Родилась я в 1916 году в г.Москве. Родители мои по социальному положению из бедняков. Жили они в Тверской губернии. Две деревни были рядом, и разделяла их речка. В одной жил мой будущий папа, Тимофей Кузьмич Шершев, 1872 года, а в другой - моя будущая мама, Татьяна Егоровна, 1883 года рождения. Она была сиротой и воспитывалась у родственников.

Папа из большой семьи бедных крестьян. Жили они в основном за счет собственного хозяйства, излишки продавали. Была и скотина, которая давала возможность выжить. В 12-летнем возрасте отец уехал в Москву, устроился подмастерьем на ткацкую Морозовскую фабрику. Жил в общежитии при фабрике. Иногда приезжал в деревню к родителям. Когда он приехал в очередной раз, они с мамой повстречались, понравились друг другу. Мама была на 11 лет моложе, и они решили подождать, когда ей исполнится 18 лет.

В очередной раз приехал папа и сделал предложение маме, и они поженились. После женитьбы папа забрал маму в Москву. Стали они жить, как и большинство наемных рабочих, в семейном общежитии. Материально было очень тяжело. Папа продолжал работать на фабрике, и хотя его повысили в должности, это материально ничего не дало. У них было 7 детей. Четверо умерли еще в малолетнем возрасте. Родители решили меня (мне было 6 лет) и старшего брата отправить в деревню Тверской губернии к бабушке. Брат страдал эпилепсией. У бабушки была плохонькая избушка. Как сейчас помню: покосившиеся окна были вровень с землей, двери закрывались плохо. Жила она с дочерью. Занимались подсобным хозяйством. Был у них небольшой клочок земли -огородик, скотина - корова, овцы, птица. Вот здесь и продолжились мои детские годы.

Через некоторое время приехала в деревню и мама. Она была беременна и осталась до родов. Был 1922 год. Папа переехал в Клин, устроился работать на лентоткацкую фабрику. Он вступил в партию большевиков. Работал помощником мастера. Месяца через два мама уехала тоже в Клин, а мы остались в деревне.

Моя обязанность была ухаживать за сестрами да приглядывать за братом. В деревне я пошла в начальную школу. Идти надо было через речку - по мосту. Как сейчас помню: идешь, бывало, по нему, а он шатается, да еще и на

один бок был накренившийся. В деревне я прожила до 12-летнего возраста. Шел 1928 год.

Родители забрали нас к себе в Клин. Жили мы на частной квартире. Хозяйка была добросердечная женщина. У нее была своя большая семья да еще мы. Спать приходилось на полу: кто под столом, кто под лавками. Помню, зимой в стужу топили печь, ставили самовар и собирались на кухне все за одним столом. Стол был большой, и все дружно пили чай. А к чаю родители давали сухарик да небольшой кусочек сахара. И были все довольны. Самое-то главное, что мы все принимали участие в этом семейном застолье.

Семилетку я заканчивала в школе на Крестьянской улице. Затем поступила в Битцевский сельхозтехникум на отделение по выращиванию льна. После окончания техникума меня направили работать агрономом в Муравлянский район Рязанской области. Отработала я там 6 месяцев и приехала в Клин к родителям. Устроилась работать в Клину на «Заготлен» агрономом. Родители в это время жили в бараке в Маланьино, где проживали 14 семей.

Наступил 1941 год. В начале декабря немцы подступали уже к Клину. В нашем бараке разместился военный штаб. Недалеко от барака стали рыть бомбоубежища. Несколько семей объединились и рыли одну яму. А бомбежки были каждый день.

Наши войска стали уходить в сторону города. Наш барак загорелся. Кто смог что-то спасти, спас. У многих сгорели вещи, документы. Мы с папой тоже побежали. И спасли: папа схватил тот знаменитый самовар, а я чемодан со своими вещами. А когда возвращались в бомбоубежище, оказалось, что немцы заняли деревню. Меня по дороге встретил немец и велел открыть чемодан. Посмотрел и пошел дальше. Так мы оказались на оккупированной территории.

