«Отец всегда жил по совести и любимому делу отдал себя без остатка…»

СТАТЬ ХУДОЖНИКОМ ИЛИ ХИМИКОМ?

Однажды старинный папин друг академик Виктор Иванович Спицын спросил меня: — Хочешь, расскажу, как твои папа с мамой познакомились? Это было летом 1923 года в Болшеве, доме отдыха ученых. Мы были тогда молодыми учеными. Входим в приемный зал, а там прехорошенькая брюнетка сидит — вышивает. Баландин подошел к ней и больше не отходил... Телевидения тогда еще не было, мы гуляли, играли в шарады... Жили тогда бедно, голодно, но весело! Алексей Александрович был добродушным, блестяще образованным и интересным в общении человеком... Большим выдумщиком — затевал веселые игры.

В феврале 1924 года папа венчался в церкви с Валентиной Алексеевной Державиной. На моих родителей, да и на меня тоже, большое влияние оказали семейные традиции.

Мой прадед, дед и отец имеют сибирские корни. Мой дед, Александр Алексеевич Баландин, минералог, приват-доцент Петербургского университета, от своего отца получил большое наследство и стал крупным промышленником: он владел мельничными предприятиями, магазинами, угольными шахтами, был акционером Енисейского пароходства. И при этом оставался кабинетным ученым и скромным человеком. У него была огромная библиотека. Изданный в 1899 году каталог книг А. Баландина, находящихся в Енисейске, содержит 128 страниц.

Моя бабушка, Вера Арсеньевна, была родом из Минусинского уезда Красноярского края. Она окончила с золотой медалью гимназию, потом училась в Петербурге на Бестужевских женских курсах на физико-химическом отделении. Лето Вера Арсеньевна проводила в Енисейске. Здесь она и познакомилась со своим будущим мужем, при этом Александр Алексеевич обещал не препятствовать ее научной и общественной деятельности. Молодые поехали в Париж, где Вера Арсеньевна слушала лекции в Сорбонне и работала в институте Пастера.

Развитие производительных сил Сибири, даже в ущерб личному, было девизом и руководством к действию патриотически настроенной Веры Баландиной. Она доказала жизнью верность своим принципам. С ее участием на средства семьи были от-

крыты первые месторождения алмазов в Сибири, начаты разработки угля на Черногорских копях - от них была построена железная дорога до Абакана. В Енисейске она открыла частную бесплатную женскую школу, народную читальню и библиотеку, организовала передвижной музей для лекций и народных чтений. Благодаря инициативе бабушки был построен на средства семьи Народный дом с театральной сценой, открыт книжный магазин. И это не весь перечень дел Веры Арсеньевны Баландиной... Отрадно, что сегодня в городском музее Черногорска и в Енисейске появились материалы о деятельности Веры Арсеньевны, проводятся краеведческие чтения имени В.А. Баландиной.

Бабушка оказала огромное влияние на моего отца. К сожалению, я не могла ее расспросить обо всем сама, потому что была мала и началась война. А в 1943 году Вера Арсеньевна уже умерла. Она с детства привила сыну любовь к химии. В их просторном доме была устроена химическая лаборатория, и детям разрешалось не только бывать там, но и что-то делать своими руками. Отец с малых лет изучал европейские языки (он написал позже в анкете: «владею испанским, итальянским, голландским (слабо), немецким, английским, французским (свободно)», увлекался живописью. Какое-то время он мучился вы-

бором: стать художником или химиком. Вера Арсеньевна посчитала, что сын должен стать медиком, чтобы больше пользы принести родному краю. И поскольку тогда была непререкаема традиция послушания родителям, два года отец проучился в медицинском институте в Москве и Томске, но потом судьба все равно привела его к химии.

Сестра отца Вивея (в Святцах Вивея — Живая) тоже стала, как мать и брат, химиком. В то же время с ранних лет она интересовалась стихосложением и даже впоследствии, опередив свое время, разработала оригинальный графический метод анализа стихотворений — теперь эта область относится к математической лингвистике. Вивея Александровна не имела своей семьи и всю жизнь посвятила нашей. Она была верным другом и помощником своей матери и моего отца.

