ПЕРВОСТРОИТЕЛЬ МОРСКОГО ПОРТА

Дьяков Борис Федорович — один из первостроителей морского порта в Амбарчике. До ареста был участником первых полярных экспедиций (1932-1936).

Свою лагерную эпопею он запечатлел в поэме «Колыма». Вот ее начало:

Дела давно минувших дней.

С тех пор прошло полустолетье.

Былое в памяти моей

Слилось в сплошное лихолетье.

Кровавый мрак прошедших лет,

Суровых лет с убогим бытом.

Был инженер и был поэт.

А стал невольником бандитов...

Как он дошел до жизни этой?

Была ли в том его вина,

Что культом лжи Страна Советов

В тюремный двор превращена?

Где изувер с личиной бога

Без совести и без души,

Разбойник он с большой дороги,

Сограждан собственных душил...

В этой поэме 93 главы. Они создают впечатляющую картину насилия, лжи, людских страданий. В сюжете автор, по его словам, отразил только то, что пережил сам как жертва и свидетель гулаговского произвола.

Сначала переписка, несколько материалов в адрес музея и, наконец, встреча с Борисом Федоровичем в январе 1990 года.

В московской скромно обставленной квартире меня приветливо встречают Борис Федорович и Галина Алексеевна Дьяковы. Борис Федорович высок, худ, энергичен, на лице улыбка. Беседа наша длится почти целый день. Волнуясь, переводя дыхание от постоянно мучащей его физической боли, рассказывает:

«Родился в крестьянской семье в Рязанской губернии в 1910 году, с 17 лет работал сварщиком. Заочно окончил сварочный факультет Ленинградского электротехнического института ив 1931 году направлен в Москву в НИИ «Оргметалл» (ныне ЦНИИТмаш) ведущим инженером по сварочным работам.

«Оргметалл» дал возможность освоить многие специальности: подводная резка металлов, водолазное дело... Подводной резке учился на японской аппаратуре в Ленинграде, где находился в длительной командировке.

Уже в начале 30-х годов в органах НКВД бушевала эпидемия шпиономании, поисков вредительства и диверсий. В это время было сфабриковано дело о Промпартии, которую якобы возглавлял профессор Рамзин. Я выполнял заказ Рамзина по сварке газогенераторной установки для перевода двигателя трактора на твердое топливо — «газочурку». Эксперимент был удачным. Двигатель работал хорошо.

Профессор Рамзин был арестован. На его сотрудников за-

ведены дела, в том числе и на меня. Выкорчевка «вредителей и диверсантов» шла полным ходом.

В Ленинграде в это время работала государственная комиссия, которую возглавляли академик О, Ю. Шмидт и известный океанограф Н. И. Евгенов (первооткрыватель архипелага Северная Земля). Комиссия эта занималась подбором старых и созданием новых кораблей для арктических рейсов. Это было началом организации Севморпути. Меня пригласили участвовать в работе госкомиссии по выявлению причин аварии нового теплохода «Крестинтерн», построенного в Швеции и приобретенного Советской республикой. У него в первом же рейсе поломался гребной коленчатый вал. Причина была установлена — брак поковки. Я взялся путем электросварки восстановить его работоспособность. Вместо годового ожидания поставки из Швеции нового коленчатого вала «Крестинтерн» уже через семь суток стоял на рейде Устъ-Ижоры, испытанный и принятый госкомиссией в эксплуатацию. Экономическая польза такого новаторства была очевидна. На сварку высоколегированной стали и ее термоизоляцию я потратил двое суток».

Как специалиста высокого класса Бориса Дьякова приглашают работать сварщиком-водолазом в штаб Северо-Восточной полярной экспедиции.

