В 1937 году в городе Чите властями была разгромлена наша семья. Семья Игнаткиных. Главу семьи замучили и расстреляли. Мать на десять лет заключили в концлагере. Нас, троих детей, сдали в детприемник НКВД.

Прошло 20 лет. Тайное стало явным. Власти вынуждены были признать, что против нашей семьи было совершено преступление, что родители наши ни в чем не виноваты. Но и здесь у властей не хватило совести принести извинение нашей семье.

В предлагаемом небольшом исследовании трагедии нашей семьи все написано так, как было на деле. Я написал, что помню сам, что хорошо помнит мать, что написано в делах отца и матери. Фамилии, должности действующих лиц, события, их даты подлинные. Прочитав рассказ, читатель сможет составить представление, как все это происходило. Судьба распорядилась так, что трагедия нашей семьи вобрала в себя все, что смогли придумать и сотворить власти против своего народа.

Наш отец, Александр Агафонович Игнаткин, родился в 1896 году в городе Иркутске. Его родители: Агафон Григорьевич - рабочий Иркутской бойни и Клавдия Михайловна - домохозяйка, из шести детей смогли одному Александру дать образование. В 1917 году он окончил Иркутское техническое училище, получив звание техника по механической специальности. В 1920 году отец начал работать на Забайкальской железной дороге. Работал хорошо, быстро продвигался по службе. № 1926 году его назначили начальником дистанции пути на станции Петровский Завод Читинской области. Это одна из ключевых должностей на железной дороге. В том же году его перевели на такую же должность в город Сковородкино Амур-

ской области. Железная дорога на этом участке в ходе гражданской войны была сильно разрушена. Мосты лежали в развалинах. Поезда с трудом пропускали по временным переходам на шпальных клетках. Перед отцом была поставлена задача: в короткий срок восстановить железную дорогу, обеспечивая пропуск все возрастающего потока поездов. Работал отец самоотверженно. Рабочий день начальника дистанции продолжался сутками, благо контора дистанции и квартира начальника находились в одном здании. Спать ложился отец в два часа ночи, после прохода курьерского поезда Москва - Владивосток. На этом поезде в то время ездило много иностранных дипломатов. Отец справился с поставленной задачей. Дорога была восстановлена.

В 1930 году отца назначили начальником Читинской дистанции пути. Здесь развертывались работы по повышению пропускной способности железной дороги. К этому времени он стал одним из ведущих специалистов-путейцев на дороге. Его ценили. Часто он получал премии. Премировали деньгами, получил он патефон, охотничье ружье, именные часы. Уважали его и рабочие за глубокие знания, порядочность и доброту. «Ну, что же делать? - оправдывался он перед матерью, когда в очередной раз оставлял в будках путевых обходчиков свои карманные деньги, - «У них много детей и не хватает на хлеб».

Работа у отца была нелегкой. Угнетала обстановка всеобщей подозрительности и недоверия, насаждавшаяся политотделами и органами НКВД. О царивших в то время нравах можно судить по такому эпизоду. В 1930 году отцу поручили руководить строительством нового цеха на Читинском паровозоремонтном заводе. Срок строительства был установлен очень короткий - два года. Поставили условие: построишь вовремя - поедешь в научную командировку, не уложишься в срок - посадим. Цех сдали в установленный срок. Отец вместе с матерью ездили в Ленинград. Мать об этой поездке помнит до сих пор. Особенно большое впечатление на нас произвели театры Ленинграда.

Со своей будущей женой, нашей мамой отец познакомился в 1922 году. Он тогда работал на строительстве Халяртинской железнодорожной ветки к угольной шахте. Мать, Мария Григорьевна, тогда Сенотрусова, работала там же - рабочей. Родилась она в поселке Талбага Читинской области. Семья их была рабочей, но занимались и сельским хозяйством. Поженились они в том же году. Жили дружно, любили друг друга. В нашей семье всегда было согласие. Звали друг друга Маруся и Шура. «Роднушечка», - так ласково обращался отец к матери. В семье родилось трое детей. В 1922 году - Надя, в 1924 - Оля, В 1926 году - Юра. Отец все свое время отдавал работе. Редкие часы отдыха посвящал рыбалке. Мать, с хорошими крестьянскими задатками, уверенно вела в и» нелегкое

время домашнее хозяйство. В твердых правилах воспитывала нас - детей. В школе все трое были отличниками.

Мать много времени отдавала работе в родительском комитете школы. Активно работала в женсовете Читинского железнодорожного узла. В 1937 году она должна была ехать в Москву на всесоюзный съезд активисток женсовета железных дорог. Когда позволяли условия, в семье держали корову, свиней, кур, выращивали картофель. Мы, дети, твердо знали и выполняли свои обязанности по дому: помогали ухаживать за животными, обрабатывать огород. Мать, не очень грамотная, любила читать. Часто всей семьей читали вслух. Постепенно у нас собралась хорошая библиотека. Особенно в семье почитали Пушкина. В то время широко отмечалось столетие со дня его смерти. Помню, как всей семьей мы ходили на фильм «Поэт и царь». Дома у нас всегда было светло и уютно. Трудом и любовью родителей постепенно утверждалось благополучие нашей семьи. Семья наша была счастливой.

Но пришел 1937 год. В июне месяце произошло крушение грузового поезда по вине работников дистанции пути, начальником которой был отец. Накануне крушения вагон с неисправным колесом повредил рельсы. Во время замены их рабочий-сигналист, поставленный на ограждение места работ, не остановил проходящий поезд. Не получив уведомления, он почему-то самостоятельно решил, что ремонт уже закончен. В результате его халатности сошел с рельсов паровоз и несколько вагонов, погиб один рабочий. По крушению к уголовной ответственности, наряду с непосредственными виновниками крушения, был привлечен и отец, как начальник дистанции. Военный трибунал железной дороги им. Молотова (ныне Забайкальская железная дорога) в открытом заседании рассматривал дело с перерывом со второго по семнадцатое августа 1937 года. На первое заседание отец пришел из дома. 3 августа его арестовали. Процесс шел с явно обвинительным уклоном. О двадцатилетней безупречной работе отца на этой дороге старались не вспоминать. Но и серьезных обвинений отцу предъявить тоже не смогли. 17 августа 1937 года Военный трибунал приговорил подвергнуть отца за преступно-халатное отношение к работе по статье 193, пункт 17 а УК РСФСР к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях в отдаленной местности Советского Союза на восемь лет без поражения в правах.