Я рассказала о корнях Баландиных, но не менее замечателен и дворянский род, из которого вышла моя мать.

В 1930 году папу послали в научную командировку в Германию и Францию. Мама поехала за границу с отцом — она работала чертежницей в посольстве. В это время ее отца, Алексея Никитича Державина, профессора, известного в текстильном деле специалиста, арестовали по делу Промпартии. Алексей Никитич достиг высокого положения собственными усилиями. Он был из тех, про кого говорят: он сам себя сделал. В 15 лет он остался без отца и пошел работать. Потом поступил в Высшее техническое училище (позднее — МВТУ им. Баумана), получив по

конкурсу стипендию. Он занимался переводами (при этом английский язык освоил по самоучителю), очень успешно работал на текстильных фабриках. Он прошел путь от простого мастера до главного инженера.

В 1930 году Алексея Никитича Державина обвинили в том, что он якобы препятствовал развитию ткацкого дела. В действительности же Алексей Никитич возражал против применения в ткацком производстве плохого хлопчатобумажного сырья. В те годы оборвались связи ткацких фабрик со Средней Азией. «Из ерунды и получится ерунда» — такой была позиция Державина. Он предложил стандартизацию сырья. В это время с Раменской фабрики уехали все английские специалисты, дед стал главным инженером этой фабрики. Он законсервировал все ткацкие машины, чтобы не портить их недоброкачественным хлопком.

Ни одно ложное обвинение в свой адрес А.Н. Державин не подписал. И потому меру «наказания» ему ограничили ссылкой в Ивановскую область, где все же позволили работать по специальности.

Просветительские традиции дворянской семьи матери и крепкие устои династии промышленников отца определили жизненное кредо моих родителей. Его не смогли поколебать ни новые порядки молодой Советской республики, ни отнятые состояния. Да, им пришлось «полюбить» блюдо под названием «заяц по-вегетариански» (так значилась в меню столовой МГУ тушеная капуста с морковью)

и терпеть бытовую неустроенность. Но это не убавило их трудолюбия, творческого азарта и доброжелательного отношения к людям. Жизнелюбие родителей питала любовь друг к другу и профессии. Правда, мама, инженер по образованию, посвятила всю жизнь отцу. Он отвечал ей нежностью, преданностью... И цветами...

ПЕРВЫЙ АРЕСТ

Патриарх отечественной химии Николай Дмитриевич Зелинский был учителем А.А. Баландина. Он оставил Алексея Александровича при своей кафедре. Учитель оценил физико-химическую подготовку своего ученика и создал ему все условия для быстрого роста. Это П.Д. Зелинский наставил отца на путь катализа. Увеличение скорости химических реакций (катализ) — это важная проблема химии. 80 процентов тяжелой промышленности основано на катализе. В возрасте 31 года Баландин опубликовал в 1929 году первый вариант мультиплет-

ной теории катализа. Ученики Н.Д. Зелинского рассказывали, что глаза Николая Дмитриевича блестели, а его лицо выражало явное удовольствие, когда он говорил о работе Баландина. Как автор новой теории катализа Алексей Александрович очень скоро стал известен в научных кругах.

Николай Дмитриевич Зелинский рекомендовал отправить отца в Германию и Францию в годичную научную командировку для изучения системы образования, особенно в области химии. В Германии отец общался с известными учеными, работал в лабораториях, опубликовал две статьи по химии. Тогда и родилась у него мысль о создании первой специализированной лаборатории для подготовки кадров в новой области: уже были очевидны широкие перспективы промышленного использования катализа.

По возвращении из заграничной командировки отец высказал идею о создании лаборатории Николаю Дмитриевичу Зелинскому — учитель горячо ее поддержал. Так впервые в мире в 1930 году на химфаке МГУ А.А. Баландин начал чтение курса «Органический катализ». За рубежом только через 10 лет началась подобная специализация выпускников вуза.

