Малышева Антонина Владимировна

о судьбе моей мамы Елизаветы Ивановны

СВЯТОСТЬ ЖЕНЩИНЫ –

СОХРАНЕНИЕ МАТЕРИНСКИХ ЧУВСТВ К ДЕТЯМ

В ЛЮБЫХ УСЛОВИЯХ ЖИЗНИ

Моя мама, Паршина Елизавета Ивановна (в девичества Дмитриева), родилась 16 апреля 1917 года, в г. Ивантеевка Московской области.

Её родители - Дмитриевы Иван Иванович и Прасковы Михайловна - работали на Ивантеевской прядильной фабрике, были рабочими. Они горячо восприняли идеи революции, отец её вскоре погиб, а мать посвятила свою жизни общественной жизни - дослужилась до директора треста Моссукно и депутата Моссовета.

После смерти отца, когда Лизе было чуть больше года, мать, у которой было еще двое детей - Ефим и Александр отвезла её к бабушке в Суздаль, к матери мужа.

У бабушки, Матрёны Игнатьевны Дмитриевой, мама провела свое раннее детство.

Потом ее мать спохватилась о том, что её дочь, дочь коммунистки и депутата, воспитывается у религиозной бабушки, и увезла её в Москву, поместив в учреждение коммунистического воспитания - первый Пионердом (детдом) на Красной Пресне. Там уже жили её старшие братья, а также многие дети советских дипломатов и руководителей, в том числе самого Сталина. В детдоме она окончила школу, а в то время была девятилетка, но на каникулы всегда ездил я к любимой бабушке в Суздаль.

После школы поступила в МГУ, на факультет иностранных языков, но не окончила его, так как встретила свой) любовь и уехала к мужу в Калининскую область, в Селижаровский район. Впоследствии экстерном закончила педучилище. Работала учительницей в школе.

У неё родились сыновья: Алик в 1937 г. и Игорь в 1938 г. Муж в 1939 г. ушел на финскую войну, сведений о нём долго не было, затем пришло известие, что он лежит в госпитале в г. Улан-Уде, раненый, без ноги, и боится возвращаться домой, думая, что он там не нужен.

Мама оставила детей со свёкром и свекровью и поехала ;т мужем в г.Улан-Уде, где ухаживала за ним и привезла домой.

Когда началась война, мама работала секретарём сельсовета. При приближении немцев к деревне было приказано уничтожить в колхозах все продукты и технику и эвакуировать людей. Уходили из деревни спешно, ночью, лесами и болотами, на руках несли детей. Полуголодные вышли к железной дороге, в товарных вагонах добрались до Ярославля. В это время на вокзальной площади началась бомбежка. Осколком ранило старшего сына - четырехлетнего Алика, мама взяла его на руки и побежала к санитарному вагону, отдала его врачам и бросилась к оставшемуся со свекровью и свекром трехлетнему Игорю, но до них не добежала. В дом, за которым они прятались, попала бомба, их всех убило, а маме осколком перебило ногу.

Маму отправили в госпиталь, а сына, в санитарном вагоне, увезли в тыл. Так она его потеряла на долгие годы.

Вылечившись, она работала заведующей Ярославским Домом культуры. Днем в нем были курсы по подготовке младших лейтенантов. Мама вспоминала, что позже много встречала в лагерях бывших военных специалистов, отбывавших срок. Они просились на фронт, но им отказывали. А в Доме культуры учились молоденькие мальчишки, которые, после трехмесячных курсов, вели людей в бой.

Арестовали маму 1 мая 1943, предъявив обвинения в том, что при эвакуации переходила линию фронта, получив задание от немцев. Перед этим она ездила в г.Улан-Уде. Значит японская шпионка. Еще в Доме культуры к Первомаю вывесили плакат на тему выполнения госпоставок и добычи «... нефти, угля и стали на душу населения...». Плакаты писались

на обоях, интервал между буквами был очень мал. При чтении получалось «... Сталина душу...», а это уже было покушение на «вождя всех народов». Кроме того, 23 февраля, во вверенном ей Доме культуры, докладчик, желая подчеркнуть важность лозунга «Всё для фронта, все для победы», высказался, что у наших солдат «на троих одна винтовка, и та на веревочке».

Докладчика арестовали ранее, вместе они составили «преступную группу».

Допрашивали ее часто ночами, добиваясь признания, били до полусмерти, сажали в карцер, в одиночку.

20 июля 1943 г. состоялся суд.

Приговор: к высшей мере наказания, с заменой на 10 лет лагерей и 5 лет высылки.

Из Ярославской тюрьмы «Коровники» этап заключенных отправляли в «столыпинских» старых вагонах.

Давали заключенным в дороге на день кусок селедки и кружку воды. Август, жара, духота, издевательства охраны.

Многие не вынесли этой дороги, мертвых вытаскивали из вагонов и складывали на перроне. Куда направляется этап - никто из заключенных не знал.

У мамы стало плохо с сердцем и, на одной из остановок, ее полумертвую сняли с поезда.

Она попала на Урал, в «Богословлаг», где в г. Краснотурьинск строили Богословский алюминиевый завод.

Не было ни крыши, ни стен на заводе, а алюминий для авиации уже выпускали. Работали по 12 часов. Если не выполнишь норму, пайку урезали вдвое. Ежедневно несли с объектов на себе мертвых, а в лагере их, падающих от усталости, встречали с оркестром, который играл что-нибудь вроде «Комаринской». Охрана свирепствовала, на упавших напускали собак, те рвали всей пастью и когтями.

Мама всю жизнь любила собак, держала их дома, но овчарок ненавидела.