Через несколько дней активные боевые действия в Клину затихли, но кое-где еще стреляли. Было очень холодно, и мы заняли пустующие квартиры в одном из домов по Первомайскому скверу. Хозяева квартир ушли в местные леса в партизаны. С нами же расквартировались и немецкие солдаты. Мы иногда, как и они, питались продуктами хозяев. А через две недели Клин был освобожден, возвратились хозяева квартир и стали нас выгонять и требовать те продукты, что были съедены. Без конфликтов не обошлось. Я, может быть, что-нибудь и сказала в адрес этих хозяев. В итоге нас переселили в пустой гараж, что стоял на болотистой местности, не отапливался, было холодно, света не было. Так мы в нем прожили до весны.

После освобождения города от немцев я устроилась работать в артель приемщицей по ремонту мелкой домашней утвари. Отпраздновали, если можно так сказать, 23 февраля - День Красной Армии, немного попели, поплясали. Я была любительницей компаний и заводилой. А вечером следующего дня, когда я при-

шла с работы, меня дома дожидались сотрудники особого отдела. Предложили сесть в машину и увезли. Мать в слезы. Я ее еще успокаивала, говорила, что это ошибка, разберутся, и я вернусь. Когда привезли в комендатуру, мне предъявили обвинение в том, что я во время оккупации жила с немцами и якобы ругала советский строй, а когда вернулись партизаны в Клин, сказала им, что они отсиделись в лесу, а мы здесь натерпелись страху. Донос на меня подписали трое. И сейчас знаю, кто это сделал - наши бывшие соседи.

Мне объявили, что я арестована, и перевезли в Москву в Таганскую тюрьму. Просидела я там в общей сложности 4 месяца под следствием. Кормили один раз каким-то супом, если можно его так назвать. На допросах все требовали, чтоб я созналась в том, что было написано в доносе. Я категорически отказывалась. Сажали меня и в карцер, угрожали. В конце концов состоялся суд, и был принят приговор - выслать меня из Московской области. И определили отправить меня в Челябинскую область на поселение.

Я попросила разрешения съездить домой, чтоб взять свои вещи. Приехав в Клин, я подумала, что со мной шутку разыграли - кому я нужна. И устроилась на работу в Крупенино агрономом. Но недолго я там проработала. Меня вызвали в милицию и велели немедленно выехать на место предписания - в Челябинскую область. Был уже 1943 год.

Я приехала в Челябинскую областную комендатуру, все как на духу рассказала о себе. Меня выслушали и порекомендовали поехать в районный город Кыш-тым, а там направили в совхоз, в 12 км от райцентра, - «Медпродснаб». Там были в основном ссыльные. Стала работать по специальности - агрономом по выращиванию овощей.

В 1946 году познакомилась с молодым человеком. Он был из бывших военнопленных и тоже отбывал там срок. Мой срок заканчивался, но я не хотела оттуда уезжать, так как была беременна. После рождения дочери я еще поработала в Кыштыме на заводе по изготовлению весов. Рядом с заводом были детские ясли. Я со слезами, чуть ли не на коленях умоляла заведующую взять моего ребенка. Она была слабенькая, недоношенная. Но сжалились, взяли.

Проработала 9 месяцев, подкопила немного денег и решила поехать в Клин. В Клину жила младшая сестра со своей семьей. Приехала, а меня не прописывают. Тогда я уехала в Калининскую область, в село Селижарово. Устроилась работать агрономом. Когда пришло время идти дочери в школу, я ее отправила к сестре в Клин.

В середине 50-х годов я написала письмо на имя Хрущева о своей судьбе. Это прошло уже 10 лет. Я получила ответ: мне разрешалась прописка в Клину, и одновременно я получила документ о признании меня реабилитированной.

Работать я устроилась на стекольный завод и проработала там до пенсионного возраста. В 1971 году вышла на пенсию и продолжала еще подра-

батывать. Получила квартиру на улице Мира, где сейчас мы и проживаем с дочерью вдвоем.

Все пережитое - физическое и психологическое, конечно, сказалось на здоровье. Часто болею, да и дочь - человек больной. Вот и живем на две пенсии и тратим ее на уплату коммунальных услуг да на лекарства. Спасибо, что правление общества жертв политических репрессий иногда выделяет талоны на продуктовые наборы, это для нас - большое подспорье.

Вот так ни за что я пострадала, и вся моя личная жизнь проходила в изгнании да в принудительном труде.