Я должен рассказать о прожитом, о себе, потому что судьба милостиво отнеслась ко мне и мне довелось дожить до сегодняшних дней. Родился я в крестьянской семье на Полтавщине. Свершилась революция, которая

провозгласила: «Заводы и фабрики — рабочим! Землю — крестьянам!» Землю действительно стали раздавать. На каждого жителя давали по полторы десятины. Наша семья состояла из шести человек, и в итоге у нас оказалось десять десятин прекрасной украинской земли.

Мой отец Илья Степанович был прирожденным земледельцем, честным и трудолюбивым человеком. Так же он воспитывал и нас — четверых своих детей. Труд крестьянина в те времена был по большей части ручным. Но вся семья работала день и ночь, и земля щедро благодарила за это. Вдосталь было зерна, овощей, яблок и груш. В хозяйстве завелись хорошие лошади и коровы, птица. Помню, как по нашему двору разгуливали огромные индюки. Всего было в достатке, так что часть продуктов продавали и меняли на рынке.

Работать приходилось по 12—15 часов, но это не мешало людям собираться вечерами вместе, петь, отмечать праздники. Конечно, попадались и нерадивые, которых язык не поворачивался называть крестьянами — так у них была запущена земля.

После XVI партконференции, выступления Сталина о коллективизации и ликвидации кулачества как класса крестыянская жизнь резко переменила свое течение. У нас тоже появился двадцатипятитысячник из города. Он, каждую ночь проводил бесконечные собрания, посвященные сдаче зерна и коллективизации.

Помню, что отец заболел и на собрание потянули меня. Почти до утра председатель Лубенского окружкома держал нас, требуя, чтобы мы записались в СОЗ (товарищество, по совместной обработке земли). Я был самым молодым на собрании, поэтому, видимо, и поставил свою подпись первым из хуторских. Моему примеру, последовали другие.

После этого нам отвели землю, объединили тягловую силу и инвентарь. С воодушевлением приступили мы к работе, но в скором времени в газете появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». И наше СОЗ распалось.

Настали страшно тяжелые времена. Непосильные налоги разоряли крестьян. За невыполнение третьего продналога на один урожай нашей семье предъявили денежный штраф в десятикратном размере, исходя из рыночной стоимости хлеба. Штраф нужно было заплатить в течение трех дней. Пенимая, что это нам не по силам, власти тут же объявили о продаже нашего имущества.

Все вывезли со двора. Лошадь—любимицу всей семьи — забрал председатель сельсовета Новоселецкий. У нас была глинобитная хата, крытая соломой, но нас выгнали из нее. Приютили соседи Мусеенко. От переживаний отец заболел, и я был вынужден пойти на поденные работы на железную дорогу...

В мае 1931 года приехали ночью люди и забрали меня вместе с больным отцом. Объяснили, что мы будем работать по спасению от затопления г. Кременчуга. Нас погнали за 15 километров, и мы вместе с другими людьми попали в лагерь за колючую проволоку. Продержали нас там все лето. Была невыносимая жара, мы голодали, спали прямо на земле.

Осенью судьба сделала очередной поворот. Нас привели на станцию, погрузили в товарные вагоны и повезли на восток. Ехали долго, из вагонов не выпускали и в конце концов доставили на станцию Новая Ляля. После этого мы проследовали .50-километровым этапом на север до места в уральской тайге на берегу речушки Крутая Лата. Было объявлено, что тут нам предстоит жить и работать.

Люди были измучены, но, несмотря на это, активно взялись за дело: рубили лес, корчевали пни, строили себе жилье. Но пришла зима, а с ней холод и голод. Большая часть переселенцев погибла, в том числе и мои родители. Никого не осталось в живых из семьи Иващенко, а их было пятеро (трое—малолетние дети). Полностью вымерла семья Ивана Синяговского из пяти человек, а также семья Малюшко. Та же участь вскоре постигла и другие семьи.

Немногих оставшихся в живых, обессиленных и больных цингой, перегнали в другой поселок — Малую Лату. Здесь была организована сельхозартель «Трудовой путь». Среди ее членов оказался и я. У нас было хозяйство — коровы и лошади. Работали мы за Трудодни, т. е. почти бесплатно. Для того чтобы грамотно вести дела в артели, меня и моего сверстника Петра Лаврова послали в Новую Лялю на курсы. В качестве поощрения за хорошую работу нам были выданы паспорта, но вскоре все документы вновь отобрали.

Судьба Петра Лаврова сложилась трагически. Он был, безусловно, талантливый во всех отношениях человек. В 22 года руководил артелью, был ее председателем. Но как молнии попадают в высокие предметы, так во времена ежовщины гибли самые лучшие люди. Петр был арестован

по нелепому обвинению, якобы он взорвал железнодорожный мост, хотя мост стоял целехонький и все это видели. Однако следователи из НКВД умели добиваться нужных показаний. После пыток Петр Лавров подписал признание — смертный приговор себе. Но от потрясения он сошел с ума и был выпущен на свободу.

Вскоре судьба, а вернее, все те же люди с голубыми околышками, забросили меня на жительство в спецпоселок Новой Ляли. Поселили меня в немецкую семью. Я помогал, чем мог, работал. Так текли мои дни. В августе 1940 года с той же немецкой семьей я был привезен в Нижний Тагил. С огромными трудностями мне удалось добиться в НКВД разрешения работать по специальности на строящемся торфохимзаводе...

Более полувека прошло с тех пор, как мне пришлось пережить произвол, голод, унижение и другие беды. Но испытания не сломили мою волю, стремление жить и работать честно, как наставляли меня безвинно погибшие родители.