В апреле 1932 года все участники экспедиции прибыли поездом во Владивосток. Эта комплексная экспедиция, организованная Дальстроем, шла по маршруту Владивосток. — пролив Лаперуза — Петропавловск-Камчатский — бухта Провидения. В ее составе находились 10 кораблей ледокольного типа. 5 августа — Мыс Ванкарем. К устью Колымы подошли в конце августа 1932 года. Была сложная ледовая обстановка. Речное течение отжимало льды, и корабли остановили в 10

километрах от Амбарчика. Среди них «Ф. Литке», «Сучан», «Север», «Микоян», «Зиновьев» (в Амбарчике он был переименован в «Урицкий») и др. На каждом пароходе — по три работника НКВД. Так, на пароходе «Ф. Литке»,на котором находился Б. Ф. Дьяков, это были Астальцев — старший, Шифрин и Сухомлинов; они следили, чтобы члены экспедиции не занимались вредительством и шпионажем. На кораблях прибыли и первые партии заключенных, около 15 тысяч человек. В первую очередь сошли на берег заключенные, затем были выгружены палатки, продукты. Людей под усиленным конвоем уводили в сопки. В бухту Амбарчик члены экспедиции, в их числе Борис Дьяков, прибыли на катере. Была штормовая погода, катер перевернулся, но люди выбрались на берег. Из плавника строили причалы, чтобы выгружать технику и продовольствие на берег.

В 1932 году в Амбарчике была фактория и несколько палаток. В этот год технику, за которую был ответственен Б. Дьяков, так и не смогли выгрузить.

Экспедиция обследовала берег, нанесла на карту будущий морской порт. На следующий год экспедиция вновь подошла к Амбарчику. Построили причалы, выгрузили технику на берег, еще раз проверили ее готовность.

На катере «Якут» члены экспедиции посетили Нижние Кресты, Нижнеколымск, село Колымское. Борис Федорович помнит деревянный памятник на могиле Черского. Четыре года с большой пользой трудился Дьяков по обслуживанию флота во льдах Восточно-Сибирского и Чукотского морей.

4 октября был раздавлен льдами пароход «Челюскин». Бориса Федоровича направили в составе спасательной группы к месту катастрофы. За время пребывания в Заполярье он ремонтировал самолеты Ляпидевского, Каманина, Слепнева,

Мазурука и других пилотов (при посадке самолетов часто ломались шасси. Их сваривал герой нашего очерка).

В Москву Борис Федорович вернулся в марте 1936 года. Снова направлен в командировку в Краматорск на строительство завода тяжелого машиностроения.

«14 апреля меня арестовали,— рассказывает Борис Федорович. — Обвинялся по многим пунктам 58-й статьи УПК (шпионаж, диверсия, террор, вредительство, антисоветская агитация).

Следствие проводилось в городах Ново-Краматорске, Сталине, Москве. В Сталино, на кожевенном заводе Кагановича (их было несколько братьев, один из них — директор кожзавода) оборудованы камеры. В десятиместную камеру помещали до ста человек, людей спрессовывали, они умирали стоя.

В Москве на Лубянке находился около десяти месяцев. Пытали (Борис Федорович не хотел об этом рассказывать). Руки в наручниках за спиной. Сажали на деревянную гофрированную табуретку; дерево прорезано мелкими квадратами острой вершиной вверх, белье с кровью врезалось в тело, руки становились синими».

Но он не признал себя виновным, не подписал ни одного протокола, кроме автобиографического. Из лубянских подвалов отправили в Лефортово. Суда не было. Осужден тройкой Особого совещания УГБ-НКВД по ст. КРД (контрреволюционная деятельность). «В апреле 1937 года в одну из ночей нас погрузили в эшелоны, и я по сибирской магистрали второй раз ехал во Владивосток до Второй речки (пересыльный пункт). На место прибыли через 30 суток».

...Вторая речка. Вышки, зоны,-

Не разберешься, что к чему.

Почти сто тысяч заключенных

Отправки ждут на Колыму...

Забиты полностью все зоны,

Загружен и могильный ров.

Но ежедневно эшелоны

Подвозят тысячи рабов...

На гибель каторги Дальстроя

В последний скорбный путь земной

Вся Русь под сталинским конвоем

Тащилась молча на убой...