По приговору отбывать наказание отец должен был в отдаленной местности, а его после суда увезли в исправительно-трудовой лагерь при угольных шахтах Черновские копи на станции Кадала в девяти километрах от Читы. Нас, детей, на время суда, на август месяц, отправили в детский санаторий на станции Петровский Завод. О суде

мы ничего не знали. Возвращались из санатория 28 августа. Когда поезд остановился на станции Кадала, в вагон поднялась мать и забрала нас. Нам она сказала, что отец находится на сборах в лагерях противовоздушной обороны, так в то время называлась гражданская оборона, и завтра мы с ним встретимся. Ранее отец действительно был начальником ПВО объекта и часто ездил на сборы в лагеря на станцию Кадала.

Назавтра встреча с отцом состоялась, но в других лагерях, и нам все объяснили. Мы расположились на полянке перед проходной на виду охраны. Отец рассказал, что в лагере на шахте его встретили сочувственно. Его там знали, дали понять, что знают, какой он «преступник». На шахте было свое железнодорожное хозяйство, велось строительство. Отцу сказали, что работать он будет по специальности, будет получать какую-то зарплату. Будет решен вопрос и его расконвоирования.

Отец не выглядел подавленным, как перед судом. Они с матерью обсуждали, как нам продержаться, пока не определится его положение в лагере. Мать уже работала поваром в детском саду. Зарплата была мизерной. Отец говорил, что нужно продать все, без чего можно обойтись. «Роднушка», - говорил он матери, - продай все. Постарайся только сохранить рыболовные сети». Страстный и удачливый рыбак, он в свое время, когда у него украли сети, снял с руки обручальное кольцо и попросил мать съездить в Иркутск, променять кольцо на сети. Река Ингода, на которой он так успешно рыбачил, протекала на окраине станции Кадала. Собирался отец жить! «Продержимся, - успокаивали родители друг друга, - а там, глядишь, по кассации пересмотрят приговор. Может, освободят или убавят «срок».

Наша дружная семья была готова перенести так несправедливо свалившуюся на нас беду. Родители были довольны, что, вопреки приговору, отца не отправили в отдаленную местность, а определили здесь. Вместе беду пережить будет легче. Не догадывались они, что именно в этом был заложен зловещий смысл, что главная беда у нас впереди. Мы не знали, что эта встреча с отцом будет последняя.

По-разному был встречен приговор военного трибунала отцу. На станции Чита, где отца знали как крупного специалиста, справедливого руководителя, не пресмыкающегося ни перед кем, человека, говорили: «Если Агафоныча в тюрьму, то кому же быть на воле? В НКВД приговор оценили по-другому.

Перевалил за вторую половину 1937 год. Намеченных к уничтожению специалистов-железнодорожников арестовывали одного за другим, и они навсегда исчезали в застенках НКВД. А начальник четвертой дистанции пути Игнаткин, этот гордый и независимый человек, еще совсем недавно посмевший вступиться на глазах всей станции в конфликт с руководителями НКВД,

когда те незаконно захватили квартиру, принадлежащую дистанции пути, оставался живым. Они поняли, что допустили «ошибку» организовав над отцом открытый процесс. На открытом процессе они не рискнули предъявить ему сфальсифицированные обвинения в контрреволюционной деятельности. В случае провала такого обвинения, что на открытом процессе вполне могло быть, были бы поставлены под сомнение обвинения такого рода сотням других железнодорожников, осуждаемых на закрытых судах. Исправить «ошибку» было в их силах. Власть над жизнью и смертью людей была безграничной.

В дорожно-транспортном отделе НКВД началась фабрикация нового уголовного дела против отца. Вот почему он не был отправлен в отдаленную местность. Он должен был быть «под рукой». Понадобился он скоро. Был специально допрошен арестованный начальник службы пути Мурашкин. Тот показал, что, являясь руководителем контрреволюционной организации в службе пути, в июле 1936 года завербовал в эту организацию Игнаткина и определил его в состав диверсионной группы, руководит которой главный инженер четвертой дистанции пути Кожевников. И новое «дело» против отца пошло в ход.

В дорожно-транспортном отделе ГУГБ НКВД СССР железной дороги им. Молотова создают документ:

«УТВЕРЖДАЮ»

Начальник ДТО ГУГБ НКВД

СССР ж.д. им. Молотова

капитан госбезопастности Горюнов

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

7 сентября 1937 г.

г. Чита

Я, оперуполномоченный ДТО ГУГБ НКВД ж.д. им. Молотова младший лейтенант госбезопасности Бусыгин, сего числа рассмотрел имеющиеся следственные материалы на гражданина Игнаткина Александра Агафоновича. Игнаткин, будучи начальником 4-й дистанции пути, преступно халатно относился к исполнению служебных обязанностей, за что решением Военного трибунала ж.д. им. Молотова от 17 августа 1937 года по ст. 193, п. 17 а УК РСФСР гражданин Игнаткин приговорен к восьми годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях и в данное время срок наказания отбывает в ИТЛ Черновские копи. Учитывая, что на гражданина Игнаткина имеются дополнительные следственные документы, уличающие его, как одного из членов контрреволюционной троцкистской организации, существовавшей на железной дороге им. Молотова и по заданию которой проводил подрывную диверсионную работу в службе пути, а потому

ПОСТАНОВИЛ:

Гражданина Игнаткнна из трудовых лагерей Черновские копи изъять и возбудить по отношению последнего уголовное преследование в порядке ст. 58, п.1 б; 58, п. 8; 58, и. 9, п. 11 УК РСФСР.

Оперуполномоченный ДТО ГУГБ лейтенант Бусыгин. «СОГЛАСЕН»

Начальник 5-го отдела ДТО ГУГБ лейтенант госбезопасности Куликов.

В тот же день отец был «изъят» из исправительно-трудового лагеря на станции Кадала и доставлен в застенки дорожно-транспортного отдела НКВД в г. Чите.

