МАМЦЕВА Татьяна Фроловна (5 лет в ГУЛАГе).

Мне 79 лет. В 1936 г окончила Сталинградский фармтехникум. Как сирота училась и работала в аптеке.  По  окончании  отправили  в  Астраханскую  область  в пос. Володаровка, где я проработала в аптеке 4 месяца. Перевели в пос. Петропавловку на Волге, где приняла маленькую аптеку, нас было трое. В 193 9 перевели в Астрахань. Назначили заведующей аптекой, нас было чуть больше — 7 человек.

В 1940 г. Москва с моего согласия направила меня на Дальний Восток в Уссурийскую область в город Ворошилов-областной. Меня назначили помощником заведующей аптеки №30. Через месяц назначили фарминспектором Межрайонной конторы Облаптекоуправления. В нашем подчинении было 30 аптек по области.

Управляющая Аптекоуправлением уезжала на курсовые мероприятия с последующим отпуском. Я, как ее помощник, осталась одна, мне было 22 г. В 1940г. на Дальнем Востоке очень припахивало войной. Из районов звонили, что закрывают аптеки — всех фармацевтов взяли на военную переподготовку. Я ежедневно звонила в военкомат, упрашивала оставить хотя бы одного фармацевта в аптеке. И так четыре месяца. По приезду управляющей я приняла 30-ю аптеку. Началась война. Из аптеки №30 в первые дни мобилизовали 19 фармацевтов, не имеющих детей до 3 лет, в том числе и меня, будучи беременной.

Через 3 месяца меня из армии уволили, так как я попала в роддом. Родила недоношенного ребенка, через полтора месяца он умер. Я приняла аптеку при областной базе, где проработала до 1947 г. В 1947 г. перебралась во   Владивосток,   меня   назначили   старшим   фарминспектором Крайаптекоуправления.

В 1950 г., ночью 3 человека из КГБ, к слову, один бывший управляющий аптекоуправления г.Уссурийска, предъявили ордер на обыск и арест и увезли в подвал КГБ. Утром предъявили обвинение — контрреволюция. Я возмутилась, спрашиваю: «Вы сами читали эту бумагу, которую предъявили

мне?». На второй день предъявили обвинение — антисоветские! высказывания среди своего окружения ст.58 п. 10. Через пять дней перевели в тюрьму в одиночную камеру. Начались допросы. Следователь был очень молодой, активный, как необъезженная лошадь. Обвинение: «Вы порочили советскую продукцию и восхваляли зарубежную. Вы говорили, что у нас есть беспризорники». Действительно, как-то в разговоре я рассказала, как на лечебном факультете был мальчик — беспризорник, на нем был бушлат, как у смазчика колес на железной дороге. Учился он отлично и в середине учебного года перешел в пединститут без всяких экзаменов. «Вы говорили, что у нас нет демократии» и т. д. Следователь записи допроса обобщал, делал свои выводы. Я не подписывала. Он меня оскорблял, унижал, шантажировал братом. Мой старший брат под Калачом был взят в плен, после был вывезен на Колыму, где пробыл 10 лет. У брата четверо детей. Следователь же всякий раз напоминал мне, что если я не подпишу, то брат не вернется с Колымы. Не увидит свою семью, детей. Я все подписала. Я не думала, что это повлияет на мою судьбу, на приговор суда.

Сидела я в общей камере. Часто плакала еще до суда, и как-то дежурный надзиратель посмотрел в «волчок» и сказал: «Нужно было чаще думать, что можно говорить, а что нельзя. Дадут 8 лет — поумнеешь». Мне дали 8 лет с последующим поражением в правах на 5 лет. Суд был закрытый. После суда я спросила следователя: «За что мне дали 8 лет?» Он ответил: «Отсидите два года, а там разберутся». Не умри Сталин, никто и не разбирался бы.

Первый лагерь был в Амурской области, сельхозработы. Нас было всего 250 человек всех возрастов и категорий, в том числе и рецидивисты. Было относительно спокойно. На два часа в обед приходили в зону, и нам показывали кино. В воскресенье выходной. Зимой плели маты и кайлили помойки. Летом в поле. В выходной хотелось одеться по-домашнему, по-праздничному, а утром моих выходных вещей не оказалось. Я заявила дежурному. Вещи нашли в чемоданчике медсестры. Таким путем моя судьба изменилась. Медсестру на общие работы, меня в санчасть медсестрой. Я не помню, кто меня учил делать уколы и внутривенно, но делала я это классически. Врач медицинской службы, очень добрая, хорошо ко мне относилась. Но ругали за то, что я делала уколы обслуге, особенно военным. «Что случится, вам не простят».

Перед смертью Сталина, 58-ю вывезли в Среднебельские лагеря. Там лагеря были через каждые 5-10 км. Много было латышей, эстонцев, а вообще было много немцев, румын. Они очень скоро научились говорить по-русски. Опять сельхозлагерь. Спустя полгода попала на этап в 10 км и снова оказалась в сельхозлагере. Лагерь был пустой, была мужская зона

эстонцев. Оставлена она была в ужасном состоянии. Все бочки пожарные около бараков были с фекальной массой. Еще мы не вошли в зону, меня вызвали и сказали: «Приводите санчасть в порядок. Завтра будьте на разводе».