В 1935 году отец перешел работать в Институт органической химии АН СССР, но не оставил и своих занятий в МГУ. Это случилось в год моего рождения. Мама рассказывала, что, когда отец приходил домой обедать, я начинала плакать и успокаивалась лишь тогда, когда мама клала меня на подушку рядом с папиной тарелкой. Потом меня относили спать в коробку из-под шляп: тогда мало что можно было купить в магазине.

Неожиданно для всех 17 июля 1936 года отца арестовали. Это был гром среди ясного неба! Но когда на собрании в МГУ поставили вопрос об исключении Баландина из секции научных сотрудников и из членов профсоюза, все проголосовали за исключение.

—    Кто против, кто воздержался? — спросил председатель.

—    Я! — ответила Анна Андреевна Толстопятова и пояснила, что воздерживается от голосования потому, что арест Баландина считает недоразумением, которое скоро выяснится. После этого фамилию Анны Андреевны вычеркнули из списка делегатов на Московскую профсоюзную конференцию, а потом и уволили из вуза.

Арест заставил родных волноваться за здоровье отца: в семь лет он перенес тяжелую операцию (в Париже ему делали трепанацию черепа), с детства он неважно слышал, в 1926 году у него обнаружили редкий случай глаукомы... Заключение под стражу могло ухудшить и без того слабое здоровье Баландина. Незадолго до ареста отца наградили Большой Менделеевской премией. Лишившись материальной поддержки, родные попытались получить вознаграждение, положенное ему. Но не тут-то было...

Бабушка Вера Арсеньевна имела много влиятельных знакомых — она всех подняла на ноги для защиты сына. К освобождению отца подключился и Н.Д. Зелинский. Он, В.И. Вернадский, другие ученые написали письма в защиту Баландина. Потом многие говорили, что, будь это 1937 год, отец попал бы не в ссылку в Оренбург, а в лагеря.

Н.Д. Зелинский дошел до Вышинского, не заботясь о собственной безопасности, — в годы массовых репрессий не считались ни с какими авторитетами. Знаменитому академику, ученому с мировым именем все же удалось добиться освобождения своего ученика в 1939 году. Вернувшись в Москву, Баландин с головой погрузился в прерванные дела. Говорили, что его работоспособность удивляла и восхищала всех, кто его знал.

«СКАЖИТЕ НИНОЧКЕ, ЧТО Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ»

Казалось, для нашей семьи настала наконец спокойная жизнь... Но длилась она недолго. Началась война. Папа заболел крупозным воспалением легких. Он лежал в больнице, когда началась эвакуация Академии наук в Казань. Отца везли в последнем поезде: его пришлось заносить в вагон на носилках. Жизнь в Казани была тяжкой. Мама проявляла чудеса изобретательности, чтобы обеспечить необходимое питание для больного отца. В больнице его навестил директор Института органической химии А.Н. Несмеянов. Отец рассказал ему о теории, которая родилась во время тяжелейшей болезни. Научная мысль отца, видимо, никогда не отключалась и жила как бы независимо от его физического состояния. Александр Николаевич Несмеянов идеи больного ученого оценил высоко и похлопотал о его переводе для лечения в санаторий «Боровое» (Казахстан). Здесь, в эвакуации, жили и работали маститые ученые.

В Боровом здоровье отца поправилось. Санаторий располагался на берегу озера, а на противоположном, в школе-интернате, жили дети сотрудников Академии наук. Здесь я пошла в первый класс. В 1943 году наша семья вернулась в Москву. Тут семью постигло большое несчастье — умерли дед Алексей Никитич Державин и бабушка Вера Арсеньевна Баландина. Мне кажется, она умерла от горя...

Бабушка пережила эвакуацию вместе с нами в Казани, Боровом. В Москве она оставила комнату в коммунальной квартире и деньги на оплату жилья. Вернувшись, она узнала, что ее выселили за большую задолженность: оказывается, за жилье не платили. Это было и недоразумением, и несправедливостью — ведь бабушка властям Енисейска подарила большой дом, который имела право продать. А с ней так обо-

шлись... От расстройства бабушка заболела, лекарств в войну достать было невозможно... И все же я думаю, что ее погубило не только это, но и душевное потрясение...