Тотчас под руководством начальника ДТО НКВД капитана госбезопасности Горюнова группа следователей в составе: начальника пятого отделения лейтенанта госбезопасности Куликова, оперуполномоченного младшего лейтенанта госбезопасности Бусыгина, помощника оперуполномоченного Шлянчака, сержанта госбезопасности Егорова с участием военного прокурора железной дороги им. Молотова военюриста I ранга Соболева приступила к фабрикованию ложного уголовного дела против отца. Столь многочисленная группа следователей, назначенная на допросы отца, должна была обеспечить применение «конвейера» - так называется дьявольское изобретение НКВД. По этой системе следователи, подменяя друг друга, истязали допрашиваемого по несколько суток подряд, не давая ему передышки до тех пор, пока несчастный не признавал себя виновным во всем, что ему предъявили. Нередко допрашиваемые при этом погибали или становились калеками, без зубов и с отбитыми внутренними органами.

За седьмое, восьмое, девятое сентября следователи протоколов допросов не оставили. Отец отчаянно сопротивлялся. Писать было нечего. И только 11 сентября следователи запишут в протоколе слова отца: «Я на протяжении четырех суток скрывал от следствия свою причастность к контрреволюционной троцкистской диверсионной организации...» Четверо суток, перенося неслыханные пытки и издевательства, отец отвергал чудовищную ложь, придуманную следователями. Можно себе представить, как он, честный даже в мелочах человек, переживал свалившийся на него кошмар лжи. Десятого или одиннадцатого сентября 1937 года отец подписал заявление, адресованное в ДТО НКВД. Позднее, фабрикуя дело, следователи исправляли даты, поэтому точно назвать дату не представляется возможным.

Когда следователи подгоняли даты, они нижнюю часть листа, где была дата и подпись, испортили и вынуждены были ее оторвать. Подпись отца потом была поставлена внизу на полях. На копии этого заявления, отпечатанной на машинке, была дата 11 сентября, потом ее чернилами исправили на 10-е.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Начальнику дорожно-транспортного отдела

ГУГБ НКВД ж.д. им. Молотова

от арестованною

Игнаткина Александра Агафоновича.

В Контрреволюционную троцкистскую организацию меня завербовал примерно в июле 1936 года Мурашкин при моем посещении управления дороги в его кабинете, где он мне заявил, что знает меня при даче установок по ремонту пути - это в отношении приемки среднего ремонта пути с недоделками, что я выполнил. Одновременно он дал задание: связаться с диверсионной группой, которую возглавлял Кожевников. После, примерно в середине сентября месяца, я узнал от Кожевникова следующее: на 1024 километре произошло крушение из-за лопнувшего рельса и, когда об этом Кожевников сказал Минееву, то последний заявил: «Это к лучшему», что подтвердило принадлежность Минеева к диверсионной группе. Других членов группы я не знаю. При переговорах Мурашкин заявил, что членами контрреволюционной организации являются: Троцкий, Молчаной, Нежданов.

За период январь - июнь 1937 года на дистанции было три крушения поездов, из которых два по неограждению места работ, одно из-за лопнувшего рельса и два наезда поездов на путевые вагончики. Насколько в этом приняла участие диверсионная группа, мне неизвестно, так как возглавлял ее Кожевников.

Даты нет

Игнаткин.

Что заставило отца, продержавшегося четверо суток, подписать это заявление? Ведь это была смерть. Кошмар чудовищных пыток и издевательств, обрушившийся на него в тот момент, когда в лагере он начал приходить в себя после первого трибунала, привели его в смятение. Недаром в этом заведении натянули сетки над перилами лестниц. Несчастные люди, при доставке их к следователю на допрос, бросались вниз головой в проемы лестниц, предпочитая смерть невыносимым страданиям. Арестованный Локосов нацарапал на стене камеры: «Лучше конец с ужасом, чем ужас без конца». О следователях дорожно-транспортного отдела уже в то время ходила недобрая слава изощренных истязателей. Они этого и не скрывали.

Не найдя отца в лагере, мать с сестрой Олей, несколько дней обходили застенки НКВД в городе. Много их появилось в тот 1937 год в Чите. В дорожно-транспортном отделе дважды говорили - нет. На третий раз ответили - здесь, чего так боялась и не хотела мать. Принимая передачу, начальник шестого отделения госбезопасности Сурнин спросил: «А где табак?» «Наш папочка не курит!» - встрепенулась сестра. «Не курил, так здесь закурит!» - оскалился Суворин, довольный своей гнусной шуткой.

В подвалах здания, в камерах арестованные, набитые туда, как сельди в бочке, стоя плотно друг к другу, медленно перемещались по кругу, чтобы по очереди глотнуть свежего воздуха из окошечка у потол-

ка. Таков был дорожно-транспортный отдел ГУГБ НКВД СССР железной дороги им. Молотова в 1937 году в городе Чите по ул. Калинина, 56. И еще. Следователи убеждали несчастного, что его судьба решена, спасения ему нет. Единственное, что он может сделать, это спасти свою семью. Это действовало почти безотказно. Обещание не трогать семью потом не выполнялось. Такова уж была «мораль» этих людей. Ошеломленный кошмаром пыток, пытаясь спасти нас, свою семью, отец 10, скорее 11 сентября 1937 года подписал это заявление, написанное под диктовку следователей. Как мы узнаем позже все то, о чем было написано в заявлении, на самом деле не было, все это придумали следователи и, естественно, это могло быть написано только под их диктовку. Но почему заявление? В других аналогичных делах того времени применялась обычная система допроса: вопрос - ответ. А здесь: сначала собственноручное заявление-признание. Это начальник дорожно-транспортного отдела НКВД Горюнов развлекался. Отец,

честный независимый человек, вызывал особую ненависть у этих преступников: «Мы заставим тебя написать на самого себя!» Вот почему заявление.

Получив заявление, следователи приступили к оформлению показаний протоколами допросов. Вот так начинается протокол допроса 11 сентября. Следователи: Куликов, Бусыгин, Шлянчак. Вопрос. Следствию достоверно известно, что вы являетесь активным членом контрреволюционно-троцкистской диверсионной организации, существовавшей на железной дороге им. Молотова, по заданию которой вы проводили контрреволюционную диверсионно-подрывную работу в путевом хозяйстве дороги. Намерены ли вы говорить правду?

Ответ. Никогда в контрреволюционной троцкистской организации я не состоял и диверсионно-вредительской деятельностью не занимался.

