Лето 1933-го. С окрестных сел Борзинского района Читинской области свозили на станцию Борзя семьи "неблагонадежных". Подогнали эшелон теплушек и стали грузить в них эти се-

мьи с нехитрым скарбом. Эшелон за эшелоном увозили людей в неизвестность. Куда, зачем, за что - никто не знал, никто никому ничего не объяснял. На тормозных площадках стояли солдаты с ружьями — охрана.

Позади остались забайкальские степи, сопки, красавец Байкал. На пустынных разъездах эшелон стоял подолгу, и тогда переселенцам разрешалось сварить пищу, помыться. И снова дорога.

Барабинские степи, сибирские города - а эшелон все идет и идет. Наконец, станция Актюбинск. Здесь стояли несколько дней. Очевидно, выясняли, куда "неблагонадежных" отправлять. И вот поехали снова, но теперь на восток, в обратную сторону. Тут народ заволновался: домой везут! Но радовались рано. После Петропавловска свернули на юго-восток. Пошла бескрайняя казахская степь. Об этой местности никто ничего не знал.

Все лето провели в теплушках, наконец, глубокой осенью эшелон остановился на станции Шокай. Началась выгрузка. А потом опять в путь, но теперь уже на телегах.

Привезли в "поселок" - стояли только саманные коробки без крыш, окон, дверей и печей. Каждую семью распределили по коробкам — живите.

Спали где придется, пищу варили в ведрах, разводили огонь прямо в "квартире".

Организовали бригады, начали возводить крыши. Потолки — из камыша, вставляли рамы, стеклили, навешивали двери, клали печи. А в воздухе уже летали "белые мухи".

Несмотря на крепость забайкальцев, многие распрощались с жизнью: голод, холод, тиф, дизентерия косили людей.

К середине зимы кое-как утеплили стены. Однако чем топить? Стали рубить караганник, ходить на озеро за камышом. Недалеко от нашего двадцать второго поселка были старые дома, разрушенные, без крыш и окон. Кладка - из дерна. Брали санки и

ездили туда. Выбивали землю из этих плит, а корни - дерн брали на топку. Иногда привозили старое сено с караганником, делили на кучки. Эта дележка запомнилась на всю жизнь. Свирепствует ураган, мороз, а люди, плохо одетые, стоят и ждут, когда разложат на кучки эту "топку". Половину унесет ветер...

Подошла весна 1931-го года. Моя мать ходила вместе с другими женщинами в поселки Молодецкое, Ростовку менять кое-какую одежду на продукты. Обирали их порядком. Но если бы не моя мама, то я и сестра вряд ли выжили бы. Я с матерью ходил собирать колоски, рвал дикий чеснок. Но голод давал о себе знать. Отец работал возчиком и иногда привозил из Ростовки или Караганды хлеб.

В поселке образовался колхоз "Красная нива". Начались посевные работы. Мне в ту пору было двенадцать лет. Я возил из поселка на лошадях в бригадный стан воду. Мать помогала мне наполнять бочку.

Начался сенокос, и я стал возить сено. Потом лобогрейка, убирал хлеб.

Зимой жил с ребятами на стане, занимались снегозадержанием.

В 1937-м году многие семьи были направлены на добычу камня. Жили недалеко от станции, называлась она Солонички. Жили в бараках, каждая семья отделена от другой какой-нибудь занавеской или просто тряпкой. Плач, ругань слышали все...

Я в ту пору учился в пятом классе. Школа была в поселке Новая Тихновка. Колхоз взял в аренду дом, и мы, дети, там жили, питались. Спали на топчанах.

Никогда не забуду тот страшный день, когда моя мать приехала из Солоничек ко мне в общежитие со страшным известием. Боясь, что кто-нибудь услышит, она шепотом сказала мне, что отца арестовали как врага народа. Да и не только его - большинство мужиков поселка.

Так мы остались без отца. Сестра вышла замуж и уехала в Караганду, а мать пошла в домработницы к одному инженеру, который в то время работал на строительстве шахты Костенко.

В 1947-м году я встречался с этим инженером уже в Сарани. Он работал главным инженером шахтостроительного управления. Ничего плохого об этой семье мать сказать не могла. К ней относились по-человечески...

Мать много раз пыталась выяснить судьбу отца, обращалась в разные инстанции, но нигде ничего вразумительного ей сообщить не могли. Миновало 52 года, а мне так и не известно, как сложилась судьба моего отца, за что его арестовали.

Мой отец Рогалев Иван Иванович, 1886 года рождения, репрессирован в 1937 году. Первое время сидел в тюрьме в поселке Токаревка...