После смерти бабушки сестра отца Вивея Александровна Баландина стала жить с нами. Отец много и напряженно работал. Я училась. Мама и тетя вели хозяйство и во всем помогали отцу. По выходным мама отправляла нас с отцом погулять. При этом она говорила папе:

— Надо иногда и не читать. Идите в цирк или зоопарк.

И мы шли...

В 1943 году отца избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. В 1945 году за работы по органическому катализу наградили орденом Трудового Красного Знамени, а в 1946-м А.А. Баландин был удостоен Сталинской премии второй степени. В этом же году за работы по каталитическому получению мономеров для производства искусственного каучука его наградили премией имени С.В. Лебедева первой степени.

В феврале 1949 года общественность отметила 50-летие Алексея Александровича
Баландина. Торжественное заседание, поздравительные

речи, ужин в Доме ученых, заздравные тосты... Вскоре отец поехал на завод в Рыбинск, где внедряли его новый катализатор. Вернулся 31 марта. Кончились школьные каникулы, и поэтому строгие родители отправили меня спать в десять вечера. Через какое-то время я услышала разговоры, но, поскольку любопытничать у нас было не принято, я полежала немного и заснула.

Утром проснулась — опять слышу голоса. Интуитивно я поняла, что случилось несчастье. Мне было 14 лет, я была наивна, как все дети, которых не посвящали в проблемы семьи, что уж говорить о стране... И все же я догадалась, что у нас идет обыск, просто до моей комнаты еще дело не дошло. Я своим детским умом почему-то решила спрятать безобидную игрушку, подарок из Англии, потому что на ней была надпись по-английски. Это была картонная коробочка, на дне ее нарисован жонглирующий клоун. В коробке катались маленькие шарики, которые надо было загнать в заветные лунки. Эта игра до сих пор хранится в моем доме — ей уже больше 50 лет.

Мама зашла ко мне, достала из комода часики и сказала:

— У тебя через месяц день рожденья, мы с папой хотели подарить тебе часы. Давай я их сейчас тебе надену.

Обыск в нашей квартире длился долго. Днем к нам пришли доктор, сотрудники отца — их всех держали до окончания обыска, то есть всю ночь. Позже я узнала, что у отца конфисковали 12 неопубликованных работ, почему-то забрали полевой бинокль деда, пианино, старинные книги. Кстати, в них нашли иностранную валюту начала века. Дед Алексей Никитич Державин привез деньги давно, когда учился за рубежом. Он не раз искал их, но так и не нашел. В семье считалось, что деньги потеряны. И надо же было, чтоб валюту нашли чекис-

ты, когда деда уже не было в живых... В этот же день тетя Вива передала мне слова отца:

— Скажите Ниночке, что я ни в чем не виноват.

В этот страшный час отца заботило, как я отнесусь к его аресту, и как со всем этим буду жить... Мама носила на Лубянку передачи. Вернувшись оттуда, однажды сказала мне:

— Если тебе будут предлагать сотрудничать, я тебе не советую соглашаться...

Мне было шестнадцать, я многое уже понимала. Коллеги отца удивлялись, почему накануне ареста Баландин вступил в партию. Он никогда никому о таком желании не говорил. А я знала, что отец пошел на этот шаг для того, чтобы участвовать во внедрении своих изобретений на сверхсекретных заводах. Кстати, в партию его приняли единогласно. А когда Алексею Александровичу высказали пожелание работать еще плодотворнее, Н.Д. Зелинский ворчливо (ему было 88 лет) заметил: уж куда больше трудиться, Баландин и так всю жизнь отдает науке.

В НОРИЛЬСКЕ ПАПА ДАЛ РАСПИСКУ?

Мы остались без средств к существованию, жили на две пенсии по инвалидности — мамы и тети Вивы. На жизнь не хватало, и мы стали брать заказы в инвалидной артели: втроем мы клеили картонные коробки. Я училась, меня приняли в комсомол. По окончании школы получила серебряную медаль (из-за четверки по геометрии). Наша квартира стала коммунальной — в папину комнату вселилась семья сотрудника «из органов». Она запомнилась мне доброжелательностью. Нас часто звали в гости на телевизор, которого у нас не было.