Вопрос. Вы лжете, следствие требует от вас правдивых показаний. Отпет. Да признаюсь. Я на протяжении четырех дней скрывал от следствия спою причастность к контрреволюционной троцкистско-диверсионной разведывательной организации. Сейчас я убедился, что скрывать от следствия свою контрреволюционную деятельность бесполезно и я решил рассказать всю правду.

Далее в протоколах идет речь о том, что следователи продиктовали отцу в заявлении. Нового в них ничего нет. Читая протоколы, обращаешь внимание на бесконечное повторение слов: контрреволюционные, троцкистские, диверсионные действия. Конкретно, в чем они выражались - речи нет. Это не протоколы-диалоги. Это протоколы-монологи следователей. И все для их начальства. Видите, как нам было трудно! Он один заставил нас пятерых четверо суток трудиться день и ночь в поте лица, не покладая рук. Но ничего, раскололи. И еще. Видите, какие мы молодцы, от нас правду скрывать бесполезно! Все насквозь пропитано фальшью.

Двенадцатого сентября 1937 года отцу было предъявлено обвинительное заключение. В нем он обвинялся в контрреволюционной и диверсионной деятельности. В чем она конкретно заключалась, не указывалось. На вопрос: «Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?», отец отвечал: «Да, виновным в предъявленном обвинении признаю полностью». Дело было сделано. Но ведь всегда хочется большего. И начальник дорожно-транспортного отдела НКВД Горюнов вновь собирает свое воинство. Игнаткина раскололи. Это хорошо. Но этого мало. К тому же план по разоблачению японских шпионов у нас не выполнен. Так вот, допросите Игнаткина и как японского шпиона.

И снова «конвейер». Узнав о вероломстве следователей, о новом обвинении, отец понял, что обещание - не трогать семью - ничего не стоит. Он стал снова отчаянно сопротивляться.

Протокол допроса от 14 сентября, следователи: Бусыгин, Шалянчак, Соболев.

Вопрос. Признав на следствии свою причастность к контрреволюционной диверсионной организации, существовавшей на железной дороге им. Молотова, куда вы были завербованы Мурашкиным, вы упорно отрицаете свою шпионскую деятельность. Требую от вас правдивых показаний!

Ответ. Я на следствии показал, что в троцкистскую диверсионную организацию я был вовлечен Мурашкиным - начальником службы пути и кроме диверсионно-вредительской работы, проводимой мною по заданию Мурашкина, Троицкого, ничего не проводил. Причастность свою к шпионажу категорически отрицаю.

Вопрос. Следствие располагает данными, что вы, помимо диверсионных заданий от Мурашкина, имели задания по сбору шпионских материалов в пользу Японии.

Ответ. Категорически отрицаю.

Отец держит слово, признавая себя виновным в какой-то контрреволюционной деятельности в обмен на обещание, что не тронут семью, но категорически отрицает вновь сфабрикованные обвинения.

И снова «конвейер».

Протокол допроса от 18 сентября, следователи: Бусыгин, Егоров.

Вопрос. Вы на протяжении трех дней допроса упорно отрицаете свою причастность и связь по шпионской работе с агентами японских разведорганов - Колесовым и Чибриковым. Следствие требует прекратить запирательсво и говорить правду.

Ответ. По шпионской работе я с Колесовым и Чибриковым никогда связан не был и никакой шпионско-диверсионной работы с ними не проводил.

Допрос превращается в очную ставку с несчастным Колесовым, который уже признал себя шпионом.

Вопрос. Будете ли вы еще отрицать свою причастность к шпионско-диверсионной организации?

Ответ. Я убедился, что дальше скрывать свою причастность к контрреволюционной диверсионной разведывательной организации бесполезно. Признаюсь, что я являюсь участником диверсионной разведывательной организации бесполезно. Признаюсь, что я являюсь участником диверсионной разведывательной организации, куда осенью 1934 года был привлечен начальником группы капитальных работ Управления дороги Молчановым.

Вот теперь все. Сделано дело! Правда, фальшивое. Но это никого не смущало.

Отцу же оставалась одна надежда: отказаться на суде от вынужденных ложных показаний.

Суд состоялся 29 сентября 1937 года. Вот как это было...

ПРОТОКОЛ

закрытого судебного заседания

выездной сессии Ногиной коллегии

Верховного суда СССР.

29 сентября 1937 года

г.Чита

Председательствующий: диввоенюрист Никитенко.

члены:

диввоенюрист Горючев,

бри.-военюрист Китин.

секретарь:

военюрист III Ранга Шапошников.

Заседание открыто в 15 часов 00 минут. Председательствующий объявил, что подлежит рассмотрению дело по обвинению Игнаткина Александра Агафоновича в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1а, 58-8, 58-9 и 58-11, Секретарь доложил, что подсудимый в суд доставлен и что свидетели по делу не вызывались. Председательствующий удостоверился в самоличности подсудимого и спрашивает его вручена ли ему копия обвинительного заключения, на что подсудимый ответил утвердительно. Подсудимому разъяснены его права на суде и объявлен состав суда. Подсудимый никаких отводов составу суда не заявил. По предложению председательствующего секретарем оглашено обвинительное заключение.

Председательствующий разъяснил подсудимому сущность предъявленных ему обвинений и спросил его, признает ли он себя виновным? На что подсудимый ответил, что виновным себя признает в плохой работе. В контрреволюционной организации не состоял.

Оглашаются выдержки из показаний Игнаткина (личное дело 38) и его заявление (личное дело 36). Подсудимый: сейчас от своих показаний отказывается и поясняет, что на следствии себя оговорил. Почему так показал, объяснить не может.

Оглашаются выдержки из показаний Троицкого, Колесова, Чибрикова. Подсудимый все эти показания считает неправильными и их отрицает. В контрреволюционной организации он не состоял и шпионской деятельностью не занимался.

Больше дополнить судебное следствие подсудимый ничем не имеет и оно объявлено законченным.

Подсудимому предоставлено последнее слово, в котором он сказал, что вина его в том, что плохо работал и допускал в своей работе ошибки. Ни диверсионной, ни шпионской деятельностью он не занимался и просит это учесть.