Здесь, на Второй речке, в 1938 году Борис Дьяков встречает поэта Осипа Эмильевича Мандельштама, который так и не доехал до Колымы, умер в пересыльном лазарете в декабре 1932 года. Ему посвящается одна из глав поэмы Дьякова — «Спиноза».

Из Владивостока в августе 1938 года Борис Федорович с большой группой заключенных направлен в бухту Нагаево на пароходе «Джурма». По пути в бухту на пароходе случился пожар; погибли несколько сотен заключенных. Об этом рассказывает Борис Федорович в своем стихотворении «Трагедия на "Джурме"». Распределен в лагерь «Партизан». Лагерный номер Д—1111. По рекомендации главного инженера АРМа (авторемонтных мастерских) назначен в механический цех сварщиком по ремонту котлов и другой техники. Поэтому был расконвоирован и освобожден от работы в забое.

Работал среди уголовников. За «золотые руки» они прозвали его Архимедом. Борис Дьяков и его лагерные товарищи Костя Гостев — Рыжик, сварщик; Миша Чернов — Клоун, бывший артист; Борис Демидов — Летчик (он на самолете доставил Долорес Ибаррури в Москву) решили бежать. Но побег

не состоялся из-за доноса провокатора по кличке Кочка. Охранники нашли вещи, приготовленные для побега: компас, топор, оружие, приобретенное у уголовников, — наган с патронами, карабин. Продукты куплены у зав. столовой по кличке Сохатый. Все участники побега были брошены в штрафной изолятор. Они ждали расстрела.

...И вот однажды в холод лютый

Борис был брошен в мертвый дом.

Совсем раздетый и разутый

И с переломанным ребром.

Тупою болью тело ныло.

Вокруг толпились «духари».

Его в сознанье приводили

Бандиты, воры, блатари...

В лагере готовился побег уголовников под руководством заключенного по кличке «Лунный камень» (майор Трушкин — бывший офицер армии Блюхера, сумевший в лагере сменить политическую статью на уголовную). Они вели подготовку к побегу больше года. В побег собирались уйти до ста человек. Трушкин предлагает Дьякову бежать вместе:

«Пойдешь парадом» с нами рядом,

И коль не хочешь умирать,

Под наш закон вступай с отрядом.

Тебе же нечего терять?

Ты нужен нам не для забавы —

Ты, Боря, штурман-инженер,

Сумеешь вывести ораву

На станцию Большой Невер...

Как специалист, Борис Дьяков был возвращен на прежнее место работы, но теперь под усиленный надзор.

...И снова цех с угарным чадом

И агрегатов нудный гул...

Подготовка к Побегу велась всю зиму.

Тайник с оружием и продуктами был организован около угольного склада вне лагеря. Но весной и этот побег не удался — снова выдали. Посланный Лунником на разведку к складу Саша — Уголек был убит охранником. Беглецы окружены, но приняли бой. Оружия было мало, в основном ножи, ломы, лопаты. Оставшиеся в живых ушли на перевал между Колымой и Индигиркой к озерам в тундру.

Рассказывает Борис Федорович:

«Нас искали. И однажды ночью, когда я вышел из своего укрытия к озеру напиться воды, вдруг услышал выстрел и бросился обратно к товарищам. Патруль вохровцев расстреливал спящих в упор. Я бросился бежать, по следу пустили овчарку. Собака сбила меня с ног и схватила за горло, и когда я всадил в нее нож, то вцепилась и в руки. Собака была убита, я истерзай ею. Но преследование прекратилось.

И я еще был жив, в сознании билось: надо покончить счеты с жизнью, но физически этого сделать не мог — не было сил. Нашли меня геологи и доставили охране лагеря «Аркагала». В больнице, бегло осмотрев меня, главврач сказал: «В морг». Но доктор Валентина Бухарцева поняла, что я жив, поместила в палату и тайно делала переливание крови. Через семь суток пришел в сознание.

...Шли дни. Прибавлялись силы.

А раны срастались в рубцы.

Все чаще к нему приходили

Допросы вести подлецы.

У Вали на эти вопросы

Ответ по-врачебному скуп: —

Больной не пригоден к допросам.