О годах ссылки, о Норильлаге отец никогда не рассказывал, может быть, маме только... Мне кажется, что папа в Норильске дал расписку не разглашать то, что связано с секретным городом. О го-

дах лишений знаю только по воспоминаниям других людей. В семье Зелинских рассказывали такую историю.

Н.Д. Зелинского вызвали на Лубянку.

—    Вы так защищаете Баландина, — сказали академику. — А знаете ли вы, как он плохо о вас отзывался?

—    Да ни за что не поверю! — запротестовал Николай Дмитриевич.

—    Убедитесь сами, — ответили ему и назначили день.

Академик пришел на Лубянку, его спрятали в соседней комнате. На допрос вызвали Баландина. Что там ему говорили, не было слышно, но усталый голос Баландина не оставлял сомнений:

— Не поверю никогда! Я благодарен учителю за все, что он для меня сделал.

Так ученые посрамили следователей НКВД.

В нашем семейном архиве есть письма отца из Оренбурга от 1938-1939 годов, из Норильска от 1953 года. Несмотря на жизненные тяготы, ни в одном из них нет жалоб, но обязательно есть строки и рисунки «для Ниночки», как писал папа. Уж не знаю, как папа дал знать, что он остался без шапки. Об этом я узнала от Анны Андреевны Толстопятовой, профессора, доктора химических наук.

Отец в Норильске работал рядовым химиком. Рассказывали, что Баландин жил в большом бараке с уголовниками, где часто бывали драки. Позднее для ученого отгородили фанерой уголок, где было более безопасно. Однажды зэки у отца решили отнять деньги и пырнули его ножом в живот. К счастью, рана оказалась неглубокой (спас толстый ватник), а в кармане его нашли всего-то один рубль. В другой раз у него отняли шапку, и тогда отец стал заменять ее полотенцем: обмотает им голову и выходит из барака. И вот когда об этом дошел слух до Москвы, Баландину стали отправлять шапки. Кто их посылал и сколько, неизвестно. Анна Андреевна говорила, что отец получил шесть. Изредка отцу разрешалось переписываться с семьей и получать посылки. Например, Алексею Александровичу посылали даже полушубок, но достался ли он отцу, неизвестно. Не будешь же об этом спрашивать по возвращении в Москву, тем самым напоминая о лагере... А сам он о норильском заключении не рассказывал...

Вот что Анна Андреевна Толстопятова написала об отце в книге «Алексей Александрович Баландин. Очерки, воспоминания, материалы» (М.: «Наука», 1995):

«А.А. Баландин обладал удивительной работоспособностью и способностью заниматься творческой работой в любых условиях, видимо, это и помогло ему перенести тяжелые условия изоляции. Вскоре после возвращения, в 1953 году, А.А. дал мне общую тетрадку, которую привез из Норильска. Помню, как я волновалась, когда везла эту тетрадку на дачу, чтобы поработать там. Мне казалось, что я везу бесценный клад. Это были рукописи его работ, написанные в январе и феврале 1951 года...». В Норильлаге.

После второго ареста отца А.А. Толстопятова стала читать старшекурсникам курс, который раньше читал А.А. Баландин. Однажды И.Ф. Вельский, дипломник Анны Андреевны, произнес на вечере тост «За здоровье академика Баландина!» — этот факт стал разбирательством на комиссии, после чего И.Ф. Вельский, А.А. Толстопятова и некоторые другие сотрудники университета были уволены. Анну Андреевну всегда отличали глубокое уважение и честность по отношению к отцу. Она проявляла бесстрашие и принципиальность в самые опасные годы репрессий, когда ее неоднократно вызывали на допросы о Баландине.

В личном архиве отца хранится его переписка с Федором Трифоновичем Киреенко. Судя по письмам, именно его отец просил переслать из Норильска в Москву все записи, которые он вел, работая в опытно-металлургическом цехе. Документы были высланы Баландину только по запросу Института органической химии. В книге, о которой я уже упоминала, А.А. Толстопятова среди бумаг отца нашла такой текст:

«Способ получения никелевого порошка из меди и растворов. Как известно, такой порошок применяется при очистке никеля от меди перед электролизом. Требуется повысить его активность. В таком мелкораздробленном никеле много общего с катализаторами. На основании опытов удалось изучить теорию

этого процесса, близкую к теории катализа. Одновременно получаются практические результаты».