Суд удалился на совещание, по возвращении с которого председательствующим оглашен приговор: предварительным и судебным следствием установлено, что Игнаткин, являясь участником антисоветской террористической и шпионско-диверсионной организацией троцкистов и правых, действовавших на железных дорогах Вос-

точной Сибири и ставившей целью подрыв оборонной способности Советского Союза и оказания прямой помощи Японии в войне против СССР, а также подготовлявшей ряд террористических актов против руководителей Советской власти с июня месяца 1936 года проводил диверсионно-вредительскую работу на 4-й дистанции пути железной дороги им. Молотова, разрушал железнодорожное полотно и создавал условия для аварий и крушений поездов. В январе, марте и июне 1937 года Игнаткиым совместно с другими участниками организации было организовано три крушения поездов, причинившие государству значительный материальный ущерб и повлекшие за собой человеческие жертвы.

Помимо диверсионно-вредительской деятельности, Игнаткин занимался шпионажем в пользу Японии. Таким образом установлена виновность Игнаткина в совершении им преступлений, предусмотренных статьями 58-la, 58-8, 58-9, 58-11 УК РСФСР.

На основании изложенного и, руководствуясь статьями 319 и 320 УПК РСФСР, выездная сессия Военной коллегии Верховного суда Союза ССР приговорила:

Игнаткина Александра Агафоновича к высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежавшего имущества.

Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1936 года подлежит немедленному исполнению. Председательствующий Никитенко. Секретарь Шапошников.

Вот так, дорогой читатель. Такой вот суд. Подсудимый надеясь отвести беду от своей семьи, отказался рассказать, почему оговорил себя на предварительном следствии, прекрасно зная, что за этим последует. Судьи, опасаясь за собственную шкуру, не посмели спросить его, почему он не может объяснить это. На этом суде честным человеком был только подсудимый. Преступниками на нем были судьи, творившие неправедный суд. Ну, а то, что всего за 20 минут, а то у них было много работы. Об этом мы скоро узнаем. А теперь справки...

17 ноября 1937 года, когда отца уже не было в живых, Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговор Военного трибунала железной дороги им. Молотова от 17 августа 1937 года в отношении Игнаткина А.А. отменила, и дело вернула на дополнительное расследование. Это по первому суду.

В октябре 1937 года газета «Забайкальский рабочий» за № 232 опубликовала:

ХРОНИКА

Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда Союза СССР в городе Чите рассмотрела дело об участниках антисоветской терро-

ристической и шпионско-диверсионной организации троцкистов и правых, действовавшей на железных дорогах Восточной Сибири и занимавшейся по заданиям агентов японских разведывательных органов шпионажем, вредительством и совершением диверсионных актов, а также подготовившей ряд террористических актов против руководителей Советской власти.

Соловьев В.А., Ереськин П.И., Чухно Г.И., Арзамазов К.Т., Городков B.C., Ткачев А.Д., Лешедко Л.А., Бузинов А.В., Чередников Н.П., Каменев В.Я., Кузнецов С.Е., он же Хо-Чин-Caн , Князев П.Ф., Богатырев А.Ф., Лысюк М.С., Нечаев М.Я., Горячев Е.Т., Родин Г.В., Чадаев Ф.Е., Макеев П.А., Дронин Е.М., Филонов Л.П., Старков А.Ф., Шварц Л.И., Болдырев А.И., Кузикевич Л.Д., Саранкин М.А., Молодцев Н.Н., Масловский II.И., Комков И.Ф., Колобов С.Г., Поль Л.Э., Егорчатов Г.М., Сиволап А.С., Комогорцев Е.Т., Репин Г.М., Белов В.Г., Хмылев В.М., Ткаченко И.Е., Томашевский И.Ю., Веракон Н.Н., Карбышев П.Ы., Бойченко А.П., Молчанов A.M., Полушкин И.Г., Нежданов Н.И., Давыдов П.П., Гудзин П.П., Коло Ф.Ф., Куликовский С.А., Шаталин С.Ф., Нейбуэр Л.Л., Журавицкий И.Л., Ведь М.Н., Перевертаев М.С., Головастов Л.С., Сосновский К.А.,

Заботный Г.Н., Саяпин С.Н., Локосов Н.Ф., Эбикин Э.Н., Кононов Н.И., Пушмин П.М., Волков И.А., Ладченко П.П., Голодный А.Г., Шленкин Г.Я., Туманов Г.А., Суворин П.М., Горбунов И.В., Троицкий К.И., Волков А.Я., Виневский Г.А., Рогозин Е.Л., Пономарев В.И., Матт Я.М., Сорокин В.И., Шагалин А.Ф., Святославский А.Д., Климов П.С., Борисенко И.Т., Иванов П.П., Громов Д.В., Дмитриев И.Д., Пестерев Д.В., Сомов Ф.М., Грязнов С.К., Калинин Д.М., Баженов В.И., Гигарсон Ф.И., Касаткин М.Ф., Шаферевский А.И., Лукьянов И.В., Яроцкий А.А., Бабанин А.С., Куц В.А., Мэли П.В., Трофимов, он же Трофимович И.С., Гакицев А.И., Чибриков А.С., Игнаткин А.А., Колесов Н.В., Кудрин К.И., Лазовский А.Л., Воронков М.И., Глотов П.М., Дорофеев Л.Ф., Каторжинский Г.К., Мэли П.В., Банков А.М., Дмитриев М.Г., Луцкин М.Г., Можлев А.В., Береза В.Х., Неведров А.А., Дианов Н.Л., Андреев П.А.

приговорены к высшей мере уголовного наказания - расстрелу. Приговор приведен в исполнение.

СПРАВКА

Приговор в отношении Игнаткина А.А. приведен в исполнение 30 сентября 1937 года.

Старший оперуполномоченный ДТО НКВД сержант госбезопасности Тонких.

СПРАВКА

Приговор о расстреле Игнаткина А.А. приведен в исполнение в городе Чите 29 сентября 1937 года. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в особом архиве 1-го спецотдела НКВД СССР, т. 11, л. 511.

Старший оперуполномоченный 1-го спецотдела НКВД СССР м. лейтенант Михалев.