Работала она в лагере прорабом настройке. Подчинялась ей бригада, состоявшая из 60 уголовников, не желающих работать. До этого у них погибли несколько прорабов: кирка

и затылок, а в лоб вылезает. И никогда до этого не работали прорабом женщины. Ели они из общего котла и она вместе с ними. Сразу пригрозила, что если норму не будут выполнять, посадит всех на штрафную пайку, а это 300 граммов хлеба, Пахан приказал всем работать. Сама она так же, как нее, насыпала тачку и возила её. Проработала она там 9 лет, уголовники уважительно называли ее «хозяйкой».

Мама рассказывала много леденящих душу историй про лагерную жизнь, но помнила и хороших людей, находившихся там.

Оправиться от сердечных приступов ей помог профессор Веккер, хирург из Кремля. Он работал в лагере ассенизатором. В его ведении - лошадь, бочка и черпак... В бараке его встречали пинками: «жид вонючий», выгоняли на улицу. Он пробирался в женский барак, забирался под нары, на которых лежала мама, а ей доставалось на орехи: «сердечника, а воняет как от падлы». Она долго скрывала профессора, и однажды он принёс ей травы и велел есть. Вскоре у неё прошли отёки, припадки стали случаться реже.

Мама в лагере очень скучала по своему сыну Алику, судьба которого была ей неизвестна. Переписка была запрещена и она не могла ничего узнать.

В лагерях многие женщины старались родить ребенка, с ребенком переводили на работу полегче, можно было освободиться раньше, но из-за тяжелых условий жизни очень много женщин и детей умирало.

В день рождения её десятилетнего сына - 6 февраля 1947 года, в лагере женщина родила девочку, сама при родах умерла.

Мама решила выходить девочку, записала её на своё имя, назвала Алевтиной, выкармливала жидкой кашей, ухаживала во время болезней.

Впоследствии, мама познакомилась с бывшим военным Сергеевым Владимиром Ивановичем, попавшим в плен, и получившим за это 10 лет лагерей. И решила родить от него

ребенка. Её перевели на карантин, где она родила девочку - меня и назвала Антониной.

Потеряв двух сыновей, она любыми путями старалась удержать около себя дочь, кормила грудью и меня и других детей, у матерей которых молоко пропадало. За это её держали при детском отделении.

В 1953 году по амнистии подавляющее число матерей с детьми освободили. Осталось, из нескольких тысяч, 17 матерей, которых сочли самыми опасными преступниками, в том числе и моя мама.

Детей у заключенных отбирали, отправляли в дом ребёнка. Отбирали жутко - вырывали из рук матерей. Меня у мамы отбирали семь человек. Её били, оттаскивали, она сопротивлялась, вцепилась зубами в ногу начальника режима, но ребенка всё - таки отняли. А ее отправили и штрафной лагерь в г. Мариинск, где условия жизни были ещё тяжелее.

Освободили маму 11 мая 1955 года по решению военного трибунала Московского военного округа... Выдали деньги на дорогу до Владимира.

Тринадцать лет провела она в лагерях, арестовали в 25 лет, а освободили в 38 лет. Жизнь надо было начинать заново. Бабушки и матери уже не было в живых, братья от неё отказались, когда её арестовали, оставались только дальние родственники, которые смотрели на неё с опаской.

Забрала она Антонину и Алевтину и с ними приехала в Владимир. На работу, бывшую заключенную, нигде брать не хотели. С трудом устроилась заведующей клубом в с. Богослово, где участковый, разнюхав, что она сидела, начал к ней придираться, выяснять, за что сидела, почему отпустили.

Она собрала детей, нехитрые пожитки, и ночью тайком уехала, по маминому выражению «в белый свет, как в копеечку».

Мама сменила много работ: работала и учительницей, и воспитательницей в детдомах, и библиотекарем. Когда на работе узнавали, что она сидела, пугались, и ей приходилось снова и снова переходить на другую работу.

Мы часто переезжали с места на место, жили на казенных и частных квартирах. Мебель самодельная, составленная из ящиков, удобств никаких. За десять лет учебы я сменила восемь школ. Единственная ценная вещь, которую мама всегда возила с собой, была швейная машинка «Зингер», доставшаяся ей в наследство от бабушки. Днем мама работала, а по ночам шила, и себе и людям, чтобы прокормить детей.

Сразу, после освобождения, она стала искать своего сына Алика. Посылала письма и запросы в различные организации, результатов не было. Мама записалась и съездила на прием к Ворошилову K.EI., который в то время был Председателем Президиума Верховного Совета СССР, объяснила ему ситуацию, и он ей помог.

В 1957 году, мы жили тогда в Пензенской области, к нам приехал Алик. Он воспитывался в детдомах, пережил много трудностей и лишений. Пробыл он у нас две недели, поехал в областной центр выправлять документы и пропал. Мама не теряла надежды найти его всю жизнь.

Реабилитировали маму 8 августа 1960 года Постановлением Военного трибунала Московского ВО.

После этого мы вернулись во Владимир. Мама работала, получила квартиру. Мы - дочери повзрослели, получили профессии, воспитали своих детей, у нас уже есть внуки.

2 августа 1998 года мама умерла, но светлая память о ней и её мученической жизни останется в сердцах её детей, внуков и всех людей, которые её знали.

Нас, её дочерей, находившихся с мамой в лагере, тоже реабилитировали, даже выплатили компенсацию за годы «существования» в заключении вместе с мамой, но эта компенсация не может компенсировать потерянного детства, потерянной веры в справедливость.

30 июля 2005 г.

г. Владимир