Книга об А.А. Баландине, откуда можно почерпнуть информацию об Алексее Александровиче как об ученом, основавшем теорию катализа, как о химике-органике, физикохимике, продвинувшем вперед советскую науку, вышла в свет очень малым тиражом — всего 500 экземпляров. Вот почему я хочу привести полностью статью Ф.Т. Киреенко «А.А. Баландин в Норильске».

Ф.Т. КИРЕЕНКО ВСПОМИНАЕТ

Я часто вспоминаю Алексея Александровича Баландина. Работа вместе с ним оставила незабываемые впечатления. В моем представлении он — классический ученый и очень мужественный человек, достойный подражания.

Знакомство с А.А. Баландиным началось так. Однажды в 1950 г. мне позвонил по телефону главный инженер Норильского комбината и спросил, известен ли мне академик Баландин? Я ответил ему, что знаю Баландина как автора теории катализа. После вопроса о том, сможем ли мы предложить ему подходящую работу, я понял, что академик Баландин находится в Норильске. Я разъяснил главному инженеру характер возможной работы, и после дополнительных вопросов и некоторых, как мне показалось, колебаний он решил направить А.А. Баландина к нам, в опытный металлургический цех.

К тому времени в цехе уже было выполнено несколько исследований по технологии получения активного никелевого порошка, который был нужен для тонкой очистки никелевых растворов от меди. Мы уже начали и проектные работы по организации производства порошка, но еще требовалось убедиться в надежности новой технологии в случае каких-либо изменений в смежных производствах. С этой целью намечались исследования кинетики

восстановления оксидов никеля разного происхождения с применением восстановителей разного состава. Я намеревался предложить А.А. участвовать в этой работе и к нашей встрече подготовил для него отчеты, лабораторию и выделил сотрудников.

А.А. Баландин появился в цехе в сопровождении наших инженеров и привлек к себе всеобщее внимание. Может быть, поэтому он был несколько взволнован и смущенно улыбался, слегка склонив голову. Он с готовностью принял мои предложения, и я привел его в лабораторию.

В следующие дни он очень быстро собрал установки, обзавелся «хозяйством». Опыты по кинетике восстановления окислов никеля проходили легко и успешно. Труднее давались измерения величины поверхности оксидов и металлических порошков методом адсорбции азота. Алексей Александрович пользовался этим методом явно без удовольствия. Прибор для измерения часто ломался, требовалось много труда и терпения, чтобы получить надежный результат.

Через несколько месяцев намеченный объем работ был завершен, составлен отчет. Проектные работы получили дальнейшее развитие, и было начато строительство цеха для получения активного никелевого порошка.

Нужно сказать, что Алексей Александрович не обнаруживал особого интереса к вопросам собственно технологии производства активного порошка или к конструированию аппаратуры по той причине, что его сразу увлекли вопросы познания сути самого явления. Действительно, почему металлический никель в одних условиях вытесняет медь из растворов ее солей, а в других — совершенно неактивен? Опыты по получению активного никелевого порошка указывали на определенное значение в этих процессах деформации кристаллической решетки никеля. Возникал вопрос: какие соответствия долж-

ны быть в строении решеток никеля и меди, чтобы могла протекать реакция выделения меди из растворов? Простой характер реакции, четкое проявление фаз и их устойчивость, казалось, могли облегчить познание причин явлений, которые часто наблюдаются и в других гетерогенных процессах. А.А. Баландин обложился журналами, делал много заметок и вычислений, задумывался.