7 октября 1937 года я пришел в школу во вторую смену. «Юра Игнаткин, - обратилась ко мне учительница, заходя в наш четвертый класс, - звонили по телефону, тебе нужно срочно идти домой. Если рано освободишься, приходи на последние уроки», - напутствовала она меня. Не знала учительница, что больше мы с ней не увидимся. Тревога наполнила меня всего

и гнала всю дорогу бегом. «Может, вернулся папка», - думал я и в то же время боялся думать об этом.

Но не папка дернулся. В углу комнаты стояла мать. Сестры Надя и Оля обхватили ее руками. Все плакали. Мать смотрела с тревогой в окно: «Успел бы!» Боялась, что могут разлучить. «Бежит! - увидела подлетающий выше головы за спиной ранец. - Слава богу, все вместе!» По комнате ходил следователь дорожно-транспортного отдела НКВД Токарев, рассматривая и описывая имущество. Приходили и уходили соседи. Совали матери за пазуху деньги. «Мамочка, - сказала сестра Оля, - смотри, дяденька папины часы в карман положил». Не до часов было. Именные часы, премия отца, так в том кармане и остались. Следователь не стеснялся. Он знал, что с нами будет.

Подошел к телефону: «Высылайте машину, мне одному с ними не справиться». Нас усадили в черную легковую машину. В центре города, на улице Калинина, машина зашла под арку во двор дорожно-транспортного отдела НКВД и остановилась. «Игнаткина, выйдите подписать протокол», - обратился к матери следователь, открыв дверцу машины. Они пошли к дверям здания. Взревев мотором, машина тронулась. Мы закричали. Мать бросилась за машиной. На наших глазах ее догнали, повалили на землю. Машина ушла. Нас доставили в детприемник НКВД по ул. Смоленская, 26. Следующий раз мать мы увидели через 9 лет в 1946 году.

Мать подняли с земли, завели в здание. Была она как во сне, ни на что не реагировала. Обыскали, взяли деньги, сняли обручальное кольцо. Дома кольцо мать не могла снять несколько лет, разрослись суставы. Здесь сняли. Завели в камеру, там было много женщин, таких же, как она, арестованных ранее. На стене камеры женщины прочитали надпись, проступившую сквозь известь: «Лучше конец с ужасом, чем ужас без конца. Лосков». Об этой надписи я уже говорил. И с фамилией автора вы, читатель, уже встречались. В списке казненных он девяносто восьмой.

В тот же день мать допросил сержант госбезопасности Тонких, тот самый, который участвовал в расстреле ее мужа.

Записав анкетные данные, спросил:

— С какого года вы замужем?

— С 1922.

— Что вам известно о контрреволюционной деятельности вашего мужа Игнаткина?

— О контрреволюционной деятельности мужая ничего не знаю. Об этом он мне ничего не говорил.

И все.

На другой день всех арестованных женщин перевели в городскую тюрьму по ул. Ингодинская, 1. Камера с двухэтажными нарами, куда поместили женщин, была переполнена. Спали по очереди. Мать этого всего не замечала. Состояние, в котором она была в то время, описать невозможно. Чудовищная несправедливость, свалившаяся на нее, лишили ее способности понимать происходящее. Она все время плакала. Числа де-

сятого октября в камеру привели Дианову. Ее муж в списке казненных девяносто второй. Она со станции Хилок, приехала с передачей мужу. В Чите увидела железнодорожную газету «Отпор», в которой тоже было опубликовано сообщение о казни железнодорожников. Прочитав газету, спрятала ее в туфлю. Арестовали ее в закусочной, где она, узнав об аресте жен казненных, хотела переждать время до поезда, чтобы уехать из Читы. Так газета попала в камеру, и несчастные женщины узнали о судьбе своих мужей. Это окончательно добило мать. У нее перекосило шею.

Какой мерою можно измерить жестокость, бесчеловечность властей и исполнителей их злой воли, подвергавших ни в чем не повинных людей таким неслыханным страданиям в угоду достижения своих эгоистических целей?!

17 октября 1937 года мать еще раз допросил сержант госбезопасности Тонких. Допрашивать-то было не о чем. С начальником шестого отделения ДТО НКВД они составили обвинительное заключение на мать. Вот оно:

«Находясь в связи со своим мужем Игнаткиным, Мария Григорьевна Игнаткина, 1904 года рождения, способствовала контрреволюционной деятельности своему мужу, чем совершила преступление, предусмотренное ст. ст. 17, 58-1 а, 58-8, 58-9, 58-11 УК РСФСР».

На основании приказа НКВД дело под № 00486 подлежит рассмотрению Особым Совещанием НКВД. Здесь мать спросили, что у нее изъяли при личном обыске. Она сказала: «Деньги, золотое кольцо». Посмотрев бумаги, следователь сказал, что деньги 600 рублей записаны, а кольцо не значится. Значит, кольца не было. «Как же не было?! - возразила мать, - Вот и на пальце белая полоска не загорела». Вызвали следователя: «Где кольцо?» Тот заикался, щупая себя по карманам: «Я его дома, в другой гимнастерке забыл».

10 декабря в камеру крикнули: «Транспортники, приготовьтесь!» К чему приготовиться, не объяснили. Первой вызвали Святославскую. Ее муж в списке казненных семьдесят второй. Вернулась она с громким плачем. «Осудили, восемь. Осудили, восемь», - сквозь слезы выговаривала она. Женщинам показалось, что она говорит: «Пятьдесят восемь». А эта пятьдесят восьмая статья и значит - смерть. Невообразимая паника возникла в камере. Женщины кричали, плакали. Некоторые кричали: «Караул!» Постепенно все прояснилось.

Вызвали мать. Объявили: 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Вот выписка из протокола Особого Совещания при НКВД СССР от 10 декабря 1937 года.

Дело № 257/ДТО им. Молотова об Hi натки ной Марии Григорьевне, 1904 г.р.

Игнаткину М.Г. - как члена семьи изменника Родины - заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 8 лет. Считать срок с 07.1037 г.

Дело сдать в архив.

Это ей за мужа. За 15 лет, которые она

проездила с ним со станции на станцию, где он восстанавливал пути, мосты и бог знает еще что. И кормилась семья в большей части за счет хозяйства, которое было на ее плечах. И за троих детей, которых она выпестовала. Ведь он-то был всегда на работе. Да что там говорить!