Дали мне дневальную, и всю ночь мы мыли и скоблили, а утром стали поступать заболевшие. Спустя неделю вспыхнула дизентерия. Первые были латышки (они народ нежный). В зоне была хлорная известь. В первую очередь были вывезены и очищены бочки, а затем залиты свежей водой с известью. При санчасти сделали маленький туалет, и все засыпалось хлорной известью. В первый раз видела, что такое дизентерия. Это страшно. Бесконечные позывы, стул — творожная масса, слизь и кровь. Врача нет, литературы нет. Я и сама сейчас удивляюсь, каким образом я по интуиции организовала лечение дизентерии. Два раза в день делала больным клизмы с марганцовкой. В питьевую воду тоже добавляла марганцовки. В наличии был сульфидин. Три раза в день давали сульфидин и неизменная овсяная каша без жиров. 69 человек прошли через стационар, 6 человек дважды. Все они остались бациллоносителями, но это никого не интересовало. Главное — погасили вспышку дизентерии. Лагерь был успокоен. Много было рецидива, но они были больные. На работу их не выпускали.

Ходила я всегда без надзирателя, как правило, медиков они не трогают. Наверно, через год попала на этап. Самое страшное в лагере — это этап. Он непредсказуем. Тебя могут всю обчистить, поиздеваться и надругаться. Отбирали на этап молодых, работоспособных. Везли нас в Сибирь, в Красноярский край на щипку слюды. В дороге кто-то заболел, организовали санитарный вагон, в котором скот перевозили. В теплушку, в которой скот перевозили, вызвали меня с вещами, вручили санитарную сумку — ив санвагон. Было холодно, голодно и неуютно, но спокойно.

В оставленном вагоне устроили дебош и побоище.

Дальше никаких происшествий не было. Центральная зона встретила нас хлебом. На деревянных подносах была гора хлеба, чему мы были очень удивлены. Оказывается, на щипке слюды положено 800 гр. хлеба и молоко. Молока мы никогда не видели, но хлеба...

Рабочий день 9 часов в две смены. Пыль от щипки слюды забивала наши носы и легкие, и есть совсем не хотелось. Хлебозавод на территории — можешь пойти, и тебе дадут буханку. Мы же его съедали не больше 400 гр.

Нам объявили, что кто хорошо будет работать — представят на досрочное освобождение. Я не была ловкой в щипке слюды. Норму могла выполнить только за счет удлиненного рабочего дня. Такая возможность

была, но это тяжело. Нам платили 10 рублей в месяц на курево. Я ик платила, и мне помогали перевыполнить норму. Таким образом, я попала в передовики и была на слете передовиков.

Это не помешало мне попасть на этап. До развода пришел дежурный и объявил: «С вещами на этап». Выстроились колонной вдоль лагеря. Начальник производственного отдела, проходя мимо, увидал меня, а, может, и еще кого. «А ты как сюда попала? Выйди из колонны». Таким образом, я избежала этапа. Вскоре меня перевели в зону, где работали только вольнонаемные и нас двое заключенных. В мои обязанности входило упаковать стандартный ящик слюды и забить его, замотать проволокой, промаркировать, заштабелевать по 10 ящиков. Работа была очень тяжелая, уставала страшно, но рабочий день 8 часов и только утром. Платили нам 20 рублей. Я уже не помню, сколько я работала на упаковке. Перевели меня в стационар подменной медсестрой. Персонал был большой: 5 медсестер вольнонаемных и одна заключенная подменная. Приходилось работать по три смены, не выходя из палат.

Каждая из сестер просили меня подменить. Пока врач не сказала, что слишком часто попадаюсь ей на глаза, и категорически запретила мне дежурить не в свою смену. В мои обязанности входило утром снимать пробу на кухне и быть на разводе. В стационаре работала 6 месяцев и была досрочно освобождена. Направление взяла на Колыму к брату. Заехала во Владивосток забрать документы и что-либо из вещей, если они сохранились. Доехала до станции Узловой-Угольная. Зашла в аптеку и позвонила управляющему. Отвечает: «Приезжайте, мы давно вас ждем». Приехала. Пусть земля будет ему пухом, вышел из-за стола, расцеловал. Сказал, что слава Богу, Серафим Аверьянович уже дома. Это был начальник планового отдела, посадили его на 4 месяца позже меня. Срок отбывал он в Приморском крае.

Как выяснилось, доносы писала на нас заведующая кадрами. Когда он освободился, позвонил в аптекоуправление, попросил чтобы его дочь, которая работала в нашей системе, привезла вещи. Зав. кадрами когда узнала, что Серафим Аверьянович освободился, видимо так перепугалась, что на второй день попала под машину и осталась на костылях до конца дней своих. А жила она в здании аптекоуправления.

После освобождения работала я в аптекоуправлении. Сейчас реабилитирована.