступать, а старуха будет маяться в жалком номере!

— В люксе, — уточнил администратор. И тут нашелся Кобзон.

— Ребята! Вы забыли: у барыни сегодня концерт на Новых Промыслах, а мы с Капитолиной Лазаренко у нее в антураже! Как же забыли, а?

Все облегченно вздохнули. Выход найден! Вечером конферансье М. Гаркави объявил:

— Мы так любим Кавказ, ваш Грозный, что решили преподнести вам сюрприз: сейчас выступит певица, которую вы, вероятно, знаете и помните. Выступает Лидия Русланова!

Зал содрогнулся от аплодисментов. Все встали. М. Гаркави шепнул: «Как в Верховном Совете!» Лукаво посмотрев на Тутаева, сидевшего в первом ряду, Русланова сказала:

— Спасибо за встречу! Меня у вас в Грозном с самого утра так встречают! А теперь я вам буду петь!

Она пела полчаса. М. Гаркави за кулисами говорил остальным артистам:

— Все могут быть свободны. Теперь она будет петь сольный. Вы, друзья, не обижайтесь, но зрителям сейчас никто, кроме Лиды, уже не нужен!

Когда ехали в гостиницу, Русланова сказала:

— Кобзончик! Так кто у кого в антураже? А?

— Барыня! Когда вы на сцене, вся наша эстрада у вас в антураже!

Интересные воспоминания об одном из шефских концертов с участием Лидии Руслановой обнародовал недавно киноактер Кирилл Столяров:

«Закавказье. Мы спешим во Владикавказ, за сорок верст, возвращаемся с шефского концерта в воинской части строительного батальона. Мы уже не помним ни номера этой воинской части, ни командира этого подразделения... Торопимся! Опаздываем на дневное выступление во Владикавказе. Подъезжаем к городу. И вдруг...

Лидия Андреевна Русланова, которая сидит впереди нас, вскрикивает и хватается за сердце. Машина останавливается, шофер выбегает, открывает дверцу. Испуганно спрашиваем, что случилось. Оказывается, после выступления там, далеко, в той неизвестной воинской части, Лидия Андреевна забыла в огромном солдатском туалете на 24 персоны, на умывальнике, свои бесценные драгоценности. Бриллиантовая брошь, бриллиантовое колье, серьги, кольца — на десятки тысяч рублей. Пока мы разбираемся, где, что, как, куда, рядом останавливается пыльный грузовичок, из него выбегает маленький солдатик с пакетиком газеты. Протягивает Лидии Андреевне этот пакетик и говорит:

— Вот тут все. Извините, я спешу — в самоволку ушел. — И исчезает на своем грузовичке.

Лидия Андреевна разворачивает пакетик: дейст-

вительно, все в полной сохранности. Мы так и не успели достойно отблагодарить солдатика. Он исполнил свой долг — и исчез.

Через несколько дней Лидия Андреевна звонит нам в номер по телефону:

— Столяры! Помогите старухе, пойдемте на рынок сходим.

Мы с удовольствием сопровождаем Лидию Андреевну на прекрасный южный базар. Она приглядывается, торгуется, что-то выбирает и, наконец, покупает огромный хрен.

Отец спрашивает:

— Лидия Андреевна, зачем это вам?

— Сережа, родственникам пошлю. А то говорят: Русланова жадная, ни хрена не посылает».

Судьба распорядилась так, что не только первый в жизни сольный концерт, но и самое последнее выступление Лидии Андреевны Руслановой состоялось в Ростове-на-Дону, летом 1973 года. Мои друзья Валерий Алешин и Виктор Матвиенко, сидевшие на трибунах стадиона, где проходил концерт, вспоминали о триумфальном выступлении Руслановой — ей даже пришлось на «бис» дважды объехать на открытой машине вокруг футбольного поля — не хотели ростовчане прощаться с любимой певицей...

Но, увы, в сентябре того же года с легендарной певицей, которую Леонид Утесов назвал «русским самородком», простилась вся страна...

Поэт Виктор Боков, горячий поклонник Лидии Руслановой, написал прощальное стихотворение «Памяти Лидии Руслановой»:

Покоилась прекрасная царица

В тесовой келье, срубленной в бору,

Лежала, как румяная девица,

Что с вечера гуляла на пиру.

А мимо гроба шли простые люди,

В простых платках, поношенном пальто,

И плакали: — Руслановой не будет,

И так уж не споет теперь никто!

Как оценить, народ, твои рыданья?

Все золото земли не стоит их!

И падали на гроб цветы признанья,

И слезы жгли булыжник мостовых.

Мир праху твоему! Твой голос вечен,

Он сопричастен радости земной.

Ширококрылой птицей каждый вечер

Летит он над российскою землей.

«Она работала до последнего дня. В августе 1973 года еще пела в Таганроге и Ростове... Ей пришлось совершить лишний круг, чтобы все разглядели ее — гордую, статную...», — вспоминает Людмила Зыкина.