Морозным февральским утром 1938 года несчастных женщин, осужденных совещанием НКВД, построили в колонну и под охраной стрелков погнали по Читинским улицам в сторону вокзала. Прохожие испуганно шарахались от этой скорбной колонны, окутанной морозным туманом. Никого знакомых. Вдруг одна воскликнула: «Мама!». Это была мать Логвиновой. Ее муж Воронков в списке казненных был девяносто пятым. Так в городе узнали, что жен казненных железнодорожников куда-то увозят.

Пригнали на вокзал. «Садись», - заорали конвоиры. «Как садись?» - не поняли женщины. Показали как. На корточки. Вот так и сидели несколько часов, захлебываясь слезами, сгорая от стыда.

По первому пути проходил пригородный поезд - «Ученик», - так тогда его называли. Мать кинулась под паровоз. Из-под самых колес ее выхватила Кудрич: «Мария, не смей больше и думать о таком! Наши мужья погибли по неправдe. Правда еще будет. Мы еще будем с детьми», - втолковывала она матери и другим несчастным. А она знала, что говорит. Ее муж - директор Читинского паровозоремонтного завода в списке казненных был девяносто четвертым. Софью Александровну Кудрин, волевую женщину с высшим образованием, одну из несчастных, на допросах подвергали пыткам. Однажды трое суток не было ее в камере. Следователи устроили ей «конвейер», добиваясь признания в контрреволюционной деятельности. Когда Софью Александровну втолкнули в камеру, ее было не узнать: в изодранном платье, с чудовищно распухшими ногами, она не могла стоять. Оказалось, что помимо прочего, ее держали сутками на высоком табурете, ноги на котором не доставали до пола, отчего они сильно распухли и болели. Мать положила ее рядом с собой, как могла ухаживала за ней. Несколько дней ее колотило, как в лихорадке. При каждом лязге дверей она испуганно вздрагивала. После она рассказала, что отвергла все попытки следователей заставить ее дать ложные показания. Тогда ей дали прочитать показания ее мужа, в том числе и те, где он показал и на нее, что и она состояла в контрреволюционной организации. Но следователи просчитались. Эти показания мужа окончательно убедили ее в том, что все это ложь. Она поняла, что и на себя он показал под пытками.

Недавно правнучка спросила прабабушку: «Баба, как же ты могла под поезд?» «Так ведь восемь лет!» - воскликнула мать, тряся перед лицом руками с растопыренными пальцами. «Восемь лет, - повторила она, - от семьи, от детей и неизвестно куда!» Было видно, что в этот момент она была там, на Читинском перроне в феврале 1938 года.

Потом было девять лет в Кар-

лаге на точке № 26. Еще это называлось Акмолинский лагерь жен изменников Родины (Алжир). Все было исполнено по стандарту: мужа расстрелять, жену - в концлагерь, детей - в детдом. Этого «требовали» трудящиеся на митингах, на которые не ходить было нельзя. Бывало и так, как с женой начальника дороги Шпекторова. Выступая на митинге в Управлении дороги, она требовала: «Врагов - железной метлой, жен - в лагеря, детей - в детдом!» Через несколько дней сама оказалась в камере, где стало известно о ее выступлении. Руки ей не подавали.

В лагере мать работала на разгрузке вагонов с мукой, солью, другими грузами. Потом на сельхозработах. Работала изо всех сил и плакала. В 1939 году разрешили написать первое письмо. Узнала, что все дети учатся хорошо. Постепенно стала успокаиваться. В 1940 году, как хорошую работницу, определили на курсы животноводов. Преподавали на них профессора из Москвы и Ленинграда, завезенные туда еще по Кировскому набору. После курсов до освобождения работала на животноводческой ферме.

Жизнь в Алжире я не стал описывать подробно. Это сделал мой друг - Игорь Поль. Его отец, Леонид Эмануилович, в списке казненных - шестнадцатый. Мать его провела в Алжире 10 лет. Книжка эта называется «Оглянись со скорбью». Издать ее планирует Восточно-Сибирское издательство в г. Иркутске в 1991 году.

Одно надо сказать. Сотрудники лагеря, ранее имевшие Дело с уголовным женским миром, удивлялись смирению и трудолюбию большинства узниц Алжира и называли их «святыми женщинами».

7 октября 1945 года окончился срок пребывания матери в лагере. В тот же день ей выдали следующий документ:

СПРАВКА № 256492

Видом на жительство не служит.

При утере не возобновляется.

Выдана Игнаткиной Марии Григорьевне, 1904 года рождения, уроженка г. П.-Забайкальский, гражданство - СССР, национальность -русская, осужденной по делу УНКВД ДТО им. Молотова 10 декабря 1937 года, как член семьи изменника Родины, в том, что она отбывала меру наказания с 7 октября 1937 года по 7 октября 1945 г. и по отбытии срока наказания из Карлага НКВД освобождена 7 октября 1945 года и следует к избранному месту жительства: Карагандинская область, Ленинский район.

Избранное место жительство определило начальство Карлага. На этой же ферме. Работать там же. Так же бесплатно, за пайку хлеба. Были эти женщины - рабынями.

Выдавая справку, мать предупредили, чтобы справку берета пуще глаза: «Потеряете - будете снова отбывать срок».

К тому времени, мы все трое, дети

Игнаткиных, окончили техникум и работали. Домашнее воспитание помогло нам выстоять. Сестры - Надя и Оля, жили и работали вместе. В 1946 году Оля, запасясь документами, поехала в Карлаг и выручила оттуда мать. С тех пор она живет в семье Нади, теперь с внучкой Таней. Надя умерла в 1969 году от болезни.

В1957 году по заявлению матери были пересмотрены дела 1937 года на отца и мать. Вот выписка из заключения по делу отца:

«УТВЕРЖДАЮ»

Главный военный прокурор

Полковник юстиции Горный

Игнаткин в суде виновным себя не признал и от своих показаний с признанием вины, которые он давал на предварительном следствии, отказался, как от ложных.

Дополнительным расследованием, проведенным в 1957 году, установлено, что Игнаткин за антисоветскую деятельность был осужден необоснованно.

По материалам следствия Игнаткин был завербован Мурашкиным. Фактически Мурашкин не являлся участником антисоветской организации и впоследствии это дело было прекращено в 1939 году, и Мурашкин из-под стражи был освобожден.

Кожевников, который якобы был связан с Игнаткиным по вредительской работе, не привлекался к уголовной ответственности.