Стало ясно, что какие-либо производственные проблемы нашего комбината не смогут теперь его увлечь. Поэтому на будущее я решил не привлекать его к решению запланированных цеху тем, а подождать его предложений. Одновременно нами была приобретена новая аппаратура для структурного анализа и запрошены дополнительные ассигнования на проведение поисковых работ. Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. В 1953 г. в управление комбината поступила правительственная телеграмма с указанием немедленно отправить академика А.А. Баландина в Москву. Уже в Ленинграде я получил от него письмо с просьбой прислать черновые записи по работе. Все, что было у меня, я ему выслал. Может быть, он ими и воспользовался.

Встретился я с Алексеем Александровичем снова только в конце 1954 г. Он показал свои «владения» в университете и Академии наук. Тогда он, кажется, интересовался осуществлением реакции под давлением водорода. Во всяком случае, мне так показалось.

В Москве я его увидел другим. Он был не такой подвижный, очень усталый. Это было неудивительно. Он нес огромное бремя организационных обязанностей, и вряд ли они были ему по душе. Потом я слышал, что он часто и подолгу болел. Затем наступил печальный исход. Мне трудно все это себе представить, так как слабым я его не видел.

ПИСЬМО А.А. БАЛАНДИНА ИЗ НОРИЛЬЛАГА

Дорогая, любимая моя Валечка!

Твое письмо от начала прошлого месяца получил, так же как и две бандероли с газетами. Большое спасибо. Это мое письмо придет к тебе, вероятно, перед началом приема посылок. Хотя я и знаю, как вам трудно посылать посылки, но все-таки обращаюсь к тебе с просьбой прислать мне за навигацию некоторые вещи, как и в прошлые годы.

1.  Мясных консервов 15 кг, желательно в банках по 250-300 г. Они меня очень выручают.

2.  Поливитамины, драже, 12 склянок, желательно Щелковского витаминного завода.

1.  Сахар, как и прежде.

2.  Из лекарств: дибазол, папаверин (от камней, недавно неожиданно опять был небольшой приступ), без добавок, кроме сахара; лекарства из сушеной кукурузы, как присылали в прошлом году; вазелин; если что-нибудь от сердца или одышки — то без брома, чтобы не усиливать некоторую сонливость, которую чувствую во второй половине дня.

3.  Сушеной черной смородины.

4.  Шерстяных носков, 3 пары.

Только больше мне, пожалуйста, ничего из вещей, продуктов и лекарств не присылайте, разве самую малость; мне их негде хранить. Из прежде присланных лекарств у меня еще много осталось.

Живу и работаю я по-прежнему и на старом месте. О моем глазе ты не беспокойся. С декабря, когда он заболел, положение его не ухудшается. Слева внизу поля зрения образовался светлый сектор. Такое пятно бывает после того, как посмотришь на яркий свет. Возможно, что причина — местное кровоизлияние, о котором ты пишешь, а может быть, — это следствие работы с металлографическим микроскопом, которой я тогда усиленно занимался. Может быть, и то, что ночью попадал пепел от соседей, курящих на верхних нарах. Если не пройдет, то весной надо будет попытаться заняться лечением, для чего отпрашиваться в городскую больницу. Впрочем, остается здоровым еще левый глаз.

Погода здесь стала более теплая, но ветреная, а вчера была очень сильная снежная буря, каких я здесь еще и не видел. Все-таки приятно, что зима проходит, а следующая будет еще только через полгода. Надеюсь, что она будет здесь для меня последняя. Зачеты мне идут, как прежде. Диетпитание на апрель месяц продлили. По случаю снижения цен купил здесь в буфете 3 лимона по 1 руб. 65 коп. Вот сколько я написал о себе!

Как всегда, с нетерпением жду от вас писем. Мысленно я всегда с вами, мои дорогие. Я всегда хочу знать, как вы живете. Как твое здоровье? Что ты делаешь? Нашла ли уже комнату на лето? Как идет ученье у Ниночки? Дружит ли она с другими девушками, как живет Вивочка?

Крепко, крепко тебя целую, моя радость, мое красное солнышко. Живу надеждой пожить еще вместе. Желаю тебе здоровья, сил, бодрости и радости жизни. Крепко целую нашу ненаглядную Ниночку и желаю ей всего самого, самого лучшего. Дорогую Вивочку от всей души целую и желаю ей здоровья, сил и успехов. Привет родным. Пишите. Горячо тебя любящий муж твой Алеша.