Физически он полутруп!..»

Месяц Борис Дьяков находился в больнице. Назвался Свиридовым. За побег приговорен к расстрелу. Повезли в Оротукан. Около тридцати таких же беглецов посадили на плоско донную баржу, которая управлялась большим веслом с кормы. Когда проходили через пороги, баржу захлестывало водой. Двое заключенных отказались откачивать воду, и охранники их застрелили. Остальные подняли бунт. Было выброшено большое весло, баржа потеряла управление, заключенные бросились в воду, охранники стреляли по ним. Многие погиб ли, а Борис был ранен в ногу. Неуправляемая баржа разбилась.

Несколько беглецов ушли в сопки, питались медвежатиной. Добрались до Верхне-Хиджакской фактории на реке Иня и до весны прожили в ней. Здесь работал тракторист Крылов Сергей Матвеевич, у него был друг Бочаров в Охотске. Сын его ходил боцманом на пароходе «Кухтуй».

Спрятанный в бочке на дне трюма парохода «Кухтуй», Борис Дьяков добирался до Николаевска-на-Амуре. Здесь боцман Бочаров снабдил его одеждой, деньгами и своими документами, купил палубный билет на колесный пароход «Ильич» до Благовещенска. Было это в октябре 1940 года. На пароходе пограничная охрана задержала его: пропуска не было, а документы Бочарова он не хотел показывать, боялся его подвести. С парохода около Комсомольска-на-Амуре Бо-

рис выпрыгнул в ледяную воду. Выбравшись на берег, добрался до бакенщика. Звали его Фадеем. Бывший полит-каторжании поил и кормил Бориса три дня и дальше в дорогу снарядил. Внук Фадея проводил до Елабуги, где проходило шоссе на Хабаровск. На вокзале зашел в ресторан. К Борису подсел мужчина и, когда разговорились, предложил за деньги устроить на поезд, в котором должен ехать сам. Посадив Дьякова в вагон, ушел. А через несколько остановок Борис был арестован транспортной милицией.

Следователю назвался Плотниковым Андреем Васильевичем, говорил ему:

Я чистый вор в своей работе,

Блатую честно, как всегда...

Но следователь не хотел записывать то, что говорил ему Борис. Когда беглец положил на стол две тысячи рублей, в протокол было записано все, что он рассказал следователю:

...Здесь две «косых» —

тысчонки, значит.

Не нужен мне такой госзнак.

Его от шмона вор не прячет

При водворении в Домзак...

Взгляд потеплел у прокурора: —

Да вы, как вижу, добрый вор?

И вам положено законом

Смягчить судебный приговор.

Содержимое в пакетах

В газету «Правда» завернул

И с уважением при этом

Конвойный вызвал караул...

И осудили Дьякова Б. Ф., он же Плотников А. В., как вора, злостного хулигана, человека без определенных занятий и местожительства, и направили в Находку.

Рассказывает Борис Федорович:

— Так моя политическая статья стала уголовной. Шел 1941 год, началась война. Я хорошо работал, меня расконвоировали, назначили бригадиром автосудоремонтников. Периодически в порту обследовали осужденных для отправки на фронт. По состоянию здоровья меня не трогали, но перевели к военным в береговую оборону бригадиром по ремонту американских судов, поступающих по ленд-лизу.

От взрыва топливного бака получил контузию, в результате — инвалидность I группы. Освобожден досрочно в декабре 1942 года с хорошей характеристикой.

В Москву ехать не разрешили. Работал на лесокомбинате главным энергетиком. На постоянное местожительство выслали в Сарапул, в Удмуртию. В 1958 году из Сарапула написал письмо генералу Тодорскому — председателю государственной комиссии по пересмотру дел репрессированных. Телеграммой был вызван в Москву, запрошены все личные дела, начиная с Донбасса. Реабилитирован в декабре 1959 года. Прописался под Москвой, скрыл судимость и инвалидность, работал в комитете Госгортехнадзора. На пенсии с 1970 года.