Установлено вместе с тем, что в период расследования настоящего дела в ДТО НКВД ж. д. им. Молотова имели место необоснованные аресты. Арестованные подвергались мерам физического воздействия, показания их фальсифицировались, за что бывшие сотрудники ДТО - Мыртынов, Семенов, Куликов и другие, принимавшие участие в следствии по делу Игнаткина и его «соучастников», осуждены в 1940 году (мат. пр-ки д. д. 17-38).

В органах безопасности данных о связях с японской разведкой Игнаткина, Чибрикова, Колесова, а также Лозовского не имеется.

Военный прокурор Подполковник юстиции Устименко

«СОГЛАСЕН»

Помощник главного военного прокурора Полковник юстиции Павлов.

13 апреля 1957 г.

Вот теперь все по правде. Возникает вопрос: почему «дело» Игнаткина и его «соучастников» не было пересмотрено еще в 1940 году, когда за сфабрикование этого дела были осуждены сотрудники ДТО им. Молотова?

Сталин и его окружение массовые расстрелы в 1937 году проводились целъю уничтожить наиболее активную часть города, чтобы начисто лишить его возможности оказать сопротивление режиму. А на оставшихся живых нагнать такой страх, который бы на десятилетия привел народ к рабской покорности. Фабрикованием ложных дел и расстрелами по ним и были достигнуты эти цели. Поэтому ни о ка-

ком пересмотре этих «дел» в то время и речи быть не могло.

Для чего же тогда осудили сотрудников ДТО?

Это Сталин и его окружение отмывались все той же кровью, конечно, чужой. «Вот мы наказали преступников, совершивших неправедные дела. А поэтому сами мы - справедливые и чистые».

В 1957 году дело отца было пересмотрено военной коллегией Верховного суда Союза ССР.

Военная коллегия

Верхового суда Союза ССР

17 октября 1957 г.

№ 4н-09342/57

СПРАВКА

Дело по обвинению Игнаткина Александра Агафоновича, работающего до ареста 21 июня 1937 года начальником 4-й дистанции пути станции Чита, пересмотрено военной коллегией Верховного суда СССР 1 октября 1957 года. Приговор военной коллегии от 29 сентября 1937 года в отношении Игнаткина А.А. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

Игнаткин АА. реабилитирован посмертно.

Председательствующий судебного состава военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции Костромин.

Дело матери было пересмотрено Военным трибуналом Забайкальского военного округа.

25 октября 1957 г. № 644-т

Дело по обвинению гражданки Игнаткиной Марии Григорьевны, 1904 года рождения, до ареста (7 октября 1937 г.) - домашняя хозяйка, пересмотрено Военным трибуналом Забайкальского военного округа 17 сентября 1957 г.

Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 10 октября 1937 года отменено, дело прекращено и гражданка Игнаткина Мария Григорьевна реабилитирована. Председатель Военного трибунала Забайкальского Военного округа Гвардии полковник юстиции Астахов.

Ни слова сочувствия, ни слова извинения за причиненные «неудобства». Ни слова покаяния.

В 1959 году по достижении 55 лет матери должна быть назначена пенсия за потерю кормильца. Пенсия небольшая -38 рублей. Но ей в этой пенсии отказали. Ее отказались признать женой Игнаткина, по поводу смерти которого могла быть назначена пенсия. Дело в том, что отец с матерью венчались в церкви, и мать представила

СВИДЕТЕЛЬСТВО

Означенный в сем свидетельстве гр. Александр Агафонович Игнаткин вступил в первый законный брак с девицей Марией Григорьевной Сенотрусовой.

Бракосочетание совершено притчом Тарбагатайской Троицкой церкви января 27 дня 1922 года.

Священник Иоан Сукнев.

Матери объявили, что на основании это-

го церковного свидетельства женой Игнаткина ее признать нельзя и по этой причине нельзя назначить пенсию.

В 1937 году только за то, что она была женой Игнаткина, власти разгромили семью, отобрали и на девять лет отправили в концлагерь. С какими главами представители этих же властей в 1959 году при назначении пенсии отказались признать ее женой Игнаткина. Позже народный суд Центрального района г. Читы на основании этого свидетельства и показаний свидетелей признал факт регистрации брака отца с матерью.

В 1957 году мать обратилась с ходатайством о выдаче свидетельства о смерти отца. Разные были случаи с осужденными в 1937 году. И осужденные к смерти иногда объявлялись. На се настойчивые просьбы в УКГБ по Читинской области провели целое исследование. Вот оно:

«УТВЕРЖДАЮ»

Зам. начальника УКГБ

при Совете Министров

по Читинской области

полковник Черненко

15 января 1957 года

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

г. Чита

14.01.57 г.

Я, инспектор учетно-архивного отдела УКГБ при СМ СССР по Читинской области, Самдрогайлова, рассмотрев заявление Игнаткиной М.Г., ходатайствующей о выдаче ей свидетельства о смерти ее мужа Игнаткина А.А.

НАШЕЛ:

По учетам 1-ю отдела УВД по Читинской области значится Игнаткин А.А., который 29.09.37 г. выездной сессией осужден. Приговор исполнен. Принимая во внимание, что решение военной коллегии Верховного суда об осуждении Игнаткина к В. М. оглашению не подлежит, а заявительница Игнаткина М.Г. просит выдать ей свидетельство о смерти, поэтому

ПОЛАГАЛ БЫ:

Смерть Игнаткина А.А. оформить через областное бюро ЗАГС г. Читы, указав, что он отбывал срок наказания 29.09.37 г., умер от склероза сердца. Инспектор Самдрогайлова

«СОГЛАСЕН»

Начальник ОА УКГБ при СМ СССР по Читинской области полковник Стеганцев.

Каким безразличием, презрением к человеку пронизан этот документ. Зато он показывает, как фабрикуется ложь, так сказать технология производства лжи. Сначала упражнения инспектора, потом оснащение этого произведения подписями двух полковников. Вот теперь на «законном основании» ложь выдается за правду. И это в государственном учреждении, которое относится к правоохранительным. Чудовищно!

На этом я свой рассказ заканчиваю. Очень хотелось бы, чтобы он заставил каждого подумать, что нужно сделать, чтобы такое никогда больше не повторилось.