4/4-53 г.

«...МИР ОБЕДНЕЛ...»

Только в 1953 году Алексей Александрович вернулся в Москву — для этого немало сил снова приложил его учитель Николай Дмитриевич Зелинский. Он начал ходатайство в защиту Баландина сразу после второго ареста: опять дошел до Молотова, написал письмо Сталину. Безуспешно. И только после смерти «отца народов» с помощью видных адвокатов Зелинскому удалось добиться реабилитации своего ученика, его восстановили в должностях, вернули награды и звания, дали квартиру. Возвращая отцу награды, офицер КГБ вернул и рабочую тетрадь с бесценными записями, которую чудом тогда удалось спрятать. Баландин сразу по возвращении из Норильска опубликовал три статьи в «Докладах АН СССР», что доказывает: Алексей Александрович ни в каких условиях не прекращал научной работы.

В этом же году бывшему политзэку поручили дело государственной важности. Баландин возглавил группу ученых от Академии наук СССР, которая в числе других «бригад» из Госплана, Комитета по науке и технике занялась перспективным планированием в области науки на 15 лет вперед. Проблема «Катализ» была поручена Баландину, он же возглавил и научный совет при АН СССР. Таким образом, он много лет координировал и обеспечивал необходимым все научные работы по катализу в институтах АН СССР, вузах и отраслевых институтах, держал связь с зарубежными научными центрами и академиями наук соцстран.

С 1954 года начали работу Международные конгрессы по катализу. Четвертый, в 1968 году, проходил в Москве. А.А. Баландин для его подготовки приложил немало сил, но участвовать в нем ему уже не довелось...

Отец и раньше не отличался крепким здоровьем, а после лагеря оно ухудшилось. Он часто стал работать дома, в больнице, в санатории «Узкое».

Туда приходили его сотрудники. Даже серьезные недомогания не могли прервать его научную работу. При этом он успевал читать научные журналы и книги, художественную литературу.

При встречах с коллегами, студентами Алексей Александрович всегда интересовался их здоровьем, работой, личной жизнью. Раиса Петровна Михайлова рассказала, что у сотрудников химического факультета, где Баландин был деканом, была традиция отмечать новый учебный год «арбузником»: после отпусков все собирались на арбузы, дыни и другие фрукты и делились летними впечатлениями. Вместе любили отмечать и Новый год. Всегда душой таких встреч был Алексей Александрович.

А.А. Баландин воспитал немало учеников — они продолжают его дело. Во всем мире известны фундаментальные исследования академика Баландина. В историю отечественной науки он вошел как крупнейший ученый-химик, автор мультиплетной теории гетерогенного катализа, позволившей связать каталитическую активность вещества с его атомно-молекулярными характеристиками. Его теория очень важна для химической промышленности. В 1958 году А.А. Баландин был награжден в связи с 60-летием со дня рождения вторым орденом Трудового Красного Знамени.

Последние годы жизни отец часто болел — давали о себе знать и годы заключения и напряженная научная работа, которая была главным смыслом жизни А.А. Баландина. На 69-м году жизни 22 мая 1967 года отец скончался. Соболезнования семье, АН СССР пришли от видных ученых из многих стран мира. Профессор Э.К. Ридил (Великобритания) написал: «Со смертью профессора Баландина мир обеднел теми немногими, кто действительно сделал оригинальный вклад в нашу науку, Россия лишилась специалиста, признанного во всем мире, авторитета по структуре поверхности в гетерогенном катализе».

...Моя дочь Анна избрала профессию, близкую к профессии деда, она окончила физфак МГУ, защитила кандидатскую диссертацию. Сейчас увлеклась иммунологией. Работает в Париже. Недалеко от тех мест, где 100 лет назад работала ее прабабушка Вера Арсеньевна. Надеюсь, ее деда порадовали бы научные успехи Анны.

Если бы можно было иметь еще одну жизнь, Алексей Александрович Баландин прожил бы ее так же, как первую. Отец всегда жил по совести и любимому делу отдал себя без остатка...